Сквозь пелену гнева, застилающую глаза, Корд смотрел на лица гостей и прислуги. Одни уставились на него в ужасе, другие отвернулись. Женщины испуганно перешептывались, спрятав лица за веерами. Он не мог заставить себя взглянуть на Селин. Не отваживался. С трудом Корд нашел в себе силы обратиться к собравшимся.

– Наш вечер подошел к концу, мы больше ничего не можем вам предложить. – Он никому не смотрел в глаза. Потом повернулся к Эдварду: – Пусть подадут кареты. – Сказав это, повернулся к гостям спиной, но, уходя с террасы, бросил Коллину Рэю, словно приказал: – Приведите ее в библиотеку.

– Корд, подожди! – крикнула Селин, обезумев от горя и протягивая к нему руки, но он даже не замедлил шага.

Когда брат мирового судьи подошел к ней, Селин нашла в себе силы отказаться от помощи Эдварда и Фостера. Ей необходимо было взять себя в руки. Она пойдет сама, не позволит вести себя словно овцу на заклание. Каким-то образом она должна убедить Корда, что, независимо от того, что он теперь о ней думает, ее любовь к нему – настоящая, верная, вечная. И эта любовь будет жить всегда, даже если сама она кончит дни на виселице.

Селин сомневалась, что ей удастся подняться по ступеням дома и войти внутрь, но она смогла это сделать. Коллин Рэй и Харгрейвс следовали за ней по пятам, словно она вдруг попытается сбежать. Смешно! У нее едва хватало сил, чтобы двигаться без посторонней помощи.

Свет канделябров окрасил комнаты в приятный цвет жженого сахара. С приглушенно-золотистых отблесках видавшие виды интерьеры казались почти роскошными – она часто представляла себе, что именно так все здесь выглядело когда-то. Она будет скучать по этому особняку, который едва не стал ее домом.

Когда Селин наконец подошла к библиотеке, ее била лихорадка, она была на грани обморока. Болел каждый сустав, каждая мышца. Она вошла в небольшой зал, где рядами тянулись книжные полки, и поняла, что Говард Уэллс действительно разбирал книги и составлял каталоги, когда не ухаживал за Адой: книги стопками были сложены на полу перед полками.

Селин сделала шаг в сторону, позволяя войти Рэю и Харгрейвсу. Заложив руки за спину, словно ища опору, она прислонилась к книжному шкафу, с замиранием сердца ожидая, когда Корд, стоящий у стола, повернется к ней лицом.

Он продолжал стоять к ним спиной, его широкие плечи напряглись, руки сжимали хрустальный бокал, словно это был спасательный канат. Она увидела, как он, запрокинув голову, выпил все до дна и снова налил себе из графина, стоящего на столе.

– Закройте дверь, – приказал он, не оборачиваясь.

Харгрейвс повиновался.

Корд опустошил третий бокал и наконец почувствовал, что немного успокоился и может встретиться с незваными визитерами лицом к лицу. По крайней мере, он совладал с отчаянным желанием убить кого-нибудь. Корд взглянул на Харгрейвса, неопределенного вида сутуловатого человечка с орлиным носом. Но за что убивать посыльного? Глаза Коллина Рэя, куда более подходящего для этой цели кандидата, смело встретили взгляд Корда, на лице его играла фальшивая, самодовольная улыбка. В конце концов, он оказался победителем. Он заберет отсюда Селин.

Наконец взгляд Корда остановился на Селин, его лживой маленькой женушке, которая обманывала его с самой первой их встречи. Она была очень бледна и напоминала изысканный белый тропический цветок. Он заметил, что она дрожит. Корд мог бы решить, что она прекрасная актриса, если бы не знал точно, что стеклянный блеск в ее глазах мог означать только одно – ее снова трепала лихорадка.

Корд отвернулся и налил себе четвертый бокал рома – лишь бы удержаться и не броситься ей на помощь. Графин дребезжал, ударяясь о край бокала, – хрусталь о хрусталь, – но ни тот, ни другой не разбился. Сверкающая посуда оказалась прочнее, чем могло показаться на первый взгляд.

– Я бы предложил вам по стаканчику, джентльмены, но, боюсь, здесь осталось совсем мало. А если учесть, какой оборот приняло дело, мне придется послать за парой-тройкой бутылок дополнительно еще до рассвета.

– Не надо, Корд… – Голос Селин дрогнул, когда она произнесла его имя.

Он направился к жене, вплотную подошел к ней и заговорил совсем тихо:

– Тебе было так просто рассказать мне обо всем раньше, Селин. Ты могла сделать это когда угодно. У тебя было столько возможностей! Ослепленный страстью, я, может быть, даже попытался бы защитить тебя, солгал бы ради тебя так же, как лгала ты.

– Я пыталась…

– Когда? Когда ты пыталась, Селин? Когда ты вообще попыталась рассказать мне хотя бы что-нибудь прежде, чем грянет гром? Ты умоляла поверить тебе, и я был настолько глуп, что согласился. Я был настолько глуп, что даже влюбился в тебя.

– Я правда тебя люблю, Корд. Что бы там ни было, я…

– Все это очаровательно, но мы должны вернуться в Бэйтаун прежде, чем завтра утром корабль мистера Харгрейвса покинет гавань, – вмешался Рэй.

Корд вернулся к столу и бутылке.

Коллин Рэй шагнул к Селин, но она попыталась ускользнуть от него, прячась за книжным шкафом.

– Я убила Жана Перо, защищаясь, – сказала она. – Он напал на меня. Хотел задушить. Перед этим я дотронулась до его руки и узнала, что он убил Персу. Я представляла Для него угрозу, и он попытался меня задушить во дворе своего дома. Я ударила его ножом, чтобы спастись.

Корд засмеялся и снова выпил.

– Она великолепна, правда?

– Если это правда, то почему вы бежали? – спросил Рэй.

– И зачем изуродовали его лицо до неузнаваемости? – Харгрейвс не мог скрыть отвращения.

– Я этого не делала! Я ударила его ножом. Когда он упал на землю, я убежала. Я вернулась домой и нашла тело Персы на полу посреди комнаты. Все было именно так, как я видела, когда дотронулась до Жана Перо.

Рэй нахмурился:

– Что значит – так, как вы видели?

– У нее бывают видения. Моя невероятно талантливая маленькая убийца к тому же воровка! – Корд подошел к Рэю и посмотрел ему прямо в глаза. – Будьте осторожны, или она наверняка украдет что-нибудь и из ваших воспоминаний, если до сих пор еще этого не сделала.

– Почему же Перо решил убить старую леди? – спросил Харгрейвс, не обращая внимания на Корда.

– Перса была гадалкой, предсказательницей судьбы. Жан убил ее, потому что она наверняка что-то узнала о нем. Я собиралась пойти в полицию, но услышала, что полицейские входят в дом. Я была уверена, что они уже разыскивают меня, подозревая в убийстве. Я знала, насколько богаты Перо, понимала, что у них достаточно денег, чтобы обвинить меня. Они никогда бы не поверили, что их бесценный сыночек виновен в убийстве! Я запаниковала и бросилась бежать.

– Насчет Перо вы были совершенно правы, – сказал Харгрейвс. – Они не пожалели денег и наняли меня, чтобы я вас выследил. Целых два месяца у нас не было ни малейшей зацепки, никакого объяснения вашему исчезновению из города, пока некто по имени Томас О’Харли не заявил в полицию об исчезновении дочери и не потребовал ее найти. Он, кажется, не присутствовал на свадьбе дочери по каким-то семейным обстоятельствам, и вот наконец приехал на плантацию Моро, чтобы навестить дочь. По приезде он узнал, что описание женщины, которая вышла замуж за Кордеро Моро, совершенно не совпадает с внешностью его дочери. После того как всех опросили, и выяснилось, что описание новобрачной в точности соответствует Селин Винтерс, нам оставалось только надеяться, что она все еще на Сан-Стефене.

– Но формально она находится вне вашей юрисдикции, не так ли? – Корд с грохотом поставил стакан на стол.

Слабая надежда мелькнула в глазах Селин.

– Я надеялся, что она сдастся без сопротивления и возражений, но, будучи ее мужем, вы можете просто передать ее нам. И я прошу вас так и поступить. Не могу даже представить, что вы захотите сознательно укрывать в своем доме убийцу.

У Селин перехватило дыхание. Корд был ее единственной надеждой, но стоило ей заглянуть в его темные глаза, как она поняла: надежды больше нет…

– Забирайте ее, если желаете. Мне совершенно безразлично, каким образом.

Боль, которую она испытала в тот момент, когда Корд, как ей показалось, вырвал из ее груди сердце и растоптал его грубым сапогом, не могла сравниться ни с чем.

Харгрейвс снова обратился к Селин, и она попыталась сосредоточиться на том, что он говорит.

– Вам же будет лучше, если вы добровольно отправитесь назад. Вы сможете сослаться на самозащиту.

– Подумайте, ведь в этом случае вас могут повесить только за два убийства, пока не найдено еще одно тело. – Коллин Рэй скрестил руки на груди, покачиваясь с носков на пятки с самодовольной улыбкой.

– Какое тело? – Селин была уверена, что у нее из-за перенесенной лихорадки помутилось в голове.

– Вас подозревают в убийстве пропавшей Джеммы О’Харли.

– Что?! – Селин была потрясена. – Когда я в последний раз видела Джемму О’Харли, она пряталась в соборе святого Людовика.

Харгрейвс повернулся к Кордеро:

– Поверить не могу, что вы ни разу не заподозрили, что женаты не на той женщине.

– Никто из нас ни разу не видел Джемму О’Харли. Моего деда предупредили, что она не хочет выходить замуж и будет говорить и делать все возможное, чтобы избежать брака. Поэтому, когда она заявила, что не является Джеммой О’Харли, никто ей не поверил. – Корд посмотрел на Селин. – Правда, она не особенно пыталась нас переубедить и не называла мне своего имени, пока не стало уже слишком поздно.

Она протянула к нему руки, словно в молитве:

– Я пыталась сказать, что всего-навсего ищу работу. Я назвала тебе свое имя, как только мы оказались на борту «Аделаиды».

– Но не прежде, чем мы оказались далеко за пределами Луизианы и не направились на Сан-Стефен, насколько я помню.

– Мы можем спорить всю ночь напролет, – перебил их Рэй, хватая Селин за руку. – Вы предпочитаете сдаться нам, или мы должны заковать вас в кандалы?

Когда Коллин Рэй прикоснулся к Селин, Корд едва не вцепился ему в горло, но быстро напомнил себе: его больше не касается, что с ней происходит, ему безразлично, что с ней станет, при условии, что ему никогда больше не придется видеть ее.

– Отпустите ее, Рэй. Она должна пойти по собственной воле, – сказал Харгрейвс, и Коллин Рэй отпустил девушку.

Селин прикусила губу, чтобы унять дрожь. Корд, избегая ее взгляда, снова сосредоточился на роме и своем стакане. Ее трясло, словно тростинку на ветру.

– Я пойду, – прошептала она Харгрейвсу. Жизнь ее кончилась. Какая разница, как это случится?

Джонатан Харгрейвс повел Селин прочь из комнаты, но она вдруг остановилась:

– Минуточку, пожалуйста.

Девушка подняла руки и попыталась расстегнуть застежку жемчужного колье. Это ей Удалось после второй попытки, она сняла с шеи украшение и, держа его на раскрытой ладони, подошла к Корду.

– Вот, – сказала она, протягивая ему ожерелье его матери.

Он скользнул взглядом по жемчугу в ее руке и отвел взгляд. Отчуждение в его ледяных глазах потрясло Селин до глубины души.

– Положи на стол, – сказал он и отвернулся.

Униженная, Селин положила нитку жемчуга на стол и позволила Харгрейвсу и Коллину Рэю вывести ее из комнаты.

Корд, решив, что они уже ушли, обернулся и вдруг увидел фигурку Селин, показавшуюся ему еще более хрупкой между двумя крупными мужчинами. Она уходила, держась словно королева, с гордой осанкой и прямыми плечами. Руки ее сжались в кулачки.

Эдвард и Фостер, тетя Ада и Говард Уэллс столпились в коридоре и пораженно наблюдали за разыгравшейся у них на глазах драмой.

– Кордеро! Элис хочет, чтобы ты остановил их! Она очень, очень огорчена! – вскричала Ада, обращаясь к Корду.

– Когда вы начнете говорить от собственного имени, тетя? – Корд смотрел на нее, не выходя из библиотеки, устав от смешной манеры Ады вкладывать собственное мысли в уста его матери.

Ада отвернулась, всхлипывая на плече книготорговца. В отличие от всех собравшихся в коридоре и ожидающих, что Корд спасет Селин, этот образованный джентльмен не решался встретиться взглядом с молодым человеком.

Корд грязно выругался, прошагал через всю библиотеку и захлопнул дверь прямо у всех перед носом с такой силой, что дом содрогнулся от фундамента до крыши. Но осуждающие взгляды, казалось, по-прежнему были устремлены на него. Он швырнул хрустальный бокал в дверь, разбив его на тысячи сверкающих осколков, прекрасных, но чрезвычайно опасных.

Таких же, как Селин…

Он не мог думать о ней. Не позволит себе думать о ней. Она ушла, и он снова остался один – наедине с опустошенным наполовину графином рома, что не принесло ни капли облегчения от той бесконечной боли, которая сжимала его едва ожившее сердце.

На островах хорошие новости разносятся быстро, скандальные – еще быстрее. Все население Бэйтауна высыпало на пристань, чтобы собственными глазами посмотреть, как будет унижена жена недавно приехавшего плантатора, которую подозревали в том, что она ведьма. У всех на виду Селин повели на пароход, который должен был доставить ее в Америку, где она предстанет перед судом не за одно, а за Два убийства. Ходили слухи, что в Луизиане ведьм все еще сжигают на костре.

Ее заперли в грязной тюремной камере, которая кишела крысами. Всю ночь Селин не сомкнула глаз. Когда за ней явились ее тюремщики, ей было уже совершенно безразлично, жива она или уже отдала Богу душу. Разве это имело значение, даже если ей удастся каким-то чудом оправдаться, несмотря на «бесспорные» Доказательства, о которых твердил Харгрейвс?

Первую глупейшую ошибку она совершила, когда решила бежать. Но разве это имело значение, если иначе ей никогда не пришлось бы встретиться с Кордеро? «Нет», – ответило ей сердце. Ни мгновения она не хотела вернуться обратно. Единственно, о чем она сожалела, это о том, что причинила ему такую боль, хотя желала только одного – залечить его раны своей любовью.

Утром, увидев собравшуюся на пристани толпу, Коллин Рэй настоял, чтобы на Селин надели наручники, утверждая, что кто-нибудь может предпринять мелодраматическую попытку выкрасть ее. Харгрейвс, правда, добился, чтобы на ноги ей кандалы не надевали, иначе она очень долго будет подниматься по сходням на борт корабля.

Селин, по-прежнему страдая от приступов лихорадки, не произносила ни слова. Ее внимание сосредоточилось на том, что осталось за каменными стенами тюрьмы. Она пыталась представить себе белый песок, сверкающий на солнце, подгоняемые легким ветерком пенные барашки волн, разбивающихся о берег. Она думала о Кордеро, вспоминала, как впервые увидела его в день их венчания, совершенно пьяного. Представляла, как он, опустившись на колени, обнимал детей Алекса, прощаясь с ними. Кордеро в ту штормовую ночь, когда он впервые сжимал ее в своих объятиях. Кордеро, держащий на руках ребенка Бобо, радующийся, что малыша удалось спасти. Кордеро, обнаженным плывущий по морским волнам.

Кордеро над ней. Кордеро внутри нее. Кордеро, признающийся ей в любви.

Кордеро… Кордеро… Кордеро. Она закрыла глаза и зажала ладонями уши, пытаясь заставить себя не слышать отзвуков его имени.

– Давайте обойдемся без театральных сцен, – предупредил ее Коллин Рэй, защелкивая у нее на запястьях наручники. – Харгрейвс, вы готовы?

Нанятый семьей Перо человек кивнул и распахнул дверь камеры.

Селин трясло в лихорадке, в горле у нее пересохло, суставы болели при каждом движении – такой она покинула тюрьму. Широкие металлические браслеты и тяжелые цепи тянули ее к земле. Хотя Селин не смотрела по сторонам, она понимала, что улица запружена народом, собравшимся поглазеть, как она по каменной мостовой идет через пристань к кораблю. Зонты в оборках, напоминая огромные разноцветные цветы, раскачивались из стороны в сторону на фоне собравшейся толпы – дам и джентльменов, лавочников и купцов, плантаторов и рабов, которые бросили свои дела ради этого зрелища. Большего унижения она не знала.

На корабль, пришвартованный рядом с тем, который отправлялся в Америку, гнали, словно стадо, группу рабов, скованных одной цепью. Внимание Селин привлек звон цепей. Она взглянула на выстроившихся в линию черных людей: с каменным выражением на лицах они хранили полное молчание. Одна из женщин посмотрела в ее сторону, и Селин поняла, что это Ганни. Пробежав глазами по ряду, она заметила в конце этой группы несчастных колдуна.

Хотя их разделяла пристань, глаза Селин и старика встретились. Весь вид старика говорил о том, что он, в отличие от своих товарищей по несчастью, не дрогнул и не смирился с поражением. Спину его согнули прожитые годы, но он не сдался. Глаза его пылали огнем, который угаснет только вместе с последним вздохом старика.

Селин хотела отвернуться, но не смогла. От его острого взгляда не ускользнуло ее ужасное состояние, кандалы на запястьях, мужчины, которые пристально следили за пленницей. Когда их глаза снова встретилась, губы старика медленно растянулись в беззубой победной улыбке. Колдун продолжал улыбаться, когда его и его товарищей по несчастью повели на борт корабля, отплывающего на Ямайку.

Когда они, наконец, подошли к сходням, железные наручники до крови стерли нежную кожу на руках Селин. Зацепившись носком одной испачканной туфли за подол платья, девушка споткнулась и, резко наклонившись вперед, едва не упала лицом вниз прямо в воду. Харгрейвс быстрым движением подхватил ее и рывком поставил на ноги.

– Перо заплатят мне хорошие деньги, если я вас верну, так что не думайте, что можете утопиться, воспользовавшись тем, что я за вами не слежу. Я наблюдаю за вами каждую минуту.

– Благодарю за внимание, – ответила она сыщику, – но я невиновна. Так что я не боюсь.

Селин очень хотела бы отделаться хотя бы от Коллина Рэя, но тот проследовал за ними на корабль. Он даже улучил момент, чтобы переговорить с ней наедине, пока Харгрейвс обсуждал что-то с капитаном относительно их размещения на судне.

Рэй протянул руку, схватил ее за подбородок и подушечкой большого пальца провел по щеке. Селин попыталась отвернуться, но он только крепче сжал пальцы.

– Вам следовало принять мое предложение, Селин. Будь вы моей, я не выдал бы вас Харгрейвсу, когда он, разыскивая вас, обратился в магистрат.

Он отпустил ее подбородок, пожал плечами и отряхнул руки, словно испачкался, прикасаясь к ней.

– Но раз уж так сложилось, и вы предпочли своего ублюдочного муженька, мне ничего больше не оставалось.

– Я не согласилась бы стать вашей, даже если бы вы, стоя под виселицей, обещали за это перерезать петлю на моей шее! – Селин плюнула прямо ему в лицо.

Прежде чем она успела сообразить, что происходит, Рэй поднял руку и со всего размаха ударил ее по щеке. Селин отлетела назад, ударилась о перила и едва не задохнулась от пронзившей все тело боли.

В мгновение ока рядом с ней оказался Джонатан Харгрейвс.

– Руки прочь, Рэй! Я не желаю привезти домой остатки прежней роскоши. Вы уже проводили нас на корабль, теперь можете отправляться домой.

Не сказав Харгрейвсу ни слова, Рэй удалился, но прежде, словно издеваясь, отвесил Селин поклон, точно такой, как когда-то в день их первого знакомства.

Корабль поднял якорь. Селин не нашла в себе сил смотреть на медленно удаляющиеся изумрудные тростниковые плантации и густые джунгли на склонах гор. Она боялась в последний раз увидеть особняк Данстан-плейс, стоящий на вершине холма прямо над морем.

Она повернулась спиной к Сан-Стефену и к разбившимся вдребезги мечтам о том, какой могла бы стать ее жизнь.

Фостер в лакейской заваривал чай, а Эдвард просто сидел на табурете с высокими ножками и нервно тер колени ладонями.

– Это хуже, чем я мог себе представить, – наконец произнес Фостер.

Продолжая болтать, он аккуратно выкладывал нарезанные ломтики лимона на тарелочку. Удовлетворенный своей работой, Фостер поставил ее на большой поднос рядом с чайником, чашками и блюдцами из того же сервиза и блюдом с ананасовым пирогом.

– Он пьян уже два с половиной дня. – Эдвард удрученно покачал головой и издал глубокий печальный вздох. – Что с ним будет? Он переживает это куда сильнее, чем смерть Алекса.

– Конечно! На Алексе он не был женат. Можешь отнести поднос в гостиную? Мисс Ада и мистер Уэллс ждут чай. – Фостер принялся ловко сворачивать салфетки.

Эдвард вздохнул:

– Я не могу. Я слишком расстроен и не могу ничем заниматься – только переживать. К тому же, если я увижу, как плачет мисс Ада, я и сам разрыдаюсь. Ты ведь, Фостер, знаешь, какой я. Я не могу ничего с собой поделать.

Фостер пристроил салфетки и подхватил поднос за ручки, но потом снова поставил на стол. Больше всего его удручала мысль о том, что они с Эдвардом старательно способствовали свадьбе Корда.

– Мы должны были поверить мисс Селин в первый же вечер, когда она говорила нам, что она не Джемма О’Харли. Ничего подобного не произошло бы, если бы Кордеро женился на той женщине, на которой должен был, – сказал Фостер.

– Мы должны были догадаться, что что-то не так, когда ей не подошло ни одно из привезенных платьев, ни одни туфли из сундука.

– Никогда бы не поверил, что она – убийца. Ее внешность совершенно не подходит для этого, – сказал Фостер.

– Хотел бы я, чтобы у нас была возможность что-нибудь сделать. Хотел бы я, чтобы Кордеро взял себя в руки.

– Если бы желания были лошадьми, попрошайки ездили бы верхом, Эдди, – философски заключил Фостер, снова поднимая поднос.

Эдвард шустро вскочил с высокого табурета, придержал двери и последовал за приятелем в гостиную.

Фостер прошел через всю комнату и поставил поднос на маленький столик.

– Глоток чая вам не повредит, мисс Ада, – сказал слуга и, не дожидаясь ее согласия, налил в чашку ароматный напиток.

Ада целыми днями сидела на диванчике в углу гостиной и никто, даже Говард Уэллс, не мог улучшить ее настроения. Глаза ее покраснели и распухли от слез, лицо покрылось красными пятнами. Фостера так и подмывало сказать ей, что ее природный румянец не нуждается в подобном дополнении.

Ада потянулась за чашкой. Руки ее так дрожали, что она непременно пролила бы чай на блюдце, если бы Фостер не помог ей. Поведение домашних грозило вот-вот вывести его из равновесия.

– Что мы будем делать, Фостер? – жалобно подняла на него глаза Ада, с трудом разлепив опухшие от слез веки. Даже Элис ужасно огорчена.

– Если вас интересует мое мнение, мисс Ада, я думаю, мы все должны взять себя в руки. – Он многозначительно посмотрел на Эдварда. – От нас ни для кого нет никакой пользы, пока мы в таком состоянии.

Уэллс тоже взял чашку дымящегося чая и добавил в него столько молока, что напиток совершенно побелел.

– Каждый раз, когда я думаю о бедняжке Селин, представляю, как она в полном одиночестве сидит сейчас в какой-нибудь каютке на корабле, или, того хуже, что произойдет, если вдруг ее осудят…

Ада запричитала. Фостер бросился вперед, чтобы подхватить ее чашку и не дать разлить горячий чай прямо на колени.

– Всегда остается надежда, – сказал он.

– Мы никогда ее больше не увидим! – Эдвард бросился прочь из комнаты и столкнулся в дверях с Огюстом Моро.

– Проклятье, Лэнг! – воскликнул Огюст, хватая слугу за плечи, отставляя его в сторону и широкими шагами направляясь к присутствующим через всю комнату. Посмотрев на Аду и Говарда Уэллса, он обратился прямо к Фостеру: – Где мой сын?

Фостер даже вздохнул с облегчением:

– Он в библиотеке. Случилось самое ужасное…

– Знаю. Весь остров знает. – Огюст уже выходил из гостиной, направляясь в коридор. – Я приехал, как только узнал. Что Корд думает делать?

– Боюсь, ничего, – с недовольным вздохом сказал Фостер.

Огюст остановился и резко повернулся к Фостеру, который даже отступил на шаг.

– Как это «ничего»?

– Кордеро мертвецки пьян. И пребывает в таком состоянии с того самого момента, как забрали мисс Селин.

Лучше смерть, чем такое количество рома.

В голове у Корда гудело так, что он едва мог открыть глаза. Ему казалось, что язык его распух и уже не умещается во рту, в котором был такой привкус, словно он жевал овечью шерсть. Он развалился в кресле, не желая двигаться, потому что, как только пытался сесть, сердце начинало стучать словно молот о наковальню.

Заплетающимся языком Корд попытался выругаться, обращаясь к тому, кто стучал в запертую дверь библиотеки. Он ведь не даром закрылся на ключ – будь они все прокляты! – сразу после того, как Фостер первый раз попытался его накормить.

– Убирайтесь, – слабо пробормотал он, но в ту же секунду дверная рама вылетела и дверь с треском распахнулась.

Корд приоткрыл один глаз. В дверном проеме стоял отец – настоящий благородный пират в отставке: белоснежная рубашка, черные брюки и черная повязка на одному глазу.

– Я сказал: убирайся, – буркнул Корд. Не обратив ни малейшего внимания на это требование, Огюст прошел через всю комнату и схватил цветочную вазу, стоящую на столе рядом с Кордом.

– Что ты делаешь? – Корд попытался сесть чуточку поровнее, и комната поплыла у него перед глазами. Молодой человек закрыл глаза и сдавил пальцами виски.

– Я собираюсь сделать то, что должны были сделать со мной много лет назад. Если бы кто-то так поступил, я не отослал бы тебя из дома и не совершил бы величайшей ошибки в моей жизни, – ответил Огюст.

В следующий момент Корд понял, что на него валятся вялые цветы на длинных стеблях, а заодно льется застоявшаяся тепловатая вода.

– Черт! – Протирая глаза, он вскочил на ноги и бросился на отца. Огюст легко уклонился от нападения, чем еще больше вывел Корда из себя. – Ты не имеешь права вторгаться в этот дом!

– Я имею полное право удержать тебя, чтобы ты не пустил свою жизнь под откос. Что ты собираешься предпринять ради спасения своей жены? – спросил отец.

– Ничего. – Пахнущая подгнившими стеблями вода стекала с волос Корда.

Огюст со всей силы ударил ладонью по столу:

– Черт тебя побери, Кордеро! Почему?

– А почему я должен что-то делать?

– Потому что ты ее любишь.

– Она обманывала меня с того самого дня, когда мы встретились впервые.

– Ты злишься, потому что считаешь, что тебя снова бросили. Ты думаешь не о Селин, Кордеро, а о себе.

– Я думал, что могу ей верить. – Корд, казалось, пытался снова погрузиться в пьяную дремоту. Все что угодно было бы лучше, чем эта медленная пытка.

– Верить в то, что она будет с тобой?

– Верить, что она доверяет мне настолько, что могла бы рассказать мне всю правду, но она этого не сделала…

– Ты ожидал, что она скажет тебе, что виновата в убийстве, и рискнет потерять тебя? Если бы ты ее не любил, то не делал бы сейчас с собой того, что делаешь. Ты занимался бы делами, словно ничего не произошло. Но кое-что произошло, а ты не можешь или не хочешь посмотреть правде в глаза. Я знаю. Я пережил это. Прими это, как есть. Ты любишь ее так сильно, что эта любовь тебя убивает.

Корд сел, уперся локтями в колени и обхватил голову руками. Внутри у него все переворачивалось.

– Я так старался, – прошептал он. – Я давал себе клятвы, что больше никогда в жизни никого не полюблю.

Из противоположного угла библиотеки до его слуха долетел вопрос Огюста:

– Почему?

От переизбытка чувств горло Корда сжалось, ему не удавалось вымолвить ни слова.

Он тяжело сглотнул, кусая губы и глядя в пол.

– Потому что бывает слишком больно, когда те, кого ты любишь, уходят, – выговорил он наконец.

Огюст опустился на колени перед креслом Корда и обнял сына за плечи. Корд закрыл ладонями глаза, не давая себе окончательно сломаться. Единственный известный ему способ выбросить Селин из мыслей и памяти – напиться до забвения и пребывать в таком состоянии постоянно. Теперь ему пришлось вспомнить, что она где-то в море, мучается от морской болезни, испуганная и одинокая, – и все из-за его слепой ярости, его нежелания доверять ей, поверить в нее.

Ему было плохо от осознания действительности. Он знал, что Селин любила старую женщину, которая вырастила ее. Даже мысль о смерти Персы от руки Селин была абсурдной. Но как насчет Перо? Правда ли, что она убила его, чтобы защитить себя, как она утверждает? А как же Джемма О’Харли? Куда делась эта девушка?

Если не будет доказана невиновность Селин, ее обязательно повесят. Но как же ей удастся раздобыть хотя бы какие-то доказательства, если она окажется запертой в тюремной клетке. У нее нет ни семьи, ни денег, и некому помочь ей. Некому встать на ее защиту – кроме ее собственного мужа, который повернулся к ней спиной.

– Я был дураком, – прошептал он. – Таким ужасным дураком!

– Я поступил с тобой очень несправедливо, когда отправил от себя. Я думал только о себе и своем горе, – сказал Огюст. – Бог тебе судья, если ты поступишь так же и потеряешь Селин.

– Как давно они отплыли? – Корд запустил пальцы в волосы, не понимая, сколько же времени он предавался жалости к себе самому.

– Два дня назад. Кордеро, я готов сделать все, чтобы помочь тебе. Мой корабль и команда спрятаны в бухте в шести милях отсюда. Сегодня вечером мы можем выйти в море и направиться в Новый Орлеан.

– Тогда поехали! Но сначала вели Фостеру приготовить побольше горячего кофе, а Эдвард пусть приготовит смену одежды.

Как только прозвучали эти слова, из-за дверного проема показались голова и плечи Фостера.

– Кофе будет готов через минуту. Эдвард уже собирает вещи.