Бальные туфли из черного шелка были слишком широки, зато благодаря этому Селин легко скрывала свое нервное состояние: она просто то и дело поджимала пальцы ног. Только усевшись за изысканно накрытый стол, Селин вспомнила, что за весь предыдущий день у нее и крошки во рту не было.

Домашние рабы, прислуживающие за столом, бесшумно двигались вокруг, привычно подавая приборы для ополаскивания рта и рук, выполняя монотонную работу, которую делали день за днем. В воздухе витал терпкий аромат кофе, разбавленного теплым молоком, и горячего шоколада с корицей.

«Калас» – золотисто-коричневые, сильно обжаренные шарики из риса, муки, мускатного ореха и сахара – пахли настолько вкусно, что удержаться было совершенно невозможно. На глаза Селин навернулись слезы: она вспомнила, как по утрам в воскресенье они с Персой ходили в Старый Двор и покупали эти горячие, дымящиеся сладости у продавца, который нараспев предлагал: «Прекрасные калас! Самые горячие!»

Селин даже почувствовала резкую боль в желудке. Неуверенность заставляла ее нервничать, но искушение перед нежной белой рыбой в томате, слоеными пирожками с телятиной и свежими ананасами оказалось слишком велико!

Некоторое время спустя, когда она стояла рядом со своим новоиспеченным мужем прямо перед Генри Моро, вызвавшим их к себе в кабинет, поздно было раскаиваться в такой неосмотрительности. Селин с трудом справлялась с чувством неловкости и страхом, потому что ей казалось, что содержимое желудка вот-вот окажется прямо на натертой до блеска поверхности письменного стола из вишневого дерева. Чтобы отвлечься, девушка старалась сосредоточиться на том, что сидящий за столом старик выговаривал Кордеро.

– Ты понимаешь, что в ту минуту, когда выйдешь за порог этого дома, я вычеркну тебя из числа членов моей семьи и лишу всего, что ты мог бы унаследовать?

Кордеро ничего не ответил, и Селин краешком глаза постаралась рассмотреть мужа. Весь его облик выражал полное безразличие и отстраненность – точно так же он реагировал на полные горечи взгляды деда за завтраком. И все-таки его поза говорила о том, в каком он находится напряжении.

Наконец Корд нарушил неловкое молчание:

– О какой семье идет речь? О вас? Если вы говорите о Стефене и Антоне, то они недолго здесь пробудут: только до тех пор, пока немного привыкнут к ново-орлеанской жизни, а вы начнете делать все необходимое, чтобы их признали в обществе. Для беспокойства нет причин, дедушка. Покинув ваш дом, я никогда ни о чем вас не попрошу и никогда больше не появлюсь на вашем пороге.

Селин рассматривала профиль Кордеро. Почувствовав ее взгляд, он повернулся, и лицо его неожиданно озарилось улыбкой. Пораженная ее сиянием, она не сразу поняла, что за ней крылось, а Корд уже снова обратился к деду:

– А как насчет ее приданого? Я ведь женился на ней. И сейчас же хочу его забрать.

Генри откинулся на спинку стула:

– Это внушительная сумма.

Он открыл замок одного из ящиков своего стола, снял двойное дно, извлек на свет божий тяжелый мешочек, набитый монетами, и передал его Кордеро.

– Как ты думаешь, на сколько тебе этого хватит, чтобы полностью пропить и проиграть? – спросил Генри.

– Я получаю небольшую ренту с имущества, принадлежавшего моей матери, плюс то, что дает плантация. – Кордеро покачал мешочек с деньгами.

– Тебе от этого будет не много толку. Уже несколько лет урожаи на плантации ничтожны. Ты ничем не отличаешься от отца и так же, как он, никогда не сможешь ни на грош увеличить свое состояние. Ты обречен на разорение.

– Вы не перестаете повторять это последние четырнадцать лет, – огрызнулся Кордеро.

– А почему это ты в одну ночь превратился вдруг в примерного плантатора? Ты ведь никогда не проявлял к этому делу никакого интереса, никогда не просмотрел ни одной колонки цифр в счетах. Ты оказался настолько глуп, что объявил во всеуслышание, что тебе отвратительно рабовладение! Похоже, ты освободишь рабов, но это приведет только к тому, что однажды ночью они перережут тебе горло.

– Вас совершенно не касается, как я распоряжусь моей собственностью или людьми, которые надрываются на моей плантации, не так ли?

– К счастью.

Ненависть деда и внука друг к другу была настолько ощутима, что Селин казалось, она видит ее, витающую между этими двумя мужчинами, молодым и старым, статью напоминающими стройные болотные кипарисы. Совершенно расстроенная резкой словесной перепалкой, она безвольно опустила руки вдоль пышной юбки чужого наряда – изумрудного цвета дорожного костюма. Эдвард и Фостер уверяли, что она в нем неотразима. Когда застегнули пуговицы жакета, оказалось, что одежда ей почти впору.

Ее легкое движение привлекло внимание Генри. Селин с трудом скрыла свое смущение.

– Итак, вы намерены отправиться вместе с Кордеро? – спросил Генри.

– Да. – Ей хотелось уехать как можно скорее, поэтому она ограничилась столь кратким ответом. – Намерена.

Взгляд старика открыто выражал недоверие.

– Вчера вечером вы всеми способами стремились отказаться от свадьбы и вдруг изменили свое решение. Почему так внезапно?

– Я совсем недавно ее об этом спрашивал, – сказал Кордеро. – Думаю, ей просто захотелось переспать со мной.

– Ничего подобного, – возразила Селин.

– Посмотрим. – Кордеро поигрывал тяжелым мешочком с золотом, подкидывая его на ладони. Потом обратился к Генри: – Нам пора отправляться. Что-нибудь еще?

Генри взял со стола какую-то бумагу и передал ее молодым:

– Поскольку вчера вечером вы были неспособны это сделать, подпишите брачное свидетельство сейчас. Свидетели – отец Перес и близнецы – уже поставили свои подписи.

– Как славно! – воскликнул Корд. Генри выставил чернильницу на край стола.

Обмакнув в чернила перо, Кордеро замер на секунду, потом наклонился к Селин:

– Это твой последний шанс к отступлению, – предложил он.

Искушение было велико, но Селин не могла придумать более легкого пути, чтобы сбежать из Луизианы. Ладони ее покрылись холодным, липким потом. Она все еще ощущала в желудке тяжесть от завтрака. Проглотив стоящий в горле ком, девушка тяжело вздохнула и покачала головой:

– Я не изменю своего решения.

– Я не уверен, что мы найдем на Сан-Стефене что-то приличное. Через несколько месяцев я на самом деле могу оказаться нищим, – тихо сказал он.

Впервые Селин заметила в его глазах сострадание, поняла, насколько трудно было Корду признать правду, особенно в присутствии деда.

– Я подпишу, – сказала она.

Кордеро первым подписал свидетельство и передал перо Селин. Она быстрым росчерком поставила свое имя на документе, надеясь, что, даже если кто-нибудь постарается, может быть, расшифровать его, произойдет это далеко не сразу после их отъезда.

Она затаила дыхание, пока Генри, не глядя на них, изучил подписи, потом свернул пергамент в трубочку и перевязал его кроваво-красной ленточкой.

– Экипаж ждет. – Кордеро крепко взял ее за локоть и повел прочь из библиотеки.

Селин остановилась, как только они оказались за дверью, Корд тоже замер и внимательно посмотрел на девушку. Она освободилась от его руки, прежде чем заговорить:

– Он все-таки твой родственник. Может быть, вы видитесь в последний раз. – Она вспомнила Персу и тот внезапный жестокий поступок, который разъединил их навсегда, не дав возможности попрощаться. – Неужели ты даже не скажешь ему «до свидания»?

Подняв глаза, она заметила во взгляде мужа столько ненависти, что невольно вздрогнула. Ей захотелось убежать прочь. С этим человеком, когда он трезв, шутить не следовало! Ей вдруг пришло на ум, что освободиться от него окажется не так просто, как она сначала предполагала.

Кордеро взглянул на дверь библиотеки. Глаза его сузились, губы сжались в узкую жесткую линию.

– Единственное, что я хотел бы ему сказать, это чтобы он шел прямиком к черту.

Они мчались назад к Новому Орлеану, и поездка эта вовсе не походила на предыдущую. «Караван» состоял из двух экипажей:

Фостер и Эдвард ехали в одном, Селин и Кордеро – в другом. Мрачная непогода предыдущей ночи уступила место сияющим голубизной небесам и солнечному свету. Правда, Селин заметила, что улучшение погоды никак не отразилось на настроении Кордеро.

Они ехали молча, сидя лицом к лицу, словно непримиримые противники, старательно избегая любого случайного прикосновения. Кордеро был чем-то озабочен и сосредоточенно смотрел на меняющийся за окошком пейзаж. Селин старалась взять себя в руки и не слишком выдавать беспокойство, которое охватило ее оттого, что они, пусть ненадолго, возвращались в город. Она не сможет чувствовать себя в безопасности, пока не отплывет их корабль.

– Почему вы это сделали? – спросила она, стараясь занять мысли чем угодно, только не возможностью своего ареста.

Он удивленно уставился на нее, в его взгляде читалось сомнение и даже настороженность.

– Почему я сделал что?

– Согласились на этот брак. Из-за приданого?

– Нет. – В его остановившемся взгляде мелькнула боль. Он отвернулся.

– Тогда почему?

– Я кое-кому очень многим был обязан. А ты, Джемма?

– Я не Джемма О’Харли.

Он наклонился к окошку, внимательно рассматривая груженную овощами телегу, которую они догнали и теперь пытались объехать.

– Ты не Джемма О’Харли. И ты надеешься, что я в это поверю?

– Да, потому что это правда. Вчера вечером я была в соборе и молилась, чтобы Бог научил меня, как выбраться из Нового Орлеана, когда неожиданно появилась она. Ей хотелось избежать этого брака, она мечтает стать монахиней, а не женой. Поэтому она и убедила меня занять ее место в карете. Я сделала это в надежде получить работу там, куда привезет меня экипаж.

– Прелестно! Не хочешь ли ты сказать, что я женат не на той женщине?

– Похоже, именно так, разве нет?

– Нет. Не похоже, потому что я знаю, на что ты способна, Джемма. Эдвард и Фостер говорили мне, что ты можешь придумать нечто в этом роде. Они рассказали, как ты возражала вчера против нашей свадьбы, но твой отец заранее предупредил деда, что ты – как это назвал Эдвард? – хронически неспособна говорить правду.

Они уже подъехали к городу. Селин почувствовала, как учащенно забилось ее сердце и отпрянула от окошка. Она не назовет ему своего имени, пока они не окажутся достаточно далеко от Нового Орлеана.

– Можете верить во что угодно.

На его губах появилась легкая ухмылка.

– Алекс привык к понятливым и покладистым женщинам. Интересно, что ему удалось бы сделать из тебя.

– Кто такой Алекс? И с чего вы взяли, что я не понятливая и не покладистая?

– Алекс мой двоюродный брат. Именно он должен был стать твоим мужем, но он умер. Моим долгом было занять его место. Он сделал бы для меня то же самое. И даже больше. – Он наклонился вперед, уперся локтями в колени и внимательно посмотрел ей в лицо. – У тебя очень странные глаза.

– По-моему, просто не часто встречаются люди с таким цветом глаз.

– Не только это, – сказал Корд.

– Что же в них, по-вашему, такого странного? – От его пристального взгляда она ощутила беспокойство.

– У меня такое чувство, что ты видишь меня насквозь. Но если ты на такое действительно способна, теперь, уверен, ты поняла, что в душе у меня пустота. – Он взял шляпу, лежавшую рядом с ним на диванчике, и прервал этот неприятный разговор. – Мы приехали.

Селин выглянула в окошко, и ее охватил панический ужас. Они остановились вовсе не в порту, а на одной из улиц города, точнее, возле одного из белых домиков на улице Рампар. Дом был довольно старым, но в хорошем состоянии, совсем не похожий на жилище Персы. Девушка без труда узнала это место: тихая, аккуратненькая часть улицы, где богатые креолы обычно селили своих темнокожих любовниц. Неужели Кордеро приехал, чтобы забрать с собой свою подругу?

– Но это не пристань! Я считала, что мы направляемся прямо туда. И где второй экипаж?

– Они поехали вперед. Я же прежде должен сделать одну остановку. Ты идешь или предпочитаешь подождать в экипаже? – спросил он.

Ей следовало бы попытаться спрятаться, забившись в угол кареты, понимала Селин, но она слишком боялась, что какой-нибудь любопытный прохожий заметит ее. Сейчас ее приметы, наверное, развешаны по всему городу. Внутри дома она окажется в большей безопасности.

Корд уже вышел из кареты и взялся за ручку заляпанной грязью калитки, окидывая нетерпеливым взором улицу и ожидая, когда же она примет решение.

Селин торопливо накинула капюшон и соскользнула с кожаного сиденья:

– Я иду с вами.

– Сейчас тепло, – проговорил он, заметив, что она надела поверх дорожного костюма накидку и подняла капюшон.

Селин крепко сжала пальцы на золотой брошке под подбородком:

– Я, должно быть, немного простудилась под вчерашним дождем.

Кордеро повел ее по узенькой дорожке к входной двери, и скоро они оказались в тени широкого навеса над крыльцом. Молодой человек постучал в дверь, затянутую черным крепом, и быстро повернулся так, чтобы ее не видеть. Средних лет мулатка с экзотически прекрасными чертами лица вышла на их стук. Она была одета в черное, глаза ее покраснели и припухли от слез.

Узнав Корда, она громко вскрикнула, слезы снова полились из ее прекрасных миндалевидных глаз.

– Пожалуйста, входите, мсье Моро, – прошептала она. – Входите.

Кордеро пропустил Селин вперед и последовал за ней. Женщина закрыла дверь. Где-то в глубине дома всхлипывал ребенок. Звук этот пронзил сердце Селин. «Кто-то обязательно должен посмотреть, почему так горько плачет ребенок», – подумала она.

Кордеро представил ей печальную женщину, назвав ее мадам Латруб, при этом он смутился не меньше Селин. Потом Корд сунул руку в карман куртки и достал мешочек, очень напоминающий тот, в котором недавно получил приданое. Правда, этот был в два раза меньше, но так же набит деньгами. Корд протянул его женщине.

– Это для Джульетт. Ей этого хватит на многие годы. За дом уплачено. Алекс не стал бы возражать против того, чтобы я позаботился о будущем ее и детишек. Может, она купит какой-нибудь бизнес, может, магазин дамских шляпок…

– Но, мсье!

Было очевидно, что Кордеро чувствует себя в этом доме, полном слез, так же неловко, как Селин. Он сделал шаг к выходу.

– Скажите ей, что я уехал на Сан-Стефен, но что…

Мадам Латруб резко замотала головой и разрыдалась в голос, плечи ее затряслись.

– Моей Джульетт больше нет, мсье. Я думала, вы знаете…

Эта новость настолько поразила Кордеро, что Селин захотелось взять его за руку, чтобы немного поддержать.

– Как? Когда? – единственное, что он смог вымолвить. Глаза его подозрительно заблестели. Селин отвернулась.

– Она повесилась четыре дня назад. Мы похоронили ее вчера. Я послала записку мсье Моро…

Лицо Кордеро словно заледенело.

– Ублюдок не сказал мне ни слова, я пришел бы раньше.

В этот момент мадам Латруб едва не потеряла сознание, и Селин с удивлением увидела, как Кордеро заботливо подвел женщину к столу, выдвинул стул и помог ей сесть. Селин поспешила в соседнее помещение, где была маленькая кухня. Налив в стакан воды из изящного фарфорового кувшина, девушка вернулась в гостиную. Они с Кордеро обменялись быстрым взглядом, и Селин поставила стакан на стол перед женщиной.

– А как же дети? – спросил Кордеро. Лицо его посерело.

Мадам Латруб продолжала вытирать слезы, но никак не могла их остановить.

– Они словно две маленькие овечки, которые сразу потеряли и мать, и отца… всего за две недели.

– Могу я их увидеть?

Она кивнула и попыталась подняться, но ноги отказывались ей служить.

– Я приведу их, – вызвалась Селин, желая дать Кордеро и мадам Латруб побыть немного наедине.

Она пошла на звук тихого печального плача, доносящегося из глубины дома, и остановилась у дверей одной из спален. Девочка лет десяти успокаивала мальчугана с копной черных блестящих кудряшек. Он лежал, уткнувшись лицом ей в колени, и плакал так, словно его разбитое сердце никогда не найдет утешения. Прелестная девчушка подняла голову и заметила замершую в нерешительности Селин.

– Вы можете пойти со мной? Кордеро Моро приехал, чтобы навестить вас, – ласково сказала Селин, пораженная сходством с Кордом, которое она заметила в лице маленького мальчика, когда он перестал всхлипывать и внимательно посмотрел на нее.

– Дядя здесь? – Лицо его просветлело. Селин кивнула. Вытерев слезы тыльной стороной ладошки, малыш соскользнул с кровати и бросился мимо гостьи в гостиную. Девочка тоже поднялась, расправила юбку и откинула с плеч длинные черные локоны. Ее горделивые движения не могли скрыть горечь, затаившуюся в глазах. Если бы Селин не знала доподлинно, она решила бы, что перед ней креолка, а не полукровка. Как и мальчуган, девочка, без сомнения, была из рода Моро.

– Я Селин, – представилась девушка.

– А я Лилиан Моро. Моего брата зовут Алан.

– Тебя хочет видеть дядя, – сказала Селин. Про себя она не могла не отметить, что Алекс Моро все-таки признал своих незаконнорожденных детей, дав им свою фамилию.

Вслед за Лилиан она вернулась в гостиную, где обнаружила, что Кордеро склонился над устроившимся у него на коленях мальчуганом. Он покачивал малыша, прижимая его к себе, и ласково гладил спутавшиеся волосы Алана. Первые впечатления Селин о Кордеро никак не подготовили ее к такой картине, и девушка была глубоко поражена.

– Может, однажды ты сможешь приехать навестить меня, но сейчас ты гораздо больше нужен твоей бабушке, – говорил Кордеро.

– Это правда, мой дорогой, – тихо подтвердила мадам Латруб. – Ты единственный мужчина в доме.

Кордеро заметил Лилиан, стоящую рядом с Селин, и протянул к ней руку. Она прижалась к дяде, он нежно поцеловал ее в щечку, а она положила головку ему на плечо.

– Я оставил вашей бабушке достаточно денег, чтобы оба вы ни в чем не знали нужды. Если вам что-то понадобится, напишите мне и отправьте письмо с любым кораблем, отплывающим на Сан-Стефен.

– Папа всегда говорил, что вы о нас позаботитесь, дядя Корд. – Единственная горькая слезинка скатилась по щеке девчушки, показывая, сколь велико ее горе. Она обняла Корда за шею и прижалась к нему лицом.

– Ваш папа был для меня словно родной брат, и вы для меня как родные дети.

«Как родные дети». На мгновение Селин представила себе Персу, чувствуя, что к глазам подступают слезы. Она отвернулась, поплотнее завернулась в накидку и отошла к окну. За ее спиной Корд по-прежнему крепко обнимал детей, а они словно приклеились к нему.

– Я не хочу, чтобы ты уезжал, дядя Корд, – говорил Алан.

– Я рад бы взять вас обоих с собой, но вы нужны вашей бабушке.

– Они – единственное, что у меня осталось, мсье, – тихо сказала мадам Латруб.

Селин услышала испуганные нотки в голосе женщины и голос Корда, обращающегося к детям:

– Я не хочу покидать вас, но должен это сделать. Когда вы подрастете, то сможете приехать навестить меня. Я покажу вам весь остров и научу плавать. Хотите?

Алан отрицательно покачал головой:

– Я хочу, чтобы ты остался.

– Боюсь, сейчас это невозможно.

Селин подождала, пока Корд в последний раз приласкает и поцелует своих племянников. Он попросил их быть послушными и заботиться о бабушке. Когда Селин обернулась, Корд стоял в дверях, поджидая ее, и глаза его, устремленные на маленького Алана, забравшегося к бабушке на колени, подозрительно блестели. Корд повернулся, чтобы выйти.

Селин поспешила догнать мужа, накидывая капюшон на голову, и первая покинула дом. Она не смотрела по сторонам, ее взгляд был устремлен на открытую дверцу кареты. Селин молилась о том, чтобы достичь пристани незамеченной.

Девушка наблюдала за Кордеро. Когда они отъехали от домика на улице Рампар, по выражению его лица можно было догадаться, что он сильно озабочен. Он смотрел в окно, но мысли его блуждали где-то очень далеко. Между нежным, заботливым человеком, которого она только что видела в доме мадам Латруб, и тем бесчувственным циником, который стоял с ней рядом в библиотеке деда, не было ничего общего. Так за какого же человека она вышла замуж?

– Алекс так их любил, – прошептал он. По тому, как он вдруг резко повернулся, пытаясь понять, услышала ли она его слова, Селин догадалась, что это были только мысли вслух.

– И все-таки он согласился жениться по договору, – заметила она.

Кордеро нахмурился.

– Он всегда делал только то, что считал порядочным. Просто для него не было ничего плохого в том, чтобы соблюсти существующую традицию и стать отцом детей и от любовницы, и от собственной жены.

– А как вы считаете?

– У меня нет любовницы, если тебя интересует это. И детей, насколько я знаю, у меня нет.

– Может, вам надо было договориться и забрать детей на Сан-Стефен?

Его молниеносный взгляд мог бы расплавить железо.

– Ты сошла с ума? Что такой распутник, как я, будет делать с двумя детьми? Здесь с бабушкой им гораздо лучше.

– Как вам было с вашим дедом? Могло бы оказаться, что им гораздо лучше жить с вами.

– Это не обсуждается.

– Послушать вас, так вы жуткий пьяница и вообще никудышный человек, но я с самого утра ни разу не видела, чтобы вы приложились к бутылке. К тому же человек, которого я только что видела, вовсе не бессердечный пьянчужка. Это был любящий, заботливый дядя.

Он холодно улыбнулся, сложил руки на груди и откинулся на спинку диванчика.

– Мы пробыли в компании друг друга меньше одного дня. Даже и не думай, что уже знаешь меня, женушка.

Когда она не ответила на его насмешку-вызов, он решил поддразнить ее еще больше:

– Сомневаюсь, что ты вообще пробудешь со мной достаточно долго, чтобы узнать меня. Подожди, пока не увидишь, в каких ужасных условиях тебе придется жить на острове. Ты будешь готова немедленно бежать, лишь бы вернуться к своему богатому папочке и роскоши, к которой ты, без сомнения, привыкла.

Она перехватила его взгляд и постаралась не менее холодно улыбнуться в ответ, хотя он этого и не заметил.

– Даже и не думай, что уже знаешь меня, муженек.

Они поднялись на борт парохода в числе последних. Как только они ступили на деревянные сходни, ведущие на верхнюю палубу «Аделаиды», в памяти Селин всплыли давно позабытые картины и звуки. Все вокруг напоминало ей о шуме, который, насколько она помнила, беспрестанно будет царить на борту корабля. Матросы кричали что-то друг другу с разных концов палубы и даже с верхушек мачт. Деревянное судно скрипело и стонало, казалось, что каждая балка, каждый шов жаловались на свою тяжкую жизнь. Селин знала, что шум станет еще нестерпимее, как только к нему присоединится грохот волн в открытом море.

Домашний скот, которому со временем предстояло превратиться в различные блюда для путешественников, сейчас был собран в специальных клетках на палубе. Кудахтали куры, хрюкали свиньи, блеяли овцы. По крайней мере, их-то судьба была предопределена. Пассажиров же ожидали бесконечные дни скуки и безделья, тесные каюты, незнакомые соседи и постоянное присутствие опасности кораблекрушения, болезни или пожара на судне.

– Ты в порядке? – Кордеро остановился рядом с Селин, всматриваясь в ее лицо с некоторым недовольством и одновременно беспокойством.

Ну как она может быть «в порядке», если в голове у нее вдруг закружился целый сонм мрачных воспоминаний, полных крови и смертей? В первый и последний до настоящего времени раз, когда ей довелось путешествовать морем, ее мать, стремившаяся увезти дочь в лучшие края, подцепила желтую лихорадку и умерла. Если бы Перса не согласилась тогда удочерить ее, Селин закончила бы свое путешествие в сиротском приюте Нового Орлеана.

Сейчас она могла думать только об одном: окоченевший труп матери, завернутый в саван, соскальзывает с доски в холодные воды Атлантики. Это, да еще мертвая Перса, лежащая прямо на полу. И Жан Перо в луже крови. Нет, она вовсе не в порядке. Решительно не в порядке!

Селин очень хотелось сказать ему, что, может быть, она никогда больше не будет «в порядке». Вместо этого она только покачала головой и повернулась, чтобы бросить прощальный взгляд на город.

Новый Орлеан раскинулся на берегу реки, прижавшись к ней, словно любовник. Просторная Оружейная площадь, где прогуливаются парочки и веселятся по выходным семейные горожане и где вешают осужденных. Рынок, где продавец по имени Марсель раскладывал на лотке свои овощи. Лабиринт улочек и аллей, который ей так хорошо знаком. Дворы, фонтаны, громыхание телег и карет вперемешку с криками возниц. В жилах этого города текла та же кровь, что наполняла и ее вены уже столько лет, что от этого невозможно было просто так отказаться!

Высокие корабельные мачты, заполнившие всю территорию порта, напоминали лес, состоящий из деревьев, сбросивших листву. Упаковочные клети и бочки, сундуки и повозки – всему этому необходимо было найти место в доках. Потные мускулистые силачи с кожей цвета самого темного черного дерева катили огромные бочки и тяжелые кипы хлопка, тащили другие грузы по деревянной пристани. Полные, хорошо одетые купцы торговались с капитанами судов по поводу цен на перевозку их товаров. Смуглая женщина с огненно-рыжим шиньоном, намотанным поверх ее собственных волос, пробиралась сквозь толпу, удерживая на голове огромную плетеную корзину-поднос.

Селин не могла себе представить, что сможет полюбить какое-нибудь место на земле так, как она любила Новый Орлеан. Она готова была оставить Кордеро Моро в одиночестве, отказаться от поездки и бегом броситься назад, в маленький домик на улице Сент-Энн. Ей так хотелось узнать, позаботился ли кто-нибудь о теле Персы! Мысль о том, что ее любимая опекунша лежит сейчас закоченевшая и никому не нужная после смерти была совершенно невыносима. Селин хотелось кричать от боли, но приходилось молча выносить эту пытку. Ведь она пыталась ускользнуть из города, словно крыса, которая прячется на борту корабля среди тюков и прочих грузов.

Корд коснулся ее руки в тот момент, когда она была совершенно беззащитна и очень уязвима. Ее мысли настолько заполнились горькими картинами и печальными звуками прошлого, что она не удержала своего «защитного покрова». Их руки соприкоснулись, кожа к коже, и Селин почувствовала, как на нее наваливается дурнота. Голова закружилась, ладони покрылись липким потом, в глазах сначала потемнело, а потом внезапно образы из прошлого, словно увиденные глазами Кордеро, замелькали в ее сознании.

Новый Орлеан много лет тому назад. На улицах гораздо меньше народа, чем сейчас. Но на причале бурлит жизнь. Толпа вокруг него то уменьшается, то увеличивается вновь. Рядом стоят Фостер и Эдвард. Они чего-то ждут. Появляется Генри Моро. Он и сопровождающие его четыре черных как ночь негра направляются прямо к Корду. Лицо деда сурово и неподвижно. В его глазах светится непреклонная решимость.

Ужас зарождается в самой глубине сердца Корда. Тревога. Одиночество. Ожидание. Потери и предательство. Полное отчаяние, которое только усиливает страх. Душу захлестывает водоворот этих переживаний.

Даже когда Кордеро отпустил ее руку, в глубине души Селин все продолжало содрогаться от отчаяния, которое проникло в нее за эти короткие мгновения. Она внимательно посмотрела на него, стараясь уловить в глазах тень глубоко затаившейся боли, которую он когда-то испытал, боли, которая со временем скрылась под маской цинизма и холодной отчужденности.

На сей раз, когда он снова положил ладонь ей на спину, она была к этому готова. Для того чтобы защититься, она создавала вокруг себя подобие завесы из розового света, именно так много лет назад ее научила поступать Перса. Теперь Селин чувствовала только прикосновение его руки, ее тепло, проникающее даже сквозь ткань платья, и властность.

– Похоже, ты действительно заболела, – сказал Корд.

– Нет. Просто мне немного грустно. Я буду скучать по этому городу.

– Я считал, что ты с отцом совсем недавно приехала из Бостона.

Селин вздохнула, слишком подавленная, чтобы спорить. К тому же, пока еще рано было вдаваться в объяснения.

– Как мы разместимся?

– У нас две каюты на корме.

– С окнами, – добавил Фостер.

Давно поднявшиеся на борт слуги до сих пор отдавали указания грузчикам, которые затаскивали на корабль сундуки и ящики, теперь же они присоединились к Корду и Селин.

– С окнами? – В голосе Эдварда отчетливо слышался испуг. – А что если они дадут течь? Если вода во время шторма начнет просачиваться через них? – Он нахмурился так, что его брови сошлись на переносице.

Ни Кордеро, ни Фостер даже не попытались его успокоить.

«Две каюты». Селин вновь начала с беспокойством обдумывать то, что так угнетало ее некоторое время назад: как избежать интимной близости с Кордеро во время этого путешествия. Отныне ей придется рассчитывать только на свою сообразительность. А может быть, ей удастся раздобыть что-нибудь из того, что Перса использовала для приготовления снотворных снадобий. От этих мыслей ей стало немного легче. Вся компания направилась к пассажирским каютам, в которых путешествуют те, кто может позволить себе роскошь оплатить наиболее комфортные условия плавания.

Во время своего плавания к берегам Америки из Англии она проводила большую часть дня, бегая по палубе с остальными детьми эмигрантов. Многочисленные пассажиры толпились на нижней палубе четвертого класса, спали на узких открытых койках, напоминающих ряды полок в кладовой, вынуждены были готовить пищу, есть, рожать, испражняться и даже умирать, как это случилось с ее матерью, на глазах у всех, в невообразимой тесноте, на крохотном пятачке, где и повернуться-то было невозможно. В лучшие дни их обед состоял из солонины. Селин вспомнила, как сначала мать, а потом Перса давали ей горсточку изюма в те дни, когда они получали немного муки, сала и сушеного винограда, чтобы приготовить некое подобие пудинга.

Как только они с Кордом вышли на корму, где располагались каюты первого класса, Селин поняла, что на сей раз ее путешествие будет во всем отличаться от предыдущего плавания. Они пересекли салон – просторное помещение, в центре которого стоял большой обеденный стол. Кордеро подошел к одной из выходящих в этот зал дверей, распахнул ее и сделал шаг в сторону, чтобы пропустить жену.

Селин вошла в тесную каюту, которая больше всего напоминала, пожалуй, солидный стенной шкаф. Двери и стены были обиты деревянными панелями и натерты до блеска. Взгляд девушки быстро нашел кровать, притиснутую к стене каюты. На ней с трудом могли поместиться два человека, но занимала она большую часть каморки. Сундук Джеммы О’Харли уже доставили, он стоял между двумя другими сундуками, один из которых был немного больше, а второй немного меньше. Селин указала на два сундука:

– Эти вещи принесли сюда по ошибке. Они ваши?

Кордеро подошел к маленькому окошечку, нагнулся и выглянул наружу.

– Отсюда хорошо видны низовья реки.

– Я сказала, что ваши сундуки по ошибке принесли в мою каюту. – Она направилась к двери, чтобы найти Фостера или Эдварда. – Я попрошу кого-нибудь из ваших людей вынести их.

– Зачем? Это ведь и моя каюта.

– Вы сказали, что у нас две каюты.

– Так и есть. Вторая для Эдварда и Фостера. Не позволю же я им путешествовать на палубе.

Селин и собаку бы не выгнала на эту нижнюю палубу, не говоря уж о двух замечательных людях, которые были так добры к ней. Она имела в виду вовсе не это.

– А почему вы втроем не можете разместиться в одной каюте? Наверняка можно договориться и поставить раскладную койку…

– Это невозможно. – Уголки его губ резко сжались.

– Почему?

Кордеро всплеснул руками и покачал головой:

– Почему? Почему? Потому что я так распорядился. Я еще и дня не женат, а ты уже запилила меня до смерти! Скажи, девушки учатся так брюзжать с малолетства, или какая-то загадочная метаморфоза происходит с ними сразу после того, как прозвучат свадебные клятвы?

– Я бы не назвала то, что произошло вчера, обменом свадебными клятвами. Вы едва ли сознавали, что делали.

– К счастью для тебя.

– Во всей этой истории даже речи не может быть о счастье, по-моему.

– Мы еще не подняли якорь. Есть время выпутаться.

Она поняла, что он имеет в виду. Это ее последний шанс. Если она пожелает, то может прямо сейчас покинуть его, сойти на берег и покончить с этой безумной комедией ошибок. Но, честно сказать, Селин мгновенно представила себе петлю виселицы.

Глубоко вздохнув, она еще раз посмотрела на корабельную койку: на ней едва-едва уместятся два человека. Как бы там ни было, у нее оставалось несколько часов до того момента, когда необходимо будет решить эту дилемму, попыталась успокоить себя Селин.

Она постаралась улыбнуться:

– Как бы вы ни хотели от меня отделаться, все-таки я останусь. Похоже, только что произошла наша первая супружеская размолвка.

– Первая из многих. – Он сложил руки на груди и прислонился к дверному косяку.

– Не сомневаюсь, – отпарировала она.

– Нам предстоит долгое путешествие, Джемма.

– Это верно, хотя вы и продолжаете настойчиво называть меня этим именем. Я уже говорила и повторяю снова: это не мое имя.

– Но ты не предложила мне выбора. Как же я должен тебя называть?

Без сомнения, он шутил. Она бросила взгляд на орудийный порт и снова глубоко вздохнула.

– Селин. Я не слишком о многом прошу, правда?

Он кивнул. Ей не нравилось то, как он смотрит на нее из-под прикрытых век. Совершенно не нравилось.

– Итак, Селин. Ну если ты настаиваешь. Интересный выбор.

– Это мое имя. Только не ворчи.

В его взгляде появилась решимость. Он так долго и внимательно рассматривал ее губы, что Селин даже занервничала.

Откуда-то доносились крики команды и скрежет цепей, сопровождающие подъем якоря. Селин подошла к окошку и засмотрелась на мутные воды Миссисипи, плещущиеся внизу. Корабль медленно начал выходить из порта, неуверенно пытаясь попасть в течение.

– А как я должна к вам обращаться? – поинтересовалась девушка.

– Корд вполне подойдет, – ответил он после короткой паузы.

Она кивнула, мечтая о том, чтобы он оставил ее одну. Тонкие стенки каюты начинали давить на нее, места здесь едва хватало для одного, но никак не для двух пассажиров. Уединиться будет совершенно невозможно. Селин ухватилась за оконную раму. Ей вдруг показалось, что воздух в каюте слишком влажный и душный.

– Ты не хочешь выйти на палубу? – спросил Корд.

Селин откровенно вздохнула с облегчением:

– Да, здесь слишком душно.

Он отошел от двери, уступая ей дорогу:

– После вас, Джемма.

Селин повернулась, готовая запротестовать, но заметила в его глазах дразнящий блеск и решила, что это лучше, чем сердитый взгляд.

Кордеро поднял руки, словно сдаваясь:

– Сесилия. Сейлон. Селин. Я готов называть тебя, как пожелаешь, если только благодаря этому ты перестанешь ворчать.

На сей раз Селин уже не попалась на удочку.

Держа в руке высокий бокал с виски, Корд удобно устроился на корме в кресле под навесом. Вытянув длинные скрещенные ноги, он внимательно изучал свою молодую жену, стоящую у поручня и наблюдающую за проплывающими мимо берегами. Она наконец сняла накидку с капюшоном, с которой упорно не желала расставаться раньше, несмотря на жару. Ее изящные руки лежали на полированной поверхности перил, тонкие длинные пальцы сжимали дорогое дерево. Селин подставила лицо солнцу, ее темные волосы развевались на легком ветерке. Корд с неудовольствием признался себе, что она была не просто хорошенькой. Он не мог не задуматься: что испытывал бы к этой женщине Алекс?

В девятнадцать лет Алекс встретил Джульетт и влюбился в нее. У них родился первый ребенок. Поскольку они никогда не могли бы пожениться, Алекс с удовольствием оставался холостяком, но был готов, когда представится случай, заключить брак с подходящей женщиной, предпочтительно знатной креолкой безупречного происхождения, чтоб не запятнать фамильной чести. Редкая девушка из креольской семьи, выходя замуж, не знала что почти каждый мужчина имеет две семьи – одну тайную, другую – признанную официально.

Но женщина, на которой он бы женился была американкой ирландского происхождения. Ее отец лишь недавно переехал в Новы Орлеан из Бостона. В доме Латрубов Селин очень мило общалась с детьми, но смогла б она смириться с тем, что Алекс не рвет связь с Джульетт, Лилиан и Аланом, стань она его законной супругой?

Мысли о маленьком Алане и потерянном печальном взгляде Лилиан, воскресили в памяти воспоминания о его собственном детстве. Он хорошо знал, что значит почувствовать что все в жизни перевернулось с ног на голову из-за потери обоих родителей сразу.

Корд снова потянулся за выпивкой. Очаровательная женщина у борта, его жена, начал прогуливаться по палубе, которая была в и полном распоряжении, потому что пассажире в первом классе больше не оказалось. Молодой человек наблюдал, как Селин медленно прошла вдоль поручня, остановилась и оглянулась, а потом принялась сосредоточенно рассматривать двух матросов, стоящих у штурвала. Рулевой отбил склянки, сообщая пассажирам и команде, который час, в ответ незамедлительно раздался звук другого колокола, на носу парохода.

Матросы улыбнулись Селин, и она, прежде чем продолжить путь, улыбнулась им в ответ. Платье Селин развевалось от бриза с реки, подчеркивая ее точеную фигурку, высокую грудь и стройные ноги. Корд заметил, что матросы восхищаются ее формами не меньше, чем он сам, и неожиданно для себя почувствовал гнев хозяина, на собственность которого покушаются чужаки.

Допивая последний глоток, он вдруг осознал: даже если эта Джемма-Селин О’Харли и предназначалась когда-то Алексу, теперь она принадлежит ему. Совершенно ошеломленный этой мыслью, Корд решил, что, в принципе, не существует причин, которые мешали бы ему воспользоваться своими супружескими правами.

Корд поднялся, держа в руке пустой бокал, и направился к Селин, подстраивая шаг под покачивание корабля на волнах. Скоро они окажутся в открытом море. Он почувствовал, что с нетерпением ожидает этого момента, и очень удивился: многие годы его душа не знала ничего, кроме гнева. К тому же он уже не мог с уверенностью сказать, что волновало его больше – мысль о том, что он возвращается на Сан-Стефен, или предвкушение ночи с молодой женой.

Селин стояла, облокотившись на перила, и с любопытством смотрела, как один из матросов карабкается по мачте с ловкостью обезьяны. Корд встал рядом с девушкой. Она бросила быстрый взгляд на мужа, на пустой бокал в его руке и снова отвернулась.

– Вижу, вы предаетесь любимому времяпрепровождению.

– А я вижу, ты брюзжишь, как обычно. – Корд заметил, что она с трудом удержалась, чтобы не улыбнуться. – Тебе доводилось прежде плавать? – поинтересовался он.

– Когда была маленькой.

– Понравилось?

Она кивнула:

– В основном – да. Хотя было несколько неприятных дней. Помню, я провела их в постели.

– Тогда я буду молиться, чтобы погода испортилась.

Она быстро вскинула глаза и перехватила его взгляд.

– Что вы имеете в виду?

– Только то, что я с удовольствием проведу все плавание, узнавая, какова ты в качестве моей жены.

Она напряглась и отвела взгляд. Пальцы ее судорожно сжали поручень.

– Вы о чем?

– Думаю, ты прекрасно поняла, о чем я, Джемма.

– Селин.

Корд сделал несколько шагов вперед, подойдя к девушке так, что они стояли теперь плечом к плечу. Если Селин и боялась его, она не подала виду и не попыталась спастись бегством. Напротив, она притворилась, что не замечает его. Только напряженная спина и застывшие плечи девушки показывали, что она догадалась о его приближении.

– Мы ведь муж и жена. Наша первая брачная ночь, пожалуй, и принесла разочарование, но, можешь не сомневаться, я намереваюсь наверстать упущенное сегодня же вечером.

– Не стройте в отношении меня таких далеко идущих планов, – тихо сказала она, радуясь тому, что смотрит вперед и может не встречаться с ним взглядом.

Корд протянул руку, почти уверенный, что она отшатнется, и заправил ей за ухо выбившийся темный локон, потом провел большим пальцем по ее щеке, вниз к шее и ключице. Она задрожала.

– Почему ты согласилась на этот брак?

Селин повернулась лицом к Корду. Прикусив губу и нахмурившись, она посмотрела ему прямо в глаза и сказала:

– Мне хотелось выбраться из Нового Орлеана. Я вышла замуж не потому, что хотела иметь мужа.

Он почувствовал странное облегчение:

– По крайней мере, никто из нас не страдает из-за любовных разочарований.

На главной палубе трое матросов ставили дополнительные паруса. Бесконечные метры парусины моментально наполнились ветром и затрепетали, позади остались последние прибрежные отмели. Подгоняемая ветром, «Аделаида» разрезала волны, направляясь в открытое море.

Корд увидел, как Селин оттолкнулась от поручня, протянула вперед руки и выпрямилась. Повернувшись, она улыбнулась молодому человеку:

– Поскольку оба мы совершили эту сделку по каким угодно причинам, только не по любви, вы должны согласиться: абсурдно предполагать, что мы должны спать вместе.

– Я и не говорил о сне, – заверил он ее.

– Вы очень хорошо поняли, что я имею в виду. Я ведь совершенно вас не знаю.

– Наверное, это даже к лучшему. К тому же, какое отношение это все имеет к свадьбе? Только не говори мне, что веришь во все эти сказки о романтической любви.

Она вспыхнула.

– Так и есть! – в ужасе воскликнул Корд. Она внимательно смотрела на него, глаза в глаза, словно пыталась заглянуть прямо в душу. Корд ощутил некоторую неловкость.

– В Луизиане браки по договоренности – обычное явление. Креолы очень редко женятся по любви.

– Уверена, что участвующие в сделке хотя бы встречаются, до того как обвенчаться, – возразила она.

– Вероятно, – нехотя согласился он.

– Мы же никогда друг друга не видели до вчерашнего вечера.

– Верно.

– Я надеялась, вы предоставите мне некоторое время, прежде чем потребовать, чтобы я исполняла свои… супружеские обязанности.

Корд обернулся и увидел, что глаза ее расширились от ужаса. Облокотившись обеими руками на поручень, он улыбнулся. Закрыв глаза и подставив лицо ласковым лучам полуденного солнца, он попытался уловить дыхание пассатов, приносящих запах тропических вод.

– Хорошо, я дам тебе некоторое время, – уступил он.

– Спасибо.

В ее голосе послышалось такое облегчение, что он повернул голову и даже слегка приподнял веки, чтобы увидеть ее реакцию.

– Можешь быть уверена, я не трону тебя до сегодняшнего вечера.