7 февраля. Скалистые горы

Когда я перечитываю последние записи в этом дневнике, я вижу, что до сих пор не понимала, как благосклонна была ко мне судьба. Сегодня утром я пишу это, сидя, согнувшись над старым ободранным столом, и надеюсь, что чернила не замерзнут опять.

Меня похитил мужчина, не похожий ни на одного из тех, кого я до сих пор знала, житель гор, но ничем не напоминающий тех романтических персонажей, которые, как пишут в дешевых журналах, сплошь и рядом встречаются на Западе.

Не буду пачкать страницы моего дневника, называя его имя. Достаточно сказать, что он грубый, неухоженный, неулыбчивый и некультурный тип, и это лишь некоторые из его многочисленных «достоинств». Это настоящий медведь, одетый в меха и шкуры, и живет он вместе с маленькой девочкой с ангельским личиком. Я пытаюсь не замечать ее, но у меня ничего не получается. Он похитил меня, ошибочно приняв за женщину, на которой должен был жениться, но жена нужна ему лишь как служанка и нянька. Он попытался и меня приобщить к хозяйству, но обнаружил, что я не слишком-то послушна.

Я чувствую себя грязной и усталой, не говоря уж о том, что мне страшно, хотя сейчас, когда я провела в его обществе четыре дня и он не причинил мне ни малейшего вреда, мои страхи несколько уменьшились. Не то чтобы он был неспособен на жестокость, но, думаю, у него есть свой свод правил, моральный кодекс, запрещающий насилие по отношению к женщине. Во всяком случае молю Бога, чтобы я оказалась права.

Уверена, что моя семья с ума сходит от беспокойства, не зная, где я. Мне не хочется быть причиной их страданий, и я молю Бога, чтобы Кейс поскорее разыскал меня. Я знаю лишь, что мы живем в жалкой хижине где-то в горах к северо-западу от Шайенна, штат Вайоминг.

Думаю, если бы мне было во что переодеться, я бы лучше приспособилась к ситуации.

Оглядываясь вокруг, я не могу не думать о моей матери. Я спрашиваю себя, как ей удалось выжить в те годы, когда ее домом была землянка в прериях Айовы. Пытаюсь представить, каково приходилось одинокой женщине, к тому же эмигрантке, в дикой необжитой местности. Раньше я с легкостью представляла ее жизнь как романтическое приключение. Теперь я уверена, что в действительности все было иначе.

– И давно вы встали?

Анника подпрыгнула, поставив кляксу на последнем предложении, когда голос Бака Скотта прервал ее размышления. Перекинув на спину свою длинную косу, она гневно уставилась на Бака. Он полулежал на своей широченной кровати, подложив под спину подушки и скрестив руки на груди, обтянутой красной нижней рубашкой. Ниже талии он был закрыт одеялами.

– В отличие от вас, мистер Скотт, я не собираюсь проводить день как медведь в спячке. Я встала некоторое время назад.

– Вы начали готовить кофе?

– Нет.

– Вчера вечером я сказал, что тот, кто проснется первым, начнет готовить кофе, – напомнил он.

– Мне кажется, именно поэтому вы и проспали так долго. – Она закрыла чернильницу и за отсутствием тряпки попыталась вытереть пальцы о край стола.

– Вы пачкаете мой стол. – Он почесал в голове.

– Разве это видно? Он и так уже грязный.

Он откинул одеяло и спустил ноги с кровати. Анника отвела глаза и уставилась на лежавший перед ней дневник. Лицо ее запылало.

– Это мой единственный стол, мисс Сторм, пусть даже он не похож на те, к которым вы привыкли. Так что же насчет кофе?

Она услышала шуршание брюк, которые он поднял с пола. Он надевал их, стоя не далее чем в двух футах от нее.

– Так как же?

Не глядя в его сторону, она сказала:

– Я забыла, вы сказали кипятить воду перед тем, как класть кофе, или после?

Бак объяснил приглушенным голосом – он в этот момент стоял на коленях и шарил под кроватью в поисках мокасин:

– Я сказал наполнить кофейник водой и довести воду до кипения. Пока она будет закипать, надо помолоть зерна. Потом положить в кипящую воду кофе и немного раздавленной яичной скорлупы. Скорлупки лежат в банке рядом с кофейной мельницей.

– Сколько класть кофе?

– Ложка на чашку плюс еще одна. Я кладу девять-десять на кофейник, если хочу сделать покрепче. Когда кофе приобретет нужный вам цвет, надо по капельке влить холодную воду, чтобы осадить зерна.

– Я не запомню все это.

– Думаю, вы не хотите запомнить. Вы ведь, по-моему, сказали, что учились на учительницу?

– В момент слабости я призналась в этом, да.

– Тогда, я полагаю, вы в состоянии запомнить такую простую вещь, как приготовление кофе. Да через год-другой Бейби будет в состоянии сварить кофе.

– Неужели вы так долго будете ждать чашку кофе?

– Я и не собираюсь. Вы сварите кофе.

– Или?

– Или мы останемся без кофе.

Анника готова была согласиться, но ее остановила мысль о том, что тогда она не сможет вдохнуть аромат кофе, у нее не будет возможности подержать в руках, которые никак не удавалось согреть, горячую чашку с дымящимся напитком. Она промолчала, хотя это и означало уступку Баку, и, встав, начала наполнять кофейник водой из бочки у двери.

– Вам нужна приличная плита.

Не обратив на ее слова внимания, Бак надел свою фланелевую рубашку. Застегивая пуговицы, он думал о тишине и покое, которыми наслаждался до появления в его доме Анники Сторм. Он сожалел о том, что перепутал ее с Алисой Соумс, но в общем был рад, что все так получилось и он не женился. Он мог представить жалобы на отсутствие удобств, на изолированность его жилья, которые ему тогда пришлось бы выслушивать. Он видел это в глазах Анники каждый раз, когда она смотрела вокруг. Каждая фраза его жены начиналась бы со слов: «Ты знаешь, что тебе нужно…». И ему пришлось бы мириться с этими жалобами или без конца ездить в Шайенн и доставать то, что ей потребовалось бы.

К тому времени, когда он полностью оделся, он окончательно убедил себя в том, что никогда не женится. Жене понадобятся вещи, которых он не мог ей дать. С другой стороны, наблюдая, как Анника Сторм наполняет кофейник водой, он не мог не отметить, что ни ночная рубашка, ни наброшенная сверху вторая, его, рубашка не скрывают женственных изгибов ее фигуры. Он не мог отрицать, что физически его тянет к ней. И, хотя он изо всех сил старался не показывать этого, он ловил себя на том, что слишком часто и слишком пристально смотрит на нее. Его завораживало в ней все – и то, как она расчесывает волосы, и как ходит по комнате. Жена могла дать ему то единственное, чего он долгое время был лишен.

Не зная, что он разглядывает ее, Анника, моловшая кофе, бросила через плечо:

– И почему вы вообще охотитесь? Я думала, что зимой в лесу не на кого охотиться.

– Ловушки. – Он подошел к полке и достал две эмалированные кружки и две ложки. – Я доволен, когда бобры, волки, кролики попадают в мои ловушки, потому что звериные шкуры особенно хороши зимой. Шкуры животных лучше всего бывают в те месяцы, в названии которых есть буква «р» – сентябрь, октябрь, ноябрь, де…

– Я знаю названия месяцев, – перебила его Анника. Она стояла, скрестив руки на груди, и ждала, когда вода закипит. – Почему вы не уедете в Шайенн? Тогда вам не надо было бы беспокоиться о Бейби или красть себе жену. Вы могли бы нанять домоправительницу.

Бак, отмерявший овсянку для утренней каши, замер. Впервые за эти дни она задала ему вопрос, который можно было считать личным. Он с любопытством посмотрел на нее – она заглядывала в кофейник, который поставила поближе к огню.

– И что бы я там делал?

Она пожала плечами.

– Что угодно.

– Занимался бы складской работой? Чистил конюшни? Работал в кузнице? – Он покачал головой. – Это не для меня. Зачем мне работать на кого-то, если я могу жить свободно и быть сам себе хозяином.

Теперь уже она внимательно изучала его, пока он наливал кипящую воду из почерневшего чайника в горшок с овсянкой.

– Почему вы считаете, что способны только на это?

Он поставил чайник, плюхнув его на плиту с неожиданной для самого себя силой, и нахмурился, но, встретив ее взгляд, увидел, что она не смеется над ним, а действительно хочет получить ответ.

– Посмотрите на меня, мисс Сторм. Я охотник. Это все, что я знаю, что умею делать. Я зарабатываю достаточно, на жизнь мне хватает. Проблема в том, что бизонов больше не осталось, но я делаю, что могу, и получаю неплохие деньги за шкуры других животных. Кроме того, у меня нет образования для какой-то другой работы и я ненавижу города.

Анника оглядела убогую комнату с жалкой обстановкой и задалась вопросом, какой же заработок представляется Баку «достаточным».

Мой брат владеет ранчо. Он пытается разводить бизонов, и, я, уверена, ему нужны работники. Вы с вашими знаниями…

– Я знаю, как убивать их, мисс Сторм. Кроме того, неужели вы думаете, что Кейс Сторм встретит меня с распростертыми объятиями? – Он рассмеялся подобной мысли. – Да мне еще повезет, если он не всадит в меня пулю, прежде чем я успею объяснить, что вся эта история произошла по ошибке.

Покрошив яичную скорлупу, Анника смешала ее с кофе и всыпала нужное количество в кофейник. Он прав, подумала она. Что бы она ни говорила, она не могла представить, что брат предложит Баку Скотту работу после всего того беспокойства, которое по вине этого самого Бака Скотта ему пришлось претерпеть. Она знала, что такое было не в характере Кейса, и почти как наяву услышала, как эти двое орут друг на друга. Не могла она представить и Бака Скотта, живущего в городе вроде Шайенна и соблюдающего строгие правила и законы общества. При мысли о Баке, одетом в твидовый костюм, она едва не расхохоталась. Но Анника твердо верила в то, что человек может стать тем, кем захочет, и решила придумать, чем Бак Скотт мог бы заняться в Шайенне.

Отвлекшись от своих мыслей, она обнаружила, что Бак снова пристально смотрит на нее.

– На что вы смотрите?

Он начал помешивать кашу.

– Да вот размышлял, почему вы тратите время на то, чтобы придумать, как я могу зарабатывать на жизнь, живя в городе с Бейби. По-моему, после того, как я с вами поступил, вас не должно волновать, что с нами будет.

Анника задавала себе тот же вопрос. Она попыталась, не говоря правды, найти ответ, который удовлетворил бы Бака.

– Бейби нужен приличный дом.

– А этот разве не приличный? Голубые глаза смотрели на нее с вызовом.

– Если вы в состоянии заботиться обо всех ее нуждах, зачем было писать Алисе Соумс?

Не желая признавать, что он уже сожалеет о затее с женитьбой на Алисе Соумс или вообще на ком бы то ни было, Бак попытался перевести разговор на другое.

– Почему вы не следите за кофе?

Анника отвернулась. Бак подумал о ее словах и, как ни неприятно ему было, вынужден был признать, что во многом она права. Если он не найдет женщины, которая согласится жить с ним, то ради того, чтобы оставить у себя Бейби, ему придется перебраться поближе к городу и найти кого-нибудь, кто присматривал бы за ней. Ну а он сам? Что он сможет делать в Шайенне или любом другом месте? Он вспомнил строчку из старого стихотворения: «И швец, и жнец, и на дуде игрец». На что еще он был способен кроме охоты, свежевания и разделки туш? С четырнадцатилетнего возраста он только этим и занимался да еще смешивал различные домашние снадобья, о которых узнал от матери.

Накладывая на тарелку кашу, он подумал, что из другой женщины, более приспособленной к жизни, чем Анника, он бы сумел сделать хорошую жену. Он наблюдал, как она осторожно льет в кофейник холодную воду, чтобы осадить зерна.

Анника выпрямилась и, увидев, что он смотрит на нее, покраснела, затем отвернулась.

– Если вы отвернетесь, я оденусь.

– На вас уже две рубашки. Что там можно увидеть?

– Я не виновата, что мне не во что одеться. Если бы здесь был хотя бы один из моих больших чемоданов, я смогла бы надеть что-нибудь теплое, а так я только пытаюсь согреться. – Она уперла руки в бока, и он понял, что опять разозлил ее. – Не думаете же вы, что мне не хочется переодеться в чистое? Я представить не могу, что мне придется ходить в одном и том же, пока вы не отвезете меня назад. Одежда на мне уже грязная, я сама грязная, и…

– Знаю, знаю. Вам все здесь противно.

Она скрестила руки на груди и кивнула.

– Именно.

– Почему бы вам не помыться?

Она уставилась на него с изумлением и недоверием, не смея надеяться на подобную роскошь.

– Где?

– Прямо здесь перед огнем. Я принесу ванну после завтрака.

– А что будете делать вы, пока я буду мыться?

– Я не буду обращать на вас внимания. Что за переполох? У меня были две сестры.

– А у меня есть брат, но вы не мой брат.

– Да. Я не ваш брат.

– Итак, куда вы пойдете, когда я буду мыться?

Он хотел сказать, что никуда, но решил уступить.

– Пойду проверю ловушки. Метель прекратилась.

– Хорошо. Я закрою дверь, пока вас не будет.

– Дверь без замка. Мы рады любому, кто бы ни пришел. Здесь нечего брать, – тихо сказал он.

Анника невольно взглянула на Бейби, спавшую на огромной кровати.

Догадавшись, о чем она думает, Бак добавил:

– В глухих местах двери никогда не закрываются.

– Но не тогда, когда я моюсь, – твердо сказала Анника.

Бак поглубже надвинул капюшон куртки и замысловато выругался, не опасаясь никого оскорбить, поскольку рядом никого не было, кроме его лошади и привязанного к ней мула. Четвертое утро подряд он уходил из дома, давая Аннике возможность вымыться. Он проклинал себя за то, что с самого начала согласился выполнить ее требование. Каждое утро она напоминала ему, чтобы он не возвращался подольше, и обычно он не возражал, проверяя в это время капканы, расставленные по всей долине. Но сегодня было холодно, как в могиле эскимоса, и, кроме того, он никогда не ставил капканы столько дней подряд.

Он снял поклажу с мула и тронулся в путь, сам нагруженный, как мул, с ружьем, висящим на плече, и вьючной сумой на спине, на случай если придется переносить что-нибудь тяжелое.

Через другое плечо он перекинул цепь от капкана. У него чертовски замерзло лицо, и он пожалел, что стал бриться каждое утро. Почему его вообще волновало, что думает о нем Анника Сторм? Она и слова не сказала о его бритье, и он не понимал, почему продолжает бриться каждое утро. Но он это делал.

Пробираясь по снегу и высматривая бобровые следы, он мысленно обозревал сделанные им запасы провизии. Вчера он показал их Аннике – бочка с яблоками, уложенными в сухой песок, корзинка с яйцами, пересыпанными солью, банки консервированных фруктов и овощей, стоявшие на полках над верстаком. После того случая с разделкой кролика она перестала есть мясо, но он все равно сводил ее в маленькую коптильню за хижиной. Сегодня он надеялся поймать какую-нибудь дичь и добавить ее к запасам.

Несмотря на то, что из-за холода он чувствовал себя весьма неуютно, Бак не мог не улыбнуться, вспомнив их с Анникой перебранку, повод к которой дала бочка с яблоками. Показав ей яблоки, он добавил:

– А я-то надеялся, что вы вызоветесь испечь яблочный пирог.

– А я-то надеялась, что к этому времени уже буду у брата.

Не удержавшись, он поддел ее.

– Впрочем, судя по тому, как вы делаете кофе, мне следовало догадаться, что о пироге не может быть и речи.

– Вам бы следовало знать, что, даже если бы я умела печь яблочный пирог, я не стала бы печь его для вас.

Поднырнув под низко растущую ветку, он улыбнулся и покачал головой. Нельзя было отрицать, что она крепкий орешек. Он едва не расхохотался во время их перепалки, но удержался, не желая, чтобы она поняла, что ему приятно ее общество. Она бы наверняка этим воспользовалась, чтобы заставить его делать то, что он не хотел. Черт, он и так уже бродил каждое утро по окрестностям и брился, хотя с хорошей густой бородой лицу было бы теплее.

С первой оттепелью она уедет, так что не имело смысла позволять себе получать удовольствие от ее общества – ее живого ума, ее красоты.

Какое-то движение в густом осиннике за ручьем привлекло его внимание. Он медленно, тихо положил ловушку на землю и снял с плеча ружье, заметив лося, который застыл, навострив уши и поводя носом, футах в пятидесяти от него. Если ему удастся подстрелить это большое животное, мяса хватит на несколько недель.

Подняв ружье, он тщательно прицелился, зная, что из-за скученно растущих деревьев и кустарника ему не удастся сделать больше одного выстрела. Убить лося с первого выстрела можно, только попав ему в позвоночник в месте соединения шеи с плечом или же в изгиб за плечом.

Бак спустил курок, и в воздухе прогремел выстрел. Животное упало на землю.

Он снова перекинул ружье через плечо и зашагал через ручей к мертвому лосю. Это было одно из самых крупных животных, которые ему доводилось видеть. Он прикинул, что для разделки потребуется несколько часов и получится более четырехсот фунтов мяса.

Он поставил на землю вьючную суму, довольный, что прихватил ее – она понадобится, чтобы донести мясо до мула, которого он оставил сзади. Затем отвязал висевший на поясе топор, положил его на землю рядом с лосем и достал нож.

Взглянув на небо, он с радостью отметил, что солнце ярко сияет над горными пиками, окаймлявшими долину с востока. Небо было чистым и голубым, как – с раздражением заметил он – глаза Анники. Он приступил к разделке туши, надеясь, что Аннике удастся справиться с Бейби. Правда, удовольствия ей это не доставит. Она ворчала всякий раз, когда ей приходилось оставаться с ребенком, но он не мог не заметить, что обращалась она с девочкой всегда нежно.

Работая со всей возможной скоростью, Бак разрезал живот и начал отделять рубец и другие внутренности от спинного хребта. Бросив дымящиеся потроха на снег, он вынул сердце, которое всего минуту назад было живым и билось, и замер, подумав о том, как хрупка жизнь и как легко отнять ее у живого существа. Словно подстегнутый этой мыслью, он начал работать быстрее, не желая, чтобы Анника и Бейби оставались одни дольше, чем необходимо.

– А затем Тонви, считавший, что орлы Должны быть свободными, как люди, накрасил им кончики крыльев ярко-красной краской и отнес их на вершину горы. Там он попрощался с ними, и они расправили крылья и улетели. Вот почему у некоторых орлов кончики крыльев до сих пор красные.

Анника откинула со лба Бейби прядь кудрявых волос и накрыла ее одеялом из волчьей шкуры. Девочка уснула задолго до того, как Анника закончила свое повествование. Эта легенда индейцев сиу напомнила Аннике отца и дом, и, скучая по ним, она досказала ее до конца самой себе.

Она встала с удобной кровати и, пройдя через комнату, взяла свою накидку. Набросив ее на плечи, она вышла за дверь и спрятала руки в складках роскошного атласа. Пересекла двор, ступая по снегу, который, благодаря тому что в последние несколько дней по нему постоянно ходили, был хорошо утрамбован.

Пройдя несколько ярдов до того места, где начинался подъем, она остановилась и стала всматриваться в долину. Она видела серебристо-голубую ленту неглубокого потока, извивавшегося как змея. Осины с облетевшей листвой стояли как скелеты по низу горного склона, выше толпились темные сосны с пышными кронами. Вокруг царила тишина, какой никогда не бывает в городе. Анника прислушалась. Ветер шептал что-то в верхушках деревьев, то тут то там снег падал с перегруженных веток в сугробы внизу. Анника шагнула вперед и услышала скрип снега под ногами. Она не видела никаких признаков лесной жизни, не видела и ничего, что отдаленно напоминало бы фигуру Бака Скотта.

Он ушел утром, а сейчас солнце вот-вот должно было скрыться за горами на западе, и Анника начала опасаться, что случилось самое худшее.

– Черт его побери, – вслух проговорила она, вспомнив множество опасностей, которые, по утверждению Бака, поджидали его в горах. Однако тут же раскаялась и принялась молиться, чтобы ничего не случилось.

Утром все шло как обычно, но сейчас Анника попыталась вспомнить, не говорил ли ей Бак, что будет отсутствовать весь день. У них сложился определенный распорядок дня, и оба старались не мешать друг другу, насколько позволяла тесная комната. Каждое утро он уходил, давая ей возможность вымыться, а потом в знак благодарности Анника купала Бейби. Утренний ритуал был настоящей благодатью, хотя она и ходила в одной и той же одежде все эти дни, по крайней мере тело было чистым.

Бак обычно проявлял благородство и отсутствовал час-другой, а потом они проводили день, соблюдая условия установившегося между ними перемирия. Бак взял на себя обязанность учить ее всему тому, что помогло бы ей в случае необходимости продержаться одной до весны, а она взяла в привычку вести себя так, будто ей это все было совсем ни к чему.

До сегодняшнего дня она всерьез не верила, что что-то может случиться с таким здоровым, упрямым и полным жизни мужчиной, как Бак Скотт. Но сейчас, глядя в долину и пытаясь обнаружить хоть какие-то признаки присутствия Бака, она почувствовала, что ее бросило в дрожь, и причиной тому было беспокойство, а не сухой ледяной ветер, раздувавший полы ее накидки.

Она напряженно вслушивалась, надеясь услышать какой-нибудь звук, который подсказал бы ей, в какой стороне находится Бак, но слышала только шепот ветра да журчание ручья, весело бегущего по своему каменистому руслу. Скоро совсем стемнеет, а она будет одна с ребенком. Она не предвидела такого оборота, а теперь было уже слишком поздно самой отправляться на поиски Бака. Там, где она стояла, на снегу еще ясно виднелись следы его лошади, но она могла лишь догадываться, вели ли они в долину или сворачивали в горы. И конечно же она не могла отправиться в это опасное и, скорее всего, безнадежное путешествие, таща за собой по холоду Бейби.

Глубоко вдохнув чистый горный воздух, Анника повернулась спиной к долине. В хижине воздух был теплым, даже душным, ей не очень хотелось туда возвращаться, но она уже начала замерзать. Осторожно пробираясь через скользкий двор, Анника говорила себе, что ведет себя глупо, что опыт Бака, его инстинкт выживания не подведут и он вернется домой целым и невредимым.

Неделю назад она бы назвала сумасшедшим того, кто сказал бы, что она будет молиться о том, чтобы снова увидеть Бака Скотта. Однако сейчас ее единственным желанием было увидеть, как Бак едет по склону, сидя прямо в седле, ведя в поводу своего вьючного мула.

А когда он вернется, она без обиняков скажет ему все, что она о нем думает.

До хижины Бак добрался спустя примерно час после захода солнца. Он не гнал лошадь, позволив ей самой выбирать дорогу. Сквозь ставни, закрывавшие окна хижины, просачивался свет и точками плясал на снегу. С приближением Бака к дому точки превращались в светлые ленты.

Бак думал, бодрствует ли еще Анника или заснула, не погасив лампы. Он надеялся, что она уже легла. Он старался делать вид, что ее присутствие ему безразлично, но это становилось все труднее. Ночь привносила в обстановку определенную интимность: готовясь ко сну, Анника расплетала свою длинную косу и расчесывала золотистые волосы, пока они не начинали блестеть как льющийся струей мед. Ночью она становилась более уязвимой, вздрагивала каждый раз, когда раздавался вой волков или койотов, и бросала взгляды на дверь. И внимательно наблюдала за ним.

Последние несколько дней, когда она начинала стелить свои одеяла, у него появлялось искушение предложить ей поменяться местами так, чтобы ей было удобнее. Все равно он с трудом засыпал, когда она была так близко, особенно когда она сидела у огня, склонившись над книгой или делая записи в своем дневнике, и ее тень падала на стену. Когда же она засыпала, ее легкое дыхание словно усиливалось в тишине дома и он считал каждый вздох, представляя, что бы он чувствовал, если бы это дыхание щекотало ему ухо. Именно в эти часы он лежал, пытаясь побороть быстро нараставшую эрекцию и выбросить из головы непозволительные мысли.

Ночь была безлунной, но он ехал не останавливаясь, зная, что лошадь сама найдет дорогу домой даже в темноте. И лошадь, и мул были нагружены мясом лося, а к мулу поверх остальной поклажи он даже привязал рога. Впереди его еще ждали дела – предстояло перенести мясо в коптильню и развесить его там. А затем разгрузить все остальные вещи и покормить усталых животных. На это уйдет по меньшей мере полчаса.

Убитый лось обеспечил его сегодня, после того как он закончил разделку огромной туши, ужином: до смерти устав от рубки, упаковки и погрузки мяса, он позволил себе полакомиться свежей печенью, нанизав ее на прутик и поджарив над костром. Он чувствовал себя усталым, но сытым, и знал, что сегодня ночью даже присутствие Анники Сторм не помешает ему уснуть.

А в хижине Анника сидела за столом, опершись подбородком на ладони, и смотрела на дверь. Ее беспокойство сменилось гневом, который вскоре опять перешел в беспокойство. Что, если Бака Скотта накрыло лавиной или на него напал дикий зверь? Что, если он свалился с обрыва? Что, если он никогда не вернется и ей придется заботиться о Бейби, пока не растает снег или к ним случайно не завернет какой-нибудь охотник? И как она узнает, кому можно доверять?

Она закрыла лицо руками и попыталась вспомнить все, чему в последние дни учил ее Бак. Желудок сжал нервный спазм. Он должен вернуться. С ним все должно быть в порядке.

Он должен.

В течение всего дня она пыталась доказать самой себе, что не скучает по Баку. Но вместо того, чтобы наслаждаться одиночеством, она думала о том, как в хижине без него неуютно и тихо. Чувство одиночества усиливалось с каждым часом. Каждый раз, выходя во двор и вглядываясь в сгущавшиеся сумерки в надежде увидеть Бака, Анника все больше проникалась сознанием того, как ей без него одиноко.

Бейби была плохим утешением. Девочка довольно спокойно вела себя все утро, перебирая пуговицы и играя со своими самодельными игрушками, но ближе к вечеру начала капризничать и хныкать, говоря, что хочет увидеть Бака. Попытки Анники успокоить ее ни к чему не привели. Бесконечное хныканье лишь усиливало тревогу самой Анники. В конце концов она поклялась, что, как только Бак Скотт переступит через порог, она убьет его собственными руками. Она пожарила яичницу, и ей удалось кое-как покормить Бейби. Потом она уложила ее в постель, и ребенок заснул, устав плакать.

Анника отвела с лица выбившуюся из прически прядь волос и подумала, что нет смысла сидеть, уставившись на дверь. Она решила готовиться ко сну, как обычно, и надеяться, что Бак вернется утром. Сняв шерстяной костюм, она аккуратно сложила его и повесила на спинку стула. Затем умылась холодной водой над тазиком, стоявшим на скамейке. В это время Бак обычно укладывал Бейби. Сидя на краешке кровати, он рассказывал ей какую-нибудь историю, пока малышка не засыпала.

Анника вспомнила, как в один из вечеров она спросила Бака, почему у Бейби нет собственной кровати.

– Я как-то попытался поставить ей кровать, но она не захотела в ней спать, а из-за тесноты я кровать убрал. А в чем дело?

– Не знаю, – Анника пожала плечами. – Просто кое-кто… ну кое-кто посчитал бы, что неприлично взрослому мужчине спать с маленькой девочкой.

Едва эти слова сорвались у нее с языка, она уже пожалела о них. Бак покраснел, потом его смущение переросло в еле сдерживаемую ярость. Он не разговаривал с Анникой до следующего дня.

Прислушиваясь к доносившимся снаружи звукам, Анника расстелила свои постельные принадлежности и, забравшись под толстые одеяла, принялась расчесывать волосы. Огонь еле теплился, но в хижине было не холодно. Температура воздуха повысилась, что было на руку Баку, если он решил заночевать вне дома. Не в первый раз ей пришло в голову, что Бак солгал ей, что они вовсе не отрезаны от остального мира и Бак может уезжать из долины, когда захочет.

Возможно, подумала Анника, яростно проводя расческой по волосам, он сейчас находится в теплом салуне какого-нибудь небольшого городка. Возможно – она бросила расческу назад в саквояж и захлопнула его – он в гостях у кого-нибудь из своих друзей и сейчас потешается над ней. Она представила его, словно увидела воочию: непокорная грива волос, в которых отражался свет лампы, полные губы раздвинуты в редкой улыбке, голубые глаза искрятся смехом.

А может, он сейчас с женщиной. Анника отбросила шкуры и встала. Схватив кусок дерева, она подбросила его в огонь и тут же пожалела об этом необдуманном поступке – искры посыпались опасно близко от ее постели. Она взяла стоявшую в углу метлу и тщательно замела перед камином, проверив, не осталось ли на полу пепла или угольков.

Она не собиралась терпеть, что из нее делают дуру – и кто? Бак Скотт! – и была полна решимости сказать ему об этом, как только он войдет в дверь.

Если он войдет в дверь.