Винсент Жермен, герцог Рейборн, сидел за своим массивным письменным столом из дуба и разбирался со стопкой бумаг. Все это были счета. И каждый из них — очередное свидетельство сумасбродства и расточительства его кузена. Когда же он чему-нибудь научится!

Рейборн в досаде потер подбородок. Последние шесть лет он был опекуном кузена, поскольку его отец умер, когда кузену было шестнадцать лет. Будучи ребенком, он рос, пользуясь излишней свободой. Но Рейборн надеялся, что когда его кузен повзрослеет, он перерастет и привычку к мотовству, станет достаточно зрелым, чтобы осознать ответственность. Что со временем он будет достоин носить имя Рейборна. Но пока что его траты с каждым месяцем становились все более безрассудными. Кевину было уже двадцать два года. Если срочно не принять какие-то меры, молодой человек так глубоко увязнет в долгах, что даже наследства, которое он должен получить в двадцать пять лет, не хватит, чтобы уберечь его от долговой тюрьмы.

Рейборн отодвинул стул и вскочил на ноги. Он посмотрел на письменный стол, потом в сердцах стукнул кулаком по растущей день ото дня горе счетов. Что он сделал не так? В чем допустил ошибку? Кевин был единственным Жерменом, которому предстояло унаследовать герцогский титул и возглавить династию Рейборнов. Винсент не хотел даже думать, что случится с накопленным их предками богатством, когда оно перейдет в руки его кузена.

Винсент чувствовал тяжесть на сердце, когда думал о том, с какой легкостью Кевин с его излишествами, карточной игрой и нескончаемой чередой любовниц может потерять все. Как процветающие имения быстро придут в упадок. Кевин уже сейчас промотал деньги, которые Винсент выдавал ему в качестве содержания. При одной только мысли об этом Винсента прошибал холодный пот. Он снова стал просматривать разложенные на столе счета, хотя знал их все наизусть. Счета за пару вороных коней, за изумрудное ожерелье и серьги, стоимости которых хватило бы, чтобы целый год содержать сотню семей. Многочисленные счета от полудюжины лучших лондонских модисток, которых набиралось на сотни фунтов, тысячи фунтов карточных долгов, счета за ведение хозяйства, счета от портных… Список продолжался и продолжался. Едва удержавшись от крепкого ругательства, Винсент взъерошил пальцами волосы в очень нехарактерном для него проявлении гнева. В это время открылась дверь.

— Ваша светлость, вас желает видеть мистер Жермен, — доложил с порога дворецкий.

— Спасибо, Карвер.

Жермен влетел в комнату с таким видом, как будто доклад дворецкого был формальностью, на которую у него в его напряженном графике не было времени. Винсент испытал знакомый прилив нежности — он чувствовал это всякий раз, когда видел кузена. Да и кого бы не привлек этот молодой человек с его энергией и жаждой жизни, составляющими неотъемлемую часть личности Жермена. И все же…

Винсент посмотрел на гору счетов на столе, потом бросил небрежный взгляд на кузена. Он был одет по последней моде, на нем были фрак изящного покроя, темно-серые брюки и жилет светло-серого оттенка. Винсенту с первого взгляда стало ясно, на что была потрачена какая-то часть его денег.

Но несмотря на элегантный дорогой наряд, молодой человек привлекал к себе внимание вовсе не одеждой. И не поразительно привлекательной внешностью, снискавшей ему расположение едва ли не всех женщин Лондона — как замужних, так и незамужних. Людей тянули к нему как магнитом беззаботное выражение его красивого лица и бесшабашный блеск глаз.

— Кевин, — приветствовал его Винсент.

— Ваша светлость.

Винсент надеялся увидеть в его лице хотя бы намек на серьезность, но не увидел ничего подобного. Он поднял руку и показал на один из двух обитых кожей стульев, стоящих напротив его письменного стола.

— Садись.

Кузен слегка поднял брови и громко вздохнул, выражая… скуку? — потом подошел к стулу и сел.

— Какое, хм, неожиданное удовольствие, ваша светлость. Хотя я не могу представить себе причину, по которой меня срочно вызвали.

— Вот как, не можешь? — Винсент взял со стола стопку счетов и положил Жермену на колени. — В таком случае, может быть, это послужит тебе подсказкой.

Кевин Жермен едва взглянул на счета и положил их обратно на письменный стол.

— Рейборн, мне двадцать два года. Ты же не ожидаешь, что я буду и дальше отчитываться перед тобой за каждый долг?

Он смахнул пальцем воображаемую ниточку с рукава фрака с таким видом, словно это было делом первостепенной важности.

— Нет. Не за каждый долг. Только за непомерные долги, которые намного превышают твое квартальное содержание.

— Квартальное содержание? Я тебе уже несколько лет твержу, что не могу жить на жалкие гроши, на которые, как рассчитывали ты и мой покойный отец, я должен существовать. Мне нужно поддерживать мое положение в обществе, соответствовать определенным стандартам.

Рейборн с трудом держал себя в руках.

— Нет, дело обстоит не так. Ты знаешь, что содержание, полагающееся тебе в каждом квартале, более чем щедрое. Возможно, если бы ты сократил суммы, которые тратишь на любовниц, или ограничил свои проигрыши за карточным столом, ты был бы в состоянии сам оплатить свои долги, а не ожидал бы, что я буду их покрывать.

По лицу кузена медленно расплылась невинная усмешка, его красивые черты обрели то выражение, благодаря которому он всегда, еще с самого раннего детства, получал все, что пожелает.

— Не это ли ты сам обещал моему отцу? — спросил он, почти провоцируя Рейборна возразить. — Когда он лежал на смертном одре, разве ты не пообещал ему, что будешь всегда меня обеспечивать?

Рейборн тяжело вздохнул. Потом решительными шагами двинулся к кузену. На толстом персидском ковре его шаги были почти неслышны. Все это время он неотрывно смотрел кузену в глаза своим суровым взглядом, который составлял неотъемлемую часть его обычного облика. Пришло время занять твердую позицию. Настала пора положить конец непомерным тратам его кузена.

— Нет. Я не забыл, что обещал твоему отцу. А вот ты неправильно истолковал мое обещание.

Винсент заметил, что в глазах кузена мелькнуло выражение растерянности. Но этот взгляд быстро сменился так хорошо знакомой Винсенту подкупающей улыбкой.

— Ах, оставь, кузен. — Кевин Жермен выставил вперед руки. — Я прекрасно помню, что ты обещал.

— Тогда ты должен помнить, что я обещал твоему отцу позаботиться о твоем благополучии.

Жермен пожал плечами:

— Не вижу, в чем проблема. Просто относись к каждому счету как к жизненно необходимому для моего благополучия.

Винсент так крепко сжал кулаки, что рукам стало больно. Его кузен знал, как довести его до потери самообладания. Но в этот раз он этого не допустит. В холле громко пробили часы, отбивая четверть часа, и продолжили свое нескончаемое равномерное тиканье. И в унисон с медленными, мерными ударами маятника в голове Винсента пульсировала боль.

— Полно, Рейборн. Эти твои сомнения меня не испугают. Что значит жалкая тысяча фунтов по сравнению с несметным состоянием Рейборна? Можно подумать, что тебе не хватает денег.

У Винсента в голове оглушительно шумела кровь, плечи одеревенели. Как же до этого дошло? Неужели его кузен в самом деле такой транжира, что может потратить сколько угодно, и пределов его тратам вовсе не существует?

— В чем дело? — спросил молодой человек. Он встал и подошел к столику, на котором стояли напитки. — Тебе нравится чувствовать надо мной власть, потому что ты держишь в руках мой кошелек? Ты что, надеешься, что я стану тебя умолять?

Винсент встрепенулся.

— Я никогда не заставлял тебя умолять.

Кузен налил себе бренди, залпом выпил и со стуком поставил стакан на стол.

— Ну, не в прямом смысле…

Винсент почувствовал внезапное напряжение в шее и потер затылок.

— Думаешь, я этого хочу? — Он был в полной растерянности, не зная, как справиться с кузеном. — Чтобы ты меня умолял?

— А чего же еще? Ты демонстрируешь свое превосходство, снисходительный подход по отношению ко мне, как будто имеешь право устанавливать правила, по которым я должен жить. Ты пытаешься диктовать мне мои поступки, чтобы я стал таким же занудным, степенным, придирчивым и напыщенным членом общества, как ты. Упаси Бог, чтобы мне пришлось вести такую скучную жизнь, как твоя. Ладно. — Он рассек рукой воздух. — Наслаждайся этим, пока можешь. У тебя осталось всего три года до тех пор, когда мне исполнится двадцать пять. А потом я получу полную власть над моим наследством.

Винсент повернулся к нему.

— Если дело пойдет такими темпами, тебе скоро не над чем будет получать власть, наследства не останется.

— Ну, тогда мне придется и дальше полагаться на обещание, которое ты дал моему отцу, не так ли?

От такой наглости кузена Рейборн даже опешил.

— Ты когда-нибудь задумывался, откуда берутся деньги, которые ты тратишь? Думал о том, сколько часов труда вложено в состояние, которое ты проматываешь каждый день? Задумывался, как тяжело приходится трудиться людям, за которых ты несешь ответственность, для того чтобы оплатить, к примеру, одежду, что у тебя на плечах? — Рейборн шагнул к кузену. — Очевидно, нет. — В его голосе было столько же сожаления, сколько и гнева. — Потому что ты всегда получал все готовое, так, словно никому не потребовалось приложить никаких усилий, чтобы обеспечить твое удовольствие. И эту ошибку я намерен исправить.

Молодой транжира просто не оставил ему выбора. Кевину нужно преподать урок. Нужно научить его ответственности, пока не поздно.

— Если я изменю что-то сейчас, возможно, к двадцати пяти годам ты станешь достаточно ответственным человеком, чтобы управлять своим наследством.

— А если нет? Уж не намекаешь ли ты, что больше не придешь мне на помощь? — Губы Кевина изогнулись в дерзкой усмешке. — Не думаю, Рейборн. Это не в твоем характере. Ты слишком благородный, ваша светлость. Слишком… ответственный.

Кевин налил себе еще одну порцию дорогого бренди и одним глотком осушил стакан.

Винсент подождал, когда кузен закончит, потом встретился с ним взглядом.

— Садись!

— Я предпочитаю стоять. — Он вернулся к своей прежней легкомысленной манере. — Вообще-то, если ты уже заканчиваешь, я бы предпочел удалиться. У меня назначена важная встреча, и я чувствую, что мне сейчас сопутствует удача.

Винсент понизил голос почти до шепота и властно повторил:

— Садись.

Кузен еще колебался, по-видимому, раздумывая, не игнорировать ли явные предостерегающие признаки, которые показывал Рейборн, но потом здравый смысл все-таки победил, и он сел и стал ждать. Винсент поднял со стола толстую пачку счетов и выпустил их из рук, дав им упасть обратно на стол.

— Я уже сегодня пошлю моему поверенному записку, чтобы он полностью оплатил эти счета.

Уголки рта молодого человека приподнялись в понимающей улыбке.

— К каждому платежу будет прилагаться письмо, подписанное лично мной. Каждый торговец и хозяин будет извещен о том, что это последний долг Кевина Жермена, который покрывает герцог Рейборн.

Жермен вскочил со стула.

— Что ты сказал?

— Кевин, ты все слышал. Ты больше не получишь от меня денег.

— Ты не можешь так говорить! Ты обещал моему отцу…

— Я пообещал твоему отцу позаботиться о твоем благополучии, — перебил его Винсент. — И именно это я намерен сделать. Тебе нужно научиться очень многому, осознать огромную ответственность, которая когда-то ляжет на твои плечи.

Винсент подошел к столику и налил в стакан щедрую порцию виски. Обычно он выпивал одну порцию бренди во второй половине дня, перед встречами и мероприятиями, намеченными на вечер, но сегодня ему необходимо было виски, чтобы успокоиться. Он сделал большой глоток, потом повернулся лицом к кузену.

— Начиная с сегодняшнего дня, я буду оплачивать аренду твоего дома в Лондоне. Я также буду выплачивать годовое жалованье твоим… десяти слугам? Пятнадцати?…

Жермен с вызывающим видом пожал плечами:

— Двадцати.

Рейборн вскинул брови.

— Двадцати слугам, которые тебе нужны, чтобы вести дом. Кроме того, я передаю тебе замок Доунс. Он твой.

Жермен был так поражен, что его недоверие было почти ощутимым. Оно проявилось в форме громкого безумного смеха.

— Городской дом тоже твой, можешь делать с ним что хочешь, — продолжал Рейборн. — Можешь его продать или оставить. Мне все равно. Но замок Доунс принадлежит Рейборнам больше четырехсот лет, он не может быть продан. Это все будет закреплено в письменной форме.

— А мое квартальное содержание, ваша светлость? — процедил Жермен сквозь зубы.

— Ты будешь получать столько, сколько твой отец назначил тебе по завещанию.

— Ты шутишь! Как, по-твоему, я могу жить на эти жалкие гроши?

Приятное лицо молодого человека исказила гримаса враждебности.

— Замок Доунс всегда приносил семье Рейборнов неплохой доход. При хорошем управлении у тебя должно быть более чем достаточно средств к существованию.

У кузена раздулись ноздри, глаза засверкали.

— Я этого не потерплю! Ты не можешь ожидать, что я соглашусь так жить. Я не собираюсь, как дурак, запирать себя в деревне.

— Это ты сам решай. Я даю тебе средства к существованию. А как ты используешь эту возможность — дело твое.

Молодой кузен Винсента сжал кулаки и сделал шаг к нему.

— Почему ты это делаешь?

— Потому что ты мой наследник! Ты мой единственный наследник, других у меня не будет!

Казалось, сам воздух между ними трещит от напряжения, и так громко, будто ружейный выстрел. Прошло несколько долгих секунд, а ни один из них не шелохнулся. Наконец Рейборн заговорил, голос звучал ровно и спокойно, но тон его таил в себе больше опасности, чем если бы он кричал:

— Когда я умру, ты унаследуешь один из самых уважаемых титулов во всей Англии. А также богатство, достаточное, чтобы поддерживать его величие. Я не могу приписать себе заслугу его создания. Это богатство было создано трудом тех, кто жил до меня, и передавалось из одного поколения в другое. Но этот дар дается дорогой ценой. Тяжесть ответственности непомерна. От моих решений зависит жизнь и благополучие сотен людей, вплоть до пищи, которая попадает на их столы. До крыш над их головами и одежды на их плечах. Я принял на себя эту ответственность. Но боюсь, что ты видишь только то, что ты можешь получить от этого дара для себя. А не то, что ты должен делать, чтобы все, что тебе досталось, сохранилось и процветало.

Рейборн помолчал и подождал какого-нибудь знака, что кузен с ним согласен. Но, к его величайшему разочарованию, никакого знака не последовало. Разница в возрасте между ними составляла всего десять лет, но Винсент знал, что враждебность Жермена — результат того, что он всю жизнь ему завидовал. И следующие слова кузена лишь укрепили его в этой мысли.

— Ты это делаешь только потому, что богатство Рейборнов у тебя под рукой. Потому что по глупой прихоти случая твой отец унаследовал все, а мой — ничего. Потому что из-за каких-то восемнадцати минут, разделивших их появление на свет, твой отец унаследовал богатство, а мой остался нищим.

Винсент так крепко вцепился в край столика, что пальцам стало больно.

— Не имеет значения, на сколько мой отец родился раньше твоего, на восемнадцать минут или на восемнадцать лет. Он все равно первенец и наследник. Он был рожден наследником герцогства Рейборн, и я тоже.

Винсент допил виски из стакана и налил себе новую порцию. Он сделал глоток, потом повернулся лицом к кузену.

— Я уже дал тебе все, что ты должен был получить, больше ты ничего не получишь.

— Будь ты проклят, Рейборн!

— Хватит! Придет время, когда все это станет твоим. Надеюсь, к тому времени, когда оно перейдет к тебе, ты станешь достаточно ответственным человеком, чтобы оценить тот дар, который унаследуешь.

— Городской дом и имение в деревне — этого недостаточно! Как ты смеешь ожидать, что я буду жить, как какой-то сельский сквайр, когда я твой наследник? Твой наследник!

— Так будь наследником, которым я смогу гордиться!

В резком ответе Винсента нашли выход его гнев и досада. Едва произнеся эти слова, он тут же о них пожалел. Именно в такие моменты он бы отдал все, что унаследовал, лишь бы дела обстояли по-другому. Он бы с радостью отдал титул Рейборна и все, что ему сопутствовало, если бы две женщины, пожертвовавшие жизнью, чтобы дать ему наследника, остались живы.

Винсент крепко сжал стакан, но потом спохватился, что дорогой хрусталь может треснуть в его руке.

— Какие бы аргументы ты, кузен, ни выдвигал, это все пустые слова. Факт остается фактом: все равно до моей смерти герцог Рейборн — я.

— Об этом факте я постоянно помню, — язвительно произнес Жермен.

Но Винсент проигнорировал его сарказм.

— Письмо моему поверенному по поводу оплаты твоих непомерных долгов будет доставлено уже сегодня. Документы, касающиеся твоего лондонского дома и замка Доунс, будут готовы в течение недели, и ты сможешь их подписать.

Герцог Рейборн медленно поднялся и со стаканом в руке отошел к окну. Он встал спиной к кузену, тем самым давая понять, что тот может идти. После небольшой паузы он услышал, как Жермен, рассерженно топая, вышел из комнаты и с грохотом захлопнул за собой дубовую дверь. Винсент медленно поднес к губам стакан и сделал глоток. Он уже выпил намного больше обычного и был близок к тому, чтобы напиться, но сегодня ему было все равно. Многие слова кузена жгли его, как кислота, попавшая на открытую рану. Многие из его обвинений были ближе к истине, чем ему хотелось признать. Он действительно занудный, консервативный и слишком серьезный. Повидав много смертей, он не может не быть таким. Слишком много себя и своего сердца он отдал, чтобы теперь не защищаться от боли панцирем из отстраненности. Пусть весь мир думает, что его сердце сделано из камня, ему все равно.

Он взял полупустой графин и снова отошел к окну. Солнце клонилось к горизонту, тени становились длиннее. Винсент наклонил графин, чтобы наполнить стакан, и обнаружил, что у него сильно дрожат руки. Давно уже сожаления о прошлом не набрасывались на него с такой яростью. Перед его мысленным взором встали лица обеих его юных жен. Они обе были нежными и милыми, каждая по-своему, были одновременно и похожими, и непохожими одна на другую. И у обеих отняли целую жизнь, полную радости и веселья. Это он украл у них жизни.

Нет. Он никогда больше не женится. Рождение ребенка для любой женщины связано с риском. А иметь ребенка от него — это смертный приговор. Как он может обречь на такую же судьбу еще одну женщину?

Винсент взял стакан, графин и тяжело опустился в большое красновато-коричневое кресло с высокой спинкой. Поставил локти на мягкий кожаный подлокотник и, аккуратно держа стакан, оперся подбородком на сцепленные пальцы. Его мысли унеслись в прошлое, к давно похороненным воспоминаниям. К двум прекрасным, совершенно здоровым младенцам, которых он подержал на руках, прежде чем уложить вместе с их матерями спать вечным сном.

Винсент сидел в кресле и смотрел в окно, как небо постепенно темнеет. Когда в комнате стало холодно, лакей зажег дрова в камине, Карвер заменил пустой графин от виски новым. Винсент выпил больше, чем обычно. Больше, чем он привык пить. Такого он никогда себе не позволял. Но он не был пьян, его просто охватило какое-то оцепенение.

С грустной улыбкой он признался себе, что сегодня ему все равно. Что только сегодня, только в этот раз он позволит себе погрузиться в трясину жалости к себе. Он поднял графин с пола, куда поставил его раньше, и снова подлил себе виски. Сделал еще один глоток и опустил руку.

— Ваша светлость желает, чтобы сегодня вечером подали экипаж? — спросил Карвер с порога комнаты.

Винсент тяжело вздохнул.

— Карвер, на какой прием я сегодня должен ехать?

— Ваша светлость, сегодня четверг.

Винсент откинул голову на подголовник кресла и улыбнулся.

Четверг.

— Да, Карвер, пусть подают мой экипаж.

Винсент поставил стакан на ближайший столик и встал. Никогда еще он не был так рад четвергу.