днажды, сидя около мапоки, я заметил, что два молодых охотника быстрым шагом направляются к вождю, отдыхавшему в тени бананового дерева около другого конца большого дома. Было раннее утро; большинство мангеромасов были заняты охотой в ближних лесах, так что в деревне оставались только женщины, дети и не более восьми или десяти мужчин. Молодые охотники с луками и стрелами остановились перед вождем и принялись что-то ему рассказывать, возбужденно жестикулируя руками. Я не мог понять их слов, но по сдвинутым бровям предводителя догадался, что разговор шел о чем-то серьезном.

Предводитель поднялся с непривычным для такого толстого человека проворством и крикнул что-то в дверь малоки, откуда вскоре выскочили оставшиеся дома мужчины. Предчувствуя беду, я тоже подбежал к предводителю и на своем ломаном мангеромасском языке спросил о причине волнения. Он не ответил мне, но взволнованно стал отдавать приказания воинам. Вызванный телеграфист принес свой аппарат и, поспешно установив его в лодке, стал давать сигналы, сзывая отсутствующих охотников. Немного спустя со всех сторон начали стекаться к малоке воины с тревогой на лице. Скоро я узнал причину всего переполоха. Оказалось, что молодые охотники выследили в лесу отряд перуанцев, расположившихся лагерем в старом тамбо № 6, который построила наша флорестинская экспедиция. Перуанцев было около двадцати человек; они, очевидно, пришли в эти леса в поисках каучука, а также за молодыми девушками индианками, как это было в их обычае.

Мне представился интересный случай наблюдать военные приготовления моих друзей мангеромасов. Их войско состояло из двенадцати закаленных воинов; высокие и мускулистые, они были вооружены различным, диковинным для белых людей оружием. Сперва выступали три воина, вооруженные длинными дубинами, сделанными из необычайно твердого дерева; тонкая ручка была снабжена на конце набалдашником, чтобы дубина не могла выскользнуть из руки. Тяжелый конец был снабжен шестью острыми зубами ягуара, вставленными в дерево и дюйма на два высовывавшимися наружу. Тяжелая дубина была длиной в пять футов и весила около восьми фунтов. Второй отряд этой дикой дивизии состоял из трех копьеносцев, вооруженных копьями с трезубцами. Это страшное оружие всегда смертоносно в руках дикарей. Длинное древко, в один дюйм толщиной, разделено на конце на три части, из которых каждая оканчивается колючей костью иглистого ската. Эти кости, в три с половиной дюйма длиной, смазываются ядом кураре, так что при малейшем поранении причиняют смерть. У каждого копьеносца было два таких копья, причем концы их были защищены ножнами из листьев. Третий отряд состоял из трех стрелков, шестнадцати- и семнадцатилетних юношей. Они были вооружены огромными луками, от шести до семи футов длиной, и колчанами, содержавшими дюжину стрел в пять футов длиной. Эти стрелы не были отравлены, но наконечники их были сделаны из зазубренных костей иглистого ската, вынуть которые из раны почти невозможно. Четвертый, последний отряд состоял из трех воинов, вооруженных духовыми ружьями, самым хитроумным и смертоносным оружием дикарей. Так как очень многое зависело от успеха первой атаки на перуанцев, которые не только превосходили нас численностью, но были вооружены огнестрельным оружием, то духовые ружья были поручены самым опытным, пожилым воинам.

У всех воинов были пояса из перьев мутум, а у военачальников, кроме того, бахрома из беличьих хвостов. Лица были разукрашены красными и черными полосами. На предводителе и его подручном было одеяние из самых ярких перьев, а их головной убор состоял из перьев попугая.

Вождь отдал приказ стрелкам выступить в авангарде; другие последовали за ними, а предводитель и я замыкали шествие. Весь отряд шел гуськом; я взял с собой свой автоматический револьвер, который я предварительно осмотрел, чтобы убедиться в исправности его механизма; пуль у меня оставалось всего тридцать семь штук. Женщины и дети собрались около малоки и глядели нам вслед. Они с интересом следили за военными приготовлениями, но при прощанье не проявили никакого волнения или печали.

Вскоре мы очутились в темных густых джунглях, которые так хорошо мне были теперь знакомы и — странное дело — зеленый лабиринт растительности казался мне страшнее, чем предстоящий кровавый бой.

Около часа шли гуськом, пробираясь сквозь густую чащу лиан и ползучих растений и стараясь не производить шума. Часа в три один из разведчиков высмотрел перуанцев, и предводитель решил произвести нападение как можно скорее, до наступления темноты. Мы остановились и выслали на разведки двух стрелков. Прошло тревожных полчаса, прежде чем вернулся один из них с рапортом, что перуанцы идут нам навстречу и встреча, вероятно, произойдет через несколько минут.

Воины немедленно были размещены на позиции, причем предводитель проявил большую предусмотрительность.

Мы находились между двумя низкими холмами, покрытыми обычной густой растительностью, которая скрывала отряд от приближавшегося неприятеля. Воинам, вооруженным духовыми ружьями, было приказано занять позиции по обе стороны долины, на склонах холмов, лицом к неприятелю. Они должны были зарядить ружья отравленными стрелами и целиться в перуанцев, как только те покажутся из-за кустов. Стрелки разместились дальше, позади первого ряда воинов, с луками и стрелами наизготовке, готовые выстрелить сразу после того, как будет выпущен первый заряд отравленных стрел. Еще дальше стояли копьеносцы с обнаженными копьями, и, наконец, позади занимали места три атлета со своими дубинами. Один из них, видимо, нервничал — не от страха, а от предвкушения битвы. Вены на лбу надулись и пульсировали. Он судорожно сжимал свою дубину и в сдерживаемой ярости скрежетал белыми, острыми зубами.

Ждать пришлось недолго: через несколько минут, показавшихся нам целой вечностью, мы услышали громкие голоса приближающегося неприятеля, который двигался по естественной, самой удобной дороге между холмами. Я стоял рядом с предводителем и молодым воином Арара, которого прикомандировали к нам ввиду его выдающейся храбрости и уменья владеть дубиной.

Прежде, чем я увидел из-за густой зелени неприятеля, я услышал громкие крики боли, ругань и проклятия. Не трудно было, даже не зная испанского языка, понять, что обозначали их крики.

Воины с духовыми ружьями, завидев первых перуанцев у подножия холма на расстоянии двадцати футов, благоразумно выждали, пока они подошли ближе и тогда выпустили свои отравленные стрелы. Все три стрелы попали в цель. Скоро бой был в полном разгаре; он был поразителен по своей свирепости и стремительности. Стрелки заняли места медленно ретировавшихся воинов с духовыми ружьями. В ту же минуту со склонов холмов ринулись вниз копьеносцы с копьями наперевес.

Арьергард перуанцев, имевший возможность окинуть взором положение, вступил в действие. Несколько человек выстроились на правой стороне и сделали залп по нашим стрелкам, но в свою очередь упали, пораженные отравленными стрелами из духовых ружей. Воинственные крики наших воинов, громкие проклятия перуанцев, резкая трескотня их ружей слышались так близко, что центр битвы был, вероятно, не далее нескольких ярдов от того места, где я стоял.

Воины с дубинами давно сгорали от нетерпения принять участие в битве. Теперь напряжение их достигло высшей точки, и они со страшными криками ринулись в бой, размахивая дубинами направо и налево. Перуанцы потеряли уже много людей, но бой продолжался. Огромные черные дубины мангеромасов с глухим звуком опускались на головы неприятеля, пробивая их острыми зубами ягуаров.

Внезапно два перуанца очутились не более как в 12 футах от того места, где стояли предводитель, Арара и я. Один из них был испанец, очевидно, начальник разбойничьей шайки. Лицо его имело болезненный желтоватый оттенок, а большие черные усы прикрывали нижнюю часть узкого и немного жесткого подбородка. Увидя нас, он быстро прицелился, но прежде, чем он успел спустить курок, Арара могучим боковым ударом буквально снес ему голову. Теперь удержать Арару на месте уже не было возможности. С диким воем, с перекошенным от злобы лицом бросился он на врага, и я видел, как он размозжил головы троим перуанцам.

Вождь не принимал активного участия в битве, а лишь вдохновлял воинов могучим ревом: Аа-Оо-Аа!

Вероятно, это оказывало подбадривающее действие на его соплеменников, потому что они ни на минуту не прекращали сражаться, пока не был убит последний перуанец. К концу боя несколько пуль прожужжали совсем близко около меня, но за все время мне не представилось ни случая, ни необходимости пустить в ход свой револьвер. Но, когда битва уже близилась к концу, из-за дерева выскочил перуанец с большим мачете в руках и устремился на меня. Я успел уклониться от его удара, отскочив за другое дерево, и выстрелил в упор, пустив три пули в его голову. Он упал мертвым к моим ногам. Это была моя первая и единственная жертва за всю эту короткую, но страшную бойню.

Битва окончилась, и коршуны уже слетались на деревья, ожидая своей добычи. Вождь созвал воинов для переклички. Четверо из них оказались убитыми ружейными пулями. Что касается перуанцев, то вся их разбойничья шайка, состоявшая из двадцати человек, была уничтожена целиком. Ни один из них не спасся, и таким образом была предотвращена опасность подвергнуться в ближайшем будущем нападению карательной экспедиции перуанцев.

Битва продолжалась всего лишь двадцать минут, но вернулись мы в деревню только после заката солнца. Женщины и дети встретили нас бурными изъявлениями радости. Руки и ноги врагов были разделены поровну между всеми семьями; в большом доме были разведены костры, и вода закипела в горшках.

Я пробрался к своему гамаку и закурил трубку, наблюдая за любопытной картиной. Воины сняли свои одеяния из перьев и беличьих хвостов и были голыми, за исключением талии, обхваченной узкой полосой коры. Широкий кусок, сплетенный из нескольких полос коры, наподобие циновки, прикрывал нижнюю часть живота. У женщин и этого не было — они были совершенно нагими.

Мужчины бродили между кострами или сидели группами, обсуждая подробности битвы. Женщины были заняты стряпней, а некоторые прикладывали припарки из трав на раны мужей. И над всем этим висел густой сладковатый дым, с трудом пробивавшийся сквозь единственное отверстие в крыше.

Всю эту ночь и последующие четыре дня продолжалось пиршество. Было выпито большое количество «чичи» (род маисового пива) и съедено много мяса. Так ознаменовали мангеромасы свою победу, величайшую в их летописи.