Федерико быстро встал, застегнул рубашку, брюки и накинул пиджак. Затем, подойдя к двери, громко крикнул:

— Здесь Федерико Эрнандес. Сломался замок, и я не могу выйти. Немедленно сходите за кем-нибудь из службы технической эксплуатации.

Услышав поспешно удаляющиеся шаги и надеясь, что в коридоре никого нет, он с размаху вышиб дверь ногой.

Кэсси все еще пребывала в оцепенении и была не в силах сдвинуться с места.

— Уходи скорей, — сказал Федерико. — Возьми какие-нибудь бумаги и займи любой кабинет. Я заеду за тобой ровно в семь. Мы отправимся на мою загородную виллу, так что захвати все необходимое.

Кэсси двигалась как во сне. Она по-прежнему дрожала, и эта дрожь была отголоском только что испытанного наслаждения.

— Звучит заманчиво, — пробормотала она, кое-как приводя в порядок помятую одежду. И вдруг порывисто бросилась Федерико на шею. — Как хорошо, что есть ты!

— Спасибо. — Он осторожно высвободился из ее объятий. — А теперь иди.

Найдя пустой кабинет, Кэсси села за стол и положила голову на руки. Федерико в буквальном смысле слова был ненасытен. Если бы еще несколько недель назад кто-нибудь сказал ей, что робкая, даже наивная для своих двадцати двух лет девушка может в одночасье стать рабой собственного тела, она бы ни за что не поверила!

Кэсси теперь знала, чего хочет. Она хочет его. Его любви. Навеки. Но у нее не было уверенности, что Федерико относится к ней так же. Она лихорадочно пыталась сообразить, что же делать дальше. Расстаться с ним прямо сейчас, пока у нее еще есть силы? Или остаться, поддавшись силе своей любви, и оказаться во власти этого мужчины? Конечно, она может переехать к нему, жить с ним, любить его. Но каждое утро она будет просыпаться с мучительной мыслью, не настал ли последний день их совместной жизни, не скажет ли он ей сегодня, что их роман окончен… Однако прежде чем изводить себя подобными сомнениями, следовало убедиться в кое-каких своих подозрениях.

Во время ланча Кэсси позвонила врачу и договорилась о приеме. Только узнав результаты обследования, можно будет начинать строить планы. Ей также предстояло решить, стоит ли рассказывать Федерико, что она беременна, если подозрения подтвердятся, или нет. Если бы он действительно любил ее, такие мысли не пришли бы ей в голову…

После работы Кэсси отправилась к доктору Маккензи.

— Ну, юная леди, вы ждете ребенка. Поздравляю! — с довольным видом сообщил старый врач.

— Вы уверены? — решила уточнить Кэсси.

— Моя дорогая, я наблюдаю за беременными женщинами еще со времен вашей бабушки. Смею вас уверить, несмотря на маленький срок, ничто не вызывает у меня сомнения. Результаты ваших анализов только подтвердят это.

А пока я хочу, чтобы вы принимали витамины, много отдыхали и постарались держать вес. Доктор Маккензи ободряюще похлопал ее по руке.

— Звоните мне в любое время, если возникнут какие-нибудь вопросы.

— Спасибо, — ответила Кэсси, с благодарностью глядя на врача.

Новость, что незамужняя молодая женщина забеременела, вовсе не смутила его. Он не осудил ее, чего Кэсси до смерти боялась. Более того, спокойное отношение врача к ее положению приободрило Кэсси и унесло прочь последние сомнения, достаточно ли мудро она поступит, если оставит ребенка, независимо от того, что произойдет между ней и Федерико…

Кэсси не помнила, как добралась до дому. Чувствуя страшную усталость, она села прямо на ковер в комнате, уронив голову на кресло. Как же все-таки такое могло случиться? Она ведь не легкомысленный подросток, хотя вела себя именно так с тех пор, как встретилась с Федерико. Она наслаждалась близостью с ним, совершенно не думая о мерах предосторожности. Но Кэсси уже хотела этого ребенка, как бы это ни осложнило ее будущее.

Неосознанно она положила руку на живот, как будто защищая его, своего ребенка. Ее и Федерико. Кэсси не была уверена в том, что он с радостью воспримет новость.

Федерико покинул здание компании в удрученном состоянии. В какой-то момент он почувствовал отвращение к себе. То, что произошло между ними, ему никогда не забыть. Кэсси была так нежна, так искренна, но ему следовало держать себя в руках.

Дорога до ее дома заняла менее часа. Федерико был преисполнен мрачной решимости поставить крест на их отношениях. Он предполагал, что это будет не так-то просто сделать, но считал этот шаг необходимым. Последние недели его неотступно преследовал образ Кэсси, заставляя спорить с самим собой, строить планы, беспричинно улыбаться. А что более важно — чувствовать. И хотя некоторые из испытываемых им чувств настораживали его, они же и напоминали, что значит жить в постоянном возбуждении и ожидании. Ведь не прошло и нескольких часов после их близости, как Федерико снова желал ее.

Кэсси действовала на него, как наркотик, затуманивая разум и порождая дикие, неистовые взрывы страсти. Он не хотел нуждаться в женщине так, словно его жизнь зависит от нее. Федерико хотел чувствовать себя желанным, а не используемым.

По-видимому, Чарлз, как и он сам, был околдован необыкновенной сексуальной притягательностью этой расчетливой особы. А как же с ним обошлась Кэсси? Безжалостно и жестоко, всем своим отношением подтолкнув к самоубийству.

Что ж, так или иначе он разорвет их связь, раз взял на себя роль судьи, но сделает это не сейчас и не здесь, а на вилле, куда пригласил Кэсси. Несчастная жертва его будущей мести не подозревала, что окажется там не единственной гостьей. Федерико устраивал званый обед, но не счел нужным поставить об этом в известность Кэсси. Он еще не решил, как именно произойдет их разрыв. Но то, что это непременно случится, не сомневался. Однако при этой мысли сердце его болезненно сжималось.

Когда Федерико заехал за Кэсси, она еще укладывала вещи в небольшой саквояж. Красные пятна горели на ее щеках, мысли явно блуждали где-то далеко. После притворного, призрачного существования ей предстояли два дня настоящей жизни. Кто осудит ее, если она украдет их у воровки-судьбы? А если и осудит, ей все равно.

— Ты всегда такой пунктуальный? — спросила она, глядя на Федерико с робкой улыбкой. От Кэсси не укрылось угрюмое выражение его лица, и в карих глазах ее появился немой вопрос.

— Всегда, — холодно подтвердил он, старательно избегая ее взгляда.

На нем был белый хлопчатобумажный костюм и голубая рубашка с открытым воротом, по сравнению с которыми его кожа казалась еще смуглее.

— Я подожду тебя в машине, — неожиданно произнес Федерико, по-прежнему не глядя на Кэсси. — Постарайся не задерживаться.

— Не сердись, я почти готова. А ты неважно выглядишь, Федерико. Неприятности на работе? — спросила она. — Почему бы нам не присесть на минутку и не выпить кофе?

Она подошла к нему, обняла руками за шею и прижалась всем телом.

Поведение Кэсси немедленно разбудило в нем плотский голод. Но где-то в глубине сознания маячила некая преграда, только что воздвигнутый им самим психологический запрет, не позволяющий ему пойти на поводу у своих чувств.

Усилием воли Федерико отстранился и жадно, полной грудью глотнул воздуха. Глаза Кэсси были закрыты, лицо запрокинуто. Она ожидала, что он вот-вот поцелует ее… как вдруг поняла, что его нет рядом.

Открыв глаза, Кэсси удивленно посмотрела на испанца и испуганно пробормотала:

— Что-то не так, Федерико?

Но тот, казалось, даже не расслышал ее вопроса. Эти невинные карие глаза, эта бархатистая девичья кожа, эта бесконечная нежность во взоре — не для него. Как он мог так забыться? Как мог опять оказаться в плену самого необузданного из человеческих инстинктов?

— Что произошло? — Кэсси взяла его за руку. — Я ничего не понимаю. Ты сожалеешь, что пригласил меня?

— Не надо, Кэсси, — хрипло произнес Федерико. — Не заставляй меня сожалеть об этом больше, чем я сожалею теперь.

Кэсси в растерянности уставилась на него. Поведение Федерико, его странные слова привели ее в полное замешательство, граничащее с отчаянием.

— Да в чем же дело? — воскликнула она, и на ее глазах показались слезы.

— Будем считать, что у меня сегодня выдался неудачный день. Пойдем. Мы и так опаздываем.

Выйдя из дома, он подвел Кэсси к ожидающему их «мерседесу».

— Побыстрее, Луис, — велел он шоферу и нажал кнопку, опуская стекло, отделяющее кабину водителя от салона.

Некоторое время они молчали. Лицо Федерико по-прежнему оставалось суровым и непроницаемым.

Наконец Кэсси решилась и спросила:

— Ты любишь детей?

С мрачным удовлетворением он отметил, что его план почти достиг цели. После нескольких недель знакомства она уже мечтает о свадьбе и детях. Что ж, теперь ей придется самой прочувствовать, что испытывал Чарлз. Должно быть, она пребывает в полной уверенности, что он влюблен в нее. Блажен, кто верует…

— Только на расстоянии, — холодно ответил Федерико.

Эти слова болью отозвались в сердце Кэсси. Но она взяла себя в руки и, робко взглянув на него, снова спросила:

— Что ты имеешь в виду?

— Я спокойно отношусь к детям моих друзей и знакомых, с удовольствием рассматриваю их фотографии. Но все они обычно такие шумные, назойливые, капризные, а я слишком эгоистичен, чтобы желать собственного ребенка.

— От души надеюсь, что твоя жена будет такого же мнения, — только и сумела выговорить Кэсси, потому что подступивший к горлу ком не позволил ей продолжить. Ее губы чуть дрогнули, и предательская влага потекла по щекам. Кэсси незаметно смахнула слезы и призвала на помощь всю свою волю. Он не должен знать, что она чувствует.

— В настоящее время я не планирую ни того, ни другого, — жестко ответил Федерико, не обращая внимания на ее состояние. — Мой отец был женат трижды, однако я не думаю, что он чувствовал себя по-настоящему счастливым хотя бы с одной из жен. На что же в таком случае рассчитывать мне?

— Ну, если ты так смотришь на это, тогда, конечно. Но я отношусь с подозрением к мужчинам, не любящим детей. — Отчаяние придало Кэсси неожиданную решимость. — Твой взгляд на мир очень ограничен. Но уверяю, тебе придется изменить свое мнение, однако будет уже поздно.

Федерико долго и напряженно размышлял над ее словами. Затем, сжав кулаки и стараясь не повышать голоса, почти проскрежетал:

— Что ты вообще знаешь о жизни, девчонка? Мой отец обожал мою мать, но она предпочла его другому и бросила нас, когда мне было только пять лет.

Кэсси подняла на него глаза.

— И ты ее больше не видел?

— Нет. Она умерла три года назад. За все это время она не предприняла ни единой попытки встретиться со мной. Когда умер отец, я известил ее, но эта женщина не сочла нужным даже появиться на его похоронах. Моя первая мачеха вышла за отца по расчету. На словах она уверяла, что бесконечно любит его, а на деле предпочитала развращать молоденьких служащих особняка. Когда отец узнал, он немедленно развелся с ней. Следующая его жена оказалась наркоманкой. Они не прожили вместе и года, как она умерла от передозировки.

— Твоему отцу просто не повезло, — мягко сказала Кэсси, дотронувшись до его руки. Ей вдруг стало бесконечно жаль этого сильного и властного мужчину, в прошлом которого было столько боли и разочарования. — Существует столько счастливых семей, что не стоит примерять на себя чью-то горькую судьбу. Почему ты считаешь, что должен быть несчастлив, как и твой отец?

— Все. Хватит об этом, — отрезал Федерико. — Я и так был излишне откровенен с тобой. Лично для меня этот разговор тягостен и неприятен.

Вилла возвышалась на холме, внизу располагался чудесный парк, поэтому казалось, будто она парит над зеленым облаком. У Кэсси от восторга перехватило дыхание.

— Как красиво! — воскликнула она, забыв на мгновение обо всем на свете. — Что-то неземное!

«Мерседес» остановился на большой вымощенной камнем площадке перед главным входом перед домом. Кэсси молча пошла следом за Федерико, пытаясь не думать ни о чем, кроме необходимости переступать ногами. Ее провели на второй этаж в подготовленную для нее комнату, а хозяин дома остался встречать гостей, о которых ни словом не предупредил ее. Через полчаса Кэсси спустилась в холл. Дверь в гостиную была открыта, и в ней уже толпились приглашенные. Среди них была скандально известная журналистка Хэтти Логан. Понимая, что Кэсси невольно станет объектом всеобщего внимания, Федерико неожиданно для себя пожалел, что пригласил Хэтти. И сейчас он решил, что не позволит снова терзать Кэсси бесконечными расспросами о Чарлзе в их последний вечер.

— Познакомьтесь, это Кэсси, — представил он собравшимся молодую женщину.

На обеде присутствовали восемь человек, и все они были ровесниками Федерико. Вскоре завязалась легкая светская беседа, искусством которой Кэсси прекрасно владела, но сейчас она ощущала себя лишь безучастной зрительницей, как бы наблюдала за происходящим со стороны.

— Какая красавица, — обратился к Федерико один из его друзей, взглядом указывая на Кэсси. — Твоя новая пассия? У вас роман?

Услышавшая это Кэсси замерла, искоса глядя на хозяина дома. Но тот отрицательно покачал головой.

— Не уверен. Пока присматриваюсь, стоит ли начинать. Сам понимаешь, в этом деле торопиться нельзя, а то не успеешь оглянуться, как уже женат.

Мужчины негромко рассмеялись.

Сердце Кэсси чуть не разорвалось от боли и негодования. Какое-то время она молча вглядывалась в гордый профиль Федерико, затем встала.

— Когда я встречу настоящего мужчину, ты первый узнаешь об этом.

Наступило неловкое молчание. Затем раздался гул удивленных голосов, который перекрыл восторженный возглас журналистки:

— Браво, Кэсси! Замечательно! Я еще никогда так не развлекалась.

— Рада, что хоть кому-то сегодня весело, — бросила она.

Теперь ей следовало уйти. Что бы Федерико ни сказал в ответ, ей этого не вынести. Кэсси заставила себя сделать шаг, но ноги ее подкосились, и она больно ударилась бедром об угол стола при попытке обогнуть его. Это дополнительное унижение стало последней каплей. Слезы, которые она так мужественно сдерживала, хлынули из глаз, и Кэсси содрогнулась от рыданий.

Выскакивая из столовой, она услышала, как Федерико окликнул ее, но не обернулась. Она быстро поднялась по лестнице и, вбежав в свою комнату, рухнула в кресло, зажав руки между коленями. Кэсси ощущала странную тяжесть, словно все ее тело налилось свинцом, не давая ей ни двигаться, ни дышать. Приступы тошноты сменялись приступами головокружения.

Куда же подевалась элементарная человеческая порядочность Федерико? Неужели это сказал человек, которого она любит? Он предал ее, смешал с грязью, унизил на глазах у своих друзей. Зачем же тогда он пригласил ее сюда, если для себя уже все решил? Она судорожно перевела дыхание. Наверное, ей всю жизнь суждено нести клеймо отвергнутой возлюбленной.

Когда Федерико зашел в комнату, Кэсси даже не обернулась.

— Что тебе надо? — в запальчивости крикнула она, пытаясь дрожащими пальцами запихнуть вещи в саквояж. — Ты уже достаточно высказался сегодня! Никогда…

— Мне не нравится, когда меня прилюдно выставляют на посмешище, — резко прервал он ее. — В данный момент я не желаю знать, что ты думаешь. Или ты считаешь, что последнее слово должно остаться за тобой?

Кэсси онемела от возмущения. Она несколько раз открывала рот, пытаясь произнести хотя бы слово, но потом плотно сжала губы и повернулась к нему, кипя от бессильной ярости.

— Пойми, Хэтти — известная журналистка. Я был просто вынужден так ответить, чтобы защитить наши репутации. И прежде всего — твою. Надеюсь, ты не забыла о скандальной истории, связанной со смертью Чарлза?

— Нет, — покачала головой Кэсси, — я никогда не поверю, что ты, с твоей-то репутацией, опасаешься подобных вещей. Вызови такси — я еду домой! Между нами все кончено и я не желаю больше видеть тебя!

— Давай не будем сейчас говорить об этом, — сказал Федерико, явно пытаясь взять ситуацию под контроль. — Останься хотя бы на ночь. Сейчас уже очень поздно.

— Мне претит сама мысль провести ночь под одной крышей с тобой. И я буду очень рада, если эта Хэтти Логан напишет всю правду о тебе, какой бы отвратительной та ни была! — выкрикнула Кэсси, пряча свою боль под показной яростью. Она любила Федерико и так же пылко ненавидела.

— Если бы ты рассказала мне, что на самом деле произошло между тобой и Чарлзом, возможно, этого бы не случилось.

— Что? Что такое? — недоуменно нахмурилась Кэсси. — Не понимаю, при чем тут Чарлз и почему я должна тебе о чем-то рассказывать?

— А при том, — жестко ответил Федерико, глядя на нее в упор, — что Глория Уайд — сестра моего отца, а Чарлз — мой двоюродный брат.

Кэсси не поверила своим ушам.

— Ты никогда не говорил мне об этом. У меня создалось впечатление, что ты едва знаком с ним.

— Мы воспитывались вместе и были очень близки. Но почему ты мне солгала, и не единожды? Ты превзошла всех известных мне женщин в бессердечии и коварстве! Сначала назвалась чужим именем, затем, вроде бы в порыве искренности, поведала о своей великой любви к Чарлзу. Неужели, Кэсси, ты могла предположить, что я поверю в душещипательную историю о связи моего брата с какой-то замужней женщиной, если ты отказалась назвать ее? Я не столь легковерен, как тебе, возможно, кажется. И считаю, что своей ложью ты совершаешь очередное предательство, только теперь уже по отношению к памяти Чарлза.

— Значит, ты полагаешь, что я тебя обманула, а сам, тем не менее, даже не упомянул о своем родстве с Чарлзом. Да, я солгала, назвавшись чужим именем, но я поступила так потому, что не хотела, чтобы ты сразу стал плохо думать обо мне на основании одних только слухов. А ты сознательно врал мне, а теперь требуешь каких-то объяснений!

Ее слова возымели совершенно неожиданный эффект. Федерико напрягся, точно хищник перед прыжком, глаза его сузились, делая взгляд совершенно непроницаемым, к лицу прилила краска.

При виде такой ярости Кэсси попятилась, пытаясь увернуться от руки, внезапно метнувшейся к ней. Но было поздно — Федерико схватил ее за запястье и с силой сжал.

— Кто-то же должен был преподать тебе урок. Вместо того чтобы раскаяться, ты придумываешь всякие небылицы. И я решил, что ты ответишь за смерть Чарлза.

Голос его дрожал и срывался от гнева. Он выплескивал на Кэсси свое негодование, а она стояла молча, потрясенная его словами. Вдруг Федерико замолчал. Какое-то время он смотрел на нее, словно раздумывая, а не продолжить ли, но, видимо, передумал.

Чувствуя, как от такого несправедливого отношения к ней забурлила кровь в жилах, Кэсси сжала руки в кулаки, чтобы не надавать ему пощечин. Только самолюбие и гордость удерживали ее от опровержения столь чудовищного обвинения. Но те же самолюбие и гордость требовали расставить все точки над «i».

— Хочешь сказать, — тихо произнесла она, — что стал ухаживать за мной, рассчитывая отомстить?

Федерико ничего не ответил. И это молчание было красноречивее любых слов.

Итак, негодяй бессовестно и хладнокровно использовал ее. Боже, с какой же легкостью я попалась на крючок! — мысленно сокрушалась Кэсси. Влюбилась в него до беспамятства. А он заполнил собой всю мою жизнь, увлек в пучину страсти, безо всяких усилий приобрел власть над моими чувствами, чтобы потом бросить ради безумного плана мести!

С трудом найдя в себе силы, Кэсси вырвала руку и отошла в угол комнаты. Ноги отказывались держать ее, ярость сковывала движения. Каков подлец! Схватив телефонную трубку, она вызвала такси.

— Я отвезу тебя, — хрипло сказал Федерико. — И вот еще что, в тот вечер, когда мы встретились, я не знал, кто ты. Только утром, случайно взглянув на твои водительские права, все понял. Иначе бы я просто не допустил близости между нами. Поверь, сейчас я откровенен как никогда.

— Подлый лицемер! — взорвалась Кэсси. — Я не верю ни одному твоему слову! Ты с первого дня все знал и начал охоту за мной, как за раненым зверем.

— Неправда! Если бы я мог вернуться в прошлое, то не поступил бы так с тобой. Ты просто околдовала меня, и сейчас, как ни странно это звучит, мне больно вдвойне.

Но Кэсси не слушала Федерико. Ее сердечная боль наверняка была сильнее его. Она подхватила саквояж и быстро спустилась в холл, чувствуя каждой клеткой своего существа, что он провожает ее осуждающим взглядом. Кэсси жаждала попасть домой, хотя, что будет там делать, сама не знала.

Федерико догнал ее, когда она уже садилась в машину.

— Кэсси, подожди!

— Ты и твой брат — жестокие, надменные, лживые крысы! У вас была на редкость замечательная семья. Теперь меня уже ничто не удивляет. — Она села в такси, и машина рванула вперед.

Федерико побледнел и отшатнулся, будто его ударили. А потом долго стоял, глядя в темноту. Все получилось именно так, как хотели они с Глорией. Еще совсем недавно мысль швырнуть Кэсси всю правду в лицо и увидеть ее поражение почти опьяняла его, представлялась игрой, которая стоит свеч. Но облегчения и радости оттого, что виновница их несчастья наказана, он почему-то не испытывал. Ощущения были крайне неприятные. Федерико переполняла бессильная ярость оттого, что он не может избавиться от странного чувства горечи и потери.