Карстен вытянул руки, обхватил Присциллу за талию, привлек к своему лицу ее нежный живот, поцеловал пупок и с самым серьезным выражением на лице произнес:
— Ладно, сейчас мы топаем в гавань, наводим порядок на палубе яхты, но потом… Потом ты навсегда выкидываешь из своей прелестной головки всякие глупости и немедленно настраиваешься на серьезный лад, поскольку тебе предстоит родить мне шайку морских разбойников, семерых сыновей. И сгребать снег с палубы будут уже они, а не я!
— А ты — лентяй! — попыталась уличить его Приспилла. — Бедные дети! Еще не родились, а для них уже припасена работенка. Она старалась вырваться из объятий Карстена, чувствуя, что прикосновения сильных рук любимого делаются все настойчивее и нежнее. — Ну ладно, уговорил! Поцелуй меня еще разок, и пойдем в гавань. О, милый Карстен! Карсти, пусти меня…
Вырваться из ласковых рук оказалось абсолютно невозможно, и все повторилось с прежней силой. Любовник был неутомим, зимняя ночь длинна, запас дров огромен. Впрочем, ночь была теплая, да еще и снег укутывал дом с такой заботой и тщанием, что Присцилле стало казаться, что она маленькая девочка, которую опекает любящая семья.
Карстен топил печь из любви к живому огню, его руки пропахли смолой, а пятки, когда он забирался под одеяло, были холодными. Чтобы утолить голод не спускаясь в кухню, любовники сорвали все орехи с рождественской елки, заботливо завернутые в золотую фольгу и развешанные на разлапистых ветвях милой Гертрудой.
Харальд любил жизнь. Ему сейчас наверняка спокойно на том свете оттого, что в его доме говорят о любви и детях, думала Присцилла, когда печаль нет-нет, да и начинала тревожить ее сердце.
Идти по заснеженному парку было совершенно не страшно, волки на острове не водились, и потом, впереди шагал надежный Карстен, прокладывая путь через сугробы. В эти минуты Присцилла всецело могла на него положиться, он был самый милый и родной человек на свете! Когда на пригорках тропинка делалась шире, а снега на ней чуть меньше, они шли в обнимку.
Бедная Салли! Как скоро я от тебя отреклась, как быстро тебя забыла! Зачем только я придумала тебя, зачем?! — горестно размышляла она.
На пирсе под громадными снежными шапками горели фонари, по палубе «Присциллы» расхаживали матросы с дока. Снега на яхте не было. На кормовой надстройке стоял мощный вентилятор, напор его воздушной струи сметал в воду весь снег, не позволяя задерживаться ему на яхте. Так что кораблекрушение судну никак не грозило.
— Счастливого Рождества! — приветствовали матросы жениха и невесту.
Карстен спустился в камбуз и вскоре на пирсе возник импровизированный стол.
— Счастливого Рождества! — пожелала всем счастья Присцилла, и первая сделала глоток шампанского.
Никогда прежде она не встречала светлый праздник на самом берегу Хиркефьорда, не наблюдала в зимнюю ночь, как выглядит громада утеса над островом, как летят над водой снежные заряды, и не слышала, какие звуки издает черное открытое пространство в устье фьорда.
А там рычало штормовое Северное море. Предки Присциллы не были викингами, а впрочем… Почему ее и сейчас тянет испытать силу ветра парусом своего швертбота?
Это все французское шампанское, которое, оказывается, замечательно сочетается с норвежской брусникой, подталкивает к рискованным поступкам! Куда лучше сейчас спуститься по трапу в уютную кают-компанию, растопить камелек и усесться с любимым в глубокие кожаные кресла. А еще заманчивее уединиться в одной из кают, лучше всего в капитанской. Там самый широкий диван, самый уютный, самый-самый… Один только вид этого дивана возбуждал Присциллу. Ведь с этим предметом обстановки каюты она связывала недавно осуществление своих самых нескромных желаний…
Постепенно снегопад прекратился, ветер разметал тучи и успокоился. Яркие звезды высыпали на небо. И только устье фьорда казалось по-прежнему мрачным и темным, и по-прежнему грозило штормовым ветром. Тишина ударила по ушам, это замолчал вентилятор. Матросы ушли в сторону дока по своим делам.
Присцилла поежилась под своей легкой, но теплой шубкой. А где же Карстен? Куда он исчез?
— Присцилла! — раздался голос из приоткрытого иллюминатора капитанской каюты. — Я тебя жду! Где твой обещанный поцелуй?
Она присела на корточки, заглянула в каюту. Боже, что с него возьмешь, с глупого мальчишки! Карстен стоял в каюте совершенно голый, держа в одной руке кофейную чашечку, а в другой — блюдце с бисквитным пирожным. Память у Карстена была хоть куда!
Не раздумывая ни секунды, Присцилла ловко перепрыгнула с пирса на палубу, и вскоре была окружена теплом, лаской и заботой.
Гудело в камельке жаркое пламя, под подволоком красовались фонари с яркими язычками свечей, а само судно покачивалось на волнах.
Как было здорово на замечательной яхте! Горячие струи воды в тесной для двоих душевой кабине обжигали все тело. Страстные поцелуи и нежные прикосновения ласковых рук будили в Присцилле неведомые ей ранее мысли и чувства. Она просто теряла голову от происходящего! Что за пресная скучная жизнь без всего этого была у нее раньше?! Как ужасно она жила без милого Карстена!
Присцилла жадно ласкала тело своего возлюбленного, и поражалась, как много сильных ощущений она сама может подарить этому мужественному человеку! Ее прикосновения, ее поцелуи, оказывается, могли свести его с ума так же, как и ее саму его прикосновения! Тело Карстена начинало дрожать от одной только мысли, что Присцилла жаждет его ласкать!
Обессиленная молодая женщина прильнула к любимому и вся обратилась в слух. Она слышала, как стучит кровь в крохотной жилке на шее у Карстена, как гулко бьется его сердце. И в то же время улавливала, как яростно плещут на далеких рифах волны, как бьется ее собственное сердце.
Мир сосредоточился до объемов небольшой каюты, медленно раскачивался на ласковых волнах любовной истомы, пах морем и Карстеном. Неожиданно для себя Присцилла произнесла имя Салли, произнесла чуть слышно. Она всегда делилась с ней самым дорогим, самым драгоценным, что происходило в жизни. Только своей мифической сестре и поверяла свои секреты, только ей и жаловалась на свои невзгоды. Кому, как не Салли, могла рассказать Присцилла о том, чего никогда не сумеют узнать ни отец, ни мать. А сейчас она была преисполнена радости, и поделиться счастьем ей хотелось немедленно!
Она посмотрела на Карстена и увидела, что любимый нежно улыбается ей. Ах, если бы Салли существовала! Тогда она окончательно могла бы поверить в то, что счастье на земле существует. Тогда бы сбылись все ее детские мечты, были бы изжиты все накопившиеся страхи и беды!
В корпус яхты ударила волна, заскочившая в гавань, заскрежетали кранцы, заскрипели швартовы…
Никогда Присцилла не чувствовала море так близко, как в эти часы. За это она была готова боготворить своего любимого! Море всегда приходило к ней на помощь, море всегда было рядом и дарило чувство покоя и душевного равновесия. Как много Карстен для нее делает!
Положив голову на широкую грудь возлюбленного, женщина щурила свои зеленые глаза от яркого огня камелька и сжимала тонкими нежными пальцами его жесткую ладонь. Ах, если бы так продолжалось вечно!
— Ты все еше пишешь письма своей сестричке Салли? — вдруг задал вопрос Карстен.
— Конечно нет.
— Ну и зря. Ей было бы интересно узнать, как ты себя сейчас чувствуешь.
— Я хорошо себя чувствую, милый, и буду чувствовать себя еще лучше, если ты прекратишь городить чепуху! Всем выдумкам рано или поздно приходит конец. Салли выручала меня тысячи раз, но ведь она всего лишь тень мечты, которую я, страдая в одиночестве, вызывала к жизни! — решительно сказала Присцилла и примирительно поцеловала Карстена в шею. — Я теперь не одна на свете, я люблю тебя, а вот ты меня, похоже, не любишь. Не любишь! Я тебе просто нравлюсь…
— Погоди, Присцилла, моя любовь к тебе произведет на свет чудо! — сказал Карстен.
— Не нужно мне никаких чудес, я и так самая счастливая женщина, среди этих фьордов и скал. Так и быть, рожу тебе семерых сыновей, ты ведь мечтаешь об этом? Они будут и снег разгребать, и печь топить, и бегать вместо тебя по делам. А пока суд да дело хочешь чашечку кофе?
— Если с пирожным и поцелуем, то без вопросов!
Усадив смеющуюся Присциллу к себе на колени, Карстен стал целовать запрокинутое лицо самой счастливой женщины. Тогда она думала, что так будет всегда, — и в будни, и в праздники. Бедная Присцилла не догадывалась, сколько всяких неприятных мыслей ей придется передумать в течение несколько последующих недель. И еще она не знала, что без писем к сестричке Салли ей никак не обойтись. А пока продолжая дурачиться, она ухватила за уши голову Карстена, и прильнула к губам возлюбленного так сильно, что самой стало больно. Присцилла ощущала его желание, любовный жар большого сильного тела и, не в силах противостоять, вновь и вновь впускала этот жар, это желание в себя…
Быстро пролетела рождественская неделя, настали первые числа января. В той самой церкви, в которой отпевали Харальда Люксхольма, венчались Присцилла Люксхольм и Карстен Трольстинген.
Что и говорить, приглашенные не все поместились в скромном храме, часть гостей и друзей стояла в помещении, часть на тщательно вычищенной от снега дорожке.
Храм располагался в старой части города. Некогда здесь селились ганзейские купцы, осуществлявшие посредническую торговлю между Западной, Северной и Восточной Европой. И храм на закате средневековья стал главной церковью ганзеатов. Белые и красные фасады домов давно стали приманкой для туристов, ничего кроме них после опустошительных пожаров прошлых веков не осталось здесь подлинного, разве что еще сам храм и примыкающее к нему кладбище.
Да нет, много чего осталось от прошлого — зелень лесов, синева моря, искренние лица людей, сопереживающие счастью молодых.
Воздух над городом был чист и прозрачен, праздничное настроение витало над толпой гостей. Ах, каким восторженными глазами смотрела Присцилла на своего любимого Карстена, ей было легко и радостно.
Гертруда с волнением поправляла на Присцилле фату. Андерс и Хельга Трольстингены любовались прекрасной парой. На сердце у них было легко. Да, им было трудно уговорить сына познакомиться с Присциллой. И, конечно же, следуя своим жизненным принципам, во главу утла они ставили исключительно выгодное материальное положение девушки, осложненное, однако, тяжелой болезнью и последующей смертью ее отца.
Оставить огромную империю на растерзание адвокатам и консультантам — это одно, а передать в руки надежному человеку — совсем другое. Родители знали наверняка, что молодой человек не обидит сироту. Андерс и Хельга довольно улыбались. Все вышло именно так, как они и задумывали.
Они верно предопределили счастье молодых, кто после этого осудит брак по расчету?
Когда муж и жена вышли под открытое небо, Карстен указал Присцилле на молодую женщину, скромно стоявшую подле автомобиля черного цвета. Надо признаться, черный цвет не совсем подходил к такому праздничному дню, но Присцилла сразу откинула даже намек на плохие предчувствия. Она была рада всему, светилась, как светится море в лучах восходящего солнца. Надвигался тот час, когда море действительно должно было вспыхнуть под лучами неяркого зимнего солнца…
— Подойди и познакомься, это входит в обряд нашего с тобой венчания! — проговорил Карстен. Вид у него был, как у актера, играющего человека, не умеющего хранить тайны… У Присциллы был вид ни о чем не догадывающейся женщины…
Она легко сбежала по каменным ступеням храма, улыбаясь гостям и новым родственникам, и с приветливым выражением лица подошла затем к неизвестной женщине, назвала свое имя. И услышала в ответ:
— Поздравляю вас, — тебя, Присцилла, и твоего мужа Карстена, будьте счастливы! Я — Сара Роузуотер, урожденная Вудхаус. Точнее, Салли. Это мое домашнее имя. А мою маму звали Элеонора, то есть нашу с тобой маму… Да, мы родные сестры. И если уж говорить все сразу и откровенно… В общем, Карстен Трольстинген точно установил, что наш родной отец не бросил нас на произвол судьбы, он просто не выжил после ужасной катастрофы, которую сумела пережить я сама.
Женщина помолчала, собралась с силами и продолжила, глядя прямо в побледневшее лицо Присциллы своими зелеными глазами. На щеках ее были ямочки, а прическа… прическа повторяла ту, что обычно носила сама Присцилла!
— Слышала ли ты когда-нибудь о крушении поездов на станции Кроссроудз, близ Лондона? Выжила я и еще три ребенка, и все девочки. Мы получили страшные ожоги, нас трудно было отличить друг от друга. Из взрослых спаслись немногие, всего жизни лишилось около четырех сотен человек. Наша мама просто сошла с ума и бежала из Лондона, куда глаза глядят. Если это и смахивает на сюжет для «мыльной» оперы, то только не для тех, кто пережил этот ужас, потеряв близких людей. Мама, как мне рассказал Карстен, всю жизнь затем проектировала и строила дома, похожие на дом ее матери, которая тоже тогда была в этом поезде и не смогла спастись. Но… Присцилла, что с тобой?!
Глаза невесты вспыхнули яростью. Что за жестокая шутка?! Что за дикие разговоры на свадьбе, и что это еще за самозванка, несущая полный бред! — раздраженно подумала она. Затем нашла взглядом Карстена, гневно вскинула брови. Но женщина мягко дотронулась рукой до запястья Присциллы и продолжила:
— Прости меня, что рассказала тебе об этом в самый прекрасный момент твоей жизни. Я конечно же могла сделать это после. Но тогда тебе еще труднее было бы все это пережить. А сейчас твоя радость как наркоз для грустных вестей. Никакая это ни шутка и не бред. — Она вздохнула. — Помнишь фотографию, которую Карстен Трольстинген отыскал в потайном ящике твоего стола? По этой фотографии он вышел на человека, знающего нашего с тобой покойного отца, а потом разыскал меня, твою теперь уже единственную кровную родственницу на свете. Это ему стоило больших трудов, огромных денег. Невозможно даже представить, скольких он опросил людей и где только не побывал. Кар-стен, движимый любовью к тебе, совершил невозможное! Я — твоя сестра Салли! Но… что это я говорю, почему я посчитала себя твоей единственной родственницей? Что за чепуха! У меня ведь есть муж; и трое дочерей. Так что у тебя подрастают отличные племянницы! И главное. Карстен рассказал мне о письмах, которые ты мне писала. Представь, я тоже всю жизнь занималась тем же самым, только называла в своих посланиях тебя почему-то Камиллой… Представляешь?! Немного не угадала, а тебя провидение не обмануло. Я складывала их в сундучок, он здесь, в багажнике автомобиля. И все письма я начинала так:
«Милая Камилла! Мне так плохо без тебя, так плохо! Боже, помоги прежде всего моей сестре! Может быть, ей сейчас хуже, чем мне…».
Карстен едва успел подхватить неожиданно потерявшую сознание Присциллу.
— Во всем виноват я сам! — сказал подоспевшим врачам Карстен Трольстинген. — Не каждый подарок бывает таким… подарочным. Жизнь есть жизнь!
Салли тоже почувствовала себя дурно, и ее вовремя поддержали руки отца Карстена. Старик еле-еле сумел подхватить молодую даму, как две капли воды похожую на его сноху.
Но врачи на свадебной процессии задержались недолго. Пузырек с нашатырным спиртом и пара успокаивающих таблеток помогли молодым женщинам быстро прийти в себя.
Минул трудный день, наполненный самыми невероятными событиями. Впрочем, полдня ушло только на одну дорогу от Бергена до пустынных берегов Хиркефьорда.
Карстен постепенно рассказал то, что узнал о жизни Элеоноры Вудхаус. Все было так просто, так обыкновенно. Она родила двойню, девчонки росли здоровыми и веселыми. Семья была дружная. Все шло хорошо до тех пор, пока главе семейства Джорджу Вудхаусу не пришлось менять место работы.
И вот, взяв багаж, он отправился в Манчестер на новое место службы, поскольку был назначен туда на должность окружного судьи. \ Вместе с ним поехали его отец, мать Элеоноры и одна из малышек, Салли. Близнецам как раз исполнилось два года. В Манчестере их ждал прекрасный дом.
Должна была ехать и Элеонора с крошкой Присциллой, с которой пришлось перед дорогой заехать к врачу, поскольку у ребенка начиналась ангина. К тому же Элеонора нечаянно ударила в такси свои часы, они остановились. Взглянув на циферблат, она решила, что успеет еще по пути заскочить попрощаться со своей подругой. И так — одно за другое, они опоздали на поезд, и семья уехала без них, оставив на вокзале в билетной кассе билет и записку.
Очередной поезд на Манчестер отходил через полтора часа, а через пятнадцать минут стало известно о крушении. Погибли практически все, выжить среди обломков горящего железа было почти невозможно. Среди счастливчиков оказалась и Салли, но ее нашли через сутки. Как потом оказалось, ожоги были незначительные, но ребенок находился в состоянии шока и весь был покрыт слоем грязи и копоти.
Элеонора, примчавшись на место катастрофы, пробыла там недолго. Затем схватила единственную, как она тогда подумала, оставшуюся у нее дочь и — исчезла…
Она решила не участвовать в опознавании трупов, самым радикальным образом отказалась думать о том, что погибли ее близкие.
Так Присцилла с матерью попала сначала в Южную Африку, затем в Австралию. А потом за полтора года Элеонора вместе с дочерью посетила и другие страны. Причем везде умудрялась проектировать дома, наполненные своей и чужой памятью.
Она порвала связи с родиной, твердо понимая, что, появись она там или сообщи хоть какие-то свои координаты, в ее руки тут же попадут материальные свидетельства трагедии: документы о смерти родных, оплавленное колечко, урны с прахом.
Для Элеоноры все севшие в этот поезд укатили в вечность…
— Уверен, твоя мать не сошла с ума, она была глубоко несчастным человеком. И, благодаря своим диковинным проектам неверо9ятно удобных, уютных и прекрасных домов, соединяла любящие сердца. Она была архитектор от Бога. Кто много страдал, тому много и далось, — чуть севшим от волнения голосом произнес Карстен. — Не приведи никому пережить то, что переживала два долгих года Элеонора Вудхаус. Она ведь еще заботилась и о тебе.
— Я никогда не увижу собственного отца, даже не узнаю, как он выглядит, — с последней надеждой спросила Присцилла со слезами во взгляде.
— Никогда, сгорели все документы, все, что возможно.
— Но ведь были же у него друзья, были архивы, были любительские фото?
— Присцилла, я искал везде, где только можно. Будем надеяться на чудо…
Салли Вудхаус стояла в спальне Присциллы и разглядывала старинный деревянный стол. Щелкнула пружина, выдвинулся потайной ящик. Женщина робко вытащила несколько десятков аккуратных конвертов, и по ее щекам ручьями потекли слезы.
Присцилла и Карстен на цыпочках вышли из комнаты…
Муж и жена стояли на берегу фьорда, на черную воду падал и сразу же таял снег. За спинами ворчали лайки, недовольные поведением нахальных чаек, на крыше лодочного сарая умывалась кошка, намывая хорошую погоду.
Покачивался на воде старый деревянный бот, содержащийся в полном порядке, подкрашенный в те цвета, которые испокон веку были популярны у рыбаков западного побережья Норвегии — красный фальшборт, желтая рубка, белые борта. Бот походил на полярную птицу, которая решила принарядиться. А еще он походил на игрушку, которую может себе позволить очень богатый человек, ведь этой посудине вот-вот должно было исполниться сто лет! Ухода он требовал неимоверного. Тем не менее паровая машина была на ходу, дерево набора и обшивки было в отличном состоянии.
Карстен легко прыгнул на палубу, протянул руку и помог взойти на борт Присцилле. Не говоря друг друга ни слова, молодожены миновали рубку и спустились в каюту бота. Широко расставив ноги, чтобы не свалиться от бортовой качки, мужчина и женщина слились в долгом объятии. Потом Присцилла подняла голову и тихо шепнула:
— Карсти, я знаю, ты очень любишь меня. И любил всегда! Только скажи мне, почему мы с тобой не целуемся? Нет кофе и пирожных?
— Почему нет? — усмехнулся Карстен. — Смотри!
Присцилла улыбнулась. На рундуке, покрытом грубой льняной скатертью, стояла тарелка с бисквитными пирожными. А ноздри стали улавливать аромат кофе. Присцилла заглянула на крохотный камбуз бота и увидела закипающий на газовой плитке кофейник!
Поцелуй был долгим-долгим, кофе успел убежать. Пока Карстен возился с чашками и искал сахар и молоко, Присцилла успела расхотеть пить кофе.
Она, улыбаясь своим мыслям, сбросила с себя всю одежду и встретила возлюбленного нагая, как зеленоглазая наяда из глубин Хиркефьорда. Карстену ничего не осталось сделать, как отставить в сторону кофейник.
Широкий рундук, покрытый шерстяными одеялами, отыскавшимися в его же собственных недрах, оказался, по мнению молодоженов, лучшей постелью в мире. Ленивая мелкая волна или вечные ритмы любви раскачивали деревянный бот. Присцилла думала об одном, — как смел, как хорош, как нежен ее избранник. А Карстен в порыве страсти исступленно шептал имя своей чудесной жены. — Люби меня! — жадно вдыхала его дыхание Присцилла, а на выдохе только и успевала произнести дорогое имя: — Карсти!
Лаяли на берегу собаки, обнаружившие на дереве белку, раздавался басовитый гудок невидимого за стеной падающего снега морского буксира, идущего к горизонту. С далекого маяка доносился звук ревуна. Но в каюте мужчина и женщина слышали только стук своих сердец, бьющихся в одном ритме.
Здесь, надо признаться, стоял совершенно собачий холод. Маленькая газовая плитка на камбузе была выключена, дверь в рубку почему-то оказалась открытой настежь. И на подволоке, выкрашенном белой эмалевой краской, сверкали миллионы и миллионы кристалликов льда.
Раскачивающийся на крюке фонарь бросал феерически изумительные блики, подобные северному сиянию, каким оно бывает на широте, скажем, островов Вестеролен. Но этой зимней морской красоты не замечали восторженные влюбленные, они видели и чувствовали только друг друга. Прекрасные сплетенные тела своим жаром могли бы обогреть не один остров в Ледовитом океане.
Действительно, кристаллики льда на подволоке не выдержали, начали таять, посылая сверкающие капли вниз. Первым почувствовал это Карстен, — ледяная капля упала ему на разгоряченную спину. А потом и Присцилла, когда пряди ее распущенных волос незаметно намокли и холодными змейками заструились по груди и плечам.
По дорожке парка спешила к берегу фьорда Салли. Молодожены устремились ей навстречу. Приблизившись, она обняла Присциллу.
— Милая сестренка, я прочла все письма. Спасибо тебе, а еще я положила в ящик те письма, что писала всю жизнь Камилле. Ты очень хорошая, я тебя люблю!
Карстен подошел к сестрам и обнял их за плечи.
— Карсти, а кому принадлежали лица на той фотографии, что ты нашел в моем столе? — спросила Присцилла. — С кого ты начал поиски моей сестренки?
— На фотографии Элеонора стоит среди своих друзей из Южной Африки, ты их просто не помнишь. Сколько тебе могло тогда быть, — два года с небольшим? Она подружилась с ними и сделала для них проект загородного дома. В этот дом сразу же стали съезжаться люди, занимающиеся поиском родственников, такая в нем была атмосфера. Пусть в этом есть что-то мистическое, но, поверьте, побродив по комнатам, переночевав пару раз в том доме, человек до мельчайших подробностей вспоминал свое детство, всех людей, которых когда-либо встречал, все собственные забытые ощущения.
— Легко могу в это поверить, — проговорила Салли. — В вашем доме меня просто одолели воспоминания!
— Но мистика мистикой, — продолжил Карстен, главное же, в то время среди гостей замечательного, изображенного на фотографии африканского дома оказался Карл Ланстад, известный адвокат, на счету которого множество выигранных сложнейших судебных процессов. В мире современного бизнеса это одна из ведущих фигур, я сам недавно был вынужден просить его совета по поводу предложенной мне рискованной сделки. Знал бы я тогда, что этот человек был знаком с отцом и матерью Присциллы. На фотографии он совсем еще молодой, с пышной шевелюрой… Но даже спустя столько лет не узнать его было невозможно. Вот и потянулась ниточка!
— Это отлично! — улыбнулась Салли и, повернувшись к Присцилле, попросила:
— Ты читай мои письма внимательно, в одном из них я нарисовала портрет нашего отца. Конечно, воображаемый портрет, но люди, знакомые с папой, его узнали! Представляешь, нарисовала когда-то и забыла, куда положила рисунок. Он наверняка отыщется среди писем! А я ведь хороший художник, мои портреты пользуются известностью!
— Обязательно найду его! — воскликнула Присцилла и взглянула с благодарностью на Карстена. — Карсти, спасибо тебе за все! Ты тоже соединил любящие сердца, вот за это я тебя особенно ценю!
— Только лишь за это?
— Поверь мне, за это больше всего!
Прошло еще несколько дней, наполненных самыми обычными заботами и делами. И вот, обедая в огромной столовой с друзьями Карстена, приехавшими навестить молодоженов в доме на Хиркенхольме, он вкратце рассказал им историю поисков сестрички Салли. И завершил свой рассказ словами:
— Узнав о письмах, которые Присцилла писала выдуманной сестре, я понял, что найду ее обязательно, поскольку она существует. Моя любовь сотворила чудо! И, обратите внимание, — даже имена сошлись! Бесконечные обращения к десяткам свидетелей, случайным знакомым дали свой результат. А жена теперь по-прежнему будет писать сестричке письма и не прятать их в стол, а отправлять по почте! Присцилла, я тебя люблю сейчас, и любил уже тогда, когда только услышал твой рассказ! Не жалость, а любовь поселилась навек в моем сердце. Господа, я пью за здоровье очаровательных сестер, Присциллы и Салли! А завтра мы с женой отправляемся в свадебное путешествие, зимние шторма нас не пугают!
— Куда это вы отправляетесь? — проворчала Гертруда. — На «Присцилле» обновляют рангоут, там работы до весны хватит!
— А кто сказал, что мы собираемся выходить в море? На яхте хорошо и в гавани. Кстати, к обеду и ужину будем регулярно возвращаться в дом. Замечательное получится путешествие!
— Зная, что весь мир теперь доступен мне, и я могу выбрать самое изумительное по красоте, климату и развлечениям место в любом уголке земли, я… Я предпочла бы провести медовый месяц в лодочном сарае, на старом паровом боте, — сказала с улыбкой Присцилла и поежилась: ~ Но только в машинном отделении, при разведенном в топке огне!