Когда в кабинет неслышно вошла Ингрид Люксхольм, ее глазам открылась трогательна сцена: Харальд обнимал Присциллу за плечи и нежно гладил ее по голове.

— Видишь, жена, мы были правы. У Присциллы есть самое главное, у нее в груди доброе сердце! Почтенные дамы, прекратите плакать, у нас все-таки праздник!

Харальд распорядился принести в кабинет вина и кофе, Присцилла бросилась было помогать горничным.

— Постой, дочь, — придержал ее Люксхольм за рукав платья. — Ты — хозяйка этого дома, поможешь слугам в другой раз. Садись и расскажи нам с мамой что-нибудь интересное.

Харальд подмигнул Присцилле, с трудом изобразил улыбку. Было видно, как его мучает сердце.

— Расскажи о мелях в Люсефьорде, пожалуйста!

Девушка тоже улыбнулась сквозь слезы.

— Нет там никаких мелей! Это же не Хиркефьорд с подводными скалами.

— А что видно с острова Мункхольмен в хорошую погоду?

— Башню кафедрального собора в Тронхейме. Заложен в тысяча сто сороковом году, завершен в конце четырнадцатого века. Неоднократно горел… Я видела, кстати, на шпиле башни строительные леса… Когда шла в бейдевинд от Мункхольмена через пролив. После каждого пожара башня становится выше на двадцать футов!

— Умница, Присцилла. И наша семья неоднократно горела, но, как видишь, силы у нас еще есть! Выпьем вина, уважаемые дамы. Хоть жених пока и отсутствует, у нас сегодня сговор! А вот когда господин Трольстинген придет в наш дом…

— А когда Карстен… появится?

— Завтра в полдень. Меня на острове уже не будет. Не беспокойся, я сначала не хотел тебе говорить… Но на самом деле с ним уже подробно переговорил, ввел в курс моих дел с нефтью, ну, и о тебе тоже. И с легким сердцем отправлюсь в свое собственное путешествие, в Чикаго, к хирургу-кардиологу Чеп-ену.

Харальд улыбнулся своей жене и спросил:

— Дорогая, составишь мне компанию в путешествии? Даю слово, что в воздухе не буду напиваться, драться, буянить, играть в покер с домашним врачом.

— Конечно, мой дорогой! — глаза Ингрид были полны сострадания и участия. — У детей все будет в порядке, они нас не подведут…

— Пусть только попробуют подвести, я их в порошок сотру! — нахмурил свои кустистые брови Харальд. — Карстена разорю до последней кроны, а тебя, дочь, заставлю выучить все лоции Северного моря! И потребую-таки навести порядок в лодочном сарае! Гертруда мне в сотый раз на тебя жалуется. С лошадьми справляется конюх, это его работа, а прислугу смотреть за лодками я не нанимал! Любишь кататься, люби и саночки возить!

— Я видела, как Карстен Трольстинген бегал голым наперегонки с нашими лайками по парку, — неожиданно для себя громко сказала Присцилла. — Он смешной, мне это нравится.

— Ты умница, — еще раз повторил свою привычную похвалу Харальд. — Надеюсь, ваши дети унаследуют твою красоту и ум этого идиота.

Ингрид вытерла со щеки мужа слезу. Горничная раздернула шторы и открыла настежь окна, впустив ледяной воздух. Открылся потрясающий вид на Хиркефьорд, на горы и скалы. В кабинете запахло морем.

В свете солнечного дня Харальд за столом и Харальд на портрете были ужасно похожи друг на друга — два бодрых, налитых энергией человека. Две пары пронзительных синих глаз смотрели на Присциллу и на Ингрид.

Боже, как помочь этому человеку, рядом с которым уже полгода ходит смерть? — думала Присцилла. Когда Харальд, тяжело ступая, покинул кабинет, женщины бросились друг к другу, обнялись и заплакали. Жизнь менялась кардинальным образом, никто не знал, что готовит грядущий день. Было понятно одно — к прошлому, хорошее оно или плохое, возврата нет.

«Милая Салли! Пишу тебе, и мысли путаются в голове. У меня беда, мне кажется, такого я еще в жизни не испытывала с того дня, как умерла наша милая мамочка.

Я одна в целом доме, никто не поможет мне. Выслушай меня, милая сестричка, может быть, это принесет мне облегчение. Во-первых, мне страшно, во-вторых, я подумываю о побеге. Потом тебе все объясню.

Сначала я пересеку на своем швертботе Хиркефьорд и пойду прямо в Ставангер. При свежем ветре это не займет много времени. Мне страшно на острове, страшно слушать Харальда, он говорит такое! Он говорит, что скоро умрет!

Не знаю, любила ли я когда-нибудь своего приемного отца, но что всегда его боялась, так это точно. Салли, не могу тебе всего рассказать, меня мучает стыд. Харальд мне предложил…».

На этих словах Присцилла задумалась и перестала писать письмо. За окнами спальни шумел в верхушках сосен ветер с моря, тикали часы, потрескивали сами собой стены дома. Казалось, на шкафу сидит желтоглазый тролль и щелкает пальцами в такт странной мелодии, звучащей в сознании Присциллы.

А что, собственно, предложил ей Харальд? Всего лишь выйти замуж. И даже назвал имя жениха. О чем раньше мечтала Присцилла, разве не о замужестве, разве не о свободе? Как хотелось выбраться за пределы острова Хирке, как хотелось посмотреть мир.

Новый мир, в котором у нее будет своя семья, будут дети. Карстен! Смешной молодой человек, которого она и видала всего каких-то несколько минут. Зато, в каком виде! Имя у него славное, и вполне доброе лицо. Ну и что, что он герой скандальных хроник!..

Газетам верить нельзя, говорил Харальд.

Присцилла отложила письмо и вытянулась на своей кровати, натянув до подбородка пуховое одеяло.

Какой странный день, что только не случается в жизни. Девушка уснула моментально, словно провалилась в сон, как в глубокий снег.

Ей снились собаки, гнавшиеся по пятам за Карстеном, а сам Карстен так и не приснился. Зато приснился желтоглазый тролль, сидящий на карнизе шкафа.

Тролль наизусть цитировал целые страницы из старых лоций, а под утро стал петь старые морские песни. С музыкальным слухом у этого сказочного существа явно были проблемы. Никогда Присцилла не думала, что ей будут сниться кошмары.

Пробуждение было обычным. День прошел в хлопотах. Присцилла не сразу вспомнила после тяжелой ночи, что она уже полновластная хозяйка в доме.

За завтраком золотой колокольчик, символ власти на Хиркенхольме, лежавший обыкновенно рядом с Харальдом, сегодня красовался подле чашки с кофе перед ней самой.

Слуги обращались в первую очередь к ней, затем к Гертруде.

Адвокаты Харальда провели с Присциллой беседу, которая закончилась тем, что они стали адвокатами Присциллы. Были подписаны все бумаги, сделаны соответствующие распоряжения и заявления.

Империя Харальда, царство нефтяных вышек и королевство супертанкеров, стала принадлежать приемной дочери миллиардера, Присцилле Люксхольм, урожденной Вудхаус.

В гавани острова показался катер с журналистами, и никто больше не обстреливал его из ракетниц, не поливал из пожарных пушек водой. Но девушка ничего не слышала, никого не видела, нервы ее были напряжены до предела.

Как могла, она утешала Ингрид и улыбалась сквозь слезы Харальду. Да, ей предстояло встретиться немедленно с женихом, с Карстеном Трольстингеном, чего бы это ни стоило. Она станет его женой…

В три часа ночи, к ночному рейсу на Нью-Йорк, сначала в Ставангер катером, а потом на автомобиле в Сулу, в аэропорт, отправились Харальд и Ингрид. А с ними домашний врач, господин Юнгвальд.

Каким-то краешком сознания Присцилла понимала, что видит своего названного отца последний раз в жизни. Харальд был плох, тем не менее он самостоятельно поднялся по трапу на борт катера, сам встал к штурвалу. В зубах у него торчала нераскуренная сигара.

Свет луны и звезд отражался в воде, было холодно и печально. На пирс вышли матросы и механики, у их ног жались молчаливые в эту ночь собаки.

Вечность коснулась своим крылом острова Хиркенхольм, не слышно было даже шума ветра в кронах деревьев, в ветвях лиственниц, в растяжках антенн. Не видно в темноте скал на противоположном берегу фьорда.

Харальд весело махнул рукой и корявым большим пальцем правой руки нажал на кнопку «Пуск».

Взревели газовые турбины, заставив даже причал задрожать мелкой дрожью, и мощное судно исчезло в темноте, некоторое время были видны лишь ходовые огни, удалявшиеся в сторону моря.

Вот и все. Долгого прощания не было, был короткий поцелуй в лоб и благословение. Присцилла запомнила каждое мгновение расставания.

Гертруда молча обняла брата и встала, как статуя, на краю причала. Даже Ингрид не плакала, ей были нужны силы на утро и на день, на долгий перелет над океаном. Она любила своего несчастного мужа и тоже понимала, что дни его сочтены. С трудом ей удалось улыбнуться команде катера, но в глазах у нее стояли слезы.

Никакие деньги не сделают чуда, признался сам Харальд, если человек отжил свой срок. Зато я проковырял столько дырок на шельфе, вся нефть в Северном море моя. Мне не страшно умирать, если мои нефтяные вышки окажутся полезными вам, почтенные дамы. А если вы сбережете мой дом и все барахло, я буду просто счастлив! Пусть только в доме звучат детские голоса. Дело за тобой, Присцилла!