Маша и Саша

О своих друзьях-товарищах я уже рассказывал ранее в предыдущей книге. Наверное, суховато, но что поделаешь, о таких отношениях, пусть даже самых тёплых, мужики говорят сдержанно. Товарищ в моём понимании — это тот, с кем ты работаешь или учишься. Ещё может быть товарищ по партии, по дачному или гаражному кооперативу. Ты можешь с ним общаться, выпивать пиво или водку. Но товарищ всегда у тебя на некотором расстоянии. Друг — это другое, он почти как родственник. Вот о друзьях и подругах моей жены Лены, которые стали и моими тоже, хочется рассказать немного эмоциональнее. Друзья семьи — это как? Да, наверное, это те люди, которые ближе других. Они как родные. С ними ты делишь радости и горе. С ними встречаешь дни рождения близких тебе людей и разные праздники, а также разделяешь и траурные события. Настоящие друзья никогда не предадут. Они не ищут выгоды от общения. Друг — это надолго, и может быть, на всю жизнь. Вот так я представляю себе понятие друзья и товарищи. Так, наверное, и должно быть по жизни.

А начну я свой рассказ, пожалуй, с Шифрука Александра Михайловича и Марии Александровны. Лена с Машей познакомились в Усть-Илимске летом 1982 года. Примечательно, что из-за их внешнего сходства случались мелкие курьёзные истории. Их часто путали, многие полагали, что они родные сёстры. Но это было далеко не так. Я имею в виду происхождение и появление на белый свет. Лена родилась в Иркутске. О её родителях, ставших моими родными и любимыми людьми, и их семье я написал целую главу книге «Иркутская сага». А вот о происхождении Маши и Саши и их отношениях хочется рассказать подробнее.

Маша и Саша

 

Немецкие корни Марии

По мотивам реальных исторических событий

В 1762 на российский престол взошла Екатерина Вторая Великая, урождённая София Августа Фредерика Ангальт-Цербстская. Годы её жизни: рождение 21 апреля (2 мая) 1729 Штеттин, Пруссия — и смерть 6 (17) ноября 1796 года, в Зимнем дворце, Петербург. На немецком языке её имя звучит так: Sophie Auguste Friederike von Anhalt-Zerbst-Dornburg. В православии её именовали Екатериной Алексеевной. С укреплением её власти и авторитета началось переселение граждан из Европы в Россию. На восток двинулись немецкие учёные, деятели культуры, ремесленники и разный другой народ. На неизведанные российские земли в поисках счастья поехали и представители двух немецких семей — Нусс и Шрайнер. Ореховы и Плотниковы, если их фамилии переиначить на русский манер. В те славные времена Россия значительно расширила свои границы: на западе был произведён раздел Речи Посполитой после падения польско-литовского союза, на юге присоединение Новороссии. Все эти и другие земли надо было осваивать. Там были нужны новые в том числе и западные специалисты, с новыми подходами к сельскохозяйственному и промышленному производству.

Ранее в 1762 и 1763 годах императрица Екатерина Вторая своими манифестами пригласила в Россию жителей из немецких государств — Гессена, Бадена, Саксонии, Гольдштейна, Майнца, владений Габсбургов, Швейцарии, Нидерландов, Франции, Швеции и некоторых других стран Европы.

В дальнейшем, спустя почти сто пятьдесят лет, большевики хотели использовать обрусевших немцев для экспорта революции в Германию. На территории современных Саратовской и Волгоградской областей тогда 19 октября 1918 года декретом СНК РСФСР была образована немецкая автономная область, а 19 декабря 1923 года её преобразовали в АССР, площадь её составляла 28200 квадратных километров, а население 576 тысяч человек. А ранее, в далёкие времена с 1764 по 1768 год в Поволжье уже начали формироваться немецкие поселения. Тогда было образовано 106 колоний с населением 25600 человек. А к началу XX века было уже 190 колоний с населением 407,5 тысяч человек. К 1 января 1941 года АССР немцев включала город Энгельс и 22 кантона: Бальцерский, Гмелинский, Гнаденфлюрский, Добринский, Зельманский, Золотовский, Иловатский, Каменский, Красноярский, Краснокутский, Куккусский, Лизандергейский, Мариентальский, Марксштадтский, Палласовский, Старо-Полтавский, Терновский, Унтервальденский, Фёдоровский, Франкский, Экгеймский и Эрлленбахский. Действовало своё правительство в рамках, предоставленных ему центром — Москвой — довольно-таки обширных полномочий.

Начало Великой Отечественной войны и быстрое продвижение на восток войск вермахта послужили основанием для издания Указа Президиума Верховного Совета СССР от 28 августа 1941 года, по которому немцы были выселены в Казахскую ССР, Алтай, и Сибирь. АССР немцев прекратило существование.

Указ Президиума Верховного Совета СССР «О переселении немцев, проживающих в районах Поволжья»

28 августа 1941 г.

По достоверным данным, полученным военными властями, среди немецкого населения, проживающего в районах Поволжья, имеются тысячи и десятки тысяч диверсантов и шпионов, которые по сигналу, данному из Германии, должны произвести взрывы в районах, населенных немцами Поволжья…

Во избежание таких нежелательных явлений и для предупреждения серьезных кровопролитий Президиум Верховного Совета СССР признал необходимым переселить все немецкое население, проживающее в районах Поволжья, в другие районы, с тем чтобы переселяемые были наделены землей и чтобы им была оказана государственная помощь по устройству в новых районах…

Председатель Президиума Верховного Совета СССР М. Калинин

Секретарь Президиума Верховного Совета СССР А. Горкин

Как жилось немецким предкам Маши Нусс и Шрайнер, доподлинно не известно. Здесь требуется поисково-исследовательская работа с архивными документами. (Мне же удалось только по одной метрике деда от 1892 года найти свои вятские корни до родоначальника Ивана Решетникова в 1600-ых годах.) Здесь тоже есть огромный фронт работы.

Но вот поколению родичей Маши в девятнадцатом веке пришлось столкнуться с фронтом не из шуточных — с трудовым фронтом. А дело было так:

Будущая мама Марии — кареглазая стройная девушка Амалия Генриховна Шрайнер — повстречала молодого сероглазого парня, мастера на все руки, механизатора от бога — Александра Егоровича Нусс (6.12.1912 — 27.02.1970), и у них образовалась дружная семья, которой предстояло пройти через неимоверные испытания, голод, лишения, принудительное переселение из насиженных мест и много чего ещё. Но были и радости, и счастливые эпизоды в их непростой жизни. В первую очередь это настоящая мужская дружба, взаимопомощь и взаимная поддержка, которые возникли в трудармейские годы. Здесь даже слово бескорыстная не вписывается, она, дружба, была бесстрашной и верной и, конечно же, не предполагала никакой выгоды. Это явление, которым можно гордиться. А было четыре верных друга: Александр Нусс (фамилия в переводе означает орех), Иван Фризоргер (освободитель с копьём), Иван Май (божий дар или представитель города Майен из земли Рейнланд-Пфальц), Александр Ессе (кузнец или трубочист). Они горячо любили свою родину — Россию. Они здесь родились, здесь могилы их предков. Здесь позднее родятся и вырастут их дети.

Здесь в лихолетье Великой Отечественной войны они окажутся без вины виноватыми. Только за то, что они по своему происхождению были немцами, их отправят на трудовой фронт. Что это такое, я опишу по рассказам историков и очевидцев немного позже. А причиной такого поворота судьбы станет нападение в 1941 году немцев, вернее, фашистской Германии на их родину — Советский Союз. Так германские немцы-фашисты сломают жизнь своим соплеменникам, несколькими поколениями живущим по приглашению императрицы Екатерины Великой на землях Российской империи и потом в СССР.

До Великой Отечественной войны семье Маши пришлось тоже пережить суровые испытания. Машина бабушка, которую, как и её маму, звали Амалия, Амалия Христиановна Шрайнер, потеряла мужа Генриха. Его расстреляли 3 января 1938 года как врага народа. Позже он был реабилитирован. Но каково жить семье врага народа, испытать сполна пришлось всем домочадцам.

Маленькая Амалия — будущая мама Маши — была любознательной и очень энергичной девочкой. Она стремилась к знаниям, эту талантливую девчонку отмечали все. Взрослые восхищались её способностям, а сверстники уважали за необычное стремление к учению и наукам. Но учиться ей не довелось, не было такой возможности. Надо было работать. Она с огромным страхом уходила в ночное. Она молила бога, чтобы остаться дома и не ехать на пастбище.

— Маша, а какого бога молила маленькая Амалия? — перебиваю её рассказ я.

— Я не знаю какого, — задумчиво произносит Маша, — тогда культивировался атеизм, и в бога верить было опасно, по крайней мере, показывать такое.

— Всё-таки большинство немцев были протестантами, — предполагаю я и прошу Машу продолжить свой рассказ, свои воспоминания.

— А там у распаханных полян с сочными травами из лесополос доносился протяжный вой голодных, лютых и кровожадных волков, — продолжает Маша. — Девчонка стучала зубами от страха и ревела от жути. Но ничего не поделаешь, плачь, не плачь — надо работать. Надо помогать выжить и прокормиться своей семье в голодающем Поволжье. Она старшая из шести сестрёнок. И она шла в неравный бой со своими переживаниями, со своим страхом. И она побеждала! Бывало, волки нападали на колхозное стадо, но Амалия поднимала шум и гам, стуча кастрюлями, разбрасывала горящие угли кострища. Звери убегали. Коровы и овцы, и сама молодая пастушка, к их счастью, оставались живы и невредимы.

Потом, уже в замужестве, их семья тоже занималась нелёгким сельским трудом. Было тяжело, но труженики семьи Нусс, не боящиеся работы, пользовались заслуженным уважением у односельчан и руководства колхоза. Александр Нусс был просто незаменимым работником. Лучше него машины и механизмы не знал никто. Его жена Амалия уже по привычке работала на ферме. Однажды зимой, возвращаясь с работы, она шла домой с молочно-товарной фермы, что в четырёх километрах от деревни. Преодолевая порывы ветра в жуткую метель, она ориентировалась исключительно по своей интуиции.

— Не потерять бы дороги, — думала молодая, уставшая от работы женщина. — Ведь если провалишься в придорожный сугроб, тебя уже никто не спасёт. В лучшем случае на следующий день найдут закоченевшее тело. Если, конечно, волки не сожрут, — шла и горько размышляла уставшая и замерзающая Амалия.

Дома доченьки — Берта (она родилась в 1938 году) и Ирма (1940 года рождения) — уже заждались мамочку. Они ждут её и молочко, которое мама иногда приносила с работы. Амалия шла и невольно отгоняла от себя страшные мысли, слёзы застилали ей глаза, а конца дороги не было видно.

— Неужели я сегодня не дойду, неужели это мой последний вечер?.. А как хочется жить… Как я люблю свою семью, — не давали покоя жуткие мысли.

Вдруг её нога ударилась об какой-то твёрдый предмет. Амалия остановилась и сквозь жуткую мелодию завывающего ветра раскопала в снегу кожаный портфель. Открыв его, в слабых лучах лунного света, пробивающихся изредка сквозь снежную пелену, она увидела деньги. Портфель весь был забит денежными купюрами. Девушке сразу стало понятно, что это председатель колхоза, скорее всего, проезжал на лошадиной упряжке — санях из райцентра — и случайно обронил этот бесценный груз. Там была зарплата за всё время страды колхозников и денежки на закупку самого необходимого для нужд сельскохозяйственного предприятия. Шёл сороковой год двадцатого столетия, и за подобную утрату председателю грозил скорый суд и расстрел. Это Амалия понимала точно и ясно. Это была реальностью того тяжёлого предвоенного времени, тех суровых нравов и законов. За любую, даже мелкую провинность можно было получить суровое наказание или поплатиться свободой, а может быть и жизнью.

— Теперь я точно должна дойти, во что бы то ни стало дойти. Теперь от меня зависит жизнь не только моих деток, — думала молодая труженица колхоза. — Я должна спасти себя и жизни других людей, — стучали мысли в висках.

Когда энергии жизни, казалось, уже стали покидать её тело, Амалия увидела на горизонте мерцающие тусклые огоньки деревенского освещения. Это придало ей сил. И вот она уже у избы председателя колхоза. Двери тогда никто не запирал. Амалия толкнула скрипучий заслон, отделяющий её от лютой зимней непогоды и неминуемой смерти на морозе. В домашнем тепле старенького деревянного дома её сразу стали покидать последние силы.

Тепло было только от печки, а атмосфера внутри дома, казалось, была ледяной и ужасной. Ещё страшней, чем на улице. Уже почти теряя сознание, Амалия услышала рыдание детей и зычный вой и причитания Прасковьи — уже не молодой председательской жены, растрёпанной и всклокоченной в экстазе безумия и тоскливой безнадёги.

— Ой, что же теперь будет… На кого ты нас оставляешь, Иван? Как же я одна буду поднимать наших семерых деток. А-а-а. У-у-у-ю, — она завывала как волк, как снежная метель, как буря, предвещавшая ужас, горе и смерть.

— Боже мой, боже мой, как же так? — лепетал председатель колхоза Иван, поседевший в одночасье и тоже обезумевший от приближающейся напасти.

Мужчина, сидя за столом, находился в состоянии ступора. Он не мог понять, куда подевался портфель с деньгами. Украсть его никто не мог. Иван ехал один по полуночной дороге, нигде не останавливался.

— Как же так, как же так?

Когда он увидел падающую в обморок от бессилия Амалию и портфель в её руках, он как ураган соскочил со своего места, подлетел к «ангельской пришелице» и, приподняв Амалию, начал целовать её заиндевевшие щеки. Затем он судорожно потащил молодую женщину за кухонный стол. Прасковья достала самогонки, разогрела чай. Они приводили в чувства Амалию. Они радовались и ликовали. Они были спасены. Их дети, почувствовав перемену в домашней атмосфере, поумерили свой вой. Они стали прислушиваться к разговорам взрослых за столом и пытливо присматриваться к происходящему в их избе. Было интересно, страшно и непонятно, что же происходит?

А когда Амалия пришла в себя, Иван подвёл к ней всех своих детей, которые были мал мала меньше, и торжественно с дрожью в голосе сказал:

— Детки, эта женщина — наша спасительница. Она избавила нас от неминуемой смерти. Целуйте ей руки, дети мои, и помните, что есть на земле добрые люди! Есть бог на небе! Есть ангелы-хранители, которые помогли Амалии дойти до нашего дома, преодолев лютое ненастье, мороз и пургу!

— Да что вы такое говорите. Не надо меня целовать. Ещё что придумали, — встрепенулась не знавшая таких почестей простая колхозница Амалия.

— Нет, Анна Андреевна, — так на русский манер иногда называли Амалию, — я говорю от всей души. Вот посмотри — это Андрейка, ему полтора годика; это Иванушка — ему скоро три года будет: это Аня, Клава и Кира — им четыре годика, они у нас тройняшки: это Федот — он самый старший, ему шесть лет. А самый маленький Фёдор, ему три месяца от роду, вот он на руках своей мамы Прасковьи. Он ещё не может ходить самостоятельно и мало что понимает в происходящем. Но он улыбается, глядя на тебя, и агукает. Глянь, он тянет к тебе свои ручонки. Как будто бы он понимает, что спасён. Спасён тобой.

Амалия взяла мальчика на руки и тоже стала улыбаться ему в ответ.

— А если бог даст и у нас ещё родится девка, назову её Амалия в честь тебя, моя родная, моя дорогая спасительница, — продолжил свой монолог председатель.

Александр и Амалия Нусс до войны

Никто из односельчан так и не узнал об этом происшествии. Амалия умела держать «язык за зубами». Но время неумолимо шло, и вслед за начавшейся Великой Отечественной войной, нагрянул сентябрь 1941 года. В их деревне, именуемой Крафт, (в переводе на русский язык это название означает энергия, сила), что под городом Энгельс, началась спешная эвакуация немецкого населения. Местные власти под угрозой неминуемой кары в случае неисполнения переселенческого Указа от 28 августа и под собственным страхом с щемящей сердечной болью уже 3 сентября стали заполнять «телячьи» (для перевозки скота) вагоны семьями своих односельчан на железнодорожной станции. Переселенцам предстоял дальний путь в Сибирь, в Красноярский край. К этому времени счастливая семья Нусс — Александр, Амалия и их две дочери Берта и Ирма — успели обзавестись добротным домом, заплатив за него последние платежи. Счастье оказалось недолгим. Не успели они насладиться счастливой жизнью в новом доме. Надо бросать всё и уезжать в далёкую Сибирь. Но и председатель колхоза Иван помнил о добре и не стал в первых рядах переселенцев обозначать семью Нусс. Он дал им время для сборов.

Вот приведу выписку из регламентирующего переселение документа.

Источник: Советские немцы в 40-е г. // Иосиф Сталин — Лаврентию Берии: «Их надо депортировать…»: Док., факты, коммент. — М., 1992. — С. 36—83.

Инструкция   по проведению переселения немцев, проживающих в Республике немцев Поволжья Саратовской и Сталинградской областях.

«Проведение операции

Разрешить переселенцам брать с собой бытовое имущество, мелкий хозяйственный инвентарь и деньги (сумма не ограничивается, ценности также). Общий вес всех вещей, одежды и инвентаря не должен превышать 1 тонны на семью, громоздкие вещи брать с собой не разрешается…»

Переселенцы

Когда стало известно, что надо будет уезжать, Александр продал корову, заколол свинью. Мясо и сало засолили во фляги и залили сверху жиром, чтобы не портилось. Добротный, с любовью построенный дом. отдали русской соседке с четырьмя детьми. Но ей пришлось там жить недолго. Вскоре в доме устроили госпиталь. С собой успели взять отцовские инструменты, флягу с мясом и кое-какую одежду. До станции назначения в Сибирь доехали нормально, все были живы. А вот другим переселенцам в более позднее холодное время не повезло. Они замерзали в пути следования и в лютые сибирские морозы. На станциях уже приходилось выгружать в основном окоченевшие тела вынужденных переселенцев. Статистика говорит о том, что около 50% переселенцев умерло во время транспортировки к местам назначения. (Я уже писал в книге «Иркутская сага» о схожих событиях 30-х годов в воспоминаниях ветерана войны Николая Романовича Тихонова об Иркутской станции Иннокентьевка в главе об Усть-Илимске. Там описывались не менее, а даже более ужасные картины, связанные с переселением русских из центральных районов в Сибирь.)

На пересылке

Вот эшелон с семьёй наших героев прибывает на провинциальную сибирскую железнодорожную станцию Красноярского края. На перроне скопилась толпа местных жителей. Почти никаких развлечений у деревенского люда той поры не было. Только иногда передвижка демонстрировала патриотические фильмы о войне. Где немцев изображали в виде монстров или какими-то презрительно смешными придурками. Это была, наверное, пропаганда для выработки чувства ненависти у населения нашей родины к агрессору, фашистским оккупантам.

А тут прибывает первый эшелон с переселенцами — немцами с Поволжья. Какие они, эти немцы, наяву, людям было любопытно и очень интересно.

А в открытые двери вагонов — а кое-где дверей не было вообще — на приближающуюся сибирскую станцию настороженно смотрели пытливые глаза немецких ребятишек. Они ещё не могли осознавать всей сложности жизненной ситуации. Они смотрели на всё с детским интересом и любопытством. Взрослые же были настроены иначе. Женщины уже выплакали все глаза. Мужчины были ко всему готовы. Они молча, мужественно и скорбно думали:

— Ох, если предстоит умереть, то лучше всем сразу, чтобы не мучиться. Детишек только жаль. За что, за какие такие прегрешения им принимать столько мук. Они ведь ни в чём не виноваты. Они ещё даже не успели согрешить перед родиной и отечеством, чьими сыновьями и дочерями они являлись, — перед Советским Союзом. Они воспитывались в любви к нему. Что же будет теперь, что?

Переселенцы

Поезд стал сбрасывать свой ход, заскрежетали тормоза, по сцепкам вагонов пробежали судороги, и состав остановился. Под пронзительными взглядами местных жителей на перрон стали выходить и строиться в шеренги усталые и понурые люди с детьми и своим нехитрым скарбом.

— Ничё себе, у них ни рогов, ни копыт нету.

— Ой, а они такие же, как и мы.

— Вон, смотри, вихрастые рыжие, брюнетистые и блондинистые, голубоглазые и кареглазые пацаны и девчонки, — послышалось из толпы встречающих и просто глазеющих на это событие со стороны железнодорожного вокзала сибиряков.

Уже через несколько минут смешанная команда пацанов непринуждённо гоняла резиновый мяч, играла в лапту. Отовсюду доносился детский смех. Ребятишки играли со своими новыми друзьями, и никакого барьера между ними не существовало и не чувствовалось. Как будто бы встретились друзья из соседней деревни. Отношение разных детей между собой вообще-то, на мой взгляд, является индикатором человеческой зрелости взрослого населения. А эти девчонки и мальчишки, приезжие и местные, играли и резвились между собой, как это делают ребятишки, в основе воспитания которых лежит природная человеческая доброта. Да они и были сыновьями одной родины, говорили на одном языке, одинаково думали, хоть и были разного происхождения от разных народов. Немецкие мамы, глядя на резвящихся детей, плакали. А немецкие отцы отводили взгляд, чтобы не было видно их влажных глаз. Простые люди могут всегда существовать в мире и согласии.

Правда, периодически случалось потом такое: приходила похоронка с фронта. Чей-то батька погиб. Бабы плакали, голосили, а у мальчишек местных и приезжих наступало какое-то временное отчуждение. Они долго не могли разговаривать между собой — эти русские и немецкие пацаны. Как никак немцы-фашисты убили отца русского мальчишки. Здесь, бывало, проскакивали и ругательства, обзывательства и жестокие оскорбления в адрес приезжих. А они молчали, эти немецкие подростки. Они чувствовали себя без вины виноватыми за тех взрослых, которые развязали кровавую войну, которые пришли на чужую землю, чтобы убивать. Как это горько ощущать! Ведь, эти мальчишки не виноваты, они-то не были фашистами. Сколько же им пришлось пережить и выстрадать, одному богу известно.

— А когда же в мирное время возникает национальная рознь, неприязнь? — начал задумываться я, написав эти строки. — Где эта невидимая грань, разделительная полоса?

И сам для себя нашёл такой достаточно простой ответ.

Наверное, когда возникают группы, кланы людей, государственные или групповые идеологии превосходства одних перед другими.

Вспоминаю, как мы мирно и дружелюбно общались в Усть-Илимске с семьями армян и азербайджанцев. У них там на родине шла междоусобная война. А здесь было полное взаимопонимание. Они уехали в Сибирь, чтобы спасти своих сыновей от смерти. Нет, они не трусы. Они мирные, миролюбивые и разумные люди. Получается, что простому народу войны и распри не нужны. Простым людям нужно жить, работать и рожать детей. А некоторым политикам и вершителям судеб не сидится на месте. Они ёрзают, и, когда у них «вся жопа в занозах», у всех начинается «козлячий» гон. Жертвуя жизнями не своих, а чужих детей, эти политики стремятся усадить свою вельможную задницу на мягкий и желательно позолоченный трон. Власть над людьми и купание в богатстве — вот главная цель этих гадов. На них работает вся мощь продажной пропаганды, им удается оболванивать людей, заражая человеконенавистническими идеями и идеологиями. Так складывалась, по моему мнению, история жизни на земле.

«Всех козлов в козлячье стойло!» — вот самый подходящий слоган для таких выродков, для таких уродов. И чем быстрее их туда определить, тем лучше.

Есть и другие моменты, когда стая представителей другой нации становятся противной. Когда так и хочется подойти, и дать от всей души по роже.

— Дэвушка, слюшай, пойдом са мной. Я тибя лубит буду сильна. Ах, какой дэвушка, — вожделенно со сверкающими глазами произносит гордый обладатель мудей, называющий себя джигитом и пытающийся ухватиться за женскую грудь. Думаю, комментарии здесь не нужны. Такие человеки не могут не вызывать отвращение. Они, по существу, позорят свою нацию, свой народ. И заслуженно получают по собственной бестолковой башке от местных жителей и от своих соплеменников. В каждой нации обязательно, к сожалению, есть такие или подобные им индивиды. В семье не без урода, гласит народная мудрость. Но если уроды будут получать достойный и своевременный отпор, то их число резко сокращается. Равнодушие и трусость — вот благодатная почва для них. На ней эти ублюдки и могут процветать и плодиться. Но есть и другие случаи — это историческая и даже генетическая память народа. Мне доводилось беседовать с моими друзьями, представителями армян, в связи с геноцидом их нации турками в 1909 и 1915 году. Это очень тяжёлая тема. Убитые, повешенные, растерзанные старики, женщины и дети. Изуродованные тела мужчин. Распятые обнаженными на крестах беременные армянские женщины. Сотни тысяч погибших, ни в чём неповинных людей — христиан. И фотографии с улыбающимися османскими рожами на фоне истерзанных трупов. Разве такое можно забыть? А порабощение балканских народов, начиная с четырнадцатого века, османами и зверства, творимые там, разве можно забыть? А «развлечения»? Когда османские вояки на завоёванных территориях, отбирая славянских младенцев у матерей при них тут же, взяв дитя за ножки, разрывали плачущего ребёночка пополам. И тот зверюга был победителем, который это действо делал искуснее. Когда куски растерзанного тела были равнозначными по размеру, а не просто оторванная ножка у бедного ребёнка. Тренировались монстры, чтобы побеждать своих гадюк-партнёров. А ещё одна «забава» — кто успешнее и симметричнее насадит на штык подкинутого вверх славянского младенца на глазах обезумевшей матери. Как вам такое «развлечение»? Лично я к потомкам этих тварей никогда не поеду ни в гости, ни на курорт, никуда. Пусть посулят, что отдых будет бесплатным плюс «всё включено» и мне ещё за это предложат вознаграждение. Да никогда в жизни! Может быть, я неправ, и нынешние турки в этих событиях не виноваты? Может быть. Но принести извинение за творимые зверства всё же необходимо. Это дело чести. А если её, этой чести, нет, это уже другой вопрос. Такой же, возможно, как примут эти извинения пострадавшие народы или нет. Кстати, не мешает напомнить, что освободили болгар и другие славянские народы от османского ига российские солдаты. На Армению в составе СССР уже никто из вне не нападал. Побздёхивали…

Прошу меня простить, я отвлёкся. Унесло меня на эмоциональной волне в исторические дебри, в рассуждения по непростой и очень тяжёлой национальной тематике.

Но вернёмся в Сибирь, в Красноярский край. Потихоньку всё утряслось, семья Нусс устроила свой быт. Глава семейства Александр и тут тоже стал знатным механизатором. Работы он не боялся, трудился самоотверженно. Но опять грянула «гроза» — мобилизация в трудовую армию. Плановая мобилизация в промышленность и строительство стала проводиться с февраля 1942 года. Совместными усилиями Наркомата обороны и НКВД СССР была создана трудовая армия. В неё включалось несколько разновидностей трудовых войск: стройбатальоны, рабочие колонны, лагеря советских немцев… В 1942 году на Урале имелось около 290 тысяч бойцов трудармейцев на спецпоселении. Регламентировался такой призыв Постановлением Государственного Комитета Обороны СССР от 10 января 192 года №1123 сс «О порядке использования немцев-переселенцев призывного возраста от 17 до 50 лет» и от 14 февраля 1942 года №1281 сс «О мобилизации немцев-мужчин призывного возраста от 17 до 50 лет, постоянно проживающих в областях, краях, автономных и союзных республиках». Затем нормы ужесточались с октября 1942 года призывались немки-женщины от 16 до 45 лет. От мобилизации освобождались только беременные женщины и имеющие детей в возрасте до 3-х лет. Диапазон призывного возраста для мужчин был увеличен — с 15 до 55 лет. Это следовало из Постановления ГКО от 7 октября 1942 года №2383. В 1948 году трудармейцев закрепили в местах ссылки, а в 1955 году эти ограничения были сняты за некоторыми исключениями для режимных и прифронтовых местностей. Что такое трудовая армия — это бесплатная трудовая сила, работающая за харчи. Время было такое. Сеть ГУЛАГа надо было пополнять. Надо было поднимать промышленность и укреплять обороноспособность страны. Надо было противостоять агрессору и продолжать жить.

Трудармия

Вот что пишет об этих событиях Вашкау Н. Российские немцы на спецпоселении и в трудармии // Родина. — 2002. — №10. — С. 99—104.

 

Без вины виноватые

«Для российских немцев к ужасам второй мировой войны прибавился кошмар насильственной депортации. Немецкий народ не отделял себя от граждан советской страны. В первые дни войны от немцев-мужчин Автономной советской социалистической республики Немцев Поволжья (АССРНП) поступило 2500 заявлений с просьбами направить их добровольцами на фронт, но военкоматы не брали их, мотивируя отказ тем, что для фронта необходимы военные специалисты. Немцы, находившиеся в момент начала войны в армии, сражались в действующих частях, но после принятия Указа о выселении немцев Поволжья были отозваны и отправлены на спецпоселения.

Немцев обвинили в коллаборационизме. В соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР от 28 августа 1941 г. «О выселении немцев из районов Поволжья» в короткий срок, с сентября по октябрь 1941 г., они подлежали переселению….

Всего, по данным А. А. Германа, было выселено 438,6 тыс. человек, в том числе из АССР Немцев Поволжья — 365,7 тыс. человек….

Во 2-й половине 1941 г. ЦК партии и правительства четыре раза обсуждали меры по вводу в эксплуатацию предприятий на Урале. Требования к Наркоматам ужесточались. Постановление СНК СССР и ЦК ВКПб от 13 ноября 1941 г. содержало пункт: «Строительство Бакальского и Ново-тагильского металлургических заводов с горнорудным хозяйством и коксохимическими заводами поручить НКВД СССР. К строительству Бакальского металлургического завода приступить не позднее декабря 1941 г.»

С этого началась трудовая армия, большую часть которой составляли немцы, депортированные из Поволжья. Была определена цель — обеспечить строительство возможно более дешевой рабочей силой любой ценой».

Трудармия

Вот ещё приведу повествование: Под опекой НКВД. Трудармия и её солдаты // Челябинск. История моего города. — Челябинск, 1999. — С. 203—206.

 

Трудармия и её солдаты

«… Самой подходящей площадкой для строительства является Першинская. Так был решен вопрос о месте строительства. 12 июня 1941 г. всего лишь за 10 дней до начала войны Совнарком СССР принял постановление №1508 о строительстве Бакальского металлургического комбината на Першинской площадке. Документ подписан заместителем Председателя Совнаркома Н. А. Вознесенским.»

…10 января 1942 г. ГКО СССР принял решение о мобилизации этой категории советских граждан в рабочие колонны НКВД с размещением в охраняемых лагерных пунктах. В трудовую армию попали также военнослужащие Красной армии немецкой национальности, политэмигранты из Германии и стран Восточной Европы, находившиеся в СССР, а также советские граждане финской, румынской, болгарской, венгерской, итальянской, чешской национальностей…

Всех прибывших определяли в стройотряды и на лагерные участки. В 1942 г. на Челябметаллургстрое было 4 участка, укомплектованных заключенными, и 16 стройотрядов трудмобилизованных…

К трудмобилизованным применялась целая система уголовных наказаний. Приговоры выносились по представлению прокурора областным судом или особым совещанием. В 1942 г. за дезертирство, саботаж и другие провинности 309 мобилизованных были приговорены к расстрелу, 230 — к различным срокам тюремного заключения. За менее значительные проступки наказанием служил лагерный изолятор.

Весьма скромное питание полностью зависело от производительности труда. Большая часть трудмобилизованных и заключенных питались по основной норме №1 — 550 г хлеба. Не выполняющим производственные задания норма хлеба снижалась на 50—100 г, а перевыполнявшим увеличивалась. Паек был главным стимулом в работе трудармейца. Повышения производительности труда руководство стройки добивалось и увеличением продолжительности рабочего дня. С 15 июля 1942 г. на Челябметаллургстрое он увеличился до 10 часов…

Трудармия

Положение стало меняться к лучшему с середины 1943 г. Занятым на тяжелой работе увеличили хлебный паек. С 1 января 1944 г. сняли заграждение вокруг лагеря 7-го стройотряда. Трудмобилизованных все чаще выводили на работу за пределы зоны без конвоя, а дипломированные специалисты переводились на прорабские и инженерные должности, свободно передвигались по всей строительной площадке. Вскоре ввели 8-часовой рабочий день и выходные дни. Ослабленных и больных трудармейцев объединили в оздоровительные колонны с усиленным питанием….

В конце войны трудармейцы смогли свободно выходить из зоны, а некоторым в порядке поощрения разрешалось жить в поселках Каштак и Першино. На выезд из города ещё существовал запрет, но появилась возможность воссоединить семьи.

В 1948 г. все оставшиеся в живых трудармейцы были переведены на положение спецпоселенцев с ограничением в правах: они не имели паспортов, не могли выехать за пределы спецпоселения без разрешения комендатуры, в которой были обязаны регулярно отмечаться. К началу 1949 г. на спецпоселении Челябинской области находилось 38 448 немцев. Лишь в 1956 г. они получили равные со всеми советскими людьми права».

В таких суровых условиях, надрывая своё здоровье, работал Александр Нусс со своими друзьями Иваном Фризоргером, Иваном Маем и Александром Ессе, они выстояли, они выжили. Они работали на износ, они поддерживали друг друга. Александр вспоминал: когда кому-то из парней удавалось найти гнилую картофелину, он приносил её для того, чтобы поделить этот — поистине — деликатес с друзьями. Такая дружба и помогла победить все трудности, чтобы дальше с гордо поднятой головой идти по жизни. После окончания службы в трудовой армии друзья вернулись к своим родным. У них начался новый этап сибирской жизни. В семье Александра стало регулярно появляться пополнение. В 1948 году родилась уже третья дочь, которую назвали в честь мамы и бабушки Амалией. В 1950 году родился сын Александр. В 1952 — дочь Лидия. В 1954 году — сын Виктор, и в 1956 году — дочь Мария. С ней я и веду разговор о её жизни и жизни родных ей людей, о тяжёлой, полной лишений и, конечно же, радостей. Радостей рождения детей у её родителей Александра Егоровича и Амалии Генриховны.

— Маша, вот ты этническая немка, а как ты себя ощущаешь, как аутентифицируешь в этой жизни? — спрашиваю я у своей подруги.

— Понимаешь, Сергей, я советский человек. Меня воспитывали родители так, что я должна любить свою родину — Советский союз и Россию. И я их искренне любила и люблю. Я хорошо училась и в школе, и в институте. Я была активной общественницей, комсомолкой, спортсменкой. Папа и мама оберегали меня и моих братьев, и сестёр от всего того, что могло повредить и сломать их жизни. Наверное, поэтому мы почти ничего не знаем о своём происхождении. Такие знания были в тот период очень опасны. А сейчас хотелось бы спросить какого мы рода племени? Но не у кого спрашивать. Вот так получилось. Но я не жалею об этом. Такое было время — военное. Такие были порядки.

— Хорошо, Маша, я тебя понял. Давай теперь перейдём к разговору об институте, раз уж ты завела о нём речь, — продолжил интересоваться я.

— Сначала я поступила в Новосибирский институт на специальность цветная металлургия. Потом поняла, что это не моё дело, не для меня оно. И я сделала свой выбор, остановившись на кооперативном институте. Потребительская кооперация в те времена была мощной структурой. Она занималась как производством, общественным питанием, собирательством лесных даров природы, внешнеэкономической деятельностью, так и собственно торговлей.

Диапазон обслуживаемого населения огромен — от городов до самых маленьких посёлков и деревень. Вот этот институт я и окончила, получив направление на работу в юный город Усть-Илимск, который в 1963 году прославила песня Александры Пахмутовой на стихи Сергея Гребенникова и Николая Добронравова «Усть-Илимск, песня молодости». Поэт Николай Добронравов вспоминал: «В отличие от многих песен советской эпохи, безнадёжно устаревших вместе с некоторыми догмами, эти пахмутовские живут и будят в сознании что-то удивительное светлое, ясное и печальное. Печальное — потому что Усть-Илим уже не повторится. И это действительно так.

Над Москвой незнакомые ветры поют,

Над Москвой облака, словно письма, плывут…

Я на карте слежу за маршрутом твоим,

Это странное слово ищу — Усть-Илим.

Усть-Илим на далекой таежной реке,

Усть-Илим от огней городских вдалеке.

Пахнут хвоей зеленые звезды тайги,

И вполголоса сосны читают стихи».

— Маша, расскажи, как ты впервые встретила своего будущего на всю жизнь мужа Александра. При каких обстоятельствах, где это было, когда?

Саша и Маша

— Я после третьего курса новосибирского института была на практике в городе Сокулук, что в двадцати пяти километрах от Бишкека — столицы Киргизии. Там жили мои родители. После сибирской ссылки в 1965 году нас реабилитировали, и папе разрешили переезд. Сильно подорванное в трудовой армии здоровье отца требовало перемены климата. Выбор пал на Киргизию. Примечательно, что с деньгами на покупку дома папе помогли его друзья — Иван Фризоргер, Иван Май и Александр Ессе. Позже там в Сокулуке и был похоронен мой любимый папа. Он прожил в гостеприимном тёплом крае почти пять лет. Его смерть 27 февраля 1970 года для меня была тяжёлой утратой. Мне было всего четырнадцать лет. Я думала, что сама умру от страданий. Но время — лучший доктор. Это оно и доброе сердце моей мамы, спустя два или три года безутешных страданий, вылечили меня. Но на этот раз, который я описываю сейчас, мне уже было 22 года. Я считала себя вполне взрослой девушкой. Я была привлекательной. Пользовалась мужским вниманием. Нередко ловила на себе взгляды представителей сильного пола. За мною ухаживали мальчики. Но они в моих глазах не могли претендовать на звание — сильный пол. Один красавчик всё время робел и почему-то молчал. Другой, немецкого происхождения, был балагуристый. Он сразу мне предложил свою руку и сердце, сказав, что после окончания института увезёт меня в Германию на родину предков. Лучше бы он этого не говорил. Я сразу потеряла к нему интерес. На тот момент у меня было представление, что если кто-то уезжает из своей Родины — Советского Союза, то он — предатель. Я любила всей душой свою родину и не хотела иметь ничего общего с предателями. Такое воспитание мне дали мои родители и школа.

— А Санька-то где, чё резину тянешь, — заволновался я.

— А Саньку я встретила в Сокулуке в кооперативном магазине «Мелодия», там у меня были подружки. Я к ним зашла поболтать и обомлела. В торговый зал заходит высокий черноглазый брюнет со смуглой кожей и небрежной тоненькой полоской — усиками, как бы прилепленными к верхней губе. Эдакий киргизский Ален Делон. Это только потом я узнала, что он совсем не киргизского происхождения. А в его жилах течёт узбекская и уйгурская кровь. Эдакая гремучая смесь огненного темперамента. Он затмил всех вероятных и невероятных моих знакомых. Сравниться с Сашей уже не мог никто. Но продолжения нашей встречи могло и не случиться. На следующий день Александр купил билеты и пригласил всю нашу команду в кино. Я опаздывала. Подруги уже не стали меня дожидаться и зашли в кинозал. А Саша проявил терпение, он ждал меня и никуда не отлучался. Вот я пришла. Между нами пробежала искра. Нет, скорее, ударила молния. Саша сразу расцвёл. Глаза его оживились. Мне показалось, что у Саше на душе было морозно и холодно, а сейчас он начал согреваться.

Потом он читал мне стихи. Саша вообще оказался приятным собеседником. С ним можно было говорить на любые темы: искусство, кино, литература, физика, математика, химия, астрономия, биология, философия, история, спорт и ещё, ещё, ещё. Я была просто очарована в первую очередь его высоким интеллектом и эрудицией. Потом мне стало понятно, что это мой мужчина. Он послан мне небом и звёздами. Что я буду с ним всю свою жизнь. Я не могу объяснить эти ощущения словами, но это было так, именно так.

— Ага, колись, Маша, этот престарелый ловелас, развесив лапшу на уши и ворвавшись в девичье сердце, сразу завладел твоим телом? — начал подкалывать увлечённо рассказывающую о своей первой и единственной любви молоденькую женщину, мою подругу Машеньку Шифрук, урождённую Нусс.

Она действительно в одночасье помолодела. Воспоминания вернули Марию в уже далёкую молодость почти на сорок лет назад. Глаза её сияли благодатным огнём. А мне казалось, что сильно постаревшие с тех времён купидоны со своими стрелами, хромая, вошли в наш дом, напоминая о том замечательном событии. Но они-то постарели, а Маша сильно помолодела.

— Ну-с, гражданочка Нусс, будем говорить и признаваться в нарушении коммунистической морали-с и комсомольской нравственности-с? — снова доброжелательно прикалываюсь я на старинный дворянский или, наоборот, мещанский манер. — Держите ответ-с на бюро горкома комсомола!

Маша включилась в мою игривую тональность и начала виновато говорить.

— Да, гражданин начальник, первый секретарь Усть-Илимского горкома комсомола, я вынуждена признаться, что преступила эти нормы, не устояла я. Но он не ловелас и совсем не престарелый. Он старше меня всего-то на восемь лет. И тогда ему только-только стукнул тридцатник. Он завладел сразу всем моим сердцем. А ещё он стал моим любимым и единственным на всю жизнь.

А браки, правду говорят, случаются на небесах. Это точно. Это я по себе знаю. Так, что простите меня великодушно. Я же потом вышла за него замуж, родила и вырастила двух дочек Ирочку и Танюшку. У Танюшки уже двое своих деток — доченька Киана и сыночек Тайлер. Я ходила на все комсомольские собрания. Работала на субботниках. Сполна платила членские взносы. Принимала активное участие в молодёжной жизни Усть-Илимского райпотребсоюза. Не исключайте меня из комсомола. Не объявляйте мне, пожалуйста, строгий выговор с занесением в мою учётную карточку члена ВЛКСМ. Простите меня, прошу-у-у, Христа ради-и-и.

— Раба Божья Мария, выслушав твою исповедь, я отпускаю тебе все грехи. Во имя отца и сына и святаго духа, аминь, — густым басом нараспев произношу я. — Оставайтесь членом, член с вами, — и мы начинаем громко и задорно смеяться. — Да простит меня Господь за вольности, и бог комсомола тоже, если он есть, конечно.

— Саша, Саша, уже двенадцать ночи, — спохватилась Мария, — уже прошло два часа, тебе надо принимать таблеточки. Иди сюда, мой дорогой. — Маша засуетилась, распаковывая какой-то свёрток с лекарствами, и положила таблетки на журнальный столик. Вспорхнув, она тут же вернулась со стаканом водички, чтобы Саша смог запить горькие лекарства чистой ангарской водой.

— Серёжа, я вспоминаю случай, от которого мне и сейчас становится не по себе. Мы всей нашей компанией возвращались пешком с какого-то мероприятия. Идти предстояло через самый хулиганский и бандитский район Сокулука. Бурные бессонные ночи, бесшабашные дни немного подломили здоровье Александра. Мы чуть отстали от основной толпы друзей, и тут у моего любимого стали подкашиваться ноги. Мы присели в кустики на придорожную лавочку, чтобы перевести дух. Я обняла Сашу. А наши ребята подумали, что мы захотели уединиться в тени развесистой акации и ушли дальше. Мы остались один на один с неминуемо надвигающейся опасностью. Вот уже начали опускаться сумерки. Птички перестали щебетать, они, наверное, уже готовились ко сну. А я сидела, обняв моего Сашеньку, и ожидала, когда у него немного нормализуется состояние. Время шло, а улучшения все никак не приходило. Мимо нас уже несколько раз прошел, косясь на мою сумочку, какой-то обормот хулиганского вида. Моя душа ушла в пятки. Мне отовсюду мерещилась улыбка этого уркагана. Вернее, не улыбка, а блеск металлической фиксы на его зубе нижней, отвисшей в пренебрежительной улыбке, челюсти. Такой зловещий и просто ужасающий отблеск как бы из преисподней. Из этого района почти каждый день поступали милицейские сводки об ограблениях, изнасиловании и убийствах. Кроме этого, здесь постоянно кто-то дрался и дебоширил.

— Ой, как страшно, Сашенька, пойдём домой, — шептала не на шутку перепуганная Джульетта своему запыхавшемуся Ромео.

— Хорошо, моя любимая. Ещё минуточку, и мы пойдём, — отвечал её спутник.

Всё обошлось, опасность прошла стороной. Только эта боль и страх за своё счастье, за свою ещё неокрепшую любовь, за своего возлюбленного ещё долго тревожили трепетное сердце Марии. В этот момент она окончательно поняла, что влюбилась больше, чем по уши. Теперь она уже никому не даст в обиду своего Сашеньку, своего любимого, своего самого умного, самого красивого, самого доброго, самого нежного мужчину. Теперь она будет бороться как львица за здоровье своего мужа, и вместе они победят любые недуги. Так и получилось.

— Машенька, а это лекарство надо проглатывать или рассасывать? — вернул нас в реальность Александр, показывая на белые кругляшки таблеток.

— Сашенька, их лучше проглотить, иначе от них будет лёгкая анемия полости рта.

— Санька, вот ты «квакнул» свои таблеточки, теперь давай подключайся к моему допросу. А то завтра на самолёт не отпущу, и хрен вам, а не Вьетнам, — начинаю в шутку стращать своих дорогих гостей я.

Саша с Машей в Иркутске проездом. Они из столицы Восточной Сибири должны вылететь на тёплые моря для отдыха. Это стало у них доброй традицией. Всей семьёй с дочками и внуками встречаться на отдыхе в жарких странах.

— А, чё рассказывать-то. Маша всё хорошо и без меня помнит, — возражает Саня.

— Сань, я тебе дал почитать черновики своих книг, своих воспоминаний. Тебе, как ты говоришь, всё очень нравится. Так вот, пока вы бороздите своими могучими телами просторы Южно-Китайского моря, я напишу историю про вас с Марией. Если не хошь, я тебя тревожить не буду.

— Не, Серёга, мне нравится твой язык и манера изложения. Я не хочу упускать такую возможность. Да, мне очень интересно, что ты о нашей семье наваяешь.

— Тогда скажи, как ты встретил Машу. Ты не слышал её версию, я беседовал с ней в твоё отсутствие. Вот теперь хочу сопоставить ваши варианты восприятия.

— Я закончил Карагандинский институт советской кооперативной торговли. После окончания института в 1971 году по распределению проработал в Казахстане в Кустанайской области и в 1973 году вернулся домой в Киргизию.

Шли мы с другом Юркой летом 1978 года по нашему родному городу. Что мне торкнуло, зачем завернули в магазин «Мелодия», я уже не помню, но там… — Саша засветился, как мне показалось, Фаворским огнём. Добрая и какая-то загадочная улыбка озарила его лицо. В комнате сразу стало светлее. Саша начал подбирать слова.

— Там, там, там была девушка необыкновенной красоты. Там была моя Машенька. Я сразу же был сражён наповал её красотой. Я сразу понял, что это моя судьба. Это была любовь с первого взгляда и на всю жизнь. Так и получилось. Я этому очень рад, я счастлив.

— Сань, а чё у тебя ноги-то подкосились. На лавочке отсиживался, понимаешь? Ну, там, в Сокулуке, когда с Машей 39 лет назад шли через бандитский район?

— Слушай меня, Серёга, и не перебивай, пожалуйста. А то ты загнёшь какую-нибудь шутку и убьёшь мой порыв. Дослушай меня, будь добр.

— Саша, я вообще-то сдержанный или выдержанный собеседник. Больше люблю слушать, чем говорить. Но если эта тема настолько сокровенна, я буду молчать, пока ты сам не дашь мне слова. Договорились? Вот и хорошо. Я слушаю, говори. Поехали…

 

Александр Шифрук и его корни

— Поскольку ты, Сергей, занимаешься родословной тематикой, я начну рассказ с моих родителей. Я родился в Киргизской ССР (Советской Социалистической республике) 3 января 1948 года в селе Коганович, которое потом переименовали в Сокулук, Чуйской области. Моя мама, Евдокия Семёновна Соловьёва (1920—1974 гг.), приехала в наши места со своей легендарной матерью Пелагеей Потаповной Соловьёвой. Чем она знаменита — она в 20-е годы прошлого столетия была членом Реввоенсовета Туркестанского фронта. Боролась с басмачами.

Заглядываю и начинаю читать интернетовскую википедию по данной тематике: «Этот фронт являлся оперативно-стратегическим объединением войск Красной армии во время Гражданской войны. Он был образован на территории ТуркВО 23 февраля 1919 года со штабом в Самаре. Сюда входили три стрелковых и четыре кавалерийских дивизии частей Оренбургского, Уральского и Актюбинского укреп. районов, а также большое количество мелких отрядов до 36 тысяч штыков и сабель. А всего Туркестанский фронт насчитывал 114 тысяч бойцов. В мае-июле 1919 года войска Туркестанского фронта разгромили армию Вооруженных сил Юга России, а также Южную армию Колчака, прорвав блокаду, соединились 13 сентября 1919 года с войсками Тукестанской Советской республики. До середины октября 1919 года вели бои против Уральской казачьей армии генерала Толстова и армией Деникина в районе нижней Волги и реки Урал. В 1919—1920 годах разбили Уральскую белоказачью армию и алашско-ордынские войска в Семиречье. В результате Бухарской операции в 1920 году был свергнут режим Бухарского эмира. В 1920 году в связи с разгромом басмачества резко сократились нападения бандитов с 17 в октябре на железные дороги до ноля в ноябре. В сентябре было убито 9 басмачей и взяты в плен ещё 45, а в ноябре убито 45 басмачей и взято в плен 180. С 1921 по 1926 годы была продолжена борьба с басмачами в Ферганской долине, Восточной Бухаре и Хиве. Вообще, с Туркестаном связывали территории таких современных государств, как Узбекистан, Туркмения, Киргизия, Казахстан, Таджикистан и Синьцзян-Уйгурский автономный район Китая, тюркоязычные регионы юга Сибири, а также север Афганистана и Ирана.

Во второй половине XIX века Туркестан нередко делился (достаточно условно) на Западный (Русский), Восточный (Китайский) и Южный (северная часть Афганистана и Ирана). В Западном и Восточном Туркестане проживало преимущественно тюркское население, в Южном — ираноязычное.

Евдокия Потаповна Соловьёва (вторая слева 1937 год)

В середине 1920-х годов термин Туркестан постепенно вышел из употребления и был заменён первоначально в русской географической традиции термином Средняя Азия, затем этот термин стал употребим в географической литературе всех 15 советских республик и был канонизирован советской цензурой. В мировой географической традиции регион имеет название Центральная Азия. После распада СССР состоялось несколько научных конференций, где было предложено отказаться от употребления термина Средняя Азия в пользу общепринятого в мире термина Центральная Азия».

Саша продолжил свой рассказ:

— Вот на этих территориях и в этих операциях, в их организации принимала участие боевая бабушка Александра Шифрука Едокия Потаповна Соловьёва. Где-то есть её фотографии рядом с Семёном Михайловичем Будённым, Михаилом Ивановичем Калининым. Она была лично знакома со зловещими наркомами НКВД Николаем Ивановичем Ежовым (в 1937 году он ей покровительствовал, не давая провокаторам свершить её дискредитацию и смещение с руководящей должности) и Лаврентием Павловичем Берией. Она была ярой сталинисткой и скоропостижно умерла в течение двух месяцев после кончины Иосифа Виссарионовича Сталина в 1953 году. Вот такой была моя бабушка. Да, ещё один исторический факт — моя мама рассказывала, что своими глазами видела Владимира Ильича Ульянова — Ленина, вождя мирового пролетариата, когда тот приезжал в Туркестан.

Юрий Гагарин в Киргизии

— Мой отец Шифрук Михаил Евстафьевич (1920—1989 гг.) после ранения в 1942 году на Ленинградском фронте Великой отечественной войны был направлен на излечение в наши места. Тут он и познакомился с моей мамой, поженились. В 1946—1948 годах он был направлен на работу председателем колхоза на Украину. Там боролся с бандитами из бандеровских формирований украинских националистов. В 1948 году вернулся в Киргизскую ССР. Поскольку своих детей у них с мамой не было, они в роддоме взяли новорожденного мальчика — меня.

Саша замолчал. Воцарилась пауза. Я слышал эту историю, вернее, информацию о его усыновлении, но не от него. А такого подробного откровения я не ожидал. Сашка довольно скрытный человек. Наверное, долгая работа финансовым ревизором в разных инстанциях накладывала свой отпечаток на умение общаться. Вернее, молчать. Потом Саша как бы вернулся из тишины своих воспоминаний и продолжил свой диалог — нет, скорее монолог со мною.

В первом классе мне преподали первый жизненный урок. Дети достаточно прямолинейны и жестоки в своих суждениях, почерпнутых зачастую от взрослых людей. Меня начали дразнить и терроризировать.

— Найдёныш, подкидыш, — злобно кричали они, дразня и подначивая меня.

Сейчас я думаю: «Да, зачем им это было нужно? Ну, найдёныш, ну, подкидыш, ну и что? Кому какое дело, зачем травить мальчишескую душу?»

— Но понять, зачем это делалось, так и не могу даже сейчас. Непостижима для меня такая головоломка. Пацанов-дразнителей было много, а я один. Я пытался драться, но толку от этого было мало. Потом, спустя некоторое время, эта тема как-то сама собой забылась. Только в десятом классе мама вынуждена была оправдываться передо мной. Почему они с папой голубоглазые белокожие и волосы у них светло-русые, а я смуглый, черноглазый брюнет? Я очень переживал, по ночам плакал. А казалось бы, с чего вдруг. Меня бросила в роддоме биологическая мать. Она была узбекско-уйгурских кровей. О дедушке по родовой линии приёмного отца мне стало известно, что он — Евстафий Шифрук — был белогвардейцем и его расстреляли в 1920 году. На этом информация о моих родителях исчерпана. От меня её скрывали, и более точные данные уже получить не представляется возможным, не у кого, все умерли… Да и мне уже в январе 2018 года исполняется 70 лет. Надо уже успокоится и не рвать себе душу. Что было, то было, и ничего уже не вернёшь. При этом я безмерно благодарен своим приёмным родителям, они дали мне всё, что только могли.

Я молчал и боялся произнести хотя бы одно слово, хотя бы один звук. Мне казалось, что Сашкино лицо было покрыто туманом воспоминаний. Той пеленой из глубины времён, которую нельзя просто так взять и сбросить. Постепенно туман стал рассеиваться. В глазах моего собеседника снова появился блеск. Саша продолжил рассказ, наверное, он впервые в жизни разоткровенничался.

 

Любовь и дорога на Усть-Илим

— Почему у меня подкашивались ноги? Почему мы с Машенькой вынуждены были отсиживаться на лавочке тогда 39 лет назад при возвращении с дружеской гулянки? Ты, Серёга, спросил меня об этом. Я, не скрывая, всё расскажу тебе.

Перед поступлением и окончанием кооперативного института у меня была попытка получить биофизическое высшее образование в Томском госуниверситете. Это было в 1965 году. Мы, абитуриенты, успешно сдавали вступительные экзамены, а после свой успех отмечали на пикниках среди дикой природы в сибирской тайге. Вот однажды мы выпивали, пели песни у костра, потом вернулись в студенческое общежитие. Больше я уже ничего не помню. Очнулся в больнице. Кружилась голова, меня подташнивало, сил не было ни встать, ни сесть. Медсестра сказала, что я стал жертвой маленькой биологической твари — энцефалитного клеща.

Я чудом не умер. Врачи боролись за мою жизнь целый год. Я был отправлен на самолёте в Киргизию. Моя приёмная мамочка приложила максимум усилий для моего выздоровления. Она сидела со мной, потом носилась, сломя голову, используя все революционные связи моей бабушки для того, чтобы достать самые современные лекарства. Папа тоже делал всё возможное и невозможное, чтобы поставить своего приёмного сыночка на ноги. И наконец им это удалось. Меня выписали из больницы. Вот только последствия тяжёлого инфекционного заболевания остались. Это частичный паралич правой стороны тела. Из-за этого я не могу писать правой рукой. Зато пишу, как президент России, левой. (Саша грустно улыбнулся.) А ещё немного подволакиваю правую ногу при ходьбе. Бегать, прыгать и скакать, как жеребец или как спортсмен, я уже не могу трудно. От этих последствий у меня сильная утомляемость при физических и эмоциональных нагрузках. Вот такие дела приключились со мной.

— Только не надо, Сашенька, не умаляй себя сам, даже в разговоре. Ты умный, у тебя светлая голова, ты настоящий мачо, спортсмен и мужик, каких ещё поискать. Я полюбила тебя таким и люблю тебя таким, каким ты есть. А с недугами мы справляемся вместе. Кстати, дорогой мой, прошло уже опять два часа. На-ка, выпей теперь вот эти таблеточки, — вмешалась в монолог и наш разговор Машенька, перебирая свёрток с разнообразными лекарствами.

— Машка, ты просто ангел, ты богиня! Мне ещё не доводилось видеть такую трогательную, по своей сути, материнскую заботу о собственном муже. Моя Лена, безусловно, обо мне заботится, как мамочка о младенце. Но, чтобы так! Я поражён! Я восхищаюсь тобой! Позавидовал бы Сашке, но не хочу столько болезней себе и забот моей жене. А сейчас мы уже устали, надо бы поспать. Кроме всего прочего, моя дочь, наша Оленька посмотрела в интернете информацию о вашем рейсе во Вьетнам. Он задерживается до завтрашнего вечера. Вы уже зарегистрированы на местах 7 и 9 F, Оля всё устроила. Завтра с утра сгоняю на судебное заседание по работе, и мы продолжим разговор.

— Хорошо. Тады лады. Спокойной ночи.

— До завтра. Надо отдохнуть и осмыслить услышанное, — говорю я и ухожу в свою спальню.

Назавтра после беготни по разным делам мы снова присели на диван и уже собирались продолжить разговор, как вдруг Маша спрашивает:

— Сергей, а зачем мы это делаем? Возвращаемся в прошлое, ворошим события давно ушедших дней? Кому это надо?

— Машенька, детям нашим и внукам это может понадобится. Вот у них выпадут зубы, появится ковыляющая походка, из одного места начнёт сыпаться песок, и тут возникнет потребность поговорить о прошлом. А с кем? Мы уже на небе. Вот тут-то и будут востребованы наши воспоминания. Может быть, это случится гораздо раньше. Всякое в жизни бывает, и на -я бывает, и на -ё бывает, — ответил я на прозвучавший вопрос, и мы опять дружно засмеялись.

— Вот ты, Маша, успешно окончила свой Новосибирский кооперативный институт, и что дальше? — продолжил беседу я.

— У меня была подруга, звали её Людмила Груцких. Она была усть-илимчанкой. Много рассказывала о своём городе, — начала свой рассказ Маша.

— А как же Саша. Он ведь обосновался в Киргизии? — спрашиваю я.

— А, что Саша, — вклинивается в разговор Александр Шифрук, — в разлуке с любимой я навещал свою будущую тёщу. В самый первый раз я набрал разных дефицитов, кушать особенно было нечего, в магазинах шаром покати. А я, как работник кооперативной торговли, имел доступ к некоторым продовольственным запасам. Вот и воспользовался служебным положением. Уж больно мне хотелось понравиться. Прихожу к ней домой и говорю: «Амалия Генриховна, я буду называть вас мамой, можно? Я люблю вашу дочь. Я буду ждать окончания её учёбы, и потом мы поженимся. Как вы на это посмотрите? Я хочу получить ваше благословение. Для меня это очень важно».

— «Бог с вами, Саша. Ты мне понравился с того момента, когда Маша нас познакомила. А как дальше жить — решать вам с Машей», — сказала мудрая женщина, Машина мама.

— На самом деле вопрос поездки вслед за мной в Усть-Илимск был не из простых. Саша ломал всю свою удачно складывающуюся карьеру. Бросал насиженное тёплое, и в прямом, и в переносном смысле слова, место и направлялся в незнакомый сибирский таёжный, морозный край. Чтобы начать свою жизнь с нуля, открыв чистую страницу в своей истории и истории своей семьи, — включилась в разговор Мария.

Усть-Илимская ГЭС

Строительство Усть-Илимского ЛПК

— Вот наш поезд прибывает на станцию Усть-Илимская Восточно-Сибирской железной дороги. 1979 год. Дальше был просто ужас. Все куда-то бегут, кругом матерки. Бичевоза, так называли электричку, не было. Нас понёс человеческий поток. В видавший виды автобус все начали утрамбовываться с неимоверной интенсивностью. Потом, в течение сорока минут, а может быть, и больше, мы доехали до гостиницы «Ангара», что в левобережье — старом городе. Разместились. Саша жил в мужской секции, я в женской. Гостиница была приспособленной из многоквартирного девятиэтажного дома в районе сороковых домов. Были выходные дни, и мы с Сашей немного познакомились с городом, разгуливая по улицам. Город красивый, расположен террасами на горном склоне. Люди в основном молодёжь. Все весёлые и улыбчивые. Бабушки водятся с многочисленным молодым поколением. Рождаемость была запредельной. Жизнь бурлит. И в этот жизненный поток энергий нам предстояло влиться. В понедельник мы пошли к месту моего назначения Усть-Илимское районное потребительское общество (райпо). Тут меня ожидало серьёзное разочарование. Мое место заместителя главного бухгалтера по финансам было занято подружкой главбуха. Ей пришлось пододвинуться. А я с первого дня стала ощущать недоброжелательное отношение к себе со стороны отдельных работников бухгалтерии. Мне устроили обструкцию. Немудрено, я «припёрлась» в их уже сложившийся коллектив. У меня у одной высшее образование, короче, жуть полнейшая на первом этапе. Когда я обращалась к главному бухгалтеру Прокопьевой Галине Никифоровне, то зачастую получала лаконичный ответ:

— Ты, Мария Александровна, у нас образованная, вот сама и разбирайся.

Работа новая, форма документов своеобразная, врубиться во всё было не просто. Помогала мне на начальном этапе Наташа Кузьмина. Потом всё потихоньку нормализовалось. Но мне пришлось на себе испытать чувство большой пропасти в человеческих отношениях по сравнению с доброжелательностью, взаимопомощью и поддержкой институтских друзей, и серыми буднями «мухоморных» отношений в бухгалтерии райпотребсоюза. Шли годы, менялись люди, коллектив крепчал. Я с большим уважением вспоминаю своего первого шефа Черемных Олега Яковлевича. Он знал своё дело, болел за производство. Был бессменным руководителем, пока райпо в волнах рыночной экономики не захлебнулось и не рассыпалось. Не устояло оно, как и большинство других подобных предприятий, во всевозрастающей конкуренции кооперативов и предпринимателей в перестроечные годы. С приходом на рынок множества предпринимателей, занимающихся внешнеэкономической деятельностью, отгрузкой лесопродукции, монополия райпо рухнула. А за ней и вся система потребительской кооперации в подавляющем большинстве районов Иркутской области.

С приходом перестройки стали образовываться разные маленькие предприятия, индивидуальные предприниматели. Короче, для бухгалтеров работы непочатый край. Мы с Сашей трудились день и ночь, обслуживая несколько разных структур каждый. Это было жаркое время становления предпринимательства, становления системы бухгалтерского учета, формирования фискальных органов и рыночных отношений в экономике, между людьми и государством. Саша успел поработать в налоговой инспекции, преподавателем, а я занималась бизнесом. Постепенно вместе с друзьями мы открыли свое небольшое и хлопотное дело. Работаем, на жизнь хватает. Ежегодно по два раза выезжаем отдыхать в тёплые края для поддержания своего здоровья. Вот так, если коротко о работе, — завершила свой рассказ Мария.

— Ой, вспомнилось, что в начале моей работы в райпо в 1979 году подходит ко мне прораб по фамилии Ян Янович Ястрижемский и говорит: «Маша, а ты имеешь какое-нибудь отношение к Александру Нусс? Он играл на музыкальных инструментах?»

Тогда я ещё носила девичью фамилию. И мой папа играл на всех доступных музыкальных инструментах.

— Это же надо, как тесен мир! Они были когда-то друзьями. Работа в трудовой армии связала их дружбой.

— Так ведь без друзей по жизни идти невозможно. Расскажи о друзьях и о «спиногрызах», которые непременно появляются в браке, — снова спрашиваю я.

— О друзьях можно говорить бесконечно. Столько замечательных людей мне довелось встретить по жизни! Но тогда наш разговор может превратиться в тысяча и одну ночь. А столько времени у нас нет. Завтра самолёт, улетаем во Вьетнам к тёплому морю, ты ведь это знаешь. Наверное, можно поговорить о наших общих друзьях, которых было не так уж много, — рассудительно начала свой рассказ Мария Александровна Шифрук.

— Когда мы познакомились с вашей семьёй, то наш круг друзей стал общим. Это Ващук Саша и Валентина с дочерьми Наташей и Таней, Кондратенко Володя и Женя с сыном Игорем и дочкой Викторией, Гапеевцевы Пётр и Людмила с сыном Николаем и дочерью Анной. Мы весело праздновали дни рождения и разные знаменательные даты в жизни страны, поддерживали друг друга. В общем, были тёплые человеческие отношения. Правда, сейчас Петра Гапеевцева и Владимира Кондратенко уже нет с нами, они ушли в вечность. Дети из маленьких карапузов выросли во взрослых людей и живут уже своей жизнью.

— Машенька, а вот такой каверзный вопросик тебе: в период всеобщего дефицита товаров при социализме, когда деньги-то были, а с возможностями, куда их потратить, как-то не очень, приходилось ли тебе оценивать вольно или невольно причины дружбы, исходя из твоих торгово-распорядительных возможностей разными товарами народного потребления и вкусной едой?

— Как-то замысловато звучит, Сергей, твой вопрос.

— Ну, попробую попроще. Дружили с тобой из-за того, что ты торгаш, работник торговли, или просто по-человечьи? Извини за грубую фигуру речи.

— Ну ты и загнул. Во-первых, я не имела доступа к крупным масштабам таких торговых возможностей по распределению товаров. Во-вторых, я к этому не стремилась. Без меня хватало таких людей. И никогда мне не пришлось задумываться о причинах дружбы, по крайней мере в том ключе, в котором прозвучал твой вопрос. Бог миловал, наверное, меня от общения с чисто корыстными друзьями. Дружба может основываться на простых человеческих отношениях, а не на сиюминутной или долгосрочной выгоде. Иначе это не дружба, а простой расчёт, от которого до предательства один шаг.

— Да уж, вижу, что у тебя от практичной этнической немецкости мало чего осталось. Ты мыслишь чисто по-русски. Вся пропиталась бациллами русского духа. Ух, какая это крепкая неизгоняемая зараза, — дружелюбно засмеялся я.

— Да ну тебя, Сергей Алексеевич, с этими политическими высказываниями. В простой жизни не так уж много места для политики. Самыми первыми друзьями на усть-илимской земле у меня были: Людмила Бжицкая — школьная подруга ещё по киргизскому Сокулуку, и Любовь Добрякова — она работала с Сашей на ТЗБ УРСа Братскгэсстроя. Вот такую искреннюю дружбу мы и несли по жизни. Впрочем, как и вы, как и многие, многие люди в нашу социалистическую эпоху.

— А как устраивался ваш быт. Работа работой, но и жить где-то надо, размножаться, понимашь? — снова лезу в душу к Машеньке я.

— Это сложный вопрос, и решался он не очень просто. Сначала у меня была комната в общежитии на улице Кирова. Как-то по блату мне её пробили в райпо. Была огромная радость, когда в братскгэсстроевской общаге выделили комнату 18 квадратных метров в отдельной секции с соседями в десятиметровке. Мы вставили свой замок, уже строили планы по обустройству жилья, но не срослось. Когда приехали с вещами заселяться в свои восемнадцать квадратов, то случилось расстройство и печаль. В нашей комнате уже начала свою жизнь молодая семья с ребёнком. Как, их выгонять, что ли? Мы такое сделать не могли, да и ты бы не смог. У этих ребят был маленький ребёнок, а у нас ещё нет. Вот и заселились в свободную комнату почти в два раза меньшей площадью.

Строительство города Усть-Илимска

— Ну, потом-то ты получила отдельную комнату в жилом доме, а не в общежитии. Я, помню, вышел там на балкон, взялся за перила и… Все мои руки стали чёрными, как у трубочиста, — стал вспоминать я.

— Точно, точно. Ты ещё был в красивых вельветовых коричневых брюках, — Маша весело расхохоталась. — Эту комнату дали Саше от милиции. Он там работал ревизором по бухгалтерским делам. Потом наши соседи из маленькой комнаты выехали, получив отдельную квартиру, и мы стали обладателями огромного жилища — двухкомнатной квартиры. Но этому предшествовали мои хождения по разным инстанциям. От председателя райисполкома Махова меня отправляли в горисполком к Алексееву, Федотову, потом к начальнику райпо. Помогла моя настойчивость. Ура, 1983 год, нашему счастью не было предела!

Такая огромная территория! В маленькую комнату хотели поставить теннисный стол, поскольку большой комнаты нам вполне хватало. Но новорожденная доченька Иришка внесла свои коррективы в наш быт, — продолжала своё повествование Маша.

— Ну, давай теперь про Елену, мою супругу, расскажи, про вашу дружбу.

— Мне кажется, что мы очень тепло и надёжно дружили и продолжаем дружить. Это не часто встречается в жизни, когда ты можешь общаться и доверять, когда ты можешь на этого человека надеяться. Когда Лена первый раз пришла ко мне, было такое ощущение, что мы знакомы всю жизнь. А когда я первый раз пришла к Елене, она ошарашила меня таким вопросом: «А чё ты так сильно на меня походишь?»

— Мы действительно были как две сестры. И мою Ирочку вы всегда любили.

— Да, я помню, как мы от вас шагали через рощу улицы Мечтателей по направлению к нам домой в дом номер 37. Иришка сидит у меня на плечах и тараторит: «Колечке пойдем. Ура, КОлечке пойдём». Предлог к и имя Оля в её понятии сливались. Приходим она прижимается к Ольге, гладит её и причитает: «Колечка, моя Колечка». Мы ржём, как лошади, а дети не понимают причины нашего лингвистического веселья. Им хорошо вдвоём, они уже увлечены игрой.

Мамочки Усть-Илимска

— А ещё Иришка любила повторять, когда хотела получить подтверждение от взрослых о том, что предстоит идти в гости к Оле: «Обязательно, приобязательно пойдем КОлечке?» — «Да, конечно, обязательно, приобязательно пойдём», — звучало в ответ, и Ирочка расплывалась в счастливой улыбке, — вспоминаю те прошедшие счастливые годы я.

— А как мы вместе праздновали! Сколько мы пели, сколько танцевали! А как совместно кашеварили. Я помню, у тебя появился друг — Дживан Егиазарян. Как его брат по имени Васил готовил и кухарничал на день рождения Елены!

— Да, я помню, как практически из ничего этот прекрасный армянский парень делал шедевры поварского искусства. Он вырезал середину из картофелин, высвободившееся место заполнял фаршем. Закрывал эти две половинки и отправлял их в духовку запекаться. Какие волшебные вкусы национальных блюд, конечно же, русифицированных и подстроенных под имеющиеся реалии нам удалось тогда отведать! Я восхищался и умилялся, глядя на то, как Васил тайком подглядывал за нами, как он вслушивался в наши оценки его труда. Такой взрослый бородатый мужик и счастливый, как мальчишка, удивил всех своим искусством. Он был на седьмом небе от счастья, принесенного им в чужой дом. Я долгое время ещё не видел столько эмоций счастья и радости на лице мужчины. И Дживан был тоже очень доволен, что его брат такой молодец. А ведь он был не только поваром от бога. Он и сварщик, автомеханик, и штукатур-маляр, и плотник-бетонщик, и самогонщик, и бодяжельщик водки. Мастер на все руки. Он — мужественный воин в сибирской глуши — спасал своего сына от бессмысленной войны, которая бушевала на Кавказе в то время, — с чувством восторга вспоминаю я.

— Ой, а мне вспомнилось, что мы как-то все вместе ехали по делам и ты, Сергей, предложил завернуть во Дворец спорта. Так к нам выскочил голубоглазый парень Саша, сейчас припомню его фамилию, Киреев. Он в белоснежном костюме с чёрной бабочкой, такой элегантный. Я ещё подумала, что симфонический оркестр приехал, что ли. А оказалось, там первенство по боксу. Это ты учредил турнир в память о первом начальнике Братсгэсстроя, легендарном Иване Ивановиче Наймушине, а главным судьёй назначил мастера спорта по боксу Александра Киреева. Мальчишки-спортсмены из разных городов Иркутской области дрались, закаляя свой характер. Соревнования проводились на высоком организационном уровне. Комсомол, что и говорить, тогда любили. Любили заслуженно за дела и за серьёзную и значимую работу, проводимую с молодёжью и детьми.

— Вот и ты, Машенька, немного на политику съехала, — грустно улыбнулся я.

— Нет уже нашего Саши Киреева, умер он. Время никого не щадит.

— А помнишь, Сергей, как вы шли с Сашей Киреевым на КОС (район старых очистных сооружений), где была ваша с Леной неказистая дача, которая потом сгорела. Мама Лена — твоя жена была в Иркутске. Тогда была грустная ситуация, из-за отрицательного резус-фактора крови у неё не могла успешно разрешиться беременность, а вы очень хотели иметь ещё ребеночка. Тут ничего не поделаешь, медицина была бессильна. Вы с Сашей зашли к нам по моей просьбе, чтобы повесить люстру, потом струну для штор приколачивали. Забавно так, бетонные стены, дюбель не забивается. Но вы всё равно с честью справились, дело сделали. Хотя и пришлось повозиться и попотеть не на шутку.

— Машенька, я эти события уже помню смутно. Знаю одно, что любую задачу, которую мы с Сашей ставили перед собой, всегда решали успешно. Не было для нас тех трудностей, которые мы бы не смогли преодолеть. Так было всегда. Но вот со смертью Саша не смог справиться, она налетела внезапно. Как жаль…

— Уже поздно, совсем скоро вставать для отправки в аэропорт, а мы ещё не спали. Давай, Маша, ещё раз вернёмся к истории твоей семьи.

— Давай, Сергей. Старшая сестра Берта, в замужестве Браун, была известным гинекологом. Как-то мне пришлось ехать в поезде из Усть-Илимска в город Заозёрный Красноярского края, где она жила и работала. Так вот со мной в вагоне ехало две женщины. Их путь был в Заозёрку к моей Берте. Они считали, что только она сможет им помочь. Так работала народная молва исцелённых и поправившихся от недуга пациентов моей сестры. Я была поражена и в то же время горда. Ведь Берта Александровна была самоотверженным тружеником. А я ехала к сестре тоже за поправкой здоровья. После рождения второй дочери, Татьяны, я чувствовала себя плохо. Постепенно начала угасать. Тогда Лена Решетникова позвонила Берте. И мои родственники взялись за восстановление моего здоровья. Забирать меня с Танюшкой приехала племянница Ольга Терских. Она дочь моей сестры Ирмы и проживает в Заозёрке.

Я поправила здоровье. Спасибо огромное моим родным. Берта за свой труд была представлена к Ордену Ленина. Но кто-то наверху сказал, что ей хватит и Ордена Дружбы народов. Который ей и вручили в 1978 году.

Берта Браун с Орденом, сестра Маши

— Когда началась перестройка и муж Берты собрался уезжать на родину предков, моя сестра категорически отказывалась. Она любила свою Родину — Советский Союз. Но один случай заставил её изменить свою точку зрения о переезде в Германию. После тяжелой восьмичасовой операции, Берта спасла жизнь молодой женщины, она, возвращаясь домой, присела передохнуть на лавочку в парке. Усталость была дикая, от напряжения, перенесённого во время работы, гудели ноги. Но вот на лавочку дико бухнулись очень усталые от принятого алкоголя два мужика. Они злобно сверлили своими взглядами уставшую женщину. Глаза у них были мутными, руки тряслись. От них несло перегаром и давно немытым, потным телом. Вдруг один из них злобно прошипел:

— Когда же эти немецкие свиньи уберутся нах… в свою Германию?

Почему и зачем он это произнёс, сказать трудно. Может быть, кто-то из его родственников не вернулся с Великой Отечественной войны и для него все немцы были врагами. Все без разбору. Но причем тут Берта, спасавшая людей?

Его голос был скрипучим и противным, он, как яд змеи, проникал в рану, внезапно образовавшуюся в сознании Берты, поражал каждую клеточку её организма. Она ничего не ответила этим бывшим интеллигентам.

Она пришла домой и долго плакала в подушку: «За что мне такое, за что?»

Потом в Германии она не смогла жить со своим мужем Владимиром Фёдоровичем Брауном — достойным человеком, и они расстались. Пройдя в возрасте 55 лет все необходимые процедуры, связанные с обучением немецкому языку, подтверждением своего медицинского диплома, она внезапно заболела.

Гримаса боли исказила лицо Маши, голос задрожал, из глаз полились слёзы. Комок подступил к горлу. Несколько секунд она не могла говорить…

— Умирая в 1999 году, Берта произнесла: «Советские врачи меня бы спасли».

Диагноз не был установлен. От чего умерла наша старшая сестра, мы до сих пор не знаем. Её сын Андрей сейчас живёт в Германии в городе Аусбург, он прошёл альтернативную службу в армии. Изучив язык, уже полностью адаптировался.

— Серёжа, а помнишь, мы пытались способствовать, чтобы завязалась дружба Андрея с вашей дочей Ольгой, когда он приезжал погостить в Усть-Илимск? — вдруг спрашивает меня Маша, пристально и игриво глядя мне в глаза.

— Не, не помню я такого случая. Андрюшку немного помню. Но и лет-то прошло сколько, может, я не был посвящён в такие детали, — начинаю оправдываться я.

— А я помню, только между ними никакой искры не пробежало. Ну да ладно, продолжу свой рассказ дальше, пока ты, Сергей, не заснул, а то, вон, уже клюёшь.

— Вторая моя сестра — Ирма, в замужестве Дрюкова. Её две дочери Ольга, Наталья и сын Алексей живут в Заозёрке. Ирмы уже нет в живых, она умерла в 2011 году.

— Третья сестра — Амалия, в замужестве Мальчугова живет в Заозёрке. Её сын Евгений с семьей живёт в Дивногорске.

— Четвёртый ребёнок в семье — Александр. Он женат на дочери друга нашего отца Эльвире Ессе, у них есть сын Алекс. Живут они в Германии. Папа Эльвиры, Александр Ессе, умирая в Германии, говорил: «Советские врачи меня бы вылечили. Они самые сильные в мире. Я только им верил».

— Пятый ребёнок в семье — Лидия, в замужестве Кондруцкая. У неё дочь Наталья и сын Александр, живут они в Красноярске. Муж Владимир умер. Он был замечательным человеком, прекрасным мужем и отцом.

— Шестой ребёнок в семье — Виктор. У него четыре сына: Фёдор, Иван, Виктор и Александр. Жили они до 1996 года в городе Сокулук в Киргизии, потом переехали на постоянное место жительства в Германию.

— Седьмой ребёнок — я, Мария Александровна Нусс, в замужестве Шифрук. Живу в Усть-Илимске Иркутской области. Имею двух дочерей. Ирочка окончила Санкт-Петербургский университет культуры и искусства. Живет в Питере, замужем. Татьяна окончила Санкт-Петербургский госуниверситет. Живёт в США в Сан-Франциско. У Татьяны муж, Джон, по происхождению немецко-ирландско-гавайских кровей. Их детки — сын Тайлер и дочка Киана — говорят на русском и английском языках. Муж не хочет отставать и тоже изучает русский язык. К Танюшке местные американские жители относятся уважительно. Там любят русских, — закончила свой рассказ Мария Александровна.

«Да, видимо, эти бациллы русскости очень сильны, — подумал я. — А чего бы им не быть сильными? Искренность, миролюбивость, взаимовыручка, способность к самопожертвованию, железная сплоченность перед лицом угрозы или опасности, — эти качества всегда были выше зависти, стяжательства, жадности, человеконенавистничества и других порочных проявлений. Нам есть чем гордиться. Россия никогда ни на кого не нападала и не порабощала другие народы. Мы за мир и мирное сосуществование людей. Но если кто-то решит на нас напасть, советую вспомнить учесть Наполеона, Гитлера и других, сложивших бесславно свои дурные головы. Учите историю».

На этом история любви Саши и Маши не заканчивается. Она продолжается. И продолжается в их потомках, в их внуках. В период всего разговора я с доброй улыбкой подмечал, как Саша сидел рядом с супругой, непринуждённо проявляя жесты обожания и любви. Как во внезапном порыве целовал её плечико, локоток, нежно прижимался. Это было трогательно.

— Машенька, а, что сталось с друзьями твоего отца. Про Александра Ессе ты уже рассказала, он умер в Германии, вернувшись на закате лет на родину предков. Его дочь Эльвира замужем за твоим братом Александром. А как остальные: Иван Май и Иван Фризоргер? Как сложилась их жизнь после изнурительной работы в военные годы в составе Сибирской трудовой армии и последовавшей потом полной реабилитации? Расскажи об этом, если обладаешь такой информацией. Дружите ли вы с детьми преданных и верных друзей твоего отца? Сколько у них детей, как их зовут? — начал интересоваться я. — Мне это очень интересно, наверное, и вашим с Сашей детям Ирине и Татьяне тоже.

— Я знаю обо всех без исключения, они ведь нам как родные, как кровные. А у Александра Ессе, кроме Эльвиры было ещё восемь детей. Недавно её сестре Лидочке в Германии делали операцию. После которой она умерла. Лидочка — последняя из близких людей, видела мою Берту перед её смертью. Примечательно, что все друзья моего отца уже в зрелом возрасте вернулись на родину предков в Германию. Про Ивана Мая я давно ничего не слышала. Его жена Нина умерла совсем недавно в Германии. Иван Фризоргер сильно болел. Его дочка Вика, к сожалению, разбилась на автобане в Германии. Сейчас мне трудно вспомнить, поверь. Сергей, мне нужно время, чтобы посидеть, восстановить в памяти все события прошедших лет, поднять записи. Боюсь сейчас наврать или исказить информацию. Давай на этом пока закончим нашу беседу. Продолжим потом по мере моей готовности. Хорошо, Сергей?

— Хорошо, Маша. Только я тебя попрошу прислать мне парочку текстов ваших с Сашей писем. Тех, которыми вы обменивались в период разлуки. Эти первые сокулукско-новосибирские письма сорокалетней давности могут многое рассказать о зарождающихся чувствах. А эти ваши чистые, нежные и трепетные чувства могут служить примером для молодого подрастающего поколения.

Амалия и Александр Нусс 1962 год Ессентуки

Я произнёс эту просьбу, в душе понимая, что она скорее всего не найдёт своего воплощения. Саша с Машей крутятся в водовороте житейских дел. Работа, две дочери, двое внуков, огромная географическая их разбросанность. У них, наверное, и руки-то не дойдут, чтобы вычитать этот текст и сделать замечания. Хочется верить, что в последнем я ошибаюсь. Может быть, и немецкие их родственники и друзья откликнутся. Дружба никогда не умирает, она живёт с нами.