Политические заметки
Шовинисты работают. Усиленно распространяются слухи о вооружениях японцев, о том, что они сконцентрировали 600 батальонов в Маньчжурии для нападения на Россию. Турция, будто бы, деятельно вооружается для объявления этой же весной войны России. Готовится, дескать, восстание на Кавказе с целью отделения от России (недоставало еще, чтобы закричали о планах поляков!). Травля Финляндии подогревается россказнями о ее вооружении. Ведется ожесточенная кампания против Австрии по поводу постройки железной дороги в Боснии. Усиливаются нападки российской печати на Германию, которая будто бы натравливает Турцию на Россию. Кампания ведется не только в русской, но и во французской печати – о подкупе которой российским правительством так кстати напомнил недавно один социал-демократ в Думе.
Серьезная буржуазная пресса Запада отказывается признать всю эту кампанию за порождение фантазии газетчиков или аферу гоняющихся за сенсацией людей. Нет, очевидно, из «правящих кругов» – читай: от черносотенного царского правительства или от тайной придворной шайки вроде пресловутой «звездной палаты» – исходит вполне определенный пароль, ведется какая-то систематическая «линия», взят какой-то «новый курс». Закрытие думской комиссии по государственной обороне от всех невходящих в нее членов Думы, т. е. не только от революционных партий, но и от кадетов, заграничная печать ставит в прямую связь с этой шовинистской кампанией; говорят даже, что русское правительство, чтобы окончательно довершить свою издевку над «конституционализмом», намерено испрашивать не у всей Думы, а только у черносотенно-октябристской комиссии кредиты на пограничные военные подкрепления.
Вот некоторые цитаты из европейских, отнюдь не социалистических, газет, которые не могут быть заподозрены в оптимизме насчет русской революции:
«Немецкие победы над Францией (в 1870 году) разожгли, как заметил однажды Бисмарк, честолюбие русских военных, и они тоже протянули руку за военными лаврами. По причинам политическим, религиозным и историческим Турция казалась особенно пригодным объектом для этой цели (война с Турцией 1877–1878 гг.). Очевидно, того же взгляда держатся и теперь известные круги в России, забывшие уроки японской войны и не понимающие истинных нужд страны. Так как на Балканах не приходится уже освобождать никаких «братушек», то приходится придумать другие средства, чтобы повлиять на русское общественное мнение. И средства эти, надо сказать правду, еще более аляповатые, чем тогдашние: Россию хотят представить окруженной внутренними и внешними врагами».
«Правящие круги России хотят попытаться укрепить свое положение старыми средствами, именно: насильственным подавлением освободительного движения внутри и отвлечением народного внимания от печального внутреннего положения посредством пробуждения чувств национализма, посредством создания дипломатических конфликтов, которые неизвестно чем могут кончиться».
Каково же значение этой новой шовинистской линии в политике контрреволюционного самодержавия? На такую политику, после Цусимы и Мукдена, могут бросаться только люди, у которых окончательно уходит почва из-под ног. Опыт двухлетней реакции не дал, несмотря на все усилия, никакой сколько-нибудь надежной внутренней опоры черносотенному самодержавию, не создал никаких новых классовых элементов, способных экономически обновить самодержавие. А без этого никакие зверства, никакое бешенство контрреволюции не в силах удержать современный политический строй России.
И Столыпин, и черносотенные помещики, и октябристы понимают, что без создания новых классовых опор удержаться им у власти нельзя. Отсюда – их политика разорения крестьян дотла, насильственного слома общины для расчистки пути капитализму в земледелии во что бы то ни стало. Российские либералы, самые ученые, самые образованные, самые «гуманные» – вроде профессоров из «Русских Ведомостей» – оказываются в этом отношении несравненно тупее Столыпиных. «Не будет ничего удивительного, – пишет передовик названной газеты 1 февраля, – если при решении, например, судьбы временных ноябрьских правил вчерашние общинники-славянофилы поддержат попытку министерства разрушить общину посредством укрепления земли в личную собственность отдельных домохозяев… Можно даже думать, что оборонительные цели, общие консервативному большинству Думы и министерству, подскажут и ей и ему даже более агрессивные меры, нежели знаменитые указы 1906 года… Картина получается поразительная: консервативное правительство при содействии представителей консервативных партий готовит радикальную реформу в области поземельных отношений, всего менее поддающихся крутым переворотам, решаясь на такую радикальную меру из-за отвлеченных соображений о предпочтительности одной формы владения перед другою».
Проснитесь, господин профессор, – стряхните с себя архивную пыль стародедовского народничества, – взгляните на то, что сделали два года революции. Столыпин победил вас не только физической силой, но и тем, что правильно понял самую практическую нужду экономического развития, насильственную ломку старого землевладения. Великий «сдвиг», уже бесповоротно совершенный революцией, состоит в том, что черносотенное самодержавие раньше могло опираться на средневековые формы землевладения, а теперь вынуждено, всецело и бесповоротно вынуждено с лихорадочной быстротой работать над их разрушением. Ибо оно поняло, что без ломки старых земельных порядков не может быть выхода из того противоречия, которое глубже всего объясняет русскую революцию: самое отсталое землевладение, самая дикая деревня – самый передовой промышленный и финансовый капитализм!
Значит, вы за столыпинское земельное законодательство? с ужасом спросят нас народники. – О нет! успокойтесь! Мы безусловно против всех форм старого землевладения в России, и помещичьего и крестьянского надельного. Мы безусловно за насильственную ломку этой гнилой, гниющей и отравляющей все новое старины, – мы за буржуазную национализацию земли, как единственный последовательный лозунг буржуазной революции, как единственную практичную меру, которая направляет все острие исторически-необходимой ломки против помещиков, помогая среди крестьянской массы выделиться свободным хозяевам на земле.
Особенность русской буржуазной революции состоит в том, что революционную политику в основном вопросе революции, в аграрном, ведут черносотенцы и крестьяне с рабочими. Либеральные же адвокаты и профессора защищают нечто самое безжизненное, нелепое и утопичное: примирение двух противоположных взаимноисключающих методов ломки того, что отжило, и притом такое примирение, чтобы ломки вообще не было. Либо победа крестьянского восстания и полная ломка старого землевладения на пользу обновленного революцией крестьянства, т. е. конфискация помещичьей земли и республика. Либо столыпинская ломка, которая тоже обновляет, на деле обновляет и приспособляет к капиталистическим отношениям старое землевладение, но только всецело в интересах помещиков, ценою безграничного разорения крестьянской массы, насильственного изгнания ее из деревень, выселения, голодной смерти, истребления тюрьмой, ссылкой, расстрелами и пытками всего цвета крестьянской молодежи. Такую политику провести меньшинству над большинством нелегко, но она экономически не невозможна. Мы должны помочь народу ясно сознать это. А попытка аккуратной реформой, мирно, без насилия, выйти из того бесконечно запутанного клубка средневековых противоречий, который создан веками русской истории, есть самая тупоумная мечта заскорузлых «человеков в футляре». Экономическая необходимость безусловно вызывает и безусловно проведет самый «крутой переворот» в земельных распорядках России. Исторический вопрос состоит только в том, проведут ли его помещики, руководимые царем и Столыпиным, или крестьянские массы, руководимые пролетариатом.
* * *
«Объединение оппозиции» – такова злоба дня русской политической печати. Полицейски-столыпинская «Россия» ликует: «Объединение? значит, и кадеты – революционеры; ату кадета!» Кадетская «Речь», насквозь пропитанная чиновничьим желанием доказать, что кадеты могут быть умеренны не хуже октябристов, жеманно надувает губы, изливает потоки «морального» негодования по поводу недобросовестных попыток обвинить ее в революционности и заявляет: мы, конечно, приветствуем объединение оппозиции, но объединение это должно быть движением «слева направо» (передовица от 2-го февраля). «Мы имеем опыт политических ошибок и разочарований. Когда оппозиция объединяется, она, естественно, объединяется на минимальной программе наиболее умеренной из партий, входящих в ее состав».
Это программа вполне ясная: гегемония буржуазного либерализма, вот мое условие, говорят кадеты, – подобно тому, как Фаллу говорил в 1871 году просившему его поддержки Тьеру: монархия, вот мое условие.
«Столичная Почта» увидала, что прямо такие вещи говорить совестно, зазорно, и потому «не соглашается» с «Речью», отделываясь туманными намеками на «дооктябрьское настроение» (цензура проклятая мешает ясной политической программе!) и приглашая, по существу дела, поторговаться. Дескать, «Речь» хочет руководить, революционеры хотят руководить (новым объединением), а мне нельзя ли магарыч за честное маклерство?
«Объединение» – мы горячо сочувствуем этому лозунгу, особенно когда тут намекают – хотя бы только намекают! – на «дооктябрьские настроения». Только история не повторяется, любезнейшие гг. политиканы. И те уроки, которые дала нам «история трех лет», никакими силами не могут быть вытравлены из сознания разных классов. Эти уроки необыкновенно богаты и положительным своим содержанием (формы, характер, условия победы массовой борьбы рабочих и крестьян в 1905 году) и своим отрицательным содержанием (крах двух Дум, т. е. крах конституционных иллюзий и кадетской гегемонии).
Кто хочет систематически изучить, продумать, усвоить, проводить в массы эти уроки, – милости просим, мы всецело за «объединение», – за объединение для беспощадной борьбы с ренегатами революции. Не нравится? Наши дороги разошлись.
Старый, «дооктябрьский» лозунг хорош, и мы (не во гнев будь сказано М-д-му из сборника «Наша мысль»!) не выкинем его прочь («учредительное собрание»). Но он недостаточен. Он слишком формален. В нем нет сознания практической постановки острых вопросов жизнью. Мы пополним его великим уроком трех великих лет. Наша «программа-минимум», «программа нашего объединения» проста и ясна: 1) конфискация всей помещичьей земли; 2) республика. Учредительное собрание нам нужно для этого такое, чтобы осилить это.
История двух Дум, кадетских Дум, показала с поразительной наглядностью, что действительная борьба общественных сил, – та борьба, которая не всегда сознавалась, не всегда прорывалась наружу, но всегда оказывала свое решающее действие на все крупные политические исходы, всегда разметывала, как прах, кунстштюки наивных и мошеннически-ловких профанов «конституционализма», эта борьба шла всецело и целиком из-за двух указанных нами «объектов». Не отвлеченные теории, а реальный опыт борьбы наших народных масс в реальных условиях русского помещичьего самодержавия показали нам на деле неизбежность именно этих лозунгов. Кто способен усвоить их, – тому мы предлагаем «врозь идти» и «вместе бить», бить врага, опустошающего Россию, избивающего тысячи лучших людей России.
«Вы останетесь одни с такой программой объединения». Это – неправда.
Прочтите речи беспартийных крестьян в первых двух Думах, – и вы поймете, что наша программа объединения только формулирует их пожелания, их нужды, элементарно-необходимые выводы из этих нужд. С тем, кто не понимает этих нужд, – начиная от кадета и кончая Пешехоновым (он тоже проповедовал «объединение» в Москве, как нам пишут оттуда), – с теми мы поведем войну во имя «объединения».
Это будет упорная война. Мы умели долгие годы работать перед революцией. Нас недаром прозвали твердокаменными. Социал-демократы сложили пролетарскую партию, которая не падет духом от неудачи первого военного натиска, не потеряет головы, не увлечется авантюрами. Эта партия идет к социализму, не связывая себя и своей судьбы с исходом того или иного периода буржуазных революций. Именно поэтому она свободна и от слабых сторон буржуазных революций. И эта пролетарская партия идет к победе.
«Пролетарий» № 21, 26 (13) февраля 1908 г.
Печатается по тексту газеты «Пролетарий»
Заявление редакции «Пролетария»
В № 20 «Neue Zeit» в предисловии неизвестного нам переводчика статьи А. Богданова об Эрнсте Махе мы прочитали следующее: «в русской социал-демократии обнаруживается, к сожалению, сильная тенденция сделать то или иное отношение к Маху вопросом фракционного деления в партии. Очень серьезные тактические разногласия большевиков и меньшевиков обостряются спором по вопросу, совершенно, по нашему мнению, с этими разногласиями не связанному, именно: согласуется ли марксизм в теоретико-познавательном отношении с учением Спинозы и Гольбаха, или Маха и Авенариуса?».
По поводу этого редакция «Пролетария», как идейная представительница большевистского течения, считает необходимым заявить следующее. В действительности этот философский спор фракционным не является и, по мнению редакции, быть не должен; всякая попытка представить эти разногласия, как фракционные, ошибочна в корне. В среде той и другой фракции есть сторонники обоих философских направлений.
«Пролетарий» № 21, 26 (13) февраля 1908 г.
Печатается по тексту газеты «Пролетарий»
Новая аграрная политика
В среду 13 февраля состоялся прием Николаем II 307 депутатов III Думы. Любезные беседы царя с черносотенцами Бобринским и Челышевым относятся к комической стороне нового лобзания самодержавия с бандой союзников. Гораздо серьезнее заявление Николая, что Дума должна вскоре принять новые земельные законы, и что всякая мысль о принудительном отчуждении должна при этом быть исключена, ибо он, Николай второй, никогда подобного закона не утвердит. «На крестьян, – сообщает корреспондент «Франкфуртской Газеты», – речь царя произвела угнетающее действие».
Несомненно, агитационное значение «аграрного заявления» самого царя очень велико, и мы можем только приветствовать талантливого агитатора. Но, кроме агитационного значения, эта грозная выходка против принудительного отчуждения представляет большую важность, как окончательное вступление помещичьей монархии на новый путь аграрной политики.
Знаменитые внедумские указы по 87-ой статье – 9 ноября 1906 г. и следующие за ним – открыли эру этой новой аграрной политики царского правительства. Во II Думе Столыпин подтвердил ее, правые и октябристские депутаты одобрили ее, кадеты (запуганные собранными в передних камарильи слухами о разгоне Думы) отказались от открытого осуждения ее. Теперь, в III Думе, земельная комиссия приняла на днях основное положение закона 9-го ноября 1906 г. и пошла дальше, признала частной собственностью крестьян их участки во всех общинах, не производивших передела в течение 24 лет. На приеме 13 февраля глава крепостнически-помещичьей России громогласно одобрил эту политику, прикрикнув, – явно для сведения беспартийных крестьян, – что он не утвердит никогда никакого закона о принудительном отчуждении в пользу крестьянства.
Окончательный переход правительства царя, помещиков и крупной буржуазии (октябристов) на сторону новой аграрной политики имеет огромное историческое значение. Судьбы буржуазной революции в России, – не только настоящей революции, но и возможных в дальнейшем демократических революций, – зависят больше всего от успеха или неуспеха этой политики.
В чем сущность поворота? В том, что до сих пор неприкосновенность старого, средневекового, надельного землевладения крестьян и их «исконной» общины находила себе самых горячих сторонников в командующих классах реакционной России. Крепостники-помещики, будучи господствующим классом в дореформенной России, будучи политически главенствующим классом в течение всего XIX века, вели в общем и целом политику охранения старых общинных порядков крестьянского землевладения.
Развитие капитализма подточило окончательно эти порядки к XX веку. Старая сословная община, прикрепление крестьян к земле, рутина полукрепостной деревни пришли в самое острое противоречие с новыми хозяйственными условиями. Диалектика истории сделала то, что крестьянство, – которое в других странах при сколько-нибудь упорядоченном (с точки зрения требований капитализма) земельном строе является опорой порядка, – в России выступило во время революции с самыми разрушительными требованиями вплоть до конфискаций помещичьих земель и национализации земли (трудовики I и II Думы).
Эти радикальные и подкрашенные даже идеями мещанского социализма требования вызывались вовсе не «социализмом» мужика, а экономической необходимостью разрубить запутавшийся узел крепостнического землевладения, расчистить дорогу для свободного фермера (предпринимателя в земледелии) на свободной от всех средневековых перегородок земле.
Капитализм уже бесповоротно подорвал все основы старого аграрного строя России. Он не может развиваться дальше, не ломая этого строя; и он сломит его неминуемо и неизбежно; нет такой силы на земле, которая могла бы помешать этому. Но этот строй может быть сломан по-помещичьи или по-крестьянски для расчистки пути помещичьему или крестьянскому капитализму. Помещичья ломка старины означает насильственное разрушение общины и ускоренное разорение, истребление массы обнищавших хозяйчиков в пользу горстки кулаков. Крестьянская ломка – означает конфискацию помещичьего землевладения и предоставление всей земли в распоряжение свободного фермерства из крестьян («равное право на землю» господ народников на деле означает право хозяев на землю с уничтожением всех средневековых перегородок).
И вот, правительство контрреволюции поняло это положение. Столыпин правильно понял дело: без ломки старого землевладения нельзя обеспечить хозяйственное развитие России. Столыпин и помещики вступили смело на революционный путь, ломая самым беспощадным образом старые порядки, отдавая всецело на поток и разграбление помещикам и кулакам крестьянские массы.
Господа либералы и мещанские демократы, – начиная от полуоктябристских «меонов», продолжая «Русскими Ведомостями» и кончая г. Пешехоновым из «Русского Богатства», – подняли теперь страшный шум по поводу разрушения общины правительством, обвиняя это правительство в революционизме! Никогда еще так резко не выступало межеумочное положение буржуазного либерализма в русской революции. Нет, господа, хныканием по поводу разрушения исконных основ не поможешь тут делу. Три года революции выжгли примиренческие и соглашательские иллюзии. Вопрос поставлен ясно. Либо смелый призыв к крестьянской революции, идущей вплоть до республики, и всесторонняя идейная и организационная подготовка такой революции в союзе с пролетариатом. Либо пустое нытье, политическое и идейное бессилие перед столыпинско-помещичьи-октябристским натиском на общину.
Выбирайте, – те, у кого осталась еще капля гражданского мужества и сочувствия к крестьянской массе! Пролетариат сделал уже свой выбор, и теперь тверже, чем когда-нибудь, с.-д. рабочая партия будет разъяснять, пропагандировать, бросать в массы лозунг крестьянского восстания вместе с пролетариатом, как единственного возможного средства помешать столыпинскому методу «обновления» России.
Мы не скажем, что этот метод невозможен, – он испытан был в Европе не раз в меньших размерах, – но мы разъясним народу, что он осуществим лишь путем безграничных насилий меньшинства над большинством в течение десятилетий и путем массового истребления передового крестьянства. Мы не станем сосредоточивать своих забот на штопаньи революционных столыпинских проектов, на попытках поправить их, ослабить их действие и т. п. Мы ответим усилением нашей агитации в народных массах, особенно в тех слоях пролетариата, которые связаны с крестьянством. Крестьянские депутаты – даже просеянные через ряд полицейских сит, даже выбранные помещиками, даже запуганные зубрами в Думе – обнаружили совсем недавно свои истинные стремления. Группа беспартийных и частью правых крестьян высказалась, как известно из газет, за принудительное отчуждение земли и за выборные всем населением местные земельные учреждения! Недаром один кадет в земельной комиссии сказал, что правый крестьянин левее кадетов. Да, в аграрном вопросе «правые» крестьяне во всех 3-х Думах стоят левее кадетов, доказывая этим, что монархизм мужика есть отмирающая наивность, – в отличие от монархизма либеральных дельцов, которые монархисты по классовому расчету.
Царь крепостников крикнул беспартийным крестьянам, что он не допустит принудительного отчуждения. Пусть рабочий класс крикнет в ответ на это миллионам «беспартийных» крестьян, что он зовет их на массовую борьбу за низвержение царизма и за конфискацию помещичьей земли.
«Пролетарий» № 22, (3 марта) 19 февраля 1908 г.
Печатается по тексту газеты «Пролетарий»
Нейтральность профессиональных союзов
{119}
В предыдущем номере «Пролетария» мы напечатали резолюцию ЦК нашей партии о профессиональных союзах. «Наш Век», сообщая читателям об этой резолюции, добавил, что она была принята в ЦК единогласно, ибо меньшевики голосовали за нее ввиду сделанных в ней уступок по сравнению с первоначальным большевистским проектом. Если это сообщение верно (покойная газета «Наш Век» отличалась обыкновенно исключительно хорошей осведомленностью во всем, что касается меньшевизма), то нам остается только от всей души приветствовать крупный шаг к объединению с.-д. работы в такой важной области, как профессиональные союзы. Те уступки, о которых говорил «Наш Век», совершенно незначительны и нисколько не изменяют основных принципов большевистского проекта (напечатанного, кстати сказать, в № 17 «Пролетария» от 20 октября 1907 г. вместе с обширной мотивировочной статьей: «Профессиональные союзы и с.-д. партия»).
Вся наша партия признала теперь, следовательно, что работу в профессиональных союзах надо вести не в духе нейтральности союзов, а в духе возможно более тесного сближения их с социал-демократической партией. Признано и то, что партийность союзов должна быть достигаема исключительно работой с.-д. внутри союзов, что с.-д. должны образовывать сплоченные ячейки в союзах, что следует основывать нелегальные союзы, раз невозможны легальные.
Несомненно, что на это сближение обеих фракций нашей партии по вопросу о характере работы в профессиональных союзах сильнейшим образом повлиял Штутгарт. Резолюция Штутгартского конгресса, как отметил Каутский в своем докладе перед лейпцигскими рабочими, кладет конец принципиальному признанию нейтральности. Высокая степень развития классовых противоречий, обострение их в последнее время во всех странах, многолетний опыт Германии, – где политика нейтральности усилила оппортунизм в профессиональных союзах, нисколько не помешав возникновению особых христианских и либеральных союзов, – расширение той особой области пролетарской борьбы, которая требует совместного и единодушного действия и союзов и политической партии (массовая стачка и вооруженное восстание в русской революции, как прообраз вероятных форм пролетарской революции на Западе), – все это отняло окончательно почву у теории нейтральности.
Среди пролетарских партий вопрос о нейтральности не обещает вызывать теперь особенно больших споров. Иное дело – непролетарские квазисоциалистические партии вроде наших социалистов-революционеров, на деле представляющих из себя крайнее левое крыло революционно-буржуазной партии интеллигентов и передовых крестьян.
В высшей степени характерно, что с защитой идеи нейтральности после Штутгарта у нас выступили только социалисты-революционеры и Плеханов. И выступили очень неудачно.
В последнем номере центрального органа партии социалистов-революционеров «Знамени Труда» (№ 8, декабрь 1907) находим две статьи, посвященные вопросу о профессиональном движении. С.-р. пробуют там прежде всего посмеяться над заявлением с.-д. газеты «Вперед», что штутгартская резолюция решила вопрос об отношении партии к профессиональным союзам именно в том смысле, как это наметила и лондонская, в духе большевизма. Мы скажем на это, что сами с.-р. в том же самом номере «Знамени Труда» привели факты, доказывающие неоспоримо правильность именно такой оценки.
«К этому же времени, – пишет «Знамя Труда» про осень 1905 года, – и это характерный факт – относится первая встреча лицом к лицу трех русских социалистических фракций: с.-д. меньшевиков, с.-д. большевиков и эсеров, с изложением своих взглядов на профессиональное движение. Московское бюро, которому поручено было выделить из своей среды и центральное бюро для созыва съезда (профессиональных союзов), организовало большой митинг входящих в профессиональные союзы рабочих в театре Олимпия. Меньшевики выступили с классически-марксистским, строго-ортодоксальным разграничением целей партии и профессионального союза. «Задача с-д. партии – установление социалистического строя с уничтожением капиталистических отношений; задача профессиональных союзов – улучшение условий труда в пределах капиталистического строя, чтобы добиться выгодных для интересов труда условий продажи рабочих рук»; отсюда выводилась непартийность профессиональных союзов и охват или «всех рабочих данной профессии».
Большевики доказывали, что в настоящее время разделение политики от профессии не может быть проведено строго, и отсюда приходили к выводу, что «должно быть тесное единение между социал-демократической партией и профессиональными союзами, которыми она должна руководить». Наконец, эсеры требовали строгой беспартийности союзов во избежание раскола в пролетариате, но отвергли всякое ограничение задач и деятельности профессиональных союзов какой-либо узкой сферой, формулируя эту задачу, как борьбу с капиталом во всем ее объеме, следовательно, равно как экономическую, так и политическую борьбу».
Так описывает факты само «Знамя Труда»! И только слепой или совсем неспособный думать человек может отрицать, что из этих трех точек зрения именно та, которая говорит о тесном единении между социал-демократической партией и союзами, «подтверждена штутгартской резолюцией, рекомендующей тесную связь между партией и профессиональными союзами».
Чтобы запутать этот донельзя ясный вопрос, эсеры смешали самым забавным образом самостоятельность профессиональных союзов в экономической борьбе с беспартийностью их. «Штутгартский съезд, – пишут они, – определенно стал и за самостоятельность (беспартийность) союзов, т. е. отверг точку зрения и большевиков, и меньшевиков». Это выводится из следующих слов штутгартской резолюции: «У каждой из этих двух организаций (партии и профсоюза) есть соответствующая ее природе область, в которой она должна действовать вполне самостоятельно. Но наряду с этим существует все расширяющаяся область» и т. д., как цитировано выше. Нашлись же такие шутники, которые это требование «самостоятельности» профсоюзов в «соответствующей их природе области» смешали с вопросом о беспартийности союзов или о тесном сближении их с партией в области политики и задач социалистической революции!
Таким-то образом наши эсеры совершенно замяли основной принципиальный вопрос об оценке теории «нейтральности», которая на деле служит укреплению влияния буржуазии на пролетариат. Вместо этого принципиального вопроса, они предпочли говорить только о русских специально отношениях, когда есть налицо несколько социалистических партий, и притом говорить с ложным освещением того, что было в Штутгарте. «Ссылаться здесь на туманность штутгартской резолюции не приходится, – пишет «Знамя Труда», – ибо всякую туманность и всякое сомнение разрушил г. Плеханов, выступивши на международном съезде в качестве официального представителя партии, и пока мы еще не имеем соответствующего заявления Центрального с.-д. Комитета, что «такое выступление тов. Плеханова дезорганизует ряды единой партии»… Гг. эсеры! Вы, конечно, вправе иронизировать над тем, что наш ЦК призвал к порядку Плеханова. Вы вправе думать, что можно уважать, к примеру скажем, партию, не осуждающую официально кадетолюбие г-на Гершуни. Но зачем же говорить прямую неправду? Плеханов не был на Штутгартском конгрессе представителем с.-д. партии, а был лишь одним из 33 делегатов ее. И представлял он взгляды не партии с.-д., а теперешней меньшевистской оппозиции по отношению к партии с.-д. и к ее лондонским решениям. Эсеры не могут не знать этого и говорят они, значит, заведомую неправду.
«…В комиссии, рассматривавшей вопрос о взаимоотношениях профессиональных союзов и политической партии, он (Плеханов) сказал буквально следующее: «В России 11 революционных организаций, с какой же из них должны профессиональные союзы вступить в связь?.. Внесение в профессиональные союзы политических разногласий было бы в России вредным». На это все члены комиссии единогласно заявили, что так и нельзя понимать резолюцию конгресса, что они «отнюдь не вменяют профессиональным союзам и их членам в обязанность состоять членами с.-д. партии», т. е. они, как и указано в резолюции, требуют «совершенной самостоятельности» их» (курсив «Знамени Труда»).
Путаете вы, господа из «Знамени Труда»! В комиссии один бельгийский товарищ спросил, можно ли обязывать членов профессиональных союзов вступать в с.-д. партию, и ему все ответили, что нельзя. А, с другой стороны, Плеханов внес в резолюцию поправку: «причем не следует упускать из виду единство профессиональной организации», и эта поправка была принята, но не единогласно (тов. Воинов, представлявший взгляды РСДРП, голосовал за поправку и голосовал, по нашему мнению, правильно). Вот как было дело.
Социал-демократы никогда не должны упускать из виду единства профессиональной организации. Это совершенно справедливо. Но это относится и к эсерам, которых мы приглашаем подумать об этом «единстве профессиональной организации», когда она провозгласит свою тесную связь с с.-д.! О том, чтобы «вменять в обязанность» членам союзов входить в партию с.-д., никто никогда и не думал: это эсерам от страха померещилось. Но чтобы Штутгартский съезд запретил профессиональным союзам объявлять о своей тесной связи с социал-демократической партией или проводить на деле, в жизни, такую связь, это сказки.
«Русские с.-д., – пишет «Знамя Труда», – ведут самую неуклонную и энергичную кампанию для завоевания профессиональных союзов и подчинения их своему партийному руководству. Большевики это делают прямо и открыто… меньшевики избрали более окольный путь»… Правильно, гг. эсеры! Во имя авторитета рабочего Интернационала вы вправе требовать от нас, чтобы мы вели эту кампанию тактично, выдержанно, «не упуская из виду единства профессиональной организации». Мы со всей охотой признаем это и требуем от вас признания того же, но от кампании мы не откажемся!
Но ведь Плеханов сказал, что вредно вносить в союзы политические разногласия… Да, Плеханов сказал эту глупость, и гг. эсеры, естественно, должны были уцепиться за нее, как всегда цепляются они за все, наименее заслуживающее подражания. Но руководством должны служить не слова Плеханова, а резолюция конгресса, применение которой невозможно без «внесения политических разногласий». Вот вам маленький пример. Резолюция конгресса говорит, что профессиональные союзы не должны руководиться «теорией гармонии интересов между трудом и капиталом». Мы, с.-д., утверждаем, что аграрная программа, требующая в буржуазном обществе уравнительности распределения земли, построена на теории гармонии интересов труда и капитала. Мы всегда выскажемся против того, чтобы из-за такого разногласия (или даже из-за разногласия с рабочими-монархистами) раскалывать единство стачки и т. п., но мы всегда будем «вносить это разногласие» в рабочую среду вообще, во все рабочие союзы в частности.
Так же неумна ссылка Плеханова на 11 партий. Во-1-х, не в одной России есть разные социалистические партии. Во-2-х, в России только две сколько-нибудь серьезно конкурирующие социалистические партии, с.-д. и с.-р., ибо национальные партии валить в общую кучу совсем нелепо. В-3-х, вопрос об объединении действительно социалистических партий – совсем особый вопрос; примешивая его, Плеханов запутывает дело. Мы должны всегда и всюду отстаивать сближение союзов с социалистической партией рабочего класса, а какая партия в той или иной стране, среди той или иной национальности является действительно социалистической и действительно партией рабочего класса – это вопрос особый, и решают его не резолюции международных съездов, а ход борьбы между национальными партиями.
До какой степени ошибочны в этом вопросе рассуждения тов. Плеханова, это особенно наглядно показывает его статья в № 12 «Современного Мира» за 1907 год. На стр. 55-ой Плеханов приводит указание Луначарского на то, что нейтральность союзов отстаивается немецкими ревизионистами. Плеханов отвечает на это указание: «Ревизионисты говорят: союзы должны быть нейтральными, а разумеют под этим: союзы надо использовать для борьбы с ортодоксальным марксизмом». И Плеханов заключает: «Устранение нейтральности профессиональных союзов ничему тут не поможет. Если мы поставим союзы даже в тесную формальную зависимость от партии, а в партии восторжествует «идеология» ревизионистов, то устранение нейтральности союзов будет лишь новой победой «критиков Маркса»».
Это рассуждение представляет из себя образчик столь обычного у Плеханова приема увернуться от вопроса и замять существо спора. Если в партии действительно восторжествует идеология ревизионистов, то это не будет социалистическая партия рабочего класса. Речь идет вовсе не о том, как складывается такая партия, какая борьба и какие расколы при этом бывают. Речь идет о том, что в каждой капиталистической стране существует социалистическая партия и союзы, и наше дело определить основные отношения между ними. Классовые интересы буржуазии неизбежно порождают стремление ограничить союзы мелкой и узкой деятельностью на почве существующего строя, отдалить их от всякой связи с социализмом, и теория нейтральности есть идейное облачение этих буржуазных стремлений. Ревизионисты внутри с.-д. партий всегда проложат себе дорогу так или иначе в капиталистическом обществе.
Конечно, в начале политического и профессионального рабочего движения в Европе можно было отстаивать нейтральность союзов, как средство расширить первоначальную базу пролетарской борьбы в эпоху ее сравнительной неразвитости и отсутствия систематического буржуазного воздействия на союзы. В настоящее время с точки зрения международной социал-демократии отстаивать нейтральность союзов совсем уже неуместно. Можно только улыбнуться, читая уверения Плеханова, что «Маркс и теперь стоял бы в Германии за нейтральность союзов», особенно когда такой аргумент строится на одностороннем толковании одной «цитаты» из Маркса, при игнорировании всей совокупности заявлений Маркса и всего духа его учения.
«Я стою за нейтральность, понимаемую в бебелевском, а не в ревизионистском смысле», – пишет Плеханов. Говорить так – значит креститься Бебелем и при этом все же лезть в болото. Слов нет, Бебель такой крупный авторитет в международном движении пролетариата, такой опытный практический вождь, такой чуткий к запросам революционной борьбы социалист, что он в девяноста девяти случаях из ста вылезал сам из болота, когда ему случалось оступаться, и вытаскивал тех, кто хотел идти за ним. Бебель ошибался и тогда, когда в Бреславле (в 1895 г.) отстаивал вместе с Фольмаром аграрную программу ревизионистов, и тогда, когда настаивал (в Эссене) на принципиальном различии оборонительной и наступательной войны, и тогда, когда готов был возвести в принцип «нейтральность» союзов. Мы охотно верим, что если Плеханов будет залезать в болото только вместе с Бебелем, то это будет случаться с ним не часто и ненадолго. Но мы все же думаем, что подражать Бебелю следует не тогда, когда Бебель ошибается.
Говорят – и Плеханов особенно напирает на это, – что нейтральность нужна для объединения всех рабочих, приходящих к мысли о необходимости улучшить свое материальное положение. Но говорящие это забывают, что современная ступень развития классовых противоречий неизбежно и неминуемо вносит «политические разногласия» даже в вопрос о том, каким образом следует добиваться этого улучшения в пределах современного общества. Теория нейтральности союзов в отличие от теории о необходимости тесной связи их с революционной социал-демократией ведет неминуемо к предпочтению таких средств этого улучшения, которые означают притупление классовой борьбы пролетариата. Наглядный пример тому (связанный кстати с оценкой одного из интереснейших эпизодов новейшего рабочего движения) дает нам та самая книжка «Современного Мира», в которой Плеханов защищает нейтральность. Рядом с Плехановым мы видим здесь г-на Э. П., восхваляющего известного вождя английских железнодорожных рабочих Ричарда Белла, который покончил компромиссом конфликт рабочих с директорами компаний. Белл объявляется «душой всего железнодорожного рабочего движения». «Нет никакого сомнения, – пишет г. Э. П., – что благодаря своей спокойной, обдуманной и выдержанной тактике Белл завоевал безусловное доверие ассоциации железнодорожных служащих, члены которой готовы, без колебания, всюду последовать за ним» (75 стр. № 12 «Современного Мира»). Такая точка зрения не случайно, а по существу дела связана с нейтрализмом, который на первый план выдвигает объединение рабочих для улучшения их положения, а не объединение для борьбы, способной принести пользу делу освобождения пролетариата.
Но эта точка зрения совсем не соответствует взглядам английских социалистов, которые, наверное, очень удивились бы, узнав, что хвалители Белла пишут, не встречая возражений, в одном журнале с видными меньшевиками вроде Плеханова, Иорданского и Кo.
Английская социал-демократическая газета «Justice» в передовице 16-го ноября писала по поводу соглашения Белла с железнодорожными компаниями: «Мы вполне согласны с почти всеобщим тред-юнионистским осуждением этого так называемого мирного договора»… «он совершенно разрушает самый смысл существования тред-юниона»… «Это нелепое соглашение… не может связывать рабочих, и они хорошо сделают, если отвергнут его». А в следующем номере, от 23 ноября, Бернет писал об этом соглашении в статье, озаглавленной «Опять продали!»: «Три недели тому назад Соединенное общество железнодорожных служащих было одним из самых могущественных тред-юнионов в Англии; теперь оно сведено на уровень общества взаимопомощи». «И перемена эта произошла не потому, что железнодорожники боролись и потерпели поражение, а потому, что их вожди умышленно или по тупоумию своему продали их капиталистам до борьбы». И редакция газеты добавляет, что аналогичное письмо прислал ей один «наемный рабочий железнодорожной компании Мидланд».
Но, может быть, это «увлечение» «слишком революционных» эсдеков? Нет. Орган умеренной партии, «Независимой рабочей партии» (I.L.P.), которая не хочет даже назвать себя социалистической, «Labour Leader» от 15 ноября поместил письмо железнодорожника тред-юниониста, заявляющего в ответ на похвалы, расточаемые всей капиталистической прессой (начиная от радикальной «Reynolds' Newspaper» и кончая консервативной «Times») Беллу, что проведенное им соглашение есть «самое презренное, какое только было в истории тред-юнионизма», и называющего Ричарда Белла «маршалом Базеном тред-юнионистского движения». Рядом другой железнодорожник требует «призвать к ответу Белла» за это злосчастное соглашение, «осудившее рабочих на семилетнюю каторгу». И редакция умеренного органа в передовице того же номера называет соглашение «Седаном британского тред-юнионистского движения». «Никогда не было такого удобного случая, чтобы показать в национальном масштабе силу организованного труда», – среди рабочих царил «невиданный энтузиазм» и желание борьбы. Статья заканчивается едким сопоставлением рабочей нужды и торжества «господина Ллойда Джорджа (министр, сыгравший роль лакея капиталистов) и господина Белла, готовящих банкеты».
Только самые крайние оппортунисты, фабианцы, чисто интеллигентская организация, одобрили это соглашение, вызвав этим краску стыда даже в сочувствующем фабианцам журнале «The New Age», который вынужден был признать, что если буржуазно-консервативная «Times» целиком перепечатала соответственное заявление центрального комитета фабианцев, то зато, кроме этих господ, «ни одна социалистическая организация, ни один тред-юнион, ни один выдающийся вожак рабочих» (стр. 101, номер от 7 декабря) не высказался за соглашение.
Вот вам образчик применения нейтральности плехановским сотрудником, г-ном Э. П. Вопрос касался не «политических разногласий», а улучшения положения рабочих в данном обществе. За «улучшение» ценой отказа от борьбы и сдачи на милость капиталу высказалась вся буржуазия Англии, фабианцы и г. Э. П., за коллективную борьбу рабочих – все социалисты и тред-юнионисты рабочие. И Плеханов будет продолжать теперь проповедовать «нейтральность», а не тесное сближение союзов с социалистической партией?
«Пролетарий» № 22, (3 марта) 19 февраля 1908 г.
Печатается по тексту газеты «Пролетарий»
О происшествии с королем португальским
Буржуазная пресса, даже самого либерального и «демократического» направления, не может обойтись без черносотенной морали, обсуждая умерщвление португальского авантюриста.
Вот, например, специальный корреспондент одной из самых лучших буржуазно-демократических газет Европы, «Франкфуртской Газеты». Он начинает свой рассказ с полушутливого сообщения о том, как стая корреспондентов бросилась – точно на добычу – в Лиссабон тотчас после получения сенсационного известия. Я оказался – пишет сей господин – в одном спальном отделении с одним известным лондонским журналистом, который стал хвастаться своей опытностью. По такому же поводу он, видите ли, ездил уже в Белград и может считать себя «специальным корреспондентом на случай цареубийств».
…Да, приключение с королем португальским является поистине «профессиональным несчастным случаем» королей.
Неудивительно, что могут явиться профессиональные, корреспонденты, описывающие профессиональные «неудачи» их величеств…
Но, как ни силен у подобных корреспондентов элемент дешевой и вульгарной сенсации, а правда все же иногда пробивает себе дорогу. «Один купец, живущий в самом оживленном торговом квартале», рассказал корреспонденту «Франкфуртской Газеты» следующее: «Тотчас, как я узнал о событии, я вывесил траурный флаг. Очень скоро, однако, ко мне стали приходить покупатели и знакомые, спрашивая, не сошел ли я с ума, не задался ли я целью испортить свои дружеские связи. Я спросил их, неужели никто не испытывает чувства сострадания. Вы не поверите, м. г., какие ответы получил я на это! И вот я убрал прочь траурный флаг».
Приводя этот рассказ, либеральный корреспондент рассуждает:
«Народ, по природе своей столь добродушный и любезный, как португальский, прошел, видимо, дурную школу, прежде чем он научился ненавидеть так безжалостно даже в могиле. И если это правда, – а это, несомненно, правда и, умолчав о ней, я бы извратил историческую истину, – если не только подобные немые демонстрации изрекают свой суд над коронованной жертвой, если на каждом шагу вы можете слышать, и притом от «людей порядка», бранные слова по адресу убитого, то естественным является стремление изучить то редкое сцепление обстоятельств, которое до такой степени делает ненормальной психологию народа. Ибо народ, который не признает за смертью даже старого священного права искупать все земные прегрешения, такой народ либо должен быть уже морально выродившимся, – либо должны быть условия, порождающие необъятное чувство ненависти, которое затемняет ясный взгляд справедливой оценки».
О, гг. либеральные лицемеры! Отчего это не провозглашаете вы моральными выродками тех французских ученых и писателей, которые до сих пор ненавидят и бешено бранят не только деятелей Коммуны 1871 года, но даже деятелей 1793 года? не только борцов пролетарской революции, но даже борцов буржуазной революции? Оттого, что «нормальным» и «моральным» для «демократических» лакеев современной буржуазии является «добродушное» перенесение народом каких угодно бесчинств, гнусностей и зверств со стороны коронованных авантюристов.
Иначе – продолжает корреспондент (т. е. иначе как посредством исключительных условий) – «нельзя было бы понять такого явления, что уже сегодня одна монархическая газета говорит чуть не с большим чувством печали о невинных жертвах из народа, чем о короле, и мы видим уже теперь с полной ясностью, как начинают образовываться легенды, которые окружат ореолом славы убийц. В то время, как при всех почти покушениях политические партии торопятся отряхнуть от себя убийц, – португальские республиканцы прямо гордятся тем, что из их рядов вышли «мученики и герои 1-го февраля»…
Буржуазный демократ переусердствовал до того, что готов объявить «революционной легендой» – уважение португальских граждан к людям, которые пожертвовали собой для устранения издевавшегося над конституцией короля!
Корреспондент другой буржуазной газеты миланской «Corriere della Sera» рассказывает о свирепстве португальской цензуры после цареубийства. Телеграмм не пропускают. Министры и короли не отличаются «добродушием», которое так нравится честным буржуа у народных масс! Коль война – так по-военному, справедливо рассуждают португальские авантюристы, занявшие место убитого короля. Трудности сообщения сказываются не меньше, чем на войне. Приходится посылать сообщения обходным путем, сначала почтой на Париж (может быть, на какой-нибудь частный адрес) и уже оттуда передавать в Милан. «Даже в России, – пишет корреспондент 7 февраля, – во время самых горячих революционных периодов цензура никогда так не свирепствовала, как теперь в Португалии».
«Некоторые республиканские газеты, – сообщает этот корреспондент от 9 февраля н. ст., – пишут сегодня (в день похорон короля) таким языком, который я абсолютно не решаюсь повторить в телеграмме». В сообщении от 8-го февраля, попавшем позже, чем предыдущее, по месту назначения, приводится отзыв газеты «Pays» о процедуре похорон:
«Проносят тленные останки двух монархов – ненужный прах разваливающейся монархии, – которая держалась изменой и привилегиями, – которая своими преступлениями запятнала два столетия нашей истории».
«Конечно, это газета республиканская, – прибавляет корреспондент, – но разве не красноречиво появление статьи с такими фразами в день похорон короля?»
Мы, с своей стороны, добавим только, что можем пожалеть об одном: о том, что республиканское движение в Португалии недостаточно решительно и открыто расправилось со всеми авантюристами. Мы жалеем о том, что в происшествии с королем португальским явно виден еще элемент заговорщического, т. е. бессильного, в существе своем не достигающего цели, террора при слабости того настоящего, всенародного, действительно обновляющего страну террора, которым прославила себя Великая французская революция. Возможно, что республиканское движение в Португалии поднимется еще выше. Сочувствие социалистического пролетариата всегда будет на стороне республиканцев против монархии. Но до сих пор в Португалии удалось только напугать монархию убийством двух монархов, а не уничтожить монархию.
Социалисты во всех европейских парламентах выразили, кто как умел и кто как мог, свое сочувствие португальскому народу и португальским республиканцам, свое отвращение к правящим классам, представители которых осуждали убийство авантюриста и выражали сочувствие его преемникам. Одни социалисты прямо заявили в парламентах свои взгляды, другие – вышли из залы во время заявлений симпатии к «пострадавшей» монархии. Вандервельде в бельгийском парламенте выбрал «средний» – самый плохой – путь, вымучив из себя фразу, что он чтит «всех мертвых», т. е. значит и короля, и убийц его. Надеемся, что Вандервельде останется одинок среди социалистов всего мира.
Республиканская традиция сильно ослабела у социалистов Европы. Это понятно и отчасти может быть оправдано, – именно постольку, поскольку близость социалистической революции отнимает практическое значение у борьбы за буржуазную республику. Но не редко ослабление республиканской пропаганды означает не живость стремления к полной победе пролетариата, а слабость сознания революционных задач пролетариата вообще. Недаром Энгельс в 1891 году, критикуя проект Эрфуртской программы, со всей энергией указывал немецким рабочим на значение борьбы за республику, на возможность того, что и в Германии такая борьба станет очередью Дня.
У нас в России борьба за республику имеет непосредственное практическое значение. Только самые жалкие мещанские оппортунисты вроде энесов или «эсдека» Малишевского (см. о нем «Пролетарий» № 7) могли сделать из опыта русской революции вывод о том, что борьба за республику отодвигается в России на второй план. Напротив, именно опыт нашей революции доказал, что борьба за уничтожение монархии неразрывно связана в России с борьбой за землю для крестьян, за свободу для всего народа. Именно опыт нашей контрреволюции доказал, что борьба за свободу, не задевающая монархию, это – не борьба, а мещанская трусость и дряблость или прямой обман народа карьеристами буржуазного парламентаризма.
«Пролетарий» № 22, (3 марта) 19 февраля 1908 г.
Печатается по тексту газеты «Пролетарий»
К дебатам о расширении бюджетных прав Думы
{132}
В течение трех заседаний, 12, 15 и 17 января, шли прения в Государственной думе по вопросу о расширении бюджетных прав ее. Партия кадетов за подписью 40 членов Думы внесла проект такого расширения. Представители всех партий высказались по этому поводу. От имени правительства две длинных речи держал министр финансов. Высказался и представитель с.-д. рабочей партии. И прения закончились единогласным («Столичная Почта» 18 января говорит так) принятием предложения октябристов: передать законопроект о расширении бюджетных прав Гос. думы в комиссию, «не касаясь объема этого изменения», т. е. изменения правил 8 марта, особенно стесняющих бюджетные права Гос. думы.
Каким образом могло получиться такое странное явление? Каким образом в III Думе, в Думе черносотенных зубров, единогласно прошло предложение октябристов, соответствующее по существу дела желанию правительства и сделанное после первой речи министра финансов, который наметил как раз такой исход дела. По существу, проект кадетов неприемлем; в частностях – отчего же не изменить закона. Так заявил министр черносотенцев. Согласно этому заявлению редактировали свое предложение октябристы, подчеркнув, что не касаются объема изменений закона.
Что октябристы сошлись с черносотенным министром, это неудивительно. Что кадеты сняли свою редакцию (в которой ни слова не было, конечно, о том, что они не касаются объема изменений, ими же самими указанных!), это также неудивительно для всех, знающих природу партии к.-д. Но чтобы с.-д. могли участвовать в единогласии подобного рода, – это невероятно, и нам хочется думать, что «Столичная Почта» сказала неправду, что с.-д. за резолюцию октябристов не голосовали.
Впрочем, тут есть более важный вопрос, чем вопрос о том, голосовали социал-демократы за октябристов или нет, именно вопрос об ошибке, несомненно сделанной с.-д. депутатом Покровским 2-ым. На этой ошибке и на действительном политическом значении прений 12, 15 и 17 января мы и намерены остановить вниманий читателей.
Российская Гос. дума не имеет бюджетных прав, ибо отказ в бюджете не останавливает «по закону» приведение бюджета в исполнение. Этот закон, изданный контрреволюционным правительством после поражения декабрьского восстания (20 февраля 1906 г., пресловутые «основные законы»), есть издевательство над народным представительствам со стороны черносотенцев, царя и помещиков. А «правила» 8 марта 1906 года еще более подчеркивают это издевательство, создавая кучу мелочных стеснений рассмотрения бюджета в Думе и устанавливая даже (в ст. 9), что «при обсуждении проекта государственной росписи не могут быть исключены или изменяемы такие расходы и доходы, которые внесены в проект на основании действующих законов, штатов, расписаний, а также высочайших повелений, в порядке верховного управления последовавших». Разве это не издевательство? Нельзя изменять ничего, соответствующего и законам, и штатам, и расписаниям, и просто высочайшим повелениям!! Не смешно ли толковать после этого о бюджетных правах российской Гос. думы?
Спрашивается теперь, каковы были задачи действительно борющейся за свободу буржуазной демократии перед лицом такого положения вещей? Каковы задачи рабочей партии? – мы говорим в данной статье только о задачах парламентской борьбы и парламентских представителей соответственной партии.
Очевидно, что вопрос о бюджетных правах Думы надо было поднять в Думе, чтобы вполне выяснить и перед русским народом и перед Европой черносотенное издевательство царизма, чтобы показать все бесправие Думы. Непосредственно-практическая цель такого выяснения (не говоря уже об основной задаче всякого демократа – раскрытия правды перед народом, просвещения его сознания) определялась еще вопросом о займе. Черносотенное правительство царя не могло удержаться после декабря 1905 г., не может держаться и теперь без помощи всемирного капитала международной буржуазии в виде займов. И буржуазия всего мира дает миллиардные займы явному банкроту, царю, не только потому, что ее прельщают, как всякого ростовщика, высоким барышом, но и потому, что буржуазия сознает свою заинтересованность в победе старого порядка над революцией в России, ибо во главе этой революции идет пролетариат.
Таким образом, только выяснение всей правды могло быть целью возбуждения вопроса и прений в Думе. Практическое реформаторство не могло быть в данное время и при данной обстановке целью демократа, ибо, во-1-х, ясна невозможность реформ на почве данных основных законов о бюджетных правах Думы, во-2-х, нелепо было бы предлагать для Думы черносотенных зубров и московских купцов расширение ее прав, прав такой Думы. Русские кадеты (которых только невежды или простачки могли считать демократами), конечно, не поняли этой задачи. Возбудив вопрос, они поставили его сразу на фальшивую почву частичной реформы. Мы не отрицаем, конечно, возможности и необходимости иногда для демократа и для социал-демократа возбуждать вопрос именно о частичной реформе. Но в такой Думе, как III, в такой момент, как настоящий, по такому вопросу, как бюджетные права, изуродованные до смешного неприкосновенными основными законами, это было нелепо. Кадеты могли поднять вопрос в виде частичной реформы, – мы готовы сделать даже такую уступку, – но не могли демократы так трактовать этот вопрос, как делали кадеты.
Они напирали на так называемую деловую сторону вопроса, на неудобство правил 8 марта, на невыгодность их даже для правительства, на историю того, как писались разные идиотские законы против Думы в идиотских канцеляриях Булыгина, Витте и прочей шайки. Всего рельефнее дух кадетской постановки вопроса передан в следующих словах г. Шингарева: «Никаких посягательств (на ограничение прерогатив монарха) в проекте, который мы внесли, нет, никаких задних мыслей (!!) в нем нет. В нем есть лишь стремление ради удобства работ Думы, ради ее достоинства, ради необходимости совершить ту работу, к которой мы призваны» (курсив наш; стр. 1263 официальных стенографических отчетов, заседание 15 января 1908 г.).
Подобный субъект вместо просвещения сознания народа затемняет его, ибо говорит явную ложь и бессмыслицу. И хотя бы этот г. Шингарев, со всей своей кадетской братией политиканов, искренне верил в «пользу» своей «дипломатии», мы никоим образом не можем изменить этого неизбежного вывода. Демократ должен раскрывать перед народом пропасть между правами парламента и прерогативами монарха, а не притуплять его сознание, не извращать политической борьбы, сводя ее к канцелярскому исправлению законов. Ставя так вопрос, кадеты показывают этим на деле, что они – конкуренты чиновников царя и октябристов, а не борцы за свободу, хотя бы даже за свободу одной крупной буржуазии. Так говорят только пошло-либеральничающие чиновники, а не представители парламентской оппозиции.
В речи представителя социал-демократии Покровского 2-го – мы с радостью должны признать это – явно сказывается иной дух, дается иная принципиальная постановка вопроса. Социал-демократ сказал прямо и ясно, что народное представительство в III Думе он признает фальсифицированным (мы цитируем по «Столичной Почте» от 18 января, ибо не имеем еще в своем распоряжении стенографических отчетов этого заседания). Он подчеркивал не мелочи, не канцелярскую историю закона, а разоренное и угнетенное состояние народных масс, миллионов и десятков миллионов. Он заявил правильно, что «о бюджетных правах Гос. думы нельзя говорить без иронии», что мы требуем не только права перекраивать весь бюджет (чиновник с доходным местом, Коковцов, всего больше спорил в Думе против чиновников без доходного места, Шингарева и Аджемова, по вопросу о допустимости и пределах «перекраивания»), но и «перестраивать всю финансовую систему», «вотировать отказ в бюджете правительству». Он закончил не менее правильным и обязательным для члена рабочей партии требованием «полноты народовластия». Во всех этих отношениях Покровский отстаивал добросовестно и правильно с.-д. точку зрения.
Но он сделал при этом печальную ошибку, – судя по газетным известиям, сделала ее вся социал-демократическая фракция, – дав такую директиву своему оратору. Покровский заявил: «Мы поддерживаем предложение 40, как клонящееся к расширению бюджетных прав народного представительства».
К чему было это заявление о поддержке предложения, заведомо невыдержанного принципиально, заведомо неполного, заведомо подписанного непринципиальными и неспособными проявить хоть каплю твердости людьми, – предложения, заведомо практически никчемного? Это была не поддержка борющейся буржуазии (формула, которою многие любят оправдывать свою политическую бесхарактерность), а поддержка шаткости либерально-октябристской буржуазии. И что это так, – это сейчас же доказали факты. Сами кадеты доказали это, сняв с голосования свое предложение и присоединившись к октябристскому: «передать в комиссию, не касаясь объема изменений закона» (!). В сотый и тысячный раз «поддержка» кадетов привела к обману поддерживающих. В сотый и в тысячный раз факты вскрыли все убожество, всю недопустимость тактики поддержки либеральных, кадетских предложений, идущих по линии и т. д.
Если бы кадеты вместо присоединения к октябристам внесли на голосование заявление, в котором ясно и точно говорилось бы о бессилии Думы в финансовых вопросах, о фальсифицированности народного представительства, о разорении страны самодержавием и неминуемом финансовом крахе, об отказе представителей демократии ручаться за займы при таких условиях, – это был бы честный шаг буржуазных демократов, – акт борьбы, а не акт тупоумного лакейства. Такой акт мы обязаны были бы поддержать, не забывая оговорить особо и самостоятельно свои социал-демократические цели. И такой акт принес бы пользу делу просвещения народа и разоблачения самодержавия.
Провал Думой такого заявления, бешеный скандал черной сотни против такого предложения был бы исторической заслугой демократии и вероятным этапом новой борьбы за свободу. А теперь кадеты паки и паки провалили себя. Товарищи социал-демократы в Думе! Берегите честь социалистической рабочей партии, не давайте проваливать себя поддержкой подобного либерализма!
* * *
Один необузданный правый отступил в Думе от тактики октябристов – замазывать разногласия, подманивать кадетов на соглашения. Коваленко, черносотенец, прямо высказался в Государственной думе 12 января за то, чтобы и в комиссию не вносить проекта кадетов (стр. 1192 стен, протоколов). Но голосовал этот герой, видимо, с октябристами: храбр он был только на словах. В своей речи он превосходно иллюстрировал действительное положение дел, сославшись в доказательство необходимости особых полномочий на такой пример: «Назовем, положим, восстание в Москве, посылку карательных отрядов. Разве было тогда время у правительства соблюдать обычный ход…» (стр. 1193). Жаль, что социал-демократы не ловят этих искорок правды у черной сотни. Вы правы, коллега депутат, – надо было сказать ему. Тут не до обычного хода. Бросим же лицемерие и признаем, что мы переживаем не «обычный ход», а гражданскую войну; что правительство не управляет, а воюет, что состояние России есть состояние с трудом сдерживаемого восстания. Это будет правда, а правду полезно почаще напоминать народу!
«Социал-Демократ» № 1, февраль 1908 г. Подпись: Н. Ленин
Печатается по тексту газеты «Социал-Демократ»
Постскриптум к статье «К дебатам о расширении бюджетных прав Думы»
В настоящее время Дума приступила к обсуждению самой росписи. Блок реакционеров с лжеоппозиционными предателями народной свободы успел показать себя в первый день прений. В легальной прессе та же картина: нововременцы приветствуют объединение всех, кроме «левых фанатиков», читай с.-д. и трудовиков… «Наша Газета» безголовой кампании захлебывается от восторга. «Деловой» день, который «примиряет» с «недостатком рассмотрения бюджета по отдельным сметам»…
«Оппозиция» тянется в обозе откровенной реакции. Здесь как раз на депутатов рабочего класса и демократии падает ответственная и почетная роль подлинных представителей ограбляемого народа. К несчастью, первые бюджетные выступления наших думских товарищей крайне неудачны, глубоко ошибочны. В ближайшем № «Пролетария» мы подробно рассмотрим эти ошибки и наметим необходимую с нашей точки зрения линию поведения соц.-дем. в бюджетных прениях и голосованиях.
«Пролетарий» № 27, (8 апреля) 26 марта 1908 г.
Печатается, по тексту газеты «Пролетарий»
Уроки коммуны
{136}
После государственного переворота, завершившего революцию 1848 года, Франция на 18 лет подпала под иго наполеоновского режима. Этот режим довел страну не только до разорения экономического, но также до унижения национального. Восставший против старого режима пролетариат взял на себя две задачи – общенациональную и классовую: освобождение Франции от нашествия Германии и социалистическое освобождение рабочих от капитализма. В таком соединении двух задач – оригинальнейшая черта Коммуны.
Буржуазия составила тогда «правительство национальной обороны», и за общенациональную независимость пролетариат должен был бороться под его руководством. На самом деле это было правительство «народной измены», назначение свое видевшее в борьбе с парижским пролетариатом. Но пролетариат не замечал этого, ослепленный патриотическими иллюзиями. Патриотическая идея ведет свое происхождение еще от Великой революции XVIII века; она подчинила себе умы социалистов Коммуны, и Бланки, например, несомненный революционер и горячий сторонник социализма, для своей газеты не нашел более подходящего названия, как буржуазный вопль: «Отечество в опасности!».
В соединении противоречивых задач – патриотизма и социализма – была роковая ошибка французских социалистов. Уже в Манифесте Интернационала, в сентябре 1870 г., Маркс предостерегал французский пролетариат от увлечения ложной национальной идеей: глубокие изменения совершились со времени Великой революции, классовые противоречия обострились, и если тогда борьба с реакцией всей Европы объединяла всю революционную нацию, то теперь пролетариат уже не может соединять свои интересы с интересами других, враждебных ему классов; пусть буржуазия несет ответственность за национальное унижение – дело пролетариата бороться за социалистическое освобождение труда от ига буржуазии.
И действительно, истинная подкладка буржуазного «патриотизма» не замедлила обнаружиться. Заключив позорный мир с пруссаками, версальское правительство приступило к прямой своей задаче – и предприняло набег на страшное для него вооружение парижского пролетариата. Рабочие ответили провозглашением Коммуны и гражданской войной.
Несмотря на то, что социалистический пролетариат делился на многие секты, Коммуна явилась блестящим образцом того, как единодушно умеет пролетариат осуществлять демократические задачи, которые умела только провозглашать буржуазия. Без всякого особого сложного законодательства, просто, на деле провел захвативший власть пролетариат демократизацию общественного строя, отменил бюрократию, осуществил выборность чиновников народом.
Но две ошибки погубили плоды блестящей победы. Пролетариат остановился на полпути: вместо того, чтобы приступить к «экспроприации экспроприаторов», он увлекся мечтами о водворении высшей справедливости в стране, объединяемой общенациональной задачей; такие, например, учреждения, как банк, не были взяты, теории прудонистов насчет «справедливого обмена» и т. п. господствовали еще среди социалистов. Вторая ошибка – излишнее великодушие пролетариата: надо было истреблять своих врагов, а он старался морально повлиять на них, он пренебрег значением чисто военных действий в гражданской войне и вместо того, чтобы решительным наступлением на Версаль увенчать свою победу в Париже, он медлил и дал время версальскому правительству собрать темные силы и подготовиться к кровавой майской неделе.
Но при всех ошибках Коммуна есть величайший образец величайшего пролетарского движения XIX века. Маркс высоко оценил историческое значение Коммуны – если бы во время предательского набега версальской шайки на оружие парижского пролетариата рабочие без боя дали бы отнять его, то гибельное значение деморализации, внесенной такой слабостью в пролетарское движение, было бы во много и много раз тяжелее ущерба от потерь, которые понес рабочий класс в бою, защищая свое оружие. Как ни велики жертвы Коммуны, они искупаются значением ее для общепролетарской борьбы: она всколыхнула по Европе социалистическое движение, она показала силу гражданской войны, она рассеяла патриотические иллюзии и разбила наивную веру в общенациональные стремления буржуазии. Коммуна научила европейский пролетариат конкретно ставить задачи социалистической революции.
Урок, полученный пролетариатом, не забудется. Рабочий класс будет пользоваться им, как воспользовался уже в России, в декабрьское восстание.
Эпоха, предшествовавшая русской революции, подготовлявшая ее, имеет некоторое сходство с эпохой наполеоновского ига во Франции. И в России самодержавная клика довела страну до ужасов экономического разорения и национального унижения. Но долго не могла разразиться революция – пока социальное развитие не создало условий для массового движения и, несмотря на весь героизм свой, изолированные нападения на правительство в дореволюционный период разбивались о равнодушие народных масс. Только социал-демократия упорной и планомерной работой воспитала массы до высших форм борьбы – массовых выступлений и гражданской вооруженной войны.
Она сумела разбить в молодом пролетариате «общенациональные» и «патриотические» заблуждения, и после того, как при ее непосредственном вмешательстве удалось вырвать из рук царя манифест 17 октября, пролетариат приступил к энергичной подготовке к дальнейшему неизбежному этапу революции – вооруженному восстанию. Свободный от «общенациональных» иллюзий, он свои классовые силы сосредоточивал в своих массовых организациях – Советах рабочих и солдатских депутатов и т. п. И несмотря на все различие в целях и задачах, поставленных перед русской революцией, сравнительно с французской 1871 года, русский пролетариат должен был прибегнуть к тому же способу борьбы, которому начало дала Парижская Коммуна, – к гражданской войне. Помня ее уроки, он знал, что пролетариат не должен пренебрегать мирными орудиями борьбы – они служат его повседневным, будничным интересам, они необходимы в периоды подготовки революции – но никогда не должен он забывать и того, что классовая борьба при известных условиях выливается в формы вооруженной борьбы и гражданской войны; бывают моменты, когда интересы пролетариата требуют беспощадного истребления врагов в открытых боевых схватках. Впервые показал это французский пролетариат в Коммуне и блестяще подтвердил русский пролетариат в декабрьском восстании.
Пусть оба эти грандиозные восстания рабочего класса подавлены – будет новое восстание, перед которым слабыми окажутся силы врагов пролетариата, из которого с полной победой выйдет социалистический пролетариат.
«Заграничная Газета» № 2, 23 марта 1908 г.
Печатается по тексту «Заграничной Газеты»
Заказанная полицейски-патриотическая демонстрация
«Большой парламентский день» в Думе 27 февраля вызывает трогательно-единодушную оценку наших буржуазных партий. Все довольны, все радуются и умиляются, от черносотенцев и «Нового Времени» до кадетов и «Столичной Почты», которая «перед смертью» успела еще написать (номер от 28 февраля):
«Общее впечатление (от думского заседания 27 февраля) весьма хорошее»… «Впервые в русской общественно-государственной жизни правительство открыто ознакомляет страну со своими взглядами по вопросам внешней политики…»
Мы тоже готовы признать, что большой парламентский день если не «впервые», то особенно наглядно обнаружил глубокое единство черносотенцев, правительства, либералов и «демократов» типа «Столичной Почты», единство по коренным вопросам «общественно-государственной жизни». И поэтому внимательное ознакомление с позицией, занятой в этот день и по поводу этого дня всеми партиями, кажется нам безусловно необходимым.
Лидер правительственной партии октябристов г. Гучков. Он обращается «с просьбой к представителям правительства» разъяснить истинное положение дел на Дальнем Востоке. Он разъясняет с высоты думской трибуны важность экономии в расходах, – ну, например, вместо 60 000 руб. в год послу в Токио – 50 000 рублей. Мы реформируем, не шутите! Он говорит, что «в прессе нашли себе место» тревожные вести о дальневосточной политике, о грозящей войне с Японией. Разумеется, о том, что пресса российская обуздана намордником, вождь капиталистов не говорит: к чему это? В программе свобода печати может стоять. Это необходимо для «европейской» партии. Но чтобы на деле бороться против зажимания рта прессе, чтобы открыто разоблачать заведомую продажность влиятельных российских органов прессы, – этого смешно ждать от г. Гучкова, как и от г. Милюкова. Зато о связи внутренней и внешней политики г. Гучков сказал правду, то есть выболтал истинную подкладку того комедийного действа, которым занималась Дума 27 февраля.
«То обстоятельство, – возглашал он, – что мы быстро идем по пути к успокоению и умиротворению, должно указать нашим противникам, что попытка отстоять свои интересы (Россией) на этот раз будет безусловно успешной». Черносотенцы и октябристы аплодируют. Еще бы! Ведь они-то прекрасно понимали с самого начала, что гвоздь обсуждаемого вопроса и всего торжественного выступления правительства в лице г. Извольского состоит в провозглашении контрреволюционной политики наших Муравьевых-вешателей делом умиротворения и успокоения. Надо показать Европе и всему миру, что перед «внешним врагом» стоит «единая Россия», умиротворяющая и успокаивающая горстку бунтовщиков (всего там каких-нибудь сотню миллионов крестьян и рабочих!) для обеспечения успеха «попыткам отстоять свои интересы».
Да, г. Гучков сумел сказать то, что ему требовалось, что требовалось объединенным помещикам и капиталистам.
Профессор Капустин, «левый» октябрист, надежда кадетов, упование сторонников мира общества с властью, поспешил по стопам Гучкова, сдабривая его политику отвратительно-елейным либеральным лицемерием. «Дай бог, чтобы распространилась слава (про Думу), – что мы бережем народные деньги». Пятьдесят, тысяч в год послу – разве это не сбережение целых десяти тысяч? Разве это не «прекрасный пример», который «будут показывать высшие наши сановники, сознавая важный и тяжелый момент, переживаемый Россией»… «Нам предстоят коренные реформы в различнейших областях жизни страны, и на это необходимы широкие средства».
…Далеко Иудушке Головлеву до этого парламентария! Профессор на думской трибуне, восторгающийся прекрасным примером высших сановников… Но что же говорить об октябристе, когда либералы и буржуазные демократы не далеко ушли от этого низкопоклонничества.
Перейдем к речи министра иностранных дел г. Извольского. Ему только и нужно было, конечно, получить зацепку в духе той, которую поднес на блюде Капустин. И министр распространился о необходимости уменьшить расходы, – или пересмотреть штаты, чтобы помочь «неимеющим своих средств» послам. Извольский подчеркивает, что говорит с разрешения Николая второго, и воспевает «силу, разум и патриотизм русского народа», который «приложит все свои силы, и материальные и духовные, к упрочению за Россией ее теперешних азиатских владений и к всестороннему их развитию».
Министр сказал, что ему поручила сказать камарилья. Слово за лидером оппозиции, г. Милюковым. И он заявляет сразу же: «Партия народной свободы, в лице присутствующей здесь фракции, с глубоким удовлетворением выслушала слова министра иностранных дел и считает долгом приветствовать его первое выступление перед представительством страны с разъяснением вопросов, касающихся русской внешней политики. Несомненно, что в настоящий момент… русскому правительству нужно… в своих видах опираться на русское общественное мнение».
Действительно, это совершенно несомненно. В своих видах правительству контрреволюции необходимо опереться на то, что можно было бы за границей принять (или выдать) за русское общественное мнение. Это необходимо в особенности для получения займа, без которого грозит банкротство и крах всей столыпинской политики царизма, рассчитанной на долгие годы систематических и массовых насильственных мер против народа.
Г. Милюков вплотную подошел к настоящему значению торжественного выхода гг. Извольского, Гучкова и Кo. Выход этот был заказан черносотенной шайкой Николая второго. Каждая мелочь этой полицейски-патриотической демонстрации была наперед обдумана. Думские марионетки разыгрывали комедию под дудку самодержавной камарильи: без поддержки западноевропейской буржуазии Николаю второму не удержаться. Надо заставить всю буржуазию всероссийскую, и правую и левую, торжественно выразить свое доверие правительству, его «мирной политике», его прочности, его намерениям и способности умиротворить и успокоить. Это нужно было как бланковая надпись на векселе. Для этого пустили в ход наиболее «любезного» кадетам г-на Извольского, для этого заказали все это беспардонное лицемерие о бережении народных денег, о реформах, об «открытом» выступлении правительства с «разъяснением» внешней политики, хотя всем и каждому ясно, что разъяснить ровно ничего не хотели и не разъяснили.
И либеральная оппозиция послушно выполнила роль марионетки в руках черносотенно-полицейской монархии! В то время как решительное заявление правды со стороны думского буржуазного меньшинства сыграло бы, несомненно, крупную роль и помешало (пли затруднило) правительству занять миллиарды на новые карательные экспедиции, виселицы, тюрьмы и усиленные охраны, – партия кадетов «припала к стопам» обожаемого монарха и старалась выслужиться. Г-н Милюков выслуживался, доказывая свой патриотизм. Он корчил из себя знатока внешней политики, на том основании, что собрал в каких-нибудь передних сведения об Извольском, как либерале. Г. Милюков сознательно подписывал вексель, торжественно «приветствуя» царского министра от имени всей партии кадетов и прекрасно зная, что на другой день все европейские газеты скажут, как по команде: Дума единогласно (кроме социал-демократов) выразила доверие правительству, одобрила его внешнюю политику…
Русский либерализм за три года пережил ту эволюцию, которая потребовала в Германии свыше тридцати лет, а во Франции даже свыше ста лет: эволюцию от сторонника свободы к безвольному и подлому пособнику абсолютизма. Специфическое оружие, которым располагает буржуазия в борьбе, – возможность давить на мошну, затруднять получение денег, расстраивать «тонкие» подходы к новым займам, – этим оружием много раз могли воспользоваться кадеты в русской революции. И каждый раз, как весной 1906, так и весной 1908 года, они сами выдавали свое оружие в руки врага, лизали руку погромщиков и клялись в лояльности.
Господин Струве вовремя позаботился о том, чтобы под эту практику подвести прочную теоретическую опору. В журнале «Русская Мысль», который на самом деле должен бы называться «Черносотенная Мысль», г. Струве уже проповедует идею «Великой России», идею буржуазного национализма, разносит «враждебность интеллигенции к государству», сражает в тысячу первый раз «российский революционизм», «марксизм», «отщепенство», «классовую борьбу», «банальный радикализм».
Мы можем только радоваться этой идейной эволюции русского либерализма. Ибо на деле этот либерализм уже оказался в русской революции как раз таким, каким хочет его сделать систематически, целостно, продуманно, «философски» г. Струве. Выработка последовательной контрреволюционной идеологии есть ключ, когда есть налицо уже вполне сложившийся и в важнейшие периоды жизни страны контрреволюционно действовавший класс. Соответствующая классовому положению и классовой политике буржуазии идеология поможет всем и каждому изжить остатки веры в «демократизм» кадетов. А эти остатки полезно изжить. Их необходимо изжить для того, чтобы можно было идти вперед в деле действительно массовой борьбы за демократизацию России. Г. Струве хочет откровенно контрреволюционного либерализма. Мы тоже хотим его, ибо «откровенность» либерализма лучше всего просветит и демократическое крестьянство, и социалистический пролетариат.
Возвращаясь к думскому заседанию 27 февраля, надо сказать, что единственное честное и гордое слово демократа было сказано социал-демократом. Депутат Чхеидзе вошел на трибуну, заявил, что с.-д. фракция будет голосовать против законопроекта, и начал излагать мотивы голосования. Но после первых же слов его: «Наша дипломатия на Западе всегда служила оплотом реакции и интересов…» председатель зажал рот рабочему депутату. – «Наказ разрешает приводить мотивы голосования», – бормотали кадеты. «Кроме мотивов имеет значение и форма», – ответил бандит, называющийся председателем III Думы.
Он был прав с своей точки зрения: до наказа ли тут, когда на карту было поставлено дружное проведение полицейски-заказанной патриотической демонстрации?
Рабочий депутат стоял изолированно по этому вопросу. Тем выше его заслуга. Пролетариат должен показать и покажет, что умеет отстоять заветы демократической революции – вопреки всем изменам либерализма и шатаниям мещанства.
«Пролетарий» № 25, (25) 12 марта 1908 г.
Печатается по тексту газеты «Пролетарий»
Об обмане народа либералами
На последнем, Лондонском, съезде Российской социал-демократической рабочей партии обсуждался вопрос об отношении к буржуазным партиям и была принята соответствующая резолюция. Особенные споры вызвало при этом на съезде то место этой резолюции, где говорится об обмане либералами народа. Социал-демократам правого крыла нашей партии это место казалось в высшей степени неправильным. Они заявили даже, что это не по-марксистски – говорить в резолюции об «обмане» либералами народа, т. е. объяснять присоединение известных слоев населения к данной (в нашем случае кадетской) партии не классовыми интересами этих слоев, а «безнравственными» приемами политики той или иной группы парламентариев, адвокатов, журналистов и проч.
На самом деле за этими благовидными, в благовидный якобы марксистский костюм наряженными доводами пряталась политика ослабления классовой самостоятельности пролетариата и подчинения его (на деле) либеральной буржуазии. Ибо интересы демократической мелкой буржуазии, идущей за кадетами, эти господа не отстаивают сколько-нибудь серьезно, а предают своей политикой заигрыванья и сделок с правительством, с октябристами, с «исторической властью» царского самодержавия.
Чрезвычайно интересный материал к освещению новыми фактами этого вопроса – одного из основных вопросов социал-демократической тактики во всех капиталистических странах – дает теперешняя борьба за всеобщее избирательное право в прусский ландтаг (сейм). Германская социал-демократия подняла знамя этой борьбы. Пролетариат Берлина, а за Берлином и всех крупных городов Германии, вышел на улицу, организовал величественные демонстрации десятков тысяч народа, положил начало широкому массовому движению, которое уже теперь, уже в самом начале своем привело к насильственным действиям конституционных властей, к употреблению военной силы, к избиениям безоружных масс. Борьба родит борьбу! Гордо и смело отвечали на эти насилия вожаки революционного пролетариата. Но тут всплыл вопрос об отношении к демократической (и либеральной) буржуазии в борьбе за избирательное право. И дебаты между немецкими революционными социал-демократами и оппортунистами (ревизионистами, как их зовут в Германии) по этому вопросу замечательно близко подходят к нашим спорам на тему об обмане либералами народа.
Центральный орган Германской с.-д. рабочей партии «Vorwärts» поместил передовую статью, содержание и основная мысль которой ясно выражены в ее заглавии: «Борьба за избирательное право – классовая борьба!». Как и следовало ожидать, статья эта, несмотря на то, что она излагала в положительной форме только общеизвестные социал-демократические истины, была принята оппортунистами за вызов. Перчатка была поднята. Товарищ Зюдекум, известный работник в области муниципального социализма, пошел решительно в поход против этой «тактики сектантов», против «изолирования пролетариата», против «поддержки социал-демократами черносотенцев» (реакционеров – говорят более мягко немцы). Ибо и для немецкого оппортуниста внесение классовой борьбы в дело общее пролетариату и либералам означает поддержку черносотенцев! «Введение всеобщего избирательного права в Пруссии вместо теперешнего трехклассного не есть дело какого-либо одного класса», – писал Зюдекум. И он указывал, что это дело «городского населения против аграриев, демократии против бюрократии, крестьянства против помещиков, западной Пруссии против восточной» (т. е. промышленно и капиталистически вообще передовой части страны против экономически отсталой). «Дело теперь в том, чтобы соединить на этом пункте всех друзей реформы, каковы бы ни были прочие разделяющие их вопросы».
Читатель видит, что это все – самые знакомые доводы, что костюм тут тоже строго, ортодоксально «марксистский», вплоть до указания на экономическое положение и интересы определенных элементов буржуазной демократии («городская демократия», крестьянство и т. д.). И едва ли есть надобность прибавлять, что немецкая либерально-буржуазная пресса систематически, в течение уже десятилетий, тянет эту ноту, обвиняя социал-демократию в сектантстве, в поддержке черносотенцев, в неумении изолировать реакцию.
Какими же доводами опровергали немецкие революционные социал-демократы эти рассуждения? Мы перечислим их основные доводы, чтобы читатели – судя о немецких делах «со стороны», «без гнева и пристрастия» – могли видеть, преобладают ли здесь указания на особые условия места и времени, или на общие принципы марксизма.
Да, наши свободомыслящие «требуют» в своих программах всеобщего избирательного права, – говорил «Vorwärts». Да, они особенно усердно стали говорить об этом пышные речи теперь. Но борются ли они за реформу? Не видим ли мы, наоборот, что действительно народное движение, уличные демонстрации, широкая агитация в массах, возбуждение масс вызывает в них худо скрытый страх, отвращение, в лучших и редких случаях равнодушие?
Надо отличать программы буржуазных партий, банкетные и парламентские речи либеральных карьеристов от их действительного участия в действительной народной борьбе. На словах все и всякие буржуазные политиканы, во всех парламентских странах, всегда распинались за демократию, в то же время предавая демократию.
Да, «внутри либеральной партии (свободомыслящих) и центра, несомненно, есть элементы, заинтересованные в всеобщем и равном избирательном праве», – говорил «Vorwärts». Но не эти элементы ведут буржуазные партии, не мелкие ремесленники, не полупролетарии, не полуразоренные крестьяне. Они идут за либеральными буржуа, которые стараются отвлечь их от борьбы, заключая за их спиной свои компромиссы с реакцией, развращая их классовое сознание, не отстаивая на деле их интересов.
Чтобы привлечь такие элементы к борьбе за всеобщее избирательное право, надо пробуждать в них классовое сознание, отвлечь их от неустойчивых буржуазных партий. «Внутри либеральной (свободомыслящей) партии они, эти заинтересованные в всеобщем избирательном праве элементы, образуют бессильное меньшинство, которое всегда пичкают обещаниями и всегда снова и снова обманывают. Политическая энергия этих элементов совершенно парализована. И если свободомыслящих или центр действительно можно принудить к уступкам демократии посредством угрозы отнять у них голоса таких избирателей, то именно классовая борьба, ослабляющая буржуазные партии, есть единственное средство толкнуть колеблющуюся буржуазию влево».
Ибо политические факты давно доказали, что свободомыслящим реакция менее ненавистна, чем социал-демократия. «Мы должны поэтому не только с беспощадной резкостью бичевать все грехи всех буржуазных партий, но и выяснять, кроме того, что все их измены в вопросе об избирательном праве являются необходимым результатом классового характера этих партий».
Не сегодня-завтра вопрос о том, способны ли наши кадеты «бороться» за выставленные в их программе демократические требования, или они только для того выставляют их, чтобы предавать октябристам идущих за либералами мещан и крестьян, встанет паки и паки перед русскими с.-д., как вставал этот вопрос не раз в ходе революции. И вдуматься в доводы «Vorwärts» не мешает поэтому кое-кому из нашей партии.
P. S. Настоящая статья была уже сдана в печать, когда мы прочли в № 52 газеты «Речь» (от 1-го марта) статью г. К. Д., берлинского корреспондента этой газеты: «Кризис немецкого либерализма». Автор касается полемики «Vorwärts'а» с Зюдекумом в обычном тоне и с обычными приемами наших либеральных фальсификаторов. Изложения доводов той и другой стороны, точных цитат автор и не помышляет приводить. Он просто заявляет: «Официальный «Vorwärts» немедленно обливает еретика помоями и в крайне неаппетитной по развязному, вызывающему тону передовице обвиняет его в невежестве, в непозволительном забвении партийных догматов». Предоставляем читателю судить, покажется ли самому Зюдекуму «аппетитной» подобная защита его кадетами. Но это уже судьба ревизионистов любой страны: встречать усиленную поддержку и прочувствованное «признание» своих усилий со стороны буржуазии. Союз Зюдекумов с господами Струве, – для подтверждения верности нашей позиции вряд ли можно бы было придумать что-либо более «аппетитное».
«Пролетарий» № 25, (25) 12 марта 1908 г.
Печатается по тексту газеты «Пролетарий»
Оценка Маркса международным либерализмом
Один тургеневский герой переделал следующим образом стихи великого немецкого поэта:
то есть: «кто хочет знать своего врага, тот должен идти в страну этого врага», знакомиться непосредственно с обычаями, нравами, методами рассуждения и действия врага.
И марксистам не мешает бросить взгляд на то, как отозвались на чествование 25-летней годовщины смерти Маркса влиятельные политические органы разных стран, особенно либеральные и «демократические» буржуазные газеты, соединяющие возможность влиять на массы читателей с правом говорить от имени официальной, казенной, титулованной, профессорской науки.
Начнем наш обзор с «Русских Ведомостей». Это – самая спокойная (и самая скучная), самая научная (и самая далекая от живой жизни) профессорская газета. В ее статейке по поводу 25-летия смерти Карла Маркса (№ 51 от 1 марта) преобладает сухой, деревянный тон – «объективность», как это называется на языке «ординарных» и «экстраординарных»… Факты и фактики – вот чем старается ограничиться автор статьи. И, как беспристрастный историк, он готов воздать Марксу должное – по крайней мере, за прошлое, которое уже умерло, о котором можно говорить по-мертвому. «Русские Ведомости» признают в Марксе и «исключительную фигуру», и «великого в науке» человека, и «выдающегося руководителя пролетариата», организатора масс. Но это признание сводится к прошлому: теперь, – говорит газета, – «новые пути действительно необходимы», т. е. новые пути рабочего движения и социализма, непохожие на «старый марксизм». Каковы именно эти новые пути, об этом газета не говорит прямо – это слишком живая тема для профессоров и слишком «неосторожный» сюжет для виртуозов в искусстве «с тактом молчать». Но намеки делаются явные: «Многие из его (Маркса) построений разрушены научным анализом и беспощадной критикой событий. Среди ученых почти отсутствуют последователи, верные всей его системе; духовное детище Маркса – германская социал-демократия – довольно сильно уклонилась от того революционного пути, который был намечен основателями немецкого социализма». Вы видите: автор не договаривает очень немногого, своего желания исправить Маркса по-ревизионистски.
Другая влиятельная газета, «Речь», орган политической партии, играющей первую скрипку в концерте российского либерализма, выступает с гораздо более живой оценкой Маркса. Направление, разумеется, то же, что у «Русских Ведомостей», но там мы видели предисловие к толстой книжке, здесь – политические лозунги, направляющие непосредственно целый ряд выступлений с парламентской трибуны, при оценке всех событий дня, всех вопросов современности. Статью «Карл Маркс и Россия» (№ 53 от 2 марта) пишет известный перебежчик г. Изгоев, – образчик тех российских интеллигентов, которые лет в 25–30 «марксиствуют», в 35–40 либеральничают, а после черносотенствуют.
Г. Изгоев переметнулся от социал-демократов к либералам (как заявлял он сам и как заявлял о нем великий мастер ренегатства, г. Струве), как раз тогда, когда после первых ошеломляющих успехов революции начиналась трудная пора долгой и упорной борьбы с укрепляющейся контрреволюцией. И г. Изгоев высоко типичен в этом отношении. Он превосходно разъясняет и показывает, на чью пользу идут профессорские жеманства при оценке Маркса, чью работу работает эта титулованная «наука». «Этот политиканствующий тактик, – гремит Изгоев про Маркса, – сильно мешал великому ученому и заставил его наделать не мало ошибок». Основная ошибка, конечно, та, что кроме правильного, разумного, «большинством» (большинством филистеров?) разделяемого «эволюционного марксизма» произошел на свет божий зловредный, ненаучный, фантастический и «фальсифицированный народнической брагой» революционный марксизм. Особенно возмущает нашего либерала роль этого марксизма в русской революции. Подумайте только: договорились до диктатуры пролетариата для производства этой самой «буржуазной революции», или еще: до «совершенно фантастической в устах марксистов диктатуры пролетариата и крестьянства». «Немудрено, что революционный марксизм в той его форме, в какой в России он был усвоен большевиками разных мастей, потерпел крах». «… Приходится думать об утверждении обычной «буржуазной» (иронические кавычки г-на Изгоева) конституции».
Вот вам совсем готовый идейно и зрелый политически октябрист, вполне уверенный в том, что крах потерпели марксизм и революционная тактика, а не кадетская тактика компромиссов, измен и предательств!
Пойдем дальше. От русской прессы перейдем к немецкой, которая действует в свободной атмосфере, лицом к лицу с открытой социалистической партией, в десятках ежедневных органов выражающей свои взгляды. Одна из самых богатых, самых распространенных, самых «демократических» буржуазных газет Германии, «Frankfurter Zeitung», посвящает большую передовицу 25-летней годовщине смерти Маркса (№ 76 от 16 марта нов. ст. Abendblatt). Немецкие «демократы» сразу берут быка за рога. «Само собою понятно, – говорят нам, – что социал-демократическая пресса в этот день в многочисленных статьях чествовала своего учителя. Но даже в одной влиятельной национал-либеральной газете Маркс был признан, хотя и с обычными оговорками, великим человеком. Да, конечно, он был велик, но он был великим развратителем».
Газета, в которой представлен цвет той разновидности идейного черносотенства, которая называется европейским либерализмом, поясняет, что нисколько не заподозревает личной честности Маркса. Но его теории принесли неисчислимый вред. Внося понятие необходимости и закономерности в область общественных явлений, отрицая значение морали и относительный, условный характер наших знаний, Маркс основал антинаучную утопию и настоящую «церковь» своих сектантских последователей. А главная вредная идея его – классовая борьба. В этом все зло! Маркс взял всерьез старинное изречение о two nations, о двух нациях внутри каждой из цивилизованных наций, нации «эксплуататоров» и нации «эксплуатируемых» (эти ненаучные выражения газета заключает в убийственно-иронические кавычки). Маркс забыл самоочевидную, ясную, всем здоровым людям понятную истину, что в общественной жизни «целью является не борьба, а соглашение». Маркс «разорвал народ на части, ибо он молотком вбил в голову своим людям, что нет ничего общего между ними и остальными людьми, что они враги не на живот, а на смерть».
«Что может быть естественнее того, – вопрошает газета, – чтобы социал-демократия, во многих практических требованиях согласная со многими из буржуазии, постаралась сблизиться с ними? Но этого-то и не выходит благодаря как раз марксистской теории. Социал-демократия сама себя осудила на изолированность. В течение некоторого времени можно было думать, что наступает принципиальная перемена в этом отношении. Это было тогда, когда ревизионисты начали свою кампанию. Но это оказалось ошибкой, и различие между ревизионистами и нами состоит в том, между прочим, что мы поняли эту ошибку, а они нет. Ревизионисты думали и думают еще до сих пор, что можно некоторым образом удержаться за Маркса и все же стать другой партией. Напрасная надежда. Маркса надо либо проглотить целиком, либо выбросить вовсе, а с половинчатостью тут ничего не поделаешь…».
Верно, господа либералы! И случается же вам иногда нечаянно правду сказать!
«…Пока социал-демократия чтит Маркса, до тех пор она не отделается от идеи классовой борьбы, и от всех прочих вещей, которые столь тяжелой делают задачу жить вместе с ней… Ученый мир согласен относительно того, что из политико-экономических теорий марксизма ни одна единственная не оказалась правильной…».
Так. Так. Вы превосходно выразили, господа, сущность буржуазной науки, буржуазного либерализма и всей его политики. Вы поняли, что Маркса нельзя глотать по частям. Господа Изгоевы и российские либералы еще не поняли этого. Скоро поймут и они.
А вот, в заключение, консервативный орган буржуазной республики «Journal des Débats». В номере от 15-го марта газета пишет по поводу юбилея, что социалисты, эти «дикие равияльщики», проповедуют культ своих великих людей, что главное зло учений Маркса, который «ненавидел буржуазию», это – теория борьбы классов. «Он проповедовал рабочим классам не временные конфликты, сопровождаемые перемириями, а священную войну, войну истребления, экспроприации, войну за обетованную землю коллективизма… чудовищная утопия…».
Хорошо пишут буржуазные газеты, когда что-нибудь их настоящим образом заденет за живое. И веселее становится жить, когда видишь, как складывается и упрочивается идейное единство либеральных врагов пролетариата во всем мире – ибо это единство есть один из залогов объединения миллионов международного пролетариата, который завоюет себе, во что бы то ни стало, свою обетованную землю.
«Пролетарий» № 25, (25) 12 марта 1908 г.
Печатается по тексту газеты «Пролетарий»