Антон Ленников

 

 

МОНОЛИТ

(серия S.T.A.L.K.E.R.)

 

рукопись

 

Часть первая. Поиск

 

Глава 1. Люди 

— Идём, Кирилл, здесь нельзя долго задерживаться, — под маской противогаза голос Семёна звучал глухо.

Я прибавил шагу, догоняя группу. Нас было четверо. Семён. Ему было за сорок. Тронутые сединой волосы выбивались из-под маски. Следом шел Андрей. Он ровесник Семёна, но выглядел намного старше, потому что сильно сутулился. Ему было здесь совсем неуютно. Мужчина всё время кутался в куртку, надетую поверх защитного костюма, словно ему холодно. Я то и дело оборачивался и попытался поймать взгляд Андрея, но он всё время отводил глаза и смотрел себе под ноги.

— Ты как, нормально? Не устал?

Я спрашивал не из проявления заботы. На самом деле, этот худой, сгорбленный человек с запавшими глазами и постоянной виноватой улыбкой вызывал у меня непонятное раздражение. Андрей — типичный «турист». На сленге Зоны так обозначают человека неопытного, с местными особенностями незнакомого, и потому заслуживающего снисхождения.

Замыкал Гарик, он же Меломан, совсем молодой, как всегда, в наушниках. Опыта у него немного, зато удачи хоть отбавляй, а в Зоне это зачастую значит гораздо больше.

Трассу обступал рыжий лес. Искорёженные стволы усыпаны длинными, с ладонь, иголками... Но деревья тянулись к солнцу. Изуродованные радиацией, скрюченные, они продолжали жить. Дорога сохранилась отлично, лишь кое-где из трещин покрытия выбивалась трава. Если бы не асфальт, то маршрут был бы непроходим, или почти непроходим: лес слишком фонил.

Что-то блеснуло в бурой траве у самого края трассы. Я подошёл к обочине и раздвинул колючие жёсткие стебли. Датчик радиации на запястье предостерегающе запищал — больше 500 микрорентген. В траве лежала «лампочка» — артефакт полезный и довольно редкий. Маленький стеклянный цилиндр со сглаженными краями. Я тряхнул его в кулаке. «Лампочка» вспыхнула ярким ровным светом: тот будет держаться около часа, потом можно опять потрясти. Семён оглянулся на меня, буркнул только:

— Хорошая вещица.

Андрей покосился на «лампочку», но прошёл мимо ничего не сказав, а Гарика артефакт заинтересовал.

— Дай посмотреть, — протянул руку он.

Я выпустил ощутимо потеплевший цилиндрик. Игорь выдернул один из наушников и потряс лампочку возле уха тем забавным жестом, которым дети трясут коробок, чтобы услышать, как внутри перебирает лапками пойманный жучок. «Лампочка» разгорелась ещё ярче.

— Их раньше много было… — с лёгкой грустью сказал Меломан, возвращая «лампочку». Мы ускорились, догоняя остальных. Я засунул «лампочку» в сумку от противогаза. Сквозь одежду она светила слишком ярко. Есть ли у артефакта выключатель, никому не было известно.

За поворотом дорогу перегородила сосна. Повалилась она совсем недавно — иголки ещё не успели побуреть и осыпаться. Я поднёс счётчик Гейгера к сосне, и тот зловеще затрещал.

— Почти рентген в час! — крикнул я, перепрыгивая дерево. — Бегом!

— Нужно было через болота идти, — поморщился Гарик, отпихивая руками ветки, — Наглотаемся радиации…

— В болотах бы застряли дня на два, — возразил Семён. — Да и кровососов там развелось. Эта дорога проще.

— На болотах аномалии гораздо опаснее, — подумал я, — И «комариная плешь» утаскивает под воду там, где по земле можно спокойно пройти. А «электра» накрывает радиус раз в десять больше. Бросай гайку, не бросай — всё равно поджаришься.

Семён был прав. Несмотря на излишне тесное соседство с лесом, маршрут был лёгкий. Лишь дважды гайки натыкались на аномалии. Сперва искрами разрядов по дороге расползлась «электра», но мы были достаточно далеко, только защипало ступни, да резко пахнуло озоном. Во второй раз гайка начала ярко светиться и просто растворилась в воздухе. Мы потратили ещё несколько гаек прежде, чем нашли границы аномалии. Она была незнакомой: никто раньше с такой не сталкивался.

Андрей достал из кармана портативный компьютер с картой и внёс в память координаты опасного места.

— Как аномалию назовём? — спросил он, колдуя над клавиатурой.

В костюме новом костюме был хороший резонатор, и голос почти не искажался.

— Странная хрень, — предложил Гарик, вытаскивая один из наушников.

— В Зоне так можно что угодно обозвать, — возразил я.

— Можно разделить по номерам, — не желал сдаваться Гарик. — Странная хрень — один, странная хрень — два...

— «Вспышка», — хмуро буркнул Семён, швыряя очередную гайку. — Хлоп — и нет тебя. Будто в подтверждение его слов, гайка послушно вспыхнула и исчезла.

— «Вспышка» так «вспышка», — согласился Андрей, вбивая текст.

Потом эту карту можно скачать в администрации Свободного и загрузить в карманный компьютер. Вещь удобная, но доверять ему нельзя: аномалии меняются слишком быстро. Я им не пользуюсь, но молодёжь эту игрушку любит.

У «вспышки» мы задержались поменять фильтры. В патрон набралось слишком много радиоактивной пыли. Гарик кормил аномалию галькой и наблюдал, как та мгновенно сгорает. Я же достал из рюкзака питьевой шланг, прикрутил его к фляжке и сделал несколько жадных глотков. Противогаз у меня был новой модели, и в нем эта функция была предусмотрена.

— Курить через него не пробовал? — с завистью в голосе спросил Гарик.

Ему приходилось довольствоваться старой моделью.

— Учись! — Семён зажмурился, приподнял маску и приложился к фляжке.

Помедлив минуту, Гарик последовал его примеру. Фокус был достаточно опасный, можно было легко наглотаться радиоактивной пыли.

Дорога петляла, огибая неглубокие овраги, потом на смену растрескавшемуся покрытию пришёл бетон. Андрей сверился с картой.

— Это военное шоссе. По нему на базу доставляли грузы и продовольствие. Ещё километров пять, — он показал на виднеющиеся из-за леса антенны.

— Сейчас будет красиво, — предупредил Семён.

И оказался прав — там было на что посмотреть. За поворотом, вдоль дороги, тёк маленький ручеёк: вода поднималась в воздух, переливаясь на солнце разноцветными искрами, собираясь в пузыри. Воздушный ручеёк уходил куда-то в рыжий лес, поднимаясь всё выше. Оттуда, приглушённые расстоянием, доносились звуки падающей воды. Видимо, там эффект пропадал.

— Откуда ты маршрут этот знаешь? — удивился Игорь.

— Ходил когда-то, — уклончиво ответил Семён.

Стайки рыбок перебирались из одного пузыря в другой. Воду подсвечивало заходящее солнце, и на землю ложились радужные тени.

— И далеко добрался?

Меломану было интересно. Да что прибедняться, мне тоже. Семён ничего про этот маршрут не рассказывал. В этот момент Андрей осторожно потянулся к одному из пузырей и проткнул его пальцем.

Предупреждающий возглас Семёна опоздал всего на секунду. Водяная сфера лопнула. Андрея окатило с ног до головы. Несколько секунд мы просто молча смотрели, как он, чертыхаясь, отряхивается. Страх овладел мной. В Зоне же обычные вещи иногда приобретают самые необычные свойства, но всё обошлось. Костюм у Андрея был водонепроницаемый. Может это его и спасло.

— Я же говорил: без моей команды ничего не трогать! — рявкнул Семён. — А если бы там оказалась кислота или ещё что-нибудь!

Андрей, так и не осознавший до конца, что ему грозило, сдавленно извинялся.

Остаток пути по рыжему лесу был спокойным, без препятствий и аномалий. Только раз среди ветвей в стороне от дороги шумно продрался какой-то зверь. Мы постояли, сбившись плотным кольцом и ощерившись дулами автоматов. Но зверь не стал нападать.

— Что это ещё за тварь была? — враз севшим голосом спросил Андрей, когда шелест и треск поломанных ветвей начал затихать в лесной чащобе.

Мы с Игорем переглянулись. Значит, звери его пугают, а висящая в воздухе вода нет.

— Чёрт знает, — после короткой паузы ответил Семён, закидывая автомат на плечо. — Места здесь совсем дикие. Может, кабан крупный, а может, и кто другой…

***

Рыжий лес постепенно уступил место привычным берёзам и сосенкам с нормальными иголками. Уровень радиации снизился. Мы с облегчением сняли маски. Гарик достал из рюкзака бутылку с минералкой, и она пошла по кругу. Все пили торопливо, жадно, только Андрей замешкался, вытирая горлышко одноразовой салфеткой, — чистоплюй. Кто не бегал кросса в средствах защиты по пересеченной местности с рюкзаком и автоматом в руках, тому не понять, какое же это блаженство — в конце стянуть противогаз и напиться. Впрочем, в костюм Андрея встроен кондиционер, так что он особенно не страдал. Мы остановились. Гарик развёл костерок из таблеток сухого горючего и высохших веток колючего кустарника.

Андрей развернул зонтик солнечных панелей компьютера и начал подстраивать их, чтобы поймать тусклый свет заходящего солнца.

— Батареи подзаряжу, на всякий случай.

Я нашарил в кармане пачку сигарет и закурил от костерка.

— Андрей, расскажи, а что случилось на «Сфере»?

Вечная, словно приклеенная, улыбка медленно сползла с его лица. Андрей отвел глаза. Почему-то это доставило мне секундное облегчение. Несколько минут он не отвечал — мы ждали. Слышно было, как кипит чайник. Я подумал, что он просто промолчит. База «Сфера», она же «Чернобыль-2», заброшенный много лет назад военный исследовательский комплекс, была легендой среди сталкеров, может быть, чуть менее известной, чем исполнитель желаний. Сталкеров, что ходили к «Сфере», можно пересчитать по пальцам, тех, что ходили и вернулись назад, и того меньше. Со спутниковых карт видны только огромная антенна и непримечательный подземный бункер. Про «Сферу» ходили невероятные легенды, начиная с байки о том, что под землей спрятаны несметные сокровища, до совсем уж нелепой истории, что исполнитель желаний находится не в развалинах саркофага Чернобыльской АЭС, а как раз там, на базе «Сфера».

Наконец, Андрей отложил компьютер, достал тонкую изящную папироску и, выудив из костра веточку, прикурил от уголька. Я почувствовал отчётливый запах кофе и ванили.

— В исследовательском комплексе «Сфера» я был старшим инженером связи. А насчёт того, что там произошло, сам хочу знать, — Андрей вздохнул. — Я был под следствием в Киеве, когда с базой потеряли связь. Уехал за сутки, точнее меня увели под конвоем.

— За что тебя так, — вполголоса спросил Меломан, уплетая бутерброд с ветчиной.

— Арестовали за то, что я провёл линию в Интернет и поставил под угрозу секретность базы.

Андрей криво усмехнулся, достал изящную карманную пепельницу и затушил окурок. Я сразу же представил, как он флудит в чате или рубится в какой-нибудь онлайн игре

— У меня жена в Киеве с дочкой осталась. Хотел хоть изредка с ней словечком переброситься, — пояснил Андрей.

Я сразу пожалел, что спросил. Но в голове как-то не укладывалось в голове, что у него может быть семья.

— Думал, что всё кончено, — продолжал Андрей, — Но через несколько дней, когда «Сфера» замолчала, а группа Заморина не вернулась, понял, что мне, на самом деле, крупно повезло.

— Ничего себе, — присвистнул Семён, покопался в рюкзаке и достал металлическую фляжку. — Ладно. Давайте за тех, кто ждёт.

Мы плеснули в пластиковые стаканчики хорошего пахучего коньяку. Я подумал: «Где только Семён умудряется его доставать?» Беззвучно чокнулись. Остро кольнула мысль, что меня как раз никто не ждёт. Но когда горячий ком прокатился по пищеводу, согревая грудь, эта мысль ушла далеко, чтобы вернуться ночью, когда в палатке погаснет свет фонарика.

У Андрея покраснели щёки. Глядя на него я подумал, что, может быть, всё его высокомерие и приклеенная улыбка — лишь попытка скрыть страх.

— Может, ты нам всё-таки расскажешь, что мы ищем на базе? — вкрадчиво осведомился Семён.

— Расскажу обязательно. Но только, когда мы доберёмся.

Андрей в очередной раз виновато улыбнулся.

Если Семён и был разочарован, то ничем этого не показал, а вот Гарик поморщился.

— А правда, что ты был в самом центре Припяти? — неожиданно спросил меня Андрей.

Наверное, он давно хотел это узнать, но не решался. Я ведь тоже своего рода легенда. Андрей выразительно посмотрел на Семёна. Тот лишь пожал плечами.

Я налил себе ещё коньяку.

— Да, говорить тут, в общем-то, особенно не о чем…

***

Моя жизнь началась пять лет назад в Зоне. Семён нашёл, когда бродил среди развалин Припяти. Я ничего не помнил: ни как туда попал, ни кто я. Лицо и руки были покрыты старыми шрамами от ожогов, но где я их получил, до сих пор оставалось тайной. Из вещей при мне был только изодранный камуфляж. Ни оружия, ни документов. С тех пор прошло почти пять лет, и за эти годы я не слишком-то много узнал о своём прошлом. Кем был? Как попал в Зону? Что забыл в Припяти и как потерял память? Единственное, что мне удалось узнать, — это своё имя: Кирилл. Оно было выбито на ярлычке куртки. Хотя, кто знает, может, это куртка была не моя. Семён считает, что я был сталкером и попал в аномалию. Говорят, есть такие аномалии, что память стирают.

Поначалу я просто ничего не понимал, где нахожусь, и что происходит. Потом постепенно обвыкся, сначала держался с Семёном, но уже почти три года периодически делаю одиночные вылазки.

— Так ты никогда не видел обычный мир? — изумился Андрей. — Только Зону?

Я криво улыбнулся.

— Наверняка видел, но этого не помню.

Андрей принуждённо рассмеялся.

— А твои ожоги?

Я долго разглядывал свои ладони, потом провёл им по лицу и только тогда ответил.

— Иногда мне снится, что я горю. В тот момент кажется, что вспоминаю, кем был. Но утром остаются лишь обрывки, исчезающие прежде, чем удаётся сложить из них хоть что-то.

Андрей надолго замолчал, разглядывая мою правую щеку, стянутую рубцами — обычно я ношу респиратор и перчатку на правой руке, чтобы скрыть все изъяны. Гарик историю уже слышал и воспринял философски.

— Ерунда, Кирилл, по мне так оно и лучше. Вот, у меня жизнь: двадцать пять лет, а, кроме Зоны, хорошего и вспомнить нечего.

— А что здесь хорошего? — удивился Андрей. — Радиоактивные развалины, зверьё и аномалии?

Гарик улыбнулся.

— Здесь бывают чудеса. Новичкам не понять…

Привал закончился, и мы пошли дальше.

Бетон шоссе кое-где потрескался, подточенный временем и погодой. Но идти было сравнительно легко. Неожиданно в грязи справа возникли свежие следы гусениц — какая-то тяжёлая техника прошла здесь совсем недавно. Странные это были следы: начинались из ниоткуда, словно обрезанные ножом, и уходили метрах в ста впереди за поворот. Семён бросил вперёд гайку, но ничего не произошло, следовало идти дальше, но мы остановились. Что-то подсказывало — впереди неспокойно. Поэтому я совсем не удивился, когда Семён резко свернул с дороги. Я бы и сам поступил также. Кусты немного фонили, но не так как рыжий лес.

— Ты чего? — удивился Гарик. — Сам же говорил: лес, радиация.

— Тихо! — одёрнул его Семён.

Позади прозвучал звук работающего двигателя — и на дороге появились машины. Во главе колонны ехал армейский БТР с разметкой вооружённых сил Украины, позади — две походные лаборатории старой модели, построенные на платформе всё той же БТР. Из люка высунулся бородатый мужчина в оранжевом защитном костюме и стал оглядывать дорогу в бинокль.

— Я же его знаю, — сдавленно прошептал Андрей, — это же Володя Заморин, его группа пропала десять лет назад, когда их отправили на «Сферу» сразу после инцидента. Надо же, он совсем не изменился.

Колонна чуть затормозила, потом Заморин что-то сказал в рацию (за шумом двигателей слов было не разобрать). Машины, набрав скорость, проехали ещё метров сто и исчезли.

— Что это было? — спросил Андрей, когда мы снова выбрались на дорогу.

— Во временную петлю попали, — хмуро ответил Семён, — я, когда прошлый раз тут был, тоже самое видел. Как на плёнке: появляются из воздуха, проезжают, этот в люке что-то в рацию говорит, и так по кругу, — Семён сплюнул. — Страшная аномалия «лазоревый рассвет», никак его не почувствуешь, ничем не проверишь. Они ведь даже не понимают, что с ними происходит. Рано или поздно их отпустит, и поедут себе дальше. Только этих, скорее, поздно.

Позади снова послышался шум двигателей, и машины опять появились. Всё повторилось до мелочей: снова Заморин смотрел в бинокль и говорил в рацию. Я прислушался и на этот раз смог разобрать слова.

— Цвет неба меняется. Есть идеи, что это? — невидимый собеседник, видимо, пассажир одной из научных лабораторий, ему что-то ответил.

— Хорошо, продвигаемся вперёд, но очень осторожно…

Машины отправились за поворот, и шум моторов оборвался.

— А с ними можно поговорить, предупредить там, не знаю? — Меломан храбрился, но ему было явно не по себе.

— Предупредить, говоришь, — Семён ухмыльнулся, достал из рюкзака блокнот и торопливо написал на листочке: «Заморин, ты во временной петле, поворачивайте назад». В листок он завернул небольшой камешек и бросил на дорогу. Камень упал очень удачно, так, что хорошо было видно слово «назад». Снова послышался шум двигателей, на этот раз Заморин остановился, внимательно посмотрел на листок. Он вылез из бронемашины и развернул послание. Он несколько раз испуганно оглянулся. Потом крикнул.

— Здесь есть кто-нибудь?

Всё-таки он был хорошим учёным, сразу видно, не первый раз ходил в Зону. Он громко крикнул в рацию.

— Мы возвращаемся… — и побежал к БТР.

У меня вдруг появилась иррациональная надежда, что им удастся выбраться. Но Заморин вдруг остановился и посмотрел куда-то вверх.

— Небо… — совсем негромко сказал он и исчез вместе с машинами.

— Без толку это всё, — хмуро сказал Семён. — Через несколько минут опять повторится то же самое. Идём.

Последняя часть маршрута оказалась самой сложной: вдоль дороги выросли кусты гремучей колючки, растения опасного, если не знать, как с ним обращаться. Колючка реагирует на тепло и выстреливает зарядом игл со спорами. Мы бросали вперёд куртку, и она тут же становилась похожа на дикобраза, истыканного иглами. Если колючка сразу не попадала в тело, то она неопасна, а новые колючки вырастали только через несколько недель. Теоретически иглы не могли пробить ткань костюмов, но рисковать не хотелось: попав в кровь, споры прорастали с чудовищной быстротой.

— Почему «лазоревый рассвет»? — нервно спросил Андрей, когда временная петля с запертыми в ней учёными осталась далеко позади.

— Был один сталкер по кличке Живоглот. Так он тоже лет пять во временной петле просидел, — Семён ловко перепрыгнул через корягу и подал руку замешкавшемуся Меломану. — Только у него петля подольше была, часов восемь. Всё на дальний кордон приходил, отдавал хабар, забирал деньги, иногда садился за стол, даже перекусить успевал, и исчезал. А на следующее утро опять приходил, сдавал хабар. Сначала никто ничего не понял. Это потом уже говорили с ним, гнали прочь, даже убивали его пару раз, а всё без толку. На следующий день снова приходил и не понимал ничего. Потом отпустила его петля. Так он рассказал, что видел, как небо стало лазурным, а больше ничего. Вот так и назвали.

— А что с ним потом стало? — спросил Андрей, осторожно обходя глубокую лужу, в которой шипела многоножка, угрожающе выпуская грудные щупальца.

— Да, как-то не заладилось у него, — хмуро ответил Семён. — Товарищи решили, что он уже всё, навсегда застрял. Хабар его к рукам и прибрали. Жена заново замуж вышла. Ну, знаешь, как это бывает, за лучшего друга, — Семён ухмыльнулся, словно какой-то своей истории.

— Говорят, с собой покончил, — Гарик покосился на многоножку, достал ТТ и аккуратно прострелил ей грудное сочленение. Тварь забилась в конвульсиях, разбрызгивая грязь. — Дескать, вышел Живоглот из петли, да и в новую влез, только из верёвки.

— Враньё, — хмуро ответил Семён и неодобрительно покосился на Меломана: многоножка — создание, конечно, отвратительное, но опасное только для грызунов. — Живоглот с собой не покончил. С дальнего кордона водит к Петле людей.

Я вспомнил, как Заморин смотрел на небо, видимое только ему одному. Я слышал, что, чем короче период петли, тем дольше она держится. Судя по всему, группе Заморина предстояло крутиться ещё долго. Очень долго.

— Кому это надо к петле? Учёным? — удивился Гарик, распутывая шнур от наушников.

— Когда и учёных, но чаще простых людей, — буркнул Семён.

Меломан явно хотел расспросить его ещё про Живоглота, но за поворотом, наконец, открылась цель нашего пути — база «Сфера», и все разговоры стихли.

Над кронами деревьев возвышался огромный небоскреб из металла, тросов и антенн. Антенна уходила вверх метров на сто, и, хотя кое-где тросы обвисли, а некоторые балки ввалились внутрь, зрелище подавляло.

— Говорят, когда-то, ещё до первой катастрофы, — Семён полил водой из фляги лысеющую голову, — эта антенна сканировала микроволнами Америку… А на генштабовских картах она всегда была отмечена, как заброшенный пионерлагерь.

Вопрос о том, где Семён мог видеть пресловутые карты, я благоразумно оставил при себе.

 

Глава 2. Периметр 

Мы лежали в кустах у самого периметра базы. Всё выглядело совсем, как на спутниковых картах. Сначала шло внешнее ограждение из металлической сетки, густо опутанной колючей проволокой. Кое-где она изрядно проржавела и покосилась. Кое-где висели грозные таблички «Ограждение под напряжением».

Странно, но с того самого момента, как антенна оказалась в нашем поле зрения, меня не отпускало ощущение дежавю, словно я уже не раз был здесь.

В одном месте в ограждении не хватало секции, логика подсказывала пройти здесь. Логика — плохой помощник в Зоне. И верно, приглядевшись, я заметил как дрожит над проломом воздух — «комариная плешь» (или, по-научному, «гравиконцентрат»). Обычно, она хорошо заметна. В области аномалии не растёт трава, а на бетоне или асфальте ее почти не видно.

Андрей поправил очки и стал разглядывать «плешь».

— Я про них читал. Там гравитация в сотни раз больше… — он осёкся.

С обратной стороны ограждения, метрах в трёх, лежал человеческий скелет. Белые рёбра пробились сквозь истлевшую одежду, потрескавшаяся от времени резиновая маска облегала череп.

— Что с ним случилось? — глухо спросил Андрей.

— Придавило, — мрачно ответил Гарик. — Видать, один шёл.

— Придавило? — переспросил Андрей, но никто не стал ему пояснять — и так всё было ясно.

«Комариная плешь» убивает по-разному. Обычно, человек делает шаг и превращается в кровавую кашу. Но бывает, гравитация вокруг концентрата нарастает постепенно. И человека сплющивает, но не давит на смерть. Он просто лежит и не может пошевелиться. Если идти с товарищем, то есть небольшой шанс, если нет — то это смерть, очень медленная и мучительная, от жажды, от потери крови, от удушья.

Гарик прищурился, примерил в руке гайку и бросил почти в самый центр аномалии.

Земля вздрогнула. Грохнуло так, словно упала не гайка, а целый железнодорожный состав. В земле на места падения образовалась изрядная вмятина.

— Гарик, не нужно так делать, — одёрнул его Семён.

— Да ладно, не опасно ведь, — возмутился Меломан, но тут же стушевался.

По мёртвому телу бедолаги, застрявшему в аномалии, словно прошла рябь, кости затрещали, сминаясь и вдавливаясь в крошащийся бетон. Через мгновенье на месте истлевшего тела остался лишь силуэт.

— Не надо ничего в концентрат бросать, — буркнул Семён, — он от этого растёт. Не знаешь что ли?

Меломан буркнул что-то невнятное и одел наушники. Мы пошли дальше вдоль периметра и вскоре нашли участок, где в сетке был вырезан проход. Пространство между внутренней и внешней оградой было забетонировано. Очевидно, когда-то здесь ходили патрули, но сейчас было пусто. Только кое-где в щелях между плитами торчали пучки травы.

Внутренний периметр сохранился куда лучше, и сетка заискрила, когда я бросил на неё горсть земли.

— Откуда здесь электричество, десяток лет прошёл? — удивился Меломан.

— Системы безопасности запитаны напрямую от реактора базы. «Сферу» построили на основе радиолокационной базы, реактор обеспечивал работу антенны, — Андрей махнул рукой в сторону конструкции.

Ограждение упиралось во внутренний КПП. Андрей достал из кармана электронный ключ, но он не понадобился. Массивная дверь была практически сорвана с петель. На металлической поверхности остались внушительные вмятины.

Мы прошли через пост охраны. Разбитые экраны в пультах наблюдения грустно «смотрели» на нас. Они напомнили мне глаза мертвого насекомого.

В комнатах всё было перевёрнуто.

— Похоже, здесь уже кто-то побывал, — задумчиво сказал Семён, пихнув ногой валявшиеся в грязи компакт-диски.

— А ты сюда не добирался? — спросил Гарик.

Семён ответил с неохотой.

— Нет, только до внутреннего периметра. Вот, как раз до этой двери. Только она была заперта. Как открыть, никто не знал: ограда под напряжением, а взрывчаткой мы не запаслись.

Я хотел спросить у кого «нас», но промолчал, и, вместо этого, взял со стола тёмно-синюю кружку с надписью «Исследовательский комплекс “Сфера”». Рядом на кресле лежала одежда, словно кто-то разложил вещи в форме человеческой фигуры. Ботинки, форменные брюки, рубашка с погонами. Судя по звездочкам, вещи принадлежали старшему лейтенанту. Когда я взял в руки фуражку, то с лёгким удивлением обнаружил зубные пломбы, лежавшие маленькой кучкой на воротнике.

Гарик подошёл ко мне и перевёл взгляд с кружки на сложенную на стуле униформу.

— Получается, он присел перед пультом выпить кофе… и исчез? — Меломан передёрнул плечами, словно ему вдруг стало холодно. — Интересно, что же здесь произошло?

— Наверняка, ничего хорошего, — буркнул я и ткнул кнопку питания ближайшего компьютера.

Вопреки ожиданиям экран зажёгся, высветил несколько строчек загрузки и затих.

— Может, ты нас просветишь? — окликнул я Андрея, колдовавшего над компьютерами в аппаратной.

Он обернулся с чуть растерянным выражением на лице.

— Честно говоря, я не знаю… Всё работает, есть напряжение в сети, но вся информация стёрта.

Рядом с ноутбуком стояла стопка дисков. Андрей как раз вставил очередной в привод, запустил плеер, но экран остался пуст.

— Я пытался прочитать записи камер видеонаблюдения, но тут, похоже, та же история… Не знаю, как это вообще возможно?

— Может, электромагнитный импульс? — предположил Семён.

Андрей поморщился.

— Да, ЭМИ выводит из строя электронику, но тогда бы компьютеры не работали вообще, а информация на компакт-дисках не пострадала.

Семён пихнул ногой очередную кучу армейской униформы, лежавшую в углу и закурил.

— Ладно, это всё, конечно, интересно, но нам надо идти дальше.

По дороге нам встретилось ещё несколько стопок одежды. После тусклого света фонариков и аварийного освещения проём двери слепил оранжевым закатным светом. Гарик бросил очередную гайку, и она без всяких происшествий упала в дорожную пыль. Но выходить мы не спешили. Впереди, метрах в трёх от входа, лежали три груды тряпья. Из полуистлевшей одежды выглядывали кости.

— Кто-то их положил из крупнокалиберного, — заметил Семён, показывая на изрядную дырку в одном из черепов. — Лежат тут, похоже, уже пару лет. Интересно, кто это их так?

Меломан нерешительно направился вперёд, но Андрей его остановил:

— Подожди.

— Дорога свободная. Видишь? — Гарик бросил ещё одну гайку.

Андрей решительно отстранил его от прохода.

— Дай, пожалуйста, свою куртку.

— Думаешь, опять колючки? — Меломан с явной неохотой расстегнул молнию.

Андрей подцепил куртку на ствол автомата и осторожно высунул эту конструкцию в дверной проём. Ничего не произошло.

— Да кто там может быть? — изумился Гарик. — База давно заброшена.

Андрей втащил куртку обратно, поверх её нахлобучил противогаз и снова высунул конструкцию в дверной проём.

Меломан рассмеялся.

— Ты хоть знаешь, насколько глупо это?

Длинная очередь не дала ему закончить фразу. Огненный росчерк ворвался в дверной проём, высекая искры в бетоне. Пули всё рвали и рвали ни в чём неповинную куртку. Потом наступила тишина.

— Какого чёрта! — Гарик осторожно, старательно избегая оказаться в просвете двери, поднял измочаленный рукав. — Андрей, а кто мне за неё заплатит?

— Остынь, Меломан, — оборвал его Семён. — Он тебе жизнь спас. Торопливость нужна при ловле блох. Вечно ты прёшь на рожон! Почуял что-то не так, не спеши, осмотрись, — Семён с досадой махнул рукой. — Кто в нас стрелял?

— Я покажу, — Андрей протянул ноутбук с планом базы. — Вот здесь, здесь и здесь, — он ткнул пальцем в три точки на экране, — находятся интеллектуальные системы автоматического огня…

— Тупые они, — хмыкнул Гарик, зябко ёжась, — сработали на простой трюк.

Он храбрился, но, похоже, зрелище изрешечённой куртки его проняло.

Как ни странно, Андрей согласно ему кивнул:

— Да, похоже, сейчас система атакует всех без разбору. В программах наведения даже режима такого нет. Вот так выглядят сами турели…

Изображение на экране сменилось стандартной схемой. Стационарный пулемет на вращающейся платформе, система охлаждения и подачи боезапаса.

— Посажены в бетонный бункер. Так что, просто расстрелять не получится. Разве что совсем вплотную, но так близко подобраться система нам не даст.

— Ты сможешь её отключить? — спросил я. Остальные переглянулись.

— Я попробую.

Андрей набирал команды на клавиатуре ещё несколько минут, затем достал шнур и подключился к одной из панелей поста охраны.

— Системой турели управляет центральный компьютер. Очевидно, что он ещё функционирует, но мне не удаётся подключиться к внутренней сети. Коммуникации, похоже, целы, но сигнал не проходит.

***

Выпавший на нашу долю нежданный отдых каждый проводил по-своему. Андрей расположился за одним из нерабочих пультов, небрежно сбросив с кресла пустую униформу. У меня возникло неприятное ощущение, как будто он прошёлся по моей могиле. Слишком уж прилежно вещи повторяли форму человеческой фигуры. Семён уселся на стол и принялся живо обсуждать с Андреем, как обойти защитную систему базы. Выглядело это примерно так: Семён высказывал предложение, а Андрей его отметал иногда сходу, иногда сделав какие-то расчёты в компьютере. Я сел на продавленный, но ещё крепенький диванчик, главным достоинством которого было отсутствие униформы, достал из рюкзака банку тушёнки и стал сооружать бутерброд. Здравых мыслей в голове не было.

Чуть попозже ко мне присоединился Гарик. Он хмурился из-за того, что Андрей сходу отмёл идею забросать турели дымовыми гранатами.

— Ты просто не подойдёшь на расстояние броска, — отрезал он и снова уткнулся носом в ноутбук.

Что же такого важного на этой заброшенной базе? Конкретную цель миссии Михаил нам не назвал, а Андрей только отшучивался. Нашей задачей было доставить его на территорию комплекса и безопасно вернуть обратно в Свободный. Награда в пятьдесят тысяч евро выглядела очень солидной. Это несколько безбедных лет в Зоне. Можно купить самое лучшее оружие и снаряжение, потратить собственные накопления и открыть своё дело в Свободном. Несколько запоздало пришла мысль, что пятьдесят тысяч — это билет обратно в нормальную жизнь. Что же всё-таки нужно Михаилу? Что-то лёгкое и компактное, иначе группа была бы больше, или мы взяли бы снаряжение для перевозки тяжелых грузов. Исследовательские данные с брошенной базы? Очень может быть. Чем чёрт не шутит? Может быть, заказ идёт с самых верхов. И всё-таки мне казалось, что я упускаю нечто важное. Мои размышления прервал возбуждённый возглас Андрея.

— Нашел!

Мы с Гариком подошли к столу.

— Нашел, как отключить защиту? — спросил я и посмотрел на экран ноутбука.

Моих скудных познаний в компьютерах хватило, чтобы узнать чёрное окно консоли, испещренное длинными незнакомыми командами.

— Не совсем, — начал Андрей после недолгой паузы. — Можно запустить диагностику — это потребует много процессорных ресурсов, и турели перестанут функционировать.

— Надолго? — деловито осведомился Семён, прильнув к окулярам бинокля.

Солнце уже зашло, но он явно включил ночное видение.

— Секунд на тридцать, не больше, — Андрей поморщился. — Не хватает уровня допуска.

Я осторожно выглянул в разбитое окно.

Уже почти стемнело, и только ржавый остов исполинской антенны высился в подсвеченном закатом небе. Почему-то он напомнил мне скелет гигантского ископаемого. Впереди, метрах в ста, находился вход в базу, прямоугольный бункер, едва ли вдвое больше поста охраны, где мы вынужденно отсиживались. Гарик даже сострил насчёт размеров бункера, но Андрей шутки не понял и объяснил, что это всего лишь лифт, ведущий в основные помещения базы под землёй. На бронированной плите двери призывно мерцал огонёк. Я прикинул расстояние: сто метров для хорошего спринтера — пустяк, а вот для четверых мужчин с грузом… К тому же, сколько он будет возиться с пультом, пока введёт код? Представилась картина: Андрей, набирающий длиннющую комбинацию на старой цифровой панели. Прорезиненные кнопки надавливаются с трудом, западают, он сбивается, начинает набирать снова…

— Нам не хватит времени.

— Но я подсчитал…

Видимо, Семён как раз оживлённо спорил с Андреем на ту же самую тему, но сейчас оба замолчали, словно мой голос стал решающим.

Я покачал головой и снял со спинки стула брошенную Гариком куртку.

— Андрей, представь, что это было на тебе. Расчеты расчетами, а жизнь дороже. Кто-то может споткнуться, ты — сбиться с комбинации…

— С комбинации? У меня электронный ключ, а не код. Или… — Андрей улыбнулся. — Ты думал, что там такой железный пульт с большими кнопками, как в пятидесятых?

Я вдруг подумал, что он вызывает у меня безотчётное раздражение. Слишком самоуверенный, слишком снисходительно к нам относится.

— Хорошо, пусть электронный ключ, но что, если он не сработает?

Андрей помолчал несколько секунд.

— Тогда я пойду один.

Он уверенно расстегнул куртку и стянул бронежилет, потом снял пояс с флягой и аптечкой. Его глаза лихорадочно блестели. Мне подумалось, что он не остановится и побежит даже под выстрелы.

— Нет нужды геройствовать, — я взял со стола дымовую гранату, больше всего походившую на банку пепси. Сходство было бы полным, если бы пепси вдруг начали выпускать в цилиндрах тускло-зелёного цвета и с чекой. — Сначала отключаем систему защиты на тридцать секунд, мы подбегаем, забрасываем дымовыми шашками турели, а потом Андрей вводит код. Даже если времени не хватит, оптика турелей будет забита дымом.

— Можем попробовать, — кивнул Андрей.

***

Время от времени нам приходится делать глупости. Причём вполне осознанно. В детстве это шалости из разряда безобидных: прыгнуть в реку с высоты или залезть на высокое дерево. А частенько сначала залезть, а потом прыгнуть, если дерево растёт у реки. В пору юности, когда залезть и прыгнуть уже не производит на окружающих должного эффекта, приходится совершаться подвиги изощрённее: выпить на спор бутылку водки, запустить камнем по стёклам бывшей школы. Опять же частенько первая глупость предшествует второй. С появлением собственного автомобиля требуется непременно разогнать его под двухсот, чтобы сидящая рядом девушка вздрагивала от каждой проносящейся мимо машины. Неизменным остается одно. Мерзкое ощущение, что делаешь глупость, а повернуть назад уже поздно.

Мой собственный план больше не казался таким уж хорошим, слишком много в нём было допущений. Если бы я промолчал, Андрей, быть может, попытался найти что-нибудь менее рискованное. Но ему, очевидно, слишком хотелось попасть внутрь базы. Когда мы замерли на изготовке перед дверью, а он колдовал над компьютером, я чувствовал себя примерно так же, как когда мы с Максом собирались прыгать с парашютом… Запоздало пришла мысль, что это кусочек моего прошлого, неведомо как выплывший из мутных глубин памяти. Я попытался сосредоточиться на воспоминании, вытянуть за него ещё что-то. Но Андрей крикнул: «Пошли!» и мы побежали.

Темнеющее небо едва разгоняло вечерний сумрак, лучи фонариков метались по земле. Кажется, ещё никогда я не бегал так быстро. Воздух рвался в легкие, обдирая горло. Автомат больно колотил по спине. Неудачно я его повесил. Но времени, чтобы поправить ремень, не было. А в голове «тикали» секунды: 15… 14… 13… Гранаты зажаты в обеих руках. Нас четверо на четыре пулеметные турели, но у Андрея своя задача. На миг я обернулся и увидел, что Семён уже бросил шашку, и вокруг одного из дотов расползлась чернильная клякса. Гарик тяжело дышал позади меня. Он немного отстал и сейчас пытался наверстать упущенное время. Мы все участники безумного спринтерского забега. 10... 9… 8… Я запнулся о выступ бетонной плиты, и на долгое, бесконечно долгое мгновенье испугался, что вот-вот упаду. 6… 5… 4… Доты были рядом. Я зубами выдернул чеку и бросил гранату на выдохе. В левый дот она легла хорошо, прямо в бетонную прорезь, откуда хищно выглядывало дуло пулемёта. Почти сразу оттуда начали выползать клубы дыма.

Когда обернулся, то заметил, что Андрей уже лихорадочно колдовал над пультом у двери, но времени было слишком мало, он явно не успевал. Изо всех сил я швырнул гранату в последний дот, но расстояние было слишком велико, и шашка просто подкатилась к огневой точке. 3… 2… 1…

Раздалось тихое «п-ш-ш», из зелёного цилиндрика выползла струйка белого дыма, и только. Огневая точка, наконец, ожила. Я стоял и смотрел, как рыло пулемета поворачивается в мою сторону. Мысли бились в голове, словно шарики в лотерейном барабане. Самая главная — удивление. Не может быть, чтобы вот так всё закончилось. Всё это время тело жило своей жизнью, руки сдёрнули с плеча автомат, я бросился в сторону, уходя с линии огня. Пулемет начал стрелять короткими «вух-вух», продолжая разворачиваться. Я приложился боком о бетонную плиту и, почти не целясь, надавил на спуск подствольного гранатомета. Взрыв ударил по ушам. Пулемет стрелять не перестал, но, видимо, взрывом повредило гидравлику или систему наведения, пули рвали бетонное покрытие всего в паре метров перед дотом.

Турель сделала ещё несколько очередей и замолчала, безмолвствовали и остальные доты, укутанные дымным саваном. Андрей отошел от двери, и тяжелые плиты начали раздвигаться. Я встал и неуклюже отряхнулся. Подбежал Семён.

— Ты как? — он глянул на посечённый пулями бетон, потом пнул так и не сработавшую дымовую шашку.

— Нормально.

Левый бок саднило — наверное, содрал кожу, когда падал.

К нам подошёл Гарик. Он, как всегда, ничего не слышал в наушниках и был, похоже, в прекрасном расположении духа.

— Ты срок годности у гранат проверил? — начал Семён голосом, не предвещавшим ничего хорошего.

Гарик его игнорировал. Семён не стал повторять про срок годности, а коротко и без замаха заехал ему по лицу. Наушники вылетели и повисли на проводе. Громкость в плеере, похоже, была выкручена на максимум, и я смог разобрать слова песни.

— Я король дороги… — мотивчик отозвался в душе, но вспомнить исполнителя я так и не смог. Попытался сосредоточиться на обрывке, что высветился в памяти до броска. «Когда мы с Максом собирались прыгать с парашютом…» — слова прозвучали, но не сложились в образы. Я не мог вспомнить, кто такой Макс, когда мы с ним прыгали, даже представить себе его не мог. Остались только фраза и ощущения страха и предвкушения.

Гарик вскочил, зажимая разбитый нос.

— Какого… — между его пальцами выбилась алая струйка.

Сильно его Семён приложил. Еще минуту назад я и сам был не против, как следует, треснуть Меломана. Но как ни странно, сейчас мне стало его жаль.

— Ты нас всех чуть не угробил, «король дороги» хренов.

Гарик посмотрел на опаленный взрывом заряда дот, полосы от пуль на бетоне и так и неразорвавшуюся шашку, из которой, словно в оправдание, потянула струйка дыма.

— Чёрт… — прогнусавил он и заметно побледнел.

Нас нетерпеливо окликнул Андрей, стоявший у лифта:

— Вы идёте или так и будете отношения выяснять?

Мы кивнули ему, но сначала вернулись к трём скелетам. Судя по всему, это были сталкеры, что раньше уже пытались штурмовать «Сферу», но вместо аномалий наткнулись на турели защитной системы. Сразу стала ясна и судьба сталкера, погибшего в гравиконцентрате. Остался один, поспешил убраться с опасного места, да и попал в «комариную плешь».

Ошибся только в одном. Когда я перевернул белые ломкие кости, уже не слишком-то похожие на человеческие останки, то вместо знака смертника, увидел на камуфляже чёрный круг в кольце. Подошёл Семён, присвистнул.

— Так это Монолитовцы. А я-то думал Юрик Гитарист отыскался.

Мы обыскали останки, но ничего, кроме давно истлевших пайков, ржавых автоматов Калашникова и пары обойм, не нашли.

— Нельзя, чтобы люди вот так валялись, — уверенно заявил Андрей.

— Вот ещё, — буркнул Меломан и пнул череп — тот покатился с глухим стуком. — Какие они, к чёрту, люди?! Они Крыса убили ни за что!

Монолитовцы слыли странной сектой, поклоняющейся Зоне. Жили они почти в самом её сердце возле самой ЧАЭС, временами выбирались поближе к людям, нападая на поселения сталкеров, собирая припасы и уводя пленных. С ними невозможно было договориться, они никогда не сдавались. Про Монолитовцев ходило множество легенд, в том числе и нелепых, например, что это на самом деле они пришельцы и только притворяются людьми. Конечно, это всё глупости. Монолитовцы, во всяком случае, мёртвые, ничем от обычных людей не отличались. Оставалось загадкой, что именно они делали с пленниками, но все, кто попадали к ним, назад уже не возвращались, прежними во всяком случае. Как-то раз Михаилу удалось поймать одного из них живым. Раньше это был Малёк, мальчишка лет семнадцати, прибившийся к группе сталкеров, которым повезло не угодить в засаду. Раньше это был весёлый, немного застенчивый паренёк, но, побывав у Монолитовцев, он явно стал совсем другим. Глядя в его пустые холодные глаза, я готов был поверить россказням про пришельцев. Малька убили через два дня, когда, пытаясь сбежать, он голыми руками свернул шею одному охраннику и откусил два пальца второму.

 

Глава 3. Сфера

Панели, оформленные плёнкой под дерево… Мягкий свет люминесцентных ламп на потолке… Даже тихий шелест вентиляции… Если не обращать внимания на внушительный пульт идентификации личности, то это обычный грузовой лифт какого-нибудь крупного здания. И все-таки заходить внутрь мне не хотелось. Я топтался у входа рядом с Семёном, который, очевидно, разделял мои чувства. Мы стояли и смотрели, как Андрей возится с терминалом и уже вставил в сканер знакомый электронный ключ, а потом приложил ладонь к сенсорной панели.

Гарик прислонился к стенке лифта, выудил из кармана охлаждающий пакет и, энергично размяв его пальцами, приложил к распухшей переносице. Предусмотрительный он.

— А что бугэт, если конпутер тебя не пригнает? — прогнусавил Игорь из-под пакета.

Андрей, не оборачиваясь, ответил:

— Двери лифта закроются, сработает система пожаротушения, а лифт заполнится углекислотой. Начальство настаивало на отравляющем газе, но я смог убедить их, что это не менее эффективно.

Игорь постоял ещё несколько секунд, озираясь, и вышел наружу, но не слишком поспешно, словно у него просто появились важные дела.

Ещё минут пять тишина нарушалась только звуком нажатых клавиш. Наконец, лифт сдался, и неуместно жизнерадостный женский голос произнёс: «Авторизация успешна. Добро пожаловать, доктор Макаренко».

— А я думал, ты инженер, — удивился Семён.

Андрей развёл руками

— Пришлось взломать свою ученую запись, у меня не было свободного доступа на базу.

Наверное, хорошо, что у меня нет клаустрофобии, но всё-таки в лифте мне было не по себе, особенно, в свете того, что Андрей рассказал. Очевидно, этот вопрос беспокоил не только меня.

— А ты точно отключил эту штуку? — в голосе Меломана проступили панические нотки.

— Если бы не отключил, мы были бы уже мертвы, — обнадежил Андрей.

Меломан побледнел ещё, затравленно огляделся и стал лихорадочно надевать наушники. Каждый борется со стрессом, как может.

Прошло уже минут пять, но движение лифта не прекращалось, и я рискнул спросить:

— А как глубоко находится база?

Андрей на секунду оторвался от экрана ноутбука и выразительно посмотрел на меня.

— Глубоко.

Когда в лифте погас свет, у меня возникло тоскливое чувство, что мы спускаемся в какую-то бездну, из которой никому не дано вернуться обратно. Три долгих минуты прошло, прежде чем Андрей восстановил подачу энергии. Освещение и вентиляция так и не заработали, но лифт все-таки продолжил спуск. В темноте светились только экраны терминала и портативного компьютера Андрея. Они лишь немного разгоняли темноту. Я включил фонарик, моему примеру последовали Игорь и Семён. Стало светло, но облегчения это не принесло. В лифте стало ощутимо жарко. Футболка под бронежилетом насквозь промокла от пота. Рядом тяжело дышал Семён, всегда плохо переносивший жару.

Наконец, спуск прекратился, и уже знакомый женский голос произнёс:

— Добро пожаловать в исследовательский комплекс «Сфера», желаем вам приятн…

Голос вдруг поплыл, теряя человеческие интонации, и замолчал. Двери лифта открылись, но как-то натяжно, с трудом. Левая створка открылась на половину и так замерла.

Держа оружие наизготовку, мы осторожно вышли из лифта в просторное помещение. Лучи фонариков едва разгоняли бархатную, словно живую, темноту. Я протиснулся через полуоткрытые двери и сразу же наступил на что-то мягкое и податливое. Автомат метнулся вниз. И, лишь в последний момент, когда фонарик выхватил валявшийся на полу белый халат, я удержался от выстрела.

— Сейчас включу свет! — крикнул Андрей, он всё ещё был подключён к консоли лифта.

Лампы на потолке замерцали, одна погасла с негромким хлопком, но остальные налились холодным голубым свечением. Я прищурился, закрывая глаза. Это был холл, просторный, метров шесть в высоту. Сразу за лифтом начинался контрольно-пропускной пункт, когда-то отгороженный от остальных помещений толстыми бронированными стёклами. Сейчас рамы были искорежены, а стекло крошевом блестело на полу. Дальше начинался длинный просторный коридор с мерцающими кодовыми замками. Я обернулся и вздрогнул. Вокруг дверей лифта лежали целые вороха одежды: в основном, белые халаты, но хватало и одежды охранников. Чуть в стороне лежал новенький костюм с тёмно-синим галстуком, который был завязан виндзорским узлом. Двери лифта с наружной стороны были исцарапаны, были там и следы от пуль. Управляющий терминал вырван из стены... Разбитый экран болтался в ворохе изорванных проводов... Всё было припорошено тонким слоем пыли, и в воздухе витал странный запах. Я не почувствовал его сразу, но с каждой минутой он становился всё отчетливее. Пахло сгоревшей электроникой, немного озоном и чем-то ещё. Запах был тонкий, едва уловимый, незнакомый.

— Господи, что здесь произошло? — сдавленно прошептал Гарик, озираясь.

Ему никто не ответил.

Один из халатов лежал прямо передо мной. На бейджике значилось: «Александра Кравченко. Лаборатория квантовой физики N6. Уровень допуска 3». Над штрих-кодом улыбалось молодое симпатичное лицо. Я взял халат в руки, и из него выпали кружевные трусики.

Андрей уверенно прошёл вглубь зала. Мы пошли за ним, не опуская оружия. Под подошвами ботинок захрустело битое стекло.

— Здесь был пост внутренней охраны. В буферной зоне встречали новый персонал базы и исследовательские группы. Идёмте дальше, там будет блок внутренних лифтов, надеюсь, они ещё работают…

— Стоп, стоп, — Семён поднял валявшийся на полу стул, отряхнул его от осколков стекла и тяжело уселся — металл, протестующее скрипнул.

— Итак, Андрей, мы свою часть работы выполнили. Может, теперь ты расскажешь, что мы здесь делаем?

Он кивнул.

— Я покажу.

Компьютеры на посту охраны были разбиты, но Андрея это не смутило, он вытащил из-за стола тонкий оптоволоконный кабель и подключил его к ноутбуку. Экран одной из уцелевших видеопанелей мигнул и показал рабочий стол компьютера Андрея.

— Так будет проще показывать, — Андрей показал на экран. — Я, наконец, смог напрямую подключиться к центральной сети.

Андрей набрал несколько команд, и на экране высветился длинный список. Надписи слева пробегали слишком быстро, зато справа светилось одно и то же слово: «Отключено».

— Деактивирую системы безопасности, — прокомментировал Андрей, — как внутри базы, так и внешние. Не хотелось бы повторять этот забег под дулами пулеметов.

Он принуждённо рассмеялся.

— Мы пришли сюда забрать исследовательские данные комплекса «Сфера».

Я мысленно поставил себе «пятёрку» за дедукцию.

Гарик нашел среди вороха одежды часы и сосредоточенно пристёгивал их на руку. Я повернулся к Меломану:

— Зачем тебе эти часы?

Игорь, наконец, справился с застёжкой и гордо показал запястье:

— Ты что? Это же настоящий Ролекс!

Несколько минут Андрей сосредоточенно набирал команды в консоли. Раз за разом на экране появлялась надпись «Ошибка чтения», мужчина скривился, словно у него заболел зуб.

— К сожалению, жёсткие диски сильно пострадали, та же ерунда, что и наверху… Вот, кое-что нашёл.

На экране появился текст: «Приказ об эвакуации был отдан командующим базы Борисом Романовым шестого мая 2010 года, в десять часов утра четырнадцать минут».

— Почти десять лет назад, — присвистнул Семён.

— Кажется, есть видеозапись, — Андрей перевёл курсор к папке «Видеонаблюдение». — Это последняя запись внутренних камер.

На экране появилось мельтешение цветных квадратов, и мы вздрогнули. Зал наполнился криками, возможно, несмотря на малые размеры, у помещения была изрядная акустика, или, что вероятнее, Андрей просто настроил слишком высокую громкость. Кричали люди, кто-то молил о помощи, кто-то отдавал команды.

За несколько секунд до того, как звук оборвался, женщина закричала: «Господи, оно приближается!»

Картинка так и не появилась, но мне отчётливо представилось, что здесь произошло. Десятки обезумевших от ужаса людей бились в запертую дверь, разбивая кулаки, сдирая ногти о равнодушный металл. Охранники, всаживавшие в бронированные плиты заряды табельного оружия, в отчаянии понимая тщетность своих усилий. Очевидно, кто-то пытался переключить терминал и открыть двери, но не знал, как это сделать, или просто не хватило времени.

— Они пытались выбраться, — тихо сказал я, разглядывая груду одежды, чуть колыхавшуюся под ветерком вентиляции. — А потом их накрыло что-то, что оставляет после себя пустые костюмы.

— Так, — Семён встал, — если данные погибли, то делать здесь больше нечего, мы уходим.

— А артефакты! — встрял Игорь.

— Это ещё не всё, данные могли уцелеть в «Черном ящике», — пояснил Андрей. — Это сервер, укрытый в защитный контур в самом низу базы.

Андрей тронул несколько клавиш, и на экране проектора появилась схема комплекса.

— Сервер полностью изолирован от любых электромагнитных излучений. Каждые двенадцать часов на него сбрасывались резервные копии данных всех компьютеров комплекса.

— А отсюда ты данные скопировать не можешь? — с нажимом спросил Семён.

Я его прекрасно понимал, спускаться вниз никому не хотелось. Андрей покачал головой.

— Нет. Сеть слишком повреждена. В любом случае, данные — это только часть нашей миссии, нам нужно спуститься вниз комплекса к установке и забрать артефакт… — он осёкся.

Внезапно погасло освещение, а откуда-то снизу донесся утробный низкий вой, пол ощутимо завибрировал. Лампы на потолке замерцали и погасли. Все, до единого, волосы у меня на теле встали дыбом, когда я увидел, как дрожит вокруг нас воздух и свет фонариков, словно марево в жаркий день, а из этого марева складывались очертания призрачных фигур, которые медленно тянулись к нам.

У Меломана сдали нервы. Он тонко закричал, винтовка заплясала, подсвечивая комнату затейливым стробоскопом. Рефлексы сработали быстрее рассудка, и к грохоту штурмовой винтовки присоединился бас моего Калашникова и тонкий визг винтореза Семёна. Пули прошли сквозь фантомов, не причинив им видимого вреда, и вдребезги разнесли автомат с кофе у соседней стены. У Гарика кончилась обойма, и грохот выстрелов сменился щелчками, а Игорь всё продолжал давить на спуск.

Все закончилось так же внезапно, как и началось. Призрачные фигуры исчезли, гул стих, а вскоре и затеплились люминесцентные лампы, подсвечивая наши бледные лица. Если не считать запаха пороха, ничего не произошло.

— Господи, — прошептал Андрей… В отличие от нас, он так и остался сидеть, раскачиваясь на стуле, схватившись руками за виски. — Боже, они все ещё здесь.

— Давайте, сделаем дело и свалим отсюда, — организм ещё переживал последствия выброса адреналина, сердце всё ещё громко колотилось в груди, в рту чувствовался мерзкий металлический привкус, ноги казались чужими.

Но голос не дрожал, чего я в тайне опасался.

— Нет, вы видели? Видели? — сдавленно просипел Гарик.

***

Мне было не по себе. Когда живёшь в Зоне, привыкаешь жить со страхом, что можешь наткнуться на какую-нибудь жуткую тварь или угодить в аномалию. Но бывшая база «Сфера» скорее не пугала, а давила пустыми коридорами, разбросанной тут и там одеждой. Страх не был конкретным, в него нельзя было всадить автоматный рожок, и от того он давил ещё сильнее. Мы осторожно продвигались вглубь комплекса, держа оружие на изготовку и проверяя дорогу гайками. Хотя я своими глазами видел, как пули проходили сквозь призраков, и всё-таки автомат в руках немного успокаивал.

Мимо тянулись запертые комнаты лабораторий с большими панорамными окнами. На столе в одной из них призывно мерцали разложенные на столе артефакты, какие-то очень редкие, незнакомые. Игорь потянулся было зайти, но дверь была заперта.

— Возиться с замком слишком долго, — пояснил Андрей.

— На обратном пути заберём, — утешил Меломана Семён.

Гарик лишь кивнул. Мне и самому хотелось пощупать редкие и, безусловно, дорогие артефакты, может быть, трофеи военных экспедиций, доставленные из центра Припяти или даже самой АЭС. Но Семён был прав, задерживаться не стоило. Надежды Андрея не оправдались: двери внутреннего лифта были распахнуты, но вниз сиротливо свисали обрывки тросов. Семён зажёг фальшфейер и бросил его в шахту. Факел падал секунд пять и, наконец, высветил смятую ударом кабину.

— Долго падать, — заметил Игорь, осторожно заглянув в провал.

Мы пошли дальше к лестницам. Они уцелели, но, начиная с седьмого уровня, часть помещений оказалась затоплена. Может быть, просочились грунтовые воды или лопнул трубопровод. Я включил фонарик и попытался подсветить спуск, но в мутной воде луч гас уже через несколько метров. Удалось лишь различить очертание следующего лестничного пролёта.

— Насосы отказали ещё полгода назад, и грунтовые воды постепенно заполняют комплекс. Как-то не хочется лезть туда, в темноту, — поежился Игорь.

— И не придётся, — Андрей снял со стены неприметную панель и щелкнул выключателем.

Откуда-то снизу начал пробивался неяркий свет.

— Аварийное освещение ещё действует.

В метре над водой свисал толстый высоковольтный кабель. В нескольких местах изоляция оплавилась, потекла, и, когда заработало освещение, откуда-то сверху стал раздаваться характерный электрический треск.

— А мы тут не поджаримся?

Искрящий кабель внушал мне вполне определённые опасения. Семён задумчиво разглядывал автомат.

— Кирилл, а ты плавать-то умеешь?

Настал мой черёд виновато улыбаться.

— Не знаю.

Я прислушался к себе. Перспектива нырять в мутный лабиринт затопленного уровня меня, конечно, не радовала, но и не пугала.

— Наверное, да.

Так уже бывало, когда иногда всплывали какие-то навыки или знания из прошлой жизни. Например, с год назад совершенно случайно обнаружилось, что я неплохо говорю по-английски.

Семён почесал щеку, он и так обычно ходил небритый, а за пять дней, с тех пор, как мы вышли из Свободного, совсем зарос.

— В любом случае, мы здесь не пойдём, слишком рискованно. Андрей, есть какие-то обходные пути, служебные, аварийные?

Андрей покачал головой.

— Похоже, это единственный маршрут. Затоплен целый уровень. Единственной альтернативой была лифтовая шахта. Но лифт рухнул, прихватив и аварийную лестницу.

Не только меня смущала перспектива лезть в затопленный уровень.

— Тогда мы возвращаемся, — резко ответил Семён. — Мы не можем так рисковать.

Началась перебранка, в которой Андрей кричал про обязательства, данные Михаилу, и оплату. А Семён чуть менее резко напоминал, что деньги нужны живым, а мертвецам они ни к чему.

Андрей стал решительно расшнуровывать ботинки.

— Тогда я пойду один, можете возвращаться.

Я подумал о шахте лифта и разбитой кабине в самом низу. Так близко и так далеко.

— А что, если спуститься в шахту на верёвке?

— Где взять такую длинную верёвку? — возразил Семён.

Игорь выразительно посмотрел на водную преграду и сплюнул. Почему-то мне не к месту вспомнилась поговорка про колодец.

— Думаю, можно взять трос в подсобных помещениях.

Андрей впервые прямо посмотрел на меня:

— Спасибо…

В повисшей тишине голос Меломана был слышен особенно отчётливо.

— Я вам говорил, что боюсь высоты?

Глава 4. Спуск

Моток троса нашёлся под столом в кафетерии, когда мы, потратив почти час на поиски, уже были готовы отказаться от этой затеи. На стульях возле стола лежали две засаленные спецовки с рассованными по карманам плоскогубцами, отвёртками и прочими слесарными инструментами. Как и зачем рабочая одежда туда попала, видимо, суждено было стать очередной загадкой базы «Сфера». За это время Гарик умудрился открыть арсенал карточкой одного из охранников. Он сменил пистолет-пулемёт на внушительную штурмовую винтовку, а на поясе у него прибавилась и парочка Ф-2, самых мощных из ручных гранат. Я менять оружие не стал, хотя на полках и стеллажах был запас, позволявший экипировать небольшую армию, только взял с полки пару гранат для подствольника да оранжевый брикет аптечки (никогда не бывает лишней).

Сначала трос просто закрепили за одну из колонн, но из этого ничего не вышло. Металл был слишком тонкий и резал ладони даже сквозь перчатки, а вдобавок был промасленный и скользкий. Спускаться по нему было невозможно, пока Андрей не придумал закрепить трос за ось электродвигателя, который раньше поднимал лифт. Получилась импровизированная лебёдка. Андрей подключился к системам лифта через ноутбук. Прежде чем спускаться, мы даже на пробу отправили вниз и подняли вверх тяжеленный ящик с армейскими топливными элементами. Испытания увенчались успехом, если не считать того, что Андрей слишком поздно выключил мотор, — и ящик открылся. Один из элементов разбился — и остро запахло алкоголем.

— Сейчас бы хлебнуть грамм сто для храбрости, — мечтательно протянул Меломан, принюхиваясь, и я, в целом, разделял его чувства: коньячок во фляжке давно закончился.

— А я и не знал, что батареи на спирту работают, — задумчиво сказал Гарик, достав из ящика целый блок. — А его пить можно? В Свободном топливные элементы не особо распространены. Слишком дорого стоят.

— Метиловый спирт? Можно… — сказал Семён и улыбнулся.

Меломан не понял иронии и начал уверенно скручивать пробку с батареи.

— …только отравишься, — закончил Семён.

Гарик отдёрнул от лица уже открытый элемент и бросил его в шахту. Я невольно проводил полёт батареи взглядом.

— Шуточки у тебя, — хмуро буркнул Игорь.

Спускаться было на удивление нетрудно. Фальшфейер, что мы сбросили вниз, давно погас, и темнота скрадывала высоту. Только фонарик разгонял бархатный, словно живой мрак. Из дверей седьмого уровня сочилась вода. Капли срывались вниз крошечными водопадами, поблёскивая в лучах фонарика, — снизу доносился тихий плеск.

Интересно, как так получается, что затоплен только один уровень, а всё, что ниже, нет?

— Кирилл, ты как? — эхом донёсся сверху голос Семёна.

— Нормально.

Я в это время спускался мимо одной из дверей четвёртого уровня, уже ниже затопленной зоны.

— Андрей, останови!

На бетонной стене в оранжевом прямоугольнике был рубильник с выразительной подписью: «Гидравлический блок. Аварийное открытие дверей».

— Попробую открыть двери!

Я потянулся к рубильнику, но меня одёрнул Андрей.

— Не трогай его! Эта система открывает все двери в шахте.

На миг мне очень ярко представилось, что могло произойти, если тысячи литров воды на затопленном уровне хлынули бы в шахту, — и у меня вспотели ладони. Очень осторожно я убрал руку с алой рукоятки и напоследок попробовал загнать в щель между створками лезвие ножа. С некоторым трудом оно вошло в прорезанную щель. Я надавил. Казалось, щель немного расширилась, но тут лезвие не выдержало. Я остался с одной рукояткой, из которой сиротливо торчал обломок ножа.

— Тут всё глухо! — приходилось кричать, чтобы перекрыть эхо и шелест воды. — Я спущусь до дна шахты.

Спуск продолжился, и, наконец, ноги почувствовали металл кабины. Искорёженная крыша протестующее скрипнула. Фонарик на плече замерцал и погас. Пришлось зажечь фальшфейер — и темнота вокруг отступила. Я постучал по фонарику пальцем, и он снова заработал, но неуверенно, тускло. Видимо, отходил какой-то контакт. Я снова постучал, и всё пришло в норму. Старый проверенный русский способ: треснуть кувалдой, чтобы заработало. Аварийный люк на крыше поддался с трудом. Внутри лифт был копией того, на котором мы спустились в комплекс. Только терминал и зеркала разбиты, а стены смялись гармошкой. Струйки воды, сочившиеся сверху, уже на полметра затопили дно шахты. В красноватом свете фальшфейера плававшие в мутной воде белые халаты казались окровавленными — и я подумал о тех людях, что поднимались в этом лифте. Они исчезли до или после того, как сорвался лифт? Я отстегнул карабин троса, потом опёрся руками о люк и спустился в кабину. Ноги сразу промокли: ботинки не были водонепроницаемыми. Как я и надеялся, на первом этаже двери шахты были открыты, но при ударе наглухо заклинило сворки самого лифта. Наугад я ткнул в кнопку аварийной остановки. Двери не открылись, зато сам пульт вывалился из стены и повис на проводах.

Сверху доносились голоса, но эхо искажало их слишком сильно. Мне пришлось включить рацию.

— Я внизу. Похоже, тут не пройти. Двери заклинило.

Сквозь шум помех донёсся ответ.

— Ладно, поднимайся, — если в голосе Семёна и было разочарование, я не различил его за треском помех.

Рация работала плохо даже на такой небольшой дистанции: слишком много металла и посторонних излучений. Что-то блеснуло в кармане одного из пустых халатов. Я наклонился и достал карточку серебристого цвета без имени или фотографии. Только номер, штрих-код. Машинально сунул карту в карман. Факел начал чадить — я закашлялся, выбросил его в открытый люк, потом подтянулся и вылез сам. Моя блестящая идея спуститься в шахту обернулась ничем. Оставалось, только подняться наверх и искать обходные пути или уходить. Это уж, как решит Семён.

И тут я заметил, что белый дым факела втягивается в неприметную решётку в стене. «Система вентиляции! Ну, конечно!» Я ударил ногой по решётке — она поддалась не сразу. Но это был пластик, а не металл. За решёткой обнаружился вентиляционный проход. Оттуда ощутимо тянуло сквозняком. Ход был достаточно широкий, чтобы попробовать пролезть, но слишком узкий, чтобы в нем можно было развернуться (вполне достаточно, чтобы вызвать истерику у любого страдающего клаустрофобией). Ожила рация.

— Кирилл, ты что там? Застрял? Поднимайся.

— Семён, здесь система вентиляции. Посмотрю, можно ли пролезть.

Я пробрался в узкий лаз. Плечи прошли с трудом, но дальше было легче, только застёжка на поясе зацепилась за какой-то выступ. На короткий миг я испугался, что застряну.

— Кирилл, подожди, мы тоже спу… — голос оборвался, словно отрезанный ножом.

Пока я был в зоне прямой видимости, слабенький сигнал передатчика ещё как-то справлялся с помехами, но, как только между нами встали десятки метров переборок, рация стала бесполезной. Ползти было непросто: диаметр вентиляционной трубы был слишком узким — плечи то и дело упирались в стенки. В воздухе витал запах пыли. Снова стал отчётливым тот странный запах, что я ощутил, когда мы только вышли из лифта наверху. Фонарик опять начал мерцать. Пришлось неудобно вывернуть руку и постучать по упрямой железке. На этот раз результат был обратный. Лампочка погасла, и вокруг сгустилась только вязкая, почти осязаемая темнота, такая, какой никогда не бывало в Свободном — даже в Зоне в безлунную ночь наверху светят звёзды. Я закрыл глаза, потом открыл — никакой разницы. Никогда не боялся темноты, но здесь сразу же вернулось воспоминание о призрачных фигурах наверху. Что, если прямо сейчас они тянут ко мне свои прозрачные руки через стены трубы? Я остро позавидовал Семёну с его прицелом ночного видения. В кармане штанов у меня была лампочка, но дотянуться до неё и достать — совершенно безнадёжная затея. Сердце громко стучало, его стук отдавался даже в ушах. Я шумно выдохнул, пытаясь успокоиться. «Только паники мне сейчас не хватало...» Успокоиться не получалось, я ещё раз сильно постучал по фонарику. На миг свет загорелся, но сразу снова погас. Руки из стен туннеля не тянулись, и на том спасибо. Зато в момент этой короткой вспышки я увидел, как лаз спускается вниз. Собственно, выбор был несложный: можно попробовать вернуться, дождаться остальных, починить фонарик и попробовать спуститься вниз. Я попытался осторожно двинуться назад и понял, что никакого выбора у меня собственно и нет: помогая себе руками, худо-бедно мог продвигаться вперёд, но не назад. Мешали слишком узкие стенки трубы с ребристыми выступами. Проклиная свою неосмотрительность, я на ощупь двинулся вперёд, но, кажется, неправильно оценил расстояние до воздуховода, идущего вниз, потому что почти сразу рука попала в пустоту. Несколько секунд балансировал, пытаясь удержаться, а потом с постыдным воплем рухнул вниз: пластиковая решётка не выдержала моего веса. С треском и грохотом, в ореоле пластиковых осколков, я упал на что-то мягкое. Секунду спустя сверху упал автомат и больно стукнул меня по голове. Первым делом, я достал из кармана «лампочку» и потряс, разгоняя темноту.

…Небольшая комната… Пожалуй, это первое помещение на базе «Сфера», выглядевшее обжитым. Здесь было почти уютно. Занавесочки на видеопанели, встроенной в стену. Когда было электричество, экран, очевидно, изображал окно. Я упал на диван, аккуратно застеленный покрывалом с улыбающимися мишками. Рядом с диваном стояла колыбелька, и я с ужасом заглянул туда. Ничего страшного: просто пустая колыбелька, где рядом с погремушками лежала пустая распашонка. То, что очистило базу от людей, не делало исключений по возрасту. В комнате всё было перевернуто, словно кто-то здесь что-то очень решительно искал или просто крушил мебель и разбрасывал вещи. Особенно, досталось компьютеру: корпус был раскурочен, а осколки плат разбросаны вокруг.

Словно не замечая разгрома в углу, напротив, стоял туалетный столик — островок порядка среди хаоса разбитых и разбросанных вещей. Возле большого зеркала на полу бесформенной кучкой замерла одежда. Я расправил её. Это оказалось вечернее платье из красного шёлка. На столике стеклом вниз стояла рамка с фото. Чуть помедлив, я поднял его и с удивлением узнал людей, запечатленных на снимке. Это была копия той самой фотографии, что показывал нам Андрей: усталая женщина держит улыбающегося малыша.

И я всё понял, словно в сложной головоломке лёг последний фрагмент. У него действительно были жена и дочка. Я смотрел на диплом на стене — физмат МГУ. Рядом грамота о присвоении учёной степени. Надо же, а Андрей — доктор наук. Фотография на полу в разбитой рамке: пожилой худощавый мужчина в костюме пожимает руку Андрею. Последняя запись в ежедневнике, сделанная десять лет назад, — «Большой эксперимент»… и три восклицательных знака. Да, эксперимент получился на славу. Мне вдруг стало очень неуютно в этой маленькой квартире на троих, где больше никто не жил. Дверь была не заперта. На ней, на маленькой серебристой табличке, значилось: личные апартаменты, Макаренко Андрей Сергеевич, старший исследователь, отдел квантовой физики. «Надо же, личные апартаменты!» Похоже, вентиляция привела меня в жилой блок, где располагалось командование базы и старшие исследователи. Я прошёл мимо двери с табличкой «Борис Владимирович Романов». Командующий базы... Ещё несколько дверей были неподписанные и обозначались только номерами. Толкнул несколько, но все они были заперты. За поворотом коридор закончился, и я вышел к лифту. Раньше здесь был контрольный пункт, пост охраны. В отличие от жилых блоков, аварийное освящение здесь работало. Света было достаточно, и я бы выключил «лампочку», если бы такая функция у артефакта была — он погаснет не раньше, чем через час.

Кроме выхода из жилого блока и лифтов, в коридоре было три двери. Сначала я вернулся назад к лифту. С этой стороны всё выглядело достаточно мирно, даже трогательно, горел индикатор второго этажа. Я надавил на кнопку вызова и сразу же пожалел: двери открылись сантиметров на двадцать, в образовавшуюся щель потекла вода. Здесь должна была работать рация, но, когда я надавил на кнопку вызова, услышал лишь тишину. Отстегнул чехол и сразу понял, в чём дело. Полевая рация вещь ударостойкая, но, очевидно, не рассчитанная на падение с двухметровой высоты. Корпус треснул — были видны осколки печатных плат и обрывки проводков. Я поморщился (хорошая рация стоит дорого), минуты две пытался докричаться до своих через щель в дверях лифта, но мне никто не ответил. И тут мне стало по-настоящему страшно. Даже когда из стен полезли призраки, меня не заливала такая отчаянная паника. Хотелось бежать куда-нибудь, забиться в угол, накрыться одеялом. Я несколько раз глубоко вздохнул, сунул «лампочку» в нагрудный карман. Так было даже лучше: ткань камуфляжа приглушала слишком яркий свет артефакта. Я перехватил автомат поудобнее: палец лёг на спусковой крючок (в случае опасности сразу смогу открыть огонь), а потом принялся изучать оставшиеся двери. Самая внушительная была расположена в небольшом углублении, куда вел лестничный пролёт. Надпись «Реакторный блок» и мигающие значки радиационной угрозы отбивали всякую охоту пытаться её открыть. На двери справа никаких надписей не имелось, только значок: восьмерка, лежащая на боку, — известный со школы знак бесконечности, вписанный в белый круг. От двери шел ровный гул, и, когда мои пальцы коснулись гладкой поверхности, я почувствовал лёгкую вибрацию. Наугад вставил найденную в лифте карточку в прорезь считывателя, но получил суровый отпор: недостаточен уровень доступа. Неприметная дверь позади начала открываться. Я спрятался за столом, нацелив автомат на проем, ожидая увидеть что угодно: монстров, призрачные фигуры, но увидел Семёна. Опустив автомат, я поднялся. Следом зашёл Андрей. Он на миг опешил и опустил пистолет.

— А вот и Кирилл.

Следом спустился Игорь с оружием наизготовку.

Глава 5. Инцидент

— Напугал ты нас, Кирилл, — в голосе Семёна тревога смешивалась с облегчением,— Ушёл в какой-то лаз, рация отключилась, и всё, нет тебя. Я же сказал, мы сейчас будем, просил подождать.

Оправдываться я не любил, тем более перед Семёном. Он хоть и был другом, но де-факто являлся командиром.

— Мне стало любопытно, — попробовал я отшутиться.

— Кирилл, любопытство сгубило кошку, знаешь такую поговорку? Один берёт на дело дымовые шашки с просроченным сроком годности. Другой лезет в дыру сломя голову… Нельзя же так… Зона ошибок не прощает.

Андрею, наконец, удалось справиться с замками и мы замерли на пороге, зрелище слишком завораживало. Когда Андрей впервые упомянул установку, мне представилась сложная конструкция. Провода, индикаторы, какие-нибудь склянки с разноцветной жидкостью. Что-то вроде машины времени из старого советского фильма. Может, во мне были слишком сильны стереотипы, но, вероятнее, я просто плохо представлял, как далеко зашла наука. Установка представляла собой три блестящих, словно хромированных, металлических кольца метров тридцати в диаметре. Кольца медленно вращались в трёх плоскостях без всякой видимой опоры, напоминая при этом схематическое изображение атома.

Каждый оборот совершался секунд за пять, и, когда все три кольца пересекались, раздавался низкий гул, казалось пронизывающий весь комплекс. Сходство с обложкой школьной книги по физике усиливалось тем, что в центре конструкции висел артефакт, как и кольца, пренебрегая гравитацией. Наверное, это можно было назвать куском металла, если только вы знаете металлы, способные менять свет от ртутно-серебристого до червонно-золотого и светиться изнутри. Свечение усиливалось, когда встречались кольца, и совпадало с гулом.

— Я не думал, что установка всё ещё действует, — прошептал Андрей одними губами. Наверное, так смотрел Бильбо на кольцо всевластия.

— Андрей, а для чего она? — тихо спросил Игорь, не отрывая взгляд от затейливо переплетающихся и расходящихся колец. Наверное, Меломан спросил риторически, Андрей слишком редко отвечал на прямые вопросы.

— Игорь, а что ты вообще знаешь о Зоне? — вкрадчиво спросил он. — Откуда она появилась, почему здесь всё так странно?

Андрей достал сигареты, чего за ним никогда не водилось, тоненькие с длинным фильтром. Как мог бы выразиться Семён, «бабские». Пальцы у Андрея, когда он прикуривал, заметно дрожали.

— Да кто его знает, откуда взялась… — неуверенно начала Меломан, — говорят, пришельцы прилетели.

На бледном лице Андрея появилась улыбка.

— Да, это одна из теорий, «Пикник на обочине», так её окрестили в литературе, — он усмехнулся. — Прилетели зелёные человечки, разбросали своё барахло, да и улетели, — Андрея понесло, он явно выбивался из образа.

— Но когда мы занялись этой темой, стало ясно, что пришельцы тут ни при чем, — Андрей не просто рассказывал, он вещал. Ему бы в университете преподавать. Стоял бы на кафедре перед обалдевшей аудиторией, студенткам головы кружил.

— А кто тогда? — хрипло спросил я, во рту вдруг пересохло. Может, дело в установке, мало ли, что она излучает. Может, передалось волнение Андрея.

— На квантовом уровне вокруг существует бесконечное количество параллельных вселенных. Миры небывалого расцвета технологии, где земные корабли летают к звёздам…

— Бороздят Большой Театр, — буркнул под нос Семён. Андрей его не услышал.

— Миры, где до сих пор каменный век, миры, в которых разумный вид — вовсе не человек. Бесконечное количество миров, бесконечное количество возможностей. Зона — это то, что создала вокруг себя Машина, пришедшая к нам из другого мира.

Я невольно посмотрел на установку, сплетающиеся кольца приковывали взгляд, гипнотизировали.

— Эта она? — я говорил очень тихо, вряд ли Андрей услышал. Скорее угадал.

— Это, — он показал себе за спину, — всего лишь имитация, попытка повторить технологии, ушедшие вперёд на сотни, может быть, тысячи лет.

Он взял ноутбук в руки, что-то набрал, и кольца начали вращаться чуть быстрее. Цепочка с бляхами-смертниками вдруг начала жить своей, отдельной жизнью и слабо потянулась к вращающимся кольцам.

Откуда-то сверху донёсся мелодичный голос компьютера.

— Диагностика завершена. Основные системы исправны, множественные сбои во вспомогательных службах, отчёт об ошибках отправлен на ваш терминал. Ресурсов достаточно для однократного запуска системы.

Говорят, есть тонкая грань, отделяющая каждого гения от безумия. Не знаю, был ли Андрей гением, но, вероятно, был, потому что, когда прозвучали слова компьютера, он эту грань перешёл. А может быть, безумие тлело в нём давно, ещё с того дня как самый первый эксперимент пошёл не так. Что ты делал тогда, метался по пустой базе? Швырял вещи и крушил мебель в своей такой уютной но пустой квартире?

— Макаренко, какого чёрта ты делаешь? Отключай систему, мы забираем осколок и возвращаемся.

Семён ещё не понял, он не знал об Андрее того, что открылось мне в комнате с симпатичными занавесочками и мишками на покрывалах, а может, знал и не хотел понимать.

— Семён, это он всё здесь устроил, никакой он не сисадмин. Он главный физик этого чертова комплекса.

Андрей попятился, глядя на меня совершенно безумными глазами.

— Вы ведь не понимаете? Ничего не понимаете, — он рассмеялся, поднимаясь по лесенке, соединявшей зал с установкой и кабиной управления.

— Я могу всё исправить, всё вернуть! Всех! — Андрей почти кричал.

— Кого вернуть? — я смотрел на бисеринки пота, покрывающие бледное лицо. Конечно, я знал ответ. Маленькая пустая колыбелька с пустой распашонкой внутри и вечернее платье, разложенное на постели. Наверное, они хотели отпраздновать свой успех…

— Они все мертвы Андрей! Приди же ты в себя! — крикнул я.

На миг взгляд Андрея стал чуть более осмысленным.

— Нет, они не мертвы, — он задумчиво посмотрел на меня со смесью грусти и разочарования. — Я думал, ты поймешь меня, Кирилл. Если бы у тебя был такой шанс, ты бы просто прошел мимо?

Он явно знал что-то о моём прошлом. Что-то закрытое от меня самого. Во рту пересохло, ноги стали ватными. Что он обо мне знает? Почему я должен его понять?

— Я говорил, я ничего не помню! — гудящее пламя вокруг и спальник мокрый от слёз…

Андрей расхохотался каркающим безумным смехом. Он явно был болен давно и лишь неимоверным усилием скрывал от нас свой безумие, прячась за улыбки и недосказанные слова.

— Хватит врать самому себе, ты просто не хочешь вспоминать.

И мне мучительно захотелось узнать, сдёрнуть полог со своего прошлого. Пусть из уст безумца. Почему-то я был уверен, что он не врёт.

— Я читал твоё досье, я знаю… Это пламя, оно сожгло тебя, Кирилл, сожгло изнутри, ты носишь своё прозвище по праву. Ты просто Тень! Самого себя!

Ближе всего к спятившему учёному был Игорь. Он, чуть прищурившись, смотрел на Андрея, прижимавшего к себе ноутбук и отчаянно пытавшегося удержать в поле зрения нас и строчки на экране. Время словно замерло. Меломан влетел в дверной проём пункта управления. Ещё метр, и он свалит учёного на пол. Я увидел в побелевших пальцах Андрея маленький блестящий пистолет, казавшийся игрушкой. За гулом установки выстрела почти не было слышно, но Игоря отбросило к стене. Меломан захрипел, схватился за простреленное горло и стал оседать. Всё произошло так быстро, что казалось нереальным. Машинально я вскинул автомат, но Андрей оказался быстрее, дверной проём накрыла прозрачная переборка. Стекло казалось хрупким, но автоматные пули срикошетили, оставив лишь тонкие паутинки трещин.

— Вы вынудили меня… это сделать! — взвизгнул Андрей. Он с ужасом смотрел на дымящийся пистолет и корчившегося в углу Игоря.

Меломан был ещё жив, хоть под ним уже расползалась алая лужа. Он с трудом повернулся к нам. Губы его шевелились, он явно хотел что-то сказать, но вместо слов текла кровь. Где-то здесь должен быть медицинский блок, если бы мы могли быстро доставить Игоря туда, может, его ещё можно было бы спасти.

— Что ты делаешь? Открой дверь! — Семён с силой стукнул по прозрачной переборке.

Андрей его, казалось, не слышал, прошёл к главному пульту и стал торопливо подсоединять какие-то провода к ноутбуку. Может быть, мы уже не существовали в его охваченным безумием разуме? Но я ошибался.

— Думаете, я спятил? — громкоговорители был настроены слишком громко, а зал обладал неплохой акустикой. Голос Андрея грохотал, отражаясь от стен, и это давало необычный эффект полифонии.

Андрея было видно за панорамным окном контрольного центра, он продолжал отдавать какие-то команды, потому что кольца установки начали вращаться все быстрее.

— Скорость вращения магнитных колец — тысяча оборотов в минуту и увеличивается, — прокомментировал компьютер.

— Я отнюдь не спятил, — прокричал Андрей. Артефакт в центре установки начал наливаться светом, пространство вокруг задрожало.

— Надо отключить ему питание! –рявкнул Семён.

Дверь, через которую мы вошли в инженерный отсек, закрылась, отрезая нам путь к отступлению.

— Я бы посоветовал вам уйти, вряд ли вы уцелеете при переписи реальности. Но, боюсь, я не могу так рисковать, придётся вам остаться до конца.

Андрей продолжил свой монолог, торопливо глотая слова, словно оправдываясь.

— Да, в первый раз произошла ошибка. Но теперь я всё исправлю.

Пространство вокруг плыло и расходилось кругами. От установки разливался яркий свет, такой сильный, что было больно смотреть. С пола срывались металлические предметы и начинали вращаться вокруг установки в ритме с кольцами, всё быстрее и быстрее, это было почти красиво.

— Скорость вращения магнитных колец — пять тысяч оборотов и увеличивается.

Неодолимая сила вырвала у меня из рук автомат, и он тоже отправился в затейливый хоровод.

— Ева, задействуй вспомогательную магнитную защиту.

— Выполнено, — спокойно ответил компьютер.

Кольца окутало голубоватое свечение и вращавшиеся на затейливых орбитах куски металла разлетелись по сторонам. Я чудом увернулся от массивного металлического стола.

— Скорость вращения магнитных колец — десять тысяч оборотов в минуту. Установлено соединение с соседними параллельными мирами, — голос компьютера плыл и искажался, в нём больше не было ничего человеческого. Хорошо им, машинам, нет вопросов, сомнений или страхов.

— Действует, действует! — кричал в громкоговорители Андрей.

В зале появились призрачные фигуры, совсем как тогда в кафетерии. Но сейчас они становились всё ярче и отчётливее. Семён передо мной, напротив, начал блекнуть и исчезать. Я посмотрел на свою ладонь и с ужасом понял, что она просвечивает. Зал заполнился людьми, уже не получалось называть их фантомами. Это мы становились призраками. Мимо прошла женщина в халате, рыжие волосы заплетены в две игривые косички, я почти почувствовал запах её духов, на беджике значилось «Александра Кравченко», как-то отвлечённо я подумал, что знаю, какие на ней трусики. У Андрея получилось, он поменял местами два мира.

— Пожалуйста, подождите, выполняется стабилизация, — голос компьютера был едва различим за шумом установки.

Из центра установки стала расходиться волна, и там, где она касалась ещё полупрозрачных фигур сотрудников центра, они больше не были призраками. Наверное, то же самое случилось и в день эксперимента. Только наоборот, волна расходилась, а люди, попавшие в неё, исчезали, оставляя лишь пустую одежду. И ещё я отчётливо понял, что когда волна коснётся меня, я тоже исчезну. Я посмотрел на Игоря в залитой кровью прозрачной кабине, похожей на аквариум. Перемены, творившиеся в зале, не коснулись ни его, ни Андрея. Видимо, там была какая-то защита, наверное, она спасла Андрея, когда прошлый эксперимент пошёл совсем не так, как задумано.

Меломан сидел, привалившись к стене. Он больше не зажимал простреленное горло, и из перебитых артерий фонтаном хлестала кровь, заливая прозрачные стенки, с каждой секундой хлестала всё слабее. На белом, как мел лице застыла жуткая кровавая ухмылка. На миг его затуманенный взгляд прояснился. Игорь поднял сжатые в кулаках руки и протянул на окровавленных ладонях, словно драгоценные подарки, две чеки от гранат.

Семён опомнился первым.

— Бежим, чёрт возьми!

Сталкеры почти не используют гранату Ф-2, тем более в помещениях. Только снаружи и только из укрытия, слишком большая мощность взрыва и радиус поражения.

В последний момент Андрей обернулся и успел что-то крикнуть, но я не расслышал, что именно. Большая часть кабины управления просто исчезла в расходящемся огненном шаре. Я успел пролететь по ступенькам несколько метров, а потом меня словно сгребла и потащила огромная рука. Осколки стекла разлетелись смертоносной шрапнелью, больно хлестнув меня по спине. Не будь на мне бронежилета, я был бы уже мёртв. Ударной волной Андрея вышвырнуло через панорамное окно вместе с грудой горящих обломков прямо в установку. Не знаю, был ли он жив, когда всё ещё бешено вращающиеся кольца разорвали его тело в кровавые ошмётки, не знаю и не хочу знать. В зале больше не было никого, кроме меня и Семёна. Люди, на краткие мгновенья обретшие плоть и кровь по воле гениального безумца, исчезли как воспоминание, но установка продолжала работать.

— Критическая ошииииии… — голос оборвался, бесконечно вытягивая одну букву.

Что-то сбилось в управлении этой странной могучей машины, и сейчас она умирала, ярко и беспощадно. Кольца вращались хаотично, с них то и дело срывались электрические разряды и прожигали дыры в полу.

Бежать было некуда, обе двери, ведущие из зала, были закрыты. Но на второй на терминале мерцал значок биологической угрозы. Такой же, как на карточке что я подобрал в лифте. Кажется, я тогда даже не думал, насколько малы наши шансы на то, что карточка действительно сможет открыть дверь. Но нам повезло, тяжёлые створки раскрылись и сразу начали медленно закрываться, видимо еще работали какие-то аварийные системы, пытавшиеся изолировать опасную зону.

Уже в дверях я на миг обернулся, и это было ошибкой. Артефакт в центре установки вспыхнул ослепительной вспышкой и взорвался, разлетаясь сотнями полыхающих осколков. Один из них полетел прямо мне в лицо, и голова вспыхнула нестерпимой болью. Я ещё успел увидеть, как кольца соленоидов, окончательно теряя балансировку, рушатся, разлетаясь на манер гигантских бумерангов, которым уже не суждено вернуться. Как сама установка взрывается огненным маревом, заполняющим зал. Оно бы добралось до нас, но двери закрылись, отсекая пламя. Пол почему-то вылетел из-под ног и метнулся на меня. Почему я не могу подняться? Семён наклонился надо мной и что-то кричит, но я не слышу. Уши словно забиты ватой. По лицу течет что-то липкое и тёплое. Я на миг закрыл глаза и отключился.

Глава 6. Инга

 

***

Шёл дождь — и каждые несколько секунд дворники стирали воду с лобового стекла, издавая ритмичный глухой звук. Крошечные капельки вырисовывали на стекле затейливый узор, а потом короткое «ж-жух» — и их нет. Наверное, это похоже на нашу жизнь, на наши отношения. Что происходит между людьми? Куда всё девается? Ещё два года назад у меня с Кристиной всё было замечательно... А потом, в какой-то день… Я проснулся, увидел Кристу, спящую у меня на плече, и понял… Что-то перегорело внутри... «Ж-жух» — говорили дворники.

В нашей жизни чего-то становилось меньше, совсем чуть-чуть, незаметно, но меньше… Чуть меньше любви, чуть меньше заботы, чуть меньше внимания… Вроде бы, всё по-прежнему, только рос шлейф мелких обид, недосказанности, непонятых шуток, сцен ревности, как сегодня: на соседнем сиденье скорчилась Криста, закрывая заплаканное лицо.

«Да, у меня есть коллеги-женщины на работе, иногда мы проводим время вместе, нормальные рабочие отношения. Меня не в чем упрекнуть, я не изменяю жене. Конечно, целыми днями пропадаю в операционной… Но разве мы плохо живём? Когда я был нищим выпускником медицинского факультета, у нас была Любовь. А сейчас есть почти всё: евроремонт в огромной квартире, плазменная панель с сотней спутниковых каналов. Как меня развезло на философские мысли…»

Голова чуть кружилась, наверное, не стоило пить так много шампанского после коньяка и тем более садиться за руль. Мы выехали на перекрёсток по главной дороге, и у меня даже не мелькнула мысль, чтобы посмотреть налево. «Ж-жух» — говорили дворники. Я протер уставшие глаза, потом повернул и увидел летящий прямо на машину бензовоз. Мне пришлось выкрутить руль, чтобы попытаться уйти, но было уже поздно: визг тормозов — удар. Пробовал удержать управление, но машину тащило юзом. Впереди появился автобус, большой, красный, детские лица в окнах, девушка лет семнадцати, что-то кричащая, но я не слышал. Бок автобуса заполнял собой все окно. Скрежет металла — лобовое стекло разлетелось сверкающим крошевом, ремни впились в рёбра, словно кто-то сильно ударил под дых. В лицо вонзилась подушка безопасности, а по щеке потекло что-то тёплое, остро запахло бензином. Я отстегнул ремень и попытался сдвинуться с места, но правый бок обожгло острой болью: кусок металла воткнулся в кресло и прихватил несколько сантиметров кожи. Стараясь не смотреть в эту сторону, липкими от крови пальцами я выдернул осколок.

Голова кружилась, а в ушах раздавалось неприятное шипение, словно внутри черепа свила гнездо змея. Или они не вьют гнёзд? Наверное, у меня было сотрясение, вот в голову и лезла всякая чушь.

Машина оказалась зажата между бензовозом и наполовину вошла в смявшийся бок автобуса. Нужно было выбираться. Я протянул руку через мешанину проводов и осколков к Кристе и потряс её за плечо. Со стоном жена открыла глаза. Несколько секунд её взгляд блуждал по искорёженной машине, потом с явным трудом сфокусировался на мне.

— Больно… — прошептала Кристина, с трудом шевеля губами.

У неё было исцарапано лицо, а на лбу наливалась огромная шишка. Губы и подбородок были залиты кровью из разбитого носа, но в остальном она, кажется, была цела. Я вышиб ногами остатки лобового стекла и вылез на удивление легко, затем попробовал вытащить Кристину, но её ноги зажало.

— Кирюша, помоги, — в голосе жены не было паники, скорее удивление: всё случилось слишком быстро.

Изо всех сил, обдирая ногти, я попытался разогнуть смятый металл, но тщетно: одному не справиться.

— Потерпи, милая, сейчас приведу кого-нибудь.

Жена ухватила меня за штанину.

— Пожалуйста, не уходи, не оставляй меня здесь одну.

Осторожно отряхнув осколки стекла с её щеки, я сказал: «Я быстро…»

Бензовоз прижал нашу машину к автобусу, мы бы, конечно, слетели в кювет, но бетонный бортик автострады остановил наше движение. Водителю бензовоза помощь была уже не нужна, его голова валялась тут же, в грязи, словно жутковатая игрушка, какие продают в магазинчиках розыгрышей. В автобусе кричали люди. Кто-то пытался выбраться, но двери заклинило смятым корпусом моей машины. Рыжеволосая девушка, обдирая руки о стеклянную крошку, наполовину высунулась из разбитого окна. Машинально я потянулся к сотовому телефону, но, увидев разбитый корпус и потёкший от удара экран, понял всю бесполезность этой попытки. От удара цистерна треснула, и из неё толчками вытекало топливо. С отчетливой ясностью я понял, что сейчас произойдет. Где-то вдали выли сирены. Видимо, всё-таки кто-то вызвал скорую. Слишком поздно. Я закричал людям, что сбегались к месту аварии, мужчине с аптечкой, подросткам с телефонами, срывая голос, не обращая внимания на боль в боку:

— Уходите отсюда! Бегите!!!

Что-то коротнуло в разбитой кабине бензовоза, и появились язычки веселого пламени. Я рванулся к Тойоте, понимая, что не успею, вцепился руками в неподатливый металл, не обращая внимания на изрезанные ладони, и железо начало уступать; потянулся к Кристине и поймал её взгляд. Она смотрела не на меня, а куда-то за спину. Зрачки её расширились от ужаса. Хотел обернуться, но не успел, одежда на мне вспыхнула, лицо взорвалось вспышкой боли.

***

Я пришёл в себя от головной боли. Волосы пропитались кровью, а поверх были торопливо намотаны туры бинта. Я не сразу понял, где нахожусь и что происходит. Остатки этого странного сна или воспоминания смешались с реальностью. Мы ехали на машине с Кристиной, была авария. Кажется, меня ранило при взрыве.

— Неисправность основной и резервной систем охлаждения реактора, — голос шёл из динамиков на стенах, каждое слово гулко перекатывалось в моём пустом черепе. — Температура ядра пять тысяч градусов Цельсия и растёт. Всему персоналу немедленно покинуть базу, — голос был резкий, механический.

Мне хотелось понять, что означают эти слова, и я не мог и лежал на обычной больничной кушетке. Неуклюже попытался встать, сделал несколько шагов, упал, повалив шкафчик со стеклянными дверцами. Они разбились — и на пол полетели одноразовые шприцы в пластиковых упаковках, таблетки, пакеты с растворами, капельницы. Коробка с ампулами упала на пол — и запаянные цилиндрики покатились по полу. Я наугад подобрал одну. Свет то тускнел, то разгорался. «Преднизолон…» — прочитал я на упаковке и отшвырнул ампулу. Как ни странно, память услужливо подсказала, что это. Я перерыл груду упаковок с лекарствами: кордиамин, димедрол… «В этом проклятом лазарете, что нет обезболивающих?» В углу стоял маленький сейф с листочком, ранее опечатанном на принтере, а сейчас просто приклеенном скотчем, «Наркотики, список А». Я дернул за ручку, но сейф не поддался. «Введите, пожалуйста, код» высветилось на экране.

Я выругался, треснул по упрямой железке и только потом вспомнил, что у меня в личной аптечке должно быть обезболивающее, и всадил в бедро прямо через штанину крошечный шприц-тюбик с прозрачной чуть опалесцирующей жидкостью. «Привет асептика, здравствуй антисептика...» По телу словно разошлась тёплая радуга. Где-то в области затылка она наткнулась на чёрного ежа головной боли, которая после недолгой схватки отступила. Мне стало чуть лучше, по крайней мере, комната больше не вращалась, а пол оставался полом и не пытался вырваться из-под ног. Семёна нигде не было видно. Может, он подумал, что всё равно конец, и бросил меня тут. Мне стало стыдно от такой мысли. Семён бы так не поступил. Лазарет находился в маленьком помещении, отделённом символическими стеклянными переборками от остальной лаборатории.

Я вдруг понял, что рядом кто-то стоит. Голова кружилась, перед глазами всё плыло. Наркотик начал действовать — и в голове немного прояснилось. Рядом стояла девушка. Ей было лет семнадцать, не больше. Из одежды на ней был только белый халат, в который девушка зябко куталась. Взгляд непроизвольно скользнул по просвечивающим сквозь ткань соскам, животу и ниже.

— Кто ты такая? — хрипло спросил я, тяжело вставая.

— Меня зовут Инга, — негромко ответила девушка. — А ты кто?

— Я Кирилл…

Во всей ситуации была какая-то неправильность. Таким девушкам место на рекламных плакатах. «Откуда ей взяться в заброшенных подземельях?» — подумал я и спросил:

— Как ты сюда попала, Инга?

Девушка наморщила лоб. На лице у неё появилось растерянное выражение.

— Не знаю.

Я огляделся. В просторном зале стоял ряд устройств, которые живо напомнили кадры из фантастических фильмов: установка гиперсна, анабиозная капсула. Впечатление дополняла полустёртая надпись «Собственность ЗАО Роскосмос». Одна из установок была открыта.

Я схватился за голову, провёл пальцами по окровавленной повязке, по застарелым ожогам. Установка взорвалась — и в меня попал осколок. «Я разбился на машине несколько лет назад. Меня зовут Кирилл Орлов. Я был врачом. Вспомнил!» Моего автомата нигде не было, видимо, он так и остался в зале с установкой, но на столе лежал винторез Семёна. Вот только его хозяина нигде не было. Машинально я взял оружие в руки, проверил обойму, передёрнул затвор и сразу почувствовал себя уверенней. Ожил один из экранов, висевший прямо на проводах в углу. На нём появился Семён в противорадиационном костюме. Мужчина тяжело дышал — лицо было покрыто бисеринками пота.

— Кирилл, если ты меня слышишь, сваливай с базы, — где-то позади Семёна разливалось голубоватое свечение реакторной зоны. — Компьютер спекся, и реактор пошёл в разнос. Я попробовал вручную опустить тормозные стержни.

Мне было понятно, зачем Семёну плазменный резак. Но там слишком жарко, даже в костюме… Очевидно, это была система внутренней связи, но и ей порядком досталось. Клавиатура у терминала была разбита, а на том месте, где должен был быть глазок видеокамеры, торчали провода. К счастью, кнопки приёма и завершения вызова были вынесены на отдельную панель. Я надавил на зелёный значок снятой трубки.

— Семён, я в лаборатории вместе с Ингой...

— С кем? — из носа у Семёна потянулась струйка крови. Так было с Крысом, когда он собирал хабар на Свалке и получил смертельную дозу от радиоактивных железок. — Мне отсюда уже не выбраться. Наглотался я рентген…

«Сначала Меломан погиб из-за этого психа Андрея…» — подумал я, а вслух сказал:

— Я не брошу тебя, Семён!

 

Тот только криво усмехнулся, попытался стереть кровь, но ему помешал шлем защитного костюма.

— Уходи, здесь некого спасать. Радиация меня уже убила, просто тело это ещё не поняло. Я задержу взрыв реактора… насколько смогу.

Семён наклонился к камере так, что лицо стало занимать почти всю картинку.

— Передай Михаилу…

Сигнал оборвался, потом погас свет, и пол начал ощутимо дрожать. Ожил датчик: на запястье больше 500 микрорентген в час. «Семён прав, нужно уходить…»

От соседней капсулы донёсся глухой стук. Я достал из кармана «лампочку», потряс, чтобы разгорелась сильнее, и наткнулся на жёлтый взгляд существа, лежавшего в капсуле. Крупное мускулистое тело, покрытые тускло-серой, плотной на вид кожей. Широкий безгубый рот обнажал ряд острых зубов. Широко расставленные миндалевидные глаза придавали лицу совсем уж нечеловеческие очертания. Лысый череп с редкими прядями светлых волос. Тонкие, словно артистичные, пальцы заканчивались длинными и острыми когтями. Если Бог создал человека из глины, то эти существа делались из чего-то иного. Может, из чугуна? Даже пол этих тварей определить было сложно: место, где у людей находятся гениталии, было прикрыто кожной складкой, куда уходили трубки. Существо толкнуло когтистой лапой колпак, и я испугался, что сейчас он просто откроется, но, к счастью, капсула была заперта. Чудовище издало утробный не то рёв, не то рык и ударило сильнее. Стекло покрылось трещинами, но устояло. Из соседних камер донеслась такая же неприятная возня и удары.

— Кто это? — сдавленным шепотом спросила Инга, показывая на бившееся существо. Девушка жалась ко мне. Очевидно, запертые в стеклянных колбах гады её пугали существенно больше.

— Не знаю, бежим отсюда.

Я задержался, только чтобы забрать автомат. Моего рюкзака нигде не наблюдалось. Искать было некогда. Я схватил сумку Семёна, которая, валялась у кушетки в лазарете рядом с распакованной аптечкой. Когда мы пробегали мимо ближайшей капсулы, стекло на ней треснуло, и через дырку ко мне потянулась когтистая лапа.

Электричество отключилось, и дверь пришлось запирать вручную. Никогда я ещё не крутил ручку гидравлического насоса с таким воодушевлением. Несколько существ смогли выбраться из своих стеклянных тюрем и огромными прыжками ринулись к нам. Я успел вовремя. Створки закрылись перед самой оскаленной мордой. Сразу же с обратной стороны двери донеслось несколько ударов, и металл заметно прогнулся. Инга испугано отпрянула от двери. Базу опять тряхнуло. Инга споткнулась, но я её удержал. Снизу донёсся приглушенный взрыв. Свет погас, но через несколько секунд включилось аварийное освещение. Я оглянулся, но Инги рядом со мной уже не было. Мне пришлось отступить на шаг. В дверь продолжали размеренно бить. Коридор просматривался в обе стороны метров на тридцать. «Девушка просто не успела бы…» — мелькнула мысль. Несколько раз я позвал её, но ответом мне был только рёв за дверью, на которой появилось ещё несколько вмятин. Мелькнула очень неприятная мысль, что девушка мне почудилась, но она была слишком реальной.

Я не собирался выяснять, как долго стальная переборка может удерживать десяток разъярённых тварей, неизвестно как, и неизвестно зачем выведенных учёными «Сферы». Хотелось думать, что достаточно долго.

Сначала я поднимался довольно быстро. Наркотики на время прогнали усталость и боль. Но потом лестница оборвалась, то ли произошел какой-то взрыв, то ли просто просел грунт. К счастью, дверь на ближайший уровень была открыта.

Здесь были подсобные помещения, мастерские, склады продовольствия и запасных частей. Всё то, что составляет жизнь любого поселения, но никогда не выставляется напоказ. Откуда-то снизу раздался грохот — дверь всё-таки сдалась. Пока я шёл нормально, но в голове у меня билась только одна мысль, что делать, когда начнутся затопленные уровни. Вода подчиняется простым законам физики, если затопленными оказались только несколько верхних уровней. Если вода дальше не пошла, значит, что-то полностью перекрывает ей путь. Метров через пятьдесят я понял, что именно. Запертая переборка, из-за которой сочились струйки воды, — тупик. Единственным выходом к верхним уровням в обход затопленной Зоны была лифтовая шахта. Но, даже если вход уцелел, взрыв и пожар в установке отрезали нас от неё. Я вернулся к лестнице, чтобы попробовать другие этажи, хотя логика равнодушно подсказывала, что на других уровнях все точно так же, иначе вода давно ушла бы вниз. Но с лестничного пролёта донёсся утробный рык — и выглянула зубастая морда. Существа из капсул все-таки нашли дорогу наверх. Короткая очередь… Винторез стрелял очень мягко, почти без отдачи. Существо упало навзничь, задёргалось и в конвульсиях сползло по стене. Запахло кровью… Но вслед за первой тварью последовали и другие. Пули ложились ровно, застревая в грубой серой плоти, поросшей редкими волосками. Я стрелял, пока в обойме не кончились патроны. Ещё одна тварь, истекая кровью, повалилась навзничь, но две другие, клацая когтями по железному полу, бросились на меня. Торопливо я вытащил из кобуры запасной пистолет, уже понимая, что не успею выстрелить. Откуда-то сзади раздался низкий гул и грохот. Существа замерли, не добежав до меня нескольких метров, резко повернулись, скользя и царапая пол когтями, как это делают испуганные кошки на линолеуме, и рванули назад. Я обернулся — ревущий водный поток сшиб меня с ног и потащил. Несколько раз меня очень чувствительно приложило о стену. Наконец, сдирая пальцы, я ухватился за какую-то скобу — и давление ослабло. Где-то уровнем ниже опустилась ещё одна аварийная переборка. Видно было плохо. Ориентироваться приходилось почти на ощупь.

«У Семёна в сумке должен был быть запасной кислородный патрон…» Я торопливо расстегнул застёжку и удивился: поверх вещей лежал жёсткий диск. «Не тот ли это чёрный ящик, о котором говорил Андрей?!» Патрона не было, может быть, сталкер забрал его, когда отправился в реактор.

Плыть в мутной воде все равно, что брести в тумане: тёмные силуэты стен появлялись медленно. К счастью, «лампочка» работала и под водой. Сумка Семёна отяжелела и стала тянуть вниз. Я не хотел её бросать: там были припасы. Рядом пронёсся тёмный силуэт, одна из тварей проплыла не больше чем в метре, но ей было не до меня. Мучительно хотелось воздуха. Наконец, где-то, наверху, забрезжил свет: поверхность или очередная лампа освещения. Я рванулся туда, как вдруг понял, что меня кто-то держит. Когтистая лапа вцепилась в ногу и потянула на глубину. Длинные зубы, несколько рядов, как у акулы, потянулись лицу.

Пистолет был всё ещё зажат в руке. Тогда я, конечно, полагал, что это Беретта, а не Глок, из которого можно немножко пострелять под водой. Не думал и о том, что взрыв ствола может оторвать мне руку. Я просто приложил ствол к угловатому черепу и нажал на курок. Тварь заревела так, что было слышно даже под водой, — хватка ослабла. Я вырвался и поплыл наверх. И тут увидел Ингу. Она висела в воде, а светлые волосы развевались, словно в невесомости, и это было красиво. Девушка показывала мне путь. В глазах заплясали разноцветные мушки — последнее предупреждение тела о недостатке воздуха.

Я вынырнул, с всхлипом втянул в себя воздух и несколько секунд просто наслаждался этой такой простой радостью — дышать.

Было очень тихо, только раздавались негромкий треск и плеск воды. Мы уже были здесь, когда не рискнули спускаться в затопленную часть базы. Треск шёл от кабеля, легко покачивающегося в метре над головой. Рядом вынырнула Инга.

— Выбирайся скорее, их там много!

Лестничный пролёт был рядом. Плыть почти не пришлось. Мы как раз преодолели последние ступени. Когда над поверхностью показалась уродливая морда, то у существа не доставало одного из глаз, и я догадывался, что стало причиной. Тварь уставилась единственным глазом на меня и заревела.

— А вы умнее, чем кажетесь, — отвесил я сомнительный комплимент и разрядил остаток патронов в обойме по креплению кабеля.

Пули легли ровно. Гораздо лучше, чем я обычно стреляю. Трос оборвался с протяжным хлопком, похожим на стон, и высоковольтная линия упала в воду. Слово «фейерверк» стало бы грандиозным преуменьшением того, что произошло. Даже разряд «лектры», по сравнению с этим — был детской забавой. Казалось, вода взорвалась. Даже сквозь ботинки меня ощутимо тряхнуло током, а Инга с визгом отдёрнула руку от стены. Не было времени даже отдышаться. Мы выбежали в зал буферной зоны. Лампы аварийного освещения гасли одна за другой. Комплекс умирал… Мелко вибрировавший пол теперь трясся так, что трудно было стоять. А из открытой шахты внутреннего лифта, через которую мы спустились, с ревом рвалось пламя. Оставалось лишь догадываться, что сейчас творится на нижних уровнях. Ожил датчик на запястье: уровень радиации был выше 500 микрорентген. Каким-то чудом лифт ещё работал. Но ликование было недолгим. Я надавил кнопку с надписью «Поверхность», но на экране лишь высветилось «Ошибка 42: напряжение в сети недостаточно для запуска двигателей». Почему-то страха не было. Я вспомнил топливные элементы. Те самые, на которых мы тестировали лебёдку. Коробка с блоками осталась у дверей шахты, где теперь бушевало пламя. Большинство батарей сгорели и пришли в негодность, но несколько отбросило, наверное, взрывом. Закрываясь рукой от нестерпимого жара, я медленно пошёл к топливным элементам, чувствуя, как дымится одежда и краснеет кожа. С трудом дотянулся до блоков — они были горячими, обжигающе горячими. Перчатки задымились… Не страшно: я уже горел. Мне пришлось подтащить батареи к мешанине проводов блока управления лифтом. Я никогда особенно не увлекался электроникой, но сейчас просто знал, что нужно делать. Пальцы сами по себе отыскивали нужные провода. «Чёрную и красную… Силовые линии к клеммам топливных элементов… Из контрольного модуля вырвать предохранитель и соединить систему напрямую…» Палец кольнуло током — и «Ошибка 42…» на экране управления лифтом сменилась призывным «Готов».

Глава 7. Зона

Я бежал, и холодный ночной воздух рвался в лёгкие, а пот кислотой разъедал кожу. Андрей действительно отключил турели, или, может, просто не работал компьютер, отвечавший за наведение. На посту охраны я задержался всего на несколько секунд, чтобы забрать рюкзак.

Все четыре поклажи было не унести, и, чуть поколебавшись, я взял рюкзак Семёна: у него была палатка и больше припасов, а из сумки Меломана вытащил запасной автомат, лёгкую «гадюку» с подствольником: Игорю оружие уже не понадобится.

 Инга прислонилась к стенке и просто сползла на пол.

— Вставай сейчас всё взорвётся.

Земля под ногами мелко дрожала,

Времени было мало. Я просто закинул девушку на плечи. Инга попыталась что-то возразить, но почти сразу обмякла, то ли заснула, то ли потеряла сознание.

Голова сразу отозвалась протестующей болью, по лицу сползла струйка крови, но я бежал дальше. Мы почти добрались до лесополосы, когда взорвался реактор. Землю просто выбило из-под ног. База была достаточно глубоко, и толщи земли хватило, чтобы удержать рвущуюся на волю плазму. На миг я очень отчётливо представил, как неудержимый огненный поток несётся по коридорам, сжигая переборки, испаряя тщетно пытающих спрятаться монстров. Сначала взорвался лифт. Давление и энергия, сравнимые с той, что живут в сердце звёзд, нашли узкую тропинку лифтовой шахты. Кабина ракетой взмыла в небо. А потом стала рушиться антенна. С грохотом гигантская конструкция уходила под землю. Хлопками лопались стальные тросы. С протяжным стоном рвался металл. Как-то отвлечённо я подумал, что так и не спросил Андрея, зачем была нужна антенна, была ли она как-то связана с установкой внизу или это лишь остров прошлого, а «Сферу» построили, углубив и расширив помещения старого комплекса. Не знаю, и теперь, наверное, никогда не узнаю. Инга сидела рядом и тоже смотрела, как рушится антенна и постройки. Это продолжалось недолго, может быть, минуту. Потом всё стихло. Только треск счётчика Гейгера всё нарастал, какая-то часть радиоактивного материала всё же смогла выбраться из подземного плена. Обратный путь запомнился как-то урывками. Мы шли по дороге, попеременно дыша в противогаз. Фонарик не работал, а фальшфейеры кончились, и я освещал дорогу «лампочкой». Наверно, мы оба получили изрядную дозу, но сейчас об этом можно было не беспокоиться. В темноте я никак не мог найти «вспышку» — аномалию, что перекрывала обратный путь. Мы чуть не влетели в нее, когда очередная гайка вспыхнула в полуметре от лица. Начал идти дождь, и пришлось срочно ставить палатку. Капли были радиоактивными. Без палатки мы бы получили смертельную дозу за час или два. Всё-таки у меня хватило сил добраться до автобусной остановки и забраться под бетонный козырёк. Палатка у Семёна была хорошая, корейская: маленький электронасос надувает небольшой, два на четыре метра, купол. Сухо, тепло и уютно — никаких отвратительных колышков и брезента.

Мокрую одежду пришлось выбросить. Я бесцеремонно сорвал с Инги промокший насквозь халатик. Она вздрогнула, попробовала закрыться руками, но потом безвольно опустилась на землю. Видимо промокший и давно ставший практически прозрачным халатик оставлял девушке хотя бы иллюзию защищённости. Она стояла на коленях, мокрая, дрожащая. У нее были спутаны волосы, сбиты до крови об асфальт ноги. Мне и самому было зябко. Настоящей смены времён года в Зоне нет, но ночью градусов пятнадцать, не больше. Я стянул трусы, они тоже промокли, а я не был сторонником столь радикальной стерилизации.

Инга посмотрела на меня, потом всхлипнула и отвела взгляд. Когда я подошел, она вскочила и попыталась убежать. Пришлось схватить её за руку и почти затащить в палатку. Мотивы моих поступков у неё сомнений не вызывали. Она заплакала, и я почему-то я смутился.

— Одежда излучает, дура. Хочешь умереть?

В палатке Инга забилась в противоположный угол, если можно так сказать, но палатка была круглая, поэтому девушка вжалась в пластик стены в стороне. Я включил калорифер, выудил из рюкзака Семёна полотенце, вытер волосы и кинул Инге, та сразу стала в него заворачиваться.

— Да не кутайся ты в него. Вытри волосы и выброси из палатки. Дождь радиоактивный! Твои волосы радиоактивные. Если вытрешь их насухо, и нам немного повезёт, они даже не вылезут. Знаешь, что такое лучевая болезнь?

Инга неуверенно кивнула и принялась усердно тереть волосы полотенцем. Для большей выразительности я взял счётчик Гейгера и поднёс его к её волосам. Странно, но показатели были не выше фоновых, хотя дождь явно излучал. В Свободном придётся проходить полную дезактивацию.

Сигареты отсырели, а Семён, видимо, носил свой запас с собой. Инга снова стала кутаться в мокрую ткань, пытаясь прикрыть грудь и то, что ниже.

— Выброси полотенце.

Она медлила. Тогда я сам забрал мокрую тряпку, открыл шов палатки и выбросил наружу полотенце. Дождь не стихал.

— Может, к утру разойдется, — сказал я, а Инга снова уставилась в пол. — В чём дело?

— Я… стесняюсь… — кажется, у неё покраснели даже уши.

К счастью, на дне рюкзака обнаружилось одеяло, Инга замоталась в него так, что было видно только голову, и похоже немного успокоилась. Я как раз разглядывал рану у себя на голове в отражении маленького зеркальца.

— Инга, давай на чистоту. Сегодня погибли двое моих друзей. У меня в голове дырка. Тебя я нашёл в лаборатории, которая отлично подошла бы антуражем к фильму ужасов. И мне, по крайне мере, хочется знать, кто ты такая? Как ты туда попала?

Девушка уставилась на меня, словно мои слова её чем-то напугали. Она провела ладонью по лицу.

— Ничего… ничего не помню.

Я вдруг вспомнил, как мне задавали эти вопросы: кто я, откуда, как сюда попал. Задавали снова и снова, а мне нечего было ответить.

Из рюкзака я выудил рацию Семёна. Она у него японская, с цветным экраном, усыпанным непонятными иероглифами. Кое-где на маленьких клочках пластыря там был подписан перевод. К счастью, возиться долго с рацией не пришлось. Вызов пришёл сам, как только я включил питание, надавил клавишу вызова — и рация ожила.

— Фокстрот вызывает Альфа-14, — мягкий женский голос, усталый, видимо, на ответ уже не надеялись.

Обычно в Зоне с радиосвязью творится чертовщина, много помех, но сегодня связь на удивления была чёткая.

— Танго-2 на связи, — устало назвал я свой позывной.

— Сейчас переключу, отозвались с той стороны. Подождите.

И я подумал, как хорошо было бы залечь в своей берлоге в Свободном. У меня там почти настоящая квартира, пусть и редко там бываю. В рации щёлкнул селектор.

— Тень, ты что ли? Где Семён? — голос был знаком, на связь вышел Михаил.

Я поморщился — голова снова заболела: передавать имена на пусть и зашифрованной частоте было небезопасно, но задание всё равно полетело к чертям. На несколько секунд повисла пауза.

— Мы слышали взрыв? Правительство на ушах стоит. Что произошло? — перед глазами снова пронеслись события этой безумной ночи. Спуск под землю, перестрелка, наше отчаянное бегство. Я подумал, что Михаил, конечно же, знал, кем был Андрей на самом деле. Он должен был нас предупредить, может, тогда Игорь и Семён были бы живы.

— Семён погиб, Меломан погиб, всё погибли. Андрей сошёл с ума, начал стрелять. Убил Меломана. Запустил какую-то установку, реактор базы пошёл в разнос, — я поразился, как сухо звучат мои слова. Всё уложилось в нескольких простых предложениях. — Семён попытался его остановить, но не смог. Я успел выбраться.

— Ты выполнил задание? Вы достали то, за чем пришли?

«Какой возбуждённый голос у Михаила! Конечно, на Меломана и на Семёна ему плевать, хоть, говорят, они были с Михаилом друзьями. Ему подавай результаты…» — подумал я, а вслух сказал:

— Если ты про артефакт в установке, то он взорвался вместе с базой, — я потёр саднящую рану на голове. Мне нужна помощь. Я ранен…

Сталкер, которого приходиться спасать, изрядно теряет в репутации, но всё складывалось слишком плохо.

Если в голосе Михаила и было разочарование, я его не услышал:

— Я отправлю группу немедленно. Сможешь скинуть координаты?

В рации Семёна был встроенный GPS. Я посмотрел на статусное окошко: только три из рекомендованных восьми спутников. Координаты выйдут довольно приблизительные, с разбросом до 500 метров. В Зоне это очень много.

— Спутник плохо ловится, — сказал я отправляя файл. — Буду ждать в палатке на заброшенной автобусной остановке. Это метров триста от огненного туннеля.

— Понял, Кирилл. Ты сильно ранен? Сутки продержишься? — сигнал стал стремительно тонуть в шуме помех.

— Думаю, что продержусь.

Рация выдала, что-то на японском — и связь прервалась. В Зоне так бывает. Мучительно хотелось курить, но на удивление голова перестала болеть. Я повернулся к Инге.

— Ты есть хочешь?

Последний раз мы ели во время привала на базе. Часов шесть назад, но, казалось, с тех пор прошла вечность. Когда последний раз ела Инга, оставалось только гадать. Мы ели консервы прямо руками из банки. Инга стала меньше стесняться своей наготы и даже позволила мне обработать раненые ступни. У неё не было ботинок — и завтра это превратится в проблему, но я отложил это на потом, а пока смыл водой из фляжки кровь и с удивлением увидел гладкую кожу, без порезов и ссадин.

— Кирилл, мы, вообще, где? — тихо спросила Инга, выглядывая в окно палатки.

Я задумался, а потом начал рассказывать, потому что эту историю знаю лучше всех.

***

Почти шестьдесят лет назад, в 1970 году, когда Украина была частью СССР, рядом с городом Чернобыль и посёлком Припять начали строительство Атомной электростанции.

26 апреля 1986 года эти названия прогремели на весь мир, а само слово «Чернобыль» стало синонимом ужасной катастрофы. Заражённую радиацией местность бросили до лучших времён. Так появилась зона отчуждения. Ничего особенного: радиоактивные территории, брошенные дома, пустые улицы, обычный город-призрак. С годами уровень радиации стал постепенно падать, откатываясь к Припяти и полуразрушенным реакторным блокам. Затем в 2010 году правительство Украины отказалось от обязательного отселения людей из зоны отчуждения Чернобыльской АЭС. И в город стали возвращаться люди. Сначала медленно и неохотно, затём всё больше. За пять лет население выросло до тридцати тысяч. Чернобыль отпугивал радиацией, но манил еще крепким, хотя и немного обветшавшим жильём тех, кому больше некуда было идти. Беженцы, бомжи, авантюристы, освободившиеся заключённые. Постепенно город стал оживать. Заработали заводы, появилась сотовая связь, а по улицам вновь начли ездить автомобили. Казалось, никто даже внимания не обращает на унылые руины Припяти неподалёку. А то, что радиационный фон намного выше нормы, казалось, никого и не волновало. Во Владивостоке после утечки радиоактивных отходов на заводе по утилизации подводных лодок местами и выше будет фон, а никто город не бросал. Конечно, многие кварталы оставались заброшенными, а на топографических картах у города под названием Чернобыль по-прежнему значилось «нежил.». Но к 6 июля 2015 года Чернобыль был хоть и немного странным, но уже далеко не мёртвым городом. А потом что-то произошло. Никто не понял, что и как, но словно каким-то неведомым силам не нравилось, что в этом месте живут люди. Сначала с Чернобылем пропала связь. Сотовая, проводная — всё оборвалось. В новостях заговорили о теракте. Власти Украины отправили в город войска, но они бесследно исчезли, лишь успев доложить, что в городе никого нет. Трансляцию передавали практически в прямом эфире. Какой-то телекомпании, на свою голову, удалось пробраться вместе с военными. Яркая вспышка залила объектив — и сигнал оборвался. В общей сложности, из города удалось выбраться не немногим более сотни людей, и они рассказывали невероятные вещи о чудовищах и странных явлениях, которым поначалу никто, конечно же, не верил. Лишь когда кровососы начали появляться в соседних поселениях, началось строительство защитного периметра, отгораживающего новую Зону от обычного мира. Если бы Зона была просто скоплением аномалий, монстров и радиоактивного мусора, то о ней бы забыли почти точно так же, как в своё время вычеркнули из памяти чернобыльскую катастрофу. Но Зона таила в себе не только опасности. Впервые об артефактах заговорили примерно через год после Чернобыльского инцидента (так стали называть новую катастрофу). Артефакты или, как их ещё называют, вещи с нарушенными причинно-следственными связями, чаще всего непонятые, в большинстве своём бесполезные, а зачастую даже опасные. Но иногда встречались предметы с исключительно ценными свойствами. Всё началось с «батареек». Достаточно распространённый артефакт, чёрный, реже тёмно-красный цилиндр размерами и формой практически идентичный обычной пальчиковой батарейке. Вот только работать такая батарейка может неограниченно долго. Ученые долго ломали голову, откуда берётся электричество, но какое-то внятное объяснение вечному двигателю в кармане не нашлось. Батарейки были только началом. Новые технологии, лекарства, инструменты, оружие… Меньше, чем через год, все крупные государства подписали соглашение о совместном изучении Чернобыльской аномалии и недопустимости использования артефактов для частных нужд. Но полностью оградить Зону от сталкеров не удавалось. Уж слишком велик был спрос. Промышленность и медицина, исследования космоса и развлечения… И неважно, что террорист-смертник убил свыше пяти тысяч человек, пронеся «смерть-лампу» на футбольное поле, а «золотая пыль» — наркотик, получаемый в Зоне, уверенно потеснила на рынке героин. Человечество приняло дары Зоны. А ещё чуть больше пяти лет назад в Зоне вырос город с гордым именем Свободный. Конечно, никакой это был не город, скорее, посёлок, от силы тысячи три постоянных жителей. Выстроил его Михаил, в прошлом удачливый сталкер, за несколько лет сколотивший баснословное состояние на торговле артефактами. Михаил стал настоящей сбывшейся мечтой Зоны. Хотя, конечно, кроме Свободного в пределах периметра хватало мелких поселений и баз группировок.

Удивительно, как рассказ о целом мире можно было уложить в полчаса. Особенно, если опускать детали и подробности.

— …несколько лет назад я пришёл в себя здесь. И не помнил ничего о своём прошлом и кто я такой. Совсем, как ты.

Инга помолчала. Я вспомнил, как она внезапно исчезла.

— Инга, где ты была, когда погас свет?

Я посмотрел ей в ярко-голубые глаза, они словно светились изнутри. Девушка отвела взгляд.

— Было темно, я испугалась, потом шла куда-то… — сбивчиво начала она свой рассказ. — Потом все стало затапливать, и я пошла наверх. «Значит, где-то был обходной путь, о котором я не знал…» — подумал я.

 — Откуда у тебя шрамы? — спросила Инга, когда я переодевался.

Наверное, она хотел задать этот вопрос уже давно, но решилась только сейчас. Вся правая сторона: щека от виска, шея, плечо, предплечье, живот и часть бедра были покрыты следами старых ожогов с неровными пятачками пересаженной кожи. Раньше, когда меня спрашивали о шрамах, я рассказывал выдуманные истории про то, как чудом спасся из огненной аномалии. Но сейчас я знал ответ. Воспоминание не померкло, как те кошмары, что не мог вспомнить по утрам. Теперь я знаю: каждый раз мне снилось одно и тоже: авария, гудящее пламя и крики.

— Я попал в аварию, Инга. Мы ехали с женой ночью, шёл дождь, как сейчас. Не активный, конечно, обычный… Это было в Москве, — неожиданно всплыла новая деталь, что раньше я жил в Москве. Инга грызла галеты и слушала. — Бензовоз ехал слева, он должен был уступить дорогу, но не уступил... Автобус с детьми зажало у бортика трассы. Люди кричали, а я ничего мог сделать и пытался вытащить жену. А потом всё вспыхнуло. Это последнее, что я помню. Как попал на Украину, как очутился в Зоне, не помню.

Я щелкнул зажигалкой, посмотрел на язычок пламени и закрыл крышку. Жалко, что нет сигарет. До сегодняшнего дня я не помнил даже этого. Что из-за меня погибли дети, моя жена…

Инга осторожно дотронулась до рубцов на плече. Её прикосновение словно обожгло, и я вспомнил, как впервые увидел её. Может быть, опасения Инги насчёт моих сексуальных домогательств были не такими уж беспочвенными.

— Тебе, наверное, было очень тяжело.

Я смутился и ответил неожиданно резко.

— Ладно, давай спать. Завтра будет трудный день.

Одеяло было только одно, и я по-джентельменски оставил его девушке. Ныли мышцы, пощипывала рана на голове. Я выпил антибиотики из аптечки. «Надеюсь, этого будет достаточно… Если осколок так и остался в черепе, то мне срочно нужен врач, а ближайший врач только в Свободном. Или, может, я сам?» Вместе с аварией я отчетливо вспомнил клинику, где работал. Мысли роились в голове, словно стая беспокойных рыбин. События на базе, мои воспоминания, Инга... Инга, пожалуй, появлялась чаще всего. Её обнаженное тело, мокрые волосы, трогательное «я стесняюсь». Я подумал, что не усну, слишком много всего произошло за последние часы, и почти сразу уснул...

 

Глава 8. Огненный туннель

 

…У судьи была блестящая лысина. Он то и дело вытирал катящиеся по голове капельки пота. Старенький кондиционер, заставший ещё советскую эпоху, почти не разгонял жару.

— …в связи с состоянием здоровья суд разрешает вам заслушать приговор сидя...

Несмотря ни на что, я признателен судье. Процесс был долгий и действие обезболивающих заканчивалось, а «на руки», по совету психиатра, мне таблетки не давали. По его мнению, слишком велик был суицидальный риск. За последние полгода я часто вспоминал те краткие мгновенья клинической смерти, которые сохранились в памяти, — спокойствие и умиротворённость. «Кажется, это лучшее, что до сих пор было в моей новой жизни, начавшейся на больничной койке. Может, психиатр и прав, не стоит мне давать пузырёк…»

— …и учитывая отягчающие обстоятельства — управление транспортным средством в состоянии алкогольного опьянения...

Я не слушал. Это не интересно. Кто-то должен ответить за смерть людей, за причинённый ущерб, а, кроме меня, никто не уцелел. В автобусе было двадцать восемь человек, и двадцать четыре из них — дети. Выпускной класс элитного лицея. Девочки в белых передничках, мальчики в неуютных костюмчиках праздновали последний звонок. Выпускники возвращались из ресторана, уставшие, но счастливые. И весь мир был открыт перед ними. От удара автобус прижало к бетонной ограде магистрали — моя машина заклинила двери. Когда через полторы минуты двадцать тонн высокооктанового бензина взорвались и воспарили огромным гудящим факелом, школьники всё ещё были в автобусе, как и моя Криста, зажатая в машине. До ожогового центра в Склифе довезли меня и ещё одну девушку. Её выбросило из окна ударной волной. Той самой, что отшвырнуло меня в придорожную канаву. Девочка умерла через несколько часов, не приходя в сознание: девяносто процентов ожогов не оставили ей шансов. Грязная вода в водостоке подарила мне спасительные тридцать процентов. В моих анализах крови обнаружили алкоголь. Это всё предрешило... Слова моего адвоката о нарушении правил дорожного движения водителем бензовоза остались без внимания. Пожар тушили несколько часов, и никто не отметил расположение машин на дороге. Многим было удобно обвинить во всем меня. Даже родителям Кристины… Они сидели в зале суда на втором ряду справа. Тёща куталась в траурный платок. Родители, чьи дети погибли, с ненавистью смотрели на меня. Я сидел в «стеклянном аквариуме» — справа и слева расположились охранники. Конвоиры говорили, что «клетку» из пуленепробиваемого стекла заказали для одного из олигархов, но он повесился в камере до суда. Вот мне и достался «стеклянный аквариум».

— …Орлов Кирилл Борисович приговаривается к восьми годам лишения свободы с отбыванием наказания в колонии общего режима.

И тут зал взорвался.

— Убийца! — кричал седой мужчина в дорогом костюме, кажется, владелец какой-то фармацевтической компании.

— Верни мне дочь! — плакала женщина.

Охранники пытались успокоить толпу. Судья стучал молотком, но этот звук тонул среди разъяренных криков. Люди были взбешены слишком мягким, на их взгляд, приговором. Чего они хотели? Смертной казни? Пожизненного заключения?

Я тяжело встал (подживающие ожоги отозвались болью) и взглянул на лица, искаженные злобой. Зал замолчал — все смотрели на меня.

— Понимаю, вам тяжело… потеряли близких... — удалось с трудом произнести мне, и промелькнула мысль: «Что могут сейчас слова перед лицом этих людей, для которых я стал олицетворением смерти, воплощением из плоти и крови, которое можно ненавидеть?» — Поймите, я не убийца. Это был несчастный случай. В аварии погибла моя жена…

Меня обожгло стыдом... «Как я могу даже упоминать Кристину…» На какой-то короткий миг показалось, что люди поймут, но из первого ряда встал молодой парень лет двадцати. Я узнал Константина Кириенко, сына известного журналиста. В огне погибла его девушка, Маша. Я отвел глаза от юноши… Следователь показывал мне фотографии: обугленный череп — все, что осталось от молодой красивой девчонки. Победительницу юниоров по плаванью Машу опознали по скобкам на зубах. Пластины оплавились, намертво соединившись с челюстью.

— Ты убил Машку! — крикнул Константин, выхватывая пистолет.

Где парень взял оружие, как пронёс на процесс, неизвестно. Я смотрел на дуло и в тот момент забыл о стекле, ограждавшем меня. «Сейчас пистолет полыхнёт огоньком выстрела — и все закончится…» Прежде, чем охрана повалила на пол Константина, на стекле «клетки» появились три вмятины, окруженные ветвистыми трещинами. Я посмотрел на потрескавшееся, но так и не уступившее пулям стекло и обессилено сел на стул…

…Передо мной была крохотная коморка с туалетом в углу. В стене зияло маленькое окошко с решёткой. Мои руки сжимали горло мужчины. Всё его тело было в наколках. Сокамерник что-то кричал, широко разевая рот и обдавая меня запахом гнилых зубов. Мой бок пощипывал, роба была пропитана кровью: противник успел полоснуть заточкой.

— Прикончи его, Палёный! — одобряюще призывал один из сокамерников, кажется, тот же самый, что спровоцировал драку, рассказав, за что у меня срок.

Я перехватил мужчину за подбородок и резко дёрнул вверх и вправо. Раздался неприятный хруст. Руки сокамерника, что душили шею, обмякли. Я отбросил тяжелое тело и с удивлением посмотрел на мертвеца. У него были широко раскрыты глаза, а голова лежала под неестественным углом. На лице покойника застыло задумчивое, почти благородное выражение. Это был первый человек, которого я убил осознанно. «Почему я ничего не чувствую? Ни страха, ни раскаяния за совершённый поступок, ни облегчения, что остался жив. Ничего». Сокамерники молчали и смотрели на меня. По моему лицу текла кровь из разбитого носа. В дверях звенели ключи охраны…

…Подмосковный лес, пустая дорога… Охранник подтолкнул меня дулом автомата. Машина свернула в какой-то тупик, где только слепящий свет фар разгонял темноту. После убийства сокамерника меня перевозили в тюрьму строгого режима. На полдороги машина остановилась. Конвоиры выволокли меня на дорогу. Когда из подъехавшей «Ауди» вышел Костя, я всё понял. Он подошел к охраннику и протянул тугой сверток. Я почему-то не сомневался, что находится в пакете.

— Как договаривались…

Тюремщик, кажется, его звали Петр (второго конвоира со звездочками на форме, лейтенанта, я видел впервые), бегло посмотрел на меня, кивнул, протянул Косте пистолет и сказал:

— Оформим, как попытку к бегству. Стрелять будешь сам.

Парень побледнел, но взял оружие и пошёл ко мне. «Двое охранников с «калашами» и сын журналиста, пожелавший взять на себя роль палача...» — промелькнула мысль. В штанах у меня была спрятана заточка, та самая, что забрал у убитого заключённого. Кусок острого железа против трёх вооружённых людей… Почти так же нелепо, как с шашкой против танка.

Моросил мелкий дождик. Яркий свет машины слепил глаза. По бокам от мокрой дороги высились сосны. Спасительный лес, такой близкий и такой недосягаемо далёкий. «Только в кино герои умудряются убежать, когда им стреляют из автоматов вслед…» — подумал я.

— Моли о пощаде, сволочь! — процедил сквозь зубы Костя, наводя на меня пистолет. «Неужели любовь может порождать такие чувства? Ему мало меня убить, он хочет надо мной поиздеваться…» Когда я посмотрел Косте в глаза, то вдруг понял, что парень наслаждался ситуацией, своей силой, правом вершить суд, пусть и купленный за хрустящие банкноты.

Я не стал молить о пощаде, не стал убегать. Тело было словно чужое, а я отошел на план отстранённого наблюдателя. Самодельный нож блестящей рыбкой вошёл в горло Петру. Я увидел, как округлились глаза конвоира, а его рука потянулась к торчащей из тела рукоятке. Мое правое плечо пронзила тупая боль. Костя выстрелил и, на удивление, попал. Я схватился за автомат Петра. Охранник всё еще судорожно цеплялся за приклад — и короткая очередь полоснула Костю по лицу. Тот упал, не издав ни звука. Лейтенант на миг замешкался, передёргивая затвор, и это дало мне шанс. Почти не целясь, я пустил длинную очередь — стрелял пониже, чтобы попасть по ногам. Но отдача задрала ствол вверх — и очередь прошила конвоира наискось. Когда я подбежал к лейтенанту, он был ещё жив. Его кровь пузырилась. Из пробитого лёгкого лейтенанта со свистом выходил воздух. Я попытался зажать рану конвоира, но это было бесполезно.

— Я не хотел, вы же сами меня заставили! — мой крик эхом отозвался из лесной чащи.

Охранник ещё несколько раз судорожно вздохнул, потом по его телу прошла короткая судорога — и отвечать мне стало некому. Первая мысль — сдаться властям, но с таким кровавым следом повезло бы, если прожил бы пару дней. Окровавленные тела охранников я бросил в кювет и прикрыл сломанными ветками. Пришлось повозиться с трупом Константина. Надо было аккуратно снять одежду с покойника: в тюремной робе мне далеко не уйти. Парню пуля попала в голову. Вместо интеллигентного лица была кровавая каша, из которой сиротливо торчали осколки очков. Кровь на дороге затереть было нечем, но у меня была надежда, что в темноте пятна не будут так сильно бросаться в глаза. Когда я бежал к машине, то подумал, что так и не узнал, как звали лейтенанта…

***

Проснулся я разбитым. Ломило в затылке. Я потрогал рану на голове — кровь запеклась корочкой, посмотрел на часы — семь утра. Во рту был какой-то отвратительный привкус. Я нашарил в рюкзаке фляжку и сделал несколько глотков — не помогло. Тусклый свет пробивался сквозь прозрачное окошко палатки. Я натянул камуфляж, сверху пристегнул бронежилет. Семён был крупнее меня и шире в плечах. Его одежда, несмотря на то, что я ее подтянул, висела немного мешковато.

Инги в палатке не было. Снаружи доносился приятный аромат и негромкое пение. Я вылез из палатки и прищурился от яркого света. Инга что-то негромко напевала. Я прислушался. Песня была красивая и почему-то грустная. Я не понял ни слова: какой-то незнакомый язык, слишком много гласных звуков.

Инга умудрилась натянуть на себя запасной камуфляж, подрезав рукава ножом и прихватив кое-где шнурками. Одеяние сидело на девушке ещё более мешковато, чем одежда Семёна на мне. Из бинтов, их остатков, а также кусков брезента Инга сделала себе импровизированную обувь. Я как раз вчера подумал об этом, но слишком устал, чтобы пытаться что-то делать или объяснять.

— Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, — девушка потянулась. — Пригрезился такой интересный сон, а ещё есть хочется.

— Да, мне тоже снился… яркий… — я вспомнились насыщенные, как вспышки молний, сновидения. У меня также возникла уверенность, что это не просто сны, как говорил дедушка Фрейд. Я потёр запёкшуюся на голове кровь. — Ладно, давай завтракать.

Мы развели костёр из таблеток сухого горючего. Я уселся на камень и расстегнул рюкзак — припасов немного, но на пару дней хватало. На коробке значилось «Мгновенный омлет». Я насыпал в сковороду жёлтого порошка, залил водой из фляги.

— Куда сегодня пойдем? — спросила Инга.

 — Никуда не пойдем. Будем ждать спасательную группу здесь …

Краем глаза я заметил какое-то движение и резко обернулся: дорога, редкие деревья, в полукилометре начинался Рыжий лес. Ничего… Только ветер колыхал ветки. «Показалось... Но откуда тогда щемящее чувство опасности, что-то не в порядке… не так…» — мелькнула мысль. Я взял автомат и передёрнул затвор.

— Кирилл, что случилось? — Инга испуганно уставилась на меня.

— Пока не знаю…

Не показалось. Я вскинул «калаш» и полоснул очередью по призрачной фигуре, подбиравшейся к Инге со спины. Девушка отшатнулась, сковорода полетела в огонь. «Чёрт, омлет был, наверное, вкусным».

Кровосос утробно заревел, согнулся, его кожа больше не повторяла расцветку пыльной дороги и бетона. Паразит покрылся фиолетовыми пятнами и стал биться в конвульсиях — длинные когти скребли землю. Похоже, я попал в нервный узел.

Инга испуганно смотрела куда-то мне за спину. Я резко обернулся, вскидывая автомат, но опоздал: удар когтистой лапы выбил автомат из рук. Кровосос раскрыл пасть — нижняя челюсть расползлась розовыми лепестками, выпуская трепещущие сосательные щупальца. В последний момент я закрылся рукой — кисть и предплечье обожгло. Кровосос навалился на меня, утробно рыча. По моей руке текла кровь. Нож всё ещё висел на бедре, я попытался до него дотянуться, но кровосос замахнулся когтистой лапой. В последний момент мне удалось перехватить запястье твари. Длинные когти остановились сантиметрах в тридцати от лица. Казалось, я пытаюсь удержать не лапу живого существа, а механический домкрат. Медленно, но уверенно, когти поползли к лицу. Боковым зрением я заметил, как девушка подняла автомат.

— Инга, стреляй!

Девушка нажала на курок подствольного гранатомёта. Граната вошла кровососу в грудь. Волна сорвала с меня паразита и отбросила тварь на несколько метров, а потом сработал заряд. Кровососа разорвало на куски. Ударная волна больно заложила уши.

Я с трудом поднялся. Палатку посекло осколками, и она медленно сдувалась, протяжно шипя. Всё вокруг было забрызгано белесовато-зелёной кровью. А от опушки к нам бежали новые призрачные фигуры. Их было много: десять, может, больше. На сборы времени не было, я вытащил из изуродованной палатки рюкзак. Инга всё ещё сидела, вцепившись в автомат. Мне с трудом удалось разжать её побелевшие пальцы.

— Бегом, они сейчас будут здесь.

***

На ходу я торопливо передёрнул затвор и широким веером высадил обойму по приближавшимся тварям. В ответ раздалось жуткое шипение, но никто не упал, лишь один кровосос на миг притормозил, зажимая рану на животе, и снова побежал.

Мое сердце громко стучало в висках, кровь превратилась в кислоту, разъедавшую мышцы. Руку лишь слегка щипало, но куртка уже пропиталась кровью: в слюне кровососов содержались антикоагулянты. Инга не отставала. Не было и речи о том, чтобы хоть как-то проверять дорогу впереди — в любой момент под ногами могла вспыхнуть аномалия. Я развернулся и высадил последнюю обойму, срезав вырвавшегося вперед кровососа. Остальные твари лишь одобрительно заревели. Кровососы — тупые создания, хоть и немного похожие на людей, но друг друга им совсем не жаль. Я как-то видел, как Григорий, доктор в Свободном, вскрыл труп одного кровососа и трудом нашел у него мозг...

Пустой автомат полетел в грязь. Наконец, показался вход в Туннель смерти: металлическая кишка двухметровой высоты — часть старой ирригационной системы. Он изгибался, и в самой его середине выросла «смерть-лампа».

На обычную лампу она была совершенно не похожа. На вид — друза кристаллов, немного похожая на горный хрусталь. Только через заданные промежутки времени кристаллы давали импульс излучения. Какого? До сих пор неизвестно. Хотя находились безумцы, которые пытались исследовать лампу. Узнали они немного. Например, что излучение лампы — это какая-то особая форма света, потому что обычное зеркало могло частично его отражать. Ясно было одно: любая органика, попавшая под импульс, сгорала. Был человек — осталось чёрное пятно да горстка оплавленных гаек.

На основе «смерть-лампы» военные разрабатывали идеи боеголовок. К счастью, вынести друзу кристаллов за пределы Зоны было практически невозможно: оторванная от грибницы лампа гасла через несколько часов. Впервые «смерть-лампа» появилась лет шесть назад, тогда число сталкеров сократилось почти вдвое. Многие погибли, кое-кто успел уйти, решив, что эта работа слишком опасная: огромные районы стали вовсе непроходимыми. В газетах замелькали проекты о том, чтобы залить всю территорию бетоном или сбросить на неё ядерную боеголовку. Кончилось всё само собой: лампы стали гаснуть сначала на открытых местах, словно солнечный свет стал для них губителен, потом и в зданиях, превратившись из смертельной угрозы в ценные камешки — предмет сбыта и ювелирных изысков бомонда. Только в некоторых местах, под землёй и в канализации, друзы кристаллов всё ещё встречались. Лампа имела четкие интервалы вспышек: пять, пятнадцать и тридцать секунд. Пройти туннель можно было только во время самой долгой паузы. Ржавую ирригационную трубу охватила вспышка, я успел зажмуриться, но кожу защипало. Инга вскрикнула, прижимая руки к глазам.

— Кирилл! Я ничего не вижу!

 Даже слабое отражение «смерть-лампы» от стен туннеля очень вредно. Теперь зрение девушки должно было вернуться минут через двадцать. Я не успел предупредить Ингу, но не было времени объяснять (кровососы совсем близко), ждать и выяснять, какая это вспышка. Я рискнул: схватил Ингу — она всё ещё удивлённо тёрла глаза — и потащил её в туннель. У «смерть-лампы» перед кровососами есть неоспоримое преимущество — она убивает мгновенно. Я машинально отсчитывал секунды. На стенах туннеля застыли тени, отдалённо напоминающие фигуры людей, тех, кто не успел. На полу валялось оплавленное оружие и гайки. Не было времени их подбирать: мы бежали. Инга споткнулась о моток проволоки, но удержала равновесие. Вот и лампа. Она выглядела совсем мирно. Уже прошло пятнадцать секунд, а вспышки всё не было. Значит, ещё был шанс спастись. Кровососы стучали по металлическому полу туннеля. «Надо же, рискнули сунуться вслед за мной. Обычно, осторожные твари, но сейчас их слишком пьянит запах крови. Выход рядом, всего метров десять, гайку можно было добросить... Такие короткие и такие бесконечно длинные десять метров...» — мелькали мысли. Где-то за спиной кристаллы начали тихо петь, как всегда бывало перед вспышкой. Мы выскочили из туннеля. Я резко толкнул Ингу в сторону и отпрыгнул сам. У выхода из туннеля появился кровосос. Он выпустил сосательные щупальца и приготовился к броску — и тут лампа вспыхнула. Раздался звук, похожий на сминаемую бумагу, запахло озоном, как после грозы. Я никогда не видел, как убивает «смерть-лампа». Моя история в Зоне началась немного позже, чем кристаллы стали гаснуть. Смерть от такой лампы выглядела впечатляющей… Какую-то долю секунды кровосос застыл. Тело его приобрело тусклые серые очертания, а потом съежилось, разлетаясь невесомой серой пылью.

Глава 9. Свалка

 

Моросил лёгкий дождик, но, на наше счастье, неактивный. Туннель смерти давно скрылся из вида, только странный запах, казалось, преследовал меня. К Инге вернулось зрение, только глаза были немного красными. Повезло… Бывало, от «смерть-лампы» люди слепли. Моя рука болталась безвольной плетью, с онемевших пальцев то и дело срывались алые капли и падали на припорошенную пылью землю. Я прислонился к стене полуразрушенной пятиэтажки с неуместно оптимистичной надписью «Возродим Чернобыль вместе». За прошедшие годы надпись изрядно потускнела и кое-где свисала лохмотьями.

Несмотря на холодную изморось, Инга и я решили не идти внутрь. В окнах на первом этаже что-то нехорошо мерцало: то ли «электра», то ли «студень», а может, и, вообще, что-то новое. А на верхних этажах кое-где горел свет, словно хозяева засиделись допоздна, задёрнув окна истлевшими обоями. Ещё одна странность: в Зоне, в некоторых местах, лампочки горели сами по себе и не перегорали. Так что вечеринка была в самом разгаре, уже давно… На какой-то миг мне показалось, что за шторами мелькнула чья-то тень. «Нет, наверное, всё-таки показалось...»

Из вещей у меня и Инги остался только рюкзак. Палатка, оружие и рация остались на той стороне туннеля. Инга прихрамывала: по Зоне не слишком побегаешь босиком. Единственная радостная новость — сегодня у меня не болела голова. «Даже странно, после контузии я как-то неделю провалялся...» Сильно болела рука, но спасительный оранжевый прямоугольник аптечки всё ещё болтался на поясе. Это был стандартный армейский комплект: средство для обработки ран, бинты, антибиотик. Вот только отсек с обезболивающим опустел (не везет), да лекарство от радиации мы уже выпили. Таблетки тарена я оставил без внимания: средство от химического оружия — вещь в Зоне совершенно бесполезная, хотя, говорят, некоторые просто так его едят — глюки ловят.

Сначала мне с трудом удалось стянуть пропитавшуюся кровью куртку с рваными дырами, которые сотворили щупальца кровососа. Я представил, что было бы, если бы мне не удалось закрыть горло, поморщился — с детства отличался богатым воображением — и осмотрел себя. Моя рука была покрыта застарелыми шрамами от ожогов, характерными площадками пересаженной кожи; пальцы без ногтей, а кожа неприятного розового оттенка; аккуратные, круглые, размером с двухрублевую монетку две ранки на предплечье, третья — клок вырванной плоти. «Главное — остановить кровотечение», — подумал я и обильно полил раны перекисью из аптечки. Кровь сразу свернулась и зашипела, поднимаясь розовой пеной. Звук не к месту напомнил шуршание шампанского, да так сильно, что я даже представил тонкий хрупкий бокал и тихий шелест пузырьков… Под кожей что-то нехорошо зашевелилось. Закусив губу, я взял нож, сделал неглубокий надрез и с легким содроганием вытащил из ранки два щупальца кровососа: когда тварь отшвырнуло гранатой, кусочки остались в ране. Усыпанные присосками с острыми коготками на концах, остатки паразита вяло сокращались, вызывая тошнотворные ассоциации с глистами. Инга побледнела и отвернулась. Одно слово — паразиты. Я посыпал рану антибиотиком. Название на упаковке стерлось, остались только последние буквы — «…мицин». «Будем надеяться, что поможет», — мелькнула мысль. Нормально забинтовать рану одной рукой у меня выходило плохо, но помогла Инга. Поверх изорванной руки легли туры бинта, я даже попробовал пошевелить пальцами — кисть чуть дрогнула…

В неровном утреннем свете я торопливо обыскивал отсеки рюкзака, что одной рукой делать было крайне неудобно, и складывал все находки на относительно чистой бетонной плите. Первым под руку попался разбитый ноутбук Андрея. Также в нескольких местах корпус компьютера был оплавлен, у него не доставало половины кнопок, а во время бегства ноутбук искупался в затопленных уровнях. «Вряд ли с жёстких дисков удастся восстановить хоть что-нибудь», — но я всё-таки сунул разбитый компьютер обратно в рюкзак. — «Будет, что предъявить Михаилу. Может, получу хотя бы часть обещанных денег? Но в остальном всё плохо: ни еды, ни связи. Что найдет спасательная группа, отправленная из Свободного? Тела кровососов и растерзанную палатку. Они решат, что я погиб. Так что на помощь рассчитывать не приходится, нужно добираться самому» — размышлял я.

Инга и я передвигались медленно, несколько раз к нам подбирались собаки, очевидно, учуяв кровь. Одну я подпустил совсем близко и показательно расстрелял — пришлось потратить пол-обоймы. Остальные собаки, видимо, сочли меня слишком опасной добычей и исчезли в густой траве вдоль дороги. По руке расползлась мучительная ноющая боль, но все-таки это было лучше, чем бесчувственная культя.

— Инга, слушай внимательно, тебе надо идти строго за мной, след в след. И тогда я обещаю, что всё будет хорошо.

Инга кивнула. «Умница, хорошо, что не задает лишних и ненужных вопросов», — поблагодарил я в сердцах девушку, здоровой рукой достал гайку с привязанной красной ленточкой и с силой бросил в сторону холма.

Сначала гайка летела, как положено, но потом затормозила, окуталась зеленоватыми искрами и начала подниматься всё быстрее и быстрее. Ее красный хвост трепетал, словно у диковинного воздушного змея. Через несколько секунд гайка скрылась в утреннем тумане. Аномалия с названием «трамплин» накрывала такой приветливый на вид холмик. Некоторые называли её «швыряла», но сути это не меняло: всё, что попадало в область её действия, начинало стремительно подниматься в воздух, опровергая законы гравитации. Поговаривали даже, что «трамплин» забрасывает предметы прямо в космос. Точно знаю, что это выдумки: года три назад я водил группу учёных как раз к этому самому месту. Они надеялись использовать эффект «трамплина» для запуска космических аппаратов, но надежды не оправдались. «Трамплин» действовал до высоты в пять-десять километров, потом предметы просто отбрасывало в произвольном направлении. Это, впрочем, нисколько не улучшало участи несчастных, угодивших в аномалию.

— Кирилл, а почему так? — Инга бросила гайку из той горсти, что я ей отсыпал.

— Кто знает? На то и аномалия.

Мне нравилась эта немногословная девушка. Удивляло то, что Ингу не смущали мои шрамы. Я снова вспомнил ее прикосновение и то, как Инга на всё спокойно реагировала. Может, потому что у девушки, как и у меня, не было прошлого — легче адаптироваться. Я видел, как вели себя туристы в Зоне, совсем не так, как она. Один американец, которого мне довелось водить «поохотиться», обделался от одного вида кровососа и улетел обратно в тот же день. «Ничего, мы дойдем до Свободного. Сначала отлежимся. У меня хватит денег на новое снаряжение. Бывают и женщины сталкерами. Редко, но бывают. Я научу Ингу всему, что знаю. И мы будем вдвоем. Но сначала нужно дойти…» — думал я.

— Нам ещё далеко? — спросила Инга.

— Километров двадцать, может, больше. К вечеру дойдем.

В Зоне редко бывали прямые маршруты. К полудню я понял, что всё-таки переоценил свои силы: мы прошли от силы километров десять — маршрут был знакомый. Я шагал, баюкая раненую руку. Хотелось пить, но воды не было. На знакомой дороге мы наткнулись на новую «комариную плешь». Днём её сразу было заметно: трава в этой аномалии никогда не росла. В «трамплине» росла, даже в «мясорубке» росла. А в «комариной плеши» нет. Я кинул для верности гайку.

Только часам к четырём показался посёлок Копачи. Когда-то тут стояли дома — теперь только холмики. Лет двадцать назад поселок просто закопали: слишком фонил. От него осталась только телефонная будка. Про неё ходило немало легенд. Говорили, что будки раньше не было, что появилась она уже после второй катастрофы просто так, на пустом месте. Ещё заявляли, что иногда в трубке есть гудок — и можно позвонить куда угодно, в прошлое, в будущее. Выдумки, разумеется, но любопытство было слишком велико. Конечно, выглядела будка странно. Столько лет прошло, а всё как новенькая: не заржавела, даже все стёкла целы, даже краска не облупилась. Я не удержался и снял трубку, но гудка, понятное дело, не услышал.

— Не работает? — поинтересовалась Инга.

— Нет, — покосился я на обрывки проводов.

Дальше дорога поросла редким колючим кустарником. Среди колючек притаились гнёзда «жгучего пуха», пока маленькие, неопасные. У нас обоих глаза стало «пощипывать», а в горле начало першить. Весной эти места, вообще, становились непроходимыми. Пришлось бежать бегом, противогаза у нас не было.

Лишь к вечеру, перед закатом, впереди показалась свалка. Целый полигон брошенной техники медленно ржавел: вертолёты с советскими звёздами на бортах, старые военные грузовики. Немало хлама здесь было ещё со времён ликвидации первой катастрофы — радиоактивную технику просто бросили. Потом к ней прибавились машины, участвовавшие в строительстве периметра. Такое решение власти приняли после нескольких несчастных случаев, связанных с техникой, побывавшей в Зоне. Подробности не сообщались. Но с тех пор все машины, работавшие в Зоне, навсегда здесь и оставались. Скопление металла притягивало к себе аномалии, в основном, «электру». На свалке можно было найти и артефакты, в основном, мелочь.

— Артефакты бывают двух типов, — рассказывал я Инге. — Одни рождаются в аномалиях, их довольно много. Свойства большинства хорошо изучены, ценности они небольшой. «Лампочки» и «батарейки» появляются в «электрах». Я наклонился, подобрал с земли блестящую щепотку и показал Инге «золотую пыль, которая остаётся после «комариной плеши».

— «Золотая пыль»? — переспросила Инга.

— Это наркотик, — пояснил я. — Его вдыхают — при этом человек переживает лучшие воспоминания.

Я пересыпал щепотку Инге на ладонь. Девушка с сомнением разглядывала золотые крошки.

— Может быть, пыль поможет мне вспомнить?

Я легонько хлопнул Ингу по ладошке — и золотые искры полетели в грязь.

— «Золотая пыль» абсолютно безвредна, но тот, кто хоть раз её попробовал, теряет интерес к обычному миру. Такие люди только и делают, что глотают пыль, пока есть деньги. Редко, кому удаётся удержаться и остаться нормальным даже после одной дозы. Сталкеров, которые собирают пыль, не любят. Люди называют их продавцами отчаянья.

Мы шли среди ржавых остовов, рассыпавшихся тут со времён прошлого столетья, и относительно новых грузовиков, вертолётов. Некоторые казались исправными, но это не так: все приборы с панелей были сняты, а зачастую и куски обшивки выпилены автогеном — всё, что можно продать и сдать на металл, изъято (радиоактивные это запчасти или нет, никого не волновало). Военные пытались как-то охранять свалку, но потом, потеряв несколько подразделений, махнули на неё рукой.

Вокруг было подозрительно безмолвно. Частенько здесь встречались чёрные сталкеры, снимающие металл и запчасти с машин, но сегодня никого…

— Кирилл, почему так тихо? — шёпотом спросила Инга.

Я поднял руку, и мы остановились. «Как плохо, что нет патронов. Последнюю обойму к пистолету я расстрелял в собак-мутантов, — мелькнуло воспоминание. — Без оружия чувствую себя банально голым… Что-то не так, а я привык доверять инстинктам…» — а вслух сказал:

— Идём назад, свалку лучше обойти...

Инга послушно кивнула. Мы повернули назад, но было уже поздно. Из-за груд ржавой техники вышли люди с оружием и перегородили нам путь.

Глава 10. Монолитовцы

 

Их было шестеро, в одинаковых масках-респираторах. Я осторожно вытащил пистолет и бросил его на землю, потом поднял руки и так же осторожно повернулся. С другой стороны на дорогу вышли ещё трое мужчин в джинсах и светло-жёлтых куртках, «под песок». Сначала я подумал, что это военные с проводниками из местных (чересчур хорошее снаряжение и слишком уверенные движения), но, когда люди подошли ближе, увидел белые нашивки на груди: круг, заключённый в кольцо, — и внутри у меня всё оборвалось — Монолитовцы. Фанатики Зоны не подходили так близко к Свободному. Если бы я понял раньше, кто они, то попробовал бы сбежать. С обычными сталкерами, даже из самых жестоких банд, существовала возможность договориться. С сектантами шансов не было. Инга удивлённо крутила головой по сторонам и не понимала, что происходит. Один из Монолитовцев вышел вперёд и, не сводя с меня автомат, стянул маску респиратора. У мужчины было спокойное интеллигентное лицо с мягкими чертами — так мог выглядеть учитель литературы, выбравшийся в тайгу поохотиться. Монолитовца выдавали глаза, тёмно-карие, почти чёрные, с огромными расширенными зрачками. Мне сложно было выдержать его взгляд, холодный, чужой, изучающий, словно не человек перед тобой вовсе, — так всегда нужно делать с хищниками. Не для того, чтобы унять их ярость, а чтобы не пропустить бросок. Я не ведал, что Монолитовцы делали со своими послушниками, — препараты, гипноз или что-то другое — и не хотел знать, потому что результат пугал.

Монолитовец протянул руку к Инге, та отпрянула и прижалась ко мне.

— Кто они?

— Отдай… осколок… — человеческая речь Монолитовцу давалась с трудом.

Нужно было тянуть время. Свалка находилась совсем недалеко от города, здесь иногда ходили патрульные группы.

— Не знаю, о чём вы, у нас нет никакого осколка.

Я старался говорить спокойно и уверенно, но голос предательски дрожал. На лице «школьного учителя» появилось задумчивое выражение.

— Ты… пойдешь… с нами… — глухо проговорил он.

Очень медленно я достал из кармана «лампочку». Монолитовцы подняли автоматы — с такого расстояния «Шторм» прошил бы бронежилет, как целлофан.

Я протянул «лампочку» на ладони:

— Если вам нужны артефакты — вот, смотрите…

Потом я зажмурился и сильно сжал артефакт, так, чтобы прозрачный цилиндр хрустнул в руке. Яркая вспышка резанула даже через закрытые веки. Я отпихнул Ингу в кусты.

— Беги отсюда! — только и успел крикнуть девушке вслед.

Ближайший ко мне Монолитовец ещё не отошёл от вспышки, но уже стрелял наугад, очередь проносилась над моей головой, но я был уже рядом. Росчерк ножа — и крик моего несостоявшегося убийцы оборвался: лезвие рассекло Монолитовцу горло, голова запрокинулась, обнажая порезанные мышцы и блестящие кольца трахеи. Мне в лицо плеснула кровь. Семён учил убивать ножом со спины, чтобы не испачкаться, но из меня, похоже, вышел плохой ученик. Монолитовец выронил оружие, схватился за перерезанное горло, издавая неприятные булькающие звуки. Я закрылся его телом от очереди слева, подхватил «Шторм». Оружие было немного тяжелее, чем нужно, — я привык к «калашу», — но сейчас это было неважно. Отбросив окровавленный труп, скорчившись, всё время ожидая получить пулю в спину, мне удалось преодолеть короткими перебежками, стреляя на ходу, метров двадцать. Конечно, шансов попасть практически никаких не имелось, да и целиться было очень трудно: левая рука ещё не зажила после знакомства с кровососами и слушалась плохо. Но стрельба сама по себе немного задержала Монолитовцев. Это только в кино герои гордо вскакивают с автоматом наперевес: они знают, что у врагов патроны холостые. Для любого, кто хоть раз побывал под настоящим огнём, даже звук выстрела — весомый аргумент, чтобы не высовываться, но только не для Монолитовцев. Позади меня звучали затяжные неприцельные очереди из «Шторма», они косили траву и перебили ствол молодой березки. Резко повернув направо, я спрятался за остовом старой «Нивы» — укрытие так себе. Единственная надежда — добраться до блокпоста Свободного раньше преследователей. Тихий шорох снова заставил меня скорчиться на полуистлевшем сидении. Через дырку в разбитом лобовом стекле (остатки каким-то чудом ещё держались в раме) я рассмотрел, как один из моих преследователей бежал, пригибаясь, с обрезом в руках. У него была куртка песчаного цвета, вытертые джинсы — мальчишка-новичок с каким-то навороченным автоматическим пистолетом-автоматом.

Если бы это был обычный сталкер, наверное, я не стал бы его убивать, но с Монолитовцами диалога все равно не вышло бы. Я переключил на одиночный режим и аккуратно выстрелил в затылок — тело беззвучно повалилось на траву. Теперь нужно было действовать быстро: выстрел меня демаскировал. Я торопливо оттащил труп в кусты. Ноги мертвеца при этом неприятно подёргивались, а по штанам расползлось мокрое пятно. Смерть эстетичной не бывает. Я сдернул с убитого куртку и торопливо натянул на себя. Пистолет при ближайшем рассмотрении оказался экзотичным, «Зиг Хауэром 226». Я переключил на автоматический режим и лёг лицом в кровавую лужу. «Если преследователи слишком рано поймут, что перед ними отнюдь не их убитый товарищ — мне конец. Комплекции мы примерно одинаковой, так что шансы есть...» Очень скоро послышались шаги — двое.

— Он убил Юрика! — раздался молодой голос.

Мужчины подошли совсем близко. Я обдал одного короткой очередью по ногам и, почти не целясь, полоснул по фигуре второго. В «Зиг Хауэр» был встроен глушитель — выстрелы походили на короткий рык. Секунда — и вместо двух противников остался лишь один, визжащий и зажимающий окровавленный пах. Похоже, я взял прицел чуть выше, чем собирался. «Сколько времени у меня, пока подоспеют остальные?» — мелькнула мысль. Я рывком поднял раненого мужчину — на его бледном, заросшем щетиной лице читался ужас.

— Пожалуйста! — Монолитовец убрал руки от паха и попытался закрыться ими от меня.

Поведение мужчины было совсем не похоже на холодное безразличие того, кто спрашивал меня про осколок

— Кто вас послал?

— Нам заплатили, я Ваня с кордона…

«Надо же, обычный бандит. Значит, Монолитовцы не пренебрегают помощью обычных людей? Впрочем, это логично, должен же кто-нибудь поставлять им продовольствие и припасы…» — подумал я.

— Что вам от меня нужно?

Наверное, мужчина бы ответил, но левая половина лица моего незадачливого собеседника разлетелась кровавыми брызгами, плечо оказалось в болевых тисках, и только потом я услышал выстрел. «Бежать!» — мелькнула мысль.

Я мчался. Вокруг пули взбивали фонтанчики брызг — одна толкнула меня в спину. Боли не было, но сразу стало трудно дышать. И тут повеяло слабым запахом озона — где-то рядом притаилась «электра». Аномалии всегда тянуло к металлическим объектам. Я внимательно осмотрелся: метрах в двадцати над давно брошенным и ржавым остовом БМП воздух едва заметно подрагивал. Местность была заболоченная, ботинки проваливались по щиколотку, а вода — отличный проводник — почти вдвое увеличивала радиус действия аномалии. Если бы она сейчас сработала, меня можно было подавать жареным на блюде. Хоть бы какой-нибудь пятачок сухой земли! Из-за осоки виднелась бетонная опора повалившейся линии электропередач — то, что надо. Я разбежался и подпрыгнул, схватившись здоровой рукой за какую-то ржавую скобу. «Шторм» на ремне неудобно цеплялся за бетонный край, пришлось опереться на поврежденную руку. Это, конечно, было плохой идей. В глазах потемнело от боли, но я все-таки забрался, сел, укрывшись за ржавой железной опорой. Монолитовцы подбирались осторожно, но мне и не нужно было их видеть. Я просто пустил очередь по брошенной машине. «Электра» сработала на свинцовые пули не хуже, чем на гайки. Аномалия вспыхнула, расползаясь молниями по влажной земле вверх, через мокрые штанины, по ногам. Из кустов послышались крики, но они очень быстро стихли; один автомат выстрелил ещё несколько раз — сжавшаяся в судороге рука надавила на курок. Потом с громким хлопком взорвался затвор — сдетонировали патроны — и наступила тишина. Пахло озоном, горелым порохом и жареным мясом. Теперь аномалия не опасна: после разряда она будет примерно сутки копить энергию на новый фейерверк.

Взрыв гранаты сбросил меня на землю, в ушах противно запищало, я с трудом поднялся и увидел, как «школьный учитель» вскинул «Шторм». Лазерный луч прицела скользил по мне. Нас разделяло метров двадцать — не успеть. Инга бросилась на линию огня, закрывая меня своим телом, и очередь вошла ей в спину. Несколько пуль попали и в меня, но бронежилет выдержал — я только отлетел в грязь. Какую-то неуловимую секунду девушка стояла, словно койот из старого мультика: сорвавшись в пропасть, животное не сразу понимает, что должно упасть. Наши взгляды встретились, и что-то вспыхнуло у меня в голове. Инга падала медленно, словно под водой. Мое сердце забилось ровно и глубоко, краски вокруг стали ярче, я видел каждое движение противников, как оседает пыль. Звуки стали густыми, веки шершавыми, глубокое дыхание казалось громом. Время было гибким и упругим, позволявшим сделать так много. Происходящее было, как во сне, а я был сторонним наблюдателем. Всё казалось далёким, нереальным, приглушённым. Автомат взрывом отбросило слишком далеко. Из оружия у меня остался только нож — и я метнулся к врагам. Один из Монолитовцев выстрелил. Мне удалось резко уйти в сторону. Пуля только полоснула по бедру — боли не было. Сердце колотилось в бешеном темпе, в висках стучало. Такое состояние я переживал, когда на меня напали кровососы, но тогда волнение было намного слабее. Свободной рукой у меня получилось выбить из рук «учителя» «Шторм» — это было странно легко. Я хотел ударить мужчину ножом в шею, но лезвие соскользнуло с кевларового воротника, и кончик ножа прочертил аккуратную линию от верхней губы через левый глаз к виску. Хлынула кровь — и сходство с «учителем» исчезло. Мужчина отшатнулся в сторону, закрывая лицо.

Второго Монолитовца я ударил ножом в грудь. Лезвие разрезало бронежилет, словно бумагу. Мёртвое тело отлетело на несколько метров — в руке у меня осталась одна рукоятка. «Нестрашно…» — мелькнула мысль. Пальцы ловко перехватили руку второго Монолитовца, выламывая автомат. «Как легко ломаются чужие пальцы…» Дуло легло аккуратно под подбородок, кровь и осколки костей разлетались в стороны, когда свободной рукой я нажал на курок. Не было времени перевести дух. Я чувствовал, как дрожит палец на спусковом крючке снайпера, который расположился на крыше брошенного автобуса. Монолитовец ловил мою голову в перекрестье прицела. Пальцы всё сделали сами: разворот в полуприсяде — и через ржавое железо раздалась длинная очередь. Я даже не целился, просто знал, куда лягут пули. Наши выстрелы прозвучали одновременно, и всё-таки я был быстрее, вражеские пули прошли над головой, а с крыши свалилось корчащееся в агонии тело. Остался последний противник. Когда я обернулся, было слишком поздно. «Учитель» держал меня на мушке. Его левая половина лица превратилась в кровавую маску. Из пустой глазницы сочилась кровь. «Какую боль он должен сейчас испытывать? — мелькнула у меня мысль, но на уцелевшей части лица я заметил все то же сонно-скучающее выражение. — Да люди ли они?!»

— Отдай осколок, — всё тем же спокойным голосом приказал Монолитовец.

Я нажал на курок — осечка. «Кончилась обойма или замялся патрон? Как обидно…» — мелькнула мысль. Монолитовец стрелял почти в упор. На таком расстоянии бронежилет был бесполезен. Я почувствовал, как пули вошли в тело. Выстрелы сменились щелчками — кончилась обойма. А я всё ещё был жив.

Шаг… Потом другой… Я медленно шел, словно в невесомости.

— Почему ты не умираешь!? — на том, что осталось от лица «учителя» по-прежнему не было страха — только удивление.

А я и сам не знал — просто шел к своему последнему врагу. «Учитель» успел выхватить пистолет и выстрелил два раза в окровавленную кашу, что раньше была моей грудной клеткой, прежде чем мои пальцы сжались у него на горле. Я почувствовал, как ломаются позвонки Монолитовца, затем отбросил труп и обессилено опустился на колени прямо в грязь. Ужасно хотелось воздуха, но изорванные пулями лёгкие не слушались. Ко мне бежали люди. Я уже не мог различить, кто они: враги или друзья, но в последний момент заметил нашивки Свободного. «Должно быть, это спасательная группа Михаила или патруль. Но это уже не важно… Небо такое чёрное… И ни одной звезды…» — земля тянула меня вниз всё сильнее.

Я упал в бурую лужу из собственной крови и грязи. Кто-то подхватил меня на руки и что-то прокричал. Но я был уже слишком далеко. Крики доносились, как сквозь плотную вату. Темнота сгустилась, стала вязкой, словно нефть, и затопила меня. Мир сжался в точку и исчез…

Часть вторая. Свободный

 

Пролог

Вокруг была только темнота, не было звуков, чувств, направления. Лишь иногда издалека доносились невнятные голоса… «Осторожнее перекладывай его на носилки... прижми рану вот тут...» Но голоса звучали всё тише и тише. Я всегда верил, что после смерти нет ничего, но сейчас чётко осознавал себя. Неожиданно стали возвращаться необычно яркие воспоминания. Наверное, выражение «жизнь промелькнула перед глазами» как раз об этом. Я вспомнил, как после убийства милиционеров на меня объявили настоящую охоту. Отец Кости объявил за мою голову награду настолько большую, что я нигде не мог найти себе приюта. Моё обезображенное лицо смотрело на меня с каждого телеэкрана, с каждой газетной полосы. С тех пор я убивал ещё трижды. Два раза — мужчин в перестрелке. На самом деле мне хотелось верить, что их раны были не смертельны. Но вот Веронику Вязникову, свою бывшую однокурсницу, я выбросил в окно с 12-го этажа. У неё я надеялся найти приют уже после того, как нелегально пересёк границу с Украиной и в товарном вагоне добрался до Киева. Мне просто не куда было идти, а её адрес я нашёл в телефонном справочнике. Вероника открыла дверь, выслушала мою историю, дала новую одежду. Её муж был в командировке. Я смог поесть, вымыться и на какой-то миг мне показалось, что все наши ссоры в университете и прошлые обиды ничего не значат. Но потом ощутил, что у чая странный привкус, а в руках у Вероники заметил колотушку для отбивки мяса с удобной пластмассовой рукояткой и топориком на обратной стороне. Я успел закрыться рукой и отделался всего лишь сломанным носом. Вероника занесла колотушку для следующего удара, но я перехватил её руку и швырнул лёгкое тело в сторону панорамного окна с приятным видом на Андреевскую церковь. Стеклопакет не выдержал — и девушка полетела вниз в облаке стеклянного крошева, комедийно размахивая бесполезным молотком-топориком, который она так и не выпустила из рук. Иногда деньги делают из людей чудовищ пострашнее кровососов...

Из темноты проступили очертания: лес, колючая проволока, покосившаяся оранжевая вывеска со странноватой на русский слух надписью «Небезпека радiаци». Между ветками я вдруг увидел оборванного человека в грязной рваной куртке и джинсах с автоматом в руках, лицо мужчины было замотано бинтами, и только глаза горели лихорадочным безумным огнём. Вглядевшись, я с некоторым удивлением узнал в бегущем себя. В этом мире собственных воспоминаний мне приходилось быть бесплотным призраком. Я хотел посмотреть на свои руки, но не увидел ничего. Тот Кирилл из прошлого отчаянно бежал, отпихивая сосновые ветки. Вслед ему летели пули и проклятья.

— Обходи эту шолупонь! — прокричал хриплый голос из-за кустов.

Всё повторяется, в прошлом, в настоящем. Бесконечный бег от монстров, от людей, от самого себя, спотыкаясь, отстреливаясь на ходу. Наверное, это чем-то похоже на жизнь, тот же бег к неизменному финишу. На миг тот Кирилл из прошлого обернулся и полоснул длинной очередью по кустам — раздались крики. За мной гналась охрана периметра, когда я, смертельно уставший от бесконечного преследования, отправился в единственное место, где надеялся найти приют — в «Чернобыльскую Зону», место, где не задают вопросов. На самом деле, мне было известно, чем завершится эта история. Я попадал в ситуацию, которая называется «загнан в угол», из которой меня суждено было спасти Семёну. Он, в отличие от всего мира, не читал газет и не смотрел телевизор. Да и спас Семён меня только потому, что я убил нескольких охранников. Тогда он понял, что я не засланный шпион. Семён научил меня тому, что я знаю о Зоне. Мелькнула запоздалая обида, значит, он всё это время обманывал. Семён говорил, что нашёл меня без памяти в центре Припяти. Он всё знал. Знал и не говорил... Воспоминания набирали ускорение. Теперь они походили на просмотр старого фильма на видеокассете в момент перемотки. Семён научил меня азам выживания. Тогда ещё не было Cвободного, а разрозненные группы сталкеров постоянно боролись за власть, за доступ к самым богатым районам Зоны. Нас было четверо: я, Семён и ещё двое, чьи имена и лица никак не мог вспомнить. И мы сражались с сошедшим с ума миром вокруг нас. Монстры... военные... скупщики хабара... выбросы… Сама природа вещей вокруг искажалась. Я потерял счёт людям, которых убил. Никто ведь не помнит, сколько раз он вымыл руки или готовил себе завтрак. Смерть стала моей жизнью. И всё-таки где-то глубоко внутри я всё ещё оставался прежним, ведь меня учили лечить людей, а не убивать их. Я вспомнил, как грозил кулаком равнодушному небу и кричал проклятья. Помню холод ствола у своего виска, когда решил покончить со всем этим балаганом единственным оставшимся мне способом, но была осечка.

— А хочешь всё исправить? — прошептал голос над самым ухом.

Что-то было очень важное в этой фразе, а главное в человеке, что её сказал. Я должен был обернуться и посмотреть ему в лицо. И даже успел краем глаза увидеть очертания военной формы, но в этот момент меня словно что-то ударило в грудь. Окружающий мир, такой реальный, раскололся, словно елочная игрушка. Я взмыл к такой далёкой поверхности, к свету. Далёкие голоса на краткий миг стали ближе — и я различил голос Григория, врача в Свободном.

— Ровная линия! Дефибриллятор! Заряжай на двести!

Значит, меня всё ещё пытаются спасти. Тщетные усилия... После автоматной очереди в грудь обратно не возвращаются. Темнота удовлетворённо кивнула, и я снова ушёл в глубину.

В этот раз из тьмы проступили очертания четвёртого энергоблока. Когда-то огромный бетонный саркофаг накрывал взорванный при аварии реактор. Но это было давно. Теперь в саркофаге зияла огромная дыра метров двадцать в диаметре. Под ногами хрустело крошево из щебня и осколков стекла. Металлические прутья торчали из обломков бетона словно переломанные пальцы. Ржавая металлическая крыша скрипела на ветру, угрожая рухнуть, став саркофагом и для нашей группы.

Я шел первым, проверяя дорогу гайками. За спиной шел Семён со счётчиком Гейгера. Мы ожидали высокий уровень радиации, но счётчик молчал. Те двое… Я должен был обернуться и увидеть их лица. Особенно того, кто спрашивал «хочу ли я всё исправить», но моё тело меня не слушалось. И я был всего лишь наблюдателем. Мои руки швыряли гайки, но дорога была чиста. Аномалий не было. Ловушки отсутствовали. Монстры исчезли. Все это осталось на подступах к Припяти и в самом городе. Позади осталась лодка, на которой мы пересекли пруд-охладитель, давно заросший водорослями, где водились гигантские пиявки и рыбы с тупыми мордами и длинными зубами. Всё было спокойно. Но почему у меня такое острое чувство опасности? Я кричал самому себе из прошлого: «Назад, немедленно назад!» И на какой-то краткий миг мне показалось, что тот Кирилл услышал. Он замедлил шаги и поднял правую руку — условный знак остановки — и группа замерла. Я видел впереди огромную ртутную каплю — метров десять в диаметре зеркальный шар. В его идеальных боках отражалось хмурое свинцовое небо, развалины саркофага и наши лица. Мы подошли ближе — и я услышал, как Семён шептал самому себе: «Дошли, наконец, вот уж не верил». Гладкий бок Монолита был всего в нескольких шагах. Мы топтались, не решаясь сделать то, зачем проделали это огромный, страшный и такой длинный путь. Десять человек вышли неделю назад из посёлка на кордоне, а теперь нас было только четверо.

Кирилл из прошлого снял перчатку и потянулся обожженной, изуродованной ладонью к холодному зеркальному боку — его искажённое отражение протянуло руку навстречу. Я знал, что этого нельзя делать, но пальцы коснулись холодной поверхности. Мир вспыхнул и развалился — и из бесконечной дали донесся едва различимый голос:

— Разряд на четыреста, пульса нет... — говорил Григорий.

— Он нужен мне! Он нужен мне живым!

Кажется, это говорил Михаил... Михаил Семницкий… Мне хотелось виновато развести руками, мол, прости, задание полетело ко всем чертям. Да… Просто выдался неудачный день, целая жизнь неудач с того самого бензовоза и мокрой дороги.

— Что я могу сделать? — оправдывался Григорий.

В голосе доктора слышалась досада. Я знал, что такое терять пациента, и мне было жаль Григория.

— Время смерти...

Голоса стихли. Значит, моё истерзанное тело всё-таки оставили в покое. Тем лучше. В темноте я различил прочную железную дверь с видеоглазком, которая выкрашена светло-синей краской, с царапинами и крошечными пузырьками. Мне удалось достать из кармана ключ. Я даже не успел удивиться, откуда он взялся. В мире собственной памяти возможно всё. Я зашел в прихожую. Это была моя квартира в Москве, на Каширском шоссе, расположенная далековато от центра, где я моя клиника, даже с учётом нового кольца автострады и новой «Тайоты», что я купил в кредит, — всё равно далеко. Из кухни донеслись аппетитные запахи. Криста приготовила ужин. Она выбежала в прихожую в шортах и футболке. Я обнял её. Мне было так спокойно и тепло.

— Прости меня, Криста.

Она отстранилась.

— За что?

Я покачал головой:

— Не важно. Не помню. Просто прости.

— О чём ты, дурачок?! Идём ужинать.

Картошка с курицей… Что может быть вкуснее? Глядя в голубые бездонные глаза Кристы, я понимал, что могу здесь остаться — и будет только эта тихая московская квартира, любимый человек и этот день, замкнувшийся в кольцо, как в том старом фильме. Я встал на колени, обнял Кристу и закрыл глаза. Хотелось спать. Только в голове у меня стала наливаться жаром огненная точка. Я посмотрел в окно и увидел бок бензовоза, стремительно летящий в окно. Стены смялись. В комнату хлынуло топливо. Квартира вспыхнула. Загорелись стены, мебель. Я повернулся к Кристе, но вместо моей жены передо мной стоял обугленный скелет, который тянул ко мне костлявые пальцы рук, а пламя жадно лизало его рёбра. Безгубый рот шевелился, и я слышал низкий утробный голос, как на плёнке, которая крутится в несколько раз медленнее, чем нужно.

— Ты оставил меня!

Жар голове разлился по всему телу. Оцепенение пропало. Я выдернул руку из костлявых пальцев.

— Не оставляй меня, — гудел вслед пришелец ночных кошмаров, в которого превратилась моя жена.

Я бежал через прихожую к выходу, а пламя лизало мои ноги. Стены воображаемого мирка разрушились. Мне очень нужно было успеть добежать до двери, прежде чем потолок обвалился бы и похоронил меня здесь. Скелет полз следом и что-то жалобно скрипел, но я не слушал, а распахнул створку двери — и всё заполнилось водой, в которой тут же погасло пламя, темной, как чернила, и холодной, как лёд. Но всё-таки где-то далеко-далеко наверху слабо пробивался свет. Я плыл к этому свету, но слишком глубоко — мне просто не хватило бы воздуха. И, когда я уже готов был отчаяться и вдохнуть холодную темноту, вдруг нежная тёплая ладошка Инги схватила меня за руку, а неодолимая сила стремительно подняла меня наверх. Темнота сменилась светом. Он наполнил меня — и я снова чувствовал своё тело, хотя ещё слабо, всего лишь как покалывание, словно очень сильно отлежал руку во сне. Я открыл глаза — и свет исчез. Вместо него опять была темнота, но это «другая» темнота: просто отсутствие света. Я попытался вдохнуть, но что-то прилипло к лицу, какой-то полиэтиленовый мешок. Задыхаясь, я до последнего бился за жизнь — и пальцы нащупали шов. Вдох… Я вдохнул воздух полной грудью — и тут же зашёлся в мучительном кашле.

Глава 1. Тяжёлое пробуждение

Я скатился с холодного стола и выбрался из чёрного душного пакета. Закашлялся, сплюнул кровь на грязный кафельный пол. Что-то звякнуло о плитку. Я нагнулся и с удивлением поднял к свету смятую автоматную пулю. В комнате на соседнем столе лежал ещё один человек. Так же, как и я, он был полностью обнажён, но, в отличие от меня, мужчина был мёртв. Глядя на его бледное лицо с заострившимся носом, длинным проходящим через окровавленную пустую глазницу порезом и шею, вывернутую под неестественным углом, я узнал в мертвеце «школьного учителя».

Это был морг в больнице Свободного. Маленький подвал с двумя столами для вскрытия, неработающим холодильником, где кулями лежали мешки с телами. Запах здесь был тоже подобающий. Я осмотрелся. Крошечное зарешеченное окошко, на подоконнике стояла пепельница с ещё дымившимся окурком. Рядом на тарелке лежал заплесневелый бутерброд. Света из окна и тусклых выгоревших люминесцентных ламп едва хватало, чтобы разогнать темноту.

Я посмотрел на себя: всю грудь и живот покрывали круглые площадки розовой молодой кожи, а шрамы на руках, насколько заметил, тоже изрядно разгладились. «Вскрытие показало, что больной спал…» — сказал я пустой комнате и рассмеялся. Очень хотелось пить. Я поднял с пола шланг, прикрученный к умывальнику (кажется, из него обмывали трупы), и несколько минут просто пил ледяную, до ломоты в зубах, воду, а потом, ёжась от холода, стёр пятна засохшей крови и сукровицы с тела. Также меня смущали ощущения во рту, что-то было не так. Вскоре я понял, что на месте выбитых зубов у меня появились… новые. Может, я вампир? На умывальнике было маленькое зеркало, старое в ржавых пятнах, где я увидел свое отражение. Шрамы на лице стали значительно меньше. Мелкие исчезли совсем. Оставались только старые застарелые следы ожогов, но и они потускнели, разглаживаясь и уступая место новой здоровой коже.

Резкий тонкий визг отразился от кафельных стен. Я вздрогнул — и зеркало упало, разлетевшись о кафельный пол. Пальцы искали на бедре кобуру, но это сложно сделать, особенно, когда ты… голый. У входа в морг стояла медсестра и картинным жестом показывала на меня. Лицо её пошло красными пятнами, рот свернулся в трагическое «О». Девушка пыталась сказать что-то осмысленное, но, кроме протяжных «О» и «А», у неё ничего не выходило.

Я прикрыл руками то, что пониже пояса, и нелепо пробормотал:

— Извините, я сейчас оденусь.

Куча белья, очевидно снятая с покойников, лежала в левом углу, как раз возле двери. Я разглядел свой помятый бронежилет и камуфляж и двинулся, чтобы забрать одежду, но медсестру, явно, смущала не моя нагота. Девушка решила, что я иду к ней.

Никогда не думал, что фраза «стать белым, как мел» имеет такое буквальное проявление. Девушка побелела и сползла по стене на пол. Я похлопал медсестру по щеке и невольно залюбовался. На бейджике значилось «Дарья Иванова». Далеко не каждый назвал бы Дашу, девушку с короткими мелированными волосами, красивой: слишком мускулистая была у неё фигура, но в Зоне мало женщин. Я потрепал девушку по щеке, задрал веко — глубокий обморок. Надо было привести медсестру в чувство, но сначала я торопливо натянул на себя мокрую куртку. Смятый и измочаленный пулями бронежилет на просвет изрядно напоминал дуршлаг. Я без сожаления выкинул такую «защиту от пуль» обратно и подумал: «Ещё бы найти свою сумку... А где…» Мысль об Инге была острой и обжигающей. Я вспомнил сон, где существо из света с чертами Инги протянуло руку умирающему — и этот свет омыл, возвращая к жизни... Инга закрыла меня своим телом. Очередь Монолитовца прошила девушку насквозь, словно не встретив преграды. Может быть, та странная сила, что вернула меня к жизни, действует и на Ингу? Я метнулся в холодильник, расстёгивая пакеты. Там лежали мертвые Монолитовцы, которых я убил, несколько старых, начавших разлагаться тел. Я торопливо застегнул пакеты: запах трупов вызывал тошноту.

— Кого потерял? — окликнул меня голос со спины.

Я обернулся. Инга стояла в дверях. На ней снова был лёгкий халатик, небрежно наброшенный плечи, а на животе и груди я увидел то, что и ожидал: небольшие, размером с пятак, пятна розовой кожи. Я бросился к девушке, прижимая хрупкое тело к себе.

— Как я рад, что ты в порядке.

Слова казались нелепыми, пустыми и не передавали и толики тех эмоций, что переполняли меня.

— Ой! Холодно же!

Инга отстранилась от моей мокрой куртки. Медсестра стала приходить в себя. На лбу у неё наливалась изрядная шишка. Наверное, девушка «приложилась» о дверной косяк, когда падала. Я похлопал её по щекам. Мутный взгляд медсестры сфокусировался на мне. Зрачки расширились.

— Всё в порядке, — постарался сказать я как можно мягче. — Так уж получилось, что мы здесь очнулись и тоже не понимаем, что произошло.

— Мы, — сдавленно прошептала девушка.

— Да. Меня зовут Кирилл, а эту девушку Инга.

Медсестра перевела испуганный взгляд на Ингу, которая сосредоточенно застёгивала халат.

— Инга? — как попугай повторила медсестра.

Я что-то делал не так. Девушка снова смотрела на меня, как на сумасшедшего.

— Да, — я помог медсестре подняться, но ноги у неё явно дрожали. — Мы бы хотели поговорить с Григорием.

Девушка только кивнула, очень быстро, постоянно оглядываясь, пошла по коридору, а через метров десять сорвалась на бег.

***

Григорий сунул руку в карман халата, достал упаковку с таблетками, умело сковырнул колпачок, отправил пару пилюль в рот и сглотнул не запивая. Седые волосы, давно небритое лицо и неестественная худая сутулая фигура... Я невольно вспомнил, как врач попал в Свободный. Григорий — наркоман с огромным стажем. Опиаты и пациенты, пожалуй, — все, что его интересует. Но хирург Григорий хороший.

— Сколько прошло времени? По моим ощущениям, как минимум месяц.

— Чуть больше суток, — коротко ответил я.

Потом Григорий подошёл ко мне, проверил зрачки, потрогал площадки новой кожи на груди, потом решительно расстегнул молнию куртки ниже и уставился на четыре таких же пятна на животе. А я обдумывал сказанное.

— Да, я тоже не понимаю, — недовольно ответил доктор.

Он взял со столика смятую автоматную пулю, повертел в руках, бросил в ведро, а потом достал пачку сигарет и закурил. Я протянул, было, руку.

— Тебе вредно, — отрезал Григорий, с удовольствием выпуская струйку дыма к потолку.

Мне ужасно хотелось есть. Настолько, что плесневелый бутерброд на окошке в морге начал казаться деликатесом.

— Вот скажи мне, Кирилл…

«Григорий…» Имя Гоша к врачу определённо не клеилось. Он принципиально игнорировал прозвища, как-то умудряясь запоминать настоящие имена. Мне эта черта, в общем, в докторе нравилась.

— Как так получается? Тебя привезли ко мне вчера вечером, нашпигованного свинцом. Ты уже не дышал.

Я невольно провёл рукой по животу.

— Я сделал, всё что мог, — Григорий нервно затянулся, — Михаил очень хотел, чтобы ты выжил, и реанимацию не прекращали почти час...

На миг очень ярко вспомнилось то, что я видел, когда был без сознания.

— Но понимаешь, я не Господь Бог — ты умер. С такими ранами тебя никто не смог бы спасти.

Довольно странно слышать такую фразу в прошедшем времени. Я выдернул сигарету из пачки. Григорий только покачал головой.

— Может, летаргический сон или что-то вроде того? — смело предположил я.

Григорий поморщился

— Какой, к чёрту, летаргический сон?! — мужчина откупорил упаковку с таблетками, но, видимо, передумал и закрыл обратно. — Я занимаюсь медициной почти двадцать пять лет, — Григорий расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, словно она ему жала. — Ладно, допустим, восемь лет назад меня лишили лицензии, но всё равно я способен отличить мертвого человека от живого. — Как ты себя чувствуешь сейчас?

Я прислушался к себе. Тело саднило, но в целом было ничего. Даже голова не болела, только кружилась.

— Нормально. Только есть хочется.

Григорий кивнул, достал из халата ручку и сделал несколько записей в карте.

— Есть какие-нибудь идеи, почему это с тобой произошло? Может, артефакт какой-нибудь новый нашёл?

Я покачал головой:

— Ни малейших артефактов — неудачная ходка вышла. Только «лампочка» была, но её я раздавил, когда с Монолитовцами дрался, чтобы вспышку сделать.

Григорий кивнул. Он, явно, думал о чём-то своём.

— Кстати, что с Семёном и Игорем? — спросил доктор. — Их стоит ждать у меня в клинике?

Я помрачнел и ответил:

— Нет.

Помолчали. Сталкеры погибали часто, но Семён был старожилом.

— Кстати, где мои вещи? — спросил я и встал.

Ноги ещё дрожали. Я дотянуться до бутылки с минералкой, свинтил колпачок и изрядно приложился к тёплой воде. Григорий достал из ящика стола папку.

— Знаешь, что самое обидное? — спросил Григорий, заполняя какие-то бланки.

— Нет… — ответил я, но слова Григория о том, что он не хотел меня спасать, не шли из головы.

— То, что я ничего не задокументировал. Даже фотографий не сделал. Теперь, если отвезти тебя в мой бывший университет, надо мной все только посмеются. Скажут, совсем от таблеток спятил, — я вспомнил, как Инга тянула меня к свету, и развёл руками. Григорий вздохнул. — Если вспомнишь что-то, обязательно расскажи. Ведь ты медицинский феномен. Разве что с Лазарем такое случилось.

Имя показалось мне знакомым, и я уточнил:

— А Лазарь… это кто? Тоже сталкер?

Григорий только рукой махнул.

— Вот талоны в столовую. Тебя покормят, — он протянул два заполненных бланка, — ешь, пей сколько хочешь.

— Пей?

Григорий поморщился.

— Компот! Судя по всему, у тебя должен быть волчий аппетит. Не знаю, что вызвало такие регенерационные способности, но у тебя сейчас определённо дефицит белка и других питательных веществ.

Как ни странно, речь доктора я понимал прекрасно. Вспылили знания из прошлого.

— Медсестра принесёт твой рюкзак и новую одежду. К сожалению, у нас избыток невостребованных вещей. Пациенты погибают и, в отличие от тебя, к жизни не возвращаются. А в этом, — Григорий показал на мою окровавленную куртку, — ты только людей пугаешь.

Я кивнул. В мокрой куртке было холодно.

— И вот ещё что… услуга за услугу… После обеда пройдешь полное медицинское обследование. По полной программе: рентген, анализ крови и так далее, — Григорий ухмыльнулся, — за наш счёт. Может, я смогу понять, что тебя выдернуло с того света.

Глава 2. Михаил

 

У каждого, кто сталкивается с обилием стрессов в жизни, есть какой-то привычный способ, чтобы расслабиться. Кто-то напивается до беспамятства, кто-то готовит какие-то особенные сорта кофе, а я любил есть. Больничная столовая разнообразием блюд не отличалась, но по бесплатным талонам, полученным от Григория, я съел целых четыре комплексных обеда, где украинская кухня мирно соседствовала с русской, и выпил всем известный компот из сухофруктов. На меня поглядывали: Свободный не такой уж и большой — слухи разносятся быстро.

Инга сидела напротив. Она сменила не по размеру просторный халат на рубашку и шорты с колготками — ей очень шло. За разговором с Григорием я как-то пропустил момент, когда девушка переоделась. Инга повеселела, но к еде даже не притронулась.

— У тебя что аппетита нет?

Инга поводила ложкой в супе.

— Как-то не хочется…

— Тебе одежду медсестра дала?

Инга кивнула.

— Какая встреча! Палёный!

Рядом уселся крупный мужчина с перевязанной рукой, его звали Дикобраз из-за длинной вечно растрепанной бороды. Несмотря на прозвище, человек он был жизнерадостный и никогда не унывающий. Мы неплохо друг друга знали, но ходить вместе в Зону не доводилось. Дикобраз выхватил из моей тарелки булочку и сказал:

— Слышал… ты помер, — Дикобраз говорил с набитым ртом, — а сам думаю, не может быть, чтобы Палёный помер. Он сам как смерть.

Я не любил, когда меня называли Палёный. Обычно у каждого сталкера есть два прозвища. Первое он придумывает себе сам, обычно это что-то красивое и звучное. Второе прилипает случайно. Палёным меня называли ещё в тюрьме.

— Слухи о моей смерти были сильно преувеличены, — ответил я и вдруг почувствовал, что мой зверский аппетит исчез так же внезапно, как и появился.

Дикобраз привычным движением похлопал по карману больничной робы и, найдя пачку сигарет, скривился, показывая на стену, где висел выразительный знак «Не курить».

— Григорий откачал? Смотрю, он и лицо тебе подправил, — Дикобраз взял с моей тарелки вторую булку. — И то верно, чего людей пугать.

— Что случилось? — я указал Дикобразу на перебинтованную руку.

— Да ерунда, в «студень» влип, чуть-чуть…

Влипнуть в «студень» не было ерундой, если удавалось избежать ампутации влипшей части тела. Это было большим везением, но все-таки не зря Дикобраза считали оптимистом...

— Пальцы хоть остались? — мне было искренне жаль этого грубоватого, но в общем бесхитростного и хорошего человека.

— Парочка осталась, — и Дикобраз тут же улыбнулся, — стрелять сумею.

 С год назад за бутылкой водки Дикобраз, на самом деле его звали Толик, рассказал, что в Зону он подался, чтобы заработать детям на институт. Деньги Толик «поднял» быстро, но из Зоны так и не ушёл, некуда было уходить. Жена его бросила, продала квартиру и уехала в Австралию.

— Ты… это… отпраздновать же надо, ты же, считай, второй раз родился, — Толик пытался жестикулировать загипсованной рукой, и это было немного комично. — А то сидишь тут совсем один.

— Вечером в бар загляну, если получиться, — неопределённо ответил я.

Что-то меня смутило в словах Дикобраза, что-то было в них неправильное. Но к моему столику подошёл один из врачей, протягивая телефонную трубку.

— Вас к телефону.

Трубка была японская и, как ни странно, работала, хотя обычно в Зоне сотовые не берут.

— Воскрес из мёртвых? — в голосе Михаила на том конце провода чувствовалась неподдельная радость.

— Вроде того.

Я махнул Дикобразу, мол, разговор серьёзный, потом поболтаем. Тот кивнул, забрал последнюю булку и пошёл по коридору к палатам.

— Как наше светило медицины тебя отпустит, загляни ко мне в администрацию. Пропуска никакого не нужно, охрана тебя и так пропустит. Поговорить надо.

Я кинул, словно собеседник мог меня видеть, но Михаил уже повесил трубку.

***

— У тебя ранения в голову были? — спросил Григорий, разглядывая ещё влажный рентгеновский снимок.

На фоне черепа ярким белым пятном выделялась клякса неправильной формы.

— Да. Я думал, только зацепило.

— Давно? — врач снова сделал какие-то пометки в блокноте.

Вспомнился взрыв на базе «Сфера», как закрывались створки дверей, как взорвался артефакт, разлетаясь сотнями полыхающих осколков и голова вспыхнула нестерпимой болью. Пальцы нащупали маленький белый шрам над правой бровью.

— Вчера…

— Вчера? — переспросил Григорий и нахмурился, — судя по шраму, не меньше года назад.

— Удалить сможешь? — я спросил и сразу понял ответ.

Григорий постучал обгрызенным ногтем по снимку и сказал:

— Нет, и никто не сможет, кусок металла очень глубоко в веществе левой лобной доли мозга. Непонятно, как ты вообще жив после такого ранения, но с тех пор, как ты воскрес из мёртвых, я уже ничему не удивляюсь. Будем надеяться, что он не радиоактивный.

Я прислушался к себе, но голова не болела, и, вообще, десяток грамм металла в голове вроде бы никак себя не проявлял. Григорий мучил меня анализами и обследованиями ещё часа три, но ничего нового не узнал. Когда я вышел из больничного корпуса, солнце уже близилось к закату. Свободный только назывался городом, на самом деле это был маленький посёлок размером с кампус университета средней руки. Лет пять назад Михаил начал строить это место, первым найдя в Зоне спокойный уголок, где не появляются аномалии и куда не доходят выбросы. Всего одна центральная улица, заканчивающаяся северными и южными воротами, да пара переулков. Здание администрации самое высокое в Свободном, старая восьмиэтажка, раньше там располагалась администрация Чернобыля.

Мы торопливо прошли полупустые ряды рынка — людей на удивление было немного. От того, что у меня не было оружия, было как-то не по себе. Конечно, в Свободном я был в относительной безопасности, но без автомата я чувствовал себя голым. И всё же мы не стали задерживаться в торговых рядах, а магазин с излишне говорящим названием «Guns and Аmmo», где торговал приветливый продавец по имени Саид, остался в стороне. Остался позади и бар «100 рентген». Я обещал Дикобразу, что загляну сюда, но это позже, много позже.

— Куда мы идём? — спросила Инга.

Она неслышно подошла со спины и взяла меня за руку (и как только она умудряется ходить так тихо).

— Домой, — я улыбнулся, было приятно чувствовать в своей руке её тёплую ладошку.

Это была обычная комната в бывшем общежитии, на окраине посёлка у самой стены защитного периметра. Однако, учитывая деньги, которые уходили на содержание жилища, я, наверное, давно смог бы купить себе приличную квартиру где-нибудь вне Зоны. Впрочем, такие мысли стали появляться у меня только последние дни, раньше я об этом просто не задумывался. Охранник долго не хотел меня узнавать, я стал совсем не похож на собственную фотографию месячной давности. Пришлось разбираться с начальником смены. В конце концов, сверили отпечатки пальцев — и недоразумение разрешилось.

— Карточку надо обновить, раз операцию на лице сделали, — укоризненно сказал охранник мне вслед.

«Где Михаил таких людей находит?! Ни разу от охраны Свободного не слышал матюгов или каких-нибудь едких шуток. И в то же время точно знаю, что этот простой парень с излишне развитыми мускулами готов жизнь отдать, защищая моё барахло. Совет, впрочем, стоящий. Карточку нужно обновить, благо, что всё это делается в той же администрации», — рассуждал я. В отличие от охранника, замок меня «признал» сразу. Мы вошли в каморку, пятнадцать квадратных метров, еле хватало места, чтобы втиснуть кровать и рабочий стол.

Я показал Инге, как пользоваться ванной, и она с радостными криками исчезла в душевой кабине. Пусть я бываю здесь от силы несколько раз в месяц, но человеку очень важно иметь место, куда вернуться.

Я наскоро переоделся: больничная одежда пахла сыростью и была немного не по размеру и я без сожаления отправил её в корзину для мусора, затем наскоро разложил свои вещи на кровати. Рюкзак изрядно посекло пулями — придётся покупать новый. В стенном шкафу лежали немного запятнанные, но ещё годные брюки и кожаная куртка. Неожиданно я понял, что куртка принадлежала Косте. Именно в этой одежде я пробрался в Зону почти шесть лет назад. Сколько раз я смотрел на эти вещи, такие непрактичные, гражданские, демаскирующие, — и они ничего не значили для меня.

Из рюкзака выпали бренные останки жёсткого диска. Я подобрал разбитую железку и с тоской уставился на два аккуратных отверстия от пуль. Надежды, что мне удастся хоть что-нибудь восстановить, было мало. Но всё-таки я сунул диск в карман — надо будет Белому Крысу показать, может выцарапает что-нибудь.

Инга всё не вылезала из душа. «Истратит весь месячный запас, но это не важно», подумал я.

Мысль о том, что Инга жива и с ней всё в порядке, заставляла меня улыбаться — чувство, которое я не испытывал уже очень давно, у меня и лицо-то не слишком приспособлено для мимики. Я помял старые шрамы. С зеркала на столике на меня смотрел совсем другой человек. Не удивительно, что Дикобраз и охранники меня признали с трудом. Шрамы были всё ещё отчётливо видны, но всё-таки это было лицо, а не перекошенная маска, которую я прятал под респиратором.

— Я схожу по делам, — сказал я Инге через закрытую дверь.

Девушка мыла голову — и матовое стекло, хоть и изрядно размывало, но всё-таки чётко обозначало фигуру Инги. Во рту пересохло.

— Никому не открывай, я принесу что-нибудь поесть.

— Хорошо! — Инга рассмеялась. — Ты не представляешь, какое это удовольствие.

Нахлынувшее желание было таким острым, что я вздрогнул.

— Воду всю не потрать, следи за счётчиком, я потом тоже помыться хочу.

В ответ Инга только пробурчала что-то невнятное.

***

Здание администрации гордо высилось над всем посёлком, хотя вблизи выглядело оно совсем не так внушительно. Часть нижних этажей была заброшена, окна местами выбиты, а кое-где заколочены досками. Весь первый этаж, где сейчас дежурила охрана, носил следы давнего пожара. Когда-то здесь шли ожесточённые бои между группировками, и здание несколько раз переходило из рук в руки. На крыше специально укреплённой бетонными балками крыше стоял личный вертолёт Семницкого. И я в который раз подумал, что здание администрации — это крепость: лифты несложно заблокировать, мощные бетонные стены какое-то время смогут выдерживать даже тяжёлый артобстрел.

Единственный вход охранялся блокпостом, где дежурили охранники в чёрных армейских экзоскелетах: вместо лиц зеркальные забрала шлемов, фигуры скрыты под слоями керамики и кевлара, система воздушных фильтров придавала дыханию шипящий оттенок. Я подумал: «Добавить чёрный плащ — и получиться пародия на Дарта Вейдера».

Я, хоть Михаил и сказал, что предупредит охранников, ожидал проверки документов и проблем, связанных с моей изрядно похорошевшей физиономией. Но один из охранников только качнул стволом пулемета в сторону входа. В вестибюле, где дежурили ещё шестеро охранников, я прошёл через рамку металлодетектора. Оружия у меня не было, но детектор заверещал — пришлось вытащить из кармана и сдать на хранение многострадальный жёсткий диск.

Я никогда не был на верхних этажах здания администрации: Михаил близко дружил только Семёном, а я и Меломан были для него слишком мелкой сошкой, но теперь Семёна не стало…

Когда лифт добрался до пятнадцатого этажа и двери со скрежетом раздвинулись, мне показалось, что я оказался в обычном мире, в московском офисе какой-нибудь компании средней руки: цветы в кадках, секретарша с каплей беспроводной гарнитуры в ухе, молодая, белокурая, в аккуратном деловом костюмчике, с маленьким золотым кулоном в виде сердечка. Ей не в Зоне работать, а на обложке модного журнала красоваться. Почему-то у меня не возникло сомнений насчёт её статуса. Я никогда не видел эту девушку в посёлке. «Может, она вообще всё время живёт здесь, наверху?» — подумал я.

— Подождите, Михаил Сергеевич сейчас вас примет.

Голос показался странно знакомым. Я кивнул и подошёл к окну. Прислонился лбом к холодному стеклу, толстому, слегка рассеивающему лунный свет. Все стёкла были покрыты плёнкой-артефактом, похожей на прозрачный полиэтилен, но она была намного прочнее стали.

Уже стемнело — и на расстоянии было сложно различить детали. Только где-то на горизонте вздымались башни периметра. Огромная бетонная стена, сделавшая честь великой китайской, отгородила причудливый мир Зоны от обычной реальности. Где-то внизу, на границе, тяжёлым басом зарокотал пулемет, ему вторили хлопки СВД откуда-то сверху, видимо, на крыше тоже были расположены огневые точки.

Зашипели осветительные ракеты, подсвечивая пространство перед башней. Раздались нечеловеческие крики и уханье.

— Не обращайте внимания, это химеры лезут после выброса, — сказала секретарша из-за стойки — и я узнал голос.

— Альфа-14?

Она удивлённо вскинула брови.

— Да?

— Мы говорили раньше, у меня позывной был Танго-2.

Девушка одарила меня дежурной улыбкой, в меру располагающей, но безвкусной, как поролон. Плевать она хотела на всяких сталкеров. С её-то внешностью. Поди, каждый второй посетитель заигрывает.

***

Приём посетителей у эксцентричного миллиардера совмещался с застольем. Стол ломился от салатов. Там же стояли дымящая картошка с грибами, жареное мясо, политое ярко красным ароматным соусом. Венчало этот гастрономический беспредел огромное блюдо с морепродуктами: свежие креветки и гребешки — в Зоне, по понятным причинам, редкость.

За столом сидели два бизнесмена в строгих деловых костюмах. Пожилой украинский политик в круглых очках на неприятном, словно изъеденном червями лице, посмотрел на меня с неприязнью. Чуть поодаль за отдельным столиком сидели двое сталкеров из старожилов — они мне только кивнули. У входа возле дверей по стойке смирно вытянулись две молодые девушки лет двадцати в одинаковой военной униформе. Они были словно близнецы, но, кажется, все же просто сёстры, старшая и младшая. Негласный правитель Зоны уплетал суси и одновременно говорил по телефону на незнакомом языке:

— …дзенбу кеикаку дори сусудэ имасу…

Ловко орудуя палочками, Семницкий отправил в рот очередной комочек риса с сырой рыбой. А я вспомнил, что, по слухам, до того, как глава администрации построил Свободный и сказочно разбогател на торговле артефактами, он много лет жил в стране восходящего солнца.

— И часто такие приёмы? — шёпотом осведомился я у неподвижно замерших девушек.

Старшая меня напрочь проигнорировала. А младшая, не меняя позы, тихо ответила:

— Нет, раза три в неделю.

Если это у Михаила обычное дело, то основательно выступающий живот — это ещё большая удача.

— Ум, со, со, со, — продолжил Михаил, словно нахваливая японское блюдо, — коре кара мо ёросику.

Наконец, он закончил разговор и обратил внимание на меня:

— Привет, Тень, — я машинально пожал протянутую руку, — с нашей последней встречи ты явно похорошел.

— А когда мы последний раз виделись?

Михаил усмехнулся, подхватил из ведёрка со льдом пару бутылок Оболони.

— Вчера, когда патрульная группа принесла мне твой труп.

Я покосился на пиво, мне всегда казалось, что он предпочитает что-то более изысканное.

— Господа, — Михаил обратился к собравшимся, — хочу вас обрадовать, что запуск шести спутников связи компании Софтбанк с космодрома Байконур произошёл точно по расписанию. Спутники закончили разгон и выйдут на расчетные орбиты в течение суток.

Я ничего не понял, а бизнесмены встретили сообщение сдержанными аплодисментами. Политик поднялся, утирая платком пот со лба, и ещё раз посмотрел на меня, поглядывая на Зону в окне. Мужчине здесь было явно неуютно. Он спросил:

— Что же касается… нашей проблемы?

Михаил приложился к бутылке дешёвого пива и располагающе улыбнулся:

— Если у меня появится какая-либо информация, я немедленно вас извещу.

Политик, не прощаясь, направился к выходу.

— Помните, всё в строжайшей тайне. Это в ваших же интересах, — сказал мужчина.

Михаил в ответ улыбнулся и сказал:

— Конечно, мне тоже не нужны лишние взрывы на подконтрольной мне территории… А теперь извините, господа, мне нужно поговорить с моим агентом.

Бизнесмены закивали, раскланялись и потянулись к выходу. Только один из сталкеров, Колян по кличке Болт, подошёл к Михаилу. И протянул пачку распечаток.

— Это правда? — резко спросил он.

Михаил лениво пролистал распечатку, я заметил, что это спутниковые снимки высокого разрешения, но они промелькнули слишком быстро, чтобы различить детали.

Михаил пожал плечами и бросил распечатку на пол.

— Ну, даже если и так? Что?

Лицо у Коляна стало красным, и он вдруг резко выхватил из кармана маленький пистолет странной округлой формы.

— Тогда сдохни!

Я ждал, что время замедлится как тогда, в бою с Монолитовцами, но ничего не произошло. Девушки у входа вскинули автоматы, но Коляна закрывали бизнесмены, замершие на пол-пути к выходу, они изумлённо таращились на происходившее. Впрочем, у Михаила оказалась прекрасная реакция, раскрытой и как-то странно вывернутой ладонью левой руки он отбил наставленный на него пистолет. Глухо хлопнул глушитель, но пуля ушла куда-то вверх. Колян изумлённо вытаращился на сломанную в запястье руку, он только разевал рот, словно рыбина, выброшенная на берег.

— Не дорос ты ещё Семницкого убивать, — задумчиво проговорил Михаил почему-то обращаясь к себе в третьем лице. Он поднял руку сложив пальцы изящным жестом, и тут же из рукава в ладонь ему скользнул маленький блестящий пистолет.

— Вы не понимаете, — истошно заорал Колян — На самом деле, Михаил…

«Хлоп» и голос Болта оборвался, когда пуля вошла ему в рот. Стакер глухо замычал, пуля раздробила ему нижнюю челюсть, кости разошлись, предавая мужчине странное сходство с кровососом. Он катался по полу и всё ещё силился что-то сказать, но Михаил высадил в упор оставшиеся в обойме патроны.

— Куда вы только, мать вашу, смотрите! — гаркнул он на охранниц. — Приберите тут! — он пнул ещё дергающиеся в конвульсиях останки. — Обыщите тело! И отправьте кого-нибудь к нему на квартиру. Наверняка очередной агент Монолитовцев! Карманный компьютер, документы — всё ко мне на стол, через час! Живо!

Девушки молча повернулись и вышли за дверь, волоча за ноги тело Коляна. На ковровом покрытии за ним тянулась ярко красная полоса.

Михаил наклонился и подобрал распечатки, мне стало любопытно, что в них, неужели из-за этих фотографий Колян, всегда отличавшийся хладнокровием, пошёл на столь самоубийственный поступок. Но Михаил без лишних слов сунул листки в довольно заурчавший шредер в углу.

— Пойдем, — сказал Михаил, помахивая ещё дымящими оружием. — Поговорим.

Кабинет был в соседней комнате. Семницкий грузно плюхнулся в кресло, которое стояло за полированным столом, заваленным всяким хламом: распечатками, компакт-дисками, кофейными чашками. Из всего этого выделялся очень чистый и явно дорогой ноутбук с объёмным экраном.

Я сел на диван. На стенах висели фотографии в рамках, не Зоны, просто яркие пейзажи, смеющееся лица.

— Я когда-то фотографией увлекался, — Михаил проследил мой взгляд. — Сейчас, конечно, не до того… Как этот придурок пистолет пронёс? — Семницкий присмотрелся к маркировке, — ага — керамический!

— А чего это он тебя убить решил? — осторожно поинтересовался я.

— Монолитовцы или кто-то из спецслужб, — он небрежно бросил оружие на стол. — Ладно, поговорим о наших с тобой делах, у меня для тебя три новости: две хорошие и одна плохая.

Я пожал плечами и сказал:

— Начни с хороших.

Михаил расхохотался, достал из бара бутылку и плеснул себе коньяку в пузатый стакан.

— Первая хорошая новость то, что ты жив. Так что предлагаю за это выпить. Мне Григорий рассказал, — Михаил заговорщицки подмигнул, — что ты в морге очухался. Этот случай точно байкой станет, — Михаил опять рассмеялся. — Этот наркоман сказал, что ты умер. Попугал медсестёр, а? — глава администрации пихнул меня локтем в бок. — Зомби! — и Михаил поднял пузатый бокал, посмотрел через него на свет.

— Будем живы, — мы чокнулись и выпили. Михаил залпом прикончил свою порцию и сразу налил ещё. Руки у него заметно дрожали, как бы он не храбрился, а когда тебя вот так пытаются убить — это всегда страшно.

— Спасибо.— неуверенно ответил я и тоже отхлебнул. На мой вкус коньяк был хороший. Вот только после пива он в рот мне не лез. — А какая плохая?

Михаил на миг отвлекся, посмотрел на компьютер.

— Плохая новость, Кирилл, то, что ты провалил очень важную для меня операцию.

Михаил развел руками:

— Я понимаю, вы старались, Меломан и Семён погибли, так что теперь ты работаешь только на меня.

Мне оставалось только ещё раз пожать плечами.

— Я и так работаю только на тебя.

— Нет, нет, нет! — он картинно погрозил мне пальцем. — Раньше я предлагал тебе, ну, чаще Семёну, конечно, но иногда и тебе, кое-какие дела, ты соглашался или нет, — Михаил опять ухмыльнулся. — Обычно ты отказывался, а теперь ты будешь делать не то, что тебе хочется, а то, что я тебе буду говорить... — он вздохнул. — Всё же было спланировано. Андрей знал эту чертову базу как свои пять пальцев. И вдруг…

 «Бум» — бокал с остатками выпивки разлетелся о панорамное стекло.

Дверь с грохотом распахнулась — и на пороге появились девушки-телохранительницы с автоматами наголо — лазерные прицелы «гадюк» слепили глаза.

— Пошли вон! — рявкнул Михаил, — я просто разбил стакан.

Девушки исчезли чуть ли не поспешней, чем появились, а я только сейчас понял, что напускная расхлябанность и показушная веселость Михаила — не более чем маска.

— Вся Зона стояла на ушах. Ко мне этот член из украинской хунты прилетел, рожа страшней, чем у тебя.

Услышь я такое от обычного сталкера, пришлось бы лезть в драку. И, кажется, Михаил это почувствовал:

— Ладно, про лицо это я так... Извини. В общем, рассказывай по порядку, что там случилось.

— На базе? — зачем-то уточнил я.

— Нет, на детском утреннике! Конечно, на базе!

Рассказ длился довольно долго, Михаил часто перебивал, комментировал, отпускал шуточки.

— Вот если бы ты раздобыл осколок, был бы другой разговор.

Я вспомнил про свой рентгеновский снимок, но рассказывать ничего не стал, вдруг Михаилу придет в голову устроить мне трепанацию черепа. С него станется.

— Что всё-таки за «осколок»? — уточнил я.

Глаза у Михаила были цепкие, изучающие.

— А это не твоего ума дело. Вам что было велено сделать? Взять этого придурка Андрея, отвести на базу, забрать осколок, — Михаил взмахнул руками и налил себе ещё.

И тут я взорвался:

— Ты тут коньячок попиваешь, а от Семёна и Меломана даже пепла не осталось, похоронить нечего. А все потому, что ты темнил и изворачивался. Надо было рассказать, что нас на базе может ждать, что Андрей чёртов ненормальный.

— Ладно, ладно, — Михаил примиряющее поднял руки, — я знал, что Андрей — псих, но даже подумать не мог, что он настолько псих. Рассказывай дальше.

За окном было темно. Ночь выдалась безлунная — только дождь барабанил по стеклу.

— Да нечего рассказывать. Остальное ты знаешь. Утром напала стая кровососов.

— Они же тупые, — удивился Михаил, — стаями не ходят.

— Значит, поумнели, — я показал предплечье с хоть и поджившими, но отчётливо видимыми треугольными следами от сосательных щупалец. — Потом угодил в засаду на Свалке. Не думаю, что случайность, фанатики ждали меня там неспроста, у тебя в администрации кто-то работает на Монолитовцев.

— С чего ты взял? — резко спросил Михаил.

— Монолитовцы меня ждали, и требовали отдать им «осколок».

— Я с этим разберусь, — нехорошим голосом пообещал Михаил.

Я подумал: «Очень не завидую судьбе того безумца, что рискнул вести двойную игру у Михаила за спиной...»

В кабинете висела картина: простые геометрические фигуры невзрачных бело-грязных оттенков складывались в необычайно уродливую фигуру женщины.

— Это ты рисовал? — я показал на отталкивающее полотно.

Михаил расхохотался:

— Слышала бы тебя Ирина, моя секретарша, она выбирала. Нет, это не я рисовал. Это Виллем де Кунинг.

Я пожал плечами: имя мне ничего не говорило.

— Как по мне, мазня.

— Да, мне тоже не нравится, — сквозь смех выдавил Михаил, — но иметь в кабинете картину за сто миллионов, согласись, престижно.

— Ты сказал у тебя две хороших новости?

— Да! — Михаил порылся в ящике стола и протянул мне газету: «Московские вести» значилось в заголовке.

Судя по дате, она была совсем свежая. Я подумал: «Не помню, когда я последний раз читал газету с нормальными новостями. В Зоне выходит своя, «На Кордоне», Сидорович печатает, но там всё больше про новых монстров, да аномалии. Интерес к внешнему миру в Зоне минимальный».

На второй странице газеты я увидел статью, обведённую маркером. Она гласила: «Фармацевтический магнат Александр Малинин умер в частной клинике Москвы». Чуть ниже была помещена моя фотография. Я стал читать дальше: «Наследники отзывают награду за поимку опасного маньяка-рецидивиста Орлова Кирилла Борисовича 1991 года рождения, до сих пор находящегося во всероссийском розыске, по подозрению в убийстве Константина Малинина и ряда других лиц».

— Тень, так ты, оказывается, маньяк! — Михаил одобрительно похлопал меня по плечу. — Так держать! Жалко, награду отозвали, а то сдал бы тебя тёпленьким, получил бы полкило баксов.

Я понял, что он шутит, Свободный никогда не выдавал своих жителей, но, как говорится, в каждой шутке есть доля шутки…

Из моей головы не шел Костя: коротко рычащий автомат и парнишка, падающий кулём в грязь, то, как я снимаю с неподвижного тела куртку и напяливаю ее поверх тюремной робы.

Несколько раз в Зону приходили странные и неопытные новички, которых не интересовали артефакты, а интересовал сталкер Тень, живой или, что предпочтительней, мёртвый. Что ж… Хотя бы стало понятно, почему. Я пробежался глазами по статье дальше: «…после убийства конвоиров Кирилл ударился в бега и спустя месяц совершил жестокое убийство бывшей сокурсницы, Вязниковой Вероники Сергеевны. Орлов избил девушку молотком для отбивной и выбросил в окно. По словам мужа, Орлов ещё во время учёбы в университете был конфликтным и замкнутым человеком, и с Вероникой находился в натянутых отношениях. Настоящее местонахождение Орлова неизвестно, но, по слухам, Кирилл скрывается от правосудия в так называемой «Чернобыльской аномальной Зоне», где существует своё сообщество таких же отщепенцев и нелюдей, как и он, которые называют себя сталкерами. Начальник МВД Украины прокомментировал эти слухи как полнейшую чепуху. Продолжение читайте на странице четыре, где судебный психиатр Светланa Мироновa попробует составить психологический портрет Орлова и попытается понять, как врач из преуспевающей московской клиники превратился в опасное…»

Тонкая бумага захрустела под пальцами, обрывки отправились в мусорную корзину. Читать продолжение на четвертой странице не было ни малейшего желания.

— А я думал в рамку повесить, — продолжал язвить Михаил, — знаешь, Доска почёта, выдающиеся люди нашего городка. Кстати, ты что-то не выглядишь особенно удивлённым, ты же вроде ничего не помнил?

«И как Михаил умудряется запоминать столько деталей?» — подумал я, а вслух сказал:

— Да так, как на базе головой приложился, кое-что начало всплывать.

— Правда, — протянул Михаил. — И много вспомнил?

Я потёр шрам над бровью,

— Не так много, если честно…

Хотелось поскорее закончить разговор. Слишком много всего было сказано за сегодня.

— Слушай, а ты Семёна давно знал?

Михаил помолчал.

— Прилично. А почему ты спрашиваешь?

Мне не давало покоя слово «осколок», переливающийся кусок металла в установке и засвеченная тень на снимке. «Осколок глубоко проник в вещество лобной доли мозга», — так сказал Григорий.

— Семён меня обманывал, говорил, что встретил меня уже в Зоне, когда я память потерял. Не знаешь, почему он это делал?

— Не знаю, — покачал головой Михаил и достал из ящика стола сотовый телефон, плоский, чёрный и без видимых кнопок.

— Вот ещё тебе поощрительный приз. Благодаря нашим японским друзьям сотовая связь теперь работает и в Зоне.

Я коснулся большой, но удивительно легко лёгшей в руку трубки. Экран телефона ожил, высветив карту Зоны с раскиданными тут и там значками.

— Здесь и навигация, и список всех новых аномалий, вот твой номер, — Михаил написал на клочке бумаге набор цифр, почему то начинавшийся с четырёх нулей.

— Почему нули? — спросил я показывая на номер.

— Так это код города такой, — улыбнулся Семницкий, — технологии на службе человечества. Телефон не отключай и из города не уходи, будет к тебе дело.

— Какое? — я запоздало понял, что не рассказал Михаилу ничего ни об Инге, ни о жёстком диске, что вытащил из ноутбука Андрея.

 

— Ты ведь отведёшь меня к Монолиту? — вкрадчиво осведомился Михаил.

После этого вопроса всё прочие мысли тут же вылетели у меня из головы: весь наш разговор, распитие коньяка, газеты с новостями, ненастоящее сочувствие и ненастоящая радость были, по сути, прелюдией к этому вопросу. Я постарался, чтобы мой голос звучал небрежно:

— Почему ты думаешь, что я знаю дорогу?

На самом же деле по спине ползли ледяные капли пота. Я вспомнил, как в бетонной стене четвёртого энергоблока зияла изрядная дыра, как ладонь тянулась к зеркальной поверхности и моё отражение тянуло руку в ответ…

— Отведешь — и мы с тобой в расчёте, — Михаил словно не замечал моего вопроса. — Всё-таки я спас тебе жизнь!

Его голос стал доноситься словно издалека. Во рту появился противный металлический привкус. Голова закружилась — и я пошатнулся, пришлось опереться о стену, чтобы не упасть. Это была просто череда неудач, но так всегда бывает… «Когда осколок проник глубоко в мозг...» — навязчиво всплывали в памяти слова Григория.

— Ты пока отдыхай, — подбодрил меня Михаил, — даже знаешь, не буду я твои счета закрывать, считай это авансом, — Семницкий улыбнулся. — Купи себе снаряжение, новое оружие, а как готов будешь, позвони. Мой прямой номер на быстром вызове. Ну, или я тебе позвоню…

— Почему ты думаешь, что новый выбор будет удачнее? — прошептал у меня в ушах голос Инги и, кажется, я повторил эти слова вслух, потому что улыбка медленно сползла с лица Михаила.

— А, так ты вспомнил? — неожиданно резко спросил он. — Ты думаешь, я этого хотел?

Он махнул рукой в сторону панорамного окна. Я стоял и не знал, что ответить. Михаил явно говорил о чём-то таком, что я должен был знать, но я не знал или не помнил или не хотел вспоминать.

— Свободный — город в Зоне, — Михаил скривился, словно от боли, — если бы он по-настоящему был свободным. Пародия на наш мир, чуть более контрастная, гротескная. Политика, экономика, вся эта мышиная возня из-за артефактов. Знаешь, что люди часто становятся верующими в Зоне, многие даже всерьёз считают, что Зона — это проявление божественной длани, — в свинцовом небе появилась прореха — и Михаил потянулся пальцами к окну, словно хотел схватить холодные искры звёзд и сжать их в кулаке. — Как жалко, что я не верю в Бога. Это всегда проще — верить, что там за свинцовым тучами есть что-то, кроме обжигающего света. Верить, что все тяготы нашего мира — это испытание веры, за которым ждёт счастье, — он медленно разжал руку и уставился на ладонь. — Не верю в доброго Бога, создавшего наш мир, в нём слишком много зла и боли.

— Чего ты хочешь?! Это Зона! Кто сюда приходит? Отщепенцы, бандиты, маньяки!

— Да причём здесь Зона, — отмахнулся Михаил, — я говорю про весь наш мир. Вот не читаешь ты газет, — глава администрации указал на урну с обрывками «Вестника», — а зря: Америка вторглась в очередную страну на Ближнем Востоке, Украина и Россия скоро друг другу в глотку вцепятся из-за национальных споров. Террористы постоянно что-то взрывают. Кровь, смерть, ненависть — и ничего с этим не сделать.

Безумный блеск в глазах у Михаила был такой же, как у Андрея, прежде чем он полез в установку. Мне стало не по себе от этих слов.

— Но ведь людей не переделать.

— Вот! В том-то и дело, — Михаил словно дожидался этого ответа. — В прошлый раз я просил и что получил взамен? Насмешку! В этот раз я потребую! — Михаил картинно показал на меня пальцем. — И ты мне в этом поможешь. Ты только из города не уходи никуда, и задания новые не бери, тебя охрана всё равно не выпустит.

Это даже не намёк, а реальная прямая угроза, как приставленный к голове пистолет. Я молча кинул и, не прощаясь, пошёл к выходу.

 

Глава 3. Игры в жизнь

 

Паша, по кличке Белый Крыс, большую часть времени проводил в подвале при администрации Свободного, переоборудованном в мастерскую и жильё. Толстая бронированная дверь надёжно укрывала Крыса от неприятностей внешнего мира. Даже на улицах Свободного встретить его было сложно. В Зону, понятное дело, Крыс носа не совал, но, вместе с группой коллег, занимался организацией всей информационной сети посёлка. Я попинал ногой толстую железную дверь, живо напомнившую лифтовый бункер «Сферы». Надавил толстую кнопку вызова. Паша работал не по расписанию и вполне мог дрыхнуть. Наконец, после минут пяти, в динамике интеркома послышался сонный голос:

— Тень, ты что ли?

Я посмотрел в глазок видеокамеры.

— Кто же ещё?!

— Что-то непохож, — недоверчиво ответил Крыс из динамика. — Я слышал, ты умер. У нас и в новостях передали.

— Мне в последнее время часто это говорят.

— Что ты мне принёс полгода назад? — прошуршало в динамике.

Осторожный он всё-таки. Может, поэтому и жив до сих пор.

— Фотографии из Припяти я принёс. Открывай уже!

Замки, наконец, щёлкнули, и тяжёлая плита уползла в сторону.

— Ты что… пластическую операцию сделал? — спросил Крыс, разглядывая меня придирчиво.

Паша был альбиносом, за что и получил своё прозвище. Длинный нос, короткие жёсткие белые волосы, глаза вечно укрытые стёклами тёмных очков, розового оттенка кожа — его облик и впрямь оправдывал прозвище.

— Что-то вроде того, — кивнул я, пожимая протянутую руку. — У меня к тебе дело есть.

Я показал парню жёсткий диск.

Крыс отхлебнул из чашки и махнул рукой, приглашая внутрь.

— Ну проходи, раз дело.

С Крысом мы подружились года два назад. Взламывали чужие карманные компьютеры. Их нередко можно было найти в Зоне, а чаще всего просто снять с тела незадачливого сталкера. Поскольку, наряду с фотографиями, музыкой и прочей ерундой, на личном компьютере зачастую можно найти координаты нычек с хабаром, — дело представляло определённый интерес. К сожалению, карманные компьютеры у мертвецов были, как правило, вдребезги разбиты, а иногда и разгрызены. Но, даже если улыбалась удача и получалось найти рабочий экземпляр, всё равно доступ ко всем личным данным был закрыт паролем, а в новых моделях так и вовсе подвешен на отпечаток пальца. В теории, в случае гибели хозяина, это делало информацию на КПК навсегда утерянной. Но только не когда за дело брался Крыс.

Стол в подвальчике у Паши был, как всегда, завален компакт-дисками, флеш-картами, остатками засохшей еды. Мерцали восемь экранов, которые были выстроены полукругом вокруг рабочего стола. Бардак был такой, что как-то не получалось назвать его творческим беспорядком.

— Откуда данные? — полюбопытствовал Крыс, когда диск оказался в его цепких пальцах.

— Так, с одного компьютера.

— Опять тайники с хабаром? — Паша повертел диск, придирчиво разглядывая повреждения. — Ты что с ним делал?

Крыс разглядывал меня через аккуратную дырку в жёстком диске. Я вспомнил, как убегал от Монолитовцев и как пуля клюнула меня в спину. Паша, не дождавшись ответа, засунул многострадальное устройство в стерильный бокс с перчатками и стал ловко откручивать винтики. Наблюдать за Крысом было интересно, всегда увлекательно смотреть как работает профессионал своего дела. Наконец с тихим скрежетом алюминиевая крышка подалась, и на свет появился блин накопителя. Я разочарованно вздохнул.

Поверхность, когда-то идеально ровная, была покрыта вмятинами и оплыла. Так выглядит древняя виниловая пластинка, если её долго подержать на солнце. Венчала разгром дырка от пули.

— Сразу предупреждаю: восстановить много не смогу, — сказал Крыс, осторожно засовывая пластину в сканер. — Мне когда диски со Спирали принесли, они и то в лучшем состоянии были.

— Что за спираль? Новая аномалия?

Крыс только хмыкнул.

— Сам ты аномалия! — и я подумал, что доля истины в его словах, наверное, есть. — Русский космический шаттл, — продолжал Паша. — Разбился года три назад. Громкая ведь история была. Совсем вы из-за своей Зоны ничем не интересуетесь. Ошиблись при сходе с орбиты — и тю-тю! — Крыс сложил ладонь лодочкой, которая, видимо, должна была изображать злополучный шаттл. — Промазали мимо космодрома. Шаттл же не самолёт, особенно маневрировать не может. Решили его посадить на шоссе под Хабаровском.

— И что?

— Ничего, — хмуро ответил Крыс, орудуя в сканере. — Слетел шаттл в кювет да взорвался.

Обычно, наши довольно нечастые беседы так и протекали: я сидел и, в основном, молчал, а Крыс говорил без умолку.

Сканер ритмично загудел, а на одном из экранов высветилась пустая полоска.

— Всё, теперь только ждать, — произнес Паша.

Он достал из маленького холодильника, предусмотрительно поставленного рядом с креслом, пару банок «Балтики», поискал на столе чистый стакан. Не нашёл — и протянул так. Пива мне не хотелось, но я, из вежливости, отхлебнул. Всё-таки, по сравнению со вкусом «Оболони», это, наверное, прогресс. Или это во мне говорит не вовремя проснувшийся патриотизм?..

— Я ведь тебя почему про данные спросил? — начал Крыс, похрустывая чипсами. — Я сейчас пытаюсь считать информацию, точнее её остатки, напрямую.

Словно в подтверждение его слов, полоска на экране чуть сдвинулась.

— Так что, если ты текст там хочешь найти, скорее всего, ничего не выйдет. Но если видео или фотографии, тогда шансы есть. Изображение получится «шумным», но мы хотя бы что-то увидим. Есть там видео?

— Наверное, — пожал я плечами.

— Надеюсь, это не твой стратегический запас порнухи!

Крыс рассмеялся и отпил ещё. А я задумался: «Почему меня за все эти годы в Зоне почти не интересовали женщины? По местным меркам, пять лет — это практически вечность. Некоторые и нескольких дней не протягивают. А что я делал за эти годы? Бегал по Зоне и собирал артефакты...»

Неожиданно вспомнилась Инга… как она моется в душе и как её тело просвечивает сквозь матовое стекло.

— Может, мне потом зайти? — я тряхнул головой, отгоняя ненужные мысли.

— Лучше подожди минут пятнадцать, пиво допей. Хотя бы скажу, стоит ли тебе на что-то рассчитывать.

— А где Саша и Феникс?

Крыс помрачнел. Мне даже показалось, он сейчас скажет, что с ребятами что-то случилось.

— Саша женился, а Феникс в Японский университет по гранту работать уехал. Теперь только удалённо работаем через Интернет. Вроде, и живы люди, и всё у них хорошо, да только вряд ли когда свидимся.

Мы выпили не чокаясь.

— Сейчас работы меньше стало, — грустно сказал Крыс. — Думал, что проект со спутниками связи к нам отойдет.

Я вспомнил, как Михаил говорил что-то про спутники связи и японских коллег.

— Помнишь, я у тебя фотографии Припяти просил? — Крыс первым нарушил затянувшееся молчание.

Как не помнить! Пришлось всё задание возиться с большой и неудобной стереокамерой, да ещё в таких местах, где совсем не до снимков. Впрочем, и заплатил Крыс щедро.

— Смотри… — сказал Паша и коснулся клавиатуры.

На столе ожил один из экранов. Там была изображена Припять, как раз те места, где я в своё время шастал с камерой. Только что-то не так было с картинкой. Человек на экране прицелился из снайперской винтовки в Снорка, и только тут до меня дошло, что на экране вовсе не видеозапись.

— Игра???

Крыс просиял.

— Да! Данные об аномалиях и сталкерах транслируются на серверы с задержкой всего в несколько дней. Это наша виртуальная Зона.

Крыс дотронулся до мышки, камера взмыла в небо и пролетела над лесом в сторону Припяти.

— И кто в это играет?

Камера показала азартную перестрелку в районе Агропрома.

— Да кто угодно, подключайся к серверу, выбирай группировку — и играй! Это наш подарок миру, «Зов Зоны» называется.

Он выдвинул один из ящиков и протянул коробку. Надпись на обложке гласила «Оживший кошмар аномальных территорий на вашем стереоэкране».

— Дарю. Ты ведь, в какой-то степени, тоже в разработке участие принимал, — улыбнулся Крыс.

Нужно иметь поистине неисчерпаемый запас цинизма, чтобы в это играть. Крысу не понять, он дальше Свободного и не видел ничего.

— Знаешь, я, наверное, воздержусь.

Не хотелось обижать Крыса отказом, но взять игру я не мог, даже для вида.

— Почему?

Судя по разочарованному лицу, Паша ждал от меня другой реакции.

А мне и самому было сложно объяснить, чем же именно меня задела мысль, что подростки во всём мире, да и не только подростки, играют в сталкеров. Собирают ненастоящие артефакты, устраивают ненастоящие войны в фантомных городах. Чем в игре обернётся пропущенный вражеский выстрел или раскрывшаяся под ногами «мясорубка»?

— Там, — я показал на экран, где, словно в подтверждение моих слов, безвестный компьютерный сталкер разлетелся кровавыми брызгами (ракетой в него попали что ли?), — смерть — это просто досадная неприятность. Нажал кнопку — и ты снова в игре…

Паша кивнул и сказал:

— Конечно, это ведь просто игра.

— Здесь…

…Окровавленные ладони Меломана с чеками гранат… Соленоиды установки разрывают тело Андрея на куски… Семён пытается стереть струйку крови из носа… Пули прошивают бесполезный бронежилет, а я всё иду… «Почему ты не умираешь?!» — кричит Монолитовец — и мои пальцы смыкаются у него на горле...

Я очень много хотел сказать про то, что такие игры романтизируют Зону, про подростков, которые, наигравшись в придуманный мир, захотят прийти сюда, чтобы, скорее всего, найти свою смерть, но не стал. Вряд ли Паша меня поймет, слишком в разных мирах мы с ним живём.

— Здесь... нельзя нажать кнопку…

Крыс не нашёлся, что ответить. Затянувшееся молчание прервал сигнал сканера.

— Кажется, кое-что нашли!

Если Крыс и расстроился из-за отсутствия у меня восторга перед его творением, то виду не подал. Со слов Паши, мне почему-то показалось, что сканирование дисков должно было занять больше времени.

— Тебе крупно повезло!

Крыс показал что-то на экране, но в мешанине цифр и графиков я ничего не понял.

— Прежде чем стать объектом абстрактного искусства, — Паша улыбнулся собственной остроте, — жёсткий диск был дефрагментирован…

Крыс замялся, видимо, не обнаружив понимания у меня на лице.

— Файлы были расположены компактно, а не разбросаны по всей поверхности. И я только что нашёл относительно целый участок. Сейчас закончу копирование. Это видеоролик. Формат старый, качество тоже не очень, с сотового телефона снимали, похоже. Сейчас покажу.

На самом деле, он возился ещё минут десять, прежде чем на экране появилось изображение.

— Извини, звука в начале не будет, дорожка повреждена…

Крыс осёкся на полуслове, потому что на экране я увидел себя. Это было словно продолжение или, скорее, начало кошмара, что я видел совсем недавно.

Здание четвёртого энергоблока. Я осторожно походил через рваную дыру в бетоне, следом шел Семён. И Михаил. Надо же, почти и не узнать! Какой он поджарый, да и седых волос меньше... Я не вижу только оператора, пытаюсь вспомнить, но не могу.

Только обрывок: молодой мужчина в военной форме.

И вкрадчивый шёпот: «Хочешь всё исправить?..»

Михаил подошел к Монолиту первым, губы мужчины шевелились, но звука не было, как предупреждал Крыс. И я вспомнил, что говорил современный глава администрации: «Я хочу другой мир, счастья для всех!»

Пять лет назад у Михаила был совсем другой голос, звонкий, мальчишеский, хотя мужчине уже тогда было под тридцать. Михаил протянул руку к зеркальной капле, изображение рассыпалось на квадраты — и картинка пропала.

Несколько секунд продолжалась тишина, а потом я и Крыс вздрогнули: из колонок раздался крик. Картинка восстановилась. Это кричал я, катаясь по земле, сжимая руками виски… Обожженные пальцы тянулись к холодному зеркальному боку, моё искажённое отражение протягивало руку навстречу, но пальцы касались холодной поверхности…

«Кирилл, что с тобой? — Семён пытался меня поднять, но я, вырвавшись, продолжал биться в конвульсиях. — Миша, помоги!»

Будущий владыка Свободного, эксцентричный миллиардер и любитель дешёвого пива, держал меня за ноги, пока моё тело дёргалось в припадке, похожем на эпилептический. «Что же я такого пожелал?..»

«Да прекрати ты снимать! Иди сюда лучше!» — сказал Семён невидимому оператору. Камера дёрнулась, и запись оборвалась.

Словно последний кусочек мозаики лёг на своё место. Город в Зоне, внезапно возникший вопреки здравому смыслу, построенный на воле и невероятной удачливости одного человека. Вот о чём говорил Михаил! Вовсе не город в Зоне ему был нужен, не деньги, не слава и даже не власть. «Счастья для всех!» Вот зачем я ему нужен — Михаил решил ещё раз попытать удачи у Монолита. «В этот раз я не буду просить, я потребую!» «Что же он задумал?..» — мелькнула мысль, а на экране кольца установки совершали вращения...

«Да, в первый раз произошла ошибка! — кричал Андрей. — Но теперь я всё исправлю!..»

— С тобой всё в порядке?

Наплывшие видения исчезли так же внезапно, как и появились. Кажется, уже несколько минут я раскачивался на стуле, схватившись за виски.

Вставать пришлось медленно, голова кружилась, и пол норовил выскользнуть из-под ног. Движением, уже ставшим привычкой, я потёр белый шрам над бровью, и стало немного легче.

— Да, Крыс, всё в порядке.

— А там… ты и Михаил… а как… — с трудом выговорил Паша.

Не было сил отвечать, да и не нужно Крысу лишних знаний.

— Сотри всё и забудь. Так для тебя лучше будет.

Паша кивнул...

***

Морось перешла в ливень, и улица опустела. Редкие прохожие превратились в тени, спешащие в поисках укрытия. Редко в Зоне бывают такие дожди. Сначала я тоже хотел найти укрытие, а то и вернуться в убежище Крыса. Но счётчик Гейгера на витрине одного из магазинов показывал нормальный фон, и я не стал. Куртка быстро промокла, но я шёл и не замечал холода. Не зная, что делать дальше, не понимая своих чувств. Я не выбирал направления, но когда из-за косых струй дождя проступили силуэты часовни, я не удивился.

Из-за вечного недостатка места и изрядной арендной платы представители разных конфессий делили одно здание. Странное оно было. На проходе через символическую ограду стояли синтоистские ворота, по каменной дорожке я прошёл мимо статуи Будды, возле которой остро пахло дымом ароматических палочек. Молились двое сталкеров, кажется китайцев. Я бросил пять евро монеткой в специальный ящичек, на котором на пяти языках было написано, что пожертвования идут на оплату аренды. Не знаю, верили ли Семён и Игорь в Бога, но поставить свечку за упокой — часть традиции.

Обогнув крошечный сад камней, я отправился к трехэтажной постройке, на крыше которой христианская маковка мирно соседствовала с исламским полумесяцем. Левая половина церкви была мечетью, правая костёлом. Служили здесь два священника — православный Ипполит и католик Джон. Кажется, только в Зоне все религии смогли отбросить свои разногласия и создать такой странный союз. Может, это тоже было частью желания Михаила?

К самым стенам часовни жалось кладбище — крошечные могилки, иногда кресты, иногда просто каменные столбики с именами, на некоторых крестах висели противогазы. Могил было, на удивление, мало.

Из полумрака часовни вышел отец Ипполит и пристально посмотрел на меня. Его чёрная ряса была, как всегда, тщательно отутюжена. А глаза поблёскивали из зарослей густой бороды, чуть побитой сединой.

— А, вот и заблудшая душа! Давно не видел тебя, Кирилл, этих в стенах.

— Грустное дело привело меня.

Манера Ипполита говорить оказалась заразительна.

— Заходи, коли так.

Ипполит бережно спрятал в пачку сигарету.

Внутри часовни, там, где полагается быть иконам и алтарю, висел простой деревянный крест, а вокруг стена была увешана табличками с именами и фотографиями. Кое-где вместе с табличками висели и смертники. Могил на кладбище было так мало не потому, что сталкеры редко погибают. Просто, на кладбище хоронят, только когда остаётся, что хоронить. Вот и мне оставалось лишь написать имена на трёх табличках. Слегка поколебавшись, я решил вписать и Андрея.

Ипполит смотрел, как я пишу чёрным маркером имена.

— Доигрался всё-таки Семён?

Я не ответил. Нечего было говорить, всё и так было ясно. Я зажег три свечи и поставил их у алтаря.

— Расскажи мне, как он умер? — тихо попросил Ипполит, помял в пальцах сигарету и снова засунул обратно в пачку.

Я кратко рассказал, опустив детали и избегая смотреть Ипполиту в глаза. Вместо этого, я рассматривал стену. С фотографий на меня смотрели сотни лиц, в основном молодые. В неровном свете свечей казалось, что они глядят с укоризной: «Как же так! Ты жив, а мы нет?..»

— Как всегда, геройствовал. Такой он был, верно.

Я кивнул и направился к выходу.

— Не помолишься за друзей, Кирилл?

— Простите, я не верю в Бога.

Когда разговор вступал на скользкую тему религии, мне всегда становилось очень неловко. Словно мой упрямый атеизм был чем-то постыдным. Но Ипполит не смутился.

— Это ничего, что не веришь. Доброе слово друзьям сказать на прощанье, чем не молитва? И на душе легче станет.

Он направился к маленькой лесенке, что вела на второй этаж, в комнаты.

— Пойдем, хотя бы выпьем по стопке, проводим друзей в последний путь.

Мне хотелось отказаться, но я не смог выдумать убедительную причину и последовал за священником. Сверху по лестнице спускался Джон. Одинокая лампочка едва разгоняла полумрак — я увидел глаза и улыбку, словно бы висевшую в воздухе, как у чеширского кота.

— Hello, Shadow! Is that you?

Джон — афроамериканец. Чёрная ряса и тёмная кожа сливались в полумраке лестницы, только белые зубы блестели, создавая странное впечатление улыбки висящей в воздухе.

Келья Ипполита, если её можно так назвать, была светлой и просторной. На полке с Библией соседствовали труды философов, справочники аномалий и несколько томиков дешёвой фантастики. Вместо плаката на стене висела старая карта Зоны с наколотыми на неё кнопками и помеченными безопасными маршрутами. Инородным телом казался только закрытый ноутбук на столе. Из маленького холодильника Ипполит выудил банку огурцов и бутылку водки Medoff.

Спиртного мне не хотелось, но отказываться я не стал. Мы хлопнули по стопке, водка оказалась недурной, по крайней мере, горло не драла.

— Слышал я, тебе чудо Божье явилось, — после недолгой паузы спросил Ипполит. — говорят, ты воскрес из мёртвых.

Я пожал плечами и закусил огурцом.

— Какое же это чудо?! Вкололи «Слёзы жизни» — и воскрес.

Ипполит поморщился.

— Как много сейчас молодых людей, которые оценивают чудеса Зоны только с практической стороны! Это ведь не машина, — Ипполит выразительно постучал пальцем по крышке ноутбука. — Все ужасы и чудеса Зоны — это послание Божье.

— Послание, которое может разорвать на куски?

Мне вспомнилась «мясорубка». Но Ипполит не смутился.

— На всё воля Его, не нам решать, когда Он призовёт нас к себе.

— Хорошо, а Монолит? Это тоже воля Бога?

— Конечно, — твёрдо сказал Ипполит. — Я говорил с теми, кто доходил до Монолита и чувствовал на себе его чудеса.

Перед глазами очень живо встали кадры видеозаписи, где я катался по земле, сжимая голову. Ничего себе чудеса!

— Великое испытание — коснуться Монолита, и великое счастье, что Монолит исполняет лишь заветные мечты, а не то, что на словах.

Михаил вздохнул и налил ещё по стопке.

— Власть Монолита безгранична, ибо это Его власть. Но слишком много в нас порока, чтобы быть достойными её.

Глаза Ипполита заблестели, и мне показалось, что сейчас он рассказывает мне отрывок какой-нибудь проповеди.

— Алчность, тщеславие, похоть, ненависть — вот то, что чаще всего сбывается в желаниях тех, кто идёт к Нему.

— А если человек искренне пожелает счастья всему миру? Возможно такое? Что тогда произойдет? — я старался задать этот вопрос как можно более небрежно, но голос все равно дрогнул. — Наш мир изменится? Исчезнет?

— А что такое счастье? — вопросом на вопрос ответил Ипполит. — Разве может быть одно и то же счастье для ребёнка и для старика, для врача и для преступника? Лишь Всевышнему дано познать совершенный мир. Как мы, слабые и неразумные дети Его, можем представить себе рай? Для учителя, если Он только, действительно, любит свою профессию, раем станет вечная школа, для ребёнка — мир, полный развлечений. Для педофила — влюблённые в него маленькие девочки и послабления в законах.

Ипполит хихикнул, и на миг у него на лице проступило что-то от его прошлой жизни. И я подумал, что, может быть, в грязных слухах о прошлом святого отца есть доля истины.

— Вот только не станет ли такой мир адом для остальных, для тех, кто сидит за партой, для тех, с кем играют? Даже если и впрямь найдется человек, искренне желающий всем добра, его идеальный мир будет раем только для него. Поэтому так тяжелы дары Его слабым и порочным человекам. Коснуться Монолита — это заглянуть в самого себя. Понравилось ли тебе, Кирилл, то, что ты увидел в зеркальном шаре?

Я вздрогнул.

— Откуда я это узнал?

На миг мне показалось, что сейчас Ипполит скажет, что он тот самый четвёртый, тот, чье лицо всегда оставалось лишь размытой тенью в моих снах, но услышал я другое:

— Кто же не знает о сталкере по прозвищу Тень, что дошёл до Монолита? Скажи мне, — лицо священника приблизилось, и я услышал тихий шёпот, — чего ты у него попросил?

Этот вопрос мучил меня самого с тех самых пор, как я понял, что значат мои беспокойные видения. Что я хотел попросить у зеркального шара? Всего лишь вернуть Кристу и нормальную жизнь, догадаться нетрудно. Но что я получил, этого я не понимал до сих пор.

— А что говорят слухи? — так же шёпотом отозвался я и подумал: «Почему я ничего не чувствую? Я вспомнил так много о своём прошлом, но по-прежнему внутри пусто. И нет никакой боли, когда я думаю о Кристе и об аварии. Нет тоски о прошлой жизни, давно потерянной навсегда. Просто факты, словно всё это произошло с каким-то другим человеком».

— Разное, — покачал головой Ипполит. — Говорят, Монолит забрал твою душу, а взамен дал силу и ловкость, способность чувствовать аномалии. Но я не верю этому. Ведь Ему не нужна наша душа, лишь дьявол что-то требует взамен.

«Может, это и было даром Монолита — забвение, самодостаточность, рациональное мышление. Я ведь даже никогда не пытался узнать ничего о своём прошлом. Мой маленький идеальный побег от самого себя? Неужели я мог этого захотеть? Нет ответов. Так хочется плакать, но глаза почему-то сухие», — подумал я, а вслух сказал:

— Значит, Монолит — это дьявол.

Я одним глотком допил водку, уже не чувствуя вкуса, и вышел из кельи. Священник обеспокоено посмотрел мне вслед, перебирая чётки.

***

Все эти разговоры да экскурсы в прошлое разбередили мне душу. По-хорошему, мне нужно было бежать из Свободного, бежать из Зоны. Пусть Михаил ищет себе другого проводника. Но уйти из Свободного в Зону всё же непросто. Михаил слов на ветер не бросал, наверняка все блокпосты уже были оповещены.

До закрытия продуктового оставалось минут двадцать, но, отстояв небольшую очередь, я купил консервов, хлеба, сока из армейских рационов и, чуть поколебавшись, бутылку вина и пару пива. Хотя я и забыл обновить карточку, проблем с охраной на входе не возникло. Дежурный только рукой махнул: проходи, мол. Когда я вернулся, Инга спала, закутавшись в одеяло и по-детски подложив ладонь под щёку. Шум открываемой двери её не разбудил. Интересно, сколько ей всё-таки лет? Пятнадцать? Шестнадцать? Вряд ли больше. Мне вдруг мучительно захотелось её поцеловать, но в последний момент я отстранился, только напугаю её. Чувствуя себя вымотанным и грязным (ещё бы, последним моим душем был шланг с ледяной водой в морге!), я отправился ванную, подспудно ожидая, что опять придётся мыться ледяной водой, ведь Инга, наверняка, истратила весь запас горячей. Я разделся, разбросав мокрую одежду по полу так, чтобы высохла к утру.

К моему удивлению, счётчик был полон, словно душем не пользовались вообще. Впрочем, чему удивляться: электроника в Зоне давала сбои постоянно.

Я мылся долго и с удовольствием, пока индикатор горячей воды не замигал красным огоньком предупреждения: лимит был почти выбран; а затем протёр ладонью запотевшее зеркало. Действительно, шрамы стали едва заметны.

Когда я вышел из ванной, Инга уже не спала. Она стояла посреди комнаты, с наброшенным на плечи одеялом, и на ней больше не было так понравившихся мне белой рубашки и шортов. На ней вообще ничего не было.

— Иди ко мне, — прошептала Инга, и одеяло упало на пол.

Не знаю, почему она решила так поступить, но у меня больше не было сил сопротивляться этим голубым глазам.

Даже с учётом моей недавно и не до конца вернувшейся памяти, мой опыт с женщинами был весьма скудным. Кроме Кристы, воспоминания о которой казались столь же далекими, как и звёзды в другой галактике, у меня было совсем немного женщин. Несколько раз я ходил в местный бордель, но это не вызывало ничего, кроме чувства отвращения, в первую очередь, к самому себе. Но с Ингой было всё совсем не так. В моих руках была маленькая, хрупкая девочка. Тепло её тела уносило дурные воспоминания. Она была беспомощной в моих руках и, в то же время, необычайно страстной, застенчивой и одновременно бесстыдной...

После четвёртого раза я просто провалился в сон — и впервые за много дней меня не мучили кошмары.

 

Глава 4. Побег

Меня разбудил телефонный звонок, и спросонок я не сразу понял, откуда идёт звук, но потом вспомнил про подарок Михаила. Инга спала у меня на плече. Осторожно, чтобы не разбудить девушку, я высвободил руку. Она не проснулась, только что-то пробормотала во сне.

Я потянулся, доставая из валявшейся на полу куртки телефон. Номер был незнакомый, но позвонить мне мог только один человек. Неужели Михаил решил отправиться к Монолиту прямо сейчас? С удивлением я услышал в трубке женский голос:

— Кирилл?

— Да...

— Это Ирина, мы встречались несколько часов назад.

«Секретарша Михаила», — и я вспомнил, где слышал этот голос.

— Нам нужно поговорить.

Я посмотрел на часы — 5 утра. Приказной тон звонившей начинал меня раздражать.

— Вы хотя бы представляете себе, который час?

— Михаил знает про осколок, который у тебя в голове. Встретимся через час в баре «100 рентген».

Я хотел что-то возразить, но в трубке уже раздались короткие гудки. Оставалось только скривиться, как от зубной боли. Этот звонок сулил мне крупные неопрятности. С куда большим удовольствием я бы сейчас оставался в постели рядом с моей маленькой Ингой, а вместо этого пришлось напяливать ещё сырую одежду, потому что я так и не успел купить новый комплект камуфляжа. Я хлебнул вина — бутылку мы откупорили с Ингой, когда отдыхали после третьего раза. Вино чуть выдохлось, но было всё ещё довольно вкусным.

— Ты куда? — спросила Инга, когда я уже был в дверях.

— Спи, скоро вернусь.

Она послушно кивнула и повернулась на другой бок.

***

Самая короткая дорога к бару «100 рентген» вела через торговую улицу, расположившуюся на месте бывших цехов. Ржавая крыша хоть и протекала, но всё-таки обеспечивала маломальскую защиту от непогоды. Торговали всем: артефактами, оружием, наркотиками, компьютерами, едой. Без интереса я прошёл мимо Корейской слободы: мутантная собака в соусе, может и популярный деликатес в Харбине, но вкус рассчитан на очень редкого любителя. Слева располагался невольничий рынок, довольно оживлённый, несмотря на утренние часы.

Люди даже в Зоне оставались людьми. Чаще всего сюда попадали сильно задолжавшие и не сумевшие расплатиться сталкеры, само рабство было довольно условным: после нескольких вылазок «раб» либо расплачивался с долгами, либо погибал. Но сегодня на деревянном помосте стояли две обнажённые девушки, по возрасту едва ли старше Инги. Девочки дрожали от холода и затравленно озирались. Я поморщился. Скорее всего, девчонок похитили из посёлков, расположенных неподалёку от периметра, накачали наркотиками и притащили в «самый свободный город на земле». Люди оставались людьми…

Я сплюнул и прошёл мимо. Увы, не мне сражаться с ветряными мельницами. Время до встречи ещё оставалось, но какое-то шестое чувство подсказывало, что медлить нельзя, и, вместо того, чтобы скоротать в баре время за рюмочкой-другой, я отправился к магазину с излишне говорящим названием «Guns and Ammo». Собственно, магазином это можно было назвать с большой натяжкой — склад с оружием, а рядом стрельбище. Именно поэтому магазины оружейников были отнесены подальше от торгового квартала.

В магазине всем заправлял смуглый мужчина по имени Саид. Родом он был то ли из Сирии, то ли Аравии. Говорят, Саид раньше служил наёмником в повстанческой армии в Ираке, а в Зону перебрался, спасаясь от американских спецслужб. Внешность его отражала перенесенные невзгоды: лицо пересекал глубокий шрам, левый глаз был стеклянный, а на руке недоставало пары пальцев.

— Зо-до-рав-су-туй, — Саид не слишком хорошо говорил по-русски, но очень старался. Впрочем, для его бизнеса знание языков не являлось главным. — Был ли Аллах добр к тебе?

Я пожал плечами, задумавшись над тем, был ли Аллах ко мне добр в последнее время.

— Не знаю, Саид, наверное.

— На всё воля Его, — глубокомысленно сказал мусульманин.

Мы обменялись несколькими ничего не значащими фразами, и Саид отвёл меня на склад.

Первым делом я выбрал себе новый рюкзак, куда заботливо упаковал патроны и аптечку. На этот раз я купил самый дорогой вариант с полным комплектом перевязочного материала и малым хирургическим набором. На витрине в разделе новинок красовался скафандр максимальной защиты. Из его достоинств можно было выделить керамическую броню, герметичный шлем с системой фильтров и гопкалитовые картриджи на случай, если атмосфера станет совсем непригодной для дыхания (в Зоне встречались и такие места). Судя по всему, скафандр выкупили или выкрали у учёных. Я рассмотрел пару тщательно заваренных дырок, слишком похожих на пулевые отверстия. Вполне вероятно, что скафандр сняли с трупа несостоявшегося научного светила. В таком одеянии не то, что в Припять, в Котёл не страшно было сунуться.

Несколько секунд я раздумывал, покупать его или нет. Меня останавливала даже не заоблачная цена, а вес костюма — в таком сильно не побегаешь. Саид — в меру своих познаний русского — нахваливал костюм, тыкая в строчки рекламного проспекта, небрежно переведённого с какого-то азиатского языка. Но я вежливо отказался, мысленно рассуждая: «В конце концов, я же не собираюсь всерьёз рассматривать предложение Михаила быть проводником. Пусть его ведут другие, желающие найдутся всегда. Взять хотя бы Ярика с Борисом — вполне подходящая парочка. И как они только живы до сих пор?»

Рядом со скафандром лежал комбинезон с капюшоном, невзрачный на вид, да еще и черной демаскирующей расцветки. Куртка называлась «хамелеон», и цена ее была ещё выше, чем цена скафандра. Заметив моё недоумение, Саид коснулся датчиков, вшитых в рукав. Чёрная ткань пошла пятнами — и через секунду костюм исчез. Исчез, конечно, не совсем: расцветка комбинезона стала повторять деревянную фактуру стола. Вблизи он еще был заметен, но метров с десяти различить его было уже невозможно.

— Знал, что «хамелеон» понравится, — на удивление чисто сказал Саид, когда через несколько минут я красовался в обновке перед зеркалом.

К костюму прилагался добротный шлем с системой ночного видения и встроенным кондиционированием. Нашлось место и под zPhone, при этом коммуникатор не просто крепился к костюму, а ещё и подключался к внутренней системе через кабель. На экране шлема сразу появилась карта Зоны и еще много другой полезной и не очень информации.

Я начал понимать, почему костюм так дорого стоил.

— Добро пожаловать в защитный скафандр Марк-4, — прошептал приятный женский голос в наушниках.

Со второй попытки отыскалась и кнопочка Mute. «Не люблю слишком умную технику, — подумал я. — Такой шёпот, пусть даже очень тихий, может выдать с головой. Люди его, конечно, не услышат, а вот кровососы или химеры — вполне».

Потом пришла очередь автомата. Чуть поколебавшись, я всё-таки остановился на новой модели Калашникова с электронной оптикой и подствольным гранатомётом «Шмель», а также респираторе, счётчике Гейгера и паре ТТ с креплением на поясе.

По большому счету, мне нужно было провести здесь целый день, тщательно подбирая новый комплект снаряжения, пристреливая оружие, долго и со вкусом торгуясь. Но непонятное беспокойство, возникшее сразу после звонка Ирины, торопило меня, а я старался всегда доверять своим предчувствиям. В Зоне это доверие часто приравнивалось к выбору между жизнью и смертью.

— Ха-ро-ший, — приговаривал Саид, поглаживая казённик автомата, и советовал сходить к Коле-технику сделать пару-другую апгрейдов.

К счастью, Михаил сдержал слово, и карточка Свободного по-прежнему действовала. Я истратил почти все свои сбережения, но особо не жалел об этом. Как только бы я попытался снять наличные, Михаил заподозрил бы что-либо, а теперь все можно было списать на растраты перед нашим походом.

В моей голове уже созрел если не план, то хотя бы его набросок. Самым сложным для меня было выбраться из города. Я понимал, что за пределами периметра Свободного возможности Михаила станут более чем скромны. «Да, он, конечно, пошлёт отряд на перехват, но Зона большая, и лазеек в ней, как дырок в сырной голове. Свалку мы обойдем стороной — есть и другие дороги к кордону. А там — через подземный ход на ту сторону, к нормальной жизни, — рассуждал я. — Опять же Михаил сказал, что награду за мою голову отменили. Это облегчает ситуацию. Для Инги, кстати, тоже придётся подобрать какое-нибудь снаряжение».

Из оружия для моей таинственной спутницы я уже выбрал «гадюку» — лёгкий, скорострельный автомат. К тому же, достать для него патроны не составляло труда.

— Саид, у тебя нет ещё одного «хамелеона», только размером поменьше?

Мусульманин сокрушенно покачал головой.

— Экс-клю-зив, — вкусно, по слогам выговорил сложное слово Саид. — Толь-ко од-на… — он помялся, — …шту-ка.

Собственно, я и не надеялся. Для очистки совести ещё раз обошёл магазин и посмотрел несколько обычных комбинезонов. Все были слишком большие — сталкеры комплекции Инги в Свободном встречались относительно редко.

Когда уже собрался уходить, я заметил в одной из коробок выглядывающий рукав с характерной контрольной панелью на запястье.

— Это мусор, — соврал Саид с удивительной уверенностью в голосе.

Но я уже открыл коробку, где среди мятых бумажек лежала точная копия моего «хамелеона», но гораздо меньшего размера, как раз на Ингу.

— Саид, что же ты обманываешь, что меньше размера нет? — я достал из коробки костюм, стряхнул пыль и протянул Саиду. — Этот тоже возьму.

Денег на ещё один «хамелеон» у меня бы не хватило, но я был уверен, что смогу сторговаться: вряд ли малоразмерный комбинезон мог быть ходовым товаром.

Саид посмотрел на меня очень странно — в его взгляде я увидел одновременно страх и удивление — и замахал руками.

— Бери так, подарка фирмы.

Я хотел возразить. Но Саид постоянно повторял своё «подарка фирмы». Я согласился и сложил покупки в рюкзак и увесистую сумку.

Под пристальным взглядом охранников я вышел на улицу. «Что я сказал не так? Наверное, второй костюм был заказан для какого-нибудь низкорослого сталкера, японца, например. А я допустил бестактность, когда вынудил владельца магазина продать мне его. Но ведь не продал — отдал просто так! Какой, к чёрту, подарок фирмы? — размышлял я. — Не делают в Зоне таких подарков». Когда я отошёл от магазина на метров тридцать, Саид вышел из своего подвальчика и что-то крикнул на прощание. Может, пожелал удачи, а может, и нет, но на всякий случай я помахал ему в ответ. Кто их разберёт, этих восточных мужчин, с их запутанными правилами гостеприимства и вежливости?

***

Бар «100 рентген». Здесь часто собирались сталкеры отдохнуть после вылазок, поделиться новостями. Неподалёку от входа, у костра, сидела компания — новички и бывалые. Когда опытные сталкеры увидели меня, кто-то приветственно кивнул, кто-то махнул рукой. Илья по кличке Водолаз, высокий светловолосый парень в интеллигентных очках, приехавший в Зону откуда-то с Дальнего Востока, что-то бренчал на гитаре и пел чуть хриплым голосом. Слова песни показались мне знакомыми:

Моя звезда всегда со мной,

Моя звезда гоpит внyтpи

И говорит мне: «Подожди,

Постой чyть-чyть, ещё немного,

Hам предстоит неблизкая дорога, —

И говорит, — прости, прощай…»

Когда за мной захлопнулась дверь, сталкер перестал петь.

Пожалуй, «100 рентген» — одно из самых старых заведений в Свободном. Бар существовал ещё в то время, когда это место принадлежало группировке Долг. Это было раньше, чем на месте базы вырос посёлок, а у бара появилось множество конкурентов с намного лучшей выпивкой и большим ассортиментом блюд. Но бар «100 рентген» до сих пор уверенно поддерживал репутацию самого сталкерского бара.

Здесь всегда было накурено, играла музыка, люди в камуфляже за столиками ели, пили, делились новостями, играли в карты, тихонько из-под полы приторговывали артефактами в обход официальных магазинов, не выплачивая обязательный 20-процентный налог администрации города, а, по сути, Михаилу.

Бармен по прозвищу Счастливчик наполнял бокалы. Прозвище он получил не потому, что был особенно счастливым, а потому, что был единственным, кому удалось выжить после «мясорубки».

Я кивнул бармену и заказал энергетик — не дело пить спиртное в такую рань. Карточка предупреждающе мигнула жёлтым цветом. Меньше тысячи евро. Да, изрядно меня разорила покупка снаряжения. Надежды на щедрую награду после миссии к базе «Сфера» так и остались надеждами. Впрочем, есть ли смысл жалеть? Карточка работала только в Свободном, а сюда возвращаться я не собирался.

Я поискал глазами Ирину, но её не было, только несколько сталкеров продолжали затянувшуюся до утра вечеринку. Некоторые уже спали: кто-то на продавленном диване у стены, кто-то прямо за столом. В одном из спящих я узнал Дикобраза, который уснул прямо за столом, положив голову на загипсованную руку. Это было к лучшему: будь Дикобраз ещё на ногах, пришлось бы с ним пить и, скорее всего, много. Странно, ещё две недели назад я любил такие вечеринки с пьяным трёпом и нестройными песнями под гитару. Я смотрел на этих людей, совершивших побег от самих себя, и с ужасом понимал, что совсем недавно ничем не отличался от них.

Шумная компания затихать явно не собиралась. Сталкер Илья с Дальнего Востока поднялся с рюмкой.

— Вот слушайте анекдот. Заблудился, значит, сталкер в Зоне и кричит «ау, помогите», а навстречу ему кровосос, — рассказчик оживленно жестикулировал, пытаясь изобразить шевелящиеся щупальца кровососа пятернёй, растопыренной под подбородком. — И, значит, кровосос ему и говорит: «Ты чего орёшь?», а сталкер в ответ: «Ну, думаю, может, услышит кто», а кровосос: «Ну я услышал, полегчало?»

Прозвучал взрыв веселого смеха и чей-то недовольный возглас: «Так ведь не смешно!»

Действительно, не смешно. Половину анекдотов, рассказываемых в Зоне, переделали из обычных. Фантазии не хватало, что ли? Можно было присоединиться к компании, посидеть, выпить водки, рассказать пару анекдотов, послушать новости, но я спустился в бар.

За мой столик подсел незнакомый сталкер в снайперском снаряжении. Громоздкий маскировочный костюм с пластиковыми листьями и полосками тряпок успешно скрывал фигуру. В первые секунды я не узнал Ирину и даже хотел возмутиться, дескать, столик занят, потому что она коротко постригла волосы, а респиратор скрывал лицо. Позднее я понял причину такой конспирации: девушка в «100 рентгенах», где и так тестостерон плещет через край, вызвала бы слишком пристальное внимание.

Пока я думал, как начать беседу, Ирина надвинула капюшон, пряча лицо, и придвинулась ко мне. В баре было достаточно шумно — и за соседними столиками нас уже не слышали. Я ожидал чего угодно: сообщения от Михаила, нового задания… Но слова симпатичной девушки, которая строила из себя миловидную секретаршу, превзошли мои самые смелые ожидания:

— Меня зовут Ирина Павличенко, я из УНБ Украины.

— Нормально… — только и смог выдавить я.

Где-то на краю сознания промелькнула мысль: «Зря не заказал чего-нибудь покрепче».

— Кирилл, слушай меня очень внимательно, у нас мало времени, ситуация изменилась — полчаса назад Михаил отдал приказ о твоей ликвидации.

Внутри у меня всё оборвалось. Нашу беседу вчера вечером сложно было назвать дружеской, но зачем Михаилу желать моей смерти?

— Я тебе не верю, — мне хотелось сказать это небрежно, но голос предательски дрогнул.

Ирина достала из кармана мешковатого балахона карманный компьютер и протянула мне наушник. «Всё было спланировано, — услышал я голос Михаила, — Кирилл знал эту чертову базу как свои пять пальцев...»

И тут я поверил. Поверил в то, что Михаил хочет меня убить и что Ирина — агент украинской разведки, если у нее хватило наглости наставить жучков. В который раз события развивались слишком быстро.

— Всё, что ты рассказал про базу, это правда?

Мне оставалось только кивнуть.

Ирина взяла со стола мою банку, отпила и скривилась:

— Как вы это пьёте? — потом продолжила, — мы много раз отрабатывали компьютерные модели существования Свободного, модели не сходились. С самого начала было понятно, что существование крупного поселения в Зоне противоречило здравому смыслу.

— Но причём здесь я?

— А ты до сих пор не понял? — Ирина достала уже знакомый рентгеновский снимок с моим черепом и ярким пятном осколка. — Ты что, совсем думать разучился? Ты в одиночку убил восемь человек, получил автоматную очередь в грудь, а через четыре часа воскрес. Этот осколок… Ты ничего не говорил о нём Михаилу. Откуда он?

— На базе во время взрыва зацепило, какое это имеет отношение к делу?

— О! Какие люди! — раздался пьяный голос.

 Дикобраз поднялся из-за стола и, прихватив бутылку водки, нетвёрдой походкой направился к нам. Ирина натянула маску-респиратор, но, видимо, недостаточно быстро.

— Так ты с подругой? — сталкер расплылся в улыбке. — Поздравляю! За это надо выпить.

В руках Ирины появился маленький шприц, и, прежде чем я успел помешать, она вогнала иглу Дикобразу в бедро. Сталкер с удивлением посмотрел на девушку. Бутылка водки выпала из ослабевших рук — и Дикобраз неестественно медленно стал заваливаться на столик. Я подхватил сталкера и уложил на диван. На нас никто не обратил внимания. Ну перепил кто-то из посетителей, с кем не бывает?

— Ты его не убила?

Содержимое шприца подействовало настолько быстро, что у меня закрались нехорошие подозрения в том, что Ирина вколола Дикобразу яд.

Ирина пожала плечами.

— Думаю, нет. Если только сердце не слабое, он очухается часов через 20 с головной болью и провалом в памяти.

Всё было проделано настолько незаметно и легко, что у меня появилась уверенность: такой фокус ей приходится применять далеко не впервые.

— Зачем? Я бы его и так уболтал.

Ирина перешла на быстрый шепот:

— Ты понимаешь, что происходит? Понимаешь, что задумал Михаил?

— Переписать наш мир набело? — я усмехнулся.— Это невозможно, Михаил всегда был идеалистом.

— Построить в Зоне город тоже считалось невозможным, а мы сейчас в нем находимся. Даже если есть хотя бы минимальная вероятность, что у него получится, ее нельзя допустить.

— Хорошо, допустим, Михаил хочет, чтобы я отвел его к четвёртому энергоблоку, а ты хочешь его остановить. Но зачем разговаривать со мной? Почему не связаться с властями, чтобы выслали десант?

— Я уже связалась, но ты понимаешь, какая бюрократическая волокита начнется? Пока угрозу воспримут всерьёз, пройдут сутки, а может быть, больше. Я боюсь опоздать.

Мысль о том, что завтра Свободный могут наводнить натовские военные, не шла у меня из головы. Может быть, в чём-то Ирина и права, Свободный всегда казался незыблемой крепостью. Войны группировок, военные сталкеры, даже ядовитые выбросы были ему нипочем.

— Хорошо, но тогда зачем Михаилу меня устранять? Я ведь нужен ему, чтобы привести к Монолиту.

Ирина вздохнула и нервно закурила. Дешёвые крепкие сигареты как-то не вязались с образом хрупкой женщины.

— Я не знаю, — Ирина досадно поморщилась, — внеплановый сеанс связи с центром разрушил моё прикрытие. Михаил начал что-то подозревать. Да, ты прав, Михаил готовил крупную экспедицию вглубь Зоны, и ты должен был стать проводником. Но вчера вечером Григорий, врач, принёс вот эти снимки. Когда Михаил увидел твой рентгеновский снимок, то очень разволновался, до утра работал в кабинете, лёг только под утро, даже девчонок-телохранителей прогнал, — на лице Ирины мелькнула тень ревности. — Утром был ещё один сеанс связи, я не знаю, с кем, но по зашифрованному каналу, откуда-то из Зоны. После этого Михаил приказал тебя убрать.

— Что ты предлагаешь?

Теперь стало понятно, что дело моё — дрянь. Из города так просто не выбраться: посёлок маленький, толком нигде не спрячешься. Найдут и пристрелят без всяких разговоров — и ничего, что это против правил: Михаил сам эти правила устанавливает и меняет.

— Здесь поблизости находится оперативная группа полковника Виктора Громова, ты его помнишь?

Полковника я не помнил, я помнил лишь фигуру в военной форме.

— Кажется, да.

— Вы раньше работали вместе, он в прошлом тоже сталкер и отнёсся к моему сообщению серьёзно. Я сделала пропуск на твоё имя, — Ирина протянула мне пластиковую карточку. — Как только мы выберемся за пределы защитного периметра города, нас подберут машины полковника.

— Чего ты хочешь взамен?

Я знал, что такие предложения просто так, из голого альтруизма, не делаются, если только Ирина говорила мне чистую правду. Но ведь девушка тогда ужасно рисковала. С предателями Михаил не церемонился и, к вящему ужасу поборников человеческих прав, выкладывал записи казней в Интернет.

Ответ Ирины меня совсем не удивил:

— Нужно, чтобы ты отвел нашу группу к Монолиту.

— Я никого никуда не поведу, — лаконично и твердо сказал я.

 Ирина, кажется, такого расклада не ожидала.

— Но почему? Ты же погибнешь! А я могу вывести тебя из города.

Я выразительно пожал плечами:

— Ты думаешь, что Михаил даст тебе целые сутки, пока подойдут войска? Да он пристрелит нас, как только поймёт, что к чему. Из города ты меня выведешь, а там наши дороги разойдутся.

Конечно, я блефовал. Была ещё Инга, которая тоже не могла оставаться в Свободном. Правда, Ирине об этом знать не стоило.

— И куда ты пойдешь? — Ирина затушила окурок.

— В обычный мир! Награду отменили.

Ирина хмыкнула и закурила новую сигарету. Она, хоть и не подавала виду, все же нервничала.

— Ты по-прежнему в федеральном розыске. Я могу предложить тебе прощение, документы на новое имя, деньги и гражданство Украины.

«Умеет Ирина всё-таки убеждать!» На какую-то секунду мне даже показалось, что я вижу всё это: квартира в спальном районе, Инга готовит мне ужин, а потом мы идем на пруды кормить уток. «Есть ли в Киеве утки? Должны быть», — с долей сожаления я оборвал поток грез.

— У тебя нет прав делать подобные предложения.

— Нет, — легко согласилась Ирина, — но полковник тебе поможет, я уверена. Вы же были друзьями.

Посвящать девушку насколько дырявая моя память я не стал.

— Хорошо, с Виктором я поговорю, а там посмотрим.

 На самом деле, конечно, никаких переговоров я вести не собирался. «Из города бы живым выбраться, а там наши дороги разойдутся».

Глава 5. Полковник

Войти в Свободный намного проще, чем выйти. Город принимает всех сталкеров, соблюдающих законы. А они в Свободном просты: плати за покупки, не воруй и не начинай первым драку.

Наверное, Ирина права: без помощи Монолита Михаилу бы не удалось создать Свободный. Посёлок был как кость в горле всех остальных группировок в Зоне и, в первую очередь, Долга, на месте бывшей базы которого Михаил и построил свой свободный город, я уже не говорю о мелких торговцах, что остались не у дел. В конце концов, какому-нибудь генералу из НАТО могло не понравиться то, что безродный одиночка подмял под себя почти всю торговлю артефактами.

Покинуть город было самым сложным: на блокпосте охрана проверяла личную карточку. Моя карточка, естественно, не сработала бы, но Ирина обещала достать фальшивую и настаивала, чтобы мы выбирались из города немедленно, но я не мог бросить Ингу, да и некоторые вещи.

К счастью, сборы заняли совсем немного времени. Я ведь ещё вчера собирался уходить из Свободного, ну а имущество мое было совсем мизерным. «Хамелеон» привёл Ингу в восторг, она скинула шортики и принялась натягивать упругую, но, вместе с тем, мягкую ткань костюма, который с отключённым режимом камуфляжа немного напоминал гидрокостюм. Что-то изменилось в наших отношениях с Ингой после вчерашней ночи, по крайней мере, она перестала меня стесняться совершенно. Мы собрали сумки, и я коротко объяснил Инге, как пользоваться автоматом.

***

Возле бункера Крыса толпились люди. Мрачный Григорий и его ассистенты несли на носилках тело, накрытое простынёй. Нужно было спешить, но вместо этого я надвинул капюшон и включил камуфляжный режим, чтобы незаметно, вдоль стены, подобраться к столпившимся людям. Меня никто не заметил, только один из охранников несколько раз скользнул по мне недовольным взглядом.

— Время смерти установить удалось? — мужчина в элегантном, но непрактичном костюме был явно из администрации.

— Часов шесть назад, — ответил Григорий, — после вскрытия смогу сказать точнее. Ранений на теле нет, возможно, применили какой-то яд, — потом раздраженно добавил, — не понимаю, кому было нужно убивать Павлика, одного из наших лучших программистов, да ещё и в такой момент! Телефоны до сих пор не работают.

Григорий пошёл за телом в сторону клиники.

А я ведь знал, кому это было явно выгодно. Если Ирина запустила в сеть Свободного вирус, кто, как не Крыс, мог ей помешать? Открыл бы он симпатичной девушке из администрации свой бункер? Конечно, открыл бы. К тому же, мне вспомнился яд и то, как лихо Ирина орудовала шприцем. «Ничего, — думал я, — только выведи меня за пределы периметра, а там я сам тебя спрошу про смерть Крыса, да так спрошу, что отвертеться не сможешь».

Не подозревая о моих планах, Ирина ждала меня неподалёку от северного блокпоста.

Она сменила мешковатый балахон снайпера на лёгкий военный бронекостюм, какой использует охрана периметра. Я ожидал вопросов об Инге, но Ирина лишь равнодушно скользнула по девушке взглядом и промолчала. Ингу же я предупредил: если станет кто задавать вопросы, скажу, что купил её на невольничьем рынке.

Выбор между северными и южными воротами был несложным. Северные ворота за последние месяцы дважды подвергались нападению бандитов и нашествию тварей, появившихся после выброса. Ракетные установки были выведены из строя, а от всей защиты осталось только несколько крупнокалиберных пулеметов.

Собственно, мало, кто об этом догадывался, но Ирина это знала. Старшим на блокпосту был сержант Петренко. Я его немного знал по своим прошлым визитам в Свободный. Раньше он служил в охране периметра. Что-то у него не вышло со службой: то ли за неподчинение приказам, то ли ещё за что-то угодил Петренко под трибунал и сбежал из-под следствия в Зону, да так и осел тут. На вид сержанту было лет сорок: поджарое накачанное тело, а мускулы такие, что оставалось только завидовать. Лицо, грубое, словно высеченное из гранита, пересекали четыре ровных белых шрама. Он вежливо поздоровался с Ириной и уставился на меня. Потом цепким взглядом прошёлся по сумкам и снаряжению.

— Тень, тебе выход из города закрыт до особых распоряжений.

Все складывалось очень хорошо: всё-таки Ирине удалось задержать приказ о моём устранении. Значит, пока охрана считает, что меня просто нужно держать и не пущать, а не тут же стрелять на поражение.

— Вот распоряжение, Николай, — засуетилась Ирина, протягивая сержанту бумаги. — Тебя, наверное, просто не предупредили, сегодня со связью какая-то ерунда творится.

Сержант внимательно просмотрел документы.

— Не знал, что Михаил в экспедицию собирается. Пойдемте, у меня на посту проводной телефон.

— Мы очень торопимся, бумаги в порядке.

— Мне нужно проверить, — твердо сказал сержант металлическим голосом.

Пост представлял собой укрытый бетонными блоками железнодорожный контейнер, правда, немного облагороженный, с утеплением и вентиляцией. Места в нем едва хватило, чтобы уместить стол, пару стульев и холодильник. Я с тоской посмотрел на стол сержанта, где под стеклянной крышкой находился кнопочный блок управления дверьми.

— У нас очень мало времени, — попробовала снова возразить Ира, — пропустите нас!

Сержант погрозил ей пальцем, потянулся к трубке и укоризненно заметил:

— Устав надо соблюдать.

Не думаю, что он и в самом деле что-то заподозрил, просто хотел осадить Ирину. Многие сталкеры — военные не исключение — считали, что женщинам вообще не место в Зоне, за исключением борделя. Что в этот момент происходило в голове у Ирины, я не знаю, но реакция у неё была мгновенная. Ещё секунду назад сержант крутил диск старого армейского телефона, и вот он уже беспомощно дергался в кресле, невидящими глазами уставившись на электроды электрошокера у себя на груди. Теперь я окончательно поверил в то, что девушка была агентом. Не теряя ни секунды, Ирина сорвала ключ с цепочки сержанта, откинула крышку и надавила зелёную кнопку открытия дверей.

 — План «А» провалился, действуем по плану «Б».

Сначала я не понял: мы ни о каких планах не говорили, но потом заметил наклейки микрофонов на её шее.

В дверном проёме появился солдат. Я уже взялся за автомат, но Ирина имела молниеносную реакцию и снова опередила меня. Девушка вскинула руку с маленьким пистолетом со сглаженными краями. Глушителя не было, но выстрел получился почти бесшумным. Какую-то долю секунды солдат пытался разглядеть дырку у себя во лбу, а потом завалился на спину.

У нас пока еще действовал фактор внезапности: блокпост никогда не штурмовали изнутри, да и мы до сих пор не числились в списке врагов. Оставались мгновения, прежде чем остальные сообразили бы, что к чему. Я пытался прикинуть, сколько на блокпосту охранников. Десять? Двадцать? Даже если тут не было тяжёлого вооружения, всё равно нам не удалось бы уйти.

Прикладом автомата я выбил зарешеченное окошко и длинной очередью срезал двоих охранников. Если шокер и спецоружие Ирины шума почти не создавали, то автоматная очередь уже не могла остаться незамеченной. В последний момент я метнулся от окна в самый дальний угол комнаты, сшибая Ингу с ног и закрываясь холодильником.

Для тяжёлого пулемёта, установленного на вышке, стенки контейнера надёжной защитой не являлись. Холодильник протяжно звякнул, остро запахло алкоголем. Длинная пулемётная очередь прошила стены и потолок контейнера. Холодильник покрылся вмятинами, но устоял. Где-то наверху грохнуло так, что заложило уши. Я осторожно высунулся из-за изувеченного холодильника. Мое лицо, как и весь контейнер, было забрызгано кровью. Сержант Петренко по-прежнему сидел в кресле, но теперь у него не было головы. Может быть, не стоило охране так сразу открывать огонь?

Пулемет больше не стрелял, грохнуло ещё несколько взрывов, раздался треск автоматов и шум двигателя. Снова заговорил пулеметный бас, но уже не по нам.

— Бегом! — рявкнула Ирина, вышибая дверь ногой. В обеих руках у неё появилось по пистолету, и только теперь я заметил неприметную кобуру на предплечье.

Инга все еще сидела в углу, съежившись от страха. Потянув ее за руку, я выбежал наружу с автоматом наперевес. Но стрелять уже не пришлось ни в кого: обе сторожевые вышки чернели грудами горящего металла и дерева. Вокруг валялись тела охранников, а в метрах пяти от нас остановилась армейский БТР сотой модели. Из люка высунулся полковник Виктор нников. азу открывать огонь. столету и теперь я заметил неприменую незамеченной. ной. . енко под трибуГроГГггвакапапавввввввГромов собственной персоной. Его я узнал сразу, но почему-то подумал, что он должен был быть моложе. В руках полковник держал дымящуюся ракетную установку.

— Давайте в машину! — крикнул он и выпустил очередную ракету.

Она пронеслась прямо у нас над головой — и где-то позади ухнул взрыв. Оглядываться времени не было. Мы бежали к аппарели на задней части бронемашины и вскочили в нее в последний момент, когда по броне уже застучали свинцовые градины. Силы Свободного успели перегруппироваться.

— Уходим! — крикнул полковник водителю.

Свои шансы против всех сил города Виктор оценивал правильно. На старых армейских БТР использовались перископы, но уже в девяностой модели на смену им пришли стереоэкраны.

Створки ворот дрогнули и начали сходиться, угрожая оставить нас внутри, но водитель добавил газу и, высекая искры бронированными боками, БТР вырвался наружу.

Виктор повернулся и протянул мне руку. Чуть поколебавшись, я ответил на рукопожатие. В тесной кабине для этого даже не пришлось вставать.

— Ну, здравствуй, Кирилл. Как говорится, сколько лет, сколько зим.

Глава 6. Муки творчества

Ехать по Зоне было не просто непривычно, сказать по правде, было страшно. Обыкновение тщательно проверять дорогу впереди укоренилось во мне очень прочно, и я чувствовал почти физическую боль оттого, что мы двигались слишком быстро. На самом деле бронемашина еле ехала, продираясь сквозь обильно растущие на дороге кустарники. Стрелка спидометра едва дотягивала до отметки 25 км\ч, но для Зоны это был абсолютный рекорд. В нескольких километрах от города нас ждала ещё одна бронемашина.

На БТР по Зоне ездили только военные сталкеры и учёные чаще всего для того, чтобы вытащить своих же попавших в беду коллег. Иногда у них это получалось, но зачастую пропадала и спасательная группа. Обычным сталкерам по Зоне ездить было опасно и почти невозможно: слишком часто здесь происходили природные аномалии и менялась местность. Но даже если находились самоубийцы, готовые сеть за руль и просчитавшие относительно безопасный маршрут, возникала масса других проблем. Самая безобидная из них — провести машину через армейские кордоны. Хорошо, если при некотором везении в Зоне нашлась бы исправная техника. Но как обеспечить ее топливом и запчастями, не говоря уже о том, что такой способ передвижения привлекал совершенно излишнее внимание?

Полковнику Громову, похоже, было плевать как на армейские посты, так и на аномалии на неизведанном маршруте. На мой вопрос о том, как они собираются проверять дорогу, Виктор только хохотнул.

— Покажи Кириллу наши игрушки, — с улыбкой обратился он к водителю, большую часть лица которого скрывал виртуальный шлем.

Это был профессор Александр Солодов, пожилой совершенно лысый мужчина с желтоватой нездоровой кожей. Не отвлекаясь от вождения, учёный махнул рукой на пустующее кресло рядом с собой, где на спинке висел ещё один шлем.

— Пусть наденет. Просто посмотрит, управление всё равно заблокировано.

— Саша построил эти машины, — с уважением добавил Виктор.

В шлеме знакомая до мелочей Зона преобразилась до неузнаваемости: разноцветными пятнами разлились аномалии. Вон сиреневая «электра», ещё тусклая, незрелая, вдалеке на пригорке пульсирует алым цветом давно изученная «мясорубка». Она не сдвигалась с места уже лет пять, её даже обнесли небольшим заборчиком с выразительными ярко-красными черепами на гнилых досках. А на самом горизонте мерцал зеленым цветом «трамплин»…

Я перекатывал в руках гайки и думал о том, сколько жизней эта установка могла бы спасти, сколько денег можно было бы с ней заработать. И всё-таки мне было неспокойно. Изначально с полковником я встречаться не планировал, думал включить «хамелеон» и уйти, но не вышло. В жизни редко получается поступить так, как хочется.

— Виктор, нам надо поговорить.

Он кивнул.

— Сейчас сделаем привал.

Мы остановились в районе Затона, тихом месте, неподалёку от заброшенного порта, у рощи соснодубов. По форме эти деревья напоминали сосны, только вместо колючих иголок во все стороны топорщились дубовые листья. Я сорвал один из них, потёр пальцами восковую поверхность, и сразу по-новогоднему запахло елкой. В Зоне почти все растения отличались от тех, что росли в обычном мире. Одно время где-то здесь даже работала группа ксеноботаников, но потом она сгинула без следа.

***

Четвёрка военных оперативно разбила лагерь, но без палаток. Значит, мы не собирались здесь задерживаться. Двое сталкеров с автоматами наперевес зорко оглядывали окрестности. Еще двое разожгли костёр и поставили складные стулья. Виктор и Ирина отошли в сторону и о чём-то оживлённо говорили, до меня доносились только обрывки фраз. Я хотел поучаствовать в беседе, но один из военных перегородил мне путь:

— Полковник поговорит с вами позже.

Вот так мне сразу дали понять, что я нахожусь в положении, в лучшем случае, вынужденного проводника, в худшем — пленника.

Из соседнего БТР выбрались два сталкера. Их потрёпанные комбинезоны заметно выделялись на фоне других в новенькой армейской броне. Закадычные друзья Борис и Ярослав жили в Зоне больше пяти лет, что уже говорило о многом. Ярославу было лет двадцать пять. Внешность его больше подходила актёру или эстрадному певцу: симпатичное лицо, яркие голубые глаза. Его называли Красавчиком или Весельчаком. Второе прозвище он еще терпел, но на Красавчика обижался. Любая ссора с Яриком вполне могла кончиться плачевно, так как, несмотря на миловидную внешность, человеком он был вспыльчивым и нетерпеливым. Наверное, поэтому мы как-то не сдружились. Борис был напротив флегматик, вечно хмурый, с абсолютно лысой головой. Лицо его было вечно покрыто недельной щетиной. Мы сдержанно поздоровались.

— Значит, это за тобой полковник в Свободный ездил? — протянул Ярик.

Моему появлению сталкеры как-то не слишком обрадовались.

— К Монолиту поведёшь? — хрипло спросил Борис, доставая сигареты. — Гиблое дело.

Ярик взял сигарету из протянутой ему пачки, мне же Борис предложил закурить скорее из вежливости, но я все равно не стал отказываться.

— Мы доводим полковника до окраины Припяти, ты не вмешиваешься, — Ярик чиркнул спичкой, — потом получаем свои деньги и возвращаемся назад. Дальше ведёшь ты.

У Ярика был характерный московский говор: он немного тянул слова, словно ему было очень скучно что-либо мне говорить.

Я жадно затянулся. У сигареты был немного странный вкус, терпкий, но приятный, бодрящий.

— Что за табачок?

— В Зоне выращивают, — Ярик брезгливо посмотрел на мою зажигалку. — Прикуривать сигареты от бензина или газа варварство! Только спички, — сталкер потряс коробком.

Я лишь пожал плечами в ответ, мол, у каждого свои вкусы.

— Между прочим, намечается прибыльный бизнес: табак из Зоны может поспорить с самыми лучшими кубинскими сортами.

На какой-то краткий миг я представил себе Зону, засаженную табаком до самого горизонта. Интересно, удалось бы Ярику придумать пугала от кровососов? Я тряхнул головой, отгоняя нелепое видение. «И как только они с Борисом уживаются?» Болтливость и прожектёрство Ярослава начало утомлять меня уже через пару минут. Может, Борис был хорошим слушателем, а может, просто научился пропускать трёп Ярика мимо ушей.

— Кстати, зря ты с Михаилом поцапался, теперь тебе или из Зоны уходить, или лучше сразу в землю закопаться, он такого не прощает, — злорадно добавил Ярик.

Доступа в Свободный у него не было никогда.

От необходимости отвечать Ярику меня избавил телефонный звонок. Я достал из кармана сотовый, о котором уже успел начисто забыть. На экране вызова значилось «Михаил», и, пока я размышлял, отвечать или нет, со спины подошёл Виктор и выбил у меня телефон из руки прямо в разгорающийся костёр. Трель звонка обиженно взвизгнула и замолчала.

— Кирилл, ты что? Отследить же могут!

***

Кабина бронемашины обеспечивала должную защиту. Толстая броня поглощала звуки не хуже поролона. Пять лет назад Виктор был весёлым улыбчивым лейтенантом, ушедшим в Зону в самоволку из частей охраны периметра. С тех пор, казалось, прошло не пять лет, а двадцать. Виктор сгорбился, поседел. На изрезанном морщинами лице прежними остались только внимательные карие глаза. Из лейтенанта в полковники за пять лет… Как же ему удалось сделать такую карьеру?

— Так это было твоё желание? — прошептал я, прозревая, и не важно было, что ещё вчера даже не вспомнил бы, кто он такой.

Кусочки мозаики складывались в общую картину, которая мне всё меньше нравилась.

— О чём ты, Кирилл?

— Полковник в неполные тридцать… Ты попросил у Монолита блестящую военную карьеру?

Громов скривился, словно я сказал что-то ужасно бестактное. В последующие несколько секунд, длившиеся вечность, мне казалось, что полковник собирался меня ударить, но вдруг его лицо смягчилось:

— Значит, ты так и не вспомнил…

Не люблю, когда на меня смотрят с жалостью.

Виктор провел по лицу рукой, достал плоскую фляжку, сделал несколько глотков, потом протянул мне. Хороший коньяк. Как-то само собой вспомнилось, что Виктор очень любил «Кутузов».

— Ты, Кирилл, сейчас мне очень больно сделал, но не хочу на тебя злиться, я ведь тоже помню, чего ты хотел от Монолита и что получил. Ведь это была твоя идея отправиться в Припять. Как ты говорил? «Надо всё исправить?»

Неужели это были мои слова? Неужели это была моя идея?

— И мы пошли за тобой, ведь ты верил в то, что говорил. Верил, что можно вернуть близких, сделать так, чтобы сбылись все наши мечты, — Виктор вздохнул. — Где теперь эти мечты?

Я промолчал, глядя на огонь, но полковнику и не нужен был ответ. Он продолжил:

— Знаешь, больше всего я завидую Семёну, у него хватило ума… не касаться.

— Семён погиб два дня назад…

Виктор помрачнел. Я кратко рассказал о нашей миссии на базу «Сфера».

— Осколок, значит, тот самый, что военные вытащили со второго места падения. Ты понимаешь, что хочет сделать Михаил? — глухо спросил Громов.

— Стереть наш мир и создать новый?

Надо же, я сказал эти слова вслух, и они не показались мне безумием.

— Михаил всегда был идеалистом, и даже тогда хотел — как он сказал? — «счастья для всех»?

Что-то сдвинулось у меня в голове, может, тот самый кусок неведомого металла сдавил какой-то нерв.

***

Для встречи с Виктором мы приехали в один из пустых домов на кордоне. Раньше здесь был дачный посёлок, а теперь — лагерь Сидоровича. Сам хозяин, полноватый торговец, укрывался в старом бомбоубежище метрах в трёхстах от домиков. С охраной периметра мы никогда не поддерживали отношения, и было очень сложно вести бизнес, когда без предупреждения в нас начинали стрелять, причем сразу на поражение.

Больше всех возражал по природе осторожный Семён. Он был уверен, что информация, за которой мы сюда приехали, не более чем провокация. Но соблазн узнать точные координаты исполнителя желаний, легендарного Монолита, нарушающего все законы и правила, был слишком велик, в первую очередь, для меня самого — негласного лидера нашей маленькой группы. И я уговорил остальных, повторяя чужие слухи о тех, кто дошёл к Монолиту и вернулся, хотя раньше сам смеялся над ними. И остальные поверили — и вечный скептик Михаил, и осторожный Семён. Нам очень хотелось поверить. И мы все-таки встретились с лейтенантом, который носил звучное имя Виктор.

— Случайно всё вышло, я ведь немного в компьютерах разбираюсь, вот и поручили задание переставить операционку в генштабовском ноутбуке. Штатный администратор с гриппом свалился, а начальнику штаба срочно надо было работать. Я переставил системные драйверы, а потом смотрю, на диске папка лежит скрытая. Сначала подумал, порнуха. Офицерский состав — тоже ведь люди. А когда просмотрел, удивился, почему Иволгин информацию незашифрованной держит. Но вообще генерал с компьютерами не очень дружил… Вот тут отчёт разведгруппы и видеоролик, — Виктор повозился с курсором, и на экране появилась запись, нечёткая, похоже сделанная со спутника. — Тут ничего не поясняют, но всё есть в отчёте. В двадцать два часа объект появился в верхних слоях атмосферы… — Виктор говорил по памяти, по-видимому, читал этот отчёт уже сотни раз.

— Прилетел из космоса, — встрял Михаил.

— Нет, появился в атмосфере, — покачал головой лейтенант, — были запущены перехватчики.

Я увидел хищные силуэты ракет, стремительно приближающихся к круглой тени. Изображение распалось на отдельные пиксели.

— Тут около минуты помех, я перемотаю, — Виктор передвинул мышкой ползунок проигрывателя.

Тень снижалась, теперь от неё отделился видимый фрагмент.

— Один из фрагментов НЛО подобрала группа охраны кордона Чернобыльской зоны, но основная масса упала в районе четвертого энергоблока Чернобыльской АЭС, объект проломил часть старого саркофага и, по всей видимости, всё ещё находится там.

— Я ему не верю! — нехорошо прищурился Михаил, не опуская автомат.

— Посмотри на даты, — я показал в угол экрана, — в этот день случился второй инцидент!

— Знаешь, Кирилл, я не слишком верю людям. Эй, Виктор! А тебе это зачем нужно? Какая тебе выгода?

Виктор замялся.

— Да не стесняйся, тут все свои! — и Михаил выразительно передёрнул затвор. — Мы не беспредельщики, убедишь нас, пойдем к Монолиту все вместе, а там… как Зона рассудит.

Виктор отложил ноутбук, достал пачку дешёвых сигарет.

— У меня дочка умирает, — мужчина вытащил из нагрудного кармана, залитое в пластик фото маленькой, очень худой девочки с пронзительными синими глазами и лысой головой. Я знал, обычно волосы выпадают уже после первых курсов химиотерапии…

— Врачи сказали, ей меньше полугода осталось… — срываясь на шёпот, быстро говорил лейтенант. — А я здесь. Марина с Лерой в Новосибирске. Если дойдем до Монолита, она ведь поправится, — голос Виктора стал умоляющим. — Одному мне не дойти…

***

— Кирилл, очнись! Что с тобой?!

«Почему я лежу на полу?» Кто-то отвешивал мне тяжёлые оплеухи, но чувства были все равно еще ватные, приглушённые, только кожу пощипывало. Я тяжело поднялся, голова немного кружилась, из носа текла струйка крови, я стирал её рукавом комбинезона.

Я понял, из-за чего славный полковник Громов стал сутулым, разобрался, что сожрало его изнутри. Можно было объяснить это тем, что военная служба с высокими званиями, хорошей зарплатой и привилегиями даётся тяжким трудом. Можно было объяснить это и тем, что семью он видел от силы несколько раз в год. Объяснить можно. А вот можно ли было принять то, что неведомый пришелец то ли из космоса, то ли из другого мира разложил наш разум по полочкам и увидел наши настоящие желания? И некого было винить в том, что лейтенант хотел получить полковничьи погоны больше, чем спасти собственную дочь, как и некого было винить в том, что я получил забвение… вместо жизни Кристы. В тот момент, когда моя рука тянулась к Монолиту, я представлял, что окажусь в прошлом, где нужно будет просто затормозить и свернуть на обочину. Но уже тогда я понимал, что мне невыносима сама мысль снова оказаться там. Винить некого.

— Прости, Вик, я вспомнил… Ты хотел…

— Не надо ничего говорить, — перебил меня Виктор.

Он помог мне подняться, дал фляжку с коньяком. Тыльной стороной ладони я потёр саднящую скулу. Между сиденьями находился маленький выдвижной столик. Кажется, это к нему я приложился.

— Что с тобой случилось?

Я отпил из фляжки. Хороший коньяк. Шум в голове немного поутих.

— Да так, контузия.

Похоже, Виктора мой ответ удовлетворил, либо он просто не подал виду и с нажимом продолжил:

— Михаила нужно остановить. Пусть шанс, что у него хоть что-нибудь получится, минимален, мы не можем допустить такой риск.

— Что ты собираешься делать?

Виктор не стал обдумывать ответ, видимо, у него давно был чёткий план:

— Мы заберём Монолит из развалин саркофага и переправим его в безопасное место, туда, где никто не сможет к нему прикоснуться, — на миг задумался полковник. — Есть несколько вариантов: Марианская впадина, космическое пространство.

Виктор посмотрел мне в глаза:

— Ты отведёшь меня?

Я кивнул, хотел вернуть фляжку, но Виктор отказался.

— Оставь себе.

Из неприметного чемоданчика полковник достал увесистый свёрток.

— Считай это авансом.

 Я надорвал обертку и уставился на розовые купюры, потом наугад достал одну, посмотрел на просвет. Громов помассировал виски, словно его мучила головная боль.

— Да не сомневайся! Стал бы я тебя обманывать? Деньги чистые и немеченые. Знаю, что обещала тебе Ирина — гражданство, деньги. Я всё могу устроить.

***

Наскоро перекусив, мы поехали дальше. Профессор вёл машину, второй БТР ехал следом. Виктор курил сигареты одну за другой, внимательно вглядываясь в карту. Пальцы его левой руки время от времени барабанили по массивному армейскому кейсу с электронными замками, который лежал между кресел.

Между двумя машинами была переброшена беспроводная сеть, и автопилот на втором БТР идеально повторял все манёвры. Лишь иногда приходилось переходить на ручное управление, чтобы преодолеть особенно сложный участок, вроде небольшого болотца или поваленных бетонных блоков.

Наша колонна поравнялась со стаей слепых собак. Они громко лаяли и пытались вцепиться в шины, но скоро отстали. Изредка попадались сталкеры. Чаще всего, завидев нас, они торопились скрыться, предпочитая не рисковать. Автопушка на лафете внушала должное уважение, даже обстрелять машину никто не решился.

Как мы и условились, до Припяти проводниками работали Ярик в нашей машине и Борис — в соседней. К управлению машиной меня, понятное дело, не допустили, да и не нужно было моё участие.

На соседнем сиденье развалился полноватый мужчина, единственный из команды Виктора, с кем я ещё не познакомился. Его отличали жесткие чёрные волосы, нос картошкой и едва намечающийся двойной подбородок. Из-под бронежилета выглядывали светло-коричневые отвороты куртки. Почему-то лицо его показалось мне знакомым. Меня одолевали сомнения: «Я его видел где-то раньше? Может быть, моя дырявая, как дуршлаг, память опять готовится подкинуть очередную подсказку?» Но мужчина меня узнавать не торопился. Память тоже не торопилась с ответом. Большую часть времени мужчина молчал, но, когда впереди с оглушительным карканьем с деревьев сорвалась небольшая стая ворон, он втянул голову, словно ему вдруг стало зябко, и что-то спросил у Виктора. Из-за шума двигателя я не услышал вопроса, но услышал ответ полковника:

— Нет, в таких количествах они не опасны…

Сначала мы ехали быстро, но потом на пути возникла аномалия «котёл», по-научному «термоконцентрат» — сгусток огненной энергии на оплавленной и спёкшейся земле. Кое-где из-под земли врывались струи пламени. Объехать аномалию не получалось: слева путь перекрывал изрядный разлом в земле, справа — ровная, ничем не примечательная долина, но, на самом деле, такая же непроходимая, как и разлом. Иными словами, мы попали в «тёмную зону» — место концентрации аномалий, где даже детектор был бесполезен. Количество аномальной энергии там было слишком велико, а при осмотре такой «зоны» казалось, что вместо отдельных аномалий всё пространство просто заливает яркий свет. Пришлось Ярославу спешиться и вручную — гайками — прокладывать маршрут.

Мне оставалось сидеть на заднем сиденье и смотреть в окно, то есть быть на правах пассажира и на манер туриста пялиться на достопримечательности Зоны, время от времени попивая сок из пакета. Машины двигались медленно. Неприятным открытием для меня стало то, что меня порядком укачивает от постоянных остановок.

— А если влипнем в «котёл», машина выдержит? — крикнул снаружи Ярик.

— Машина выдержит, зато ты испаришься, — обнадёжил его профессор.

Говорил он негромко, но, по-видимому, слова дублировались по радио. Ярик стёр рукой пот со лба и продолжил бросать гайки, обозначая безопасную границу. Жара стояла изрядная. Это под броней мы могли наслаждаться прохладой кондиционированного воздуха.

На другой стороне «котла» обосновалась группа сталкеров, они поглядывали на нас, но не торопились уходить, видимо, считая «котёл» надёжной защитой.

Скорее всего, Борис их знал, потому что высунулся из второй машины, помахал рукой и сказал что-то по рации. Сталкеры успокоились, один из них в белом термозащитном костюме тоже стал прокладывать дорогу гайками, только, в отличие от нас, к центру аномалии, а не от нее. В самой середине «концентрата» был маленький пятачок безопасного места, где очень часто накапливались артефакты. Сталкерам оставалось пройти ещё около половины пути, когда на приборной панели замерцал предупреждающий сигнал.

— Аномальная активность быстро нарастает. Ярослав живо в машину! — крикнул профессор.

Просить Ярика дважды не пришлось. Уже и без всякого детектора было видно, что от «котла» лучше держаться подальше — из-под земли стали вырываться струи пламени и пара. Незнакомый сталкер заметался, попробовал вернуться назад, но пламя уже отрезало ему дорогу назад. Товарищи что-то кричали, оживлённо жестикулируя. Конечно, давать советы, когда земля горит не под твоими ногами, всегда проще. Мы преодолели последние несколько метров, и учёный дал по газам. Тяжёлая машина, взвизгнув покрышками, рванулась вперёд. Вторая идеально повторила наш манёвр. Мы едва не опоздали — машины не проехали и ста метров, как из «котла» уже вырвался поток пламени. Это были не отдельные струи, а огромный, метров в триста в диаметре, плазменный столб.

— Интересно, он успел спастись? — спросил мужчина в синей куртке, глядя на успокаивающийся огненный саван.

Я вдруг вспомнил, где уже видел эти внимательные карие глаза.

— Вряд ли, — буркнул Ярик, потирая покрасневшую щеку, и пристально посмотрел на меня. — Чёрт, больно! Где у нас аптечка с мазью от ожогов.

— А я вас знаю, — обратился я к незнакомцу, — вы ведь тот самый писатель…

***

Дмитрий Сергеевич Мельников был писателем из моего прошлого, где я был вполне заурядным, хоть и успешным хирургом, в меру заботливым мужем и о Зоне знал лишь из новостей.

Когда общаешься с любимым писателем, неизбежно появляется соблазн задать такие вопросы, на которые может ответить только автор: что он на самом деле подразумевал под той или иной идеей книги, кто стал прототипом героя, какие книги уже в проекте у автора. Это всегда увлекательно — прикоснуться к призрачной реальности ненаписанных книг. Вот только обрадуют ли ответы? Ведь для читателя книга — если это действительно хорошая книга — расцветает красками его собственной фантазии, а история и герои предстают по-разному для каждого. Кто-то увидит динамичный боевик с закрученным сюжетом, кто-то в той же книге найдет глубокую философскую притчу. И, наверное, правы будут оба. Вот только приятно ли будет узнать читателю, что книжка была написана на спор или просто от скуки, а любимый герой до смерти осточертел своему создателю, как, впрочем, и бесконечные вопросы о нём, и лишь круглые суммы контрактов не дают поставить в его судьбе жирную точку?

Я сидел на соседнем сиденье и пытался придумать вопрос, который не оказался бы банальным и затёртым. Молчание нарушил сам писатель.

— А что, здесь популярны мои книги? — у Мельникова оказался приятный мягкий голос.

— Нет, если честно, я их раньше читал…

Если даже его и разочаровал ответ, писатель никак не отреагировал на мои слова. Выглядел он типичным туристом, крутил головой и разглядывая проплывающий за окнами пейзаж. Посмотреть было на что: иногда на закате в этом районе Зоны можно было увидеть тропический пейзаж, совершенно несовместимый с климатом севера Украины. Странно это выглядело: кусок моря с пальмами и белым песком, отрезанный с двух сторон, как будто поверх заброшенного индустриального пейзажа наклеили яркую цветную рекламу курорта.

— Что это? — удивленно спросил Мельников, делая очередной снимок.

Когда-то я наткнулся в одном из научных журналов на описание этой аномалии, поэтому сразу вспомнил название:

— «Острова Фиджи».

Несколько секунд писатель не мог понять, разыгрываю я его или говорю серьёзно. Но потом всё же уточнил:

— Почему Фиджи?

Я усмехнулся:

— Почему бы и нет?

Мельников достал фотокамеру, у него их было две: одна — цифровая, вторая — плёночная мыльница. Весьма предусмотрительно: в Зоне с электроникой иногда случаются странные вещи. Настолько странные, что старая байка о том, что кое-где в Зоне можно вылезти в Интернет и попасть в прошлое, не кажется такой уж невероятной.

— А туда нельзя?… — неуверенно начал писатель.

Знал бы он, как хотелось мне на тропический остров, на белый песок безлюдного пляжа, подальше от всей этой грязи, монстров, но…

— Нет, это просто картинка.

И впрямь: то ли солнечные лучи сменили угол, то ли еще что-то произошло, но фантом тропического острова потускнел и через несколько секунд сменился унылым видом кирпичной стены.

Я сообразил, что хочу спросить у писателя.

— А что Вас привело сюда, в Зону?

Кажется, вопрос застал его врасплох. Он проводил взглядом заброшенные дома, где ещё несколько секунд назад красовался маленький кусочек тропического рая, и, наконец, ответил вопросом на вопрос:

— Как вы думаете, Кирилл, зачем люди пишут книги?

Ответа я не знал, но рискнул предположить:

— Не знаю, ради развлечения, ради славы, ради денег?

Писатель неожиданно согласился:

— Да, разумеется, ради этого тоже пишут. Как правило, графоманы пишут, не понимая, почему они не могут достигнуть пресловутой славы, признания, денег.

Кажется, Мельников оседлал любимого конька. Он не просто говорил, он вещал:

— Ещё сто лет назад, чтобы стать писателем, мало было одного таланта, нужно было терпение. Достоевский и Толстой писали от руки, гусиными перьями на бумаге. Любая книга была вызовом писателя всем тем, кто умел читать.

Мне совсем не к месту вспомнилось, что Толстому помогала записывать произведения жена.

 

— Сейчас компьютерные технологии и Интернет позволяют всякому не только написать любую глупость, но и поделиться ею со всеми. И что в результате? Творчество бездарной домохозяйки читают миллионы! Но ведь любой настоящий автор хочет написать не просто книгу, но Книгу, которая сможет что-то изменить в людях. Не просто развлечение, не заработок, а нечто большее. Вы когда-нибудь пробовали писать?

— Нет, — честно ответил я.

— Считайте, что вам повезло. Адский труд. Дело не только в том, что довольно сложно создать более или менее внятный, не слишком затасканный сюжет и красиво его описать. При определенном усердии и достаточном объеме потраченного времени это приходит. Наконец, ты закончил своё творение. Публикуешься в Интернете или несешь рукопись в издательство. При некоторой толике удачи её даже издают. А потом, хоть изредка, но любой писатель читает, что пишут про него критики или хотя бы читатели в Интернете. И вот ты узнаешь о себе много нового, например, что предыдущая книга ещё ничего, а новая книга — полная ерунда, куча штампов, минимум самостоятельности с вялыми, словно срисованными персонажами, и так каждый раз, когда выходит новый роман…

Слегка ошалев от объема информации на тему нелёгкого бытия писателя, я решил подкрепиться глотком коньяка. Спиртного во фляжке оставалось совсем чуть-чуть, на донышке — глотка на два, не больше. Я осторожно отхлебнул. Из вежливости протянул фляжку писателю, но он отказался.

— Но это еще куда ни шло! Хуже, когда за тебя принимаются узкие специалисты. Они тебе рассказывают о том, как бы они написали твою книгу, если бы умели писать. И начинается: математик укоризненно замечает, что расчёт времени выхода на орбиту описан неверно; альпинист посмеивается над тем, как герой умудрился с таким снаряжением спуститься с обрыва и не разбиться; врач авторитетно заявляет, что с такими ранами герой не мог протянуть бы и минуты, не то, что преодолеть кросс по астероиду; энергетик утверждает, что описанный в романе двигатель ни за что не заработает; физик жалуется на некорректно описанную технологию телепортации… и так далее и тому подобное. И это еще не считая представителей различных конфессий, чьи религиозные чувства ты глубоко уязвил своей книгой.

Я рассмеялся. Все эти проблемы для меня выглядели такими мелкими и незначительными. Что может быть нелепее фразы «читателям не понравилась книга»? Ведь всегда можно попробовать написать другую. Мельникову не приходилось заживо гореть, в него не стреляли из автомата в упор, и вообще с ним не происходило всё то, что он так щедро взваливал на плечи своих героев.

— Так пусть они возьмутся за ручку или клавиатуру и напишут лучше! — неожиданно для себя возмутился я.

— Безусловно! — с жаром согласился Мельников. — Но всё-таки где-то в глубине души любой автор хочет писать так, чтобы его книга нравилась всем, хоть это и невозможно. И он уже непроизвольно начинает пытаться угодить физику, энергетику, альпинисту и врачу, обкладывает себя учебниками, советуется со специалистами, тратит своё время не на характеры персонажей и сюжет, а задается вопросом, как устроено сопло плазменного двигателя, описанного в романе. В небольших объёмах это полезно и придает истории реализма, но, когда это становится самоцелью, вместо книги выходит ерунда.

Я пожал плечами и глотнул коньяку, подумав, что Мельников так и не ответил на мой вопрос.

Глава 7. Погоня

На самом деле мы очень плохо контролируем нашу жизнь. Почти все достижения нашего мира направлены именно на это — контроль. Мы просыпаемся утром и точно знаем, что в десять будем на работе, ну, или в шесть, если не повезло с работой. Подчиняя свою жизнь заданному ритму, мы всё больше и больше убеждаем себя, что все в порядке. Наш маленький мирок неуязвим. Мы строим долгосрочные планы, но Аннушка уже пролила масло, в самолёте протёк трубопровод, под ногой что-то предательски щёлкнуло, да мало ли может быть в жизни случайностей, и вот уже костлявая небрежно хлопает по плечу — собирайся, пора. Тем приятнее смотреть на героев книг и кинофильмов: такие мелочи, как их неудачи и превратности судьбы, ничуть не волнуют. Главный злодей не может просто поскользнуться на лестнице и свернуть себе шею. Он может умереть только от «самой главной пули», обычно этот сцену показывают с замедлением и с разных ракурсов. Временами вместе с главным злодеем гибнет и главный герой, концовки в духе «в конце все умерли» в последнее время входят в моду, особенно в японских фильмах.

— Радарный контакт, — мягко прошептал компьютер машины. — Объекты опознаны как оперативная группа Скат. На одном из экранов появились две яркие точки стремительно несущиеся нам наперерез. Я не сразу понял, что происходит: Скаты были патрульным вертолётным соединением охраны периметра Зоны и формально принадлежали ВВС Украины. Они не должны были нас атаковать.

А вот Виктор отреагировал мгновенно, резко вывернув руль влево, уводя машину с дороги. Следовавший за нами БТР на миг замешкался, пока бортовой компьютер отрабатывал неожиданный манёвр. Я не успел заметить ракеты, только низкий гул, а потом ведомая машина взорвалась, ударная волна гулко ткнулась в уши, дыхнуло жаром. Полетели обломки. Острый кусок металла вонзился в стекло, оно пошло трещинами, но выдержало. Не выдержали научные приборы.

— Необратимый ущерб нанесён тахионным детекторам и квантовой антенне, — с неуместной гордостью сообщил компьютер, — точность прогноза упала ниже 45% и более не является полезным предположением.

Что-то кричал профессор, обиженно мигали аварийными огнями системы. Мы снова развернулись и в уцелевший экран я увидел вторую машину, то что от неё осталось. Всю переднюю часть капота разворотило не взирая на бронеплиты, лопасти радиатора торчали растопыренными пальцами из мешанины обломков металла и проводов. Из горящей машины выбралась окровавленная фигура Бориса и побежала в нашу сторону, профессор развернул БТР собираясь подобрать раненого.

Виктор ловко забрался в башенку турели, оттуда сразу же загрохотало вот только что может сделать 14 мм крупнокалиберный пулемет, против четырёх штурмовых вертолётов Ми-24, прозванных летающими танками, чуть устаревших но далеко не утративших своей грозной силы. Даже если полковнику необычайно повезёт и он попадёт по винтокрылой машине, пули не смогут пробить броню.

Где-то глубоко в моей голове разгорался осколок, стук сердца гулко отдавался в ушах. Вертолёты разворачивались, раненый Борис ковылял нам навстречу, подволакивая ногу. В голове, снулыми рыбинами толклись множество мыслей. Почему вертолёты нас атаковали? Что мне явно не рассказал Виктор? Как нелепо сейчас погибнуть, после всего что довелось пережить. Зря я взял Ингу с собой. Но все эти мысли были уже далёкими незначительными. Так уже было, когда я дрался с Монлитовцами.

— Я ничего не вижу! Детектор не работает! — фальцетом взвизгнул профессор нажимая тормоза, словно он стремился сделать нашу машину ещё более уязвимой. Броня словно стала прозрачной: я видел четыре вражеские машины, смертоносные, недосягаемые.

Взревели автопушки, всё так же медленно свинцовый шквал скосил человеческую фигуру и понёсся к нам, поднимая столбики грязи на мокрой земле. Последний раз взревел и захлебнулся пулемет Виктора: то ли заклинило затвор, то ли броня башни оказалась тоньше основной. В последнюю секунду я оттолкнул профессора из водительского кресла и вывернул руль, БТР вильнул в сторону, уходя из-под огня, а в следующее мгновение машина врезалась в витрину давно заброшенного магазина, разбрасывая истлевшие продукты и проржавевшие банки консервов. Кажется, в соседнем зале было что-то вроде отдела промтоваров — манекены в ветхой одежде разлетались в стороны.

Нам повезло, внутри не было аномалий, так что мы просто прошли сквозь обветшавшие стены, как таран. На миг уцелевшая фара высветила огромные удивленные глаза кровососа, прежде чем его голова разлетелась о лобовое стекло с хрустом спелой дыни, упавшей на асфальт. Последняя стенка оказалась кирпичной, передний бампер с лебёдкой смялся и отлетел, полетела кирпичная крошка и пыль. Впереди была относительно ровная дорога, остатки трассы, что шла от центра города к атомной электростанции и промышленным комплексам.

Сталкеры этой тропой не пользовались — слишком неспокойное место. Детектор аномалий не действовал, но он больше не был мне нужен, я и так видел их даже с закрытыми глазами. Спидометр высвечивал 90 километров в час. Почти предельная скорость БТР, абсолютный рекорд для Зоны, но всё равно слишком мало чтобы уйти от погони. Мельников с профессором сжались под сиденьями.

— Держитесь, — крикнул я, сворачивая к ржавому ограждению.

Раньше здесь были водоотводные каналы, они представляли собой высланные бетоном конструкции, по которым должна была отводиться горячая вода от реактора. БТР пробил ограждение, словно оно было бумажным, отправляясь в недолгий полёт с двухметровой высоты под истошный визг одного из самых успешных фантастов последних лет. От удара у меня лязгнули зубы. Лопнула одна шина, но умная машина уже подкачала камеру, видимо внутри был какой-то полимер, застывающий на воздухе. Сейчас давно заброшенная система пересохла, и БТР разбрасывал колёсами разнообразный мусор, скопившийся за годы на дне канала.

Запищал предупреждающий зуммер, индикатор ракетной атаки на обычные БТР не ставили, систему видимо сняли с истребителя.

— Поворачивай! Поворачивай! — закричал Виктор.

Я выкрутил руль, бросая машину влево, под укрытие бетонного мостика, броня чиркнула бетон высекая искры, грянул взрыв, мостик обвалился: куски бетонных плит загрохотали по броне. Мы выбрались из канала на центральную улицу. Как она называлась? Ожил пулемет. Давай, Виктор, отвлеки их хотя бы на пару секунд. Снова запищал зуммер, я резко выдавил сцепление и дёрнул ручной тормоз, БТР с визгом развернулся, оставляя на растрескавшемся асфальте дымные следы. Я вернул ручник на место и добавил газа. Весь фокус был в том, успеют ли компьютеры ракет скорректировать курс после моего краткого экскурса в экстремальное вождение… Не успели — ракеты вонзились заброшенную пятиэтажку, мощный взрыв и волна обжигающего пламени толкнули машину. Этаким дружеским напутствием: давай, не задерживайся. Бетонные плиты старого дома стали складываться, как карточный домик. Я свернул на повороте возле светофора, густо поросшего «ведьминым волосом». Светофор уже которое десятилетие показывал красный свет. Ничего, нам можно и на красный. Ракеты с тепловым наведением? — отлично, значит, будет жарко!

Это место называлась Огненная долина. Конечно, никакая это не долина, а проспект между зданием мэрии и филиалом Сбербанка. Говорят, в Сбербанке до сих пор в ячейках можно найти не только рубли советской эпохи, интересные разве что коллекционерам, но и вполне ходовое золотишко. Только никто не отваживается забираться в эти места, слишком много огненных аномалий проросли улицу, в них не было безопасного пути. Сможет ли броня выдержать огненный смерч? Как там сказал профессор? Может, но не долго? Ярослав понял куда я направляю БТР.

— Там смерть! — закричал он пытаясь вырвать руль из рук, но рывок на повороте отбросил его назад. Предупреждающе запищал зуммер, — ракетная атака. До сих пор чудом уцелевший радар успел высветить стремительно несущиеся к нам точки ракет. Сколько их было — десять? Двенадцать? Но всё это уже было не важно, потому что позади бронемашины вспыхнуло пламя, какое живёт в недрах звёзд. Нас спасала скорость, струи плазмы хлестали всё-таки немного позади машины, иначе не выдержала бы никая броня. Колёса загорелись, в салоне едко запахло горелой резиной, двигатель зашёлся в хрипе, а мы неслись, оставляя за собой огненную бурю. Ракеты, сходя с ума от разлитого вокруг тепла, выделывали в воздухе затейливые фигуры, прежде чем устремиться к своему пылающему концу.

Вертолёты стали стремительно набирать высоту, видимо даже для них было слишком жарко. Огненные аномалии я видел как узелки на огненных нитях, яркие, святящиеся, на них больно было смотреть. И я потянулся к тем, что вспыхивали позади нас. «Горите», — попросил я их и разорвал узелки. Всё исчезло в огне, стены домов позади нас потекли водопадом жидкого стекла, огромный протуберанец взмыл на сотни метров в небо, к стремительно набиравшим высоту вертолётам. Огненный язык лениво скользнул по одной из машин, и плазму засосало в воздухозаборник. Машина, которую прозвали летающим танком, разлетелась на куски: сдетонировало топливо или боезапас, или и то и другое. Только чудом уцелевший винт взмыл к остальным Скатам, как бумеранг которому не суждено вернуться. Улица кончилась, почерневшая обугленная машина вырвалась из огненной стены, если бы не керамическое покрытие, мы бы были уже мертвы. Тройка вертолетов уже обогнула струи плазмы на центральной улице. Я подспудно надеялся, что, потеряв одну из машин, Скаты вернутся на базу. Но это, кажется, только разозлило их.

Нужно было срочно покидать обречённый БТР и спускаться в канализацию. Я повернул руль, чтобы объехать очередную «комариную плешь», и понял, что руль меня не слушается. «Неисправность гидравлических систем» значилось на экране. Слишком много тепла: жидкость просто вскипела. Я надавил на тормоз, уже зная, что результат будет такой же. БТР летел прямо в «комариную плешь» — пятачок голой земли, где сила тяжести расплющит нашу машину в тонкий лист. Нестерпимо воняло гарью. Уцелевшие три вертолёта снова пристроились позади нас, уже не пищал зуммер, не работал радар, все эти системы сгорели, когда мы ехали через пламя.

И в те короткие секунды, что отделяли измятый капот от мертвой земли, я потянулся к аномалии точно так же, как минуту назад. «Комариная плешь» была похожа на снежок, я сжал его в руках, уже не обращая на боль в голове и кровь, что капала из носа и ушей. Ледяной снежок в руках, обжигающе ледяной. Нет, полностью погасить «гравиконцентрат» я не смог, но смертельные тысячи G превратились в три-четыре земных, наша изуродованная машина заскрипела, полопались горящие шины. Двигатель последний раз протяжно взвыл и наконец заглох. Тяжесть выдавливала воздух из лёгких, распластывала по сиденьям, всё это продолжалось от силы секунду, пока мы не проскочили опасный участок, а потом я разжал заиндевелые пальцы. Выпущенные нам вслед ракеты не просто провалились в «гравиконцетрат», казалось, они исчезли, а вслед за ракетами в ненасытную пасть «комариной плеши» втянуло и вертолёт. Вряд ли пилоты успели понять, что их убило.

И в тот же момент со стороны электростанции потянуло багровым маревом, земля мелко задрожала, небо стремительно темнело. Не стоит играть с чужими игрушками, когда не знаешь кто хозяин, особенно если не знаешь. Один из преследовавших нас вертолётов заложил крутой вираж и полетел в сторону кордона. Но последний не отставал. Выброс не щадит ничего в зоне, от него можно спрятаться только под землёй, то ли пилот вертолёта об этом не знал, то ли хотел поквитаться за погибших товарищей. Приборы не работали, только на лобовых экранах мерцала не слишком обнадёживающая надпись «Переключение на резервные видеокамеры», но внутренним взором я по-прежнему видел винтокрылую машину. Сейчас летающий танк летел нам прямо в лоб, хотя нас ещё закрывала изрядно потрёпанная временем и непогодой бетонная пятиэтажка, но ещё секунд пятнадцать и летающий танк появится над крышей. Я надавил кнопку открытия десантной аппарели, но моторы только тяжело взвыли: бронированная плита наглухо приварилась к корпусу.

Машина всё ещё ехала по инерции. Я крутанул ключ в замке зажигания, но услышал только тишину, попробовал ещё раз, добавив той странной силы, что жила во мне. Голова опять взорвалась болью, но было легче, куда легче, чем сжимать в ладонях ледяной шарик аномалии. И вздрогнув, как умирающий зверь, БТР завёлся. Интересно получился бы у меня этот фокус, если бы в машине двигателя не было вовсе? Что-то подсказывало что да, получился бы. Когда я надавил на газ, я подумал: зря пилот последнего Ската не последовал примеру товарища, потому что я собирался его убить. Возле древней давно заброшенной пятиэтажки зелёными искрами мерцал «трамплин». Нет для вертолётов «трамплин» не опасен, вот только не было нужды заманивать Ската в антиграв. Невзирая на протестующие крики профессора и Ирины, я в окружении зелёного сияния направил БТР в «трамплин». У двадцатитонной машины была изрядная инерция, мы плавно взмыли в небо, словно покореженная бронемашина научилась летать, прямо навстречу штурмовому вертолёту, от которого мы всё ещё были закрыты стеной. Невесомость наступила и внутри БТР. в воздух взлетели сумки и люди.

— Держитесь за что-нибудь, — только и успел крикнуть я, а потом наша бронемашина вылетела навстречу вертолёту.

Последним, что я увидел на наконец включившемся экране, были вытаращенные глаза пилота. А потом две машины столкнулись. Столкновение БТР с вертолётом — это даже почище, чем столкновение танкера с локомотивом. Мы были почти вдвое тяжелее, хоть и куда медленнее, и вертолёт разбился о невиданное препятствие, глухими хлопками сложились лопасти винта. С хрустом смялся колпак кабины, стрелок погиб мгновенно, но пилот успел катапультироваться, хорошая у него была реакция. Несколько секунд мы провисели в воздухе этаким тандемом, но потом БТР вышел из зоны трамплина и рухнул на крышу. Гнилые перекрытия не выдержали и бронемашина ушла вниз в облаке бетонной крошки, проламывая перекрытия этажей один за другим. Уже беспилотной, вертолёт на авторотации завалился на бок и тоже пошёл вниз. На насколько секунд я, кажется, отключился, а когда пришёл в себя, наша машина стояла почти вертикально, так, что десантный отсек и заклинившая навсегда аппарель стала потолком, а приборная панель — полом. Лицо было заляпано чем-то тёплым и липким, я подумал, что ранен, но, осмотревшись понял, что кровь не моя. Кусок балки пробил броню, и стальная арматура вошла Ирине куда-то в районе плеча, буквально пригвоздив девушку к креслу. Виктор, пошатываясь, вылез через открытый люк, коснулся всё ещё горячей брони и с проклятьем отдёрнул ладонь. Профессор подал ему руку и помог забраться обратно в машину. Выглядело это неуместно трогательно, — пожилой отец подаёт руку заблудшему сыну. Пасторальность картины портила струйка крови, стекавшая у Виктора по щеке.

БТР, пропахав в здании изрядную дыру, хищно торчал из угрожающе покосившейся пятиэтажки, застряв на высоте бетонного козырька у входа.

Часть третья. Монолит

 

Глава 1. Заброшенные туннели

Багровый туман выброса, в котором нехорошо перемигивались молнии, был уже совсем близко. Впереди неподвижно повисла на тросах фигура пилота последнего вертолёта, до него было метров сто. Добежать, перерезать стропы парашюта, помочь спуститься в канализационный люк. Минута, максимум две.

— Держись капитан, осталось немного! — Виктор и профессор помогали Ирине спускаться, она едва держалась, весь рукав костюма пропитался кровью. Надо же — она — капитан.

 Я ещё раз посмотрел на неподвижную фигуру пилота, висящую на стропах, с расстояния плотный костюм казался чёрным. Закон сталкеров гласит: под выбросом не бросай даже врагов. Но я вспомнил горящий БТР, вспомнил Бориса, как он бежит по грязи, а со спины, поднимая фонтанчики грязи, несётся очередь автопушки, и ничего не стал делать. Просто стоял и смотрел. Вот багровая мгла начала окутывать тело пилота. Предметы исказились, и человек стал напоминать персонажей картин Пикассо, почему-то я был уверен, что это не просто оптический эффект. Пилот забился в стропах, нелепо размахивая руками словно марионетка на ниточках, стропы парашюта усиливали сходство, потом тонко пронзительно закричал, и наступила тишина, только багровый туман, плотный, как клубничный йогурт, надвигался стеной. Что конкретно происходило с людьми после выброса, достоверно не знал никто, тем, кого выброс заставал на поверхности, рассказать не удавалось. Я побежал к люку. Мы с полковником успели в последний момент. Виктор ещё примерялся, как поудобнее спустить громоздкий кейс в дыру люка. Я просто толкнул его в спину и сам юркнул в затхлую дыру люка, к счастью, падать было невысоко, метров пять. Кейс полковника глухо лязгнул, высекая искры из ржавой железной скобы. Тяжеленный. Я приземлился почти удачно. Почти, потому что больно ушиб локоть о приклад автомата. И почти сразу люк накрыла темнота, земля задрожала, сверху посыпались камни. Ярик охнул, зажимая окровавленную скулу. Мы отбежали от опасного места, торопливо оттаскивая сумки. Ещё раз грохнуло и тусклый свет пробивавшийся сквозь туман в люке, сменился темнотой. Древняя пятиэтажка, которой так досталось от нашего броневика, всё-таки рухнула, а бетонная плита наглухо перекрыла выход. В повисшей тишине особенно звонко прозвучал голос Ярослава.

— А как мы наверх будем выбираться?

Видимо, раньше в канализации ему бывать не приходилось. Я собирался ему ответить, но Ирина тихо охнув сползла по стене на пол, оставляя на мокрых камнях алый, кровавый след.

***

Писатели и режиссёры очень любят ранение в плечо, сколько раз в кино герой, а иногда и героиня выдёргивает из плеча нож, стрелу или заматывает рану от пули обрывком футболки и, как ни в чём не бывало, продолжает сражаться с врагами. В реальности в плече пролегают крупные сосуды и нервы, и ранение это совсем не безобидное. Тряпка, которой я зажимал рану на плече Иры, давно пропиталась кровью, кровь была везде: на одежде на полу. Казалось невероятным, как в человеке может быть так много крови. Самое паршивое было в том, что стальной прут из железобетонной плиты пробил плечо как раз в области сустава, куда не наложишь жгут. Виктор и учёный сочувственно смотрели на истекающую кровью девушку, только Ярослав и писатель держались поодаль, Ярик зажимал ладонью разбитую голову, а писатель разглядывал пыльный пол, словно потерял что-то.

Ирина тихо застонала, сжав зубы, я посмотрел на Виктора и тот только покачал головой. «Не спасти» — читалось в его глазах.

Я вспомнил, как смог выжить после казалось бы абсолютно смертельных ран. Что, если я смогу сделать такой же фокус с раной Иры? Я постарался представить как можно чётче лучи исцеляющей энергии, срывающиеся с кончиков моих пальцев и уходящие в рану на плече девушки. Увы, ничего не произошло, только кровь потекла с новой силой. Я торопливо прижал тряпку обратно. Под Ирой уже собралась алая лужица. Девушка сжала левой, не раненой рукой меня за предплечье.

— Мне конец? Да?— прошептала она срывающимся голосом. Глядя на её бледное лицо я решился. Нет, даже в прошлом я не был сосудистым хирургом, так несколько курсов в университетские годы, но сейчас откуда-то всплыли казалось бы накрепко позабытые знания.

— Нет, — ответил я ей почему-то шёпотом.

Самым слабым звеном в моём плане была аптечка. Я не знал, уцелела ли она.

— Прижми вот тут, — Виктор послушно надавил на плечо и Ирина тихо вскрикнула.

Я торопливо рылся в вещах.

— Мне нужен свет! И хирургический комплект.

Виктор включил запасной фонарь, а профессор зажёг ещё один фальшфейер, толку от неровного красного света было мало, но другого освещения не было.

 Ирина уже не кричала, только тихо стонала. Я пытался найти вену на левой руке чтобы уколоть наркотик и никак не мог попасть.

— Дима! — писатель по прежнему разглядывал пол, — Да помоги же мне!

Писатель сделал несколько шагов в нашу сторону, посмотрел на перемазанную кровь стонущую девушку и побледнел

— Я не могу, — пробормотал он. –Я крови боюсь.

— Ты же медицинский заканчивал! — всплыла вдруг деталь, когда-то написанная на обложке одной из книг, как она называлась? «Линия снов» кажется… — А как же тогда герои твоих книжек! — в запале крикнул я, уже понимая, что он не станет мне помогать.

— Я на психолога учился! Автор не обязан быть таким же как его герои! –прошептал Дмитрий и отвернулся.

— Нет времени отвлекаться. Самое главное остановить кровотечение.

Сначала я густо полил рану спиртом, Ирина глухо застонала. В теории я прекрасно знал, что нужно сделать: расширить рану, раздвинуть брашнами зажима мышцу, как там она по латыни называлась? Не важно. Найти плечевую артерию и наложить на неё зажим.

— Виктор, Дима держите её кто-нибудь!

Время уходило, я оставил попытки сделать внутривенный укол и наклонился к ране. В этот момент Ирина всхлипнула и расслабилась, Мельников склонился над её левой рукой. Не знаю, чего это ему стоило, сжатых до боли в кулаках пальцев, закушенной губы, но внутривенный укол он сделал неожиданно ловко. И откуда у него такие познания? Работать сразу стало легче, зажим на артерию, больше всего похожую на толстую пульсирующую макаронину, я наложил легко. Сложнее было со швом на повреждённые стенки сосуда. Я возился минут двадцать и думаю, если бы эту работу увидел мой бывший преподаватель по оперативной хирургии, вряд ли я бы получил у него зачёт, но рука потеплела, появилась слабая пульсация. Конечно, пользоваться Ирина ей всё равно не сможет, я даже не стал пытаться шить нервы, об этом можно позаботиться потом, в нормальной операционной с нормальным хирургом. Ирина спала, забывшись в наркотическом бреду. Уже не торопясь, я зашил кожу и перебинтовал рану. Осторожно мы перенесли девушку в надувную палатку, поставили капельницу, тут опять не обошлось без помощи Мельникова.

— Спасибо, ты мне очень помог, — как-то незаметно мы перешли на «ты».

— Ничего.

Я посмотрел на свои руки, испачкался весь… в красном.

Многие думают, что все врачи любят своих пациентов, или как минимум, испытывают к ним симпатию, сострадание. Это заблуждение. Даже у хорошего врача рано или поздно наступает момент, когда он перестает видеть людей в своих больных. Люди превращаются в материал, при этом можно быть отличным доктором, на самом деле эмоции обычно мешают, не зря же не рекомендуется лечить своих родных и близких. Лекарям в древности в этом плане было проще: для обывателей они были почти богами, вот только лучшим лекарством у них было кровопускание.

Наш безумный мир низвёл профессию врача в сферу услуг: нас поставили в ряд с официантами и продавцами — обслуживающий персонал, не более того. Мы не лечим людей, мы их обслуживаем, процесс поставлен на поток, ничего, что кто-то иногда умирает, карусель вертится и никто не станет ждать отстающих, show must go on. Профессиональная чёрствость, это происходит с каждым, на сотом или тысячном пациенте, но происходит. Наш разум защищается от чужой боли, от океана чужой боли, страха и смерти. Больные люди — не самые приятные собеседники. И в какой-то момент начинаешь ловить себя на мысли, что не о благе больного ты думаешь, а о сумме зарплаты и собственных проблемах. Ведь так легко скрыть свои ошибки, невнимательность, объяснить их тяжёлым состоянием пациента, сложностью диагностики, непредвиденными осложнениями. Ведь ошибаются все, кроме тех, кто стоит в стороне и даёт советы, или иногда брезгливо воротит нос.

Наверное, кому-то и удается всегда быть правильным и честным. У меня — не получилось, может быть именно поэтому мне было так легко перейти грань. Знания можно использовать по-разному, почти любое лекарство — это яд, разница лишь в дозировке, знания анатомии одинаково хороши, для того, чтобы спасти чью-то жизнь или оборвать её. Забавно, в Зоне я стал куда лучшим убийцей, чем был врачом.

Сколько крови на моих руках. Надо бы ладони отмыть. Я стал искать среди вещмешков и рюкзаков бутылку минералки и тут с ледяным ужасом я понял, что меня беспокоило всё это время. Рядом не было Инги. Последний раз я её видел в нашем БТР перед самой вертолётной атакой, потом было просто не до того.

— Инга! Ты где! — ужас потерять девушку был так силен, что от него ломило зубы. Как я вообще мог забыть о ней.

— Я здесь! — послышался голос от соседней палатки. Я подбежал, сдёргивая непослушную застёжку молнии и крепко прижал к себе хрупкую маленькую и такую родную мне девушку.

— Прости, я хамелеон включила когда стрельба началась, — она виновато улыбнулась. — Прости, ты, наверное, испугался.

«Испугался» было не совсем подходящим словом, но сейчас я чувствовал как напряжение и страх последних часов медленно уходят.

— Кирилл ты кого-то звал? — Мельников подошёл к палатке, с фонариком в руках, фальшфейеры уже прогорели, и канализация погрузилась в полумрак. Вид у писателя был изрядно помятый.

— Да у нас недоразумение вышло, я Ингу не досчитался, подумал, что мы её наверху забыли.

— Ингу? — переспросил Мельников.

— Да, вы же не знакомы.

Инга выглянула из палатки и улыбнулась.

— Здравствуйте.

Мельников ненадолго задумался, разглядывая девушку

— Когда-то в детстве у меня тоже был такой друг, — задумчиво начал он, обращаясь словно к самому себе, — только не девушка, я был одиноким книжным ребёнком и в те годы ещё не совсем понимал для чего нужны девушки.

Писатель тряхнул головой, словно отгоняя ненужные воспоминания.

— Спасибо что выручил с Ириной, я думал, один не справлюсь, — после того, как писатель помог мне с раненой Ириной, я его невольно зауважал. — Я на вас накричал тогда, простите.

Мельников выудил из кармана трубку и закурил, запахло незнакомым дорогим табаком.

— Да ерунда, и давай на «ты», а то я чувствую себя слишком старым и важным, — Мельников усмехнулся. — Там в машине ты спросил. зачем я пришёл в зону? Я отшутился, — Мельников устало улыбнулся. — Забавный был разговор. Но истина в том, что я больше не могу писать так как раньше…

Хоть прошло уже много лет я до сих пор помню этот наш разговор. Затхлый полумрак древних туннелей, пузырь палатки и Инга прижимается к моему плечу, я глажу ей волосы и слушаю рассказ писателя, который разучился писать.

— Когда, я только переехал из Алма-Аты в Москву, тогда меня только стали издавать, у меня был очень трудный год, который потом превратился в три. Вот ты жил в Москве?

К моему удивлению из дырявой как дуршлаг памяти выплыло:

— Я в Москве родился.

Мельников кивнул.

— Тогда тебе сложнее будет понять, Москва — тяжёлый город, особенно для приезжих, большой, равнодушный, все вечно спешат. Когда я приехал, то почти никого не знал, я сидел в своей маленькой квартире на окраине, иногда неделями не выходил из дому. Сидел в ФИДО, была такая сеть ещё до Интернета, помнишь?

— Нет, не застал, у меня поздно компьютер появился, — это воспоминание тоже пришло ко мне только что.

— Я сидел за компьютером и писал книги. Конечно тогда и ошибок было куда больше, и издавали меня гораздо менее охотно, но как же легко тогда писалось. Книги, которые заставляли людей чувствовать.

Дмитрий вытряхнул трубку.

— А сейчас я самый популярный русский писатель, я могу ничего не писать, а просто жить на доходы от книг. Любая ерунда, что выходит из-под моих пальцев, расходится стотысячными тиражами, — писатель протянул руку, словно хотел схватить пальцами темноту. — Вот только я почти не могу писать Книги. Те самые с большой буквы, то, что раньше у меня получалось почти всегда.

— И поэтому ты пошёл к Монолиту?

Мельников улыбнулся.

— Да, наивно, правда? Но даже если у нас и не получится... Всё то, что произошло за последние дни, я обязательно напишу об этом книгу.

— Сделаете главным героем? — я шутил, но писатель ответил серьезно.

— Конечно, — он посмотрел мне в глаза, — среди моих знакомых больше нет никого, кто мог бы заставить машину взлететь. Не поделитесь, откуда такие способности?

Секунду я медлил, посмотрел на Ингу, ведь это была не только моя история, девушка едва заметно кивнула. Я рассказал всё, от самой аварии и до нашей встречи. Опустил только ночь в Свободном, которую мы провели с Ингой, это воспоминание только для нас двоих. Сколько раз я рассказываю эту историю за последние дни? Третий? И каждый раз в ней всё больше подробностей. Наверное, другой человек мне бы просто не поверил, но Дмитрий внимательно слушал, не перебивал, только иногда уточнял незнакомые слова. Особенно его заинтересовала Инга.

— Голубоглазая, светловолосая, она похожа на вашу жену?

— Немного.

У Инги порозовели щёки.

— Наверное, она и не могла быть другой, — непонятно ответил писатель. В тот момент у меня появилось странное чувство, что ещё чуть-чуть и я пойму что-то очень важное, всего-то нужно задать правильный вопрос.

— Пошёл ты к чёрту! Мы и так чуть не погибли! — в бешенстве Ярик выбежал из соседней палатки и подошёл к нам.

— Этот псих, Виктор, настаивает, чтобы мы шли дальше! Представляешь?! Я даже дорогу через туннели не знаю! — в глазах сталкера читался страх. Всё-таки надломила Ярика смерть друга, я-то Бориса знал плохо, да и со спецназовцами со второй машины познакомиться толком не успел.

— Никто не требует, чтобы вы шли с нами, — полковник, сгорбившись вылез из палатки с дипломатом в руках. Виктор был рослый и ему приходилось сильно наклоняться.

— Ярослав, вы выполнили свои обязательства, вы провели нас до Припяти. Я ценю это…

— Борис погиб из-за тебя! — звонко крикнул Ярик и каменные стены эхом повторили его слова. А я подумал, что наверное не стоит кричать в туннелях: здесь водились разные неприятные создания и неизвестно кто мог выйти на крик.

На полковника истерика Ярослава впечатление не произвела.

— Когда вы с Борисом вызвались работать проводниками, я предупреждал, что задание может оказаться опасным. Я могу выплатить вашу долю прямо сейчас, если вы настаиваете, просто я думаю нам лучше держаться вместе, — полковник улыбнулся. — До выхода на поверхность вы пойдёте с нами. Вы же сами сказали, что плохо знаете эти туннели. Кирилл ты нас сможешь вывести?

Я кинул, и тут же понял, в чём Виктор допустил ошибку, всё-таки он был военным привыкшим отдавать приказы. А Ярик с его амбициями и комплексами командного тона и не терпел. Зрачки у сталкера нехорошо расширились.

— Я свои обязанности выполнил и хочу свою долю прямо сейчас.

Виктор без колебаний открыл дипломат и отдал Ярославу деньги.

— И долю Бориса тоже! — Ярик замялся, — я отдам эти деньги его родственникам.

Насколько я знал, родных у Бориса не было, но озвучивать эту мысль я не стал.

Ярик торопливо рассовал деньги по карманам рюкзака, перехватил автомат и направился к входу в туннели, на ходу доставая из кармана связку гаек. Под землёй аномалии встречаются очень редко, но аномалии — не единственное, что может угрожать в Зоне.

— Ярик, ты не знаешь туннелей, здесь водятся контролёры, опасно ходить в одиночку.

Какую-то долю секунды в Ярославе боролись уязвлённое самолюбие и осторожность. Сталкер замедлил шаг, и я подумал, что он повернёт.

— Пошёл ты в жопу Палёный! Без тебя разберусь! — самолюбие одержало верх в Ярике со значительным отрывом, точно так же, как много раз раньше. Зачастую, едва не стоивших жизни склочному сталкеру. Флегматичный, немногословный Борис всегда был тем якорем, что позволял паре таких разных по характеру людей крепко стоять на ногах.

Глава 2. Большой удильщик

Канализационные туннели Припяти носили дурную славу обиталища снорков и контролёров, более-менее я знал только первые уровни туннелей, доводилось как-то пережидать выбросы и прятаться от Монолитовцев. Первые уровни были относительно безопасны, если идти большой группой и с хорошим освещением. Но глубже соваться не стоило. Под первым уровнем канализации на многие десятки метров вниз простирались катакомбы: заброшенные военные убежища, какие-то коммуникации, — не самое приятное место, даже когда Припять была просто образцовым советским городом. Что творилось там сейчас, оставалось только гадать. Если бы была возможность просто переждать выброс и вернуться на поверхность, я бы так и сделал, но бетонная плита надёжно отрезала нам обратный путь. Ночь прошла беспокойно, выброс стих часа через два и местные твари, затихшие до времени вступили в свои права. Трижды в единственном туннеле, что вёл к нашим палаткам, появлялись едва заметные тени, похожие на сгустки мрака с яркими, словно светящимися глазами. Несколько очередей из автомата и они отступали вглубь туннелей, издавая утробное шипение. Утром сборы не заняли много времени, наскоро распределив самое необходимое по четырём рюкзакам, мы отправились в путь. Палатки и большую часть вещей пришлось просто бросить. Ещё сутки назад в экспедицию выдвигались двенадцать человек, с уходом Ярика нас осталось шестеро.

Коридоры были слишком узкие и мы шли цепью, я — впереди, проверяя дорогу сканером движения и для верности гайками. Ирина, бледная как смерть, шла, опершись на плечо профессора. Замыкал Виктор, из вещей он взял только большой и на вид тяжёлый кейс с кодовым замком, тот самый, котрый я советовал бросить ещё когда мы выбирались из покореженного БТР. Полковник часто оглядывался и подсвечивал туннель мощным светодиодным фонарём, несколько раз яркий свет отгонял химер, пристроившихся нам на хвост. К счастью в открытую твари напасть не решались, это только кровососы и снорки кидаются на всех без разбора. Остальные создания зоны гораздо умнее: тот же контролёр никогда не попытается напасть на группу больше трёх человек, просто не сумеет взять всех по контроль.

— Виктор, у тебя есть мысли почему на нас напали? — спросил я наконец-то, что меня беспокоило ещё со вчерашнего дня.

— У меня есть только одно разумное объяснение, Михаил пытается нас перехватить…

Полковник в очередной раз резко обернулся, но конус света выхватил только стены. Из темноты туннеля в полковника полетела бочка, и по стенам разнеслось эхо демонического хохота, бюрер, похоже. Писатель затравленно втянул голову в плечи.

— Не знал что у него такие связи, — протянул я вглядываясь в тусклом свете фонарика в карту. Карта была хорошая, подробная, но всего лишь копия по планам канализации советских времён, значит верить её можно было только наполовину.

Полковник поправил лямку, лицо у него покрылось бисеринками пота. Видимо чемодан действительно был тяжёлый.

— Я тоже не знал. Далеко ещё до выхода? А то местное гостеприимство начинает доставать, — мрачно заметил Виктор и для острастки дал короткую очередь. От отражённого от стен грохота противно запищало в ушах.

— Осторожней! Так оглохнуть можно! Судя по карте осталось чуть-чуть, сейчас мост через ирригационный акведук будет и можно выбраться в районе бывшей станции по очистке воды.

Карта не соврала. Ржавая дверь с едва различимой от времени надписью «Водоканал» невесть как ещё державшаяся на петлях, натужно скрипнула петлями и мы вышли в просторный зал. Впереди в бетонном ложе текла подземная река с перекинутым через неё железным мостиком на бетонных опорах, на остатках перил кое-где ещё угадывались следы зелёной краски. Сразу за мостом ржавые скобы вели к служебному люку, а ещё на мосту стоял Ярослав и махал нам рукой.

— Ну, вот недалеко он и ушёл, — заметил Виктор, подставляя плечо Ирине.

— Держись, капитан, мы почти добрались.

Профессор откашлялся. Видимо, помощь раненой девушке давалась ему тяжело.

— Эй Ярослав, ты всё-таки передумал идти один, — спросил профессор ступая на мост.

Что-то мне очень не нравилось в происходящем. Может быть, что-то не так было в позе Ярослава, в безвольно опущенной голове. Может то, что Ярик до сих пор не проронил ни слова, а только равномерно махал рукой. А ещё не мне нравился приторно-сладкий запах этого места. Я вышел на мост и посветил Ярику в лицо. Мёртвое, белое, как мел, с пустыми белками закатившихся глаз и вываленным распухшим языком.

То, что раньше было телом сталкера по имени Ярослав вздулось уродливым пузырём, затрещали рёбра, выпуская оживший кошмар любого любителя японской мультипликации: длинные розовые трепещущие щупальца, усыпанные венчиками присосок и крючков.

— Назад! — закричал я выхватывая автомат.

Я слышал раньше про Большого удильщика или, как называли его учёные Pseudoasteroidea gigantum, но всегда думал, что это байки, — пощекотать нервы у костра не более того. Реальность, как всегда, оказалась намного кошмарней догадок. Конечно, тело рослого мужчины не могло вместить в себя всю огромную тушу удильщика, щупальца просто дёргали мертвым телом Ярослава, как кукловод дёргает за ниточки, поджидая новых жертв. Основное тело твари пряталась под мостом в полумраке поближе к воде. Всё-таки у удильщика оставалось ещё много общего с морской звездой. Щупальца на миг прекратили своё беспорядочное шевеление, замерли, напрягаясь для броска, и сходство с монструозными фаллосами стало очевидным. Я метнулся назад, высаживая длинную очередь, почти не целясь, просто надавил на спусковой крючок, беспорядочно поливая пространство перед собой свинцом. Тут же присоединилась пальба из дробовика Виктора. Падать на бетонный пол без последствий можно только в кинофильмах. Тело отозвалось простреливающей болью, а в глазах заплясали огненные бабочки. Рядом шлёпнулось одно из щупалец, шальная очередь перебила мускульный мешок и вместо того, чтобы прижать меня к полу, щупальце беспомощно извивалось в стороне, подергивались присоски, рты выпускали маленьких белёсых личинок. Меня затошнило. Шквальный огонь из автомата и дробовика Виктора крошил отдельные щупальца, но, похоже, не мог причинить удильщику серьёзного вреда. Тонко завизжал профессор, широко разевая рот и отчаянно размахивая руками, словно пытаясь сбросить окутавшие его присоски. Одно из щупалец опустилось учёному на лицо, и крик оборвался, профессор беззвучно задёргался в душивших его объятьях, пока щупальца проникали всё глубже в его тело. Писатель и Ирина побежали обратно в туннели, даже Ирина не отставала несмотря на ранение, видимо зрелище того, что стало учёным работало не хуже допинга.

Самое ужасное, что Солодов был до сих пор жив. Я видел отчаянный ужас в его глазах с огромными расширенными от ужаса зрачками. Большинство жертв удильщика быстро встречали свой конец в зубах огромной пасти. Но не все угодившие к удильщику люди становились обедом. Новые твари могли развиваться только в живой плоти. Профессору оставалось прожить ещё сутки или двое, пока вылупившиеся в человеческой плоти личинки пожирали бы его заживо. Я не колебался, сухой выстрел ТТ и кошмар для профессора закончился, простреленная голова безвольно повисла. И успокоившиеся щупальца снова пришли в движение. Сердце Александра больше не билось, а значит отложенные с таким трудом в его тело личинки неизбежно погибнут. Удильщик вылез из под моста, почти на три метра возвышаясь над нами. Тело профессора влажно захрустело когда щупальца разорвали его на куски, подтаскивая по частям к уродливому овальному рту. Первой в постоянно дёргающейся и пульсирующей пасти исчезла оторванная голова с каким то чудом до сих пор не слетевшими очками, остекленевшие глаза учёного смотрели на нас с укоризной. Виктор швырнул прямо в трепещущие щупальца что-то похожее на связку брикетов хозяйственного мыла, сходство было бы полным, если бы не провода и детонаторы.

— На сколько ты поставил таймер?! — крикнул я, на бегу перепрыгивая через особенно длинное щупальце, пытавшееся ухватить меня за ногу.

— На тридцать секунд! — крикнул задыхаясь на бегу Виктор, он так и не бросил кейс, хотя щупальца были совсем рядом, ещё чуть-чуть и на кожу опустятся исходящие личинками присоски.

Нас спасла дверь: хлипкий засов и ржавые петли дали несколько драгоценных секунд, чтобы уйти глубже по туннелю. Мы успели отойти метров на пятьдесят, когда позади раздался глухой удар и тихий шелест сотен щупалец, устремившихся за нами. Четыре куска, полтора килограмма первоклассного военного пластида, от ударной волны не спастись. Мечущийся конус фонарика высветил металлическую крышку.

— Вниз! — закричал я, прыгая в темноту распахнутого люка, ведущего на нижние этажи. Внизу могло быть всё, что угодно. Аномалия, ещё один удильщик, а то и просто торчащие из бетона металлические прутья. Сухая земля больно ударила по ногам, сверху упала Ирина, вскрикнула, неудачно приложившись плечом о скобу, хоть бы мои любительские игры в хирурга выдержали. Писателю повезло больше: он зацепился за скобу и мягко отпрыгнул в сторону. Сколько у нас осталось времени до взрыва? Пять секунд? Меньше? Чуть не проломив мне голову, сверху тяжело брякнулся кейс, а следом прыгнул Виктор.

И тут у таймера закончился отсчёт. Был ли взрывпакет всё ещё в щупальцах удильщика или тот выбросил его по дороге, это было неважно. Значительная часть старых туннелей Припяти просто перестала существовать, огненная волна прокатилась по всему первому этажу, снося несущие стены и опорные конструкции, разнося в прах незадачливых существ, что оказались у нас на пути. Тяжело просела земля, посыпались камни.

***

Когда я пришёл в себя, у меня ужасно болела голова, фонарика под рукой не было. Я нашарил пульт управления хамелеоном и включил аварийный режим подсветки, костюм засветился неярко, но достаточно, чтобы осмотреться вокруг. Ирина лежала без сознания или мёртвая. Я снял перчатку и проверил пульс — без сознания. Рядом тяжело поднялся Виктор, схватился за затылок.

— Голова трещит, — я скорее угадал по губам, чем услышал. Из ушей Виктора тянулись струйки крови, я дотронулся до собственного уха: так и есть — и у меня барабанные перепонки лопнули, голова кружилась, судя по всему, ещё и лёгкая контузия. Меньше всего досталось Мельникову, он только был бледный, как полотно, видимо из головы не шли последние секунды жизни профессора. Из темноты вышла Инга, её хамелеон снова работал в режиме мимикрии и она казалась полупрозрачной тенью. Девушка положила тёплые ладошки мне на виски, и я зажмурился от удовольствия, головная боль прошла. Инга тихонько поцеловала меня в лоб и снова растворилась в темноте.

— Господи что это было? — прошептал писатель, и я с радостью заметил, что и слух ко мне постепенно возвращается

— Удильщик, морская звезда переросток, говорили, что это всё ерунда… — я вспомнил, как смеялись над рассказами про Удильщика в лагере, выдумки для идиотов значит?

— Эти щупальца… — его голос дрогнул. — Какая ужасная смерть.

Я подумал, что профессору как раз повезло умереть относительно легко, но промолчал: смерть всегда смерть.

Виктор старательно разгребал камни в том месте, где из под завала выглядывал краешек армированного кейса. Дался ему этот чемодан, что он в нём тащит?

— Что делать теперь будем? — Ирина тяжело привалилась к стене. — Есть курить?

Мельников протянул ей сигарету. Левая рука у неё стала совсем бледная и пульс в ней больше не прощупывался. Моя смелая импровизация в хирургии и так была авантюрой, а травма раненого плеча довершила дело, хорошо хоть кровотечение снова не открылось. Повторить фокус не удастся — инструменты остались на первом этаже туннелей, теперь по большей части не существующем. Ирине как можно скорее нужно в нормальную больницу или хотя бы в цепкие лапы Григория в Свободном. Я криво усмехнулся: девять граммов свинца Ирину ждут в Свободном вместо лечения, как и меня. Михаил предательства не прощает. Мы сверились с картой. К счастью она уцелела, — мы оказались в самой гиблой части туннелей, той, что вела к заброшенному атомному бомбоубежищу. Взрыв и последующий обвал оставил нам только один маршрут на поверхность. Через «Зал Шёпотов». Вспомнился самозваный священник в Свободном, что он там увидел?

— Единственный выход на поверхность — аварийная лестница возле дома культуры «Энергетик» в центре города. Оттуда совсем недалеко до самой АЭС.

— Отлично Кирилл, я знал что ты нас выведешь, — отозвался полковник, с натугой отодвигая очередной камень.

— Мы что? Всё ещё собираемся идти к Монолиту? — изумлёно воскликнул писатель. — Вы что с ума все по сходили? Девушка серьёзно ранена, припасов никаких не осталось, а вы по-прежнему собираетесь идти дальше? — Мельников посмотрел на меня в поисках поддержки, но я молчал.

— Мы должны выбраться на поверхность. Вы сможете вызвать вертолёт?

Виктор наконец вытащил кейс из-под завала, бока у чемодана изрядно помялись, но, видимо, содержимому это не повредило.

В одной руке кейс, в другой дробовик. Бравый полковник Громов, что-то ты темнишь и насчёт вертолётов, и насчёт кейса своего дурацкого.

— Мы дойдём до Монолита, — Виктор запнулся, стёр дорожку подсыхающий крови тянувшуюся от левого уха, помассировал пальцами виски, но продолжил так же твёрдо. –Когда мы дойдём до Монолита, я вызову транспортный вертолёт, он заберет нас и артефакт, Ирина сможет загадать желание, вряд ли кто-нибудь станет оспаривать тот факт, что больше всего сейчас ей хочется поправиться. Вам, Дмитрий, тоже есть, что попросить у высшей силы? Десять бестселлеров? Так у вас и так с деньгами всё в порядке, или может Евангелие нового времени захотелось написать? — Виктор засмеялся, и разбитые губы снова стали сочиться кровью. Писатель отвёл глаза. Что-то неуловимо, но совершенно необратимо сломалось в полковнике Громове. Может быть ещё тогда, когда вернувшись домой, он нашёл только детский гробик и обезумевшую от горя жену.

— А что хотел попросить у монолита Александр? — тихо спросил писатель.

— Учёный? — весёлость Громова исчезла так же внезапно как появилась, — от рака он вылечиться хотел, врачи ему полгода дали. — он снова улыбнулся разбитыми губами. — От рака спасался, от рака и помер, ирония, правда?

— Удильщик не рак, — покачал я головой.

— Ну морская звезда, какая разница, — Громов вытащил из кармана пузырёк с таблетками высыпал изрядную горсть в рот и поморщился, — Горько… В конечном счёте всё сводиться к очень простым вещам. Деньгам, амбициям, страху, — он выразительно посмотрел на меня.

— Намекаешь, что я трус?

— А то нет, — безумие жило в самом молодом украинском полковнике и это безумие сейчас рвалось на свободу, несмотря на всего его усилия. — Ты мог пожелать всё что угодно, и больше всего на свете ты захотел сбежать. Исчезнуть, превратиться в рядового сталкера, в очередного неудачника, что перемывает местное говно в поисках золотого песка. Тебе нравиться такая жизнь, скажи, Кирилл?

— Кто бы говорил, Виктор, может напомнить тебе, что получил ты? У тебя ведь тоже была возможность пожелать чего угодно!

Коротко, без замаха, Виктор ударил меня прикладом дробовика настолько отрывисто и резко, что я даже не успел отреагировать.

— Мне есть, чем расплатиться за ту ошибку! — Громов нависал надо мной.

Теперь возможность улыбаться разбитыми губами появилась у меня.

— Значит, ты ничего не боишься? Пойдешь на все, чтобы достать Монолит?

— Нет, — сухо ответил генерал и протянул мне руку. — Извини, что я тебя ударил.

Кровь уже не шла. Продолжая лежать на спине, я провел по окровавленной нижней губе пальцами, так и есть — уже затянулась. Неведомая сила, которая вытащила меня с того света, по-прежнему была со мной.

— Это очень хорошо, что ты ничего не боишься Вик, — игнорируя протянутую руку, я поднялся с земли и принялся отряхивать комбинезон. — Потому что нам пройдется пройти через «шепчущий зал».

Глава 3. Зал Шёпотов

В Зоне существовало три знаменитых легенды. Монолит, он же исполнитель желаний, база «Сфера» и конечно Зал Шёпотов. Нашими стараниями база «Сфера» окончательно вошла в историю. Залом Шёпотов была заброшенная насосная станция на третьем уровне подземных коммуникаций Припяти. Грязь, пыль да ржавые трубы, ничего особенного.

В среднем пройти через зал удавалось половине, остальные навсегда и оставались среди холодных стен.

— И это Зал Шёпотов? — с сомнением протянул писатель, когда насосная станция открылась за поворотом.

— Да, — коротко подтвердил я.

Лучшим доказательством служили человеческие кости в полуистлевшей одежде, замершие у стен. Ещё больше тел лежали внизу в шахте коллектора.

— Ты здесь раньше был? — Виктор внимательно разглядывал комнату, не требовались даже фонарики. В зале работало освещение: люминесцентные лампы слабо теплятся вот уже двадцать лет без всякого электричества.

— Нет, только фотографии видел. Пройти через Зал и остаться при этом в здравом уме удавалось единицам. Ипполит из маньяка-убийцы внезапно ставший истовым христианином — один из наилучших примеров. Как он сказал? Место, где Бог разговаривает с тобой.

— Это обнадеживает, — хмыкнул Виктор, поудобнее перехватывая приклад дробовика.

— Если ты разговариваешь с богом — это молитва, если бог разговаривает с тобой... –принуждённо рассмеялся Мельников.

У самых дверей мы задержались, Ирине нужно было отдохнуть, рана на плече воспалилась, короткий переход окончательно вымотал девушку. Если в ближайшие часы мы не сможем переправить её в больницу, она может остаться без руки.

— К Залу Шёпотов группу учёных водил Семён ещё до нашего знакомства.

Учёным зал не открылся, люди ходили по пустой комнате, делали замеры, фотографировали, и ничего не происходило. Все только чувствовали странное беспокойство и чувство чужого присутствия. Потом начальник экспедиции зашёл в зал в одиночку. Меньше чем за минуту, пока его, отчаянно визжащего, вытаскивали из зала, он успел пальцами выцарапать себе глаза, словно не мог больше видеть того, что открылось ему среди ржавых труб. Но этом научная карьера шепчущего зала закончилась. И всё-таки было много примеров, когда группы сталкеров, по незнанию или острой нужде, проходили через странную комнату без всяких приключений.

Теперь, когда благодаря взрыву, прохода через зал больше не было, скорее всего, мы станем последними, кто предстанут перед равнодушными стенами.

Я взял гайку из кармана, совсем немного осталось, нужно экономить. Не факт, что моё внезапное озарение, когда чувствовал я аномалии, вновь вернётся. Гайка беспрепятственно пролетела через комнату. Зал на реагирует только на людей, это сгубило большую часть группы, что впервые нашла Зал, вон они лежат в углу в двух шагах от выхода, лица давно съела плесень и мёртвые тела пялились на нас пустыми глазницами черепов. Ни ран на одежде, ни следов борьбы, то что убивало людей в Зале Шёпотов, делало это не оставляя следов. Несколько минут мы почти всерьёз обсуждали идею попробовать проплыть через затопленные секции в туннелях ещё глубже, но отказались от этой мысли, дыхательные маски были только в «хамелеонах» у меня и Инги, да и то картриджей хватит всего минут на пять, при всех достоинствах «хамелеон» не был аквалангом. К тому же Зал Шёпотов оставлял шанс, затопленные туннели шансов выжить практически не оставляли. Прежде чем войти в зал, мы на всякий случай одели противогазы.

Виктор предложил обвязать друг друга тросом, и я подумал, что это хорошая идея.

Крепко держа Ингу за руку, цепочкой мы вошли в зал, он оказался короткий — всего тридцать шагов. Мы прошли половину, когда я подумал что всё обойдётся, — тускло тлевшие лампы вдруг вспыхнули ярким нестерпимым светом и наступила темнота.

Не было больше зала, не было моих спутников, только бесконечное пустое пространство. Остро запахло бензином, и я совсем не удивился, когда из темноты услышал голос Кристы.

— Кирилл! Где ты? Помоги мне! Я не могу выбраться.

Покорёженная машина с зажатой внутри девушкой, я хотел было броситься ей на помощь, но пальцы Инги крепко сжались у меня на руке. Это ведь не Криста, Криста умерла восемь лет назад. То немногое, что осталось от её тела, покоится теперь на Новодевичьем кладбище, родители Кристины постарались, теперь она спит вечным сном рядом с писателями и поэтами.

Фантомная Криста по прежнему тянула ко мне руки из изуродованной машины.

— Ты больше не любишь меня! — кричит моя мёртвая жена.

Я качаю головой.

— Прости, Криста, я больше не помню, какой была наша любовь...

Машина вспыхнула, девушка закричала, объятая пламенем. Непроизвольно я сделал шаг вперёд и тут же меня больно дёрнул натянувшийся трос. Нога шагнула в пропасть, Кристы и горящей машины больше не было только пустая комната да ржавые трубы, а я опасно наклонился над провалом метров двадцати. Если бы не страховочный трос я бы уже присоединился к костям моих незадачливых предшественников. Я всё ещё плавал на грани между реальностью и бредом, временами темнота накатывала и я снова слышал крики уже не только Кристины, но тех кого я убил. Инга крепко держала меня за руку, не давая океану кошмара утащить меня на глубину. Виктор стоял на коленях и слёзы катились по изрезанному морщинами лицу. Его руки обнимали и гладили пустоту, словно там находился кто-то, очень маленький. Ирина обмякла на полу безвольной куклой. Писатель тихо стонал, закрывая лицо руками, что ему явилось, оставалось только гадать, может быть, ужасы что он описывал в своих книгах, может быть что-то другое. И только на Ингу казалось проклятое место не действовало. Она стояла рядом и держала меня за руку, и я вцепился в её ладонь как утопающий хватается за соломинку. Наверное, я причинял ей боль. Но Инга повернулась ко мне, её бездонные голубые глаза, казалось, светились изнутри.

— Нужно отсюда уходить, быстро.

Я разомкнул карабин, в чём-то это было ошибкой, — голоса сразу сделались ближе, словно моток троса которые связал нас в одну цепь и был защитой от неведомого воздействия Зала. Очень сильно заболела голова, настолько, что я чуть было снова не отключился. Но слова Инги засели в голове "Нужно уходить".

Сначала я схватил за плечо полковника и потянул к выходу. Зал упорно не хотел опускать жертву, Виктор кричал и вырывался, он не видел пустых стен и истлевших тел. Я был готов поспорить на всё, что угодно, что он видел свою дочку.

Я тащил его, он вяло перебирал ногами, больше всего мешал дипломат, в который Виктор намертво вцепился судорожно сжатыми пальцами. Даже когда я уже вывел его в туннель, он всё порывался вернуться обратно в зал. Восстанавливая справедливость, я ударил его по лицу, Виктор упал. Он всё ещё ворочался на полу выкрикивал проклятья и молил простить его, но мне некогда было слушать. Второй раз зал встретил меня призраком Семёна. Он выглядел так же, как я запомнил его последний раз на базе «Сфера», в противорадиационном костюме.

— Ты бросил меня! — укоризненно сказал Семён, щёки у него ввалились, кожа запеклась лучевым загаром, глаза лихорадочно блестели. Он пытался стереть струйку крови, тянущуюся из носа и не мог.

В этот раз я знал, как с этим бороться.

— Ты знал, на что шёл, — закричал я ожившему отражению своей памяти. — Ты не он! Ты всего лишь воспоминание. — И я прошёл прямо сквозь фантом.

Темнота задрожала: я снова оказался в Зале Шёпотов. Ирина по-прежнему беспомощно лежала закатив глаза, писатель катался по земле раздирая себе горло ногтями. К счастью, пока он не слишком преуспел. С тоской я понял что вытащить за раз смогу либо писателя, либо Иру, к счастью на бедре Мельникова по прежнему висела аптечка. Раздирая застёжки, рассыпая лекарства, я наконец нащупал шприц-тюбик адреналина. Не раздумывая, я всадил иглу писателю через рубашку чуть левее верхней трети грудины. Из глубины памяти всплыла фраза «Риски осложнений при интракардиальной инъекции зачастую превышают потенциальную пользу», — превышают или нет, но писатель захрипел и очнулся. Глаза его ещё были мутные, но раздирать горло он себе перестал.

— Уходи отсюда! — крикнул я Мельникову и толкнул его в сторону выхода. Повернулся к Ирине и отшатнулся уходя от удара молотка для отбивных, Вязникова Вероника крепко держала рукоятку. Я почувствовал, что падаю, но в последний момент успел уцепиться за ржавые остатки перил. Ржавый метал резанул по ладоням острой кромкой, хрустнул, но выдержал. Снова мрачное дно коллектора оказалось пугающе близко, стоит сорваться руке и я присоединюсь к мертвецам внизу.

— Чёрта с два! Ты меня туда отправишь, — прорычал я подтягиваясь. Вероника снова замахнулась молотком, но я даже не стал закрываться.

— Тебя просто нет!, — сообщил я давно умершей женщине, которой так нужна была награда, назначенная за мою голову безутешным отцом. Молоток вместе с её рукой прошёл через моё тело, не встретив никакой преграды, Вероника потеряла равновесие и с криком полетела вниз. Прах к праху. Ирина была странно тяжёлая и обмякшая, такими тяжёлыми становится покойники не потому, что отлетает душа, просто потому, что мышцы полностью расслабляются. Но Ирина была жива, только взгляд её бессмысленно смотрел в одну точку. Зал Шёпотов умеет убивать по разному: два-три дня неподвижности на холодном полу — это тоже надёжное средство.

Наверное, с час мы только приходили в себя. Раньше всех оправился писатель, видимо, помогла инъекция адреналина. Он тяжело поднялся, потирая грудь, место укола всё ещё болело.

— Что с нами произошло? — сипло спросил он, нашаривая в рюкзаке флягу с спиртным.

— Ментальная атака, — я жевал шоколадный батончик, после противостояния фантомам мучительно хотелось сладкого. — Что ты видел?

Мельников отрицательно покачал головой и неожиданно перешёл на «вы».

— Простите, это очень личное.

Я подумал, хотелось бы мне рассказывать про то что я увидел в Зале, и кивнул.

— Конечно, я понимаю.

Пока Ирина и Виктор приходили в себя, я порылся в вещах Виктора. Бронированный кейс, которым он так дорожил, мне не поддался, я не знал кода для замка. Зато в рюкзаке обнаружились ещё два бруска пластида и детонатор. Когда Виктор пришёл в себя, я как раз заканчивал несложную конструкцию из пластиковой взрывчатки детонатора и несложного механического таймера. Полковник застонал и тяжело поднялся, потирая сломанный нос, кажется, с ударом я перестарался.

— Господи, что это было. Кажется я... — он осёкся и посмотрел на меня, — что ты делаешь?

— То, что нужно было сделать ещё очень давно.

Бомба была готова, я выкрутил таймер на максимум, — на двадцать минут, — и прежде, чем кто-то попытался меня остановить, бросил перекрученный скотчем кулёк к опоре коллектора. Мы помогли всё ещё стонавшей Ирине подняться и пошли к лестнице.

Взрыв прогремел, когда мы уже выбрались на поверхность, раздался глухой удар, почти задушенный тощей земли из люка позади, вырвался фонтан пыли. У Зоны стало одной легендой меньше.

***

После двенадцати часов под землёй свет солнца неприятно резал глаза. Я и Инга включили светофильтры костюмов, остальным приходилось болезненно щуриться. Затрещал счётчик радиации, больше суток находиться здесь не стоило. Как здесь Монолитовцы умудряются жить годами, непонятно.

Мы выбрались из люка неподалёку от бывшего дома культуры «Энергетик». Когда-то здесь отдыхали люди, плескались в бассейне дети. Сейчас только вспышки «смерть-ламп» подсвечивали пустые стены. Бассейн давно высох, а о былом величии напоминали только ярко-красные буквы, они, казалось, не поддавались времени. Нужно было идти дальше мимо почти достроенного, но так никогда и не заработавшего парка аттракционов с огромным колесом обозрения. Далеко впереди маячил рыжий лес и то, что осталось от станции «Сфера».

Парк аттракционов напоминал фотореалистичную фотографию самого себя. Сходство усиливали птицы, замершие в воздухе, неподвижные ветки деревьев, кое-где среди каруселей и скамеек неподвижно застыли человеческие фигуры.

— Что с ними произошло? — нервно облизав губы, спросил писатель. Последнее время я заметил, что он постоянно и торопливо что-то пишет в маленький блокнот. Собирает материал для будущей книги? Если так-то впечатлений у него предостаточно.

— Это аномалия «кристалл», — я размахнулся и бросил гайку. Первое время она летела как обычно, а потом просто застыла в воздухе, присоединившись к сотням гаек и камешков, которыми отмечали дорогу те, кто шли это дорогой раньше нас. — Замедленное время, что-то вроде временной петли, здесь много этой ерундой накрыто. — Я выразительно показал на Неудачника, первого сталкера, влипшего в «кристалл». За последние пять лет он изрядно продвинулся к колесу обозрения, метра на три-четыре.

— Как в чёрной дыре, — прошептал Мельников и снова принялся чертить в блокноте.

На самом деле гайка продолжает падать, если прийти сюда через год, то гайка заметно сместится к земле, ещё лучше — сделать фотографии, тогда движение станет заметнее. Кто-то даже не поленился по разнице между двумя фотографиями подсчитать скорость времени в кристалле, получилось приблизительно, но всё равно величина впечатляла: почти один к десяти миллионам, минута в «кристалле» равнялась девятнадцати годам в обычном мире. Поэтому идти Неудачнику ещё очень долго, может быть — сто лет, может и больше. Если, конечно, «кристалл» не исчезнет так же внезапно, как и появился.

Парк аттракционов приходилось обходить по пологой дуге, в зоне прямые пути никогда не бывают короткими. Дорога была относительно лёгкой, только кое-где сквозь трещины в асфальте тянулись к свету деревца, аномалии я обходил легко, даже гайки не требовались.

Мы задержались у гостиницы «Полесье», Ирине стало совсем плохо. Я смотрел на пустые окна, говорят, гостиница отлично сохранилась, причём не только само здание, но и внутренняя отделка, вот только ночь здесь стоит почти полренгена в час и новых постояльцев пока ждать не приходилось. В этот момент я очень остро почувствовал опасность. Место ещё как назло прекрасно просматривалось. Я поднял сжатую в кулак руку и группа остановилась, лежавшие гигантским бутербродом, местами искрошившиеся бетонные плиты были единственным пригодным укрытием. Виктору передалось моё беспокойство, и он вскинул дробовик. Из вестибюля «Полесья» вышли двое сталкеров, — вот тебе и заброшенная гостиница. Я аккуратно навёл оптику прицела на одного из них: пустые ничего не выражающие глаза, четкие выверенные движения, как у машины. Монолитовцы. Палец привычно лёг на спусковой крючок, двое Монолитовцев нам не помеха. Но за двумя фанатикам вышли ещё трое, и ещё, и вот уже вся площадь перед зданием была заполнена людьми, двигавшимися странно слажено. Полковник положил руку на ствол, и я согласно кивнул. Лучше переждать. Не знаю, что привело фанатиков в заброшенную гостиницу, но я очень надеялся, что они точно так же уйдут восвояси. Очень осторожно я снял палец с спускового крючка и поманил писателя в сторону заброшенного магазина. Ржавая надпись на входе «Есть холодное пиво» особо не воодушевляла, но, по крайней мере, там можно переждать. Мельников неуклюже облокотился о кирпичную стенку, такая прочная на вид, кладка вдруг легко подалась под рукой писателя. Время на миг застыло и пока старые поросшие мхом кирпичи преодолевали последние сантиметры до земли, я очень отчётливо понял, что ни в каком магазине нам отсидеться не удастся… Я почувствовал, как жар уже привычно растекается от осколка в голове по телу. Время остановилось, кирпичи гулко перекатывались в пыли, на лице у писателя застыло выражение растерянности и испуга. Монолитовцы слаженно повернулись в нашу сторону. Даже в этом замершем замороженном времени они двигались гораздо быстрее обычных людей. Только на Ингу заморозка казалось, не действовала.

— Тебе с ними не справиться, — тихонько прошептала она, кажется, чуть виновато. Я хотел ответить «Посмотрим», но губы меня не слушались, мышцы реагировали слишком медленно, наверное, у меня лице до сих пор застыло выражение досады.

Я отшвырнул Мельникова с линии огня, наверное, слишком резко: писатель пролетел метров пять прямо в сорванную дверь магазина и грохнулся в пыль. А потом грянули первые выстрелы, пули всё-таки двигались слишком быстро даже для заморозки. Я выстрелил в ответ, двое Монолитовцев упали. Так мало по сравнению с тем, сколько их было на площади. Я продолжал стрелять, уже понимая, что Инга была права, в этом бою мне не победить, они просто задавят меня числом. Я смог оправиться от автоматной очереди за сутки, но спасёт ли это меня, если моё тело превратиться в кровавую кашу из плоти и свинца? Под шквальным огнём мы отступили к магазину. Собственно, кроме вывески, о том, что в пустой кирпичной коробке, когда-то был магазин, напоминали только груды ржавых консервных банок сваленных в углу и отчётливый запах пива, что странно, учитывая, сколько лет пустует это место. Пули сорвали остатки вывески, высекая из стен каменную крошку. Виктор засел за стенкой у дверного проёма и открыл огонь, совсем не экономя боезапас. Ирина выудила из аптечки ампулу с морфием и всадила шприц-тюбик в бедро, а потом, поморщившись, присоединилась к Виктору у второго окна с «узи».

— Запасной выход! — крикнул писатель и метнулся туда, где, видимо, раньше был склад. Я едва успел схватить его за плечо и дернуть назад, и всё равно Мельников охнул, зажимая рукой пальцы, вывернутые под неестественным углом.

— Что это? — прошипел он кусая губы от боли.

— «Мясорубка», — зло прошептал я. Магазин не стал спасением он превратился в ловушку, главный вход простреливается в пятьдесят стволов, а запасной перекрыт аномалией.

Виктор охнул и тяжело повалился на пол, по правому боку расползлась клякса тёмной, почти чёрной крови.

— Что же ты так, полковник… — только и смог прошептать я.

Писатель подбежал к Виктору, прижал к ране полотенце, но Виктор его отпихнул.

— Пустое, мне конец, — он закашлялся, сплёвывая кровавые сгустки. Армированный чемодан, с которым полковник не расставался ни на минуту, лежал у дверного проёма, ручки посекло пулями, но в остальном кейс казался нетронутым.

Виктор отбросил опустевший автомат и окровавленными руками потянулся к серебристому кейсу, торопливо набирая комбинацию. Я ожидал чего угодно, пачек с деньгами, обойм к автомату, брикетов с взрывчаткой. Но больше всего содержимое кейса напоминало обычный армейский портативный компьютер, разве что кнопок было поменьше.

— У меня кончаются патроны, — прошипела Ирина, зубами передёргивая затвор. С перепачканным лицом, с почерневшей безвольной плетью левой руки она как никогда была похожа на ведьму.

— Если бы я писал такую историю, — прошептал писатель, всё ещё баюкая раненую руку, — в кейсе обязательно была бы атомная бомба.

Виктор рассмеялся булькающим смехом, перешедшим в надсадный кашель, но всё равно улыбнулся.

— Не учил ты школе физику, писатель. Уран один из самых тяжёлых элементов, такая бомба весила бы килограмм двести, — он надавил ещё несколько кнопок на пульте кейса и на экране пошёл обратный отсчет.

— Что будет, когда цифры дойдут до нуля?

— Мы все умрём, — ещё раз рассмеялся Виктор, но уже глухо. Под ним стремительно расползалась алая лужа, отпущенные ему минуты стремительно истекали. Он помедлил но закончил, — операция российских ФСБ, русский контроль над Зоной слабеет… они боялись, что Монолит может попасть в чужие руки. Автоматический ракетный комплекс на орбите, ракеты не ядерные, но тут всё разнесёт…

— Зачем, — крикнул я уже зная ответ.

Полковник провёл по лицу окровавленной ладонью, пальцы оставляли на щеке алые полосы.

— Монолит был злом, Кирилл, мы продали наши души, а взамен получили ерунду, только Мишка…

Мне вдруг болезненно остро захотелось узнать, что же монолит дал Семницкому, ведь он всё знал, с самого начала знал, и не сказал мне ничего.

— Виктор, — я встряхнул странно отяжелевшее тело, — что монолит дал Семницкому? Город? Свободный?

Но полковник меня уже не слышал. Он бессвязно просил прощения. Потом каким-то на удивление спокойным голосом произнёс единственную связную фразу.

— Я так хотел сжечь это проклятое место, но дошёл… не дошёл… — это были его последние слова. Таймер продолжал отсчитывать секунды, оставалось ещё десять минут.

Глава 4. Монолит

Не думаю, что кто-то до меня пытался гасить аномалии, разве что ходили некоторое время упорные слухи о гасителе, установке учёных, которая якобы могла делать то же самое что и я — простым усилием воли. Вот только никто и никогда не рассказывал, насколько это может быть на самом деле трудно.

— Кирилл попробуй…, — крикнула Ирина, но замялась, — выключить её, ты же так уже делал.

Значит, в суматохе перестрелки с вертолётами мой фокус с «комариной плешью» не остался без внимания. Я попробовал, потянулся, — всё равно, что в одиночку поднять бетонный блок.

— Инга, помоги мне! — крикнул я девушке, как в прошлый раз.

— Прости, — прошептал её голос за спиной, Инга опять пряталась в маскировке хамелеона. — Твоё тело не выдержит.

Я показал на компьютер, продолжавший отсчитывать минуты. Сейчас где-то там наверху, в безмолвной пустоте, ракеты включив тормозные двигатели входят в атмосферу, чтобы в огненном саване устремиться к своей цели.

— Если мы не выберемся отсюда прямо сейчас, нам всем конец, дай мне силы Инга.

Я пошатнулся, словно меня ударили кулаком в живот. Слишком яркие краски, слишком много силы, «мясорубка» мягко пульсировала в воздухе, я подошёл и погасил этот огонёк, это было так просто — сдавить его пальцами. Я повернулся к писателю, Ирине и, самое главное, Инге. Я хотел сказать: «У нас получилось», но в этот самый момент сердце встало. Я повалился на пол судорожно хватая ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег, вокруг сгустилась знакомая тьма, исчезли стены, исчезли люди вокруг, только Инга стояла рядом.

— Помоги, — прошептал я.

Она грустно покачала головой.

— Прости, Кирилл, я предупреждала.

И темнота сомкнулась надо мной.

***

В этот раз не было видений или погружений в собственные воспоминания. Я чувствовал себя, как после очень сильного похмелья. Сознание возвращалось неохотно, а когда я наконец разлепил глаза, то увидел склонившегося надо мной Мельникова.

— Раз, два, три, дыши чёрт возьми! — я отпихнул его голову и тяжело поднялся.

Дальше всё было как в бреду, мы бежали, ожидая то пули в спину, то ракетного удара, я споткнулся о камень и растянулся на заросшем травой асфальте.

— Бегом, — писатель помог мне подняться.

Голова отчаянно кружилась. Очередной поворот упёрся в прозрачную стену застывшего времени, улицу перекрывал «кристалл». Видно было отлично как раз впереди замерла река с такими манящими моторными лодками. Назад потянул меня Мельников, но из-за поворота уже появились Монолитовцы, отрезая нам путь назад.

— Нет, не надо назад.

Я просто пошёл на прозрачную плёнку, ведь время — это очень просто. Если вокруг нас так много миров, разве не может быть таких, где время течёт быстрее или медленнее?

— Я тебя второй раз не откачаю, — очень серьёзно предупредил Мельников. Я только кивнул в ответ и коснулся «кристалла» ладонью.

В этот раз всё было проще, видимо, в прошлый раз я преодолел какой-то очень важный рубеж, критическую черту. Я просто закрыл глаза и очень чётко представил, как оживает замерший речной поток, рыбёшки снова снуют в речной воде, ворона, застывшая в «кристалле», словно комар в янтарной смоле, с облегчением взмахнула крыльями. Когда я открыл глаза, аномалии больше не было, ветер колыхал траву, река неторопливо плыла к пруду-охладителю, моторные лодки покачивались на воде.

Пуля выбила кирпичную крошку совсем рядом с моей головой и я почувствовал острую досаду от того, что хоть и научился гасить аномалии, не могу их создавать. Пара «мясорубок» бы избавили нас от проблемы преследователей, а так пришлось уносить ноги. Лодки стояли, как новенькие, даже мотор завёлся с первого раза. Первые метров сто пули свистели совсем рядом, а от бортов то и дело отлетали щепки. В отличие от остальных аномалий, «кристалл» не спешил восстанавливаться, может в этот раз у меня получилось даже слишком хорошо.

— Сколько осталось на таймере? — перекрывая грохот автоматных очередей, крикнул я писателю.

— Я не замерял, — Мельников веером прошёлся по берегу заставив фигуры на берегу залечь в кустах.

— Две минуты как время вышло, — отозвалась Ирина. Здоровой рукой она подняла омертвевшее запястье левой и показала на часы, поморщилась, видимо боль прорывалась даже через наркотики. — Ни у кого больше морфия в аптечке не осталось?

И в этот момент ракеты ударили. Где-то высоко в облаках раздался протяжный вой и потом город за нами вспыхнул, разлетаясь обломками: гостиница «Полесье», заброшенные улицы — все превратилась в гудящее ревущее пламя, огненный шквал смёл Монолитовцев с берега, но дальше не пошёл, разбившись о водную преграду.

В лицо дохнуло жаром, гарью и запахом палёной плоти, а лодка зашаталась на волнах. В ушах противно запищало. Несколько минут мы плыли в тишине, только доносился гул пламени из горящего квартала. Вокруг лодки всплывала оглушённая рыба. Огромные, больше метра, рыбины вяло всплывали к верху брюхом, вяло подёргиваясь, разевая зубастые пасти.

— Не хотелось бы здесь искупаться, — заметил писатель тыкая веточкой в раскрытую пасть одной из рыбин. Рыба судорожно сжала челюсти и веточка переломилась.

Мотор завелся с третей попытки, когда я уже начал опасаться, что нам придётся грести вручную. Минут сорок мы плыли по каналам к пруду-охладителю, старательно огибая водовороты и причудливые водяные замки, когда вода, нарушая законы гравитации, уходила вверх или в сторону и растекалась в воздухе.

Хотелось есть, но припасов больше не было, да и с боезапасом было не лучше: автомат с одной обоймой, пол-обоймы в автомате, да последняя граната, у Ирины пистолет, и у писателя «Калашников» с пустым рожком. Возвращение без оружия и снаряжения было безумием, идти дальше — было ещё большем безумием. Но никто даже не говорил о возвращении, даже Ирина баюкавшая свою почерневшую мертвую руку. Путь к Монолиту превратился для нас в самоцель. Заветный грааль, кольцо всевластия — коснёшься его и всё станет хорошо. Мне ли не знать, что это не так.

Солнце клонилось к закату, было ещё светло, но речку заволокло туманом, густым как молоко. Сразу стало сложнее ориентироваться, спутники GPS здесь не ловились, а фонарик разгонял вязкую белую мглу всего на пару метров.

— Почему полковник хотел уничтожить Монолит? — ни к кому конкретно не обращаясь спросил писатель, осторожно обрулив торчавший из воды остов армейского вертолёта. С покосившихся ржавых лопастей свисали пучки «ведьминых волос».

— А чего вы хотите от Монолита? Вдохновения?

Писатель отвёл глаза.

— Да не получится, — я почти кричал. — Я уже ходил к Монолиту. Мы все ходили, я, полковник, Михаил. С нашими маленькими желаниями. Виктор хотел дочку спасти, я вернуть жену и свою жизнь... Семницкий... не знаю, счастья для всех.

— Счастья для всех… — грустно улыбнулся писатель.

Я аккуратно достал из пачки последнюю сигарету, попытался раскурить, но куда там, всё отсырело, я сплюнул и выбросил окурок за борт.

— А что мы получили? Виктор стал полковником, а его дочка умерла, я много лет даже имени вспомнить своего не мог, разве что Семницкому досталось что-то полезное, власть, деньги, если только этого он по-настоящему хотел, что вряд ли, с его-то амбициями осчастливить человечество.

Мельников вздохнул.

— Монолит всего лишь зеркало, он лишь показывает что у нас внутри. Глупо бить зеркала, если тебе не по нраву отражение.

— А зачем ты идешь к Монолиту, Кирилл? — прошептала Инга из-за спины, — чего хочешь ты?

Я посмотрел на собственное отражение в воде и с трудом узнал его, ожогов больше не было, волосы отрасли коротким ежиком, из воды на меня смотрел незнакомец из прошлого. Давно забытый незнакомец. Ведь, если подумать, Монолит подарил мне забвение, простую жизнь где были препятствия, которые я мог преодолеть, враги, с которыми я мог справиться. Я могу сколько угодно говорить о том, как ужасно не помнить, кто ты такой, но принесла ли мне вернувшаяся память хоть немного счастья? Или только боль? А чего я хочу сейчас? Снова всё забыть? Я ударил по водному зеркалу рукой, и отражение распалось в водной ряби. Глупо бить зеркала...

— Не знаю.

***

Мы проплыли под развалинами старого моста, он, словно привидение, вынырнул из молочной дымки тумана. Когда-то крепкое, дорожное полотно теперь свисало пластами асфальта и раскрошившихся бетонных боков.

— Я узнаю этот мост, — сказал я Мельникову у руля лодки. — Ещё километра два и будет пруд охладитель, раньше река Припять и пруд не соединялись напрямую, но сейчас — не знаю. Река разлилась, можно попробовать.

Нам действительно повезло: часть бетонных стен пруда обрушилась и лодка, чиркнув по дну, проплыла в рукотворное озеро.

— Вода не радиоактивна? — обеспокоенно спросил писатель. Я сунул раструб счётчика в прозрачную гладь.

— Не выше обычного фона.

Когда-то эта вода охлаждала реакторы Чернобыльской АЭС, но эти времена остались в прошлом. До берега мы добрались без происшествий, в тот первый раз, когда мы шли к Монолиту, меня тоже поразило это спокойствие на самом последнем отрезке пути.

— Здесь совсем нет аномалий, — удивилась Инга, когда лодка причалила к невысокому, почти искрошившемуся бетонному бортику с остатками лестницы. Раньше чуть ниже располагались служебные помещения, теперь — давно затопленные. Ржавая лестница уходила в никуда.

— Да, это как око тайфуна.

Туман рассеялся, впереди высились руины саркофага, идти, оставалось метров двести. Наверное, если присмотреться, в проломе можно увидеть зеркальный бок, отражающий вечернее небо.

— Мы добрались, — одними губами прошептал я.

Не было ни радости, ни предвкушения, ни надежд. Мы слишком долго шли и потеряли слишком много, чтобы на эти чувства остались силы.

— Идём?

Ирина кивнула и я помог ей выбраться из лодки.

Мельников посмотрел на саркофаг и покачал головой:

— Наверное, я подожду вас здесь.

— Уверен?

— Боитесь своих желаний? — вкрадчиво спросила Инга, зябко кутаясь в куртку.

— Боюсь, — неожиданно легко согласился писатель. — Поэтому и не буду загадывать ничего. А вдохновение... — писатель замялся, — если выберемся отсюда, мне его и так хватит.

— Разумно, — меня кольнула лёгкая зависть, что Мельников смог так легко отказаться. Я должен идти до конца, хоть ещё не знаю почему, знаю только что должен. — Дай нам два часа, если мы не вернемся, плыви на восток. — я постучал по индикатору топлива, стрелка упрямо прыгала у нуля. — Топлива на весь путь не хватит, но это не важно, течение попутное, если тебе немного повезет, сможешь добраться до блокпоста, а там придумаешь что-нибудь.

— Идём, — Инга крепко взяла меня за руку, и это простое действие придало мне сил.

— А ты не боишься своих желаний? — спросил я не то Ингу, не то Ирину, когда писатель и лодка остались позади. Инга только улыбнулась в ответ, Ирина ответила:

— Какие к чёрту желания, мне бы руку вылечить…

Она и впрямь сдала за последние несколько часов, распадающаяся плоть в омертвевшей руке медленно и неотвратимо отравляла тело. Без лечения Ирине оставалось жить от силы сутки, Монолит — действительно её последний шанс.

 

Глава 5. Старые друзья

Это место совсем не изменилось, всё та же дыра с ржавыми зубами арматурин, груда битого бетона и зеркальный шар в глубине. Неизменный, невозмутимый, вечный. И в этот самый момент послышался звук вертолёта, а через минуту стальная птица показалась из-за низких облаков. Машину я узнал сразу, компактный чёрный Робинсон Р22, точно такой же я видел на крыше администрации Свободного. Над зоной вертолёты летают редко, только по окраинным районам, где практически не встречаются «трамплины» и «гравиконцентраты», но и там вертолеты часто падали, а, то и просто пропадали без следа. Лететь же на вертолёте к саркофагу было абсолютным самоубийством.

Вертолёт завис и аккуратно приземлился на ровной каменистой площадке, лишний раз доказывая, что не бывает ничего не возможного. Когда из кабины выглянул Михаил, я даже не удивился, только в голове отчётливо запульсировал осколок. Что-то изменилось в Семницком с нашей последней встречи, и дело было не только в сугубо непрактичных брюках и белой рубашке, так неуместных здесь. Было что-то другое, от Михаила, казалось, шло мощное ровное тепло от которого хотелось закрыть лицо.

— Ну, здравствуй, Кирилл.

Он протянул руку в приветствии, но я только попятился.

— Не узнаешь старого друга, — ухмыльнулся Михаил.

— Не узнаю, в том же тоне ответил я.

Михаил пожал плечами и расстегнул рубашку, аккуратный ровный шрам пересекал грудную клетку. Шрам был очень свежий, со стяжками швов.

— Теперь у меня с тобой несколько больше общего.

— Осколок? Остальная часть? — я не мог сказать, откуда у меня было это знание. Оно просто было.

— Да, — кивнул Семницкий.

— Откуда, — одними губами прошептал я, но Михаил услышал.

— Ты слишком рано скинул со счетов Семёна, а он оказался куда вернее своим обязательствам.

— Семён жив?

— Увы, — Михаил виновато улыбнулся, чем живо напомнил мне Андрея, — радиация гадкая штука, Григорий сделал всё что мог, но Семён получил слишком большую дозу. Зато благодаря его жертве я, наконец, могу исправить…

— Что исправить? Михаил? Что ты хочешь сделать?

Семницкий хотел ответить, но в этот момент ожила рация на поясе. Взволнованный голос, в котором я узнал одного из охранников Михаила, кричал, перекрывая шум помех, и грохот взрывов:

— Войска ООН смяли периметр! Солдаты уже в городе! У них тяжелая техника… Мы держим оборону штаба… Не знаю как долго… Вертушка! Михаил! Нам нужна вертушка! Вертушка!

Михаил снял с пояса рацию, словно впервые её увидел, а потом аккуратно щёлкнул выключателем и отбросил в траву.

— Надо же опомнились, я думал они так и не отреагируют, интересно, кто им наводку-то дал, а капитан? — Михаил обернулся и внимательно посмотрел на Ирину.

Девушка попятилась, наставив на Михаила ствол маленького, словно игрушечного пистолета, лазерный прицел замер аккуратно посреди лба Михаила.

— Знаешь Ира, я с самого начала знал, что ты работаешь не только для меня. Это всегда придавало нашим отношениям остроту…

Вместо ответа Ирина надавила на спуск, пистолет деликатно кашлянул, а Михаил пошатнулся, стирая с кожи смявшуюся пулю, на у него лбу осталось красное пятно.

— Однако, — протянул Михаил.

Ирина опустошила обойму, но пули лишь отскакивали от кожи, ставшей вдруг прочнее стали. Обойма давно кончилась, но Ирина упрямо продолжала давить на спуск.

— Не доросла ты ещё Семницкого убивать, — задумчиво сказал Михаил и выстрелил сам из почти такого же маленького пистолета, выскользнувшего из спрятанной на предплечье кобуры. Хлопок — и Ирина пошатнулась, медленно упала на колени, а потом завалилась на бок, зажимая здоровой рукой рану на груди.

— Она хорошая, — сказал Михаил, с грустью глядя на корчащуюся в агонии девушку, — я обязательно придумаю её опять.

— Михаил, что ты говоришь, ты спятил!

— Нет, он не спятил, — прошептала Инга за спиной, — он действительно может переписать наш мир, Михаил коснётся Монолита, и осколок в его теле станет резонатором. Его желания воплотятся в реальность, мир незаметно изменится, уступая его чувствам и желаниям. Он может это сделать, — Инга помолчала, но закончила, — и ты тоже…

Михаил располагающе улыбнулся, примиряющее развел руками.

— Кирилл, мы же были друзья, всё, что тебе нужно — просто уйти в сторону. Поверь, мне нет необходимости вскрывать тебе череп, чтобы забрать осколок, ты можешь отдать его добровольно. Подумай сам, не тебе ведь кроить заново наш мир.

Тёплая пульсация в голове стала заметно сильнее, словно где-то глубоко под черепом затрепетало второе маленькое сердце. Ободрённый моим молчанием Михаил продолжал.

— Я всё исправлю, ты хотел вернуть жену, думаешь, я не смогу этого сделать? Просто уйди с дороги. Пока нас двое, ситуация остается очень нестабильной. Кто-то один должен принять решение за всех.

На долгое бесконечное мгновение я почувствовал, как хочу согласиться. Я вздохнул. Тёплая ладонь Инги сжалась на моих пальцах, и наваждение отступило, а осколок в голове наливался жаром.

— А чем обернётся твой идеальный мир Михаил? Разве не будет он идеальным только для тебя самого? Чем обернуться твои страхи, чем станут твои мечты для самых обычных людей. Ты не боишься этой ответственности?

Михаил кричал.

— А хуже уже не будет, посмотри вокруг, человечество утонуло в крови и грязи. Наш мир заслуживает того, чтобы его переписали набело! И, поверь мне, я далеко не худший представитель человечества. Или ты давно не выглядывал в реальный мир? Так посмотри, — он достал из кармана вырезки газет и швырнул мне под ноги. "Бомба взорвалась…", “Маньяк расчленил жертву…”,”Террорист смертник…" Я не стал читать дальше.

— Кирилл, ради бога, сделай то, что ты умеешь лучше всего, сбеги. Знаешь, это почти постыдно, что всё, что дал тебе Монолит — это идеальный побег. Побег от самого себя, от своих страхов, но главное, — Михаил усмехнулся, — ты сбежал от чувства вины, потому что никогда не умел нести ответственность за свои поступки!

Как обидно слушать правду, даже от бывшего лучшего друга.

Я начал говорить быстро, мне было страшно, что если я остановлюсь, то уже не смогу начать заново.

— Я верю, что у тебя может получиться. Но это будет твой мир, твои грёзы, твои мечты. Я верю, что они могут вместить меня и Кристу, но только это буду уже не я. Это будет твоё представление обо мне.

Я сделал шаг вперёд, а потом ещё и ещё.

— Я больше не убегаю и не прячусь от себя. Инга помогла мне понять это.

Я посмотрел на девушку, заглянул в её бездонные голубые глаза, и она вдруг, к моему удивлению, отвела взгляд.

Михаил расхохотался.

— Как ты сказал? Инга? А кто это? Можно тебя спросить?

Я посмотрел на Михаила, а когда перевёл взгляд на то место, где мгновение назад стояла девушка, там было пусто.

— Девушка, значит, — Михаил продолжал смеяться, — наверняка белокурая и голубоглазая, если мне не изменяет память и я не забыл твои вкусы в женщинах.

Михаил уселся на стул и закурил.

— Открою тебе страшную тайну, Кирилл. Ты наверняка догадывался, но просто не хотел видеть очевидной, вещи. Никакой молодой светловолосой и голубоглазой девушки по имени Инга не существует, и никогда не было. Осколок в твоей голове реагирует на твои подсознательные желания. Ему нужен был образ, которому ты мог бы доверять, за которым бы ты пошёл…

Медсестра перевела испуганный взгляд на Ингу, которая сосредоточенно застёгивала халат. «Инга?» — как попугай повторила медсестра…

 

— Ты… это… отпраздновать же надо, ты же, считай, второй раз родился, — Толик пытался жестикулировать загипсованной рукой, и это было немного комично. — А то сидишь тут совсем один…

 

— Иди ко мне, — прошептала Инга, и одеяло упало на пол. Не знаю, почему она решила так поступить, но у меня больше не было сил сопротивляться этим голубым глазам.

Пустая квартира и очень одинокий изломанный мужчина, счастливо улыбается фантому своих грёз. Я почувствовал, что краснею, когда понял, что, скорее всего тогда произошло.

 

— Саид, что же ты обманываешь, что меньше размера нет? — я достал из коробки костюм, стряхнул пыль и протянул Саиду. — Этот тоже возьму.

Денег на ещё один «хамелеон» у меня бы не хватило, но я был уверен, что смогу сторговаться: вряд ли малоразмерный комбинезон мог быть ходовым товаром.

Саид посмотрел на меня очень странно — в его взгляде я увидел одновременно страх и удивление — и замахал руками.

— Бери так, подарка фирмы.  

 

 Что я на самом деле принял за комбинезон для Инги? Половую тряпку?

 

Мельников ненадолго задумался, разглядывая девушку.

— Когда-то в детстве у меня тоже был такой друг, — задумчиво начал он, обращаясь словно к самому себе, — только не девушка, я был одиноким книжным ребёнком и в те годы ещё не совсем понимал, для чего нужны девушки.

Я мог бы догадаться раньше, хотя бы со слов писателя. Он не сказал «воображаемый», но это читалось между строк.

— Прости, — прошептала Инга.

И тогда я ударил по Михаилу всеми отпущенными мне своими и заёмными силами. Куда там пулям и автоматным очередям, Михаила отбросило метров на тридцать, тело Семницкого легко проломило бетон, но наша плоть стала твёрже стали. Время остановилось, я почувствовал, как расширяются границы моего сознания. Осколок тянул энергию из народившихся миров, нарушая вероятности. И невозможное становилось возможным. Мы сошлись среди развалин древней атомной станции и мир прогнулся под нас. Я отбил удар Михаила небрежным, но смертоносным приёмом «ниндзя кого», искусством, забытым столетия назад. Возможно всё и стоит ли удивляться, что в каком-то совсем уж невероятном мире я, простой московский врач, стал японским ниндзя. Мы кружили, осыпая друг друга ударами, названия которых давно забыты в нашем мире, а зачастую так никогда и не были придуманы. Возможно всё. С пальцев Михаила сорвалось гудящее пламя, но любое действие рождает противодействие, и огонь съежился, опадая, едва коснувшись моей кожи. Я уже горел, Михаил, огонь — это не страшно. Он всего лишь отражение того пламени, что всегда горит внутри нас. Бетон искрошился и научился гореть, старые заброшенные постройки рассыпались гравийным крошевом. Михаил подпрыгнул невозможным затяжным прыжком и, насмехаясь над гравитацией, взмыл в вечернее небо. Возможно всё. Я до боли закусил губу, «трамплин» раскрылся у меня под ногами и я последовал за ним. Мы взлетели в свинцовое небо, осыпая друг друга струями плазмы и электрическими разрядами. И тогда я понял, что уступаю Михаилу.

— Ты ничего не сможешь изменить! — прокричал Семницкий, балансируя на потоке «трамплина», в ладонях его святилась плазма, от белой рубашки остались лишь пятна гари на коже, мой костюм держался лучше, всё-таки кевлар прочнее шёлка. Наверное, мы сейчас похожи на неведомых олимпийских богов, выясняющих отношения на склонах Олимпа.

— В тебе слишком маленькая часть осколка, ты… — голос Михаила оборвался, когда я открыл «комариную плешь» прямо под ним и его тело впечаталось в землю с грохотом железнодорожного состава, сошедшего с рельс. И в тот же момент что-то надломилось, я больше не парил, земля далеко внизу неудержимо тянула вниз. Михаил был прав, во мне слишком маленький осколок, а может просто никому не дано творить чудеса без последствий. Я снова попытался открыть «трамплин», выжженная огнём земля слегка задрожала и только. Последним нечеловеческим усилием я собрал воздух под собой в упругую линзу, гася скорость, и всё-таки земля больно ударила по ногам. Семницкий упрямо выбирался из погасшего «гравиконцентрата», его тело углубилось в землю почти на метр, обрисованный в асфальте силуэт карикатурно напоминал сцену из мультика. Из его ушей текла кровь, левая рука повисла плетью. Но всё равно в нём ещё оставалось очень много силы, гораздо больше того, с чем я бы мог совладать. Словно в подтверждение моих слов рука Михаила выпрямилась с тошнотворным хрустом. Семницкий потряс головой и потёр разбитый затылок.

— Больно, Кирилл, — задумчиво протянул он.

 В следующий момент его тело расплылось в движении, а я больше не смог затормозить тугое и непослушное время. Он ударил меня в живот, кевлар бронекостюма разлетелся невесомой трухой, простого человека такой удар пробил бы навылет, но какие-то отголоски былой силы хранили меня. Я пролетел метров тридцать, проломив бетонную стену. Кажется, это были жилые помещения, я не успел рассмотреть детали, только огромное зеркало и моё отражение стремительно летящие на меня. Где-то на пол-пути мы столкнулись. Внутренняя стена оказалась несущей и выдержала удар, в облаке сверкающих осколков, я полетел на пол. Что-то больно уткнулось мне в левый бок, и когда я посмотрел вниз, то увидел осколок зеркала, глубоко вошедший в тело. Я попытался встать и не смог, левая нога была сломана в голени, к тому же я чувствовал себя воздушным шариком который только что лопнули. Михаилу даже не обязательно меня добивать. Осколок уже не Монолита, простого зеркала, рассёкший мне селезёнку, оставил мне до обидного мало времени. Михаил подошёл и взял меня за горло, поднимая на ноги, он был чуть выше ростом и мои ступни не доставали несколько сантиметров до пола.

— А если ты ошибаешься? — я попытался вложить в этот вопрос всю веру, которая у меня была и которой не было.

Семницкий на миг смутился, его хватка у меня на горле чуть ослабла. Я заглянул в его серые глаза.

— А тогда все умрут, и это не будет иметь значения.

Михаил вовсе не был жестоким, и ему правда было неприятно убивать старого друга, он просто очень верил в свою правоту.

— Прости, я обязательно придумаю тебя опять, — виновато прошептал Михаил и сжал пальцы.

Дыхание перехватило, я вцепился в руку Семницкого, но с таким же успехом я мог бы пытаться разогнуть стальные прутья. Моё тело защищалось, мышцы на шее вздулись буграми, защищая артерии и трахею, но Михаил лишь надавил сильнее. В глазах заплясали цветные мушки, ещё немного, я отключусь и это будет конец. Так обидно дойти до финиша и споткнуться в самом конце.

В дыре на потолке проклюнулся росток «смерть-лампы», ещё маленький и неопасный. Я потянулся к нему остатками силы, пытаясь абстрагироваться от пальцев Михаила, сжавшихся у меня на горле, пытаясь вспомнить то чувство, когда я создал «трамплин» и лампа откликнулась, послушно вырастая из стены, наливаясь убийственным светом.

— Если тебе оторвать голову, то даже сила осколка не сможет тебя вернуть, — голос Михаила доносился словно через вату. Хотелось крикнуть: «Спасибо за подсказку!», но на это не оставалось сил. Я перестал пытаться разжать его пальцы, левая рука скользнула к острой грани зеркала, глубоко вошедшего в тело. Я вцепился в выступающий над кожей кончик и рванул, уже не обращая внимания на боль в разорванной плоти, И — вскинул руку, подставляя зеркало обжигающей вспышке. «Смерть-лампа» равнодушно приняла мою жертву, боли не было, я просто перестал чувствовать свою руку, разом почерневшую. Михаил слишком поздно понял, что я задумал, когда чудовищный солнечный зайчик отразился ему в лицо. Зеркало изрядно ослабило вспышку, но и того, что отразилось, было немало. Михаил издал глухой каркающий звук и вцепился руками в обугленный череп. А я повалился на бетонный пол, от удара левая рука рассыпалась невесомым чёрным пеплом, только отвалившееся запястье продолжало держать форму, сжимая потемневшее от запёкшейся крови зеркало. Боли по-прежнему не было. Михаил перестал кричать, обугленная голова стремительно обрастала плотью, всё-таки в нём было слишком много силы. Ничего я. собственно, не добился, кроме краткого мига торжества. Безгубый рот нечленораздельно прошипел:

— Не торошш ты ещё щемнишкого убишать!

— А я? — послышалось из-за спины.

Писатель стоял с зажатым в руках «Калашниковым», который я отбросил в первые секунды схватки. Значит, он пошёл за нами, а не сбежал на лодке, когда началась вся эта каша.

Михаил обернулся на голос и в глазницах голого черепа сверкнули глаза. Последняя граната с негромким хлопком вышла из подствольника. Ещё несколько секунд назад Михаил был неуязвим, он мог замедлить время и увернуться, мог поставить пространственное зеркало, и граната полетела бы обратно. Но Михаил не смог, видимо слишком много сил ушло на регенерацию. Граната аккуратно вошла ему в живот, как раз в область солнечного сплетения. И тело бизнесмена, предпринимателя, самого известного человека в Зоне, а так же не состоявшегося демиурга нашей Вселенной разлетелось на куски в огненной вспышке. Самое неприятное, что эти кусочки ещё какое-то время нехорошо шевелились, пытаясь прирасти обратно друг к другу. Я лежал на бетонном полу в растекающейся вокруг алой луже и смотрел в дыру на потолке. Мне бы очень хотелось, чтобы там было что-то ещё кроме ещё одного потолка. Хотя бы кусочек неба, или даже прореха с робкими вечерними звёздами. Мельников что-то говорил, тряс меня, но его слова доносились слишком глухо, чтобы расслышать. Большая капля жидкого металла, подобно гигантской амёбе вытекла из останков Семницкого. Потянулась было к писателю, но Мельников отпрянул и тогда жидкий металл влился прямо в мою рану на левом боку.

Как много силы…

Я поднялся, чувствуя как затягиваются мои раны. Посмотрел на культю на месте левой руки, из почерневшей плоти высунулся и стал расти черенок кости, окутываясь сеткой сосудов, так в ускоренной съёмке растёт горох. Инга вышла откуда-то из-за спины и виновато улыбнулась.

— Михаил говорил правду насчёт того, чтобы изменить наш мир? — глухо спросил писатель, глядя на обезображенное тело.

— Не знаю, может быть. Идём отсюда.

Глава 6. Выбор

Ирину мы нашли по кровавому следу, уже смертельно раненая, она отчаянно пыталась доползти до Монолита. Её сжатая в кулак рука застыла в нескольких сантиметрах от зеркальной глади. Сначала я подумал, что она не успела, и смерть обогнала её в этой гонке. Но когда я разжал её пальцы, на ладонь мне лег кусочек стекла, по форме похожий на гайку, а потом я заметил, как оттопыриваются карманы её комбинезона. Я посмотрел на алмаз у себя на ладони, наверное, это можно считать самой странной в мире огранкой или самой дорогой гайкой. Неужели даже перед смертью все, что было у неё в душе, измерялось лишь хрустящими купюрами и сверкающими стекляшками? Наверное, очень важно верить хоть во что-то, хотя бы в себя. Но Ирина Трофименко, капитан сил внутренней безопасности Украины верила только в деньги. Она работала на ООН за деньги, за существенно большую сумму сотрудничала и спала с Михаилом и не верила ни во что. Мне было очень жаль её, я бы хотел её спасти во второй раз, технически — это не сложно, восстановить клетки, удалить продукты распада, запустить сердце. Но чего-то уже не было в её теле, чего-то очень важного, хотите — называйте это душой, и я был бессилен.

Писатель повертел в руках алмазную гайку и положил Ирине на грудь словно цветок, и — закрыл ей глаза. Пробормотал что-то очень тихо, но ветер донёс его слова.

— Бойтесь своих желаний…

Несколько минут мы молчали, только ветер шевелил траву и солнце медленно уходило за горизонт. Какой всё-таки долгий и трудный выдался день.

Инга так же молча стояла рядом, невидимая ни для кого, кроме меня, но такая реальная.

— Нам надо уходить, — наконец нарушил тишину писатель. — Идём, лодка ждёт.

Я посмотрел на левую руку и сжал пальцы в кулак, пальцы сдвинулись слабо, неловко, рука ещё казалась чужой, словно я отлежал её за ночь.

— Есть способ лучше, — я показал писателю на вертолёт.

— Ты умеешь управлять вертолётом? — удивился Мельников.

— Ты умеешь, — я коснулся ладонью его лба. На самом деле это так просто, ведь где-то есть миры, и немало где из писателей выходят пилоты.

Внешне ничего не произошло.

— И что, я должен поверить, что я теперь умею пилотировать вертолёт?

Я улыбнулся.

— А ты попробуй.

Писатель всё так же неуверенно открыл дверцу и сел в кресло пилота. И тут его руки зажили своей отдельной жизнью, нажимая кнопки и тумблеры. Винты начали медленно вращаться.

— У меня получается! — в голосе писателя звучал неподдельный восторг.

— Ты, главное, не увлекайся, часов через восемь эффект рассеется.

 Мельников помрачнел.

— Жаль, это так здорово.

— Поверь, тебе бы не понравились побочные эффекты, — было слишком долго ему объяснять про реальности и квантовые вероятности. И что смещение реальности, пусть даже на уровне информационной составляющей, может стать постоянным, если длится больше 12 часов. — И потом, ты всегда можешь научиться сам, если захочешь.

— Думаешь я смогу? — Мельников снова оглядел приборную панель, словно увидел её впервые. — Тогда чего мы ждём?

Я покачал головой.

— Понимаешь, мне нужно здесь кое-что закончить.

— Ты уверен?

— Да, здесь наши дороги расходятся.

— Мы ведь больше никогда не встретимся? — с грустью спросил писатель.

— Вряд ли.

— Кирилл, если выберусь отсюда, я напишу книгу обо всем этом.

Я пожал протянутую руку.

— Если я выберусь отсюда, я с удовольствием её прочитаю, думаю, это будет хороший роман.

Хотелось курить.

— Слушай, у тебя сигарет не осталось?

Писатель похлопал себя по карманам.

— Извини, нет.

— Ничего, всё равно пора бросать.

Я захлопнул дверь вертолета, писатель колебался ещё несколько секунд, потом винты вертолёта раскрутились, и лёгкая, немного похожая на стрекозу машина, взмыла в небо. Писатель выберется из Зоны, через час он уже приземлится за пределами периметра, вертолёт он бросит на большой поляне и ещё через два часа выйдет к посёлку Залесье, на автобусе доберётся до Киева, и сядет на поезд до Москвы… Я оборвал поток видений. Не хочу знать чужое будущее, тем более, если не могу разобраться со своим. Махнул на прощанье рукой стальной стрекозе, исчезнувшей за низкими облаками. Я бы пожелал тебе удачи, но и так знаю, что у тебя всё будет хорошо.

Я повернулся, Инга ждала меня, проводя пальцами по зеркальной глади, от Монолита по её ладони протягивались крохотные искры.

— Нам надо решить один вопрос.

— Да, тебе нужно сделать выбор? — согласилась она, — неужели ты проделал такой путь и тебе нечего желать?

Инга на ходу сорвала одуванчик и покатала стебелёк в руках, сдувая мне в лицо пушистые семена. Интересно, это тоже часть галлюцинации? Скорее всего — да. Обычные одуванчики в Зоне не растут, только «жгучий пух».

— Хочешь всё исправить? — неожиданно спрашивает Инга, одуванчик летит в траву. Она решительно останавливается и внимательно смотрит мне в глаза. — Вернуть Кристу? Хочешь вернуться в тот день, когда всё началось? Ты просто затормозишь и всё будет иначе?

— Этот мир будет настоящим? — наконец спросил я.

Инга молчала, я уже подумал, что ответа не будет, но потом она тихо ответила.

— Для тебя — да.

Как же мне хотелось согласиться, просто до обидного, ведь в прошлый раз я шёл к Монолиту именно за этим. Я остановился, хотелось курить, но последнюю сигарету я выкурил ещё в канализации. Однако пачка, на удивление, оказалась полной, и я затянулся даже не удивившись, что сигарета уже раскурена. Значит, как в анекдоте, были бы спички, был бы рай? Наверное, со стороны я выгляжу очень смешно: измученный, грязный, окровавленный мужчина курит несуществующую сигарету и разговаривает с несуществующей подругой.

— Ты знаешь, Инга, можно тебя так называть, привык всё-таки?

Она только кивнула, и белые локоны блестели на солнце в лучах заката. Она ждала моего ответа, моего решения.

Я вспомнил Зал Шёпотов и обгоревшую фигуру. Эта часть моей жизни — уже прошлое. Его не вернуть. Я качаю головой.

— Тебе нужно было предложить мне это в прошлый раз.

Сигарета щелчком отправилась в траву.

Инга нахмурилась.

— Да, но тогда ты больше хотел другого.

Мне очень, очень стыдно, но она права.

— Может быть, ты хочешь начать жизнь заново, — голос Инги меняется, зелёные пятна сползают с камуфляжа, сменяясь строгим деловым костюмом, на глазах появляются тёмные очки, — снова всё забыть, но жить преуспевающей богатой жизнью, например, актёром. Может, хочешь опять стать сталкером Тенью без прошлого, как раньше?

Я только улыбнулся.

— Не нужно дурачиться, Инга, мне это не нужно.

Мгновение — и Инга снова прежняя.

Инга подошла ко мне и прижалась к груди.

— Хочешь, я стану настоящей, ты ведь всегда хотел встретить девушку, похожую на меня?

Я встал на колени и прижался к её маленькому горячему лбу. Мне было так горько, что хотелось плакать.

— Ты всегда была для меня настоящей.

Я вдруг понял, как смертельно я устал, даже заёмной силы осколков, что усердно латали плоть, не хватало, чтобы вылечить эту усталость.

— Тебе не следовало сюда приходить, — я говорил быстро и торопливо потому что казалось — ещё миг, и я не успею сказать самого главного. — Ты дарила нам надежду на то, что всё можно исправить и всё можно переиграть. Помахать кулаками после драки, — я почти кричал и Инга, моя всемогущая любимая, которой на самом деле нет, отступила шаг.

— Мы шли к тебе со своими желаниями, умирали и падали, возвращались, лечили раны и снова шли, — я помедлил, но всё-таки закончил. — А ты издевалась над нами, превращая наши мечты в кошмары.

Монолит передо мной совсем такой же, каким я запомнил его в прошлый раз. Огромная капля ртути. Каким наивным всё-таки был Виктор, надеясь уничтожить Монолит направленным ракетным ударом.

— Ты правда хочешь меня убить? — грустно спросила Инга.

Вряд ли Монолит можно уничтожить даже ядерным взрывом, но если захотеть…

Инга подошла и коснулась ладонью моей щеки, я почувствовал запах её волос.

Душистый и пьянящий. Как же мне хочется попросить её остаться.

— Нет, Инга, я люблю тебя, я никогда не смог бы захотеть твоей смерти, — на этот раз мне не удалось сдержать слёз.

— Пойми, я не издевалась, — она грустно вздохнула. — Вы просто часто сами до конца не знаете, чего хотите, так сложно решить, что именно вам нужно...

— Я знаю.

Я обнял её и поцеловал, долго, закрыв глаза прижавшись всем телом, не важно, кто она, не важно, зачем она сюда пришла. Не важно, что всё это моё воображение, помноженное на способности куска инопланетного металла в моём теле.

— Хочешь, пойдем со мной, может быть, тогда ты сможешь понять, — неуверенно предложила Инга и коснулась моей груди.

— Я очень хочу, чтобы ты поняла. Да, я хочу вернуть Кристу, или чтобы ты стала настоящей. Но я больше не убегаю от себя, Инга. Всё что произошло... — я сбиваюсь, дыхание перехватывает, Инга подходит и берёт меня за руку. Сразу становится легче.

— Всё, что произошло в эти дни, всё, что было между нами, помогло мне понять...

Нельзя останавливаться, нельзя убегать от себя. Я так хорошо научился это делать. Если отмотать всё назад, это буду уже не я, просто кто-то другой очень на меня похожий.

Я достал из кармана «лампочку», небрежно потряс и вот — прозрачная стекляшка светит пульсирующим светом, словно чьё-то бьющееся сердце.

— Я уже терял себя. Поверь, это очень тяжело, не хочу повторять старых ошибок.

Инга молчит, она отпускает мою руку и подходит к зеркальной глади.

— Ты как кривое зеркало, в котором отражаются наши собственные пороки. Уходи в свой мир, Инга, где бы он ни был, кем бы ты ни была. Твои дары слишком тяжелы для нас. Может, когда-нибудь мы сами создадим что-нибудь подобное, но — когда будем готовы.

Её рука снова коснулась зеркального шара и по поверхности начали разбегаться волны, словно от брошенного камня.

— Ты уверен? — не было сил говорить и я только кивнул.

Голова взорвалась болью, я упал и покатился по грязной мокрой траве, сжимая виски кулаками. Что-то вытекало из меня. Когда боль отступила, я тяжело встал и увидел, как ртутные капли лениво сливаются с Монолитом.

Инги больше нет рядом со мной. Только я и зеркальный шар, прекрасный в своем геометрическом совершенстве и безмерно чужой. Я тяжело поднялся: земля тянула вниз, куртка напиталась кровью, затянувшиеся было раны снова начали кровоточить, но это ничего.

Тонкий гул на самой границе слышимого раздался в голове и шар начал подниматься. Сначала едва заметно, потом всё быстрее. Я поднял руку и помахал ему на прощанье, совсем так, как раньше — вертолёту писателя. И вдруг, словно радуга ласково коснулась меня и вернула странное полузабытое чувство покоя и тепла и благодарности. И больше ничего. Когда я снова посмотрел в небо, там были только свинцовые тучи, начал накрапывать мелкий дождь.

Я не знаю, что будет дальше, что станет с Зоной и Свободным, я даже не знаю, напишет ли Мельников свой бестселлер, но это ничего. Иногда не знать ещё важнее. Ведь это не так уж и мало: свобода выбирать самому свою жизнь, ошибаться и падать, подниматься и идти снова. Ведь в жизни не бывает готовых решений и прямых дорог, всё они всего лишь обман, иллюзия, попытка снять с себя груз ответственности. И мне только чуточку жаль тех возможностей, от которых я отказался, но всемогущество слишком тяжело для хрупких человеческих плеч. Может быть, увидев мир по-другому, я бы посмеялся над своими жалкими мыслишками. А может, именно сейчас тот другой я, что сделал другой выбор, как раз и смеётся, из своей необозримой дали, из той же дали где другой я и другая Инга стоят, взявшись за руки, смотрят на гаснущее зарево заката. Ведь, если верить Андрею, пусть он и был сумасшедшим, всё в мире где-то произошло. И в такой большой и бесконечной Вселенной я сделал свой маленький выбор. Всего лишь повернулся и пошёл обратно, не оборачиваясь, чтобы больше никогда не вернуться в это странное место на севере Украины, где иногда случаются чудеса, как правило, страшные, но ведь в любом правиле есть исключение.

Чугуевка-Владивосток-Саппоро 2007-2010