О Жорже Ленотре и его книге

Собственно, об авторе много говорить не придется: о нем все главное сказано ниже, в предисловии переводчика. Хочется добавить лишь несколько слов личного характера. Да, современная молодежь ничего не знает о Жорже Ленотре. Но в дни моей молодости, в 40—50-е годы, несмотря на полузапрет (а может быть, именно вследствие этого), о нем знали и его читали. Кроме «Парижа в дни революции» на русском языке стали появляться и другие его книги, в частности «Робеспьер и Богородица», изданная в Риге в 30-е годы. Конечно, эту книгу в библиотеках не выдавали, но произведения Ленотра на французском в Ленинке получить было можно, а кроме того, при терпеливых поисках кое-что удавалось приобрести у букинистов. Во всяком случае, и «Революционный трибунал», и «Гильотина», и «Мария-Антуанетта», и «Барон де Батц» выстроились на моей книжной полке, и во многом именно благодаря им я познакомился с некоторыми неизвестными ранее аспектами французской революции.

Что же касается «Версаля во времена королей», то это одна из поздних работ Ленотра, уже прославленного писателя и академика, соавтора многотомника «Звездные часы Французской революции», изданного после его смерти. Увидев заглавие книги, многие читатели, очевидно, решили, что речь пойдет об архитектурных и парковых «чудесах» Версаля. Однако не это поставил главной своей задачей автор. Книга о Версале — это повесть (или, точнее, ряд повестей) не столько о сооружениях и предметах искусства, сколько о людях. И даже когда автор сообщает нам о фонтанах, фруктовом саде, Оленьем парке, Зеркальной галерее, они обязательно проецируются на их творцов и пользователей.

И те и другие представлены автором во всем их многообразии. Это простолюдины и аристократы, люди искусства и функционеры. Но главное место все же занимают хозяева Версаля — три предреволюционных короля. Автор показал их «в туфлях и халате», со всеми причудами и слабостями, присовокупив к ним близких — жен, детей и фавориток. Прочитав книгу, узнаешь, что эти «тираны» и «тиранши» в домашней обстановке оказывались обыкновенными людьми, которым далеко не всегда было так уж сладко.

Из «большой» истории известно, что Людовик XIV, «Король-Солнце», создатель Версаля, разорил страну своими прихотями и войнами, приведя государство к полному банкротству, что одна лишь отмена Нантского эдикта обездолила и обрекла на гибель тысячи семейств, что к концу царствования, по словам Вобана, треть французов жила только на милостыню, а две трети не были в состоянии эту милостыню подать. И вот оказывается, этот угнетатель и самодур в личной жизни терпел массу неудобств: спал в кишащей клопами постели, мучился от холода (это среди версальской роскоши!) и, «изнемогая под тяжестью своего сана», прятался от двора. В отношениях же с людьми он «…был, по существу, очень сговорчивым, податливым человеком… таким же добрым семьянином, как какой-нибудь скромный буржуа», имея лишь одну слабость — склонность к обжорству. Одним словом — этакий симпатичный Гаргантюа!..

Имя могущественной фаворитки Людовика XV, мадам де Помпадур, стало нарицательным как символ внешнего блеска, самовластья и самодурства. В течение двадцати лет, до самой смерти, она направляла внутреннюю и внешнюю политику Франции, назначала и смещала министров, провоцировала войны, была жупелом для всей Европы. И что же? Оказывается, «…маркиза способна внушить только жалость. Это было поистине несчастное создание. Вечно больная, снедаемая постоянной тревогой, измученная людской низостью и завистью, каждый день, пересиливая усталость и отвращение, она должна бороться со своими соперницами, бороться с пресыщенностью и скукой своего царственного друга, бороться против знати, которая ей льстит, бороться против черни, которая ее ненавидит, и против друзей, которые ее обманывают… Ужасная судьба!..» И на протяжении нескольких страниц Ленотр убедительно развивает этот свой тезис.

Подобным настроением проникнуты главы книги, посвященные «детям Франции», сыновьям и дочерям монархов. Оказывается, жизнь всех этих дофинов и «медам» была крайне печальной. Рассматриваемые отцами исключительно как инструмент дипломатии и политики, несчастные принцы и принцессы, лишенные детства, в 11–13 лет обреченные на женитьбу и выдачу замуж за неизвестных им, таких же девочек и мальчиков, без всякого учета взаимной склонности и симпатии, они влачили затем, несмотря на внешний почет, жалкое существование на задворках Версаля и, как правило, умирали в молодом возрасте.

Все это приоткрывает читателю изнанку великолепия и пышности версальского двора и дает возможность узнать то, чего никогда не отыщешь в «большой» истории. При этом Ленотр, замечательный стилист, всегда умело находит тон для своего очередного этюда, как правило, тон, проникнутый мягкостью и снисходительностью, иногда даже превышающими меру. Это относится, в первую очередь, к страницам, посвященным злополучной Марии-Антуанетте.

Из «большой» истории известно, сколь велика была роль этой королевы в вызревании предреволюционного кризиса. Да, Ленотр прав: поначалу молодая супруга дофина, а затем и короля Людовика XVI пользовалась всеобщими восхищением и любовью, которые, однако, вскоре превратились в ненависть, так что далее она была уже «проклятой австриячкой» и «мадам Дефицит». Для этого были достаточно веские причины. Крайне суетная, капризная, тщеславная, постоянно менявшая фаворитов и обожателей, королева любила роскошь, драгоценности, балы, требовала всеобщего преклонения и упивалась азартной карточной игрой. Швыряя без счета деньги на удовлетворение своих прихотей, она увольняла бережливых министров и осыпала золотом своих любимцев, словно делая все возможное для того, чтобы дефицит государственного бюджета превратить в катастрофу. Окончательно скомпрометировало Марию-Антуанетту так называемое «дело об ожерелье», о котором в книге умалчивается (хотя оно имеет самое непосредственное отношение к Версалю) и которое, по мнению ряда историков, оказалось как бы прологом революции. Это умолчание весьма симптоматично, поскольку Ленотр попытался снять вину с Марии-Антуанетты и переложить ее на другие плечи. «Отнюдь не судьи, — утверждает он, — приговорили королеву к смерти: ее палачом было то галантное и развращенное общество, что окружало ее…» Ее фавориты, «… легкомысленные, безответственные и неумные… вели к гибели неопытное создание, не имевшее ни наставника, ни покровителя, ни мужа, поскольку ее супруг был столь же неспособен управлять своей женой, как и королевством». Все это верно и очень точно изложено и тем не менее является лишь полуправдой. Ибо «неопытное создание» отнюдь не было безликим и безвольным существом. Недаром же Мирабо, знавший в этом толк, называл Марию-Антуанетту «единственным мужчиной в королевской семье». Обладая сильным характером, имея огромное влияние на короля, именно она, и это было общеизвестно, подталкивала Людовика XVI ко всем тем шагам, которые и привели в конечном итоге ко всеобщему взрыву. И это не дает возможности, как бы ни хотелось Ленотру, полностью снять с нее вину за будущее, сделав пешкой в чужих руках.

Гораздо более справедлив автор в оценке супруга Марии-Антуанетты, и приводимые им факты лишь дополняют и разъясняют то, что известно из «большой» истории. Слабый, безвольный, невероятно ограниченный, проникнутый идеей извечного, Богом данного абсолютного характера королевской власти, но при этом неспособный наподобие «Короля-Солнца» этой идее соответствовать, Людовик XVI был обречен ответить за все безобразия и грехи своих предков. Отсюда неизбежность и закономерность революции, разразившейся именно в его время, несмотря на робкие попытки короля отсрочить ее наступление. По словам Ленотра, Людовик XVI «скромно взялся за починку дряхлого, рассевшегося здания», но «эта попытка кончилась крахом», поскольку за починку принялись слишком поздно. «Нация устала ждать и сама весьма грубо, на свой лад, приступила к ремонту».

Так незаметно писатель подводит нас к революции и последним дням Версаля. И лишь одна глава книги вызывает недоумение и неприятие. Я имею в виду главу «Бланки с королевской печатью». Из многочисленных свидетельств XVII–XVIII веков известно, каким страшным злом были эти «бланки» (lettres de cachet), щедро раздаваемые королевской властью. Такой документ ввергал в Бастилию или в иную государственную тюрьму любого человека, где без суда и следствия, потеряв свое имя, он исчезал на неопределенный срок, а зачастую и навсегда. Такова была неразгаданная история арестанта в железной маске и многих-многих других, чьи имена канули в Лету. По таким «бланкам» томились в тюрьмах и люди весьма известные, в том числе дважды побывавший в Бастилии Вольтер, будущий революционер Мирабо и будущий социалист Сен-Симон. Отсюда становится понятным, почему революция началась именно со взятия народом Бастилии как символа ненавистного королевского произвола. А вот Ленотру представляется, что подобный «бланк» был «не инструментом репрессий, а напротив, мерой спасения от жестокого наказания, налагаемого тогдашним правосудием» (!). Делая это парадоксальное утверждение, писатель ссылается на Функ-Брентано, и, кажется, сам он с ним совершенно согласен, явно не замечая, что приводимые им ниже примеры вопиюще свидетельствуют против! Особенно это очевидно в деле Латюда, по прихоти королевской фаворитки безвинно томившегося в тюрьмах Франции 35 лет и вышедшего на свободу лишь по воле случая. И напрасно автор пытается нас уверить, что, преданный суду, Латюд был бы колесован: его «дело» не принял бы к производству ни один суд страны.

Завершая этот краткий обзор, заметим, что наши единичные критические замечания ни в коей мере не могут повлиять на общую высокую оценку труда Ленотра. Глубоко продуманная и четко построенная книга о Версале несомненно является одним из лучших его произведений, поражающим обилием уникальных фактов при сравнительно небольшом объеме. И думается, всякий читатель, раскрывший эту книгу, наверняка дочитает до конца, узнав удивительные вещи и о Зеркальной галерее, и о сердцах французских королей, и о «грустной Пепе», и о многом-многом другом.

А. П. Левандовский