Дорога

32 год Свершения. ОРТА

Называли ее по-разному: «Дочерью Болла», «Провозвестницей», «Шагнувшей вперед». Сама же она думала о себе даже не «конна Мина», а просто «Мина»: Минни, как когда-то называл ее Фиер. Он был великим грассианином, истинным сыном Болла. Он привел грассиан к Свершению. А что она? Верная подруга, слабая женщина. Слава Уру, благословенный взор Фиера упал на нее. И пусть всюду ее встречают с восторженным поклонением, это чтут только его, пламенного Фиера. Он, зримо и незримо, присутствует в этой пустой и неуютной части Дворца, где поселил их некогда Ведущий Мук.

Конна Мина отодвинулась от зеркала и снова оглядела себя. Время неумолимо, как стрела Ура, хотя и не близок еще уход с Дороги… Но вчера народ восторженно встречал Мину-II, и как одержимый работает в главном научном центре первенец Свершения — ее сын Фиер. А сегодня Мину ждет радость — внук, Фиер-III. Конна Мина еще раз оглядела себя в зеркале, вздохнула и поняла, что не хочет сегодня видеть сына.

Великий Фиер был стократ прав. Фиер-II не копия отца, он и есть сам Фиер — до мелочи, до волоса. Уж кому, как не ей, это знать. Но да простит ей светоносный Ур, как хочется, чтобы в чем-нибудь, хотя бы в чем-нибудь сын отличался от отца! Иногда совсем не материнские чувства вызывал у нее Фиер-II. Да и как, целуя родинку сына на правом плече, не вспомнить точно такую же, на точно таком же плече? Как она целовала ее, давно, в юности! И чем дальше, тем сильнее хотелось снова, в последний раз, прижаться всем телом, до хруста, до стона к мужу… Сыну?.. О Болл-провозвестник, что за мысли? Но она всегда была только слабой женщиной, ей не по силам этот груз! Стараясь поменьше видеться с Фиером-II, конна Мина оберегала себя. А избегая дочери?.. Вот он ответ, в зеркале. Радостно ли юности видеть себя в старости? Разглядывать седые пряди, гладить морщинистые руки, с недобрым любопытством запоминая, с брезгливым ужасом предвкушая, как станешь такой же. Мина-II уже жаловалась, что после визитов к матери Фиер-II становится холоднее с ней. У него всегда было хорошее воображение… то есть у них, у сына и мужа. Увидь она сорок лет назад Фиера старым, заговори, ощути на своем юном лице дыхание беззубого старческого рта… Что за мысли, конна! Полным сил и здоровья сошел с Дороги и навеки остался на ней великий Фиер! А Фиер-II?.. С каким жадным любопытством сначала матери, потом матери и жены смотрела она на сына, ревниво замечая, как все ярче проявляются в нем черты мужа. И вот теперь внук…

А тогда еще никто не знал, что будет в третьем поколении. И Учение, и Наука запрещали браки братьев и сестер. Только Фиер, да еще Ведущий Мук верили и не ошиблись. Самые тщательные исследования показали, что в Фиере II-ом нет ничего от нее, Мины, а в Мине II — от Фиера. Словно и не было упоительных ночей любви, словно не носила конна Мина сына под сердцем, а вырастила его в колбе из клетки отца, ничего не взяв от себя. С любопытством и радостью, да чего уж скрывать, с ревностью смотрела она, как зарождается чувство у вторых Фиера и Мины. Вот так же пошла за мужем и она, «Дочь Болла», «Шагнувшая первой». Ей незачем жаловаться. Ровной Дороги, дети. Пусть всегда идут по ней, взявшись за руки и слыша дыхание друг друга, Фиер и Мина. А она? Пять лет разницы было у них с Фиером, а Фиеру-III уже четыре. Все повторяется по слову и делу великого ее мужа. И скоро Мина-II снова станет «Несущей жизнь». Ей, старой Мине, еще предстоит радоваться первому лепету девочки, первым ее шагам.

О Болл-провозвестник! И все чаще ловить на себе брезгливый взгляд дочери и потом такой же — внучки! Могут ли дети быть счастливы, когда перед глазами постоянное напоминание? Не о смерти, нет, смерть — лишь толчок к повторению. Хуже — об увядании, о распаде, когда человек еще живет, но уже мешает жить детям, самому себе. Происки Рука такой Дар!

— Прости Фиер, прости, великий, я только слабая конна, прости! Погруженная в нерадостные мысли, конна Мина не сразу заметила, как осветился экран информера. Ох, не материнские чувства вспыхнули в ней при звуке родного голоса! Мина взяла себя в руки. И тот ее был тоном матери — строгим, слегка снисходительным:

— Доброй Дороги, Фиер. Почему вы еще не приехали?

Фиер-II помолчал, вглядываясь в мать. От этого взгляда у конны Мины по всему телу побежали мурашки.

— Ты же знаешь, мама, я очень занят. Просто некогда, вот и все.

О, это конна Мина знала. Ее Фиер мог сутками не отрываться от своих приборов, и она покорно ждала. Но сын говорил не так, как отец. Он мямлил и отводил глаза. Мина уже поняла, что крылось за этой неуверенностью. Наконец Фиер решился.

— Знаешь, мама, мы, наверное, долго не сможем приехать. Очень жаль, но сейчас столько работы… А за Фиера ты не беспокойся, он здоров и…

— Это Мина? — прервала конна, из последних сил стараясь говорить спокойно.

— Нет, причем здесь Мина! Просто я попросил ее помочь мне.

«Жалкое и постыдное зрелище», — думала конна Мина, глядя в глаза сына. Что же, она была подругой великого грассианина и останется достойной его.

— Конечно, сынок, — сказала конна Мина, — я понимаю. Но помните о старой матери, приезжайте, как только сможете.

— Ну конечно, — отозвался Фиер-II, и из его голоса пропала фальшь. Он еще поговорил о Фиере-III и, пожелав «Ровной Дороги», исчез с экрана.

Конна Мина заплакала. И пока она плакала, в ней крепло решение. Вот с кем бы она посоветовалась — с коном Аманом. Но не ей, «Шагнувшей первой», спускаться в подземелье! Всхлипывая, она прошла в тщательно охраняемую комнату Фиера и достала спрятанный там ключ. Нельзя мешать самой себе. Она была просто конной, волею Ура ставшей великой, но истинно великое совершит только сейчас. Это ее второй дар Грассе. Фиер одобрил бы ее решение, в это конна Мина верила твердо. Кону Ропуру сообщили о ее смерти рано утром.

С ощущением чего-то большего, чем простая смерть, шел Ропур по коридору. Да и какая смерть, когда рядом, такой знакомой плавной походкой, шла Мина-II. Ропур понял, что и ему предстоит навечно вписать свое имя в историю Грассы, рядом с коном Муком. И, видит Болл, не все и не сразу поймут, что он был так же велик и, более того, так же добр.

 

Дорога

2236 год Откровения. РЕАНДА

Кон Морт, 327 Учитель на Дороге, совершил кощунство. Когда, в бешеной вспышке, он одним махом сломал о косяк драгоценную реликвию посох Болла, присутствующие, уже лежащие ниц, еще плотнее прижались к полу. Кон Морт чуть было сам не рухнул с ритуальным воплем «Ао-о-ой» и лишь в последний момент сдержался. Ничего не произошло — не обвалился свод, не разверзся под ногами камень — Уру был угоден его гнев. Морт понял это и сразу успокоился. Точнее, пришел в состояние холодного, спокойного бешенства. Привставшие было с пола уткнулись в него вновь. Два года, два нескончаемо долгих года этот ублюдок, эта чешуйка с хвоста Змея, осмеливается водить его за нос! Два года томятся в безделии неофиты, стареют, слабеют, теряют решимость. Что посох Болла, да будет вечно его имя! Творилось поистине всеобъемлющее кощунство сошедшая с Дороги Грасса! А этот… этот… еще жив, еще ест и пьет и даже осмеливается лгать. Первое побуждение вызвать кона Мала Морт преодолел, иначе бы он сломал посох не о косяк. Но подобного кощунства Ур уже бы не вынес! И эта материализация дыхания Рука до сих пор считалась Идущим! Мал добровольно последовал в подземелье и работал на самых тяжелых и грязных работах, пока Морт не простил его от имени Ура. Вот она, благодарность!

Наконец кон Морт овладел собой, коротко отдал приказ и повернулся к лежащим спиной, чтобы не видеть, как они встают. Морт любил глядеть на лежащих у его ног, процесса же вставания он не переносил. Было в нем что-то тревожное, переход от покорности к неизвестности. И хотя власть 327 Учителя непререкаема, сердце кона Морта сжималось, когда кто-нибудь поднимался перед ним. Так, спиной к выходу, он стоял, обводя взглядом помещение. Кон Морт жил в других комнатах и, только готовясь принять особо важное решение, приходил сюда. На этом ложе сошел с Дороги кон Аман, и комната стала чем-то вроде святилища. Хотел бы он знать, какую последнюю волю собирался объявить кон Аман! И все же это место его триумфа. Первого. А второй зависел от кона Мала. О Болл-провозвестник, мыслимо ли, что он, надежда Ура, зааисит от плюгавенького, толстенького, трусливого кона Мала!

Среди ушедших в подземелья были и коны-ученые. Немного, но были. Морт отбирал тех, кто занимался геологией, медициной, инженерным обеспечением. Но никто из них не мог заняться оружием. Или не хотел?.. Морт не знал, правду они говорят или скрывают свои возможности. И только Мал, измученный сознанием вины, сокрушенный, плачущий, согласился. Согласился — и тянул! На кого же опереться в борьбе? На неофитов? Разве можно опираться на тех, кто идет за тобой без раздумья? Старость, проклятая старость все ближе! Аман, прежде чем сойти с Дороги, совершил свое, а деяние Морта еще далеко впереди. И чем чаще кон Морт вставал с ломотой в костях, тем чаще он посылал в лабораторию кона Мала. И злился, слыша: «Еще нет». А сегодня… сегодня он услышал просто: «Нет». Морт трижды (!) переспросил неофита, и когда тот поднял голову, то увидел Учителя в гневе. В священном, праведном гневе!

Кон Мал вошел бесшумно. Он всегда ходил бесшумно, чем несказанно раздражал Морта. Кон Морт медленно повернулся. От такого взгляда неофиты валились рядами. Кон Мал согнулся, закрывая лицо руками.

— Повтори, что ты сказал моему посланцу!

— Я сказал «нет», Учитель.

— Это ты вызвал к жизни Змея, — заговорил Морт лязгающим голосом. Ты увел Грассу с пути. Как ты искупишь вину, раб?

— Я буду ниже низкого, я проведу остаток жизни на самой грязной работе, Учитель. Но я не могу принести в мир еще и смерть!

— Дар скрыт, и, пока он скрыт, смерть неизбежна, червяк!

— Это естественная смерть, о Учитель. А насильственная запретна, и я не могу, не могу!

Кон Морт смотрел на пресмыкающегося у его ног Мала. Что ж, он внушал ужас и не таким. Здесь, под бесконечными сводами, люди податливей и слабей. Кон Морт знал, что в нем внушает такой ужас Идущим. Он, единственный, мог выпустить в мир запретное. Ему, 327 Учителю, Ур разрешил переступить. Отблеск святости лежал на его лице.

— Ты трижды заслуживаешь смерти, презренный.

— Убей меня, Учитель! Это будет справедливо, но я не могу сделать то, о чем ты просишь.

— Я прошу? Я приказываю именем Ура!

— Я сам дам ему ответ, о Учитель!

Морт почувствовал усталость. О всемогущий Ур, за что ты отверг верного? Кто еще сможет совершить ЭТО? Неужели на Грассе победил Рук? А может быть… Ур? Нет, нет, нет. Это только слабость. Волею Ура, заветами Болла, вечной Дорогой! Морт не сразу заметил, что Мал поднял голову и посмотрел на него. Морту почудилось что-то общее между взглядом умирающего Амана и взглядом Мала.

— Уйди, — приказал он и задумался. Оба они — умирающий старец и кон Мал — смотрели в одну и ту же сторону и быстро отводили глаза… словно проверяли — на месте ли что-то? Кон Морт подошел к углу комнаты и внимательно его осмотрел. Что-то неуловимое было. Учитель обвел взглядом всю комнату. Он помнил, он мог точно указать точку, в которую глядел Аман. Вот она, почти в самом углу. Кон Морт подобрал обломок посоха, размахнулся и ударил металлическим острием прямо в эту точку. Часть стены треснула и осыпалась. В открывшейся нише лежал маленький серый кубик. Кон Морт сразу понял, что это…

— Мала! Кона Мала ко мне! Мал еще не успел отойти от входа. Кон Морт с наслаждением увидел, как перекосилось ужасом лицо вошедшего. Словно пораженный стрелой Ура, зашатался кон Мал. Это действительно ТО! Ай да кон Аман! Воистину велик был 326 Учитель. Когда Грасса вернется на Дорогу, кон Морт прикажет поставить ему памятники во всех храмах планеты! Кон Мал выкинул обе руки.

— Нет, нет! — закричал он. — Это только сон!

— Сон? — Кон Морт сделал движение, как бы собираясь сжать руку.

— Сон, только сон, — твердил кон Мал. — Но нужен еще другой, белый.

— Белый, чтобы проснуться? — догадался кон Морт.

— Да, я сделаю белый, обязательно сделаю.

— Нет, Мал. Вы сошли с Дороги. Я обрекаю вас. Вы уйдете наверх волею Ура, вы увидите конец своего нечестивого дела. Вон!

Оставшись один, кон Морт упал на колени. Слава Уру, он верил, верил всегда. Великий Аман увел избранных, но трижды велик станет тот, кто вернет их на поверхность. Волею Ура, заветами Болла, любой ценой!

 

Рай-на-задворках

2236 год земного летоисчисления. ДОЛИНА ЭДЕМ

Отчет руководителя группы разведки Сергея Белова

(по традиции, письменный…)

«Я, руководитель группы разведки Сергей Белов, предваряю отчет заявлением, что за грубое нарушение правил 13-го несу полную и единоличную ответственность. Должен отметить, что в результате нарушения правил была получена ценная информация.

Мы имели задание обследовать объект, условно именуемый „Курорт-1“, находящийся примерно в 40 километрах от Города. Объект представляет собой локальный поселок, приблизительно из 20-ти одно- и двухэтажных строений. Центром является площадь с тремя трехэтажными зданиями. Объект не имеет признаков разрушений.

Биологическая жизнь, кроме растений, не обнаружена. Отряд отбыл из долины Эдем в 8.00 по местному времени, в составе шести боевых машин со штатными экипажами и трех автоматических транспортных тягачей. Отряд прибыл к объекту в 12.00. Данные визуального наблюдения: „Курорт-1“ расположен в небольшой — двадцать на восемь километров долине. По краям долины находятся неширокие рощи, в целом же местность представляет собой луг. Посадки вокруг зданий носят упорядоченный характер и отличаются однородностью растений. Хорошо видны небольшие оранжевые плоды. От Города до объекта проложена дорога.

Поскольку появление отряда не вызвало никакой видимой реакции, к объекту была выдвинута боевая машина № 4 (командир экипажа С. Белов). У конца дороги, где предположительно должен быть вход, машина встретила мощное противодействие силового поля. Преодолеть его постепенным наращиванием усилия, а также тараном не удалось. Вслед за тем группой были предприняты поиски иного входа. Такового не оказалось. Попытки проникнуть на объект сверху дали аналогичный результат. Таким образом, можно считать установленным, что „Курорт-1“ накрыт сплошным куполом силового поля высотой приблизительно 200 метров и диаметром на 15–20 метров превышающим диаметр самого объекта (т. е. поселка). Силовой колпак может иметь также форму шара, с полушарием, расположенным под почвой. Предположение основывается на попытке произвести подкоп, установивший наличие в почве аналогичного силового поля со слабым искривлением к центру. Попытки установить замкнутость поля не проводились, и поэтому общая шаровидность поля предположительна.

Гипотеза замкнутости поля косвенно подтверждается объектом № 2 (см. приложенный план): невысоким холмиком, имеющим четыре забранные решеткой из толстого металла отверстия. Глубинная съемка показала наличие под объектом помещения, заполненного неясными механизмами системой из двух труб, соединяющим на глубине около семи метров объект и „Курорт-1“. Впоследствии были обнаружены еще три аналогичных объекта — считаем, что они являются системой вентиляции „Курорта“.

В месте окончания дороги группа также установила наличие вздутия силового поля с комплексами приборов или машин, расположенных симметрично по обе стороны внутри силового колпака.

К 17-ти часам по местному времени я отдал распоряжение покинуть машины и приступить к пешей разведке. В полосе примерно пятидесяти метров вокруг купола обнаружено более двухсот скелетов. Рядом с большинством из них лежат отшлифованные посохи одного размера, слегка изогнутые на верхнем конце и окованные блестящим металлом на нижнем. При многих скелетах обнаружены так называемые „серые кубики“. Особенно интересно расположение двух скелетов в третьем секторе (см. план). Они частью (нижними конечностями и половиной торса) находятся снаружи силового поля, силовое поле как бы разрезало их пополам. Внимания заслуживает также группа скелетов, расположенных в стороне от дороги (см. план) — головами от купола и лицевой частью черепа вверх. При них не обнаружено ни посохов, ни кубиков.

В 18.00 группа закончила обследование прилегающей к „Курорту1“ территории. Далее я вынужден изложить ход рассуждений, приведших к нарушению правил 13-го параграфа. Повторяю, что ответственность несу я единолично.

При обсуждении члены группы сошлись на следующем: допуск на объект „Курорт“ какой-то части населения был закрыт. Вероятно, действие, вызвавшее появление силового поля, произведено извне или же автоматически. В пользу этого говорит отсутствие видимых на территории объекта скелетов. Ни площадь купола, ни его структура не показывают возможности существования полностью замкнутой экологической ниши, следовательно, купол должен иметь систему допуска внутрь, имеющий механизм опознавания „свой-чужой“. При этом „свой“ может относиться к любому жителю планеты или же, наоборот, ни к одному. Это наиболее слабое место в наших рассуждениях. Исходим из следующего: картина гибели у купола напоминает штурм силового поля, за исключением группы без посохов. Эти двигались от купола, и скелеты их лежат в одинаковом положении. Предполагаем, что это хозяева купола, покинувшие его уже после гибели основной массы нападавших.

Выводы. Предполагаемая система опознавания „свой-чужой“ должна распознавать:

а) расу,

б) личный облик,

в) материальный знак.

Материальный знак не обнаружен, аппаратуры визуального распознавания также не обнаружено. Несмотря на близкое сходство местной и земной рас, разведчики внутрь тоже впущены не были. Разведчик Иван Скан предположил, что материал скафандров (пластометалл) и штатное снаряжение искажают картину распознавания. Версия показалась убедительной. В 19.10 разведчик Скан, без штатного снаряжения и скафандра, приблизился к „шлюзу“ и беспрепятственно вошел внутрь, немедленно повернул назад и был выпущен таким же порядком. В 19.30 группа отбыла на корабль и прибыла туда в 21.00.

Таким образом, не пытаясь снять с себя ответственности, обращаю внимание на следующее. Другого пути для проникновения под купол, очевидно, нет. Применение оружия приведет не только к уничтожению защитного поля, но и к значительному повреждению всего объекта. Таким образом, проступок полностью оправдывается необходимостью выполнения поставленной задачи (предварительное исследование объекта „Курорт-1“). Командир группы разведчиков Сергей Белов».

Вопросы Станислава Комарова: «1. Природа силового поля?

2. Встречались ли нам где-нибудь уже эти посохи?

3. Серые кубики у каждого. Значит, все-таки оружие?

4. Можно ли установить разницу во времени смерти у групп скелетов?»

Примечание Варниса: «Только для Комарова, Чандра, Стен, Белова. Необходимо в очередную группу разведки включить Сержа Арно».

Примечание Стен: «И меня возьмите, пожалуйста!»

 

Рай-на-задворках

2236 год по земному летоисчислению

Из дневника Сержа Арно (катушка IV, реконструкция)

Надо полагать, меня простили. Это не менее странно, чем все до этого. Кто-то хочет посмотреть, что будет дальше? Три дня меня всячески исследовали, и «Бык» дал положительное заключение. Во всяком случае, корабль я не взорву — гарантия! Результат: снова разгуливаю по кораблю, проверяю боевые машины и могу спокойно поехать, куда захочу. Но не хочется. Вообще ничего не хочется, новости словно проходят мимо. А новости интересные. «Бык» разрешил выход; разведчики ушли на другие «Курорты» и не возвращаются третий день; биологи подбираются к раскрытию воздействия на наследственность, и Чандр двигается по коридорам, как сомнамбула. Вчера вечером после ужина, ко мне подошел Варнис.

— Кстати, голубчик, — сказал он, хотя это было совсем некстати (я собирался в спортзал). — Вы, по-моему, совсем закисли на корабле. Прогулялись бы в Город или съездили с разведчиками. Тем более-вы в отличной форме.

Я растерялся и стал доказывать, что по планетному расписанию место главного механика на корабле. Но Варнис пообещал договориться с Комаровым.

По правде, на кораблях типа «Алена» механику делать нечего. Человек здесь — только элемент надежности на самый крайний случай. Пока, за всю историю исследовательских полетов, такого случая не было. Командир боевой машины — это серьезней. Но здесь и боевая машина не более, чем средство транспорта, утяжеленное броней, орудиями и прочими архитектурными излишествами.

Только что получено «добро». Комаров рекомендует присоединиться к разведчикам, но оставляет маршрут на мое усмотрение. Я, однако, усматриваю, что к разведчикам мне не надо. А надо мне в Город…

Хочется еще раз испытать чувство сопричастности к планете, как тогда, в подземелье. Впрочем, это чувство меня и не покидало, ему просто труднее проявляться на корабле.

Чрезвычайно жалко этот народ. Как уютно и красиво жили они на своей планете! Человечество предполагало или «пастушеские», или же сугубо технические цивилизации, а само мечтало о гармонии. Вот она, гармония!

Но ведь гармония не убивает. Иду по ровной, покрытой матовым черным покрытием улице. Справа и слева яркие домики, сады, клумбы. Все заросло, облупилось, покосилось, зияет пустыми окнами, но не нужно большой фантазии, чтобы представить себе, как здесь жилось раньше. И мерзким контрастом — лежащие повсюду скелеты. Подумать страшно, что подобная картина могла бы предстать другое цивилизации на нашей доброй, уютной планете.

В сущности, почему я удивляюсь сходству быта? Они были такими же, значит, физические потребности имели такие же: спали, ели, работали, отдыхали. И искали наилучшие пути для их удовлетворения. Сходные причины дают сходные результаты.

В этом домике, очевидно, жила большая семья. Я сужу по тому, что в центральной комнате вокруг массивного стола восемь чрезвычайно уютных кресел. С момента гибели жителей прошло приблизительно 100 лет — для планеты не срок. Подумать только, еще каких-нибудь 100 лет назад отец семейства садился в это кресло в кругу детей. Что они делали? Смотрели телевизор? В углу плоский четырехугольный экран, приблизительно метр на метр, а вот, по-видимому, пульт управления экраном. Представим… Интересно, карманной батареи хватит?.. Надежно делали все-таки сто лет назад. Волна разведчиков — неинтересно, волна корабля — мимо, волны прочих групп — пропускаем… Что?

Спокойно. Волны разведчиков, корабля, групп… Не может быть. Спутник? Какой? Тот, который заря космической эры, — «бип-бип-бип?..» Маяка на этой волне у нас нет. Она вообще резервная — какой смысл ее использовать, когда основные не загружены? Вот это да! И как никто не додумался поискать в эфире? Хотя, конечно, искали. Искали станции, переговоры, а это просто писк — автомат, и где-то неподалеку. Хоть что-то не мертвое, пережившее своих создателей. Хороший подарочек будет всем. А ведь мой переговорник работает как пеленгатор: переключить тумблер и следовать за красной черточкой на шкале.

Что такое? Третий поворот, а она ни с места. Возможны три объяснения. Неисправен переговорник — мимо, я слышал переговоры, их направление он фиксирует исправно. Второе: сигнал поступает со всех сторон одновременно. Исключено — сигнал одинарный. И третье — источник сигнала я сам, ходячий передатчик, маяк самодвижущийся.

Ай да Варнис, ай да добрый дядя: «Пойди погуляй, сынок!» А за тобой приглядят! Я же механик, я же наощупь до десятой миллиметра различаю. В пояс запихнули, гадость какая! Лучше уж сразу бы за мной пустил как это… шпиона. Музейные методы. Что, нельзя сказать прямо? Да я на себя стационарный передатчик взвалю и пойду. Тьфу!

Однако чего я возмущаюсь? Вполне понятное беспокойство и желание не обижать. Я бы просто не выпустил такого из корабля. Хорошо, им хочется знать, где я нахожусь — пусть знают. Просто хожу по Городу. просто захожу в дом, просто сижу в кресле. И вижу пыль, мусор, запустение и немного мебели, самой земной. Еще какието истлевшие клочки на полу да полоска чего-то слабо блестящего под широким низким диваном. Твердая пластина, похоже картина или портрет, не разобрать под толстым слоем пыли.

О, черт!.. Залитый прозрачным пластиком, на меня смотрит постаревший и усталый Серж Арно!

 

Дорога

2238 год Откровения. РЕАНДА

И вот час настал! Ряды неофитов застыли в священном молчании. Они тянулись через весь огромный полутемный зал, обступая небольшое возвышение. Тускло блестели окованные наконечники посохов. И у каждого, — видишь, светоносный Ур? — у каждого «серый кубик», орудие твоего гнева. Страшный был год, не хватало продовольствия, разрушалось хозяйство, холодно и сыро становилось в гигантских лабиринтах. Но не зря. Вся Дорога трудилась в едином порыве и для единой цели. Спал ли он, Учитель, хоть одну ночь спокойно? Но вот они стоят, а у него нет слов, только ликующий вопль: «Час настал!..» Волею Ура… и нет почетней задачи, чем вернуть Грассу на Дорогу.

Кон Морт еще раз обвел взглядом ряды и начал нараспев, как некогда Аман. Словно рябь пробегала по сомкнутым шеренгам в такт его словам.

Дождавшись, когда под сводами прекратилось «А-о-ой!», уже не жалобный вопль, а боевой клич, кон Морт понизил голос:

— Что видим мы, братья? Камень. Холодный, тяжелый камень окружает нас. Бледны лица детей наших, печальны глаза жен. Даже у «Несущих жизнь» не светятся они счастьем. Выросли дети, не знавшие солнца, не смеявшиеся под летним дождем! Горсть камней — только и радости, бешеный подземный водопад — только и развлечения, поворот гранитного перехода — весь горизонт. «А-о-ой!» нам, братья! В чем провинились мы перед Уром? Может быть, ошибся великий Аман? Может быть, выйти, слиться с братьями в единую семью? Радостно жить под ласковым солнцем? И пусть по иной Дороге, к иному Свершению, но вместе, единым неразделенным народом?

Кон Морт вдохнул и до звона в ушах прислушался к обвальной тишине. Но вот сначала отдельными всплесками, потом все громче до него долетел протестующий гул, рычание тысячеголового зверя. Кон Морт властным жестом призвал к молчанию.

— Нет, верные! Долгие поколения Идущих встречали новый день, взывая к великому Уру. Чего требовал он? Покорности. Веры и покорности, покорности и движения. Вас же он призвал на помощь. Только подобие смерти, только очистительный сон несете вы заблудшим. Неслыханно доныне и это, но разве слыхано, чтобы Грасса сошла с Дороги, разве слыхано, чтобы забыли заветы великого Болла? Неслыханно. И неслыханные нужны меры! Даже если принесенный вами сон станет вечным, то ведь только на Дороге заповедана насильственная смерть. А разве по Дороге идут заблудшие? Разве грассиане они, дважды и трижды повторяющие себя? Нет, ибо посягнули на суть Учения. Суть — в движении. И единственно возможная остановка — смерть. Вот кто нежится под радостным солнцем Грассы — трупы! Холодные трупы рожают мертвых детей. Холодные трупы ползают по поверхности нашей планеты! Нет, братья, это их место подземелье, это их участь — сумрак сводов, это их доля — вечное прозябание. В Учении нет слова «кара». Выйдя на поверхность, напутствуйте, убеждайте, проповедуйте, но и карайте! Карайте тех, чьи уши закрыты, глаза слепы, а души мертвы. Такова воля Ура, чтобы новую и гордую страницу Учения написать вам!

Кон Морт снова вспомнил покойного Амана. Это у него учился кон Морт разговаривать с толпой, у него и у проклятого Уром Ведущего Мука. Разговаривать?.. Подчинять.

Кон Морт всем телом впитывал единение, сгущающееся в зале. Прикажи он им сейчас умереть — они умрут так же, как стоят, рядами падут плашмя и умрут. И от этого кон Морт ощущал себя не Учителем, даже не великим Учителем, а равновеликим Боллу. Разве может простой Учитель решиться на такое?

— Волею Ура, предвиденьем Болла, снова Дорога выводит на свет, заговорил Морт. и от звуков собственного голоса по телу прошел торжествующий озноб:

Ряды зашевелились, перестраиваясь. Тяжелый, слитный шелест наполнил зал, ударился о своды. Кон Морт резким жестом двинул колонны в путь. Они качнулись и пошли, все теснее сжимаясь по мере движения, плечо к плечу, грудь к спине, — чудовищная пружина, готовая сдвинуть всю Грассу. И долго по переходам отдавалось, слабея:

 

Дорога

35 год Свершения. ОРТА

Нет, не такой видел кон Ропур новую Дорогу! Не таким грезил он Свершением, не таким Ведущим мечтал остаться в памяти грассиан. Кон Мук сошел с Дороги и наказание досталось ему, Ропуру. Разве помочь другому в смерти — не значит убить? Видит Ур, он ни разу не сжал рукой серый кубик — к все же принес Грассе тысячи смертей. Такова воля… Чья? Только не его, кона Ропура, Главного Ведущего. Да он ли это, седой, усталый, с дергающимся веком? Веко задергалось в день похорон «Шагнувшей первой». Это был день великого траура и день величайшего торжества, потому что за гробом шла Мина-II, и все видели, что смерти нет. Один он, кон Ропур, не радовался и не печалился. Страшная истина лежала на его столе во Дворце — страничка предсмертного письма конны Мины. Как это сказал великий Мук, сын Болла?.. Лист опадает, чтоб вырос такой же… природа бессмертна… И далее: вновь возродиться как день, как листва, как трава…

Что надо, чтобы вырос новый лист? Смерть старого. На чем растет трава? На перегное. Дождь пойдет, когда испарится и соберется в тучи прошлый дождь. А они хотели нарушить этот закон.

«Мы были первыми, — писала Мина, — и первым это коснулось нас. Дети и родители живут вместе, потому что они разные. В детях ищем мы исправление своих недостатков, в родителях видят дети пример и опору. Можно ли видеть пример в себе самом? Можно ли ждать исправления недостатков от самого себя? Радостно ли видеть повторяемый со всеми неудачами собственный путь? И еще, Ведущий, могли бы вы изо дня в день наблюдать процесс своего дряхления? Великий Фиер и великий Мук сделали свое дело не до конца. Есть на новой Дороге новый закон. Старое должно уходить! Без этого Свершение не полно. И пусть ваша совесть будет чиста. Ведущий, я оставила Мину и Фиера-вторых, я живу в новой оболочке, а старая уходит с радостью и добровольно. Плохо мешать жить другим, но стократ хуже — самому себе. Знайте, Ведущий, скоро за мной пойдут тысячи. Не причиняйте зла, доведите Свершение до конца. Дайте грассианам возможность легкого и радостного ухода. Я не прощаюсь. Ведущий. Мы встретимся на моих проводах».

И это было единственным, в чем она, Мина, ошиблась. Ропур не пошел на похороны. С этого дня он не жил, а ждал. И почувствовал даже облегчение, когда это началось: то там, то здесь в разных концах Грассы уходили родители. Уходили нелегко, на Грассе не было опыта самоубийств. Кон Ропур с отчаянием читал сводки; содрогался, чувствуя в легких воду или петлю на горле, корчился от прикосновения стали к венам или удара электрического тока.

Но самым чудовищным было то облегчение, с которым дети встречали уход родителей. Кон Ропур не взял к себе Лима-II, когда старый Лим упал с башни Дворца. Упал ли?..

Ведущий уговаривал себя, что никто не умирает: родители и дети суть две половинки целого. Но это не помогало, пока кон Ропур не понял, что именно Ур доверил сделать ему.

— Зачем мне милость твоя, — взмолился кон Ропур. — И чем провинился я перед тобой?

А утром Ропур отдал приказ. Никогда еще с такой быстротой не строились на Грассе дома. Три центра перешли на выпуск кубиков. Было ли знаком Ура, что всю работу возглавил Фиер-II? Спустя год каждый грассианин мог придти в такой дом в любом городе, уединиться, выпить бокал орры и заснуть. Через три дня тело предавали земле. Ропур издал закон, запрещающий уходить с Дороги в собственном доме. Он так и не поверил, что дети чувствуют облегчение даже воссоединяясь, если это происходит у них на глазах. Грассиане встретили новый закон с ликованием, и у домов Перехода в первое время выстраивались очереди. Потом приток стабилизировался, а вчера кону Ропуру сообщили, что в некоторые дома уже пришли представители второго поколения. И вот он сидел с невидящим взором. Насильственная смерть запретна, но это не смерть, это только сон. Это не насильственно, это добровольно. Но все же приказ отдал он, Ропур! Вчера Фиер снова настаивал на повторении кона Ропура и снова получил отказ. А что если сын наследует и его вину?

Погруженный в тяжелые мысли, кон Ропур не сразу заметил мигание информера. Ведущий протянул руку и включил только звук — в последнее время он избегал показываться, хотя его любили, и портреты кона Ропура были почти в каждой семье.

— Ведущий, к вам просится кон Мал.

Чем-то задело его это имя — кон Мал. Мал… Мал! Кон Ропур вспомнил: научный руководитель Фиера, один из первооткрывателей Свершения, ушедший с коном Аманом. Мал? Из подземелья?

Кон Ропур не имел достоверных сведений об Идущих. Доходили слухи о смерти Амана, о лихорадочной деятельности нового Учителя Морта. Неофиты на поверхность не выходили, и кон Ропур подолгу не вспоминал о них, хотя все чаще задумывался о том, что приобрела и что потеряла Грасса, перейдя на иную Дорогу. Ропур нажал кнопку информера.

— Пропустите.

Вошедшего кон Ропур не узнал. Этот был схож с тем, давним, только ростом. Худое, даже костлявое лицо, горящие мрачным огнем глаза, но слабо опущенные плечи, тощие руки и ноги. Вошедший был одет в изношенное и грязное.

— Почему вы, кон-ученый, в таком виде?

— Я не кон-ученый. Я воплощение зла, я порождение Змея.

«Он еще и сумасшедший», — подумал Ведущий, но не удивился. Разве не сумасшествие то, что творилось на планете? Разве не сумасшедшие и те, под землей, и эти, — в домах Перехода? Если на Грассе остался один нормальный человек — он, кон Ропур — то с кем же ему разговаривать, как не с сумасшедшими?

— Порождению Змея место в подземельях!

— Я и был там. — ответил кон Мал, — я был там и дважды принес зло. Сначала — когда увел туда Идущих, потом — когда выпустил их наружу!

— Разве это вы увели верующих? — удивился Ропур. — А я полагал, что это сделал кон Аман. И потом, неофиты не вышли на поверхность. Что им делать в царстве Рука?

— Они выйдут, они уже выходят. — сказал Мал так торжественно, что кона Ропура охватил озноб.

— И это сделали вы?

— Да, Ведущий. — Мал несколькими быстрыми шагами обогнул стол и упал перед Ропуром на колени.

— Выслушайте меня, выслушайте, Ведущий! Кто же еще на Грассе выслушает меня? Я много раз приходил в ваши дома Перехода и снова уходил. Слишком много зла принес я на любимую Грассу и не могу так легко сойти с Дороги. Выслушайте! Мое признание принесет еще больше зла, но мне не по силам этот груз!

Кон Ропур мог одним движением освободиться от рук Мала, так они были слабы. Но они были так слабы, что Ведущий не стал этого делать.

— Я выслушаю тебя, — сказал он.

— Видит Ур, я хотел только добра. В подземельях, искупая свою вину тяжким трудом, копая землю и долбя гранит, я не видел счастливых людей. Я увидел их здесь. Может, и вправду это истинная Дорога? Но тогда я снова преступник. Это я рассказал обо всем кону Аману, и он начал готовить Уход. Если вы вернули на Грассу Дар как же те несчастные в подземельях? Нет такой работы, чтобы тяжестью ее искупить мою вину. Там. внизу, изнемогая, я верил кону Аману, я пришел к нему, как к воплощенью мудрого Болла. Что знал я о будущем? Кому дано знать все повороты Дороги? Подземная работа сделала меня верующим из верующих, и я выполнил страшный приказ. У меня еще оставались друзья в центрах и здесь, во Дворце. Я верил, что великий Аман не употребит ЭТО во зло.

— ЭТО? — Кон Ропур уже знал ответ.

— Я достал кону Аману серый кубик. Но Аману! Он был велик, а Морт страшен! Неофиты выйдут, Ведущий. Они выйдут с кубиками, чтобы поразить Змея, а Змей — это вся Грасса!

— Но насильственная смерть запретна на Дороге.

— На новой Дороге нет Учения и законов его тоже нет!

Кону Ропуру не надо было объяснять, что такое вооруженные неофиты. Он хорошо помнил катящееся вниз по бесконечным ступеням тело великого Фиера.

— Сколько времети у нас… у Грассы? Когда неофиты будут готовы? рявкнул он.

— Я не знаю. Ведущий. Может быть, сезон…

— Кона Фиера, — приказал Ведущий, нажимая кнопку информера. Машину!

Он начал отдавать приказания так быстро, словно давно готовился к этой минуте. Кон Ропур совсем забыл о все еще сидящем на полу коне Мале.

 

Рай-на-задворках

2236 год по земному летоисчислению. ДОЛИНА ЭДЕМ

(Выступление Варниса)

…Таким образом, вопрос происходивших на планете событий — это вопрос социологический, хотя непосредственной причиной гибели является биологический фактор. Механизм действия кубика — дело физиков; согласитесь, однако, что это, как и первое, — не главное. Главное почему кубик привели в действие. Мы все уважаем Светлану Стен, мы ее просто любим. Однако, должен констатировать, что разрешение проблемы дело так же и не психологов, во всяком случае, пока не будет доказано, что вся планета являлась огромным сумасшедшим домом. Поэтому призываю вас отнестись с сугубым вниманием к моему сообщению. Достоверно установленным можно считать: Первое. В течение длительного времени на планете существовало единое общество. Оно развивалось путем, несколько отличным от пути человечества. Можно считать установленными следующие отличия:

а) социальная одинаковость общества на всем протяжении истории;

б) отсутствие широко распространенных до недавнего времени на Земле институтов принуждения и подавления. Центральный аппарат управления выполнял координирующую функцию. Человечество добилось этого недавно аргумент не в нашу пользу.

Возникает вопрос о причине подобного благоприятного развития. Она, возможно, покажется вам странной. Такой причиной явилась религия. Могу напомнить, что религия — это попытка с помощью иррационального объяснить явления, не поддающиеся рациональному осмыслению. Всякая религия, наряду с космогонией, религиозной биологией и тому подобным, включает в себя морально-этическую систему и основные принципы государственности.

Однако земные религии, большая часть которых теперь известна только специалистам, отмирали по мере ускорения научнотехнического прогресса. Заменяя религиозную космогонию, наука не могла сразу отменить ее морально-этическое содержание, функцию регулирования жизни общества. Эту функцию взяло на себя государство. Но религия являлась в значительной степени добровольным, внутренним подчинением правилам, правила же, диктуемые государством, приходили извне и отвечали сиюминутной экономической и политической ситуации. Морально-этические элементы религиозного сознания заменялись правосознанием с большим трудом, нежели космогонические. Окончательно религия была побеждена только тогда, когда законы существования государства пришли в соответствие с идеалами существования отдельного человека. На этой же планете религия и научно-технический прогресс уживались мирно по следующим причинам:

Первое — религия, существовавшая на планете, имела под собой историческую основу. Вера в Дар, в то, что некогда жители планеты были если не бессмертны, то жили значительно дольше, подтверждается данными палеонтологического музея на «Курорте-3». Анализы показывают, что древние обитатели планеты жили приблизительно в десять (!) раз дольше.

Второе — религиозное мировоззрение аборигенов практически не включало космогонии. Таким образом, религиозное сознание на планете практически не было религиозным и интегрировалось в государственную систему в качестве этического начала.

Но эта идиллия разрушилась в невероятно короткий срок — в течение одного поколения. Что же произошло? Мы можем ответить на этот вопрос только с долей вероятности. Почти все письменные источники, относящиеся к интересующему нас периоду, оказались уничтоженными.

По времени это событие отстоит на три поколения от катастрофы.

Я говорю «событие», хотя это целый комплекс событий. Все происшествие доказывает невозможность полной интеграции религиозного сознания в систему государства.

По-видимому, на планете был открыт способ самоклонирования поколений. В каком-то смысле это и было искомым Даром, остроумной попыткой обойти запрет природы на реальное бессмертие. Но этот путь отличался от канонического. Планета разделилась на два лагеря, первый из которых подвергся генетической перестройке, второй — отступил в недра, создав удивительную систему подземных городов. До сих пор стабильность поддерживалась на планете морально-религиозным единством общества, — с разрушением единства разрушилась и стабильность. Следствием явилось взаимоистребление двух противостоящих лагерей. Именно этот последний краткий период значительно менее ясен. Особенно роль во всем произошедшем центров науки, или «курортов».

Группа социологов предлагает следующие положения:

а) «Курорты» накрыты силовыми колпаками, не пропускающими излучения серого кубика. Тем не менее, внутри не обнаружено ни живых, ни мертвых. Очевидно, обитатели куполов покинули их добровольно. В пользу этого говорит и консервация оборудования курортов, обеспечивающая его длительную сохранность.

б) Зная о готовящемся истреблении или даже наблюдая его, обитатели центров консервируют оборудование, то есть рассчитывают, что купола будут посещаться и впредь. Кем? Обращает также внимание отсутствие научной документации или хотя бы личных записей и дневников.

в) И, наконец, последнее — действие системы опознавания. Она выделяет следующие параметры: кислородное дыхание, вес, рост, прямохождение и, естественно, белковость организма. Учитывая отсутствие здесь крупных животных, существование такой системы бессмысленно. Всех жителей планеты система должна пропускать без разбора. Против кого тогда установлена защита?

И еще одно. Установлено, что любая попытка снятия или разрушения купола вызовет взрыв, полностью уничтожающий центр. Другими словами, проникновение на «Курорт» возможно только через систему опознавания. Против кого предпринята такая мера предосторожности? Все эти вопросы от имени социологов я и предлагаю обсудить.

 

Рай-на-задворках

Из дневника Сержа Арно. (Катушка V)

Чей же это портрет? Просто жутко становится от сходства двух рас, разделенных более чем тридцатью парсеками. Сходные природные условия порождают сходные организмы, это понятно, но не объясняет портретного сходства меня и этого давно умершего двойника. Очень интересно перевести надпись с обратной стороны портрета, говорят, в группе Светланы читают местные тексты с листа. Но ответить на вопросы, которые мне непременно зададут, я не смогу. Я не знаю ответа, зато знаю. что планета влияет на меня сильнее, чем на остальных. Под этим влиянием я совершаю поступки, мягко говоря, мне несвойственные. Отсюда — маячок. Видимо, Варнис полагает, что это влияние не случайное. И теперь — портрет. Я предполагал, что собака зарыта в моем детстве.

Мамины (или папины?) картины производили на всех гипнотическое впечатление, а я жил среди этих пейзажей. Допустим — гипноз, которому я подвергался долгие годы. И проявился он только здесь. Это многое объясняет, но портрет?..

Если бы я твердо не знал, что появился на свет через несколько лет после ухода отца из косморазведки… Например, вымирающие остатки населения — и Петр Арно. Последний ребенок планеты, вывезенный на Землю… Но мелочи… Проблемы перевозки младенца на одноместном разведчике, послеполетный карантин… Кстати, в эту гипотезу укладывается и портрет — скажем, прадедушка… Какова вероятность войти в один из тысяч домов и оказаться у себя? Чем больше я вглядываюсь в портрет, тем больше убеждаюсь — тут не просто сходство. Этот человек моя копия, или я — его? На моем лбу две небольших морщинки, что с ними будет лет через двадцать? Вот они, резкие и длинные, перечеркнули лоб человека на портрете… Надо сделать мой портрет в том же ракурсе и совместить с этим. Впрочем, и так ясно, что все совпадает, за исключением контуров на заднем плане. Да это же силуэт здания! Огромное, с башнями, шпиль посередине… Да, оно расположено во втором Городе, в самом его центре. Если лицо на портрете изображено на фоне этого здания, значит, они связаны? Я немедленно еду туда. И даже порадую Варниса, захвачу его маячок…

Да, это оно. Предполагают, что здесь размещалось правительство планеты. В одно-, двухэтажных городах подобные размеры настраивают, по меньшей мере, на почтение. Однако мною владеет скорее робость, страх перед открытием.

Звук шагов отражается от стен, словно за тобой или наперерез тебе кто-то идет. Вот выйдет сейчас из бокового коридора и скажет: «Ты что здесь делаешь?» А действительно что?

Справа и слева ряды дверей, за ними столы, диваны, какие-то предметы. Цивилизация погибла и все это уже никому не понадобится. Разве что для показа школьным экскурсиям? «Вот это, дети, остатки цивилизации на планете „Рай-назадворках“. В таких домах они жили, так ели, так спали. А вот это портрет типичного жителя планеты. Ой, простите, это же я держу портрет члена экипажа космолета „Алена“, Сержа Арно. Вечно чтонибудь напутаю!»

Я бы, например, не поселил в такое здание правительство. Величие в нем только снаружи. Внутри же бесконечный коридор с одинаковыми дверьми наводит тоску. И только одна дверь резко отличается от остальных. Она выше, шире и лучше сохранилась…

Дверь не заперта, за ней анфилада комнат. Все как и за другими дверьми? Нет, пожалуй, если там просто запустение, то здесь скорее разгром. И каждое следующее помещение разгромлено свирепее предыдущего. Мебель перевернута, стекла разбиты. Самая последняя комната, вероятно, кабинет — огромный письменный стол, пара кресел и столик в углу. На столе ничего, кроме переговорного устройства какая-то модификация видеофона, распространенного на Земле сто лет назад. Судя по величине стола, в этом кабинете сидел руководитель высокого ранга. Он садился, тыкал пальцем в кнопку устройства…

А, черт!.. С чего бы переговорному устройству быть под напряжением? Очевидно, остатки автономной системы энергоснабжения.

В этой комнате явно что-то искали. Все стены буквально изборождены рваными следами ударов. Искали и, по-видимому, не нашли. В ударах видна система: больше всего их на правой от меня стене, под потолком и посередине… Похоже, они не случайно туда метили, там что-то есть, какой-то прямоугольный контур. Жалко, нечего придвинуть к стене, посмотреть на это поближе. Кресло просто неподъемное или же прикреплено к полу. Вот отсюда, пожалуй, видно лучше всего. Квадрат пола, на котором я стою, даже под слоем пыли отличается от других по цвету. А как здесь тихо! Любой щелчок… Щелчок? В стене приоткрывается отверстие и что-то высовывается: объектив? дуло? Я головоломным прыжком оказываюсь за столом, уже в полете соображая, что на планете нет оружия. Или не было до сегодняшнего дня? Все же это объектив. Через секунду он скрывается. Интересно, куда передано изображение моего растерянного лица? Часть стены толчками подается назад, внутрь, и медленно, со скрипом отходит вбок. Что-то заедает, она дергается и замирает.

За стеной комната, со столом, переговорным устройством, низеньким широким диваном, парой кресел и… я не сразу заметил за экраном череп и кости рук. Здравствуйте, хозяин! Мне больно смотреть на эти властно лежащие на столе кости. Я перевожу взгляд выше. Над столом, довольно высоко, — портрет. Наверное, это хозяин кабинета, он снят за письменным столом в соседней комнате. Глаза серьезные, посадка свободная, в одной руке плод распространенного здесь дерева, другая лежит свободно. Но самое главное, что этот человек — я. Теперь понятно, почему дверь меня пропустила, а тех, кто колотил по стенам нет.

Я спокоен, я спокоен! Я один в давно покинутом здании. Мне ничто не угрожает. Я спокоен. Спокоен?.. А вы держали когда-нибудь в руках собственный череп?

Только теперь я замечаю положенную среди стола блестящую полоску со знаками, что-то вроде металлической, очень тонкой фольги. Насколько я понимаю, она лежит текстом к двери и, значит, предназначена вошедшему. Что же ты хотел сказать мне, предок?

 

Дорога

Первый год Возвращения. РЕАНДА

Видит Ур, он этого не хотел. Когда кон Аман сказал: «Видит Ур, я этого не хотел», — Морт осудил его. Сейчас некому осудить последнего Учителя на Дороге. Да и сама Дорога подошла к повороту, за которым пустота, ничто. Да свершится твоя воля, Ур! Великий Болл создал учение, дополняемое и развиваемое веками. Ему же выпала миссия, равная миссии Болла. Болл учение начал. Морт его завершит. Великий Аман увел преданных в подземелья, но слишком многие остались. Идущим не удалось смягчить гнев Ура. Может, еще не поздно разбудить неофитов и даже этих… ложнобессмертных. Но где твой знак, Ур?

Морт окинул взглядом сомкнутые ряды. Последние, верные из верных, сохраненные им до конца. А зачем? Даже появись знамение, он уже не в состоянии пробудить всех. Идущим некогда было делать белые кубики. В глубине души Учитель надеялся, что у ложнобессмертных такие кубики есть. Разве мог он предположить, что и они не подготовились? Воля, воля Ура! Свались сейчас с неба тысяча кубиков, оставшиеся в строю не успеют разбудить всех. Двое суток — и сон становится необратимым. Прошло около полутора!..

Неужели великий грассианин кон Морт погубил целую планету? Как же глубоко Рук проник в души грассиан! Когда колонны неофитов блокировали дома Перехода, их забрасывали камнями, вырывали посохи, оскорбляли! Заблудшие хулили Учение, кто-то сломал драгоценный символ — посох Болла! И тогда неофиты достали кубики.

Разве не он, Учитель, внушал им, что на все воля Ура? Вот и исполнилось по слову его, пошли колонны, погружая в сон всех, кто встречался, уничтожая все, что напоминало о происшедшем с момента Разделения. Книги, документы, портреты ненавистного Ропура, статуи. Только одну, напротив храма, на месте бывшего главного входа, оставили в назидание. Но кому? Коны-ученые из Идущих присоединили к статуе механизм. В полдень она должна поворачиваться, бессильно и злобно глядя на торжествующую громаду храма. Почему же такова твоя воля, Ур? Разве будет торжествовать пустой храм над статуей? Разве не одинаково бессильны и злобный взгляд Фиера и гордый взлет шпиля?

В подземельях хватало «Несущих жизнь», чтобы возродить Грассу, но на все была воля Ура. Когда неофиты стянулись к центрам, оттуда последовал ответный удар. Разве знал кон Морт, что излучение кубиков не пробивает защиты? Почему его не предупредили? Где это ничтожество кон Мал? Воплощение смрадного дыхания Змея, где он ползает по светлому лику Грассы? Неужели и он не знал, что излучение впитывается в почву? Кон Морт вывел наружу своих вернейших, а через несколько часов гибельный сон просочился внутрь подземелий и там сейчас такая же тишина, как и здесь. И это твоя воля, Ур?.. Ни одной «Несущей жизнь» нет в рядах вышедших с ним неофитов. Некому более возродить жизнь на Грассе. Есть только несколько белых кубиков, они смогут пробудить немногих… Но зачем? Может быть, расчищается путь новым грассианам, может быть, это и есть Дар? Дай знамение, Ур!

Но неужели те, в центрах, останутся безнаказанными, они, расколовшие и погубившие Дорогу! Как понять твое молчание, Ур? Для чего ты оставил меня бодрствовать?

Первым годом Возвращения назвал я этот год. Может быть, теперь, завершив путь, грассиане снова обретут Дар? А иначе в чем воля твоя? Возрождение придет не из проклятых центров. Он, кон Морт, окружит их кольцом верных и будет ждать. Ученые выйдут, обязательно выйдут — и везде настигнут их стрелы Ура и его, кона Морта, воля. Твоя великая воля!

По рядам неофитов прошла легкая рябь. Шевеление становилось явственней, до Морта долетел шум. Кон Морт поднял голову, замершие под его взглядом неофиты сдерживали кого-то, рвущегося сквозь строй. Учитель поднял руку. Ряды расступились, из строя вылетел человек, не удержался на ногах и рухнул на камни лицом вниз. Серый кубик вылетел из его руки упал к ногам кона Морта. Упавший был худ и оборван, что-то знакомое увиделось в нем Учителю. Носком сапога Морт помог ему перевернуться. Лицо лежащего было разбито ударом о камни, но Морт сразу узнал его. Это был кон Мал. Виновник всех несчастий Грассы! Вот он, окровавленный и оборванный, у его ног! Из разбитого рта вырывались какие-то звуки, кон Морт наклонился, чтобы лучше слышать.

— Это ты… это ты должен заснуть, убийца. Центры еще стоят, оттуда вернется жизнь, оттуда…

Мал говорил еще что-то, но кон Морт, охваченный радостью, уже не слушал. Он понял — Ур дал знамение! Ур остановил преступную руку Мала, уже готовую сжать кубик. Ур прервал его бег — не в центре, а здесь, у подножия кона Морта, Учителя. В этом знак и повеление. Ученые не выйдут из центров. Я понял. Да свершится воля твоя над твоей Грассой!

 

Дорога

35 год Свершения. III научный центр вблизи ОРТЫ

Единственно, чего еще не понимал кон Ропур, это зачем ученые привезли его сюда. Он, Ведущий, должен был погибнуть — он уже погиб в каждом из спящих сейчас грассиан. Как же много оказалось его, кона Ропура — в каждом из грассиан, и еще что-то осталось!

Слава Уру, у него не было детей — Грассе больше не нужны коны Ропуры. Что Морт? Морт — фанатик. Разве пробовал кон Ропур остановить неофитов, разве искал к ним пути? И почему, почему он не принял мер к защите своего народа?.. Ты запретил насильственную смерть на Грассе, о мудрый Болл! Взгляни же на дело рук моих по слову твоему! Как получилось, что верные Учению — и нарушили главный завет? И как получилось, что мы, преступившие, оказались ему верны? Зачем же все-таки привезли его сюда?

В дверь тихонько постучали. Кон Ропур махнул рукой. Разве этот старик в кресле кон Ропур? Разве он Ведущий? Разве есть еще грассиане, которых нужно вести? Ну, пусть войдут.

Кон Фиер приветствовал Ведущего традиционным «Ровной Дороги» и, пораженный, остановился. Ропур, который уже давно не улыбался захохотал каркающе, кашляя и задыхаясь.

— Вам плохо, Ведущий? Может быть, воды?

— Воздуха! — Кон Ропур справился с хохотом, еще продолжая всхлипывать. — Какой «Ровной Дороги», кон? Дороги куда? Неужели не видите, что мы уже пришли?

— Не говорите так. Ведущий. Грасса бессмертна!

— Грасса — да. Но не грассиане. Слушаю вас, кон ученый.

— Я пришел, чтобы проводить вас в лабораторию. Ведущий, необходимы кое-какие исследования.

— Исследуйте себя или тех, спящих. Я привел Грассу туда, куда привел, и останусь с ней здесь.

— Это ваше право, Ведущий. Вы хотите до конца выполнить свой долг, а мы хотим выполнить свой. Мы хотим возродить Грассу.

— Грассу? Разве что грассиан. Наука — еще не все, кон. Каждый грассианин не только существо, но и сущность — вера в Дар. Теперь уже невозможно возродить веру!

Кон Фиер помедлил. То, что он собирался сказать, пугало его самого.

— Скажите, Ведущий, может ли существовать вера без ее носителей? Возможен ли Дар, если нет грассиан?

— С этими рассуждениями, кон Фиер, вы лучше обратитесь к Учителю, а я устал. Я стар, кон Фиер.

— И все-таки, Ведущий, выслушайте меня. Мне очень важно, чтобы вы меня выслушали!

Кон Ропур закрыл глаза. Пусть Фиер понимает это как знает. Закрытые глаза — и согласие слушать и несогласие. Пусть решает Фиер. Так, с закрытыми глазами, Ропуру казалось легче выдерживать высокий режущий голос Фиера. Он не отстанет, нет. Было бы глупо думать, что он отстанет. Это кон Ропур знал еще по его отцу. Тот никогда не останавливался на полпути, не остановился и на лестнице, докатился до самого низа.

— Вы отослали меня к Морту, Ведущий. А ведь он мертв! И все они там на поверхности и в подземельях мертвы. Я это знаю, и вы тоже знаете.

«Во имя Ура! — подумал Ропур. — Что сделали мы с собой? Еще недавно одна мысль о подобном свела бы с ума половину планеты. А вот он говорит: „Мы убили грассиан“ — и не падает в обморок, не сходит с ума. И я слушаю, но не плачу, а только чувствую огромную усталость. О, мудрый Болл, предсказала ли тебе твоя мудрость во сколько дней планета отречется от Заветов?»

— Ведущий, — продолжал Фиер. — Мы можем пробудить какую-то часть грассиан, не всех, кон Ропур, не всех! Вот только стоит ли? От вашего слова будет зависеть решение. А от этого решения судьба Грассы.

— Зачем вам мое слово? Кому нужен Ведущий на планете, населенной только учеными?

— Пока мы живы — мы грассиане, а вы наш Ведущий.

«Я уже принял одно решение. — безнадежно подумал кон Ропур. — Разве моя была воля?» — Я слушаю вас, кон.

Тон последней фразы Ропура не был тоном Ведущего. Но сама фраза звучала официально. Быстрой походкой кон Фиер обогнул стол и включил информер.

— Все центры Грассы слышат то, что скажу я, Ведущий. Они должны услышать и ответ.

— А я узнаю, что думают другие коны-ученые? — спросил Ропур. Снова, волею Ура, ему придется решать. И снова ответственность падет на него. Кто бы знал, как ему не хочется брать ответственность на себя!

— Конечно, кон Ропур. Вы сможете поговорить с любым. Нас не так уж много, нас всего триста.

— Двести девяносто девять, кон Фиер!

Фиер схватил информер: — Почему? Кто говорит?

— Шестой центр. Один из нас отправился в город, он сообщил, что колонна неофитов скрытно располагается вокруг центра. Сообщение внезапно прервалось. Очевидно, неофиты отказались от штурма и блокировали нас. Если мы не применим излучение…

— О силы Рука! — Фиер даже не скрывал потрясения. — Как этому фанатику удалось их уберечь от нашего первого удара?

— Видимо, в момент излучения неофиты находились в подземелье и вышли прежде, чем излучение впиталось.

— Спасибо. — Кон Фиер внезапно успокоился. — Будьте осторожны. Не выходите за пределы защиты.

— Предлагаем еще раз нанести удар, — настаивал информер.

— Нет! — с яростью закричал кон Ропур. На Грассе еще есть грассиане и он все еще Ведущий. — Нет, запрещаю!

Кон Фиер наклонился к информеру: — Слышали? Мы обсудим этот вопрос, кон.

— Не будем обсуждать! — властно сказал Ропур. Но то ли он был уже не тот, то ли Фиер стал не тем…

— Хорошо, не будем. Но вы выслушаете меня. Просто выслушаете и потом примете решение. Но только выслушаете внимательно, до конца. Кон Ропур кивнул. Решение за ним — к чему лишние слова!

— Ситуация такова. В центрах двести девяносто девять грассиан. Из них двадцать — женщины. За пределами центров гвардия Морта самые-самые. Разговаривать с ними бессмысленно, они не вступят в переговоры. Единственный способ снять блокаду — усыпить их одновременным ударом.

— Нет, — сказал кон Ропур. — Запрещаю!

— Я еще не кончил, Ведущий. Численность ученых и соотношение полов не позволит нам удержать жизнь на планете.

«Я тоже вымру в одном поколении, но хочу дожить, зная, что прекрасные просторы Грассы не безлюдны», — подумал кон Ропур.

— Казалось бы, единственный выход — пробудить достаточное количество грассиан, выбирая главным образом женщин. Сколько успеем.

— Ради шанса спасти сотню грассиан уничтожить тысячи?

— Я сказал «казалось бы». Но увы… Мы проводили опыты… Удар, нанесенный из всех центров, охватит всю планету. Спящий, попавший под повторное излучение, в девяноста случаях из ста уже не проснется. Есть предположение, что у проснувшихся уже не будет детей.

Информер донес слитный гул голосов, а кон Ропур почувствовал огромное облегчение. Он все-таки доживет со своим народом! Даже этих, вокруг центров, он ощущал как свой народ. А голос Фиера набирал силу.

— И это к лучшему, кон! Видит, Ур, я не кощунствую. Грасса погибла. Дорога окончилась. Возроди мы часть населения — смогли бы они жить на такой планете? Куда деть память о родных и близких, знакомых и друзьях? Вы сможете жить с такой памятью, кон?

— Значит, все оставить, как есть? — Ропур не понимал, чего ради Фиер так много говорил.

— Нет, Ведущий. Слишком прекрасна наша планета, чтобы остаться без разума.

— Вы противоречите себе, кон.

— Возродить — но не сейчас. А через сто, двести, триста периодов. Даже нет. Сделать возрожение возможным. И пусть Ур решит, быть ли грассианам на Грассе!

— Как это через триста периодов?

В глазах Фиера полыхнул огонь. И Ведущий понял, что согласится, снова согласится — и сделает все, чтобы воплотить замысел в жизнь, чем бы это ни оказалось.

 

Рай-на-задворках

ДОЛИНА ЭДЕМ

Из дневника Сержа Арно. (Катушка VI, реконструкция)

Кто я? Этого не может быть, этого не должно быть! Кон Ропур, Ведущий, лжет, лжет!.. Я помню каждую родинку на маминой руке, каждую складку на лице отца. Зачем я учился этому мерзкому языку? Три часа под гипноизлучателем, чтобы узнать… Нет, нет и нет! Позвольте представиться — призрак, привидение, нежить: бывший механик исследовательского космолета «Алена», бывший землянин Серж Арно. Последний грассианин и наследственный глава мертвой планеты. Не потребовать ли от Стаса официальной делегации? Или объявить землянам войну, благо боевая машина со мной? Эх, кон Ропур, Ведущий!..

С утра все, кроме дежурной смены, собрались на «Курорт» около Города. Что мешало прочитать эту табличку раньше? Чужая планета или мой дом? Где грассианин, а где землянин? Подлая ловушка для всего живого — вот что этот Дар! Благодарю, Ур, или как тебя там, Болл! Спасибо и тебе, предок… Нет, этого просто не может быть. Он пошутил, вот и все. Хотя какая же шутка, если я, рожденный за многие миллионы километров отсюда, — его точная копия? И послание — вот оно, оно же существует!

«Здравствуй, потомок! Узнал ли ты уже правду о своем происхождении? Проклинаешь ли наше коварство? Все равно — здравствуй, потомок. Ты непременно будешь среди тех, кто придет на место ушедшего с Дороги народа. Это клятвенно обещал мне кон Фиер. Не сразу, после мучительных раздумий, — я согласился, хотя должен был отказаться. Что-то непонятное и нечестное в центрах, поджидающих грассианоподобных. Уж не посягнули ли мы на волю, более высокую, чем воля Ура, уж не замахнулись ли мы на чужую Дорогу? Почетна миссия пройти Дорогу до конца, стократ почетнее возродить, нет, основать еще одну новую, в бесконечной Вселенной. Но почему-то многие отказались, и мне, последнему Ведущему, отказаться бы вместе с ними. А я не смог, я должен участвовать в возрождении Грассы, я, приведший ее к концу. Это была прекрасная планета, потомок, и мы были добрым, трудолюбивым, веселым народом. А как чудесны легенды Учения, как мудры заветы Болла! Переведите их на свой язык. Как певуча и торжественна была наша речь изучите ее. Мы имеем право на возрождение. Но почему я уверен, что все будет так? Не слишком ли мал шанс? Сделано все, чтобы центры работали максимально долго. Но не вечно же… И если вы придете, это станет первым знаком правильности и доброты наших намерений. Ибо суть заветов Болла — доброта, и разум иным быть не должен. В это я верю. Прости меня, потомок, если считаешь, что я не прав. Доброй Дороги тебе и твоему народу, если не захотите возродить наш. Кон Ропур, Главный Ведущий».

Вот так. И это славный народ, мои предки? Устроить ловушки, в которые можно свободно проникнуть и подвергнуться перестройке генетического аппарата? Заложить мину в организм ничего не подозревающих разумных существ, сделать их детей не их детьми! Теперь я понял своего отца. Об этом предупреждали картинки в пещере, поэтому он сторонился людей, поэтому не хотел жениться. Как тщательно искал он во мне грассианина! Они многое предусмотрели, эти Ропуры и Фиеры, но все-таки ошиблись. Я землянин, а не грассианин. У меня земные мать и отец. Моя дорога — дорога Земли! Скажи они честно — мы погибли, но можем возродиться, помогите! Рискнули бы мы? А ведь наверное, рискнули бы!..

Нет, так нельзя. Я, Серж Арно, землянин. Я должен предупредить своих. Решать — дело Земли. А я обязан предупредить и все. Я, слава Уру, не Ведущий!

— «Алена», «Алена», говорит Серж Арно, прошу срочного соединения с координатором… Варнисом… Чандром… Где? И уже нет связи? Отзовите их обратно. Чрезвычайно важно.

Все… Впрочем, я еще могу успеть. Конечно, кто-то уже мог получить свою долю воздействия, но руководители первый раз выбрались на «Курорт». Стоп, а чего бояться? Что они не вернутся на Землю? Вернулся же отец. Хотя какой смысл задерживать его одного? Другое дело космолет — целый город. Ведь расчет был на взрыв в поколениях! А я уверен? Может, это еще и внушение? Ладно! Ты выполнил свой долг перед Грассой, предок, а я выполню свой перед Землей. Мы не будем решать вашу судьбу тайно, мы сделаем это явно. Так будет честней. Однако, если я копия Ведущего, он был неплохим парнем!

Давай, «Тигрик», жми! Они, конечно, оставили все у входа и связи нет, но, может быть, успеем. Вот и купол, вот вход. Проклятая защита! Ясно видна вся их группа у здания (точно как на картинке в пещере). Они так сосредоточены, что даже на обращают внимания на приближение боевой машины. Не входите! Не входите! Я не успеваю, не успеваю позвать… Да не входите же в дом! Но у меня есть боевая машина… Залп… Нет. не помогает! Я должен успеть! Значит — полем о поле, защитой с защиту… Ровной Дороги, «Тигр»!

 

Рай-на-задворках

ДОЛИНА ЭДЕМ

Исследовательский космолет «Алена»

Это был кошмарный сон. Они стояли у входа в красивое трехэтажное здание с параболическими зеркалами на месте окон второго этажа. Зеркала тянулись вдоль всего фасада, как пояс. Кто первым обратил внимание на то, что наклон этих зеркал неодинаков, а плавно меняется от торца к торцу? Ах да, он сам, Комаров. Кажется, он собирался предложить какую-то гипотезу, но не успел. Первой заметила боевую машину Стен.

— Смотрите. Арно, — крикнула она.

Теперь Стас вспомнил, что Варнис облегченно вздохнул. Тогда он не придал этому значения.

Силуэт машины, ослепительно четкий на фоне гор, нарастал стремительно. Стас подумал, что если Арно так лихо пронесся через город, ему придется отвечать. Нет, сколько можно прощать? Особые полномочия — это много, но у координатора тоже есть полномочия…

— Смотрите, смотрите! — пронзительно закричала Светлана. Станислав успел заметить все: и поворот головы Чандра, и мгновенный рывок Варниса, и отчаянно выброшенные руки Светланы. Ослепительно сверкнула молния, изогнулась, повторяя изгиб купола, и ушла в небо.

— Бесполезно. — прошептал Варнис.

Машина сделала стремительный поворот, словно прыгнула вбок и скрылась за мерцающей радужной пеленой — Серж включил силовую защиту.

Внутри купола было тихо. Космолетчики знают, как ревут двигатели боевой машины на форсаже, а кто хоть раз слышал залп излучателя, не забудет этого никогда. Но для стоящих у крыльца все происходило беззвучно и от этого еще страшнее. Вслед за молнией Арно пошел на таран.

Под куполом нарастал пронзительный вой, мелко задрожала почва. Краем глаза Стае заметил, как рухнула часть карниза. Силуэт боевой машины терял четкость — защита утолщалась в месте атаки. Земля по линии соприкосновения с защитой вспучилась и поползла, как ленивая морская волна. Боевая машина бросалась на защиту, давила ее вниз, загоняя в землю. Снова молния, еще одна… еще… Варнис первым преодолел оцепенение и побежал, размахивая руками.

— Мы видим, мы возвращаемся!

Но было поздно. Инструкция запрещает пользоваться излучателем из-под силовой защиты более двух раз подряд. На мгновение машина стала видна снова, потом радужная пелена окружила ее, словно распираемая изнутри. Огромный столб земли, травы и того, что когда-то было Сержем Арно и боевой машиной, взвился в небо. Под куполом потемнело: выброшенная взрывом земля, рухнула на него сверху. В остолбенении Стае смотрел. как она медленно сползает по куполу, снова открывая ясное синее небо. А потом он услышал тонкий звон падающих осколков зеркал, разбитых вибрацией, и невероятно громкий плач Светланы Стен:

— Вот вам особые полномочия, вот вам «не мешать»! Это вы убили его, вы!..

Разведчики тщательно собрали все, что осталось на месте взрыва. В том числе и часть катушек с дневником: ирридиевая пленка — вещь чрезвычайно прочная. Вечером они слушали быстрый голос механика. Странно и жутко звучал он теперь… Еще до того, как Варнис, Чандр и Стен пришли в его каюту, Станислав отдал приказ свернуть все работы на планете. Корабельный мозг полностью согласился с его решением.

Когда голос Арно захлебнулся на последнем хрипящем: «Ровной Дороги…», тишина показалась еще более громкой.

Пока катушка звучала, Чандр ерзал в кресле и негромко гудел в бороду.

— Собственно, мы уже… — начал он. Но его прервал Варнис:

— Собственно, скажу я. Думается, я могу осветить некоторые темные места. Общий ход моих рассуждений был предрешен заранее, еще в Совете. И учтите, я должен предупредить, что эти сведения разглашению не подлежат.

— Ого! — иронически сказала Светлана. — Когда-то это называлось детективом. В Совете их читают?

Если Стен хотела вывести Варниса из себя, это ей удалось.

— Детектив рассказывал о преднамеренных нарушениях закона. заговорил он голосом шлюзового контрольного автомата. — Строился по законам логики и, по сути, был решением логической задачи. Это первое. Второе: предками были разработаны комплексы мер, направленные на предотвращение разглашения информации, могущей нанести вред государству. Это отпало с исчезновением государства. Но информация может нанести вред обществу в целом или отдельной личности. Тут тон Варниса сменился на вкрадчивый. — Ведь психологически и биологически мы не так уж отличаемся от предков, не правда ли? Вот потому определенная информация, не носящая общественного характера и могущая нанести вред личности, должна быть известна только тем людям, которым она необходима для осуществления их деятельности.

— И Серж Арно именно такой случай? А какой это умник решил, что мне, руководителю психологов экспедиции, информация об ее члене не необходима для деятельности?

Комаров даже не подозревал, насколько ядовитой может быть обаятельная Светлана. Варнис смешался.

— У нас не было уверенности… Я должен был сообщить вам в крайней ситуации…

Стен бросила на него уничтожающий взгляд и отвернулась.

Дальнейшее Варнис рассказывал торопливо, словно стараясь избавиться от того, что знал.

— Началась эта история сразу после расформирования корпуса разведчиков. Был один случай инфекционного заболевания, проявившегося через семь лет, были и другие случаи. Чаще всего разведчики замыкались, отличались странностями. Их никак не ограничивали ни в выборе места жительства, ни в профессии, наоборот, всячески помогали вживаться. Однако у жизни в широком смысле слова неограниченный спектр возможностей, и мы в состоянии только реагировать, но не предусмотреть все меры защиты. И тогда был разработан проект «Око».

Чандр издал звук, средний между шипением голодного питона и рыком прогреваемого двигателя космоскафа. Но Варнис сбить себя не дал:

— Мы разработали полную защиту от всех мыслимых покушений на нашу жизнь, психику и т. д. Конечно, большинство допущений маловероятно, но не невероятно вообще. Короче говоря, элемент проникновения в глубокий космос уменьшается только нашей способностью быстро разглядеть и эффективно отреагировать. Отсюда — строгости корабельного устава, послеполетный контроль и, наконец, — отсюда проект «Око», то есть защита информации.

Вероятность того, что косморазведчик несет потенциальную опасность для человечества, — невелика, но все же, как ни мало в этом приятного, им приходилось быть под наблюдением. Например, к каждому прикреплялся специально подготовленный врач. Конечно, брак Петра Арно и его врача предусмотрен не был, но мы в Совете посчитали, что вреда это не принесет. Врач обязан выходить на Совет только в случае каких-либо явных отклонений, а в остальном взаимоотношения строились, как обычно.

Первый неопределенный сигнал мы получили, когда Серж вышел из космошколы на флот. По сообщению Анны, Петр Арно полагал, что на планете, названной им «Рай-на-задворках», его генетический аппарат подвергся перестройке с целью превращения его потомства в подобие местных жителей. Но доказательств, кроме воспоминаний о каких-то картинах, он не имел.

— Те, которые разрушил Серж в пещере? — вспомнил Комаров.

— Очевидно. Выглядело это не очень серьезно, но мы подняли материалы Петра Арно. Сами понимаете, один разведчик на всю планету не в состоянии дать полного отчета о положении дел. Были описания, образцы растительности, минералов. Были общие схемы механизмов, но ничего, что подтверждало бы опасения. Вот здесь, наверно, крылась наша ошибка. Правда, Анна Арно, талантливый человек и умный врач, указывала на одну деталь… Петр Арно часто ставил сына перед собой и бормотал: ну, вылитый, вылитый… Теперь можно с уверенностью сказать, что он имел в виду Ропура. Мы, правда, нашли только два его достоверных портрета, но ведь осмотрен досконально всего один Город!

После сообщения Анны мы тщательно исследовали Сержа Арно под видом обычного предполетного осмотра, но включили туда некоторые специальные исследования. Ничего. Впрочем, можно так вмонтировать генетическую мину, что она взорвется, скажем, во втором поколении. Исследование после первого полета Сержа дало тот же результат. Мы успокоили Анну и перестали приглядывать за Сержем, пока аналитический центр Космофлота не включил его в список экипажа «Алены». Дело в том, что в память Центра не вводились данные по проекту «Око», они были лишь в нашей машине. Вводить их в Центр космофлота — значило посвящать новых людей.

— Конспираторы, — непримиримо пробурчала Стен.

Варнис дернулся.

— Тогда Анна проявила бешеную энергию. Она протестовала устно и письменно, неоднократно порывалась поговорить с сыном. Но мы считали, что совместная жизнь с Арно выработала и у нее некую предвзятую идею. Все же кое-кто в Совете заколебался… Поймите и нас. Если существовало такое воздействие, оно неминуемо должно было проявиться. Но когда и как? Оно несло потенциальную опасность для человечества, и мы не могли не использовать шанс раскрыть ее. Не имели права. Поэтому я пошел в этот рейс, поэтому настоял на предоставлении Арно полной свободы. Но я никак не ожидал такого конца. Впрочем, правильность моих действий разберет специальная комиссия. А пока я передаю свои полномочия координатору.

Варнис с некоторым вызовом посмотрел на Светлану Стен и протянул Комарову жетон. Станислав взял его и почувствовал холодную тяжесть небольшого кружка. Он повернулся к Чандру.

— Серж был прав, считая, что генетический аппарат многих из экипажа уже мог быть перестроен?

Чандр совершил несколько колебательных движений бородой и неожиданно четко ответил:

— Мы пока не имеем точных данных. Аппараты, предположительно создающие воздействие, переданы физикам.

— Другими словами, население планеты действительно можно возродить? Именно тот тип жизни, который был здесь до гибели?

— С большой вероятностью.

— Тогда я принимаю решение. Экспедиция немедленно возвращается на Землю. Срок готовности к полету — двенадцать часов.

Светлана подалась вперед — возразить, но между ней и Стасом на его вытянутой руке раскачивался жетон особых полномочий.

 

Дорога

Окраина ОРТЫ

Великий Ур, это милость или кара? Он, 327 Учитель на Дороге, верил, что Ур говорит его устами. А теперь не знал — милость или кара. Кон Морт вчера вечером спустился в подземелье близ Орты. Здесь, еще в самые первые годы Ухода, на берегу маленького подземного озера была база отдыха. Потом они освоили внутреннее море и эту базу забросили. Один кон Морт любил отдыхать здесь.

Подсвеченная тусклыми лампами, вода казалась пугающе зеленой и холодной. На самом деле озеро питалось теплыми ключами. Кон Морт обдумывал здесь свой последний, решительный шаг. Оказавшись вблизи Орты, он просто не мог удержаться от соблазна посидеть на берегу и подумать. Когда утром Морт поднялся на поверхность, отряд неофитов спал: на рассвете ученые нанесли свой удар. Морт не стал проверять другие отряды — все было ясно. Милость Ура или кара — вот последнее, что занимало его в это утро. уже не первое в его одиноких скитаниях.

Как прекрасен был восход! Давно Морт не слышал такой ликующей тишины. В подземелье, на берегу озера, тоже царила тишина, но она была совсем другая — сырая, настороженная, притаившаяся в расщелинах камня. Здесь же все пело под лучами солнца, каждый листочек, каждая травинка. И голоса птиц, беззаботно распевающих на пустых улицах некогда шумной Орты, и звонкие шлепки перезрелых тугих шаров орры о землю — все это было первозданной, древней, до появления Дороги, тишиной. И где-то в безоблачном небе вечный Ур готовил Дар новым грассианам. А в сырых ущельях гор уже шевелился в яйце будущий Змей, сподвижник мрачного Рука. Приходит день — и уходит день, набегает волна — и с шипением откатывается обратно. Были грассиане — и будут снова. Великий Болл положил начало Дороге, великий Морт ее завершил. Их деяния равны перед вечностью, и он, Морт, бредет по дороге в таком же одиночестве, в каком выходил на нее Провозвестник. Хвала тебе, о великий Ур!

Морт действительно чувствовал себя повелителем этого прекрасного мира. В нем одном слились тысячи и тысячи Идущих, оставивших тем, кто придет, ухоженный. чистый, ликующий мир. Сотрет время следы ушедших, стряхнет Планета камень городов, поглотит трава шрамы дорог — все так же будет сиять светило, петь птицы и звонко разбиваться о землю золотистые шары орры. Хвала тебе, Ур!

Неожиданным и отвратительным диссонансом прозвучали шаги. Чьето присутствие, кроме него, Морта, нарушило гармонию. Он сразу вспомнил еще сидящих в центрах ученых. Во имя Ура, это же несправедливо!

Из-за угла показалась фигура грассианина. Сгорбленный, опирающийся на посох, похожий на посох Болла, он приближался медленной, усталой походкой. И что-то знакомое показалось Морту в этой фигуре. Никогда еще Морт не был так близок к тому, чтобы возроптать — если кто-то должен уйти первым, так это кон Ропур, Ведущий. А он бредет сюда, растеряв своих ведомых! Кон Морт подтянулся, принял величественную позу и молча ждал, пока Ропур приблизится. Каждой клеткой своего жилистого сухого тела Морт ощущал желание схватить Ведущего за шею и сжимать, пока дыхание его не перестанет отравлять благоухание мира. Еще лучше подошла бы стрела, которую Ур метнул в Змея. Вот это полностью завершило бы круг.

— Ровной Дороги, Учитель, — кон Ропур подошел совсем близко.

Морта поразили его слова. Бесконечное спокойствие слышалось в голосе Ропура, и глаза его глядели с твердым спокойствием.

— Какой Дороги, несчастный? Куда Дороги? Где грассиане?

— Они придут.

— Что значит «придут»? — Морт утратил монументальность и изменил позу. — Новые грассиане пойдут по новой Дороге, а ваш прах развеет ветер, размоет дождь, поглотит земля.

— Наш прах, Учитель. Но мы же и останемся. Не все, но останемся. Я прошел долгой дорогой от Реанды до Орты. Я прошел пешком, Грасса прекрасна. Найду ли я ее такой, когда вернусь? Тебе легче Учитель, ты не вернешься.

Страшное кощунство творилось ь опустевшей Орте. И, всего страшнее, кон Морт чувствовал, что слышит правду. Он молча ждал.

— Я сложил сказание, пока шел. Я не Болл. может быть, ты, Учитель, единственный, кто услышит это. Разными дорогами, но к единому концу пришел наш народ. Да и как иначе — ведь мы дети одного отца, Ура, и одной матери — Грассы. Тебе будет легче умирать, Морт, если ты узнаешь, что наш народ все же бессмертен. Слушай.

— Что это? — прошептал Морт. — Что это значит?

— Рано или поздно на Грассу придет иная жизнь. Иная, но подобная. И в ней возродятся грассиане. Вот и все. Прощай, Учитель. Жаль, что не будет на новой Грассе нового Морта. Как будет не хватать его моему потомку! Я встречу свой конец во Дворце. Ты остаешься один, Морт. Ровной тебе Дороги!

Кон Морт не пытался задержать уходящего Ропура. О, какое коварство, какой гнусный замысел! Ур, ты слышал это? Слышал и не вмешался! Да есть ли ты вообще? Невыносимо горько было кону Морту представить на воз рожденной Грассе конов Ропуров, Малов и даже Фиеров, но без него великого Учителя. Он, кон Морт, никогда не поделился бы жизнью своего народа с другим. Но это сделано, и на планете будет жизнь — без него. Не прав ты, Ур…

Кон Морт не запомнил дороги, он очнулся только у храма, прямо напротив входа. Он стоял, напряженно выпрямившись, вслушиваясь и вглядываясь. Пусто было в Реанде. Сзади раздался шорох. Кон Морт обернулся — статуя Фиера повернулась к храму и бросила на Учителя грозный взгляд. Вот она, кара — каменный Фиер смотрит на жалкого Учителя, бестрепетно и сурово смотрит на храм.

«Интересно, — подумалось Морту, — когда грассиане возродятся, как отнесутся они к этому идолу? Простят ли ему гибель народа? И возродят ли храм?»

Легкий ветерок качнул ветви деревьев у памятника, и по каменной фигуре заметались тени. Кону Морту показалось, что Фиер поднял руку. Испугавшись, Морт метнулся в полураскрытые двери храма. Его охватил озноб. Вся Грасса была сейчас так же пуста и безлюдна, как этот храм. Придет возрождение или нет — но пока Грасса умерла. Пока не вернулся Дар — тело смертно. Такова воля Ура. Здесь когда-то обитала душа Грассы — Учение, и здесь тоже было пусто. Душа Грассы умерла, а с нею умер и он, Учитель. Даже если сейчас появится блистающий Ур с Даром в руках, — он уже не воскресит кона Морта.

Но что-то еще держало Учителя на Грассе, что-то не сделанное. Медленно, тяжелым шагом кон Морт прошел через Реанду и углубился в горы. О, если бы с обрывов сошла лавина и накрыла его, как Болла! С этой единственной мыслью он поднимался все выше и выше, пока не оказался на узкой площадке у подножья одной из скал. Длинная, в рост человека, щель прорезала скалу сверху донизу. Кон Морт узнал это место — отсюда так красиво смотрелась лежащая у ног Реанда!

Когда-то, давным-давно, были приготовлены запасные выходы — тайные. Здесь, кажется, была еще и естественная пещера, которую кон Морт приказал оштукатурить и покрасить. Да, вот она. Ощутив знакомый воздух подземелья, кон Морт подумал, что он должен предупредить. Предупредить чужую жизнь. Если Грассе суждено возродиться, она должна возродиться сама. Он уже знал, как предостеречь пришельцев, но где это сделать? В храме? Выдержит ли храм натиск времени? Что вообще способно ждать века? Только творение природы. Разве не захотят неведомые пришельцы полюбоваться отсюда видом на Грассу?

Недалеко от входа, в одном из помещений, кон Морт отыскал краски. Его даже не взволновал вид лежащих в разных позах грассиан. Чего бояться мертвому среди мертвых, о чем жалеть? Сейчас кон Морт думал только об одном — как сделать предупреждение понятным.

Завершив работу, он понял — удалось. Последняя пакость Рука ловушки в центрах — будет посрамлена. Он, Учитель, воистину завершил Дорогу Грассы. А теперь пора, народ ждет своего Учителя. Торжественный и строгий, кон Морт прикрыл за собой дверь и пошел, твердо ступая по коридору, вглубь подземелья.

 

Из воспоминаний Станислава Комарова, члена Совета космонавтики, сопредседателя Объединенного комитета планет

…Я показал Светлане жетон не потому, что хотел опереться на авторитет более высокой власти. Хотя власть координатора — фикция, не понимаю, почему мы сохраняем ее? Удивительное дело, когда Ляо Ши поставил вопрос о координаторах в Совете, я, представьте себе, голосовал за ее сохранение. Было это… в две тысячи двести пятидесятом. Так вот, я воспользовался жетоном скорее из чувства неуверенности. «Бык» меня не поддержал. Для «Быка» Арно, а тем более картинки — не указ. Я бы тоже сдался, начни Светлана меня уговаривать. На Земле были недовольны, что ни одна исследовательская программа не выполнена до конца, мне с Варнисом и Чандром пришлось долго отбиваться. Но время нас рассудило. А тогда… Особенно свирепствовали физики. Я вообще перестал обедать в общем зале в то время, когда туда вваливались, врывались, впихивались молодые и злые гении. Их недовольство принимало такой характер, что мне казалось — сейчас будут бить.

На Земле, узнав о нашем возвращении, впали в панику. Если исследовательский космолет возвращался до срока — значит, беда. И пошло — запрос за запросом, чем больше я объяснял, что все в порядке, тем больше на меня наваливались. А аргументов — с гулькин нос, одна интуиция. Кстати, в положении о координаторах интуиция учтена и даже специальный параграф есть, но никто и никогда им не пользовался случая такого не было. В конце концов Варнис (он тоже со мной отбивался) не выдержал — пришел с Чандром ко мне в каюту. Стали думать, очень не хватало Светланы, но она с отлета ко мне и носа не показывала. Сказала только, что я — доказательство ее профессиональной несостоятельности: весь рейс под ее носом разгуливал потенциальный пациент, а она и не заметила. Варнис с порога предложил взять ответственность за возвращение на себя, жетон-то я ему вернул. Но я отказался: так или иначе, а решение принял я и отступать не собираюсь. До Солнечной системы уже рукой подать, и диспетчер на Луне-главной просто пеной исходит. Ему неясно, карантин какой степени нам устанавливать. И чем больше я объясняю, что обычный, тем больше он сомневается. В общем, если бы не Варнис, я, может, и назад бы повернул. Хотя потом век за топливо отчитываться, его не из вакуума добывают. В тот вечер Варнис мне сказал: — Послушайте. Станислав. Допустим даже, что у нас нет ничего, кроме интуиции. Но она совпадает с интуицией Петра и Анны Арно — это уже кое-что. И потом, если Земля не поверит члену Совета, известному биологу и тому, кого она сама облекла властью координатора, то я первый потребую всепланетного обсуждения принципов руководства!

Диспетчер Луны-главной все же усадил нас в «особый» карантин, до сих пор вспоминаю об этом с тоской. Природа изготовила людей не лучшим образом, за здоровьем приходится следить. Но так!.. Дай им волю, они всех нас разобрали бы на внутриклеточные структуры. Одни считали есть изменения, другие — нет. Во всяком случае, ничего угрожающего не обнаружили. Варнис сразу после карантина куда-то пропал, а мне только и осталось твердить, как автомату: интуиция, интуиция… До всепланетного обсуждения не дошло, тот самый параграф выручил — имел я такое право, и все тут! Время дорого, топливо дорого, но жизнь людей дороже. Есть сомнения — или разрешай, или уноси ноги! Я стоял насмерть — интуиция и параграф!

В общем, обошлось.

Потом снова в рейс. Честно говоря, хотелось бы на ту же планету. Но решили — пока остаются сомнения, экспедиций туда не посылать. Вообще есть у Совета такой пунктик — ресурсы не бесконечны, людей всего шесть миллиардов, и для каждого дел невпроворот. Мы с Варнисом заикнулись было о возрождении цивилизации, но нам в лоб: доказательства? А у нас интуиция да Серж Арно, а нам медицинский паспорт Сержа — человек, и все! Да ведь люди и грассиане похожи! А нам в ответ — в том-то и дело. Ставьте вопрос о колонизации, а не возрождении. Мы только-только Землю в полный порядок привели, солнечную систему освоили, о колонизации других планет еще всерьез не заговорили. Чандру тоже не повезло, хоть он и светило в биологии, да и портрет кона Ропура с планеты прихватил. Если, спрашивают его, вероятность подсчитать, сколько, по-вашему? Процентов десять, говорит. Ну вот, а у нас на двенадцать лет все исследовательский рейсы расписаны.

Я в один рейс сходил, в другой, стал забывать обо всей этой истории. А потом летел на отдыхи в Рабате Светлану Стен встретил. Узнали друг друга, обрадовались, разговорились. Она возглавляла Центрально-африканский институт психологии, сейчас выдвинули в Академию. Ну, конечно, Рай-на-задворках вспомнили. Тут она ни на микрон не изменилась. Тогда не верила и сейчас не верит. У нее один ученый над этим несколько лет работал — пережитки религиозного сознания неминуемо искажают картину реального мира. Вот и жители «Рая» сказку об Уре и Возрождении себе создали. Ну, а мне было не до Ура. Я по воздуху земному соскучился, по ветру в лицо. Кала — откуда я вернулся — не Рай-на-задворках, сутками из боевых машин не вылезали. Побродили мы со Светланой по городу и зашли к ней домой. Тишина, покой, птицы в саду поют, муж с детьми к морю улетел. А муж у нее, между прочим, командир разведчиков Белов. Они вскоре вернулись. Слышу, в саду возня, визг… Вбегают два мальчика — и я прямо обомлел. По младшему ничего не заметно, а старший, девятилетний, ну вылитый Арно…

— Светлана, — говорю, — посмотри. Очень на Сержа похож.

Она прямо ощетинилась.

— Серж, — говорит, — красивый мужчина был, но типа самого распространенного. Кстати, мой муж такого же типа.

Я у нее пробыл недолго. Белов, оказывается, детей высадил и, не заходя домой, махнул на космодром. Он в новый рейс готовился. Я и распрощался.

Иду пешком — и вдруг меня осенило. Какой там Серж Арно — кон Ропур! Как живой перед глазами встал.

И полетел мой отпуск в черную дыру. Первым же рейсом я в Совет. Встретил Варниса, вызвали Чандра, потребовали срочного созыва совещания. В Рабате взяли медицинскую карту старшего сына Белова, заложили в машину и получили прогноз. Чандр явился с серией стереопортретов — сейчас, в двадцать пять лет и в пятьдесят. Раскладывает их на столе, а рядом — портрет кона Ропура. Так и ахнули — один человек! Негласно обследовали всех из нашего экипажа. Дети как на подбор — ни в мать, ни в отца. Тоже доказательство, хоть и шаткое портретов-то с Рая-на-задворках больше нет. Уже о совпадении заговорили, но добрались до Скана, того, который первым на «Курорте-1» побывал. Запросили портрет его сына — вылитый Серж Арно, то есть кон Ропур!

И завертелись — споры, расчеты, дискуссии… Будь возможность помочь другой цивилизации хоть воздухом земным, хоть последним космолетом — и вопроса бы не стояло. Но отдать своих детей? Это за всю историю человечества оставалось неизменным, дети — святое, потому что — будущее. У меня, правда, еще ни жены, ни детей не было, а и то, подумаешь — не по себе. Родить и другой планете отдать, а? Но ведь родить-то здесь, на Земле, от земной любви родить, девять месяцев в себе носить — и отдать… Да кто на это пойдет? Долго спорили. Не о том — возрождать жизнь в Раю или нет, а выносить на всепланетное обсуждение или решать в Совете.

Постановили — на обсуждение. Земля на две половинки раскололась — с одной стороны, Светлана Стен и с ней три миллиарда землян, с другой мы с Варнисом — и с нами тоже три миллиарда. Когда безжизненных планет навидаешься — за каждую искорку жизни цепляться станешь, тем более, разумную, тем более, так на нас похожую. Я лично твердо верю.

Любая жизнь прекрасна. К примеру, голубой паук с Силуна. Его «демоном» называют — детей пугать лучше не придумаешь. Восемь шипастых ног, шесть хватательных впереди, жвалы — человек поместится. Взгляд красный, пристальный; с высоты четырех метров — глянет, оторопь берет. А мне на Силуне довелось его видеть живьем, он за большим пискуном охотился. И знаете — красив. От панциря голубые блики, движения четкие, но и плавные, весь стремительность, весь порыв. Хозяин! Ну уж, а Рай-на-задворках!..

Светлана со всех экранов доказывала, что нельзя считать добрым разум, способный устроить ловушки другому, что нельзя считать разумным уничтожение жизни на собственной планете. Действительный аргумент… особенно когда с детьми выступала.

— Вот, посмотрите, это наши, земные дети! Разве под тем солнцем они выросли, разве на той траве делали первые шаги? Это я ловила первый лепет, радовалась первой улыбке. Это за мой палец держась крохотной ручкой, он первый раз встал. Гуманность начинается здесь. И не может быть гуманности в космосе, если она родилась из зла на Земле!

К этому времени Чандр уже доказал бесспорное родство детей нашего экипажа с вымершими жителями Рая. Чандр же разработал способ исследования, замучил два исследовательских института, и результат подтвердил нашу правду. Но только в этом факте. К большому нашему счастью, он еще доказал, что для повторения каждое новое поколение надо облучать снова. Таким образом, от следующих генераций грассиан мы были гарантированы.

И мы победили. Как ни странно, помог нам в этом кон Ропур. Помните, в прощальном письме: «О, как прекрасны легенды Учения, как мудры заветы Болла! Переведите их на свой язык!..» По всем видеоканалам мы пустили стереофильмы о Рае и сопроводили его текстом из Учения. Эффект был потрясающий. Честно говоря, мне самому хотелось все бросить и махнуть туда первым же рейсом. А речь Варниса перед голосованием вошла в хрестоматии. Кое-что из нее я сразу запомнил и до сих пор не забыл.

«Миллионы и миллионы километров холодной пустоты. Каменные шары, вечно вращающиеся среди косматых светил, — вот он, космос, крошечной пылинкой в котором несется наша Земля. Миллионы градусов, миллиарды тонн, секстиллионы километров и лет. Что ему, необъятному, слабое тепло наших тел, жалкая паутина наших путей, миг нашего существования? Случайная игра излучения, каприз природы — и нет больше наших городов, прах от наших машин, конец нашим мечтам. Он не враждебен, нет, — он равнодушен, этот космос. Он просто неспособен заметить и оценить созданную им жизнь — слишком она мала. Куда ему спешить, холодному? Законы эволюции движут им — они медлительны. Но мы — жизнь, мы живем по законам революции. Мы мечтаем и дерзаем, поем и дышим, любим своих детей. Мы знаем, куда идем, и нас все больше, и мы все сильнее. И все чаще законы мироздания, косные и тупые, отступают перед острым скальпелем разума. Невообразима мощь космоса, но он не может изменить законы своего существования. А мы — можем. И каждый человек знает, что придет час, и разум скажет космосу — я теперь твой закон! Но для этого надо расти и расти, расширять свое влияние, заселять, обживать, строить! Чтобы все больше в холоде космоса возникало островков живого тепла, несравнимо более слабого пылающей яркости звезд и несравненно более сильного — потому, что живого!»

Мне как космонавту его слова особенно пришлись по душе, а когда он заговорил о Рае и о Серже, все прямо задрожало внутри. «Вот он, Серж Арно, герой-космонавт, погибший, защищая своих сопланетников. Высшая жертва человека- жертва своей жизни. Он хотел предупредить — и предупредил. Поступок, достойный памяти человечества. Но ведь он не человек — Серж Арно. Это доказано, это несомненно. И все же факт последний, или, может быть, первый житель планеты погиб, защищая чужую расу. Разве это поступок недоброго разума? Разве не так же поступил бы человек — и наши дети учились бы гуманизму на его примере! Серж Арно не раздумывал, бросая свою машину на силовой колпак. Что это значит, земляне? Это значит, что он не боролся со своей природой — а она совпала с земной во всем — и в подвиге тоже. Разве недостоин такой народ жить? И потом: вспомните, люди Земли:

Они ошиблись. Тайна не осталась на Грассе. Тайна оказалась на совсем другой планете. Но вы слышите — они верили, они ждали. Где же гордость твоя, Земля? Вы говорите „отдать детей“. Отдать — это пассивность, это безволие. „Послать!“ — вот это достойно Земли. А еще точнее — поручить, а еще точнее — доверить! Мать гордится успехами детей. Как же должна гордиться мать-Земля возрожденной планетой! Дети, вырастая, всегда уходили в широкий мир. Но никогда еще не ждала их такая огромная, радостная, важная работа. И величайшим праздником для Земли будет день, когда через холодные, мертвые расстояния космоса протянется теплая, живая Дорога — Дорога любви и дружбы, Дорога сердечной связи двух родных народов!»

Результат превзошел все ожидания. За предложение Светланы Стен проголосовало меньше четверти землян. А потом было еще четыре года отбора кандидатов. Десять тысяч молодых пар, и все один к одному цвет юности Земли, лучшие из лучших. Право же, этому Раю мы подобрали ангелов. До сих пор горжусь, что первую группу возглавил я.