Кутаясь в плащ своего брата, Эскива, непривычно притихшая, сидела на земле. Оба ее спутника прижались к ней с обеих сторон, чтобы согреть девочку. Надвигалась ночь, а у них не было с собой ни денег, чтобы остановиться в какой-нибудь приличной таверне, ни даже огнива, чтобы развести костер в лесу. Ренье, отменно знавший все постоялые дворы и харчевни в столице, за пределами города был так же беспомощен, как и любой другой путник на большой дороге. Конечно, на крайний случай всегда оставалась возможность объявить харчевнику о прибытии в его дом самой королевы… Любой с готовностью приютит у себя ее величество. Но Эскива не хотела, чтобы о ее приключении узнал кто-либо из посторонних.

Поэтому девочка молча ежилась под плащом. Нервная дрожь уже улеглась, и теперь ей просто было неуютно и холодно.

– Как-то я не предполагала, что мы заберемся так далеко от дома, – призналась Эскива наконец и глянула на Ренье. – Как это вышло? Вот вы, взрослый человек, – вы можете мне это объяснить?

Времени для разговоров было у них теперь предостаточно. Ренье неторопливо начал:

– Лично мне неразрывная цепочка событий видится таким образом. Сперва ваше величество назначает мне свидание. Затем происходит битва у Графского источника, не имеющая прямого отношения к упомянутому свиданию.

Эскива отчетливо скрипнула зубами, но Ренье это ничуть не смутило. Он продолжал:

– Далее. Ваше величество возмущены тем обстоятельством, что я, раб привычки, продолжаю посещать некую даму. Ваше величество пишет злобную анонимку мужу вышеозначенной дамы…

– Довольно! – оборвала Эскива. – Ваши глупые постельные похождения никого не интересуют.

– Хорошо, здесь я сделаю небольшую купюру, – кротко согласился Ренье. – Наша загородная прогулка неожиданно осложнилась тем обстоятельством, что сперва мы все чуть не перебили друг друга, а затем прикончили мерзкое слякотное чудовище, похожее на чей-то кошмарный сон… И вот мы здесь, потому что возвращаться домой в такое время суток уже поздновато. Завтра мы выйдем на дорогу и двинемся по направлению к столице. На чем, как я надеюсь, наше приключение и завершится.

– Или не завершится, – подал голос Гайфье.

– Что ты хочешь сказать? – Эскива плотнее прижалась к брату. – Ты ведь не думаешь, что я нарочно тебя толкнула на вилы?

– Не более, чем я пытался застрелить тебя из арбалета… – Гайфье вздохнул. – Когда ты выгнала няню Горэм, сестренка, добрая женщина тайком встречалась со мной в таверне.

– Что? – Эскива даже подскочила. – Ты виделся с ней потом, когда я выставила ее из дворца?

– Именно. И она наговорила мне много разных жутких вещей. После этого я и сам не захотел ее больше видеть. Но, как уверяет наш общий друг Ренье, гадости, которые одни люди говорят о других, ужасны именно тем, что чаще всего оказываются правдой…

– Не так витиевато, – сказала Эскива. – Я тебе не Пиндар. Можно обойтись без поэзии?

– Это проза, – вступился за мальчика Ренье. Он почувствовал, что королева сильно задела брата последней репликой. – К тому же Гайфье сам страдал от Пиндара. Довольно поминать злого дурака.

Эскива вздохнула и промолчала. Она знала, что Ренье прав.

– Няня Горэм говорила о проклятии сумерек, – снова заговорил мальчик. – Якобы все предсказано заранее. Раз в четырнадцать лет наступает такое время, когда обе наших луны сходятся слишком близко. И настанет день, когда они столкнутся и уничтожат друг друга. На земле это вызовет катастрофу – кровавые дожди, испорченные урожаи, эпидемии… Словом, все самое ужасное, что только можно вообразить, только немного хуже.

– Это тебе няня Горэм такое сообщила? – удивилась Эскива. И покачала головой: – Вот мерзкая жаба! Столько лет она жила со мной под одним кровом – и так люто меня ненавидела!

– Когда она рассказывала мне о пророчестве, я просто испугался, – признался Гайфье. – Не самого пророчества, а того, как она это говорила. С каким наслаждением, с какой злобой! Но хуже всего другое… Думаешь, будто знаешь человека, а на самом деле никого не знаешь. Ни одну живую душу. Живешь в мире собственных иллюзий.

– Не всегда, – подал голос Ренье. – Такое случается лишь изредка, можете мне поверить. В большинстве случаев ваши друзья – именно те, кем они вам представляются, а иногда – еще лучше. Однако вернемся к няне Горэм. Что еще она говорила?

Гайфье нахмурился.

– Я плохо помню. Я был тогда очень огорчен.

– Если луны сходятся раз в четырнадцать лет, то почему за все века существования Королевства так и не наступило предсказанной катастрофы? – рассудительно спросил Ренье.

Эскива ответила:

– Это как раз объясняется довольно просто. Видишь ли, Гайфье, Королевство соединено с королями гораздо теснее, чем принято считать. Никто почему-то не задумывается над этим, а ведь связь эльфийских королей с землей, которую они ежегодно напаивают своей кровью… – Девочка вздохнула. – Эта связь существует на самом деле. И она очень сильна. То, что происходит в нашей семье, так или иначе отражается на самом королевстве. Оскудевает эльфийская кровь – начинаются нестроения и неурожаи.

– Ну, это как раз всем известно, – протянул Ренье. Он не раз видел крестьянские бунты, и некоторые – как раз из-за того, что белый, «эльфийский», хлеб, по мнению некоторых смутьянов, якобы изначально был «отравлен» эльфийской «магией».

Он почувствовал, что Эскива подбирается к самому главному, и напрягся. Кто разговаривал об этом с девочкой? Наверное, Талиессин. Регент крайне серьезно относится к проблеме королевской власти.

– В нашей семье никогда прежде не рождалось в одном поколении сразу двое детей, – сказала Эскива. – Эльфы вообще не плодовиты… Ни разу до нас с Гайфье не появлялось двух королевских отпрысков, которые могли бы соответствовать двум лунам. Да еще таким разным. Мы с Гайфье – первые. И мы идеально подходим. Мы – единокровные брат и сестра, но при этом даже не принадлежим к одной расе. Он – дневной, солнечный, я – ночная, лунная. И не важно, как мы будем относиться друг к другу, как проживем свою жизнь… Мы можем ненавидеть друг друга – кажется, об этом мечтала няня Горэм. Мы можем искренне и нежно любить друг друга. И даже вступить в кровосмесительный брак, если сочтем, что это поможет… – Девочка чуть покраснела, но глаз не опустила и заключила: – Однако в действительности ничто из наших действий не изменит предсказания. Рано или поздно мы друг друга уничтожим. Не сейчас, так еще через четырнадцать лет. – Она слабо улыбнулась брату. – Ты думаешь, я смерти испугалась, когда твой арбалет разрядился?

Он смотрел на нее неподвижно, молча. И даже затаил дыхание.

Эскива сказала:

– Я поняла, что исполнение проклятия близко. Следующий же случайный выстрел может попасть в цель.

– Значит, мы должны быть очень осторожны, – стараясь выглядеть уверенным в себе, вставил Ренье. Он помедлил, прежде чем внести свое предложение, но наконец решился: – И еще мне кажется, что имеет смысл навестить няню Горэм. Если я правильно припоминаю, у нее неподалеку маленький хутор? Вот и заглянем туда. Если добрая женщина что-то знает, пусть расскажет в подробностях. Сдается мне, она не все открыла в том разговоре с Гайфье. А может, Гайфье кое-что забыл.

– Я согласна, – медленно проговорила Эскива. – Пусть расскажет все!

Гайфье все так же молча кивнул.

Неожиданно девочка зевнула. Все слова были сказаны, все решения приняты, и скоро все трое, тесно прижавшись друг к другу, мирно спали на голой земле.

* * *

Владения госпожи Горэм находились в дне пути от столицы. Это, как и сказал Ренье, был небольшой, но хорошо ухоженный хутор. Госпожа Горэм чуть-чуть лукавила в прощальном разговоре со своим питомцем, когда жаловалась на то, что ее после стольких лет преданной службы попросту выставили за дверь, заплатив ей жалованье до конца месяца.

Желая понадежнее избавиться от няни Горэм, Талиессин распорядился выделить ей надел из тех земель, что принадлежали короне. Поскольку собственных детей у Горэм не было, то после ее смерти эти земли возвращались обратно к королевской короне, но, пока она была жива, никто не смел посягать на ее собственность.

– Кажется, мы близки к нашей цели, – заметил Ренье, указывая на межевой камень, лежавший возле самой дороги.

Эскива, мельком глянув в ту сторону, куда он указывал, просто кивнула. Гайфье, напротив, остановил коня и долго рассматривал имя своей няньки, написанное на камне.

– Как странно, – проговорил он, поравнявшись с Ренье. – Я никогда не видел этого имени написанным. Сколько раз я повторял его, со всеми оттенками интонаций, и жалобно, и ласково, и радостно, а в последнее время – с раздражением… Но всегда оно звучало. От того, как оно выглядит, облаченное в буквы, мне почему-то не по себе.

Ренье не ответил, хотя мальчик явно ожидал от него хоть какого-нибудь комментария к своим словам.

Они проехали по колее, выбитой телегами в лесу. Один раз видели за расступившимися деревьями поляну с большим стогом и поскорее миновали ее: воспоминания вчерашнего дня были слишком неприятными.

Затем Ренье натянул поводья и сделал знак своим спутникам остановиться.

– Чувствуете? – спросил он, внимательно оглядывая обоих.

Эскива покачала головой.

– Я не понимаю.

– Здесь что-то не так, – сказал Ренье. – Я поеду вперед.

Он вытащил шпагу из ножен и осторожно направил коня к усадьбе, которая была уже заметна в конце коленном дороги.

Дом стоял безмолвным. Все окна его были открыты, ставни сорваны, ворота нараспашку. И ни одной живой души поблизости.

Каждое мгновение Ренье ожидал убедиться в ошибочности своих дурных предчувствий. Вот-вот, казалось, из ворот выскочит девка в подоткнутой юбке и выплеснет грязную воду из таза или донесется возмущенный крик хозяйки, сгоняющей мальчишку с плодового дерева. Но все эти призраки, порожденные воображением Ренье, так и не появились. Усадьба продолжала безмолвствовать.

Все трое, озираясь по сторонам, въехали в раскрытые ворота. Гайфье вынул арбалет, но заряжать не стал, держал стрелы в кулаке.

За воротами тишина как будто сгустилась, даже осторожный стук копыт звучал приглушенно. Слепые окна безучастно следили за посторонними, что вторглись в это царство молчания.

Собака, которая должна была выбежать их встречать, неподвижно растянулась в пыли. Пена засохла на ее оскаленной морде, над разорванным боком летали мухи. Девушка в подоткнутой юбке – едва ли не та самая, что чудилась Ренье при первом взгляде на усадьбу, – стояла, уронив лицо в таз с водой. Ее спина была разорвана, руки бессильно повисли вдоль тела.

Эскива бледнела все больше и больше. Гайфье поглядывал на сестру сбоку, но приближаться к ней опасался. Вдруг то, что уничтожило обитателей усадьбы, заставит его самого сделать нечто ужасное? Ударить Эскиву кинжалом, попытаться задушить ее?

Зато Ренье не боялся причинить королеве вред. Он спешился, снял девочку с седла, прижал к себе.

– Что это? – пробормотала она, пряча лицо у него на груди. – Что здесь случилось? Кто мог все это сделать?

Ренье осторожно опустил ладонь на ее жесткие рыжие волосы.

– Полагаю, та самая зверюга, которую мы повстречали вчера. Бояться нечего. Здесь ее нет, Эскива. Мы ведь убили ее.

– А если была еще одна? Кто знает, сколько их вообще может быть? Вдруг она затаилась и выслеживает нас?

– Значит, мы убьем и эту, – сказал Ренье. – Никакого другого исхода я не предвижу.

Королева вздохнула, отстранилась от него. Глянула, прищурившись:

– Мне почудилось или вы посмели назвать меня просто по имени?

– Я? – Ренье сделал удивленное лицо. – Невозможно. Мое знание этикета вошло в поговорку.

Гайфье решительно вошел в дом. Ему надоело смотреть, как сестра любезничает с его приятелем. Почему-то при этом сам мальчик чувствовал себя глупо. Хотя дураками, если вдуматься, выглядели те двое, а не он.

Он подождал, пока глаза привыкнут к полумраку. Перед его взглядом медленно проступила комната, очень просторная, вся заставленная мебелью. Няня Горэм любила вещи и, став хозяйкой собственного дома, загромоздила жилое пространство множеством резных сундуков, разномастных кресел, диванчиков всех конфигураций и стилей, столиками, подставками под вазы, канделябрами.

И все эти красивые вещи были переломаны, разбросаны, опрокинуты, как будто по ним прошелся ураган. А в углу, на груде щепок и окровавленного тряпья, лежала, раскинув руки и ноги, сама Горэм. Луч света из окна падал прямо на ее лицо, и Гайфье долго-долго смотрел, пытаясь отыскать в этой оскаленной маске знакомую с детства улыбку, мягкие ямочки на щеках и подбородке. В последнее время Гайфье не слишком близок был с няней Горэм, угадывая в ней озлобленность и невежество вкупе со звериной преданностью своему любимцу. Но теперь, когда она умерла, он вспоминал ее другой. Такой, какой она виделась ему в очень далеком детстве.

Когда он вышел во двор, сестра и Ренье ждали его возле самого входа.

Ренье спросил:

– Она там?

Мальчик молча кивнул и направился к своей лошади. Больше им делать здесь было нечего.

* * *

– Что теперь? – спросила Эскива, когда усадьба осталась позади.

Они снова ехали по лесу, и, казалось, мысль о возвращении в столицу, такая очевидная вчера, сегодня даже не посещала королеву. Девочка была полна решимости продолжать путешествие, коль скоро в самом конце ее ожидали ответы на все вопросы.

Ренье полностью разделял ее настроение.

– Мы должны понять, что означает «проклятие сумерек», – отозвался он. – Буквально. Символические толкования и все остальное – это весьма увлекательно, но для того, чтобы спастись от верной гибели, одних символов нам явно недостаточно.

– «Нам»? – Эскива подняла бровь. – Что вы имеете в виду, когда говорите «нам», господин Ренье? У меня сложилось впечатление, будто опасность грозит мне и брату.

– И всему Королевству, – сказал Ренье. – Впрочем, все Королевство – это, разумеется, мелочь.

Эскива опустила глаза, а Гайфье тихо хмыкнул. Впервые на памяти мальчика кому-то удалось смутить его сестру.

Ренье недолго наслаждался временной победой в словесной дуэли. Как и подобает победителю, он проявил великодушие и заговорил о другом:

– В час рождения королевы на площади, под самыми окнами роженицы, шло представление, где говорилось о страшном соединении двух лун и проклятии сумерек.

– Горэм считала это предзнаменованием, – кивнул Гайфье.

– Имеет смысл найти тех актеров и расспросить их о подробностях, – продолжал Ренье. – Если мы будем знать пьесу во всех деталях, то, возможно, больше узнаем и о самом пророчестве. А заодно, кстати, неплохо бы выяснить, что послужило для них источником вдохновения.

– В каком смысле? – не поняла Эскива.

– В том смысле, ваше величество, что подобные представления никогда не разыгрываются просто так. В них, как правило, всегда есть определенный смысл, скрытый от посторонних глаз. Откуда они взяли сюжет? Почему решили разрабатывать именно эту тему? Сами они могут и не понимать, насколько это важно. Но, во всяком случае, фактическая сторона дела им известна.

– Мы вряд ли разыщем тех актеров, – сказал Гайфье. – Столько лет прошло! Откуда нам знать, кто давал представление на той площади четырнадцать лет назад?

– А вот это как раз просто, – возразил Ренье. – Та площадь уже больше двадцати лет сдается в аренду одному и тому же владельцу труппы актеров. Некоему Лебовере из Изиохона. Я немного знаком с ним, поскольку у него длительное время были какие-то важные дела с моим дядей Адобекком.

– Какие дела у владельца труппы актеров могут быть с главным конюшим Королевства? – осведомилась Эскива.

– Полагаю, Лебовера шпионил для моего дяди, – ответил Ренье не моргнув глазом. – Не сам, разумеется. Он посылал с заданиями своих актеров. Мне об этом почти ничего не известно, – предупредил он следующий вопрос. – Адобекк всегда преданно служил короне, и Лебовера также никогда не позволял усомниться в своей верности. То, что они разыграли в день рождения Эскивы на площади, было неспроста. И мы можем выяснить кое-какие подробности, если нам повезет.

– Опять! – воскликнула королева.

– Что? – удивился Ренье.

– Вы опять назвали меня просто по имени!

– Полагаю, в нашей ситуации это было бы удачным решением, – сказал Ренье. – Не стоит, оказавшись на большой дороге, сыпать титулами.

– Почему? – спросила Эскива.

– Потому что это отнимает время и привлекает внимание.

Девочка чуть надула губы, но Ренье видел, что она забавляется.

Гайфье опять ощутил неприятное чувство: сестра и Ренье снова взялись за прежнюю игру, из-за которой он, Гайфье, выглядел полным дураком.

Мальчик громко спросил:

– Но где мы найдем актеров Лебоверы? Мы поедем в Изиохон?

– Гораздо ближе. – Ренье махнул рукой, указывая вперед. – Меньше чем в дне пути отсюда. – Он встретился с мальчиком глазами и подмигнул. – Мне рассказывали надежные люди, что неподалеку от столицы расположился «Цирк зверей Ингалоры».

– Кто такие «надежные люди»? – спросила Эскива.

– Кто такая Ингалора? – спросил Гайфье.

Оба вопроса прозвучали почти одновременно, и Ренье засмеялся.

– Надежные люди – это мои случайные собутыльники, которых я встречал в тавернах, где играл в кости и выпивал за чужой счет. Что касается Ингалоры – то эта актерка из труппы Лебоверы. Как-то раз она прожила в доме Адобекка в столице несколько дней. Она привезла дяде важное донесение и, по-моему, едва унесла ноги от герцога Вейенто. Подробности мне неизвестны, но сейчас они и не важны. Едем?

– Едем! – воскликнула Эскива, блестя глазами. – Никогда не видела цирка зверей! Надо будет распорядиться, чтобы эту Ингалору пригласили в столицу. Я попрошу отца дать ей контракт.

– Сперва нужно убедиться в том, что ее цирк действительно стоит этого, – заметил Гайфье.

– Вот этим мы и займемся, – сказал Ренье и засмеялся.

Королевские дети не поддержали его деланной веселости, и Ренье на миг стало совестно своего фальшивого смеха. А тут еще Эскива вдруг закрыла глаза и задрожала всем телом.

– Что случилось? – Ренье испуганно кинулся к ней.

Гайфье остался на месте, наблюдая за сестрой со стороны. Он по-прежнему боялся приближаться к ней, хотя давление зла, столь остро ощущаемое в разоренной усадьбе, уже ослабло.

Эскива слепо вытянула руку в сторону Ренье, заранее отстраняя его от себя.

– Ничего, – сквозь зубы выговорила девочка. И вдруг, не разжимая зубов, мелко затряслась от смеха. – Я думала, что я – сильная. Что вид чужой смерти меня не испугает. Вообще никак не подействует. Когда меня хотели убить, я даже не испугалась.

Она перевела дыхание и перестала дрожать. Глаза ее распахнулись, и первое, что они увидели, было лицо Ренье. Круглое, кареглазое, оно вдруг показалось Эскиве родным. Как будто она с самого раннего детства привыкла видеть его рядом, просыпаясь и засыпая. Она протянула руку и коснулась его щеки. Прикосновение окончательно успокоило ее.

– Я очень хочу увидеть цирк зверей, – прошептала она.

* * *

Гигантский пестрый шатер горел на краю леса. Впереди путники видели рассыпанные вдоль дороги огоньки деревенских домов, но они были тусклыми и наводили на мысль о слабости, даже о бессилии. Великолепие пылающего шатра затмевало все, даже звезды на небе. Издалека он напоминал упавший сверху и слегка сплющенный пылающий шар, готовый в любое мгновение распрямиться и умчаться в поднебесную высь.

Ощущение близкого праздника посетило всех троих путников. Усталости как не бывало. Они погнали коней навстречу цирку.

Несколько раз шатер исчезал из поля зрения – его закрывали темные купы деревьев; затем вновь выныривал из ночного мрака, еще больше, ярче, краше прежнего. Последнее появление шатра сопровождалось также звуковыми эффектами: до путников донеслись крики, грохот, чей-то визг и сильный женский голос, властно распоряжавшийся:

– Тащите сеть!

Ренье переглянулся с Эскивой.

– Что там происходит?

Девочка таинственно улыбнулась и ничего не ответила. Как будто ей было доступно волшебное знание о причине переполоха в цирке зверей.

Последний полет стрелы они промчались галопом. Ренье подхватил за рукав какого-то малого, пробегавшего мимо с ведром.

– Эй, погоди!

Малый, пойманный, но еще этого не осознавший, пробежал пару шагов и едва не упал, когда Ренье потянул его обратно.

– Стой, говорят тебе!

Малый нехотя остановился.

– Чего? Ты кто такой, а? Ищешь работу? Сейчас неподходящее время, но можешь поговорить с хозяйкой. Она как раз хотела нанять наездника. А мальцы с тобой?

– Возьми лошадей и привяжи их, – сказал Ренье.

– В каком смысле – «возьми»? – изумился малый.

Теперь Ренье видел, что в ведре у него плещется неаппетитного вида варево.

– Просто привяжи лошадей, – повторил Ренье.

– «Возьми» – в том смысле, что ты их нам даришь? Хозяйке или мне? Или это для хозяина? И если для хозяина, то для какого? У нас их два: просто хозяин и муж хозяйки. И это не один и тот же человек.

– Привяжи лошадей! – рявкнул Ренье. – Где хозяйка?

– Там. – Малый с ведром неопределенно махнул рукой в сторону зычного голоса, который легко перекрывал общий шум:

– Вы взяли сеть?

Все трое спешились, оставив лошадей на попечение малого. В конце концов, в цирке зверей лошадям пропасть не дадут, рассудил Ренье, а может быть, и оба его спутника. Они сразу окунулись в шумную суету.

Внутри шатер представлял собой фантастическое сооружение: сложная паутина каркаса и растяжек, несколько выгородок, причем одна из них рычала и скребла когтями, а другая была густо населена какими-то беспокойными топотунами (Ренье подозревал, что там жилые помещения, где обитают владельцы цирка, их нанятые работники и слуги).

Жилые помещения напоминали коробки, поставленные лесенкой одна на другую. Дверь верхней «коробки» вдруг распахнулась, и оттуда выскочил немолодой сухощавый человек в распахивающемся атласном одеянии без пояса. Одеяние было ярко-фиолетового цвета, усыпанное фальшивыми драгоценностями. Человек этот закричал возмущенно:

– Когда прекратится шум? Ингалора! Мне не дают сосредоточиться!

– Сеть! – упорно провозгласил трубный глас из средней «коробки».

Оттуда выплыла толстая женщина с могучими руками. Ее желтые волосы были распущены и ниспадали на спину роскошной волной. Она ловко оперлась о край своей «коробки» и спрыгнула на нижнюю, а оттуда соскочила на землю и очутилась перед гостями лицом к лицу.

– Вы кто такие? – осведомилась дородная дама. – Как вы сюда проникли? Пришли помогать?

– Помогать? – переспросил Ренье. – В чем помогать, любезная госпожа?

– Ловить капибару. Это такое животное. Размером с кабана. Исключительно упрямая тварь. Видите ли, у капибар случаются фантазии. Считается, будто капибары глупы, но уверяю вас, это совершенно ложное утверждение. Тот, кто так считает, – сам полный болван!

– Абсолютно с вами согласен, любезная сударыня, – не моргнув глазом произнес Ренье. – Вот уж чего-чего, а полных болванов повидал я на своем веку!

Для его юных спутников было совершенно очевидно, что Ренье пытается произвести на толстуху благоприятное впечатление. Но то, что безотказно действовало на придворных дам в столице, оказалось бессильным перед владелицей цирка зверей. Она не обратила ни малейшего внимания на потуги своего собеседника.

– Потому что у капибар исключительно развиты чувства, – продолжала она увлеченно. – Если угодно, капибара – это сплошная эмоция, а тот, у кого есть развитые эмоции, далеко не глуп, можете мне поверить! Взять хотя бы моего мужа… – Она немного поразмыслила о муже, после чего безнадежно махнула рукой и продолжила о капибаре: – Эта скотина сбежала в деревню. По счастью, наш хозяин, у которого мы арендуем землю, относится к нам весьма благосклонно, иначе эти проклятые крестьяне давным-давно бы прогнали нас…

– А у кого вы арендуете землю? – Ренье успел вставить вопрос в сплошной поток хозяйкиных словоизлияний и почувствовал себя героем.

– У господина Адобекка, бывшего королевского конюшего, – сказала дама. – Меня зовут Ингалора. Вероятно, вы уже слышали, как здесь выкликается мое имя. Это происходит поминутно. Без меня ничего не делается. Мужчины! – выразительно фыркнула она и махнула рукой в сторону расстроенного человека в фиолетовом. – Мой компаньон, Софир. До сих пор выступает акробатом. Стоит на голове ради хлеба насущного, несмотря на возраст. Разве это занятие для мужчины его лет? А что поделаешь? Он тренирует мальчиков, некоторые – весьма недурны, но, как правило, надолго они у нас обычно не задерживаются.

– Почему? – спросил Ренье. – Вы плохо им платите?

– Нет, Софир с ними ссорится… Так что постоянных акробатов у нас только трое: сам Софир и близнецы. Естественно, когда близнецы не заняты со своими дрессированными зверюшками.

– А где теперь близнецы? – полюбопытствовал Ренье.

– В деревне, естественно. Ловят капибару. – Ингалора глянула через плечо своему собеседнику и, усмотрев внизу какое-то движение, закричала прямо в ухо бедному Ренье: – Авенио! Ты нашел наконец сеть?

– Да, госпожа, – донесся снизу приглушенный голос.

– Иду! – рявкнула, свесившись через перила, Ингалора. И вновь перевела взгляд на Ренье: – Кто это с тобой? Наездники? Какие трюки они делают?

– Нет, они просто… со мной. Молодые люди. Мы путешествовали и заблудились. Долгая история.

– Расскажешь, – фыркнула Ингалора. – Чуть позже. Когда поймаем капибару. А можно и в процессе. Умеешь рассказывать долгие истории в процессе ловли капибары?

– Новое ощущение, – пробормотал Ренье. – Я попытаюсь.

– Вот и хорошо. Тебя как зовут?

– Ренье.

– А! – сказала Ингалора. И задумалась на миг: – Кажется, я знавала одного Ренье. Давно, в столице. Мы тогда гостили в доме господина Адобекка. Хорошие были деньки.

– Это я, – сказал Ренье.

Ингалора смерила его быстрым взглядом:

– Ну, я так и подумала. А те ребята, их как зовут?

– Гайфье и Эскива.

– Как мило. Совсем как королевских детей.

– Это они и есть, – совсем тихо пробормотал Ренье, надеясь, что актерка его не услышит.

Но он ошибся: слух у Ингалоры оказался отменный.

– Сама королева с братом? – зычно повторила Ингалора. – Вот это новость! Мой муж будет счастлив. Как ты думаешь, королевским детям понравится ловить капибару? Это произведет на них положительное впечатление?

Ренье спустился с «коробки» вместе с Ингалорой. Эскива внизу уже увлеченно выспрашивала подробности о бегстве животного. Один из служителей, Авенио, стоял рядом с девочкой, растопырив руки с сетью, и бубнил:

– Ну, дверца оказалась плохо закрыта. Дело неприятное, но обычное. Уже не в первый раз. А она тосковала. Капибары нуждаются в обществе. А у нас только одна. Она и ушла. Ей надо найти себе подобных. Чтоб она не сильно тосковала, с ней обычно возится Гарсенда. Ну, одна из близнецов. Гладит ее, кормит, болтает с ней. А тут Гарсенда куда-то ушла. А Нотбурга – это вторая близняшка – тоже куда-то ушла. Ну, по делам.

Этот увлекательный рассказ был прерван появлением Ингалоры, сопровождаемой Ренье. Дама сразу же принялась отдавать приказания.

– Вы двое, – слуге и Эскиве, – заходите с сетью с той стороны. Мы с тобой, – взмах в сторону Гайфье, – бежим с другой и кричим, чтобы ее напугать.

– Ее, наверное, уже напугали, – пробормотал Ренье.

Ингалора великолепно подняла бровь:

– Да, но не так, как нам нужно. Не мешайся под ногами. Иди поболтай с моим мужем, если охота.

И группа загонщиков выступила из цирка.

В деревне царил переполох. Капибара топала где-то в темноте. Слышны были проклятия, упоминания о чьем-то разоренном огороде. То и дело вспыхивали огни, но они быстро гасли или исчезали за домами и деревьями. Эскива жадно втягивала ноздрями воздух. Ей было весело. Она участвовала в безопасной и бескровной охоте.

Неожиданно рядом с Эскивой оказалась тощая девочка лет тринадцати, с длинными и тонкими желтыми косичками. Лицо девочки белело в темноте, глаза поблескивали. Через всю ее левую щеку тянулась длинная темная полоса.

– Что это с тобой? – спросила Эскива.

Девочка машинально коснулась щеки.

– Испачкалась и оцарапалась. Это я упустила капибару. Хорошо, что мама никогда не бранится.

– А кто твоя мать?

– Ингалора.

– Это она-то никогда не бранится? – удивилась Эскива.

– Разумеется. Она добрая. Если бы она вздумала браниться, мы бы все просто упали на землю и умерли, такая в ней сила. Ты ее просто не знаешь. Тебя как зовут?

– Эскива.

– Меня – Гарсенда. У меня еще есть сестра-близняшка, не перепутай. Хотя нас все путают, кроме мамы. Софир – в особенности. – Гарсенда хихикнула. – Софир боится девчонок, знаешь? Его бы воля, он бы держал в цирке одних только мальчиков. Но – увы! – мама родила девочек. Он уверяет, что ему назло.

– Софир – это ваш отец?

– Софир – отец? – Гарсенда громко захохотала. – Конечно нет! Женщин он тоже боится. Он говорит, что когда-то наша мать была совершенно как мальчишка, тощая, одни кости. Почти как мы с сестрой. Вот в те годы они были друзьями, но потом, после нашего рождения, мама стала толстеть и превратилась в женщину. По словам Софира, это ужасная трагедия! Он так до сих пор и не опомнился. Но деваться некуда, коль скоро они компаньоны, а господин Адобекк позволяет нам стоять на его земле и защищает нас, когда…

Тут прямо на девочек выскочило косматое животное размером с кабана. Оно бежало и пыхтело, сильно топая.

– Капибара! – завопила Гарсенда, бросаясь на животное с растопыренными руками. – Хватай ее!

Девочки повисли на капибаре. Она отбивалась тупым носом и лягалась.

– Мы схватили ее! – крикнула Гарсенда. – Скорей!

Сверху на них упала сеть, и всех троих потащили в сторону шатра.

– Береги лицо, – сказала своей подруге Гарсенда. – Она может случайно поцарапать. Она вообще-то не злая. Если хочешь, погладь ее.

– Ты когда-нибудь была в столице? – спросила вдруг Эскива.

– Нет. Слишком много дел в цирке. Когда-нибудь мы непременно поедем. Ты должна увидеть наше представление! Мама выступает с тигрицей, они вместе прыгают и танцуют. А Софир – акробат. Есть еще дрессированные обезьянки, это у сестры, а у меня – капибара.

– А что делает капибара?

– Ходит за мной по лабиринту. На самом деле это просто: капибары любят жить в стае и ходят друг за дружкой как привязанные. Она считает меня капибарой, я так думаю. Вот и ходит за мной. Со стороны очень забавно выглядит. Тебе надо увидеть.

– Непременно, – сказала Эскива.

Их втащили в шатер и вытряхнули из сетки. Эскива осталась сидеть на земле. На нее почти не обращали внимания. Гарсенда ласково забормотала что-то капибаре, выпутывая ее из сети, а потом зашагала в сторону выгородки, где помещались животные. Капибара как привязанная пошла за ней следом. Действительно – забавное зрелище, решила Эскива.

Ренье увидел ее сверху, с «коробки» второго яруса, где он беседовал с одноногим мужчиной лет сорока. Тот еще сохранил солдатскую выправку. Спина у него была прямая, широкие плечи расправлены. Очень загорелое, красное лицо обрамлялось белыми волосами. Белыми были и его брови, и ресницы. Это и был муж хозяйки.

Завидев дочь с капибарой, он прервал разговор с гостем и принялся хохотать. Он рокотал и хватался за живот, в бессилии выразить свои чувства тряс сжатыми кулаками, фыркал и отдувался. Наконец он отер выступившие от смеха слезы и вновь заговорил с Ренье:

– Некоторые мужчины, особенно бывшие вояки, не слишком-то жалуют женщин. Считают, будто женщины годятся лишь для постели и для кухни – чтобы готовить еду. Ну так я вам заявляю: все это ерунда! В постели они вздорны, хоть без них и не обойтись, а варят вообще из рук вон плохо. Я могу приготовить мясо или суп с овощами лучше любой из этих мартышек. Но вот чем они замечательны – так это своим поведением. Ни одно существо в мире не умеет так смешить, как женщина. Посмотрите хотя бы на любую из моих дочерей или на мою жену.

– Очень впечатляющая женщина, – сказал Ренье, осторожно подбирая слова.

– Впечатляющая? – Бывший солдат хмыкнул. – Когда я спас ее от виселицы, она была тощая, как жердина. Она очень смешно бегала по стенам. Никогда не видели? Ну, и не увидите. Теперь уж ей по стенам не ползать. Я ей так и говорю: «Все, Ингалора, ни одна стенка тебя больше не выдержит». А в молодости, бывало, распластается по стене и лезет вверх, как насекомое. Как жук какой-нибудь. Я без смеха смотреть не мог. Вейенто обвинил ее в шпионаже. Якобы она за ним в окно подглядывала. Это она мне сама рассказала, когда я ее из клетушки выпустил. Вейенто ее в клетушку запер, – пояснил бывший солдат. – Хорошая девушка, я и выпустил. Думал, все, больше не увидимся… А судьба как повернула? Взяла и повернула! Лет пять с тех пор прошло, может, меньше. Остался я без ноги. – Он топнул деревяшкой. – Деньги у меня, правда, водились, и вот как-то раз отправился я поглазеть на цирк зверей… И знаешь, что самое смешное? – Он коротко хохотнул. – Что она родила близняшек! Сразу двух – и обе девочки! И обе – в точности как мамаша. И тут она стала толстеть…

Для Ренье было очевидно, что роковые изменения в фигуре Ингалоры потрясли обоих мужчин ее жизни – мужа и компаньона – до глубины души. Да и сам Ренье, глядя на нынешнюю Ингалору, мог только дивиться.

Гайфье вдруг очутился возле Эскивы. Она улыбнулась брату, а затем вскрикнула:

– Берегись!

Они разбежались в стороны – раскатились, как два шарика. Сверху, из-под купола, вдруг упал небольшой, но довольно увесистый деревянный брусок.

Глядя на брата через брусок, как из-за барьера, Эскива сказала:

– Держись от меня подальше, хорошо? Не знаю, кому из нас двоих эта штука предназначалась. Просто постарайся не подходить близко. Познакомься лучше с Нотбургой. Или с Гарсендой. С ними тебе будет весело.

– А в чем разница между Нотбургой и Гарсендой?

– Ни в чем, они одинаковые.

– На самом деле – нет, – послышался голос, и Нотбурга предстала перед гостями. – Гарсенда занимается капибарой, а я – обезьянками. Мы даже ведем себя по-разному, если присмотреться.

Брат и сестра обменялись взглядами и разошлись: Гайфье отправился вместе с Нотбургой любоваться обезьянками, а Эскива, приняв руку Ренье, забралась на вторую из жилых «коробок», чтобы побеседовать с владельцами цирка в относительной тишине и покое.

– Нужно позвать Софира, – сказала Ингалора сразу, как только ей объяснили, о чем пойдет речь.

– Здесь и без Софира тесно, – возразил ее муж.

– Ничего, Софир узкий, – заявила Ингалора. – Девочку я могу посадить к себе на колени.

– Речь идет о… – Ренье понизил голос. – О ее величестве.

– Значит, ее величество можно посадить на колени, – невозмутимо повторила Ингалора. – Королевский титул не делает ее взрослой и не отменяет того обстоятельства, что она маленькая девочка и ее можно посадить на колени…

Эскива сказала:

– В таком случае я сяду на колени к господину Ренье. Он – мой придворный, пусть послужит мне в качестве кресла.

Ингалора качнула головой:

– Моя дорогая, я гожусь тебе в подруги, если не сказать – в матери, так что по мне можешь хоть ползать, никто не подумает дурного. Но мужчина совсем другое дело. Не стоит подавать им ложных надежд. Любое прикосновение женщины они толкуют в свою пользу, и объяснить им, что они ошибаются, потом уже невозможно. Взять хотя бы моего мужа. Когда мы встретились, у него не было ноги.

– У меня и сейчас нет ноги, – сообщил бывший солдат между прочим, но Ингалора только отмахнулась от него.

– Я предложила ему хорошую деревяшку для протеза. Ну, кое-какие цирковые ухватки для тренировок, чтобы нога лучше действовала. А заодно угостила вином.

– А заодно затащила меня в свою постель, – добавил солдат. – И я истолковал это обстоятельство в свою пользу.

– Вот видишь! – вскричала Ингалора. – Я тебе говорю: им нужен только повод.

– Не важно. – И Эскива решительно прижалась теснее к Ренье. – Он свой, мне с ним хорошо.

– Смотри, это закончится замужеством, – предупредила Ингалора и отправилась звать Софира.

Ренье застыл в неподвижности. Он даже старался дышать потише. Близость Эскивы почти парализовала его. Ему часто доводилось сидеть с женщинами вот так, тесно прижавшись. Некоторые его волновали, почти все вызывали у него желание. Но то, что он испытывал сейчас, не было похоже ни на что. Это была всеохватывающая нежность, такая сильная, что причиняла боль. И из глубины этой сердечной боли рождалось желание такой силы, что Ренье боялся даже заглядывать в себя.

Явился Софир, на ходу поправляя перстни. Глаза его блестели от удовольствия, красивое лицо, чуть мятое – от возраста и частого употребления грима, – улыбалось.

– Садись, – бросила Ингалора и уселась сама.

Они устроились на тесной лавке перед столом, за которым семья обычно обедала. За перегородками, очевидно, находились кровати. Большую часть времени владельцы цирка проводили вне своей жилой каморки.

– Надо бы поесть, – сказала Ингалора. – Полагаю, все проголодались.

Ее муж поднял руку и потянул за веревку, свисавшую с потолка. В действие пришел несложный механизм, и из-за одной из перегородок выплыл небольшой ящичек. Он завис точно над серединой стола. Ингалора откинула засов, и на стол высыпались куски хлеба, сыра, несколько скрюченных колбас и десятка два застучавших по столешнице яблок. Второй шнур явил собравшимся кувшин с вином.

– Ешьте руками и пейте из кувшина по очереди, – пригласила Ингалора. – А заодно и поговорим. Вы явились в наш цирк для того, чтобы лично предложить нам контракт в столице, ваше величество?

Королеву вопрос застал врасплох. Она откусила сразу половинку от своего яблока, похрустела немного и сказала:

– Да.

– Превосходно. Обсудим условия…

– Условия будут самые выгодные, – сказала королева. – Я хочу, чтобы вы выступили на празднике в честь носителей Знака Королевской Руки. Это народный праздник. Может быть, менее престижный, чем день возобновления союза эльфийской крови, но все же очень популярный. Много состоятельных людей приезжает в столицу…

– Отлично. – Ингалора бросила на мужа победоносный взгляд, чего он, приложив некоторое старание, не заметил. – Какова сумма контракта?

– Это вы обсудите с моим отцом. – Эскива чуть покраснела. – В любом случае я уверена, что Талиессин предоставит вам наилучшие условия.

– Когда мне отправляться в столицу для переговоров? – продолжала Ингалора.

Ее деловая хватка вдруг утомила Эскиву. Девочка сказала:

– Да когда вам будет удобно. Отец примет вас, как только сможет. Скажите ему, что таково мое желание.

– Все дочери одинаковы, – брякнул отставной солдат. – Вьют из отцов веревки, потому что таково их желание.

Софир хрустнул пальцами.

– Итак, главное мы обсудили, – протянул он. – Поэтому предлагаю перейти к трапезе и больше не отвлекаться. Ингалора, я и не знал, что у тебя сохранились эти колбаски.

– Ты свои уже съел?

– Увы! У меня их украл тот мальчишка… помнишь? Исключительно мерзкий был мальчик. Сбежал и похитил колбаски.

– Нечего привечать всяких отщепенцев, – безжалостно отрезала Ингалора. – Я сразу тебе сказала: от этого парня толку не будет.

– Но он был слишком хорошенький, – вздохнул Софир.

Ренье решил взять разговор в свои руки.

– Вы помните ту пьесу, которую разыгрывали четырнадцать лет назад, когда еще служили в труппе Лебоверы?

Ингалора пожала плечами, а Софир уставился на Ренье широко раскрытыми глазами и демонстративно зевнул.

– Голубчик… Как вас зовут? Ренье? Голубчик Ренье! За четырнадцать лет произошло такое количество событий, что мне и припомнить-то невозможно…

– Стоп, – сказал Ренье. – Вы должны помнить. Это был тот год, когда вы оба, по заданию моего дяди Адобекка…

– Адобекк – ваш дядя? – закричал Софир так неожиданно, что Ингалора поперхнулась. – Почему же вы сразу не сообщили такую важную подробность? Адобекк! Наш благодетель! – Софир протер совершенно сухие глаза рукавом. – В таком случае я буду слушать вас с удвоенным вниманием.

– Адобекк посылал вас шпионить к Вейенто. Вы привезли ему известие о том, что на Талиессина готовится покушение. Помните?

– Разумеется. Это был самый волнительный год в нашей жизни. Если не считать рождения близнецов.

– Вы помните ту пьесу?

– Да, что-то зловещее. О проклятии, о предсказании. Помнится, там были два рыцаря, один желтый, другой фиолетовый. Совсем как мы с Ингалорой, не находите? Очень эффектное сочетание.

– Это важно, – сказал Ренье. – Кто придумал сюжет пьесы?

– Лебовера, по-моему… – Софир переглянулся с Ингалорой. – А ты как считаешь?

Ингалора шумно выдохнула.

– Наконец-то господа мужчины сообразили обратиться к тому, кто может все помнить! К человеку с хорошей памятью. То есть – к женщине. Разумеется, я знаю, кто придумал пьесу. Лебовера.

– А вы, случайно, не помните, как ему вообще пришло на ум сочинить подобную историю?

Ингалора сказала, мусоля колбаску бутафорским ножом:

– Естественно, я все помню. Мы с Софиром уносили ноги от этого маньяка – герцога Вейенто. За нами гнались. По-моему, он пустил по нашему следу целую армию.

– Жестокие, злые солдаты хотели нас убить, – добавил Софир.

– Мы отбивались. Петляли по горам. Скакали, как козы, прыгая через глубокие ущелья, – сказала Ингалора.

– Дважды или трижды были на грани, – поддержал ее Софир.

– И тут нам было видение.

– Явление, – поправил Софир.

– Видение, – повторила Ингалора.

– В общем, это было явление, – сказал Софир.

– И кто вам явился? – спросил солдат.

Оба уставились на него с двух сторон.

– Ты о чем? – спросила Ингалора.

…Двухцветное лицо вынырнуло перед беглецами из пустоты. Старик, который был всеми своими потомками одновременно. Король, носивший в себе все Королевство, весь мир.

И этот мир вскипал в его естестве, страдал, рвался наружу; ежеминутно рождался и умирал, вступал в противоречие сам с собою. Старик что-то быстро говорил людям, которых почти не видел перед собой, ибо они не снились ему, а существовали на самом деле.

– Теган, – сказал старик. Он не знал, прозвучало ли имя второго короля эльфийской династии вслух, или же оно просто пришло ему на ум и там осталось. – Теган. Гион. Ринхвивар. Талиессин. Гайфье. Эскива.

Ассэ и Стексэ соединялись в нем и взрывались. Желтые и синие тени пробегали по его лицу, как будто с двух сторон некто невидимый водил двумя фонарями с цветными стеклами. От этого непрестанного движения цветовых пятен черты лица двухцветного старика разглядеть было невозможно.

– Чильбарроэс, – сказал старик.

Странное птичье имя.

– Я запомнила, что он сказал, – проговорила вдруг Ингалора. – Чильбарроэс.

– Он сказал – «Эскива», – возразил Софир.

– Но это невозможно, потому что в те дни Эскива еще не родилась.

– Он назвал это имя, – настаивал Софир.

Ингалора призадумалась, хрустнула пальцами.

– Мне тоже теперь припоминается нечто в таком роде, – признала она и возмутилась: – Все дурное в моей жизни происходит из-за тебя, Софир! Вот ты настаиваешь – и теперь мне начало казаться, что ты прав. Но как он мог назвать имя «Эскива», если не было еще никакой Эскивы…

– Он знал, – сказал Ренье задумчиво. – Если это тот, о ком я думаю, то он знает всех своих потомков. Даже тех, кто еще не родился. Все Королевство – внутри одного человека.

– Если это действительно так, – молвил Софир, – то вот что я вам скажу, друзья: кое-кому сильно не повезло! Ингалора вмещает в себя весь цирк зверей…

– …особенно обезьянок, – вставил ее муж.

– …и это уже само по себе утомительно, – заключил Софир невозмутимо. – Что же говорить о целом Королевстве! Уму непостижимо.

– Что он говорил? – спросил Ренье. – Он должен был что-то сказать. Или показать. Ведь это вы сообщили Лебовере о странной встрече, а Лебовера придумал пьесу…

– Он сказал, что луны сольются воедино и мир зальет смертельный свет, предшественник полной тьмы, – сказал Софир.

Ингалора качнула головой:

– По-моему, он выразился более определенно. Он сказал: «Две луны соединились и взорвались». Я еще сказала ему, что мне иногда снится такое.

– Ты все перепутала, Ингалора, – возразил Софир. – Это я сказал, что мне снится нечто подобное. Но это довольно обычный сон, особенно когда устанешь.

– А потом он сожрал все наши припасы, – добавила Ингалора. – Вот это я точно помню. Все слопал, подчистую.

Софир вдруг закричал:

– Я вспомнил! Он сказал: «Двое детей, две луны». А я еще решил, что это отменная тема для балета. Столкновение двух лун как образ единения и противоборства двух начал.

…И едва Софир выговорил эти слова, как двухцветный старик неожиданно поднял голову, и на миг сквозь его иссеченное морщинами лицо проступило другое – юное. Невозможно было даже понять, кому оно принадлежало, юноше или девушке. И старик сказал: «Когда один и тот же сон начинают видеть все, сон превращается в пророчество».

– Он назвал это «Пророчество Двух Лун», – сказал Софир.

– Он кричал, что король Гион – это и есть Королевство, он – все короли… и он распадется на части вместе с Королевством, если соединятся и взорвутся две луны, – добавила Ингалора. – А он сказал, что я все поняла и что я – умница.

– Он назвал тебя дурой, – сказал Софир и посмотрел на свою давнюю подругу. Он улыбнулся ей – не кривляясь, сердечно и ласково. – Тот старик сказал, что ты дура и потому все поняла.

Ингалора отозвалась:

– Что ж, в иные времена только дураки на что-то и годятся.

– Кажется, для полного понимания я недостаточно глуп, – буркнул Ренье. – Но суть ясна. Предсказание существует и начало исполняться.

Ингалора отхлебнула из кувшина и передала его Ренье:

– А почему бы вам не навестить вашего дядю, коль скоро вы все равно оказались в его владениях? Адобекк всегда разбирался в таких вещах лучше, чем кто бы то ни было.