Осушив свой бокал, Брунетти прошел по коридору и постучал в дверь комнаты Раффи. Не услышав ничего, кроме монотонного «бум-бум», Брунетти встревожился и распахнул дверь. Раффи лежал на кровати с раскрытой книгой на груди и сладко спал. Беспокоясь о душевном здоровье Паолы, Кьяры и всего человечества, Брунетти на цыпочках подкрался к небольшой магнитоле, приютившейся на книжной полке, и осторожно приглушил звук. Краем глаза взглянул на Раффи: тот даже не пошевелился, и тогда Брунетти сделал еще тише. Потом тихонько приблизился к кровати и прочел название книги: «Интегральное исчисление». Неудивительно, что парень заснул.

Кьяра уже хлопотала на кухне, бормоча проклятия в адрес несчастных равиоли, наотрез отказывавшихся принимать в ее неловких руках нужную форму. Он молча кивнул ей и проследовал к кабинету Паолы. Сунул голову внутрь и сказал:

– Если понадобится, мы в любой момент сможем спуститься к Джанни за пиццей.

Паола подняла глаза, оторвавшись от своих бумаг, и строго посмотрела на мужа.

– Не важно, что там у нее в итоге получится. Мы съедим все без остатка, и ты будешь первым, кто попросит добавки. – Прежде чем Брунетти успел возразить, она с угрожающим видом направила в его сторону остро отточенный карандаш: – Это первый в ее жизни ужин, который она приготовила сама, и все должно пройти без сучка без задоринки. – Увидев, что он снова пытается что-то сказать, она снова оборвала его: – Пригоревшие грибы, макароны, смахивающие на обойный клей, и курица, которую она замариновала в соевом соусе, так что соли там не меньше, чем в Мертвом море.

– Пальчики оближешь, – заметил Брунетти.

Что ж, по крайней мере хорошо, что она до вина не добралась. Уж вино-то трудно испортить.

– А как насчет Раффи? По-твоему, он тоже согласится уписывать за обе щеки ее стряпню?

– Как, по-твоему: он любит свою сестренку или нет? – осведомилась Паола с так хорошо знакомым ему наигранным негодованием.

Брунетти промолчал.

– Ладно, ладно, я посулила ему десять тысяч лир, если он сядет с нами за стол и не станет крутить носом.

– А мне? Я тоже хочу десять тысяч лир! – обиженно воскликнул Брунетти и исчез.

Спускаясь по улочке, ведущей к мосту Риальто, Брунетти осознал, что впервые после злополучного обеда с тестем чувствует себя по-настоящему хорошо. У него словно камень с души свалился, хотя он до сих пор так и не понял, что угнетает Паолу. Но их последний разговор, та легкость и непосредственность, с которой они общались, убедили его в том, что их брак не так-то просто разрушить, что, несмотря на обилие проблем, они все-таки устоят. Вверх-вниз, вверх-вниз торопился он по мостикам, перекинутым через каналы; так же и его настроение в течение сегодняшнего дня не раз прыгало то вверх, то вниз. Утром он был так рад, получив возможность расследовать это дело, потом выбит из колеи неожиданным откровением графа, а потом чуть не расплакался от умиления, узнав, что Паола подкупила Раффи.

И только мысль о предстоящем ужине, состряпанном Кьярой, грела ему душу, давала сил, чтобы набраться мужества перед нелегким разговором с родителями Роберто Лоренцони. Господи, да он был готов целый месяц кряду уплетать ее стряпню, лишь бы только избежать встречи с семьей Роберто и не стать в очередной раз черной птицей, приносящей на своих крыльях дурные вести.

Палаццо Лоренцони был расположен неподалеку от здания муниципалитета, но Брунетти пришлось сделать крюк и, минуя кинотеатр «Россини», вернуться к нему по Понте-дель-Театро, перекинутому через Большой канал. Здесь он остановился на минутку, чтобы понаблюдать за ходом реставрации зданий, стоявших по обеим сторонам канала. Когда он был мальчиком, воду в каналах постоянно очищали, и потому она была такой прозрачной, что в ней можно было купаться. Теперь же очистка воды превратилась в грандиозное событие, настолько редкое, что всякий раз, во время проведения этого мероприятия, местная пресса принималась на все лады воспевать предприимчивость муниципальных властей. И теперь вряд ли кто рискнул бы искупаться в здешних водах.

Наконец он добрался до палаццо, мрачного четырехэтажного здания с окнами, выходящими на Большой канал. Позвонил в дверь и, не дождавшись ответа, позвонил снова. Из переговорного устройства раздался резкий мужской голос:

– Комиссар Брунетти?

– Да, это я.

– Входите.

Замок щелкнул, и дверь отворилась. Брунетти вошел и оказался… в саду, да таком огромном, какого вовсе не ожидал увидеть в этой части города. Только самые зажиточные горожане могли себе позволить построить здесь особняк, заняв при этом столько земли, и только их счастливые наследники имели право на то, чтобы впоследствии поддерживать эту роскошь в надлежащем состоянии.

– Сюда, – позвал его голос из-за двери, расположенной на площадке лестницы, ведущей на второй этаж. Брунетти начал подниматься по лестнице. Наверху его уже ждал молодой человек в двубортном синем костюме. У него были темные волосы; на лбу торчал забавный хохолок, который он пытался убрать, зачесывая волосы назад. Когда Брунетти поднялся, он протянул ему руку:

– Добрый вечер, комиссар. Я Маурицио Лоренцони. Дядя и тетя уже вас ждут.

Его вялое рукопожатие было из числа тех, после которых Брунетти хотелось вытереть руку носовым платком; однако его несколько обескуражил взгляд Маурицио – прямой и бесстрастно-холодный.

– Вы уже говорили с доктором Урбани? – осведомился он с удивительной учтивостью.

– Да, говорил, и, похоже, тот опознал снимки. Это ваш кузен, Роберто.

– Значит, не осталось никаких сомнений? – спросил он на всякий случай, заранее зная ответ.

– Боюсь, что никаких.

Молодой человек сжал руки в кулаки и, засунув их в карманы пиджака, потянул вперед, натягивая пиджак на плечи.

– Это их просто убьет. Даже не представляю, что станется с тетей.

– Мне очень жаль, – искренне признался Брунетти, – может, будет лучше, если вы сами им скажете?

– Не думаю, что смогу это сделать, – отозвался Маурицио, глядя в пол.

За долгие годы службы не раз оказываясь в подобной ситуации, Брунетти еще не встречал человека, готового снять с его плеч этот груз.

– А им известно, что я уже здесь? И откуда я?

Маурицио кивнул и поднял глаза.

– Я был вынужден им сообщить. Так что они, в общем-то, знают, чего можно ждать. Но…

– Одно дело – ждать, а другое – когда ожидание теряет всякий смысл, – закончил за него Брунетти. – Думаю, сейчас самое время поговорить с ними.

Маурицио повернулся и пропустил Брунетти в дом, оставив дверь открытой. Брунетти сделал маленький шажок назад и аккуратно закрыл дверь, но молодой человек, похоже, этого даже и не заметил. Он провел Брунетти по гулкому коридору с полом, выложенным мраморными плитами, к массивным двустворчатым дверям орехового дерева. Даже не постучавшись, он настежь распахнул их и посторонился, пропуская Брунетти в комнату.

Брунетти сразу же узнал графа по фотографиям из газет: великолепная седая шевелюра, горделивая осанка и квадратный подбородок, который так напоминал подбородок Муссолини, что постоянное напоминание об этом изрядно его утомляло. И хотя Брунетти знал, что графу около шестидесяти, аура его энергичной мужественности создавала впечатление, что он лет на десять моложе. Граф стоял у большого камина, опустив взгляд на букетик увядших цветов, лежавших в очаге; но когда Брунетти вошел, повернулся к нему лицом.

Сжавшись в комочек в огромном кресле, стоявшем в другом конце комнаты, на него испуганно уставилась маленькая, ссохшаяся, похожая на птенчика, женщина. Она смотрела на него с таким ужасом, будто сам дьявол явился по ее душу. А ведь она права, с горечью подумал Брунетти. Его вдруг пронзило безотчетное чувство жалости к этой несчастной женщине, чьи тонкие, высохшие руки нервно сжимали острые колени. Графиня была моложе своего мужа, но выглядела так, что вполне могла сойти за его мать. Кошмар, в котором она жила последние два года, состарил и иссушил ее, капля по капле выжимая из нее жизненные силы. Брунетти вспомнил, что когда-то она считалась одной из первых красавиц в городе; несомненно, благородный овал ее лица еще хранил остатки прежней привлекательности, но в остальном ее лицо походило на безжизненную костлявую маску.

Прежде чем граф успел о чем-либо спросить, она опередила его, причем голос ее прозвучал так тихо, что его практически не было слышно:

– Вы из полиции?

– Да, ваше сиятельство.

Граф отошел от камина и, протянув руку Брунетти, крепко сжал его пальцы. Его рукопожатие было весьма энергичным, особенно в сравнении с вялым рукопожатием племянника.

– Добрый вечер, комиссар. Прошу прощения, что ничем не могу вас угостить. Думаю, вы понимаете.

У него был очень глубокий и вместе с тем удивительно тихий голос, почти такой же, как у графини.

– Я пришел, чтобы сообщить вам печальную новость, ваше сиятельство, – собравшись с духом, выговорил Брунетти.

– Роберто?

– Да. Его больше нет. Его… его останки нашли недалеко от Беллуно.

С другого конца комнаты донесся едва слышный голос графини:

– Вы в этом уверены?

Взглянув на нее, Брунетти испугался: ему показалось, что она буквально за несколько минут усохла еще больше, съежившись между массивными подлокотниками своего огромного кресла.

– Да, госпожа. Мы показали рентгеновские снимки его зубов Dottore Урбани, и тот сразу же опознал их.

– Снимки? – недоумевающе переспросила она. – А что с его телом? Его кто-нибудь опознал?

– Корнелия, – мягко начал граф, – дай комиссару закончить, а уж потом мы сможем задать ему все интересующие нас вопросы.

– Лудовико, я хочу знать, что случилось с его телом. Я хочу знать, что произошло с моим мальчиком.

Брунетти снова обернулся к графу; тот молчаливым кивком дал ему понять, что можно продолжать.

– Его зарыли в землю. Очевидно, тело пролежало там какое-то время, по меньшей мере год. – Брунетти сделал паузу, надеясь, что они сами догадаются, что могло стать с телом, пролежавшим год в земле, и не заставят его им это объяснять.

– Но к чему эти снимки? – продолжала настаивать графиня. Брунетти понимал, что в подобных ситуациях люди просто отказываются верить очевидным фактам.

Прежде чем он успел упомянуть о кольце, граф снова перебил его, обратившись к жене:

– Это значит, Корнелия, что тело было в таком состоянии, что опознать его смогли только по рентгеновским снимкам.

Брунетти, который внимательно наблюдал за реакцией графини, сразу же увидел, что, как только до нее дошел смысл его слов, стоило ей осознать весь ужас произошедшего, окружающий мир для нее рухнул. Быть может, именно слова о «состоянии» тела ее мальчика окончательно добили ее; как бы то ни было, она вдруг как-то разом обмякла, голова ее откинулась на спинку кресла, а глаза закрылись. И только губы на бескровном лице что-то беззвучно шептали; но что? Слова молитвы? Или проклятия? Полицейские из Беллуно отдадут им кольцо, Брунетти не сомневался в этом, поэтому он решил пощадить их чувства и не говорить о нем сейчас.

Граф отвернулся от Брунетти и снова уставился на засохшие цветы в камине. В комнате повисла гнетущая тишина. Наконец граф спросил, глядя в сторону:

– Когда нам его отдадут?

– Вам придется связаться с местными властями, сэр. Я уверен, что они сделают все, что вы им прикажете.

– А как мне с ними связаться?

– Для начала надо позвонить в квестуру Беллуно… – начал Брунетти, но затем вдруг предложил: – Я могу сделать это за вас. Может, так даже будет лучше.

Маурицио, за все это время не проронивший ни единого слова, вдруг перебил Брунетти, обращаясь к графу:

– Я сделаю это, Zio, – он посмотрел на Брунетти и выразительно кивнул в сторону двери, но тот проигнорировал его намек.

– Ваше сиятельство, я бы хотел задать вам несколько вопросов касательно похищения вашего сына, как только это будет возможно.

– Не сейчас, – пробормотал граф, по-прежнему глядя в сторону.

– Я понимаю, что сейчас творится у вас в душе, – сказал Брунетти, – и все же нам надо поговорить.

– Я отвечу на ваши вопросы только тогда, когда мне это будет угодно, комиссар, и ни минутой раньше, – отрезал граф, продолжая созерцать цветы.

Маурицио воспользовался последовавшей за этим паузой; он отошел от двери и, приблизившись к тете, наклонился и положил руку ей на плечо. Затем он выпрямился и сказал:

– Разрешите мне проводить вас, комиссар.

Брунетти молча проследовал за ним к выходу.

Уже в коридоре он объяснил молодому человеку, как связаться с нужными людьми в Беллуно, которые лично проследят за тем, чтобы тело его брата было доставлено в Венецию. Он так и не осмелился спросить, когда ему удастся снова увидеться с графом Лудовико.