Грета лежала в кровати отца Криса и размышляла. Если тебе дают двадцать пять тысяч долларов, в чем они будут? В чемоданчике, заполненном аккуратно перетянутыми пачками? Нужно ли будет, достав оттуда деньги, переложить их куда-то и вернуть этот чемоданчик? Вероятно. Она повернула голову и посмотрела на зеленые цифры электронного будильника. Было семь сорок девять. Она подняла взгляд к потолку и снова задумалась. Если десять стодолларовых купюр составляют тысячу, это не такая уж большая пачка. Особенно если купюры будут новыми. Она расставила большой и указательный пальцы примерно на дюйм и смерила прищуренным взглядом это расстояние. Десять банкнот по сто долларов займут не больше восьмой части дюйма. Умножаем на двадцать пять… Вся сумма будет всего в три-четыре дюйма высотой. Чемоданчик не понадобится, достаточно будет уложить деньги в пакет. Получается, двадцать пять тысяч долларов не такие уж большие деньги. Нужно будет купить машину…

Однако пора было вставать. Нужно почистить зубы и выпить пару сильных возбуждающих таблеток. Вчера вечером в баре «У Брауни» она выпила четыре порции виски. Четыре порции бурбона с молотым льдом и чуточкой сахара. Крис никогда такого не пил. Она сказала ему, что это напиток, который ее отец выпивал днем в воскресенье и который называл божественным — летом он добавлял свежую мяту, которую ее мать выращивала в садике за домом. Божественный напиток проходил восхитительно легко, а потом была бутылка белого вина к судаку. Они начали спокойно обсуждать серьезные вопросы, и не успела она опомниться, как они уже хохотали. Крис рассказывал ей про Вуди Рикса, которого он называл мистером Вуди. Этот мистер Вуди плавал нагишом на надувном матрасе. Бассейн, жарища и гора жира трепыхается… А черномазый шофер мистера Вуди делает для хозяина все, если только не лижет ему задницу, соображая между тем, как бы его обчистить, надеясь захапать двадцать тысяч из тех, что предложил мистер Вуди, а ей, Джинджер, всучить всего пять.

Грета сказала ему, что Джинджер — это ее сценическое имя, на что Крис возразил:

— Если ты хорошая актриса, имя не имеет значения. А ты хорошая?

— Хорошая. А знаешь, сколько Джинджер Джонс в одном только Детройте? Это еще не считая Нью-Йорка и Лос-Анджелеса.

— Но я знаю только одну Грету. Грету Уэтт…

Потом он называл ее Гретой. Сказал, что в жизни не встречал девушек с таким именем и что оно ему очень нравится. Он вел себя с ней как-то по-мальчишески, как делают иногда взрослые парни, желая понравиться. У Криса это выходило весьма забавно, он мило улыбался, будто не знал, что выглядит потрясающе, и, когда возвращался из туалета, на него смотрели все женщины.

Он сказал, что мистер Вуди, «этот жалкий и трогательный идиот», напомнил ему мишку Бинго, игрушку, которую он как-то подарил на день рождения одной из своих племянниц. Нужно было нажать мишке на нос, и тогда Бинго произносил что-то вроде «Обними меня… Почеши мне за ушком… Поиграй со мной». Бинго произносил четыреста слов. Мистер Вуди наверняка знает гораздо больше слов, но, чтобы он заговорил, нужно было всего лишь угостить его арахисом.

— Ты когда-нибудь задумывалась, глядя на собаку или на какую-либо другую тварь, что она думает, что видит? — спросил Крис.

— Довольно часто, — ответила Грета.

— Мистер Вуди — не собака, не кошка, а человек, и все равно трудно, просто невозможно представить, что у него на уме. Он все время в состоянии алкогольного опьянения и дурмана от травки, которой снабжает его Доннелл, так что он присутствует на белом свете только физически… Я смотрю на него, на этого идиота с его невероятными деньжищами, и удивляюсь, какой от него толк? Понимаешь? Он же абсолютно ничего полезного не делает, у него нет никакой цели в жизни.

— А у остальных она обязательно есть?

Странно, но теперь, когда она думала о Вуде Риксе как о «мистере Вуди», она стала иначе воспринимать его насилие над собой. Когда сержант Морин Дауни приходила к ней в больницу, она спросила, имело ли место проникновение его пениса в ее влагалище, и она ответила Морин, мол, что-то вроде этого было. Но Морин возразила, заявив, что «это или было, или нет». И она честно призналась Морин, что сама была в таком состоянии, что на самом деле не уверена в этом. Морин сказала, что это не имеет принципиального значения, все равно это было сексуальное насилие в той или иной степени, «если мы сможем это доказать».

Вчера вечером она сказала Крису:

— Он же знает, что сделал это!

— Ну, если он и не запомнил, то ему объяснили, — заметил Крис.

— Возможно, Вуди потому предлагает деньги, что его мучит совесть, — добавила она.

И когда Крис усомнился в том, что совесть у него есть, «мистер Вуди» перестал быть «трогательным идиотом», а превратился в «злобного насильника», и Грета рассердилась.

— В таком случае он добавил к насилию оскорбление личности, считая историю со мной пустяком, который он может уладить без суда.

Лежа в кровати отца Криса и размышляя сквозь тупую головную боль над предложением Вуди, она пришла к выводу, что даже сама сумма оскорбительна. Пачка денег толщиной в каких-то три дюйма…

Крис разговаривал по телефону, когда в кухню вошла Грета и, не глядя на него, направилась к плите. Она услышала, как он произнес:

— Минутку, Морин, — а потом добавил: — Бог ты мой! — затем сказал Грете: — Кофе вот здесь.

— Вижу, — отозвалась Грета, стоя к нему спиной в синей футболке, которая едва прикрывала ей попку.

— В духовке кофейный пирог, а в стакане сок. Я сварю тебе яйцо, если хочешь.

— Я в порядке, — сказала Грета, наливая себе кофе.

— Это уж точно! — улыбнулся он. Потом сказал в трубку: — Да, Морин, повтори адрес.

Грета нагнулась, заглядывая в духовку, и Крис увидел ее белые трусики.

— Пять-пятьдесят?.. Извини. Да, теперь понял. Пять-пятнадцать, Кэнфилд.

Грета подошла к столу с чашкой кофе и куском пирога.

— Морин, извини, не клади трубку, хорошо?

— Может, присядешь? — спросил он с улыбкой.

— Не хочу тебе мешать.

— Ты уже помешала.

Она кивнула и села напротив него, прислушиваясь к разговору, поглядывая на первую страницу утренней «Фри-пресс». Они говорили о Робин Эбботт.

— Может, она на работе, — сказал Крис. — Придется тебе это выяснить. Поезжай по адресу и поговори с кем-либо… Я буду рад. Ты шутишь, а я — нет. Я скоро приеду… Позвони в Гурон-Вэлли, узнай, зарегистрировалась ли она на бирже труда… Вон что! А я думал, она только что вышла… Марка я помню, но никакой Робин Эбботт не припоминаю. Как зовут парня? Эмерсон? Фамилия? Стало быть, Эмерсон Джибс. А ее мать живет недалеко от города, да? Конечно, я с удовольствием поеду с тобой… Я знаю, но лучше ты это выясни. Ты уже говорила с Уэнделлом? Если хочешь поговорить с Робин, придется тебе поторопиться. Когда до нее доберется Уэнделл… Она не очень-то захочет помочь следствию, если окажется подозреваемой. Послушай, знаешь, что ты можешь сделать? Пусть Уэнделл поедет с тобой, как будто он из отдела преступлений на сексуальной почве, а потом неожиданно спросит ее про Марка… Какая трагедия, боже мой! Парень вышел за банкой с арахисом и… Понимаешь? Раз уж Уэнделл все равно намерен ее допросить… Морин, возьми с собой меня… Я серьезно… Само собой разумеется. Скажи им, что если они не собираются посылать туда кого-либо из взрывотехников, то тебе как раз нужен такой человек… Короче, я пошныряю у нее по квартире, пока ты будешь беседовать с ней. Да, буду ждать.

Грета улыбалась, наблюдая за ним. Он немного играл, зная, что она на него смотрит, и, может быть, немного смущался. Все это напомнило ей о вчерашнем вечере. Они оживленно разговаривали, возвращаясь из бара «У Брауни», но молча поднялись в лифте, молча вошли в квартиру. Ни один из них не произнес ни слова, когда включили свет в гостиной. Потом в коридоре Крис сказал ей, что в ванной для нее приготовлены полотенца. Грета спросила: он действительно не хочет спать в комнате своего отца? Нет, все его вещи в другой спальне, где она раньше рассматривала семейные фотографии. Вот Крис — мальчуган со светлыми волосами ежиком. Щурится от солнца и пытается улыбаться. Вот он — подросток с уже потемневшими волосами до плеч, очень серьезный.

Они вели себя крайне церемонно в коридоре, пожелали друг другу спокойной ночи, закрыли двери в свои спальни, хотя оба знали: что должно было произойти, произойдет!

Грета разделась, прислушиваясь. В ванной она вымыла лицо и руки; глядя в зеркало, почистила зубы; выключила воду и немного постояла, прислушиваясь.

Она забралась в огромную кровать, лежала при свете лампы и все прислушивалась. Наконец ей это надоело, и она крикнула:

— Манковски! — подождала и снова крикнула: — Ты идешь или нет?

Он пришел.

И сейчас он говорил Морин:

— Ладно, дашь мне знать, хорошо?.. Потому что я знаю больше вас, и если могу помочь, то почему нет?.. Хорошо. Увидимся. Позвони мне… Правильно. — Он повесил трубку на аппарат на стене и повернулся к Грете, улыбаясь.

— На чем мы остановились?

— Напали на след Робин, да? — спросила Грета.

— Мы знаем, где она живет. Это первое. И знаешь, что еще мы установили? Она отсидела тридцать три месяца за взрыв в здании федерального значения. С помощью самодельного взрывного устройства…

— Ничего себе! — воскликнула Грета. — Как вам удалось так быстро найти ее, если вы только вчера узнали ее фамилию.

— На то мы и полиция! Теперь нам все известно про образ жизни, который она вела в семидесятых годах. Уж если она была связана с такими парнями, как Доннелл из «Черных пантер», — это кое-что значит. Морин не нашла Робин в компьютере, поэтому связалась с местным отделением ФБР и наткнулась на агента, которому все про нее известно. И про этого парня… — Крис покосился на газету, где он записал имена и фамилии, — про Эмерсона Джибса.

— А кто такая Мэрилин Эбботт? — спросила Грета, прочитав запись.

— Это ее мать. Морин намерена навестить ее, узнать, известно ли ей, где находится ее дочь. Этот парень, Эмерсон Джибс, был осужден вместе с Робин по одному делу и отсидел три с половиной года. Оба, как выяснилось, в то время были политическими активистами, которым поручались самые ответственные дела. — Крис помолчал. — Говоря «в то время», я имею в виду активизацию движения хиппи.

— Я в то время еще училась в школе, — сказала Грета. — Но я видела мюзикл «Волосы», когда училась в университете в Окленде. Я была потрясена. Представляешь, актеры выступали в обнаженном виде и использовали крепкие выражения. Однако главным достижением была прекрасная музыка, и один из номеров — «Эра Водолея» — мгновенно стал международным хитом. — Она напела мелодию. — Но основное, конечно, то, что спектакль не связан общим сюжетом и представляет собой набор эпизодов, выражающих тревогу и антивоенные настроения молодежи шестидесятых, — протест против войны во Вьетнаме и воинского призыва. — Она помолчала. — А ты был хиппи?

— В каком смысле?

— Тоже отвергал мораль и нравственные устои истеблишмента?

— Было дело! Я принимал участие в паре маршей борцов за мир. Один, весьма многочисленный, проходил в Вашингтоне. И я ездил в Вудсток…

— Правда?

— А потом отправился во Вьетнам.

— Ты там был?!

— Недолго. Когда я вернулся, иппи все еще протестовали против войны и устраивали эти марши, но я уже в них не участвовал.

— Иппи? Разве не хиппи?

— Хиппи — это представители контркультуры, социального протеста молодежи из среднего класса против существующего образа жизни и политических ценностей общества, а иппи — представители радикально настроенной молодежи, члены так называемой Международной партии молодежи, призывавшей к гражданскому неповиновению.

Грета накрыла своей рукой его руку, глядя на его лицо, ставшее вдруг серьезным.

— Мы с тобой уже под одной крышей, а я едва тебя знаю. — Она улыбнулась. — Ты должен мне рассказать о своем прошлом.

— Ну а пока что я расскажу тебе о настоящем, — сказал Крис. — Морин намеревалась допросить Робин как возможную свидетельницу случая сексуального насилия. Но неожиданно Робин оказалась подозреваемой в убийстве. Короче, теперь убойный отдел докопается и до отступных, предложенных тебе этим Вуди.

— Пусть, я не возражаю.

— Если Морин удастся ее допросить, это может произойти в тюрьме округа Уэйн штата Мичиган.

— Честное слово, это не важно, — улыбнулась Грета. — Зачем мне вообще обращаться в суд, если адвокат Вуди, возможно, использует на всю катушку тактику проволочек и я заведомо проиграю?

— Да, но тебе придется по меньшей мере обвинить его в этом публично.

— Я уже думала об этом, когда принимала душ. К твоему сведению, я размышляю над предложением мистера Вуди.

Крис бросил на нее удивленный взгляд, затем пожал плечами.

— Что ж, тебе решать, — сказал он после непродолжительной паузы.

— Думаешь, я поступаю неправильно?

— Если посмотреть на отступные как на внесудебное удовлетворение за нанесенный моральный ущерб или за причиненные физические повреждения, что-то в этом духе…

— Мне нравится выражение «моральный ущерб», — усмехнулась Грета. — Помнишь проповедника, который читал проповеди по телевизору? Он переспал с двадцатилетней девушкой всего один раз, и за это его лишили духовного сана и права выступать по телику.

— Я про это читал, — кивнул Крис.

— Проповедник пришел к религиозному психологу, потому что его мучило чувство вины. Психолог рассказал, что проповедник пал ниц, минут десять плакал и каялся…

— Из-за того, что переспал с девушкой всего один раз и семь лет назад?

— Он допустил страшный грех.

— Я слышал о парнях, которые сильно переживают, потому что им не удалось трахнуть какую-нибудь…

— Послушай меня, хорошо? — прервала его Грета. — Девушка пошла к одному типу, который расследует дела согрешивших проповедников. Тот связывает ее с религиозным адвокатом, и они говорят проповеднику, что намерены предъявить ему иск на миллион долларов.

— Хочешь сказать, что они шантажируют беднягу?

— Нет, они грозятся обратиться в суд за то, что он причинил ей моральный ущерб. Понимаешь?

— Но если она по собственному желанию улеглась в постель с проповедником…

— Она заявляет, что ей что-то подмешали в вино… Но если можно добровольно переспать с мужчиной, а потом выколотить из него двести шестьдесят пять тысяч — на этой сумме они договорились обойтись без суда, — то сколько стоит моральный ущерб, когда тебя к этому принудили?

— Ты хочешь обратиться к адвокату?

— И не подумаю! Полагаю, в случае с проповедником адвокат и следователь получили бы по девяносто пять тысяч, а жертва — всего двадцать тысяч. А теперь, когда об этом все знают, она, возможно, не получит ни цента. Думаешь, я не права, если соглашусь на предложение Вуди?

— Как мне объяснили, сумма отступного основывается на стоимости времени мистера Вуди, а твоя психическая травма в расчет не принимается.

Грета улыбнулась, когда Крис продолжил:

— Думаю, сумма в двадцать пять тысяч баксов оскорбительна для нас обоих.

Голос Морин Дауни в трубке произнес:

— Ты где, в ванной?

— Я отдыхаю.

— Уже десять утра.

— Знаю…

— Я нахожусь в офисе управляющего домом на Кэнфилд. Он говорит, что Робин должна быть где-то поблизости, она не работает и из города не уезжала. Ее машина стоит на улице.

— Ты звонила ее матери?

— Да, но там не отвечают. Послушай, Уэнделлу понравилась твоя идея. Начать расспрашивать ее об изнасиловании, а затем неожиданно перевести разговор на убийство. Он хочет сюда приехать.

— Когда?

— Примерно через час.

— Позвони мне сразу, как только поговоришь с ней.

— А почему тебе так не терпится?

Крис подумал и сказал:

— Лучше я тоже приеду. Встретимся с тобой там.

— Уэнделлу это не понравится.

— Я с ним поговорю. — Крис поставил аппарат себе на грудь, повернул голову на подушке и взглянул на Грету. Ее темно-карие глаза смотрели на него. — Это звонила Морин.

— Я слышала.