Бадди сказал, что в этой суете совсем позабыл о пистолете, хотя видел, как она бросила его в багажник, прежде чем достать ружье. А потом добавил, что, может быть, стоит оставить ее здесь, ведь эту машину они все равно бросают, какая разница.

Но Фоули уже решил для себя, что девушка поедет с ними. Он ведь еще не закончил разговор. Как ему хотелось посидеть с ней, поговорить, как разговаривают обычные люди. Начать все с начала, помыться, пусть она взглянет на него другими глазами. Однако, даже если бы время позволяло, он не смог бы объяснить Бадди, почему ему хочется продолжить это знакомство. Он сам этого не знал, а потому ограничился короткой фразой:

— Она поедет с нами.

Бадди как-то странно посмотрел на него и нахмурился:

— Черт, чем вы там занимались? Я понимаю, ты столько не трахался, и тебе, наверное, хочется, но у тебя же есть Адель?

— Возьми ружье и ее сумочку. Хочу узнать, кто она такая.

— Это я тебе и так скажу. Ее зовут Карен Сиско, как знаменитого Сиско Кида.

— Карен Сиско… — повторил Фоули и дважды кивнул. — Интересно, ее когда-нибудь звали Сиско Кидом?

Со стороны Уэст-Палм показались фары, и они нырнули в узкое пространство между машиной и бетонной опорой эстакады. Мимо, завывая сиреной и отчаянно мигая, пронеслась бело-зеленая машина шерифа, потом еще одна, и еще — явно гнались за сбежавшими преступниками. На стоящую под эстакадой машину никто внимания не обратил.

Когда звук сирен стих, Фоули осторожно приблизился к «шевроле», предусмотрительно держась чуть сбоку, и ударил по крышке багажника кулаком.

— Карен? Слышите меня? Если будете себя хорошо вести, я вас выпущу.

Из багажника прогремел выстрел, чуть приглушенно, но вполне убедительно. Пуля пробила тонкий металл, а Фоули испуганно отпрыгнул в сторону.

— Это же твоя машина, зачем ее дырявить-то? — закричал он и посмотрел на Бадди с ружьем и кожаной сумкой в руках.

Взяв себя в руки, Фоули немножко успокоился и предпринял еще одну попытку:

— Мы вас здесь не оставим. Я приоткрою багажник, чтобы вы смогли выбросить пистолет. О’кей? Если будете стрелять, Бадди пальнет в ответ, из вашего же ружья, и я не смогу ему помешать. Так что решайте.

Фоули протянул руку, и Бадди, странно посмотрев на него, отдал ключи.

— Эй! — услышали они вдруг голос. Он доносился не из багажника, а откуда-то сверху.

— Это я, Глен.

Фоули вышел на открытое место, Бадди последовал за ним. Вверху, на фоне вечернего неба, у бетонных перил эстакады они увидели фигуру.

— Джек, рад тебя видеть. Вы в кого там палите?

— Подойдем через минуту, — крикнул Бадди.

— Не хочу жаловаться, но я здесь слишком долго торчу. Вот-вот проедет дорожная полиция и меня поимеет.

— А он нам нужен? — спросил Фоули.

— Нас видели ребята в бело-зеленых машинах, — ответил Бадди. — Кто-нибудь из них обязательно свяжет стоящую под мостом машину с побегом и… Пора сматываться.

— Это ты, Жеребчик? — прокричал Фоули, задрав голову. — А мы думали кто-нибудь другой.

Глен убрал волосы со лба:

— Друг, как я рад это слышать… Меня так называли только вы в «Ломпоке».

Фоули промолчал.

— Ребята, — Глен покачал головой. — Я рискую из-за вас собственной задницей, сам не знаю почему.

— Ну да не знаешь… — Фоули с трудом заставлял себя говорить вежливо. — Мы же твои герои.

Он вернулся к «шевроле» и снова постучал по крышке багажника.

— Вы выходите?

Фоули вставил ключ в замок и посмотрел на Бадди, тот подошел и передернул ружье.

— Слышали? — Фоули наклонился к самой крышке, потом повернул ключ и поднял багажник.

Карен протянула ему «ЗИГ-Зауер» рукояткой вперед.

— Твоя взяла, Джек.

Взгляд Бадди стал еще более странным.

Глен, наклонившись над перилами, частично видел открытый багажник и руку Фоули, помогавшего кому-то вылезти. Господи, девчонка… Стоит у машины, поправляет волосы, разглаживает юбку. Парень едва сбежал из тюряги и уже девку подцепил? Они перепрыгнули через кювет и скрылись в кустах, теперь он снова увидит их только на насыпи. Или она работала в тюрьме и Фоули захватил ее в качестве прикрытия?

Вот над чем размышлял Глен, возвращаясь к машине, стоящей на поросшей травой обочине. Черная «ауди», которую он, выехав на автостраду у Палм-Бич-Гарден, разогнал до ста тридцати семи миль в час, мигала включенными аварийными огнями. На всякий случай, осторожность не повредит.

Или Бадди приволок ее для Фоули, а тому стало так невтерпеж, что он трахнул ее прямо в багажнике? Не на заднем сиденье, а так, чтобы Бадди ничего не видел. Возможно. Правда, такие ребята, как Бадди и Фоули, никогда не теряют присутствия духа и не совершают безумных поступков.

Глен познакомился с ними в федеральной тюрьме «Ломпок». Двадцатичетырехлетний салага долго подыскивал себе в приятели парней поинтеллигентнее, которые бы читали книги или, по крайней мере, не были полными идиотами. Бадди спросил, чего это он шляется кругами, и Глен ответил, что просто пытается узнать, с кем следует познакомиться, а от кого стоит держаться подальше. Бадди сказал, что его интересует, сколько ему дали и за что. Глен ответил, что за кражу автомобилей в особо крупных размерах ему впаяли от двух до пяти, но, похоже, придется мотать все пять. Почему, он объяснил чуть позже. Сказал, что угонял по заказу последние модели «порше» и «мерседесов» и доставлял их в любую точку Штатов с чистыми бумагами. Найдя заказанную клиентом модель, он открывал ее «стройным Джимом» или «лимонным папашей», «шлеп-молотком» срывал замок зажигания и «корешем» освобождал руль. Для отключения сигнализации предпочитал пользоваться жидким азотом.

Выпалив это, Глен стал ждать их реакции. Хотел посмотреть, произведет ли рассказ впечатление.

Фоули же сказал, что они с Бадди угнали триста или четыреста машин, но ни одну не продали и ни одной не пользовались больше двух часов.

Для провинциалов они были очень хладнокровными. Оба высокого роста и жилистые. У Бадди из кармана вечно торчала расческа, которой он зачесывал назад темные, волнистые, всегда выглядящие влажными волосы. Волосы Фоули были светло-каштановыми, и он вполне обходился пальцами. Фоули курил сигареты, Бадди сосал табак, заложив его за нижнюю губу. За здоровьем они не особенно следили, предпочитали смотреть, а не тренироваться, но выглядели так, будто всю жизнь проработали на стройке или нефтяных вышках, а не грабили банки. Добродушные ребята, но всегда смотрели в глаза, если ты говоришь с ними или если сами хотят что-то тебе сказать.

Глен старался держаться к ним поближе, и к нему ни разу не подвалил жопник или еще какой извращенец. Фоули всегда повторял: «Иди на это только в том случае, если считаешь, что тебе понравится», а Бадди продолжал: «Просто скажи „нет“, а потом убей придурка». Они всегда поддерживали друг друга, а чтобы справиться с неприятностями, им хватало одного взгляда, который как бы говорил всем поганым извращенцам: «Хочешь связаться с нами — рискни».

Глен считал, что они позволили ему ошиваться рядом только потому, что родом он был из Западного Голливуда, из Лос-Анджелеса, знал жизнь и даже пару лет посещал университет Беркли, но никогда не важничал. Он рассказывал им истории о том, как в бытность свою автомастером перетрахал кучу баб, как чинил машины мультимиллионерам из Беверли-Хиллз и ждал, когда хозяйка дома сама подаст знак. Предложит выпить чего-нибудь холодненького или нырнуть в бассейн. «Так все и было, ребята, причем чаще, чем вы думаете, пару раз даже с кинозвездами». За это они прозвали его Жеребчиком.

Однажды во время прогулки Глен сказал: «Ребята, я сейчас расскажу вам то, что знает, кроме меня, только один человек. Начало срока я мотал в федеральном исправительном лагере, знаете, где это? Сюда меня перевели после неудачного побега».

Чуть выждать, чтобы проверить их реакцию…

«Знаете Мориса Миллера по кличке Снупи? Выступал в легком весе? В лагере он сидел за мошенничество, по-моему, на кредитных карточках залетел. Так вот, один раз мы вышли, якобы на пробежку, Морис — спортсмен, а я — его тренер, и добежали почти до Ванденберга. Нас задержали военные полицейские с воздушной базы, решили, что мы в самоволке».

Бадди спросил, не сбрендил ли он. Мог бы отсидеть пару лет или меньше в загородном клубе с кабельным телевидением, салат-баром в столовой, а теперь ему мотать полную пятерку…

«Причем в совершенно поганых условиях, — согласился Глен. — Но я понимал, что мы со Снупи попадем в какую-нибудь дыру, если нас поймают. Есть много поганых мест: Марион, Льюисбург… А может, у меня крыша поехала, но тогда я об этом не думал. Так вот, в той тюряге я познакомился с парнем, который мотал тройку за чисто интеллигентное мошенничество. А еще, вы только послушайте, ему впаяли штраф в пятьдесят миллионов, и он выписал чек. Так просто, пятьдесят „лимонов“, ниже — подпись».

«Один из жуликов с Уолл-стрит, — сказал тогда Фоули и оказался совершенно прав. — Я читал об этом парне. Залетел за торговлю конфиденциальной информацией. Платил продажным брокерам, и они предоставляли ему информацию о предстоящих сделках типа приобретения контрольного пакета. — Он повернулся к Бадди, который вообще ни хрена не понимал в таких делах, и объяснил: — Когда одна компания покупает другую, то цены на акции резко поднимаются. И если у тебя заблаговременно есть информация, ты покупаешь акции по низкой цене, а продаешь потом по максимальной».

А ведь этот долбаный Фоули даже в колледж не ходил…

«Примерно так он и поступал, — кивнул Глен. — И нажил целое состояние».

«Все считали парня гением, — продолжал Фоули, — пока не поняли, что он зарабатывает деньги древнейшим способом — элементарным воровством».

«Так вот, — встрял Глен, — этот мультимиллионер зарабатывал в той тюрьме одиннадцать центов в час, вытирая полы и подметая теннисные корты… Парень еще жаловался, мол, у него в конторе больше сотни телефонных аппаратов, по которым он раньше говорил восемнадцать часов в сутки, а сейчас вынужден стоять в очереди к автомату… Но к чему я веду — он очень любил потрепаться».

«Особенно с прокурором, — подхватил Фоули. — Вломил всех своих брокеров, и те оказались за решеткой. Никак не могу вспомнить, как его звали».

Глен ждал.

«Да, Рипли. Ричард Рипли. Его прозвали Диком-Потрошителем за то, что он выпотрошил фондовую биржу. Здоровый, приятный на вид мужик, только парик носил, насколько я помню».

«В лагере ему парик не дали. Но влюблен в себя был до безумия. Кроме фондового рынка, говорил только о себе, а я знай слушал. Даже если человек, подписавший чек на пятьдесят „лимонов“, несет полную чушь, я все равно превращаюсь в огромные уши. Моя койка была как раз над его. Я был вежлив, даже лизал ему задницу — до определенной степени, занимал очередь к телефону, в саду я всегда ползал на карачках, тогда как он работал граблями… И он постоянно твердил, какой он крутой, а я все впитывал. Узнал, что у него есть счета за границей, плюс пять миллионов наличными, плюс алмазы россыпью и золотые монеты, вагон золотых монет, каждая по четыре куска. Он так и сказал мне — пять „лимонов“ наличными. И они лежат там, где он всегда может их взять. Вот и все».

«То есть он что, дома их хранит?» — удивился Фоули.

«А где этот парень живет?» — спросил Бадди.

Глен помедлил с ответом, и Фоули сказал: «Наверное, должен скоро выйти…»

«Уже вышел. Об этом писали в газете».

«Я имею в виду, когда вы со Снупи решили пробежаться прочь из лагеря. Ты же сам говорил, что у тебя крыша поехала. Насколько я понял, она у тебя съехала от желания попасть в дом Рипли, пока он в тюрьме парится. Ну что, так оно и было? Терпения не хватило погодить чуточку?»

«Могу сказать только, искушение было велико, — согласился Глен. — Пять „лимонов“ лежат и ждут, чтобы их взяли. Нужно лишь уйти из лагеря. Никаких оград, никаких тебе сторожевых вышек, одна вывеска „Вход воспрещен“. Друг, да если б меня даже приковали к стенке, я б и то, наверное, цепи перегрыз…»

«Но у вас ничего не вышло. У тебя и Снупи. Знаешь, когда он выступал на профессиональном ринге, его звали Морисом Бешеным Псом… Судя по твоим словам, он опустился до Снупи».

«Как телохранитель, он мне был не нужен. Просто Морис живет в Детройте, там же, где и Рипли. Из Снупи дерьмовый защитник, просто он знает окрестности».

«Как и Бадди, — задумчиво промолвил Фоули. — Если уж речь зашла о проводнике».

Тогда, пять лет назад, в федеральной тюрьме «Ломпок» они не проявили особого интереса к этому разговору.

Глен освободился и перебрался во Флориду, которая по количеству угонов машин уступала только Калифорнии, зато отличалась более мягкими законами — угонщика по-быстрому протаскивали через систему, но в тюрьму сажали редко. Так что, если ему придет в голову заняться старым бизнесом…

Он старался не терять связи со все еще сидевшими в «Ломпоке» Фоули и Бадди, писал письма, но в ответ не получил ни письма, ни единого слова. Так что звонок Бадди, случившийся несколько недель назад, был для него полным сюрпризом.

Бадди сказал тогда, что рад был получать его письма, что мир тесен, он, Бадди, только-только приехал во Флориду, а Фоули уже пять месяцев как здесь — мотает срок в «Глейдс». А затем Бадди добавил: «Фоули там не нравится, и он нашел способ смыться. Если ничем не занят, предлагаю сесть за руль второй машины. Займет всего несколько часов».

Если ничем не занят…

Глен ответил, что недавно ездил в Детройт по делу, но в данный момент его ничего не держит. «Думаю, сумею выкроить пару минут для вас». Глен старался быть таким же невозмутимым, как и они.

«Де-тройт, — по слогам повторил Бадди. — Я отмолотил там три года на конвейере завода „Крайслер Джефферсон“, едва успел отвалить, чуть-чуть не рехнулся. Кстати, проблем с твоими специальными заказами не возникнет? Ты нас не подставишь?»

«Я этим больше не занимаюсь. А туда ездил встретиться с приятелем. Помнишь, мы говорили о Дике-Потрошителе, мошеннике с Уолл-стрит?»

«Выписавшем чек на пятьдесят миллионов? Конечно, помню».

«Я встречался там со Снупи, Морисом Миллером, боксером легкого веса из „Ломпока“».

«Ему еще мозги не отшибли?»

«Он теперь работает менеджером каких-то бойцов из клуба. Дал ему сотню, чтобы все узнал о Рипли, где живет и прочее. О деле не сказал ни слова и в „Ломпоке“ не раскололся, чтобы Снупи сам не попробовал забрать бабки. Когда в следующий раз появлюсь в Детройте, он покажет мне дом Рипли и его контору».

«И каким образом этот черномазый коротышка все узнает?»

«Он же аферист, — удивился вопросу Глен, — крутит динамо с поддельными чеками, кредитными карточками. Снупи знает свое дело».

«Очень интересно, но я хочу знать, ты сейчас чист? Больше ни во что не впутался?»

«Я бы так не сказал», — замялся Глен.

«А как бы ты сказал?»

Глен молчал.

«Подумай, я не тороплюсь».

«О’кей. Ребята из Агентства по борьбе с наркотиками устроили засаду в одном доме в Лейк-Уорте. Никого не поймали, но нашли десять килограммов сырца в гараже, вернее, в „мерседесе“, на руле которого обнаружились мои отпечатки. Ну и на дверце чуть-чуть было. Меня взяли. Я заявил, что к этому делу отношения никакого не имею и хочу поговорить с адвокатом. Но потом, подумав немного, я вдруг догадался, откуда на „мерсе“ мои пальцы. И знаешь, откуда? Два дня в неделю я работаю в ресторане „Краб Чарли“, отгоняю машины клиентов на стоянку. Наверное, и этот „мерс“ отгонял. Сказал об этом агентам, но увидел только тоску во взглядах. Десять дней просидел в клетке, дважды меня таскали в федеральный суд. Сначала было слушание о залоге, просто смех, будто я могу вытащить из кармана сотню тысяч, потом затеяли показательный процесс. Но к тому времени мой общественный защитник все раскопал и доказал, что за день до моего ареста „мерс“ в самом деле появлялся на стоянке „Краба Чарли“, даже квитанцию с номером нашел. Судья — очень приятная интеллигентная женщина — прекратила дело и полжопы отжевала прокурору за чрезмерное усердие».

«Больше за тобой ничего нет?»

«Ничего. Может, мне повидаться с Фоули?»

«Не стоит, чтобы твое имя мелькало в списке посетителей. Сиди ровно, пока я с тобой не свяжусь».

«Будешь с ним разговаривать, узнай, помнит ли он Дика Потрошителя. Мне все еще хочется, чтобы вы поехали со мной. Что скажешь?»

Бадди ничего не сказал, и Глен так и не понял, интересно им это дельце или нет.

После того разговора Глен еще трижды встречался с Бадди. В баре в Уэст-Палм, неподалеку от квартиры Глена. В дерьмовом отеле в Палм-Бич, где живет бывшая жена Фоули Адель. Ей уже за сорок, но выглядит неплохо. Глен потом еще раз заезжал к ней, но вовсе не затем чтобы обсудить предстоящий побег, просто хотел узнать, сможет ли трахнуть ее, не упрашивая особо и не угощая обедом. И снова они с Бадди встретились, чтобы скататься до самой исправительной тюрьмы «Глейдс» — Бадди показывал ему дорогу, по которой он будет ехать с Фоули, и место, где будет ждать их Глен со второй машиной.

Именно это место.

Вот уже двадцать минут Глен торчал в зарослях карликовых сосен и пальметт — в пятидесяти футах от припаркованной на обочине «ауди» с включенными аварийными огнями и запиской на боковом окне: «УШЕЛ ЗА БЕНЗИНОМ». Если покажется полицейская машина, он моментально скроется в кустах и спустится по насыпи туда, откуда должны были подняться Бадди, Фоули и девка, которую Фоули скорее всего взял в качестве заложницы. Но теперь она ему на хрена? Бросил бы в багажнике…

Еще через несколько минут Глен услышал приближающиеся шаги.