Господи, это безумие, думала Мадлен, горячо обнимая Рэнсома обеими руками, радуясь ему, как никогда и никому в жизни не радовалась. Кто угодно в любую минуту мог зайти к ним. Разумеется, у охранников не было особых причин беспокоить их ночью, но это не значило, что они не будут так делать. Кровать была узкой и провисшей, они были грязными, а в углах камеры скопилась пыль. Мадлен предпочитала об этом не думать. Она знала, что Рэнсом чувствует себя плохо, но ей не признается. Неужели через несколько часов их не будет в живых?

Да, это было настоящим безумием, однако Мадлен не отстранилась, когда он нащупал в темноте ее лицо и поцеловал в губы.

«Сегодня мы можем умереть», – стучало в голове Мадлен.

А если так – она бы хотела умереть, чувствуя вкус его поцелуев на своих губах, запах его кожи и отголоски сладостной боли внутри тела.

Он взял ее лицо в свои сильные ладони.

– Как бы я хотел сейчас видеть тебя, – прошептал Рэнсом.

Она подалась ему навстречу, чувствуя себя наконец-то по-настоящему счастливой. Господи, как она могла жить без него столько времени? Как могла проводить без него все эти ночи?

Умирая от страсти и нежности, Мадлен пылко целовала его, до тех пор пока у нее не закружилась голова, а потом прижала лицо к его обнаженной груди, с наслаждением вдыхая острый, терпкий мужской запах.

Они ласкали друг друга исступленно; забыв обо всем на свете, отдавались желанию, упивались им. Рэнсом начал стаскивать блузку Мадлен через голову, и она выгнула спину, помогая ему, мечтая наконец остаться обнаженной рядом с ним. Рэнсом глубоко вздохнул и бросился покрывать горячими поцелуями ее грудь. Мадлен дрожала от страстного нетерпения.

– Рэнсом, Рэнсом! – словно в бреду шептала она, тая под жарким огнем его поцелуев.

– Какая ты вкусная, Мэдди…

Мадлен громко застонала, когда Рэнсом начал ласкать кончиком языка ее сосок. Рука его раздвинула ее ноги. Мадлен испугалась, что сейчас задохнется, и шумно вдохнула воздух.

– Прости, я сейчас. – Рэнсом прижал ее к себе еще крепче.

– Раньше ты был более ловким. – Мадлен потянулась к «молнии» на его брюках.

– У меня же стресс. – Рэнсом стянул с нее брюки и трусики и хотел бросить их на пол, но Мадлен остановила его:

– Только не на пол, прошу тебя! Такая грязь!

– Хорошо, хорошо! – Рэнсом торопливо засунул белье ей под голову.

Наконец он вытянулся рядом с ней, обнаженный, сильный и прекрасный. Жесткие волоски на его ногах слегка кололи ее нежную кожу. Золотистые волосы на груди щекотали ее соски. Его тело – теплое, упругое – приводило ее в восторг – она готова была ласкать его всю оставшуюся жизнь. Он обнимал, гладил ее, и с каждым прикосновением, вздохом и шепотом Мадлен чувствовала, что все больше отдаляется от самой себя и все сильнее хочет соединиться с Рэнсомом.

– Да, – задыхаясь, прошептала она. – Да, да…

И снова она была жадной и требовательной, нежной и покорной. Казалось, рафинированная интеллектуалка Мадлен Баррингтон исчезла, а осталась непредсказуемая, неуправляемая, любящая женщина.

Рэнсом любил ее жадно и неистово, опаляя пламенем своей страсти. Мадлен издала сдавленный крик, и Рэнсом поспешно закрыл ей рот ладонью.

– Тише, девочка, тише, – прошептал он, весь дрожа.

Мадлен зажмурила глаза от переполнявшего ее наслаждения и желания получить еще большее. Рэнсом снова поцеловал ее в губы.

Мадлен уже не контролировала собственное тело, подчинившееся, казалось, каким-то древним инстинктам. Под ними заскрипела кровать, и тогда Рэнсом, навалившись на нее всей сладостной тяжестью своего тела, слегка укусил Мадлен за мочку уха:

– Тише, тише…

Увлекаемая водоворотом страсти, Мадлен старалась подавить рвущиеся наружу стоны и крики. Она дарила себя всю, без остатка. Мускулы ее тела сжимались в самых тайных, сокровенных местах, и Рэнсом совсем терял голову.

– О Господи, Мэдди… – хрипло простонал он.

– Рэнсом, Рэн… – крикнула она.

Но он вовремя прикрыл ей рот ладонью. Мадлен обвила ногами бедра Рэнсома, выгибаясь ему навстречу, и он излился в ее трепетную глубину, сотрясаясь всем телом.

Слезы текли из-под закрытых век Мадлен. Оказывается, она совсем не знала себя, вот она настоящая, только с ним, с этим человеком…

Немного погодя она успокоилась и только тихо всхлипывала, прижавшись к его груди. Их окружала кромешная тьма.

Мадлен повернула голову, пытаясь разглядеть лицо Рэнсома.

Он громко вздохнул и прижался к ней.

– Как бы я хотел сейчас видеть тебя.

Рэнсом лежал очень тихо, но Мадлен знала, что он не спит, судя по его напряженному дыханию и по легким прикосновениям к ней время от времени.

Так они лежали долго, несколько часов. Мадлен прижималась спиной к животу и груди Рэнсома. Он обнимал ее и тихонько целовал в плечо. Сама же Мадлен пребывала в сладостной полудреме.

– Сколько еще нам ждать? – спросила она Рэнсома, для того чтобы услышать его голос.

Он слегка приподнялся и посмотрел в узкое зарешеченное окошко. Солдаты забрали его часы вместе с другими вещами.

– Часа полтора.

Расслабленная от переполнявшего ее удовольствия, Мадлен чуть не замурлыкала, почувствовав ладонь Рэнсома на животе, а потом ниже, между ногами.

«Сегодня я могу умереть», – подумалось снова Мадлен. Но страха она не чувствовала – Рэнсом ласкал ее грудь, чуть сжимал пальцами соски, целовал плечи и затылок. Она еще сильнее прижалась к нему спиной и закрыла глаза.

Рэнсом молчал, и Мадлен не знала почему. Он так же переполнен чувствами, как она, или боится?

Она снова почувствовала сладостную дрожь внутри. Как прекрасно они любили друг друга! Как хорошо ей было с Рэнсомом! И пожалуй, главное – им хорошо вдвоем, хотя она не могла бы определить, почему именно с этим человеком, так непохожим на ее прежних знакомых. Мадлен окончательно решила: Рэнсом ей нужен не только для секса. Нет, он привносит в ее жизнь что-то гораздо более важное и трепетное, чем просто физическую близость. Интересно, чувствует ли он к ней то же самое, что и она к нему? Или думает только о постели? Но как бы там ни было, сейчас спрашивать об этом не время.

Мадлен беспокойно зашевелилась – мысль о том, что она ничего не знает о чувствах Рэнсома к ней, была не слишком приятной. Однако в глубине души она знала, что вряд ли сможет до конца понять этого человека. Именно его непредсказуемость и привлекала ее.

Горестные вздохи Мадлен ранили Рэнсома в самое сердце. Еще никогда она не была с ним такой молчаливой: за несколько часов Мадлен только и спросила, долго ли им еще ждать.

Неужели же она снова отстранилась от него, на этот раз только в своих мыслях, не имея возможности бежать?

Он подумал об этом и испугался. Почему он потерял голову из-за нее?

Да, конечно, секс с ней был потрясающим, непохожим на прежние его переживания. Это и пугало его: никогда он не чувствовал себя настолько зависимым от женщины. Ведь после того, что он пережил с Мадлен, никакая другая женщина не сможет никогда удовлетворить его.

Черт побери! На миг Рэнсом пожалел о том, что встретил ее.

Но уже в следующее мгновение он уткнулся носом в ее душистые мягкие волосы и почувствовал, что дороже ее, Мадлен Баррингтон, у него нет никого на свете. Непостижимая, непредсказуемая и таинственная женщина. Он, пожалуй, не пережил бы, если бы снова ее потерял.

Господи, но почему же именно она? Почему эта гордая, высокомерная, упрямая и ранимая женщина? Почему именно она, которая не восхищается тем, от чего другие умирали бы от восторга, и замечающая то, что он хотел бы скрыть?

Конечно, Рэнсому было бы гораздо проще притвориться перед самим собой, сказать, что ему от нее нужен только секс и больше ничего. Но это неправда – Мадлен была нужна ему и еще для чего-то.

Он не принадлежал к тем мужчинам, которые забывают о существовании женщины сразу же после того, как переспят с ней. Напротив, именно после секса он старался отдать женщине всю свою ласку и заботу, как-то помочь, защитить. Понимая значение физической близости, Рэнсом никогда не ставил ее на первое место в собственной жизни.

Но никогда и ни к кому он еще не чувствовал такой нежности – чтобы начинало щипать в горле. Он ощущал себя совершенно беззащитным перед Мадлен: любое ее неосторожное слово могло ранить его, причинить боль. Пропало чувство защищенности, которое Рэнсом привык считать одним из основных в своей жизни. Никогда еще, ни с одной женщиной не испытывал Рэнсом такого счастья – просто от того, что лежал рядом: казалось, ничего большего ему и не надо. Лежать бы так всегда – и сжимать ее в объятиях. Он был готов пожертвовать ради нее всем – даже собственной жизнью.

А вдруг она снова замышляет, как бы от него удрать?

Как же хочется курить! Но к сожалению, солдаты забрали у него все сигареты, после того как избили до потери сознания.

Воспоминание о побоях заставило Рэнсома в очередной раз вспомнить о собственных болячках. У него все болело – мышцы, ребра, кости, – и сильнее, чем он говорил Мадлен. Рэнсом глубоко вздохнул и поморщился. Но никакая боль на свете не помешает ему хотя бы попытаться спасти Мадлен. Как бы ему ни было плохо, он все равно решился на побег.

Мадлен вдруг вздрогнула, отвлекая его от собственных мыслей. Он обнял ее рукой за талию – словно боясь, что она снова от него ускользнет. Он должен непременно узнать у нее об этом!

– Скажи, а почему… – Нет, сейчас спрашивать не время. И вместо вопроса, который вертелся у него на языке, Рэнсом задал ей другой: – О чем ты думаешь?

– Я думала… – Мадлен замялась. – Думала о том, как же тебя зовут.

Рэнсом понял, что она хотела сказать ему что-то другое, но в последний момент словно опомнилась и решила задать вопрос о его имени. Как будто и она не желала признаваться ему в каких-то своих мыслях и догадках. Значит, он поступил правильно – нельзя сейчас спрашивать ее; сейчас, когда она кажется ранимой и беспомощной.

Он тихонько рассмеялся и поцеловал ее в голову.

– Не скажу…

– Но почему? – удивилась она.

– Не хочу, и все.

– Да, но…

– Хватит об этом, – оборвал он ее. – И не воображай, что я расслабился и разболтаю тебе все свои секреты…

– Скажи, ты когда-нибудь был женат?

– Женат? – переспросил с удивлением Рэнсом.

– А-га, – подражая его тону, усмехнулась Мадлен.

– Нет, ну что ты. Конечно, нет.

– Почему «конечно»?

– Ну, хотя бы потому, что, будь я женат, мы никогда не оказались бы в одной постели.

– Но почему? – удивилась Мадлен. – Скажем, ты был бы женат, а потом развелся.

– Нет, будь я на ком-то женат, я бы никогда и ни за что не допустил развода.

– Да? – Мадлен чуть приподнялась на постели.

– Потому что, если бы я однажды поклялся быть верным женщине до гроба, я бы эту клятву сдержал.

– Но ведь все в жизни меняется, – пожала плечами Мадлен, припомнив с десяток знакомых ей разведенных пар. – Никто не знает, что ждет его в будущем.

– Ты права, – вздохнул Рэнсом. – Но все-таки я привык держать однажды данные обещания. А когда я вступаю в брак с женщиной, это обещание еще более важное, чем все остальные. – Он провел ладонью по спине Мадлен. – Скажи, а когда Престон предложил тебе выйти за него замуж?

– Примерно месяц назад. А что?

– Неужели ты весь месяц думала, выйдешь ли за него?

– Я же тебе сказала: я решила ему сообщить о своем отказе.

– Если ты думала о его предложении так долго, то наверняка относилась к нему серьезно…

– Разумеется!

– Видишь, ты и сама понимаешь, что брак – это не так просто, как, ну… скажем, – он задумался, подбирая подходящий пример, – покупка и продажа – того же твоего ранчо… Когда ты можешь в один прекрасный день избавиться от него совсем.

– Мое ранчо! – Мадлен так и подскочила на постели. – А немцы, как же я могла забыть!

– Когда у вас должна состояться встреча?

– Завтра после полудня, – тяжело вздохнула Мадлен.

– Ну, скорее всего, после того как будет объявлено о государственном перевороте, все воздушные рейсы отменят, и тогда они вряд ли доберутся до Монтедоры. Ну если и успеют добраться, то они должны быть полными идиотами, чтобы оставаться в такой неспокойной стране. – Рэнсом поцеловал Мадлен в плечо и добавил: – В любом случае им будет не до тебя… Не до нас с тобой, я хотел сказать.

– Представляю себе, что творится у меня дома! – Мадлен покачала головой, вспомнив о сестрах и родителях. – Да и твои, должно быть, с ума сходят не меньше…

Она почувствовала, как Рэнсом кивнул в темноте. Она погладила его по волосам. Ее охватило странное ощущение: чувство одиночества, которое преследовало ее в течение всей жизни, исчезло. Впервые рядом был человек, разделивший с ней ее судьбу. Какое прекрасное ощущение!

Дело, конечно, не только в его физическом присутствии рядом с ней, хотя они и впрямь провели вместе много часов. Нет, одиночество Мадлен исчезло прежде всего оттого, что Рэнсом, казалось, знал ее досконально: ее мысли, чувства, желания. Ей не нужно было ему о них говорить – он догадывался и так. Разумеется, во всем этом для Мадлен таилась и определенная опасность – не слишком уютно себя чувствуешь, если кто-то рядом все время видит тебя насквозь, знает даже о самом тайном. И все же ощущение разделенного одиночества, незнакомое прежде Мадлен, придавало ей уверенность и силу.

– Мы убежим отсюда, обязательно, – прошептал Рэнсом, привлекая Мадлен к себе. – Я обещаю.

Мадлен безумно захотелось взглянуть в глаза Рэнсому, но она только прижалась щекой к его груди и глубоко вздохнула, наслаждаясь теплом его тела. С ним ей ничто не страшно.

– Обещаешь? – кокетливо переспросила она. – Кто бы говорил… Я отлично помню, как ты обещал никогда не прикасаться ко мне…

– Это же совсем другое дело! – рассмеялся Рэнсом и чуть привстал на кровати.

– Другое? – Мадлен слегка нахмурилась. – Почему же, если не секрет?

– Я тебя обманывал.

Она услышала его негромкий смех в темноте и улыбнулась.

Тело ее еще хранило воспоминания о недавно пережитом удовольствии, внутри словно все пело, но настало время вставать. Странная слабость напала на Мадлен – она дрожала и не могла собраться с мыслями. Сев на краешек кровати, она беспомощно смотрела перед собой.

Рэнсом уже оделся и взял ее за руку.

– Ты сможешь, – тихо сказал он.

– Смогу, – повторила Мадлен, призывая на помощь всю свою силу воли.

Рэнсом сжал ее руку.

– Готова? – спросил он.

– Да. Готова, – ответила ему Мадлен и стала одеваться.

Альварес терпеть не мог охранять пленников, а тем более по ночам, когда так хотелось спать. Скучнее и противнее занятия не сыскать во всей Дорагве, думал он. К тому же сегодняшний его напарник, худышка Ривера из глухой горной деревушки, оказался жутким занудой. Вместо того чтобы, как все нормальные люди, играть в карты или болтать о бабах, он пытался научиться читать! Таскал с собой какую-то толстенную книгу и просиживал над ней каждую ночь. А уж когда начинал читать вслух – «работал над произношением», – это уж совершенно выводило Альвареса из себя.

Он тяжело вздохнул от скуки и усталости. Наступала та часть ночи, когда труднее всего не заснуть. Конечно, будь на то его воля, Альварес с большим удовольствием отправился бы патрулировать улицы, особенно днем, – прекрасное занятие! Столько смазливых баб вокруг, что просто глаза разбегаются! Служа далеко от дома, Альварес предусмотрительно снимал обручальное кольцо, отправляясь в город. К сожалению, у него не было денег, для того чтобы дать начальству взятку и тем самым выбрать службу по собственному усмотрению. Вот и оставалось охранять пленников в тюрьме да терпеть этого зануду Риверу.

Изнемогая от скуки, Альварес встал и прошелся по комнате. Врагу бы не пожелал бодрствовать перед самым рассветом. Все нормальные люди спят сейчас в теплых постелях.

Конечно, он вполне мог бы развлечься с хорошенькой американкой, которую сторожил. Когда он сменял на дежурстве Бланко сегодня днем, тот сказал ему, что она не прочь была с ним переспать – да только этот тип с ней в камере не позволил. Бланко даже посоветовал Альваресу попытаться разъединить их – и тогда уже творить с американкой все что вздумается, по собственному выбору.

Альварес, разумеется, об этом уже думал. Однако решил, что это все же слишком рискованно. Нет, избитого американца Альварес нисколько не боялся – в отличие от Бланко он не был трусом. Но он прекрасно слышал, как двое сегуридоров строго-настрого приказали капитану Морене следить за тем, чтобы с пленниками ничего не случилось. А любой нормальный человека в Монтедоре согласился бы скорее умереть, чем нарушить приказ сегуридора. У Альвареса просто мурашки побежали по коже при мысли о том, что он может чем-то не угодить им. Ведь подумать только, генерал Эскалант – могущественный Эскалант! – приказал доставить ему этих двоих целыми и невредимыми.

А если бы не это, Альварес уж поразвлекся бы на славу. Но к сожалению, она была не простой пленницей, а пленницей Эскаланта. И поэтому Альварес боялся не то что зайти к ним в камеру, но даже в глазок камеры заглянуть. Пару часов назад оттуда доносилось подозрительное скрипение пружин кровати, как будто этот американец занимался любовью с блондинкой. Альварес хотел посмотреть, так ли это на самом деле, да Ривера напомнил ему, что Морена приказал не беспокоить заключенных, даже не заглядывать к ним без особых причин. Впрочем, пружины скрипели недолго. К тому же американца так избили, что вряд ли он мог думать сейчас о сексе, хотя пленница очень даже ничего.

И все-таки Альваресу было обидно, что рядом, в двух шагах от него, лежит сейчас такая красотка, а он не может ею воспользоваться! А ведь, наверное, через несколько часов ее уже не будет в живых – от сегуридоров мало кто возвращается. Может, сегуридоры вообще забыли об этих американцах? Зашли к ним в камеру только один раз, и все.

Но вдруг она начнет сопротивляться? Женщины порой бывают такими упрямыми. Конечно, у него хватит сил, чтобы заткнуть ей глотку, да вот не поднимает ли она потом лишнего шума при сегуридорах? Еще этот кретин Ривера… Неизвестно, как он поведет себя, еще, чего доброго, защищать эту американку полезет!

Альварес ходил по комнате в нерешительности, не зная, что же предпринять… Вдруг в ночной тишине раздался страшный, пронзительный крик – кричала та самая американка! Да, сомнений не было: дикие вопли доносились как раз из их камеры. Альварес подпрыгнул от неожиданности. Ривера от испуга выронил из рук книгу. Они посмотрели друг на друга, не зная, на что решиться. Крики не прекращались.

Альварес взял фонарик и, подойдя к третьей камере, в которой сидели американцы, попробовал посветить в глазок. Но у него ничего не получилось – слишком уж маленьким было отверстие. Да еще эта блондинка не замолкала ни на минуту, орала как резаная. Альварес прикрикнул, чтобы замолчала, – никакого толку. Что там могло произойти? Он услышал, как американка подбежала к самой двери и начала лепетать что-то по-английски. Он заорал в ответ, что не понимает, и тогда она забормотала что-то по-испански. Черт, лучше бы и не пробовала! К Альваресу подошел Ривера, но и он ничего не мог разобрать.

Наконец до них донеслось единственное понятное слово – но оно было так ужасно, что, может, лучше бы несчастные охранники его и не расслышали.

Muerto!

Господи, неужели американец умер?!

Пленник, о безопасности которого приказал заботиться сам Эскалант! Да еще в его, Альвареса, ночное дежурство! Что с ним теперь сделают сегуридоры? Места живого не оставят! От страха охранника затошнило.

– Господи, что же нам делать? – закричал Ривера. – Господи, пожалуйста, пусть он будет жив!

– Это несправедливо, – прошептал Альварес. – Мы ведь его не били, это другие, не мы…

Американка все продолжала орать как резаная:

– Muerto! Muerto!

Альварес почувствовал, что сходит с ума.

– Перестань! – завопил он. – Не может он быть мертвым! Не может, понимаешь!

– Послушай, – снова вмешался Ривера, – ты, кажется, говорил, что этого американца сегодня утром избили? Вот он и умер из-за этого. А обвинят теперь нас с тобой.

– Да нет же, нет, – в исступлении бормотал Альварес. – Не мог он умереть в наше дежурство! Он просто потерял сознание, или что-нибудь в этом роде.

– Господи, они же нас убьют! – причитал Ривера. – Сегуридоры теперь убьют нас!

– Заткнись! – Альварес повернул ключ в замке и чуть приоткрыл дверь камеры, освещая ее лучом фонарика. Американец неподвижно лежал на кровати, не подавая никаких признаков жизни.

«Господи, только не это, только не это!» – молился Альварес, подходя к тюремной койке.

Он, кажется, не дышал. Да еще эта красотка кинулась на шею Ривере, не переставая при этом кричать.

Последним, что увидел Альварес, перед тем как потерять сознание, было резкое движение руки американца, до того лежавшего совершенно неподвижно.

Мадлен удалось отвлечь внимание второго охранника – она повисла у него на шее и оглушительно вопила. Ей даже удалось при этом повернуть его спиной к Рэнсому и Альваресу. Это была именно та часть их плана, которую Рэнсом считал наиболее слабо проработанной. Вдруг Мадлен не удалось бы отвлечь второго солдата? Мало того что тогда план бегства оказался бы под угрозой, так и сама Мадлен находилась бы в опасности. Кто мог бы предсказать реакцию охранника, если бы тот понял, что его дурят? Конечно, Морена строго-настрого приказал следить за тем, чтобы ни одного волоска с их головы не упало, но попытка к бегству давала охраннику, вне всякого сомнения, право на убийство.

Однако все прошло как по маслу. Умница, Мадлен! Она настолько хорошо разыграла истерику, что охраннику и в голову не пришло, что что-то может быть не так. Он оглянулся, услышав глухой звук падающего тела Альвареса, и в тот же миг Рэнсом точным, сильным ударом лишил сознания и этого второго. Он снял с него одежду и быстро переоделся в нее. Мадлен надела форму, снятую с Альвареса, – волосы она предусмотрительно затянула в хвост и стала похожей на молодого солдата. Глядя на нее в темноте, невозможно было понять, мужчина это или женщина. Охранников они закрыли в камере на ключ – Рэнсом очень надеялся, что прийти в себя и поднять тревогу они смогут еще не скоро.

– Ну, кажется, удалось, – пробормотал он, обнимая Мадлен, после того как дверь камеры была закрыта.

– Слава Богу!

Рэнсом пристально посмотрел на нее – у Мадлен был такой вид, будто она вот-вот сама потеряет сознание.

– Только не сейчас, Мадлен, пожалуйста, продержись… – взмолился он. – Загляни пока в другие камеры. Нет ли у них еще пленников, кроме нас с тобой.

Сам Рэнсом принялся обшаривать ящики стола в комнате. Поиски его увенчались успехом – он нашел пару автоматов Калашникова, да к тому же прихватил фонарик.

Мадлен, быстро пробежав по коридору, убедилась, что они были единственными, кого сторожили этой ночью.

В верхнем ящике стола Рэнсом нашел пачку сигарет и, ни минуты не колеблясь, бросил ее в карман.

– Мистер Рэнсом, вы никак занимаетесь мелким воровством? – глянула через его плечо Мадлен.

– Почему бы и нет? – буркнул в ответ Рэнсом. – Мои-то они забрали. Остальные камеры пусты?

– Да. – Несмотря на всю опасность их нынешнего положения, Мадлен не могла удержаться от улыбки.

– Держи. – Рэнсом протянул Мадлен один из найденных автоматов.

– Что это? – Она боялась прикоснуться к оружию.

– Автомат Калашникова модернизированный, прошу любить и жаловать. Русская версия, – пояснил ей он. – Причем в довольно хорошем состоянии.

– Зачем мне эта штука? – попробовала возразить Мадлен, но по выражению лица Рэнсома тут же поняла, что спорить с ним сейчас бесполезно.

– Бери, – тоном, не допускающим возражений, повторил Рэнсом. – Пригодится, поверь мне. Мало ли что может случиться со мной – ты не должна оставаться беззащитной.

Он показал ей, как пользоваться оружием:

– Понятно?

– Кажется, да, – тяжело вздохнула Мадлен.

Рэнсом поцеловал ее в губы. Хотя второй охранник был очень тощим, все же его одежда была велика Рэнсому – и только в плечах жала. Однако выбирать было не из чего – Рэнсом прекрасно понимал, что для того, чтобы оставаться здесь незамеченными, без солдатской формы не обойтись. К тому же его рубашку Мадлен разорвала на бинты, а брюки были запачканы грязью и кровью.

– Ну что, идем? – Мадлен явно не терпелось поскорее выбраться отсюда.

– Скорее уж бежим. Старайся широко не раскрывать свои синие глаза, – пошутил он. И, уже более серьезным тоном, добавил: – Будем держаться в тени. Надеюсь, те двое не скоро придут в себя.

Он вздохнул. Увы, никто не мог сейчас предсказать, очнутся ли охранники через пять минут или через несколько часов. Рэнсом не знал, сколько у них времени, поэтому надо было торопиться. Он крепко взял Мадлен за руку, и они пустились в путь по нескончаемым коридорам военного штаба.

Если их, не дай Бог, заметят, то женщину в Мадлен распознают не сразу – ей хорошо подходила снятая с охранника военная униформа. А вот узнать в ней чужестранку, к сожалению, будет легче: прежде всего выдадут ее не светлые волосы, а огромные синие глаза – редкость в этой стране. За себя Рэнсом не боялся – зеленоглазых парней в Монтедоре немало.

Пробираясь по переходам и коридорам, Рэнсом в который раз восхищался мужеством и самообладанием Мадлен. Любая другая на ее месте уже давным-давно запаниковала, взвалила бы всю ответственность на Рэнсома. Но долгие годы самодисциплины приучили Мадлен к выдержке. И еще одним замечательным качеством обладала эта женщина – она умела принимать решения.

Стараясь идти как можно тише – по тем самым коридорам, по которым сегодня утром Мадлен шла вслед за солдатами, тащившими избитого Рэнсома, – беглецы пробирались мимо запертых дверей, окон – и все это время Рэнсом крепко держал Мадлен за руку. Они прижимались к стене, стараясь почти не дышать, чтобы, не дай Бог, кто-нибудь их не услышал. Заслышав вдали шаги дежурного, Мадлен и Рэнсом вжались в нишу, и тот не заметил их. Когда он скрылся за углом, Мадлен и Рэнсом продолжили путь – теперь им предстояло спуститься по лестнице.

Они уже достигли лестничной площадки, когда их оглушил пронзительный вой сирены – военная тревога.