Покои Ватикана

В воздухе еще носился дым и едкий запах горелой древесины. Кардинал бросил быстрый взгляд за окно, чтобы удостовериться, что работы по тушению пожара идут к концу. Люди с ведрами и лопатами сновали возле стены кафедрального собора, но, не считая нескольких дымящихся очагов, следов пожара уже не было видно.

В этот момент дверь распахнулась и появился Сикст IV. Следом за ним шел старик с глубокими морщинами на худом лице. Редкие седые волосы, закручиваясь в непокорные вихры, обрамляли высокий лоб. Глаза, некогда темные и живые, теперь подернулись водянистой пеленой.

«А катаракта у главного архитектора ухудшается», — с оттенком презрения подумал Родриго Борджа. Может, и эта дурацкая пародия на лавровый венок, которым Абенцио Спина украшает свою голову, должна скрывать черты надвигающейся старости? И человек с такой неуверенной походкой владеет ключами от всех зданий в Риме!

В его размышления ворвался сердитый голос Папы:

— Ну что, Родриго, что твои люди говорят о происшедшем? Как случилось, что пожар вспыхнул в стенах бурга, в двух шагах от нашей персоны? За эту халатность кое-кто должен заплатить!

Борджа поцеловал протянутую руку понтифика и пожал плечами.

— Огонь — враг коварный, ваше святейшество. Его не всегда могут остановить даже самые крепкие стены. А если к человеческой небрежности примешивается хитрость дьявола…

— Что ты имеешь в виду, Родриго? — с тревогой спросил Папа. — Разве это не несчастный случай? Кто мог святотатственно посягнуть на престол святого Петра? Какой безумец осмелился нас оскорбить? Может, за всем этим рука короля Неаполя? Или отравленные щупальца флорентинца Медичи?

Борджа бросил взгляд на архитектора, словно призывая его к ответственности. Потом покачал головой.

— Доказательств преступного замысла нет. Кажется, ослабла цепь фонаря в левом нефе, и пламя лизнуло потолочную балку. Наверное, это действительно несчастный случай.

— А мой собор! В каком он состоянии? Можем ли мы с уверенностью впустить туда пилигримов, без риска для их безопасности и репутации Святого престола?

Архитектор откашлялся.

— Ваше святейшество, вот уже давно и мои предшественники, и я сам настаиваем на работах по реставрации собора. С тех пор как его величество Константин пожертвовал на это деньги римскому епископату, прошло больше тысячи лет. И все эти века только Божья милость хранила стены собора от землетрясений, бурь, пожаров и прочих бед, которые время и рука человека могут обрушить даже на самые совершенные творения. А если смотреть с позиции правил архитектуры, собор Святого Петра далек от совершенства. Вы сами видите, какие печальные последствия может иметь мелкая случайность.

— Что ты такое говоришь, Абенцио! Неужели у императора не нашлось самых лучших мастеров для возведения первого жилища Господа?

Старый архитектор терпеливо продолжал:

— Все было построено с наилучшим мастерством и наилучшими средствами, какими только располагали в то время. И естественно, с применением лучших знаний, к вящей славе Господней. Но строители были людьми темных веков и не ведали, что таится под его фундаментом, который неуклонно проседает из-за пористости пород. К тому же, если позволите, они просчитались в размерах колонн в нефе. Колонны слишком высокие и тонкие и, учитывая плотность несущих стен, не обладают достаточной прочностью, чтобы выдерживать нагрузку крыши. В стенах увеличиваются трещины, и я не устаю напоминать вам, что боюсь обрушений. Когда во время праздников собор наполняется пилигримами, только по милости Святого Духа стены не падают, не происходит ужасной бойни. Беспорядочный топот передает на детали конструкции постоянную вибрацию, но если вдруг вся толпа пилигримов задвигается в унисон, возникнет размеренный ритм военного шага, этого хватит, чтобы обрушилось все здание.

— Ты уверен?

— Абсолютно.

— И что же нам делать? О реставрации думали уже со времени моего предшественника, Николая Пятого. Однако именно лучшие умы эпохи остановили эту работу. Был некий аббревиатор, Леон Баттиста Альберти, который отговорил Николая от этой затеи, причем все его аргументы так и остались между ними. Я спрашиваю, как флорентинцу удалось убедить его отказаться от проекта, который, буде он успешно завершен, сейчас избавил бы нас от возникших трудностей? Ведь потеряно больше тридцати лет!

— Может, причина кроется в самой натуре Альберти, ваше святейшество? — язвительно заметил кардинал.

— Что ты этим хочешь сказать?

— Леон Баттиста Альберти был флорентинец. А вам хорошо известна спесь этого народа и его склонность к злым шуткам. Прошло совсем немного времени с тех пор, как Брунеллески подвел под крышу тамошний храм. И у них хватило наглости объявить его великим и претендовать на созыв церковного собора по преодолению раскола между Востоком и Западом именно во Флоренции! Может, этот Баттиста стал отговаривать Папу из гордыни и зависти, когда увидел, как реализуется проект, согласно которому в Риме будет восстановлена самая величественная из христианских церквей?

Лицо Папы на мгновение исказила гримаса.

— Может, ты и не ошибаешься, Родриго. Надо вернуться к чертежам? — продолжил он, обращаясь к Абенцио.

Архитектор отрицательно покачал головой.

— Я знаю этот проект. Он состоял в расширении старой базилики и усилении хоров за счет поперечной пристройки, которая придала бы зданию более величественный вид. Оно вмещало бы еще больше народа. Но вся работа по усовершенствованию уже существующей конструкции пошла бы насмарку: при возведении новых массивных стен здание рухнуло бы быстрее. На этом и строились возражения Альберти, а не на муниципальной зависти. Нет, если вы хотите спасти собор, его надо перестраивать с фундамента, как это сделали во Флоренции.

— Ну да, опять Флоренция… — проворчал Сикст. — Имей она тесные улицы, как в Палестрине, так тоже превратилась бы в пыль. Во Флоренции палаццо и башни просторнее, зато и надменное отношение к нашей воле заметнее.

Родриго Борджа слушал, напустив на себя рассеянный вид.

— Новый Сан-Пьетро! Кто же будет способен его спроектировать? И какую форму ему придать?

Архитектор искоса на него взглянул и подошел к длинному столу, на котором высилась стопка бумаги. Он взял один белый листок и достал из сумки угольную палочку.

— Если ваше святейшество отдаст приказ, мы соберем в Рим всех величайших архитекторов мира!

— А вы, конечно, будете ими командовать, — скривившись, прошипел кардинал.

Архитектор покачал головой.

— Нет, не я. Этот труд займет десятки лет. Может быть, даже сотни. Великие умы нашего времени указали путь: формы надо искать в древних конструкциях Рима. Придут юные таланты, которые уже себя проявили. Они смогут довести дело до конца.

— Юные таланты? Толпа умников, каменотесов и плотников в поисках заработка! — фыркнул кардинал.

— Все они достойные мастера. И другие города Италии заблистают их именами. Но у меня есть идея, — снова вернулся к теме разговора архитектор, делая какие-то наброски на бумаге.

Примериваясь, он морщил брови, но рука шла твердо, словно он воспроизводил по памяти то, над чем давно думал. Схема быстро обретала форму.

— Но это чертеж здания в форме греческого креста, столь почитаемого восточными раскольниками. Почему Петру, католическому святому, должны воздавать почести в церкви такой формы? — спросил Сикст IV, бегло взглянув на рисунок.

— Потому что это здание призвано восславить не только святого, но и само могущество Господа. И свет его будет лучами расходиться от совершенного круга, — отозвался архитектор, завершая детали рисунка. — Видите, вот здесь, в центре, где закрываются мощные перекрестья пилястр, поднимется купол. Он будет больше, чем у флорентинцев. Такого огромного купола никто в мире не видел, да и не увидит.

— Но тогда народ, который по закону и обычаю должен стоять в продольном нефе, станет толпиться вокруг алтаря, — грубо вмешался Борджа, которому дух противоречия не помешал с любопытством подойти поближе. — Эта форма внесет в дом Божий смешение общественных сословий, в то время как он призван укрепить иерархию! Ваша церковь породит неразбериху, в которой невозможно будет провести границу между лицами духовными и светскими. А зачем нужен ряд капелл вдоль стен? — не унимался он, тыча пальцем в рисунок. — Они будут только отвлекать от службы и быстро превратятся в места сбора знатных семей с их фамильной спесью. Они, конечно же, захотят завладеть капеллами и устроить там места личного поклонения собственным невзгодам. Так уже сделали Малатеста в Римини, устроив себе омерзительное святилище.

— И это правда, маэстро Абенцио. То, что вы мне показываете, похоже не на собор, а на коллекцию помещений, — проворчал Сикст IV. — Что увидят наши подданные, спустившись от моста Ангела? Каким предстанет перед ними фронтон нового храма?

Архитектор склонился над листком и быстро набросал новый контур. Папа с любопытством, прикусив губу, следил за движениями его руки. По мере того как проект обретал форму, с его лица сходило выражение упрямого предубеждения.

— Вот как… с колокольнями? И с малыми куполами? — бормотал он, захваченный тем, что увидел.

— Ваше святейшество, представьте себе это великолепие, когда перед Ватиканским холмом вознесется масса собора, такого высокого, что он загородит вершину холма. Усыпальница святого, которую сейчас паломники с трудом различают за домиками предместья, станет видна во всем своем величии с дороги Фламиния, еще до моста Мильвио. И во второй раз со времен цезарей возвестит миру, что здесь находится его центр. И на его тимпане будет выбито имя того, кто сделал это чудо возможным, Сикста Четвертого, величайшего из понтификов! — отчеканил архитектор, оторвавшись от бумаги и подняв затуманенный взор на Папу.

Родриго Борджа тоже внимательно изучал рисунок. Но, в отличие от Папы, его настороженность не уменьшилась.

— Уже много лет идея реконструкции Сан-Пьетро блуждает не только в коридорах Ватикана, но и в тавернах, где сидят каменщики и плотники, — заметил он, заносчиво подняв плечи. — Последний каменотес прячет за энтузиазмом трезвый расчет, прикидывает, сколько он получит за работу. Ибо гора денег, необходимых на постройку, ничуть не меньше горы камней. А откуда их взять? Весь христианский мир в смятении из-за налогов, которые требует Святой престол на собственное содержание. От англичан давно ничего не поступает из-за войны их идиотских Роз. Франция смеется в ответ на наши напоминания, а в Германии поднимают голос мятежные проповедники, которые мешают Священное Писание с Каббалой и кричат, что пришло время разорвать с нами связи. Неаполитанский король нарушил наши границы, на севере нависла угроза со стороны империи. Чтобы донести голос Божий, нынче требуются пушки, а не колокола.

Сикст IV разом помрачнел.

— Все, что ты сказал, справедливо. Одна из главных наших забот — истребить колдовское отродье, свившее себе гнездо в германских лесах. Там даже князья с ними в сговоре. Наши епископы сопротивляются святому делу инквизиции, заступаясь за еретиков и укрывая их от праведного суда. Мы подумываем о том, чтобы издать торжественную буллу, призванную поддержать благочестивое дело этих людей, не ослабляющих своих усилий в борьбе со злом. Наши инквизиторы Шпренгер и Инститорис уже давно об этом просят, и вот теперь время пришло.

— Шпренгер и Инститорис? Я о них слышал. Двое доминиканцев, которые наконец-то делают честь своему ордену. Нам бы тоже такие не помешали, — заметил Родриго Борджа. — Но владычество Церкви в этом мире укрепится не сожжением несчастных старух и не перемалыванием костей какому-нибудь безумцу. Ибо не богохульные вопли демонов его расшатывают, а заразное, как чума, святотатство власть имущих. Это с ними предстоит сразиться. И заставить их выполнять волю Господа Святой престол сможет лишь тогда, когда сумеет противостоять европейским властям и пересилит их.

— Ты не находишь, что нам нужно усиление веры, Родриго?

— Я нахожу, что нам нужно царство.

— «Мое царство не от мира сего». Так сказал наш Мессия! — произнес Папа, назидательно подняв указательный палец, как учитель, добродушно журящий непослушного ученика. Но вдруг в его глазах вспыхнуло подозрение. — Или ты думаешь о царстве для кого-нибудь из твоих… сыновей, Родриго?

Борджа смиренно поднял руки.

— Я подумал разве что о ваших… племянниках, ваше святейшество. Такое царство привело бы всю Италию под одну руку, и рука эта была бы верна Святой Римской церкви…

Он вдруг замолчал, покосился на архитектора, который стоял в стороне, погруженный в свои рисунки.

— Мастро Абенцио, мы еще вернемся к вашим предложениям, но теперь нас ждут неотложные дела. Оставьте нас.

Абенцио Спина поклонился, быстро собрал бумаги и вышел, поцеловав перстень на руке понтифика.

Родриго молча проводил его глазами.

— Я не доверяю этому человеку. Он знает слишком много. Он знает слишком многих. В должности главного инспектора культовых сооружений Спина создал сеть, которая объединяет все римские братства каноников, приоров и даже епископов. Он контролирует все реставрационные фонды, и нет ни одного каменного строения, которое не прошло бы через его руки. И эта необъяснимая дружба с последователями Платона…

— Не придавай этому такого значения, Родриго. Он фантазер, как все художники. Доказательством тому служит хотя бы его замысел собора. Конечно, если бы это было возможно… Но теперь у нас другие заботы, — отрезал Папа. — Тебе известны намерения моего племянника?

— Большой праздник в новом дворце? Да, мне сообщили.

— Он желает праздновать карнавал на свой лад, но боюсь, что прежде всего жаждет прославиться. Я не знаю, благословить или сдержать эту инициативу. Он соберет у себя в доме знатных бездельников и проституток и назовет все это светским обедом. Я разрешил карнавал, чтобы удовлетворить пожелания народа, привить ему терпимость. Но боюсь, в конце концов все превратится в сумасшедший развратный разгул, который не заслужит ничего, кроме проклятий.

Кардинал холодно усмехнулся.

— Пусть делает, что хочет. Ему надо научиться договариваться с недругами, если желает добиться возвышения своего рода. Что же до недругов, то пусть лисы соберутся вместе. Тем легче будет всех разом посадить в клетку.

Абенцио Спина вышел за ограду и осмотрел большие каменные блоки, только что сгруженные с телеги. Вокруг последнего еще суетились рабочие с веревками и сходнями. Неподалеку от них, в центре двора, каменотесы, орудуя молотками, трудились над доводкой колонн и капителей. Вокруг клубились тучи пыли, но они не обращали на нее никакого внимания.

Архитектор быстро направился к мастерской, расположенной в глубине двора, и четыре раза ударил в дверь кулаком. Дверь, как по условленному сигналу, открылась ровно настолько, чтобы в нее мог протиснуться человек, и Спина вошел внутрь.

Большое полутемное помещение было забито всяческими изделиями из камня, обработанными уже гораздо тщательнее. Ему навстречу вышли несколько мастеров. Все они были в ремесленных робах, и их сильные мозолистые руки не оставляли сомнения в характере их занятий. Однако внимательный взгляд отметил бы на лицах этих людей печать более тонкого и острого ума, чем у рабочих, что трудились во дворе.

— Что скажешь, Абенцио? Как идут дела? — спросил старик со впалыми щеками, в руках он держал резец.

Другой, что стоял рядом, поднял железный наугольник, словно желая показать его главному архитектору.

— Друзья мои, я в общих чертах изложил идею Папе. Но его черная тень, кардинал Борджа, отвлек понтифика от разговора. Однако семя брошено, и ночной пожар нам явно помог, — пробормотал Абенцио с заговорщицким видом. — Теперь надо готовиться. Я вам уже говорил, что работа будет долгой и потребует всех наших сил.

Архитектор достал из наплечной сумки свиток и развернул его перед глазами товарищей.

— Вы показали это Папе? А Борджа? — воскликнул тот самый старик, что первый обратился к нему с вопросом.

— Доверьтесь мне, мастро Моро, — успокоил его главный архитектор. — То, что видел Сикст, не более чем бледная тень настоящего чертежа. Но и эта малость зажгла в нем желание построить новый собор. Наш секрет в безопасности. С того дня, как то, что известно вам, вышло из рук маэстро, его никогда не видели глаза непосвященного. Во всей своей грандиозной полноте проект находится только в одном месте, кроме, конечно, наших сердец. А это всего лишь часть, и понять ее можно, только владея остальными фрагментами. Видите?

Все склонились над сложным чертежом, внимательно следя, на какие узлы указывает палец архитектора.

— Ясно, пилястры перекрестья, — прошептал Моро. — Точка, на которую приходится максимальный вес.

— Точка, в которой возродится красота, — загадочно заметил архитектор.

— Но кто сможет рассчитать нагрузки? — с сомнением подал голос один из рабочих. — Вы, мастро Абенцио?

Спина покачал головой.

— Мой разум не достиг таких высот. Я могу только представить себе здание во всем его блеске. Здесь нужны другие силы, мощь молодого интеллекта, уже имевшего дело с большими массами. Если бы был жив мастро Брунеллески, его рука подошла бы в самый раз. Но в Милане есть один его последователь, талант которого соответствует высокой задаче. Я уже послал ему приглашение присоединиться к нам.

— Он приедет?

— Да. Донато Браманте уже едет в Рим работать в качестве художника и скульптора. Не сомневаюсь, что его мастерство сразу обеспечит ему заказы. Он будет рисовать и ваять, быстро войдет в доверие к Папе, а потом сотворит вот это, — заключил Абенцио и постучал пальцем по чертежу.