Началось все в далеком 2003–м, когда Наташа Соколова была свежа, как зелень в горшочке от «Белой дачи», и невинна, как тюлень–белек. Хорошая дочка примерной одинокой инженерши, выпускница литинститута, она писала авангардные минипьесы, которые пользовались ажиотажным успехом у ее 80 ЖЖ–френдов и которые почему‑то не хотели покупать ни одно издательство и ни один театр. И диплом литинститута ничуть не помогал ей убедить алчных издателей, что она самая что ни на есть настоящая и многообещающая писательница. Это не повергало Натку в отчаяние: она, как могла, улучшала свою карму при помощи креативного пирсинга и малых татуировок и верила в грядущий неизбежный позитив. Через год по–сле окончания вуза маменька все‑таки «догнала», что такими темпами на теле дочурки скоро не останется живого места, а карма будет все там же – у мусоропровода, куда родительница по утрам выносила из Наткиной комнаты горы пустых пивных бутылок. Мать Наташи была бесконечно добра, но старомодна:

она хотела, чтобы Натусик зарабатывала. С ее легкой руки и тяжелого подзатыльника Натка прошла сомнительного качества курсы сценаристов, за которые ее приземленная родительница заплатила полторы тысячи долларов. С этого момента она перестала давать Натке карманные деньги, оставив открытым лишь доступ к семейному холодильнику. Все‑таки она хотела ей добра, а не голодной смерти.

От безысходности Наташка прорвалась диалогистом в сценарную группу едва народившейся на свет кинокомпании Рафаэля Оганесяна и отчаянно взялась делать карьеру. Адреналин испуга оказался очень действенным стимулятором креативности, и вскоре Натке уже даже доверяли даже писать поэпизодники.

Прописывать в деталях чужие истории быстро приелось.

И Натка «заболела» идеей стать Главным автором и протолкнуть совершенно свой, личный сериал – из жизни психотерапевтов. Как сценарист начинающий, она хотела вывалить на экран «правду–матку» и писать «с натуры». И отправилась знакомиться с живыми психотерапевтами. Идеологические наследники кинолога–любителя Павлова заворожили ее. Еще бы, ни в одной другой профессии нет такого количества людей с клоповниками в башке, как среди мозговедов. Тогда Натка еще принимала всякое отклонение за «фишку» и признак «избранности». Так что у нее прямо глаза разбежались: персонажи оказались один чудаковатее и занимательнее другого.

Ей с ними было ужасно интересно. Они относились к ней как к большой и много спрашивали. Она еще не знала, что это профессиональная привычка психотерапевтов – много спрашивать, а самим не отвечать ни на какие вопросы. Не давать никаких жизненных советов и не «озвучивать» стройных мировоззренческих концепций. Так их обязывает общаться с клиентами профессиональная этика. Многие и после работы не могут отключить «внутреннего доктора» и живут «в образе».

Так вот, Натка очень прониклась ощущением собственной значимости: много вещала, делала далеко идущие выводы из ничтожных посылок, научилась убедительно постукивать кулачком по столу в конце каждого предложения, таким образом мысленно чеканя в нем точку. Натка и до этого казалась себе ужасно умной и опытной, намного круче матери и ее подружек. Непризнанный литератор измеряла уровень опытности количеством выпитых в ОГИ и «Билингве» пива и водки. А уж по этому показателю мамусик ей явно уступала. К тому же девочка даже пробовала курить травку. То есть знала об этой жизни почти все.

С психотерапевтами «про умное» разговаривали они примерно так:

— А что, – закидывая ногу на ногу и прикуривая вторую от первой, спрашивала Натка особо благоволившего к ней доктора Женю, промышлявшего терапией рублевских жен и имевшего даже рекламный плакат на главной трассе страны. – Какие самые распространенные психологические проблемы у нашего населения? С чем к вам чаще всего обращаются?

— А ты как думаешь? – прищурившись, отвечал специалист.

— Ну, я думаю, ни от чего люди не страдают так массово, как от любви. В постелях и в электронной почте происходят сегодня самые разрушительные и беспощадные в отношении психики битвы.

— И кем ты ощущаешь себя в этой тотальной бойне? – спрашивал Женя.

— Я, пожалуй, дважды контуженый боец, который списан в военные хроникеры и наблюдает за схваткой из блиндажа, – интересничала Натка.

— А видишь ли ты из своего блиндажа, как изменилась тактика боя в наши дни?

— В наши дни психический бой, так же как и банальная война, конечно же, изменился из‑за появления новых видов вооружений. Так же как обычная война, психатаки теперь ведутся на расстоянии. Чтобы уничтожить вражеские телеса, из одного земного полушария в другое посылаются управляемые электроникой ракеты и бомбы, и противники даже не смотрят в глаза друг другу. То же самое и в любовных войнах: самые жестокие и разрушительные удары наносятся дистанционно благодаря новейшей технике: интернету, мобильникам и прочей лабуде. Отправил одну смс–ку: «Лохушка, я тебя никогда на самом деле не любил, ха–ха», – и отключил телефон. Все!

Жертва в ауте пьет «Ново–пассит» и бежит в лазарет залечивать душевные травмы. Ведь она не может даже по роже треснуть в отместку, выплеснуть ответную агрессию!

Такие разговоры могли продолжаться до утра. Каждая ее фраза казалась Натке достойной быть выбитой на мраморе ТаджМахала. Как будто вся мудрость мира сосредоточилась в ее черепной коробке. Но все‑таки Натка пока еще оставалась милым пушистым 22–летним бельком. А вид беззащитного белька, как известно, в первую очередь будит в человеке инстинкт хищни‑ка. Вызывает желание со всей дури огреть его багром по розовому носу до кровавых сопелек. (Обязательно по носу – чтобы не портить меха.) А потом освежевать тушку и повесить нежноснежную шкурку над камином.

И пока Натка блаженствовала, развалившись в кожаных креслах эргономичной формы, и умничала, тучи над нею сгущались.

Тогда Натка, конечно, не понимала, что своей непроходимой наивностью сама провоцировала непреодолимое желание щелкнуть ее по носу. Человек, особенно наш, по природе своей деструктивен: на девственно–чистой перине сугроба его сразу тянет поваляться, натопать, а в довершение еще и фигурно выссать «Здесь был Вася». Упаковочная пленка с пупырышками тоже вызывает у человеков неодолимое желание давить эти пупырышки, выпуская из них воздух. Новорожденных котят принято кидать всем пометом в ведро с водой и топить. А того, который отчаяннее всех сопротивляется, царапается и визжит, с уважением из ведра вытягивают: «Ишь ты, этот какой ушлый да наглый. Пущай живет!»

Натка же тонула с удовольствием и азартом, счастливо зажмурившись. Проснувшись однажды поутру на кожаной психотерапевтической кушетке голышом, она сочла себя победительницей. Она почему‑то была уверена, что уже давно завоевала душу психотерапевта Жени, а теперь он отдался ей и телом.

Литераторша полагала, что раз уж они столько часов проговорили о любви, о душе, о вечном, о людях, о личном, о ней, то, конечно же, между ними глубокая и настоящая связь. Ведь со случайными людьми так «качественно» не общаются. Она как‑то не заметила, что все эти долгие часы говорила в основном она и что она вообще мало что знает про Женю, кроме того что он умеет грамотно формулировать «открытые» вопросы.

Она даже нисколько не удивилась и не испугалась, когда тест на беременность показал две полоски. Скорее обрадовалась и начала прислушиваться к себе в поисках перемен и нового ощущения себя. Насторожилась она только тогда, когда в ответ на новость о беременности Женя вместо ожидаемых ею восторгов и безумств эйфории снова довольно сухо задал такой привычный для него «открытый» вопрос:

— И что ты чувствуешь по этому поводу?

— Как что? – опешила Наташа. – Зачем ты так спрашиваешь?

Разве ты не рад?

— Что тебя настораживает и пугает в связи с беременностью?

— Женя! Это твой ребенок! – вполне игриво и шаловливо погрозила пальчиком Наташа. – Заканчивай эти игры! Я хочу услышать, что ты рад ему так же, как я!

— Ты говоришь, что рада ребенку. Какое значение имеет для тебя – рад ли ему еще кто‑то кроме тебя?

— Ты издеваешься?! – Натка потерялась. Она больше не чувствовала себя такой всесильной всезнайкой, держащей жизненный поток в подчинении, как еще пару недель назад. Она не понимала, что происходит. – Зачем ты задаешь все эти дурацкие во–просы? Что ты хочешь сказать?

— Почему ты считаешь вопросы о ребенке дурацкими? Ты считаешь, что ребенок – это не повод задумываться и задавать вопросы?

— Ответь мне просто «да» или «нет»! Ты с нами или нет? Ты разве не счастлив тому, что у нас будет ребенок?

— Почему для тебя так важно, будут ли другие люди рады появлению твоего ребенка? Или ты откажешься от него, если найдется человек, который скажет, что ему твой ребенок не нужен?

— Что за бред ты несешь? Какое мне дело до каких‑то других посторонних людей, если этот ребенок имеет отношение только к тебе и ко мне?

— Почему ты воспринимаешь будущего ребенка только как приложение к себе и считаешь, что он не имеет никакого значения для других людей, что его человеческая роль сводится только до твоей личной игрушки, которая будет забавлять тебя и меня?

Почему ты отказываешь ему в праве иметь значение, допустим, для человечества в целом? Ты считаешь, что ты не сможешь родить значительную, заметную, талантливую личность?

— Женя, о чем ты? При чем здесь какое‑то человечество и какие- то «все», если речь идет о нас? О нас с тобой идет речь! – все еще цеплялась за слова Натка, но уже прекрасно все понимала.

Она уже прекрасно расслышала за всеми Женькиными глубокомысленными вопросами простые пять слов: «Мне не нужен этот ребенок». Она уже поняла, что он будет изо всех сил абстрагироваться от ситуации и делать вид, что его и рядом не лежало. Будет задавать много вопросов и умничать. Что он просто зассал. Что психотерапевт, к которому люди приходят за душевным здоровьем, сам глубоко патологичен.

— Ты должна ответить на один простой вопрос: хочешь ли ты ребенка как ребенка или ты хочешь его как средство, как «веревку», которой ты привяжешь его отца к себе?

— Все, Женя, с тобой все ясно.

— Если для тебя ребенок имеет самостоятельную ценность как он сам, то разве ты откажешься от него при каких бы то ни было обстоятельствах? А если он тебе нужен только «в комплекте» с мужчиной – то стоит ли при таких обстоятельствах рожать этого ребенка? Ведь если исчезнет, умрет, уйдет мужчина – то и ребенок для тебя потеряет ценность?

— Хватит софистики, – Наташка поняла, что здесь ее не ждет больше ничего, кроме банального засера мозга.

Она осталась один на один со своим интересным положением.

Ее технично слили, попытавшись внушить, что, чем закончится ее беременность, – это ее личный выбор. Истинное стремление не считается с чужими «нет» или «да». А есть ли у нее стремление к этому ребенку, может сказать только она сама. Женя так ловко жонглировал словами, что по любому ответственной за судьбу зародыша оставалась одна она – Наташка. Как будто бы она единолично его зачала.

Все‑таки матка – это ужасное проклятье ответственностью. Здорово как бы и быть виновником, но всегда иметь возможность оправдать себя, умыть руки в случае, когда ты не мечтал о беременности, и сказать: «В конечном счете, при чем здесь я – на аборт‑то пошла она». И это будет правдой. Право решать – это и есть власть. Так Наташка поняла, что она «право имеет».

Ощущение, что именно она формирует будущее своими детьми – не единственный вывод, который сделала Наташка из личной катастрофы. Наташка поняла, что раз она наделена правом управлять жизнью, продолжать ее на свой страх и риск и под свою личную ответственность, то имеет право решать и вопросы нежизни. Впрочем, до практического использования этого права оставалось еще много времени.

— Как ты уже, наверное, догадалась, в результате я не написала никакого самостоятельного сериала из жизни психотерапевтов, но зато родила Олега. Собственно, выбора у меня не было – отрицательный резус–фактор сильно сузил мои возможности для маневра. С такой кровью аборты исключены. Можно только рожать. Я и родила. Хотя я, может быть, в любом случае родила бы. Я какая‑то совсем непуганная была и совершенно ничего не боялась. И правильно делала. Мама мне помогла. Мне вообще все помогали.

— Когда я поняла, что в конечном счете я решаю – родится этот человечек или не родится, я пошла дальше. Осознав, что от тебя зависят судьбы будущего, намного легче обращаться с настоящим. Если уж ты вправе решать за будущие жизни, то играть существующими‑то и подавно легко. Тем более если речь идет о человеке, которого ты считаешь не сильно‑то прекрасным.

Не то чтобы Наташка искала способ испортить Женьке жизнь и вынашивала планы мести. Но, когда однажды у нее возникла такая возможность, искушение оказалось очень велико. И она не устояла.

Цепь случайностей сложилась так, как будто кто‑то специально замышлял спровоцировать Соколову. Соберись она провернуть это мероприятие умышленно, вряд ли у нее все вышло бы так гладко.

Натка только что вышла из декрета, но сразу влиться в рабочий ритм ей было как‑то тяжеловато. И вот на нее «напал» какой‑то ничтожный насморк. Но она сочла, что это достаточная причина, чтобы взять больничный и еще чуть–чуть посидеть дома.

Собственно, за этой малозначащей бумажкой она и отправилась в элитный медицинский центр, страховку которого купила еще два года назад. Ей его усиленно рекомендовал и рекламировал тот самый Женя, который давно там наблюдался. Центр был на самом деле высшего класса, и в нем никогда не было очередей. Так что, когда Наташка поднялась к нужному кабинету терапевта, ни в коридоре, ни в самом кабинете никого не оказалось. Комната почему‑то не была заперта, а на столе призывно светил монитором включенный компьютер. Из чистого женского любопытства, наверное, не совсем здорового, Соколова быстро вызвала на экран медицинскую карту отца своего ребенка. И с интересом обнаружила, что у того – большие проблемы по мужской части. А именно – рак яичка. Из злого хулиганства, как будто толкаемая кем‑то под руку, Наташка быстренько заменила слова «правое» на «левое» в тексте и закрыла файл. Выскочила из кабинета и испарилась из медицинского заведения.

— Я не сомневалась, что рано или поздно эту вопиющую ошибку, эту подмену кто‑нибудь да обнаружит, а единственный вред Женькиному здоровью благодаря этой шутке будет нанесен со стороны нервной системы, – оправдывалась Наташка. – По–дергается он немножко, попереживает. Так ему это только на пользу. Ему было бы неплохо научиться иногда побаиваться судьбы. Примерно так я рассуждала. И когда я узнала, что у них с Танькой родилась дочка, я поняла, что ошибку действительно отловили, и даже как‑то забыла про эту историю. А оказывается, в этот раз судьба играла не на его стороне.

— Ты так спокойно об этом говоришь, – ужаснулась я. – Неужели ты совсем не раскаиваешься.

— Я?! Раскаиваюсь? – Натка посмотрела на меня надменным взглядом Иштар.

Она явно ни о чем не сожалела. Она по–прежнему верила в свое право вершить судьбы. Мне стало жутковато, но я поспешила отделаться от этого ощущения. Ведь я нуждалась в подруге.

— Так ты всячески делала вид, что Олег и Катька друг другу совершенно не подходят и непременно должны разойтись, потому что предполагала, что они – брат и сестра?

— Ну дык, – кивнула Соколова. – Именно.

— Тогда твои молодожены должны быть мне весьма признательны за то, что я устранила всяческие препятствия к их союзу. С них причитается. Но вообще ты довольно отмороженная мать.

Даже зная, что у тебя под носом фактически происходит инцест, ты молчала?! И ничего не сказала Олегу про его отца?

— Ты знаешь, они моего совета не очень‑то спрашивали, – начала раздражаться Наташка. – Когда я поняла, в чем дело, они уже давно не только мороженое в парке кушали. И, поверь мне, если бы не открывшиеся сегодня обстоятельства, я довольно ловко разрулила бы эту ситуацию. Так, что они на дух бы друг друга переносить перестали. Все бы у меня получилось. И я бы разрешила эту ситуацию гораздо изящнее, чем бить им в лоб фразочкой: «Ой, братцы–кролики, а вы ведь брат и сестра». По–сле такого заявления у меня проблем с сыном оказалось бы гораздо больше. А какая у них психическая травма осталась бы?

Страх и вина все равно поселились бы в подсознании. А еще – злость на меня. И масса вопросов! Считай на два хода вперед!

— А Танька знает, что ты и есть та девушка, которую бросил беременной ее муж? Что ты – та, благодаря которой ее муж нажил «кармический грех»?

— До сегодняшнего дня я не сомневалась, что она не в курсе. Я рассуждала так: если бы она знала что Олег – сын Женьки, то не смотрела бы сквозь пальцы на Катькины отношения с моим сыном. Но теперь я даже засомневалась.

— Не хочешь ей все рассказать, расставить точки над «и»?

— А зачем? И ты не вздумай протрепаться! – Натка так серьезно посмотрела на меня, что я поняла – эти слова не столько просьба, сколько угроза.

Пожалуй, я несколько поторопилась записывать Соколову в подруги. Я решила пока больше с ней не откровенничать и ничего не рассказывать про снизошедшее на меня в лесу писательское озарение и про то, что сейчас я одержима идеей псевдо–документального романа. Все‑таки она довольно опасная тетка.

Росток «как бы документального» текста я ощутила в себе еще сидя в милицейской тачке, везшей меня с дачи Федьки Васильева в Москву на квартиру сына. Я прокручивала в памяти все события и разговоры предыдущего вечера и поймала себя на ощущении, что мне надо побольше узнать про этот случай с убийством футбольной команды. Я вдруг подумала, что это неплохой сюжет для книги. Такой пара–документальной прозы.

Когда автор напускает таинственности, строит бездоказательные гипотезы, многозначительно намекает. И пишет так, как будто он там был и за всеми подслушивал. Меня очень веселят написанные подобным образом биографические очерки в глянцевых журналах, где журналист рассказывает историю так, как будто бы он всегда лежит третьим во всех звездных постелях сразу. Типа такого:

«Делон поцеловал ее в губы и отшатнулся. Ноздри его расширились, а зрачки сузились:

— Ты спала с ним?! Я убью его! Лучше бы он ограбил мой дом!!!

Ален с силой оттолкнул полуобнаженную Натали на устланную шелком постель, вскочил в брюки и выбежал из дома.

Тем же вечером тело его соперника Стефана Марковича с пулей в голове нашли в мусорном баке на заднем дворе его дома.

Когда Делон вернулся в дом, он столкнулся с Натали в дверях.

В руках она держала чемодан.

Ален набросился на нее и начал неистово целовать. Но теперь уже она с силой оттолкнула его:

— Никогда! Слышишь, никогда меня не будут обнимать руки убийцы!»

Вот примерно в таком ключе я и задумала слабать детективчик.

Я моментально просчитала, что такого рода текстик просто по факту темы получит PR, привлечет внимание прессы, пресса увлечет публику, публика сделает кассу.

Ухууу! На старости лет я все‑таки сделаюсь богата, как Роулинг, продавшая душу Гарри Поттеру!

Как только я выпроводила Натку, наконец переоделась и разобрала чемоданы, тут же бросилась к компьютеру и полезла читать, что там уже понаписали по этому поводу в интернете. Еще я наметила себе в ближайшие же дни съездить в злосчастный «Новогорск» и на месте узнать все подробности.

Интернет порадовал биографиями всех невинно убиенных футболистов, рассказом про то, что виновнице их гибели суд выписал 25 лет строгого режима, и как раз через год она должна выйти на свободу. Что ж, вот и отличный информационный повод для раскрутки будущей книги! Надо поторопиться и по–быстрее ее написать.