День сегодняшний

За окном шумели молодые еще листья. Но и их шелест, и далекие звуки большого города не могли нарушить мертвой, давящей, звенящей в ушах тишины. Опять сна ни в одном глазу…

Выйдя на балкон, я закурил. Брошенная давно привычка, проснулась вновь. Но теперь мне как-то все равно. Как странно. Ничего не вызывает сильной эмоции. Все мысли и желания, будто не мои. Что же я хочу? Ничего…

Я будто плыву по бескрайнему морю. Ориентиров нет, желания куда-то плыть тоже, гребу по привычке.

А ведь есть цели. Только почему-то они меня не волнуют, как раньше. Есть и есть. Абсолютно параллельно.

Даже стихи писать, что я всегда делал, когда мне было плохо, и то не хочется. Может потому что мне не плохо. И не хорошо. Мне — никак.

Разжав пальцы, я глядел, как кувыркается к земле окурок, исчезает в ночной темени. Вздохнув, я поглядел вдаль. Летняя ночь коротка, уже светлеет на востоке небо. А сон так и не идет. Может, потому что незачем высыпаться?

Щелкнул кнопкой включения радио. Может что-то хорошее играют.

Послышались аккорды, явно что-то бардовское. И знакомое… И тут я услышал голос. Так и сел в кресло, возле которого стоял.

Я хватанул ртом воздух, как будто мне под дых ударили.

Энни… Дьявол, так и не заросло, оказывается до конца. Н-да.

Как в тумане я дослушал последние слова. Музыка утихла, но все еще звучала в моей голове. Руки судорожно стискивали подлокотники.

— Итак, у нас в гостях, известная исполнительница авторской песни, Энни! — заговорило радио. — Здравствуйте, Энни!

— Здравствуйте, Николай, — из динамиков донесся знакомый до мелочей, такой родной голос.

— Только что, дорогие друзья, вы слышали новую песню Энни, «Свет в ночи». Итак, Энни, вы расскажете немного, об истории ее написания?

— Я не могу сказать, что это я написала эту песню, — сказала девушка. — Я лишь подбирала музыку. А написал эту песню один парень, специально для меня.

— Для вас? Он питал к вам какие-то чувства? — бодрый голос диктора начинал раздражать.

— Да, — ответила Энни. — Но нам пришлось расстаться. Это был его прощальный подарок. А эта песня, собственно подарок ему, и я очень надеюсь, что он ее услышал.

— Услышал, Энни, — прошептал я.

— О! Какая романтичная история! — вновь радостно зачастил ведущий…

* * *

С Ниной я познакомился в метро. Ехал от Васьки, гоняя свои мысли, и тут заметил ее. Почему? Она стояла у кабины машиниста и что-то писала в блокноте. Одета не в курточку, а в пальто, такого зеленого цвета. Немного странно, на вид-то ей лет девятнадцать максимум. Окинул взглядом пошире. Ну, фигурка ничего. Распущенные длинные, но не слишком, русые волосы. Прямые, и это хорошо, а то все ударились в эти кудряшки. Губы не ниточку и не слишком полные. И что-то я не пойму, не накрашены что ли?

Прямой тонкий нос. И что-то в ней еще было. Не описать… Хм. Покопался в себе, почему я вообще в ту сторону взглянул? Вот. Точно. Ее губы. Они иногда беззвучно шептали что-то. Тут как раз остановка, народ зашел. Что дало мне повод, встать поближе. Заглянул через плечо и удивился. Девушка писала стихи! Пока думал, проехал свою остановку. Придется ехать до конечной. Но стихи! Я увидел лишь четыре строки, но они мне понравились.

Тихая грусть осени. Красиво, душевно. И девушка симпатичная. Мысли пошли о накатанным рельсам, ища повод для знакомства.

Девушка стояла, скользя иногда отсутствующим взглядом по лицам. А скоро уже конечная, решать надо что-то быстрее. В голову ничего не лезло. Прижать? Народу много, но она, скорее всего, будет терпеть молча. Столкнуться при выходе. Она также молча посторониться и все. Нет. «Силовые» методы тут не годятся. Что же делать?

Человек, как говориться «в себе». Привыкла скрывать эмоции. О! Это же я как про себя сказал… То есть… Ага.

Из метро я вышел, держась чуть поодаль. Шел, не торопясь, она тоже не бежала. Тихо шла, шурша листвой. Вот свернула на тропинку меж домами. Так, похоже, она скоро домой дойдет, действуем.

Прибавив ходу, догоняю ее (так магазинов нет, никуда не свернет, и народу тоже нет, это хорошо). Идет, опустив голову, явно что-то сочиняя на ходу. Только бы заметила, паспорт-то у меня один!

Пока шел за ней проделал изрядную прореху в кармане куртки. Паспорт, положенный в него, скатился в подклад, там я рукой в кармане его и придерживал, до поры.

Отойдя от нее на пару шагов, я отпустил прямоугольник документа. Паспорт немедленно скользнул вниз и шлепнулся на (слава богу, чистый!) асфальт. Идем себе дальше, звуки ее шагов уже кажется на месте моей «потери». Ну же!

— Извините! — послышался сзади женский голос.

Фух! Мысленно утираю пот. Так поворачиваемся с недовольным лицом, будто оторванный от важных мыслей.

— Это не ваше? — показала девушка паспорт.

Так, судорожно рыщем по карманам. Точнее, карману. Рывком открываем молнию.

— Наверно, мое, — чуть испуганный голос.

Открыть паспорт, посмотреть. Не заметить выскользнувшую бумажку.

— Спасибо большое! — выдыхаю с облегчением.

— Бумажка упала, — указывает вниз девушка.

Смотрим вниз, замечаем. Лицо немного смущенное, нагибаюсь поднять. Бумажка упала удачно, четко было видно, что на ней и как написано. Строками. Одна под другой. Стихи, если проще. Очень трудно не понять это, особенно тому, кто сам пишет.

— Спасибо, — говорю, с небольшой досадой. — Я вам очень благодарен.

Девушка лишь улыбнулась и вознамерилась идти дальше. Нет, нет! Уже все готово!

— Извините, а вы не торопитесь? — остановил ее мой вопрос.

Она вопросительно посмотрела на меня. Пустим на лицо немного смущения.

— Вы не подождете меня, несколько минут? — так, руку прижать к груди, жест «от чистого сердца».

Не дожидаясь ответа, рву когти, в замеченный невдалеке цветочный магазин. Это он удачно попался. Если бы не было, пришлось бы шоколад дарить, купленный у метро. А это уже не то.

— Вот, — протянул я ей букет гвоздик. — Спасибо еще раз!

Девушка улыбнулась, немного ошарашено.

— Не стоило…, - начала она.

— Почему? Вам не нравиться? — вопрос нарисуем на лице, вместе с сожалением.

Неужели промазал с цветами? Но розы мне показались слишком… официальными, что ли. Да и глаз, как зашел, сразу на гвоздики упал.

— Нет что вы, — девушка, кажется, испугалась моего вопроса. — Просто не стоило.

Немного помолчали. Я специально держал паузу, чтобы казалось, что я гоняюсь, сомневаюсь.

— Извините, а я не покажусь навязчивым, если напрошусь в попутчики? — наконец спросил я, выдав все это быстро, вроде как на одном дыхании.

Девушка обежала меня быстрым взглядом. Что ж, пожалуйста, смотрите! Поза немного заискивающая, для этого чуть ссутулимся, руки на уровне пояса, ладони полуразвернуты вперед и смотрят вниз, пальцы смотрят в ее сторону, и тоже вниз…

… Успокаивающая поза, — инструктировала меня Алла, когда я начинал работать на ресепшене. — Она для разговора с пугливым клиентом — «перворазником». Голову чуть в сторону поверни и не смотри прямо в глаза, это вызов. Человек подумает, что он тебя заколебал, надоел. А должен понять, что его стараются понять и выслушать. Поэтому и поверни голову чуть ухом, вроде как прислушиваешься. Побольше кивай, это жест одновременно и успокаивающий, и соглашения. Не три лоб, это создает впечатление не задумчивости, а некомпетентности и желании сплавить побыстрее. Побольше записывай, все что угодно, это создаст впечатление внимания к мелочам. Ну и улыбайся. Только открыто, как другу. Понижай при разговоре голос, и придвигайся поближе к человеку при этом, создастся впечатление некой интимности разговора…

… Девушка слегка улыбнулась, неуверенно смотря на меня. Я не двигался, нельзя чтобы я «вел».

— Извините, а как вас зовут? — поинтересовался я, когда мы все же двинулись. — Меня Евгений.

— Нина, — тихо ответила девушка.

Так, чем цапануть? Искренностью? Ну, это как всегда. Стоит добавить немного беззащитности, то есть неуверенности в голос.

— Нина, я признаться, — сказал я после небольшой паузы. — Не очень силен в беседах.

Девушка чуть искоса посмотрела на меня.

— Вы любите гулять? — голос негромкий, брови чуть жалостливо…

… - Запомни, — чеканила Алла очередной урок, после того, как одна клиентка закатила нам скандал. — Жалость, жалкий вид, это хороший способ погасить любой конфликт и заставить человека сделать так, как ты хочешь. Как ругаться с человеком, если ты видишь, что каждое слово для него как пощечина? Если при крике он начинает съеживаться?

— А это еще больше не распалит? — спросил я.

— Именно это и произойдет, когда человек хочет ругаться, — кивнула начальница. — Но он быстро выдохнется, если увидит, что результат достигнут. Жертва унижена и раздавлена. Все! Можно идти с довольной рожей!

— А если на нее в ответ наорать? — опять допытывался я.

— Можно и так, — согласилась Алла и с этим сценарием. — Только многие из этих дамочек и ждут возражений или споров. Живут, блин, этим и для этого. Чтоб ее успокоить, надо либо крикнуть так, чтоб она на жопу села, либо просто пощечину дать. Но как ты понимаешь, это чревато.

Я кивнул.

— Как вызвать чувство жалости? — задала Алла риторический вопрос. — Во — первых брови домиком.

Она показала как.

— Во-вторых движения порывистые и суетливые. И неуклюжие тем больше, чем громче орут. Ссутулься. Смотри так, как будто ожидаешь удара. Но-но!

Она прикрикнула на меня.

— Ты сейчас смотришь так, будто хочешь в ответ ударить! Нет, ты должен смотреть так, будто не можешь никак ответить…

… - Вы любите гулять? — голос негромкий, брови чуть жалостливо.

— Да, — чуть увереннее, но все также тихо ответила девушка.

— Может тогда погуляем? — предложил я. — Тут, на Плотинке?

Девушка кивнула. Ну вот, слава те господи!..

… - Приятно гулять по таким местам, когда в них никого нет, — заметил я.

Действительно, по вечернему времени, народу было немного. И люмпенизированные личности, слава богу, не мелькали.

— Я вообще, люблю, когда мало людей, — сказал я еще.

Надо добавить немного романтики. Ей должно это понравиться.

— Нина, я не испортил вам никаких планов? — поинтересовался я.

Теперь ей придется отвечать. Пора уже беседовать, выводить на интересующие ее темы. А то я так один и буду говорить.

— Нет, — черт, опять односложный ответ.

Надо с этим что-то делать. Мы тем временем дошли до набережной, и Нина с каким-то опять отсутствующим выражением, смотрела на водную гладь. Постояли, помолчали.

— Вы не будете против, если я вас, в одно место приглашу? — спросил я. — Тут недалеко.

Оп. Девушка явно напряглась, сильно задумалась с ответом. Надо направить ее мысли в нужную сторону. Так повернемся к ней, руку прижать к сердцу, усиливая ненавязчивость предложения, «от чистого сердца» (ну а чего, проверенный прием!). на лице нарисовать легкую улыбку. Отказать сейчас, значит обидеть меня, я же «искренен». Стоим прямо, не нависаем. Просто предложение. Которое сложно отвергнуть…

— Женя, — распекала меня в очередной раз Алла. — Люди всегда обращают внимание на жесты. Жесты, это как знаки препинания. Расставишь неправильно, полностью поменяется смысл.

Она нахмурилась. Ну да, разговор с клиентом был не из легких. Та дама, похоже, сама не знала, чего ей надо.

Вот что ты делал, — продолжала начальница. — Зачем ты указательный палец вверх выставлял?

— Она, блин, так тараторила, я записывать не успевал, — ответил я.

— Знаешь, что ты ей говорил, этим жестом? — покачала головой женщина. — Помолчи, я запишу!

— Я такого не говорил! — возразил я, с некоторым даже возмущением.

— Жест сказал! — воскликнула Алла.

— Что, она так их хорошо понимает?

— Это воспринимается именно так! — начальница даже из-за своего стола вышла (мы сидели у нее в кабинете). — Жесты, это сигналы для подсознания.

Я промолчал.

— Вот смотри, — Алла сложила руки на груди. — Как ты сейчас меня воспринимаешь?

Алла еще подрасправила плечи и чуть вскинула подбородок.

— Ну-у, — задумался я.

— Что непонятно-то? — Спросили начальница. — Это означает, «я прав, а ты нет, что ты не скажешь». Понятно?

Она снова сложила руки перед собой, но теперь ладони рук, лежали на плечах. Она будто обняла себя.

— Э-э… Страшно? — предположил я.

— Почти угадал, — в ее голосе проскользнули язвительные нотки. — Это означает «Я жертва, слабая и беззащитная». Вообще, все жесты, в которых ладони повернуты к себе, это жесты «закрытости». То есть человек относиться к тебе, минимум, с опаской. Не доверяет. Если наоборот, то наоборот! А если ты тычешь в человека пальцем, значит, он должен принять твое мнение.

— А если…, - начал было я.

— Так, стоп, — прервала меня Алла, положив руки на стол. — Я работать, когда буду? Да и ты тоже.

— Но…

— Все, все, об этом столько написано, почитаешь, — поставила она точку.

— Я если честно, не очень силен в этих делах, — произнес я, продолжая уговаривать Нину. — Если вы не хотите, то я пойму.

Одновременно рисуем картинку «отверженный». Голова опушена, голос приглушенный, с надрывом. Плечи опушены. Глаза в пол. Руки безвольно висят вдоль тела. Но все же не надо показывать полного лоха. Для этого стиснем челюсть, поиграем желваками.

Но интересно, а чего она так напряглась — то? Что такого? Тут два варианта. Либо кто-то есть (тогда почему вообще пошла?), либо кто-то был, причем недавно, и оставил не самые лучшие впечатления. Либо… еще просто не было никого.

— Ну, я не знаю, — протянула девушка.

Я мысленно захлопал в ладоши. И — ес!

— Здесь недалеко, — улыбнулся я. — Вам понравиться!..

… Пока шла до кафе, все раздумывал, а о чем говорить-то. О стихах можно, но как начать? Не скажешь же, что я еще в метро прочитал, у нее в блокноте. Это все равно что сказать: «Я давно слежу за тобой»..

… Это кафе, «Шоколадница», мне нравилось. Оно такое все, ненавязчивое что-ли. Хочешь, сядь в середине зала, если по-быстрому поесть зашел. Мне нравилось одно место, в уголке зала для некурящих. И слава те господи, оно оказалось незанято.

Оно было не совсем в углу. Возле лестницы в… гм… место общего пользования. Огороженное вычурными коваными перилами от лестницы, оно казалось стоящим на балконе. Но самое главное, возле столиков у стены, стояли не только кресла, но и диваны.

Мы присели за круглый стол, цвета горячего шоколада. Впрочем, здесь все в такой цветовой гамме. Даже негромкая музыка и та казалась какой-то шоколадной. Даже светлые обои и те в тонкую полоску такого цвета…

…Узкая ладонь девушки, просто, но так изящно держит чашку с горячим шоколадом.

— Нина, а вы на пианино не играете? — не утерпев, спросил я.

Ну, очень уж у нее характерные руки. Длинные пальцы, узкая ладонь. Классическая модель. Все это, вкупе со стихами и манерой одеваться.

Девушка с легким интересом посмотрела на меня.

— Нет, не играю, — ответила она. А почему вы спросили?

— Руки у вас музыкальные, — кивнул я в сторону объекта внимания.

— Я играю на гитаре, — слегка улыбнулась Нина.

— Всегда хотел научиться на чем — нибудь играть, — честно признался я. — Вот, например, гитара. Это сложно?

— Не просто, — девушка посмотрела на меня внимательно. — Пока руки натренируешь, пальцы набьешь, аккорды…

— Набить пальцы? — заинтересовался я. — Как это?

— Ну, чтобы мозоли появились на подушечках, — она постукала друг об друга подушечками большой и указательный пальцы. — Ведь на струны нажимать надо…

— Зачем? — не понял я.

— Это непросто объяснить, — задумчиво проговорила Нина. — Вы видели гитару вблизи?

Я неуверенно покивал.

— Вот на грифе гитары есть такие… м-м… порожки, к которым струны и прижимаются.

— Для чего?

— Струна укорачивается, и меняется звук от нее. Комбинируя длину струн, мы и получаем разные созвучия.

— Аккорды? — решил блеснуть я эрудицией.

Девушка кивнула. А все-таки красиво здесь мороженное подают (ну и вкусно тоже). Никакого пластика, исключительно в высоких стеклянных, даже стаканами это назвать, язык не поворачивается. В вазах.

— Нина, — начал я осторожно. — А вы не могли бы меня научить играть?

Девушка сняла ложкой вишенку, венчающую белый холмик мороженного. Тут я увидел, как в кафе заходит стайка девушек. С моего места был отлично виден вход. Но самое главное, что среди них было одно знакомое лицо. Черт, заметила.

Пока Нина задумчиво рассматривала свою порцию мороженного, водя по нему ложкой, я скорчил зверское лицо, предупреждая, чтобы Ольга (а это была именно она) не вздумала подходить. Та понимающе, но очень ехидно улыбнулась и они присели за столик. Фух!

— А почему вы хотите научиться играть? — спросила тем временем Нина.

И ведь надо ответить так, чтобы заинтересовало. Я подумал чуть.

— Вы знаете Нина, я всю жизнь завидовал людям, которые могут передавать настроение музыкой, — так начали достаточно красиво. — Им не надо искать музыку под настроение. Они просто берут и играют ее. А скажите…

Я решил перевести разговор на нее.

— А вот вы играете на гитаре, — я чуть перевел дух. Выходим на основной разговор. — А свои песни у вас есть?

Девушка явно засмущалась.

— Да, — тихо ответила она, не поднимая глаз.

— Я почему спрашиваю…, - тут сама собой возникла пауза.

Я вдруг понял, что реально волнуюсь. Да и эта часть разговора самая рисковая. Если она сейчас задумается, а почему я собственно это говорю, то может возникнуть вопрос, а почему я это говорю. И еще я кое-что понял. Что я уже не играю, мне, в самом деле, несколько страшновато стало выкладывать другому человеку свое маленькое увлечение.

— Вы не могли бы посмотреть мои стихи тогда? — выложил я, чувствуя, как по телу пробежал некий озноб что ли.

— Ваши? — Нина приподняла брови.

Сильно, видать, я ее удивил.

— Да, — сказал я и продолжил, чувствуя в груди странный подъем. — Мне просто хотелось бы, чтобы их оценил человек, который сам пишет.

— Ну, я не знаю…, - растерянно произнесла Нина.

— Нина, я не требую развернутого анализа, — сказал я, а в глубине росло удивление над самим собой.

Что-то странное происходило, я переставал контролировать процесс! Но самая хохма, что мне это нравилось!

— Я не Пушкин, вы не Белинский. Мне важно исключительно ваше мнение, — хорошо сказал, самому понравилось. — И даже не мнение, а скорее впечатление.

* * *

Восьмой час вечера. Уже смеркалось, осень все же. Но было относительно тепло, холодный ветер, дувший весь день, утих. Казалось не осень на дворе, а наоборот, начало весны.

— Вы знаете Женя, — говорила Нина. — В ваших стихах есть чувство. Но они…

Она запнулась, подыскивая видимо необидное слово.

— Сыроваты? — подсказал я.

— Да, наверно. Слишком правильны, — кивнула девушка и торопливо добавила. — Только это мое личное мнение.

Мы помолчали.

— Одно мне очень понравилось, — сказала она, наконец.

Я вопросительно изогнул бровь.

— Оно короткое. О девушке. Видимо она вам сильно нравилась.

Это то, которое об Аньке написал что-ли? Никогда бы не подумал.

— Оно передает главное ощущение, чувство. По нему можно представить всю картину, — продолжала Нина.

— Да? — задумчиво спросил я.

— Вы знаете, писать стихи для меня, как рисовать картины. Если не нарисовать главных линий, то все остальное не удается. Ведь задает настроение именно та, самая сильная эмоция. Остальное только фон, который ее усиливает.

Нина всерьез увлеклась объяснением. Видимо, много об этом думала. Ну, так и я не против, совсем не против.

— Вот Мона Лиза. Я считаю, что главное на всей картине, эта ее легкая полуулыбка.

Я с некоторым удивлением смотрел на девушку, которая еще минуту назад, производила впечатление этакой тихони. Волосы разлетелись под порывом ветра, что тянул от водной глади (мы гуляли в парке, перед УрГАПСом, возле реки), в глазах зажегся какой-то неистовый блеск. Одновременно с мечтательным выражением на лице, это давало невиданный мной ранее эффект!

— Все остальное, даже ее лицо, — продолжала Нина. — Это лишь фон. А смотришь на ее улыбку и думаешь, что хотел сказать Мастер этим? Свое отношение к тому, кто заказал портрет? А может это адресовано нам, простым обывателям?

На несколько минут воцарилась тишина. Нина отходила от своей речи, а я… А я любовался ею.

— Ну а теперь вы, — сказала она. — Что вы думаете о моих трудах?

Когда я принес ей свои стихи, она поставила мне условие, что я, в свою очередь, прочту ее творения.

Я вздохнул, собираясь с мыслями. Что сказать? Моя писанина, рядом с ее творчеством не валяется. У нее были разные стихи. Добрые, нежные, обличающие, гневные, грустные, лирические. Я прочел их одним махом, а когда оторвался, на часах было три ночи, глаза слезились от чтения, а я чувствовал себя так, будто только что видел кучу фильмов. Образы перемешались в голове, потому как я, никак не мог остановиться. Еще и еще, новые чувства, новые эмоции, картины. Я был, словно измученный жаждой путник, дорвавшийся наконец, до воды…

— Признаться, — начал я. — Можно я скажу, как думаю?

— Конечно, — подбодрила меня девушка.

— Просто может получиться несколько сумбурно, — вздохнул я. — Мне не хочется говорить стандартные слова. Но когда я читал, то у меня в голове возникали четкие красочные картинки.

— Мне приятно, что вам понравилось, — улыбнулась Нина. — А какое больше?

Я бросил быстрый взгляд на нее.

— Я пожалуй его вам прочитаю. Я его запомнил, — сказал я собираясь с мыслями.

— Вот как? Это вдвойне приятно, всегда хотела услышать, как звучат мои стихи, со стороны, — на лице девушки и в самом деле проявилась радость и нетерпеливое ожидание.

Я глубоко вдохнул. Ну, злость, просыпайся, ты мне сейчас понадобишься. Нельзя эти строки просто читать. Их надобно рубить, забив на окружающих. В груди поднялась знакомая волна, полыхнула пламенем в груди, по телу пробежали мурашки. В глазах девушки стоящей напротив, появилось весьма удивленное выражение, но мне уже было все равно, я рубанул рукой воздух и загремел:

Вот это бахнул… Блин, даже сам не думал, что это так сильно звучать будет. Несколько прохожих с удивлением посматривали в мою сторону.

Нина стояла, слегка побледнев. Блин, не переборщил ли я?

— Не ожидала, — сказала она, наконец. — Будто и не я писала это, а вы. Не думала, что это так выглядит.

Я помолчал, еще отходя от этого моего буйства.

— Не надо больше стихов сегодня, — сказала девушка…

* * *

— Как вы находите темы для стихов? — спросил я Нину.

Сегодня мы прогуливались по берегу Верх-Исетского пруда. Не сказать, что здесь была аллея, но тропинка имелась. Было впечатление, что мы загородом, хотя, вон он город, недалеко. Но здесь не было праздно шатающихся и мы могли говорить, не опасаясь и не снижая голоса.

— По разному. Главное же, не как и где берешь, а что, — ответила девушка.

Да, мы до сих пор на «вы». Меня почему-то, это прикалывало. Не хотелось переводить наши отношения, в рамки простой интрижки. Такое обращение друг к другу, темы для бесед, тихие уединенные места. Когда я встречал девушку, то странная тихая радость пела в сердце. Мне с ней реально хорошо становилось.

— Вот например, одно, — продолжал я.

— … А за спиною рев и плач!

И крики в спину, «Ты палач!»

И гонит ветер едкий дым.

По узким улицам чужим…

— Вы первый человек, Женя, — задумчиво произнесла Нина. — Которому нравятся больше, именно эти мои стихи.

— А обычно какие? — заинтересовался я.

— Больше лирика. Про любовь. Или о девушках, если парень, — девушка все так же задумчиво крутила в пальцах локон (вообще она всегда так делала, когда задумывалась всерьез).

— Вы знаете Нина, — ответил я. — Я не знаю, как это объяснить. Нет, мне тоже нравятся те ваши стихи. Но вот эти, грязь, кровь, ненависть. Тусклое солнце сквозь дым. Крики, рев. Просто такое редко встретишь. Непопулярная тема.

Что-то я опять разошелся. Но девушка уже не пугалась так, как в первый раз. Я окинул взглядом серые волны, накатывающие на берег, на далекую тонкую полоску другого берега.

— Странно это, — произнес я.

— Что? — откликнулась Нина.

— Мы еще недавно друг друга не знали, жили в своих мирках, — сказал я. — А теперь у меня такое ощущение, что мы всю жизнь знакомы.

Я вздохнул.

— Я вам еще не надоел своими высказываниями? — поинтересовался я. — Критик я впервые.

— Нет, что вы, — покачала головой Нина. — Я впервые могу говорить на эти темы, так свободно…

* * *

Я летел скачками, высунув язык, как говориться. Потому как уже опаздывал. Кто же знал, что эта инвентаризация, затеянная Аллой, так затянется. Она, кстати, так и не кончилась, но Алла, устав видимо от меня, поминутно смотрящего на часы (и рассеянного чрезмерно, что тут темнить), махнула рукой и велела убираться с глаз долой.

— Но завтра продолжим! — погрозила она пальцем.

Я, закивав так, что голова чуть не отвалилась, рванул на выход.

Мы стали встречаться с Ниной чуть не каждый день, если только она не была в ночную смену. Тогда я часами висел на телефоне. Интересно, как реагируют у нее на работе, на эти наши беседы?

— Нина, сбежал, как только смог! — воскликнул я, увидев ее, ждущую меня у остановки.

— Не волнуйтесь, — улыбнулась она. — Я недолго жду, тоже чуть опоздала.

Что-то изменилось. Она кстати, вчера намекала, что мы куда-то пойдем, но так и не сказала куда.

Так на лице явное смущение и опасение. Но молчит. Ладно, не будем форсировать события, пусть все идет, как идет. Но взгляд ее ощутимо потеплел, даже тембр голоса и тот, кажется, изменился. Это наверно, после вчерашнего разговора…

… - Нина, а как вы решили работать в больнице? — спросил я.

Девушка взглянула на меня, своими большими, бездонными, зелеными (и черт меня задери, такими красивыми!) глазами.

— Это из детства, — ответила она. — Мы тогда в Тюмени жили, пока папу сюда не перевели. Мне было лет восемь.

Она снова начала теребить прядку волос.

— Так вот, у нас в доме жил мальчик. Ему тогда наверно, лет двенадцать было, — девушка тяжело вздохнула. — Он был инвалидом. Пока мы бегали во дворе, он с такой тоской смотрел на нас с балкона.

— Стихотворение «На привязи», это о нем?

— По большей части да, — кивнула Нина. — Так вот однажды ребята над ним подшутили. Жестоко. Они позвали его играть с ними. Его мама иногда выкатывала коляску во двор. И пока он с ними говорил, такой радостный и счастливый, они привязали его коляску к дереву.

— Знакомые забавы, — скрипнул я зубами.

— Он так и просидел возле того дерева, пока мама не пришла, — продолжала Нина. — А она не стала никого ругать, просто отвязала веревку и молча укатила коляску. Больше мы его ни во дворе, ни на балконе не видели. Только иногда, поздно вечером, во дворе был слышен скрип коляски.

— И что потом? — спросил я.

— Мне было жутко жаль его. Их, — Нина тряхнула головой, видимо снова переживая те события. — И однажды вечером, я сбежала во двор. Я вытащила свою самую красивую куклу. Барби. Они только тогда пошли.

Нина остановилась у дерева, росшего на самом краю берега. Я встал рядом, смотря на отражение огней вечернего города, в чернильных водах реки. Вдалеке шумели едущие по мосту машины, пахло зимой.

— Знаете, Жень, за ту радость, в этих страшных пустых глазах, я бы отдала все, что тогда имела, — голос девушки дрогнул. — Но куклу он не взял, мама не разрешила.

Я молчал, понимая, что не время говорить.

— Я стала часто заходить к нему, после школы. — продолжила рассказ Нина, улыбаясь воспоминаниям. — Иногда мы гуляли в лесу, наш микрорайон, был на окраине, лес был близко. И он был первый человек, которому я могла рассказывать о своих мечтах.

Девушка улыбнулась своим воспоминаниям.

— Он слазил с коляски и мы валялись на траве, смотря в небо. Мы представляли драконов, замки, птиц, зверей. Иногда облака были похожи на лица знакомых людей. Придумывали истории, где мы, конечно, были главными героями.

Нина вздохнула.

— А в конце того лета, они с мамой уехали, — по губам девушки скользнула горькая улыбка. — И вдруг оказалось, что этот мальчик, был намного более интереснее, чем другие, здоровые. Для них лес был всего лишь кучей деревьев, облака белыми комками на небе, с дождем или без. Девочки, с которыми я вроде бы как дружила, тоже были не лучше. Только и мерялись, у кого лучше кукла и дороже. Тогда то я и стала писать стихи, чтобы хоть где-то выразить то, что хотела бы сказать этому мальчику.

Голос девушки в конце зазвучал глухо. Я не решался прервать ее рассказ. Мне казалось каким — то кощунством, что-то сейчас говорить, комментировать.

— Я стала больше оставаться одна, — продолжала Нина. — Беседы про тряпки, да про мальчиков нагоняли на меня такую тоску. А потом мы переехали сюда. Школу я заканчивала уже здесь. Я была новенькой, ко мне никто не лез, и это было хорошо. А потом я поступила в мед.

— Родители, наверно, не сильно одобрили? — осмелился я на вопрос.

— Да не так чтобы совсем против, но удивились. — ответила Нина. — Но они приняли мой выбор…

… И вот теперь Нина внимательно смотрела на меня, тоже видимо припомнив нашу вчерашнюю беседу.

— Расскажите о себе, — попросила она, когда мы отошли от остановки. — А то все обо мне.

— Хм…, - задумался я. — Мне-то в общем и нечего рассказать. Все стандартно. Школа, технарь, работа. Серая такая жизнь. Ничего примечательного.

— Я заметила, что вы не любите о себе говорить, — улыбнулась Нина. — Но мне с вами почему-то легко. Обычно люди любят о себе поговорить. И знаете, что странно…

— Что? — полюбопытствовал я.

— У меня такое ощущение, что вам намного больше лет, чем кажется, — ответила девушка. — Вы иногда делаете такие неожиданные выводы, из простых вещей.

— Да? Я как-то не замечал, — покачал я головой. Однако!

— Мне иногда кажется, что вы мысли читаете, — улыбнулась, чуть смущенно, Нина.

— Нет, к сожалению, я этого делать не умею, — тоже улыбнулся я. — Просто мне приходиться на работе общаться с разными людьми, вот и научился делать выводы.

Девушка бросила на меня быстрый взгляд, вздохнула, как перед прыжком в воду и выдала:

— А можно один личный вопрос? — сказала она, и даже немного съежилась, как будто ожидая удара.

— Можно, — слегка удивился я, такому ее поведению.

— Много у вас было девушек?

Вот так да, не в бровь, а в глаз!..

Дневник Нины.

И зачем я это спросила? Вот дура. В груди, как будто кусок льда положили. Он все молчал, а мне становилось все хуже. Зачем, зачем я спросила?! Он мог сейчас отделаться общими фразами опять и все! Зачем?!

Но он такой странный. Ведь, я чувствую, он знает больше, чем говорит. Он умеет строить разговор, избегать скользких тем. А его взгляд! Иногда казалось, что на меня смотрит старик.

Он все молчал. А моя душа все больше падала в бездну отчаяния. Не надо было так грубо! Зачем мне было знать это? Ну зачем?!

Женя взглянул на меня таким жестким взглядом. Сердце провалилось в пятки и ниже. Его лицо, сначала стало, словно изваяние, будто высеченным из камня… А потом как-то враз обмякло.

— Не одна, — сказал он, наконец, смотря так, что язык примерз к небу. — Но ты первая.

— Первая? — пролепетала я вопрос.

Он усмехнулся, как-то так легко, беззаботно.

— Первая, с кем мне не хочется играть, — пояснил он. — И с кем играть и не надо.

— Почему?

В сердце несмело толкнулась радость. Он не обиделся, не увильнул от ответа. В его глазах, наконец, исчез этот еле уловимый, неприятный, расчетливый холодок.

— Просто я тут понял, — он криво ухмыльнулся. — Что я влюблен…

* * *

— Мама пригласила на чай, — вышла Нина на лестничную площадку.

Мы зашли к ней домой, потому что она подзамерзла. Одеться потеплее. Я сидел на подоконнике, смотря на ночной город. Да и сам я, признаться продрог, больно уж ветер сегодня прохладный, прям как зимой. Оно и верно, ноябрь на носу.

Я от себя офигевал. Знаком с девушкой уже чуть не месяц, а кроме прогулок, да нескольких поцелуев (да и то, вот, недавно, после того моего признания), ничего и не было. Но мне почему-то это нравилось. Нравилось и все, хоть убейте!

Я спрыгнул с подоконника, отряхнул штаны и решительно произнес:

— Ну, так и пойдем, — улыбнулся ободряюще. — Если ты не против, чтоб я зашел.

— Я не знаю, — замялась Нина. — Это несколько неожиданно получилось.

— Решение, стало быть, за мной? — спросил я.

Нина кивнула.

— Тогда идем! — весело произнес я. — Идем знакомиться!

* * *

«Просто чайная церемония!», — подумал я, смотря как мне наливают чай. Из заварочного чайника. Привык, блин, к пакетикам одноразовым.

Строгая на вид, высокая (для женщины, конечно) дама, что и производила сии манипуляции, Ольга Викторовна. Мама, как представила ее Нина. Что сказать. Типаж — учительница. Интеллигентная женщина, в очках, в строгой одежде, никакого халата. Кстати, она учительницей и была. Музыки. Неудивительно теперь, что Нина умеет играть на гитаре.

Напротив меня сидел высокий — же, крепко сложенный мужчина. Александр Николаевич. Папа. От него на версту несло властью. Руководитель. Глаза слегка прищуренные, взгляд оценивающий. Руки, лежащие на столе, сцеплены в замок ими опираются локтями о столешницу. Хозяин.

Нина была смущена. И сильно. Сидела рядом, слегка пунцовая. Так, понятно. Ранее никогда не проходила такое.

Признаться, мне тоже слегка не по себе. Не каждый день знакомишься…. гм… да. Не каждый день, в общем. Ну ладно. Будем собою, так будет лучше всего. Вот и первый вопрос, от папы. Кем, работаю.

— Работаю я адъютантом. Секретарем, — пояснил я, слегка улыбнувшись. — Или как сейчас говорят, личным помощником босса.

Александр Николаевич оценил незатейливую шутку, слегка улыбнувшись. слава богу, в этой семье нет строгого этикета. Мне без затей положили кусок торта на блюдце, и ложку чайную рядом.

— Саш, ну ты что сразу про работу, — слегка укоризненно сказала Ольга Викторовна.

— Да нет, все в порядке, — ответил я. — По тому, где человек работает и работает ли вообще, можно многое о нем понять.

Вот это спич я толкнул. Александр Николаевич заинтересовано посмотрел на меня.

— Я так понимаю, вам много приходиться работать с людьми? — задал он вопрос.

— Да, — просто ответил я. — Каждый день.

— А где. Если не секрет? — продолжал он.

— Саш, — опять сказала тем же тоном Ольга Викторовна.

— Нет, не секрет, — ответил я, позволив улыбку пошире. — В фитнесс-центре.

Александр Николаевич слегка удивился, но никак это не прокомментировал.

После ужина Нина немедленно утащила меня в свою комнату.

— Жень, ты на папу не сердись, — начала извиняться она, едва захлопнулась дверь.

— За что? — немного удивился я. — Я бы скорее всего тоже самое спросил на его месте…

… - Давай сюда, хватит, — смеясь сказала Нина, отбирая у меня гитару.

Мучил я инструмент уже часа два. И что-то получаться начало! Правда, пальцы болели немилосердно, но это фигня.

— Теперь тебе надо день, два передохнуть, — сказала Нина, ставя гитару к стенке. — Пальцы будут побаливать.

— Это точно, — согласился я.

Я схватил девушку за руку и, притянув к себе, усадил на колени.

— Девушка, вы знаете, что вы мне сильно нравитесь? — заявил я.

— Что, правда? — рассмеялась Нина.

Полчаса за поцелуями пролетели незаметно. Голова была хмельная, словно я шампанское ведрами пил.

— Знаешь, я все хотела тебя спросить, — Нина посмотрела мне в глаза.

В мои пьяные от страсти глаза. Улыбнулась.

— Ты всегда говоришь так? — наконец, спросила она.

— Как? — не понял я.

— Напрямую? Что думаешь? — уточнила девушка…

Дневник Нины.

Мне иногда казалось, что наша встреча была не изгибом судьбы. По крайней мере ей сильно помогли в этом. Мы знакомы уже больше месяца, а Женя продолжал меня удивлять.

Он удивительно точно угадывал настроения людей. И мое. Был, как бы это сказать, всегда вовремя. Не тяготил. Иногда реально казалось, что он читает мысли, настолько точно он это все делал.

И еще он был… какой-то цельный что ли. Непривычное ощущение. Странное. Рядом с ним так и хочется встать за его широкую спину. А он, скорее всего даже не задумается, зачем я это сделала, просто станет защищать. От всего.

У него как-то получается, легко ко всему относиться. Даже к трудностям. Он умудряется смотреть на привычные вещи с такой стороны, о которой даже не подозреваешь. Отсюда, наверно, и желание спрятаться за него.

А его привычка говорить, что думаешь. Правда, он сказал, что это только со мной так. Но я же видела, как он разговаривал с папой. Он ни разу не пытался приукрасить себя. Говорил, все как есть. Мне иногда кажется, что он вообще не умеет нервничать. Просто не знает, как это делается.

Мне кажется, я… Нелегко признаться в этом даже здесь. Но это ведь так. Ты влюбляешься в него Нина, с каждым днем все больше…