Картины прошлого
Из-за угла раздался противный гогот. Краса и гордость выпуска, — три кретина из ларца, одинаковы и тупы. Ноги сами замедлились, желание плюнуть на эту массовку вспыхнуло с новой силой.
Мимо пролетела стайка выпускниц, разодетых и накрашенных. Вот и Таня Степанова, первая красавица 9 «б», класса, нашего класса. Все они прошли, цокая высокими каблуками, оставляя за собой шлейф парфюма, а в мою сторону, как обычно, ноль внимания, фунт презрения.
На ногах, как будто гири, и в груди острое неприятие момента. Ему-то это зачем? Что отмечать? Единственным желанием было, поскорее покинуть эти стены и постараться выкинуть из памяти эти годы.
— Женя, а ты что здесь? — раздался сзади голос их классной руководительницы, тут же к лицу приливает жар, а слова застревают в горле. Лихорадочно пролетают мысли, но язык отказывается говорить.
— Я это… так…, - выдавил, слава богу, хоть что-то.
— Идем, там уже все наверно пришли, — мягко сказала женщина.
Судорожно киваю, плетусь следом. На входе в столовую классную перехватывает взвизгивающая орда одноклассниц, щебечущих вразнобой.
Пробираюсь к дальнему углу, заметив там более менее свободное пространство. Гомон стоит, как на вокзале, звякают тарелки, хохот. Света, страницу из дневника которой, помню до сих пор (она была посвящена одному лоху, который никак не может понять, что он лох, то есть обо мне), буквально висела на Коле из параллельного 9 «А» класса, и только присутствие учителей похоже, тормозило их от более смелого проявления чувств.
Во главе стола встали наша классная и директор. Головы отличниц сразу же повернулись к ним, не смотря ни на что. У них уже рефлекс, по ходу. Как у собак Павлова.
Шум немного стих, все более-менее приготовились слушать, шушукаясь впрочем, вполголоса.
— Дети, — начала Алла Петровна. — Сегодня вы вступаете в новую жизнь.
В груди заныла тоска, как всегда от таких торжественных, заученных речей.
— Сегодня вы услышите последний звонок, и хоть впереди у вас еще экзамены, сегодня вы отмечаете вступление во взрослую жизнь, — она тормознула, окинув нас взглядом.
— Я рада сказать, что в нашем классе, двое выпускаются с медалями, Анечка Проклова и Женя Фомина, поздравляю!
Лица отличниц наполнились превосходством, словно вот именно для этого, они и корпели все эти годы. Никогда не возникало желания стать зубрилой. Нет, от медали я бы не отказался, но делать уроки каждый день от и до…
К тому же, все равно, если не половину, то четверть оценок точняк, им вытягивали. Химию Прокловой, например, никогда не сдать бы на «отлично».
Девушки, тем временем, встали и наслаждаясь моментом, победно окинули взглядом стол.
В своих, вроде бы красивых платьях, они все равно смотрелись как в той, советской, коричневой форме с белым передником, которая была в первых классах.
Что одна, что другая, волосы в хвосте, идеально зализанные, минимум косметики, края подолов чуть ниже колена. Все строго, никаких соблазнительных открытостей, голых плеч там или чуть более смелого декольте. Все параллельно и перпендикулярно.
Насладившись моментом (да и стоять дальше было просто глупо), они сели, сразу растворяясь перед взглядом, в веренице голов. Все, окончен их миг триумфа. И стоило ради этого…
А классная тем временем все вещала, об экзаменах, о взрослости, ответственности.
Все потихоньку начали заниматься своими делами: кто жевать, кто шептаться, лишь «ближний круг», отличницы и хорошисты, продолжали есть глазами, кивая в ответ. Им бы еще тетради, они бы законспектировали, наверно.
— …удачной вам дороги в жизни! — закончила классная, наконец.
Кивок директору, тот кашлянул, отер лоб платком (жаркий май в этом году) и «родил»:
— Я присоединяюсь к вашему классному руководителю, также желаю, удачи и успехов, — сказал, как вымучил директор. — После чаепития вас ждет дискотека, так что празднуйте.
Директор выдавил улыбку и посмотрел на часы. Что-то сказал Алле Петровне.
Та кивнула и он, дежурно, улыбаясь, двинулся к выходу. «Отмучился», — невольно скользнула мысль.
Все чуть не синхронно зазвякали столовыми приборами о тарелки. Многие смотрели на большие круглые часы, над выходом из столовой. Дискотека будет в семь, а сейчас еще пять.
«Как бы свалить пораньше», — крутилась в голове мысль, при виде радостно галдящих одноклассников.
В половине седьмого, все потянулись на выход. Тянул до последнего, уже столовские работники, даже прибираться за нами начали. Но наша классная мягко улыбнувшись, сделала приглашающий жест. Побрел на выход.
Вход в спортзал, откуда уже неслась грохочущая музыка, был прямо напротив столовой. И тут вдруг понял, что, несмотря на все нежелание идти, одолевало любопытство. Справа от входа стоял Сергей, наверно единственный, кто не пытался его унизить. Глаза его масляно поблескивали, а когда дистанция сократилась, почувствовался легкий запах спиртного.
«Пойти, не пойти?», — билась мысль. Сзади классную как раз перехватили «избранные», по привычке пытаясь умничать, хваля ее речь в столовой. А та по привычке что-то им советовала, что-то о поступлении куда-то. Нашли время.
Порог дверей спортзала, стертый посередине чуть не до бетона, маячил перед глазами, а решение все не приходило. Все логичные доводы перебивало желание глянуть, как там?
Справа опять послышался ненавистный гогот. Как они, так противно умудряются смеяться? Повинуясь мгновенному порыву, ноги шагнули за сбитый порог, в грохочущий полумрак коридора перед входом в зал, расцвеченный разноцветными мигающими отсветами огней. Зал же оказался более-менее освещенным. У дальней стены, подальше от колонок, на сдвинутых в угол лавках, сидели учителя, глядя на веселящихся выпускников, как коршуны на добычу.
Посередине зала кривлялись (простите, танцевали) они, его одноклассники и другие из 9 «а» класса. Выпускной у нас с ними вместе. Многие девушки стояли у стен, кучками по два — три человека, несколько взглядов оттуда, скользнули по мне, все-таки женского пола было чуть больше в наших двух классах. В 9 «а» конечно парней больше половины, зато у нас две трети девушки. В общем, не хватало пар на всех…
Музыка сменилась на медленную, многие из девушек повернулись, шаря глазами по парням. Вскоре по зеленым доскам пола, по белым полосам баскетбольной разметки…. Закружились, хотелось бы сказать, но нет, просто начали топтаться парочки.
На лицах наших передовиков учебы выражение: «Да и не очень-то хотелось!». У меня, наверно, такое же…
Парень, стоящий за… стойкой? Короче, управляющий музыкой, был настолько серьезен, что казалось, эту музыку он сам сочинял.
С лавок бдительно сканировали учителя.
Химичка, вредная как ее кислоты, будто ведро лимонов съела, впрочем, как всегда.
Историк, казалось, вообще отсутствовал, равнодушно скользя взглядом по стенам.
Наша классная, Алла, что-то говорила, классной «а»-шек. Та кивала в ответ.
Какая-то парочка скользнула к двери, скрывшись в полумраке коридора. Пора наверно и мне.
Ушел незамеченный. Теплый по-летнему, майский день, уже сменился еще ощутимой вечерней прохладой. Пахло свежестью, как после дождя. И сиренью.
Мимо больницы, вниз к мосту, привычной за многие годы, дорогой. Зачем ходил? Время зря тратил. Надеялся на что-то. Ну, будем честными, надеялся на девушку. Почему? Что были шансы? Не читал что-ли?
«… Марков-ботан», — всплыла характеристика, прочитанная в Светкином дневнике.
На что ты надеялся, Женя? Дурак! Сжал рукой бицепс, напряг. Мда, Шварценеггер просто… Раздражение хлестнуло по нервам. Почти бегом вылетел на мосток. Подкрашенная алой краской заката, рябь воды, равнодушно плескала в берег.
Света, Света. До того момента, как он прочел строки, написанные красивым почерком в ее дневнике, он полагал, что шансы еще есть. Наивный дурак.
Она казалась такой, своей, даже доброй, что-ли. Живут они в одном подъезде, в детстве бывало, вместе бегали. Тогда все проще было. Потом она стала красивой девушкой, а он… да. Стал…
…Туфли с высоким каблуком стояли рядом, на колготках змеилась затяжка. Завитые локоны, тряслись в такт рыданиям. Фигура, в смелом открытом платье, сгорбилась.
И вот и она, Света. Он видел, она танцевала с Колей своим, из 9 «а», а теперь вот бежит грязноватый ручеек по щеке. «Косметике, хана» подумалось мимоходом. Что она делает здесь, в самый разгар веселья? Поссорились?
— Свет, все нормально? — вдруг вырвался совершенно идиотский вопрос, когда приблизился.
Хотел просто пройти, черт. Конечно, человеку, когда нормально, плакать же хочется. Вот, я дятел.
— Нормально, — буркнула та, не оборачиваясь.
— Может тебя до дому проводить? — осмелился он, удивляясь себе.
— Да пошел ты, — вдруг резко бросила девушка, по-прежнему стоя спиной. Он отшатнулся, не ожидая столь резких слов.
— Извини, — выдавил он.
— Что, извини?! — вдруг обернулась Света. — Что ты тут ходишь?! Что тебе надо?!
По щекам от уголков век, протянулись две черные дорожки. Красноватые глаза казалось, метали молнии, волосы разлетелись под порывом ветра, верхняя губа приподнялась в оскале, даже пальцы скрючились, как когти. Невольно, сделав шаг назад, выставил руки вперед, в примиряющем жесте. Но ни одного слова вставить не удавалось. Девушка видимо вошла в раж.
— Проводник долбаный! — накал все повышался, ее голос дрожал от ярости. — Вали отсюда!
Молчание видно распаляло еще больше слов.
— Урод! А все туда же! До дому проводить! — передразнила она. — На хрен ты, кому-то нужен!
Она в запале наступала на него, умудряясь нависать, будучи меньше ростом. И в конце концов, наткнулась грудью на руки, рефлекторно выставленные вперед.
— Ах ты! — голос сорвался в ультразвук и в вечерней тишине, звонко шлепнула пощечина. Голова мотнулась назад и от неожиданности он чуть не сел.
— Не смей ходить за мной! — прокричала она, почти ему в ухо.
Когда опомнился, ее уже след простыл. Лишь туфли, забытые в порыве гнева стояли на там, где она их бросила.
Щека горела как обожженная. В растерянности, он подхватил ее обувь и побрел к дому. Хаотичные обрывки мыслей, ремешки туфлей, зажатые в руке. Вечерний парк.
— Что-то я ничего не понял, — пробормотал он, потирая след от удара.
Выйдя из лифта на ее этаже, он немного постоял в замешательстве. Звонить и отхватить новую порцию? Нафиг. Подумав, повесил туфли за ремешки, на ручку двери. Если найдет, то и ладно, не найдет, подумает, что сама потеряла.
Вот так закончился тот день. Позже, стоя на балконе, он подумал, как люди привыкли вымещать зло на тех, кто ответить не может. В каждом классе их школы, был такой человек, который нес на себе бремя козла отпущения. В их классе это был он…
День сегодняшний
Щелкнула входная дверь, и привычный, щемяще родной, запах маминой квартиры проник в нос. На вешалке висело ее старое зимнее пальто. Она ходила в нем, когда Женя учился в школе…
… Он не сразу понял тот холодный официальный голос, сообщивший он том, что мама в реанимации. Сердечный приступ. Такая-то больница, туда-то звоните. Он был у нее накануне, и ему показалось, на мгновение, что цвет ее лица приобрел какой-то неестественный, восковый оттенок. Тогда больно кольнуло в груди. Давно забытое ощущение страха за другого человека…
Когда уходил, долго не мог насмотреться на нее, сердце сжимало как-то нехорошо. Мама даже спросила, все ли с ним в порядке. Он поцеловал ее в щеку и погладив по плечу, вышел за дверь. Попрощался на словах он уже несколько раз…
… Мама умерла во вторник. Ему позвонили из реанимации и каким-то будничным голосом сообщили об этом факте. Самое странное, он тоже ничего не испытал. Единственный ему родной человек, ушел, а внутри, будто все уже выгорело и болеть было уже нечему…
Он повешал куртку на вешалку, из коридора заглянул в свою комнату. Мама так и не изменила ничего, все было так, когда он покинул родное гнездо, отправившись в свободное плавание.
В гостиной, в углу, на кресле лежали сумка и вещи тетки. Наверное, они все еще на поминках сидят, на пару с приехавшей пару дней назад Светой, ее дочерью, имитируя заботу о той, которая при жизни от них слова доброго не услышала…
…За стеклом посудного шкафа, среди редко расставленных чашек и тарелок, стояли фотки. Несколько маминых, пара моих. Две выпускные фотки, школа и техникум. Бездумно открыл шкаф и вытащил школьную.
С фотографии на него глядели лица. Еще молодые, здесь у них все еще впереди. Вот он, привычно полуспрятался за других. Зеленеют молодой листвой тополя возле школы. Впереди выпускной и целая жизнь. Как-то ему пришло письмо. Там его приглашали на встречу выпускников, но он вычеркнул то время из жизни и не хотел снова очутиться в стенах, что напоминали ему о прошлом. Не пошел, короче. Потом в Интернете нашел фотографии с той встречи. Там была и Света. Неплохо, очень неплохо одетая, дорогая одежда, украшения, все хорошо. Только чужое, не ее. Серьги не сочетались с кулоном, часы на запястье вообще бижутерия. Да и накрашена явно не в салоне. А если это временное, то и все остальное тоже. Вот так.
Сунул фото обратно. Постоял в раздумье у окна. Солнце уже коснулось края, наливаясь алым цветом. Будем ждать, все равно этого разговора не избежать, да и чего бегать? Здесь, в этой квартире, самое лучшее место для этого.
Он провел рукой по корешкам книг, стоящих на книжной полке. Несколько он купил в то лето. На первые свои заработанные деньги. Он достал с полки одну. Джек Лондон. «Мартин Иден». Из книжки вдруг выскользнул зеленый бумажный квадратик. Плавно спланировав, он приземлился у ног. «Магазин „Семерка“. Большой выбор, низкие цены, качественные продукты…»
Он поднял буклет, зачем-то его понюхал и улыбнулся…