Однажды дядя Прохор зашёл в Петькин дом с необычной ношей, расстроенный. За пазухой он принёс ягнёнка.

— Несчастье у нас, — сказал дядя Прохор Петькиной матери. — Три овцы пали. Чемерица в сене оказалась, отравились. Пять ягнят сиротами остались. Четырёх пристроил на выкорм, а этого вам решил подкинуть.

— Разве у меня есть время возиться с ним? — сказала Петькина мать. — Надо бы отнести, где бабки в доме. Это их занятие.

— Я думал, у вас овца окотилась, подпустит его к себе… — сказал дядя Прохор. — Может, отнесём в хлев, посмотрим?

Петька тогда ходил в первый класс. Он сидел за столом и скучал над букварём, потому что весь его прочитал до школы, а теперь мать всё равно заставляла читать и учить слоги.

— И я пойду, — сказал Петька и направился за дядей Прохором в хлев.

Овца стала бодать принесённого ягнёнка, не подпустила его к себе.

— Напрасная затея, — сказал дядя Прохор. — Придётся идти к другим. Видишь, Петро, как получается. Чужая беда никому непонятна.

— Дядя Проша, а можно, я его буду кормить? — спросил Петька.

— Ты учёбу с ним запустишь…

— Не запущу, — заверил Петька. — Я уже всё знаю.

— Если даёшь слово, то поговорим с матушкой, разрешит ли она.

…Петька выпросил себе ягнёнка, назвал его Бекой и стал приучать к молоку из бутылки.

Бека не хотел сперва пить коровье молоко. Петька раскрывал ему губы, вставлял соску и поил. Мать, помогая, сокрушалась, что навязал он ей лишние заботы. Сам не справится, придётся заменять его, а назад не отнесёшь: дядя Прохор скажет, что не сдержал обещания.

— Справлюсь, — говорил Петька. — Он, когда проголодается, сам попросит молока.

— Баран тебе попросит, — отвечала мать. — Это же не котёнок.

— Придумаю что-нибудь, — не сдавался сын.

Но придумать что-нибудь было трудно. Ягнёнок не хотел лежать на печи в тепле, в постели, нравилось ему только быть у своего воспитателя на руках.

— Связал ты теперь себя по рукам этим Бекой, — говорила мать. — И нужен он тебе?

— Развяжусь. Это он, пока маленький, на руках любит.

— А подрастёт — и на плечи сядет.

— Я его на ремешке водить буду, как щенка, — отвечал Петька.

— Не смеши народ. Кто овец на ремне водит? Вон к стаду приучай его.

* * *

Потянулись дни. Шла к концу зима. Ягнёнок подрос, но хлопот у Петьки не убавилось: лишний раз не выбраться из дома, не покататься с гор, всё с Бекой да с Бекой. Ребята уже дразнилку сочинили:

Жил-был Петька, Жил-был Бека. Бека скушал человека.

Из-за этого Петька подрался в школе. Он умел постоять за себя. У него дело важное, а они его дразнят…

В это время за отличную учёбу Светлана Андреевна пересадила Петьку из первого класса во второй. Дел стало совсем невпроворот. Надо было что-то придумывать. Бека уже привык брать соску сам, но бутылку приходилось держать. Чтобы освободить руки, Петька попробовал привязать бутылку с молоком к ноге и делать разом два дела: учить уроки и кормить Беку.

Ягнёнок обрадовался этой придумке, хватался за соску, вставал на коленки и пуще прежнего крутил хвостиком, а потом принимался бодать Петькину ногу.

Тогда Петька взял тулуп, накинул его на скамейку шерстью вверх, привязал под скамейку бутылку и подвёл к ней Беку. И Бека признал скамейку!

Весной Беку отправили в стадо. Весь день ягнёнок ходил с колхозной отарой, а вечером Петька забирал его домой. Но однажды Петька заигрался, не встретил Беку и шёл к дому один. Вечер был тёплый, тихий. Солнце уже село за горизонт, замолкли птицы. Петька тихонько насвистывал песенку. И вдруг услышал за собой топот. Он обернулся. На него скакал вприпрыжку Бека.

Петька не успел отскочить в сторону. Ягнёнок бухнул его так, что Петька шлёпнулся в траву.

— Бека, это же я, — проговорил Петька. — Не узнал ты меня? — Ягнёнок попятился назад и снова грозно понёсся на хозяина.

— Бека! — крикнул тот и прыгнул в канаву.

Ягнёнок перелетел через канаву, растянулся и жалобно заблеял. Петька привстал.

— Эх, глупый ты бараша, — заговорил он. — На кого же ты бросаешься? На своего хозяина!

Бека задрал, нос, поводил им, потянул воздух и снова попятился для разбега.

— Опять?! — сказал Петька, падая в канаву.

— Бе-бе, — проблеял Бека и шлёпнулся рядом с ним.

— Бека, Бека, на кого же ты нападаешь? Я тебя молоком поил. Вспомни, — причитал Петька. — Если бы знал, что ты бандитом будешь… Бе-ека.

Петька сел. Ягнёнок ткнулся ему в грудь, тяжело задышал.

— Вот видишь, как наморился, а из-за чего? Я с ребятами не могу разве поиграть? Ты один теперь привыкай ходить домой. Ты большой стал.

Петька выбрался из канавы. Ноги и руки горели от крапивы, саднила коленка. Бека выпрыгнул за хозяином, толкнул его лбом и попятился опять на разбег.

— Ну, Бека! — произнёс Петька и дал такого стрекача до дома, что Бека не догнал его своими большими прыжками и от обиды бухнул тугим бараньим лбом в дверь, растворил сени и принялся искать хозяина в доме. Петька вскочил на кровать, а Бека, встретив вдруг самого себя в зеркале, строго проблеял и с разбегу боднул зеркало.

Все это произошло так быстро, что Петька и не заметил, куда исчез баран. Лишь слышалось где-то глухое буханье, а на полу поблёскивали осколки стекла. Петька выбежал на улицу, осмотрелся. Беки не было. Он позвал мать… Беку нашли в платяном шкафу.

— Ну, вот, вот вырос наконец-то, — приговаривала мать, вытаскивая Беку из шкафа. — Сейчас к дяде Проше тебя. Он утихомирит твоё буйство. Поведём, Петюшка. Не хочет признавать хозяина, пусть на волю отправляется.

— Жалко, — проговорил Петька. — Это он обиделся на меня за то, что я его не встретил.

— Нет, не поэтому. Вырос он, большим стал, бодаться ему надо, — ответила мать. — Теперь тебе с ним не сладить.

Дядя Прохор забрал Беку в колхозную отару, а Петьке пообещал за работу выдать от колхоза премию. Только не сказал, какая будет премия и когда.

Но Петька и не думал об этом, некогда ему было забивать голову пустяками.