В 70-е годы большое место в наших политических заботах занимали страны так называемою «третьего мира». Интерес к ним менялся по интенсивности и по формам своего проявления. В годы администрации Н. С. Хрущева СССР, еще не потерявший уверенности в своих силах, старался не только перепрофилировать политическую ориентацию новых независимых государств, но и подводить под дружбу с ними экономическую базу. К тому времени относится строительство Асуанской плотины в верховьях Нила, металлургического комбината в Бхилаи (Индия), крупных объектов гражданского назначения в Индонезии. При этом имелись в виду не только экономические, но и политические соображения. Везде наша помощь способствовала, по мнению Старой площади, укреплению государственного сектора в экономике, то есть базы, сближавшей нас с этими государствами. Наши займы и помощь вели к формированию рабочего класса, а он, как вытекало из марксистско-ленинской доктрины, считался нашим естественным социальным союзником. Американцы, дескать, преследуя противоположные цели, направляют свои займы и капиталовложения преимущественно в развитие частного сектора экономики других стран, способствуя тем самым формированию и укреплению класса буржуазии, то есть своего социального союзника.

К концу 60-х годов стало ясно, что решение столь фундаментальных задач в странах «третьего мира» нам не по плечу. Вопрос о крупных индустриальных проектах отпал сам собой. Но политические амбиции продолжали крепко держать нас в своих объятиях. ЦК партии никак не мог отказаться от убежденности, что «третий мир» является резервом социализма. В решения съездов партии неизменно вписывались разделы о национально-освободительном движении в странах «третьего мира», о нашей солидарности с ними. К этому прибавилось соперничество с Китаем в борьбе за влияние в этом мире. Но СССР никак не мог подкрепить свои претензии экономическими возможностями. В силу этого в сотрудничестве нашей страны с новыми независимыми государствами на передний план стали выходить факторы военно-технического характера: поставки оружия, направление военных советников, налаживание военного строительства начинали играть преобладающую роль.

Другими словами, объективно ЦК КПСС и наши военные благожелательно относились к расширению фронта сотрудничества со странами «третьего мира». Разница была в том, что международный отдел ЦК поддерживал это направление чисто политически, исходя из общих идеологических построений, а Министерство обороны вело широкую практическую работу по освоению новых областей сотрудничества.

В то же время в расширении масштабов нашей вовлеченности в дела «третьего мира» не было никакого смысла. Возможности не соответствовали нашим амбициям. Активность носила какой-то автоматический, инерционный характер. Мы походили на армию, наступление которой выдохлось, основные ее силы залегли в окопах, но некоторые части еще в запальчивости продолжали продвигаться вперед, надеясь заслужить похвалу командования.

Все ведомства, ведавшие экономической сферой жизни СССР, занимали явно негативную позицию по отношению к требованиям расширения экономической помощи новым государствам. Госплан, министерства финансов и внешней торговли, как могли, сопротивлялись многочисленным постановлениям Совмина, основанным на решениях ЦК КПСС, о выделении новых и новых ресурсов для стран «третьего мира». Поставки туда росли, как раковая опухоль, отнимая силы у слабеющего организма нашего собственного государства.

МИД СССР и его руководитель А. А. Громыко относились к «третьему миру» откровенно пренебрежительно. Андрей Андреевич с большим удовольствием посещал и принимал своих коллег из малых европейских государств, чем возмутителей спокойствия из стран «третьего мира». Даже политбюро не могло загнать его на Ближний Восток, в Африку или в Латинскую Америку. Поездки в страны этих регионов – единичные случаи в его, казалось, бесконечной карьере министра иностранных дел.

КГБ и, в частности, разведка занимали срединное положение. У нас не было ведомственной заинтересованности в безмерном расширении социалистической системы, мы достаточно ясно видели, как усиливается из года в год перенапряженность экономики нашей страны, учащаются конфликты между Востоком и Западом из-за соперничества в «третьем мире». В 1975 году в информационно-аналитическом управлении разведки был подготовлен и представлен на доклад Ю. В. Андропову документ о перспективах нашей политики в этих странах. Стержневая мысль документа заключалась в том, что СССР не может позволить себе роскошь разбрасывать средства и усилия по безмерному пространству трех материков: Азии, Африки и Латинской Америки. Необходимо сосредоточить внимание на ограниченном числе государств, которые были бы политически наиболее близки, в стратегическом отношении наиболее выгодны, а экономически – малоёмки. В документе содержались ссылки на пример великих в прошлом держав, в частности Англии, которая, контролируя всего лишь несколько точек на карте – Гибралтар, Мальту, Суэц, Аден, Сингапур, – обеспечила себе господство на важнейшем морском пути из Европы в Индию.

Применительно к Ближнему Востоку в документе говорилось, что наша широкозахватная политика ведет к огромным затратам технических и денежных ресурсов, не давая и не суля в будущем ни политических, ни стратегических преимуществ. Мы напоминали о том, что ни Египет, ни Сирия, ни Ирак не собираются ни платить свои долги, ни выстраиваться в кильватерную колонну вслед за нами в мировом сообществе, ни предоставлять нам военно-стратегические возможности. Вся многолетняя игра вряд ли стоит свеч.

В документе предлагалось выбрать одну страну и сделать из нее образец сотрудничества, кстати, и проверить нашу способность добиваться конечных целей. Рекомендовался Южный Йемен в силу того, что правивший там режим был «самым марксистско-ленинским», левее него в арабском мире не было. Аден в военно-стратегическом отношении был важен для влияния на Индийский океан и на Средиземное море. Имеющийся в городе нефтеперегонный завод обеспечивал бы энергоресурсами флот, авиацию. Самой стране для развития требовалось не так уж много средств. Надо было найти нефть, побольше воды, и основные проблемы были бы решены. Более того, страна удалена от основных конфликтных узлов региона. У нее нет близко расположенных противников, от Саудовской Аравии Южный Йемен отделен пустынями с зыбучими песками. Надо было замириться только с Северным Йеменом. В крайнем случае организация военной защиты от него не представляла труда.

Предлагалось разработать долгосрочный план перестройки государства Южный Йемен, его ускоренного развития, формирования кадров в учебных заведениях Советского Союза и т. п.

Заканчивался документ предложением подобрать ограниченное число стран и сосредоточить на них наши небеспредельные силы и средства, остальным странам третьего мира оказывать ту самую политическую, моральную помощь и поддержку, ресурсы которой безграничны.

Ю. В. Андропов держал документ несколько дней, затем вернул с рекомендацией сократить его, потом еще раз он был возвращен с новой рекомендацией: «Убрать предложения, оставить информационную часть». В результате от документа остался обрубок, не представлявший интереса. Мы были уверены, что высказанная нами мысль оказалась пущенной в оборот в личных переговорах с членами политбюро, но не получила поддержки и умерла, не воплотившись даже в официальный документ КГБ, адресованный в ЦК КПСС.

Понимая, что плетью обуха не перешибешь, разведка стала использовать расширение влияния СССР в «третьем мире». При разведывательном институте был создан специальный факультет по подготовке кадров для спецслужб развивающихся стран. Мы рассчитывали получить в лице выпускников этого факультета политически и профессионально ориентированных на нас союзников. Развивающиеся страны приобретали возможность бесплатно готовить свои квалифицированные кадры. Во многих новых государствах были открыты представительства КГБ, которые на месте оказывали консультативную помощь по всем вопросам строительства национальных служб безопасности. Через представительства чаще всего оказывалась безвозмездная помощь в виде поставок специальной оперативной техники (средств контроля, связи и т. д.).

Оглядываясь теперь на нашу политику в странах «третьего мира», нельзя не улыбнуться – уж очень она походила на крыловскую басню о лебеде, раке и щуке: никакой общей осмысленности, стержневой линии, всё без руля и без ветрил. Вот любопытная запись из дневника от 6 декабря 1974 г.: «Случилось очередное чудо из чудес. В далекой нищей Дагомее, в Котону, тамошний президент Кереку провозгласил себя марксистом-ленинцем с 4 декабря с. г., а свою страну – идущей по пути строительства социализма. Он просит нашей помощи в организации армии, спецслужб, не говоря уж об экономике. Наш посол, которому он все это изложил, вспотел от страха и не мог ответить ни да, ни нет… Акция дагомейцев выглядит абсурдом… 80 % трехмиллионного населения неграмотны, власть в руках кучки военных. Нет ни промышленности, ни партий, ни классов. Правду говорят, что если нельзя, но очень хочется, то можно!»

Мы в разведке стали искренне пугаться расползания по планете красной сыпи «социализма», потому что во многих странах, провозглашавших социализм, ничего действительно социалистического не было и не могло быть из-за отсутствия производственной базы, неразвитости гражданского сознания, невысоких морально-нравственных и человеческих качеств лидеров. Даже угандийский диктатор Иди Амин, как выяснилось впоследствии, каннибал, играл социалистическими лозунгами. Вся спекулятивная круговерть вокруг социализма преследовала цель только получить помощь и поддержку от Советского Союза и социалистического содружества в борьбе за укрепление своей национальной независимости, а нередко и в борьбе за власть в стране. Так случилось, например, в Анголе, где к моменту ликвидации колониального режима Португалии было три основных претендента на политическое наследство: МПЛА (социалистическая ориентация), ФНЛА и УНИТА (прозападная, капиталистическая). Такая раскладка сил в стране, как правило, предвещала длительную и упорную гражданскую войну, что уже было продемонстрировано ранее в Конго трагическими событиями, унесшими жизни Патриса Лумумбы и его сторонников.

Во все кризисные пертурбации того времени в «третьем мире» Советский Союз вовлекался стихийно, сплошь и рядом против своей воли. Помнится, как в той же Анголе, когда нависла реальная угроза установления власти прозападных группировок, поддержанных решительной позицией ЮАР, в ноябре 1975 года наши советники и специалисты, находившиеся в этой стране, получили приказ перебазироваться в Конго (Браззавиль) и стали спешно собирать пожитки, когда в дело вмешались кубинцы, решительно настаивавшие на принятии оборонительных мер. Они прислали первые боевые отряды, малочисленные и скромно вооруженные, которых оказалось достаточно, чтобы защитить Луанду и спасти МПЛА от стремительно продвигавшихся к столице Анголы наемников. Только после этого под постоянным нажимом ангольцев и кубинцев начала увеличиваться наша вовлеченность в ангольские дела.

Долгие годы создавался миф о страшной «руке Москвы», тайно и неудержимо ворочавшей миром. Ничего более далекого от действительности быть не могло. В 1972 году в Египте возник без всякого участия со стороны СССР острый внутриполитический кризис. Подавляющая часть египетского руководства, включавшая военного министра Фавзи, министра внутренних дел Гомаа, руководителя правящей партии Сами Шарафа и др., выступила против А. Садата, считая, что он проводит линию, не отвечающую должным образом национальным интересам страны. Возник заговор, получивший название «заговора крокодилов». Заговорщики не стеснялись открыто говорить о своих планах с советским послом в Египте С. А. Виноградовым, ожидая от него хотя бы какого-то знака одобрения и поддержки. Тот молчал, млея от страха.

Наконец они его прямо спросили, поддержит СССР такую акцию или нет. Парализованный ответственностью и полным отсутствием каких-либо указаний из Москвы, посол молчал. Недоумевавшие заговорщики растерялись. Уходили драгоценные часы, которыми воспользовался Садат, чтобы нанести силами личной охраны упреждающий удар. Все заговорщики были арестованы и отданы под суд.

Какая уж тут «рука Москвы»? Неуверенная, дряблая политика СССР в делах третьего мира не была секретом для руководства многих стран. Афганские офицеры, начинавшие в апреле 1978 года Саурскую революцию и намеревавшиеся придать ей социалистическую направленность, вообще решили не ставить заранее в известность руководство СССР. Они дали знать о своих планах военного выступления против правительства Дауда всего за два-три часа до начала акции. Свою позицию они мотивировали весьма любопытно: «Иначе вы стали бы отговаривать нас от восстания». Уверен, что офицеры были правы в своих опасениях. На таком общем нерешительном политическом фоне нельзя было говорить о каких-либо энергичных, целенаправленных действиях разведки. В среде офицеров оживленно и даже с профессиональной завистью комментировались, к примеру, некоторые акции израильской разведки, которая с ведома и при поддержке правительства проводила рискованные, но в то же время эффективные операции. Чего стоила, например, акция по захвату и вывозу в Израиль в 1960 году военного преступника Эйхмана, проживавшего в Аргентине. Не дрогнув перед нарушением международного права, израильтяне воспользовались приглашением прислать делегацию на празднование 150-летия аргентинской антиколониальной революции и направили в Буэнос-Айрес спецсамолет. В обстановке праздничной эйфории это не вызвало подозрения у аргентинцев, хотя такие самолеты прислали только две страны – СССР и Израиль. Специальная группа захвата без труда взяла Эйхмана, местонахождение которого было известно заранее и находилось под постоянным наблюдением агентуры израильской разведки. Он был приведен в бессознательное состояние с помощью медпрепаратов и под видом пьяного члена делегации погружен в самолет, который и доставил его в Израиль. Дальше уже пошла стрижка политических купонов с этой разведывательной операции.

Нам тоже хотелось доказать, что мы в состоянии проводить боевые операции, способные иметь большой политический резонанс. После военного переворота в Чили, когда режим Пиночета развернул в стране кампанию террора против тех, кто, будучи у власти, не решался прибегнуть к насилию, это желание стало особенно острым. У нас в информационно-аналитическом управлении родился план освобождения политических узников во главе с Л. Корваланом, которые находились на небольшом острове в Магеллановом проливе в специальном концентрационном лагере. В операции должны были принять участие торговое судно, под верхней палубой которого находились бы три укрытых военных ударных вертолета, и две подводные лодки, которые скрытно, в погруженном состоянии, должны были стоять в условленном месте в определенное время. Контроль за морской и воздушной обстановкой должен был обеспечиваться средствами космической разведки. Вертолеты поднимаются с палубы торгового судна при подходе к зоне расположения концлагеря и на бреющем полете атакуют казармы охраны и радиостанцию лагеря. Внезапность и мощь удара должны были подавить всякое сопротивление. После этого с вертолетов высаживается небольшой штурмовой десант, который довершает дело – обеспечивает посадку освобожденных узников на вертолеты, которые переправят их на подводные лодки вместе со штурмовой группой. После завершения операции вертолеты предполагалось взорвать, чтобы они рассыпались на куски и затонули на большой глубине. Торговое судно продолжало бы свой обычный рядовой рейс.

План был дерзкий, не без элементов авантюры, но вполне реальный и посильный для разведки. У нас были снимки и макеты лагеря, на которых можно было отработать все элементы операции. Но, как говорится, бодливой корове Бог рог не дает. Наш план не получил поддержки и одобрения ни у кого. Причем не было сделано даже попытки обсудить его с профессиональной точки зрения. Иногда у собеседников загорались на какое-то мгновение глаза, но потом они гасли, наступала апатия, побеждали неверие в свои силы, нежелание рисковать, а может быть, недоступная нашему пониманию политическая мудрость.

Нам вновь пришлось концентрировать свои усилия на информационно-аналитических делах. В 70-е годы огромное место в нашей внешней политике занимали Дальний Восток и Юго-Восточная Азия, что было связано с нараставшими противоречиями с Китаем и войной во Вьетнаме. Китайский фактор, безусловно, является жизненно важным для нашей страны. Колоссальная держава с неисчерпаемыми людскими и материальными ресурсами граничит с нашими обширными слабонаселенными районами Сибири и Дальнего Востока: на всем пространстве за озером Байкал в лучшие времена проживало менее 5 млн человек. Весь этот огромный регион связан был с центральными районами СССР только одной железнодорожной магистралью, которая к тому же проходила в некоторых местах на расстоянии винтовочного выстрела с китайской территории. Иными словами, никакой возможности защитить эти районы от какого-либо нападения со стороны Китая у Советского Союза не было, кроме как с помощью ядерного оружия. Китайская же сторона в те годы и официально, и еще чаще неофициально давала понять, что претендует на 3 млн кв. км советской территории. Это подливало масла в огонь конфликта.

В Советском Союзе сложились две определенные «партии» по отношению к китайским делам: «ястребы» и «голуби». «Ястребы» были в подавляющем большинстве. Трудно сказать, как делились силы в политбюро, но видимым на поверхности главой «ястребов» был первый заместитель заведующего отделом ЦК КПСС О. Б. Рахманин. Он был и членом ЦК, и депутатом Верховного Совета, но главное – представителем самых активных антикитайских сил в советском партийном и государственном руководстве. Лейтмотивом всех «записок», которые в ту пору готовились в отделе ЦК по китайскому вопросу, была угроза с Востока, в них акцентировались все моменты разногласий, шло запугивание неизбежностью большой войны с Китаем. Постепенно эти настроения захватили и разведку. Китайская опасность временами ставилась на один уровень с угрозой со стороны США. О китайцах стали говорить как о главном противнике.

Надо сказать, что поведение Мао Цзэдуна давало основание для этого. В 1969 году китайцы стали инициаторами кровавых событий на острове Даманском, на реке Амур, где применили оружие, решая вопрос о государственной принадлежности острова. В 1971 году Пекин тайком пригласил Киссинджера в Китай. Эта миссия вызвала переполох во всем мире и настоящую истерику в Кремле. В следующем году китайцы пригласили Никсона с официальным визитом. Ей-богу, было от чего серьезно задуматься.

Разное понимание китайской опасности нашими «ястребами» и «голубями» происходило оттого, что первые считали неизбежным стратегический союз между Китаем и США, неотвратимой конфронтацию с китайцами и непреодолимыми идеологические разногласия. Все «ястребы» в основном гнездились в здании на Старой площади, но у них были союзники и среди военных, которых пугала возраставшая ракетно-ядерная мощь Китая.

В правительстве насчитывалось немало разумных людей, которым претило нарочитое нагнетание напряженности между СССР и Китаем. Известна попытка разрядить обстановку, предпринятая А. Н. Косыгиным во время встречи с Чжоу Эньлаем в пекинском аэропорту в 1969 году. МИД СССР, хотя и подчинялся общепартийным командам, все же держался линии, продиктованной здравым смыслом. Посты послов в Пекине занимали тогда представители партийной бюрократии, но, когда представители МИД оставались в роли поверенных в делах, они старались внести в политику струю рассудочности. Запомнился советник-посланник в Пекине Брежнев – однофамилец генерального секретаря, – который, безусловно, старался своими телеграммами образумить бушевавших «ястребов». Но не тут-то было. Рахманин внимательно следил за позицией каждого чиновника, причастного к китайским делам, и делал все возможное, чтобы отстранить любого «диссидента», не разделявшего «ястребиные» взгляды.

В разведке, может быть, в силу ее обособленности и даже географической отдаленности от центра Москвы была определенная доля автономности мышления в китайских делах. Ю. В. Андропов, не полагавшийся на собственные знания китайской действительности, постоянно имел при себе специального консультанта по Китаю. Сначала это был Ю. Галенович, затем В. Шарапов. В свое время из аппарата ЦК КПСС вместе с Андроповым пришел Ф. Мочульский – специалист по Китаю и Дальнему Востоку. В информационно-аналитическом управлении разведки работали свои квалифицированные китаеведы с хорошей академической подготовкой и опытом практической работы в Китае – К. Мартынов и В. Королев, опиравшиеся на группу специалистов-исполнителей. И характерно, что большинство из тех, кто пришел из ЦК или поддерживал частые контакты по телефону с «ястребами» со Старой площади, были и у нас носителями крайне радикальных антикитайских взглядов. Те же, кто держался подальше от политиканской кухни, кто жил своими собственными представлениями и опирался на конкретику советско-китайских отношений, склонялись к группе «голубей».

Я не скрывал своей неприязни к Рахманину, который пользовался весьма своеобразными средствами для возбуждения антикитайских чувств в руководстве. Он мог, например, составить подборку антисоветских карикатур из китайских газет и послать ее высшему эшелону руководства просто так, без подписи и без регистрационных номеров. Не раз докладывал я о своей позиции В. А. Крючкову, который относился к ней терпимо, давая в разведке «расцветать всем цветам».

«Голуби» считали, что СССР и Китай – это два великих государства, у которых в мире и в истории одна судьба – быть союзниками или добрыми соседями. Эти две державы обращены друг к другу «спинами», то есть наименее развитыми и удаленными от центра регионами. СССР повернут пока лицом к Европе, к Западу, Китай – к Тихому океану и к Юго-Восточной Азии. Экономики двух стран – не конкуренты друг для друга, не соперники, наоборот, они естественно дополняют одна другую. Практические территориальные споры – о линии прохождения границы по Амуру и Уссури – легко разрешимы. Нам было ясно, что муссирование утверждений о якобы огромных территориальных претензиях Китая к Советскому Союзу является попыткой определенных кругов в Китае использовать напряженность в советско-китайских отношениях в своих внутриполитических целях. Когда-то, в далекие времена, Китай сам построил свою северную границу, воздвигнув Великую китайскую стену, а она, как известно, находится в нескольких десятках километров от Пекина.

Мы утверждали, что идеологические расхождения – эти упражнения в схоластике – вообще не причина для межгосударственной вражды, а территориальные претензии в огромной степени отражают внутриполитические схватки в самом китайском руководстве, где карта «русской угрозы» так же подло разыгрывается в борьбе за власть, как китайская угроза на Старой площади. Стратегические интересы Китая, естественно, говорили мы, лежат в Азии, где во многих странах живут многочисленные богатые и влиятельные китайские колонии. Юго-Восточная Азия близка Китаю по корням расовой цивилизации, по религиозно-нравственным стандартам, по климату, по образу жизни.

Сближение с американцами является тактическим шагом, дающим временную выгоду в конфликте с нами, а может быть, и порожденным этим самым конфликтом. Киссинджер столь же спекулятивно ведет игру, сколь и Мао Цзэдун. США и Китай не могут быть стратегическими союзниками – они будут соперниками в борьбе за влияние в Азиатско-Тихоокеанском районе.

Вот таков был ход рассуждений «голубиной» группы в разведке, к которой я принадлежал целиком и полностью. Нам было очень трудно пробиться в политбюро с изложением этих соображений. Андропов не подписал бы ни одного аналитического документа с такими выкладками, он не смог бы противостоять превосходящей когорте «ястребов». Но тем не менее одну тропинку для изложения наших взглядов мы все-таки отыскали. Дело в том, что в те годы политбюро заседало по четвергам, один раз в неделю. Накануне к нам в управление поступала из секретариата Ю. В. Андропова повестка дня заседания политбюро с указанием подготовить материалы для устного выступления по каким-либо вопросам, связанным с внешней политикой. Мы всегда ждали среды в напряжении: сколько будет вопросов, какова их сложность. Для работы нам оставались обычно считанные часы, частенько приходилось прихватывать и ночь. Мы готовили неформальные, неофициальные справочные материалы и могли свободно высказывать свои предложения, точки зрения и т. д. Пользуясь этим, по вопросам, связанным с Китаем, мы всегда подбрасывали «голубиное воркование».

В частности, когда обсуждался вопрос о выделении из бюджета дополнительно 10 млрд рублей на строительство укрепрайонов вдоль советско-китайской границы, мы не преминули написать, что в конкретных условиях советско-китайского противостояния и реального соотношения военных потенциалов двух стран на Дальнем Востоке все затраты на обычные вооружения и строительство классических оборонительных районов – это выброшенные на ветер деньги. Против преднамеренного крупномасштабного военного вторжения со стороны Китая нет другой зашиты, кроме как применение ядерного оружия. Чтобы вариант ядерной защиты не вызывал никаких сомнений, предлагалось создание вдоль границы пояса ядерных мин или фугасов.

Однажды в руководство не по каналам разведки попала информация о том, что между Китаем и Румынией достигнуто соглашение о полномасштабном военном сотрудничестве и в Румынию переброшено какое-то количество ядерного оружия из Китая. Понадобилось не менее пары недель различного рода проверочных мероприятий, чтобы убедить встревоженное политбюро, что в данном случае мы имеем дело с фальшивкой, подброшенной с нечистыми целями. Спасибо военным коллегам, они поддержали наше заключение.

В то время во Вьетнаме бушевало пламя войны. Полумиллионная армия США тщетно старалась спасти гибнущий режим Сайгона, а проще говоря, закрепиться на континентальном плацдарме Юго-Восточной Азии. Ход войны складывался для США крайне неудачно. Превосходя противника в сотни раз, если брать сравнительную огневую мощь, располагая всеми новинками военной техники, американцы оказывались бессильными против солдат-партизан, вооруженных в основном стрелковым оружием. В этих условиях нам казалось особенно недопустимым сыпать соль на раны советско-китайских разногласий. Ведь и китайцы, и мы помогали, как могли, Вьетнаму. Наши «ястребы» и здесь старались влить ложку дегтя. Кто-то из них пустил в руководстве слух, что эшелоны с боеприпасами, которые направлялись из СССР во Вьетнам через китайскую территорию, по дороге «теряли» большую часть своих грузов, а иногда пропадали и целые поезда. Была даже придумана целая система, как проверять у вьетнамцев, сколько же грузов они получали в конечном счете. Восток, однако, есть Восток. Вьетнамцы поняли смысл этих проверок и на все вопросы вежливо отвечали, что грузы пришли полностью в соответствии с отгрузочными документами. Причем они отвечали так даже в том случае, когда в документах указывались завышенные количества грузов по сравнению с реально отправленными.

К весне 1975 года стало ясно, что США терпят во Вьетнаме поражение. Однажды в середине апреля в штаб-квартиру разведки приехал Андропов и созвал специальное совещание по вопросу о перспективах развития обстановки во Вьетнаме и вокруг него. Заслушав сообщения руководителей оперативных отделов и информационно-аналитического управления, которые были выдержаны в духе оптимизма и убежденности в неотвратимости поражения США, Андропов встал, прошелся вдоль длинного стола пару раз, затем опять сел и, медленно роняя слова, сказал: «Вы помните корейскую войну и ход ее развития? Тогда тоже северокорейские войска заняли почти всю территорию Южной Кореи. Бои шли вокруг оставшегося небольшого Пусанского плацдарма. Тогда американцы организовали крупную десантную операцию в тылу северокорейцев, отрезав и разгромив основную часть армии Северной Кореи. В считанные дни ход войны изменился. Сейчас складывается весьма похожая ситуация. Все силы Северного Вьетнама брошены на юг, на помощь патриотам. Практически Северный Вьетнам беззащитен. Если американцы предпримут нечто похожее на корейский десант, то дело может принять тяжелый оборот. Оборону Хайфона несет всего лишь один батальон танков Т-34, укомплектованный экипажами из числа выписанных из госпиталей раненых и больных. Дорога на столицу практически не прикрыта. Что вы скажете о вероятности такого развития событий?» Несколько минут мы молчали. Не раз случалось, что разведка лучше знала обстановку на стороне противника, чем у своих союзников или у себя дома. Андропов располагал информацией, полученной по партийным и государственным каналам.

В завязавшейся дискуссии большинство участников подтвердили свое первоначальное мнение о том, что США обречены на поражение во Вьетнаме. Но Андропов еще раз прервал выступавших, сказав: «Учтите, что стоит вопрос о посылке тихоокеанской эскадры к берегам Вьетнама. Это мероприятие и в политическом, и в военном отношении весьма острое. Необходимо просчитать возможные реакции не только США, но и Китая. Я уж не говорю о большой стоимости такого дальнего и сложного похода эскадры. Прошу вас с полной ответственностью проанализировать всю ситуацию и высказать свое мнение через сутки». На этом обсуждение было прервано.

В управлении был сыгран, выражаясь флотским языком, аврал. Все наиболее авторитетные специалисты по США, Китаю, военно-стратегическим вопросам оставались на рабочих местах до окончания «мозгового штурма». Уговаривать никого не пришлось, сотрудники сами рвались в бой, в авральной группе царило естественное здоровое возбуждение. Сначала было предложено всем поодиночке продумать свою оценку ситуации и вариант решения. Потом все собрались за столом и провели обстоятельное обсуждение по специально разработанному вопроснику, в котором постарались не упустить из виду ни одного существенного момента. Разброс мнений оказался не столь большим, как мы думали. Почти все сходились на том, что США сейчас не в состоянии предпринять десантную операцию типа корейской. Специалисты по США аргументировали свою позицию тем, что в США разворачивался самый крупный внутриполитический кризис, антивоенные настроения раскололи общество, которое психологически не готово вынести нарастающие жертвы во имя неубедительных политических целей. Китаеведы убеждали, что такая акция США почти на границе с Китаем приведет к резкому росту антиамериканских настроений и вся спекулятивная политическая линия Киссинджера, старательно выстраивавшаяся с 1971 года, рухнет. Не стоит описывать все перипетии подробного ситуационного анализа. К утру была Готова «записка», в которой внешняя разведка однозначно утверждала на основе имевшихся в ее распоряжении данных, что Соединенные Штаты не пойдут на наращивание силовых действий во Вьетнаме, а скорее предпочтут смириться с поражением.

Наутро, когда Андропов ознакомился с результатами нашего ночного бдения, он позвонил мне и сказал: «Вижу, вы основательно поработали. Я склонен согласиться с вашими выводами. Но дело чрезвычайно ответственное, поэтому прошу вас связаться с нашими военными товарищами и еще раз «прокрутить» с ними весь ход ваших рассуждений.

В Главном разведывательном управлении была тщательно проработана военная сторона ситуации, рассмотрены все вооруженные силы США в зоне Тихого океана, их дислокация, степень боеготовности, транспортные возможности и т. д. Эта работа заняла целый день. Наши политические выводы были подкреплены чисто военными выкладками. Американцы не имели ни достаточных сил и средств, ни времени для создания мощного оперативного соединения, способного осуществить десантную операцию в Хайфоне или в другом пункте побережья ДРВ. Совместный документ был направлен в политбюро.

Начались довольно напряженные дни слежения за активностью американцев. Мы наблюдали, чем занят флот США: готовится к эвакуационным мероприятиям или намеревается открыть проходы в мощных минных полях, которые сами американцы поставили вокруг побережья Вьетнама, чтобы обеспечить морскую блокаду страны. Фиксировались передвижения всех транспортных средств. Велась активная радиоразведка. Сигналов о признаках подготовки внезапного удара не поступало. А тем временем из Южного Вьетнама шли вести о развале фронта, о победном наступлении вьетнамских патриотов. 30 апреля 1975 г. пал Сайгон. Перехваченные нами телевизионные передачи о том, как происходила эвакуация американского посольства из Сайгона, окончательно убедили в том, что мы не ошиблись в своих прогнозах.

Япония в те годы занимала значительно меньше места в системе политических приоритетов СССР. Под сенью американского «ядерного зонтика» она вовсю набирала экономические жиры, не претендуя на значительную политическую роль. Япония не ставила тогда вопрос о возвращении «северных территорий», во всяком случае, эта тема не звучала тревожным колокольчиком очередного международного кризиса. Перед тогдашним Советским Союзом постановка такого вопроса выглядела бы неуместной. Не одни мы относились тогда так к Японии. Генри Киссинджер однажды поделился с видным советским дипломатом своими впечатлениями о японцах. Он говорил, что вот, мол, нация сильна своим муравьиным усердием, дисциплиной, трудовым инстинктом, но нет у нее способности рождать людей со стратегическим масштабом мышления, нет лидеров даже европейского класса, не говоря уж об американских мерках. В самом деле, экономическая мощь Японии давно не соответствовала ее политической роли в мире и даже в Азии. В годы войны во Вьетнаме Япония покорно выполняла роль базы тылового обеспечения для американских вооруженных сил. Но это не значит, что Япония не находилась в поле нашего зрения, просто она была не в фокусе нашего внимания.

Наши рабочие будни изредка прерывались какими-нибудь чрезвычайными мероприятиями вроде учебных тревог, которые вызывали чувство едкой досады и сопровождались язвительными комментариями сотрудников.

Примерно раз в год проводились проверки нашей готовности к возможной ядерной войне, ни больше ни меньше. Самой такой подготовкой в разведке занималось специальное подразделение в составе нескольких человек, возглавляемое в течение длительного времени полковником Райским. Вся известная нам система мер поражала своей бестолковостью и полной неприспособленностью к реальной действительности. Ведь подлетное время американских ракет со стартовых баз до района Москвы составляло примерно 35–40 минут. Это время и было единственным реальным резервом для принятия мобилизационных мер по сохранению личного состава, ибо только фиксация техническими методами контроля массового старта ракет противника и моментальное оповещение становились в случае начала войны директивными сигналами для действий. В распоряжении наших мобилизационных органов не было организационно-технических средств, чтобы именно в этот срок уложиться с немедленной подготовкой к войне. И не было у них мужества, чтобы сказать всем вышестоящим инстанциям, что нет ни временной, ни физической возможности уберечь людской и производственный потенциал от ракетно-ядерного удара. Так велась вселенская игра в обман! Огромные мобилизационные силы по всей великой стране делали вид, что усердно готовят шанс к выживанию и победе в будущей войне, руководство страны, скорее всего, не вникало в суть этого и удовлетворялось насквозь лживыми донесениями о подготовке к военному конфликту. Правдой в этих досадах было только одно – сведения о колоссальных, миллиардных затратах.

Разведчикам, привыкшим смотреть на вещи прямо, было невмоготу видеть вакханалию очковтирательства и по приказу сверху даже принимать в ней участие. Начать с того, что сигнал тревоги обязательно подавался после 6 часов утра или около того. Всем было ясно, что война может начаться, коли того захотят противники, в любое время, но в Москве метро начинает работать в 6 утра и раньше проводить тревогу просто невозможно: добраться на работу не на чем.

Сам процесс сбора занимал вдвое больше времени, чем полет ракет супостатов. Потом еще с час мы упаковывали в мешки дела, подлежащие первоочередной эвакуации. Предполагалось, что у подъезда нас ждут машины с урчащими моторами, которым еще надо не меньше часа, чтобы выбраться из зоны возможного поражения. Работники тем временем должны были укрыться в специальных убежищах, которые язвительно называли «братскими могилами», поскольку они, по расчетам, не выдержали бы и десятой части нагрузки в результате ядерного взрыва. Мест в бомбоубежищах на всех не хватало, всем не попавшим туда рекомендовалось: «Закрыть документы в сейф, взять партбилет, паспорт и удостоверение личности, покинуть здание и укрыться в складках местности». Ясно, что вся эта чушь была основана на допотопных представлениях о войне и полном невежестве в вопросах, связанных с последствиями ядерного нападения.

Нам было известно, что эти «сатанинские игрища» проводятся регулярно по всей стране. Каждое ведомство, каждый обком партии создавал свою подсистему, строил свои «братские могилы». Только однажды, будучи по делам в Бресте, в беседе с первым секретарем обкома партии Соколовым я с удовлетворением узнал, что он категорически воспротивился строительству так называемых убежищ и направил все выделенные средства на сооружение хранилищ сельскохозяйственной продукции. Главным аргументом, которым он обосновывал свою позицию, было полное несоответствие технических характеристик убежищ реальным параметрам ядерной войны. Нормальный разум простых людей не мог смириться с мобилизационной паранойей. Однажды во время туристического круиза на красавце теплоходе по мариинской системе меня пригласили попариться в сауне. За стаканчиком пива между заходами в парилку меня кто-то из офицеров команды спросил: «А знаете, где мы устроили баню?» Я изобразил вопросительное недоумение. «В морге! Да, да, не удивляйтесь. Этот отсек корабля, мобилизационное предназначение которого – служить плавучим госпиталем, должен быть оборудован для морга. Но мы решили, что, пока дело до войны не дошло, попаримся лучше в свое удовольствие».

А самые большие верхи тем временем создавали для себя такие глубокие и дорогостоящие долговременные убежища, что подтолкнули американцев на разработку специальных ядерных боеприпасов, способных проникать на большую глубину. Казалось бы, здравый смысл должен восстать против очевидной нелепости. Западные страны, до которых доходили сведения о наших планах гражданской обороны, давали им однозначную оценку: «Если русские создают у себя подземные укрытия, значит, они готовятся к нанесению первого удара, к войне». Секретность, окружавшая эти программы, не позволяла нам даже пропагандистски защищать их. Документы мобилизационных подразделений имели гриф «Особой важности. М». Это порождало еще большее недоверие к нам.

Мы сами уже много лет изгалялись над китайской программой строительства подземных сооружений на случай войны, причем иронизировали как раз по поводу их примитивности и ненужности. Неужто наша пресса была разумнее и прозорливее, чем само руководство страны, которое повторяло след в след китайский опыт, только с большими затратами? Выходит, что да!

Притчей во языцех у нас всегда была нехватка хранилищ для сельхозпродукции. «Вот, – думали мы, – направить бы все стройматериалы, израсходованные на убежища разного типа, на сооружение элеваторов, овощехранилищ… Сколько металла, цемента, дорогого оборудования навек закопано в сырую землю из-за извечного головотяпства власть имущих, нежелания их ценить народную копейку, из-за отсутствия контроля над государственной казной». Должен честно признаться, что так или примерно так мыслили все офицеры и руководители разведки, не скрывавшие своего негативного отношения к мобилизационному «липачеству», но ни у кого не нашлось мужества открыто и публично выступить против него. Все молчаливо играли в мерзкую расточительную игру.

Информационно-аналитическое слежение за развитыми странами капиталистического мира – США и Западной Европой – имело свои особенности. Их внутриполитическая стабильность, экономическая устойчивость, социальная консервативность не внушали опасений, мы не думали, что там могут произойти какие-то неожиданные по своей глубине и последствиям перемены. Внутриполитическая проблематика этих стран стояла на втором плане нашего интереса, основное же внимание уделялось внешнеполитическому курсу. При каждых очередных выборах глав государств или парламентов мы прежде всего внимательно изучали внешнеполитические разделы программ претендентов или основных политических партий, пытаясь вычленить все различия и определить наше отношение к ним.

Тогдашнее высшее партийно-государственное руководство проявляло несколько гипертрофированный интерес к тому, кто лично одержит победу. Оно невольно переносило кремлевское понимание роли личности на другие государства и строило на этом многие расчеты, питало надежды. Прямые телефонные линии, конфиденциальные встречи и переговоры, доверительные каналы связи через особых эмиссаров создавали впечатление, что наши руководители могут тет-а-тет решать крупные межгосударственные вопросы. Поэтому почти «дежурным блюдом» был заказ на прогностический документ о предполагаемом исходе выборов в той или иной стране. Несмотря на всю искусственно поддерживаемую иллюзию неопределенности исхода выборов, наша разведка практически не испытывала никаких затруднений, чтобы точно назвать победителя. Наши прогнозы по США и Западной Европе за все годы, что мне довелось возглавлять информационно-аналитическое управление, ни разу не были ошибочными. Мы даже бравировали своей прозорливостью и вызывали, может быть, кое у кого неприязнь. Бывали случаи, когда начальники секретариата Андропова начинали оспаривать наши прогнозы, они ведь первыми читали наши документы. Исчерпав все аргументы, мы предлагали просто поспорить на шампанское. Расходоваться на шампанское нам не пришлось ни разу.

В странах, где установились и давно укрепились демократические системы управления, анализ политической линии исполнительной власти представляется делом трудоемким, но достаточно благодарным в том смысле, что полученные результаты будут близки к объективно неизбежным. В формировании политики принимают участие очень многие структуры: научно-исследовательские центры, политические партии и их аппараты, общественные организации, парламенты, пресса и т. д. Трудоемкость определяется тем, что для получения правильного вывода приходится изучить очень много факторов, учесть вес и авторитет каждого из них, наложить результаты на особенности характера главы исполнительной власти. Политическая кухня в большой степени открыта для экспертов и аналитиков. В работе приходится сталкиваться скорее с феноменом переизбытка информации, нежели с ее нехваткой. Никаких особых «золотых ключиков» в виде секретных решений, документов, которые перевернули бы с ног на голову наше понимание политической жизни в демократических странах, мы найти не могли. Роль политического лидера в демократической стране полностью соответствует концепциям работы В. Плеханова «Роль личности в истории». Лидер действительно выражает взгляды и настроения большинства общества. Здесь мы не вдаемся в рассуждение, каким образом эти взгляды и настроения формируются. А у нас в СССР, в России, как и во многих странах «третьего мира», роль личности в политике всегда преувеличена, иногда до драматических и даже трагических масштабов. Потому-то и характерны для нашей политики волюнтаристские шараханья, произвол и непредсказуемость. Потому и не доверяют многие страны нашим декларациям, клятвам и заверениям.

У нас в разведке никогда не стихали дискуссии о том, как строить политику в отношении США – нашего главного в те годы противника, чего можно ждать от них в ответ на те или иные инициативы. Всегда были сторонники поиска договоренностей с США за столом переговоров, но находились и сторонники силового противостояния как единственного условия сохранения равенства с США. Конечно, переговорный процесс выглядит намного предпочтительнее, но вся беда в том, что ход любых переговоров с США сразу же выявлял центральную линию американской стороны – обеспечить главенство американских интересов в ущерб интересам партнера. Психологически Соединенные Штаты никогда не признавали Советский Союз равным партнером, и вся работа американских дипломатов строилась на исходном принципе превосходства США над СССР, которое только надо было закрепить в итоговых документах. Многие темы, тесно связанные с международной безопасностью, вообще исключались американцами из переговоров как не соответствующие их национальным интересам. Такая судьба постигла предложения об отказе от инициативы ядерного нападения, об отказе от воздействия на природные силы в военных целях, о демилитаризации космоса, об ограничении военного противостояния в Индийском океане и т. д., и т. п. Другие проблемы – противоракетная оборона, сокращение стратегических наступательных вооружений, прекращение подземных ядерных испытаний – порождали многолетние тягучие «посиделки», в ходе которых США, следившие за все увеличивавшейся экономической слабостью СССР, просто ждали момента, когда наконец руководство СССР, а потом России дрогнет и согласится на их условия. Как бы это ни звучало горько для наших дипломатов, но в переговорной борьбе США неизменно переигрывали нас и постепенно ограничивали, связывали наши амбиции, более расчетливо ставили вехи для будущего вероятного хода развития мира. Стоит только посмотреть на хельсинкский переговорный процесс, результатом которого мы так гордились и который оказался в большой степени фатальным для судьбы СССР.

В мировой политике США просматривается пронизывающая все заряженность на руководящую роль в мире. Эта претензия не зависит от смены администрации в Белом доме. Она может носить грубо-откровенный характер, что хорошо просматривалось в речах Рейгана, Буша, а может быть задрапирована декоративными идеями, как во времена Картера. Пожалуй, нежелание американцев принять за исходную точку равенство партнера на переговорах и подпитывало сторонников силового противостояния.

Адепты политики конфронтации в отношениях между СССР и США утверждали, что единственное средство убедить США вести честную партнерскую политику – это противопоставить им силу. Другого пути заставить себя уважать нет. Причем подавляющее большинство исповедовавших эту точку зрения составляли те, кто много лет проработал в США и знал страну не только по книжкам.

Сторонники этого направления утверждали, что Соединенные Штаты отступили в карибском кризисе, так же как отступил и СССР, не выдержав реальной угрозы ядерного конфликта. Это потом, много лет спустя, станет насаждаться версия, будто отступил только Советский Союз. Далее США не выдержали груза потерь во Вьетнаме. Они не могли взять в толк, почему сопротивляется народ, у которого были разрушены все города, заводы, дороги, мосты. Они ушли, вьетнамцы победили их психологически, а следовательно, и стратегически.

Много раз пробовали американцы зацепиться за арабскую землю, но стоило арабам взорвать казарму морских пехотинцев в Бейруте и похоронить под обломками две с половиной сотни оккупантов, как почти сразу же раздался звук рога, протрубившего отбой.

Как хотелось американцам наказать строптивого Хомейни, сторонники которого осмелились (неслыханное дело!) захватить американское посольство в Тегеране! На редкость театральную и рискованную операцию придумали они с «Морскими жеребцами» в пустыне, но после ее провала не решились на прямую конфронтацию. Проглотили боль и обиду только потому, что против них стоял фанатично настроенный противник, который не пощадил бы своей жизни в обмен на чужую.

За все долгие годы работы в разведке так и не удалось убедить руководство СССР в том, что расчеты на дружбу с США, основанную на одинаковом понимании прав и обязанностей, на равной безопасности, беспочвенны. Американские президенты постоянно исходили из того, что СССР является слабейшей стороной, делали все для того, чтобы он всегда оставался таковым. Если и были какие-то колебания в этой политике, то они диктовались строго рассчитанными интересами. Скажем, американцы никогда, за исключением одного года, не отказывались от поставок зерна в СССР, потому что это экономически выгодно им, закрепляет нашу привычку не производить, а покупать, обескровливает нашу экономику, отбирая столь нужную валюту. Приятно видеть, как ваш противник год за годом превращает в навоз свои скудные золотовалютные запасы. И в то же время американцы никогда не продадут нам современное промышленное оборудование, хотя речь идет также о мировой торговле. Им не нужен потенциальный конкурент. Они создали систему всемирной технологической блокады СССР под предлогом того, что, дескать, промышленное оборудование используется для военных целей. Это неуклюжая уловка, они сами признают, что военно-промышленный комплекс СССР работал на уровне американских стандартов и производил сопоставимые виды вооружений. Блокировали США гражданскую мирную промышленность: энергетику, металлургию, транспорт. Здесь был очевиден корыстный интерес США.

Сотни раз мы писали и докладывали устно, что было бы непростительной наивностью полагать, что США при каких-то обстоятельствах окажут СССР финансовую или экономическую помощь. Брежнев и особенно Горбачев прожили свои незадачливые политические жизни, так и не поняв, что американцы частенько водили их, как кроликов, по своим тропкам, помахивая перед носом «морковкой» в виде обещания помощи. После августа 1991 года на эту же «морковку» загипнотизированно смотрели новые правительства России, месяцами не стихали разговоры взахлеб о 24 млрд долларов помощи. Где они? Неужто так трудно понять, что интересам США не соответствует возрождение России? Зачем им возрожденная, сильная Русь? Без нее им куда лучше и удобнее живется в мире, а от добра, как говорят, добра не ищут.

Информационно-аналитическая работа по США для нас была постоянной борьбой против иллюзий, за трезвый расчет, за действительный учет взаимных интересов. Как обидно было видеть, что наши лидеры, возвращаясь со встреч на высшем уровне с американскими президентами, выбивались из сил, чтобы доказать выгоду от проделанной ими работы, успех своей миссии. Им не терпелось немедленно заявить об «исторических» достижениях. В считанные часы созывалось политбюро, которое принимало решения об одобрении, давались указания внешнеполитическим ведомствам развить успех и т. д. Барабанным боем звучал пропагандистский аккомпанемент. А мы в разведке с горечью наблюдали, как американский президент спокойно возвращался к себе домой и без всякого шума подсчитывал со своими помощниками полученные выгоды.