1.1. Состояние первозданного Адама

История бытия наших прародителей в раю — исключительный период в человеческой истории. Это даже не история в традиционном смысле слова, ибо мы и в малой мере не знаем, как можно соотнести наше восприятие исторических фактов, основанное на опытном свидетельстве в отношении всего произошедшего, с библейским повествованием о райской жизни. Мы отделены от этой жизни бездной грехопадения, и с того дня она находится вне нашего личного опыта, за пределом человеческих воспоминаний, на грани, а может быть, и за гранью нашей возможности понять. Поэтому библейское повествование о создании первых людей и их жизни в раю — это, прежде всего, откровение тайны Божией, которое нам даровано принять верой. «Трудно в нашем состоянии падения, — писал святитель Игнатий (Брянчанинов), — получить ясное понятие о состоянии совершенства, в котором были созданы наши праотцы, по душе и телу. О святом теле и святой душе их невозможно нам заключать по нашим душе и телу, пораженным и убитым греховной смертью. Они начали существовать непорочными и святыми; мы начинаем существовать оскверненными и грешными… Они находились в непрестанном мире сами с собою, со всем, что их окружало, в непрестанном духовном наслаждении, в созерцании изяществ мироздания, в богомыслии, в боговидении; мы волнуемся и раздираемся различными греховными страстями, потрясающими и терзающими и душу, и тело, непрестанно боремся сами с собою и со всем, что нас окружает, страдаем и мучимся или находим наслаждение в наслаждениях скотов и зверей; все вокруг нас находится в ужаснейшем смущении, в неумолкающем и по большей части в суетном труде, в плинфоделании и рабстве фараоновом. Одним словом, мы падшие и погибшие от самого рождения нашего, они были святы и блаженны с самого сотворения своего. Все условия нашего существования и первоначального существования наших праотцев — далеко, далеко различны». Суждения о бытии наших праотцев в раю мы можем составить только на основании Священного Писания и творений святых отцов, познавших Духом Святым, кем был и кем стал Адам.

Слово Божие указывает нам, что Адам был совершенным творением Божиим. Господь все сотворил хорошо весьма, в лице же человека Он явил особый вид тварного совершенства, ибо в отличие от всех иных тварных существ Адам был создан по образу Божиему и потому имел особенную близость к Богу. Весь тварный мир был дан в удел человеку, но сам человек был призван стать уделом Божества. Он и его потомки предназначались, как выражался преподобный Макарий Великий, стать «престолом» Божиим, местом Его «почивания». «Как небо и землю сотворил Бог для обитания человеку, так тело и душу человека создал он в жилище Себе, чтобы вселиться и упокоеваться в теле его, как в доме Своем, имея прекрасною невестою возлюбленную душу, сотворенную по образу Его». Человек был призван ответить на любовь Создателя своей любовью, славословием и благодарением Творца. «Ты, — писал святитель Василий Великий, — сосуд благоустроенный, получивший бытие от Бога: прославляй своего Создателя. Ибо для того только ты и создан, чтобы быть достойным орудием славы Божией; и весь этот мир есть для тебя как бы живая книга, которая проповедует славу Божию и возвещает тебе, имеющему разум, о сокровенном и невидимом величии Божием, чтобы ты познавал Бога истины. Храни твердо в памяти мною сказанное».

Многие отличительные достоинства первозданного человека — его мудрость, непорочность, бессмертие, способность к богообщению и другое — были обусловлены его высоким предназначением. Наречение имен животным, чтобы, как наречет человек всякую душу живую, так и было имя ей, — это лишь один из примеров, подтверждающих не только мудрость Адама, но и его царственное преимущество над всеми живыми существами. Святитель Иоанн Златоуст о наречении имен говорил: «И „приведе я, — сказано, — ко Адаму, видети, что наречет я“ Это делает Бог, чтобы показать нам великую мудрость Адама. Впрочем, это делается не для того только, чтобы мы видели мудрость его, но и для того еще, чтобы в наречении имен виден был знак (σύμβολον) владычества. И у людей есть обычай полагать знак своей власти в том, что они, купив себе рабов, переменяют им имена. Так и Бог заставляет Адама, как владыку, дать имена всем бессловесным… и притом имена собственные и соответствующие каждой породе…Имена те, которые нарек им Адам, остаются доселе».

Совершенство первозданного человека означает, что Адам изначально обладал всей полнотой человеческой природы: имел разум, свободную волю, непорочную душу, совершенное тело — все, что является неотъемлемым достоянием человеческого естества. Всякие рассуждения, в той или иной степени отрицающие или умаляющие полноту естества Адама, чужды библейскому повествованию о сотворении человека и всегда отвергались Православной Церковью. После грехопадения человеческая природа претерпела серьезные изменения, поэтому невозможно ее нынешнее состояние отождествлять с состоянием естества первозданного Адама. Очевидно, что он значительно превосходил нас по своим природным возможностям. Но тем не менее, несмотря на это превосходство, человеческая природа до грехопадения и после грехопадения осталась онтологически единой, само-гождественной. В этом смысле свершившееся грехопадение не разрушило единство человеческого рода, и потому не только о Христе, но и о каждом человеке можно с полным правом сказать, что он сын Адамов, Божий.

Совершенство нашего праотца до грехопадения предполагает и то, что все его природные качества и силы были неповрежденными, здравыми и соответствовали тому назначению, для которого он был создан. Бог сотворил человека правым — учит нас Священное Писание. В нем не было и тени греха или хотя бы малейших признаков противления добру. Преподобный Иоанн Дамаскин писал: «Бог сотворил человека непорочным, правым, любящим добро, свободным от печалей и забот, украшенным всякою добродетелью, изобилующим всеми благами, как бы некоторый второй мир — малый в великом, — как нового ангела, поклоняющегося Богу… Он создал его по природе безгрешным и по воле свободным». Даже в малой мере нам трудно исчислить и тем более представить все совершенства первозданного человека.

Адам обладал не только тварными совершенствами, но и многими божественными достоинствами: бесстрастием, нетлением, святостью, бессмертием. Но эти качества свойственны были ему уже не по природе, а по благодати, к которой он был приобщен в самом акте творения и возрастал в ней через дальнейшее богообщение, ибо по природе святостью, бесстрастием, нетлением и бессмертием обладает один Бог. Будучи образом Божиим, человек был приобщен к этим дарам, но в случае отпадения от Бога он мог их утратить. Преподобный Симеон Новый Богослов пишет: «Бог вначале, когда создал человека, создал его святым, бесстрастным и безгрешным, по образу и подобию Своему; и человек точно был тогда подобен Богу, создавшему его. Ибо святой, безгрешный и бесстрастный

Бог и творения творит святые, бесстрастные и безгрешные. Но поскольку непременяемость и неизменяемость есть свойство одного безначального и несозданного Божества, то созданный человек естественно был пременяем и изменяем, хотя имел способ и возможность, при помощи Божией, не подвергнуться пременению и изменению».

Первозданный человек был создан безгрешным по естеству, но его природа не предопределяла его верность Богу. Адам сознательно и свободно жил по воле Божией. Об этом святой Иоанн Дамаскин пишет так: Бог «создал его по природе безгрешным не потому, что он не был восприимчив ко греху, — ибо только Божество не доступно греху, — но потому, что возможность греха заключалась не в его природе, а, скорее, в его свободной воле. Это значит, что при содействии Божественной благодати он имел возможность пребывать и преуспевать в добре, а равно и, в силу своей свободы, при попущении Божием, оставить добро и оказаться во зле». Безгрешность и святость Адама не были абсолютными, но относительными, принадлежали его свободной воле и не были необходимым свойством его естества.

1.2. Относительность совершенства первозданных людей

Человеку — существу хотя и прекраснейшему, но несамобытному и ограниченному — для богоугодного существования необходима была непрестанная помощь от Бога, ибо только Он дает миру жизнь, дыхание и все, поэтому мы Им живем, и движемся, и существуем. Святитель Василий Великий писал: «Тварь содержится, живет и существует, конечно, не тварью, которая сама имеет нужду в поддержке силою Сотворившего… Божеский Дух все, что от Бога и что через Сына, поддерживает в бытии». Всякое творение Божие, каким бы совершенным оно ни было, не способно к автономному, внебожественному существованию, ибо это противоречит самой природе тварного мира, созданного Богом и укорененного в Нем. Человек не является исключением и всегда подчинен и зависим от Бога. Преподобный Макарий Египетский писал: «Бог, сотворив тело, назначил ему не из собственного естества его получать жизнь, пищу, питие, одежду и обувь; но все нужное для поддержания жизни определил ему заимствовать от вне, так что тело, сотворенное нагим, само по себе, без внешних пособий, т. е. без пищи, пития и одежды, жить не может, и если бы оно оставлено было само себе, без всякого внешнего подкрепления, то скоро разрушилось бы и погибло. Так точно и душа, не имея сама в себе Божественного света, но будучи сотворена по образу Божию, не из собственного существа заимствует себе пищу, и питие духовное, и небесную одежду, т. е. истинную жизнь свою, но от Бога, от Духа Его и от света Его». Таким образом, человек в раю был причастником Божеского естества, причастником «тех величайших благодеяний, которыми Бог по милости пополнил недостаток нашего естества». Нетварные Божественные энергии, преображавшие тварное естество Адама, были животворящей сердцевиной первозданного человека, залогом бессмертия, силой, возводящей его к Создателю.

Тварное совершенство Адама не было абсолютным. Оно было лишь неким природным основанием для его дальнейшего восхождения к Богу и осуществления своего нравственного призвания: «Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный». «Наше естество, — говорил святой Григорий Нисский, — было первоначально создано Богом как некий сосуд, способный к принятию совершенства». Тварная ограниченность естества преодолевалась им с помощью Божией благодати, к которой он приобщался через непрестанное богообщение и созерцание славы своего Создателя. «Созданный и устроенный Богом человек, — писал святой Ириней Лионский, — соделывался по образу и по подобию несозданного Бога, по благоволению и повелению Отца, по действию и творчеству Сына, при питании и укреплении от Духа, вместе с тем как сам он преуспевал мало-помалу и восходил к совершенству. Надлежало, чтобы человек прежде всего получил бытие, получивши, возрастал, возрастая, мужал, мужая, укреплялся, укрепляясь, усовершался, усовершаясь, прославлялся, прославляясь, удостаивался видеть Бога». Такое понимание относительного совершенства естества Адама с древнейших времен исповедовалось отцами Церкви и связано с понятием о Боге как о единственном Существе, Которое имеет абсолютное совершенство.

Относительное совершенство первозданного Адама естественным образом предполагает, с одной стороны, определенную условность его бессмертия и нетления, а с другой стороны — возможность смерти. Актуализация этих свойств зависела от свободной воли человека. Эти качества не были неотъемлемым достоянием его естества, человек имел все возможности как стяжать бессмертие и нетление, так и предаться смерти. Святой Феофил Антиохийский еще во II веке дал известное объяснение смертности и бессмертия первозданного Адама: «Он сотворен по природе ни смертным и ни бессмертным. Ибо если бы Бог сотворил его вначале бессмертным, то сделал бы его Богом; если же, наоборот, сотворил бы его смертным, то Сам оказался бы виновником его смерти. Итак, Он сотворил его ни смертным и ни бессмертным, но, как сказали выше, способным и к тому и к другому». Святой Феофил тонко подметил ущербность однозначного формального понимания смертности или бессмертия Адама. Ибо строго говорить о природном бессмертии Адама возможно только при пантеистическом воззрении на мир («если бы Бог сотворил его вначале бессмертным, то сделал бы его Богом»), что в корне несовместимо с Божественным откровением. С другой стороны, однозначное утверждение реальной смертности Адама в раю предполагает, что он рано или поздно должен был умереть, даже необязательно по причине грехопадения, но неминуемо по необходимости естества. Все это несовместимо с изначальным замыслом Божиим — предназначением человека к бессмертию. В этом случае Бог действительно оказался бы единственным виновником смерти Адама. Другим классическим объяснением смертности и бессмертия Адама стали слова блаженного Августина: «Раньше греха тело могло быть названо в одном отношении смертным, а в другом бессмертным, — смертным потому, что оно могло умереть, а бессмертным потому, что могло и не умереть. Ибо иное дело иметь возможность умереть, как создал Бог некоторые бессмертные природы, и иное — иметь возможность не умереть, как бессмертным создан первый человек».

Эти суждения святых отцов очень важны с догматической точки зрения, но на первый взгляд они могут показаться парадоксальными и потому непонятными. Ибо сразу может возникнуть вопрос: как смертность и бессмертие могут одновременно сосуществовать в едином естестве первозданного человека. Ведь смерть и бессмертие являются несовместимыми понятиями: человек не может быть частично живым и частично мертвым, частично смертным и частично бессмертным. Он или живой, или мертвый, и третьего состояния не существует. Очевидно, что между этими понятиями нет объединяющего онтологического основания в природе человека. Как же тогда возможно понять вышеуказанные суждения святых отцов о том, что человек бессмертен и смертен одновременно?

В отношении этого вопроса «Бог не оставил нас в совершенном неведении». У святых отцов, с древнейших времен учивших об условном понимании бессмертия и нетления человека, есть ответ, который подводит вопрошающих к граням метафизики человеческого бытия.

Этот ответ основан, прежде всего, на свидетельствах Священного Писания, согласно которым естество Адама было сотворено из праха земного и потому само по себе оно было тленным и смертным. Подтверждением этого являются известные слова Божии, обращенные к Адаму еще до грехопадения: «В день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь». Если Господь предупредил Адама о возможной смерти до грехопадения, значит, такая возможность существовала для него изначально. Более определенно эта мысль высказывалась в других местах Священного Писания, например: «Ты дал Адаму тело смертное, которое было также создание рук Твоих».

С другой стороны, как уже указывалось выше, бессмертие первозданного не было его естественным свойством, но даром благодати Божией, который он должен был сохранить посредством добродетельной жизни. Эти два догматических положения являются важнейшими антропологическими утверждениями святых отцов и достаточно полно раскрыты в их творениях. Основываясь на этих положениях, святые отцы дали четкое объяснение смертности и бессмертия первозданного человека.

Уже у святого Иустина Философа находится прекрасное разъяснение сложнейшего вопроса о бессмертии человека и, в частности, о бессмертии человеческой души, где он показывает, что истинное бессмертие и истинная жизнь принадлежат только Богу, а душа бессмертна лишь по причине причастности Божественной жизни. Бессмертие человеческой души не онтологическое свойство ее природы и не может быть таковым. «Что душа живет, никто не будет отрицать. Если же живет, то живет не потому, что есть жизнь, а потому, что причастна жизни: причастное чего-либо различно от того, чего причастно. Душа причастна жизни, потому что Бог хочет, чтоб она жила, и поэтому может перестать некогда жить, если Бог захочет, чтоб она не жила более. Ибо душе несвойственно жить так, как Богу». Как выразился о богословии святого Иустина прот. Георгий Флоровский: «„Бессмертие“ для него [св. Иустина] означает „нетварность“. Существование всегда есть дар Божий. С этой точки зрения даже человеческая душа по природе смертна, т. е. зависима в своем бытии, потому что она — тварь и пребывает исключительно по милости Божией».

Святой Ириней Лионский часто использовал подобную аргументацию против гностиков, отвергавших православное учение о неабсолютном бессмертии человеческой души и пытавшихся довести его до крайностей: «Если же здесь скажут, что души, немного прежде начавшие существовать, не могут пребывать долгое время, но или должны быть нерожденными, чтобы быть бессмертными, или, если получили начало рождения, должны вместе с телом умирать, то пусть знают, что только один Бог, Господь всего, не имеет ни начала, ни конца, истинно и всегда тот же и неизменяемый. Но все, от Него происшедшие (существа), которые были сотворены и творятся, получают начало своего рождения и по этому самому ниже Творца своего, поколику не безначальны, но пребывают и продолжают свое существование в течение длинного ряда веков по воле Творца Бога, так что Он дарует им и то, чтобы они произошли вначале, и то, чтобы существовали после… Все сотворенное имеет начало своего происхождения, но продолжает свое существование, доколе Богу угодно, чтобы это было и продолжалось… Отец всего дает и то, чтобы спасаемые пребывали в век века. Ибо жизнь не от нас и не от нашей природы, но даруется по благодати Божией».

Великий подвижник Макарий Египетский также отрицал самодостаточность человеческой природы и указывал, что тело и душа человеческие сами по себе не бессмертны: «Горе телу, когда оно останавливается на своей природе, потому что разрушается и умирает. Горе и душе, если останавливается на своей природе, и уповает на свои только дела, не имея общения с Божественным Духом, потому что умирает, не сподобившись вечной Божественной жизни».

О том, как бессмертие и смертность соотносились в жизни первозданного человека, прекрасно раскрыто святителем Афанасием Великим, который учил: «Человек, как сотворенный из ничего, по природе смертен; но, по причине подобия Сущему, если бы сохранил оное устремлением к Нему ума своего, мог замедлять в себе естественное тление и пребыл бы нетленным, как говорит Премудрость: „Хранение законов — утверждение нерастления“». Святой Афанасий четко указал причины, по которым Адама можно называть одновременно и смертным, и бессмертным: человек смертен, потому что смертно и тленно его тварное естество, сотворенное, из ничего; однако, человек и бессмертен, но уже не по естеству, а потому что при сотворении он приобщен к Логосу и, тем самым, к бессмертию. Такие рассуждения в сочинениях святого Афанасия занимают важное место, ибо являются существенным элементом его богословской системы. Вот еще один яркий пример, где он говорит о том же: «[люди] по природе были тленны, но свойственного им по природе избегли бы по благодати, как причастники Слова, если бы пребыли добрыми; по причине соприсущего им Слова, не приблизилось бы к ним естественное тление». В другом месте святой Афанасий пишет: «По закону собственного бытия [люди] не имели достаточных сил пребывать всегда», и далее: «Преступление заповеди возвратило их в естественное состояние, чтобы как сотворены были из ничего, так и в самом бытии, со временем, по всей справедливости потерпели тление».

Святитель Григорий Богослов, поддерживая эту богословскую линию, писал, что к бессмертию человек должен был прийти, но он не обладал им изначально: «Если бы мы пребыли тем, чем были, и сохранили заповедь, то сделались бы тем, чем не были, и пришли бы к древу жизни от древа познания. Чем же бы мы сделались? Бессмертными и близкими к Богу».

Подобным образом высказывался и святитель Иоанн Златоуст: «Бог сотворил человека не для того, чтобы он погиб, но чтобы шествовал к нетлению», т. е. человек не обладал нетлением по естеству, но мог его достигнуть через добродетельную жизнь.

Святитель Кирилл Александрийский, говоря о бессмертии Адама, отвергал утверждения о том, что он имел нетление и бессмертие как некое неотъемлемое онтологическое качество человеческой природы, поскольку эти качества являются исключительно Божественным достоянием: «Адам, не имея по собственной природе нетленности и неразрушимости, — ибо это принадлежит, по существу, одному только Богу, — был запечатлен Духом Жизни».

На эту тему имеются рассуждения и у Леонтия Византийского: «После грехопадения человек в лице Адама сделался тленным и смертным, ибо то, что давало Адаму бессмертие и нетление — древо жизни, было отнято у него», — т. е. «бессмертие и нетление» Адам имел не по естеству, но приобщался к нему через «древо жизни».

В известном Послании святого Софрония Иерусалимского к Константинопольскому патриарху Сергию, одобренном отцами VI Вселенского Собора, выражается та же мысль, что любое тварное естество само по себе изменчиво, тленно и смертно. Бессмертие же для твари возможно не по природе, но по причастности Божественной благодати. Даже человеческая душа или ангел — любое разумное тварное существо «бессмертно не по естеству и не превратилось в существо несказанное (нетленное), но Он даровал ему благодать, не допускающую его подвергаться тлению и смерти. Так души человеческие пребывают нетленными, так ангелы остаются бессмертными не потому, чтобы они в самом деле, как мы прежде сказали, имели естество нетленное или существо в собственном смысле бессмертное, но потому, что получили от Бога в удел благодать, обильно подающую бессмертие и пекущуюся о доставлении им бессмертия… души человеческие благодатию Божиею освободились от смерти, естественным образом преследующей все в созданной природе».

Совершенно определенно о естественной тленности и смертности всей тварной природы писал преподобный Иоанн Дамаскин. Он, в согласии со всеми православными отцами, учил, что бессмертие тварной природы возможно только по благодати Божией: «По законам тварной природы все сотворенное подлежит тлению, но держится и сохраняется Божией благодатью». Преподобный Иоанн даже о бессмертии ангелов говорил как об относительном бессмертии, ибо совершенное бессмертие является исключительным достоянием Бога: «Он [ангел] — бессмертен не по природе, но по благодати. Ибо все то, что началось, также и оканчивается по причине своей природы. Но один только Бог есть вечно сущий, вернее же, Он даже выше чем вечность». Для человеческого естества в этом смысле не сделано никакого исключения, преподобный Иоанн Дамаскин пишет об этом ясно: «Плоть человеческая по своей природе не есть животворящая и не изъята смертности».

Подобные суждения часто встречаются и в богослужебных молитвословиях Православной Церкви. Например, в 7-й светильничной молитве, читаемой священником на вечерне, говорится, что бессмертие — это исключительное достояние Бога: «Боже великий и вышний, един имеяй бессмертие…», поэтому, обращаясь только к Нему, мы можем произнести такие слова: «Источниче жизни и бессмертия», ибо Он — Единый, имеющий бессмертие, истинно есть единственный Источник жизни и бессмертия для каждого человека и всего тварного мира в целом.

Таким образом, ответ на вопрос о том, как первозданный человек мог быть одновременно и бессмертным, и смертным, святыми отцами давался через раскрытие способа единения тварной природы человека с нетварными Божественными энергиями, ибо смертность Адама, как это следует из приведенных суждений святых отцов, связана с тварной ограниченностью его природы, а его бессмертие было обусловлено приобщенностью к Божественной благодати в самом акте творения. Основанием для данного суждения является понятие о Боге — как о единственном, Кто имеет бессмертие и нетление по Своей сущности, в отличие от всех Своих творений, которые произошли по повелению Божию из ничего (èξ οùκ òντων), и потому их природе свойственна тленность, а значит, и смертность, которые могут проявиться в богоотчужденном состоянии. Однако тварные сущности могут быть причастниками Божественных энергий, а значит, и некоторых Божественных свойств, в том числе нетления и бессмертия, что и имело место в жизни первозданных Адама и Евы. Поскольку они, несмотря на все их совершенство, имели тварное естество, то и на них распространялись эти свойства тварности, т. е. как возможность тления и смерти, так и возможность бессмертия посредством обожения. Бессмертие и смертность имели разные онтологические основания для своей актуализации. Возможность смерти имела своим основанием тварное происхождение естества человека, а возможность бессмертия была обусловлена его благодатной «близостью» к Богу.

Из утверждения святых отцов, которых мы частично процитировали выше, о том, что в естестве несогрешившего Адама имелась возможность тления и смерти, не следует делать вывод о необходимости смерти Адама в раю даже в случае, если бы он не согрешил. Как сами отцы прекрасно изъяснили, если бы Адам жил, исполняя волю Божию, то он жил бы вечно и не умер бы, например, от старости. Благодать Божия в раю восполняла все ограниченности тварного естества, а питаясь плодами с древа жизни, «человек телом был безболезнен и бессмертен». Это свойство древа жизни прямо указано в Священном Писании: «И теперь, — сказал Господь после падения нашего праотца, — как бы не простер он руки своей, и не взял также от древа жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно». Святые отцы говорили о древе жизни как о главном Божественном средстве для приобщения к бессмертию. Блаженный Августин писал: «Его бессмертие проистекало не от устройства природы, а от древа жизни, от коего после греха он был отлучен, дабы мог умереть, — он, который, если бы не согрешил, мог бы и не умереть. Таким образом, по устройству душевного тела он был смертен, а по милости (beneficio) Создателя бессмертен». По причине исходившей из него животворящей силы райское древо жизни явилось «прообразом будущего Крестного Древа и Таинства Евхаристии».

Желая окончательно укрепить свободную волю человека в добре, Господь дал «закон для упражнения свободы. Законом же была заповедь: какими растениями ему пользоваться и какого растения не касаться». За соблюдение этой заповеди Господь обещал человеку «бессмертие жизни и наслаждение вечных благ», причем предоставил человеку полную свободу действий, «чтобы добро принадлежало избирающему не меньше, чем и вложившему семена оного».

Вопросы о врожденной греховности, разобщенности с Богом, поврежденности душевных и телесных сил человека волновали всех святых отцов, что нашло ясное отражение в их сочинениях. Досадным недоразумением является распространенное (особенно в XVIII–XIX вв.) мнение, будто этой темой по преимуществу занимались западные отцы Церкви. Никакого убедительного основания для такой точки зрения нет. В первой части нашей работы, в разделе 3.1. «Первородный грех. Происхождение понятия и термина», мы показали, насколько распространенным было учение о первородном грехе не только на Западе, но и на Востоке. Ни в коей мере не умаляя значения богословского наследия святителя Амвросия Медиоланского, блаженного Августина Иппонского, святителя Льва Великого и других авторитетнейших западных отцов Церкви, мы, учитывая, что западная форма изложения учения о первородном грехе хорошо известна и широко обсуждается уже в течение более ста лет, не стали заниматься ее подробным пересказом в весьма ограниченных рамках данной работы и в большей степени обратили свои усилия на восполнение «восточного» пробела, и то лишь в той степени, насколько это может способствовать раскрытию православного вероучения о человеческой природе Господа нашего Иисуса Христа.

Даже поверхностное чтение творений восточных отцов Церкви поражает глубиной и силой духовных прозрений, незаслуженно забытых или незамеченных. Естественно, что святые отцы, жившие в разные времена, в разных странах, в различных условиях, рассматривали эти вопросы, опираясь на свой личный духовный опыт. Поэтому в способе изложения и в круге затрагиваемых ими вопросов есть некоторые индивидуальные особенности, которые мы не в состоянии охватить. Внимание святых отцов привлекали разные аспекты, но мы, исходя из темы и целей нашей работы, рассмотрим лишь два важных положения святоотеческого учения о последствиях грехопадения: 1) существование первородного греха в человеке (формы его проявления) и 2) сущность первородного греха (бытийные основания его существования).

3.4.1. Существование первородного греха в человеке

При чтении святых отцов постоянно встречаются суждения о том, что после грехопадения над человеком стала владычествовать смерть и тление. Эта мысль естественным образом связана, с одной стороны, с тем Божественным определением, которое прозвучало для наших прародителей еще в раю и осуществилось после их грехопадения: «От древа познания добра и зла, не ешь от него; ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь», и, с другой стороны, с той ужасающей реальностью смертного бытия для человека и окружающего его мира. Смерть и тление очевидны для всех, их нельзя предотвратить человеческими силами. Какова их причина и сущность, что означает их господство над миром — вопросы, которые волновали человечество во все века, но ответ на них был дан только христианством.

Слово «смерть» имеет несколько смыслов в зависимости от употребления. Обычно когда говорят о смерти человека, то имеют в виду разлучение его души с телом, но с христианской точки зрения такое понимание смерти является ущербным. У святых отцов под словом «смерть» имеется в виду прежде всего духовная смерть человека, его удаленность от Бога — источника истинной жизни. Смерть духовная есть по сути истинная смерть. Эта смерть и постигла прародителей сразу после грехопадения. От этой смерти прежде всего и избавил нас Господь наш Иисус Христос. Когда Православная Церковь в своих песнопениях и святые отцы в своих творениях свидетельствуют, что Христос Своею смертью уничтожил нашу смерть и даровал всем нам воскресение и жизнь вечную, то речь здесь идет прежде всего об уничтожении смерти духовной — нашего отпадения от Бога. Церковь с полным правом воспевает это событие в прошедшем времени, как уже свершившееся, ибо непреодолимое средостение греха между Богом и человеком уже уничтожено искупительными страданиями Сына Божия. Каждый, приобщившийся смерти и воскресения Христа, возрожденный в таинстве крещения — духовно бессмертен. Смерть телесную (которая, по сути, есть лишь временное разлучение души с телом до всеобщего воскресения) на фоне этого бессмертия в Боге правильней назвать не смертью, но успением, или сном. «Истинная смерть, — поучает преподобный Макарий Великий, — сокрывается внутри, в сердце; и человек умерщвлен внутренне. Посему, если кто в тайне прешел от смерти в живот, то истинно вовеки он живет и не умирает. Даже если тела таковых и разрушаются на некоторое время, то, поелику они освящены, восстанут со славою. Почему успение святых и называем сном».

В отличие от духовной смерти телесная смерть имеет в естестве человека некоторые внутренние основания для своей актуализации, что и было явлено после грехопадения прародителей. Прот. Георгий Флоровский писал: «Первый Адам своим непослушанием раскрыл и реализовал врожденную способность к смерти». Физическая смерть, будучи разрушением природной целостности, как уже указывалось, не является чем-то невозможным для тварного естества, более того, она возможна для всего тварного мира в богоотчужденном состоянии именно потому, что мир не имеет онтологического бессмертия. Бессмертен по природе только Бог. Все иноприродное Богу может быть лишь приобщено Божественному бессмертию по Божественному дарованию. Бессмертие по естеству — исключительный атрибут Божественного бытия, поэтому для всякого творения Божия оно является возможным лишь по мере обожения. Даже в отношении бессмертия высших тварных созданий — душ человеческих и бесплотных ангелов — богословские рассуждения святых отцов носят условный характер. Например, как у святителя Игнатия (Брянчанинова): «Душе, равно и ангелам, даровано бессмертие Богом: оно не есть их собственность, не их естественная принадлежность. Тело для поддержания жизни своей нуждается в питании воздухом и произведениями земли; душа, чтоб поддержать и сохранить бессмертие свое, нуждается в таинственном действии на себя Божественной десницы». Отвержение христианством учения о вечности мира, по сути, есть и отвержение всякого утверждения об онтологическом бессмертии естества тварей, в том числе и человека. В естественной смертности тварных существ и возможности преодоления этого только через обожение видится премудрый промысл Божий, пожелавший, чтобы это ведение о тварной ограниченности, о том, что мы по своему происхождению есть земля, прах и пепел, всегда было «уздой», повергающей в смирение человеческий ум не только после грехопадения, но и изначально с момента создания. От начала не только тело человеческое, но даже и душа, несмотря на то что она духовна по своей природе и имеет многие Божественные дарования, несравнима со своим Создателем, ибо «Он Бог, а она — не Бог; Он Господь, а она — раба; Он Творец, а она — тварь; Он Создатель, а она — создание; ничего нет общего в Его и ее естестве». Возможность умереть для человека могла никогда не реализоваться. Божественное Откровение и святые отцы единогласны в том, что смерть стала реальностью только после грехопадения и виновен в ней только человек.

Понятие о тлении естества человека тесным образом связано с понятием о смерти. Тление (φθορά) есть, по сути, стремление к смерти, умирание, разрушение, гибель. Так же, как и слово «смерть», слово «тление» в святоотеческих творениях имеет несколько значений в зависимости от контекста. Определенный итог в отношении этого понятия подвел преподобный Иоанн Дамаскин. Он писал: «Слово „тленность“ (φθορά) имеет два значения. Прежде всего, оно означает страдательные состояния человека, каковы: голод, жажда, утомление, прободение гвоздями, смерть, или разлучение души с телом, и тому подобное… Но, с другой стороны, тление означает также совершенное разложение тела на стихии, из коих оно составлено, и его разрушение, каковое многими лучше называется нетлением (διαφθορά)».

Тление в смысле «страдательные состояния человека» именуется преподобным Иоанном Дамаскиным, преподобным Максимом Исповедником, Леонтием Византийским и другими отцами «безупречными» или «естественными» страстями (τά κατά φύσιν πάθη), а также «неукоризненными немощами», «неукоризненными страстями» (πάθη άδιάβλητα) и т. п. Естественные страсти «не находятся в нашей власти», и их существование в нас свидетельствует о тварной ограниченности человеческой природы, в полной мере проявившейся после грехопадения. Нетленным по естеству, в строгом смысле слова, является только Бог, мы же приобщаемся к этому нетлению по мере нашего освящения в Боге. Как указывали многие святые отцы, Адам был нетленным в раю в том же смысле, что и бессмертным, т. е. не онтологически, но в силу причастности Божией благодати. Естественные страсти потому и являются безупречными, или неукоризненными, для нас, что для их существования в человеческом естестве имеются внутренние предпосылки (не предопределенность), обусловленные изначальной тварной ограниченностью человека. По мысли святых отцов, эта ограниченность некоторым образом проявляла себя даже в раю. Святитель Иоанн Златоуст учил, что уже в раю для укрепления естества Адама дано было Богом «три рода деревьев — были деревья, дававшие ему пищу для жизни, были деревья, способствовавшие благополучной его жизни, и было древо, сохранявшее его для жизни вечной». В связи с этим профессор В. В. Болотов отмечал: «О первозданном человеке нельзя сказать, что он не нуждался в питании и не подлежал усталости». Но в полной мере эта тварная ограниченность человеческого естества явила себя после грехопадения человека, когда «они лишились покрова бессмертия, отнята была одежда славы, обнажилось тело и осталась уже одна земля». Это состояние, по сути, есть неотвратимое следствие грехопадения, ибо всякий грех действует разрушительно, удаляет человека от истинного Блага и приводит его к страданию. В личном плане это состояние тленности воспринимается человеком как наказание за прародительский грех.

По мысли святых отцов, становление укоризненных, или противоестественных, страстей (та παρά φύσιν πάθη), которые греховны с духовно-нравственной точки зрения, происходит путем сознательного и добровольного использования естества (естественных страстей) ради получения греховного удовольствия вопреки Божественному замыслу и предназначению. Возникновение укоризненных страстей в человеке подробно описано преподобным Максимом Исповедником. Он учил, что их возникновение связано с повреждением ноли человека, которое произошло при грехопадении и которое мы наследуем в рождении (γέννησις). Поскольку «падение произошло в той области, в которой человек и должен был осуществить свое назначение, — в области произволения», то «здесь начало зла».

Святой Максим четко отличал «природную волю» (φυσικόν θέλημα) от личного самоопределения на основе «гноми» (γνώμη). По учению преподобного Максима Исповедника, природная воля (φυσικόν θέλημα) — это «естественная сила, стремящаяся к тому, что сообразно с природой, — сила, охватывающая все существенные свойства природы». Природная воля есть разумная и жизненная сила человека (δύναμις λογική καί ζωτική), в своих стремлениях она соответствует Божию замыслу.

Понятие «гноми» (от греч. γνώμη — мнение, умонастроение, склонность, намерение) в святоотеческой традиции — это характеристика сознания человека после грехопадения. По толкованию преподобного Иоанна Дамаскина, когда мы «относительно того, что решено, определенным образом настраиваемся, у нас появляется любовь к нему; это называется склонностью (γνώμη). А если мы решились на что-либо, но не настроились к нему определенным образом, или у нас не появилось любви к нему, то тогда уже не говорят о склонности (γνώμη)». «Гноми» обозначает поврежденное состояние человеческого сознания — его субъективность, предвзятость, искаженность, иллюзорность по причине помраченности грехом и страстями. «Гноми» — это ложное мировоззрение, основанное не на богопознании, но на эмпирическом опыте и абстрактных рассуждениях. Посредством «гноми» порождаются неверные мысли, намерения, желания, мнения, предположения, решения человека. До грехопадения, когда человек жил в единстве с Богом, его сознание было просвещено Богом, тварный мир был открыт его созерцанию, он мог постигать замыслы Божии, смыслы бытия, поэтому у человека не было иллюзий или пристрастий, не было «гноми». После же грехопадения человек, принимая решения, чаще всего не обращается к Богу, не ищет воли Божией, но опирается на самого себя: «мне так кажется», «я так хочу». Т. е. он ищет опору в своей субъективности, в своем «гноми», и тем самым обрекает себя на ошибки, ибо человек ослеплен грехом и многого не знает. Именно из-за «гноми» у человека возникает проблема выбора и колебания между добром и злом. Ибо человек действует, исходя из своего ошибочного мировоззрения, а реальная жизнь разрушает эти миражи.

Сама возможность выбора есть Божий дар и одна из неотъемлемых характеристик разумных существ. До грехопадения человек как личность должен был соотноситься с волей Божией и своей природной, которая естественно, без колебаний следует добру, и таким образом восходить к совершенству. Но в грешном человеке с поврежденной волей, не ведающем Бога и Его благой воли, такой возможности нет. После грехопадения человек делает выбор на основании других критериев. Главными такими критериями стали страх и наслаждение.

Истинная свобода человека богоподобна. Бог есть Благо и, будучи совершенно свободным, не имеет препятствий при осуществлении Своей благой воли, так и человек свободен лишь тогда, когда может беспрепятственно творить благо и реализовывать высший смысл своего бытия. После грехопадения эта свобода самореализации, в силу природного повреждения человека, редуцировалась до свободы личного самоопределения, т. е. сохранилась только в личном аспекте и в ущербном виде. По мысли святого Максима, после грехопадения человек столкнулся с проблемой выбора, возникшей из-за собственной духовной слепоты, неведения, несовершенства и греховности. «Ибо совершенная природа не нуждается в выборе, поскольку знает добро естественным образом». Поэтому посредством «гноми», которая принимает за благо лишь призрак — наслаждение, человек стал удобопреклонным ко злу, стал стремиться не к Богу — источнику истинного блага, но к греховным удовольствиям, путем извращения своего естества.

Неотвратимость для человека смерти и тления — это важнейшее свидетельство о греховном состоянии человеческой природы, но при этом смерть и тление не являются сами по себе грехом или греховностью (ἁμαρτία). Наличие неизбежного закона смерти в человеке говорит о том, что он еще не имеет должного духовного единения с Богом, что он отделен от Источника жизни. Победа над смертью — это прежде всего уничтожение самой причины разделения: уничтожение греха. Смерть и тление — это важнейшие следствия греховного отчуждения от Бога, «осязаемые» проявления этого состояния. Но какова сущность этого греховного состояния? К рассмотрению этого вопроса мы переходим и попытаемся найти ответ в сокровищнице святоотеческого Предания.

3.4.2. Сущность первородного греха

Бесспорно, что смерть и тление стали реальностью в человеческой жизни после грехопадения, однако через описание только этих явлений смысл произошедшего греховного расстройства в потомках падшего Адама остается во многом непонятным. Если считать, что сущностью первородного греха является только природное повреждение человеческого естества (тление и смерть), то вне нашего внимания остается духовно-нравственный аспект этого явления — греховность, которая ярко охарактеризована и в Священном Писании (особенно в посланиях апостола Павла), и в святоотеческих творениях. О наследуемом нами первородном грехе Православная Церковь устами своих святых всегда говорит в духовно-отрицательных терминах. Выше мы уже приводили многочисленные терминологические примеры святоотеческих свидетельств о первородном грехе, и все они в той или иной степени имеют духовно-негативный смысл. Для понимания сущности первородного греха нельзя игнорировать это обстоятельство, ибо тогда останется непонятным существенно важное: почему то, что наследуется людьми от Адама, в подавляющем количестве случаев святыми отцами (греческими, латинскими, сирийскими, русскими, сербскими и др.) именуется словом «грех».

Любой природный объект в поврежденном состоянии (если под повреждением иметь в виду деструктивные изменения естества) остается нейтральным в нравственном смысле. Сломанный стул или стол не несет в себе ничего доброго или злого. Больной человек (физически или душевно) не становится в связи с болезнью грешником. Однако в Священном Писании и у святых отцов, когда речь заходит о наследуемом повреждении человека после грехопадения, то, как уже отмечалось выше, в этих суждениях всегда присутствует духовно-негативная определенность: грех Адамов не только повредил наше естество, но сделал нас грешными — непослушанием одного человека сделались многие грешными, т. е. не просто поврежденными или больными, но именно грешными; в связи с этим мы стали по природе чадами гнева. Святые отцы отмечали, что все потомки Адама приобщились скверне первородного греха, и сущность этой скверны они не сводили только к повреждению человеческой природы. Исходя из смысла их суждений, сущность первородного греха невозможно описать только физическими терминами: смерть, тление, повреждение и т. п. Без понятий «грех», «греховность», затрагивающих личность человека и его духовно-нравственное состояние, не обойтись, и потому нужно быть крайне внимательным при изучении амартологических рассуждений святых отцов.

Самым распространенным значением слова «грех» является сознательное преслушание воли Божией. Такой поступок, а точнее сказать, проступок, есть личный грех человека, и говорить непосредственно о его передаче невозможно прежде всего потому, что он не есть «нечто». Он не обладает сущностью, так же как не обладает сущностью зло. Он есть факт жизни конкретного человека, влекущий за собой совершенно определенные последствия, которые могут передаваться, но последствия греха, если даже они и передаются, это уже не есть сам грех. Хотя проявление смерти и тления связано с действием греха, как указывает апостол Павел, смерть есть возмездие за грех, однако смерть и тление сами по себе не есть грех и не греховны, подобно тому как трава полевая смертна и тленна по естеству, но не греховна. О грехе можно говорить тогда, когда мы по своей собственной воле вызываем к бытию смерть и тление, отвергая Божественный дар вечной жизни. Таким образом, если понимать слово «грех» строго, в смысле личного проступка перед Богом, то становится совершенно непонятно, как можно говорить о наследовании личного греха, о передаче личного греха от родителей к потомкам.

При формальном истолковании первородного греха существует такая богословская дилемма: с одной стороны, если мы понимаем под наследованием греха прародителей восприятие поврежденной природы, то необъяснима негативная духовная окрашенность рассуждений об этом в Священном Писании и у святых отцов. Непонятно, почему в связи с наследием поврежденной природы употребляется слово «грех», ибо греха, по крайней мере, в личном смысле здесь нет. Малопонятным остается и многое другое: почему потомки Адама удалены от Бога, ведь недостатки тварной природы, как и их совершенства, в отношении Бога ничтожны, и они не могут быть непреодолимым препятствием для обожения твари. С другой стороны, если мы буквально интерпретируем наследование потомками именно личного греха прародителей, то сразу возникает недоумение: как личный грех родителей может быть унаследован детьми, ибо личный грех не является сущностью, он есть лишь в момент совершения и то не в природном смысле. После же совершения греха остаются лишь его последствия. Личный грех несубстанционален, поэтому его нельзя передать.

Исходя из вышесказанного, видно, что смысловые рамки каждого из этих вариантов понимания первородного греха (восприятие от него поврежденного естества или наследование личного греха Адама) недостаточны для целостного изъяснения учения Церкви о первородном грехе. Оно всегда будет порождать множество недоуменных вопросов, а изъяснения святых отцов будут казаться противоречивыми. Святые отцы шли дальше этих представлений и видели глубже. Они узревали трудноуловимое рациональным взором, но совершенно реальное духовное основание личных грехов и их последствий в жизни человека. Они именовали эту первооснову словом «ἁμαρτία», что по смыслу святоотеческого употребления можно перевести как греховность или греховное состояние. Это понятие не тождественно понятию «грех» в личном смысле и не сводимо к повреждению естества, т. е. исключительно к природному аспекту. Слово «ἁμαρτία» является ключевым и наиболее употребляемым в грекоязычной церковной письменности для указания и объяснения сущности греховного прародительского наследства.

Священное Писание и святые отцы указывали не только на духовную пагубность, богопротивность ἁμαρτία, но и характеризовали άμαρτια как нечто сущностное, бытийное, наличествующее в естестве человека, действующее, живущее. Без полноценного учета всего спектра свойств άμαρτια невозможно даже в малой степени приблизиться к пониманию суждений святых отцов о первородном грехе и осмыслить их непротиворечивым образом, не разделяя их на лагеря разномыслящих богословов.

Изложение святоотеческого учения о сущности наследуемого первородного греха лучше всего начать не с общего обзора высказываний святых отцов, а с анализа некоторых аспектов таинства крещения. Рассмотрение этого таинства важно потому, что, как исповедует Православная Церковь в Никео-Цареградском Символе веры, оно совершается «во оставление грехов (εìς άφεσιν άμαρτιών)». Имеются в виду не только личные грехи крещаемого, но и все скверное и греховное, что унаследовано человеком от праотца Адама, — άμαρτíα.

В таинстве крещения устанавливается разделяющая граница между человеком и грехом, в том числе и первородным. Но что именно она отделяет? От чего по сути избавляется человек в крещении? Ответы на эти вопросы принципиально важны для того, чтобы приблизиться к пониманию сущности первородного греха. При таком подходе появляется возможность через содержание богослужебных молитвословий и святоотеческие истолкования таинства обрести важные богословские ориентиры для понимания православного учения о первородном грехе. Ценность этих ориентиров заключается в следующем: в их древности — ибо чинопоследование таинства крещения сформировалось во времена апостольские и сохранилось в своих главных частях и по сей день; в их изъясненности — многие святые отцы оставили свои толкования на все существенно важные священнодействия этого таинства; в их безоговорочной авторитетности для всей полноты Вселенской Церкви.

Прежде чем перейти к рассмотрению сущности первородного греха на основании таинства крещения, необходимо дать четкий ответ на вопрос: какие существуют основания в Предании Православной Церкви считать, что в крещении человек избавляется не только от личных грехов, но и от греха первородного?

Ответ на этот вопрос был дан на Поместных соборах и в творениях святых отцов при опровержении суждений еретиков, отрицавших учение Церкви о необходимости крещения младенцев. Общий смысл церковного ответа таков: младенцы, не имеющие личных грехов, нуждаются в крещении для омытия того, что они «заимствуют от прародительского Адамова греха», и для единения со Христом. Если бы в таинстве крещения не происходило омытия первородного греха, то слова Символа веры: «Исповедую едино крещение во оставление грехов» не имели бы к младенцам, свободным от личных грехов, никакого отношения, и тем самым разрушался бы смысл совершения над ними этого таинства. Существуют совершенно ясные церковно-исторические свидетельства, подтверждающие древность церковной практики крещения младенцев, указывающие на необходимость этого таинства для них, непосредственно свидетельствующие именно об омытии первородного греха в этом таинстве.

В древнейшем христианском сочинении «Послание апостола Варнавы» в простых словах дается четкое различение понятий «личный грех» и «духовная нечистота», которую люди наследуют от праотца Адама. При этом утверждается, что в крещении происходит омытие как первого, так и второго: «Крещение преподается во оставление грехов. Мы входим в воду отягченными грехами и нечистотою, а выходим из воды плодоносящими в сердце страх и надежду».

У святого Иустина Философа имеется ясное свидетельство о крещении младенцев. Он пишет об этом как о естественном и распространенном явлении: «Младенцы удостаиваются благ, даруемых через крещение, по вере тех, которые приносят их к крещению».

Аналогичные суждения о необходимости крещения младенцев имеются у святого Иринея Лионского. Он пишет, что Христос «пришел спасти через Себя всех, — всех, говорю, которые возрождаются через Него для Бога: младенцев, и детей, и отроков, и юношей, и старцев». Для святого Иринея, как и для всех православных отцов, возрождение для Бога — это принятие таинства крещения. Оно потому необходимо всем, в том числе и младенцам, что посредством него верующие омываются от «преступления Адамова»: «Человек, по плотскому рождению от Адама сделавшись преступным, нуждался в бане возрождения».

Немногим позднее знаменитый церковный учитель Ориген прямо указал, что «Церковь от апостолов приняла предание крестить и младенцев». Необходимость крещения младенцев Ориген обосновывает не только древностью этого церковного Предания, он указывает и основную причину совершения над младенцами этого таинства — необходимость скорейшего омытия первородного греха. В толковании на книгу Левит он пишет: «Если хочешь слышать, как мыслили святые о сем [плотском] рождении, слыши Давида, который говорит: „В беззакониих зачат есмь, и во гресех роди мя мати моя“, — показывая, что всякая душа, рождающаяся во плоти, заражена скверною греха… поелику никтоже чист будет от скверны, аще и един день житие его на земли. К сему можно присовокупить исследование того, почему, по заповеди Церкви, крещение преподается и младенцам, когда крещение преподается во отпущение грехов. Если бы ничего не было в младенцах такого, что бы требовало отпущения и прощения, то благодать крещения казалась бы для них излишнею». В толковании на Евангелие от Луки он повторно дает такое же объяснение необходимости крещения для младенцев, однозначно связывая это с необходимостью избавления от первородного греха: «Младенцы крещаются во отпущение грехов. Каких грехов или когда они согрешили? И каким образом может быть для них нужна купель крещения, если не в том смысле, о котором мы только что сказали: „Никтоже чист будет от скверны, аще и един день житие его на земли“. И поскольку через таинство крещения очищаются скверны рождения, то крещаются и младенцы».

На поместном Карфагенском Соборе 252 года, проходившем под председательством святого Киприана Карфагенского, специально обсуждался вопрос о крещении младенцев. При этом на Соборе не стоял вопрос о возможности или невозможности крестить младенцев, но о том, необходимо ли дожидаться восьмого дня для крещения, по аналогии с ветхозаветным обрезанием, или же можно совершить его ранее, на второй или третий день после рождения. Отцы Собора пришли к выводу, что нет необходимости ориентироваться на ветхозаветные предписания, и потому таинство может быть совершено в любой день после рождения. При этом было дано важное догматическое разъяснение необходимости крещения младенцев. «Что касается младенцев… то все мы [т. е. участники Собора 252 г.] за лучшее признали не отказывать ни одному рожденному в милосердии и благодати Божией… И самая благодать, сообщаемая крещаемым, не изливается в большей или меньшей мере, смотря по возрасту принимающих… Если и тяжким грешникам, которые прежде много грешили Богу, когда после этого уверуют, даруется отпущение грехов, и никому не возбраняется благодать крещения, то тем более не должно возбранять ее младенцу, который, недавно родившись, ни в чем не согрешил, кроме того, что, происшедши от плоти Адама, принял (contraxit) заразу древней смерти (contagium mortis antiquae) через самое рождение. Для него тем удобнее приступать к принятию отпущения грехов, поскольку ему отпущаются не свои, а чужие грехи (non propria sed aliena peccata)». Из этого разъяснения понятно, что младенцы нуждаются в крещении для очищения от скверны первородного греха и что сами они лично не участвовали в грехе Адама (отпущаются не свои, а чужие грехи). Для отцов Собора сам факт омытия первородного греха в таинстве крещения не подлежит сомнению.

Известнейшие отцы IV и V веков придерживались такого же мнения в отношении крещения младенцев и давали аналогичные объяснения. Например, святитель Григорий Богослов, обличая порочную практику того времени откладывать совершение крещения к старости, призывал всех скорее крестить детей в младенчестве и тем самым избавить их от разрушительного действия первородного греха в их естестве: «У тебя есть младенец? Не давай времени усиливаться повреждению». Всевозможные возражения, связанные с неосознанным принятием этого великого таинства, святитель отвергал как ничего не значащие и говорил: «Лучше без сознания освятиться, нежели умереть незапечатленным и несовершенным». Так же, как и все другие святые отцы, святитель Григорий Богослов утверждает, что в крещении человек «совершенно» омывается от первородного греха, который он именует «нечистотой и скверной, привнесенной падением»: «крещение очищает грех в каждом человеке и совершенно измывает всякую нечистоту и скверну, привнесенную падением».

Древность обычая крестить младенцев подтверждена Ареопагитским корпусом, где подробно изложено, при каких условиях возможно крещение младенцев и их дальнейшее духовное возрастание. В сочинении «О церковной иерархии» имеется такое важное суждение: «Божественные наставники наши сказали, и совершенно справедливо, что младенцы, если будут наставляемы в священном законе, достигнут святого состояния, не претыкаясь заблуждениями и отдаляясь от жизни, чуждой святыне. Это было в мысли наших божественных наставников, и потому им угодно было допускать к крещению и младенцев под тем священным условием, чтобы естественные родители дитяти поручали его кому-либо из верующих, который бы хорошо наставил его в предметах Божественных и потом заботился о дитяти, как отец, указанный свыше, и как страж его вечного спасения. Сего-то человека, когда он даст обещание руководить отрока в благочестивой жизни, заставляет иерарх произносить отречения и священное исповедание; он не тайноводствует одного вместо другого, как говорят насмешники, поелику и восприемник не говорит: „Я произношу вместо младенца отречения и исповедание“, но представляет самого младенца произносящим отречения и исповедание и как бы так говорит: „Я даю обещание преподать этому младенцу Божественные наставления, когда он, пришедши в возраст, в состоянии будет понимать священное, чтобы он отвергся противника и принял и исполнял Божественные повеления…“ Думаю, что нет ничего странного в том, что младенец допускается ко крещению, имея такого вождя и руководителя, который преподаст ему наставление в Божественных предметах и сохранит его безопасным от противных сил».

Аналогичные мнения мы встречаем и на Западе. Блаженный Августин твердо настаивал на апостольском происхождении обычая крестить младенцев и обосновывал необходимость этого тем, что в крещении происходит омытие первородного греха. «Не должно пренебрегать обычаем Матери Церкви совершать крещение над младенцами и считать его излишним; но должно смотреть на него как на апостольское Предание». В другом своем сочинении он объяснял это Предание так: «Матерь Церковь дает младенцам ноги других, дабы они ходили, сердце других, дабы веровали, язык других, дабы исповедовали, чтобы они как соделались больными через грех другого, так и спаслись через исповедание других, соделавшихся здравыми».

Важная итоговая черта под святоотеческими суждениями подведена 110-м (124-м) правилом Карфагенского Собора 419 года, где происходил разбор и опровержение ереси Пелагия. Отцы Собора не только засвидетельствовали о необходимости крещения младенцев, но и соборно подтвердили святоотеческое учение о том, что в таинстве крещения происходит избавление от первородного греха («от прародительского Адамова греха»). В полном виде это правило выглядит так: «Определено такожде: кто отвергает нужду крещения малых и новорожденных от матерней утробы детей или говорит, что хотя они и крещаются во отпущение грехов, но от прародительского Адамова греха не заимствуют ничего, что надлежало бы омыта банею пакибытия (из чего следовало бы, что образ крещения во отпущение грехов употребляется над ними не в истинном, но в ложном значении), тот да будет анафема. Ибо реченное апостолом: „Единем человеком грех в мир вниде, и грехом смерть, и тако смерть во вся человеки вниде, в немже ecu согрешиша“, подобает разумети не инаково, разве как разумела кафолическая Церковь, повсюду разлиянная и распространенная. Ибо по сему правилу веры и младенцы, никаких грехов сами собою содевати еще не могущие, крещаются истинно во отпущение грехов, да чрез пакирождение очистится в них то, что они заняли от ветхаго рождения». Правила Карфагенского Собора вошли во все канонические сборники Православной Церкви и имеют непререкаемый церковный авторитет, поскольку решения этого Собора были подтверждены позднейшими постановлениями VI (2-е прав.) и VII (1-е прав.) Вселенских Соборов как общезначимые для всей полноты Православной Церкви. В результате этой рецепции данные правила «получили вселенское значение и общеобязательную силу для всей Церкви», что и нашло свое отражение в церковной богослужебной практике и писаниях позднейших святых отцов.

Это далеко не полное перечисление свидетельств православного Предания можно было бы продолжить, но и приведенного вполне достаточно, чтобы сделать вывод, что с первых веков христианской истории совершение таинства крещения означало не только избавление от личных грехов, но и омытие в крещаемом первородного греха. Древняя практика крещения младенцев является одним из фактов, подтверждающих традиционность такого понимания крещения. Ибо младенцы не имеют личных грехов, но тем не менее нуждаются в крещении для избавления от пагубного действия первородного греха. Таким образом, и над ними это таинство совершается истинно «во оставление грехов», как исповедуется в Символе веры. Отрицать омытие первородного греха в крещении дерзали в древности только пелагиане, за что и подпали соборному осуждению, в Средневековье — анабаптисты, а в последние столетия — многие протестантские конфессии, что вызывает сожаление, но не удивление, ибо всех их объединяет пренебрежительное отношение к апостольскому преданию Церкви Христовой.

Однако факт освобождения от первородного греха еще не дает ответа на вопросы: что понимается под избавлением от первородного греха? какова сущность первородного греха? Чтобы ответить на эти вопросы, необходимо непосредственно обратиться к содержанию молитвословий таинства крещения.

При формальном рассмотрении всего чинопоследования видно, что прямого упоминания о первородном грехе там нет и об избавлении от него ничего не сказано. Термин «первородный грех» в тексте молитвословий не встречается. С одной стороны, это естественно, ибо молитвословия этого таинства очень древние и относятся ко временам, когда все греховное в человеке именовалось одним словом — ἁμαρτία, а в чинопоследовании встречаются прошения об избавлении крещаемош «от вольных и невольных грехов», «остави от него ветхую оную прелесть»и т. п. Но, с другой стороны, этот факт может вызвать некоторое недоумение: неужели такое важное сакральное действие, как избавление от первородного греха, скрывается за такими общими молитвенными выражениями?

Ответ на этот вопрос можно получить, если не ограничиваться поиском только в области амартологической терминологии, учитывая, что она устоялась в более поздние века, но обратить внимание на духовное состояние преображенного человека, особенно младенца, не имеющего личных грехов. Что с ним происходит в крещении? От чего он избавляется? В чинопоследовании таинства крещения имеются ответы на эти вопросы, указывающие на сущностные характеристики первородного греха.

Если рассмотреть содержание молитвословий крещения с точки зрения «избавления», то сразу становится видно, что в таинстве, помимо прощения личных грехов, происходит избавление от порабощенности диаволу. Избавление от этой зависимости является необходимым условием для единения со Христом. Поэтому чинопоследование таинства начинается непосредственно с заклинательных молитв, в которых священник именем Божиим заклинает лукавых духов покинуть крещаемого: «Запрещает тебе, диаволе, Господь, пришедый в мир и вселивыйся в человецех, да разрушит твое мучительство, и человеки измет… Той бо и ныне запрещает тебе нами. Убойся, изыди и отступи от создания сего, и да не возвратишися, ниже утаишися в нем… но отыди во свой тартар..»; «.. изыди от человека, и да не ктому внидеши в него..»; «Господи… взыщи, испытуй и отжени от него вся действа диаволя, запрети нечистым духом, и изжени я, и очисти дела руку Твоею..»; «.. Сам и создание Твое сие избавль от работы вражия, приими в Царство Твое пренебесное». Завершаются эти молитвы весьма выразительно: священник трижды дует на уста, чело и грудь крещаемого и при этом, обращаясь ко Господу, произносит такие слова: «Изжени из него всякаго лукаваго и нечистаго духа, сокрытаго и гнездящашся в сердце его». В молитвословиях первого этапа крещения — чина оглашения — имеется множество свидетельств не только о зависимости некрещеного человека от диавола, но и указывается, что всякие лукавые и нечистые духи гнездятся в сердце человека, т. е. не искушают его совне, но пребывают внутри некрещеного человека как в некоем заброшенном жилище или сосуде.

После этих молитв совершается чин отречения от сатаны, когда человек сознательно отрекается от «сатаны и всех дел его», т. е. высказывает свою решимость не иметь с ним чего-либо общего и не исполнять в чем-либо его волю, чтобы в святой купели крещения, при призывании имени Отца, Сына и Святого Духа, освободиться от сатанинского порабощения и войти в единение с Богом.

Таким образом совершается совлечение тела греховного, полное избавление крещаемого от порабощенности диаволу, очищение от состояния греховности, которое возникло после грехопадения Адама и Евы и стало распространяться на всех их потомков. Исходя из содержания молитв чинопоследования таинства крещения, можно сказать, что избавление от порабощенности диаволу, возникшей вследствие греха прародителей, и является по сути тем, что позднее стало именоваться избавлением от первородного греха. Поскольку порабощение диаволу возникло из-за прародительского греха, совершенного в раю, то эти два явления стали отождествляться. Основания так думать имеются не только в тексте чинопоследования крещения, но и в творениях святых отцов, которые достаточно много внимания уделяли изъяснению этого важнейшего таинства Церкви.

Впечатляющее и ёмкое толкование крещения имеется у блаженного Диадоха Фотикийского, который затронул очень многие трудноизъяснимые стороны этого таинства. Не обошел он вниманием и сложнейший вопрос об избавлении крещаемого от первородного греха. Для блаженного Диадоха действие ἁμαρτία и действие сатаны в естестве человека тождественны. Он использует слова «ἁμαρτία» и «σατανάς» — сатана (диавол, бес, дух обольщения) как синонимы. Например: «Некоторые предполагали, что благодать и грех (την ἁμαρτίαν), т. е. Дух истины и дух обольщения (то πνεύμα της πλάνης), одновременно скрываются у крещаемых в уме». Или в другом месте, продолжая речь о крещении, он пишет: «Потому мы тотчас очищаемся душою и телом, если кто с полным расположением приступает к Богу, когда Святой Дух поселяется в нас, а грех изгоняется Им (της δ άμαρτιας ύπ’ αύτοΰ φυγαδευομένης)», и далее он продолжает так: «Сатана, как я сказал, святым крещением извергается из души (О σατανάς ώς είπον διά μεν του άγιου βαπτίσματος εκβάλλεται άπό της ψυχής)».

Блаженный Диадох таким словоупотреблением свидетельствует, что грех или греховность (ἁμαρτία) всех потомков Адама есть, по сути, проявление того единения диавола и человека, которое произошло после грехопадения и о котором последний часто и не подозревает. И только в таинстве крещения действием благодати Божией этот греховный союз разрушается для создания нового — единения человека со Христом. Разрыв «рукописания» с сатаной происходит для каждого человека в таинстве крещения и является избавлением крещаемого от первородного греха. Однако это освобождение от рабства диаволу не исключает дальнейшей возможности для человека вновь подвергнуться порабощению лукавому, ибо он, извергнутый «из самых глубин души» человеческой, продолжает искушать человека совне. В таинстве крещения происходит перестановка сил в естестве человека: «До святого крещения благодать совне предрасполагает душу к добру, а сатана скрывается в глубинах ее, пытаясь заградить все правые исходы ума, но с того самого часа, в который возрождаемся, демон выходит наружу, а благодать [входит] вовнутрь. Отсюда находим, что как прежде господствовало над душою обольщение, так после крещения господствует над нею истина. Конечно, и после сего сатана действует на душу, как и прежде, и часто даже хуже, но не как соприсутствующий благодати — да не будет, но как бы коптя ум, посредством мокроты тела, сладостью неразумных удовольствий». В купели крещения, когда «многообразный змий банею нетления извергается из хранилищ ума», происходит также и очищение человеческого естества «от нечистоты, проистекающей от греха, но двойственность хотения нашего и теперь не изменяется в нас, и даже не препятствует демонам вести брань с нами или подсказывать обольстительные слова, дабы то, чего мы не сохранили, будучи в естественном состоянии, соблюли силою Божиею, взяв оружие правды». Т. е. и после крещения бесы могут искушать человека и соблазнять его на грех, но в обновленном состоянии человек может с помощью Божией оказать им достойное сопротивление и одержать личную духовную победу.

Объяснения блаженного Диадоха удивительно цельны и органичны по отношению к содержанию молитвословий таинства крещения, поэтому мы уделили им особое внимание. Но не стоит думать, что они являются исключительными в православном Предании. Суждения, что в крещении происходит избавление от порабощенности диаволу, что позднее стало называться омытием первородного греха, в той или иной форме постоянно встречаются в святоотеческих писаниях.

Подобное толкование имеется, например, у святителя Иоанна Златоуста, который отмечал, что прежде, чем человек становится «обиталищем Святого Духа», он освобождается от рабства и пленения сатаны: «Да радуется человек, ибо прежде раб и пленник, сразу по выходе из святых вод стал свободным и усыновленным и к царской трапезе призван… и обиталищем становится Духа».

Преподобный Симеон Новый Богослов, говоря именно о водном крещении, учил, что в нем происходит избавление от первородного греха: «В божественном крещении мы получаем отпущение прегрешений, освобождаемся от прародительской клятвы и освящаемся наитием Святого Духа» (подобные суждения у него встречаются часто: «освобождаемся от первоначального проклятия», «от прадедного падения», «происходит от рабства диаволу разрешение первого преступления» и т. д.). Из его последующих высказываний видно, что для святого Симеона освобождение человека от первородного греха является освобождением: «Крещение не отъемлет самовластия и самопроизволения нашего, но дарует нам свободу от тиранства диавола, который не может уже более против воли нашей властвовать над нами». В другом месте он писал об этом так: «Он дал им (людям) власть посредством крещения становиться чадами Божиими, освободив их от тиранства диавола».

Святитель Григорий Палама духовное возрождение в таинстве крещения толкует, подобно блаженному Диадоху, как изгнание диавола, которому еще оставляется некоторый доступ совне нападать на человека для духовного совершенствования: «Хотя через божественное крещение Господь нас и возродил, и через благодать Святого Духа запечатлел в день искупления, однако оставил еще иметь смертное и страстное тело, и хотя Он изгнал начальника зла из душ человеческих, однако допускает ему нападать изо вне, чтобы человек, обновленный, согласно Новому Завету, т. е. Евангелию Христову, живя в доброделании и покаянии и презирая удовольствия жизни, перенося же страдания и закаляясь в нападениях врага, — уготовал себя в сем веке к вмещению нетления и оных будущих благ, которые будут соответствовать будущему веку».

Для святителя Феофана Затворника тот факт, что человек избавляется в крещении от первородного греха, никогда не подлежал сомнению, и описывал он это духовное изменение человека так: «Зачатый в беззакониях и рожденный во грехах человек до крещения носит в себе яд греха, со всею тяготою его последствий. Он состоит в немилости Божией, есть естеством чадо гнева; поврежден, расстроен сам в себе, в соотношении частей и сил и в их направлении преимущественно на размножение греха; подчинен влиянию сатаны, который действует в нем властно, по причине живущего в нем греха. Крещение избавляет нас от всех этих зол. Он (человек) изъемлется из-под владычества сатаны, который теперь теряет власть над ним и силу самовольно действовать в нем». Интересно отметить, что при дальнейшем, более подробном изъяснении благ, даруемых в крещении, святитель Феофан обращается к толкованиям блаженного Диадоха, которые мы частично уже цитировали.

Подобным образом действие благодати крещения на падшего человека описывал и святитель Игнатий (Брянчанинов). Для него бесспорным является тот факт, что в крещении человек избавляется от первородного греха: «При крещении человеку прощается первородный грех, заимствованный от праотцев, и собственные грехи, соделанные до крещения». Раскрывая смысл этой фразы, он тут же поясняет, что это означает избавление человека от рабства диаволу: «При крещении сатана, жительствующий в каждом человеке падшего естества, изгоняется из человека; предоставляется произволу крещеного человека или пребывать храмом Божиим и быть свободным от сатаны, или удалить из себя Бога и снова сделаться жилищем сатаны».

Таким образом, и содержание чинопоследования таинства крещения, и толкования святых отцов, которые еще можно было бы продолжать цитировать, приводят к мысли, что первородный грех это не просто повреждение или расстройство человеческой природы, произошедшее в Адаме и унаследованное потомками, хотя это действительно произошло и, несомненно, имеет место в каждом человеке, но и особое духовное состояние — порабощенность человека диаволу. Омытие же первородного греха — это, прежде всего, избавление от этой духовной зависимости, получение духовной свободы для единения с Богом. Человек получает духовное освобождение в таинстве крещения, но полного исцеления человеческого естества, которое должно было бы выражаться не только в духовном, но и в физическом нетлении и бессмертии, он мгновенно не получает. Оставаясь физически тленным и смертным, но получив дар Святого Духа, он имеет благодатные силы достигнуть христианского совершенства, воссоздать с помощью Божией свою расстроенную грехом природу.

После крещения люди еще продолжают болеть, страдать и умирать, потому что до крещения в естестве каждого человека царствовал диавол, он принуждал человека ко греху, разрушал человеческое естество через грех и был властен взять его душу после смерти во ад. За время его владычества естество человеческое приходит в сильное расстройство, поэтому после крещения требуется еще немалое время, чтобы восстановить поруганное естество, сделать его прекрасным храмом Духа Святого. Для этого требуется полное послушание Христу и духовный подвиг, ибо «хотя Он изгнал начальника зла из душ человеческих, однако допускает ему нападать изо вне» и увлекать людей во грех. Поэтому каждому крещеному человеку приходится восстанавливать свой «храм», беря пример с вернувшихся вавилонских пленников, которые, восстанавливая святой город Иерусалим, одною рукою производили работу, а другою держали копье. Каждый из строивших препоясан был мечом по чреслам своим, и так они строили.

Для соотнесения наследственного первородного греха и власти диавола есть основания не только в чине крещения и в толкованиях святых отцов, относящихся к этому великому таинству. Подобные рассуждения о наследственном греховном повреждении человеческого естества в той или иной мере имеются почти у всех православных отцов, но не все из них подробно рассматривали эту тему. Среди них есть те, кто не ограничился внешним описанием последствий грехопадения, но указал суть наследуемого всеми людьми первородного греха и проследил внутреннюю взаимосвязь между действием ἁμαρτία в естестве человека и его последствиями. На рассмотрении учения этих отцов мы остановимся подробнее.

Начать уместно с изложения учения преподобного Макария Египетского. Этот выбор обусловлен не хронологическим принципом рассмотрения святоотеческого наследия, но прежде всего глубиной и цельностью его суждений-созерцаний, основанных на глубоком личном опыте. Он подробно рассмотрел вопрос о повреждении человеческой природы и донес до нас древнейшее церковное представление об этом. «Духовным беседам» преподобного Макария чужда богословская отчужденность. «Скорее, это интимные признания созерцателя, учащего и назидающего по личному опыту». Его проникновенные слова с древнейших времен имеют высокий церковный авторитет. Практически во всех известных курсах православного догматического богословия при рассмотрении данной темы цитируется преподобный Макарий Египетский. Протоиерей Ливерий Воронов отмечал исключительную важность его учения и говорил: «Преподобному Макарию Египетскому принадлежит наибольшая доля в раскрытии учения о степени повреждения человеческой природы через грехопадение». Поэтому рассмотрение данной темы начнем с изложения его учения.

По слову великого египетского подвижника, следствием грехопадения стала не только утрата человеком Бога («он умер для Бога»), но и ниспадение человека в рабство диаволу, который стал властвовать над Адамом и его потомками могущественно. «Адам, преступив Божию заповедь и послушав лукавого змия, продал и уступил себя в собственность диаволу, и в душу — эту прекрасную тварь, которую уготовал Бог по образу Своему, — облекся лукавый». Человек стал всецело зависеть от диавола и погрузился во тьму греха. Преподобный Макарий посредством впечатляющих образов разнообразно излагал эту мысль: «Лукавый князь — царство тьмы, вначале пленив человека, так обложил и облек душу властью тьмы, как облекают человека, чтобы сделать его царем и дать ему все царские одеяния и чтобы от головы до ногтей носил он на себе все царское. Так лукавый князь облек грехом душу, все существо ее, и всю осквернил, всю пленил в царство свое, не оставил в ней свободным от своей власти ни одного члена ее, ни помыслов, ни ума, ни тела, но облек ее в порфиру тьмы. Как в теле страждет не одна его часть или не один его член, но все оно всецело подвержено страданиям, так и душа вся пострадала от немощей порока и греха. Лукавый всю душу, эту необходимую часть человека, этот необходимый член его, облек в злобу свою, т. е. в грех; и таким образом, тело соделалось страждущим и тленным». С момента грехопадения диа-вол непрестанно разрушает человеческое естество грехом и страстями так, что «ни один член души и тела не свободен и не может не страдать от живущего в нас греха».

Ключевое слово «грех» (ἁμαρτία) преподобный Макарий часто употребляет не в значении личного проступка человека перед Богом, но в смысле греховного состояния человеческой природы, в значении «первородный грех». Если представление о первородном грехе как о греховной порче человеческой природы достаточно часто встречается в святоотеческих творениях, то преподобный Макарий идет дальше и дает важные и в определенном смысле уникальные сущностные характеристики наследственного первородного греха.

1. Для него понятие первородного греха, как мы уже отмечали выше, теснейшим образом связано с особой властью сатаны над человеческим родом. Естество человека, которое предназначалось Богу, стало престолом сатаны: «Сатана, силы и князи тьмы, со времени преступления заповеди, воссели в сердце, в уме и в теле Адамовом, как на собственном своем престоле». Преподобный Макарий указывал, что источником (содействующей силой) греховности человека является диавол, поработивший человека. Он изъясняет это так: «Как скоро Адам преступил заповедь, змий, вошедши, стал властелином дома, и он при душе, как другая душа… вошедши в душу, он стал ее членом, он прилепился даже и к телесному человеку, и в сердце струится множество нечистых помыслов». Другими словами, поврежденность человеческой природы обусловлена тем, что в каждом потомке Адама в определенной степени действует диавол и с момента зачатия человека он разрушает его естество и склоняет его волю ко злу через греховные помыслы.

2. Первородный грех не есть нечто самобытное, его существование обусловлено грехопадением Адама, но в потомках Адама он проявляет себя как нечто субстанциональное, объективно существующее и реально действующее в естестве человека («грех (ἁμαρτία), живущий в членах души и тела»). Нет никаких оснований думать, что преподобный Макарий давал такие характеристики греху не в прямом, но в каком-нибудь аллегорическом смысле. Он совершенно открыто и прямо учил, что «у греха и у души — своя особенная природа».

3. Преподобный Макарий, весьма бережно и внимательно относившийся к значению слов, постоянно отождествлял действие диавола в естестве человека и воздействие греха Адама. Для него это одно и то же, ибо «грех (ἁμαρτία) — эта какая-то умная и мысленная сила сатаны». В своих «Духовных беседах» он возвращается к этой мысли часто и излагает ее подробно, четко и ясно: «Адамову роду невозможно было бы до такой степени совратиться в порок и лукавство, если бы не вошла в него предварительно закваска порока, т. е. грех (ἁμαρτία), — это какая-то умная и мысленная сила сатаны». В других местах он разъяснял эту мысль так: «Видимый мир, от царей и до нищих, весь в смятении, в нестроении, в борьбе, и никто из них не знает тому причины, т. е. этого явного зла, привзошедшего вследствие Адамова преслушания, этого жала смерти; потому что прившедший грех (ἁμαρτία) как разумная некая сила и сущность сатаны посеял всякое зло: оно тайно действует на внутреннего человека и на ум и борется с ним помыслами; люди же не знают, что делают сие, побуждаемые чуждою некою силою, напротив того, думают, что это естественно и что делают сие по собственному своему рассуждению. Но в самом уме имеющие мир Христов и озарение Христово знают, откуда воздвигается все это». Для преподобного Макария грех Адама (ἁμαρτία), который люди наследуют от прародителя, есть «умная, мысленная сила сатаны», обитающая и действующая в человеческом естестве. По сути, это и есть ответ на вопрос о сущности первородного греха, выводящий нас за грань богословского рационализма и разрешающий дилемму между природным и личностным истолкованием первородного греха.

4. Преподобный Макарий подмечает еще одно существенное обстоятельство — люди способны замечать поврежденность и духовное расстройство своего естества, но далеко не всем доступно видеть истинную причину этого. В последней приведенной цитате он говорит об этом открыто: «Люди же не знают, что делают сие, побуждаемые чуждою некою силою, напротив того, думают, что это естественно и что делают сие по собственному своему рассуждению. Но в самом уме имеющие мир Христов и озарение Христово знают, откуда воздвигается все это».

Приведенные рассуждения преподобного Макария не являются чем-то исключительным и нехарактерным для святоотеческого Предания Церкви. Его учение органично для всего православного Предания. Подобные суждения имеются в творениях других святых отцов и в литургическом наследии Церкви. Рассмотрим их подробнее.

Святой Иустин Философ указывал на естественные последствия первородного греха — смерть — и духовные — «обольщение змия». Он писал, что род человеческий «через Адама подвергся смерти и обольщению змия».

В творениях святого Афанасия Великого содержится достаточно развернутое учение о последствиях прародительского греха. Для Александрийского святителя существование первородного греха или «греховного закона» в естестве человека есть, по сути, действие греховных помыслов, которые диавол всеял в разумное естество человека. Он пишет об этом так: «Преслушав Божию заповедь, человек впал в греховные помыслы не потому, что Бог создал эти пленяющие его помыслы, но потому, что диавол обольщением всеял их в разумное естество человека, соделавшееся преступным и отринутое от Бога, так что диавол в естестве человеческом установил греховный закон — и смерть царствует через дело греха: „Для сего-то и явился Сын Божий, чтобы разрушить дела диавола“». Подобные мысли святой Афанасий высказывал неоднократно. Важно заметить, что первородный грех (ἁμαρτία), действующий в естестве человека, и всеянные греховные помыслы для святого Афанасия, по сути, есть одно и то же, ибо в обоих случаях даются совершенно тождественные характеристики действия греховных помыслов и греха: «Диавол произвел грех (ἁμαρτία), всеяв его в разумное и духовное естество человека. Потому невозможно было, чтобы разумное и духовное естество, согрешившее добровольно и подвергшееся смерти, само себя возвратило на свободу». Рассуждения о «греховных помыслах», всеянных «в разумное естество человека», близки по смыслу к высказываниям преподобного Макария Великого об «умной мысленной силе сатаны», действующей в естестве человека, которые приводились выше. И там и здесь четко описывается не только повреждение природы, возникшее после грехопадения, но и приоткрывается духовная сущность греховности человеческого естества.

Важные свидетельства о первородном грехе имеются у преподобного Максима Исповедника, который, говоря о страстности естества человека, не сводит к этому всю сущность греховного наследства Адама. Он различает два важных понятия: страстность и грех (первородный) — ἁμαρτία, сокрытый в этой страстности. Для преподобного Максима страстность природы человека является следствием первородного греха, «гнездящегося в страстности», т. е. понятия «греховность» и «страстность» — это не синонимы, но причина и следствие. В 21-м вопросо-ответе к авве Фалассию он говорит: «Когда же он (Адам) согрешил, то осужден был на рождение, сопряженное со страстью и грехом, так что грех в явившейся из-за него страстности имел бытие уже как бы по закону природы… Содержа в самой страстности, по естественной принудительности, умножение греха, естество человеческое, в силу (гнездящегося) в страстности первородного греха (κατά την εν τω παθητω γενικήν ἁμαρτίαν) подверглось воздействиям всех небесных сил, начал и властей, проявлявшихся через неестественные страсти и скрывавшихся в естественных страстях».

Эта цитата интересна в нескольких отношениях:

1) рождение человека всегда сопряжено со страстью и первородным грехом (ἁμαρτία); преподобный Максим Исповедник эти два понятия не отождествляет, но различает: «рождение, сопряженное со страстью и грехом (ἁμαρτία)»; 2) первородный грех и страстность рождения связаны между собой как причина и следствие: «грех (ἁμαρτία) в явившейся из-за него страстности»; 3) первородный грех — это не поврежденность естества, но некое скрытое в страстности начало: «естество человеческое, в силу гнездящегося в страстности первородного греха»; 4) из-за наличия первородного греха люди подвержены воздействию падших духов, это воздействие проявляется через неестественные страсти: «естество человеческое, в силу гнездящегося в страстности первородного греха, подверглось воздействиям всех небесных сил, начал и властей, проявлявшихся через неестественные страсти и скрывавшихся в естественных страстях». Рассуждения преподобного Максима созвучны словам преподобного Макария, цитированным выше. Известный исследователь наследия преподобного Максима С. Л. Епифанович так изложил общий смысл его учения о первородном грехе: «С момента зачатия человек грехом чувственного удовольствия был оторван от Бога и подчинен диаволу, власть которого „под пупом“. И с этого момента на нем лежало ничем не отвратимое осуждение „прародительского греха“ — смерти».

Человек стал рабом диавола, но. Господь не попустил лукавому безгранично владычествовать над ним. Даже не омытый святыми водами крещения, человек может сопротивляться и не соглашаться с «приказами» своего поработителя, ибо определенная свобода воли сохраняется и у падшего человека, но происходит это сравнительно редко и с большим трудом. С одной стороны, из-за неведения, ибо многие греховные движения естества человек, если он не просвещен светом евангельского учения, воспринимает как естественные и природные, он не знает, что «грех не естественен и не Творцом всеян в нас, но возникает из последующего посева диавола в нашей свободной воле, с нашего согласия и не владычествует над нами насильственно». А с другой стороны, падший человек, как выражались святые отцы, «куплен сладостью греха», т. е. греховное удовольствие для него столь заманчиво и приятно, что он готов идти на любые жертвы, чтобы пережить это удовольствие вновь и вновь. Но в любом случае, даже если в течение жизни человек оказывал сопротивление своему поработителю, за порогом смерти диавол получает своего раба в свою власть, если он не был освобожден от этой зависимости благодатию Божией.

Таким образом, врожденное состояние греховности каждого человека связано с подчиненностью диаволу, ибо лукавый есть «проповедник» и родоначальник всякого греха. Преподобный Симеон Новый Богослов пишет: «Мы все рождаемся грешниками… из-за Адама, приявшего действие лукавого диавола, его советом подвигнутого на грех, поработившегося ему и потерявшего самовластие, и мы, как чада его, подлежим действию и властному господству диавола и бываем рабами ему». Даже младенцы, не имеющие личных грехов, рождаются в этом состоянии. Святой Иоанн Кронштадтский писал: «Что удивительного, когда и диавол гнездится в ничтожном зародыше (в сердце) младенца, так что является на свет младенец с сокрытым и гнездящимся в сердце его диаволом? Как несомненно, что в сердце нашем гнездится часто диавол и всякий грех, так несомненно же, что в сердца наши вселяется Христос Жизнодавец, святыня наша. Болий есть Господь наш диавола!» В связи с этим младенцы нуждаются в крещении, чтобы избавиться от этой разрушительной для всякого человека зависимости. Святитель Григорий Богослов потому и настаивал на скорейшем крещении младенцев: «У тебя есть младенец? Не давай времени усиливаться повреждению».

Поэтому очень важно скорее прекратить разрушительное действие его злой силы, что возможно только в крещении. «Разрушения» лукавого имеют целенаправленный характер — они обращены именно на те части естества человека, посредством которых он общается с Богом (ум, сердце, воля и т. д.), но главным препятствием для богообщения остается сам диавол. Пока его владычество не разрушено, для постепенного восстановления или исцеления естества человека нет надежды. Поэтому в таинстве крещения прежде всего происходит избавление от рабства диаволу. Поскольку порабощение человека произошло вследствие прародительского греха, то и избавление от этой зависимости позднее стало именоваться избавлением от первородного греха.

Полное исцеление человеческого естества возможно только тогда, когда крещеный человек начнет жить по воле Божией, исполняя евангельские заповеди, становясь причастником Божеского естества. Но происходит это не мгновенно. Из крещальной купели человек хотя и выходит свободным от рабства диаволу и имеющим дар Святого Духа, но телесная «храмина» его остается разрушенной, и требуется еще немалое время, чтобы восстановить ее и преобразить в храм Духа Святого. Этим и объясняется то, что человек после крещения продолжает страдать, болеть и умирать. По внешности он может казаться таким же, как и человек до крещения, но, по сути, в нем происходит духовное преображение: он избавляется от личных грехов и греха прародительского, получает духовную свободу, получает «дар Духа Святаго» и имеет все силы и возможности стать во Христе «новой тварью». После крещения не исключается возможность для каждого человека снова добровольно подчиниться диаволу, и последнее бывает для таковых хуже первого. «Искупленному человеку, — пишет святитель Игнатий (Брянчанинов), — предоставлена свобода повиноваться или Богу, или диаволу, а чтобы свобода эта обнаружилась непринужденно, диаволу оставлен доступ к человеку».

Многие православные богословы XX века, размышлявшие над вопросами о первородном грехе, в итоге пришли к выводу, что первородный грех — это некая сила диавола, действующая в поврежденной природе потомков Адама. Мы уже приводили подобные выводы Д. Введенского, сделанные на основе анализа ветхозаветного учения о грехе, и Н. Глубоковского, рассмотревшего учение апостола Павла. Укажем еще нескольких авторов.

В. Велтистов в своем серьезном исследовании «Грех, его происхождение, сущность и следствия» пришел к такому выводу в отношении сущности первородного греха и действия таинства крещения: «Отступничество от Бога и переход на сторону диавола и составляет тот грех, с которым рождается на свет каждый человек и от которого освобождается он в таинстве крещения. Через крещение человек снова вступает в общение с Богом, снова становится Его сыном и оставляет общение с диаволом».

Православное учение о первородном грехе подробно изложил профессор архимандрит Иустин (Попович) в своем курсе догматического богословия. Его высказывания близки по смыслу и по духу суждениям преподобного Макария. Он писал: «В действительности первородный грех означает отвержение человеком определенной Богом цели жизни — уподобление Богу на основе богообразной человеческой души — и замену этого уподоблением диаволу». «Своим грехом прародители ввели диавола в свою жизнь и дали ему место в богозданном и богообразном естестве. Таким образом грех [первородный] стал творческим началом в их естестве, противоестественным и богоборческим, зло-любивым и диаволо-центричным», «в каждом потомке Адама через зараженность грехом действует отец греха — диавол».

О связи первородного греха и власти диавола в выражениях, близких преподобному Макарию, писал В. Лосский. Он отмечал, что в грехопадении «воля человеческая избрала путь противоположный; отделившись от Бога, она подчинилась власти диавола… Грех, этот паразит природы, укоренившись в воле, становясь своего рода „противоблагодатью“, проникает в тварь, живет в ней, превращает ее в пленницу диавола… Грех внедряется туда, где должна была царствовать благодать… Начиная с грехопадения и до дня Пятидесятницы Божественная энергия, нетварная и обожающая благодать, становится чуждой человеческой природе и действует на нее только извне, производя тварные следствия в душе. Благодать действует, но не усваивается людьми как их личная сила. Обожение, единение с Богом по благодати становится невозможным».

Известный греческий богослов И. Романидис, основываясь на исследовании греческих отцов первых двух веков христианства, пришел к выводу, что, согласно их общему мнению, «для апостола Павла и для писателей изучаемого периода, грех находится в основании состояния, которое существует вопреки воле Божией. Поэтому как раз все, рождающиеся в этой действительности, сделались грешными, все совратились, все согрешили и лишены славы Божией. Другими словами, из-за действия диавола, при лишении Божией благодати и через болезненность плоти, все рождаются с сильной наклонностью ко греху, и все преступают в ведении или неведении волю Божию. Все люди рождаются пленниками диавола, смерти и греха и вследствие этого уклоняются от своего начального призвания, т. е. нравственного совершенства, бессмертия и обожения и лишаются славы Божией».

Из сказанного выше следует, что понятие о первородном грехе недопустимо сводить лишь к повреждению человеческой природы, т. е. к подверженности болезням, страданиям, тлению и смерти и т. д. Несомненно, что все эти беды вошли в жизнь людей после грехопадения, но не они являются сущностью рассматриваемого явления. Если бы под первородным грехом подразумевались только эти проявления, то православное вероучение содержало бы неразрешимое противоречие. Ибо, с одной стороны, очевидно, что смертность и тленность сохраняются в естестве человека и после крещения, а с другой стороны, Церковь совершенно определенно с древнейших времен свидетельствует, что в крещении человек избавляется от первородного греха. Отождествление первородного греха только со смертностью и тленностью тем более недопустимо, что в этом случае игнорируется греховность (ἁμαρτία) человеческого естества, обусловленная не только личными грехами, но и зависимостью человека от диавола, который не только владычествует, но и оскверняет, разрушает естество человека, что выражается в болезненности, тленности и смертности. Эти проявления «больного» естества могут сохраняться даже после крещения, когда удалена причина, их вызывавшая, — порабощенность диаволу (подобно тому как может продолжаться разрушение дома после того, как из него изгнан погромщик). Но тем не менее человек, очищенный в таинстве крещения, пребывает уже в новом духовном состоянии, ибо устранено то существенное и важнейшее препятствие для общения с Богом — первородный грех (ἁμαρτία) и имеется возможность, при содействии благодати Божией, воссоздать все поруганное и оскверненное естество в великолепный храм Божий. Для сего-то и явился Сын Божий, чтобы разрушить дела диавола.

3.1. Понятие о совершенстве человеческой природы Спасителя

Согласно Божественному Откровению и Преданию Православной Церкви Господь наш Иисус Христос по Своему человечеству есть не только истинный человек, что говорит о реальном единосущии Его человеческого естества с нами, но и человек «совершенный» (τέλειος), т. е. Его человеческое естество является целостным, полным, неповрежденным, непорочным, непричастным первородному греху (ἁμαρτία).

На Халкидонском Соборе в лаконичных словах было изложено учение о совершенстве Спасителя в обоих естествах и определено исповедовать Господа нашего Иисуса Христа, «совершенного в Божестве и совершенного в человечестве… во всем подобного нам, кроме греха» (τέλειον τον αυτόν έν θεότητι και τέλειον τον αυτόν εν άνθρωπότητι… κατά πάντα δμοιον ήμΐν χωρίς ἁμαρτίας). Вероучительный смысл этой важной догматической фразы раскрыт в послании (томосе) святого Льва Великого к архиепископу Константинопольскому Флавиану. «Это послание, наряду с посланиями святителя Кирилла Александрийского, было положено в основу Халкидонского вероопределения» и справедливо считается наилучшим развернутым толкованием текста Халкидонского вероопределения. В отношении человеческой природы Спасителя в послании сказано: «Истинный Бог родился в подлинном и совершенном естестве истинного человека: всецел в Своем, всецел в нашем. Нашим же называем то, что Творец положил в нас вначале и что Он восхотел возвратить нам. Ибо в Спасителе не было и следа того, что привнес в человека искуситель и что прельщенный человек допустил в себя». В этой фразе святому Льву удалось точно и ёмко, не вводя новых богословских терминов, выразить мысль о совершенстве и непорочности человеческого естества Спасителя, отвергнув любое суждение о поврежденности или греховном расстройстве Его плоти, привнесенном в человека грехопадением. Таким образом, вероопределением IV Вселенского Собора было утверждено церковное учение о совершенстве человеческого естества Спасителя, исключающее всякую возможную мысль об ущербности или греховном расстройстве плоти Христовой.

Безгрешность, непорочность, неподвластность первородному греху (ἁμαρτία) отличает Спасителя от всех нас, но не разрывает нашего с Ним природного единства. Ибо греховное состояние природы неестественно для человека (святые отцы называли его противоестественным или нижеестественным), оно возникло после грехопадения и потому не является необходимым свойством человеческой природы. Поэтому восприятие Спасителем полной человеческой природы не означает, что Он воспринял ее в греховном состоянии. Преподобный Иоанн Дамаскин пишет: «Он воспринял всего человека и все, свойственное человеку, кроме греха (χωρίς ἁμαρτίας), потому что грех (ἁμαρτία) не естественен и не Творцом всеян в нас». Преподобный Ефрем Сирин эту мысль изложил в более развернутом виде: «Поскольку тело Адама создано было ранее, чем явились в нем расстройства, посему и Христос не принял расстройства, которые позднее получил Адам, так как они были некоторым придатком немощности к здравой природе. Итак, Господь здравою принял ту природу, здравость которой погибла, дабы человек через здравую природу Господа возвратил себе здравость первобытной своей природы».

Апостол Павел учит, что Бог послал Сына Своего в подобии плоти греховной, т. е. плоть (человеческая природа), воспринятая Сыном Божиим, была только подобна (έν όμιώματι) нашей грехолюбивой, склонной ко греху плоти (σαρκός ἁμαρτίας, а не ἁμαρτήματος), но непричастной первородному греху. Такое понимание является традиционным в святоотеческой экзегезе. Наличие неукоризненных немощей, тленности и смертности в человеческом естестве Спасителя давало повод некоторым еретикам (напр., Феодору Мопсуестийскому) учить о расстроенности грехом плоти Христа. Но, согласно мысли святых отцов, наличие неукоризненных немощей говорит о Его уничижительном состоянии (воспринял «зрак раба»), но не о греховном расстройстве Его человеческой природы. Уже упомянутый нами святой Лев Великий в своем известном томосе писал: «Он сделался причастным человеческих немощей, но отсюда не следует, что сделался участником и наших грехов. Он воспринял образ раба без скверны греха».

Церковное учение о том, что Христос имел совершенное человеческое естество, непричастное первородному греху, является существенно важным с сотериологической точки зрения.

Православная Церковь через Священное Писание и единый голос отцов свидетельствует, что Христос заклан за нас. Об этом предсказывали пророки: «Он изъязвлен был за грехи наши и мучим за беззакония наши; наказание мира нашего [было] на Нем, и ранами Его мы исцелились». Святые отцы настаивали, что Христос «распят не за Свои грехи, а для того, чтобы мы освободились от своих грехов». Эта ключевая сотериологическая идея была навечно запечатлена святыми отцами в словах Символа веры: «распятаго же за ны». Мысль о том, что Сын Божий стал человеком, чтобы пострадать за нас, за наши грехи, непререкаема и лежит в основании православной сотериологии. Но в каком случае возможно такое страдание за чужие грехи?

В первых главах Библии открыто нам, что люди стали страдать после грехопадения, когда они лишились блаженной райской жизни с Богом. Для потомков первых людей страдания связаны с тем греховным состоянием их природы, которое они унаследовали от согрешивших праотцев, и с личными грехами. Возможно ли, чтобы кто-либо, находящийся в таком состоянии, мог страдать за другого и освободить его от страданий, если сам он не избавился от этого страдательного состояния? В Священном Писании Господь ясно указывает, что человек не способен к этому, ибо никто из людей не может дать выкуп даже за душу свою, тем более человек никак не искупит брата своего и не даст Богу выкупа за него. Поэтому страдания за нас Господа нашего Иисуса Христа возможны только в том случае, если Он не имеет необходимости страдать за Себя, т. е. Он не имеет греховного расстройства в Своем человеческом естестве (первородного греха) и не имеет личных грехов.

Вероучительное положение о совершенной безгрешности Господа (и в отношении личных грехов, и в отношении греха первородного) ясно выражено в Священном Писании. Апостол Иоанн Богослов учил: «Он явился для того, чтобы взять грехи наши, и что в Нем нет греха (ἁμαρτία έν αύτω ούκ ἔστιν)». Апостол Павел эту мысль выразил так: «Таков и должен быть у нас Первосвященник: святой, непричастный злу; непорочный, отделенный от грешников». Апостол Петр учил, что Христос, чтобы спасти мир от греха, должен был быть непорочным и чистым агнцем, только при условии непорочности и чистоты (т. е. отсутствия личных грехов и греховной поврежденности естества) Он мог стать именно тем Агнцем Божиим, Который берет на Себя грехи мира, Который Духом Святым принес Себя непорочного Богу, а Его святая кровь могла стать искупительной для нас, стать жертвой за грехи всего мира.

Если бы Господь имел расстроенное и поврежденное первородным грехом человеческое естество, тем более если бы Он хоть в какой-либо мере допустил личный грех, то тогда Его страдания не были бы спасительными для нас. Ибо в этом случае они были бы уже страданиями расстроенного грехом естества за Свои грехи, за Себя. О спасительности таких страданий для всего человечества не может быть и речи. Всякие попытки внедрить подобные мысли в церковное сознание под видом учения о совершенствовавшемся в течение земной жизни Христе святые отцы отвергали категорически. Святитель Григорий Богослов писал: «Если кто говорит, что Христос стал совершен через дела… да будет анафема, ибо то не Бог, что получило начало, или преуспевает, или усовершается, хотя и приписывается сие Христу, относительно к постепенному проявлению». Совершенство человеческого естества Спасителя означает, что оно «непорочно и нескверно, потому что врачует от позора и от недостатков и скверн, произведенных повреждением; ибо хотя воспринял на Себя наши грехи и понес болезни, но Сам не подвергся ничему, требующему уврачевания». Другой великий святой отец Церкви святитель Григорий Нисский высказывал такие же утверждения: «Пусть никто не думает, что наша природа преобразовалась во Христе в более божественную действительность поступательно и последовательно». На V Вселенском Соборе (12-й анафематизм) прозвучало окончательное общецерковное осуждение мнения о самосовершенствовании Христа, согласно которому Он будто бы «отдалялся от более дурного мало-помалу, и таким образом, преуспевая в делах, улучшился, и путем жизни стал непорочен… и после воскресения сделался неизменяемым в помышлениях и совершенно безгрешным».

Предание анафеме этого злоумышления было крайне важно, ибо принятием мысли о том, что Христос страдал вследствие греховного повреждения Своей плоти, отвергается не только учение о непорочности и чистоте человеческого естества Спасителя, которое ясно выражено в Священном Предании Православной Церкви, но и фундаментальный принцип христианства, что Христос, не знавший греха, умер за грехи наши. Признание подвластности плоти Христовой первородному греху было бы, по сути, признанием власти диавола над человеческим естеством Спасителя, что в корне противоречит собственному свидетельству Спасителя о Себе: «Идет князь мира сего и во Мне не имеет ничего» и является откровенным богохульством.

Идея постепенно совершенствующегося Христа превращает христианство в нечто подобное буддизму: получается, что Христос всю Свою земную жизнь занимался самосовершенствованием, а христианам остается лишь каким-то образом воспринять этот путь самосовершенствования. Такое понимание страданий Христовых, помимо той опасности, что низводит идею всеобщего спасения мира на уровень индивидуального исцеления конкретного человеческого естества, может являться и прекрасной вероучительной платформой для религиозного синкретизма. Может быть, поэтому эта еретическая богословская идея так популярна среди протестантских экуменических теологов на Западе.

Ясное учение о совершенстве человеческой природы Господа изложено в творениях святых отцов, которые с первых веков христианства именовали плоть Спасителя «совершенной» (τέλειος). Для более подробного уяснения церковного учения о совершенстве человеческой природы Господа нашего Иисуса Христа обратимся непосредственно к богословскому наследию святых отцов.

Уже в писаниях мужей апостольских есть прямые указания на церковное учение о совершенстве плоти Спасителя. Святой Игнатий Антиохийский (ок. 107 г.), ограждая своих учеников от докетических воззрений, учил о Христе, что «Он соделался человеком совершенным (ένδυναμοΰντος του τελείου ανθρώπου)».

Святой Ириней Лионский говорил, что Христос есть «человек… во всем совершенный». Непорочность плоти Спасителя он противопоставлял состоянию нашей плоти, «связанной грехом». Комментируя фразу апостола Павла, святой Ириней писал: «Он [ап. Павел] говорит: „Вы примирены в теле плоти Его“, т. е. что праведная плоть [плоть Христа] примирила плоть, связанную грехом [нашу плоть], и привела в дружбу с Богом». Святой Ириней настаивал, что отсутствие наследственного греховного расстройства — важнейшее отличительное качество плоти Спасителя в сравнении с нашей плотью: «Если кто скажет, что плоть Господа потому была различна от нашей плоти, что она не имела греха и не обрелось обмана в Его душе, а мы грешники, то скажет справедливо». Для святого Иринея человеческое естество Спасителя в отношении чистоты и непорочности сопоставимо с состоянием первозданного Адама: «Господь принял этот телесный образ первозданного, чтобы вступить в борьбу за отцов и посредством Адама одержать победу над тем, кто поразил нас в Адаме».

Тертуллиан в своем трактате «О плоти Христа» настаивал, что церковное учение о реальности плоти Господа несовместимо с мнением, что Он имел ее в греховном состоянии. Тертуллиан писал, что еретик Александр «говорит, будто мы считаем греховной саму плоть Христа. Мы же настаиваем, что во Христе упразднена не плоть греха, а грех плоти, не материя была упразднена, а [свойство ее] природы».

Развернутое учение о человеческой природе Спасителя содержится в творениях святителя Афанасия Великого. Он учил, что совершенство плоти Христа сообразно совершенству Божественного естества, поэтому он именовал Христа, как и святой Ириней Лионский, «по всему совершенным». Он писал: «Христос именуется совершенным Богом и совершенным человеком не потому, что Божеское совершенство переменилось в совершенство человеческое (что нечестиво), и не по преспеянии в добродетели и присвоении правды (да не будет сего!), но по полноте бытия, да то и другое будет единый, по всему совершенный, вместе Бог и человек». Из этой цитаты видно, что святитель Афанасий решительно отвергал любую мысль о постепенном совершенствовании Христа («не по преспеянии в добродетели и присвоении правды (да не будет сего!)»), но утверждает изначальное совершенство Его плоти. По мысли святого Афанасия Великого, совершенство плоти Христа не разрывает нашего природного единства с Ним, но является Его отличительным достоинством: «Христос освободил нас в Своем, подобном нашему, но совершенном и самом истинном образе». В этом смысле иногда он говорил о «несходстве естества Его с нашим». Святой Афанасий использовал термин «совершенный» не только в смысле полноты человеческой природы во Христе, но и в смысле ее неповрежденности грехом, поэтому «князь мира сего не обрел во Христе ни одного из своих дел». Опровергая Аполлинария, учившего, что при наличии полного человеческого естества во Христе должно было проявляться греховное расстройство, святой Афанасий писал: «Итак, поелику Господь соделался человеком по естеству, а не по так называемому присвоению, то не можете приписывать Создателю греха в естестве, или в деятельности. Ибо в нашем естестве, по немощи нашей, продолжается еще греховная борьба и произрастание всеянного; но воплощение Слова, совершившееся сообразно с Божиим естеством, соделалось недоступным тому, что делается еще по нашему обветшанию в нас». В отношении безгрешности и непорочности плоть Христа сопоставима с естеством «первозданного Адама», которое «приял на Себя во образе Божии сущий Бог». Святитель Афанасий изъяснял эту мысль неоднократно: «Господь во плоти пожил на земле и недоступною греху показал ту плоть, какую и Адам при первом создании имел безгрешную». Для святителя Афанасия, как и для всех православных отцов, было сотериологически важно, что Христос воспринял плоть безгрешную и неповрежденную, подобную естеству первозданного Адама. Объяснял он это так: «Посему пришло Слово, Бог и Создатель первого человека, чтобы сделаться человеком для оживотворения человека и низложения злобного врага; и родилось от жены, восставив себе от первого создания человеческий зрак в явлении плоти без плотских пожеланий и человеческих помыслов, в обновленном образе; потому что в Нем воля единого Божества и целое естество Слова в явлении человеческого зрака и видимой плоти первого Адама, не в разделении лиц, но в бытии Божества и человечества. Посему диавол приступил к Иисусу как к человеку, но, не обретая в Нем признаков древнего своего всеяния… уступил над собою победу… Потому и Господь сказал: „Грядет сего мира князь и во Мне не обретает ничесоже“; хотя знаем, что Второй Адам имел душу и тело и целого первого Адама. Ибо если бы речение „ничесоже“ относилось к бытию человеческому, то каким обрел бы видимое тело Сказавшего: „Ничесоже“? Но не обрел в Нем ничего такого, что сам (диавол) произвел в первом Адаме». По мысли святителя Афанасия Великого, восприятие Спасителем совершенной человеческой природы не исключает и восприятие смертности и тленности, ибо эти свойства, как учил святой Афанасий, изначально присутствовали в естестве человека: «Человек, как сотворенный из ничего, по природе смертен; но, по причине подобия Сущему, если бы сохранил оное устремление к Нему ума своего, мог замедлять в себе естественное тление и пребыл бы нетленным». Однако в полной мере смертность и тленность проявились лишь по грехопадении, как пишет святой Афанасий: «Преступление заповеди возвратило их в естественное состояние, чтобы, как сотворены были из ничего, так и в самом бытии, со временем, по всей справедливости потерпели тление». Поэтому и Христос, по мысли святого Афанасия, воспринимая полноту человеческого бытия, воспринимает тленность и смертность. Это восприятие, учит святой Афанасий Великий, было необходимо для спасения людей, ибо «Слово знало, что тление не иначе могло быть прекращено в людях, как только непременною смертью; умереть же Слову как бессмертному и Отчему Сыну было невозможно. Для сего-то самого приемлет Он на Себя тело, которое могло бы умереть, чтобы, как причастное над всеми Сущего Слова, довлело оно к смерти за всех, чтобы ради обитающего в нем Слова пребыло нетленным и чтобы, наконец, во всех прекращено было тление благодатию воскресения. Потому, воспринятое Им на Себя тело принося на смерть, как жертву на заклание, свободное от всякой скверны, этим приношением сходственного во всех подобных уничтожило немедленно смерть». Таким образом «смерть всех приведена в исполнение в Господнем теле».

Святитель Василий Великий, говоря о безгрешном состоянии Господа как в личном отношении, так и в природном, указывал, что единственным примером такого невинного состояния является только первозданный Адам до грехопадения. Толкуя пророка Исаию (7:15): «Он будет питаться молоком и медом, доколе не будет разуметь отвергать худое и избирать доброе», святитель Василий учит, что этот стих описывает состояние непорочности Господа: «состояние Адама до греха было близким к описанному [состоянию Господа]… Господь подражал невинному и неповрежденному еще состоянию Адама; а тем, что отвергнул лукавство, вознаградил преслушное законопреступление».

Подобные суждения имеют место в творениях святителя Григория Богослова. О совершенстве плоти Спасителя он пишет: «Сам Бог, в честь мою, соделался совершенным человеком, чтобы посредством воспринятого, воссоздав дарованное, уничтожить осуждение всецелого греха и через Умершего умертвить умертвившего». Слово «совершенный» в отношении человеческого естества Христа он воспринимает в полном смысле, как идеальное безупречное естество, не имеющее какой-либо ущербности или недостатка («Он именуется Агнец, как совершенный»), непричастное греху (ἁμαρτία) («Он делается человеком по всему, кроме греха»). Совершенство Его плоти, по мысли святителя Григория Богослова, в определенном смысле соотносимо с совершенством Божественным. Он пишет: «Воплотившееся Слово совершенно не только по Божеству, в сравнении с Которым ничего нет совершеннее, но и по воспринятому естеству, которое помазано Божеством, стало тем же с Помазавшим и, осмелюсь сказать, купно-Богом». Совершенство плоти Христа подразумевает, что оно «непорочно и нескверно, потому что врачует от позора и от недостатков и скверн, произведенных повреждением; ибо хотя воспринял на Себя наши грехи и понес болезни, но Сам не подвергся ничему, требующему уврачевания». Наличие неукоризненных немощей в человеческом естестве Христа, по мысли святителя Григория, является проявлением естественных свойств человеческой природы: «Он утомлялся, и алкал, и жаждал, и был в борении, и плакал — по закону телесной природы». Неукоризненные немощи в человеческом естестве Спасителя не свидетельствуют о какой-нибудь порочности Его естества, «ибо не имел нужды в очищении Сам Он — „вземляй грех мира”». Это совершенство Спаситель имел с момента воплощения: «Христос, по сказанному, преспеваше как возрастом, так премудростью и благодатью, не в том смысле, что получал в этом приращение (что могло стать совершеннее в Том, Кто совершен от начала?), но в том разуме, что сие открывалось и обнаруживалось в Нем постепенно». Идею постепенно совершенствующегося Христа святитель Григорий отвергал категорически: «Если кто говорит, что Христос стал совершен через дела… да будет анафема, ибо то не Бог, что получило начало, или преуспевает, или усовершается, хотя и приписывается сие Христу, относительно к постепенному проявлению». По мысли святителя Григория Богослова, совершенство и непорочность человеческого естества Христова подобны природным совершенствам первозданного Адама: «Произошло новое соединение, потому что вознерадел я о первом. В первом же я был сподоблен Божия дыхания, а в последнем Христос воспринял на Себя мою душу и все мои члены, воспринял того Адама, первоначально свободного, который не облекся еще грехом, пока не узнал змея, и не вкушал плода и смерти, питал же душу простыми, небесными помыслами, был светлым таинником Бога и божественного». Восприятие совершенного естества было необходимо для спасения людей, чтобы «Христос, непричастный греху и высший греха, (пострадал) за Адама, бывшего под грехом. Для сего ветхое заменено новым; страданием воззван страдавший; за каждый наш долг воздано особо Тем, Кто превыше нас».

Святитель Григорий Нисский учил об изначальном совершенстве плоти Спасителя и решительно отвергал идею постепенного («мало-помалу») самоисцеления или самосовершенствования Господа. Он писал: «Как Божество не подверглось тлению, будучи в тленном теле, так и соделалось иным и не изменилось, врачуя изменяемость души моей. Так во врачебном искусстве занимавшийся лечением хотя прикасается к больному, но сам не делается больным, но исцеляет больного. Да не подумает, однако, кто-нибудь, превратно понимая изречение Евангелия, что природа наша во Христе вследствие совершения последовательно мало-помалу претворялась в более Божественную; потому что „преуспевать возрастом, премудростью и благодатию“ — это выражение употребляется в повествовании Писания для доказательства того, что Господь истинно воспринял нашу природу, дабы не имело места мнение утверждающих, будто вместо истинного богоявления явился некоторый призрак, имеющий вид телесного возраста. Посему-то Писание не стыдится повествовать о Нем то, что свойственно нашей природе, (упоминая) о ядении, о питии, сне, утомлении, питании и преуспеянии в телесном возрасте», т. е. для врачевания больной человеческой природы не нужно, чтобы «врач» «делался больным», достаточно, чтобы Он мог исцелить больного.

Подобные суждения о человеческой природе Спасителя имеются и в творениях отцов-аскетов. Преподобный Макарий Египетский настаивал на том, что Господь, воплотившись, явил «новое и безгрешное тело». Он писал: «Новое и безгрешное тело не являлось в мире до Господня пришествия, потому что по преступлении заповеди первым Адамом над всеми его чадами царствовала смерть… Оно [тело Господа] безгрешно».

Другой подвижник — преподобный Ефрем Сирин — решительно отвергал любые рассуждения о греховном расстройстве плоти Христа: «Кто отрицает, что носил Он безгрешную плоть, тот не получит спасения и жизни, даруемой через тело Его». Человеческую природу Господа он называет здоровой в противоположность нашей и настаивает на том, что в этом сокрыт глубокий сотериологический смысл: «Поскольку тело Адама создано было ранее, чем явились в нем расстройства, посему и Христос не принял расстройства, которые позднее получил Адам, так как они были некоторым придатком немощности к здравой природе. Итак, Господь здравою принял ту природу, здравость которой погибла, дабы человек через здравую природу Господа возвратил себе здравость первобытной своей природы».

Святитель Иоанн Златоуст учил, что единосущие Иисуса Христа с нами по плоти не означает, что Он воспринял плоть в греховном состоянии: «Христос имел не греховную плоть, но хотя по природе одинаковую с нами, впрочем, только подобную греховной нашей и безгрешную». Плоть Господа отличалась от нашей плоти отсутствием греховного расстройства и обоженностью: «Вместо прежней плоти, которая, по естеству своему происходя из земли, была умерщвлена грехом и лишена жизни, всеблагий Господь через единородного Своего Сына привнес, так сказать, другой состав и другую закваску — Свою плоть, которая хотя по естеству такая же, но чужда греха и исполнена жизни». В этом отношении Господь сопоставим с первозданным Адамом: «Из девственной земли (Господь) создал первозданного человека, но диавол, захватив его, как враг, ограбил и повредил, надругавшись над (Его) образом. И вот теперь Он хочет из девственной земли Сам явиться Новым Адамом, чтобы природа человеческая благовидно ратовала сама за себя и по праву могла торжествовать над своим насильником». Тот факт, что Христос родился от Девы, причастной первородной немощи, не является основанием для вывода о греховном расстройстве Его плоти, ибо как «солнце испускает повсюду лучи, касаясь грязи, нечистот и многих подобных вещей, от прикосновения к этим телам нисколько не повреждается в своей чистоте, но опять собирает чистыми свои лучи, сообщая свои совершенства многим из воспринимающих его тел, само же не получая ни малейшего зловония и осквернения, так гораздо более Солнце правды. Владыка бестелесных сил, войдя в чистую плоть, не только не осквернился, но и ее сделал еще более чистою и святою». В момент воплощения произошло восприятие Господом совершенного во всех отношениях человеческого естества и тем самым восстановление человеческой природы: «Христос воспринял от девического чрева плоть чистую, святую, непорочную и такую, которая явилась недоступною никакому греху, и восстановил собственное создание».

Святитель Кирилл Александрийский, опровергая Аполлинария и утверждая церковное учение, указывал, что Господь воспринял совершенную человеческую природу, т. е. полную, без какого-либо изъяна, имеющую все свойственное человеку, включая высшую часть души — ум (νοῦς). Отличительной особенностью плоти Христа было то, что она была чиста от какого-либо порока или греховного расстройства (άμαρτια): «Владыка Христос, имея нашу природу, не воспринял нашей греховности, но был чист от всякого греха», т. е. Спаситель был чист как от первородного греха (от «нашей греховности»), так и от личных грехов («от всякого греха»). Святой Кирилл придерживался традиционной для святых отцов мысли, что в момент воплощения произошло воссоздание поврежденного человеческого естества, воспринятого Господом, которое Он «делает прекраснее прежнего»: «Само Слово Божие… восприемлет человеческое естество и воссозидает Свой образ, растленный грехом, обновляет изваяние, приведенное в ветхость сыном злобы, и делает его прекраснее прежнего, не создав его, как древле, из земли, но Сам восприняв его, не пременив Божественное естество в человеческое, но соединив человеческое с Божественным, ибо, оставаясь тем, чем был [т. е. Богом], Он воспринял то, чем не был [т. е. человеческое естество]». Восприняв человеческое естество, Сын Божий воспринял и неукоризненные немощи (голод, жажду, утомляемость и др.), которые не греховны по существу: «Родившись таким образом, Господь Христос испытывает все наши немощи, кроме греха». Путем добровольных страданий и подвига Господь наш Иисус Христос сокрушил все искушения диавола, уничтожил силу греха — смерть и тем самым избавил согрешивший человеческий род от жестоких мучений, даровав силу всем верующим в Сына Божия наступати на змию и на скорпию и на всю силу вражию. Толкуя Ин. 14:30, святой Кирилл учил: «[Господь говорит: ] „Грядет мира сего князь и во Мне не имать ничесоже“. Ибо чистый от всякой вины, Он не имел в Себе ничего от семени диавола. Посему-то и прекратил его владычество, и изгнал его вон, и дал искони работавшим Ему силу попирать его, заповедуя и говоря: „Се даю вам власть наступати на змию и на скорпию и на всю силу вражию”».

Подробное учение о совершенстве плоти Спасителя содержится в сочинениях святителя Льва Великого и заслуживает внимательного рассмотрения, ибо его суждения в немалой степени повлияли на содержание Халкидонского вероопределения и воспроизводились впоследствии как на Западе, так и на Востоке. Понятие святого Льва о совершенстве плоти Христа было изложено в его Послании к архиепископу Флавиану, которое мы частично процитировали в начале данной главы. Святой Лев учил, что плоть Христа единосущна нашей плоти, причастна нашей «страдательности», тленности и смертности, но в отличие от нас она совершенно чистая, непорочная, непричастная первородному греху: «Он сделался причастным человеческих немощей, но отсюда не следует, что сделался участником и наших грехов. Он воспринял образ раба без скверны греха (Assumpsit formam servi sine sorde peccati)». Святой Лев четко различал «немощь и смертность» человеческого естества, которые есть наказание за первородный грех, от самого наследуемого людьми первородного греха: «Его [Христа] природа [человеческая] приняла нас в свое владение… Приняла нас та природа, которая и потомство нашего рода не отклонила от общего всем пути и устранила причастность греху, переходящему на всех людей. Действительно, немощь и смертность, которые есть не грех, но наказание за грех, были приняты Искупителем мира для мучения, чтобы послужить выкупом наших грехов». Для святого Льва, как и для всех православных отцов, сверхъестественный способ рождения — это одно из важнейших доказательств совершенства и неповрежденности первородным грехом плоти Господа: «Где не произошло смешение отцовского семени, там не примешалось и начало греха. Не познала неприкосновенная девственность вожделения, укротила природу. Взята была от Матери Господа природа, а не вина. Создан был образ раба без рабского состояния, ибо новый человек таким образом был примешан к ветхому, чтобы принять истинную сущность человеческого рода, но исключить первородный грех». Эту мысль в своих сочинениях он повторял часто: «Новым же рождением рожден Он, потому что непорочное девство не познало похоти и между тем доставило вещество плоти. Итак, Господь принял от Матери естество, но не грех (natura, non culpa). А из того, что рождение это чудно, не следует, что естество Господа нашего Иисуса Христа, рожденного из утробы Девы, отлично (от нашего)». То, что плоть Господа была, в отличие от нашего естества, без греховного расстройства, не означает, что она не единосущна нашей природе: «Восприяв нас, оная природа не оторвала отрасли нашего рода от общего корня, но не приняла и греховной язвы, переходящей на всех людей. Ибо немощь и смертность, которые составляют не грех, а только наказание за грех, были приняты Искупителем мира для страдания и как цена искупительная. Что, таким образом, было во всех людях знаком осуждения, то во Христе есть таинство благочестия. Он Сам, свободный от всякого долга, подверг Себя жесточайшему наказанию». Такая чистота и непорочность плоти Господа была необходима для победы человека в лице Господа над диаволом, ибо на Иисуса Христа диавол «излил все, что соответствовало самой сущности его ярости, испробовал все способы искушений; и зная, до какой степени отравлена человеческая природа, никоим образом не поверил, что первородного греха избежал Тот, Которого по стольким признакам распознал как смертного».

Несомненным достоинством богословских сочинений святого Льва является точное и ясное изложение церковного учения о спасении рода человеческого через самоумаление Сына Божия не только по Божеству (воплотился и стал человеком), но и по человечеству (будучи человеком совершенным и непорочным, Он воспринял «образ раба»): «Следуя нашей немощи, Господь умалил Себя ради не могущих вместить Его и скрыл под покровом тела великолепие Своего величия, ибо не могло оно переноситься зрением людей. Потому еще говорится, что Он Себя уничижил, т. е. как бы ослабил Себя Своей собственной силой, что в той униженности, благодаря которой оказал нам помощь, Он стал ниже не только Отца, но и Самого Себя. Однако ничто не убавилось этим принижением у Того, у Кого с Отцом и Святым Духом то, что означает бытие, — общее; так стало, чтобы мы поняли относящееся к всемогуществу, а именно: меньший по нашим понятиям по Его собственным не меньший». Святой Лев учил, что искупительными являются не только крестные страдания Спасителя, но весь путь Его земной жизни: «Тайна спасения нашего, купленного ценою крови Творца вселенной, совершалась по пути уничижения от дня Его рождения по плоти до конца Его страданий». Через уничижение и страдание «совершенно безгрешного» Человека была сокрушена сила диавола: «Господь вступает в борьбу со свирепейшим врагом не в Своем величии, а в нашем смирении, представ перед диаволом в том же самом облике и в той же самой природе, причастной и нашей смертности, но совершенно безгрешной. Конечно, для этого Рождения чуждо то, что говорится обо всех: „Никто не чист от скверны, даже младенец, который хоть один день проживет на земле“. Поэтому не перешло на это единственное Рождение ничто от плотской похоти, ничто от закона греховного не коснулось его».

Преподобный Максим Исповедник учил, что человеческая природа Господа была совершенной и непорочной, в этом отношении сопоставимой с природой первозданного Адама: «Богоначальное Слово, во всем подобное нам, кроме греха (δίχα μόνης ἁμαρτίας), непреложно облекшееся в наше естество и ставшее совершенным Человеком (τέλειος γενόμενος άνθρωπος), имело в Себе первого Адама (τον πρώτον Άδάμ), который проявлялся в нем как по образу происхождения, так и по образу рождения (γένεσις)». Отличием человеческого естества Господа от естества Адама до грехопадения являлось то, что Он, восприняв совершенную и непорочную человеческую природу, воспринял его в уничижительном, страдательном состоянии, возникшем после грехопадения, но без первородного греха: «Единородный Сын Божий и Слово, став по человеколюбию [Своему] совершенным Человеком (τέλειος άνθρωπος), чтобы избавить естество человеческое от лукавой безысходности, воспринял безгрешность по происхождению от первого устроения Адама (κατά τήν γένεσιν του Άδάμ πρώτης) и имел ее без нетления (δίχα της αφθαρσίας то άναμάρτητον); а от рождения, введенного впоследствии грехом в естество, воспринял одну только страстность, без греха (μόνον είληφε δίχα της ἁμαρτίας то παθητόν)». В воспринятой безгрешной плоти Господь добровольно принял уничижительное состояние человеческого естества — тленность и смертность, отвергнув источник этого состояния — греховное рождение и наследуемую греховность: «Это человечество [Иисуса Христа] обладало бессмертием и нетленностью природы Адама до грехопадения, но Христос добровольно подчинил его условиям нашей падшей природы». Известный русский богослов В. Лосский так прокомментировал учение преподобного Максима о плоти Христа: «Не только человеческая природа, но и то, что противоприродно — последствия греха, были приняты на Себя Христом, Который тем не менее оставался вне первородного греха в силу своего девственного рождения. Так Слово снизошло до последних пределов искаженного грехом бытия, до смерти и ада. Будучи совершенным Богом, Оно не только стало „совершенным человеком“, но Оно взяло на Себя все несовершенства, все ограничения, происходящие от греха». Отвергнув греховный, сладострастный способ рождения от семени (γέννησις), Христос не был подчинен закону тления и смерти, т. е. не должен был умереть по необходимости греховного естества, но Он добровольно воспринимает страдания и смерть на Себя, не восприняв греховную скверну, «чтобы Своими неправедными страданиями уничтожить наше праведное наказание». Господь, с одной стороны, «усвоил безгрешность первозданного Адама, не приняв, однако, его нетления, а с другой — по всему уподобился нам, стал за нас грехом, клятвой, усвоил тление падшего Адама, без его, однако, греха».

Преподобный Иоанн Дамаскин, следуя святоотеческому Преданию, учил о совершенстве Христа в обеих природах так: «Слово Божие… бессеменно зачавшись, нетленно родился от Святой Девы и Богородицы Марии через Духа Святого и соделался из нее совершенным человеком… Он вместе есть и Бог совершенный и человек совершенный, из двух естеств, Божества и человечества, и (познается) из обоих естеств, одаренных умом и волею, деятельных и самовластных, кратко сказать, совершенных по определению и понятию каждого, т. е. Божества и человечества, но в одной сложной ипостаси». Природное совершенство Христа святой Иоанн понимал как полноту природы без какой-либо ущербности или поврежденности: «Называя Его совершенным Богом и совершенным человеком, выражаем этим полноту и отсутствие какого-либо недостатка в естествах». Исповедание плоти Господа «совершенной» исключает какие-либо рассуждения о ее греховности, имеющей место в естестве всех потомков Адама, ибо где есть грех, там имеет власть смерть, а Христос был «не подвластным смерти», значит, и непричастным греху как в личном смысле, так и по человеческому естеству: «… через грех (ἁμαρτία) вошла в мир и смерть, пожирающая, подобно дикому и неукротимому зверю, жизнь человека; имеющему же прийти Искупителю надлежало быть безгрешным и не подвластным смерти, возникающей через грех (ἁμαρτία); так как притом необходимо было подкрепить и обновить естество человеческое… Будучи совершенным Богом, Он становится совершенным человеком». В отношении безгрешности человеческое естество Спасителя сопоставимо с природой первозданного Адама до грехопадения: «Ты Владыка, по благоутробному милосердию Твоему воспринял всего Адама, свободного до падения от греха». Восприняв человеческую плоть, Сын Божий воспринял и неукоризненные страсти: «Мы исповедуем также, что Христос воспринял все естественные и безупречные страсти человека. Ибо Он воспринял всего человека и все свойственное человеку, кроме греха, потому что грех не естественен и не Творцом всеян в нас». В понимании усвоения естественных (безупречных) страстей преподобный Иоанн следует мысли преподобного Максима: «Естественные же и безупречные страсти суть не находящиеся в нашей власти, — те, кои привзошли в человеческую жизнь вследствие осуждения за преступление, каковы — голод, жажда, утомление, труд, слезы, тление, уклонение от смерти, боязнь, предсмертная мука, от коей — пот, капли крови, помощь от ангелов ради слабости природы и подобное, что по природе присуще всем людям. Итак, Христос все воспринял, чтобы все освятить». Естественные страсти в святоотеческой традиции часто именуются общим понятием — тление или тленность (φθορά). Преподобный Иоанн Дамаскин, используя это понятие, показал, что тление естества было воспринято Господом добровольно и по причине безгрешности плоти Христа имело особенности, присущие только Его плоти: «Слово „тленность“ (φθορά) имеет два значения. Прежде всего, оно означает страдательные состояния человека, каковы: голод, жажда, утомление, прободение гвоздями, смерть, или разлучение души с телом, и тому подобное. Соответственно этому значению слова мы называем тело Господа тленным, ибо все это Он воспринял добровольно. Но, с другой стороны, тление означает также совершенное разложение тела на стихии, из коих оно составлено, и его разрушение, каковое многими лучше называется нетлением. Этого нетления не испытало тело Господа, как говорит пророк Давид: „Яко не оставиши душу Мою во аде, ниже даси преподобному Твоему видети истления“». После воскресения тело Господа стало в полном смысле нетленным (и в первом и во втором): «После же воскресения из мертвых Христос устранил от Себя все немощи — разумею тленность — голод и жажду, сон и утомление и т. п. Ибо если Он и вкушал пищу после воскресения, то не в силу естественной потребности, потому что Он не алкал, но в целях домостроительства». По мысли преподобного Иоанна Дамаскина, исцеление человеческой природы Христом понимается как победа над всеми искушениями диавола, которые тот непрестанно воздвигал в течение всей земной жизни Спасителя. Таким образом, будучи побежден Христом, диавол стал бессилен перед каждым верным последователем Господа: «Лукавый приразился ко Христу совне, и не через помыслы, как и к Адаму, ибо и к тому он приразился не через помыслы, но через змия. Господь же отразил приражение и рассеял, как дым, чтобы страсти, приразившиеся к Нему и побежденные, сделались и для нас легко одолимыми, чтобы (таким образом) Новый Адам исцелил ветхого».

Преподобный Симеон Новый Богослов о человеческой природе Господа нашего Иисуса Христа учил, в соответствии с православным Преданием, как о совершенной, непорочной, безгрешной, здравой и, в соответствии с этими качествами, как о подобной естеству Адама первозданного и потому достойной для воплощения Сына Божия: «Итак, Бог, желая иметь такого человека, каким в начале создал Адама, послал в последние времена на землю Сына Своего единородного, и Он, пришедши, воплотился, восприняв совершенное человеческое естество, чтобы быть совершенным Богом и совершенным человеком, и Божество имело таким образом человека, достойного Его. И се, человек! Другого такого не было, нет и не будет! Но для чего соделался таковым Христос? Для того, чтобы соблюсти закон Божий и заповеди Его и чтобы вступить в борьбу и победить диавола». Преподобный Симеон настаивал, что для «уврачевания» людей необходимо было Спасителю мира принять естество человеческое здравым, неповрежденным грехом: «Чтоб уврачевать больное человеческое естество и восстановить в нем истинное, свойственное ему по первоначальному его устроению здравие, для сего потребна сверхъестественная и пресущественная сила. Какая же эта сверхъестественная и пресущественная сила? Это есть Господь наш Иисус Христос, Сын Божий, Который, чтоб уврачевать подобное подобным, благоволил воспринять человеческое естество здравое. И вот когда кто верою прилепляется ко Христу, тогда Христос сочетавается с ним и Божеством, и здравым человечеством и чрез такое единение восстанавливает в нем первоначальное истинное здравие». Средством уврачевания человеческого естества был путь смирения, который и явлен был воплотившимся Сыном Божиим: «Всевышний Сын Божий, Господь Иисус Христос, пришел, чтобы смириться вместо Адама, — и действительно смирил Себя даже до смерти крестныя». Сын Божий «воспринял естество человеческое, которое есть выше всего видимого творения, и принес его в жертву Богу и Отцу Своему». Таким образом было явлено «великое и страшное таинство, именно, что пострадал Христос безгрешный и через то получил прощение Адам согрешивший».

Важное место в святоотеческом Предании занимает учение святителя Григория Паламы. Фессалоникийский пастырь учил о великом изначальном достоинстве человека, которое после грехопадения Адама впервые было явлено в лице Господа нашего Иисуса Христа: «Посему Бог воспринимает человеческое естество, чтобы показать, до какой степени оно вне греха и настолько чисто, что было возможно соединить его с Собою по ипостаси». По мысли святого Григория, для восприятия нового, безгрешного, непричастного первородному греху естества, необходим был новый, безгрешный способ рождения, поэтому Сын Божий воплощается сверхъестественным образом — От Духа Святого и Марии Девы: «… если бы Она (Дева) зачала от семени, то родившийся не стал бы новый человек, ни безгрешным бы Он не был, ни Спасителем грешников; ибо движение плоти к детотворению, беспорядочно примешиваясь к установленному Богом замыслу о нас, таким образом овладевает нашими способностями и являет их не совсем свободными от греха. Посему Давид сказал: „В беззакониях зачат есмь, и во гресех роди мя мати моя“. Итак, если бы зачатие Божие происходило от семени, то не был бы Он новым человеком, ни Начальником новой и отнюдь не стареющей жизни; ибо если бы Он был участником ветхой чеканки и наследником оного прародительского греха, Он не смог бы носить в себе полноту чистого Божества и сделать Свою плоть неиссякаемым источником освящения». Святой Григорий Палама ясно учил, что Пресвятая Дева была причастна первородному греху, поэтому, дабы избавиться от этого греховного наследства в человеческом естестве Своем, «Богочеловек приял только корень (т. е. самое лишь естество) человеческого рода, но не грех, будучи единственным, Который не был зачат в беззакониях и не во грехах чревоносим… дабы быть в полном смысле слова совершенно чистым и непорочным, и не потому, что ради Себя Он имел нужду в этой чистоте, но ради нас Он все мудро восприял, — и таким образом воистину наименовался Новым Адамом». Святитель Григорий учил о смертности и тленности плоти Христа и не отождествлял эти понятия с наследуемым первородным грехом, но соотносил их как следствия с причиной: «Слово Божие… приняло плоть такую, какая у нас, и хотя совершенно чистую, однако смертную и болезненную…» В связи с безгрешным способом рождения святитель Григорий именует Христа не иначе как — «безупречный по-человечеству», «единый от века неповинный греху, единый сущий, достойный того, чтобы отнюдь не быть оставленным от Бога» и т. п.

Ярко и убедительно о совершенстве человеческого естества Господа писал выдающийся русский святитель Игнатий (Брянчанинов), который изложил вопросы, относящиеся к человеческой природе Спасителя, в духе традиционного святоотеческого богословия, следуя в этом, прежде всего, преподобному Иоанну Дамаскину. Святитель Игнатий учил, что Господь воспринял человеческое естество совершенное, непорочное, святое, непричастное скверне первородного греха, но имеющее те «ограниченности» (неукоризненные немощи), которые вошли в жизнь человеческую после грехопадения: «Святость плоти Бога и Господа была бесконечно выше святости, в которой сотворена плоть твари — Адама. Очевидно, что зараза, которую источает человеческое падение во всех человеков посредством унизительного зачатия по подобию зверей и скотов, зачатия во грехе, здесь не могла иметь никакого места, потому что не имел места самый способ зачатия, т. е. не имело места то средство, которым сообщается греховная зараза. Напротив того, как зачатие было божественно, так и все последствия его были божественны. Богочеловек, как искупительная жертва, принял на Себя все немощи человеческие — последствия падения — кроме греха, чтоб, искупив человечество, избавить его от бремени этих немощей… которые привлечены в естество наше падением». Эту мысль он повторял неоднократно: «Богочеловек имел естество человеческое вполне непорочное, но ограниченное. Оно было ограниченное: ограниченное не только той ограниченностью, с которой человек создан, но и той ограниченностью, которая гораздо в большей степени явилась в естестве человека по его падении. Богочеловек не имел греха, вовсе был непричастен греху, даже в самомалейших его видах: естественные свойства его не были изменены, как в нас, в страсти, свойства эти находились в Нем в естественном порядке, в постоянном подчинении духу, а дух находился в постоянном управлении Божества, соединенного с человеком». Святитель Игнатий четко различал наследуемый людьми первородный грех и его последствия в естестве человека и, в соответствии с этим, учил, что Господь, хотя и воспринял в Своей плоти смертность и тленность, но в отличие от нас не был подчинен им по необходимости, ибо Он не воспринял в Своей плоти первородный грех: «Богочеловек восприял и носил наши немощи произвольно, а отнюдь не был им подчинен необходимостью естества, будучи совершенным человеком». Сверхъестественное зачатие и рождение убедительно свидетельствуют о Его совершенстве и непричастности первородному греху: «Божественное тело Богочеловека зачалось божественно и родилось божественно. Дева совершила рождение, будучи во время рождения преисполнена духовной святейшей радости. Болезни не сопровождали этого рождения, подобно тому как болезни не сопровождали взятие Евы из Адама. Они не могли иметь тут места, будучи одной из казней за первородный грех, а этот грех не имел тут места, потому что зачатие совершилось не только без участия мужеского семени, не только без всякого ощущения плотской страсти, но, в противоположность обычному зачатию, при наитии Святого Духа на Деву, при вселении всесвятого Бога Слова в утробу Девы».

На примере приведенных святоотеческих суждений мы видим, что когда святые отцы учили о совершенстве человеческого естества Господа, то понимали под этим не только полноту воспринятой Им человеческой природы (отсутствие ущербности или поврежденности), но и духовно-нравственное совершенство, т. е. непричастность греху первородному и личному. В Своей плоти Господь имел неукоризненные немощи, которые хотя и стали неотъемлемой частью человеческого бытия после грехопадения, но сами по себе они не греховны. Спаситель, восприняв неукоризненные немощи, в Своем совершенном человеческом естестве претерпевал уничижительное состояние, страдал и таким образом был «во всем подобен нам, кроме греха». Действие этих неукоризненных немощей в плоти Христа имело отличительные особенности: если мы подчинены им по необходимости по причине наследования первородного греха, то Он, не имея в Себе этого греховного источника, воспринял эти немощи добровольно, чтобы Своими страданиями освободить естество человеческое и от пагубных последствий грехопадения.

Таким образом, воплотившийся Сын Божий стал Вторым Адамом, святым и совершенным, чтобы не только освободить род людской от власти диавола, но и стать родоначальником возрожденного человечества. Святые отцы, как это видно в приведенных выше текстах, указывали, что Христос именуется Новым Адамом потому, что имеет определенные природные совершенства и достоинства прародителя Адама и должен был совершить то, что не смог сделать первозданный: «Из девственной земли (Господь) создал первозданного человека, но диавол, захватив его, как враг, ограбил и повредил, надругавшись над (Его) образом. И вот теперь Он хочет из девственной земли Сам явиться Новым Адамом, чтобы природа человеческая благовидно ратовала сама за себя и по праву могла торжествовать над своим насильником». Поэтому Он и воплощается особым образом, не так, как все потомки согрешившего Адама, но от Духа Святого и Марии Девы, чтобы на земле вновь был явлен истинный и совершенный человек.

3.2. Сверхъестественный способ зачатия и рождения Спасителя

Внимая поучениям святых отцов о тайне воплощения Спасителя от Духа Святого и Марии Девы, трудно уйти от вопросов, относящихся к избранию именно такого сверхъестественного способа зачатия и рождения. Почему обоженность, непорочность и другие совершенные качества плоти Спасителя могли осуществиться только при сверхъестественном способе зачатия и рождения? Для чего нужна была эта сверхъестественность? Если Господь «во всем подобен нам, кроме греха», то не является ли избрание сверхъестественного способа воплощения нарушением этого принципа «подобия»? Эти вполне правомерные вопросы возникают тогда, когда мы соотносим земную жизнь Спасителя с условиями нашего существования. Здесь требуется специальное разъяснение.

Согласно общему святоотеческому пониманию после грехопадения наших прародителей греховное расстройство проявилось во всех аспектах человеческого бытия, в том числе и в сфере деторождения. Святые отцы указывали на 7-й стих 50-го псалма пророка Давида («Се бо в беззакониих зачат есмь, и во гресех роди мя мати моя») и учили, что ныне существующий способ зачатия и рождения людей существенно искажен или даже не имел места в раю. Святитель Афанасий Великий писал: «Первоначальным намерением Божиим было, чтобы мы рождались не через брак и тление; преступление же заповеди ввело брак вследствие беззакония Адама, т. е. вследствие уклонения от данного Богом закона. Итак, все рождаемые от Адама зачинаются в грехах, подпадая осуждению прародителя. …Давид показывает, как человеческая природа изначала в преступлении Евы подпала греху и как рождение стало подлежать проклятию». Святитель Афанасий учит, что после грехопадения возникло особое, сопряженное со греховностью, зачатие и рождение, через которое каждый человек приобщается к «осуждению прародителя».

Суждения о том, что после грехопадения, в силу возникшей страстности при зачатии (святыми отцами она именовалась похотью), в самом акте зачатия и рождения человек приобщается к потоку греховной скверны, идущей от Адама, встречаются у святых отцов и ранее святителя Афанасия. Например, святой Ириней Лионский писал: «Человек по плотскому рождению от Адама сделавшись преступным, нуждался в бане возрождения». Аргументация в пользу необходимости крещения младенцев в постановлениях Соборов и святоотеческих творениях основывается на этом тезисе.

Каким образом в раю первые люди могли осуществлять заповедь Божию: «Плодитесь и размножайтесь и наполняйте землю», об этом умалчивают святые отцы как о неведомой тайне, но учат, что этот способ существенно отличался от нынешнего, не был сопряжен с похотью, не был «скотским и бессловесным». Святитель Григорий Нисский, пытавшийся проникнуть в эту тайну, учил, что райский способ рождения людей был подобен таинственному способу размножения ангелов: «Если бы из-за греха не произошло с нами никакого извращения и отпадения равночестия с ангелами, то таким же образом и мы для размножения не нуждались в браке. Но каков способ размножения в природе ангелов — неизреченно и неуразумеваемо это человеческими догадками, кроме лишь того, что он непременно существует. Такой же способ мог бы действовать и у людей, умаленных „малым чим от ангел“, приумножая естество до меры, определенной советом Создавшего». Он указывал, что «скотский и бессловесный способ взаимного преемства» стал таинственным источником греховных страстей в человеке: «Я думаю, что из этого начала и всякая страсть, как будто из источника вытекая, наполняет человеческую жизнь. Доказательство же этих слов — сродство страстей, которые равно обнаруживаются в нас и в бессловесных».

Преподобный Максим Исповедник в своих творениях четко различал два способа рождения людей, и это различие он выражал через употребление отличающихся терминов: γένεσις и γέννησις. Богоугодный способ рождения, не сопряженный с греховной страстностью, обозначался как γένεσις и относился к происхождению первозданных Адама и Евы, а также Господа нашего Иисуса Христа. Второй термин — γέννησις — употреблялся для обозначения зачатия и рождения, сопряженного со страстностью и грехом всех остальных людей. «В силу этой страстности, — писал преподобный Максим, — никто не безгрешен, ибо [всякий] по природе подлежит закону рождения, введенного по причине греха после [первоначального] происхождения». Таким образом, после грехопадения все люди рождаются с унаследованным первородным грехом в греховном состоянии. Ибо, как пишет преподобный Максим, «через преступление Адама вошел в естество человеческое грех (ἁμαρτία), а через грех (ἁμαρτία) — страстность по рождению. А так как вместе с этой страстностью рождения процветало через грех (ἁμαρτία) и первое преступление, то для естества человеческого, неразрывно связанного по своей воле лукавыми узами, не было надежды на спасение». Страстное рождение стало способом, посредством которого каждый представитель рода человеческого в изначальный момент своего существования уже становится причастным первородному греху (ἁμαρτία). Авторитетный патролог, исследователь наследия преподобного Максима Исповедника С. Л. Епифанович так изложил суть рассматриваемого вопроса: «Вместе с греховным рождением постоянно передавался и грех произволения (ήδονή), и грех естества (παθητόν, тление, οδύνη), так что в рождении всегда суммарно повторялся весь грех. Рождение стало каналом, который приобщал человека с самым началом его бытия к потоку греховной жизни. Оно поэтому стало синонимом первородного греха».

Святитель Григорий Палама подобно преподобному Максиму рассуждал о страстном рождении как о средстве передачи первородного греха из поколения в поколение: «Плотское вожделение, будучи независимым от воли и непокорным закону духа, хотя у некоторых силою воли и держится в рабстве и послабляется целомудренным образом только ради деторождения, — как-то от начала привносит осуждение, будучи тлением, и называется так, и рождает, конечно, для нетления, и является страстным Движением человека, не сохранившего чести, которую наше естество прияло от Бога, но потом уподобилось животным».

Святоотеческое учение по этому вопросу цельно и органично выразил святитель Игнатий (Брянчанинов), который недоумевал перед тайной рождения людей в раю, но был уверен, что после грехопадения этот способ существенно повредился: «Мы не видим образца, по которому могли бы объяснить размножение рода человеческого до его падения от мужа и жены, размножения, назначенного прежде падения; но наверно утверждаем, что это размножение должно было совершаться во всей полноте непорочности и бесстрастия. Вместо наслаждения плотского, скотоподобного долженствовало быть наслаждение святое, духовное. Самого же образа, как не открытого Богом, и не испытываем, веруя, что для Бога как легко было попустить известный способ, так легко было установить и другой способ. Здесь употреблено о настоящем способе размножения слово: попустить. Да! Этот способ есть попущение Божие, есть горестное следствие нашего падения, есть знак отвращения Божия от нас. Мы уже рождаемся убитые грехом: „в беззакониих, зачат есмь, и во гресех роди мя мати моя“. Зачатия в беззакониях и рождения во грехах не может быть установителем Бог». Святитель Игнатий указал лишь некий прообраз райского размножения людей: «Во взятии жены от мужа видим образец бесстрастного размножения рода человеческого до преступления».

Следуя мысли святых отцов, можно сказать, что у православных крещенных и венчанных родителей дети рождаются с первородным грехом потому, что первородный грех не является частью природы родителей, но есть духовная порабощенность диаволу, которая возникает при зарождении нового человека и устраняется персонально. Если эта зависимость устранена у родителей, то их духовная свобода не распространяется на вновь зачатого ребенка, поскольку его духовная связь и родство с Новым Адамом — Христом еще не установлена. Поэтому лично для ребенка эта духовная свобода во Христе недоступна, и диавол имеет над ним власть. Дар Искупления не передается родовым способом (иначе бы в православных странах отпала бы потребность в крещении). Хотя у крещеных родителей первородный грех отсутствует, но в естестве их сохраняется страстный способ зачатия детей, который делает каждого вновь зачатого человека духовно поврежденным и уязвимым от падших духов и тем самым носителем первородного греха. Устранение этих греховных последствий происходит в таинстве духовного рождения — в таинстве крещения.

Вышеприведенные нами рассуждения святых отцов, которые можно было бы еще продолжить, не означают, что святые отцы гнушаются браком. Прославление добродетели девства в христианстве не означает пренебрежительного отношения к браку, так же и в вопросе о страстном рождении. Святые отцы безусловно почитали церковный брак и видели в нем важнейшее благодатное средство для спасения человека, помогающее преодолеть последствия греховного расстройства человеческого естества, восполнить ущербность человека в отношении брачной жизни. Однако нужно помнить, что святоотеческое почитание брака относится к браку церковному, именно в силу его благодатности, а не в силу какой-то онтологической святости и непорочности родовой деятельности человека. Если бы такая непорочность имела место сама по себе, то не было бы и необходимости в особом церковном таинстве для брачной жизни. Характерное разъяснение по этому вопросу дал святитель Григорий Палама, который придерживался вышеизложенного святоотеческого учения и не считал, что учение о греховной поврежденности родовой деятельности человека в какой-либо степени противоречит почитанию церковного брака: «Даже если, по благодати Божией, брак честен, природа человеческая всегда несет в себе признаки осуждения».

Поэтому сам факт необходимости особого церковного таинства для брачной жизни, в том числе и для деторождения, свидетельствует о греховной ущербности, несамодостаточности человеческих сил для всецело богоугодной семейной жизни. Таким образом, никакого противоречия между учением о греховной поврежденности рождения человека и почитанием церковного брака нет, напротив, необходимость второго (таинства брака) в определенном смысле обусловлена нуждой в восполнении ущербности первого. Содержание молитв венчания, в которых многократно испрашивается у Бога особая благодать для супружеской жизни и для чадородия, подтверждает традиционное святоотеческое учение по данному вопросу. Безусловно, только к этому все значение таинства брака не сводится. Благодатное освящение брачного союза в Церкви не только восполняет это повреждение, но и преображает семью. Семья становится малой церковью, где чадородие уже служит не только продолжению рода, но и спасению души. Апостол Павел пишет: «Жена… спасется чрез чадородие», — но при соблюдении определенных принципов богоугодной жизни: «Если пребудет в вере и любви и в святости с целомудрием». Воистину такой брак у всех да будет честен и ложе непорочно.

Теперь мы можем вернуться к поставленным в начале данного раздела вопросам о необходимости сверхъестественного способа рождения Спасителя и понять святоотеческие ответы. По мысли святых отцов, сверхъестественный способ зачатия и рождения Сына Божия был избран не для того, чтобы засвидетельствовать всемогущество Божие (данное предположение бессмысленно, так как и зачатие, и рождение Спасителя совершалось вдали от глаз человеческих), но для того, чтобы Спаситель мира был чужд греховного расстройства (первородного греха) в Своей человеческой плоти. По мысли святых отцов, всецелая святость и непорочность плоти. Господа — вот ради чего был избран особый способ рождения от Святого Духа и Марии Девы. Приведем лишь несколько характерных святоотеческих суждений, изъясняющих этот вопрос.

Святитель Афанасий Великий, например, учил, что Сын Божий «приемлет наше тело не просто, но от пречистой, нерастленной, неискусомужной Девы, тело чистое, нимало не прикосновенное мужескому общению», т. е. неприкосновенность «мужскому общению» является необходимым условием «чистоты» плоти Спасителя. Избрав такой особый способ для воплощения, «Божие Слово, Творец и Господь солнца, не прияло на Себя скверны, а, напротив того, будучи нетленным, оживотворяло и очищало и смертное тело».

Преподобный Ефрем Сирин свои рассуждения о совершенстве и непорочности плоти Спасителя всегда обосновывал указанием на способ Его зачатия и рождения, чуждый «плотского услаждения»: «Христос зачат Девою без плотского услаждения. Святой Дух из состава Девы образовал воспринятое Богом». Подобные суждения встречаются в его сочинениях многократно: «Дева зачала нерастленно и родила не болев… Родился Сын без плотского семени».

Святитель Иоанн Златоуст в согласии со всеми отцами учил, что Господь избрал новый способ зачатия и рождения, чтобы изначально иметь чистую и непорочную человеческую природу: «Источнику святости надлежало произойти от чистого и святого рождения».

Святитель Амвросий Медиоланский подробно рассматривал вопрос об особом способе рождения Спасителя и поучал, что в самом акте рождения каждый человек становится «повинным греху»: «Один только Бог без греха. Обыкновенно все, рождаемые от жены и мужа, т. е. плотского союза, бывают повинны греху. Следовательно, кто не имеет греха, тот не был и зачат таким образом». Поэтому совершенство и непорочность плоти Христа обусловлены безгрешным, святым способом Его рождения, что является отличительным достоинством Его человеческого естества в сравнении с нашим: «Из всех рожденных женами нет ни одного совершенно святого, кроме Господа Иисуса Христа, Который, по особому, новому образу непорочного рождения не испытал земного повреждения». Святой Амвросий указывал, что Спаситель отвергнул такой способ воплощения, чтобы быть свободным от греховности в Своей плоти: «Один только человек, ходатай Бога и человеков, свободен от уз греховного рождения, потому что Он родился от Девы и потому что, рождаясь, не испытал приражения греха».

Для святителя Льва Великого, как и для всех православных отцов, сверхъестественный способ рождения — это необходимое условие для восприятия непорочной, неповрежденной первородным грехом плоти Господа: «Одного лишь закона рождения достаточно, чтобы стать для всех причиной погибели. И потому среди сынов человеческих только Господь Иисус родился невинным, что Он единственный был зачат без осквернения плотским вожделением». Эту мысль в своих сочинениях он повторял часто: «Хотя во всех матерях зачатие не происходит без скверны греха, однако Она получила искупление от Того, от Кого и произошло зачатие. Где же не произошло смешение отцовского семени, там не примешалось и начало греха. Не познала неприкосновенная девственность вожделения, укротила природу. Взята была от Матери Господа природа, а не вина. Создан был образ раба без рабского состояния, ибо новый человек таким образом был примешан к ветхому, чтобы принять истинную сущность человеческого рода, но исключить первородный грех». Святой Лев настаивал: «Конечно, Рождению [Христа] чуждо то, что говорится обо всех: „Никто не чист от скверны, даже младенец, который хоть один день проживет на земле“. Поэтому не перешло на это единственное Рождение ничто от плотской похоти, ничто от закона греховного не коснулось его».

По учению святого Максима Исповедника, для безгрешности и совершенства плоти Спасителя необходимо было отвергнуть способ рождения, сопряженный со страстностью и грехом, чтобы не быть подвластным смерти: «Все, рождаемые от Адама, в беззакониях зачинаются, подпадая осуждению праотца. Природа человеческая после падения имела началом своего происхождения сладострастное зачатие из семени и текущее рождение, и концом — болезненную через тление смерть. Господь же, не имея такого начала телесного рождения, не подлежал также и такой кончине, т. е. смерти».

Преподобный Симеон Новый Богослов учил, что обычный способ зачатия человеческого естества был отвергнут Спасителем для восприятия плоти в совершенном состоянии: «Как вначале Бог создал человека, персть взем от земли и вдунув в лице его дыхание жизни, — не тем образом, как обычно рождаются люди, так и Христос, пришедши воссоздать его, соделался человеком совершенным по душе и телу, не по образу человеческого зачатия».

Для святителя Игнатия (Брянчанинова) учение о том, что через ныне существующий способ зачатия и рождения каждый человек становится носителем первородного греха, было непререкаемым. Поэтому Сын Божий, чтобы быть совершенно чистым от первородного греха, избрал иной безгрешный способ воплощения от Святого Духа и Пречистой Девы: «При зачатии Богочеловека от человечества заимствована одна половина — Дева; семя же мужчины, обыкновенно оплодотворяющее утробу женщины, отвергнуто. Причина этого ясна. Род человеческий тотчас по сотворении первых человеков получил способность размножаться. Эта способность осквернена грехом вместе с прочими способностями в самом корне своем — в праотцах: следовательно, она, производя людей, в самом обряде производства сообщает им греховный яд, как пророк Давид по внушению Святого Духа исповедал от лица всего человечества: „В беззакониих зачат есмь“. Способ зачатия, сообщавший с жизнью греховность, не мог быть употреблен при зачатии Богочеловека, предназначенного в искупительную жертву за человечество. Жертва за греховность человечества долженствовала быть чуждой греха, вполне непорочной. Этого мало: она долженствовала быть безмерной цены, чтоб могла искупить человечество, виновное пред бесконечным Богом». Подобные суждения у святителя Игнатия встречаются часто.

Обобщая святоотеческие рассуждения по данному вопросу, можно сказать, что, по учению святых отцов, отвержение Спасителем обычного для людей после грехопадения способа рождения есть, по сути, неприятие первородного греха (ἁμαρτία) в Свое человеческое естество. Таким образом, был явлен миру всецело совершенный воплотившийся Сын Божий, Который стал Новым Адамом, непричастным первородному греху, был непреклонным к личному греху, явил миру истинное величие и достоинство человека.

3.3. Обоженность человеческой природы Спасителя

Рождение в мир Спасителя от Святого Духа и Марии Девы совершилось ради воссоздания погибающего человеческого рода. Факт боговоплощения может быть воспринят только верой, рассудочными построениями он неизъясним, ибо «не по природе произошло это событие, но было чудом выше природы, потому что природа не действовала, но действовала воля Владыки», — говорит святой Иоанн Златоуст. Этот же святитель учил, наставляя своим примером и всех нас, что это событие он «не научен исследовать словопрениями», ибо «по отношению к Богу не должно обращать внимания на свойство дел, но веровать в силу Действующего». Церковное Предание приоткрыло своим чадам эту тайну лишь в той мере, чтобы познать величие Рожденного и безмерность Его любви к падшему человеческому роду. Святые отцы много размышляли об этом и делали важные вероучительные выводы, на которых мы и остановимся.

О самом событии воплощения Сына Божия от Марии Девы мы знаем из слов архангела Гавриила, обращенных к Пречистой Деве: «Дух Святый найдет на Тебя, и сила Всевышнего осенит Тебя», поэтому и духовное состояние Рождаемого — «рождаемое Святое» (γεννώμενον άγιον). В самом благовестии архангела мы имеем свидетельство о Рождаемом, что Он освящен с момента воплощения и в существе Своем не имеет ничего нечистого, весь свят по душе и телу и не занял ничего нечистого, ибо Рождаемый есть Сын Божий. Более того, Бог, творящий все добра зело, создает только совершенное, даже если для этого используется нечто, не имеющее этой полноты или поврежденное.

Святые отцы категорически настаивали, что рождение от Святого Духа исключает все поводы думать о греховности или поврежденности плоти Господа, имеющейся в естестве каждого потомка согрешившего Адама. Святитель Афанасий Великий писал, что Сын Божий, в отличие от всех других людей, воспринял Свое человеческое естество «из нового начала и чудным рождением, а не разделил первоначального состава, но отринул всеянное отложение». Всесовершенный Бог, если и становится человеком, то только совершенным, ибо Он Сам является Творцом Своей плоти в утробе Пречистой Девы. Поэтому святитель Григорий Богослов именует Христа не иначе как «самосозданный человек», потому что «Его (человеческое естество. — Примеч. пер.) создало Слово, а не от человеческого семени стал Он человеком. Но из плоти пречистой неневестной Матери, которую предварительно очистил Дух». Подобно тому как при создании первозданного человека не тварная природа произвела естество Адама по повелению Божию (как это имело место при происхождении растений, птиц, рыб, зверей и других живых существ), но Он Сам, взяв прах земной, сотворил человека, так и при происхождении Второго Адама «не брак соорудил Христу Божественную плоть, но Сам Он делается каменосечцем собственной Своей плоти, исписуемой Божественным перстом». Святитель Иоанн Златоуст обращал внимание на то, что, после того как Пресвятая Дева выразила Свою полную покорность воле Божией, Она уже «не содействовала этому событию и не от Нее зависело это дело, но Она была только орудием Его неизреченной силы». Святитель Иоанн Златоуст разъяснял эту мысль посредством ярких образов: «Как художник, нашедши полезнейшее вещество, делает из него прекраснейший сосуд, так и Христос, нашедши святое тело и душу Девы, устроил Себе одушевленный храм, образовав человека в Деве таким образом, каким восхотел».

Святость Пречистой Девы не исключает Ее из рода потомков Адама, унаследовавших первородный грех. Она так же, как и все люди, имеет естество Свое поврежденным, но это повреждение не распространяется на Ее совершенного Сына, потому что в самом воплощении уничтожается греховное расстройство человеческой плоти от соприкосновения с Божеством: «Как при первом создании невозможно было образоваться человеку, прежде чем персть взята была в руки Божии, так и поврежденный сосуд не мог бы возобновиться, если бы он не сделался одеянием Создателя». Таким образом, по мысли святых отцов, событие воплощения стало восстановлением Сыном Божиим «поврежденного сосуда» человеческого естества. Известный русский богослов В. Н. Лосский писал: «В одном и том же акте Слово воспринимает человеческую природу, дает ей существование и ее обоживает… Человечество Христа — это с самого момента воплощения обоженная, пронизанная Божественными энергиями природа».

Подобные суждения проходят красной нитью через святоотеческие творения. Для более точного понимания учения святых отцов обратимся к их сочинениям.

Святитель Афанасий Великий много писал о воссоздании поврежденной человеческой природы во Христе, имея в виду момент воплощения Сына Божия, и писал об этом так: «Единородный Бог благоизволил полнотою Божества Своего в утробе Девы воссоздать Себе творение первообраза человеческого и новое создание естественным рождением и неразрушимым единением». Эту мысль он повторял многократно: «Он — Господь и рождения человеческого. Посему-то вначале, приходя к нам, создает Себе тело от Девы, чтобы и в этом показать всем немалый признак Божества Своего, потому что создавший это тело есть Творец и прочих тел». Святитель Афанасий подчеркивал значимость рождения от Девы как свидетельство о чистоте и «нерастленности» плоти Христа, ибо Сын Божий «приемлет наше тело не просто, но от пречистой, нерастленной, неискусомужной Девы, тело чистое, нимало не прикосновенное мужескому общению. Будучи Всемощным и Создателем вселенной, в Деве уготовляет в храм Себе тело и усвояет Себе оное как орудие, в нем давая Себя познавать и в нем обитая».

Святитель Григорий Богослов описывал событие воплощения как создание нового и безгрешного естества взамен падшего и согрешившего: «Как представляется мне, малым умом измеряющему превысшее ума, очистительный Дух снисшел на Деву, а Слово Само Себе создало в ней человека, всецелый замен целого умершего человека». В отношении безгрешности и неповрежден-ности святой Григорий учил, что в этом отношении человеческое естество Христово изначально, т. е. с момента воплощения в утробе Девы было совершенным и непорочным: «Христос воспринял на Себя мою душу и все мои члены, воспринял того Адама, первоначально свободного, который не облекся еще грехом, пока не узнал змея, и не вкушал плода и смерти, питал же душу простыми, небесными помыслами, был светлым таинником Бога и божественного». По мысли святителя Григория, плоть Христа в момент воплощения была всецело обожена: «хотя чревоносит Дева, в Которой душа и тело предочищены Духом (ибо надлежало и рождение почтить, и девство предпочесть), однако же происшедший есть Бог и с воспринятым от Него (т. е. с человеческим естеством. — Примеч. пер.), единое из двух противоположных — плоти и духа, из которых Один обожил, а другая обожена».

Святитель Григорий Нисский, используя образ из послания апостола Павла, писал, что подобно тому как не может быть ничего общего у света со тьмой, так и в человеческом естестве Господа не могло сохраниться что-либо скверное или порочное, когда это естество стало плотью Сына Божия: «Бог, для истребления греха, соединяется с естеством человеческим подобно солнцу, проникающему в мрачную пещеру и появлением света уничтожающему тьму».

Преподобный Ефрем Сирин учил, что с самого момента воплощения плоть Христа была чужда какого-либо греховного расстройства или повреждения: «Господь здравою принял ту природу, здравость которой погибла, дабы человек через здравую природу Господа возвратил себе здравость первобытной своей природы». В данном случае святой отец говорит именно о безгрешности плоти, но не о личной безгрешности, которая в отношении Господа является само собой разумеющимся фактом. Преподобный Ефрем в соответствии с общей святоотеческой традицией понимания данного вопроса безгрешность и неповрежденность плоти Господа обосновывал зачатием этой плоти от Святого Духа, что Он Сам образовал Свою плоть в утробе Девы: «В Деве Христос облекается плотню, но не от плоти, а от Святого Духа», «Христос зачат Девою без плотского услаждения. Святой Дух из состава Девы образовал воспринятое Богом».

Святитель Кирилл Александрийский в своем «Слове о вочеловечении Господа» говорил об изначальном отсутствии какой-либо греховности во плоти Спасителя: «Христос не воспринял нашей греховности, но был чист от всякого греха». О воссоздании человеческой природы именно в момент воплощения он свидетельствовал: «Слово Божие восприемлет человеческое естество и вос-созидает Свой образ, растленный грехом, обновляет изваяние, приведенное в ветхость сыном злобы, и делает его прекраснее прежнего, не создав его как древле из земли, но Сам восприняв его, не пременив Божественное естество в человеческое, но соединив человеческое с Божественным».

Преподобный Максим Исповедник настаивал, что совершенство, непорочность и обоженность плоти Христовой неразрывно связаны с моментом воплощения: «Я продолжаю утверждать, что Слово, воспринявшее плоть, действительно обожило эту природу». Эту мысль он повторял многократно: «Единое Слово во всей Своей полноте сущностно восприняло всю природу и полностью обожило ее этим восприятием».

Преподобный Иоанн Дамаскин писал об изначальной обоженности плоти Христовой, образованной Им Себе в утробе Девы: «Сын Божий, ипостасная Премудрость и Сила всевышнего Бога, единосущный Отцу, и из непорочных и чистейших Ее кровей образовал Себе начаток нашего естества — плоть, оживленную душою мыслящею и разумною, — не через оплодотворение семенем, но творчески, через Святого Духа». Эту мысль он повторял неоднократно: «Восприняв начатки нашего естества из пречистых, непорочных и незапятнанных кровей Святой Девы, Ты образовал Сам Себе плоть, оживленную душой мыслящей и разумной, Сам явился для плоти Ипостасью, так что стал совершенным человеком, не переставая быть совершенным Богом и единосущным Отцу Твоему».

Таким образом, сам факт воплощения Бога Слова говорит об особых достоинствах Его человеческого естества:

— об отсутствии греховного расстройства (первородного греха);

— об изначальной (при воплощении) обоженности Его плоти.

3.4. Ересь Феодора Мопсуэстийского (о плоти Христа)

В истории Церкви были попытки внедрить в церковное сознание идею, что Господь имел греховное расстройство в Своем человеческом естестве. Самой значительной такой попыткой в древности была ересь Феодора Мопсуэстийского, который, помимо того что не признавал ипостасного единства двух естеств в Господе, считал, что Христос имел человеческое естество в расстроенном состоянии, подверженное греховным страстям и порокам, т. е. испорченное первородным грехом. Он писал прямо, что Господь в течение Своей земной жизни «умерщвлял во плоти грех и укрощал ее похоти… душу же наставлял и побуждал и Свои страсти побеждать, и обуздывать плотские похоти». Важным отличием Христа от всех людей, по мнению Феодора, было то, что Он никогда не поддавался искушениям душевных и телесных страстей, т. е. ни разу не совершил личного греха. Суть подвига Христа, считал он, заключалась в постепенном нравственном совершенствовании через борьбу со страстями, которые действовали в Его естестве в течение всей Его земной жизни. В книге «Против Аполлинария» Феодор писал о совершенствовании Христа так: «Он оправдался и явился непорочным, частию через удаление от худшего и стремление к лучшему, частию через постепенное усовершенствование». Божество Христа содействовало Ему в преодолении страстей и греха, но не предопределяло исход этой борьбы, ибо «если бы одно Божество одерживало победу над страстями, — писал Феодор, — то мы не имели бы никакой пользы от того, что Им совершено, и подвиги Господни… были бы совершены ради какого-то тщеславия». Преодолевая в Своем человеческом естестве страсти и греховную поврежденность, Он, по мнению Феодора, через воскресение достиг полного единения с Богом и сообщил Своему человеческому естеству бессмертие, неизменяемость и безгрешность. Феодор настаивал, что полное освобождение человеческого естества Христова от страстей и греха произошло только в Его воскресении, а вся Его предшествующая жизнь была лишь постепенным очищением и совершенствованием, чтобы сделать «через воскресение неразрушимым и свободным от страстей тело Его и соединить это бессмертное тело с Его душою так, что более невозможно стало между ними разделение». Феодор иногда говорил о совершенстве человеческого естества Господа и до воскресения, но в этом случае слово «совершенный» (τέλειος) он использовал в узком антиаполлинарианском смысле, т. е. что Господь имел не только человеческое тело, но и разумную душу. Всецелое совершенство человеческой природы Христа, которое отцы Церкви исповедовали с момента воплощения, он признавал только после воскресения.

В VI веке против ереси Феодора Мопсуэстийского выступил Леонтий Византийский. Он полемизировал как с несторианами, так и с монофизитами и понимал, что основателем ереси несторианства является Феодор Мопсуэстийский. Поэтому заочную дискуссию он вел именно с ним. Для Леонтия была неприемлема идея «усовершившегося Христа», Который «мало-помалу» исцелял Свою человеческую природу, ибо в этом случае получается, что Христос страдал и умер на Кресте не столько за людей, но чтобы Самому очиститься от первородного греха. Евангельская идея о том, что Христос заклан за нас, кощунственно извращена у Феодора. Леонтий так обличал его: «Ты проповедуешь, что Он [Христос], преуспевая в добродетели, постепенно очищался. Крестишь Его, но не прежде, чем считаешь Его усовершившимся в добродетели. Христос называется и совершенным, но постепенно приближается к евангельской жизни и исполняет ее… Ты ведешь Его на Крест против воли, чтобы умереть сколько за Себя, столько же и за весь мир». Леонтий Византийский учил, что эти ложные идеи в совокупности с доктриной о двух ипостасях во Христе и другими заблуждениями есть сущностное извращение христианского вероучения, ибо страдания Спасителя за наши грехи Феодором подменяются идеей личного самосовершенствования и тем самым он «отрицает принесенное от Господа Иисуса Христа спасение, не только повреждает веру Никейского Собора, но и всю в корне разоряет и дает вместо нее другую, иной символ веры или, лучше сказать, суеверие».

Другие святые отцы столь же категорично отвергали еретическую идею Феодора о поврежденности плоти Христовой. Преподобный Марк Подвижник так обличал последователей еретика Феодора: «Мир умер Адамовым преступлением. Если же плоть Господа… подпала греху (υπό την ἁμαρτίαν έτύγχανεν), как же она тогда могла быть отдаваема за жизнь мира, когда и сама нуждалась, по твоему мнению, в искуплении… Если, как ты говоришь, плоть (Христа) была простой, нуждающейся в очищении (προσδεομένη καθαρισμού), то откуда тогда нам спасение?» Те же мысли мы встречаем и у преподобного Максима Исповедника в его сочинениях, где он вскрывает духовную пагубность мнений несториан о плоти Христовой и утверждает, что Несторий «сделал грешником человека [Христа], Который, по его мнению, был обожен лишь поступательно».

Утверждение Феодора Мопсуэстийского о поврежденности человеческого естества Христова и о Его постепенном совершенствовании было решительно осуждено Православной Церковью на V Вселенском Соборе. В 12-м анафематизме, в котором указаны основные «богохульства против великого Бога и Спасителя Иисуса Христа… сказанные нечестивым Феодором», предается анафеме и учение о том, что Христос «был обуреваем страстями душевными и вожделениями плотскими, и отдалялся от более дурного мало-помалу, и таким образом, преуспевая в делах, улучшился, и путем жизни стал непорочен… и после воскресения сделался неизменяемым в помышлениях и совершенно безгрешным».

Это общецерковное осуждение должно было произойти, ибо Феодор построил псевдо-сотериологию, которая стала, как замечает прот. Георгий Флоровский, «саморазоблачением аскетического гуманизма». Доведя свои антропологические положения до логического конца, Феодор пришел к идее самосовершенствования, а спасительные страдания за нас Господа Иисуса Христа он стал толковать опосредствованно, понимать их как путь совершенствования и указывать на это, как на пример для подражания — «тот путь, которым должно совершиться и искупление всего человечества». Феодор, увлекшись своими рассудочными построениями, упустил важнейшую евангельскую идею, что человек, спасающий себя самого, не может спасти других.

4.1. Аспекты уничижения

Тайна спасения рода человеческого была совершена через уничижение (κένωσις) Сына Божиего. Это уничижение относится и к обеим природам Господа Иисуса Христа, и к Его личности:

1) в отношении Его Божественной природы: для безграничного и всесовершенного Бога восприятие тварной ограниченной природы было добровольно воспринятым уничижением, умалением Его величия;

2) в отношении Его человеческой природы: будучи человеком совершенным, непорочным, непричастным первородному греху, Он воспринял образ раба (Флп. 2:7), жил на земле в подобии плоти греховной (Рим. 8:3), т. е. добровольно воспринял тленность человеческого естества, нуждался в пище, страдал от жажды, утомлялся, испытывал боль, когда Его истязали. Он претерпевал все это реально и в той мере, насколько это имело место в жизни людей после грехопадения;

3) в отношении Его личности: Он был святым, непреклонным к личному греху, но претерпел оскорбления и бесчестия от людей как самый страшный преступник, вплоть до всенародного поношения и позорной смерти на кресте.

4.2. Добровольность уничижения

В святоотеческих творениях при описании уничижительного состояния воплотившегося Сына Божия мы всегда встречаемся с утверждением, что уничижение воспринято было Господом добровольно. Святитель Григорий Богослов, вразумляя тех, которые обращали внимание на «кенозис» Христа, но не понимали причины этого, писал: «Ты выставляешь на вид уничижительное, а проходишь молчанием возвышающее. Рассуждаешь, что Он страдал, а не присовокупляешь, что страдал добровольно».

Сын Божий пришел в мир не по принуждению, но чтобы пострадать за погибшего человека. Единственным побуждающим, но не принуждающим мотивом Его действий была любовь к Своему страдающему созданию. Божественная воля абсолютно свободна и не имеет препятствий для реализации. Поэтому все, совершаемое Богом, и все, совершаемое в отношении воплотившегося Бога, — совершается по Его святому изволению. Только при условии добровольности мы можем именовать Совершителя нашего спасения Богом и Спасителем, ибо не тот Бог, кто подчинен внешним обстоятельствам, и не тот Спаситель, кто совершает дело спасения вынужденно.

В отношении человеческой природы Господа уничижение состояло в том, что, будучи по плоти совершенным, непорочным, непричастным первородному греху, свободным от владычества греха и смерти, Он уничижается до состояния человека тленного и смертного, подчиненного телесным и душевным нуждам, — Он «сделался человеком, могущим страдать». «Именно в силу этого уничижения, — писал В. Н. Лосский, — Христос, Новый Адам, нетленный и бессмертный по Своей человеческой природе, — которая к тому же была обожена по ипостасному соединению, — добровольно подверг Себя всем последствиям греха, стал пророческим „мужем скорбей“, приспособляя Себя к той исторической реальности, в которой должно было произойти воплощение. Поэтому земная жизнь Христа была постоянным уничижением: Его человеческая воля непрестанно отказывалась от того, что Ему было свойственно по природе, и принимала то, что противоречило нетленному и обоженному человечеству: голод, жажду, усталость, скорбь, страдания и, наконец, крестную смерть. Итак, можно сказать, что Личность Христа, до окончания Его искупительного дела, до воскресения, имела в своем человечестве как бы два разных полюса — естественные нетление и бесстрастие, свойственные природе совершенной и обоженной, и в то же время добровольно принятые тленность и подверженность страданиям как условия, которым сама Его Личность уничиженно подчинилась и непрестанно подчиняла Свое свободное от греха человечество».

Способ восприятия Господом уничижительного состояния Своего человеческого естества существенно отличался от того, как это состояние воспринимают все люди. Мы подчинены этому по необходимости, поскольку унаследовали греховное состояние природы от падшего Адама, а Он, имея плоть от Святого Духа и Марии Девы, чистую от первородного греха, воспринял эти немощи добровольно. Поэтому действие этих неукоризненных (естественных) страстей в Его человеческом естестве, хотя и совершалось естественным образом, но имело определенное отличие, на которое указывали святые отцы. В частности, преподобный Иоанн Дамаскин писал: «Естественные наши страсти были во Христе и сообразно естеству, и превыше естества. Ибо сообразно с естеством они возбуждались в Нем, когда Он попускал плоти терпеть свойственное ей; а превыше естества потому, что естественное во Христе не предваряло Его хотения. В самом деле, в Нем ничего не усматривается вынужденного, но все — добровольное. Ибо по собственной воле Он алкал, по собственной воле жаждал, добровольно боялся, добровольно умер».

Добровольность страданий Господа не означает, что Он перед каждым страдательным состоянием колебался и производил выбор: соизволить или не соизволить… Такое учение отвергнуто святыми отцами. С первого момента воплощения Он изволил испить всю «чашу» страданий, но это изволение не стало безоговорочной предопределенностью к страданиям. Он всегда был свободен и способен как по Своему человечеству, так и по Своему

Божеству отвергнуть путь страданий. Будучи человеком, Он мог не пойти в пустыню и тем самым не мучиться от голода, мог не изгонять торгующих из храма, чтобы не вызывать их злобы, мог не идти в Гефсиманский сад, чтобы избегнуть пленения и т. д., но Он добровольно не уклоняется от этого. Будучи Богом, Он мог сделать камни в пустыне хлебами и избавиться от голода, мог призвать более чем двенадцать легионов ангелов и освободиться от бравших Его в плен, Он всегда мог преодолеть всё, уничижительное для Него, силою Своего Божества, но никогда не шел на это. В таком непрестанном самоотвержении от Своего всемогущества по Божеству и совершенства по человечеству и проявилась добровольность Его уничижения и подвига.

Православное учение о спасении рода человеческого через страдания и уничижение Сына Божия хорошо изложено святым Львом Великим. Он указывал, что уничижительное состояние было воспринято Господом не только для уничтожения греха и духовного обновления мира, но и для того, чтобы стать доступным в общении с немощным человеческим родом: «Следуя нашей немощи, Господь умалил Себя ради не могущих вместить Его и скрыл под покровом тела великолепие Своего величия, ибо не могло оно переноситься зрением людей. Потому еще говорится, что Он Себя уничижил, т. е. как бы ослабил Себя Своей собственной силой». Через уничижение и страдание «совершенно безгрешного» Человека была сокрушена сила родоначальника греха: «Господь вступает в борьбу со свирепейшим врагом не в Своем величии, а в нашем смирении, представ перед диаволом в том же самом облике и в той же самой природе, причастной и нашей смертности, но совершенно безгрешной. Конечно, для этого Рождения чуждо то, что говорится обо всех: „Никто не чист от скверны, даже младенец, который хоть один день проживет на земле“. Поэтому не перешло на это единственное Рождение ничто от плотской похоти, ничто от закона греховного не коснулось его».

В течение Своей земной жизни только однажды перед тремя избранными учениками и в той мере, насколько они могли вместить таинственное для них откровение, Господь явил истинное величие и славу Своего совершенного обоженного человеческого естества и тем самым засвидетельствовал добровольность Своего уничижения. В кондаке праздника Преображения Господа хорошо раскрыты оба этих аспекта: «На горе преобразился еси, и якоже вмещаху ученицы Твои, славу Твою, Христе Боже, видеша; да егда Тя узрят распинаема, страдание убо уразумеют вольное, мирови же проповедят, яко Ты еси воистинну Отчее сияние». Как точно отметил В. Н. Лосский: «Праздник Преображения, особенно почитаемый Православной Церковью, может служить ключом к пониманию человечества Христа, по учению Восточной Церкви».

Только в человеческой природе Спасителя, всецело чуждой греха и порока и потому не имеющей греховной предопределенности к страданиям и смерти, тленность и смертность были одновременно и естественными, и добровольными. Кажущаяся несовместимость этих качеств обусловлена исключительно нашим личным опытом жизни в греховной плоти, обреченной на тление и смерть. Мы не можем представить себе, что значит быть свободным по отношению к смерти и тлению и как возможно их добровольное восприятие, поэтому и в отношении Господа помыслить так порой бывает затруднительно. Для нас законы падшего естества кажутся несокрушимыми, и эта иллюзорная несокрушимость мешает осознать величие и совершенство человеческой природы Спасителя. Для святых отцов одновременная естественность и добровольность тленности плоти Господа были очевидным фактом, который может быть рассмотрен под разными углами зрения.

При онтологическом рассмотрении уничижительного состояния Господа тленность и смертность проявлялись в человеческой природе Господа естественным образом. Святитель Григорий Богослов писал об этом: «Он утомлялся, и алкал, и жаждал, и был в борении, и плакал — по закону телесной природы», потому что тленность и смертность — это возможное состояние для тварной природы, ибо тварная человеческая природа сама по себе несамодостаточна и потому тление и смертность для нее не есть нечто искусственное или принципиально невозможное. Преподобный Иоанн Дамаскин, указывая на обоженность плоти Спасителя, учил и о сохранении ее естественной смертности: «Плоть человеческая по своей природе не есть животворящая, плоть же Господа, ипостасно соединенная с Самим Богом Словом, хотя и не утратила свойственной природе смертности, однако, по причине ипостасного соединения с Богом Словом, соделалась животворящею».

При сотериологическом рассмотрении уничижительного состояния Господа по плоти тленность и смертность были воспринятыми Им добровольно, потому что Господь Сам, по Своей воле, в течение всей Своей земной жизни не препятствовал естественному существованию тленности и смертности в Своей плоти, чтобы, как говорил святой Афанасий Великий, «смерть всех была приведена в исполнение в Господнем теле». Убедительное подтверждение добровольности существования смертности и тленности в человеческой природе Спасителя дано в Евангелии — Господь Сам сказал о Себе: «Я отдаю жизнь Мою, чтобы опять принять ее. Никто не отнимает ее у Меня, но Я Сам отдаю ее. Имею власть отдать ее и власть имею опять принять ее». Архиепископ Василий Кривошеин на примере крестной смерти Спасителя пояснил добровольность страданий Господа так: «Добровольность смерти [Спасителя] нужно понимать не только в том смысле, что Христос не сопротивлялся распинавшим Его, но и что, будучи неподвластным смерти, Он по собственной воле умер на кресте по человечеству». Прот. Георгий Флоровский изложил святоотеческую мысль о добровольности страданий Господа в связи с принципом Божественной любви следующим образом: «Свобода Спасителя по человечеству от первородного греха означает и Его свободу от смерти как от „оброка греха“. Спаситель уже от рождения неповинен тлению и смерти, подобно Первозданному, — уже может не умереть (potens non mori), хотя еще и может умереть (potens autem mori). И поэтому смерть Спасителя была и могла быть только вольной — не по необходимости падшего естества, но по свободному изволению и приятию. Нужно различать: восприятие человеческой природы и взятие греха… Христос есть Агнец Божий, вземляй грех мира… Но не в воплощении вземлет Он грех мира… Это подвиг воли, не необходимость природы… Спаситель подъемлет и несет грех мира (скорее, чем приемлет или воспринимает) свободным изволением любви — Своей человеческой любви. И несет его так, что он не становится Его собственным грехом, не нарушает непорочности Его природы и воли. Несет его вольно — потому и имеет спасительную силу это „взятие“ греха как свободное движение сострадания и любви… Смерть Господа вполне свободна. Никто не отнимает жизни у Него. Он Сам полагает душу Свою, по Своей воле и власти — „имею власть“, εξουσίαν εχω! По катехизическому определению, Он страдал и умер „не потому, что не мог избежать страдания, но потому, что восхотел пострадать“… Умереть „надлежало“ по закону Божию, по закону правды и любви. Это не необходимость греховного мира. Это — необходимость Божественной любви».

Естественное и одновременно добровольное усвоение тленности и смертности природы невозможно ни для кого из потомков падшего Адама, поскольку в нас смерть и тление действуют по причине расстроенного первородным грехом естества с неумолимой принудительностью, вне зависимости от нашей воли и желаний. Господь же, в силу Своей совершенной безгрешности, не имел этой греховной «принудительности» в Своей плоти, поэтому был свободен. Он воспользовался этой свободой так, как захотел — добровольно принял страдания и смерть за людей. Преподобный Иоанн Дамаскин писал: «Господь наш Иисус Христос, будучи безгрешным… не был подчинен смерти, ибо смерть вошла в мир через грех. Он умирает, претерпевая смерть за нас и чтобы мы были освобождены от осуждения». Он Сам был Господином Своего совершенного человечества и потому добровольно претерпевал все необходимое для спасения людей, чтобы они освободились от этой фатальной подчиненности тлению и смерти, как писал святой Лев Великий: «Немощь и смертность, которые есть не грех, но наказание за грех, были приняты Искупителем мира для мучения, чтобы послужить выкупом наших грехов».

Бог Слово воплощается ради добровольного страдания и смерти во плоти — эта мысль часто повторяется в творениях святых отцов. Святитель Афанасий Великий говорил о необходимости смерти Христа во плоти: «Для принятия смерти имел Он тело, и неприлично было воспретить смерти, чтобы не воспрепятствовать и воскресению». Святитель Григорий Нисский эту мысль выразил иными словами: «Если кто точнее исследует таинство, [то он,] скорее, скажет, что не по причине рождения последовала смерть, но, напротив, ради смерти воспринято было рождение». Тертуллиан подчеркивал, что «Христос, посланный для смерти, должен был поэтому обязательно и родиться, чтобы Он мог умереть, — назначенность к смерти есть причина рождения». По мысли святых отцов, именно желание через собственную добровольную смерть разрушить закон смерти — вот главная причина смерти Господа во плоти. Мысль о возможном греховном состоянии Его человеческого естества как причине смерти отвергалась святыми отцами категорически.

Взаимосвязь естественности и добровольности уничижительного состояния Спасителя отчетливо изложена в известном послании святого Софрония Иерусалимского к Константинопольскому патриарху Сергию. Это послание было прочитано на одном из заседаний VI Вселенского Собора и получило всеобщее одобрение отцов Собора. В частности, там сказано: «Он [Христос] переносил боли, потому что Он дал, как и хотел, человеческому естеству время делать и терпеть то, что ему свойственно, чтобы преславное Его воплощение не было сочтено каким-нибудь вымыслом и пустым призраком. Потому что не по принуждению и не по необходимости Он принимал это, хотя и терпел это естественным образом и по-человечески и делал и совершал по человеческим побуждениям… И не потому, чтобы естественные и телесные движения естественным образом побуждали Его соделать это… но потому, что Он облекся в страстное и смертное и тленное и неизбежно подлежащее нашим естественным страстям тело, и в этом теле, согласно с собственною Его природой, благоволил страдать и действовать даже до воскресения из мертвых… Таким образом Он добровольно и вместе естественным образом обнаруживал уничиженное и человеческое… Он добровольно соделался человеком и, со-делавшись человеком, добровольно принял это. И не насильственным образом или по необходимости, как бывает у нас (и в большей части случаев), и не против желания, но, когда и как восхотел».

Таким образом Господь, по Своему человеколюбию, воспринимая уничижение, страдание и смерть, возникшие из-за грехов человечества, (но не греховность человеческой природы в собственном смысле слова), тем самым принимает на Себя ответственность за грехи Своего творения, как пишет святитель Григорий Богослов: «Мою непокорность, как Глава целого тела, делает Он Своею непокорностью. Посему доколе я непокорен и мятежен своими страстями и тем, что отрекаюсь от Бога, дотоле и Христос, единственно из-за меня, называется непокорным». Подобную мысль преподобный Иоанн Дамаскин изложил немного иначе: «Христос называется рабом в несобственном значении, — не потому, что Он действительно таков, но потому, что ради нас принял образ раба и вместе с нами стал именоваться рабом. Ибо, будучи бесстрастен, Он ради нас подчинил Себя страданиям и послужил нашему спасению».

У святых отцов, в связи с таким самоотождествлением Спасителя с грешным человечеством, есть учение о естественном (существенном, природном) и относительном (личном, домостроительном) усвоении. Преподобный Иоанн Дамаскин в своем замечательном сочинении «Точное изложение православной веры» кратко изложил это святоотеческое учение: «Должно еще знать, что усвоение бывает двоякое: одно — естественное и существенное, а другое — личное и относительное. Естественное и существенное то, соответственно коему Господь по человеколюбию принял естество наше и все наши естественные свойства, действительно и истинно став человеком и испытав то, что принадлежит нашему естеству. Личное же и относительное усвоение бывает, когда кто-либо ради известного отношения, например, ради сострадания или любви, принимает на себя лицо другого и вместо него говорит в пользу его речи, к нему самому нисколько не относящиеся. Соответственно этому Господь усвоил Себе и проклятие, и оставление наше, и подобное, что не относится к естеству, — усвоил не потому, что Он есть или соделался таковым, но потому, что принял наше лицо и поставил Себя наряду с нами. Вот что означает изречение: „Быв по нас клятва“». Таким образом, по относительному, личному усвоению Христос не только стал за нас клятвою, но и сделался за нас грехом, вознес грехи наши в теле Своем, воспринял весь позор и бесчестие человеческого рода, чтобы Его смерть стала смертью за грехи всего мира.

4.3. Афтартодокетизм

Примером непонимания святоотеческого учения о естественности и добровольности страданий Христовых является учение афтартодокетов (VI в.), которые пытались довести понятие о совершенстве человеческой природы Христа до отрицания в ней естественных человеческих свойств: возможности страдания, тленности и смертности и даже возможности принципиального изменения.

Возникла эта ересь в среде монофизитов, когда был поставлен вопрос: следует ли тело Христово считать тленным или нетленным? Севир Антиохийский ответил, что, «по учению святых отцов, оно тленно (φθαρτόν)». А Юлиан Галикарнасский и единомысленный с ним Гайян Александрийский на этот же вопрос ответили наоборот: «По учению святых отцов, оно нетленно». Отсюда и произошло наименование последователей этого учения — афтартодокеты (τώ άφθαρτοδοκητών), что можно перевести как «призрачно-нетленники». Так началась монофизитская богословская дискуссия, которая со временем захватила и православных богословов. По сути, ответ Севира в данном случае был если не полностью православным, то, по крайней мере, отчасти правильным.

Юлиан, хотя и отрицал тленность плоти Христа, не отрицал единосущия Христа со всем человеческим родом, более того, он не отрицал реальность действия неукоризненных страстей в естестве Богочеловека, но давал этому своеобразное объяснение. Он учил, что если Христос есть Новый Адам и воспринял совершенное человеческое естество (в этой предпосылке он ничем не отличался ни от Севира, ни от православных), то Он должен был быть чужд тления и неукоризненных немощей в воспринятой Им совершенной плоти. Будучи последовательным моно-физитом, он полагал, что в момент воплощения Божественная природа Бога Слова соединилась с Его человеческим естеством и сообщила ему Божественные свойства. Поскольку человеческая природа обожена до такой степени, что стала единой с Божественной во Христе, то о ее тлении и смерти нельзя говорить как о естественном явлении. Ибо тление и смерть — это исключительные проявления греховного состояния человеческого естества, а Христос чужд всякого греха и несовершенства.

Суждения Юлиана поставили его перед серьезной проблемой — как в этом случае объяснить евангельские слова о голоде, жажде, сне, утомлении и смерти Христа, ибо все это является свидетельством о наличии тления в плоти Господа. В решении этого богословского вопроса Юлиан стал настаивать, что в определенные моменты Своего земного существования Христос попускал совершенно противоестественным для человеческой природы тлению, страданию и смерти проявляться в Его жизни, чтобы избавить род человеческий от этих бед. Эти страдания носили условный, «снисходительный», противоестественный характер. Юлиан категорически отвергал традиционную святоотеческую мысль о негреховном естественном тлении, в смысле наличия «страдательных состояний человека», которое обусловлено не греховностью, но тварной ограниченностью и несамодостаточ-ностью человеческой природы. Таким образом, Юлиан, чтобы выбраться из этого богословского затруднения, сделал вывод, что не только плоть Христа, но и Его страдания должны именоваться нетленными. В конце концов, афтартодокеты пришли к радикальному монофизитскому выводу, что человеческое естество Христа с первого момента воплощения было таким же нетленным, как и после Его воскресения, что единение природ во Христе столь тесно, что нужно говорить не только о едином естестве, но о Его единой сущности и едином свойстве, и поэтому «и самую слезу Христа должно называть нетленною и Божественною, и плюновение Его Божественным».

Опасность суждений Юлиана и его последователей заключалась в том, что, выдвигая учение о нетленности тела Христова, они не только последовательно развивали монофизитскую доктрину, но и создавали новую антропологию, согласно которой естественные (безупречные) страсти имеют отношение только лишь к поврежденному грехом человеческому естеству. По мнению афтартодокетов, «смерть — это удел грешников». Профессор В. В. Болотов, анализируя заблуждения афтартодокетов, указывал на их непонимание того, что «о первозданном человеке нельзя сказать, что он не нуждался в питании и не подлежал усталости; так что тот момент, который юлианисты, вслед за Филоксеном, понимают как наказание за грех, имеет значение лишь количественного, а не качественного отличия. Поэтому мы и можем без затруднения признать естественность этих πάθη αδιάβλητα [неукоризненных страстей] в человечестве Христовом». Т. е. если для православных, в данном случае и для Севира, «страдания даны были уже в самой природе человечества — оно страдало по природе (κατά φύσιν), то Юлиан не признавал этой физичности». Своей антропологией Юлиан разрывал единосущие человеческого естества Господа с естеством всех людей. Хотя он формально отрицал докетизм, но по сути привносил его в свою сотериологическую концепцию. Согласно его представлению Господь противоестественно и мнимо (δοκήσει), а не по истине (согласно естеству) испытал голод, жажду, распятие и смерть.

Краткий итог полемики с афтартодокетами подвел преподобный Иоанн Дамаскин. Он указал на вероучительную недопустимость докетических идей: «Если бы оно [тело Господа] было нетленно, то не было бы одинаково с нашей сущностью, и в таком случае то, о чем говорит Евангелие как о совершившемся, — алкание, жажда, гвозди, прободение ребра, смерть, — совершилось бы лишь призрачно, а не в действительности. Если же (все это) совершилось призрачно, то и тайна домостроительства нашего спасения является лишь ложью и представлением на сцене, и Господь призрачно, а не поистине соделался человеком, и мы спасены призрачно, а не в действительности».