Пиррова победа. Временная

Уже глубокой ночью Владимир возвращался домой. Дорога, освещенная ночными фонарями и слегка припорошенная свежим снегом, отчего было светло как днем, практически была пустой, и не было особой необходимости пользоваться дальним светом. Владимира отпустили. Под подписку о невыезде. Владимир понимал, что этот покой временный. Что они подготовили взамен? Не оставят его в покое, ни за что не оставят. Сейчас, поминутно восстанавливая события, они выстраивают различные версии, пытаясь понять, как случилось, что не оказалось в портфеле Владимира этих денег? Владимир был уверен, что ответ на этот вопрос они найдут обязательно, шаг за шагом выясняя у Николая Николаевича, как вел себя Владимир при разговоре с ним, что делал, куда положил деньги, не отлучался ли куда – нибудь? А поскольку все, даже самое непонятное, имеет свое логическое объяснение, рано или поздно они догадаются, что деньги Владимир кому – то, им пока еще неизвестному, передал до того, как вышел из кабинета Николая Николаевича. Поймут, обязательно поймут, что Владимиру кто – то помог в этом, и этот кто – то был вне кабинета и даже не в приемной. А когда разгадают этот ход… поскольку он их сильно разозлил, пойдут на всякую подлость. В этом Владимир был уверен.

Владимир как никогда понимал, что произошло непоправимое. Получается, что он путем мошенничества присвоил эти деньги себе. И что теперь с ними делать? Передать их Петру Павловичу в счет частичного погашения задолженности и сообщить об этом Николаю Николаевичу, что его долг частично погашен? Тогда что получается? Получается добровольное признание вины в совершении этого преступления. Причем сознательного. Спланированного. И самое ужасное то, что это преступление он уже совершил, причем Владимир при этом горько ухмыльнулся, в составе группы, которую он сам и организовал. Таким образом, это уже организованная преступная группировка. Это именно то, что ему несколько часов назад вменяли. И этого подозрения с него не снимают.

Не передавать эти деньги, поскольку Николай Николаевич, якобы проявляя свое благородство, не взял с него никаких расписок, потому как они, планируя состав преступления и провоцируя его исполнение, понимали, что такая расписка могла все испортить? А это уже не в их интересах. Значит, присвоить их себе? Получается какой – то заколдованный круг. Черт, что же делать?

На душе было пусто. Он уже не испытывал особого удовлетворения от того, что произошло. У него все получилось. «Почему все?» – невольно поймал себя на мысли Владимир. Это еще не все. Это только начало. Начало того, что ему навязали. А какой конец будет? И закончится ли это когда – нибудь? Хоть капельку веры в то, что это когда – то закончится. Владимир понимал, что он заблудился среди трех сосен, и выхода из этой ситуации он пока не видел. Для ума существовало то, что он не мог познать. Как тут не признать, что опыт не всегда приходит с мудростью, иногда опыт приходит один. Как в данном положении. Владимир позволил себе легкий афоризм: неумен, потому и опытен, а был бы умен, не был бы и опытен. Запомнил выражение, чтобы однажды, позже, его повторить, но уже при других обстоятельствах. Одно Владимир понимал: эти деньги будут искать.

Иногда Владимиру казалось, что все это произошло не с ним, а с кем – то другим. И было ли это вообще? Только кисти рук, отекшие от «браслетов», и еще не прошедшая в них боль были подтверждением того, что все произошло именно с ним. Но эта ноющая боль приносила ему сейчас какое – то особое наслаждение. Иллюзия так же нужна для нашего счастья, как и действительность. Во что веришь, в том и подлинно, что знаешь, в том и мудр. Мысли Владимира словно расстилали перед ним ковровую дорожку победителя и выстраивались в почетный караул.

Успокаивая себя тем, что сейчас, в эти минуты, опера ломают головы над тем, куда делись деньги, Владимир вновь вспомнил, как Алексей, открыв его портфель, на вопрос следователя: «В чем дело?», только и нашел, что ответить: «А здесь ничего нет…».

Какое – то время в кабинете была тишина. Уже видя их растерянные лица, Владимир спросил, а что именно они хотели увидеть?

– А где деньги? – уже не у Владимира, а у Алексея спросил следователь? Но Алексей молчал. Вместо него вопросом на вопрос ответил Владимир:

– Мои деньги в бумажнике, который лежит на Вашем столе. Не помню, сколько там, в наличии, а в чем дело?

Но Владимиру, видимо, не посчитав нужным, никто не ответил. В кабинете воцарилась тишина.

О чем думал в это время следователь? Может, о том, что совсем немного осталось до заслуженного отдыха? Со дня на день он уходит на пенсию и уже не принимает новые дела к своему производству, а напротив, готовит документы к передаче другому следователю. И что он тому передаст? Разваленное уголовное дело? Хорошую же память оставит он после себя.

Может, он думал о том, что завтра, рано утром, они с женой, наконец – то, поедут в Алтайский край, в те самые, столь родные и близкие его сердцу и душе места, где он когда – то родился и еще босоногим мальчишкой бегал по пыльным тропинкам с удочкой на речку, собирал грибы? Эти ностальгические воспоминания его детства в последние дни все чаще посещали его. Может, эта приближающаяся старость так дает о себя знать? Хотя, нет, он еще силен, и на здоровье ему грех жаловаться. Может, эту силу и здоровье подарил ему чистый воздух Горного Алтая? Или стремительно летящая в сумасшедшем круговороте горная речная Алтайская вода, берущая свое начало где – то там, в вершинах красивых синих гор, способная не только утолить жажду, но и дать удивительные, живительные силы? А может, и рога марала? Не стерта еще прожитыми годами память тех лет. До сих пор помнит он деда своего, таежного охотника. Как сейчас видит он его, колдующего у ночного костра над приготовлением эликсира силы, здоровья и мужества. Отобрал дед эту силу у прежде могучего, а теперь сиротливо лежащего на таежной тропе огромного быка. Вместе с его столь же огромными и могучими рогами.

Отменить поездку он не мог. Именно завтра он станет собственником дома, который они с женой, будучи в отпуске, присмотрели еще летом. Дом был хороший, просторный. И река рядом, та самая река его детства и тот самый лес на фоне синих гор.

О чем именно в эти минуты думал следователь? Тем не менее, продолжая о чем – то думать, он молча взял со своего стола несколько скрепленных листов бумаги, просмотрел их, после чего смял и небрежно бросил в стоящую под столом корзину для бумаг.

Устало откинувшись на спинку стула, снял очки и, словно отмахнувшись от назойливых мух, жестом попросил оперов выйти. Владимир, наблюдая за следователем, молчал. Так же молча, но уже с некоторым любопытством, словно изучая Владимира, следователь, в свою очередь, в упор посмотрел на него.

Промычав про себя что – то непонятное, следователь бесстрастным голосом напомнил Владимиру, что тот подозревается в совершении преступления по организации преступной группировки с целью вымогательства денежных средств путем угроз и шантажа, т. к. имеется письменное заявление потерпевшего, в связи с чем им было возбуждено уголовное дело и принято к его производству. А поскольку подозрения с него пока не снимаются, он принимает решение взять с Владимира подписку о невыезде.

Владимир понимал, что основанием для возбуждения уголовного дела являлось заявление потерпевшего, того самого Николая Николаевича, а сам по себе протокол о его задержании не является даже относительным доказательством совершения указанного преступления, о котором ему только что сообщил следователь, так как нет, как говорят юристы, того самого события преступления. Следовательно, это уголовное дело должно быть прекращено.

Тем не менее Владимир, выслушав следователя, не стал выражать своего мнения по предъявленному ему обвинению. Вернее, по подозрению в совершении преступления. Скорее всего, потому, что уже не было в кабинете задержавших его оперов. Может, оттого что очень устал. Или оттого, что вот так, внезапно, закончился этот день. День, который стал для Владимира камнем, испытывающим его мужество, несчастьем, вызвавшим его талант. Измученный и изменчивый, с высшей мудростью и низшей глупостью. Делающий то, что может и довольствующий тем, что имеет. Словом, все равно живой пес лучше мертвого льва…

Молча и ничего более не добавляя, Владимир подписал необходимые бумаги и, уложив в портфель ранее изъятые у него вещи, так же, молча, вышел из кабинета. Перед тем как закрыть дверь кабинета, посмотрел на следователя и снисходительно так проговорил:» Перед общением с Вами я чувствовал себя туземцем, после общения с Вами чувствую себя ирокезом»». Вот так, пусть поломает голову над такой идеальной булгаковской формулой.

Идя по ковровой дорожке пустого коридора и спускаясь по лестнице, Владимир не посмотрел и даже не оглянулся (а как этого хотелось) на оперов. Они стояли на площадке, когда их вызовет к себе следователь, и курили. Спиной Владимир чувствовал их взгляды.

Уже в городе, подъезжая к знакомому дому, Владимир увидел темные окна столь родной квартиры, в которой проживала Ната. Ему так не хватало сейчас именно ее. И так не хотелось ехать в свою пустую квартиру. Владимир загадал, что если вдруг зажжется свет, он пойдет к ней. И все объяснит. Уж лучше быть обманутым, чем обмануть.

«Нет. Этого сейчас делать не стоит, – решил Владимир. – Уже ночь. Утро вечера мудренее. Завтра. Все завтра. А сейчас домой и спать».

Вновь запустив двигатель машины, Владимир развернулся и поехал домой. Если бы он только знал, что ни сегодня, ни завтра, ни даже послезавтра ему не суждено было увидеть Нату, трепетную виноградную лозу свою… Не знал Владимир и того, что осталось у него всего несколько часов свободы. Его свободы.

Поворачивая к дому, Владимир увидел, как следом за ним повернул черный джип, который, коротко просигналив, остановился рядом с его уже припаркованной машиной. Владимир сразу догадался, что это джип цыгана, который еще днем сопровождал его и который, как думал Владимир, уехал после того, как Владимира арестовали. Как он его раньше не заметил? Видимо, оттого, что притупилось чувство самосохранения? Либо ушел в свои мысли так глубоко, что ничего и не видел?

Из джипа вышел тот самый молодой цыган, несколько часов назад исполнявший роль дворника, и, подойдя к Владимиру и улыбаясь, передал сверток с деньгами, завернутый в ту же газету и перетянутый резинкой. На немой вопрос цыгана, мол, как дела, Владимир, разворачивая газетную упаковку, которую тут же выбросил в стоящую рядом с подъездом урну для мусора, коротко ответил, что пока все нормально. Уже убирая деньги в карман, с улыбкой добавил, что отпущен под подписку. Поблагодарив цыгана, вошел в свой подъезд.

Не знал Владимир о том, что в это самое время за углом пятиэтажки соседнего дома находились те, с кем он не так давно расстался. Не знал Владимир и того, что один из них даже видел, как неизвестный передал Владимиру пакет.

 

Сон. Колыбель висит над могилой

Чувствуя неимоверную усталость, Владимир не спеша снял пальто, не глядя, повесил его в прихожей на вешалку и, не зажигая в большой комнате свет, прошел в нее. Устало опустившись в кресло, закрыл глаза. Казалось, что силы покинули его. Было одно желание, вот так, не двигаясь, сидеть с закрытыми глазами и ни о чем не думать.

Владимир не помнил, как разделся, принял душ, так как для принятия ванны у него не осталось никаких сил. Уже с закрытыми глазами упал в кровать и вдруг всем своим существом почувствовал, как какая – то неведомая ему сила подхватила его и, как пушинку, с огромной, сумасшедшей скоростью понесла в какую – то черную, похожую на туннель, крутящуюся трубу. Владимиру было настолько страшно, что он с широко раскрытыми, полными ужаса глазами смотрел вперед с надеждой, что вот – вот появится конец этого тоннеля и этот жуткий полет прекратится. Вокруг него, причем вместе с ним, так же кружась и разлетаясь в стороны, летели какие – то цветные бумажки. Внутренним чутьем он понимал, что это деньги. Их было много, но на них Владимир не обращал никакого внимания. Пробовал кого – то звать на помощь, но и этого не получалось, так как не мог даже закричать, чтобы прервать, остановить это безумие. В своем стремительном полете, пытаясь хвататься руками за стенки этой черной трубы, надеясь тем самым остановить падение и ощущая в то же время какую – то невесомость, отчего ни тело, ни руки, ни ноги не хотели подчиниться, Владимир продолжал кричать и звать на помощь того, кто мог бы его услышать.

Совсем неожиданно этот полет прекратился. Владимир даже и не понял, как это произошло. Как не понял и того, откуда появились эти люди, кто они и что им от него нужно. Владимир не знал этих людей, но догадывался, что именно им от него нужно. Одни из них пристально смотрели на него и постоянно повторяли одно и то же: «Ты вор! Ты вор! Ты вор!» Другие просто стояли и молчали.

Владимир понимал, что, если он сейчас отдаст им деньги, они уйдут отсюда и оставят его в покое. Но он не может их вернуть, потому как деньги улетели в эту черную трубу. Но как им объяснить, что он не вор, что так сложились обстоятельства?.. Владимир протянул руку в сторону каких – то мужчин, указывая, что эти деньги даже не у него, а вон у тех, которые стоят в сторонке и улыбаются. Это они их украли, а Владимиру специально передали, зная о том, что эти деньги улетят, и чтобы все думали, что Владимир вор.

Но его не слышали. Они твердили одно и то же: «Ты вор, ты вор, ты вор». Откуда появились эти барабаны? И почему они бьют в них? Причем так громко бьют, что слышать это не было никаких сил.

Не открывая глаз, находясь еще в каком – то полусонном состоянии, Владимир понял, что проснулся и что это был всего лишь сон. В дверь кто – то настойчиво стучал и требовал открыть.

 

Обыск. «Вальпургиева ночь»

Деньги так и находились в кармане его пальто, висевшего в прихожей квартиры. Получив их от цыгана и войдя в квартиру, Владимир, с трудом приняв душ, упал в постель. Поэтому, найдя деньги, не было особой необходимости что – то еще дополнительно искать. Но обыск продолжался. Владимир, конечно, понимал, что они ищут еще. Ну, конечно, им нужны были те самые компакт – диски, которые ранее передал ему Петр Павлович. А о том, что у него имеется какая – то компрометирующая информация в отношении Николая Николаевича, Владимир, кажется, говорил тому.

«Нет», – вдруг вспомнил Владимир. Он говорил, что у Петра Павловича имеется информация, которую тот готов передать в соответствующие органы. Именно так и говорил. Что касается дисков, об этом Владимир даже не заикался. Владимир, конечно, понимал, что, будучи далеко не глупым человеком, Николай Николаевич правильно все понял и догадался, о чем шла речь. Причем Владимир, говоря об этом, не очень – то и старался разубедить его. Потому и предъявляли ему обвинение в шантаже, якобы имевшем место при их переговорах. Молодцы. Здорово, все придумали.

Видимо, действительно, эти носители содержали какую – то очень важную информацию, доказывающую причастность Николая Николаевича к экономическим преступлениям, потому, проводя обыск, опера просматривали даже книги, после чего небрежно бросали их на пол. Выдвигая ящики шкафов, поднимали их вверх и высыпали все содержимое туда же, на пол, на котором вскоре образовались огромные кучи разбросанных книг, белья и иного домашнего имущества, отчего невольно напрашивался вопрос: как это все помещалось в том же шкафу? Но Владимир уже не обращал на это никакого внимания. За исключением понятых – соседей Владимира. На их растерянных лицах Владимир видел ужас от происходящего.

Вскоре невозможно было обойти эти кучи. Только притихшие понятые, каким – то образом нашедшие маленький кусочек свободного места на полу, не двигаясь, напуганные происходящим, наблюдали эту картину.

Но проводившему обыск Алексею не мешали эти кучи. Словно не замечая и как бы случайно наступая, он ходил по кучам разбросанного им же белья, рубашкам, халатам, книгам…

Слава Богу, ничего не перевернули на кухне. Ее обследовали формально. Так, приоткрыв некоторые дверцы шкафов кухонного гарнитура, визуально обследовав содержимое полок с посудой и прочей кухонной утварью, тут же прикрыли их.

В присутствии понятых купюры были разложены на столе, пересчитаны, упакованы, опечатаны, после чего все эти действия были внесены в протокол. Более того, действия, касающиеся выемки денег, были зафиксированы видеокамерой. Владимира попросили закрыть двери и, забрав у него ключи, так же опечатав ее, повели вниз по лестнице к машине, пояснив при этом, что Владимир пока не арестован, а задержан. А санкцию на арест они получат сегодня же, но чуть позже. Уже спускаясь по лестнице, улыбающийся Алексей предложил Владимиру пояснить, откуда эти деньги и как они к нему попали? Алексей просто ликовал!

Поняв молчание Владимира по – своему, он напомнил, что чистосердечное признание вины судом будет зачтено и, так же мило улыбаясь, но с ноткой барского снисхождения, продолжил: «Владимир, Вы же юрист, следователь и всё должны понимать правильно. Сейчас мы с Вами проедем в прокуратуру, где проведем опознание этих купюр, так как их номера еще вчера были переписаны».

Подойдя к машине, Владимир внезапно остановился. Только сейчас до него дошел смысл сказанного. Сейчас он понимал, какую меру ответственности ему суждено положить на весы правосудия. Как никогда он понимал, что если эти купюры были загодя переписаны, то признавая эти деньги своими, наряду с вменяемым ему составом преступления по организации преступной группировки с целью вымогательства денежных средств… на горизонте светится еще, как минимум, мошенничество. Причем оба эти преступления, в соответствии с законом, оконченные.

Сейчас Владимир не замечал ребячьей радости на лице Алексея, которую тот старался скрыть своей даже не вежливостью, а какой – то излишней учтивостью, что ему с трудом удавалось сделать.

Владимир поднял голову и посмотрел на небо, словно хотел кого – то там увидеть. «Господи! За что же ты караешь меня? Неужели ты покинул меня, чтобы я узнал горечь бед? – мысленно обращаясь к Богу, спрашивал Владимир. —

Если Ты есть, дай знать об этом и помоги мне! Дай тверди душевной! Если обидел кого ненароком, прости! Неужели ты не видишь ничего? Не видишь радость тех, кто заслуживает презрения? Как жить дальше? Смириться? Покориться? Почему заветы Твои не понятны мне? Почему твои бессмертные уроки о победе добра над злом бездействуют? Не было в помыслах моих мщения. Одним желанием жил помочь тем, кто в этом нуждался. И в этом почитании я искренен и нелицемерен».

Продолжая смотреть вверх, Владимир заметил, как из окна второго этажа с любопытством выглядывали соседи, которые несколько минут назад были в его квартире в качестве понятых. Некоторое время стояла тишина, словно еще чего – то ждали. Владимира не торопили. Тяжело вздохнув и пожимая плечами, он проговорил: «Я не обязан доказывать свою невиновность. И не собираюсь в чем – то оправдываться. Поехали».

На удивление, после всего произошедшего опера были настолько вежливы, что, даже надевая наручники, спросили, не больно ли, может, чуть ослабить?

В машине так же было более комфортно, не как прежде. Во – первых, это был джип, а не милицейская машина. Во – вторых, Владимир сидел на заднем сиденье с Алексеем только вдвоем. Впереди, рядом с водителем, сидел тот второй, имя которого Владимир сейчас никак не мог вспомнить и который ранее проявлял не только грубость по отношению к нему, но и сознательно создавал ему некоторое физическое неудобство, приковав к наручникам портфель Владимира и сдавив ими до предела кисти его рук. Сейчас этого не было, и за все время пути Владимиру не задавали больше никаких вопросов. Это, в – третьих. Может, устали после бессонной ночи? Может, иные причины заставляли их быть такими вежливыми? Алексей постоянно кому – то звонил и что – то пытался выяснить. Но Владимир не обращал на это никакого внимания.

Во время пути Владимир задавал себе один и тот же вопрос: правильно ли он поступил, сказав, что эти деньги принадлежат ему? А что ему оставалось делать? Признаться, что эти деньги получены от Николая Николаевича и рассказать, как это произошло? Значит, подтвердить не только то, что ему вменяют, но еще и мошенничество? Причем назвать тех, кто ему в этом помог? Вот это он влип! Времени думать, практически нет. «Думай, Владимир, думай сейчас, – заставлял себя Владимир. – Завтра думать будет поздно…»

Владимир не мог не знать, что основными задачами оперативно – розыскной деятельности являются выявление, предупреждение, пресечение и раскрытие преступлений. Так, кажется, говорится, в законе. Но никак не их провоцирование. Таким образом, эти опера должны были, в первую очередь, пресечь то преступление, которое еще вчера вменяли ему, а не посредством своих действий провоцировать его. В той же Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод что – то говорилось об этом. Владимир даже вспомнил, что именно. Там говорилось о том, что ничто не может оправдать использование доказательств, полученных в результате провокации органов полиции.

Вспомнив эту выдержку из указанной Конвенции, Владимир горько улыбнулся, потому что прекрасно понимал, насколько сейчас это не только неуместно, но даже и не смешно. Он так же понимал, что, оправдывая противоправность своих действий, уже ищет себе оправдания. И может, даже не перед Законом, а, в первую очередь, перед своей собственной совестью?

Владимир не сомневался в том, что сразу по прибытии в прокуратуру они проведут опознание купюр. Ведь они были уверены, что это именно те деньги, которые ему были переданы Николаем Николаевичем. Это те самые купюры, которые Владимир выбросил в окно из кабинета президента компании и которые через несколько часов, уже после того, как Владимира отпустили под подписку о невыезде, ему привез цыган. Это был тот самый пакет, и Владимир, взяв его, никак не думал, что буквально следом за этим к нему приедут уже знакомые ему опера.

Конечно, после того, что произошло, они не могли не понимать, что эти деньги в любое время могут исчезнуть с их горизонта, чего допустить было нельзя. Надо было действовать, как говорят, по горячим следам. Не исключено, что они проследили за Владимиром, когда тот возвращался домой, и даже видели нечто большее. А поскольку у них практически не было времени для спасения своих денег, они были уверены, что найдут их, если… останется одна маленькая, последняя формальность. Закончить то, что не сумели сделать вчера.

Владимир слышал отрывки телефонных разговоров Алексея, который через каждые несколько минут кому – то звонил и что – то спрашивал. Сейчас Владимир вспомнил, что речь изначально шла о том, что деньги нашлись, Владимир задержан и его скоро доставят в прокуратуру для проведения следственных действий. Ну, конечно, это было именно так. Этот разговор Владимир слышал еще при обыске его квартиры. И как понял Владимир, Алексей говорил об этом не только Николаю Николаевичу, который еще вчера, узнав, что исчезли его кровные деньги, видимо, так же, как и они, не ложился спать из – за внезапно свалившейся на него беды. Алексей ставил в известность об этом еще кого – то, и не исключено, что того же следователя прокуратуры, к которому, как полагал изначально Владимир, его вновь привезут.

Затем Алексей разговаривал несколько раз еще с кем – то. Это уже в пути, после задержания Владимира. И с каждым следующим звонком голос Алексея менялся. Как и его настроение. Было видно, что тот чем – то очень сильно огорчен. Потому в салоне машины и стояла тишина. После каждого разговора второй опер, сидевший рядом с водителем джипа, поворачивался к Алексею, словно о чем – то спрашивая того. И всякий раз Алексей как – то странно смотрел на того, давая понять, что ничего хорошего пока нет. Владимир вдруг вспомнил, что имя коллеги Алексея – Валентин. Ну, конечно, Валентин, как он мог забыть его?

Выстраивая свои догадки, Владимир очень удивился, что привезли его не в прокуратуру, а сразу в ИВС (изолятор временного содержания), где провели предусмотренные особыми правилами не очень приятные, но очень ущемляющие элементарное человеческое достоинство, процедуры. Владимир, сконфуженно улыбаясь, даже спросил, зачем им такой медицинский осмотр? Хотя для рекрута он и староват, но на здоровье пока не жалуется.

Никто даже и не отреагировал на эту неуместную шутку. Закончив обследование голого тела Владимира, так же молча и не спеша обследовали нижнее, затем верхнее его белье. Владимир, будучи догадливым человеком, сразу понял, что здесь не только шутки, но и вопросы не уместны. Понимал, что, попав в чужой монастырь, надо жить по его уставу. Эту народную мудрость он слышал еще в юности, потому уже не обращал никакого внимания на непонятные ему вещи, молча выполняя все, что от него требовали. Владимир старался заставить себя ничего не видеть и ничему не удивляться. Показывая, что, как следователь, он все это знает. Сейчас он должен думать совсем о другом. Правильно ли он поступил, сказав, что деньги его? А что ему оставалось делать?

Наблюдая за обследованием его одежды, Владимир замер. Только что в его голове мелькнула какая – то мысль. Но какая? И что именно? Он четко понимал, что это что – то было очень важным. Лихорадочно цепляясь за какую – то, пока непонятную еще ему невидимую, слабенькую нить своей будущей защиты, он уже чувствовал, что нашел какое – то звено в цепи своей защиты. Но что именно? Что это за звено? Где оно? И это «оно» где – то совсем, совсем рядом. Путаясь в своих собственных мыслях, он уже не помнил то, о чем только что размышлял. Усилием воли Владимир заставил себя успокоиться и вновь проанализировать все по порядку. С самого начала. Но как Владимир ни старался, он не мог вновь нащупать эту нить.

Все это время, пока его везли, как он полагал в ту же прокуратуру для проведения допроса, он думал только о том, как объяснить, откуда у него этим деньги? Если он ничего здравого не придумает, то это конец. Все доказательства у них будут в полном объеме. И уже не будет иметь никакого значения, как они их получили, эти самые доказательства. А если им удастся доказать его вину, последствия для Владимира будут самые тяжкие, в этом у него не было никаких сомнений. И никакая Конвенция ему уже не поможет.

Эти мысли не покидали его голову с момента задержания и до последней минуты, даже когда он оказался в ИВС. Владимир не знал тогда, что какая – то неведомая сила помогает ему найти ответ и на этот вопрос, найти выход из тупика, из создавшегося, казалось бы, безвыходного положения, не знал он и том, что ему помогает его ангел – хранитель… цыганка Рада! И не просто помогает, не просто отводит беду, но и готовит свое наказание, свое возмездие тем, кто так упорно хотел разрушить Владимира, сломать его, превратить в пыль, дым… Но пока он не знал ничего.

 

Допрос. Случай важнее, чем благоразумие

Демонстрируя своей обворожительной улыбкой радость встречи, Алексей не просто вновь поздоровался, а, просто – таки сияя от счастья, поприветствовал Владимира. Так же, подчеркнуто вежливо, предложив присесть, извинился за внезапное утреннее вторжение в его квартиру и задержание, хотя не прошло и десяти часов после того, как они расстались с Владимиром.

– Что поделаешь? – как бы с огорчением, продолжил Алексей. – Это наша работа.

Алексей не просто вел допрос. С первых минут Владимир сразу уловил неприкрытую фальшь, наигранную вежливость в его поведении и вместе с тем огромную обиду большого избалованного ребенка. Владимир понимал это прекрасно и отвечал ему тем же.

Потому, сразу же после первых формальных вопросов, заданных Алексеем Владимиру, и получив от того, причем в той же форме, соответствующие ответы, касающиеся его крещения, вероисповедания и принадлежности к определенному народу, Алексей изменил свой тон, убрав наигранную радость, как бы вызванную встречей с Владимиром.

Ни Владимир, ни сам Алексей еще не знали о том, что в их дела вмешался его Величество случай, представленный в мифах греков этаким благообразным старичком с одной волосинкой на затылке, раскатывающийся по земному шарику на колесе и без ведома людей вмешиваясь в их судьбу и который по – своему разрешает все задачи, изначально созданные людьми. В данном случае операми для Владимира были устроены проблемы, а тот, в свою очередь, защищаясь, создал трудности для оперов. Может, это и не господин случай, а нечто другое? Ведь нередко с человеком случается не то, чего ему хочется, а то, что ему полезно и нужно.

В ходе допроса Алексей уведомил Владимира о том, что изъятые ими в его квартире денежные купюры, которые по признанию самого Владимира, принадлежали ему, полностью соответствуют номерам купюр, зафиксированных до этого в протоколе, с которым его чуть позже ознакомят. Таким образом, доказательства состава преступления, в котором подозревается Владимир, имеются в полном объеме. Дело во времени. А время у них есть.

– Впрочем, – добавил Алексей, – этого времени теперь будет предостаточно и у Вас, так как нам предстоит не раз увидеться еще до того, как я, закончив некоторые формальности, предусмотренные законом, передам дело следователю.

Алексей на какое – то время замолчал, затем, посчитав, что все необходимое он уже Владимиру пояснил, продолжил:

– Знаете, Владимир, Вы не глупый человек, юрист, подчеркну, сильный адвокат, понимаете, что чистосердечное признание вины, оказание помощи следствию…

Владимир не дал договорить Алексею, и так же, но уже без прежней иронии ответил, что нет необходимости вторично напоминать ему об этом. Немного помолчав и о чем – то продолжая думать, спросил:

– Хотите, Алексей, я расскажу Вам одну маленькую, но очень интересную историю?

– Это имеет отношение к нашему делу?

– В какой – то мере, да, имеет. Так, вот. Это случилось накануне Новогодних праздников. Один молодой человек на машине возвращался домой от своей девушки. Настроение было прекрасное, так как она согласилась стать его женой. Ему было так хорошо, что он готов был песни петь! К тому же ощущалось приближение праздника.

Он даже не заметил, как кто – то вдруг выбежал на проезжую часть дороги. Услышал только глухой удар. Поняв, что он кого – то сбил, выскочил из машины. С ужасом увидел, что под колесами его машины лежал подросток. Крови нигде не было. Но он не дышал. Вмиг все померкло у него перед глазами.

Алексей, еще не понимая смысла этого рассказа, внимательно смотрел на Владимира, который, в свою очередь улыбнувшись, спросил:

– Так вот, уважаемый Алексей. Как Вы считаете, что сделал этот молодой человек? Полагаю, что Вы правильно считаете, – не дождавшись ответа, констатировал Владимир. – Так вот. Увидев безжизненное тело подростка под колесами автомобиля, тот молодой человек вмиг оценил ситуацию. Причем правильно понимая, что сам не сумеет тому ничем помочь, а ожидание, причем в предпраздничные дни, «скорой помощи» может оказаться смертельным для этого пацана, он, не задумываясь, втащил его безжизненное тело в машину и, вскочив в нее, до пола нажал на газ!

Сделав небольшую паузу, Владимир вновь внимательно посмотрел на Алексея. Он очень хотел понять, о чем тот сейчас думает? Как поступил тот молодой человек? Помог тому бедняге, волею судьбы оказавшемуся под колесами автомобиля, или нет? Или вывез его куда – нибудь в лесопосадку и выбросил? Но Алексей молчал. Его внимание требовало продолжения рассказа. Владимир отчетливо понимал, что сейчас Алексей не будет его перебивать и дослушает историю до конца. Он был уверен в этом, так как в свое время изучал основы психологии при допросе… Еще в университете. Ведь тот не мог знать о том, что это не просто история, а… поучительная история. Настоящая притча. Как одна грань Истины.

Алексей, в свою очередь, тоже, будучи далеко не глупым малым, всем своим видом показывал, что ему не просто интересен этот рассказ, что он ждет чего – то от него. И не исключено, что догадывался о том, что не зря вот так вдруг Владимир почему – то вспомнил о том молодом человеке, который сбил подростка.

– Так вот, – продолжил Владимир, – этот молодой человек, не обращая внимания на знаки и светофоры, гнал машину быстрее ветра и думал только об одном. Успеть. Только успеть и не дать мальчику умереть. И даже когда, подъехав к больнице, он нес его на руках, то кричал, просил, взывал о помощи кого – нибудь, кто мог бы услышать его в то время, но никто не отзывался.

К изумлению молодого человека, вышедший на его крики врач даже не посмотрел на безжизненное тело. Это сделала медицинская сестра, так как врач пригласил молодого человека в свою ординаторскую. И знаете зачем? Поясняю. Врач взял ручку и не спеша написал на клочке бумаги сумму, которую следовало уплатить. Причем пояснил, что это в интересах молодого человека, который, услышав это, сразу все понял. Да он и не думал сейчас о своих собственных проблемах. Он хотел одного, чтобы этот подросток не умер. Он хотел, чтобы этот подросток жил!!! Он не хотел превратить свою жизнь в казнь за свою бездеятельность!!! Ведь дело не том, долго ли мы живем, а в том – как. Пока молодой человек думал, где же взять эту сумму, у кого ее перезанять, врач пояснил, что если будут деньги, он…

Хорошо. Я привезу сейчас эти деньги. Только спасите его. Умоляю вас, помогите ребенку, ведь он может умереть, я скоро вернусь.

Не прошло и часа, как этот молодой человек привез деньги. Он молнией влетел в кабинет врача и бросил их на стол.

Как выяснилось, врач даже не осматривал подростка. Тот так и лежал сиротливо в приемном покое. Только сестричка, утирая слезы, делала все, чтобы продлить жизнь этому умирающему мальчику.

Получив деньги, пересчитав, врач убрал их в ящик письменного стола и только после этого проговорил:

Ну что ж, пойдем, посмотрим, что там у нас.

Владимир замолчал. Он внимательно смотрел на Алексея, хотел увидеть его реакцию. Алексей, в свою очередь, был весь во внимании.

– Ну, и что же дальше? – спросил Алексей.

– А дальше, произошло то, о чем Вам, уважаемый Алексей, со всей присущей Вашему уму воображением и умением не только фантазировать, но и претворять в жизнь свои фантазии, должно быть уже ясно. Произошло то, что и должно было произойти…

Снисходительно глядя на Владимира и не скрывая своей улыбки, Алексей всем своим видом показывал, что внимательно слушает.

– Так вот, – продолжил Владимир, – когда этот врач вышел из ординаторской и пошел смотреть мальчишку, произошло не – ве – ро – ят – ное!!! На лице того врача был ужас! Он кричал, его сердце разрывалось на части! Он взывал о помощи к Богу! И знаете, почему?.. Умирал его собственный сын! И он уже ничего не мог сделать! Ни – че – го! Время было потеряно. И все из – за этих денег, вся его жизнь в один миг пронеслась перед его глазами. В один миг! Его жизнь состояла в том, что она исчезла!!!

Владимир замолчал. Алексей молча протянул ему сигарету и даже поднес зажженную им зажигалку. Какое – то время оба, думая каждый о своем, молчали. Затушив сигарету, Владимир продолжил:

– Эту историю я не случайно рассказал Вам, Алексей. Я тоже все прекрасно понимаю, но не имею возможности, в отличие от Вас, по понятным нам причинам, опровергать то, что Вы, мягко говоря, нарисовали. Уверен, что когда – нибудь Вы вспомните эту драматическую историю. А выводы делать Вам. Учат ли мертвые живых? Ну, а сейчас, повторюсь: я не признавался в том, что деньги, изъятые в моей квартире, мои. Мне не в чем признаваться. Я пояснил, понимаете? Пояснил, а не признавался, что деньги, изъятые Вами, принадлежат мне. Не знаю, как для Вас, но для меня это два разных понятия! Признаваться, как Вы понимаете, можно только в случае, если ты в чем – то виноват. А в том, в чем Вы меня обвиняете, простите, оговорился, подозреваете, так как мне еще не предъявляли обвинительный вердикт, моей вины нет. До сих пор мне…

Не договорив последней фразы, Владимир замолчал. Он знал, что эта придуманная вдруг им история, которую он только что рассказал Алексею, не что иное, как попытка заставить того задуматься.

Причем именно сейчас он вспомнил про ту самую невидимую нить в своей защите, но, боясь ее вновь потерять, сидел, словно каменный. Он вспомнил, как вчера вечером тот пожилой следователь, просмотрев дело, выбросил какие – то бумаги в корзину. Ну, конечно, это были списки купюр, и Владимир даже заметил на одном из них столбики каких – то цифр. Но тогда он не придал этому никакого значения.

«Тогда что? – продолжал анализировать Владимир. – Может, этих бумаг у них сейчас нет? Но что это меняет? Абсолютно ничего». Внезапно вспыхнувшая какая – то призрачная надежда на чудо тут же потухла. Чего проще достать их оттуда или изготовить новые.

Алексей молчал. О чем он думал в свою очередь? Этого никто не может знать. Он так же внимательно смотрел на Владимира, всем своим видом показывая даже какое – то понимание и сочувствие. Что, мол, поделаешь? Такова «селя – ви». Потому, совсем неожиданно, прозвучал для Алексея вопрос Владимира:

– Почему Вы до сих пор не произвели, как это правильно у Вас называется, опознание? Где протокол этих процессуальных действий? Если он, как Вы сказали, есть, то почему я не присутствовал при его составлении? Или Вы считаете, что суд признает Ваши предвзятые и ничем не доказанные действия правомерными? Или Вы считаете, что суд примет Ваши пояснения, которые Вы называете доказательствами, к сведению? Я в этом сомневаюсь. В отличие от Вас, у меня сейчас пока, я не оговорился, пока, связаны руки, т. е., находясь в изоляции, я не могу доказать иное…

Владимир, видя на лице Алексея недоумение, продолжил:

– Меня подозревают в совершении преступления по факту вымогательства денежных средств, даже в составе преступной группировки, руководителем и организатором которой я являюсь. Это очень серьезное обвинение. И как я понимаю, доказательств тому никаких нет, за исключением заявления Николая Николаевича. Я уже пояснял, что никакого вымогательства с моей стороны не было. У меня был с ним только предварительный разговор по факту его задолженности перед Петром Павловичем. Более того, на эту встречу я был приглашен самим Николаем Николаевичем, и вчера, когда я выходил из его кабинета, Вы меня задержали. Я не исключаю, что у Вас на то были свои собственные основания. Но повторяю, деньги у него я не брал. Да, Николай Николаевич готов был произвести частичный расчет с Петром Павловичем, и даже предложил мне передать часть его долга Петру Павловичу через меня. Но я отказался от этого, так как полномочий на то не имел. А Вы не исключаете того, что Николай Николаевич вводит Вас в заблуждение? Но это не все…

Вчера я был ознакомлен с постановлением о применении меры пресечения, в соответствии с которым дал подписку о невыезде. Полагая, что Вы правильно во всем разберетесь, даже не обжаловал Ваши действия. А сегодня, не предъявляя мне ничего, кроме постановления о производстве обыска, и изъяв у меня деньги, Вы вновь заставляете меня признаться в том, в чем моей вины нет.

Повторю так же свой вопрос, где доказательства того факта, что это те самые купюры, которые я, якобы угрожая жизни и здоровью Николаю Николаевичу, заставил его передать мне? Или Вы вновь найдете тех самых понятых, которые были во время обыска в моей квартире и заставите их подписать нужный Вам протокол, которого, как я уже понимаю, сегодня Вы мне предъявить не можете? Или Вы, сегодня утром изъяв у меня мои деньги, в последующем переписав номера купюр, заявите, что это именно те деньги, которые мною якобы получены от Вашего друга, Николая Николаевича? Может, Вы и меня заставите подписать этот протокол опознания? Поэтому мне не понятно, за что я арестован сегодня.

– Во – первых, Владимир, Вы не арестованы, а задержаны. Но это пока. Мы имеем право задержать Вас до двух суток, но уже сегодня судьей будет рассмотрен вопрос о мере пресечения, и только от Вас зависит.

– Не думаю, Алексей, что у Вас это получится. Слишком просто, и слишком рискованно. Цель этих действий? А это пусть решает тот же суд. Я так же не исключаю, что у меня не будет особой необходимости доказывать то, что я Вам сейчас пояснил, потому, что считаю Вас не глупым человеком. Более того, в данном случае я не обязан доказывать свою невиновность. Это Ваша задача доказать мою вину. Хотя, если вести речь об этом, Вы обязаны не только доказать мою вину, но если у Вас имеются какие – либо сомнения в моей вине, то доказать и мою невиновность. Но, как я понимаю, Вам это не нужно, т. к. Вы слишком много потратили своего драгоценного времени совсем не с целью найти правду… а историю о враче я Вам рассказал с тем, чтобы напомнить о мере той ответственности, которую мы несем, в первую очередь, перед Богом, перед своей собственной совестью, а уж потом – перед законом.

Владимир, конечно, блефовал. Он понимал, что ни один из оперативников никогда не будет доказывать его невиновность. Но что оставалось ему делать в этой ситуации? Это было то единственное, на чем он решил строить свою защиту. Сегодня утром, когда он открыл дверь и впустил в свою квартиру, как ему изначально показалось, целую кучу людей, среди которых он увидел двух уже знакомых ему оперов, ошарашенный Владимир не успел сообразить, какую линию защиты ему выбрать. Никак не думал, что всего через несколько часов эти опера вновь появятся, но уже в его квартире. Действительно, всегда предвидеть нужно именно невозможное.

 

Ширшин. «В нем скрыт негодяй»

– Присаживайтесь. Я старший следователь по особо важным делам следственного управления Олег Кузьмич Ширшин, – представился молодой мужчина, как только за Владимиром, с которого конвоир предварительно снял наручники, с металлическим скрежетом закрылась дверь. – Насколько мне известно, Вы отказались от адвоката и будете сами вести свою защиту.

Владимир устало присел на табурет и внимательно посмотрел на следователя. За эти несколько дней, которые он провел в изоляторе, его только один раз вывезли в суд для объявления постановления о мере пресечения, после чего вновь привезли сюда. Затем про него словно забыли. Целых четыре дня не тревожили допросами. Бывалые воры, с которыми Владимиру пришлось познакомиться в камере ИВС, зная причины его задержания, пояснили, что это не просто так. Если несколько дней не вызывают на допрос, значит, опера готовят ему какую – то подлянку, не иначе. Выражаясь их словами, либо что – то копают, либо что – то замутили.

Потому Владимир даже не очень удивился тому, что перед ним не старый его знакомый Алексей и не тот пожилой следователь из прокуратуры, а уже другой, которому почему – то передали его дело. И не сразу сообразил, что тот ему сказал…

Словно очнувшись от спячки, Владимир уже более осознанно посмотрел на представившегося ему только что следователя по фамилии Ширшин. Правильно понимая, что он пропустил что – то важное, Владимир с немым вопросом вновь посмотрел на следователя, который ему только что о чем – то говорил.

В свою очередь, Ширшин, будучи не просто хорошим следователем, но и не плохим психологом, не мог не заметить, что Владимир его не слышал, а находился в это время где угодно, но только не здесь. Уже более внимательно посмотрев на Владимира, спросил, все ли у того нормально? При этом, как бы в шутку, как это делают иногда медики, приводя в чувство больных пациентов, щелкнул пальцами перед лицом Владимира. Правильно определив по реакции Владимира, что нет никакой необходимости в медицинском вмешательстве, старший следователь по особо важным делам Ширшин продолжил:

– … Мне вместе с материалами уголовного дела переданы деньги, номиналом по пять тысяч рублей, в общей сумме один миллион рублей, которые в ходе обыска были изъяты в Вашей квартире. Данный факт подтвержден материалами дела, с которыми Вы, Владимир, ознакомлены. Данный факт, надеюсь, Вами опровергаться не будет даже в суде.

Владимир, услышав последнюю фразу Ширшина, в которой он выражал надежду на то, что он, Владимир, не будет отрицать этот факт даже в суде, невольно улыбнулся. «Весьма старо, но методы те же», – вспомнил Владимир. Он знал, что при допросах, убеждая подследственного в том, что все улики против него и все доказательства о его причастности к вменяемому ему преступлению собраны в полном объеме, работники следствия нередко применяли эти трюки, ненароком вспоминая этот самый суд. Как будто и дел – то осталось… передать материалы в суд. А все доказательства – вот тут, в этой папочке.

Ширшин не мог не заметить ухмылки Владимира, но сделал вид, что ничего не понял, потому, немного помолчав, продолжил:

– Указанные денежные средства, изъятые в Вашей квартире, как выяснилось, фальшивые. Этот факт так же подтвержден, и доказательства этого Вам будут предъявлены. Вот, пожалуйста, начнем по порядку. С этими документами Вы уже ознакомлены. – при этом следователь, аккуратно перелистывая материалы дела, вслух дублировал: – Так, это постановление о возбуждении уголовного дела, о разрешении обыска, протокол обыска, протоколы допросов свидетелей. а вот и самое главное. – с этими словами следователь протянул Владимиру лист бумаги, – справка об исследовании поддельных банковских билетов и, пожалуйста, ознакомьтесь. А протокол, в котором зафиксировано, что эти купюры были изъяты в правом наружном кармане кожаного пальто, черного цвета, которое в момент проведения обыска находилось в прихожей Вашей квартиры. Здесь же отмечается, что с Ваших слов данное пальто принадлежит лично Вам.

Придя на какое – то время в себя, Владимир вновь не слушал, что дальше говорил следователь. Он словно окаменел. Как? Почему? Что за бред? Что это значит? Какие фальшивые купюры? Что он несет, этот следователь? Это что, фальсификация документов? Фабрикация нового уголовного дела? Зачем им это нужно? Ведь у них практически все было для того, чтобы довести дело до конца? Деньги, которые ранее не оказались у него в портфеле, позже нашли в его квартире. Это сильный прокол, который допустил Владимир. Никак Владимир не думал, что опера нагрянут к нему всего через несколько часов после того, как отпустят под подписку о невыезде. Но, как говорится, что произошло, того не исправить: «Не стоит пилит опилки». Даже боги не могут совладать с прошедшим. Ранее Владимир выстраивал свою защиту, исходя из сложившейся ситуации. Но сейчас…

Владимир уже не слушал, как следователь, продолжая перелистывать бумаги материалов уголовного дела, доставал новые и комментировал их назначение. Владимир, не веря собственным глазам, просмотрел документы, повествующие об обнаружении у него поддельных банковских билетов, рапорт следователя на имя начальника, в котором зафиксированы признаки преступления и принятие дела к своему производству, т. е. к производству старшего следователя по особо важным делам Ширшина. Как понимал Владимир, Ширшин приступил к расследованию, приобщив в качестве вещественного доказательства поддельные денежные купюры, которые были переданы ему для приобщения к материалам уже нового уголовного дела… В материалах находились постановления иного характера, касающиеся назначения технико – криминалистической экспертизы, само заключение эксперта, повествующее о том, что купюры, обнаруженные у Владимира, изготовлены не предприятием, осуществляющим производство государственных денежных знаков и ценных бумаг, а способом капельно – струйной печати.

Никаких документов, касающихся опознания купюр, в материалах дела не было. Впрочем, в материалах дела не было и того, что напоминало бы о более ранних событиях, касающихся подозрения в совершении преступления по организации Владимиром преступной группировки…

Владимир уже не слышал, как следователь его уведомил, что дело направлено прокурором области по подследственности, и, как он уже говорил, этим делом будет заниматься он, старший следователь по особо важным делам Ширшин.

На вопрос следователя, что может пояснить по вопросу Владимир, тот молчал, т. к. уже не исключал и того, что деньги, которые он взял у Николая Николаевича, заведомо были фальшивыми. И именно эти фальшивые купюры он принял от президента компании. Но не подменили же эти деньги цыгане? Зачем? Это исключено. Владимир настолько устал, что готов был увидеть в этом следователе своего союзника, рассказать ему все, с самого начала. Может, он поверит ему? И поможет? Но жизненный опыт и внутреннее чутье подсказывали: не торопись, Владимир. Рассказать об этом – значит создать преступную группу, в этом деле участвовали и иные лица. Нет. Этого делать ни в коем случае нельзя.

Даже если эти деньги действительно фальшивые, зачем операм вместе с Николаем Николаевичем передавать ему фальшивые купюры? Это не входило в их планы. Они даже не помечали их особыми надписями, которые читаются при помощи направленного под особым углом ультрафиолетового света, что подтверждало бы их преступное назначение. Жалко пачкать деньги. Да и времени у тех на это не было, все делали по ходу сложившейся ситуации. В этом Владимир был более чем уверен, как и в том, что осуществить операцию, подготовленную Николаем Николаевичем и его операми, помешали именно его, Владимира, противодействия, не исключено, конечно, что помог и его Величество случай. Тогда что получается? А получается то, что факт получения денег от Николая Николаевича ничем не подтвержден?

Но почему об этом нет и речи? Если изменили вид преступления, в совершении которого, выражаясь юридическим языком, его ранее не только подозревали, но и провоцировали на его законченность, то почему они, уже по понятным причинам изменив его, фабрикуют новое? Значит, прав был Сергей, вор в законе, что не случайно Владимира не тревожат несколько дней. Ничего хорошего в этом нет, готовят какую – то пакость…

Владимир, действительно, ничего не понимая, только пожал плечами и, глядя на следователя, произнес:

– Я ничего не понимаю. Деньги, которые были у меня изъяты в ходе обыска, принадлежали мне. Это мои деньги. Смею заверить, они не фальшивые. Никогда не скупал и не продавал фальшивок. Это не мое ремесло. Ничего по этому вопросу пояснить не могу, доказывайте мою вину сами. Повторюсь, это не что иное, как фальсификация документов и фабрикация нового дела. Вы спросите, кому это надо? Не знаю. Значит, это кому – то очень надо. Вот в этом и разбирайтесь сами.

Вдруг Владимир побледнел. В одно мгновение он все понял. Пытаясь вернуть свои деньги, они просто их подменили! Забрали, как они считали, свои кровные, а фальшивые вложили. И не просто вложили. А сделали это очень красиво, убив сразу двух зайцев. А кто им мог в этом помешать? И деньги вернули, и статейку сварганили. Это как дважды два – четыре. Для них разницы нет, что именно предъявить Владимиру. Задача перед ними прежняя. Любой ценой посадить его, а по какой статье, это не важно. Лишь бы эта статеечка была посерьезней и тянула лет так на несколько.

Тогда что получается: если ему сейчас предъявляют уже новый, иной состав преступления, тогда получается, что подозрения в отношении преступления в организации преступной группировки, связанного с вымогательством, должны с него снять? Или их уже сняли? Но ему сейчас об этом ничего не говорят. Впрочем, ничего, что бы касалось этого, в материалах дела, как понял Владимир, не было. Почему? Ему до сих пор не предъявляли и самого постановления по этому поводу? Владимир помнил, как тот следователь прокуратуры, беря с него подписку о невыезде, сказал, что с него пока… пока не снимаются подозрения по организации преступной группировки, имеющей целью вымогательство денежных средств путем шантажа, угроз и тому подобного… Но с самим постановлением, как того требуют определенные нормы закона, его не ознакомили, почему? Значит, были на то основания. Какие?

Владимир вновь вспомнил, как его допрашивал Алексей, который, прощаясь, так же ушел от ответа, даже не пояснив, почему Владимира не ознакомили с протоколом опознания купюр? А сегодня появился этот, уже новый, который только что.

Владимир, уйдя на какое – то время в свои мысли, снова вернулся в реальность. Ему нужно было понять, о чем же ему только что говорил этот следователь.

К удивлению Владимира, следователь казался не только несколько мягким, но в чем – то и сочувствующим ему. Но только на минуту. Не более. Владимир уже давно никому из них не верил. Он вспомнил слова Сергея, вора в законе, как тот, однажды затронув вопрос о существующей оперативно – следственной системе, сказал, что ворон ворону глаз не выклюет. Все они повязаны друг с другом. Все они из гнездовья одного: система, круговая защита порока. Хуже было то, что сегодня Владимир не мог даже догадываться, что за всем этим стоит и как ему дальше с этим бороться.

Он даже не пытался как – то убедить следователя в том, что в инкриминируемом ему преступлении вины его никакой нет. И это было правдой. Но правдой для него одного. От него старались услышать другое – признание! Но уже иного характера. А может быть, и того, и этого состава преступления?

Молчание Владимира Ширшин понял по – своему, потому совсем неожиданно добавил:

– Это Вы сейчас, Владимир, такой несговорчивый. Переведем в другое место, расскажете даже то, чего не было.

Это, «пресс – хата», что ли? – продолжая думать о своем, тихо проговорил Владимир.

– Откуда такие познания? – вопросом на вопрос ответил Ширшин.

– Да слышал. И не только об этом.

– Да ты понимаешь, что тебя просто раздавят и не заметят? Ты понимаешь, куда ты влез? Это, повторяю, ты сейчас такой неразговорчивый. И знаешь, почему? Да потому, что с тобой еще по – настоящему не работали! Не таких умников, как ты… ломали, и не таких, как ты, суками на зоне делали. А на зоне ты будешь! Будешь, это я тебе говорю!

Владимир даже вздрогнул от этого неожиданного фонтанирующего красноречия Ширшин, который вдруг вместе с этим перешел на «ты». Всего несколько минут назад он казался Владимиру мягким, добрым и правильным человеком, со стороны которого он даже полагал получить не только какое – то понимание, но даже помощь. Он уже пожалел, что отказался от адвоката, в присутствии которого следователь не позволил бы себе подобного. Вместе с тем Владимир, как никогда, вдруг осознал, что дела его не просто хреновые, а очень хреновые. И пока он находится здесь, под этим колпаком, доказать несостоятельность предъявленного ему уже нового преступления будет невозможно. Ему нужно на волю. Обязательно на волю. Но как это сделать? Ширшин продолжал что – то еще говорить, приводил даже примеры из его собственной следственной практики, когда он, подобных Владимиру подонков, превращал в ничто, в пыль, плесень. Он еще долго и, видимо, о чем – то интересном рассказывал Владимиру, но тот его уже не слушал и ждал, когда он закончит свои воспоминания, в которых все, без исключения, подонки в дальнейшем страшно раскаивались. Но было поздно.

Закончив речь громовержца, Ширшин вновь, но уже как бы с вопросом посмотрел на Владимира, который, едва сдерживая ярость, неимоверным усилием воли старался промолчать, не нагрубить в ответ. Владимир правильно понимал, что они творят, именно творят, как говорят блатные, беспредел, и ему хотелось завыть от собственного бессилия. Ему хотелось кричать, орать, что они ответят за это! Владимир правильно понимал, что этим он ничего не исправит, напротив, только навредит себе. Внутри у него все кипело. И что – то говорить в эту минуту он не мог. Потому, продолжая еще какое – то время о чем – то думать и глядя на этого следователя по особо важным делам, ждущего от Владимира не только признания, но и согласия на сотрудничество с ним, уже спокойно и, как бы спрашивая на то разрешение, медленно проговорил:

– меня есть заявление.

От Владимира не ускользнуло удивление Ширшина, который вновь все понял по своему разумению. Глядя на Владимира с прежним пониманием и перейдя уже на «Вы», следователь спросил:

– Какое? Слушаю Вас, – видимо, забыв о том, что не так давно он уведомлял Владимира о его правах, упустив из вида, что Владимир юрист по профессии, и даже не вспомнив свою, только что произнесенную поучительную речь, уже любезней добавил: – Вы вправе подавать любые заявления…

– С этой минуты я буду говорить только в присутствии адвоката.

– Это Ваше право, Владимир, и зря, между прочим, Вы отказались от его услуг. Адвокат Вам будет предоставлен. Я позабочусь об этом.

– Вы не поняли меня, – продолжил Владимир. – Мне не нужен Ваш адвокат. Мне нужен мой адвокат, фамилию его и телефон я назову позже. А сейчас прошу вернуть меня в мою камеру. Кстати, Вы так и не ответили на мой вопрос, сняты ли с меня подозрения, прекращено ли дело в отношении ранее предъявленного мне состава преступления…

– Да плевать мне на твои вопросы! – видимо, потеряв над собой контроль, уже заорал до это такой вкрадчивый Ширшин. – Мне по барабану то, что тебя интересует!

Ничего больше не говоря Владимиру, потому как все остальное Ширшин договаривал уже для себя, причем кого – то куда – то посылал и кому – то что – то обещал, он собрал со стола бумаги и уже в присутствии конвойного, ожидавшего очередного приказа, добавил:

– Ну, ну. Живи пока. Проводите, – обращаясь к конвойному, закончил Ширшин. «Темна вода во облацех» – горечь мысли, в какой – то библейской трактовке, Владимир перевел на более понятный – от многого незнания и печали много».

 

Камера. «Разверзлись хляби небесные»

– Стоять. Лицом к стене. Идите. Прямо. Стоять. Лицом к стене.

Уже привыкнув к этим командам, Владимир выполнял их на какое – то мгновение раньше очередного приказа конвойного. Знал уже как свои пять пальцев короткий путь от своей камеры за номером семь, прямо по коридору, с поворотом направо, затем опять прямо. И обратно. Но уже с одним левым поворотом и двумя командами прямо, возвращаясь с очередного допроса в свою камеру. Говорят, ко всему можно привыкнуть, иногда с чем – то смириться. Но только не для Владимира.

Не мог он привыкнуть к размеренным гулким шагам за металлическими дверями камер в коридоре, к их матам, когда выводят очередного задержанного на допрос либо, когда сопровождают его после допроса в камеру.

Не мог привыкнуть к тому, что, собираясь вечерами в караулке, они ржут от своих собственных, пошлых, не раз рассказанных друг другу анекдотов, пьют водку, запивая минеральной водой и соками, изъятыми ими из передач, переданных близкими для тех, кто влачит свое существование в череде однообразных будней в серых, сырых и мрачных камерах.

Не мог привыкнуть к их таким же пошлым песням, к подпевающим им их коллегам – конвоирам – женщинам, к тому, что они самым бесстыдным образом присваивают и поедают чужие продукты, закусывая ими принесенную с собой водку, причем покупая ее на деньги тех, кто сидит в этих сырых норах. Спросите, откуда деньги? За один короткий звонок на волю, например. За пачку чая. Сигареты. И чихали они на все существующие инструкции. За деньги можно было все. Не только водку, но и свидание одичавших бродяг с очередной проституткой, которые находились в соседних камерах и которые с радостью отдавались изголодавшимся по женщине ворам и мужикам.

Не мог привыкнуть к носкам, которые, как казалось ему, однажды прилепили к трубе, так они там и остались висеть навсегда. Эта единственная труба отопления проходила у стены вдоль нар, причем чуть выше голов задержанных, которые вынуждены целыми сутками только лежать либо сидеть на этих нарах общего пользования. Разминались, приседая и вытягивая при этом руки в стороны по очереди, так как вдвоем уже не могли этого сделать. А поскольку большую часть свободного времени приходилось коротать, лежа на нарах, эти носки, источающие специфический запах пота и грязи, постоянно находились перед лицом.

Здесь не ощущались ни день, ни вечер, ни ночь. Владимир не мог привыкнуть и к единственной тусклой лампочке над дверью под самым потолком, круглые сутки освещавшей серые стены, такой же серый потолок и сырую камеру.

Но хуже того, к чему уж совсем не мог привыкнуть и на что не мог не обращать внимания Владимир, так это круглые сутки монотонно жужжащий вентилятор над так называемым стоячим унитазом, который одни называли – очко, другие – параша, третьи – толчок. Этот вентилятор не раз пробовали отключить. Но не проходило и часа, как дышать в камере становилось невозможно. Даже глаза слезились от едкого уксуснокислого запаха, исходящего из него. Тогда неимоверными усилиями двое сокамерников, один, стараясь не дышать и поддерживая другого, который, подключая вентилятор, также старался не дышать, подсоединяли ранее отсоединенный ими же провод. Потому и жужжал противно круглые сутки этот вентилятор, причем меняя свою тональность от волчьего воя до скрипа старой несмазанной телеги и в том же порядке обратно.

Камера была три на три, не более метров, причем две трети ее площади занимали нары, на которых, как говорилось выше, в силу отсутствия свободного пространства, круглые сутки лежали арестованные. Можно встать только по нужде, умыться либо, приседая, размять мышцы. Справа от двери, рядом с примитивным стоячим унитазом находился ржавый умывальник с одним краном. Для холодной воды. Горячая вода здесь не предусмотрена теми же правилами, установленными большим начальником. Непомерным усилием воли Владимир заставлял себя ничему не удивляться, смириться с тем, что есть на сегодня. Жить тем, что этот кошмар рано или поздно кончится.

Владимиру не приносило особой радости осуществлять утренний моцион, ожидая, когда его закончит очередной сокамерник. Раковина умывальника, видимо, когда – то была эмалированной. Об этом можно было только догадываться по ее остаткам, сохранившимся где – то там, снизу, и, если немного присесть, это можно было увидеть. Когда – то она имела даже какой – то свой, собственный цвет. Но теперь этот цвет так же определить было невозможно. Может, она была белой, может, бежевой, а может, и зелено – сине – голубой. Ее уникальность дополнялась не только единственным краном для холодной воды, но и своей особой колоритностью. Рядом, как уже говорилось, находился выпуска тех же пятидесятых годов стоячий унитаз. Причем этот унитаз не имел какого – либо приспособления для слива воды и смывания того, для чего он изначально предназначен. Здесь все было предусмотрено. Видимо, тем же высоким начальником. Зачем какой – то клапан либо рычаг для слива воды? А вдруг его сломают? Полная автоматика. Через каждые двадцать минут вода не просто сливалась, а с оглушительным ревом, словно водопад, врывалась вдруг в это пространство. И уже, наполнив его до краев, медленно, без этого ужасного рева, но с не менее противным бульканьем, вопреки законам физики, выталкивала из недр унитаза то, что не предназначалось для всеобщего обозрения, и вновь уходила туда, куда и положено, но уже согласно тем же законам физики. И не исключено, что в соответствии с теми же приказами и распоряжениями высокого начальника.

Даже вновь прибывшие очень скоро понимали, когда можно оправить свои естественные надобности, а когда следует, подпрыгивая и крутясь на месте, подождать, дабы правильно угадать тот момент, когда произойдет новый сброс воды. Не угадаешь – проблемы не только для того, кто провинился, пострадают и другие, которые к этому делу не имели никакого отношения, но вынуждены не только видеть, слышать, но и дышать этим.

Поскольку было очень сложно не только угадать время очередного водопада, но и предвидеть намерения шести находящихся в камере задержанных, имеющих, между прочим, свои индивидуальные физиологические особенности, не всегда получалось, примеряясь к тому же и к этим особенностям, угадать, когда именно можно оправить эти самые естественные надобности. Потому и жужжал, свистел, скрипел и выл круглые сутки вентилятор.

Причиной того, что Владимиру не приносило особой радости утреннее умывание, служило и то обстоятельство, что по утрам его сокамерники, поторапливая друг друга, поочередно осуществляли свои естественные надобности. Согласитесь, умываться плечом к плечу со стоящим рядом и осуществляющим эти самые надобности сокамерником вряд ли может доставлять особое удовольствие. Поскольку ему не всегда удавалось, причем, даже отвернувшись, равнодушно видеть рядом другого, который по указанным выше причинам стоял, либо, простите, даже сидел на торчке, он приспособился и к этому. Наблюдая, Владимир обратил внимание, что одни из его сокамерников умываются после завтрака, другие даже уже после того, как будет помыта в этом же умывальнике, после принятия пищи, посуда. Потому он научился просыпаться чуть раньше остальных, чтобы не спеша, пока остальные еще спят, насладиться прохладой и свежестью чистой, холодной воды.

Время суток определялось здесь утренним топотом кованых сапог конвоя, или, как их здесь называли, выводных, и лязгом открывания маленького окошечка в двери. Это завтрак. Значит, уже семь часов утра. Обед и ужин так же отмечался топотом сапог и скрипом открывания отверстия в двери для подачи еды. Значит, уже три часа дня или восемь часов вечера. И так изо дня в день. Причем сопровождалось все это матами и оскорблениями конвоя в адрес тех, кому принадлежали эти государственные привилегии.

Владимир, конечно, понимал необходимость дверного глазка, какие обычно врезаются во входные двери жилых квартир. Примерно такой же был и здесь. Разница только в том, что через этот не видно, что делается там, в коридоре, а наоборот, можно было видеть, чем занимаются арестанты. Правильно понимая необходимость этого устройства, Владимир смирился с этим круглосуточным наблюдением. Но…

Владимир не мог понять, почему это квадратное отверстие в железной двери камеры, приспособленное для приема пищи, находилось, скажем, не на уровне груди, а в метре от пола? Может, для того, чтобы узники, ежедневно принимая пищу, своими поклонами благодарили за хлеб – соль? И кто это придумал такое? Неужели опять тот самый большой начальник? И хотя этого большого начальника вспоминают здесь часто, ни Владимир, ни иные его сокамерники того никогда не видели. Но, поскольку Владимир за все время ни разу не притронулся к пище, ему не приходилось кланяться. Кружку для кипятка можно было просунуть стоя. Так же и забрать ее, вместе с куском хлеба. И кланяться при этом не надо.

Но все же, несмотря на все эти неудобства, человек склонен к быстрой адаптации. Правда, это зависит от самого человека. Не каждый, в силу своих сил и своего духа, способен правильно, как требуют того определенные инструкции и правила проживания, утвержденные высоким начальством подобных общежитий, перенести это. Нет необходимости рассказывать о скудности пайков, предусмотренных теми же правилами, к которым Владимир, за все время своего вынужденного заключения, как уже сказано, так и не притронулся. Дело даже не в однообразности пайков, а в том, из чего и для кого это все приготовлено. Поскольку в рацион завтрака, обеда и ужина входил хлеб и чай, это было единственное, что мог за эти дни позволить себе Владимир.

Владимир ни разу не услышал, чтобы кто – то из сокамерников, с которыми ему пришлось разделить здесь свою участь, называл все это завтраком, обедом либо ужином. Называли по – разному: одни – хавка, другие – жрачка, третьи – пайка. Но чаще всего слышалось: «Ты ЭТО будешь?», «Ты ЭТО не доел» или «Ты Это доешь?». Когда все ЭТО съедалось, надо было помыть свою чашку и ложку, когда – то изготовленные, видимо, из алюминия, в чем Владимир сомневался, так как не раз видел цвет этого металла. Алюминий, насколько помнил Владимир, не мог иметь серо – черный цвет. Зато ЭТО хорошо отмывалось холодной водой, поэтому никто даже не обращал внимания на отсутствие горячей. А отчего ей быть жирной и скользкой? После ЭТОГО? Смотри, чашка даже скрипит. Значит, можно вернуть для следующего ЭТОГО.

Контингент был очень разнообразен. За неделю из шести человек поменялось четверо. Но каждый день в камере было шесть человек. Вместо четырех положенных. Кем «положенных»? Видимо, тем же высоким начальником.

Каждый день приносил что – то новое. Не переставая удивляться, Владимир только наблюдал за этой новой, не понятной ему жизнью, за своими сокамерниками, с чуждыми нормальному человеку особыми законами, обычаями. Тем не менее, внутренняя жизнь камеры изолятора была не чужда и некоторого разнообразия, когда, например, слыша топот сапог конвойного, все разом затихали и прислушивались, у какой двери остановится выводной и какую команду подаст очередному задержанному? С вещами на выход либо без вещей? Если с вещами, значит, в тюрьму с последующим этапом. Либо на волю. Другого не дано. Без вещей – значит на допрос. Поэтому, заслышав шаги, уже делали свои ставки на сигареты, кто окажется прав?

Были и иные забавы. Когда по коридору проводили очередных проституток либо преступниц слабого пола, выводные забавлялись тем, что открывали окошечки камер, в которых сидели не только бродяги и мужики, но и иная сволочь. Через эти окошечки невозможно увидеть ту, которую проводят по коридору изолятора, а, только просунув в него руку, послать ей воздушный поцелуй. Но главная забава не в этом. Такие взаимные воздушные поцелуи, как правило, сопровождались набором, причем такого русского красноречия с обеих сторон, которого невозможно где – либо еще услышать. Владимир знал, что русский язык богат и красочен, но никогда не думал, насколько он богат и колоритен на самом деле. Но и здесь Владимиру не было понятно, что именно забавляло конвойных, которые ржали от изощренного, порой даже совсем тупого сквернословия. Тем не менее, получая дозу расслабления от этого взаимного признания в любви, выводной в знак поощрения подходил к камере отличившегося и благосклонно наливал всем без исключения находящимся в ней кипяток. По целой кружке. Вечер удался. Можно уже и четвертую кружку чаю попить. Вместо положенных трех в сутки. И попивая чаек, еще долго продолжали смаковать, кто из них и что именно сказал той – то, и что та ответила при этом. И как ответила!

Невольно, наблюдая за сокамерниками, Владимир видел то, о чем раньше никогда не задумывался и о чем не имел никакого представления. Если на зоне, как полагал Владимир, существуют особые ранги, касты, свои как правильные, так и неправильные законы, позволяющие каждому знать свое место в том, изолированном от мира, обществе, то здесь, в камере, этого как бы и не наблюдалось. Все были временно задержанными. Разница была лишь в том, кто из этой камеры и куда выйдет. Либо в СИЗО, а оттуда этапом на зону, либо на волю. И не было особого разделения между шпаной, вором либо обыкновенным мужиком. Потому что даже тогда, когда, казалось бы, уже все спят, каждый, оставаясь один на один со своими мыслями, либо где – то во сне, вспоминал волю. И пусть эта воля у каждого своя, в своем собственном понимании, но она была, а потом ее отняли. Пусть даже временно. И никто ничего о ней, как бы оберегая ее от дурного сглаза, никому не рассказывает. И маленькие радости бытия каждого, будь то весточка с воли, или передача, передавались сразу всем. И радуются этому все, как дети. Здесь не важно, кто ты. Здесь все равны и в то же время все разные.

Шел четвертый день заключения Владимира. Придя с очередного допроса и не успев расположиться на нарах, Владимир вновь услышал шаги приближающегося конвоя. Как обычно, разговоры тут же стихли и все прислушались, где тот остановится, какую команду даст и кому именно. Конвойный остановился у камеры, в которую только что вернулся Владимир, который очень удивился, что уже второй раз за этот день слышит свою фамилию. Подойдя к двери, Владимир отозвался, после чего услышал: «Вам передача, возьмите».

Стараясь не уронить содержимое, Владимир принял какой – то сверток, в котором оказались конфеты, чай, кофе, сигареты, полотенце и нехитрые туалетные принадлежности. Владимир, конечно, догадался, что это от нее, от его самой любимой, самой дорогой и родной Наты. Но как она узнала, где он находится? Об этом никто не знает. Его, наверное, уже потеряли те, с кем он общался ежедневно. Те, кому он нужен. Прижав полотенце к лицу, Владимир, молча, без слез, плакал. Так и сидел какое – то время. В камере, где до этого все разом о чем – то говорили, стояла полная тишина. Никто ее не нарушал. Оторвавшись от полотенца, которое, как казалось Владимиру, пахло Натой, он с благодарностью посмотрел на своих сокамерников. Они понимали его состояние.

Выложив все, что было в свертке, на нары, жестом предложил приступать к трапезе, тем более уже приближался час ужина и скоро принесут кипяток. Можно даже кофе сделать. Пусть растворимый, но как давно он его не пил. Отодвигая полотенце, Владимир обнаружил маленькую записку. Короткую. Всего несколько слов: «Любимый. Мы любим тебя. Держись. Мы верим, что ты не виноват ни в чем. Знаем, что скоро ты будешь с нами. Ждем тебя. И любим. Твои девочки». Чуть ниже дописано: «Я очень тебя люблю. Возвращайся скорее. Твоя Ната».

Ни Владимир, ни его сокамерники не обращали внимания на то, что небольшая горсточка кофе завернута в клочок порванной газеты, отчего не только конфеты, но и часть сигарет, ранее вытащенных из пачек, имела кофейный цвет. Удивляться чему – либо здесь не принято. Принимали так, как того требовали особые инструкции указанного выше того самого, неизвестного никому, большого начальника.

 

Сергей. Вор в законе

Контингент в камере, как уже говорилось, отличался разнообразием, и Владимир был здесь уже старожилом, как и Сергей, вор в законе, который сидел здесь более десяти дней. Тот ожидал перевода в СИЗО, а оттуда этапом на зону. Про него тоже как бы забыли. Но он пояснил Владимиру, что это вполне естественно, никаких «непоняток» нет. Он ждет свои следующие шесть за покушение на убийство, и уже соскучился по своим корешам, с которыми не так давно распрощался на зоне. Почему шесть? Да потому, что рецидив. Из своих не полных сорока пяти Сергей у хозяина на нарах двадцать лет, как тот выразился, чалился. По малолетке еще ходил. Три судимости – две из них серьезные. И все от звонка до звонка. Никогда сукой не был. Это четвертая. Владимир даже удивился, как однажды Сергей заговорил с ним и совсем неожиданно для него рассказал:

– Сам я с Алтая. Когда с малолетки вернулся, мне еще и восемнадцати не было. Все, думал, завяжу. Новую жизнь начну. Учиться даже хотел пойти. Но ничего не понимал, что кругом творится. Я, конечно, мало в чем разбирался и до этого, до этой самой перестройки. Но… что было тогда… понять не мог. На каждом углу валютой торговали так же свободно, как паленкой в ларьках. За это раньше на лесоповал посылали. Многого не мог понять из того, что делалось в стране, казалось, все вдруг с ума сошли. Торгаши, баулы, киоски. Идешь по улице, а по обе ее стороны сплошные базары. Товар прямо на асфальте лежит. С Китая все тащили тогда, куртки, кожу, пуховики. Бабы телом торговали так же свободно, как картошкой на базаре… да и о цене тут же, как на базаре, сговаривались.

Как сейчас помню, подхожу тогда к киоску, хотел газету купить с объявлениями. Надо же жить как – то. Работу искать. А там… газет нет. А вместо красавицы морда косоглазая торчит, улыбается. То ли китаец, то ли кореец. Спрашивает: «Сиво гаспадина надо?». Сразу растерялся, никогда господином не называли. Отступил на шаг, вверх посмотрел. Нет, все правильно, газеты, журналы.

Но не это удивило меня. За стеклом, в том самом киоске, игрушки детские. И знаешь, что рядом с ними было? Догадайся с одного раза. Пре – зер – ва – ти – вы. И это среди кукол! Понимаешь? Газету я так и не купил.

В общем, понял я, что в стране бардак какой – то. Какая там учеба? Какая работа? В кармане только справка об освобождении, и денег на пару пачек «Примы». Живот к спине настолько прилип, что штаны руками поддерживал. Куда идти? Отца я с детства не помнил, а мать, когда я тот срок мотал, куда – то на Украину укатила. В общем, помыкался какое – то время, пока вдруг одного друга детства не встретил. В школьные годы тот комсомольским вожаком был. Друзьями мы не были, так, учились в одной школе.

– Так вот, – продолжал Сергей. – Слышу, как вроде окликнул кто меня. Да я его и не узнал сразу. Столько лет прошло. Тем более он немного старше меня был. Подходит ко мне, смеется, обнимает, как старого кореша. Откуда, что да как? Ну, в общем, рассказал ему, откуда я, да что, да как.

В ресторан меня затащил. Сначала я не хотел, ну куда мне в ресторан, в таком прикиде? Сам – то он в костюме, рубашке белоснежной. Там, за разговором, он и предложил в его бригаду пойти. Я сразу даже и не понял, что у него за бригада, потому и ответил, что в колонии учили кое – чему, специальность имею столяра – краснодеревщика. Но в строительстве я ни бум – бум. Долго он смеялся. Потом, хлопнув меня по плечу, пояснил кое – что.

Сначала по рынку работал. Работа не пыльная. Платили хорошо. Даже не помню, били мы тогда кого – нибудь? Так, по мелочи, больше своим видом пугали. Правда, были случаи, когда помахаться приходилось. Но редко. Ходили в основном тройками, а деньги торгаши сами, добровольно, отдавали. Тех, которые упирались, мы и не трогали. К ним тут же менты подходили и быстро сворачивали их торговлю. Я все это видел и понять не мог, кто на кого работает? Мы на ментов или менты на нас? Это уже потом, когда рынки делили и непонятки пошли, начался полный беспредел. Отморозки понятий не соблюдали и воров не уважали, палатки жгли, машины взрывали, мочили друг друга. Менты со всего имели свои доли…

Владимир, слушая эти внезапные откровения вора, не выдержал:

– И, если не секрет, что дальше произошло?

– А дальше, сукой оказался этот комсорг.

Видя недоумение Владимира, Сергей пояснил:

– Погоняло было у него «комсорг», со школы еще приклеилось. Так и звали его Комсоргом. Менты крышевали тогда его. Потом они что – то не поделили между собой. В их непонятки мы не лезли. Были просто исполнителями. А за крышу платить надо, оказывается, не только наличными. Им ведь тоже раскрытки нужны были. Но тогда мы не знали этого, да и не вникали в их дела.

Сергей вновь неожиданно замолчал. Приподнявшись с нар, закурил и так же неожиданно продолжил:

Я к тому времени уже старшим в тройке был. Любил Комсорг всякие словечки из своей прошлой, школьно – комсомольской жизни вытаскивать. Может, ностальгия какая – то? Вот и называл таких, как я, звеньевыми, а бойцов своих – комсомольцами. Кстати, не поверишь, он постоянно комсомольский значок носил. Не такой, конечно, как когда – то носили комсомольцы, а сделанный, видать, по заказу. Золотой. Это у него вроде особого знака отличия. Хорошо, пионерских галстуков не заставлял нас носить, – улыбнувшись, продолжал Сергей. – Сидим как – то в кафешке, там же, на рынке. Уже и налог собрали, и деньги Комсоргу передали. Подходит ко мне армян, хозяин кафешки той, и шепчет, мол, там, на улице, тебя Комсорг ждет. Сказал, чтоб к нему вышел. Я, конечно, телку в сторону и на улицу.

Машину его сразу увидел. Подхожу к нему, мол, чего хотел? Работу сделали, с пацанами отдыхаем. Он только рукой махнул, чтоб в машину присел, где и говорит, что сегодня надо еще немного поработать.

Базара нет. Надо, значит надо. Что делать? – спрашиваю. Надо, говорит, к одному предпринимателю на хату подъехать, должок за ним. Пусть рассчитается.

А если…

А если нет – заставьте. И не забудьте счетчик ему включить.

Не знали мы тогда, что там нас ждали. Когда пришли к тому, тот упрямился недолго. Этот козел вывалил деньги на стол, берите, мол. Сразу и не поняли, что произошло. Как в голливудском фильме каком – то. Тогда, при задержании, менты застрелили одного. Двое нас осталось. Вместе тот срок и мотали. А уже когда на зоне были, маляву получили с воли, из которой узнали, что да как. Когда освободился, долго искал ту суку, с погоняло Комсорг. Найти так и не сумел. Свалил он с городка алтайского. Слышал, что сейчас он в этих краях где – то, и бизнес у него серьезный.

Так же противно шумел вентилятор, и с тем же ужасом временами напоминал о своем существовании унитаз. Сергей умолк. Владимир молча докурил сигарету и аккуратно затушил ее в железной банке, приспособленной для пепельницы. Заснуть долго не мог и просто лежал с закрытыми глазами. Владимир полагал, что Сергей спит, как вдруг вновь услышал его тихий голос:

– Ты, Володя, нормальный мужик, с понятием, вижу. Если уйдешь на зону, в фаворе будешь. Думаешь, на зоне одна сволочь сидит? Нет. Там, на зоне, жить можно. Люди везде есть. А что, на свободе их нет, сволочей разных? Да кругом. А там… Ты весь на виду, и знаешь, кто есть кто. – О чем – то подумав, продолжил: – Но я думаю, что ты, Володя, выйдешь отсюда. Не верю, что такой мужик, как ты, позволит засадить себя. И не грузи себя тем, что, как ты говоришь, переступил черту закона. Тебя заставили это сделать. А почему? Потому что они, Володя, козлы! Помнишь, я говорил тебе, что не случайно тебя не тревожат и не вызывают на допросы? Потому что у них что – то там не получилось, и они тебе робу по размерам подбирают.

Подумав немного, так же тихо продолжил:

– Ты правильно сделал, что в сознанку не пошел. В сознанку, Володя, можно идти только в исключительных случаях.

– Спрятать что – то более серьезное, о чем пока не знают?

– Не всегда. Но ты правильно мыслишь, Володя. Вот ты думаешь, что я конченый вор, даже убийца. В твоем понятии, если вор, значит, нет мне места там, в том обществе. – при этом Сергей кивнул головой в сторону носков, за которыми, как он полагал, была воля. – Да я сам не могу долго быть на этой самой воле, не могу быть в этом обществе. На зоне проще. Все на виду. Знаем, кто есть кто. Вор ты или сука? Вот кто тебя сюда прописал? И чем ты ответишь? Да ничем. Руки у тебя связаны. А у них, этих, есть все. И чихали они на этот твой закон, у них есть главное – власть! И пользуясь этим, они могут явиться без приглашения в твой дом. Причем на основании этих же сучьих законов. А ты можешь вот так же просто войти к ним? Нет, Володя, не можешь. Я это уже прошел. Потому ты сейчас здесь, а они там, на воле. А на зоне не так. Там с суками поступают по – нашему, правильному закону.

Ты не думай, Володя, что я тебя прописываю в свою хату. У тебя, в отличие от меня, другая, иная жизнь. Вот вспомни древнюю историю. Тот же Китай, Японию, например, где их императоры запрещали простым мужикам иметь при себе, как говорят сейчас менты, колюще – режущие предметы. Ну, сабли там разные, пики, ножи. Их ношение не разрешалось под угрозой смерти. Ну и отношение к тем мужикам, хотя и свободным вроде бы, было соответствующее, как к рабам. Их могли запросто убить, покалечить. И что придумали эти мужики? Да, правильно, кун – фу, ушу там разные, тхэквондом, карате и тому подобное. А для чего все это придумали? Чтобы, не имея при себе никакого холодного оружия, защищаться от этих сук. Ты понял, что я хочу тебе сказать?

И не грузи себя тем, что ты совершил, как говоришь, преступление. Как ты тогда сказал? – вдруг вспомнив, продолжил Сергей: – Что ты не вор в законе, а вор вне закона? Нормально сказано.

Тебя не просто подставили. Тебя красиво сделали, Володя. Вот как это правильно называется, причем намазали пальцы свои медом. А почему? Потому что у них, в отличие от нас, есть такая возможность. Они, применяя свою власть, используют этот самый закон как проститутку, и делают его как хотят. Потому что по – вя – за – ны друг с другом. Запомни, Володя, ворон ворону никогда глаз не выклюет. Эту истину еще моя покойная бабка говорила, – с улыбкой закончил Сергей.

Уже была глубокая ночь. Лежавшие рядом сокамерники, мерно сопя и временами негромко всхрапывая, спали глубоким сном. Кто – то из них во сне стонал. Кто – то, толкая спящего соседа, вскрикивал. Только двое, совсем, казалось бы, разные по жизни люди, тихим шепотом продолжали свой разговор. Тускло освещавшая это небольшое замкнутое пространство лампочка уже не раздражала, напротив, была очень кстати, так как позволяла лучше понимать друг друга

– Так вот, Володя, – неожиданно продолжил Сергей, – из того, что тебе сегодня предъявили, понятно, лимона того уже нет. Забрали они себе эту халяву. А вместо натурального фрукта подсунули гнилой. Правильно понимаешь, Володя, – повернувшись вполоборота в сторону Владимира и угадав его чуть видимый кивок, продолжил Сергей.

Потягиваясь на нарах, Сергей закончил:

– Я думаю, что прежнего дела нет. Закрыли его. А лимон вернуть надо, ой как надо, потому как красиво ты их развел. Расскажу пацанам, ржать будут. Вот только жаль, Володя, что ты этот лимон, в свою очередь… Это твой прокол. А взяв у тебя лимон, им уже, по большому счету, и не нужна была та доказуха. Соображаешь? И не слишком омрачай свою жизнь думами о смерти, всему свое время.

Под тихий шепот уже засыпающего Сергея, Владимир, проанализировав ситуацию, лишний раз убедился в том, что все так и произошло, как он и предполагал. Немного помолчав и посмотрев на спящих сокамерников, Владимир предложил Сергею покурить. Сергей, согласившись с предложением, в свою очередь предложил попить чайку – у него, в порядке исключения, у стены, рядом с его книгами, всегда стоял термос, ежедневно пополняемый конвоирами крутым кипятком. Ни разу за все эти дни Сергей никому не предлагал свой, как он говорил, чаек. По ночам заваривал его и, о чем – то своем думая, попивал этот чифирь, дымя при этом сигаретой. Да и вообще, Сергей впервые вдруг, вот так неожиданно, раскрылся перед Владимиром. Сергей был чем – то интересен Владимиру. К тому времени Владимир уже знал, что Сергей владеет двумя иностранными языками. Любопытства ради как – то спросил, где тот учился, на что Сергей, усмехаясь, ответил, что учился на специальных, ускоренных курсах, где год за два идет. А вот сейчас, когда вновь вернется на зону, займется еще одним языком, итальянским. Говорят, он очень трудный, но Сергей выразил надежду, что за отведенные ему годы одолеет и этот язык.

На удивление Сергей был очень интересным собеседником. Увлекается он не только йогой, как изначально считал Владимир. А его книги мог осилить далеко не каждый человек, даже с соответствующим образованием. Владимир заметил среди них даже Фрейда, Ильина и Флоренского.

Пока Сергей заваривал свой чифирь, Владимир, легко спрыгнув с нар, успел несколько раз присесть и встать, вытягивая при этом затекшие руки, чтобы размять мышцы. Высыпав остатки растворимого кофе в кружку, вновь присел на нары. Его место занял Сергей, который не приседал, а в отличие от Владимира выкидывал ноги, чуть не касаясь ими лампочки, после чего присел рядом с Владимиром и закурил.

Допивая кофе, Владимир поймал себя на мысли, что очень хотел задать Сергею какой – то вопрос. Но какой именно, он уже не помнил.

Лишь сейчас Владимир обратил внимания на то, что его место было рядом с Сергеем. Это получилось вроде бы само по себе. И какой знак ему в очередной раз подала Вселенная? Хоть и общие деревянные нары, а оказывается, и здесь существуют свои особые привилегии. Самая большая привилегия – у стены, там создается некое подобие подиума, куда можно положить свои личные вещи, включая сигареты, чай, конфеты и даже книги.

 

Испытание бедой. Весточка с воли

Еще не был окончен завтрак, когда, несмотря на оживленную беседу не так давно разбуженных началом нового дня сокамерников, все как по команде вдруг разом прекратили есть и с немым вопросом уставились на дверь. Они услышали четкие шаги выводного, приближающиеся к их камере. А поскольку по времени как бы еще рано было возвращать посуду, все сейчас ждали одного… кого именно? с вещами либо без них? И хотя все прекрасно понимали, что рано или поздно всех коснется эта команда – у каждого невольника в предчувствии этого момента сжималось сердце, после чего был всеобщий облегченный вздох тех, кого эта команда не касалась. Теперь уже с облегчением и в то же время с сочувствием, подбадривая того, кого конвоир выводил из камеры, они искренне желали удачи, которая не менее нужна была и тем, кто оставался здесь ждать своего часа.

Удивлению Владимира не было конца, когда конвоир, назвав его, приказал подойти к открывшемуся окошечку. Даже нагнувшись к нему, Владимир не мог видеть того, кто там, за дверью. Он увидел только кисть руки, которая передала ему что – то. Окошко тут же захлопнулось. Те же четкие шаги быстро удалились от их камеры.

Какое – то время в камере стояла тишина. Все правильно понимали, что Владимиру что – то передали, как понимали и то, что это, выражаясь их словами, какая – то «малява» с воли, от чего Владимир поднялся в глазах сокамерников сразу на ступень. Сейчас об этом Владимир как – то не подумал. Уже позже, анализируя все, Владимир вспомнит и об этом случае.

Владимир даже не обратил внимания на то, что так же, словно ничего и не произошло, его сокамерники продолжали прерванную беседу, доедали не доеденное и допивали не допитый ими утренний чай. Никто и не спрашивал, что именно передали Владимиру. Не принято это здесь. Делали вид, что ничего особенного и не произошло. Не их это дело.

Развернув маленькую, плотно свернутую в трубочку, похожую на спичку записку, Владимир понял, что это весточка от Барона, которую не спеша развернул и так же, не спеша, несколько раз прочитал. Цезарь писал, что дело, которое шьют Владимиру, сфабриковано. Об этом поведал ему один хороший человек. Спрашивал, что он может для него сделать? Перечитав уже в какой раз записку, Владимир закурил, после чего поднес к ней спичку. Она, ярко вспыхнув, через мгновение превратилась в пепел, и уже, плавно кружась, этот пепел медленно опустился в унитаз.

Прошел еще один день. Про Владимира словно забыли. Как всегда, он долго не мог заснуть. Почему – то был уверен, что информация о нем для Наты передана не без участия Барона. От пережитого, только за одни эти последние сутки, Владимир никак не мог сосредоточиться и думать о чем – то одном. Сколько уже прошло? Осталось, как и Робинзону Крузо, выбивать в стене отметки, обозначающие дни, проведенные в неволи. Завтра утром будет ровно шесть дней. Да, ровно шесть. Остается три дня. «Если в течение оставшихся трех дней не вызовут с вещами на выход, – с горькой усмешкой и тяжело вздохнув, подумал Владимир, – значит… еще через сутки после этого меня переведут, но уже с вещами…». Сколько он там будет, пока закончится расследование? Об этом знает только Бог! Спешить им некуда. Это может тянуться даже не месяцами, а годами. Даже если рано или поздно выяснится его невиновность, от этого ему легче не будет.

За все это время его допросили один раз в первый же день, после чего словно забыли о нем и вспомнили не так давно, только для того, чтобы ознакомить уже с постановлением по подозрению в совершении этого нового преступления. Он понимал, что те, кто его сюда привез, не будут спешить. Закончится время его так называемого временного содержания в изоляторе, переведут в СИЗО. Нет, надо что – то делать. Сам он не может практически ничего. Нужен помощник оттуда, извне, с воли.

Чуть повернув голову в сторону Сергея, Владимир увидел, что тот читает какую – то книгу. Поняв, что Владимир хочет о чем – то его спросить, Сергей, отложив книгу в сторону, приподнялся с нар и достал сигареты. Уже прикуривая, с вопросом посмотрел на Владимира.

– Сергей, мне надо позвонить. Это важно.

Ни слова не говоря, Сергей спрыгнул с нар и, подойдя к двери, дважды, причем совсем не громко, постучал в нее. Владимир даже засомневался в том, что кто – то там, с той стороны, мог услышать этот стук. Но каково было его удивление, когда через минуту окошко приоткрылось, и последовал негромкий вопрос конвоира: «Че надо?». Владимир был удивлен и тем, что даже не слышал привычного топота кованых сапог, какой бывает при сопровождении заключенных либо при раздаче пищи. Владимир не мог видеть того, кто, отозвавшись на этот стук, подошел к двери и о чем – то шептался с Сергеем. Шептались и о чем – то спорили они довольно долго. Владимир, конечно, догадывался, по какому поводу они спорят, и уже не надеялся на положительный результат. Но когда закрылось окошко и Сергей со словами, что у того всего три минуты, протянул Владимиру сотовый телефон, удивлению того не было предела.

Как хотелось набрать столь желанный номер и услышать с чудными переливами нежности голос Наты, но голос разума заглушил всплеск вожделения и Владимир набрал номер Барона. Какое – то время Барон не отвечал. Владимир просил Бога, чтобы тот отозвался, и очень нервничал, слыша длинные гудки вызываемого абонента. Ему уже казалось, что Барон довольно долго не отвечает, как вдруг на другом конце что – то щелкнуло, и гудки прекратились. Цезарь сразу понял, кто ему звонит, и, не задавая лишних вопросов, присущих весьма воспитанным и не очень людям, типа «как живешь, как семья, как дети?», тут же записал и пообещал выполнить немедленно то, о чем просил его Владимир. Лишь только после того, как выслушал просьбу Владимира и сделал необходимые записи, Барон спросил о его здоровье и самочувствии.

Закончив разговор, Владимир с благодарностью протянул телефон Сергею, спросив, сколько он ему должен, на что тот, улыбаясь, ответил;

– Земля круглая. Когда – нибудь рассчитаешься… – и здесь же добавил: – Не бери в голову. Никаких примесей ни в сердце, ни в печень. Ничего, Володя, ты мне не должен. Я рад, что помог нормальному мужику. Я приведу тебе слова Руставели Шота, запомни их Володя, пусть они станут маячком в твоей пока еще злосчастной жизни:» Мудрый борется с судьбою, а неразумный унывает… кто в беде покинул друга, сам узнает горечь бед».

 

Константин. Судьба позволяет жить

Уже ближе к обеду следующего дня Владимир был в допросной. Никто из сокамерников в этот раз не загадывал и не делал ставок на сигареты, когда услышали громкий и столь знакомый стук сапог выводного, подходившего к камере за номером семь, так как все уже знали, что это за Владимиром. Причем на выход и без вещей. Здесь невозможно что – либо скрыть. Каким – то внутренним чутьем все понимали друг друга. Первый раз за эти дни Владимир с таким нетерпением ждал этот ненавистный ему стук сапог. Сейчас он встретится со своим другом Константином, телефон которого Владимир никак не мог вспомнить, но рассказал Барону, как того найти. Он знал, что тот появится не раньше второй половины дня, так как должен выяснить все обстоятельства по делу Владимира, после чего только приедет к нему. А то, что он приедет, Владимир не сомневался, потому как Константин, являясь сотрудником милиции, найдет возможность с ним встретиться.

Владимир привычно выполнял команды выводного, но ему казалось, что тот не шел за ним следом, а бежал. И это было не игрой воображения, так как выводной уже дважды сделал ему замечание по этому поводу. Войдя в допросную, Владимир еле удержался от порыва обнять друга, но рядом еще находился выводной.

Поздоровавшись, Владимир сразу обратил внимание, что на погонах Кости появилось еще по одной звездочке, и тут же поздравил его. Наконец – то, он капитан. Как бы случайно посмотрев на зарешеченную дверь, остававшуюся приоткрытой, за которой где – то там находился выводной, Костя незаметно передал Владимиру небольшой, в несколько раз сложенный листок бумаги. При этом негромко проговорил: «От нее».

Видимо, не только эта встреча с Костей, человеком с воли, который сейчас сидел перед ним, но и знание того, что он пришел к нему на помощь, да еще и эта записка, о которой Владимир даже и мечтать не мог, настолько взволновали его, что какое – то время он не мог говорить. Константин, понимая его состояние, улыбался. В глазах Владимира он видел благодарность, как за этот визит, так и за записку от Наты.

Константин передал Владимиру, что сам ничего не может понять, потому что идет какая – то мышиная возня, связанная с задержанием Владимира. Сам черт здесь голову сломает. По понятным причинам Константин не мог ознакомиться с материалами дела, знает только, что этим занимается следственное управление. А что они имеют на него, ему не известно. Никто ничего о деле, к которому причастен Владимир, не знает. Тайна за семью печатями, непонятное, скрытое и недоступное. Может быть, сам Владимир что – то ему пояснит?

Понимая, что у них не так много времени для беседы, Владимир, поблагодарив Константина за его оперативность, кратко рассказал о причине своего задержания. Здесь же спросил, помнит ли тот, как он, Владимир, обращался к нему по поводу отпечатков пальцев на стаканчиках? Получив положительный ответ, Владимир пояснил, что эта его просьба была связана с той цыганской темой, которой он ранее занимался.

Услышав это, Константин, улыбаясь и как бы понимая, что имеет в виду Владимир, дополнил:

– Я так и подумал, когда ко мне вдруг пришел твой Барон.

– Не перебивай меня, Костя, и не задавай сейчас никаких дополнительных вопросов, потому как я сам еще не готов на них ответить. – Уже тише, при этом посматривая на приоткрытую дверь допросной комнаты и чуть подавшись ближе к Константину, Владимир продолжил: – Сегодня же свяжись с Сашкой. У него три компакт – диска, которые я ему как – то передал. На одном из них указана фамилия и контактный телефон их владельца, некоего Петра Павловича. Забери у Сашки эти диски вместе с резюме, которое он должен подготовить. Его специалисты поработали с ними. А теперь главное: надо сделать так, чтобы эти диски и это резюме сегодня же…

– Нет вопросов, дружище. Все сделаю, – выслушав Владимира, с улыбкой ответил Константин.

Расставаясь с другом, Владимир вздохнул с каким – то облегчением. Он был уверен, что не более чем через два дня выйдет отсюда. Выйдет с тем, чтобы, защищаясь, уже нападать самому. И не просто защищаясь нападать, а найти и наказать тех, кто этого заслужил. Это свидание вдохнуло в него решимость и огромное желание действовать. Камня на камне не оставить! Это был уже прежний, вчерашний Владимир. Неукротимый, даже точнее, неудержимый.

Даже камера, куда проводил его тот же выводной, показалась ему уже не такой серой и сырой. И не успел тот закрыть за Владимиром дверь, как его сокамерники с немым вопросом, как бы спрашивая: «Ну как там, все нормалек?», сосредоточили свое внимание на нем. И все разом, увидев на лице Владимира улыбку, заулыбались. Никто и ни о чем не спрашивал его, потому как не принято это, но все понимали, что у Володи, как его здесь называли, все нор – ма – лек.

Внезапно Владимир замер. В камере не было Сергея. И Владимир сразу понял, что больше не увидит его, никогда. Понял по тому, что личных вещей Сергея в камере не было. В углу, на так называемом подиуме, сиротливо лежала только одна книга.

– Когда? – ни к кому конкретно не обращаясь, спросил Владимир.

– Сразу за тобой. Как только ты ушел.

В эту минуту Владимир вдруг понял, как ему сейчас не хватает Сергея. Не думал Владимир, каким вдруг близким и дорогим стал для него этот человек. Казалось, что они были знакомы с ним очень, очень давно. В эту минуту он даже и не думал о том, что Сергей обыкновенный вор, и не просто вор, а рецидивист. Ну и что из того? Еще какое – то время в камере стояла тишина, после чего один из сокамерников проговорил:

– Ты это, Володя, там он просил передать тебе, ну, в общем, книгу. Вон, толстая такая.

Присев на край нар и протянув к изголовью руку, Владимир взял оставленную Сергеем для него книгу. Переплет книги настолько был потертым, что невозможно было прочитать не только автора, но и самого названия. Открыв книгу и перевернув ее первый лист, Владимир с трудом разобрал, что книга называлась «Геростраты и Иуды». Фамилию автора прочитать не удалось. На том же листе Владимир увидел сделанную Сергеем надпись, которой почему – то даже не удивился. Всего три слова: «Моему корешу Владимиру». И ниже – каллиграфически выведенная библейская фраза «Отдели овец от козлищ». Что на доступном языке означало – отдели вредное от полезного, плохое от хорошего.

Как много говорили эти слова! Владимир не раз еще вспомнит Сергея. Не раз вспомнит их тихие ночные беседы и размышления о смысле жизни. В будущем они никогда больше не встретятся. Но память об этом человеке у Владимира останется надолго, и однажды Владимир, вспомнив Сергея, кому – то о нем напомнит. И кто знает, может, когда – нибудь Сергей и встретится со своим бывшим бригадиром, погоняло которого – Комсорг? Жизнь удивительна своей непредсказуемостью.

О чем именно думал Владимир в тот момент, никто не знает, как вдруг внутри, где – то под самым сердцем, что – то укололо, после чего ему стало трудно дышать. Широко открыв рот, Владимир пытался глубоко вздохнуть, но из этого ничего не получилось. Что было дальше, он не помнил. Владимир не слышал, как сокамерники стучали в железную дверь и, вызывая выводного, орали, требуя срочно вызвать врача. Он не слышал, как пришел выводной, затем появился еще один, но уже в грязном белом халате. От него невыносимо воняло перегаром. Здесь же, прямо на нарах, он сделал не подающему признаков жизни Владимиру сразу два укола и хотел, видимо, уйти, но почему – то не решался. В камере стояла полная тишина. Подумав о чем – то еще, этот, в халате, заорал на стоявших рядом выводных:

– Чего стоите, идиоты? Тащите его отсюда!

– Куда?

– В коридор, мать твою…

Уже отдавая четкие указания выводным, которые растерявшись, не знали, как это сделать, распорядился вызывать реанимацию.

 

Возвращение к жизни. Перст божий

Откуда эти люди? Почему их так много? И почему они все молчат? Владимир их где – то уже видел, но вспомнить никак не мог. И почему смеется этот мужчина? Все молчат, а он смеется. Да этот тот самый, который всегда смеется. На самом деле ему совсем не смешно. А эти что здесь делают? Владимир был уверен, что им здесь не место. Они должны быть не здесь. А где? Владимир старался вспомнить, где они должны быть, но никак не мог этого сделать. Как не мог понять и того, почему они так на него все смотрят. Что им от него надо? Владимир вдруг похолодел от страха, так как по их взглядам понял, что они от него хотят. Они думают, что он вор! И хотят заставить его вернуть золото! Но он не вор! Владимир знает настоящих воров, знает, у кого медальон. Холодея от ужаса, он понял, где их видел. Да они же мертвые! Потому и молчат, догадался Владимир.

Владимир увидел еще одну мужскую фигуру, которая почему – то пряталась среди крестов. Почему мужчина прячется, и что он здесь делает? Здесь же только мертвые, а этот живой. Но почему он прячется? Кого он боится? «Ну конечно меня, – догадался Владимир. – Он боится, что я узнаю его и всем расскажу, что тот медальон – у него».

Владимир видит Сергея. Пытается ему сказать, объяснить, что сожалеет, что так получилось. Даже не пожал ему руку, не пожелал удачи при прощании. Сергей улыбается. Он все понимает. Улыбнувшись, говорит:

– Да кому ты пытаешься все это объяснить? Они не понимают тебя! Это же ВАРВАРЫ! Ты слышишь меня? Это ВАРВАРЫ! Геростраты! Иуды! Они ничего не понимают! Это ПОДОНКИ! ПОДЛЕЦЫ! МРАЗЬ!

Вторые сутки Владимир не приходил в сознание. Он что – то мычал, кого – то звал, куда – то бежал… Он пока еще не видел ту, которая вторые сутки сидела рядом с ним и, уже не вытирая слез, аккуратно, слегка касаясь тампоном его лба, удаляет появляющийся иногда пот. Здесь же, рядом, прямо на стуле, она иногда и засыпала. Дежурная сестра больше не пыталась ее будить и не предлагала поспать в сестринской, на кушетке. Кризис миновал, и все шло к лучшему. Ната уже сама иногда меняла капельницы. Она не отходила от Владимира, решив, что будет безотлучно с ним, пока он не придет в сознание.

Медленно, шаг за шагом, возвращался Владимир к этой жизни. Его мозг уже работал, и он даже что – то слышал. Словно во сне. Самое интересное, что умом Владимир понимал, что не спит, но в то же время он по – прежнему оставался в сумеречном состоянии полусна – полуяви. Он даже уже что – то чувствовал. И слышал, как кто – то о чем – то негромко говорит, понимая уже при этом, что говорят именно о нем. Его мозг улавливал уже все. Посылал мысли, а они поддерживали мозг. Дыхание становилось ровнее, но он еще почему – то никак не хотел возвращаться в реальный мир. Он уже никуда не бежал и никого уже не догонял. Он наслаждался состоянием покоя. Так хорошо и спокойно ему никогда не было. Разве в детстве только. Когда мама тихо напевала ему колыбельную песенку – слов он не помнит, только нежная мелодия и светлый образ мамы…

Открыв глаза, Владимир не сразу понял, где он находится. Но он увидел Нату. Понял, причем осознанно, что это уже не сон и что рядом его Ната. Почему она плачет? Ее ладонь на его груди. Нет, она не плачет. Ему это показалось. Его Ната улыбается. Ее улыбка передается ему, и он уже не думает в эту минуту, где он и что с ним случилось. Он хочет приподняться, но ее рука, нежно лежащая у него на груди, не позволяет ему двигаться. Владимир порывается встать, но и это ему не удается. Он не смог даже пошевелиться. Подошедшая вдруг сестра, улыбаясь, что – то сказала, но что именно, Владимир уже не слышал. Он вновь погрузился в сон. В глубокий и долгий сон, которым у смерти заимствуется порой жизнь.

Владимир не слышал и не чувствовал, как его опять куда – то повезли. Не знал тогда Владимир, что двое суток он был на грани между жизнью и смертью. И только чудо спасло ему жизнь. Может, и само желание жить? Может, еще что – то, о чем не знал и сам Владимир? Может, его действительно удержал на этой линии между жизнью и смертью, отведя ему еще какую – то роль в этой жизни, его ангел – хранитель… Рада? Удержала и не дала ему умереть, потому, как он должен что – то еще сделать? Либо доделать то, чего не успел? Но должен?! И кто так бесцеремонно, злобно и жестоко, уничтожает его жизнь? Кто эти волки в лисьих шкурах? Эти Гоги и Магоги?

 

Варвары – Алексей и Валентин

Какое – то время в кабинете стояла тишина. Алексей, с той же присущей ему барской вальяжностью, на правах хозяина кабинета, сидел в кресле. Глядя на него, можно было догадаться, что он чем – то очень удручен.

У окна, спиной к нему, стоял Валентин, который минутой назад напомнил Алексею тот разговор, когда он высказывал свои сомнения по разработке Владимира. Ведь он предупреждал Алексея, что не только сами себе на свою собственную задницу приключения найдут, но и висяк повесят. Сегодня эти сомнения уже имели под собой серьезные основания. И что ответил тогда ему Алексей? Что все будет нормально? Получат не только раскрытие, что, несомненно, повлияет на продвижение по службе, но и нечто более ощутимое и хрустящее. Ну и что из этого получилось? Владимир оказался не таким простым, как думали раньше. Конечно, они сразу сообразили, что Владимир действовал не один. Но как они, профессионалы, могли это допустить? Конечно, из – за самонадеянности этого самовлюбленного аристократа, мнящего себя стратегом, уже с некоторым раздражением думал Валентин о своем коллеге.

Валентин, конечно, понимал, что в этом деле есть доля и его вины. Но как мог не заметить Николай Николаевич того, что Владимир передал деньги кому – то через окно, другими словами, выбросил их из окна? Ведь они были уверены, что деньги у Владимира в портфеле. И если бы это оказалось именно так, не было бы и этих проблем. Потому и пришлось им все менять по ходу непредвиденно развивавшихся событий. Начиная с постановления о задержании, которое было подписано следователем уже после того, как Владимира взяли и поместили в изолятор.

Вспоминая и анализируя эти события, Валентин с раздражением винил самого себя. Ведь тот обыск, который они произвели в жилище Владимира, по сути, был незаконным. У них не было даже постановления на его проведение, не говоря уже о санкции прокурора или решении суда. Но что им оставалось делать в то время? Выбора не было. Была ночь. А если они найдут деньги, полагали, следователь правильно их поймет, и утром у них будет все в ажуре. И это был как раз тот случай, когда они могли провести обыск, как говорится, «по горячим следам», ибо всякое промедление могло бы привести к исчезновению вещественных доказательств, того самого миллиона. А после обыска у них есть еще целые сутки, в течение которых они все приведут в соответствие. Письменно уведомят не только прокурора, но и суд о проведенном следственном действии.

– Да, если бы у бабушки была одна штучка, она бы была дедушкой, – вспомнив поговорку, вслух проговорил Валентин.

– Что говоришь? – не расслышав Валентина, спросил Алексей.

– Так. Ничего особенного. Мысли вслух.

«Алексей, конечно, был прав, интуиция его не подвела, – продолжая вспоминать события тех дней, думал Валентин. – Но интуиция интуицией, а полной уверенности в том, что деньги могли быть у Владимира, у них тогда еще не было. Да и следователь, после всего произошедшего, не одобрил бы их дальнейшие оперативные действия, а думать было некогда. К тому же здравым рассуждениям мешала злость. Получалось, что они не только дело развалили. И как развалили! Так должны еще вернуть целый лимон! Лучше не придумаешь! Да за такую работу не только звезды, погоны слетят! Их после этого даже в милицию не возьмут! Следовало уже не о повышении думать, а свою, как говорят американцы, задницу спасать».

Следует отметить, что, работая не один год на оперативной службе, проследили они за Владимиром так, что тот их и не заметил. Зная место проживания Владимира и следуя за ним, принимали все меры предосторожности. Даже когда Владимир останавливался у какого – то дома, они были уверены, что он их не обнаружил, а просто перестраховывается. Окончательно успокоились после того, как Владимир, не выходя из машины, вновь поехал. Продолжая следовать за ним, они вынуждены были проехать к следующему за домом Владимира зданию, так как появился какой – то джип и мог их осветить. Затем Алексей, оставив Валентина в машине, прошел к торцу здания, откуда наблюдал за Владимиром. Он видел, как неизвестный, выйдя из того джипа, подходил к Владимиру, и они о чем – то беседовали, причем этот неизвестный перед тем, как уехать, что – то передал Владимиру. Номер джипа Алексей разглядеть не сумел.

Алексей покинул свой пост наблюдения лишь после того, как в одной из комнат квартиры Владимира зажегся свет, после чего он вернулся к машине, и они с Валентином, уже не зажигая фар, подъехали к дому Владимира, припарковавшись недалеко от его машины.

Наблюдая за окнами Владимира, ожидали рассвет. Если бы только знал Владимир, сколько мстительных слов и далеко не добрых пожеланий на будущее отпущено было ими в его адрес только за одну эту ночь! На то, конечно, были веские причины, и их можно было понять, а поскольку времени было предостаточно, Алексей, немного успокоившись, уже не спешил претворять в реальность одну из ранее высказанных им угроз, адресованных Владимиру. И великодушно решил немного подождать. До утра.

Они были уверены, что деньги у Владимира, и надо отдать должное, интуиция их не подвела. Немного успокоившись, уже правильно полагали, что сейчас нет необходимости будить ночным звонком и ставить в известность следователя о том, чем они сейчас заняты, потому как ночь во дворе. А утром они привезут Владимира вместе с деньгами в прокуратуру, и начнут того «колоть».

Валентин также понимал, что благодаря Алексею, все вроде бы поправилось. Деньги нашли. Да и Владимир не отрицал того, что эти деньги его. Здесь же, разложив купюры на столе, пересчитали, упаковали в пакет, который опечатали с целью дальнейшего приобщения их в качестве вещдока, составили протокол, в котором поставили свои подписи понятые и сам Владимир. Валентин даже снял этот момент на видеокамеру. Материалы дела были у следователя прокуратуры. Оставалось одно: произвести опознание купюр. Будучи уверенными, что утром следователь будет у себя, на месте, – уже к обеду они закончили все формальности по этому делу. А поскольку тот фактически уже на пенсии, держать долго в производстве это дело не будет. Зачем? Все доказательства состава преступления в организации преступной группировки с целью вымогательства путем шантажа и угроз имеются. А для группы останется подтянуть того самого Петра Павловича, которого вслед за Владимиром доставят в прокуратуру и проведут очную ставку. Останутся кое – какие формальности. Вроде очных ставок этих двоих подельников с Николаем Николаевичем. Вот и все. И группа есть. И раскрытие. И поощрение. И самое приятное – те самые хрустящие фантики.

Валентин догадывался, что его друг что – то скрывает от него еще, но что именно? Проведя саму выемку денег, казалось бы, можно на этом и остановиться. Тем более Владимир даже не отрицал, что это деньги его, а не подкинули «волки позорные», «мусора проклятые», как бывает в иных ситуациях. Но они продолжали чего – то еще искать. И когда об этом спросил Владимир, Алексей ответил: «Все, что может иметь отношение к делу». Тем не менее, Валентину сказал, что его интересуют компакт – диски. Но зачем устраивать при этом погром в квартире? В тот момент ему даже было стыдно за Алексея, не только перед понятыми, но и перед Владимиром.

До сих пор Валентин помнит глаза той женщины, которая от страха прижималась к своему мужу, наблюдая за Алексеем, как тот, выбрасывая вещи из шкафов, по ним же и ходил. Зачем это надо было делать? Но кто мог подумать тогда, как изменчива эта самая госпожа Фортуна?

Разве могли они знать, что следователь куда – то уедет? В то время им и не нужны были материалы дела, которое находилось у того в сейфе. Им нужны были только те бумаги, которые старый перечник выбросил в корзину для мусора. А вытащив их оттуда, они бы даже… утюгом их прогладили! Но их и там не оказалось.

Кто мог тогда знать, что благодаря стараниям ворчливой по причине старости, но очень добросовестной бабы Маши, убирающей по утрам кабинеты прокуратуры, эти листы вместе с иным мусором через несколько часов будут сожжены в железном ящике, который стоял во дворе прокуратуры?

Разве могли они знать тогда, что эта самая баба Маша каждое утро сжигала в этом ящике ненужные бумаги. Конечно, только те, которые находились в корзинах для бумаг и не имели какой – либо важности. Словно какая – то неведомая сила вновь оказала услугу Владимиру и в тот раз.

Наблюдая за Алексеем, Валентин чувствовал, что с каждой минутой тот все больше начинал его раздражать. Сейчас он вспомнил, как этот самовлюбленный выскочка диктовал секретарше Николая Николаевича серии и номера денежных купюр и, якобы контролируя их правильность, приближался к экрану монитора, как бы случайно при этом касаясь прелестей секретарши. Эти «случайные» прикасания веселили обоих. Валентин даже вышел, чтобы им не мешать. Но лучше бы он не выходил тогда из приемной.

Когда они уже возвращались в прокуратуру, Алексей постоянно названивал следователю, но тот не отвечал. Никто из сотрудников так же не знал, где он находится. Потому и поместили Владимира в ИВС. Что еще оставалось делать? Вот тогда Валентин и предложил Алексею позвонить предмету его обожания и попросить ее распечатать документы, которые, по его мнению, должны оставаться в памяти компьютера. Чего, казалось, проще? Но, увы, эта дурочка не только не сохранила файл, но и стерла его вообще!

Что оставалось делать? Владимир, как они полагали, расколется сразу и пойдет в сознанку. Но этого не произошло. К их изумлению, признавшись, что изъятые деньги принадлежат ему, факт получения этих денег от Николая Николаевича Владимир отрицал полностью. Не исключено, что придется закрывать дело и отпускать Владимира. Причем вернуть при этом ему деньги… Да…

Повернувшись к Алексею, Валентин подошел к столу и внимательно, с вопросом посмотрел на него.

– Где он сейчас? – проговорил Валентин.

– Кто? – не сразу сообразив, о ком идет речь, вопросом на вопрос ответил Алексей.

– Конь в пальто!

Посмотрев на Валентина и правильно понимая, о ком идет речь, Алексей ответил, что Владимир сейчас в реанимации. Предвидя следующий вопрос, но уже чуть громче, причем словно спрашивая самого себя, добавил:

– А куда его еще должны были отвезти? Я сам узнал об этом только на следующий день. Ширшин звонил. Говорит, сейчас его состояние стабилизировалось, уже перевели в палату. Там постоянно его жена, не отходит от него. Ширшин изменил ему меру пресечения.

Видя недоуменный взгляд Валентина, Алексей, уже изменяя своей привычке и манере держаться, как – то странно передернулся и громче обычного добавил:

– Ну что смотришь на меня? Все нормально будет. Теперь это уже не наше дело.

– Как я понимаю, я свою работу закончил? – вопросом на вопрос ответил Валентин. – Ты удовлетворен? Я лично не очень. Честно скажу, мне почему – то нравится Владимир. Уверен, он лучше нас с тобой. Я, как обещал, помог тебе. В остальном на меня не рассчитывай. И вообще, разбирайся в этом сам. А меня уволь, – направляясь к двери, договорил Валентин.

Алексей в той же позе продолжал сидеть в своем любимом кресле. Даже после того, как за Валентином закрылась дверь, он некоторое время смотрел на телефонный аппарат, стоявший на столе его служебного кабинета, после чего, продолжая о чем – то своем думать, но уже со злостью на лице, вытащил из внутреннего кармана свой сотовый.

«Ну почему не отвечает Николай Николаевич? Такого никогда не было. Обычно он не заставлял себя долго ждать, и даже когда был очень занят, всегда отвечал на мои звонки», – со злостью размышлял Алексей. Как вдруг, после очередного звонка, длинных гудков уже не последовало, но приятный женский голос проинформировал, что аппарат абонента заблокирован. После небольшой паузы тот же голос дополнил: «Пожалуйста, перезвоните позже».

Посидев и подумав еще о чем – то, Алексей позвонил в приемную Николая Николаевича. Узнав знакомый голос секретаря, уже без присущей ему вежливости спросил, где ее патрон?

Секретарь, конечно, узнала, кто именно звонит, и чуть слышно прошептала, что в офисе был произведен обыск, изъяли не только все бухгалтерские документы, но и ее папки с входящей и исходящей корреспонденцией. Были изъяты печати, которых оказалось более двадцати штук. Николая Николаевича увезли вместе с супругой. На вопрос Алексея, кто именно производил обыск, пояснить ничего не смогла. Алексей уже хотел отключить телефон, как та вдруг сказала, что в сейфе Николая Николаевича было еще какое – то золото и много наличных денег, которые тоже были изъяты этими людьми. А когда производили обыск, никого из офиса не выпускали.

Алексей побледнел. Он понимал, почему с самого утра не отвечал телефон Николая Николаевича и почему вдруг оказался заблокированным. Значит, его последние звонки оставлены в памяти телефона Николая Николаевича, и это уже… Не мог он не понимать того, чем может закончиться для него дружба с Николаем Николаевичем, название которой совсем иное: кры – ше – ва – ние!

Некоторое время, все так же держа в руках свой телефон, он уже не радовался тому, что сохранил звездочки на своих погонах. Но он еще не знал о том, какой сюрприз приготовила ему красотка Фортуна, которая бывает так не постоянна и изменчива.

 

Николай Николаевич. Духом не возвысился

Лишь к вечеру закончился допрос Николая Николаевича. Он знал, что в это время, где – то совсем рядом, в одном из кабинетов этого учреждения, идет допрос его жены, являющейся главным бухгалтером банка. Понимая криминальный характер деятельности своей фирмы и меру ответственности за свои действия, он не хотел даже и думать о том, что встретиться с женой в ближайшее время им не суждено. И встреча с ней возможна только по причине необходимости проведения очной ставки. Не более. Как понимал и то, что рассчитывать в данной ситуации хотя бы на подписку о невыезде ему не приходится. Слишком серьезные снования были для его задержания. Да и не похоже, что его друг Алексей бросится к нему на защиту.

Еще утром приехав в офис и поднявшись в свой кабинет, он даже не понял, откуда появились эти люди? Буквально следом за ним. Их было много. Трое вошли в кабинет, остальные, перекрыв (уже знакомый читателю) вход третьего этажа и заполнив иные кабинеты, предложили всем оставаться на своих местах, телефонами не пользоваться.

Только что его допрашивал еще какой – то тип и, как понял Николай Николаевич, совсем из другого ведомства, которого совсем не интересовала его работа. Его интересовало другое: откуда у него золотые украшения, которые были обнаружены в его сейфе, часть из которых подходит под описания золотых вещей, находящихся в розыске? Даже намекнул, откуда они могут быть, и что не исключено, что эти золотые украшения, ввиду их криминального прошлого, будут приобщены к уголовному делу, но совсем по иным обстоятельствам и даже совсем по другому уголовному делу.

Путаясь в своих собственных показаниях, Николай Николаевич отвечал только междометиями и коротким мычаньем. Понимая, что не случайно вдруг исчез Кривой, Николай Николаевич думал только об одном: что будет с ним, когда узнают об этом золоте цыгане? И лишь от одной этой мысли его бросало в жар. Временами, наоборот, становилось очень холодно.

Николай Николаевич не мог знать того, что Владимир, находясь в изоляции, не случайно имел встречу с Константином. В тот же день Константин побывал у Сашки, чьи специалисты к тому времени сумели просмотреть компакт – диски и, просмотрев их, даже подготовили своеобразный отчет. Передавая Константину диски вместе с этим отчетом, Сашка в устной форме сообщил, что за эти бумаги заинтересованные лица много бы отдали. Смотря к кому они попадут. Здесь не только четко отражены схемы отмывания денег, причем не в малых суммах, но и полная информация о тех, кто к этому имеет непосредственное отношение.

Не мог знать Николай Николаевич и того, что все это в тот же день, уже ближе к вечеру, находилось на столе одного из руководителей Федерального управления по налоговым преступлениям. И в тот же вечер в одном из кабинетов сидел тот самый Петр Павлович, который не просто написал заявление, но давал уже и соответствующие показания, названия которым – чистосердечные признания. Через несколько часов тот самый Петр Павлович будет отпущен, но с напоминанием, что с этого момента его передвижения ограничены. Потому что пока… он проходит свидетелем. Но это пока.

Не мог знать Николай Николаевич, что одним из первых документов, приобщенных к материалам уже его уголовного дела, было заявление этого самого Петра Павловича, и что уже к вечеру эта тоненькая папочка превратилась в целый том.

Не мог знать руководитель банка и того, что уже несколько дней, как вакантно место в одном из следственных изоляторов, в котором не так давно пребывал Владимир. Может, не случайно оно освободилось? И кто знает, может, именно в этот изолятор и будет через несколько часов помещен он, президент компании? И может, именно в ту самую камеру под номером семь? Но сейчас не суть, в какой именно изолятор. И даже не суть, в какую именно камеру. Это уже не имеет никакого значения.

И кто знает, может, в тот же изолятор будет помещена и его жена, которую будет сопровождать по тому же гулкому коридору все тот же конвой, а изголодавшаяся шпана и воры будут посылать ей свои веселые приветы, пока за ней гулким эхом не закроется железная дверь?

 

***

В тот же вечер с лацкана пиджака Николая Николаевича будет снят комсомольский значок, изготовленный когда – то по его личному заказу в одной из ювелирных мастерских городка Алтайского края. Этот значок вместе с его личными вещами и даже шнурками от ботинок пока будет храниться по месту его нового временного проживания. Так распорядился большой начальник.

 

Владимир. Неумолимый круговорот судьбы

Приоткрыв глаза, но еще не проснувшись, Владимир непонимающе осматривал эту светлую комнату и старался понять, где он находится? Почему так тихо? И светло? Почему не скрипит вентилятор? Нет лампочки, постоянно светящей в лицо? Вместо серого потолка и таких же стен камеры потолок был где – то там, очень высоко над его головой. Но он не был серым. Да и стены были другими. И не воняло носками, и тем, что должно быть где – то там внизу, слева от него.

Рядом сидела Ната. С улыбкой смотрела на него и что – то говорила.

Сейчас он хотел ей много, очень много сказать о том, как он ее любит и как он скучал по ней! И как он был не прав, что посмел плохо думать…

Много, очень много хотел сказать в минуту своего пробуждения Владимир. Хотел сказать, что сейчас видел ее во сне, как она приходила к нему. Но он не мог этого сделать. Не мог говорить.

Наклоняясь ближе к Владимиру, Ната шептала, что очень любит его. Вместе с тем ее руки, нежно прикасаясь к его лицу, были подтверждением чего – то еще большего.

Сознание возвращалось к Владимиру. Он уже помнил, как вернулся в свою камеру после встречи с Константином. К тому времени увели Сергея, того самого вора в законе, с которым успел подружиться. Жаль, даже не простился с ним по – человечески. Встретятся ли они еще когда – нибудь? Сергей подарил ему какую – то книгу. Вдруг Владимир, вспомнив это, вздрогнул.

– Лежи, лежи. Тебе нельзя двигаться, – проговорила Ната.

– Книга. Где книга? – прошептал Владимир.

– Какая книга, любимый? Ты что? Что с тобой?

Владимир понял, что, действительно, этой книги сейчас здесь быть не может. Она осталась там, в камере. Может, ее сейчас читают другие? И эта книга будет еще долго, как эстафета, переходить из одних рук в другие?

Не помню. Названия не помню… – глядя на Нату, шептал Владимир и, уже закрыв глаза, продолжил: – Варвары. Варвары. Это Геростраты и Иуды.

Некоторое время Ната с вопросом смотрела на Владимира, после чего осторожно приподнялась и, оглядываясь на него, тихо вышла из палаты. Через некоторое время в палату вошел врач. Вместе с ним плачущая Ната.

Проведя быстрые действия, известные только ему одному, при этом поочередно приоткрывая веки спящего Владимира и проверяя пульс, врач поправил капельницу и, уже обращаясь к Нате, успокоил ее:

– Ничего страшного. Пусть спит. Для него сейчас сон – лучшее лекарство.

Послышался тихий зуммер телефона. Ната, посмотрев на его светящийся экран, поняла, что это опять звонит Сашка. Привыкнув за эти дни к его бесконечным звонкам, отойдя ближе к окну, Ната, предвидя его вопрос, тут же ответила, что Владимир идет на поправку. Но сейчас спит. Только что спрашивал о какой – то книге. Она даже подумала, что это опять бред. Но не похоже. Врач сказал, что все нормально.

– Нет, – отвечая на вопрос Сашки, проговорила Ната. – Ничего больше не нужно. Ты и так сделал больше того, чем требовалось. Спасибо, Сашка, за эту палату. Я даже и не думала, что такие палаты могут быть в наших клиниках. Это гостиница какая – то, а не палата, – прощаясь с Сашкой, искренне закончила Ната.

Не успела убрать телефон, как тот вновь тихим зуммером напомнил о себе. На этот раз звонил Константин. Ответив ему на тот же вопрос, который так же интересовал Костю, как и Сашку, Ната осторожно, но, как бы боясь услышать в ответ что – то плохое, спросила: «Костя, что там, с этим делом?».

– Да все нормально, Ната. Мышиная возня какая – то. Не бери в голову. Все будет хорошо. Ты же знаешь своего? Какой он преступник? А пока работаем. Все, пока. Проснется, привет передавай.

Подойдя к спящему Владимиру, поправив одеяло и присев рядом, все так же нежно глядя на него, она шептала:

– Не умирай, любимый. Не уходи от нас. Ну что мы будем делать без тебя?

Ната вспомнила, как три дня назад, собираясь к Владимиру, она заехала к Надежде с Анатолием, который, зная слабость Владимира к его кулинарии, решил приготовить манты и передать для своего друга через Нату. Он уверял, что, получив их, Владимир сразу догадается, кто именно их делал, и ему будет очень приятно. А поскольку это требовало определенного времени, они предложили задержаться, после чего, сказали, отвезут ее домой. Но манты передать не удалось. Уже утром, когда она приехала в следственный изолятор, ей сообщили, что Владимира нет. Никто и никакой информации о его месте нахождении не сообщил.

Какое – то время Ната стояла в нерешительности, размышляя, что ей делать, как вдруг какой – то милиционер, проходя мимо, приостановился и тихо сообщил, что вчера вечером его увезли в реанимацию. Здесь же подсказал, куда именно.

Не дослушав милиционера, Ната уже бежала к автобусной остановке. И если до этого она ничего не понимала и не знала, за что именно арестован Владимир, то теперь боялась даже подумать о том, что с Владимиром могло случиться что – то… очень страшное. Что с ним? Почему он в реанимации? И почему ей ничего не сказали об этом там, где она только что была? Почему из этого делают какую – то тайну?

Эти вопросы, пока она ехала в больницу, где, как пояснил ей тот милиционер, мог находиться Владимир, не выходили из ее головы. Стараясь уйти от них, она обращалась к Богу, которого молила и просила только об одном, помочь ей, помочь ее любимому. В который раз она просила его не отнимать у нее Владимира. И словно слышала оттуда, с небес, приглушенный голос» Ты уж старайся, а я постараюсь…»

…Вбежав в приемное отделение больницы, Ната даже не заметила какого – то охранника, сидевшего у стола и читающего газету. Он даже не успел задать ей свои дежурные вопросы, как та пролетела мимо него. Растерявшийся охранник только и успел посмотреть вслед уже бегущей вверх по лестнице какой – то сумасшедшей, после чего вернулся к своему прерванному занятию.

В реанимационное отделение, конечно, не пустили. Дежурный врач что – то долго ей объяснял, успокаивал, но в тот момент она мало что понимала. Слушая врача, всеми своими мыслями, всем своим существом была там, за той дверью, за которой, как уже знала, был ее Владимир.

 

Ширшин. Служитель Мамоны

В который раз перелистывая материалы дела, Ширшин убеждал себя в том, что все сделал правильно. Когда Алексей рассказал ему о том, как Владимир их красиво развел, он долго хохотал. Потому, продолжая еще смеяться, как бы в шутку предложил Алексею так же красиво и закончить это дело. А как иначе? Честь мундира. Солидарность. Да и Алексей, при случае, будет ему обязан. Всякое может быть в этой жизни.

Ширшин довольно быстро поднимался по служебной лестнице и был таким же карьеристом, как и Алексей. Так же определял друзей, нужных и не совсем нужных ему, исходя из того, насколько тот ему может быть полезен. Он давно понял систему, соблюдал принципы выгодности и круговой поруки. Потому, слушая Алексея, сразу уловил, что это, по сути, разваленное дело для него может иметь определенный интерес. Во – первых, Алексею сохранит погоны, в связи с чем поставит того в некоторую зависимость перед ним, а для себя он заработает уважение и авторитет в глазах вышестоящего начальства. Во – вторых, можно получить и материальный стимул.

Алексея уже не интересовали деньги, которые уплыли из его рук. Главное – сохранить погоны, а по какой статье и за какое именно преступление засадить Владимира, – это его не интересовало. Свое он возьмет позже, с того самого Николая Николаевича.

В тот же день Ширшин, имея в своем производстве тоненькую папочку с материалами уголовного дела по подозрению Владимира в совершении им преступления по предварительному сговору с целью получения денежных средств путем шантажа, угроз и вымогательства, получил из камеры хранения вещдоков пакет с деньгами. Но как доказать тот факт, что это те самые купюры? Прокололись опера, нечего сказать… Выход был только один… потому, получив эти купюры из камеры хранения вещдоков, он, предварительно вытащив их из пакета, вложил туда вместо них другие.

Ширшин уже готов был закончить проделанную им работу, после чего можно было передавать все это в суд, но у Владимира случился инсульт, в связи с чем его прямо из камеры увезли в клинику. Дело пришлось пока приостановить.

Понимая, что, используя свое служебное положение, он совершает преступление, Ширшин был уверен в том, что никто об этом никогда не узнает. Алексей? Это не в его интересах. Даже если и будут какие – то предположения, выемкой денег занимались другие опера с участием того же Алексея, и даже не по его указанию, потому как этого дела у него в производстве тогда не было. Более того, эти действия производились даже без указания того самого следователя, который сидит сейчас где – нибудь с удочкой и ловит рыбку. Купюры при изъятии денег переписаны не были, потому и протокола их опознания – нет. Со слов Алексея, его напарник Валентин вел видеозапись изъятия выемки денег. Попробуй, разберись по этой видеозаписи, настоящие там были деньги или фальшивые? Валентин об этом знать не может. А вводить его в курс дела – необходимости нет. Еще спасибо скажет, что помог ему. Ситуация, как нельзя лучше, складывалась в его пользу. И грех этим не воспользоваться. А что касается этого Владимира, ему до него дела нет. Он украл эти деньги и должен понести за это наказание. Следующий раз подумает, с кем он связался. С си – сте – мой! Умнее будет.

В который раз взвешивая все «за» и «против», Ширшин не думал о том, что сам совершает преступление. Не думал и о том, из каких побуждений он это делает, успокаивая себя тем, что он вершит правосудие. А как иначе? Вор должен сидеть в тюрьме!

За эти дни папочка с материалами дела заметно потолстела. Оставалось подумать, как подвести дело Владимира ко второй части статьи закона, предусматривающего меру пресечения за незаконное изготовление, хранение или сбыт поддельных денег. В таком случае можно просить суд применить меру наказания путем лишения свободы на срок до двенадцати лет. Может, в качестве второго фигуранта назначить того самого Петра Павловича? Сложно, конечно, но можно. «Надо будет подумать… хотя, можно остановиться и на первой части», – уже вслух подумал Ширшин.

Еще раз просмотрел постановление о разрешении обыска в жилище, протокол выемки денег, протоколы допросов свидетелей, все вроде в порядке. То, что постановление о разрешении обыска в жилище подписано было чуть позднее, не важно. Главное, что дата соответствует проведенным оперативно – следственным мероприятиям. В их работе все бывает, поэтому разрешить эту проблему не составляло никакого труда.

Остается подождать, когда поправится Владимир. «Что ж, подождем», – закрывая папку, уже вслух проговорил Ширшин.

 

Встреча. Храбрым помогает

Так уж заведено, что с весной приходит возрождение. И хотя на улице еще снег, а весенняя капель порою превращается в сосульки, после чего вновь, уже с веселым звоном попадая на металлические преграды, напоминает, а затем все настойчивее заявляет о своем прибытии…

Владимир заметно шел на поправку. Уже отменены были отдельные процедуры, и когда к нему в палату в очередной раз входила медицинская сестра, держа приготовленный ею шприц, Владимир, сконфуженно улыбаясь, нехотя переворачивался на живот и, изображая на лице гримасу ужаса, тяжко вздыхал.

И всякий раз сестра, словно малому ребенку, с улыбкой напоминала о том, что это не больнее укуса комара. Владимир никогда не боялся уколов. Но эти уколы были настолько болезненными, что сковывали все тело, и он какое – то время не мог пошевелиться.

Ната уже не дежурила возле него, а всякий раз, прибегая после работы, приносила что – нибудь из фруктов, на что Владимир постоянно ругался, так как стоящий слева от двери его палаты холодильник был до отказа ими заполнен.

Владимиру ужасно хотелось домой. Он устал от собственного безделья, круглосуточного валянья на больничной койке и этих больных уколов. Выручал телевизор, а то можно было бы сойти с ума от такого безделья. Сейчас, после очередного укола, он лежал в не очень удобной позе и прислушивался к тому, как его мышцы, в том самом месте, куда влили очередные медицинские кубики, постепенно начинают твердеть, принося при этом неимоверную огненно – режущую боль. Так и лежал в неудобной позе, боясь пошевелиться, потому как при каждом неловком движении этот укол тут же, словно раскаленным металлом, напоминал о себе.

Неожиданно кто – то вошел в палату. Боясь сделать резкое движение, Владимир осторожно повернул голову. Вошедшего узнал не сразу. Возможно, где – то в прошлом мире встречались, сейчас вспомнить не мог.

Поздоровавшись и увидев стул, мужчина придвинул его к койке и, улыбаясь, проговорил:

– Не возражаете, Владимир?

Только сейчас Владимир вспомнил его. Ну, конечно, это был тот самый начальник криминальной милиции, Михаил, который занимался розыском украденных золотых украшений и самих варваров! Владимир вспомнил, что во время последней их встречи тот ему даже чем – то понравился, о чем он тогда поделился с Сашкой. Но Владимир никак не мог понять, что заставило начальника криминальной милиции прийти к нему? Ведь его делом сейчас занимается Ширшин… а этот, насколько понимал Владимир, совсем из другого района, да и конторы у них разные, и никакого отношения к его делу иметь не может.

– Вижу, узнали меня. Напомню, меня зовут Михаилом, впрочем, так будет лучше, без отчества. Не возражаете? И прошу Вас простить меня за мой визит. Но время не терпит, потому я и приехал к Вам, чтобы кое – что уточнить. Разыскать Вас не стоило особого труда, – видя недоуменный вопрос на лице Владимира, продолжил Михаил. – Не скрою, был удивлен тем, что в отношении Вас возбуждено уголовное дело. Но меня совсем это не интересует, хотя, честно признаюсь, очень, очень удивился, когда узнал об этом. Вижу Ваше удивление и даже догадываюсь, о чем Вы сейчас думаете. Потому сразу, как говорят, буду брать быка за рога, тем самым отвечу на некоторые Ваши вопросы, которые сейчас Вы готовы мне задать. Угадал?

Начну с того, что, как уже сказал, не могу поверить в Вашу причастность к тому, в чем Вы подозреваетесь, – продолжал Михаил. – Беседовал с Вашим следователем Ширшиным. Тот настроен решительно. Но я не с этим приехал к Вам. У меня совсем другие вопросы, хотел только кое – что уточнить у Вас. Но, зная о состоянии Вашего здоровья, могу только просить Вас об этом…

Слушая Михаила, Владимир, переворачиваясь на спину и подсовывая под нее подушку, немного привстал. Не лежать же ему, в самом деле, в такой позе, когда с ним разговаривают люди? Продолжая принимать более удобную позу, Владимир ответил, что и сам не менее удивлен тем, что он подозревается в совершении уже этого преступления. Но поскольку он привык ничему не удивляться, то готов сейчас и от него выслушать что – нибудь еще более остроумное относительно того, в чем он может подозреваться уже сегодня? А то, хочет ли сейчас он говорить или нет, ничего, по его мнению, не значит.

– Не поговорим сегодня, допросим завтра, – так, уважаемый гражданин начальник? Да и глубоко мне верите Вы или не верите в мою причастность что это меняет? Говорите прямо, что Вам надо от меня? Мне даже очень интересно, чем я сегодня вдруг заинтересовал криминальную милицию?

Михаил перестал улыбаться и, думая о чем – то своем, как – то по – новому посмотрев на Владимира, проговорил:

– Я не очень понял, что Вы хотели сказать?

– Что именно?

– Что значит «сегодня»? До этого было еще что – то?

– Вы правильно понимаете то, что я сказал. Еще позавчера было одно обвинение, вчера другое, а сегодня, как я понимаю, – третье? Вот сейчас лежу и думаю, что в этот раз будет мне предъявлено Вами? Кража? Грабеж? Разбой?

Некоторое время стояла тишина, после чего, размышляя о чем – то, Михаил продолжил:

– Ничего, Владимир, я не собираюсь Вам предъявлять. Вы даже видите, у меня и документов с собой никаких нет. Меня интересует совсем другое дело. Кстати, возбужденное по Вашему заявлению… Помните то кольцо, которое Вы получили, если не ошибаюсь, от некоего Петра Павловича. Где оно сейчас?

– А что, Вы нашли тех варваров?

– Пока нет. Ищем. Но золото нашли. Не все пока, но кое – что уже нашли. Но Вы не ответили на мой вопрос, где кольцо? У Вас?

– Да, оно у меня. И Вы его можете даже забрать. Вот только как это все оформить, Михаил? С меня хватит и того, что мне предъявляют, а тут еще с этим кольцом появятся хлопоты. Но это меня не очень волнует, так как его хозяин, Барон, знает, что это кольцо у меня и как оно ко мне попало. Уличить меня в краже или еще в чем – нибудь Вам будет сложно. Не пойдет Барон на эту подлость, я рассказывал Вам тогда, как оно ко мне попало. От Петра Павловича.

– Петра Павловича? Конечно, знаю. Он купил его у жены своего шефа, которого зовут Николай Николаевич. Так?

Владимир с недоумением смотрел на Михаила:

– По – моему, я Вам об этом ничего не говорил. Откуда Вы знаете его шефа?

– Так, кажется, я начинаю что – то понимать. – чуть прищурившись и о чем – то думая, проговорил Михаил. – Скажите, Владимир, Вы знаете о том, что Николай Николаевич арестован?

– Что? Его арестовали? Ну, слава Богу. Могу даже сказать, что арестовали его не без моей помощи. И не без помощи того самого Петра Павловича, который передал мне то кольцо. Жаль, конечно, что с его арестом пропадут следы кулона. А так, туда ему и дорога.

Михаил, внимательно слушая Владимира и словно изучая его, вдруг улыбнулся чему – то и более пристально посмотрел на него. После чего совсем неожиданно добавил:

– В сейфе Николая Николаевича, кроме большой наличности, обнаружены золотые изделия, многие из которых по сводкам находятся в розыске. В том числе те, которые заявлены Бароном.

В этот раз Владимир не выразил никакого удивления.

– Вы не удивлены, Владимир? Почему? Вы об этом знали?

– Нет, не удивлен. Об этом я не знал. Но был уверен в том, что Николай Николаевич имел к тому самое непосредственное отношение. Какое именно? Пока не знаю. Но имел.

Продолжая о чем – то усиленно думать, Михаил несколько раз даже вставал со стула, отходил к окну и вновь возвращался, после чего спросил:

– А откуда Вы, Владимир, знаете этого Николая Николаевича? Я не помню, чтобы Вы мне тогда о нем говорили?

– Именно об этом и я сейчас думаю. Сплошная мистика какая – то. Это бывший патрон Петра Павловича, который тогда ко мне обратился за помощью, и в качестве гонорара передал мне то кольцо. Знать его я не знал, этого Николая Николаевича. Но запомню на всю жизнь.

Какое – то время Михаил молчал, после чего даже не спросил, а тоном, не терпящим возражений, нагнувшись ближе к Владимиру, проговорил:

– Владимир! Помните, я просил Вас не принимать каких – либо самостоятельных и необдуманных решений? … Не прислушались Вы тогда к моим советам. Уверен, что Вы владеете какой – то информацией по тому делу, пока не известной мне. Поверьте, когда я ехал сюда, меня интересовали совсем другие вопросы. Но сейчас я уже хочу разобраться кое в чем. И может быть, даже помочь Вам. Вы должны рассказать мне все, что случилось с Вами за это время. Все, понимаете?

– А зачем Вам это надо? Мои дела к Вашим делам по розыску варваров не имеют никакого отношения.

– Как сказать?.. Это Вам надо, Владимир, а не мне, – помолчав, добавил: – А может, и мне надо.

Некоторое время в палате стояла тишина. Владимир думал о том, что может измениться, если он расскажет (упустив, конечно, эпизод с окном) о том, как сфабриковали дело по тому первому эпизоду и для чего это сделали? Что может измениться, если он сейчас расскажет Михаилу о фабрикации нового уголовного дела? Чем Владимир может усугубить свое положение, рассказав ему об этом? Ничем. Не исключено, что, как только его выпишут из больницы, мера пресечения будет изменена. В любом случае Владимиру нужно защищаться. Действительно ли он хочет помочь ему? Но зачем?

Уже второй раз за то время, пока они беседовали, Владимир вспомнил первую встречу с Михаилом. Тогда Михаил действительно произвел на него хорошее впечатление. И кто знает, расскажи он тогда Михаилу обо всем, что происходило, может быть, и не произошло бы с ним то, что привело его на больничную койку? И сейчас, думая об этом, он видел, что Михаил ждет ответ.

– Это займет много времени, Михаил. Оно у Вас есть?

– Я слушаю, Владимир.

* * *

Пока Владимир рассказывал, Михаил ни разу не перебил его, хотя вопросы вертелись у него на языке, но он сдерживал себя, понимая, что не должен прерывать Владимира.

Наконец, глубоко вздохнув, Владимир закончил:

– Уверен, что закроют дело в отношении Николая Николаевича. Откупится. До этого у него уже не раз производили выемку документов. И что? Через день – два все возвращали, и, наверное, даже извинялись перед ним. Друг у него там, оперуполномоченный. Вот он и крышует его.

– Я не отпущу, – ответил Михаил. Видя недоумение Владимира, договорил: – Закроют там дело, у меня другое на него. Есть постановление о выделении в отдельное производство… лично на контроле держать буду этого «комсомольца».

– Что Вы сказали? Какого комсомольца? – вздрогнул Владимир.

Я, конечно, не имею права Вам говорить об этом, но… это еще тот фрукт. Ориентировку получили на него. В городке Алтайском еще начинал, по молодости, но, тогда такой, простите за это слово, бардак был не только в нашей системе, так что, уйдет он туда, где давно уже должен быть. И надолго. У меня к Вам вопрос, Владимир. Вы говорили, что во время обыска тот второй оперуполномоченный по имени Валентин снимал все на видеокамеру. Вы точно это помните?

Владимир не расслышал вопрос Михаила. Сейчас он был в другом измерении: он вспомнил ночь в камере, когда Сергей рассказывал ему о своей жизни, неужели? Нет, быть этого не может! Неужели Николай Николаевич тот самый «Комсорг», секретарь крайкома комсомола? Рассказать кому – не поверят.

Не дождавшись ответа, Михаил вновь повторил свой вопрос, на который Владимир, продолжая еще вспоминать ту ночь, уже машинально ответил утвердительным кивком головы.

В дверь кто – то негромко постучал. Не дождавшись ответа, вошел врач, который, увидев уже сидячего Владимира, мирно беседующего с незнакомым ему мужчиной, улыбаясь, проговорил:

– Вижу, вижу, Вы заметно идете на поправку, Владимир, через два – три дня Вас можно и выписывать. Простите старика за нелепость, но жаль с Вами расставаться, ей – Богу жаль.

– А Вы и не расставайтесь, – улыбаясь, проговорил Михаил.

Врач в недоумении обернулся к Николаю:

– Не понимаю Вас, молодой человек?

– А что тут не понимать, Вы же не хотите с ним расставаться?

– Ах, вон оно что? – засмеялся врач. – Я это к тому, что эта палата у нас платная, и большую часть времени она пу – сту – ет… а времена сейчас, сами понимаете, какие. Как там говорят? – рыночные отношения. Вот.

Михаил подошел к улыбающемуся врачу и, достав удостоверение, представился, после чего добавил:

– Надо, доктор, сделать так, чтобы этот Ваш, как Вы сказали, дорогой больной побыл здесь, скажем, еще дней несколько.

– Это сколько? – убрав улыбку, серьезно спросил врач.

– Скажем, неделю.

Да с такими спонсорами, как у Владимира, пусть здесь живет.

– Вот и договорились, доктор. Но об этом никто не должен знать.

Наблюдая за ними и слушая их диалог, Владимир не мог понять ни того, ни другого. Какие спонсоры? И почему вдруг Михаил просит врача продлить время его лечения? Но, что – то начиная уже понимать, молчал… Врач вышел, и вдруг Михаил, с тонким проницательным взглядом скользнул по Владимиру и неожиданно начал рассказывать о том, что одна легенда гласила:

– Молодой Македонский после смерти отца Филиппа пришел к одному из мудрейших и задал вопрос: – Мудрейший, я устал, у меня такая тяжелая жизнь, такие трудности, я все время борюсь за свою жизнь, у меня нет больше сил… что мне делать?

Мудрец вместо ответа поставил на огонь 3 одинаковых кастрюли с водой: в одну бросил морковь, в другую положил яйцо, а в третью насыпал зерна кофе. Через некоторое время он вынул из воды морковь и яйцо, и налил в чашку кофе из третьей кастрюли. Затем мудрец спросил у Александра, что изменилось. «Яйцо и морковь сварились, а зерна кофе растворились в воде – ответил Александр. Но мудрец сказал, что это лишь поверхностный взгляд на вещи.

«Посмотри – твердая морковь, побывав в кипятке, стала мягкой и податливой. Хрупкое и жидкое яйцо стало твердым. Внешне они не изменились, они лишь изменили свою структуру под воздействием одинаковых неблагоприятных обстоятельств – кипятка. Так и люди – сильные внешне могут пасть духом и стать слабыми там, где хрупкие и нежные лишь затвердеют и окрепнуть»

– А кофе? – спросил Александр

– О! Это самое интересное! Зерна кофе растворились в новой враждебной среде и изменили ее – превратили кипяток в великолепный ароматный напиток. Есть особые люди, которые не изменяются в силу обстоятельств – они изменяют сами обстоятельства.

Уже попрощавшись, ушел Михаил, а суетливо бегающий врач дважды заглядывал в палату проверить, все ли там нормально, не нужно ли чего – нибудь Владимиру? Владимир как бы впервые, уже по – иному, осмотрелся. Только сейчас понял, почему так суетится врач и почему так нежна и добра сестричка, почему у него в палате такой роскошный телевизор, и даже душевая с туалетом здесь же, рядом. Значит, кто – то все это оплачивает? Кто? Ну, конечно, Сашка, кто же еще? – благодарно улыбаясь, догадался Владимир.

Одно он не мог понять, зачем это надо Михаилу? Почему он заинтересовался его делом? Владимир даже вспомнил, как тот несколько раз поднимался со стула и молча, не перебивая Владимира, ходил по палате. После чего вновь садился и так же, не перебивая, внимательно продолжал слушать.

Немного забегая вперед, скажу, что именно благодаря Михаилу будет доказана невиновность Владимира. Что для суда это будет основанием принятия справедливого приговора. Именно благодаря его личной принципиальности и еще чего – то, о чем можно только догадываться, заслужат достойного наказания те, кто стремился доказать существование Системы и круговой поруки, на которой она зиждется! Системы – сильной, незыблемой, непоколебимой! Но об этом чуть позже… На удивление быстро развивались другие события.

 

Арест Ширшина. «Помни, что ты не прав»

Мы расстались с Ширшиным в его служебном кабинете, когда тот просматривал материалы уголовного дела и решал вопрос, как подвести дело Владимира ко второй части статьи за преступление, касающееся изготовления, хранения и сбыта фальшивых денег? Впрочем, справедливости ради, отметим, что Ширшин проявив «снисходительность», уже к моменту нашего расставания с ним, остановился на первой ее части, так как полагал, что и этого будет достаточно для того, чтобы впредь неповадно было таким, как Владимир, бороться с Системой. Даже в этом он видел многие плюсы для себя. Во – первых, личная признательность его коллег за то, что сохранил им погоны. Соответственно, их некоторая зависимость от него. Во – вторых, уважение начальства, которому он принесет раскрытие преступления вместо дохлого висяка. Отсюда что? Правильно. Отсюда следует повышение по службе. В – третьих… что же в – третьих? Ну, конечно, он получит этот миллион!

Сегодня он планировал посетить больного и ознакомить его с некоторыми новыми документами. Нужно было еще решить и вопрос о мере пресечения, потому как нельзя отпускать Владимира под подписку. Посмотрев на часы, Ширшин спешно закрыл материалы дела и уже собрался убрать его в сейф, как внезапно открылась дверь его кабинета и вошли двое. Странно. Они даже не поздоровались.

– Здесь что, так принято? – вслух подумал Ширшин, на что эти двое даже не отреагировали, а подойдя ближе, представились. Ширшин даже не успел испугаться, настолько это было неожиданным для него. Службу собственной безопасности хотя и презирали, но боялись. С ними даже опасались дружить.

Предъявив соответствующие постановления о его задержании и проведении обыска, эти двое, подойдя к открытому сейфу, вытащили дела, только что принятые новоиспеченным следователем к своему производству, иные документы, находящиеся в ящиках стола и на самом столе Ширшина. Кстати, на столе у него лежало то самое дело, которое он полагал закончить сразу после того, как из больницы выйдет Владимир.

Конверт с фальшивыми банкнотами тоже лежал в сейфе. Только сейчас Ширшин понял, как вовремя он вынес из кабинета деньги, которые лежали в том конверте. Их уже нет, не только в этом кабинете, их нет в этом здании. Потому, изначально испугавшись этих крепких парней, чуть позже он успокоился и давал показания, соответствующие ранее выдуманной им легенде.

Надо отдать должное выдержке Ширшина. Ни один нерв не дрогнул на его лице в момент появления этих людей в штатском в его кабинете. Стараясь ничего не упустить, правдиво и красноречиво в своих письменных показаниях он пояснил, что вместе с материалами уголовного дела ему были переданы деньги, номиналом по пять тысяч рублей в количестве двухсот купюр, которые ранее, в ходе обыска, были изъяты в жилище подозреваемого.

Что? Кто подписывал постановление на обыск? Нет, не он. Этим занимался его предшественник, ушедший на пенсию. Он принял это дело, когда Владимир был уже задержан и помещен в изолятор временного содержания. Вот и протоколы здесь… а, это справка об исследовании поддельных банковских билетов. Что? Ну, конечно, я сообщил об этом в своем рапорте, в котором зафиксировал признаки преступления и принятие этого дела к своему производству… вот, все здесь. пожалуйста, проверяйте.

Не знал Ширшин, что, давая сейчас свои письменные показания, подписывал себе приговор! Уверен был в своей непогрешимости. Может, и вера в существование той самой Системы давала ему дополнительную уверенность в своей безнаказанности!

Примерно в то же время, но совсем в другом здании и даже в разных кабинетах, давали показания Алексей и Валентин. Они тоже давали правдивые показания и даже пояснили, в связи с чем производили обыск в жилище Владимира, что было обнаружено, кому передали деньги, как это происходило. Они с полной уверенностью в своей непогрешимости давали ответы на массу всяких серьезных и не очень серьезных вопросов. Причем ответов было ровно столько, сколько было и вопросов к ним. Валентин передал видеокамеру с маленькой видеокассетой, которая так же была принята и приобщена к делу.

Следует отметить, что как Алексей, так и Валентин, давая показания о необходимости проведения обыска в жилище Владимира, правильно ссылались на предусмотренные Законом и иными процессуальными нормами свои права. Тем не менее, давая показания по существу заданных им вопросов, они ссылались на свои обязанности, предусмотренные теми же процессуальными нормами. Причем ссылаясь на эти обязанности, оправдывали свои действия.

Оказывается, у них практически нет никаких прав! А существуют одни обязанности! Был сигнал, в виде письменного заявления директора банка по факту угрозы, расправы с ним, если тот не передаст вымогателю деньги. Потому они обязаны были отреагировать на этот сигнал. Было подано письменное заявление Николая Николаевича. Что это значит? Конечно, это значит, что они обязаны были принять его, это самое заявление, и, конечно, просто обязаны были возбудить уголовное преследование. Читая их пояснения, которые в дальнейшем назывались по – иному – показания, их даже было жалко. А как же? Одни обязанности и никаких прав!

В своих пояснениях Алексей и Валентин подробно рассказали о том, что в результате оперативных мероприятий эти деньги нашли в жилище задержанного подозреваемого гражданина. В последующем, произведя их выемку, деньги были сданы в камеру хранения вещдоков. Поскольку следователь, проводивший расследование, ушел на пенсию, дело было передано другому следователю, Ширшину. Вот в принципе и все. А что, какие – то проблемы?

Здесь же была просмотрена видеокассета. Высокая чувствительность японской видеокамеры выдала не только четкое изображение купюр, лежащих на столе, но даже их серии и номера. Не всех, конечно, а только части купюр, находящихся сверху. Но этого было вполне достаточно, чтобы сличить их с номерами и сериями фальшивок. Алексей и Валентин временно были освобождены от служебных обязанностей до окончания служебной проверки.

Ширшин, не успев принять документы от старого следователя, обжить свой новый служебный кабинет и насладиться возможностями Системы, временно был освобожден от должности и до окончания следствия находился под надзором в виде подписки о невыезде.

Что касается Николая Николаевича и его супруги, то через несколько дней они были выпущены, но поскольку дело по их обвинению в сфере экономических преступлений относилось к одним из тяжких преступлений, всякие их передвижения ограничивались подпиской о невыезде.

Но в тот же день, когда выпустили супругу Николая Николаевича, ему самому было предъявлено другое обвинение, связанное с его деятельностью в лихие девяностые годы, во времена его молодости, а также еще одно обвинение по поводу незаконного приобретения им золотых украшений, ранее находящихся в розыске, в связи с чем он был переведен в другой следственный изолятор, в котором и ожидал окончания следствия и приговора суда.

Петр Павлович, ранее работавший у Николая Николаевича, и так называемый подельник Владимира, находился под подпиской о невыезде, так как в ходе следствия были выяснены некоторые факты, касающиеся его участия в сфере экономических преступлений, но совсем иных, не с участием его бывшего патрона. Его дело также было выделено в отдельное производство и ожидало своего решения. Но пока о нем как бы забыли и не тревожили допросами.

История еще не закончена…

 

Каждый умеет идти своим путем

Мы расстались с Владимиром, когда к нему неожиданно пришел Михаил, тот самый начальник криминальной милиции, к которому ранее обращался Владимир, занимаясь в свое время пропажей драгоценностей, похищенных неизвестными варварами из оскверненных ими цыганских могил. При встрече с Владимиром он сообщил о том, что у некоего директора крупной компании, президента банка, при обыске, проводимом работниками Федерального управления по налоговым преступлениям, в сейфе были обнаружены драгоценности, находящиеся в розыске. Часть этих драгоценностей принадлежала семье того самого цыганского Барона. В отношении этого президента было возбуждено уголовное дело, из которого было выделено в отдельное производство другое, касающееся розыска этих драгоценностей. При разговоре с Владимиром Михаил, выясняя некоторые детали, связанные с арестом Владимира, неожиданно узнал, что по этим совсем разным делам почему – то проходят одни и те же фигуранты.

Михаилу нужна была только одна информация, где кольцо, которое волею судьбы оказалось у Владимира, и какая связь между этими непонятными событиями, где фигурируют одни и те же лица? Михаил понимал, что Владимир является жертвой заговора группы лиц, которым он чем – то помешал. Сопоставив некоторые факты совсем, казалось бы, разных дел, он уже был уверен, что между ними имеется определенная причинная связь. Но какая? Потому, выслушав Владимира и выстроив определенную цепь своих логических заключений, Михаил решил ему помочь. В тот же день он обратился в службу собственной безопасности, чтобы провели соответствующее служебное расследование, касающееся задержания Владимира, причем отметил тот факт, что при обыске производили видеосъемку. И если это отражено в протоколе, необходимо ее просмотреть. Если по каким – то причинам этот факт не отразили в протоколе, – найти эту пленку! И сличить купюры.

Вот так и закончилась эта история, начавшаяся с раннего телефонного звонка Сашки, послужившего спусковым крючком последовавших затем событий, столь неожиданно сделавших своеобразную поправку в жизни Владимира.

 

***

Владимир вместе с Натой выходили на улицу, там их ждали его друзья. Он уже видел их из окна своей палаты. Здесь были и Сашка, и Анатолий с женой и всеми своими многочисленными и шумящими от восторга чадами.

Чуть левее стоял улыбающийся Константин, и… Владимир глазам своим не поверил! Словно испугавшись чего – то, прижимаясь двумя руками к Константину и смущенно улыбаясь, рядом с ним стояла Татьяна! Владимир глазам не поверил! Неужели?..

Константин понял немой вопрос Владимира, и в знак согласия, что Владимир все правильно понял, улыбаясь, чуть кивнул головой. «Поздравляю, друзья мои!» – так же улыбаясь, мысленно проговорил Владимир.

Хотя и чувствовалась весна, но мороз еще держался. Никогда не думал Владимир, насколько рад он будет увидеть среди своих друзей и Барона. Тот стоял несколько в стороне вместе с женой Ланой, которая, несмотря на мороз, и нисколько ни стесняясь при этом окружающих, кормила грудью младенца. При этом она курила длинную, тонкую сигарету. Встреча с Бароном была трогательной. По – мужски обняв Владимира, Барон проговорил:

– Спасибо, брат. Я знал, что ты найдешь его.

– Кого? – удивленно спросил Владимир.

– Никого, а что! – широкой улыбкой ответил Барон. – Кулон наш. Вот он, посмотри!

Владимир подошел к улыбающейся жене Барона и посмотрел на младенца. Он даже не удивился тому, что это был уже далеко не младенец, а почти годичный крепыш, которого Лана до сих пор кормила грудью. Сейчас все его внимание было обращено на то, как Лана, поддерживая одной рукой своего крепыша, другой осторожно вытягивала цепочку, пока не показался кулон. При этом, ничуть не смущаясь, она не прекращала кормление ребенка и не прикрыла, как это случается с женщинами, свои прелести рукой.

Глядя на этот кулон, Владимир старался понять, что на нем изображено? Он, конечно, догадался, что этот кулон несколько лет пролежал в том самом сейфе, в котором находились иные ценности, и вот, наконец – то, он вернулся к своему, уже новому хозяину. Загадкой оставалась… смерть Рады. Но эту загадку можно и нужно разрешить. Цезарь словно прочитал мысли Владимира, коротко кивнул головой, давая понять, что он этого сильно хочет и если Владимир… Цезарь отвел глаза.

Владимир уже знал, что назначено слушание в суде, слушание по делу об организованной преступной группы. Но это уже не имело никакого значения…

С ним снова была его любимая, с которой он теперь никогда, никогда не расстанется. С ним его семья. В этом у него сейчас не было никаких сомнений. Что еще в этой жизни надо? Друзей? Так вот они, рядом с ним! Владимир даже не обратил внимания, что среди них не было его доброжелателей, искренне желавших ему «добра и счастья», – Василия и Валентины.

 

Ступай с миром

– Встать! Суд идет!

В холодный, огромный и от этого, казалось бы, пустой зал судебных заседаний вошел судья.

Но зал был не пустой. Как и следовало, здесь находились прокурор, секретарь, объявившая о появлении судьи, адвокаты и тот самый Петр Павлович, рядом с которым находился Ширшин. Владимир заметил, что у входа появился конвой.

Словно проснувшись, Владимир осмотрел зал и увидел, что он был полным. Откуда столько людей? Осматриваясь, Владимир понимал, что он что – то пропустил, так как судья уже зачитывала результативную часть приговора. Судом было установлено, что у Ширшина, как старшего следователя по особо важным делам следственной службы Управления, в производстве находилось уголовное дело, переданное ему в отношении подозреваемого по факту организации преступной группировки с целью вымогательства денежных средств. Вместе с материалами уголовного дела был передан пакет с деньгами, на общую сумму в один миллион рублей, которые были ранее изъяты в ходе обыска в жилище подозреваемого.

Вопреки интересам службы с целью личного обогащения, тот заменил имеющиеся в материалах уголовного дела денежные купюры на поддельные. Присвоив денежные средства и распорядившись ими по своему собственному усмотрению, причинил подозреваемому, как собственнику денежных средств, материальный ущерб. Желая скрыть следы своего преступления, Ширшин вынес постановление по признакам преступления, касающегося изготовления в целях сбыта поддельных денег.

Дальше судья говорила о том, как выяснились обстоятельства совершенного Ширшиным преступления, и приводились доказательства его совершения, включая добровольные признания, и помощь следствию в раскрытии совершенного им преступления.

Учитывая, как отягчающие, так и смягчающие обстоятельства, суд признал вину Ширшина и определил ему меру наказания в виде лишения свободы сроком на три года с лишением права занимать должности представителя власти на определенный срок. Здесь же, в зале суда, тот был взят под стражу ожидающим у двери конвоем.

Судом был вынесен ряд определений, в соответствии с которыми Алексей и Виталий, которые, выражаясь языком закона, превысили свои служебные полномочия, совершив тем самым административные правонарушения, понесли определенную административную ответственность. Уголовного преследования в отношении указанных лиц не проводилось. Уже позднее Алексей был переведен в другой город, совсем даже не областного значения. Валентин отделался предупреждением и продолжал нести свою службу в своей родной конторе. Не случайно ходили слухи, что где – то на «верху» у него есть какая – то мохнатая рука. Может, врут люди?

Оправдывая Владимира по ранее предъявленному ему обвинению и признавая за ним право на реабилитацию, суд, к удивлению Владимира, прекратил дело и в отношении самого Николая Николаевича. Как? Почему?

Только сейчас до него дошел смысл объявленного судьей приговора. Владимир не мог поверить тому, что услышал. Дело в отношении Николая Николаевича было прекращено в связи с его смертью. «Какой смертью? – задавал себе вопрос Владимир. – Как это могло произойти?».

Позже Владимир узнал, что находясь в следственном изоляторе, Николай Николаевич умер при загадочных обстоятельствах. Ходят слухи, что он был убит. Может, это было и так. Никто об этом никогда не узнает. Может, его нашла рука Барона? Не исключено. Может, он встретил своего бывшего звеньевого? Сергея? И это не исключено. Может, оно и к лучшему, что мы об этом ничего не знаем.

Петр Павлович был приговорен к трем годам лишения свободы. Учитывая те же, предусмотренные законом, обстоятельства, эти годы определены были условными.

 

***