И спали бы мы спокойно, просматривая во сне желанные сны, но… человек полагает, а бог располагает.
Меня потревожил Дымок. Он тихо выполз из объятий, стоял на полу и тянул край одеяла, как – то отчаянно махая головой и глухо ворча. Я еще не сообразил, что произошло, как грянул сильный гром, сверкнула молния и тут же застучал по крыше дома крупный дождь. Как будто сотни барабанщиков ударили враз в барабаны под окном спальни.
– Дымок! – прикрикнул я. – Отпусти одеяло. Зачем ты его тянешь?
Однако пес словно не слышал меня. Он продолжал стаскивать одеяло, а когда в очередной раз ударил гром, выпустил его из зубов, подбежал к двери спальни и стал биться в нее, испуганно скуля и повизгивая. Поняв, что собаке плохо, я спрыгнул с постели, обнял ее. Дымок трясся в моих руках, как трясется коляска на колдобинах. Пасть плотно закрыта, хвост ничком лежал на полу. Только шерсть каким – то необычным образом стояла на туловище. Дымок не замечал меня, пытался вырваться из объятий, дрожал, скулил и тыкался головой в дверь.
– Так что же случилось? – недоуменно спросил я. – Тебе надо открыть дверь? Пожалуйста.
Я открыл дверь, Дымок едва не сбил меня с ног, выбегая из спальни с такой силой, как будто за ним гналась орава диких кабанов. Повизгивание перешло в звонкий лай.
– Дымок! Ты куда? Разбудишь папу! Ко мне! – попытался я громким шепотом остановить пса.
Но куда там! Пес мчался прямо в комнату папы. Ударом головы открыл дверь, вбежал в нее. Послышался встревоженно – удивленный голос папы, хлопок, словно ладонью ударили, повизгивание пса. Дымок выскочил от папы, как сумасшедший, не видя перед собой ничего, метнулся в мою комнату. Так проскользнул мимо меня, что я только и почувствовал дуновение ветерка, а сам пес уже забился в угол комнаты.
– Володя! – крикнул папа, – что здесь происходит?
Вид к него был, конечно, не из лучших. Сонный, растерянный волос всклокоченный, глаза недоуменные. Он спросонок еще не понимал, почему собака среди ночи вдруг прыгнула ему в постель.
– Я не знаю. Что – то случилось с Дымком!
Я еще не успел договорить, как ударил сильный гром, что зазвенели стаканы на кухне и показалось, кто – то пытается разрушить большой кувалдой наш дом. Дымок вылетел из мой спальни и, как оглушенный, пронесся мимо меня и полетел на папу.
– Осторожно, папа!
Но мой голос потонул в шуме грома, лае собаки. Папа не услышал его, да и поздно было – пес налетел на него, как налетает ошалевший бык, опрокинул навзничь, и они оба, как два шарика, покатились по полу.
Я тихо застонал, закрыл лицо руками. Папа, как бездыханный, лежал на полу, животом вверх, а на нем, пыхтя, повизгивая и роняя капли пены, ворочался Дымок. Пронеслась мысль: «Неужели я еще и папу потерял?» Впору было зареветь.
– Сын, возьми – ка с меня эту псину! – глухо проговорил папа. – Как она меня напугала, думал, что удар хватит!
Я стащил пса с груди папы. Дымок не сопротивлялся, он уже не дрожал и не всхлипывал, а лишь понуро побрел к себе на коврик.
Папа поднялся с пола, потер виски, сел на стул.
– Я знаю, сынок, что произошло. Собаку охватил патологический, болезненный страх. Это когда выносит мозг, и никакие уговоры тут не помогут. Но, слава богу, кажется опасность миновала.
Вот и еще подтверждение, что человек полагает, а бог располагает… В этот момент снова ударил гром. Дымок взвился под потолок, словно его пронзили огненной железякой, а затем с высоты потолка так грохнулся на пол, что у меня ойкнуло сердце, а папа сорвался со стула.
Шмякнувшись об пол, Дымок крутнулся на месте, заметался из стороны в сторону, а потом рванул в мою комнату. Я вовремя посторонился, пропуская ошалевшую собаку, иначе она бы снесла меня, как папу.
Папа после падения со стула сел на пол, потер задумчиво лоб и сказал:
– Сынок, я понял, в чем здесь дело. Дымка как раз и охватил тот самый невротический страх. Он перепугался грома и грозы.
Только папа вынес свое умозаключение, как показался Дымок. Он летел, как птица сокол, с невероятной скоростью, настигая добычу. Или как будто за ним по пятам гналась сама смерть с косой в руках. Папа успел отодвинуться в сторону, это его спасло – Дымок мчался не разбирая дороги, никого не видя и не слыша.
Я и папа перебрались ко мне в постель. Мы понимали, что ни помочь, ни уговорить пса не удастся. А потому тих сидели и наблюдали, как он мечется по дому, тяжело дыша и разбрызгивая слюни. С каждым ударом грома пес приходил просто в неистовство, взвизгивал и еще пуще начинал крутиться, метаться. Ужас читался на морде Дымка, словно пришел конец света.
– Как только перестанет громыхать гром, – сказал папа, – Дымок придет в себя и станет таким же веселым, каким был до грозы.
Вскоре гроза стихла, перестал стучать по крыше дождь. Не сверкала больше молния. Выглянули на небе звезды, и Дымок затих. Задремал на своем коврике, потихоньку еще продолжая всхлипывать, как младенец.
Мы с папой, также успокоившись, уже собрались лечь спать, папа поднялся, чтобы пройти в свою комнату. Но в этот момент, услышав шорохи, Дымок поднялся со своего места и, как ни в чем не бывало, подбежал к моей кровати, остановился, недоумевая. Положил голову этак лукаво на плечо, а в глазах притаился озорной вопрос: « А что – то вы тут делаете среди ночи? У вас, что, у людей, бессонница?»
А потом без спроса, вот так нахально, забрался на постель. Причем, сделал он это смешно: и вроде не хочет лезть, так, карабкается слегка, чуть – чуть, и вроде бы нечаянно, случайно. Даже морду в другую сторону отвернул, не смотрит на нас. Как бы говорит нам с папой:» Вот видите, уважаемые, я никакого отношения к собственному телу не имею, оно само по себе двигается. Я не собирался к вам, ну прямо совсем не собирался, и как это оказался на постели? Непостижимо для меня!»
Так мы и сидели втроем. Среди звездной ночи. На моей постели. Я ласково гладил Дымка по голове и чесал другой рукой за ухом – именно так он любит.
– Летом у нас часто гремит гром, идут дожди, – заметил папа.
– Да, я это помню еще с тех пор, когда была жива мама, – с трудом сдерживая дрожь, поддержал разговор я.
А если папа скажет, что не хочет повторения таких страданий, и что надо собаку с таким патологическим страхом отдать в приемник для бродячих собак – ведь она становится умалишенной при первых же раскатах грома.
– Ты, сынок, хорошенько следи з своим псом, – продолжил спокойно папа, потрепал Дымка за ухо. – Как только загремит гром, не выпускай пса на улицу, а найди для него укрытие; вот, к примеру, спрячься вместе с ним в моем большом шкафу, места в нем предостаточно.
Папа положил руку на спину Дымка, обнял его, чтобы защитить от беды
– Я все сделаю так, как ты сказал, папа, – мне было трудно выговорить эти слова, так я переживал. И как после добрых наставлений на любить папу? Я люблю его, потому что он любит меня. Я люблю его за то, что он любит Дымка, простил ему его несусветный страх, готов уберегать его от беды. Я люблю папу, потому что он продолжает любить маму. Потому что он каждое утро говорит: «Привет дорогая! Я очень – очень скучаю по тебе!».