Петр Павлович. «…и пошли к Варваре на расправу»

– Встать! Суд идет!

В зал судебных заседаний вошел судья. Как и следует, здесь находились и прокурор, и секретарь, объявивший о появлении судьи. Объявивший так, что присутствующим стало ясно: сейчас все подчинено только Закону.

В зале было прохладно, и ощущалась какая – то сырость. Владимир внимательно смотрел на судью, которая ровным голосом объявляла состав суда, участников процесса. Сколько их еще впереди по его делу?! Как здесь не вспомнить апостола Петра с его с его иронической фразой о том, что пришел человек, а вместе с ним закон и умножился грех

Здесь был и его, Владимира, подельник, Петр Павлович, или просто Палыч. С легкой двухдневной щетиной, как это нынче в моде, значительно полнее положенного для его лет, он всем своим видом, манерой поведения хотел представить себя далеко не подсудимым, а скорее потерпевшим либо свидетелем. В глаза бросается костюм, приобретенный не в обычном городском универмаге, а в элитном магазине, куда простой смертный не мог позволить зайти, дабы не упасть в обморок от ценников на выставленных вещах.

Было заметно, что Петр Павлович старался выглядеть новым русским. Этаким современным оссианским идеалом бескорыстия и доблести, чтобы даже судья, обращаясь к нему, не посмела сказать ему просто – подсудимый, а, по крайней мере, господин подсудимый. Либо еще проще – уважаемый господин подсудимый, разрешите Вас спросить… пожалуйста, не откажите в любезности дать пояснения…

Соответственно имиджу прозвучал и ответ Петра Павловича, когда на вопрос судьи (без обращений: будьте любезны, господин подсудимый, не откажите в любезности…) об его образовании, где и в качестве кого работает, данный нувориш ответил, причем еле слышно, что образование он имеет среднее. Еще тише добавил: неоконченное среднее. Но значительно громче о том, что является генеральным директором торгового дома «Титаник». Причем Петр Павлович тут же пояснил суду, что «Титаник» – это очень большой пароход, плавающий в Тихом океане.

Ну, и что из того, что он уже давно не ходит в моря, и что в его неф не бьется мистраль, этот сильный и холодный ветер тех широт, как говорят настоящие, пропитанные морской солью и прожженные солнцем, моряки?

Ну, и что из того, что он спутал Тихий океан с Атлантическим? Какая в этом разница? Только в названиях, а стихия вод везде одинакова. Здесь же он сделал более шокирующее уточнение, что «Титаник» когда – то плавал в Тихом океане, но затем, столкнувшись с айсбергом, которые тоже плавают в широтах указанного океана, был утоплен.

Видимо, он полагал, что ни судья, ни прокурор, ни иные участники процесса не знают и не могут знать, что такое айсберг и что такое сам «Титаник». На немой вопрос судьи – она, конечно, была признательна ему за это пояснение, так как у нее от удивления не только расширились глаза, но и, простите, открылся рот – он решил, что если она не знает, что такое айсберг, то тем более не может ведать о трагических вещах, то, тем более, не может знать и его, генерального директора, имеющего неоконченное среднее образование, руководителя торгового дома, имя которому «Титаник». А это уж, простите, как в народе говорят, не балясы точить.

 

***

И чтобы не ставить судью окончательно в крайне неудобное положение в силу ее слабых познаний еще и в географии, Петр Павлович не стал распространяться, в каком тридевятом море – океане такая льдина потопила могучий лайнер – в Тихом или Атлантическом. Все это пустяки и гроша ломаного не стоит. Главное, что титан есть он сам, поскольку управляет вот таким «кораблем» и, как сказал поэт, «… не пуская тьму ночную на золотые небеса»».

Невольно мысленно произнеся эти строчки, Палыч ощутил внутри себя прилив философской благодати, превратившей его мгновенно в человека, как ему мыслилось, необычного, если не сказать точнее, гениального. А от этого все происходящее вокруг стало для него мелким и мишурным, показным.

Справившись с неловким положением, в котором она неожиданно оказалась, судья уже более осторожно поинтересовалась у Петра Павловича, знаком ли он с обвинительным заключением, знает ли, в чем его обвиняют, и признает ли он свою вину? На что тот, скромно, даже, как бы с одолжением, пребывая в позе героя, ответил: «Как Вам сказать, Ваша честь… частично»

Слушая сухую речь прокурора, оглашавшего обвинительное заключение и исполнявшего эту обязанность с чувством усталости, какой – то приевшейся обыденности, с одним желанием скорее зачитать его и уйти по иным делам государевой службы, а говорить ему, читать, так будет точнее, пришлось долго, Владимиру почему – то стало жалко обвинителя – шутка ли, столько читать. Это вам не захватывающий детектив, а вовсе неинтересное, скучное дело, в котором повествуется, как он, Владимир, с преступной целью… создал вместе с Палычем преступную группировку. Ни больше и не меньше. Вот так и звучит… ОПГ (организованная преступная группировка).

Импозантно выглядевший в темно – синем прокурорском мундире, плотно облегавшем его молодой тонкий стан, прокурор продолжал равномерное, выработанным приглушенным и безучастным голосом зачитывать обвинительное заключение, не отрывая головы.

Да, этот следователь Олег Ширшин уж постарался, настолько в обвинительном заключении образ Владимира, «важняка», следователя по особым делам, выглядел варварским, жестоким и даже, от чего Владимир передернул плечами, диким…

Слушая в полузабытьи тусклый голос прокурора, невольно Владимир вспомнил грозный окрик царя Петра Великого, повелевающего «…господам сенаторам говорить токмо словами, а не по писанному, дабы дурь каждого всем видна была». Тень улыбки скользнула по лицу.

Безразличным взглядом Владимир провел по лицам других участников процесса, понимая, что все уже предопределенно, приговор вынесен заранее, а сейчас лишь соблюдаются формальности. Как он ошибался! Смотрел на своего адвоката, адвоката его подельника – того самого Петра Палыча, или просто Палыча. Они о чем – то шептались, и им было от чего – то весело. «Едва ли не пир во время чумы» – с грустинкой улыбнулся Владимир. «А мой жизненный фейерверк погас. Осталась только зола». Вспомнил притчу: «Это невозможно» – сказал Опыт. «Это немыслимо» отрезал Разум. «Бессмысленно» – обронила Гордость. «А ты попробуй» – прошептала Мечта». И думал. Мысленно возвращался в недавнюю свободную жизнь, жизнь без конвоя, камеры и суда.

 

Сашка. Вестник голгофской жертвы

– Привет, как потеешь, дружище?!

Именно так всегда представляется его друг Сашка, когда звонит Владимиру. Эту фразу – «как потеешь» – он вычитал в каком – то словаре: оказывается, таким образом римляне приветствовали друг друга при встрече.

Сашка отличается своей тактичностью, умением слушать, даже если ему и не очень интересно, как на самом деле дела у друга, которого он не видел со вчерашнего дня; в его голосе всегда можно почувствовать искреннюю доброжелательность, желание встретиться и пообщаться.

Вот уже около пятнадцати лет их связывает крепкая мужская дружба. У них нет общего дела. Сашка – своего рода корсар, живет в удовольствие и делает только то, что ему по душе, по настроению. Владимир – как никак следователь, да еще по важным делам, он может позволить себе делать только то, что соответствует закону, он защитник закона, а значит, страж справедливости.

У Сашки свой круг знакомых, с которыми он, возможно, встречается гораздо чаще, чем с Владимиром, у Владимира – свой. Никогда они не навязывали друг другу свой круг общения. Впрочем, как и своего мнения. Тем не менее, всегда находились темы, которые они вместе обсуждали, зачастую оставаясь каждый при своем мнении.

Слушай, тут дело есть, – продолжил с ноткой настойчивости Сашка, после того, как Владимир должным образом успокоил его, что с делами у него все нормально, домой доехал тоже нормально. Но если интересует еще и его здоровье, то оно – не очень. Здесь же добавил, что если он еще позволит себе столько принять, сколько принял с ним вчера, то, наверняка, понадобятся лечащие врачи, которых в первую очередь будет интересовать его печень, если она, конечно, еще будут представлять какую – либо ценность. Для Владимира, разумеется. Или какой – либо интерес – это уже не для него, а для лечащих врачей.

Накануне они встречали Новый год, по – старому. А может, провожали старый год, но уже по новому стилю? Суть не в этом. Был праздник. А еще Владимир наконец – то ушел в долгожданный отпуск. Праздник вдвойне. А все праздники они встречали вместе. Естественно, с друзьями и близкими.

Давай, не тяни, знаю, чуть свет просто так не позвонишь, – не открывая глаз, сказал Владимир. – А моими делами, здоровьем так, промежду прочим поинтересовался?

Сашка давно знает его и никогда не обижается. Да и вообще, по складу своего характера, как считал Владимир, он вообще не умеет обижаться. Большой, нет – огромный, как медведь, под два метра ростом, при весе сто двадцать, а, может, и больше, килограмм, Сашка всегда улыбается, всегда жизнерадостен и добр. Помогает всем, кто нуждается в его помощи. На нем многие ездили, как говорят в таких случаях, использовали и продолжают использовать далеко не в бескорыстных целях. «Каждый сходит с ума в меру своей испорченности» – стоически парировал Сашка, когда кто – то пытался указать на его слабости. И добавлял с оттенком уничижительности: «Людям нужны образцы, а не судьи!»

Владимир давно привык ничему не удивляться, но только не в этот раз. Оказывается, к Сашке обратился некий цыган. И не просто цыган. А барон. Настоящий цыганский барон, которого звали Цезарь. Предела его удивлению не было конца. Владимир хорошо знал, что Сашка не только общается, но и дружит с отдельными руководителями различных общин, – среди них армянские, узбекские, таджикские диаспоры. Причем Сашка не только разговаривает с ними на их родном языке, но и песни поет. Национальные. Они улыбаются при этом, отвечают ему с улыбкой, и также на своем родном языке общаются с ним. И что интересно, ведь понимают друг друга!

Как – то Владимир спросил его, как он общается с ними? – ведь он ни черта не смыслит в языках, на что тот ответил: «Надо любить песни. Не сегодняшние, а те, которые пели наши родители. И уметь их петь. Тогда мы научимся понимать друг друга».

Итак, как было сказано, не привыкший ничему удивляться Владимир все же был заинтригован. Он знал, что в Сибири много цыган, но чтобы какого – то там табора цыганского… или барона… да еще по имени Цезарь… не слышал.

Ну и что дальше? – только и смог спросить Владимир, потому как не проснулся еще. После вчерашнего.

У него, этого Барона, проблемы. Кто – то вскрыл могилы его родственников.

А я здесь при чем? Могилами не интересуюсь, мертвецов боюсь, и вообще, это не мой профиль. Нелишне будет тебе напомнить, я все – таки следователь…

Я дал ему твой телефон, пообщайся с ним; уверен, тебе будет интересно, – не слушая Владимира, перебив его, скороговоркой, чтобы не потерять убежденности, договорил Сашка. – Все, пока, дружище, отдыхай. Но думай и будь разумен: таких предложений раз в жизни поступает. Надеюсь, я принес тебе утром невиданное спокойствие. До встречи.

Вот так, как всегда, Сашка, закончив с долей ехидцы, поставил его перед фактом. Даже не спросив, уже знал, что Владимиру будет интересна тема, которая сама ищет его. Знал, что он любит иногда ввязаться в какие – нибудь необычные, даже загадочно – таинственные, авантюрные дела, где сможет провести свое собственные расследования, встряхнуть себя, уйти от «суеты сует», повседневного ремесленничества, проявив и смелость, и дерзость, и где никто ему не сможет помешать. Никто, кроме совести и закона… Тем более впереди месяц отпуска, ну не валяться же в кровати. Все – таки уже стукнуло сорок пять. А кровь стучит, как от укуса тарантула, требуя новых мыслей, других решений. И, вообще, вспомнил Владимир незамысловатую заповедь о том, что если у тебя есть дело, у тебя нет возраста.

Сашка считает, что Владимир по натуре – мятежник, флибустьер, и ему иногда не хватает океанического простора, бури и шторма, что Сашка называет – добавить адреналина. Сашка так и говорит, что Владимиру «не жизни жаль, а того огня, что сияет над мирозданием…» И он, его верный друг, Владимиру в этом иногда помогает. Он уже и телефон его дал этому цыгану. Да не просто цыгану, а какому – то там их барону по имени Цезарь. Впрочем, Владимир не был в обиде. Ему вдруг стало очень интересно. Причем все, о чем он еще не знал, он надеялся узнать уже сегодня, встретившись с неким цыганским бароном по имени Цезарь.

Говоря с Сашкой, он уже чувствовал, как внутри все просыпается – это сила морской волны, а над ней полет птицы буревестник – внутреннего возбуждения, густой как смола истомой подкатывающей к сердцу, и разрывающей плен обыденности. Чувствовал, что есть что – то очень интересное, если ему вдруг позвонил Сашка. Причем до утра еще далеко. Но внутренняя Вандея, этот очаг сопротивления, уже гасил остатки сна…

 

Цезарь. «…и закружил гордый сокол»

Вечер был в разгаре. Столы – нет, это не столы, а выставка какой – то неизвестной национальной кухни! – просто ломились от множества закусок, расставленных профессиональной рукой, в глазах рябило от этикеток марочных вин и коньяков. Чувствовался профессионализм того, кому доверили обслужить такое количество почетных гостей, собравшихся по случаю рождения сына у самого цыганского барона Цезаря.

Банкетный зал, откупленный цыганами, не мог вместить всех гостей, приглашенных по такому случаю. Музыканты ресторана сидели за отдельным столиком и отдыхали. Этот столик, по причине отсутствия свободного места в банкетном зале, выставили в проходе, вынесли из зала ближе к кухне. Да артисты и не были в обиде. За то, чтобы они весь вечер отдыхали, им еще накрыли стол и уплатили чаевые. У цыган были свои музыканты. И не только.

Гостей было много. Слышался шум голосов, легкий стук посуды и гул праздничной суеты.

Внезапно наступила тишина. Никто не понял, откуда она пришла. Как по мановению невидимой глазу руки, все вдруг смолкло, и… заиграла скрипка. Нет, она не играла. Она жаловалась, плакала и рыдала. Она жалобно пела. Не передать словами те ощущения, те чувства, которые смог испытать каждый, кто в тот момент присутствовал здесь, кто имел счастье слушать, затаив дыхание, жалобные, печально – колоритные волшебные звуки, и видеть того, кто так умело, изысканно непринужденно, извлекал из волшебного инструмента бахчисарайские фонтаны мелодичных звуков, вечных и древних, как сами легенды о цыганах

Из темноты, отливающей библейской сказочностью, показались юные цыганки. Они плавно, как ласточки по воздуху, не касаясь ногами пола, проскользнули к столь же юному музыканту, и так же плавно опустились у его ног. Их взоры были устремлены вверх, к лицу этого мага и чародея, чьи тонкие прозрачные пальцы рук и светлый романтический облик заставили всех и все разом замереть. Слезы на ресницах присутствующих блестели как бриллиантовые зернышки

Умолкла скрипка. В тишине было слышно, как бьется собственное сердце. И, дабы не спугнуть эту повисшую тишину, не рассеять миг блаженства, Барон с силой прижал ладонь к груди, к тому самому месту, где находится и бьется его сердце. Прижал так, как будто хотел остановить его… и сказать:» Остановись мгновение, ты прекрасно!»

Казалось, вечность прошла, как умолкла скрипка. Но в зале стояла тишина. Никто не смел ее нарушить. И вдруг, словно из тумана, появились силуэты других женщин. И все услышали еще далекий, звучавший, казалось бы из недр «троянских» времен, цыганский хор.

По мере приближения цыганских женщин усиливалась музыка, все громче слышалось пение. В стройный хор, как бы невзначай уснувшая до этого момента, влилась скрипка, и чем ближе приближался хор, тем громче она плакала, жаловалась и рыдала. К ней примкнули звуки гитарных струн.

Цыганский хор с песней, которая, как ранняя весна, будила все чувства и воображения, наполняя ими ручейки человеческого сердца, из глубины зала все ближе продвигался к центру стола, во главе которого сидел гордый и сильный их повелитель, Цезарь. В этом цыганском напеве слышались тоска и грусть о тех, кого пришлось оставить в далеких краях, боль и отчаянье от сбитых в кровь ног, от обжигающих кожу раскаленного сухого степного воздуха и знойного солнца. Песнь была словно наполнена пылью, поднимаемой кибитками, набитыми скарбом. В них ехали дети и старые женщины вечно кочующего в поисках лучшей доли цыганского табора. Вечно уходящего в небо, в завешанные туманами дали с их реками, болотцами и таинствами.

Умолкла музыка, оборвалась песня, но это стало новым началом, началом другой, веселой, жизнерадостной песни. Той песни, которую умеют петь только настоящие цыганки. В которую вкладывают всю силу любви к жизни, огонь, всю свою цыганскую страсть любить и умереть так, как умеют любить и умирать за любовь только настоящие цыганки. Их разноцветные, яркие, широкие юбки мелькали так, что в глазах рябило от этого разноцветья, броского и сочного. Озорные, лукавые улыбки, страстные многообещающие взгляды, озарявшие гостей, дарили радость жизни всем, кто был в это время здесь, рядом с ними. Своими жестами в этой сумасшедшей пляске, жгучими, откровенными взглядами на мужчин, они словно говорили: смотрите, как прекрасна жизнь, смотрите, какие мы красивые, желанные, готовые к любви и страсти; берите нас, ведите нас, обольщайте нас, любите нас.

Весь персонал ресторана: повара, оставившие свои горячие плиты и духовки, рискуя чего – либо переварить либо пережарить, официанты, застывшие со своими подносами, наполненных закусками, в руках, забыв на миг, куда они шли и зачем, давя друг друга, сплошным монолитом заполнили проем коридора, ведущего из кухни и иных подсобок в зал.

Внезапно из круга танцующих отделилась юная, очаровательная цыганка. В руках она держала с золотым орнаментом разнос, на котором стоял золотой фужер, наполненный доверху красным вином. Высоким, звонким и чистым голосом она пропела: «Сегодня к нам приехал не кто иной, а наш любимый, наш цыганский, наш Барон. Наш Цезарь. Наш отец и наш повелитель».

Под громкое пение уже всех присутствующих гостей в зале: «Пей до дна!» – Барон, слегка откинув назад свою когда – то черную, как крыло ворона, но уже седую голову, не торопясь, до капли выпил вино и с широкой улыбкой хозяина вернул его на место. И не стал закусывать. Он властно притянул к себе юное создание и, крепко, как умеют это делать настоящие цыгане, поцеловал ее в широко открытые, ярко – алые губы. Радости юной цыганки не было конца. Ее огромные глаза блестели от счастья, как капли утренней росы при восходе солнца.

Праздник продолжался долго. Еще бы. У цыганского Барона родился сын. Заканчивался род Барона. Ему шестьдесят. Четыре дочери, но ни одного сына не подарила ему та, которая была ему верной женой, та, чьим именем до сих пор он иногда называет свою молодую жену. Умерла его Рада. Умерла как – то загадочно: вечером вернулись с ресторана, где у них была деловая встреча, Рада почувствовала себя усталой, ушла спать отдельно, а утром не проснулась…

И вот его новая жена, молодая, сильная, взявшая в наследство не только красоту, но и цыганскую страсть от своей бабки, тридцатилетняя красавица Лана подарила ему наследника, Петра. Что звучит как камень, гранит. Как полет сокола.

Приехали представители цыганских диаспор – поздравить Барона с рождением сына. Были гости не только со всех уголков России, но даже из Испании, Аргентины, Чили, Румынии, Молдавии. Там тоже не только знают и уважают Цезаря, но и чтят вековые традиции цыган, предки которых были выходцами из Индии, умели предсказывать будущее, как боги. Поэтому греки и прозвали такой народ «цыгане» или «неприкасаемые». А еще есть поверье, что далекие предки Барона кочевали на просторах, от легендарной китайской речушки Ци и могучей индийской реки Ганг – отсюда и наречен народ «цыгане». Самые почетные гости, близкие по династической крови и приближенные Барона, сидели рядом с ним, во главе огромного стола. Как одна семья. Как один мир, по природе племени своего и укладу жизни не воинственный, не враждебный и не злобный. Отсчитывающие жизнь не по урожаю, который они собирали на бескрайних землях планеты, а по семенам, которые они сеяли… Дети и продолжение потомства и династий. Акт, достойный восхваления и одобрения всеми святыми Земли и Небес.

На миг задумался Барон. Прошло два года, как он схоронил Раду. Родила она ему дочерей. Но ни одного сына. Вместе с ней ушел, оставшийся по наследственной линии от ее еще прабабки, кулон. Их, переходящий от одного рода к другому, кулон. Из желтого золота, на котором белыми линиями была изображена загадочная символика. Это не просто кулон. Он имел определенную, наделенную предками, магическую силу и давал эту силу только тому, кому он по праву принадлежал. Делал владельца богатым, непобедимым. Устранял любые интриги и покушения, предупреждал об опасности, вселял дух сильный, а ум очищал от хлама и снабжал его мыслями новыми, отчего владелец кулона блистал даровитостью и талантом необычным Как в той древней книжной легенде, объяснявшей победы Македонского тем, что он владел отрубленной головой горгоны Медузы. Никто не знает, где начало амулета, кто являлся первым владельцем кулона. Если бы родила Рада сына, он бы перешел к нему. Но не суждено этому быть. Поэтому его сыну, уже от другой жены, не принять его. Унесла кулон вместе с собой Рада. И что ждет сына его Петра без волшебного оберега? А ведь он – будущий Барон…

Праздник продолжался долго.

– Послушай, – обратился к Барону его брат Василий, отвлекая того, тем самым, от тяжелых мыслей. – Гости уже почти все разъехались. Остались только наши. Давай проедем на могилу брата, ему будет приятно. Заодно проведаем всех. Ты же знаешь, это наш обычай – при рождении сына приходить к своим праотцам.

Что? Да, да. Конечно. Скажи, всех гостей развезли по домам? Все ли нормально? Никого не обидели недостатком внимания? Обеспечили жильем, билетами, подарками, деньгами; ты проследил за этим, Василий?

Не волнуйся. Все хорошо. Все довольны, никого не забыли. Сейчас распоряжусь, чтобы все подготовили, уложили в машины, и – поедем.

 

«Золотой телец»: Корень зла

А в это время…

Глубокая ночь. Мороз такой силы, что от дымки его не видно звезд. Он плывет в высоте, в бездонной глубине неба, наполняя его какой – то безраздельной печалью. Желтолицая красавица Луна едва пробивается через завесу черного неба и туманной изморози. Если прислушаться, можно уловить тонкие вибрации сухого боро, зимнего воздуха. Мороз давил на плечи, как тяжелая шуба ямщика. Давно не было таких холодов в Сибири.

В кромешной темноте, тяжело дыша и проваливаясь под тяжестью собственных тел в глубоком снегу, молча, иногда чертыхаясь и кого – то вспоминая при этом, шли трое мужчин.

Обходя наметенные сугробами снега неожиданные препятствия, их фигуры, словно привидения, исчезали, затем вновь, так же неожиданно, появлялись среди покосившихся могильных крестов, памятников и железных оград ночного кладбища.

– Черт, жутко как, – шепотом произнес молодой, неся в руках большой пакет, в котором, тихо постукивая, находились бутылки с водкой и минеральной водой. Там же были и пластиковые стаканы с нехитрой закуской.

Двое других, идущие впереди молодого, ничего не ответив, продолжали шагать по дороге. Им было не до него – сейчас предстоит работа. Причем не легкая, далеко не приятная и требующая определенных нервов. Либо полного их отсутствия.

Один из них, высокий, крепкого телосложения, нес три лома, две лопаты, автомобильный домкрат и еще что – то, похожее на металлический трос. Он шел легко, уверенно, не ощущая тяжести, хотя вес этого груза – более ста килограмм. И не удивительно. Кисти рук его были ниже колен, такой подкову согнет руками. Еще штрих: он практически не имел шеи, хотя эта часть тела необходима для каждого нормального человека… Имени его никто не знал. Звали просто – Бык. Сзади, за ремнем его брюк, ощущался предмет, похожий на пистолет, с которым он никогда не расставался. Даже спать ложился вместе с ним. Снимал ли он когда – нибудь брюки, кроме случаев сходить по нужде – этого никто никогда не видел.

Чуть левее от него шел третий. Выше среднего роста, широкоплечий мужчина. Он ничего не нес. Мельком разглядывал таблички на крестах, и по одному, только ему известному признаку, чутью либо нюху определял, куда, по какой дорожке кладбища надо идти. Если увидеть этого мужчину в лицо хоть один раз, – не забудешь. Слишком заметен его облик. Кривой, чуть влево, словно в усмешке, слегка приоткрытый рот. В ту же сторону, влево, почему – то искривлен нос. Может, в детстве или в юности его искривили принудительно. Это сразу бросалось в глаза любому, кто хоть однажды его видел. А его вечную улыбку можно была назвать улыбкой дауна. О таких много анекдотов. Но, не дай Бог, если кто – нибудь однажды, хоть словом одним, позволит себе вольность неблагоразумно пошутить в отношении его улыбки. Но на кличку Кривой он отзывался, как на собственное имя (которое, надо заметить, также никому известно не было).

Пришли, – сказал Кривой.

Ночь была настолько темной, что даже белый снег казался темным.

Не понял, где эта самая, ну, могила там, кресты, – едва отдышавшись, чуть слышно спросил молодой.

Ты чо, Прыщ? – в ответ на неуместный вопрос усмехнулся Кривой. – Какие у цыган кресты, какие могилы? У них нет крестов. Памятники и склепы, что твоя комната. Видишь, какой памятник перед тобой? Прямо смотри, чего под ноги уставился? Шедевр. Нам никто такой не поставит, – как бы с сожалением, тем не менее, с легкой иронией произнес Кривой. – Смотри, сколько венков. Значит так, запоминай, как, в каком порядке они уложены. Их надо аккуратно убрать, чтобы не мешали, и, в той же последовательности, после работы, все положить так, как было прежде. Ясно? – обратился Кривой к самому молодому из их троицы, застывшему либо от мороза, либо от удивления и стоявшему с пакетом в руках. – Давай, действуй. А мы пока стол накроем, грех, в таком случае, по стаканчику не врезать. Самое время.

Только сейчас Прыщ, подняв голову, увидел, что это не просто могила, каких тысячи кругом. Перед ним, на некотором возвышении, из белого мрамора – фигура ангела. Его крылья, берущие начало из – за спины, как бы укрывали того, кто стоял перед ним. Укрывали и этого маленького, ничтожного человечка. Именно так вдруг почувствовал себя Прыщ, глядя на необъятный размах крыльев Божьего посланца.

Из такого же мрамора, но в обрамлении черного, как траурная лента, – огромная могильная плита. Несмотря на недавно прошедший снегопад, под ногами ощущался чисто выметенный бетон. Справа, из черного мрамора, инкрустированные полосками желтого металла, вырезанными руками хорошего мастера, смонтированы стол, скамьи. По всему периметру – ограда, по углам ограды, похожие на черные тюльпаны – вазоны, наполненные цветами. «Ни хрена себе, что за чертовщина, неужели настоящие?» – глядя на примороженные, но не утратившие свою вчерашнюю свежесть и красоту живые цветы, вслух, разрезая заиндевевшую тишину, воскликнул Прыщ.

Не успел все рассмотреть и удивиться, как его окликнул Кривой, который уже разложил на столе принесенную снадобь и разлил в пластиковые стаканы водку.

– Ну, давай, мужики. Помянем усопшего. Привет, кучерявый, привет, дорогой! Не скучно одному? Заждался, поди? А мы в гости, посмотрим, как ты тут поживаешь?

«Господи, прости меня», – перекрестившись, тихо, почти про себя, с опаской оглянувшись, словно оправдываясь перед кем – то, прошептал Прыщ, которому не очень пришлась по душе неуместная и плоская шутка Кривого. Он, профессиональный квартирный вор, впервые принимал участие в таком деле, и уже сожалел, что согласился на предложение Кривого – очистить могилу какого – то недавно похороненного цыгана. Узнают пацаны, руки не подадут. Но Кривой так красиво все разрисовал, рассказывая о прошлых своих с подельниками, подобного рода делах, что Прыщ согласился. Со слов Кривого, год назад здесь же они потревожили хозяйку одного из склепов, – жену какого – то цыганского барона. Взяли много, очень много золотых украшений, даже зубы золотые выбивать не надо было. Они просто лежали ровным рядком в открытом зеве черепа, еще не успевшего за год сгниться трупа. Прыща передернуло от одной только мысли, внезапно пришедшей к нему именно в это время.

Кривой что – то говорил еще о каком – то кулоне, которому цены нет и который защищает от всех напастей. Но где этот кулон и сколько за него было выручено, Кривой так и не сказал. Не из тех он, чтобы лишнее болтать. Хоть и не в законе, но жил по понятиям. Конечно, среди братвы Кривой не мог пользоваться уважением, такому и руку западло подать. Так полагал Прыщ, который встретился и познакомился с Кривым буквально пару дней назад.

Допив бутылку, Кривой поднялся; глядя в ночное небо, перекрестился и, что – то пробормотав про себя, стал убирать венки, уложенные аккуратно у ног белого, как снег, ангела. Венки были и вдоль всей ограды.

Прыщ, на которого накатилась вдруг непонятная дрожь во всем теле, трясущимися руками стал помогать Кривому, перекидывая и отбрасывая венки далеко в сторону. Но тут же, от сильного удара Быка, отлетел в сторону. Не любивший много говорить, Бык прошипел в самое ухо Прыща, что если потом он не соберет и, не дай Бог, не уложит венки в том же порядке, как были они расставлены и уложены, он… Прыщ не разобрал дальше, что он потом с ним сделает, но догадался, это точно.

Не привыкший к подобному обращению Прыщ готов был в ту же минуту откусить Быку нос, воткнуть ему нож в бок, сделать то, что он обязан сделать, как вор. «Как он посмел, этот мужик? Ударить его, вора? Ну, погоди, сука, ты пожалеешь об этом, да я тебе», – только и подумал Прыщ, но эта минутная ярость, вспыхнув, тут же затухла. Не из тех воров был Прыщ. Он привык шестерить, лебезить и ярости его хватало ненадолго. Не успел Прыщ додумать, что он сделает с этим Быком, как тот одним взглядом заставил его, вмиг притихшего, продолжить прерванную им работу.

Ничего не понимал Прыщ. Зачем все складывать, может, еще и подмести после себя? Никогда, ни в одной из обчищенных им квартир не наводил он какой – либо порядок после своих визитов. Все, что он себе позволял – протереть тряпкой предметы, на которых он мог оставить свои пальчики. И то, в исключительных случаях, когда работал без перчаток. А это было весьма редко.

Затаив обиду, он перешагнул через ограду, и стал нехотя складывать разбросанные им венки. Не успел протянуть руку к одному из них, как вдруг услышал звук. Что бы это могло быть? Прыщ замер. Замерли и его подельники. Кругом была тишина. Как и следует тишине, присущей кладбищу. Тем более ночью. Прошла минута, две. Прыщ слышал только биение собственного сердца и чувствовал, что по всему телу выступил пот. Откуда он в эту морозную ночь взялся, этот пот? Он, липкий и холодный, покрывал все тело. Прыщ ощутил, как его рубашка буквально прилипла к его, давно не мытому телу.

Что это было? – спросил он шепотом у Кривого, который почему – то сидел на корточках и не двигался.

Тихо, – прошептал Кривой. – Это сигнал.

Прошло не больше минуты – двух, как вдруг совсем рядом они услышали голоса, да, именно голоса живых людей, а не каких – то заупокойных душ и кладбищенских призраков. К ним приближались, громко разговаривая при этом, неизвестные люди. Они были уже рядом. Откуда? И что им тут делать в это время?

Бежим, – только и успел шепнуть Кривой.

 

Могила: храм тишины и покоя…

Смотри, тут кто – то был, совсем недавно. Интересно, кто это приходил? Почему не знаю? – спросил Василий идущего рядом с ним Барона.

Не знаю… Ты видел у ворот машину, по – моему, такси? Она разворачивалась, когда мы въезжали на площадку. Но там, вроде бы, никого, кроме водителя, не было. Я еще удивился и сказал тебе об этом.

Ромалэ, – удивленно, громче обычного, на языке своих предков прошептал Рустам, один из племянников Цезаря. – Что это?!

С этими словами все вдруг остановились. Только вчера бережно и аккуратно были приведены в порядок чуть покосившиеся венки, принесены и поставлены в вазоны, цветочные горшки, свежие цветы. Сегодня венки в каком – то странном беспорядке. Самое странное было в том, что часть венков покоились не на своем обычном месте, а в стороне, несколько из них – за оградой склепа. Кому они помешали? И для чего их перекинули?

Никто из присутствующих не заметил ни лопаты, ни ломы. Их внимание разом, вдруг, приковали к себе лежащая на столе закуска, две водочных бутылки, одна из которых была пустой, и пластиковые стаканы, почему – то валявшиеся под столом, видимо, упавшие случайно.

После некоторого замешательства Василий, обращаясь к Барону, проговорил.

Это опять они. Помнишь, я говорил тебе, что склеп, где покоится Рада, кто – то вскрывал. Мне тогда никто не поверил, ни милиция, ни вы. Та же история.

Опомнись, брат, ты думаешь, что говоришь?

Не понимая произошедшего и обсуждая, кто бы это мог здесь быть, ловкий и стремительный по темпераменту Рустам, быстро обойдя по периметру ограду, уже громче обычного позвал к себе остальных. Нет, не позвал, а окликнул, чтобы к нему подошли.

Что это, откуда? – не понятно было, кого именно спросил Барон.

На земле, слева от памятника, лежали лопаты, ломы и еще что – то, завернутое в тряпку. Наклонившись, Василий потянул за конец тряпки, из которой показались какие – то странные предметы. Этими предметами оказались автомобильный домкрат и металлический трос.

Не трогай, – положив руку на плечо брата, сказал Барон. – Ничего не трогать! – уже всем повелел он. – Рустам, быстро беги на площадку и посмотри, там ли та машина, которая была, когда мы подъехали. Если там, ничего не предпринимай, запомни номер, садись в машину, и – быстро в милицию. Ты помнишь, где она находится? Все, давай, бегом. Нет, стой, с тобой пойдет Василий, – тоном, не терпящим возражений, распорядился Цезарь. – А мы пока тут побудем.

Василий, задыхаясь, еле успевая за Рустамом, быстрым шагом направился к главному входу кладбища.

Подходя к площадке, они явно услышали отдаленный гул отъезжающего автомобиля, звук двигателя которого напоминал звук «Волги».

Что делать? – спросил Рустам.

Как что, давай, заводи машину и едем в милицию.

Барон обошел вокруг ограды склепа, углубленного в землю внутреннего помещения цыганской гробницы. Он разглядывал следы неизвестных людей. Вот три стакана… Значит, их было трое. Или больше? И что они хотели делать здесь, в это время? Конечно, не водку пить. То, что эти неизвестные были чужими, сомнению не подлежало.

Неужели Василий был прав? Неужели кто – то действительно пытался вскрыть склеп? То, что на этот раз склеп не вскрыли, очевидно. Мы им помешали. А вот склеп моей Рады? Почему я не прислушался тогда к брату? Почему не поверил?

Все эти вопросы и не только напрашивались сами собой. Но пока не было ни одного ответа. Так что же делать? Сейчас три часа ночи. Милиция, наверняка, не приедет. В лучшем случае – утром, не раньше.

Барон, привыкший решать и действовать, сейчас был в некоторой нерешительности, какой – то растерянности. Но вскоре он уже держал в руке сотовый телефон и кому – то звонил. На лице его уже не было минутной растерянности. Он вновь был прежним, готовым решать и действовать.

Телефон долго не отвечал. Барон, с какой – то отчаянной решимостью, вновь и вновь набирал номер телефона известного только ему одному абонента.

И вдруг телефон ожил. Отчаявшийся Барон увидел вспыхнувший ярко – зеленый экран сотового телефона и услышал хриплый голос мужчины, видно, еще не проснувшегося, который тихо сказал, что он внимательно слушает…

– Что случилось, Барон? Ты знаешь, который час? Или ты решил у меня об этом поинтересоваться, так вот, уважаемый, сейчас четыре часа…

Прости, Саша, прости, ромалэ, что потревожил тебя. Мне нужна твоя помощь. Помнишь, я как – то рассказывал тебе, что кто – то интересуется нашими цыганскими могилами? Я еще не верил в это. Но мой брат был в этом так убежден, что даже обращался в милицию, только там над ним посмеялись?

Да, что – то припоминаю. Ну, и.

Подожди, не перебивай. Так вот, около часа назад кто – то пытался вскрыть склеп моего брата, которого неделю назад похоронили. Мы этих неизвестных вспугнули, случайно, и они убежали.

Ну, и чем я могу быть тебе полезен, Барон?

Мне нужен надежный человек, который помог бы разобраться, найти эту сволочь. Взять это расследование под свой контроль, либо самому все выяснить. Милиции я не верю. Хватит, уже обратились однажды. И мне этот человек нужен прямо сейчас, немедленно. Ты знаешь меня, цыган умеет благодарить.

Какое – то время никто не отвечал.

Ты меня слышишь, Саша? Ты где?

Подожди, я думаю. Сейчас перезвоню.

Барон в задумчивости, еще какое – то время, не решаясь закрыть крышку телефона, молча смотрел на экран мобильника и думал. Если бы кто – нибудь в эту минуту видел его лицо! Не было прежнего Барона. Вместо него был другой. Он уже знал, что сделает с теми, кто посмел осквернить память, нарушить покой его брата и, не приведи Господи, его жены Рады! Он чувствовал, как в жилах закипает кровь, не горячая, цыганская, а иная кровь. Кровь мести. Тяжелая, необузданная.

Никто не посмел в этот миг нарушить его мысли. Молча, как бы со стороны, наблюдая за Бароном, двое молодых людей, оставшихся рядом с ним, тихо курили в стороне и, словно боясь потревожить покой усопших, а может быть, и самого Цезаря, молчали и чего – то ждали.

Сколько прошло времени, никто не знал. Молча и так же тихо, что неслышно было и скрипа снега под ногами, Барон подошел к рядом находившемуся склепу. Здесь покоилась его Рада.

О чем думал в эти минуты Барон?

Внезапно мелодичный звонок телефона вывел его из задумчивости. Не спеша, Барон включил телефон, который так и оставался в его руке, и так же, не спеша, проговорил:

Говори, Саша, я слушаю. Нет, не надо, уже запомнил. Спасибо, ромалэ.

Едут, это наши вернулись, – проговорил один из молодых людей.

Все разом, как по команде, повернули головы в сторону главной аллеи, которая где – то в самом ее начале обозначалась едва видимыми огнями, освещавшими главный въезд на кладбище. Через какое – то время послышались голоса, затем появились темные силуэты мужчин. По мере их приближения можно было уже различить отдельные фразы.

Барон не шевелился. Молча стоял и ждал, когда эти люди сами подойдут ближе. Он знал, что те, кого привез его брат с племянником, ничем им не помогут. Но надо же как – то это все правильно оформить? С чего – то надо начинать?

Ну, и что тут у вас случилось, кого вы тут поймали, кого напугали, кто тут и что рыл, что тут такое у вас произошло? – без лишних церемоний, не успев остановиться, с ходу спросил один из двух милиционеров, видимо, старший из тех, кого привезли с собой цыгане. – И, вообще, что это вы тут делали в три часа ночи? – пулеметной очередью выпалил свои вопросы страж порядка и остановился, так как посчитал, видимо, что задал все свои вопросы.

Цыгане, как по команде, посмотрели на Барона. Тот молчал. Одним взглядом, обращенным к брату, Барон дал понять, что говорить и объяснять что – либо он не будет, пусть это сделает он, Василий.

Василий, видимо, устав уже от дурацких вопросов, все же вновь рассказал о том, что они сегодня по случаю рождения сына у Барона, по обычаю цыган, решили навестить недавно похороненного родного брата.

Нас было три брата! – заметно нервничая, объяснял он. – Двое из них – вот они, мы, здесь. А третьего нет, он вот здесь, в этом склепе лежит. Мы приехали сюда, сказать ему, нашему брату, что у него родился племянник, которого назвали Петром, понятно?

Василий уже не говорил, он почти кричал, со свойственной ему горячностью быстро заводиться, если его кто – то не понимает. Или не хочет понимать.

Когда мы пришли сюда, – громче обычного продолжал Василий, здесь кто – то был, причем не один. Но все убежали. А убежали потому, что мы им помешали вскрыть склеп, – с той же интонацией подытожил Василий, считая, что этим убедил милиционеров, причем сразу обоих, один из которых все время молчал.

Ну, мало ли кто был здесь. Может, бичи, бомжи приходили… Видишь, как здесь тихо, красиво, притом никто не мешает? – с улыбкой предположил тот, кому ранее были обращены пояснения Василия. – Вон и стаканы валяются, закуска на столе.

Василий, у которого уже не было слов, в отчаянии от непонятливости этого блюстителя порядка, вытянул вперед руку и спросил:

А это что?

Милиционер подошел ближе к указанным Василием предметам, лежавшим слева от памятника. Здесь он разглядел то, что было оставлено, со слов цыгана, неизвестными кладоискателями. Приподнял один конец тряпки, посмотрел, зачем – то понюхал ее. Обойдя вокруг памятника, поднял голову и, придерживая одной рукой шапку (видимо, чтобы не упала), внимательно и изучающее смотрел на него. Что он там нашел интересного?

Молча, обошел весь периметр чугунного литья изгороди. Все это время смотрел куда – то вверх. Что он там искал? Этого тоже никто не знал.

Все присутствующие молча наблюдали за милиционером, боясь помешать ему найти то, что он, видимо, там, наверху, искал.

Ну и что? – неизвестно к кому обратился работник милиции. – Что из этого следует?

И тут же сам ответил на свои вопросы.

Из этого следует, что кто – то из местных бичей либо бомжей здесь был. Они пили водку, но им помешали. Они испугались и убежали. А что венки вне ограды, так мало ли что не сделают разгулявшиеся бомжи? Никакого криминала в этом не вижу. Так что давайте, граждане цыгане, по домам. Дома надо водку пить, а не в…

Что этим хотел сказать представитель доблестной милиции? Где именно надо пить водку? Может, он хотел продолжить – не в общественных местах? Но вовремя остановился. Действительно, разве можно погост назвать местом общественного пользования?

Главное, вызов принят, милиция отреагировала, выехала на место предполагаемого… а кто это сказал – преступления? Какого преступления? Милиция выехала на место предполагаемого происшествия. Все. Точка. Его, преступления, не было. Ложный вызов пьяных цыган. Да пусть они спасибо скажут, что этот ложный вызов сделан в его дежурство, он добрый, простит их.

Вновь наступило минутное молчание. Причин тому было немало. Кто – то молчал от сознания «честно выполненного долга», от предвкушения скорого окончания смены – конца дежурству. Кто – то по иным причинам. Например, по причине удивления профессионально быстрым проведением следствия по факту ложного вызова.

Вдруг все разом повернулись в сторону Барона. Он с кем – то говорил по телефону. Говорил тихо, но всем, кто был рядом, было понятно, о чем он говорил. И что именно он говорил, одновременно отвечая на чьи – то вопросы.

Да, Владимир, я все понял. Факт обращения в милицию зафиксирован официально в дежурной части РОВД. Моим братом и племянником. Вот и милиция здесь. Двое. Нет, мы никуда отсюда не уйдем до Вашего приезда. Что? Зачем? Понятно. Мы ждем Вас.

Закончив разговор, Барон тихо закрыл крышку телефона и на сей раз убрал его во внутренний карман своего кожаного пальто. Лицо его было вновь спокойным.

Все, ромалэ, по очереди греться в машину. Скоро рассвет. Ждем одного человека. Давай, Василий, распорядись, а то промерзли все.

Старший из двух милиционеров, который так быстро провел свое расследование, вдруг отчетливо понял, что его дежурство не закончено. Видимо, оно только начинается. Это значит, что домой сегодня утром он уже не вернется. Начинался зыбкий, пробиваясь сквозь морозный туман, рассвет…

 

Бегство варваров. Страшит возмездие

Машина мчалась с бешеной скоростью. Четверо мужчин, один из которых вел машину, давя до отказа на педаль газа, и с которым мы еще не знакомы, молчали. Трое остальных – это те, которые так быстро покинули место захоронения цыгана, что не успели даже забрать свои вещи, оставленные там, у невскрытого ими склепа.

Куда? – только и спросил водитель автомобиля. – К нему?

Да, – так же коротко ответил Кривой.

Остальные продолжали молчать.

Минут через пятнадцать – двадцать быстрой езды по ночным, неосвещенным улицам одного из районов города, машина остановилась. Из нее вышел Кривой и направился к последнему подъезду жилого многоэтажного дома. Здесь, на первом этаже, находился опорный пункт милиции. Подойдя к одному из окон, Кривой трижды резко постучал в стекло.

Чего так быстро, случилось что? Я ждал тебя утром.

Давай, Картавин, открывай.

В одной из трех комнат опорного пункта милиции, находившегося на первом этаже обыкновенной «хрущевки» сидели Кривой и Картавин.

Обычно в этой, давно не имевшей даже какого – либо косметического ремонта комнате, участковый принимает граждан, выслушивает их, заполняет протоколы. Эта комната не отличается от иных, по своему содержанию подобных опорных пунктов милиции, которых в городе десятки. Те же стенды с фотографиями пропавших, которых кто – то ищет, кто – то догоняет, а те не хотят, чтобы их нашли либо догнали. Есть такие фото, не раз пропущенные через ксерокс, затем переданные факсом, что сразу и не разберешь, пока не прочитаешь, женщина это или мужчина. Попробуй, угадай. Картавин рискнул бы угадать даже не с трех, а с двух раз, если ему за это пообещали бы приз.

И он всегда приходил в уныние, когда под одной из таких фотографий, словно в насмешку, было обещано солидное вознаграждение, причем с гарантией, что никто об этом не узнает, но с условием, если угадавший назовет и укажет место нахождения разыскиваемого.

И как по ним можно найти кого – то? – не раз задавал себе Картавин этот вопрос, когда ему случалось видеть такие фотографии.

 

***

Здесь, в этой комнате, стояли старые, видавшие виды письменные столы, с кипами пожелтевших от времени протоколов, жалоб, заявлений и прочей рабочей, но никому не интересной, чепухой. Разные не только по своему прямому назначению, но и по возрасту стулья, среди которых, как память застойных времен, табурет, на котором стоит грязная с кучей окурков пепельница. Причем здесь же, на самом видном месте, висит изрядно надоевший своим юмором плакат. На нем изображен запрещающий знак ПДД на фоне папиросы. Бывает, наоборот. Папироса – на фоне запрещающего знака.

Две другие комнаты, двери которых всегда были закрыты для посторонних, имели иное, далеко не служебное назначение. Об этом знали не многие, могли лишь догадываться.

Начальство смотрело на это так, как и должно было смотреть. Расслабиться им тоже иногда хотелось – от трудов своих и службы благородной, но не благодарной. А почему бы и нет?

Кривой был бледен. Он только что рассказал Картавину о том, как какие – то цыгане ночью приехали на кладбище, и если бы они вовремя не заметили их, все могло бы кончиться печально.

Ты же знаешь, если бы нас застукали на месте, то зарыли бы там же, в том же склепе, – продолжал свое повествование Кривой.

Картавин, выслушав своего напарника и выяснив для себя, что никто из внезапно приехавших цыган в лицо кладоискателей не видел, немного успокоился и спросил, не оставили ли они чего на месте несостоявшихся раскопок?

Услышав ответ Кривого, Картавин так резко вскочил со стула, что тот отлетел в сторону и громче, чем можно себе позволить в это ночное время, прошипел в лицо Кривого, вспомнив не только его родителей до девятого колена, но и всех сегодняшних родных. Не забыл при этом и будущих потомков, если они, конечно, будут у Кривого, потому что он, Картавин, яйца им всем оторвет, это точно.

Предела негодованию, нет, ярости Картавина не было конца. Он вспомнил все, что было, даже то, чего и быть не могло. Обессиленный, поднял валявшийся рядом стул, сел на него и замолчал.

Кривой не посмел нарушить тишину. Тем более он сам во всем виноват. Сколько раз себе говорил: ни капли в рот, когда идешь на дело. И что сейчас? Ну, ладно – ломы, лопаты, домкрат и трос там оставили. Домкрат завернут в тряпку. Несли все это в рукавицах. Но стаканы, бутылки, оставленные там! А вдруг начнут копаться? Это все, конец. Ни я, ни Бык не имели ходок, не привлекались, но Прыщ… еще по малолетке ходил, его тут же вычислят, выйдут на него.

Что делать? – чуть слышно прошептал Кривой.

Внезапно на столе завибрировал сотовый телефон. От неожиданности оба вздрогнули.

Ну вот, это дежурный, – промолвил Картавин, взяв со стола вибрирующий телефон, – Да, слушаю.

Привет, не разбудил? Давай, просыпайся и сразу – на кладбище, это же твой участок? На планерку не приезжай. Разберись на месте, там патрульная машина сейчас. Но у них дежурство заканчивается, не держать же их после работы? Ну, что случилось, – отвечая на вопрос Картавина, продолжил дежурный по РОВД, – какие – то кладоискатели появились, которых вспугнули цыгане. Ты давай, езжай туда, на месте разберись, не держи там ребят, мне еще дежурство сдавать. Все. Потом доложишь, что и как. Да, пока наряд не вернулся, я вызов не записывал. Заявление цыган слева, в той папке, ну, ты сам знаешь. Потом сам оформишь, у меня без этого бумаг хватает. Все, работай!

Кривой молча смотрел на Картавина, как бы спрашивая, ну что там?

Ну, что, как я и полагал, они обратились в милицию, меня ждут, – отвечая на немой вопрос, подытожил Картавин. – Чего сидишь, убирайся с глаз моих. Связался с вами, черт меня дернул. Я сам тебе позвоню.

Кривой, с силой хлопнув дверью, вышел из душной и прокуренной за ночь комнаты.

Услышав за окном шум отъезжающего автомобиля, Картавин приоткрыл дверь одной из комнат и, не заходя в нее, кому – то только ему одному известному сказал: «Хватит валяться, красавица, собирайся».

Подойдя к окну, Картавин широко распахнул форточку, закурил сигарету и задумался.

То, что цыгане могли обратиться в милицию, он не исключал. Их заявление пока не зарегистрировано. Это хорошо, что сегодня дежурит этот капитан, отличавшийся тем, что все заявления и обращения граждан, поступавших во время его дежурства, он не сразу фиксировал в журнале, а по мере их важности и необходимости. Поэтому после его дежурства в специальной для этого отдельной папке всегда находились уже не нужные заявления граждан, необходимости в рассмотрении которых не требовалось. Это, конечно, нарушение, и если вдруг об этом узнает какой – нибудь проверяющий, скандал будет большой. Но, с другой стороны, исключалась дополнительная рутинная работа по их отпискам. Тем более – в конце дежурства, когда так хочется поскорее его сдать и поехать домой на заслуженный отдых.

Далее. Эти придурки оставили ломы, лопаты, домкрат, трос. Для чего все эти предметы предназначены, понятно сразу. Ну, и что из этого следует? Чьи они, кто хозяин – выяснять не будем. Да и сам хозяин этого инструмента искать их не будет. Это понятно. Что еще? Стаканы, бутылки. Ну и что из этого? Ведь могила не вскрыта? Нет. Значит, нет никакого криминала.

 

***

Он вспомнил, как год назад хоронили жену какого – то цыганского барона. Прошли слухи, что ее отравили. Похороны были широкие, торжественные. Машин было столько, что пришлось выставлять дополнительный наряд милиции. Один гроб чего стоил. Темно – коричневого цвета, сверкающий лаком и похожими на золотые какими – то вычурными скобами. Его не везли на специальном катафалке, идущем позади траурной процессии, а несли сменяющиеся по очереди шесть цыган. Крышку гроба не несли, как обычно, отдельно. Гроб был закрыт.

Склеп цыгане подготовили по – царски богатым. Стены увешаны коврами, даже на полу им нашлось место. Посредине склепа, на некотором возвышении, – место для гроба. Но удивлению человека неосведомленного не было конца, когда он видел здесь не только холодильник, телевизор, пылесос и микроволновую печь, но и мягкие, темно – вишневого цвета, видимо, от гарнитура, стулья.

К могиле, вернее склепу, никого из посторонних не подпускали. В порядке исключения – только рабочих похоронного бюро. Не тех, которых можно увидеть в грязной, непонятного цвета робе и сапогах, причем если и трезвых, то обязательно опухших после вчерашних лишних далеко не 100 грамм…

На них были специальные, с эмблемой похоронного бюро, сшитые на заказ, с траурной лентой на рукаве костюмы. И обуты они были соответствующим образом.

Через год после этих шикарных похорон к нему обратился Кривой. Просьба его – так себе, сущий пустяк, обеспечить закрытие главных ворот кладбища ночью и проследить, чтобы в это время никто туда попасть не мог. Но вознаграждение солидное, пятьдесят тысяч рублей. Не устоял перед этим Картавин. Согласился. Деньги очень были нужны. Жене сделали очередную операцию, да и вообще.

И вот опять связался с этим Кривым. Конечно, на сей раз он уже не получит обещанного вознаграждения. Жаль, конечно, размышлял Картавин. Деньги так были нужны. Но вина – то моя? Я же не обеспечил закрытия главных ворот, понадеялся на этого сторожа, который после моего угощения спит еще, скотина. Никак не думал, что ночью кто – нибудь может появиться на кладбище.

В тот раз все получилось хорошо. Правда, без шума не обошлось. Почувствовал какой – то цыган, что могилу, а правильней будет сказать, склеп кто – то потревожил. Шумел сильно, написал заявление. Кое – как удалось уладить этот скандал. И вот опять.

Ну, не будет же он настаивать на вскрытии склепа, никаких оснований нет. Его же не успели вскрыть? Жаль, конечно, что сегодня у них ничего не получилось. А так деньги нужны, в который раз с сожалением подумал об этом Картавин.

 

***

– Ты что, не поняла меня, – обернулся Картавин и еще громче добавил: – Быстро собирайся, умоешься дома. Я уже опаздываю.

Из комнаты вышла та самая красавица, которой были обращены эти, далеко не ласковые, слова. Потягиваясь, совсем юная, но уже порядком повидавшая мужчин, девица, всем своим видом показывая еще не остывшее желание продолжить внезапно прерванную любовь, подойдя к Картавину, прижавшись, обняла его.

Увидев, что она еще не одета, резко отстранил ее от себя, вырвал из ее пальцев дымящуюся тонкую сигарету и, сломав пополам, нервно вдавил ее в общую кучу окурков переполненной пепельницы. Громче прежнего Картавин приказал ей быстро одеваться, и чтобы через минуту он ее здесь не видел.

 

Картавин. Где облик, а где обличье?

Ночь, как бы нехотя, уступала место приходившему ей на смену рассвету. И хотя было еще совсем темно, чувствовалось приближение нового рабочего дня. Шумом машин, свистом прибывшей электрички, сделавшей короткую остановку, чтобы впустить в свои пустые и еще холодные вагоны пассажиров, торопящихся на свою трудовую вахту. Сигналами машин, которых с каждой минутой было все больше, как, впрочем, и торопящихся и не желающих уступать дорогу машинам пешеходов, какой – то особенной для этого времени суток суетой.

– Здорово, ребята, не замерзли?

К стоящим в сторонке двум милиционерам подошел третий. Переговорив о чем – то, двое направились к выходу, третий, только что прибывший, направился к уже знакомому нам склепу и двум дежурившим у склепа цыганам.

Старший лейтенант… – подойдя ближе, представился тот. – Ну, что тут такое у вас случилось, что за проблемы? Впрочем, я уже все знаю.

Не дав времени для какого – либо ответа, Картавин тоном, не терпящим возражений, предложил им пройти к выходу, чтобы на месте все ему показали: где была машина, когда они приехали, откуда они прошли, и все, что имело бы какое – либо отношение к данному происшествию.

Милиционер, в сопровождении цыган, беспрекословно ему подчинившихся, направились к главному входу кладбища. Никто из них не обратил внимания на мелькнувший слева от них темный силуэт неизвестного мужчины. Показавшись на какое – то мгновение, он так же быстро исчез, словно растворился вместе с уходящей ночью за одним из памятников.

Из стоявшей машины навстречу им вышли Барон и Василий. Василий еще раз, уже более подробно, рассказал прибывшему милиционеру о происшествии, случившемся в три часа ночи.

Все с надеждой смотрели на него, явно полагая, что он сумеет найти тех, кто так бесцеремонно покушался на покой их родственников. Заставив себя внимательно выслушать рассказ Василия, старший лейтенант сделал какие – то пометки в своем блокноте и направился от главного входа кладбища к склепу. Следом, на некотором расстоянии от него, молча шли цыгане.

Не доходя до склепа, милиционер, подняв руку вверх, сделал знак цыганам, чтобы те остановились и не мешали ему. Затем он вернулся к ним и, обращаясь к Василию, спросил его, чего они хотят?

Как чего? Их надо найти.

Кого найти? И для чего? Что мы с вами им предъявлять будем? Покушение? Тогда поясните мне, на какое преступление? Варварство? Памятник не разрушен, все на месте.

Ничего больше не поясняя, Картавин, небрежно приложив руку к виску, резко повернулся и быстрым шагом направился к выходу. Группа цыган стояла на месте, не зная, что им дальше делать.

 

Белый Ангел. Сердце цыган

Подъезжая к главному входу кладбища, Владимир понял, что его встречают именно те, кому он так внезапно понадобился. Увидев группу мужчин, явно принадлежащих к цыганской национальности и смотревших в его сторону, Владимир направился к ней. Один из мужчин, немного отделившись, пошел навстречу. По всей видимости, это был тот самый цыганский Барон.

Поздоровавшись с ним и отойдя в сторону, Владимир внимательно выслушал все, о чем его рассказал Барон.

Но чем я могу быть вам полезен? Я – следователь по особо важным делам, такие случаи мы не расследуем…

Не слушая Владимира, Барон, глядя ему в глаза, пояснил, что он все прекрасно понимает. Также понимает, что этим делом милиция заниматься не будет. Это не первый случай. Есть все основания полагать, что склеп его жены уже вскрывали. Год назад.

Но где доказательства того, что его вскрывали, есть ли какие – то факты?

Нет. Это только наши предположения. Но что делать? Помоги, ромалэ. Мы дадим столько денег, сколько потребуется, хорошо заплатим. Мне сказали, что ты очень сильный сыщик и ты как – раз в отпуске. В порядке частной помощи ты же можешь?

Хорошо, но пока я ничего не обещаю, пойдем, посмотрим, что там есть.

С этими словами они направились по главной аллее, перешли на одну из занесенных снегом тропинок, ведущих к захоронению цыганских семей. Следом потянулись цыгане.

 

***

Было уже совсем светло. Вместе с ушедшей ночью ушел и ночной мороз, стало немного теплее. «Почему я приехал сюда и чем могу им помочь? Нет, надо было сразу отказаться от этого», – идя следом за Бароном, думал Владимир. Но что – то заставляло его не спешить с категоричным отказом, хотя он еще не осознавал до конца, какую помощь от него ждут эти люди. Что ж, коли приехал, надо посмотреть, чем интересны цыганские захоронения, если даже ночью кто – то стремится потешить свое любопытство, заглянув в них.

Много Владимир повидал в своей жизни разных памятников. В каждом из них раскрывалось то, что хотел передать не только ваятель, но и сам заказчик. Видел и очень дорогие, помпезные, величавые, с размахом… Такие обычно ставят так называемым браткам, чьи молодые жизни были поменяны на каменные изваяния. Но это было нечто.

Невольно остановившись, Владимир был буквально сражен красотой, величием стоявшего перед ним ангела. Белого, как снег. Его взор был обращен сверху вниз с какой – то грустью и скорбью. И крылья. Его охватило чувство, что они укрывают не только того, кто похоронен здесь, но и того, кто стоит сейчас перед ним. Им овладело состояние беззащитности, покорности. Владимир стоял на некотором возвышении, но совершенно этого не ощущал.

Какое – то время, как бы забыв обо всем и о том, для чего он здесь, Владимир завороженно смотрел на ангела.

– Барон, где инструменты и прочее, что тут оставили ночные гости? – продолжая еще некоторое время любоваться изваянием, спросил Владимир.

Ему никто не ответил. Почему – то стояла глубокая тишина, все молчали. Повернувшись к цыганам, Владимир увидел, что они с каким – то немым удивлением смотрели в одно место – туда, где, видимо, должно было лежать то, о чем он спросил.

 

***

Переведя взгляд с их лиц туда, куда были устремлены их взгляды, Владимир отчетливо понял, почувствовал, каждым нервом своим, что вот оно, это новое и неизвестное для него пока дело, уже начинается. Не было необходимости спрашивать, что произошло: случилось то, чего не должно было случиться.

На том месте, где, по словам цыган, лежали ломы, лопаты и прочий инструмент, оставленный неизвестными, было пусто. Только пятно, чуть темнее чистого бетона, слегка припорошенного утренней свежестью снежной поземки.

– Где? – не понятно кому именно был задан этот вопрос Бароном.

Ответ на него интересовал всех. Цыгане стояли в каком – то оцепенении. Владимир молча смотрел на них, уже понимая, что произошло. Он уже чувствовал, что ему это очень интересно и что он им нужен. А может быть, это уже нужно ему?

У стола, находившегося на территории склепа, лежали пластиковые стаканы. Ни бутылок, ни закуски, оставленных, по словам цыган, неизвестными, на столе не было. Владимир попросил принести пластиковый пакет, куда аккуратно вложил эти стаканы.

Выяснив все, что произошло за эти несколько часов после того, как они вызвали милицию (кто здесь был, что именно делал и другие, на первый взгляд малоинтересные факты, которые могли бы быть полезными), Владимир понял, что включился в работу. Не обещая ничего Барону, он подсознательно, на уровне профессионального рефлекса, уже дал ему свое согласие.

У него не было никакого плана. Только вопросы. Одни вопросы. Почему исчезли ломы, лопаты, трос и домкрат? Что стоит за этим? Ведь при данных обстоятельствах, никто бы и не искал хозяина лопат. Это факт. Только в крайнем случае. Если бы было само преступление, но в данном случае… странно все это. Чего так испугались ночные кладоискатели? Зачем они – а кто, кроме них – возвращались?

Приезжали два милиционера, кто – то из патрульной службы, наверняка. Последним был еще один, он был совсем недолго. Представлялся, но ни звания, ни фамилии цыгане не помнят. Рядом с ним были цыгане. Он не мог. Да и зачем это ему нужно? А может быть, и не так? Ладно, это выясним позже. Заявление, со слов Василия, передано дежурному по РОВД. Оно должно быть зарегистрировано. Так, что дальше?

Кто был ночью? Трое. Почему трое, может, больше? А, это стаканов три. Ну, ладно, пусть их трое. Кто они? Наверняка, из тех, кто знаком с работой тех же, так называемых, могильщиков. Специфика этой работы весьма узкая, надо знать не только некоторые особенности вскрытия склепов, но и все привести в надлежащий порядок. Притом ночью. Для этого надо иметь особые нервы или вообще их не иметь. Кто из нормальных людей может пойти на такое дело?

Что еще? Может, там были какие – то ценные вещи? – это надо выяснить у Барона. Если да, то это вполне естественно. Не пойдут на такое дело, не зная, что там есть что – то ценное. Драгоценности? Да, конечно. Стоп. Это, во – вторых. Их наличие. Значит, надо искать того, кто об этом мог знать. Если появились вопросы, значит, на них надо найти ответы.

Но что сейчас делать? Этого Владимир пока не знал.

Так размышляя, Владимир машинально взял следующую сигарету, как вдруг увидел, что стоит у склепа, где похоронена жена Барона. «Почему я здесь стою? – подумал Владимир. Вокруг него на снегу валялись около десяти окурков. Его окурков. – Сколько прошло времени, если столько искурил? Что делать?» – который раз он задал себе этот вопрос. Словно прочитав его мысли, а может, он произнес их вслух, услышал ответ:

Искать. Их надо найти, брат.

Повернувшись, Владимир только сейчас заметил, что позади него стоит Цезарь. Это он ответил на вопрос. Вместо него. Это он назвал его братом. Это к его помощи он воззвал.

 

Вскрытие склепа. Скорбная весть

Что же делать? Милиция таким делом заниматься не будет, в этом Владимир был уверен. Если даже и возбудят уголовное дело, оно будет прекращено за отсутствием состава преступления. Факт. Как же заставить их заняться этим делом? Привлечь внимание общественности? А что, неплохая мысль…

Владимир вспомнил о своем знакомом, работающем на телевидении в программе «Вести», и, уже набирая его телефон, молил Бога об одном – только бы тот ответил.

Телефон долго не отвечал, как вдруг, словно Бог услышал молитвы Владимира, ответил тот, который ему так был нужен.

– Игорь, привет, это я. Дело есть, нужна твоя помощь.

Тебя интересует тема, касающаяся варварства? Что, даже очень? Тогда слушай.

Повернувшись к Барону и глядя ему в глаза, Владимир сказал тоном, не терпящим возражений, что если он очень хочет найти тех, кто так цинично и нагло пытался вскрыть склеп, то должен сделать то, что ему сейчас скажет Владимир. На что Барон в полной решимости заверил, что сделает все, что потребуется. И тут же добавил: он знал, что Владимир ему поможет.

Тогда слушай, сейчас ты…

Барон подозвал брата, что – то сказал ему, после чего Василий быстрым шагом направился к выходу с кладбища. Через полчаса он вернулся и, подойдя к Барону, что – то ему прошептал. Барон, посмотрев на Владимира, кивнул головой, дав ему понять, что… Владимир уже знал, что сейчас прибудут рабочие кладбища, которые будут вскрывать склеп. Не этот склеп. А тот, где захоронена жена Барона; тот, который, по мнению Василия, год назад был кем – то вскрыт, но тогда ему никто не поверил: ни милиция, ни Барон.

Владимир, конечно, не спрашивал, сколько цыгане уплатили рабочим, только они прибыли значительно быстрее, чем он мог себе предположить. Их даже было значительно больше, чем требовалось. Они стояли и ждали команды, чтобы приступить к работе, но пока этой команды не было.

Стояла тишина. Все просто молчали и чего – то ждали. Никто не знал, чего именно ждали. Либо кого ждали. Знали только Владимир, Барон и Василий.

Смотри, брат, кажется, это они, – проговорил Барон.

С главной аллеи, переходящей в тропинку, приближались три человека. Один из них нес на плече видеокамеру; ту, которую обычно вот так, профессионально держат работники телевидения. Рядом с ним – другой мужчина. Он тоже что – то нес, похожее на небольшой саквояж. Немного позади них – молодая девушка, держащая в руке приготовленный, видимо, заранее, микрофон. Было понятно: это те, которых они ждали.

Привет, – с ходу поздоровался Игорь. – Ну что, вы готовы?

Да, у нас все готово.

Тогда приступаем, – подытожил Игорь и, повернувшись к девушке, подал понятный только ей знак.

Здравствуйте, уважаемые телезрители, – начала та репортаж. – Мы снова с вами. Как вы уже знаете из предыдущих наших передач, рядом с такими преступлениями, как убийство, бандитизм, рэкет, вымогательство, все чаще появляется иное – варварство. Все чаще мы становимся свидетелями…

Владимир смотрел на эту молодую девушку, других телевизионщиков и удивлялся, как быстро они умеют перестраиваться, ведь только что они вернулись с мест событий иного характера, и тут же, вот так, сразу. Да, это профессионалы своего дела.

Сейчас мы вместе с вами увидим следы еще одного преступления, имя которому – варварство, разрушение – продолжила девушка, после чего выключила микрофон.

Оператор, снимавший ее в это время, отключил свою видеокамеру, аккуратно снял ее с плеча и положил на стол, где уже стоял их так называемый саквояж.

Ну что, Барон. Как договорились, пусть вскрывают склеп твоей жены. Этот склеп, я думаю, нет необходимости смотреть. Понятно, что его не успели вскрыть.

Барон молча согласился с мнением Владимира и так же молча дал знак рабочим, которые уже устали стоять. Замерзнув от безделья, они прыгали на месте, хлопали друг друга по спине и ждали команды.

Пока шли подготовительные работы, работники телевидения сделали отдельные записи видеосъемок Барона, его брата Василия, рассказавшего о своих подозрениях и сегодняшнем происшествии.

Остальные наблюдали за рабочими, которые уже не только убрали могильные плиты, слой земли, песка, щебня, но и тяжелые, пропитанные креозотом, шпалы. Под ними оказался еще один ряд.

Чем ближе подходила к концу работа, тем тревожнее было на душе Владимира. Как только приподняли первую шпалу, оттуда, как из преисподней, повеяло неизвестностью. Виделся только черный зев склепа. Если убрать еще одну, две шпалы, можно будет увидеть, как пробыла, но не прожила же, все это время, похороненная жена Барона. Только сейчас Владимир заметил, что вокруг было много людей. Откуда они, кто их сюда приглашал? И что они здесь делают?

Стояла тишина, никто не смел ее нарушить. Взгляды людей были устремлены туда, где ощущалось только тяжелое дыхание рабочих и был виден окутавший их спины пар.

Эта была уже целая толпа, плотным кольцом окружившая склеп, каждому хотелось – ведь не всегда можно увидеть подобное – заглянуть туда, посмотреть, как там та, которая…

Разве можно упустить такой случай – увидеть, что с тобой будет, вернее, с тем, что останется от тебя после земного пути через год или два, ведь все мы не вечны в этом мире?

Только сейчас Владимир обратил внимание, что это, в основном, были цыганки. Откуда они появились? Да еще, похоже, незаметно для всех.

Вскрытие склепа снималось на видеокамеру. Владимир все это время стоял за спинами людей. Не мог заставить себя подойти ближе. Да и зачем? Если что обнаружится, он узнает и так.

 

***

Вдруг раздался душераздирающий крик. Крик ужаса, крик нечеловеческого страха и боли. В той тишине этот крик был полной неожиданностью. Все, кто в это время был среди желающих увидеть что – то необычное, разом отхлынули от склепа, от этой страшной картины, которую они там, в темноте, увидели. Но что они там могли увидеть, что их так могло напугать?

У склепа никого не было. Всех, кто до этого, давя друг друга от любопытства, находился рядом, словно ветром сдуло от частично вскрытого склепа. Вся любопытствующая до этого толпа вмиг оказалась на безопасном расстоянии от него.

Владимир увидел бледное лицо девушки, которая только что проверила и просмотрела сделанные ранее видеозаписи. Держа микрофон наготове, она была уже готова подойти ближе к склепу, но, ошеломленная криком ужаса толпы, бледная, стояла в стороне, не решаясь пошевелиться.

У склепа остался только один человек. Барон молча смотрел туда, вниз. Что он там видел?

Пересиливая какой – то непонятный страх увидеть нечто, стараясь не смотреть туда, куда подсознательно все же хотелось хоть мельком взглянуть, в этот притягивающий своей неизвестностью открытый потолок склепа, Владимир подошел к нему. Еще до конца ничего не понимая, он почувствовал, как по его спине пробежал жуткий, холодный озноб…

 

«Оставь надежду всяк сюда входящий»

Что такое пенициллин? Нет, не тот, который продается в аптеках. А тот, из которого производят аптечный препарат? Это слой похожего на вату мягкого, сырого, пухлого вещества. Такое вещество можно увидеть в непроветриваемом погребе, где очень мало вентиляции и преобладает сырость. Но не в таком количестве.

Первое, что бросилось в глаза – стены, покрытые толстым слоем этого белого, сырого, несколько прозрачного вещества. Но пол склепа был чист. Если не считать, что он был укрыт сплошным слоем каких – то бумажек. И только приглядевшись, можно было догадаться, что это денежные купюры. Их было очень, очень много.

Позже Владимир узнал, что, по обычаю цыган, при захоронении, перед тем, как навсегда закрыть склеп, туда бросают денежные купюры. Их бросают все, кто пришел проститься и проводить в последний путь усопшего. Причем оказывая дань уважения, бросают крупные денежные купюры.

Присмотревшись, можно было уже угадать не только очертания, но и назначение отдельных предметов. Но что – то мешало увидеть, нет, не ту, которую вынуждены были побеспокоить, а сам гроб, который должен быть в центре склепа. Но его не было. Может, это и вызвало тот ужас и дикий, необузданный крик цыганок, когда они увидели пустое место?

С немым вопросом, словно спрашивая, а где же она, где же гроб, Владимир посмотрел на Барона. Не замечая его, тот молча смотрел туда, вниз, и молчал.

Что было там, в глубине склепа, видно не было. Скорее всего, гроб находился именно там, в глубине… Ну не переселилась же она сама в иное место.

Рабочие, которые после душераздирающего крика женщин в одну секунду покинули место вскрытия, стояли на расстоянии и нервно курили. Никто из них не желал больше не то чтобы спуститься туда, вниз, но даже и приблизиться к склепу.

Повернувшись к оператору, также застывшему в немом ожидании на расстоянии, Владимир попросил его подойти ближе, чтобы попробовать опустить туда фонарь. Но из этого ничего не получилось.

Перед всеми, кто все это успел хоть мельком увидеть, стоял один вопрос, где же гроб? Почему его нет на месте? Куда он исчез? Чтобы выяснить это, необходимо было поднять еще хоть одну шпалу и заглянуть вглубь этого страшного склепа. Но, как уже говорилось, ни один из могильщиков не хотел продолжать работу.

Никто не знает, каким образом Василий смог уговорить рабочих, что пообещал и сколько, но они с неохотой, даже какой – то опаской подошли к склепу. Согласились поднять еще пару шпал, но чтобы спускаться туда, – Боже упаси, ни за какие деньги.

Люди вновь, пересилив животный страх обыкновенным человеческим любопытством, постепенно, все ближе и ближе, чувствуя локоть соседа слева и справа, подходили к склепу, окружив его, как несколько минут назад, сплошным кольцом.

Лишь только была приподнята еще одна шпала, в глубине склепа, освещенного специальной лампой оператора, стал виден гроб. Он был открыт. Крышка гроба валялась чуть дальше, у задней стенки склепа. Но самое ужасное, это…

Много дней стояла эта картина перед глазами Владимира. И хотя с нервами у него в порядке, всякий раз, когда невольно вспоминал об этом, по всей спине у него пробегал озноб. Должно было пройти какое – то время, чтобы без содрогания можно было описать увиденное, ужас картины, открывшейся в склепе в то зимнее, холодное утро.

Было такое ощущение, что усопшая сама откинула крышку своего гроба и, как бы решив перевернуться, перекинула то, что когда – то было ее правой ногой, через его левый борт. После чего она перекинула еще и свою правую руку, которая так и осталась лежать на борту гроба. Бросалась в глаза открытая, словно в улыбке, челюсть почти сгнившего, почему – то зеленого цвета, трупа. Там, где должны быть зубы, их не было. Как Владимир узнал позже, у нее все зубы были золотыми. Одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться в полном отсутствии на ее пальцах – костяшках каких – либо украшений. Вот в таком положении она и оставалась лежать в открытом гробу. Как будто знала, что придет время и ее вновь поместят, уложат в гроб так, как присуще лежать там всем покойникам.

Владимир невольно вспомнил байки из склепа, которые не раз смотрел по телевизору. Мысленно он представил себе, как сама покойная переставляет свой гроб ближе к стене, чтобы ей было удобнее, комфортнее. Для этого она пыталась встать, но не смогла, да так и осталась лежать в этой неудобной позе, как бы обняв борт своей последней постели.

Вновь заголосили цыганки, мужчины по очереди подходили, смотрели на этот ужас – бездна воззвала к бездне – и, так же молча, отходили от зияющего своим открытым зевом склепа.

Сразу стало понятно, что подозрения Василия оказались не напрасными. Склеп вскрывали. Взяли все, что было на трупе… На когда – то прекрасной цыганке Раде…

Отсняв свой репортаж, Игорь подошел к Владимиру и, перед тем как попрощаться, убедительно попросил держать его в курсе дальнейших событий, если они, конечно, будут.

Разошлись цыгане и любопытные зеваки; рабочие вновь укрыли шпалы, засыпали и закрыли склеп; установили все, как было прежде, здесь же распили несколько бутылок водки; и так же, в полном молчании, получив расчет за проделанную ими работу, покинули это ужасное место.

Барон и Василий сидели на скамье у стола. Не закусывали, молча пили водку.

О чем – то думал и что – то шептал про себя Барон. Что он говорил, кому – никто не слышал. Может, просил прощения у нее? Да мало ли что может думать и с кем про себя говорить после такого потрясения, если не сказать, шока, человек?

Подойдя к нему и положив руку на плечо, Владимир тихо сказал, что будет у него вечером, а сейчас он должен побывать в РОВД.

 

В гостях у Барона. Подсказка Рады

Только вечером Владимир, наконец – то, подъехал к дому Барона. Вернее, не к дому, а к особняку. За высоким, из красного кирпича, забором видна была только часть крыши.

Не успел достать сотовый телефон, как бесшумно открылась калитка. К машине подошел черноволосый молодой человек, который, вежливо поздоровавшись с Владимиром, предложил ему следовать за ним. Как он понял, его уже ждали.

Идя следом, Владимир сразу догадался, что здесь есть камеры наружного наблюдения. Интуиция не обманула его, он не только заметил вверху движение скрытых от посторонних глаз приспособлений, но и убедился в правильности своей догадки окончательно, зайдя в просторную, по размеру спортивного зала, гостиную, в углу которой стоял монитор. Мельком взглянув на экран, увидел не только свою, припаркованную к воротам автомашину, но и значительную часть дороги, проходящую рядом с домом Барона.

Удивлению не было конца. Роскошь, царившую в этом доме, трудно описать. В глубине гостиной стоял длинный, огромных размеров стол. По его периметру – мягкие, с высокими спинками, стулья. Во главе стола сидел Барон. С появлением Владимира он приподнялся и жестом руки пригласил его к этому столу. Рядом с ним – Василий, которого Владимир узнал сразу, как только вошел. Еще двое, сидевшие за столом, ему были не знакомы.

Стол был роскошный. Белоснежная, профессионально сервированная посуда, разные по своей принадлежности бокалы прекрасно сочетались с белоснежной скатертью. Фрукты, как неотъемлемая часть, находились в широкой вазе. Здесь была холодная рыбная, мясная, а также иная закуска. Вспомнив, что сегодня ничего с утра не ел, Владимир, незаметно сглотнув слюну, отвел взгляд от изобилия, царившего на столе.

Массивная, широкая лестница, занимавшая треть помещения, чуть изгибаясь, вела куда – то вверх, где, видимо, находились комнаты для отдыха.

Цыгане, по природе своей, любят золото, практически у всех, даже совсем молодых, можно увидеть не только массивные золотые украшения в виде цепей, печаток, колец, но и золотые зубы, и редко кто из них, даже в наше время, меняет их на керамику.

Но такого количества золотых вещей Владимир никогда не видел. Столовые наборы – золото. Огромные горки с посудой – обилие золота. Даже высокие, лепные потолки – позолота. Его взгляд остановился на огромных, стоящих на полу вдоль одной из стенок вазах. Их было много. Высокие и не очень. Изящные и скромные. Но все имели столько позолоты, что казалось, в этом зале горит солнце. Без единого пятнышка.

Особое место было выделено для цветов. Справа от себя Владимир увидел вдоль всей стены – взявшие свое начало от небольшого фонтана цветы. Поднимаясь от самого пола, причудливыми лианами они достигали потолка. Их было очень много.

Уловив пораженный и одновременно восхищенный взгляд Владимира, Цезарь пояснил, что это не его личное богатство, это общее, он лишь хранитель и верный страж казны его рода.

Владимир, вежливо отказавшись от спиртного, от закусок отказываться не стал, поскольку это было выше его сил. Здесь же он передал Барону и всем, сидящим за столом, что заявления, якобы написанного его братом, в милиции нет. Как, впрочем, нет никакой регистрации самого вызова милиции, которая ночью приезжала на кладбище.

Негодованию Василия не было границ. Вскочив, он что – то долго кричал на своем цыганском языке, обращаясь при этом то к Владимиру, то к Цезарю. Резко размахивая руками, долго не мог успокоиться. Конечно, Владимир хорошо понял, что он говорил и кому. Не важно, что он не знал их языка. Все было и так понятно. Как здесь не вспомнить Сашку! Василия никто не перебивал, никто не успокаивал. Все молчали. Молчал и Барон.

После яркой, экспрессивно выразительной речи Василия установилась тишина.

– Что будем делать, брат? – глядя на свой бокал, спросил Барон.

Вместо ответа Владимир спросил, может ли он посмотреть фотографии самих похорон? Все, какие есть?

Василий на своем языке что – то сказал только – что подошедшей женщине, которая, поставив на стол чашки, собиралась уйти. Выслушав его, молча пошла к лестнице, ведущей на второй этаж. Увидев перед собой чистую пепельницу, Владимир закурил и, который раз за сегодняшний день, вновь задал себе вопрос: что же делать?

…В дежурной части РОВД выяснить ничего не удалось. Начальник криминальной милиции Михаил, к которому обратился Владимир, был в полном неведении о ночном происшествии. Те, кто накануне дежурили и могли выезжать на место происшествия, отдыхают. Сделал попытку разыскать участкового, уж он – то, наверняка, что – то должен знать, – безуспешно. Никто не знал, как найти участкового. Его дежурство на участке, где можно с ним встретиться и что – то прояснить, только после шести вечера.

«Ну, что ж, вечерком заеду на опорный пункт, попробую у него что – нибудь выяснить, – думал Владимир. – А что я должен выяснить – зарегистрирован ли вызов? И кто выезжал на кладбище? И что мне это даст? Мистическая пропажа с места происшествия лопат и прочего шанцевого инструмента, принесенного с собой ночными копателями, не вызывала никакого сомнения в том, что инструмент принадлежал этим, пока еще не известным копателям.

Почему они, а в этом не было сомнений, вернулись и забрали его? Чего они испугались? Не исключено, что этот инструмент мог принадлежать рабочим того же кладбища. Тогда можно было выяснить, чей это инструмент и как он оказался у склепа?

А может, они не возвращались и к этому причастен кто – то другой, пока еще не известный? Ведь были же те двое, из ППС? Но, со слов цыган, они не могли его забрать, так как все время находились вместе с ними. Был еще один милиционер. Но ни фамилии, ни звания его никто не помнил. Погон видно не было, их закрывал широкий воротник милицейского бушлата.

Стоп. Когда он приходил, у склепа были те двое патрульных, они о чем – то между собой говорили. Цыгане не слышали, о чем, поскольку были от них на некотором удалении. Затем те двое уехали, а третий остался. Со слов цыган, дежуривших в ту ночь, этот милиционер вместе с ними вернулся к главному входу кладбища, затем, уже оттуда, все вместе прошли к склепу.

Значит, что? Значит, все – таки был какой – то промежуток времени, когда место происшествия оставалось без присмотра. От пяти до десяти минут. Или больше? Но это не важно, пять или десять минут. Важно то, что склеп какое – то время был вне видимости цыган.

А из этого следует, что к происшедшему причастен еще кто – то, и не исключено, что этот кто – то был тем самым милиционером. Кто его вызывал, как он там появился? Почему те двое тут же уехали?

На эти и многие еще вопросы ему надо было найти ответ, – задумавшись на мгновение, Владимир вздрогнул от внезапного прикосновения к его плечу чьей – то руки.

– Пожалуйста, держите!

На столе лежал большой фотоальбом, который принесла цыганка и положила его перед Владимиром. Раскрыв альбом, он остолбенел…

С первого листа альбома на него смотрела редкой красоты женщина. Это была Рада. Ее огромные черные глаза, магически притягивая к себе, смотрели прямо на него. Словно что – то хотела ему сказать. Взгляд пристальный и неприступный. Как царевны. И словно что – то ожидающий. И как будто от него, Владимира. Она была как живая. Невольные мурашки пробежали по телу Владимир

Несколько задержав свое внимание на этом крупном снимке, перевернул следующий лист, за ним еще один, Владимир просмотрел весь альбом. Внимательно разглядывая фотографии, он уже знал, что ему искать и где. Рада сама дала ему подсказку, значит, ему легче будет найти ответы на свои непростые вопросы.

Среди прочих, две цветные, высокого качества фотографии привлекли его внимание.

На одной из них, крупным планом, – снимок лежащей в гробу жены Барона. Пальцы ее скрещенных рук полностью унизаны перстнями, кольцами. На запястьях рук – широкие, с драгоценными камнями золотые браслеты. В ушах серьги. Похоже – бриллианты. На груди длинная, не менее метра, толстая золотая цепь. Владимир не находил слов, поистине был тот самый случай: когда говорит золото, слова излишни другие.

Его внимание привлек необычный кулон. На фотографии было четко видно, что он сделан из сплавов двух драгоценных металлов: желтого и белого. «Возможно, – рассуждал Владимир, – белый металл – платина или серебро». По краям что – то блестело, в середине явно виделись какие – то цветные камни. Но эти камни изображали какую – то непонятную Владимиру символику. «Наверно, монограмма, видны какие – то буквы. Как бы кулон не был именным?» – прокручивал в голове Владимир. Еще не зная, какие испытания ему приготовила судьба от этой, казалось бы, случайной встречи!

Относительно драгоценного белого металла предположения Владимира были не точны. Как пояснил Барон, этот кулон сделан только из золота, желтого и белого золота, по окружности которого – бриллианты, а в середине – изумруды.

Если бы Владимир мог только предположить, чем закончится эта история. И какую роковую роль этот кулон, это украшение сыграет в его жизни! Едва ли не ставь петлей на его шее!

Такого количества драгоценностей ни на одной женщине (разумеется, живой) он еще не видел, потому и не мог понять, что именно изображено на этом медальоне.

Не менее интересной показалась ему другая фотография, на которой фотограф запечатлел группу мужчин из четырех человек. Они, одетые в черную одинаковую униформу, стояли у гроба и, вроде с удивлением, смотрели на покойную. Остальные люди, пришедшие проститься с женой Барона, как бы ушли на второй план, чуть отошли от места, где стоял гроб. Но ничего похожего на то, что этот гроб стоит в прощальном зале, не было. На общем фоне явно просматривался другой пейзаж. Зима, какие – то шпалы, рулоны рубероида, песок, и все то, что должно быть в то время, когда собираются опустить гроб туда, где ему подготовлено место. Чуть дальше, между деревьями, просматривались другие памятники.

Он перевернул следующую страницу альбома, но какое – то, пока неизвестное ему ощущение заставило вновь вернуться к этой фотографии.

Его внимание привлек один из этих четырех мужчин. Он смеялся! Или улыбался? По крайней мере, на фотографии была ясно видна его улыбка. Трое других ничем не привлекали внимания. Но у Владимира, пока еще подсознательно, к ним был уже особый интерес.

На вопрос, почему в такой траурный день этот мужчина смеется, чем вызвана его улыбка, Барон ответил, что тот, видимо, смеется всегда. Лицо у него такое. Может, травма или от рождения… кто знает? Все четверо, пояснил Барон, рабочие похоронного бюро, куда они обращались.

Но самое интересное было в том, что все эти рабочие стояли у еще открытого гроба. И не без интереса смотрели, как показалось Владимиру, не на покойную, а на те драгоценности, которые были на ней. Вполне естественно, что подобное богатство, в таком количестве, не всегда увидишь. Но что – то Владимира насторожило в этой фотографии.

– Слушай, Барон, насколько я помню, все цыгане говорили, что с покойницей прощались близкие и родные вашей семьи, когда гроб находился в траурном зале. Перед этим там же, в траурном зале, как это выразиться, на нее были надеты все драгоценности. Никого из посторонних не было. Затем там же, в траурном зале, гроб был закрыт крышкой и перенесен в катафалк. Но в последний момент цыгане приняли решение нести его на руках до кладбища. И во время всей этой траурной процессии крышку гроба уже не снимали, вплоть до момента опускания его в склеп. Правильно я понял?

Все молча смотрели на Владимира, тем самым, подтверждая, что он все, ранее ими рассказанное, понял правильно.

Тогда объясни мне, как это понимать?

Фотография обошла круг и вернулась к Владимиру.

Ну и что? – с недоумением произнес Василий. – Что из этого?

Но вы же мне говорили, что никто из посторонних не видел и не мог видеть эти драгоценности?

Только сейчас до них стал доходить смысл вопроса Владимира. Цыгане молча переглянулись и одновременно, с немым вопросом, который еще не успел у них родиться, перевели взгляд на него. Их и без того большие черные глаза стали еще больше и как – то слегка округлились.

– Объясни мне Цезарь, как и почему умерла твоя Рада?

Вопрос Владимира застал Барона врасплох, он мгновенно напружинился, взгляд стал непостижимо твердым и черным, как беззвездная и безлунная ночь.

– Я до сих пор ясно не представляю, почему утром Рада не проснулась. Она же ничем не болела, это какая – то тайна. Мы вечером в ресторане поужинали с одним бизнесменом, ели и пили совсем мало. В дороге Рада вдруг почувствовала себя нехорошо, ее стало тошнить, лицо побледнело. Дома она легла в другой комнате. Утром, зайдя к ней, я увидел ее мертвой лежащей на кровати. Врачи сказали, что у нее ночью остановилось сердце…

Барон замолчал, погрузился в себя. Наступила тишина.

– Я вот что не могу понять и чему нет у меня объяснения, – неожиданно охрипшим голосом продолжил Цезарь, – кулон. Он всегда был при Раде, она не снимала его никогда, даже во время сна. А здесь кулон лежал на полу, правая рука Рады, откинутая с кровати, крепко сжимала кулон. Владимир, у меня возникло такое ощущение, что кулон каким – то образом воздействовал на смерть моей жены. Но …это все лишь мои догадки. Давай закончим разговор, мне тягостны эти воспоминания!

Взглянув на часы, Владимир с удивлением понял, что прошло уже более часа, как он здесь находится: «Как быстро бежит время, а я планировал еще заехать в опорный пункт. Так крутится и крутится жизни колесо» – промелькнуло в сознании Владимира

Уже сознавая для чего, Владимир сказал Барону, что забирает с собой эти две фотографии.

Барон, в сопровождении Василия и еще двух молодых людей, державших в руках какие – то пакеты, проводили Владимира до ворот. Здесь Барон, прижав одну руку к своему сердцу и протянув другую, передал ему тугой и тяжелый, как кирпич, пакет.

Это тебе, брат, – глядя прямо в его глаза, сказал Барон – Аванс. Найди их. Пусть моя совесть и моя честь обретут покой. Чтобы однажды, там, на небесах, встретившись с Радой, я мог открыто посмотреть в ее глаза, которые дарили мне море ласок и нежности. И самое, главное – верили в меня, что я всегда смогу ее защитить!

Молодые люди со своими пакетами стояли рядом с машиной и дожидались, когда гость откроет двери салона. Владимир понял, что отказываться от каких – то, пока не известных ему дополнительных подарков, будет неприлично. Уже сидя в машине, поблагодарил Барона за столь щедрое вознаграждение и включил зажигание. Машина бесшумно завелась. Махнув рукой, Владимир уехал. Навстречу своей новой судьбе, описанной латинской поговоркой:» Волка за уши держать». Судьбе опасной и почти безвыходной…

 

Милицейский пункт. Беспокойство

Как быстро бежит время! Еще сегодня, ранним утром, когда только начинался рассвет, Владимир на машине с зажженными фарами выехал на кладбище. Но сколько событий произошло за один только неполный рабочий день! Впрочем, рабочий день уже закончился, только не для Владимира. Он планировал еще заехать в опорный пункт милиции. Может, там чего выяснит? Ну, не может же быть, чтобы такое происшествие, да еще с вызовом работников телевидения, осталось не замеченным?

Владимир ясно понимал, что даже если и встретится с участковым, это ничего ему не даст. Возбуждать уголовное дело? По какому факту? Нет, почему, факт уже есть. Более того, все это снято теми же телевизионщиками. Ну, и что из этого? – не переставал задавать себе один и тот же вопрос Владимир. Подумаешь, кто – то когда – то вскрыл склеп? Столько времени прошло. Год? Но сам факт этого уже совершенного преступления есть. Имя ему – дикость и жестокость, надругательство над покинувших сей мир дольний. Оно налицо – варварство

Но кто этим будет заниматься? Живых грабят, раздевают, убивают. Милиция не успевает не то что раскрывать эти преступления, но даже реагировать на них. Он даже и не слышал, что статистика говорит о подобных преступлениях. Знает, в отдельных странах надругательство над могилами сурово карается. Но только не у нас, не в России.

Машинально достав пачку сигарет, Владимир с сожалением понял, что она пустая. Неужели сегодня выкурил две пачки? Нет, надо завязывать с этим делом! Тем не менее, машинально перестроившись в крайний правый ряд, у первого же киоска сделал остановку.

Вот и тот дом, кажется, последний подъезд. Да, все правильно. Это и есть опорный пункт милиции. В окнах горит свет, значит, кто – то там есть.

Войдя в подъезд, сразу понял, какая из дверей ему нужна. Пройдя узкую прихожую, какие обычно бывают в квартирах пятиэтажных панельных домов, вошел в комнату. Справа от него стол, за которым сидел сержант милиции. Здесь была какая – то женщина, весьма потрепанного вида, синяя от постоянного употребления разбавленного технического спирта, с непременным атрибутом, присущим подобному посетителю: синяками и ссадинами на лице.

Спросив Владимира: «Вы ко мне?» и правильно поняв его кивок, сержант показал рукой на стул, тем самым попросив его подождать, пока он закончит с этой женщиной очередную, воспитательного характера, беседу.

Присев на один из трех свободных стульев (все они почему – то были разные), Владимир невольно стал разглядывать кабинет участкового милиционера.

Слева – табурет, на котором стояла грязная, полная окурков пепельница. Пока представитель власти что – то говорил, по мнению Владимира, ничего не понимающей женщине, он изучал окурки. Среди них лежит почти целая, с остатками губной помады, тонкая сигарета. Какая – то дама не успела ее докурить, видимо, очень спешила. Вон, как сильно ее вмяли, даже сломалась посредине.

Закончив воспитательный процесс, записав что – то в свой журнал, лежащий на столе, с последним китайским предупреждением сержант отпустил предмет своего воспитания домой и с немым вопросом посмотрел на Владимира.

Тот представился и рассказал о происшествии, случившемся сегодняшней, уже прошедшей ночью (причиной которого, собственно, и послужил его визит). Но по реакции милиционера понял, что делать здесь ему больше нечего. Сержант был в полном неведении. Не знал он, где сейчас участковый и когда он будет. Тот участковый, который, возможно, приходил на место происшествия.

– Странно. Никто ничего не знает. Мистика, да и только.

Посоветовав сержанту просмотреть вечерние теленовости, оставив свою визитку и попрощавшись, Владимир вышел на улицу.

Закурив очередную сигарету, он краем глаза увидел в ярко освещенном окне спину того, с кем он только что беседовал. Сержант с кем – то говорил по телефону, показывая при этом левой рукой в сторону улицы. Туда, где, по его мнению, сейчас должен быть Владимир.

Владимир интуитивно понял, что этот разговор касается его. «Если нет, почему он так жестикулирует, словно говорит обо мне? Или я уже все придумываю? Мне это просто показалось?» – подумал он.

Несколько отойдя от ярко освещенного места (чтобы его не было видно, если сержант вдруг повернется к окну), Владимир понял, что отсюда ничего не услышит. «Да и зачем мне это? – раздосадовался он на себя. – Я просто устал. На сегодня все, пора домой. Хочу мира, а он начинается с дома».

 

Константин. Первая ступенька

Сидя в уютном салоне машины, наслаждаясь бесшумной работой двигателя и тихой мелодией, располагавшей к тишине, покою, Владимир вновь и вновь задавал себе те вопросы, которые в течение этого дня не выходили из его головы.

Внезапно Владимир вспомнил, что какой – то пакет час назад ему передал Барон. Что именно передал, понятно. Но сколько? Это уже интересно.

Вытащив пакет и развернув его, Владимир понял, что это много. Ведь я ничего не сделал. И что я могу сделать? – вновь и вновь задавал себе вопрос Владимир.

Вдруг Владимир вспомнил, что цыгане положили в салон какие – то пакеты, что, интересно, там? Повернув голову, заметил небольшой целлофановый пакет. Вмиг забыв про то, что его интересовало в эту минуту, догадался, что это те самые пластиковые стаканы, валявшиеся у стола.

Как он мог забыть об этом!

Взглянув на часы, одновременно набирая номер телефона и разворачивая машину, Владимир прибавил скорость. Еще, как говорится, не вечер, с Константином надо встретиться. Сегодня. Или, может, оставить на завтра? Опять приеду сегодня поздно. Опять скандал, упреки, обвинения в измене. Боже, как все это надоело…

На проводе. Говори кратко, проси мало, приезжай быстро.

Так всегда представляется Константин, один из его хороших друзей, которого он знал уже почти десять лет. С тех времен, когда тот работал еще в районном отделе милиции. Всегда спокойный, выдержанный и рассудительный, он был приятен в общении, при этом даже в многочисленной компании, оставаясь как бы незаметным. Может, и должны быть такими опера. Звезд с неба не хватал, по головам не шел, по складу характера – не карьерист. Как получил он шесть лет назад старшего лейтенанта, так и оставался им.

Надо встретиться. Ты где?

Приезжай. На работе. Я на дежурстве.

Скоро буду.

Владимир уже мчался к нему.

Ты хоть представляешь, о чем просишь? Снять отпечатки пальчиков со стаканов. Не так все просто, как ты думаешь. Их принадлежность я еще могу выяснить, по дружбе. Если, конечно, они где – то засвечены. Но снять отпечатки, получить результат, это…

Костя, придумай что – нибудь. Ну, есть же какие – нибудь дела в производстве, приобщи эти стаканчики к ним, не учить же мне тебя, в самом деле. Это очень нужно.

Как я понимаю, тебе важен конечный результат – кому они принадлежат… а если они ранее нигде не проявлялись, тогда что?

Не надо сейчас никаких если. Это единственное, что есть, и чувствую, сама судьба мне подарила эти стаканчики. Помоги, и если они укажут на кого – то, ты мне его назовешь или их. Больше ничего не надо. Мне не нужно официальное заключение. Ты только покажешь его, это заключение. И все. А это тебе на реактивы. Я же знаю, все чего – то стоит.

С этими словами Владимир передал несколько зеленых купюр.

Все, пока. Заранее благодарю. Помни – если препятствия непреодолимо, их можно обойти.

 

Сон. Проповедь или Молитва?

Ну, вот. Сегодня, впрочем, как всегда, добрался домой поздно. Поднимаясь по лестнице и остановившись у двери своей квартиры, Владимир, не решаясь еще нажать кнопку звонка, задумался: «Может, поехать в управление, в свой кабинет?».

Уже решил развернуться, как вдруг открылась дверь. На пороге стояла жена. Его Светлана.

Понял, что она, видимо, дежурила на балконе, чтобы не прозевать его машину и успеть не только навести порядок, но и накрыть стол для ужина. При свечах. Она умела это делать.

В прихожей она стала снимать его туфли. Безропотно и покорно, хотя он и не любил этого, Владимир подчинился. Уже знал, сегодня будет не только красивый стол, но и красивая ночь. И она поведет себя не как вчерашняя львица, жаждущая страсти, а как трепетная лань, которая с такой покорностью и желанием будет не только угадывать, но и также трепетно и нежно удовлетворять все его фантазии. Будут перерывы. С перекуром на балконе, с бокалом так и не допитого вина. И вино, и близость желанного тела одинаково возбуждало и пьянило их. Они будут смотреть в ночное небо, остывать в ночной прохладе балкона после жарких объятий и сумасшедших слов, с тем, чтобы вновь вернуться и продолжить прерванную физиологическую одиссею.

Да, сегодня смотрела вечерние новости, просто ужас, там показывали какие – то могилы цыган. Мне показалось, что я видела тебя там. Ты там был или мне это показалось? Что ты там делал, родной? У тебя же отпуск. Ты не в делах.

Да, я там сегодня, вернее уже вчера, был…

Это все, что успел сказать Владимир, провалившись в одно мгновение в глубокий сон.

 

* * *

Ночь. Гостиница. Утром самолет. Домой. Это он проездом из Москвы, домой. Но почему он здесь, в этом незнакомом ему городе? Что он здесь делает?

Длинный коридор. Какие – то люди, похоже, они здесь живут. Владимир в своем номере. Но здесь тоже живут, их двое. Они едят что – то похожее на сырую картошку. Но почему она порезана на такие ровные квадратики? Это не картошка, это репа. Они просто голодные.

Они смотрят на него молча и улыбаются. Знают, что у Владимира в кармане пиджака деньги. Семь тысяч рублей. Почему семь? Его хотят убить.

В коридоре шум. Владимир знает, что это тот самый… который хочет с ним разобраться и который поэтому очень шумит. Кто – то ему говорит: «Иди, разберись с ним. Он всем надоел, бродит по ночам, покоя от него нет, его надо наказать».

Владимир не хочет этого, но выходит в коридор. Видит его… Тот идет к нему. Улыбается. Странно так улыбается, как – то криво, похоже не на улыбку, а на усмешку. Не желая драки, Владимир все же бьет его. Бьет сильно. Кругом толпа, женщины. Да, это цыганки. Их много. Они кричат: «Добей его!». Владимир не хочет этого делать. Но как только тот поднимается, Владимир с разворота сильно бьет его ногой в грудь.

Тот падает. Кровь. Но это не его кровь. Откуда она?

Милиция. Кто ее вызвал? Это те двое, которые уже приезжали. Когда? Куда они приезжали? Владимир не помнит. Но знает – это они.

Он объясняет им, что эта кровь не его, это – его, того, с улыбкой. Видите, он встал и ушел?

Владимир уверен, что тот будет ему мстить. Его охватывает непонятный ужас. Да и его соседи по комнате тоже хотят его убить. Им нужны семь тысяч рублей.

Владимир возвращается в свой номер. С заискивающей улыбкой говорит своим соседям по номеру, что сейчас сходит в магазин, возьмет две бутылки водки. И стаканы. Три стакана. Одноразовые. Здесь же нет никакой посуды?

Владимир, пока они ничего не заподозрили, достает из шкафа свою одежду. Одним махом, как обычно надевают свитер, через голову он накидывает на себя пиджак вместе с рубашкой и пальто. Надо что – то придумать. Что?

В торце длинного коридора – балкон. Но почему там так много людей? Опять цыгане. Он среди них. У самого края перил. Но перил нет. Стоя на самом краю, понимает, что внизу глубокая, черная пропасть. Ему страшно.

Почему они все улыбаются и все смотрят на него? Что им нужно? И что он здесь делает? Он понимает, что ему нужно уйти отсюда. Но как?

Среди них Владимир видит знакомых. Но кто они? Тоже улыбаются. И говорят ему: «Прыгай!». Нет, они ничего не говорят, как, впрочем, никто ничего не говорит, понимая друг друга без слов.

Но как прыгать? Ведь там… ужас – это склеп! А там пусто.

Рада? Но откуда ты? Ведь тебя нет.

Догнать его? Отомстить? Зачем? Видишь эту кровь, это его кровь, я наказал его. Нет, это не кровь, какая – то паутина. Ее много, откуда она? Владимир хочет пошевелиться, но не может, его опутала эта паутина.

Владимир понял, что умер. Он не слышит свой голос, но все понимает. Как может такое быть, чтобы люди, не разговаривая, но как – то общаясь, понимали друг друга?! Неужели меня уже нет? Это моя душа? Но почему тогда мне так страшно? Я хочу проснуться, потому что это сон, потому что так не бывает, потому что я хочу жить!!!

Рада, откуда ты? Разбуди меня, пожалуйста! Почему ты молчишь?

Владимир с ужасом осознает, что если сейчас не проснется, он никогда, уже никогда не вернется в свою жизнь, потому что его уже нет. Он умер. Он в другой – холодной, вечно темной, где все разговаривают друг с другом молча, жизни!

Владимир явно слышит свой плач. Даже не плач, а какой – то хрип. Он не хочет верить, что его уже нет. Это не сон. Это даже не он.

 

***

Но я хочу жить!!! Я хочу жить!!! Я сам себя разбужу!!!

Снова появляется Рада и приказывает: «Найди!». На ней какая – то паутина. Она показывает Владимиру куда – то пальцем и повторяет: «Догони их».

Труба. Темно. И жуткая тишина.

Владимир ясно слышит плач маленького, грудного, крошечного ребенка, который только что родился, только появился на этот свет. Это был его собственный плач.

Владимир лежал с еще закрытыми глазами, но уже явно чувствовал каждой клеточкой, каждым нервом своего еще не проснувшегося мозга, что он вернулся, вернулся оттуда… и плакал от этого счастья…

Рядом лежала жена. Ее открытые глаза были полны ужаса, она гладила его, словно маленького ребенка, по голове и шептала: «Успокойся, родной, любимый. Ты так стонал во сне, метался по кровати, тебе приснилось что – то страшное?»

 

Весна. «Кто сеет ветер, пожнет бурю»

Весна пришла внезапно. Как всегда, когда ждешь ее, и она, вот так, вдруг, раз – и пришла. Уже и солнце не просто светит, а как – то ласково и нежно греет. Все радует, даже сосульки, свисающие с крыш домов, приносят веселое настроение.

Долгожданная весна! Она всегда приходит вместе с женским праздником? С мимозами, гвоздиками, духами, шампанским, тортами и иными подарками, какие мы привыкли дарить тем, кого так нежно любим?

Есть еще одна, уже привычная особенность, свойственная этому празднику. Именно в этот день все мужчины, словно сговорившись, переполненные чувствами к своим Афродитам и Венерам, не считая денег и не думая о завтрашнем дне, бегут в магазины. Толкаясь в огромных очередях, они стараются как можно быстрее потратить то, что есть под рукой. Вот что творит с нами весна! Она как бы создает у нас, мужчин, иллюзию о слабости женщин, а сами мы, не подозревая, состоим у них невольниками. И в то же время весна является зримым и вещным выражением двух ноток, без которых струны человеческой души не дают полного и возбуждающего аккорда. Аккорда счастья мужчины, который называется: я хочу. Аккорда счастья женщины: он хочет

Весенняя психология – это то, что манит, дразнит, увлекает туда, где, по словам поэта «…юность скрылась за горами»; приходишь домой, обрызганный по пояс грязным снегом, но не злишься и не ругаешься на чем свет стоит на незатейливого водителя… Подумаешь, мокрый и грязный снег на одежде, лице! Это же пустяки по сравнению с вечностью, имя которой Начало или Весна. Все, скоро будет тепло, сухо.

Не испортится настроение, даже если вдруг, среди ясного солнечного дня потемнеет небо и пойдет не веселый весенний дождь, а настоящий снег. Ничего, не страшно! Утром его не будет. Это точно.

В один из таких весенних дней, накануне женского праздника, Владимир по случаю дня рождения его друга Сашки приехал в кафе. Здесь были все старые друзья. Разумеется, со своими женами: Василий с Валентиной и Анатолий с Натальей. Познакомились они еще на заре романтической юности, будучи студентами, разных факультетов, но одного вуза, через стройотряды. Нет общего бизнеса, нет одного общего дела, нет зависимостей и условностей. Каждый – самостоятелен и профессионально состоявшийся, да еще Василий и Анатолий – мужья и отцы.

 

***

После неоднократных тостов, здравиц в честь именинника Владимир с Сашкой уединились в одной из курительных комнат и, как всегда, вернулись к своим проблемам по работе.

– Ну, что тебе сказать, дружище, – рассказывал Владимир. – За эти две недели практически ничего не произошло. Как ты уже знаешь, после той передачи по телевизору уголовное дело все же возбудили. Но никто этим не занимается. Участковый, не помню его фамилии, куда – то перевелся, где он сейчас работает, не знаю. Может, уехал куда – нибудь. Я с ним так и не встретился. Но кое – что у меня все же есть.

Видя на лице своего друга заинтересованность, продолжил:

Помнишь, я показывал тебе две фотографии? На одной из них снят момент перед спуском гроба в склеп: там четко видны лица всех, выполнявших эти работы. Их было четверо. Так вот, я разыскал контору, в которой они работали.

Ну, и? – не удержался от вопроса Сашка.

Трое из них работают до сих пор. Естественно, выяснил о них все, что мог, со всеми переговорил. Ничего такого, что могло бы заинтересовать меня, не нашел. Но вот четвертого, помнишь, с улыбкой, нет. Уволился. И знаешь, что самое интересное? Он уволился практически сразу после того случая. В то же время уволился и тот участковый. По – моему, здесь имеется какая – то связь. Но какая? Меня не покидает ощущение, что тот участковый каким – то образом связан с этим делом. Это все, что я имею на сегодняшний день.

А что с теми драгоценностями, которые были сняты с Рады?

После возбуждения уголовного дела с фотографии сняли копии. Со слов Барона, сделана опись всех драгоценностей, которые были на ней. Этим занимается милиция. Может, где – то что – то и проявится. Но я в это мало верю.

Это все? Вижу, ты что – то не договариваешь, дружище. У тебя что – то есть еще, о чем ты пока не хочешь мне говорить, так?

Да, Сашка, кое – что есть. Во – первых, весьма странная смерть Рады и кулон у кровати, а не шеи Рады. Во – вторых, два дня назад я поделился своими предположениями с начальником криминальной милиции Михаилом. По этому типу, с улыбкой который. Есть ли какая связь с внезапным увольнением как одного, так и второго? Пусть его ребята поработают над этим.

В этом действительно что – то есть, дружище… – согласился Сашка.

Но это не все, есть еще кое – что. Помнишь про тот кулон, о котором тебе говорил? Так вот, это не просто кулон. Мало того, что цены не имеет, он еще обладает какой – то магической силой, необъяснимой рационально, и поэтому я весь в сомнениях: верить этому или нет.

Барон советовался со мной по этому поводу, спрашивал: может, дать объявление о его пропаже? Тому, кто его найдет либо укажет место нахождения, обещана награда; ты не поверишь, Сашка, огромная награда. Я думаю, если он поместит такое объявление, этот кулон вообще может никогда не проявиться. Пропадет надолго, если не навсегда. И сама смерть Рады так и останется загадкой. Ты как думаешь, Сашка?

Сашка о чем – то думал, затем, пристально посмотрев Владимиру в глаза, в глубине которых затаились и настороженность, и обостренность, сказал:

Слушай, дружище. Мне кажется, что зря я тебя впутал… Что – то не нравится мне все это. Не спокойно как – то на сердце. Ты говорил, что ведешь свое собственное расследование. Не знаю, но, может, плюнешь на это дело, бросишь все?

Нет, Сашка, уже не могу. Обещал.

Понимаю. Ну, скажешь Барону, что сделал все, что мог. Ты же не Бог. Ты и так сделал не мало, пусть милиция и продолжает этим заниматься. Как бы ты не повредил себе, а, следак?

Не понял ты меня, Сашка. Я ей дал слово мужчины.

Кому?

Раде.

Кому? – только и смог удивленно произнести Сашка, после чего наступила минутная тишина.

Знаешь, Сашка, мне сон снился. Не помню, что именно, но… видел Раду, она показывала мне куда – то пальцем и все повторяла: «Найди их!». Я видел кровь. Понимаешь, на мне была кровь, много крови. Но не моя. Чужая. И вообще ерунда какая – то.

Немного подумав, Сашка ответил, что он не разбирается во всей этой тайне за семью печатями, но где – то слышал, что это плохо. Беда будет, когда во сне видишь чужую кровь.

Все, дружище, хватит друг другу в уши дуть, пошли к гостям. Сейчас мы с тобой выпьем коньячку, споем нашу, застольную.

Вдруг зазвонил сотовый. Номер – неизвестный. Извинившись перед Сашкой, ответил, что внимательно слушает.

С сильным акцентом южного человека (скорее всего, специальным, для подобного звонка) абонент без всяких предисловий произнес, что если он не прекратит свое расследование, то сильно об этом пожалеет.

Случилось что? – глядя на Владимира, спросил Сашка.

Да нет, бред какой – то. Ничего не понял.

Сашка даже не заметил, что сегодня Владимир не пил. Во – первых, за рулем, во – вторых, завтра, с утра, у него намечалась серьезная встреча. Два часа назад позвонил Константин и сообщил, что для Владимира есть что – то очень интересное, и утром он должен к нему подъехать.

Посидев еще какое – то время, гости, простившись с Сашкой, который вышел их проводить, разъехались по домам.

 

Конфликт. Гримасы любви

Как всегда, чуть выпив, всю дорогу жена выясняла, куда Владимир выходил с Сашкой, с этим котом мартовским? Нет, она его очень уважает, но считает, что он – как все мужики… А у всех мужиков, в ее понятии, одно на уме. Она все знает, знает всех женщин, которые постоянно их окружают и с которыми они спят. Им нужны только их деньги, и когда они это поймут, будет поздно.

«Все, – с отчаяньем подумал Владимир, – началось. Спокойной ночи уже не будет. Уж лучше мне попасть в руки убийцы, чем стать предметом ее негодования» Но так этого не хотелось, ведь прошло всего несколько дней после последнего подобного концерта. Старался молчать. Не помогло.

Почему молчишь? Нет, ты скажи правду.

Какую правду? Я устал, Света, давай поговорим завтра, ладно?

Вновь зазвонил телефон. Не успел вытащить его из кармана и ответить, как вдруг жена вырвала его из рук Владимира и попыталась что – то кому – то ответить вместо него. Из этого ничего не получилось, так как телефон автоматически отключился, что ее еще сильнее разозлило.

А почему она молчит? Я ей все скажу, этой…

Дальше последовали выражения, которые может родить только та женщина, которая отдала себя, свою молодость, свое сердце, всю свою жизнь неблагодарному, неспособному это оценить изменнику.

Вновь зазвонил телефон. Все так некстати.

 

***

Жена чуть успокоилась. Но услышав настойчивый вызов телефона, вмиг ожила, львицей рванула к Владимиру и, выхватив телефон из его рук, заплетающимся языком ответила кому – то, что она очень внимательно ее слушает. Звонивший абонент, видимо, не захотел с ней общаться и, как понял Владимир, молчал. Но она молчать не могла. И все, что хотела ей сказать, сказала. Всю правду. В трубку телефона. Говоря по телефону, а правильней будет сказать в этой ситуации в телефон, не заметила, что он выключен, как, впрочем, не заметила, что разбила Владимиру очки: когда выхватывала его телефон, зацепила пальцем дужку его очков. Они еще не приземлились, как он понял, что им все, конец. Это были его последние пасхальные, как там, в анекдоте, очки.

У него уже целый дипломат сломанных очков. Женская слабость у нее такое – бить и ломать очки. Она называет это Правдой апостола Петра:» Воздастся каждому по делам его», уже хорошо зная эту ее слабость, возводимую женой в непререкаемое достоинство и достояние, Владимир старался их загодя снимать. Но сейчас, увы, не успел.

Слава Богу, сегодня успокоилась раньше. Обычно это до утра. Значит, звона битой посуды сегодня не будет.

Сна не было. Поняв, что уже не заснет, Владимир вышел на кухню, предварительно выключив свет везде, где можно. Стараясь не шуметь, достал из холодильника коньяк, что – то из закуски, ему уже было неважно, что именно.

Его размышления прервал звонок телефона. Даже вздрогнул от неожиданности. Почему он звонит? Ведь он его выключил.

Все тот же голос, с ужасным произношением, стараясь убедить Владимира, что с ним говорит человек, как сейчас принято говорить, кавказской национальности, предупредил: что если он не оставит своей затеи, ему будет очень плохо. Более того, утром он сможет убедиться в том, что с ним не шутят, а по – дружески предупреждают. Не дослушав, Владимир со злостью выключил телефон. Резким движением опрокинул рюмку коньяка, вторую. Пришло в голову, что алкоголь – визитная карточка безволия. А думать уже ни о чем не хотелось. Точка. Надо очистить голову от всех примесей и шлаков, их стало так много, словно пчел в улье. Шумят, давят. Люди давно подметили, поймал себя на последней мысли Владимир, что алкоголь вполне надежное средство, когда требуется поубавить ума. И это еврейское, одобренное Талмудом, а затем подхваченное римлянином Плинием старшим, что «Истина в вине». А ведь истина есть мое точное знание о действительности, а оно, мое знание, моя истина сегодня такова: я знаю, что ничего чертовски не знаю, не понимаю…

Заснул лишь под утро.

 

Халдейский провидец. Или Константин

Несмотря на светлое и очень теплое утро, обещающее хороший весенний день, настроение у Владимира было ужасным, как в таких случаях сказал бы Сашка, депрессняком тянет. Выпив чашку кофе и вспомнив, что его ждет Константин, так как он что – то для него имеет, быстро собрался и вышел на улицу. Подходя к машине, не сразу понял, что произошло. Она какая – то низкая. Когда обходил вокруг нее, увидел, что все четыре колеса спущены.

«Что это? Шутка? Не похоже. Больше смахивает на то, что это вчерашнее предупреждение неизвестного приведено в действие. Опять вопрос – что же делать? Ну, почему в последние дни у меня все чаще появляются эти вопросы? – нервничал Владимир. – Что делать? Да плевать я хотел на все. Надоело. Ничего не хочу. Гори все ярким пламенем. Все, моему терпению пришел конец – надо «отрясти прах от ног своих».

Настроение, подпорченное ночным выяснением отношений по поводу его верности, испортилось окончательно. Едва ли не глубокая скорбь, словно «посыпал голову пеплом».

 

* * *

Привет, Костя! Извини, задержался немного. Угости кофе.

Молчаливый по натуре, тактичный и мудрый не по годам Константин, как всегда, сварил настоящий натуральный кофе.

Костя, не тяни, что у тебя есть; ведь знаю, ты что – то для меня приготовил.

Без лишних слов Константин положил перед другом заключение. Быстро перелистав несколько скрепленных листов бумаги, Владимир увидел то, что ему очень было нужно. Интуиция не подвела. Отпечатки, оставленные на одном из стаканов, принадлежали…

Здесь была полная информация о том, кому они принадлежали. Где родился, где крестился, когда и за что привлекался, его связь с… В общем, все, что имелось на этого гражданина.

Ознакомившись с материалами документа, Владимир вернул их Константину, получив взамен готовые ксерокопии.

Спасибо, друг. Ты мне очень помог.

Ты уверен, что тебе это нужно?

Эти слова стали для Владимира полной неожиданностью. Немногословный Константин, тем не менее, умел порой задать вопрос, на который сразу ответить было непросто. Вот и сейчас Владимир не знал, что сказать. Состояние, в котором он пребывал, как никто другой, верно выразил Н. Гоголь: «ни то… ни се… а черт его знает что».

Однажды, еще работая в уголовном розыске, тот позвонил Владимиру и просто спросил, планируется ли у него сегодня в двенадцать часов служебная встреча? Владимир сразу и не понял, о какой встрече речь идет. Действительно, в двенадцать планировалась встреча, обычный допрос подозреваемого, так, ничего серьезного. Но чем она могла для него закончиться, этот ничем не примечательный допрос, он понял только позднее.

А что? – только и спросил его.

Да ничего. Просто ты сегодня отмени следственное дело. Не надо.

Все. Больше ничего сказано не было. Только потом Владимир понял, как ему помог друг. Он спас его: готовилась западня, дача взятки с помеченными купюрами. Причем, в расчет не шел отказ Владимира, нужен был сам факт наличия крупной суммы в портфеле подозреваемого.

Вот и сейчас спросил, а нужно ли это ему?

Действительно, а нужно ли мне это? Хорошо, Костя, я подумаю. Спасибо за кофе, до встречи. Лиха беда – начало, а там посмотрим…

 

Сомнения… спасает только вера

Ничто не радовало Владимира в тот день. Даже то, что он приготовил для Барона. Догадывался, что ждет того, о ком он сегодня должен был передать информацию.

Владимира не покидали сомнения. Хотя и понимал, что усомниться – это значит утратить веру.

«Ну и что делать дальше? Что мне делать с этим? Передать все – таки информацию об одном из варваров Цезарю? Или промолчать? – не переставая, задавал Владимир себе одни и те же вопросы. – Может, поговорить с начальником криминальной милиции? На меня он произвел хорошее впечатление. Ему можно верить. Пусть они дальше этим занимаются, это же их работа. Но как я ему объясню, что я следователь и как я ввязался в это дело, как попал ко мне этот документ, откуда владею информацией? Кто мне помог? Значит, сдать своего друга? Наверняка эти стаканчики Костя присовокупил к какому – то делу. Ради меня, ради нашей дружбы он пошел на такой шаг.

И потом, эти самые, изъятые мной, одноразовые стаканы нигде официально не зафиксированы. Нет ни акта их изъятия, ни акта осмотра места происшествия, короче, ничего нет. Как я смогу доказать, что эти стаканчики с места происшествия?

Положим, даже найдут этого бандита. Что они, пытать его будут, добиваясь признания? Конечно, нет. Да и кто искать его будет!

А что я мог сделать в то утро? Когда вдруг все исчезло – лопаты, ломы и прочее. Исчезло то, что могло бы иметь хоть какое – то отношение к тому происшествию? Это все, что я успел тогда сохранить. Более того, там была милиция, но они ничего… даже обращение цыган в милицию нигде не зарегистрировали. Случайность? Не похоже.

И после всего этого передать эти стаканчики милиции? Да, я обязан был сделать все по Закону. По какому Закону? Хватит врать самому себе. Что я обязан был сделать? Да ничего. И, вообще, я ничего никому и ничем не обязан. Все, хватит на сегодня. Я в отпуске, я вне дел и вне забот». Глубоко вздохнул, затаив дыханье, и обратился к себе: «Владимир, ты же понимаешь, что быть слишком недовольным собой есть слабость, а если попробуешь быть слишком сомнительным – это уже глупость».

Стараясь уйти от всех этих проблем, Владимир попробовал переключиться на иное настроение. Но не получалось. Вспомнил чье – то выражение о том, что сомнения для души, это то же самое, что для тела допрос с пристрастьем. Ощутил некоторое напряжение в мышцах, почувствовал, как по коже пробегают, словно пущенные токи, то усиливаясь, то исчезая, короткие вибрации

«Сейчас надо заняться колесами. На СТО не доеду, порежу резину. Вызвать СПАС? Да, это выход», – подняв руку, Владимир остановил машину. Дорогой набрал номер СПАС.

На удивление, служба спасения приехала очень быстро. Так же быстро подкачали все колеса. Каких – либо проколов, порезов не было.

 

* * *

Лишь к вечеру Владимир приехал в следственное управление. Кроме Татьяны, самой молодой сотрудницы, студентки – стажера, здесь уже никого не было. Он постоянно поражался ее работоспособности. Несмотря на то, что жила она где – то очень далеко, на окраине города, приезжала Татьяна на работу раньше всех, а уезжала позже всех.

Зная о том, что она учится на последнем курсе юридического института, Владимир видел: девушка иногда делает на рабочем месте какие – либо институтские работы, но делал вид, что не замечает этого. Даже не подходил тогда к ее рабочему столу, чтобы ненароком не поставить ее в неловкое положение. Ведь поэтому она и остается после работы, чтобы все успеть.

Владимиру ее немного жалко. Таня безумно влюбилась в Константина…

Когда Костя первый раз появился у него в кабинете, то увидел ее глаза. И все понял сразу. Хотел даже поговорить с девушкой, ведь у него семья и все это безнадежно. Не смог. Да и зачем? Костя очень порядочный, не из тех, которые пользуются ситуацией.

Попросив у Татьяны чашку кофе, Владимир прошел в свой кабинет. Только здесь он чувствовал себя спокойно. Никто не мешает думать, работать. Можно немного расслабиться.

В приоткрытую дверь вошла Татьяна. Поставив чашку кофе, передала, кто приходил, звонил, спрашивал, пока он отсутствовал.

Поблагодарив, спросил ее:

– Ты еще здесь поработаешь или – домой?

– Поработаю немного, – с улыбкой ответила Татьяна.

Закурив сигарету, сделав глоток свежего кофе и откинувшись немного в кресле, Владимир почему – то подумал: вот, достанется кому – то это чудо. Славная, хорошая и не испорченная городом девушка. Дай Бог ей счастья.

Тут же переключился на текущие дела. Достав ксерокопии заключения, переписал на отдельный лист необходимые сведения. Еще раз более внимательно изучил то, что отражалось в нем.

Так, родился, фамилия, имя, отчество. Кличка, погоняло, как говорят блатные, – Прыщ. Где, когда и за что.

А вот это то, что нужно. Место регистрации матери, отца нет, нет ни братьев, ни сестер, одним словом, круглый сирота. Кукушонок. Подкидыш. Проживает… так, его связи…

Таким образом, Владимиру стал известен один из тех троих (как он ранее и предполагал), которые были в ту ночь на кладбище. Он оставил пальчики на одном из стаканов. Обыкновенный вор, по кличке Прыщ, отбывал еще по малолетке, неоднократно привлекался.

Принадлежность других отпечатков, оставленных неизвестными лицами, не определена.

Еще раз взвесив все за и против, Владимир набрал номер телефона Барона. Ждать пришлось недолго, но что – то вдруг насторожило. Что именно? Странный посторонний щелчок, похожий на характерное снятие трубки вызываемого абонента, явно был им услышан. Хотел уже поздороваться. Но гудки продолжались. Длинные гудки.

– Слушаю тебя, брат, – ответил, наконец, Барон.

Обменявшись дежурными приветствиями, Владимир передал Барону, что у него кое – что есть, им надо встретиться.

Договорившись о встрече, Владимир выключил телефон. Его не покидала непонятная тревога, жгла под сердцем. Что именно могло так беспокоить в этот раз? Предупреждение? История с колесами?

Личная жизнь? Тревожный вопрос Константина, и не только его, нужно ли ему это? Нет, что – то другое. Но что именно? Вопрос, как с силой брошенное с заостренным наконечником копье, вонзился в голову. Морально поддержал себя фразой – все изнашивается, даже и горе, но только не дух.

 

Не слишком ли много знаков на коротком пути?

«Почему меня постоянно не покидает чувство какой – то тревоги? Что происходит? Может, я просто устал? Мне надо отдохнуть? Да, мне надо просто отдохнуть. Куда – нибудь уехать», – но Владимир не мог себе этого позволить. Это цыганская история не отпускала его, заполнив сполна и мысли, и чувства чем – то неуловимо раздраженным, если не сказать, тревожным. Тем, что требует обязательно разрешения, иначе покоя не будет!

И почему последнее время Владимир испытывал какой – то дискомфорт? Что именно его тревожило? Личная жизнь? Тот звонок с нелепым предупреждением? Но откуда они могут знать, что он занимается поисками осквернителей могилы? Глупо. Ерунда. Стоп. Неужели…

«Неужели я на прослушке? Какой – то щелчок, затем эхо, какое – то странное эхо. Точно. Когда я говорю по телефону, сам себя как бы через эхо слышу. Как будто кто – то меня дублирует, и я слышу свой собственный голос. Такого никогда не было. И вдруг. Надо проверить», – не задумываясь, Владимир наугад набрал номер телефона. Гудки. Странный щелчок, как будто подняли трубку. Но идут гудки. Никто пока не отвечает. Наконец, кто – то ответил. Извинившись, что ошибся номером, Владимир отключил телефон. Он услышал эхо собственного извинения. – Все понятно. Меня слушают. Но кто? Кому это надо?»

 

* * *

С Бароном удалось встретиться нескоро. Поскольку первая половина следующего дня была занята, встретиться с ним Владимир планировал ближе к вечеру.

Как всегда, выпив чашку кофе на дорожку, собрав в свой портфель необходимые бумаги, он выехал к Цезарю. Из головы не выходил еще один из появившихся в последние дни вопросов: зачем его слушают, кому это надо? И что стоит за этими предупреждениями? На розыгрыш уже не похоже. Есть определенная связь. И связано это только с цыганским вопросом.

Невольно вспомнил разговор с Костей, его вопрос – а нужно ли это ему? У него есть какая – то интуиция. Владимир в том убедился.

Да и беседа с Сашкой не выходила из головы. Как раз в тот вечер, когда звонил неизвестный. Еще тогда понял, что акцент, напоминающий говор грузина из анекдота, – не естественный, не присущий лицам южных широт. Наиграно.

Внезапно впереди себя Владимир увидел КАМАЗ. Он даже не заметил, откуда и когда тот вдруг появился на дороге, но никак не мог обойти его. Делал левый поворот, КАМАЗ перестраивался влево. При чистой встречной полосе Владимир вновь перестраивался, набирал скорость, чтобы обойти КАМАЗ. Тот вновь занимал левую полосу. И тут же перестраивался на свою полосу, если встречная была занята.

Он что там, обкуренный?

Выбрав удобный для обгона момент, Владимир резко увеличил обороты, отчего его машина, взревев, вылетела на встречную. Но тут же он вынужден был вернуться на свою полосу, поскольку встречная вновь оказалась занята.

Вдруг КАМАЗ резко затормозил. Еще ничего не понимая, Владимир почувствовал, как его правая нога почему – то резко провалилась, педаль тормоза ушла до конца, но машина не остановилась. Сколько раз успел надавить на педаль, не помнил. С ужасом увидел, как это огромное железное чудовище стремительно летит навстречу, и казалось, нет никакой силы, способной его остановить. Слева от Владимира что – то мелькнуло. Это встречная машина, от которой Владимир только что ушел, вернувшись на свою полосу и спрятавшись за КАМАЗ.

Владимир подсознательно сжался в комок, до боли напрягая мышцы в руках и упираясь в баранку своей машины. Стараясь тем самым как бы уйти, закрыться от неминуемого удара (хотя уже знал, чувствовал, что это невозможно, все – конец…), он закрыл в ужасе глаза…

Перед ним – уходящая вдаль дорога, по которой исчезал КАМАЗ. Вот он и скрылся из виду. Глубокая тишина. Владимир не успел даже испугаться, так быстро все произошло. Какая – то неведомая сила помогла ему. В последний миг он сумел остановить машину. Но как? Ведь тормоза внезапно отказали.

Что произошло? … Почему он не почувствовал удар? Или ему это показалось? И что здесь делает Рада? Почему она сидит в его машине? Справа от него? И так пристально, не сводя черных, как вишневые ягоды, глаз, смотрит на него? Словно что – то силится сказать…

 

***

Выйдя из машины, Владимир осмотрелся. Из – под переднего колеса медленно выплывало что – то черно – грязное и жирное и также, медленно расплываясь по асфальту проезжей части, увеличивалось в размерах. Позади машины, протянувшись на расстояние, насколько это можно было видеть, полоса чего – то мокрого. Только сейчас Владимир понял, что это была тормозная жидкость. Неужели лопнул тормозной шланг? Обойдя лужу, нагнулся, чтобы выяснить, нет убедиться, что это – именно так.

Не надо было иметь специальные познания в том, чтобы здесь же сразу определить: шланги не имели каких – либо механических повреждений. Они имели порезы. Как один, так и другой. Остальное сделало высокое давление при экстренном торможении. Потому педаль тормоза и провалилась.

«Но как я смог остановиться? Ведь столкновение было неминуемым. Мистика какая – то, да и только. И что за знак мне подала Рада, сразу став ангелом – хранителем? Как все это правильно толковать?».

 

Рада. Одиночество

Лишь к вечеру Владимир вернулся домой. Трехчасовое ожидание представителей ГИБДД, технической помощи; оформление разных бумаг, объяснений, пояснений и всяких протоколов настолько вымотали, что у него не было сил даже принять душ. Не раздеваясь, опустился в кресло и мгновенно заснул.

Внезапно Владимир почувствовал, что на него кто – то пристально смотрит. Открыв глаза, увидел перед собой… Раду.

Ты что здесь делаешь? Почему ты преследуешь меня? Ты меня охраняешь? От кого? Кому нужна моя жизнь? Или смерть? Чего тебе от меня надо? – прошептал Владимир

Очнись, я не Рада. И мне от тебя уже ничего не надо. Всегда хотела, чтобы ты был только мой, и я не хочу тебя ни с кем делить. У тебя нет семьи; ты весь в работе, у тебя своя какая – то личная жизнь, а я устала от одиночества; устала ждать, думать, где ты, с кем, кого сейчас. Я женщина и хочу обыкновенного женского счастья… хочу быть единственной, знать, что у меня есть ты, и только ты, но тебя нет. Я одинока. Неужели ты этого не видишь? Я больше так не могу. Не хочу мучиться и тебя мучить. Уверена, у тебя кто – то есть. Что еще за Рада? Ты только что называл меня ее именем?

Перед Владимиром стояла грустная, поникшая жена. В глазах печаль, они полны слез.

Не перебивай, я не все сказала. Уже несколько раз звонили, просили передать тебе, если ты не оставишь какое – то дело, у нас будут большие неприятности. Я не знаю, чем ты занимаешься, никогда не лезла в твои дела, потому, что ты все равно будешь делать так, как решил. А я боюсь, не хочу остаться одна, остаться ни с чем.

Слушая ее, Владимир думал: «Попробовать еще раз объясниться? Но что еще я могу ей сказать? Мы давно живем словно на разных планетах, разучились понимать друг друга. Или не хотим? Может, я этого не замечал раньше? И она права – нам надо расстаться? Но это уже было. Расставались. Совсем и навсегда. Но она вновь возвращалась».

Ты меня не слышишь. Ты думаешь о ней! Все, иди, держать не буду. А я – уеду, завтра же уеду! – уже не говорила, а кричала жена.

Слушая ее, Владимир понимал, что разговор уже не получится. Так было и раньше. Она уходила на кухню, возвращалась, чтобы продолжить скандал. Как здесь не вспомнить древнее, мудрое: «Возвращается ветер на круги своя»

Вот и сейчас, объявив ему, что она уедет, причем навсегда, договаривала эти слова с кухни.

Вернувшись вновь, уже не спрашивала – требовала дать объяснения, не давая ему что – то ответить. В глазах не было прежней печали, в них появился некий особый, до ужаса знакомый ему блеск и присущее ей в такие моменты уже не отчаянье, а решимость горячей казачьей крови. Еще немного, еще чуть – чуть, и чтобы остановиться, будет нужен звон посуды. А как иначе? Без этого не обходится ни один серьезный разговор с нею…

Украдкой посмотрев на часы, Владимир понял: уже поздно, и как – то неприлично в это время прийти в свой служебный кабинет, чтобы провести эту ночь там. Но все – таки начал собираться. Лучше бы он этого не делал!..

– Что, спешишь к ней, к этой, уходи, пожалуйста. Держать не буду. Нет, лучше я сама уйду.

Из прихожей донеслись ее пожелания: прекрасно провести ночь с одной из его очередных пассий, имя которой – Рада. Хлопнула дверь. Наступила тишина.

«Ну, вот и все. Поговорили. Почему я ее не остановил? А зачем? Может, оно и к лучшему? Рано или поздно это должно было произойти. Да и вообще, ничего уже не хочу. Надоело. Почему я должен постоянно чего – то доказывать, объяснять, оправдываться? Стучать в одни и те же двери, которые постоянно закрыты. Приоткроются и вновь захлопываются перед самым носом». Этот поэт Коган хлестко так выразил, так глубинно: «Снова мне, закусивши губы, без надежды чего – то ждать. Притворяться веселым и грубым. Плакать, биться и тосковать»

Владимиру вдруг захотелось выпить, даже напиться. Где – то была водка. Открыв холодильник, он понял, что эта самая водка, действительно, была. Но уже нет.

«Все понятно, картина Репина, приплыли. А еще лучше Шишкина, медведи побывали в холодильнике. Тем лучше. Попробую уснуть», – решил Владимир.

 

***

Но сон долго не приходил.

«Она что – то говорила по поводу звонков. Кто – то звонил, угрожал, я так и не уточнил у нее этого сразу. Стоп. Почему я никогда не придаю значения тому, что происходит именно со мной? Потому что со мной не может ничего произойти? А почему я в этом так уверен? Может, действительно, я кому – то сильно наступил на хвост. Так сильно, что даже не догадываюсь на сколько?» – Владимир вспомнил, что ему уже дважды звонили на сотовый телефон, а он не придал этому особого значения. После первого звонка спустили колеса. Все четыре. Значит, его, действительно, предупредили, дали понять, что он должен прекратить в дальнейшем заниматься своим расследованием. Каким именно? Понятно, что это касается так называемого цыганского вопроса.

Причем предупредили аккуратно. Ничего не сломали, не разбили, а просто выпустили воздух из колес. По – дружески.

В том, что его кто – то слушает, сомнений не было. Но кто?

Был еще звонок. Владимира вдруг бросило в жар. После каждого звонка что – то происходит. Второе предупреждение, несомненно, связано с сегодняшним происшествием. С ним не шутят. Только его величество случай спас Владимира. Это уже не розыгрыш.

«Сегодня кто – то звонил мне домой, об этом сказала жена. Значит, это третье предупреждение? Что за ним последует? – словно огнем обожгло внутри. Оборвалось и покатилось вниз, дошло до ног, и Владимир ощутил, как они стали ватными, бессильными. Опустившись на диван, лихорадочно набирал номер телефона, и молил Бога только об одном: – Подними трубку, только трубку подними, ну, прошу тебя, ну, пожалуйста».

Наталья, – уже кричал в трубку Владимир, как только понял, что ее, наконец – то, подняли. – Скажи, Света у тебя? Ну, не тяни резину, у тебя она?

Успокойся, у меня. На кухне сидим, пригласить ее?

Не надо.

Ничего так не хотелось Владимиру, как налить полный стакан водки. Именно стакан. И залпом выпить. Но водки не было. Лишь под утро он забылся в каком – то тяжелом, тревожном и непонятном ему сне. Словно пил какую – то чашу до дна, в которой будущее было непонятным, вчерашнее удерживало, вот почему настоящее ускользало от него.

 

И снова Сашка. Исповедь другу

В глаза светило яркое весеннее солнце. Проснувшись, но еще не открывая глаз, Владимир почувствовал тепло его лучей. Но ни весеннее солнце, ни утро не принесло ему никакой радости. Так и лежал с закрытыми глазами. Не хотелось просыпаться. Но мозг уже проснулся и заставлял поднять тело.

«А зачем вставать? Для чего? Не хочу. Ни – че – го – я – не – хо – чу! Жены нет, уехала вместе с сыном в теплые края. Сколько прошло, как она уехала, неделя, больше? – Владимиру захотелось закурить. Но для этого надо было подняться, а он не мог себя заставить это сделать. Им овладело полное безразличие. – Нет, надо заставить себя что – то делать. Вот сейчас, еще немного полежу, и встану».

Кто бы это мог быть? Владимир никого не ждал: «Меня нет. Ну, почему ты так настырно звонишь? Чего тебе надо? Я никого не хочу видеть».

Подойдя к двери, Владимир посмотрел в глазок. Это был Сашка:

Привет, дружище. Наконец – то. Ты куда пропал, не могу дозвониться. Телефоны отключены. Никто ничего пояснить не может, все тебя потеряли, что случилось?

Подожди, Сашка, не все сразу. Раздевайся, проходи, сейчас сварю кофе.

Ну, и что думаешь делать? – выслушав Владимира, спросил Сашка.

Не знаю. Ничего уже не хочу. Вот только закончу это цыганское дело, брошу все к чертовой матери, возьму дополнительно отпуск и уеду. «На недельку, до второго, я уеду в Комарово…»

Слушай, Сашка, я вот о чем думаю, откуда они, ну те, которые звонили мне, могут знать, какой информацией я владею? Ведь никто об этом, кроме Барона и его близкого окружения, не знает? Смотри, что получается. Как только я получаю какую – то информацию и передаю ее Барону, мне кто – то звонит и делает предупреждение. Помнишь, в твой день рождения был звонок? Я не придал этому значения. А утром оказались спущенными все четыре колеса. Этим мне дали понять, что знают, где я живу и даже – какая у меня машина и где она стоит в ночное время. Легкое такое, дружеское предупреждение.

Идем дальше. Я не прислушался к этому и получил второе, уже более серьезное предупреждение. До сих пор не могу понять, какая сила остановила мою машину. Ведь тогда, в последний момент, подумал, что это все, конец. Произошло какое – то чудо. Ты уже знаешь, Сашка, что тормозные шланги были подрезаны.

Накануне этого происшествия я получил информацию об одном из бандитов, ну, этих копателей, и сделал звонок Барону. Сказал ему при этом, что у меня кое – что есть и нам надо встретиться. Но что именно, какую информацию должен был передать, не говорил. Нет, вру, по – моему, я сказал ему, что у меня есть информация об одном из варваров. Это точно. Говорил.

Был еще один звонок. Звонили домой, и трубку подняла жена. Этот звонок был после того происшествия с тормозами и КАМАЗом на дороге. Мне передали предупреждение, даже пригрозили проблемами, которые могут появиться.

И что ты думаешь по этому поводу, дружище? Ведь я тоже кое – что знаю, и.

Прекрати, Сашка. Не скрою, была мысль, прости. Но я исключаю это полностью. Во – первых, ты ничего конкретно не знал, как, впрочем, и самого главного – того, что мне стал известен один из тех копателей. Об этом никто, кроме одного человека, передавшего мне эту информацию, не знал. Но этот человек также не заинтересован меня кому – то сдать, так что он просто не оказал бы мне эту услугу. Во – первых, он пошел на должностное преступление, во – вторых… нет, это я так же исключаю полностью.

Но, может, кто – то из окружения цыган.

Зачем? Какой смысл? Я работаю на них. Более того, говорю только с Бароном; ну, еще Василий, брат его, всегда присутствует при встречах. Все что угодно, только не это. Не вижу никакого смысла. Более того, Барон еще не знает, какую именно информацию я ему приготовил. На сегодняшний день он пока ничего не знает, ведь мы еще не встречались.

Я много думал, Сашка, но ничего не понимаю. Даже если этот некто связан с милицией, то и здесь пусто. У меня появились улики, помнишь, я говорил про стаканы? На них были пальчики тех, кто был там. Так вот, на одном из них есть пальчики ранее судимого вора. И кому именно они принадлежат, я уже знаю. Больше – ни одна живая душа.

У меня была мысль – передать эту информацию начальнику криминальной милиции, он произвел на меня хорошее впечатление. Но как я мог это сделать? Как объяснить, откуда информация? Подставить того, кто мне помог? Это во – первых. Во – вторых, эти стаканы я взял на месте происшествия самовольно. Нигде этот факт официально не зарегистрирован. Понимаешь, о чем я говорю? И даже если сейчас я все передам в милицию, то в лучшем случае они это похерят. В худшем – бумерангом вернется ко мне. И не только ко мне. А я еще, между прочим, в должности государевой состою, и вроде бы должен начальству доложить или… отстать от дела

Это, кстати, ответ на твой вопрос, Сашка. В отношении моих сомнений по поводу твоей персоны. Здесь что – то другое. Знаешь, есть подозрение, что меня кто – то слушает…

Да, дружище, – отвечая на его немой вопрос, продолжил Владимир. – Слушают. Но зачем? Ведь я никогда по телефону ни о чем конкретно не говорю. Открытым текстом могу только согласовать, например, время и место встречи.

На вопрос Сашки, уверен ли он в этом, Владимир, настроив свой телефон на громкую связь, набрал номер его сотового телефона. И тут же передал ему трубку. В кармане Сашки, отвечая на вызов, заиграл телефон. Они явно услышали характерный щелчок, похожий на снятие трубки вызываемого абонента, затем пошли длинные гудки.

А теперь скажи что – нибудь, ну, поздоровайся со мной, – улыбаясь, предложил Владимир.

Сашка, с интересом посмотрел на Владимира, взял в руки телефон, произнес что – то вроде приветствия. И услышал повторяемое эхо своего собственного голоса.

Ну, что скажешь? – выключив телефон, спросил Владимир.

Черт его знает. Конечно, странно как – то он работает. И давно?

С неделю. Началось еще до случая на дороге.

Ну, и что ты думаешь по этому поводу, что будешь делать?

Думаю, если меня действительно слушают, это не по линии милиции. Для этого нужны основания, да и соответствующая санкция. Оснований таких нет. В этом я уверен.

Если меня слушают, то это иные люди, имеющие возможность проводить такие действия. А таких структур в наше время, в нашем городе хоть отбавляй. Не надо никаких прокурорских санкций. За деньги сделают все.

А что, спрашиваешь, делать? Думаю, поиграть с ними. Мне даже интересно. Заодно проверю свои подозрения. Сегодня же куплю телефон с сим – картой на иное лицо. На этом аппарате буду разговаривать с цыганами и согласовывать встречи.

А вот со своего телефона я им устрою гонки. Если эти любопытные действительно интересуются моим местом нахождения, они у меня покатаются не только по городу, а по всей области.

За разговором не заметили, как пролетело более часа. Но даже в прихожей, прощаясь, Сашка так и не спросил у Владимира об его личной жизни. Он уже понял, что Владимир остался один. Только пожелал удачи, выдержки и еще что – то, понятное только им обоим.

Он не стал повторяться, как уже было в начале марта, предлагая Владимиру бросить цыганскую тему, прекратить своего рода хождение по мукам. Он понимал, что это будет бесполезный, хотя и дружеский, совет…

 

Цезарь. Дорога мщения

– Привет, Барон, это я. Не удивляйся, оставь в памяти этот номер телефона, по нему будем в дальнейшем общаться. Извини, раньше никак не мог подъехать. Сейчас я сделаю тебе звонок со своего телефона. При разговоре скажу, что у меня дела, встретиться не могу, новостей никаких нет, все как прежде. Но буду у тебя ровно через час. Все вопросы при встрече. Все, пока.

Барон понял Владимира сразу, и тот, позвонив со своего телефона и услышав привычный уже для него характерный щелчок и собственное эхо, сообщил, как они и договаривались, что встретиться сейчас с ним не может, никаких новостей нет, порадовать нечем. Здесь же Владимир проинформировал, что направляется в один из районов города по его вопросу, причем он уже на выезде из города. Даже добавил, куда именно едет.

«Ну, что же, уважаемые мои преследователи, если вы меня слушаете – прокатитесь немного, – размышлял Владимир. – А то засиделись, больше недели не тревожили… Наверняка, подумали, что напугали меня. Тем лучше. Впрочем, для кого лучше? – невольно подумал Владимир. – Скорее всего, для меня».

И с горькой усмешкой представил, как сейчас те, неизвестные ему, несутся в указанный им район из города. Наверняка, это для них полная неожиданность. Тот факт, что они могли его караулить целую неделю у дома, исключался. Значит, будут искать именно там, по тому адресу, куда он их направил.

Поскольку времени до встречи с Бароном было предостаточно, Владимир принял душ, сварил кофе и в ожидании такси, которое предварительно заказал по телефону, причем с нового, неизвестного пока его доброжелателям номера, вышел на балкон.

Уже по какой – то привычке, подсознательно, сверху осмотрел двор. Ничего, что могло бы его насторожить, не заметил.

На душе был полный покой. Уже не думал о своем одиночестве. Никакой ностальгии. Тем лучше. Жизнь продолжается. Надо жить. И пусть Владимир не был убежден, что все будет хорошо, но допускал, что не все будет плохо.

 

* * *

Подъехав к дому Барона и не успев даже отпустить такси, Владимир увидел, что его уже ждут. Войдя в дом, не озираясь, как прежде, по сторонам, в сопровождении Барона (на этот раз он встречал его на улице) прошел к столу. Здесь были Василий и уже знакомые ему двое цыган.

Барон выжидающе смотрел на Владимира. Все молчали.

– Не скрою, Барон, у меня были сомнения, правильно ли я сделаю, если назову тебе сейчас одного из тех, кто был в ту ночь на могиле вашего брата. Не спрашиваю, что вы сделаете с ним. Чувствую: наказание он получит соответствующее; мне даже страшно от этой мысли… Я работник милиции, следственных органов. Возможно, если бы не события последних дней, которые произошли со мной, скорее всего, я бы скрыл то, с чем сейчас пришел к тебе.

Знаю, что если я передам эту информацию в милицию, пострадают другие люди – те, которые помогли мне. Этого допустить нельзя.

Я не судья и не Бог. Тебе решать, Барон.

Внимательно слушая Владимира, все молча курили.

– Вот здесь, Барон, информация об одном из тех, кто был тогда на кладбище. Ему двадцать восемь лет, вор. Кличка – или, как говорят, погоняло – Прыщ. Вырос без отца, матери. Мать пила, воспитанием не занималась, умерла от водки. Первый срок получил еще по малолетке. Мне, конечно, не понятно, почему он оказался среди этих ублюдков, насколько мне известно, вор никогда не пойдет на такое дело. Но, как говорится, факт остается фактом.

Его пальчики остались на одном из стаканов, если помнишь, они валялись у столика? Все исчезло, кроме этих стаканов, которые я тогда забрал с собой. Проявились эти пальчики, потому что они в базе, в особой картотеке УВД. Принадлежность других отпечатков, имеющихся на других стаканах, не известна. Видимо, ни один из них, за исключением Прыща, ранее не привлекался к уголовной ответственности. По крайней мере, в базе они не найдены.

Передав Барону ксерокопии экспертного заключения, выждав, когда он внимательно с ним ознакомится, Владимир положил рядом переписанные от руки необходимые для поиска Прыща данные, после чего попросил вернуть бумаги.

Над пепельницей Владимир чиркнул зажигалкой и поднес ее к ксерокопиям. Все смотрели, как бумага, ярко вспыхнув, медленно, нехотя сворачиваясь, постепенно приобретая черный цвет, еще отсвечивая ярким, но уже трепетным пламенем, превращается в пепел.

Найти его место нахождения для тебя, Барон, не составит особого труда. Знаю, у тебя имеется такая возможность. Это все. Полагаю, я выполнил свою работу. Больше я вам не нужен.

Наступила тишина. Владимир очень хотел поговорить с Бароном и по своему вопросу, связанному с утечкой информации: угрозами в его адрес, попытками неизвестных заставить его прекратить поиски. Владимир чувствовал, что Барон тоже хочет узнать что – то, возможно, связанное с этим непонятным телефонным трюком. Но он молчал. Молчал и Владимир, так как в тот момент посчитал, что это будет похоже на вымогательство с его стороны, намек на увеличение его вознаграждения… Может, и иные причины заставили его не затрагивать эту тему.

Барон что – то сказал Василию. Тот молча поднялся и вышел. Через одну, две минуты вернулся и передал Барону тугой, стянутый скотчем пакет.

Барон, глядя Владимиру в глаза и положив ладонь на его руку, произнес:

Благодарю тебя, брат. Верил, ты поможешь. Думаю, этого достаточно, чтобы и ты в свою очередь по достоинству оценил нашу цыганскую благодарность. Если когда – нибудь понадобится моя помощь, обращайся. Мы тоже кое – что умеем. И можем. Не говорю тебе – прощай. Мы скоро увидимся. Храни, как зеницу ока, нашу тайну.

 

Час истины для Цезаря

Черные, с затемненными стеклами машины мчались по широкой автомагистрали. После бешеной трехчасовой гонки одна за другой остановились на площадке у придорожного кафе одного из районов уже Алтайского края.

Рядом с кафе – столики, вынесенные на улицу с наступлением теплых весенних дней; крытый мангал, возле которого в чистом переднике, с широкой, белозубой улыбкой нарисовалось лицо кавказкой национальности. Еще бы, приехали такие гости! Уже с утра ему сделали этот заказ, предупредили – будут какие – то нерусские. Возможно, его земляки. Значит, надо делать шашлык. Пока гости выходили из машин, он лихорадочно подсчитывал, сколько же они закажут шашлыка? Вот это удача, двенадцать человек!

Крикнув что – то на своем гортанном языке официантке, он с широко раскинутыми руками гостеприимного хозяина пошел на встречу таким желанным и дорогим…

Не успев поприветствовать гостей на своем родном языке, тут же понял, что это не его земляки. Но кто эти люди, приехавшие на таких дорогих машинах?

Не снимая с лица дежурной улыбки, выражая при этом большую радость, он уже приготовился пригласить дорогих гостей отведать шашлык, приготовленный им лично из самого молодого и свежего барашка, который вот совсем, совсем недавно еще бегал здесь и кушал свежую травку.

Но приехавшие не спешили. Выйдя из машины, некоторое время стояли и, осматриваясь, чего – то ждали. Из черного джипа вышли двое. Видимо, старшие, так как при их появлении некоторые, успевшие выйти и закурить, тут же спрятали за своими спинами дымящиеся сигареты.

 

***

Работница кафе уже протерла, причем совершенно свежей салфеткой, последний столик, не забыв при этом протереть и пластиковые стулья. Теперь она молча стояла у столиков и ждала, когда гости подойдут ближе. На ней был белоснежный передник, а на лице застыла такая же нарисованная улыбка, как и у хозяина.

Одного взгляда было достаточно, чтобы понять – это были цыгане. Но не те, которых мы привыкли видеть на улицах и рынках города. Все, за исключением этих двух, были молоды и стройны. Одеты в сверкающие кожей куртки, строгие черные костюмы. Трое из них, о чем – то переговорив между собой, подошли к застывшему в подобострастной позе хозяину кафе, остальные направились к столикам. Быстро сдвинули два из них вместе, передвинули поближе стулья. Один столик отодвинули на некоторое расстояние, поставили около него три стула…

На столах появились столь непривычные в таких придорожных кафе чайные пары (это вам не одноразовая бумажная либо пластиковая посуда!), чистые тарелки, вилки, ножи. Официантка принесла и, одаривая каждого улыбкой, поставила на столики небольшие вазочки с белоснежными салфетками. И не беда, что никто из гостей не пожелал не только водки, но и пива. Зато было заказано много мяса, шурпы, шашлыка, запах которого, нагоняя аппетит, уже шел от рядом стоящего мангала.

Все это время не чувствовалось привычного для подобных заведений шума сдвигаемых столиков, суеты, громких перебранок. Разговаривали только двое – те, которые сидели в некотором отдалении от остальных. Рядом стоял свободный стул. Видимо, кого – то ждали, так как на столе находился еще один столовый прибор.

Как только был готов шашлык, о чем хозяин заведения с особой радостью объявил проголодавшимся гостям, после чего лично принес его на огромном подносе, подъехала машина, из которой вышел мужчина и сразу направился к этим двум, сидевшим за отдельным столиком.

Ну, что? – спросил один из них.

Нормально, Барон. Он у себя. Вы можете его забрать.

Ну, и хорошо. Выпьешь? – Барон молча подал какой – то знак одному из молодых, наблюдавших за ними, цыган. Тот, поднявшись, направился к машине.

Через минуту он принес бутылку конька, молча поставил на стол и также молча удалился на свое место, продолжив прерванный ужин.

Давай, дорогой, за встречу. Мы ведь так давно не виделись с тобой, – проговорил Барон. – Не сомневался, что ты мне поможешь. Скажи, тебе не жалко этого, как его, Прыща? Ведь ты понимаешь, что его ожидает?

Нет, не жалко. Обыкновенная шестерка. К тому же, на иглу присел, причем крепко. Кроме того, в долгу я у тебя, Барон. А в должниках долго ходить не люблю. Однажды ты мне помог. Теперь я отвечаю. Мы в расчете, Барон.

С этими словами все трое выпили и протянули руки к стоящему посредине стола широкому блюду с шашлыком. Приготовленный умелыми руками хозяина, источающий аромат свежего жареного мяса и каких – то особых приправ, специй, этот шашлык вызывал зверский мужской аппетит. Здесь была и свежая зелень. А как же! Настоящий шашлык без зелени, что грузин без кепки!

Ну, что, Барон, мне пора. Возьмешь пацана, он в моей машине, покажет дорогу. Сами не найдете, заблудитесь. Здесь недалеко, на своих тачках за час доедете.

Ты уверен, что я тебе ничего не должен?

Нет, мы ничего друг другу уже не должны. Я с тобой в расчете. Прощай, Барон!

Барон смотрел вслед уходящему мужчине, который, подойдя к своей машине и открыв дверь, что – то кому-то сказал. Из нее вышел молодой человек и направился в сторону Барона. Коротко просигналив, машина рванула с места и через минуту исчезла из виду.

Подойдя к столику Барона, молодой человек присел на только что освободившийся стул. Также, не представляясь, молча, увидев чистую тарелку, придвинул ее к себе, положил в нее несколько кусков мяса, зелени, овощей, оторвал кусок узбекской лепешки и принялся за еду. Кивком поблагодарил официантку, которая подошла к нему и поставила чашку с чаем. Насытившись, посмотрел на Барона и, как бы утверждая, спросил:

– Ну, чё, едем?

 

Месть неизбежна

Красива природа Алтайского края! Если в некоторых регионах Сибири еще весна, то здесь уже лето.

Не весенний, а уже летний зеленый лес сплошной стеной – слева и справа – подходил к широкой и чистой автомагистрали. Солнце, зацепившись за одну из вершин синих гор, словно не желая уступать, с неохотой уходило на покой. Тем не менее, в это время года вечер приближался значительно быстрее обычного. Вон, напротив него, уже появилась луна.

В широком салоне автомобиля было тепло и уютно. Слышалась легкая музыка. Невольно, после сытного ужина, клонило в сон. Всю дорогу пассажиры не проронили ни слова.

– Сбавь обороты, сейчас будет поворот налево, – негромко проговорил молодой человек, чуть повернувшись лицом к водителю. – Будь внимательнее. Там асфальта нет, вмиг стойки полетят.

Действительно, примерно через минуту появился дорожный знак, за которым угадывался поворот. Свернув с шоссе, пассажиры почувствовали некий дискомфорт, так как машину стало сильно кидать с одной стороны в другую. Возможно, когда – то это и была дорога, но не теперь. Машины, одна за другой, уже шли с зажженными фарами, поскольку внезапно вокруг потемнело. Лес сразу придвинулся ближе, и было ощущение, что они двигались сквозь какой – то туннель. Нигде, ни слева, ни справа, ни даже впереди, не было видно каких – либо огней, означавших приближение поселка либо деревушки.

Ну, и когда мы приедем, долго еще тащиться?

Скоро, уже почти приехали, – отозвался молодой человек.

Внезапно, совсем рядом, появились одинокие огни какого – то поселка; машины, почувствовав ровность дороги, перестали раскачивать своих пассажиров.

Неужели здесь кто – то живет? – спросил Барон.

Теперь – не сворачивая, прямо по дороге, – не отвечая на вопрос, проговорил молодой человек.

Водитель не скрыл усмешки, услышав, как тот назвал дорогой то, что было чем угодно, только не дорогой. Каким – то полем.

Я здесь выйду, а вы давайте прямо. Фазенду видите? Вот там его и найдете. Сто пудов, если уже укололся, сейчас – под кайфом, завтра – отходняк будет. Не будет дозы, загнется. Так что спешите.

Ты уверен?

Не вопрос. Когда сюда ехали, ему уже дозу подкинули.

Сделав короткую остановку, из машины, вместе с сопровождающим их молодым человеком, вышел Барон. Он молча стоял и смотрел в уже темное небо, на котором появлялись редкие звезды. С каждой секундой их становилось все больше и больше.

«Как красиво! – подумал Барон, глядя в ночное небо на эти странные перламутровые облака, неподвижно висевшие прямо над его головой. – Видимо, от луны они такие, перламутровые. И когда они успели так преобразиться?».

Еще недавно, сидя в машине и глядя в это ночное небо, никаких облаков он не заметил. И звезд. Да, вот так же незаметно меняются и взгляды на жизнь. Еще вчера Барон готов был собственными руками раздавить этого мерзавца, а сегодня…

Солнце скрылось уже не за синими, как виделось это ранее, а такими же темными, как само небо, горами. Было очень тихо. Несмотря на эту неземную красоту и ночную тишину, Барон чувствовал, что чего – то здесь не хватает. Было ощущение пустоты. Вдруг он понял, чего именно не хватает в этом заброшенном Богом и людьми местечке. Неслышно было привычного для отдаленных поселков и глухих деревень лая собак, привычного деревенского запаха печного дыма, парного молока и еще чего – то особенного, живого. Деревня была мертвой.

«Неужели здесь живут люди?» – садясь в машину и глубоко вздохнув, во второй раз задал себе этот вопрос Барон.

Подъехав к жалкому строению, что когда – то было жилым домом, все разом, как по команде, одновременно вышли из машин. У каждой машины остался водитель, остальные, мгновенно разбиваясь на группы, заполнили двор. Трое, не останавливаясь, рывком открыли двери, вошли в темный коридор. Сориентировавшись, увидели еще одну дверь, также рванули ее на себя, прошли в комнату, служившую, видимо, когда – то кухней. Как во всех деревенских домах, построенных в пятидесятые годы.

В кухне тускло горела лампочка. Давно не видавшая какого – либо ремонта печь, слабо отсвечивая бликами какого – то топлива, не дающего тепла, с трудом, но упрямо продолжала доказывать свое прямое назначение – давать тепло. Но его не было. На улице было гораздо теплее, чем в этой маленькой кухоньке.

Прямо – еще одна дверь. Вернее, дверной проем. Как таковой двери не было. На косяке дверного проема еще висели половинки того, на чем когда – то висело то, что и называлось дверью.

Войдя в эту комнату, все остановились. Помимо годами копившегося в непроветриваемом помещении беспорядка, здесь невозможно было еще и дышать. Пахло чем – то кислым. Окинули взглядом комнату – ничего похожего на то, на что можно было бы присесть, не обнаружили.

Справа, у глухой стены – повидавший жизнь диван, на котором, уставившись в потолок, укрытый чем – то, похожим на плед, с блаженной улыбкой полного идиота лежал мужчина.

Ну, здравствуй, Прыщ, – проговорил Барон, глядя тому в глаза, на что последний не обратил ни малейшего внимания.

Да он никакой, – проговорил один из вошедших. – Что делать будем? Может, просто замочить прямо здесь?

Нет, это слишком просто для него, забирайте и грузите в машину.

С этими словами Барон, развернувшись и выйдя из этого убогого жилища, что – то сказал на своем языке одному из стоявших на улице и направился к машине.

Уже из автомобиля Барон проследил, как двое вынесли что – то завернутое в тот самый плед, которым был укрыт Прыщ, и с брезгливостью бросили в багажник одной из машин.

Развернувшись, одна за другой, машины выехали в обратном направлении.

 

* * *

Проезжая по единственной, еле угадываемой в деревне улице, никто не заметил двух пожилых женщин. Они сидели у ветхого и, видимо, такого же одинокого, как сами женщины, жилища и подслеповатыми глазами провожали автомобили. Еще какое – то время, всматриваясь в фонари уходящих машин, одна из них, перекрестившись, что – то прошептала про себя.

Страшные какие, черные, – проговорила одна.

Да. Чужие, – ответила вторая.

 

Прыщ. Козел отпущения

Какое – то время Прыщ с изумлением изучал незнакомое ему помещение, в котором пришлось проснуться. Где он? Как сюда попал? И почему ему так холодно?

Голова не болела, ломки не ощущалось, во всем теле была легкость и какая – то уютная невесомость. Если бы не этот проклятый холод, от которого по телу пробегали мурашки, было бы совсем не плохо.

Интересно, сколько сейчас времени?

Пытаясь опустить по привычке ноги, Прыщ намерился встать. Но из этого ничего не получилось. Его ноги коснулись пола. Стало весело – он сообразил, почему ему так холодно. Он лежит не на рваном, столь привычном для него диване, а на голом полу!

Пытаясь осмотреться, он повернулся на бок. Было лень даже думать о чем – то, настолько ему было хорошо. Ну и что из того, что он сейчас где – то в другом месте? Какая разница? Видимо, с кем – то вчера, после дозы… главное, вчерашней ломки нет.

Вот только очень хочется есть. Такой голод не испытывал давно. И очень холодно.

Постепенно, с каждой минутой, к Прыщу возвращалось сознание. Что было после того, как ему принесли долгожданный порошок, и он лихорадочно трясущимися руками приготовил себе дозу и укололся, он никак не мог вспомнить. Ушел в небытие. А что случилось потом – ничего не помнил. И что это за комната, ни одного окна? Темно, как в склепе.

Вдруг, противно скрипя, открылась дверь. В проеме двери появился незнакомый мужчина. Внезапно, ослепив Прыща, включился свет.

– Ты кто? – прищурившись и пытаясь отклониться в сторону от ярко светившей лампы, с блуждающей улыбкой только и спросил Прыщ. В этот вопрос он вложил все свое любопытство, так как ему лень было не только говорить, но даже задавать какие – либо вопросы. Полагал, что этого вопроса достаточно, чтобы выяснить не только, кто это появился, но и где сейчас находится и почему именно он здесь находится.

Я смерть твоя, – ответил незнакомец.

Не понял, – с той же ленью в голосе проговорил Прыщ. Но все же добавил: – Ты чё гонишь?

Рядом с Бароном появились еще две фигуры. Они о чем – то говорили между собой на непонятном Прыщу языке. Только сейчас Прыщ понял, кто они. Не сразу, а постепенно до него стал доходить смысл сказанного ему… Еще не проснувшийся мозг с каждой секундой, помимо его воли, лихорадочно стал воспринимать все происходящее и, как бы ни хотелось ему сейчас не думать об этом, он уже все понимал. Неприятный холодный озноб в одно мгновение сковал его тело. Не тот холод, который минутой раньше, до появления этих людей, заставил его проснуться. А иной. Холод ужаса.

Глядя в дверной проем, он лихорадочно думал о том, как избежать своей участи. Было понятно: его отсюда не выпустят. Страх так сковал все тело, что даже если бы сейчас и дали ему возможность уйти, он не смог бы самостоятельно этого сделать.

Ну, что, очухался? – обращаясь к Прыщу, спросил Барон. – Сейчас ты ответишь на три моих вопроса. Только три. Первый: с кем ты был в январе на кладбище? Второй: где и у кого находятся золотые украшения? Меня очень интересует кулон, который вы сняли с нее. И третий: где эти подонки? Правильно ответишь на все вопросы, подумаю, что с тобой делать. Будешь отвечать неправильно, сделаю то, что поклялся сделать со всеми вами на могиле своей жены. Смерть будет страшной. Ты даже представить не можешь – что тебе уготовано.

Прыщ с ужасом, с низу вверх, смотрел на Барона. Он даже не мог встать. Просто сидел на полу и смотрел.

Мозг работал в одном направлении. Как остаться в живых? Но для этого надо что – то сделать. Что же?

Прыщ не понимал, о чем его спрашивает Барон. Но ведь он о чем – то спросил? Конечно, он все скажет. Но что им надо?

Прыщ попытался задать этот вопрос вслух, но не смог. Язык не слушался. Он словно был ватным. Внезапно чуть ниже живота появилась резкая боль, тут же сменившаяся чем – то теплым и приятным…

Смотри, Барон, да он обгадился.

Прыщ расширенными от ужаса глазами продолжал смотреть на Барона. Он явно хотел ему что – то сказать, так как губы его шевелились. Издавая непонятные звуки, сидел на мокром матрасе. Под ним растекалась большая лужа.

Пошли, пусть посидит часик, другой. Сейчас бесполезно с ним о чем – то говорить.

Железная дверь, издавая тот же противный металлический звук, закрылась, вновь наступила темнота. Прыщ слышал, как снаружи ее закрывают на ключ.

Какое – то время Прыщ, не ощущая уже недавний холод и того, что он сидит на мокром матрасе, молча смотрел туда, где только что закрылась дверь. О чем он думал в эти минуты?

Может, о том, что вот так, вдруг, пришел конец всему, конец его жизни? А что он видел в этой жизни? Вечно пьющую мать, похороненную за счет государства, пока он отбывал первые свои пять лет колонии общего режима? Чужие, обчищенные им квартиры, пьяную браваду таких же, как он, бродяг? Подруг, менявшихся с каждой новой ночлежкой, их щедрые «подарки» после пьяных куражей? Он даже не знает, кто именно из них, этих жриц любви, «наградил» его тогда, в первый раз, когда ему было всего четырнадцать… В ответ за это – он мстил им. Зная о своей болезни, передавал ее от одной к другой.

Любил ли он когда – нибудь? Да, любил. До сих пор в его памяти та белокурая девушка, которая верила ему, его обещаниям завязать со своим ремеслом. Она плакала, умоляла… Значит, его тоже когда – то любили.

Друзья? Где они, эти друзья? На кого из них можно было положиться? Каждый жил сам по себе. Как волки, сбиваясь в стаю, хватали то, что плохо лежит. Не давали – сами брали, а взяв, грызли друг друга, чтобы вырвать больший кусок. Безжалостность, беспричинные ссоры, похищение чужих денег, увод чужих женщин и жен, нетерпимость к друзьям и к людям вообще – это была их природа, природа негодяев.

Прыщ был вором. Не в законе. Но он был нормальным пацаном, бродягой. Ничего другого он не сумел бы сделать так же хорошо, как открыть любой сложности дверной замок. Это целая наука, годами накапливаемый опыт. Но как он мог уговорить себя, вора, пойти на это дело? Для вора это – западло. И ведь узнали об этом пацаны. Отвернулись от него. Он потерял особое отношение к себе. Его презирают те, которых причислял к себе подобным.

Может, потому и сел так крепко на иглу? Презирая наркоманов, таким же стал и сам. Он уже не мог жить без дозы и понимал прекрасно, что это – все, это – конец.

Постепенно мысли Прыща перенеслись в реальное время. Он уже ясно понимал, где сейчас находится, почему здесь и за что. Зная, что его ищут цыгане, решил отсидеться. Но деньги имеют некоторую особенность – таять как снег на горячем весеннем солнце. То, что дал ему Кривой, закончилось очень быстро. Никто из своих, теперь уже бывших пацанов, грев не подкинет. Для них он изгой. Хуже того, наркоман.

Кривой говорил, что в милиции все нормально. У него там кто – то свой. Но никогда не говорил, кто он и где именно служит. Какое – то время все было тихо, пока однажды Кривой не сообщил по телефону, что цыгане на него вышли. Им известно, что Прыщ причастен к этому делу. Потому он и уехал в эту забытую Богом деревню, затерявшуюся в Алтайском крае.

Но кто его сдал? Эту берлогу не знает даже Кривой. И что цыганам от него нужно? Им нужен не он, это точно. Ведь он не причастен к тому склепу, который вскрывал Кривой. Да, он что – то рассказывал тогда про это: они взяли в склепе много золотых вещей, среди которых был еще какой – то кулон. Точно, им, цыганам, нужен не он. Им нужен Кривой.

Но он не знает, где Кривой и его друг – Бык. Как одного, так и другого он вообще видел только пару раз и не знает о них ничего.

Тогда что? Тогда все, конец. Цыгане не поверят, что он не знает подельников. И что они с ним сделают?

Почувствовав некий озноб, Прыщ поднялся с пола и вдруг понял, нет, почувствовал, что он мокрый. Ноги не держали, хотелось присесть. Но куда? Было темно, как в склепе. В склепе? При одной мысли от этого его вновь бросило в дрожь.

Надо что – то придумать. К вечеру начнется ломка. И думать уже будет поздно. Тогда точно, все. К вечеру? А что сейчас – утро, день, вечер, ночь? Сколько времени? И как хочется курить. Но в карманах ничего. Пусто. Когда придут эти цыгане? Сумеет ли он что – нибудь придумать? Сбежать? Дверь железная, это точно. Он слышал характерный металлический звук, когда ее закрывали.

Вдруг услышал приближающиеся шаги, звук открывающегося замка и тот же характерный металлический, скрипящий звук открывающейся железной двери.

Прыщ, сжавшись в комок, собрав всю свою волю, стремление вырваться из этого помещения к свободе, как молния вылетел к образовавшемуся в проеме двери свету, но тут же мощным ударом был отброшен назад, к стене. Не ощутив боли, Прыщ, обмякший, опустился у стены на пол.

Он уже не чувствовал, как кто – то приподнял его и, словно мешок, потащил куда – то из этого темного подвального помещения.

 

Казнь варвара. Звонок с того света

Открыв глаза, Прыщ уже разглядел тех, кто ранее приходил в подвал и пытался что – то у него выяснить. Сейчас было светло. Он находился в какой – то комнате, явно нежилой. Значит, сейчас день, глядя в небольшое окно, которое почему – то находилось прямо под потолком этой комнаты, подумал Прыщ. В голове стоял шум. Она не просто болела, а раскалывалась пополам. Постепенно к нему возвращалось сознание. Испуганно глядя на присутствующих, Прыщ, приходя в себя, затравленно молчал.

Помимо Прыща, в комнате было трое цыган, которые, сидя на стульях, с интересом наблюдали за ним.

Ну, вот, он уже и глазки открыл, – сверкнув золотыми зубами, с улыбкой проговорил один из них. – Смотри, Барон, он хочет что – то сказать.

Ты что – то хочешь сказать нам? – повернувшись к Прыщу, продолжил цыган.

Что вы хотите от меня? – уже поняв, кто здесь главный и потому обращаясь к Барону, проговорил Прыщ.

Я хочу знать, где твои подельники, с которыми ты был на кладбище в тот день, когда вы хотели вскрыть склеп нашего брата? Кто они, их имена, чем занимаются, где живут? Все, что ты о них знаешь. Хочу знать, кто из вас год назад до этого потревожил склеп моей жены, Рады. И очень, очень хочу знать, где, у кого сейчас находится наша семейная реликвия – кулон, который вы, твари, сняли с ее груди? Ответишь правильно, подумаю, как наказать тебя. Не ответишь правильно, ужасная смерть ждет тебя, ты даже представить себе не можешь, какая она будет. Я дам тебе немного времени, чтобы ты, сука, не раз пожалел о том, что родился на этот свет. Итак, я жду.

Наступила тишина. Все чего – то ждали. Чего ждали цыгане – понятно. Но почему молчал Прыщ? Он просто не знал, что ему, этому Барону, ответить.

Его блуждающий взгляд невольно остановился на столе, стоявшем в углу комнаты. Что он там увидел? Что так привлекло его внимание?

На столе лежала пачка сигарет, спички и его сотовый телефон. Рядом с ними – уже приготовленный шприц и открытый, пустой пакетик – из числа тех, которые он обычно привык покупать у торговцев наркотиками. Каким – то чутьем понял, что это доза, ровно на один укол, и приготовили ее, эту дозу, для него. Если не для него, то для кого? Тогда напрашивается вопрос – зачем? Это же не добрые дяди, такие подарки дарить?

Уловив взгляд, тот, с золотой улыбкой, продолжая также улыбаться, проговорил, что все это предназначено для него, Прыща. Для чего, ему сейчас объяснят.

В случае если он ответит правильно на все заданные ему вопросы, он может закурить и взять готовую дозу себе, ведь скоро начнется ломка, не правда ли? Свой телефон он может забрать с собой.

Слушая его, Прыщ не мог понять, что стоит за этим? Пользуясь минутной ситуацией, просто слушал и молчал. Что значит с собой? Его отпустят?

– Если ты, – продолжил золотозубый цыган, – будешь отвечать очень неправильно, ты также сможешь закурить, но только одну сигарету. Не больше. Этот шприц тоже твой. Но это на тот случай, если ломка у тебя начнется сейчас, а нам очень не хочется этого. Именно сейчас. Мы дадим тебе героин. Тебе будет хорошо. Так хорошо, что умирать не очень захочется. Но ты будешь умирать очень медленно, в полном сознании того, что ты умираешь.

Что – то еще хотел добавить цыган, но замолчал.

Ну, а теперь мы слушаем тебя.

Я не знаю их, я действительно их не знаю. Кто они, где живут, чем занимаются, ничего не знаю. Знаю только их погоняла. Одного – Бык, другого – Кривой. Я вор и ничего общего с ними не имею.

Так, на первый вопрос ты ответил неправильно. Неправильно сказал, что ты вор. Ну, какой ты вор? Настоящий вор никогда не пойдет на такое дело. Что касается Кривого, мы уже знаем, кто он, и найти его не составит особого труда. Главное, ты подтвердил, что это тот самый тип, который всегда смеется.

С этими словами Барон поднес к глазам Прыща фотографию, на которой одного из четырех мужчин, стоящих рядом с гробом перед спуском его в склеп, Прыщ явно узнал.

Этот?

Да, – только и сумел ответить Прыщ.

Пытаясь что – то еще сказать, он молча кивал в знак согласия головой и глупо улыбался. Только раскрывался рот. Звука не было.

Помогу тебе, – продолжил Барон. – Это он вскрывал склеп год назад? Это он был вместе с тобой?

Прыщ в знак согласия и какой – то даже признательности, что его поняли правильно, заискивающе смотрел на цыгана и так же кивал головой.

Где он сейчас? В городе его нет, это мы знаем точно. Ну, говори, сука?

Прыщ с ужасом понял, что говорить не может. Язык куда – то исчез.

Ну что ж, вижу, говорить не хочешь. – С этими словами Барон что – то сказал цыганам, после чего один из них, кивнув головой, подошел к столу и, взяв шприц, повернулся к Прыщу.

Прыщ не мог заставить себя пошевелиться. Страх сковал все его тело. Чувствуя неизбежность, неотвратимость наступавших последствий, думал только об одном: как избежать этого страшного, неизвестного ему наказания. Вдруг он вновь, второй раз за это время почувствовал, как что – то мокрое и горячее, и в то же время приятное, полилось между его ног.

Под стулом, на котором сидел Прыщ, расплываясь и постепенно увеличиваясь в размерах, вновь показалась лужа.

Прыщ не чувствовал ни укола иглы, которую воткнули в едва видимую на руке вену, не слышал уже ни голосов, не видел ничего, что произошло в последние минуты, когда его, не способного что – либо понимать или ощущать, куда – то поволокли.

Не чувствовал, как его, словно мешок, бросили в пустой, длинный ящик, похожий на гроб, затем поправили бренное тело. И перед тем, как закрыть этот ящик крышкой и забить гвоздями, кто-то с недоброй усмешкой что-то вложил ему в руки, покоившиеся на груди.

Не знал, не чувствовал, не видел Прыщ ничего. Как погрузили гроб в катафалк (с надписью на борту, при виде которого живые люди невольно осеняли себя крестным знамением), как отвезли этот гроб на какое – то кладбище, как опустили его в уже приготовленную, несколько шире обычной, могильную яму, накрыли какой – то плитой и тут же засыпали землей, выбранной из ямы. Ничего этого Прыщ уже не видел.

Слушай, может, он уже того, готов? – спросил один из присутствующих.

Не, еще поживет немного, сейчас он спит. Умрет позже. Мы с ним еще поговорим.

Не понял? – удивленно спросил второй.

– Ну что, ромалэ, – не отвечая на вопрос, продолжил первый, – надо помянуть раба Божьего, а то не по – людски как – то.

С этими словами, вытащив бутылку водки и один одноразовый стакан, помедлив секунду, он наполнил стакан и поставил в том месте, где совсем недавно была широкая яма. Водку никто пить не стал – поставили бутылку рядом со стаканом на землю и так же, молча повернувшись, направились к ожидавшему их катафалку.

 

* * *

Было темно, как в могиле. Почему в могиле? Проснувшегося Прыща обожгло молнией. Может, он еще спит? Прыщ хотел протереть глаза рукой, но из этого ничего не вышло. Руки во что – то упирались, чувствовалась какая – то замкнутость пространства. Но что это такое? И почему ему так тяжело дышать, откуда этот специфический, особый запах сырой земли? И еще что – то непонятно и непривычно. Но не сон же это?

Вмиг он вспомнил все, что было с ним. Но когда это было? Почему он не может даже повернуться? Лихорадочно ощупывая это непонятное замкнутое пространство, он изо всех сил старался уже ни о чем не думать, так как от этого становилось еще страшнее. Но мозг работал! Хотел закричать, но крика не было.

Что это? В кромешной темноте и тесноте он услышал какую – то непонятную вибрацию. Ужас сковал и без того неподвижное тело. Он не хотел верить, но понял, что он в гробу. Почему в гробу? Да об этом говорил Кривой, когда позвонил ему и приказал немедленно исчезнуть. Он что – то еще говорил, но что именно…

Мозг не хотел слушать сердце. Сердце не хотело подчиняться неизбежному, но уже понятому им – это конец. Может, оно уже остановилось? Но почему тогда он еще способен думать? Или это мозг еще живой, а его уже нет?

Вибрация продолжалась. Какой – то писк, мелодия? Он что, уже сошел с ума? Что это? Вдруг понял, это телефон. Его телефон. Откуда он? Лихорадочно, на ощупь, нашел то, что так вибрировало и пищало на его груди. Да, это телефон. Вот и его маленький зеленый экран. От него вдруг стало так светло, что он разглядел свое последнее, замкнутое пространство, название которому – гроб.

Нажав на клавишу телефона и подтащив руку к уху, он услышал свой собственный крик, крик ужаса. Прыщ кричал туда, в неизвестность, что он здесь, он живой. Заклинал и просил их вытащить его, не губить его душу. Устав и задыхаясь, чувствуя, как пульсирует кровь в висках, он понимал, что умирает. Сколько ему осталось и как мучительна будет его смерть, он уже не думал. Только просил, умолял того, кто слушает его сейчас. А в том, что кто – то его слушает, был уверен: на том конце трубки слышалось дыхание абонента. Но тот молчал.

Вдруг связь прекратилась. Он еще долго, не слыша своего собственного голоса, кричал в трубку. Задыхаясь, лихорадочно, трясущимися и непослушными пальцами искал оставшийся в памяти телефона входящий номер только что звонившего абонента. Наконец, трубка ожила. Но что это? Молодой женский голос ответил, что номер телефона заблокирован, и ему необходимо пополнить счет…

 

Кривой. Поиски Прыща

Постепенно, временами перемежаясь небольшими дождями, вдруг переходящими в грозовые ливни со сверканием молний и грозовыми раскатами, весна, наконец – то, уступила свое время лету. Оно, это столь долгожданное лето, завоевало право прийти на смену затянувшейся весне.

Кривой понимал, что внезапное исчезновение Прыща связано с историей неудавшегося вскрытия склепа. Не мог Прыщ просто так – вдруг взять да исчезнуть. Попытки что – либо выяснить оказались неудачными. Телефон его долгое время не отвечал. Затем был внезапно заблокирован. Можно было, конечно, попытаться выяснить причину блокировки, но что это даст? Кроме возможных дополнительных проблем, ничего.

Своим звериным чутьем он чувствовал: если Прыщ исчез не без помощи цыган, значит, о нем не могут не знать. Всю свою жизнь Кривой страдал оттого, что слишком заметен его портрет. Да и кличка приклеилась не случайно. С детских лет. Он даже имени своего не помнил, привык к этому обращению, как к собственному имени.

Пожалуй, нет ничего хуже в нашей жизни, как неизвестность…

Вчера он вернулся из Алтайского края, где выяснил, что с января до весны в одном из глухих районов, в заброшенном поселке (каких еще десятки, сотни, а может, тысячи можно найти не только в живописном Алтайском крае, но и по всей России), проживал Прыщ.

То, что это был Прыщ, сомнению не подлежало. Путем собственных умозаключений Кривой пришел к выводу, что это был именно он. Информацию о Прыще он получил от местных наркоманов. За дозу они сделают все. Мать родную продадут.

Имени Прыща они не знали, как, впрочем, и сам Кривой. Но с их слов понял, в захолустном поселке проживал именно тот, кого Кривой пытался разыскать. Но вот куда он вдруг исчез, никто пояснить не смог.

Сомнения Кривого окончательно развеялись после того, как он, проезжая по единственной улице поселка, увидел двух старух, сидящих на лавочке у такого же дряхлого, как сами старухи, жилища. Описав внешность Прыща, спросил, не проживал ли тут некий молодой человек? На удивление, старухи не страдали склерозом. Хоть и слезились их глаза, они видели то, что молодой не всегда заметит. Рассказали, что еще по весне, уже совсем поздно было, приезжали черные, страшные машины. И люди страшные. Их было много. Старухи показали: эти машины остановились вон там, у того дома, где и жил тот молодой человек. Были недолго. Что они там делали, не ведают. Только вот как приехали, так тут же и уехали. Недолго гостевали. Чужие, не местные. Точно. «А что они тут делали, – твердили женщины, – знать не знаем и ведать не ведаем, заблудились, поди?»

Больше старухи не смогли ничего нового добавить. Но было и так ясно. Прыща забрали, его больше нет. Закопали где – нибудь. Кто будет искать, кому он нужен? Но вот что успел про него сказать цыганам Прыщ, этого выяснить, естественно, Кривой не мог.

Три месяца, как Кривой, уволившись с работы, покинул город и не появляется там. Последний раз он звонил Картавину два месяца назад и узнал, что тот уволился. Где сейчас служит, Картавин Кривому не сказал, только рекомендовал тому срочно исчезнуть из города, пока все не утихнет, и забыть его телефон.

Кривой знал, что у цыган есть свой семейный адвокат (откуда ему было знать, что Владимир следователь), он смотрел вечерние новости и видел его. Он также прекрасно понимал, более того, был уверен: если Прыща взяли цыгане – пришел его черед. Уж его – то они обязательно будут искать. И черт его дернул тогда рассказать Прыщу, как год назад они взяли могилу цыганской баронессы! Не только про золото, но даже про кулон брякнул. «Ну, кто меня дергал за язык? – сам себя казнил Кривой. – Что делать? Уехать? Но как? Вырученных за золото денег давно нет. Почти год гулял, все побережье Черного моря объехал, весь Кавказ. Да, прошлого не вернуть».

Ходит он сейчас в холуях у некого Николая Николаевича, который, конечно, понимает, что если цыгане вычислят его, Кривого, то с золотом придется расстаться. Потому и предложил Кривому свою помощь. Являясь президентом крупной компании, Николай Николаевич имел хорошие связи, даже в ФСБ – свой человек…

 

И крутится, крутится жизни колесо

В один из летних дней, наслаждаясь теплом июльского солнца и уютом, созданным высокими сибирскими соснами и кедрачами (ствол которых просто невозможно обхватить человеку!), в их тени отдыхали семь человек. Наблюдая за любопытными и наглыми белками, с жадностью хватающими все, что кидают им веселые, смеющиеся люди: одни с восторгом, криками, подбадривающими этих маленьких симпатичных зверьков, столь привыкших к человеческому общению, смеясь, бросали им все, что у них было из съедобного, другие, с улыбкой и одобрением, наблюдали за столь приятной душе и сердцу картиной.

Под тенью векового кедра, на зеленой поляне, лежали две женщины. Они о чем – то (видимо, о своем, женском) тихо говорили. По счастливым улыбкам можно было понять, что их беседа вызывала обоюдное удовлетворение. Они с любовью смотрели на своих мужчин, колдовавших над приготовлением стола, и своих резвящихся с белками детей. Недалеко от них полыхал пламенем мангал. Огонь уже разгорелся, и оставалось только ждать, когда можно будет наконец – то подбросить ожидающие своей очереди угли. Запах маринованного мяса, который должен превратиться в столь долгожданный шашлык, заманчиво щекотал ноздри и вызывал волчий аппетит. У мангала колдовал, не доверяющий этот процесс никому, тем более женщинам, Анатолий.

Повод для этого пикника был. Даже не один. Во – первых, Анатолий, наконец – то, получил свои деньги, которые когда – то, более года назад, занимал одному своему знакомому, причем знакомство было длительным, едва ли не с самого детства, а тот оказался далеко не честным человеком (и потому не собирался деньги возвращать). И вот вчера, наконец – то, он получил эти деньги, только не от этого знакомого, который был предпринимателем, а от Владимира. Предприниматель даже и не подозревал о том, что он рассчитался с Анатолием полностью, правда, без процентов. Вот как это произошло…

 

Анатолий. Жизнь в виде займа…

Однажды к Анатолию обратился его давний знакомый, казах, занимающийся оптовой поставкой китайского ширпотреба через Казахстан в Россию. Он предложил вложить в его бизнес десять тысяч долларов сроком на один год. Анатолию были обещаны ежемесячные проценты в размере одной тысячи долларов. Ровно через год Анатолию также гарантировали вернуть его десять тысяч долларов, но если он пожелает и в дальнейшем сотрудничать, условия останутся прежними. Данное предложение настолько было заманчиво, что Анатолий, не задумываясь, передал предпринимателю обусловленные договоренностью свои кровно заработанные деньги. Разумеется, ни расписок, ни другого письменного договора, соглашения, не составляли. Так, купеческое рукопожатие.

Ни через месяц, ни через два, ни даже через полгода никаких причитающихся ему процентов Анатолий не получил. Как не получил их даже через год. Анатолий понял, что его, как сегодня говорят, просто кинули, и плакали его честно заработанные десять тысяч долларов.

Когда Анатолий, пользуясь случаем, и зная, что Владимир следователь и что – то верное подскажет, рассказал другу свою печальную историю и спросил, можно ли как – то вернуть ему свои деньги, на что Владимир не задумываясь ответил, что ему надо смириться, денег не вернуть. Ну не убивать же за это, в самом деле, нечестного на руку предпринимателя.

Владимир видел поникшего Анатолия, тоскливые глаза друга, все – таки деньги серьезные, копил он много лет, стремился семейную жизнь сделать нормальной, без нищеты и мелочной экономии. Представил, как бы они с женой на эти деньги обустроили комнатку для детей. Вот радость какая бы была! И что – то защемило в груди, решил попробовать, помочь другу в частном порядке. Решать головоломки – область интеллекта следователя. А чтобы интеллект развивался, надо время от времени разнообразить сферы его применения.

Эти мысли вернули Владимира в круг конкретных, ясных и точных, вопросов, которые он начал задавать Анатолию: кто этот предприниматель, чем именно занимается, как давно работает на рынке и с кем. Какие именно у него машины, на которых он перевозит свои грузы, наши, российские, или из какого – нибудь зарубежья? Выяснил, что товар переправляется через границу. Его интересовал вопрос, всегда ли он перевозит только декларированный груз? Если этот человек занимается обманом, то не похоже, чтобы он честно зарабатывал свои деньги, не скрывая от таможенных служб не декларированные, но перемещенные через границу товары.

Здесь Владимир узнал весьма интересные моменты. Анатолий рассказал, что при первом разговоре, еще до передачи денег, этот предприниматель пояснил, почему он пообещал ему такие высокие проценты от суммы, которую он берет для своего оборота. Он декларирует только половину товара, остальную половину не показывает в документах. Но у него на таможне, даже сказал, какой именно, свои люди, и он подгоняет свои машины именно в те дни, когда они на смене. У него все там «схвачено». Но этого достаточно, чтобы вести свои торговые дела в таком режиме, хотя и приходится делиться на границе. Ведь все хотят вкусно и сытно поесть, не надо только жадничать.

Таким образом, вот уже несколько лет он перевозит свой товар тремя фурами с прицепами. Фуры, как и водители, одни и те же. Их знают на границе, на таможне, быстро все оформляют и, не задерживая, дают зеленую улицу. Фуры не наши, не российские. Более того, они должны прибыть с товаром примерно через неделю. Прибывают в город как обычно, в одно и то же время, в районе полуночи. Разгружаются на оптовом рынке ночью и утром уходят в Казахстан. В ту же ночь весь товар разбирается заказчиками и развозится по своим точкам.

Не густо, – подумал Владимир. – Но кое – что уже есть. Слушай, Толя, если они, как всегда, в районе полуночи приходят в город, ты мог бы мне, скажем, дня за два до этого сообщить, что они точно будут в тот или иной день?

Конечно, могу. Как только они выедут из Казахстана, мне сообщат, у меня там есть свой человек. Ровно через трое суток, после того, как они выедут оттуда, вечером будут в городе, на оптовом рынке.

А не могут они раньше приехать или позже, а мы об этом не узнаем?

Нет, это исключено. Они пересекают границу в тот день, когда дежурит их смена. Затем, не останавливаясь, едут к нам, так как должны прибыть именно в то время, когда их уже ожидают на оптовом рынке так называемые покупатели.

Почему из Казахстана, ведь ты сказал, что товар китайский?

Да, товар китайский. Он поставляется контрабандой из Китая в Казахстан. А из Казахстана уже на своих машинах поставляет сюда.

А ты не знаешь, ну примерно, на какую сумму перевозится этот китайский ширпотреб?

Сложно сказать. Но думаю, не меньше трехсот тысяч. Долларов, конечно.

«Круто», – подумал Владимир и уже вслух сказал:

Если этот предприниматель таким образом перевозит наполовину задекларированный товар, доход весьма ощутимый. Зачем ему обманывать тех, кто дает ему деньги? Или это все тот же закон жадности, алчности?

А что, – поинтересовался Анатолий, – ты можешь мне как-то помочь?

Пока не знаю. Но ты обязательно мне сообщи, когда они должны прибыть в город…

 

Авантюра – «первопроходец» или «первопроходимец»?

Через 3 дня после этого разговора позвонил Анатолий и сообщил, что фуры прибывают в пятницу. Их будет, как всегда, две. Более того, он сообщил Владимиру даже номера фур и прицепов.

Хочешь поучаствовать в одном мероприятии? – спросил Владимир Анатолия. – Нет, это совсем безопасно. Ты никогда не видел, как по определенному сценарию снимается фильм? Роль, даже в массовке, тебе не предлагаю, но будешь в качестве единственного зрителя. Тогда в пятницу, часов в десять вечера, я приеду за тобой.

В назначенные день и время, забрав Анатолия, сгорающего от любопытства и пытающегося узнать от него, что же сегодня произойдет, Владимир сидел в салоне автомобиля, припаркованного у небольшой рощицы. Справа от них находился длинный, высокий забор, по периметру которого видна была колючая проволока. Перед ними – асфальтированная дорога, берущая свое начало от широкой автомагистрали и ведущая к высоким воротам закрытой базы, угадывающейся видневшимися из – за забора темными крышами ангаров. Машин, двигающихся по автомагистрали, отсюда разглядеть было невозможно, они угадывались только по свету фар и задним фонарям.

Это что, куда мы приехали? – спросил Анатолий.

Это таможенный терминал. Вернее, сам терминал находится чуть дальше, а здесь площади, которые арендуются таможней. А ждем мы с тобой, Толя, те машины, которые сейчас должны подойти сюда.

Почему сюда? – спросил все еще не понимающий Анатолий.

Потому что их уже несколько часов назад ждали на определенном участке трассы работники соответствующих силовых подразделений, так называемые маски шоу. Ты слышал когда – нибудь об этом? Скоро они, эти фуры, появятся здесь, в сопровождении почетного эскорта.

И что дальше, их арестуют?

Как тебе сказать, – с улыбкой ответил Владимир. – Будет проведена проверка груза. По сигналу. Так будет думать твой предприниматель. А мы ему в этом поможем – заставим думать и принимать решения так, как предусмотрено нашим сценарием. Полагаю, сегодня ночью, в крайнем случае, завтра до обеда, они смогут выехать отсюда. Но только после того, как мы разрешим нашу с тобой проблему.

Анатолий с удивлением смотрел на Владимира. Владимир видел, что он очень хочет о чем – то спросить, но не решается.

…С трассы медленно, одна за другой, поворачивая налево, на дорогу, ведущую к широким воротам так называемого терминала, сползали тяжелогруженные фуры. Свет их мощных фар, при повороте вскользь ударив им в глаза, вновь переместился, освещая уже саму проезжую часть дороги. Перед ними, натужно гудя мощными моторами, одна за другой, прошли фуры. Впереди этой колонны, вращая своими ярко – синими опознавательными знаками спецмашины, шел УАЗ. Замыкал колонну еще один такой же УАЗ.

Подойдя к воротам, колонна остановилась. Анатолий даже как – то напрягся, наблюдая эту картину.

– Ну вот, первая серия заканчивается. Сейчас начнется вторая. Думаю, что третья серия будет заключительной. Чуть позже. Хотелось бы успеть просмотреть ее до утра.

Из сопровождавших колонну машин вышли несколько человек, одетые в камуфляж, с перекинутыми через плечо автоматами. Ярко освещенная площадка перед воротами позволяла видеть, как один из них, что – то сказав по рации, прошел на территорию терминала. Буквально через несколько минут огромные ворота, вздрогнув, раздвинулись и расползлись в стороны. Тяжелогруженные машины, одна за другой, включив первые передачи и чадя выхлопами отработанной моторами солярки, медленно двигаясь, скрылись на территории базы. Ворота, так же вздрогнув раз – другой, закрыли въезд. Машины сопровождения, выключив свои опознавательные знаки, развернулись и поехали в обратном направлении.

Пока все. Можно перекурить. – Выйдя из машины, Владимир закурил. Некурящий Анатолий ничего и ни о чем не спрашивал. Он смотрел в ночное небо, на звезды и о чем – то думал.

Мелодичный звук телефона нарушил тишину, не дал полюбоваться не только звездами ночного неба, но и видом огней ночного города, который находился рядом. Той особенной тишиной, не отравленной выхлопами и иными городскими выбросами, воздухом, когда дышишь в полную грудь и не можешь надышаться. Владимир, с кем – то переговорив, повернулся к Анатолию:

– Сейчас начинается вторая серия, Толя. Возьми на заднем сиденье термос, там кофе.

Не успели расположиться и открыть термос, вновь зазвонил телефон. Переговорив с абонентом, Владимир кому – то ответил, что он все понял и ждет.

Анатолий не спрашивал Владимира ни о чем. Тем не менее, Владимир, усмехнувшись и обращаясь к Анатолию, проговорил:

– Через час, полтора, после того, как мне позвонит твой предприниматель, я отъеду, а ты подождешь меня. Он должен скоро появиться здесь, водители фур уже позвонили ему, сообщили, что их арестовали и где они сейчас находятся. А то, что он мне позвонит, после того, как приедет сюда, в этом я не сомневаюсь.

Анатолий вновь с удивлением посмотрел на Владимира, как бы спрашивая, откуда этот предприниматель знает его и почему он должен позвонить? Что стоит за этим?

– Знаешь, Толя, не спрашивай пока меня ни о чем. И не волнуйся, ничего общего между мной и этим предпринимателем нет. Мы с ним даже не знакомы. Будет время, все расскажу. То, что можно. Чем меньше знаешь, тем крепче спишь. Может, и не будет третьей серии… Не исключено, что сюжет третьей серии придется изменить. Не хотелось бы этого. Но, увы, мы не боги. Я решил тебе помочь и надеюсь, что смогу сделать это.

Не прошло и часа, как они увидели огни легковой машины, сворачивающей с автомагистрали на дорогу, ведущую к терминалу. Видно было, как она, сбавив скорость, свернув налево и выехав на дорогу, вновь рванулась с места и направилась к воротам. После остановки на площадке из нее вышел мужчина и, на ходу разговаривая с кем – то по телефону, направился к калитке.

– Ну вот, он сейчас должен мне позвонить. Я для приличия выжду час, полтора, затем поеду оказывать помощь твоему предпринимателю.

Ждать пришлось недолго. Действительно, позвонил предприниматель и, представившись, попросил Владимира приехать на терминал. Здесь же пояснил, что его машины арестованы, надо как – то полюбовно разрешить этот вопрос. На вопрос Владимира, кто дал его телефон, тот ответил, что телефон дал хороший человек по имени Сергеевич, который работает на складе терминала. Поскольку завтра, вернее, уже сегодня – суббота, потом воскресенье, никакого начальства не найдешь, все отдыхают, машины будут стоять до понедельника. Только в понедельник их будут проверять путем выгрузки товара в склад. Это тоже займет определенное время. Выгрузка, загрузка товара, хранение на складе, все это за его счет. А он готов оплатить услуги, если Владимир разрешит эти вопросы именно сейчас. Он не может держать машины, их надо отправлять назад, в Казахстан, ибо простои лягут так же на него.

Выждав некоторое время, как бы о чем – то думая, Владимир спросил, можно ли этот вопрос оставить до утра, завтра он приедет и попробует ему помочь. Сейчас уже поздно, ночь, он уже отдыхает.

Владимир, конечно, знал, что предприниматель будет его очень просить приехать немедленно. Естественно, он не признается в том, что половина товара не задекларирована, и он везет контрабанду. Поэтому никак нельзя допустить проверку товара путем его выгрузки на склад. Тем более – в понедельник. Он лишь подчеркнул, что двое с лишним суток, которые он потеряет в связи с проверкой и затратами, связанными с этим, ему не по карману.

Одного не знал предприниматель: те, кто арестовал машины, пригнал на территорию терминала и оставили их там якобы до понедельника, не менее чем сам предприниматель были не заинтересованы в этом, ну, никоим образом! Если не разрешится вопрос в течение суток (не более!), эти машины заведующий складом вынужден будет вытолкнуть, хоть насильно, на все четыре стороны с территории склада. Не приведи, Господи, если они будут стоять до понедельника.

Но этого предприниматель не знал. И знать не мог. Он очень хотел любыми средствами, срочно забрать свои машины, выгрузить товар и отправить их порожняком домой.

Те, кто участвовал в этой авантюре, тоже не могли ждать до утра.

Не дождавшись от Владимира ответа, предприниматель, уже более убедительно, заверил его в том, что он хорошо оплатит его услуги. Немного подумав, как бы с сожалением, Владимир ответил, что будет примерно через час.

Анатолий молча, но все с тем же недоумением смотрел на Владимира. Вопросов не задавал.

– Ну вот, Анатолий, сейчас мы с тобой немного, с часик отдохнем, затем я поеду туда, – махнув головой в сторону терминала, подытожил Владимир – А ты подождешь меня здесь.

 

На всякого мудреца довольно простоты

Через час, с выключенными фарами, Владимир выехал на трассу; проехав пару километров, развернулся и, включив свет, направился к терминалу. Подъехав к воротам, вышел из машины и оказался на территории склада, где его очень ждали. Ждал не только предприниматель, из – за которого была затеяна вся эта авантюра, но и те, кто принимал активное участие в этом спектакле. Предприниматель нервно ходил по складу и, заметив Владимира, догадался, что это именно тот человек, которого он с таким нетерпением ожидает.

Владимир поздоровался с заведующим складом Сергеевичем и с мужчиной в кителе работника таможенной службы, которые находились здесь же. Переговорив с ними и тем самым дав понять предпринимателю, что он здесь более чем свой человек, Владимир прошел в подсобку завскладом.

Ну что, все идет по плану? Как он?

Нервничает, – с улыбкой ответил «работник таможни» – Ребята группы сопровождения уехали сразу, как доставили эти машины сюда. Таможенника с собой забрали, подкинут его домой. Он мне свой пиджачок на время оставил. Как, идет форма? Этот, хозяин товара, больше часа, как прилетел сюда. С ним уже говорил наш Сергеевич. Передал ему твой телефон. Уж не знаю, что тот ему наговорил про тебя, только он сразу тебе стал названивать, – улыбаясь, доложил «таможенник». – Водители фур в кабинах, спят.

Пусть понервничает. Мы с тобой пока кофейку попьем, поговорим. А эта форма тебе действительно идет, может, в таможню перейдешь служить? Как китель, не жмет под мышками? Не забудь потом вернуть, ему в понедельник на службу.

Нет, в самый раз. Над твоим предложением стоит подумать, – с усмешкой ответил «таможенник».

Минут через двадцать Владимир вышел из подсобки и направился к предпринимателю, нервно ходившему от одной стенки склада к другой. Увидев его, тот быстро направился навстречу. По хитрой улыбке Сергеевича Владимир понял, что их клиент уже созрел для делового разговора.

Поздоровавшись с предпринимателем, Владимир для приличия внимательно выслушал его. Хотя его объяснения ничуть не интересовали Владимира, но для дела он заставил себя слушать его. Ничего нового из его объяснений он не узнал. Да и не нужны они ему были, эти пояснения.

Предприниматель пояснил Владимиру, что он не может до понедельника ждать, когда появится начальство. Пока товар будут проверять, выгружать из машин, затем вновь загружать (и все за его счет!), пройдет много времени. Товар ждут покупатели, которые уже уплатили за него. Он может потерять свою, годами отлаженную клиентуру. Он не может держать автомашины, так как по договору аренды они должны выехать из города в субботу утром, почти уже сегодня. Надо как – то уладить этот вопрос, у него все в порядке, документы не раз проверены, товар задекларирован. Он никогда в жизни никого ни разу не обманул, работает честно, исправно платит разные сборы, налоги… и так далее и тому подобное.

Слушая его, Владимир думал о том, что неплохо было бы напомнить этому гладкому, сытому представителю предпринимательского сообщества о необходимости проявлять человечность и порядочность по отношению к людям, связанным с тобой договоренностями и общими делами. Но не мог он себе этого позволить. Владимир с трудом погасил в себе желание не только сказать, но и врезать хорошенько по этой наглой физиономии.

Как только тот закончил изложение своей истории, подавая ее как недоразумение, Владимир пояснил ему, что он уже знает причину его напастей:

– Вы же понимаете, что таможенная служба, в составе специальной группы, никогда без причин не выезжает на арест. Вас ждали по наводке. Причем не на таможенной границе, а при въезде в город. Значит, есть причина, о которой Вы не можете не догадываться. Есть основания, что Вы перевозите не декларированный товар. Поэтому будет проведена очень тщательная проверка. Будет проверяться каждая упаковка, сверка проверяемого товара с декларацией. Потому и представитель таможенной службы находится здесь, дежурит, завтра вместо него прибудет другой. Я не исключаю, что будет проверка и на предмет наркоты, – уже не зная для чего, просто так брякнул Владимир. Уж очень хотелось заставить его лишний раз понервничать.

Слушая Владимира, собеседник, уже порядком изнервничавшись, онемел. Лицо его стало бледным, глаза расширились, заикаясь и оглядываясь, он хватал Владимира за руки… И шептал ему, что он, предприниматель, очень честный человек. Более того, мамой клянется, и если вдруг, аллах тому свидетель, его водители замешены в этом деле, то лично каждого из них сам, персонально, раздавит вот этими собственными руками. Но он лично уверен в каждом из своих водителей: они никогда не пойдут на это дело. У них в аулах жены, дети, и они хорошо знают, что он может с ними сделать, если, не приведи аллах.

Владимир не дал ему договорить. Делая вид, что ему пора, и ничем он тому помочь не может, повернулся в сторону. Догоняя Владимира, предприниматель схватил его за руку, и, глядя в глаза, спросил, сколько он должен уплатить, чтобы его машины выехали отсюда именно сейчас?

Хорошо, сейчас я позвоню кое – кому, переговорю. Но ничего не обещаю.

А ты пообещай, брат, – перейдя вдруг на «ты» и снова хватая Владимира за руки, обратился предприниматель.

Подождите меня здесь.

Вернувшись в подсобку, где сидели «таможенник» и Сергеевич, глядя на их лица, на которых застыли немые вопросы, Владимир показал большой палец, что все идет нормально. Сергеевича отправил дежурить в помещение склада, где находился предприниматель, а сам, закурив, налил в чашку приготовленный Сергеевичем кофе.

У окна, прямо напротив двери подсобки, стоял огромный, не по размеру этой миниатюрной комнатки, видимо, когда – то и у кого – то конфискованный телевизор. Шла развлекательная передача, но звук был выключен. Здесь можно было увидеть немало диковинных вещей, оставленных в качестве презентов теми, кто побывал на территории этого склада. Уникальный, импортный кофейник, тут же кофейный сервиз китайского производства. Стены этой подсобки украшали китайские гобелены.

С роскошью живет наш Сергеевич, – более внимательно осмотревшись, проговорил «таможенник».

Выждав некоторое время, Владимир вышел из подсобки, превращенной им на это время в некий штаб, откуда по телефону он решал глобальные вопросы, и направился к ожидающему, нервно курящему предпринимателю.

Здесь нельзя курить, увидит Сергеевич, шум будет, – подойдя ближе, прошептал: – Значит так, вопрос можно уладить, прямо сейчас. Хорошо, что сегодня выходной, считайте, что Вам повезло. За обе фуры – тридцать тысяч, зелеными. В течение часа. Если устраивает, через час эти машины будут отпущены.

Все, что угодно мог себе представить Владимир, только не это. На лице предпринимателя была такая радость, что, глядя на него, невольно хотелось порадоваться самому. Более того, глядя на его счастливое лицо, Владимир подумал, не мало ли он запросил, не в убыток ли себе? Но не расстроился, нет. Деньги у предпринимателя были с собой, в машине, и тот, весь святясь от счастья, сказал, что сейчас их принесет. Как чувствовал, что они ему понадобятся.

Конечно, Владимир не верил в искренность этого кида – лы. А деньги тот взял с собой, так как привык откупаться, тем более чувствовал, что не просто так, не случайно взяли его машины с товаром. А что там за товар, сколько, он знал один. Знал, что если проверят на предмет декларации, он потеряет больше. Значительно больше.

Владимир уже знал, что в машине у него никого нет, он приехал один. Когда подъезжал к воротам, не поленился пройти мимо машины и заглянуть в салон. Сергеевич, мужик мудрый, сделал это раньше него, как только тот приехал сюда. Владимир видел, наблюдая из своей машины, как он фонариком осветил в салон автомобиля, на котором приехал предприниматель. Понял, что это был именно он. Окончательную уверенность придало то, что у Владимира было достаточно времени, чтоб рассмотреть все в деталях.

– Тем лучше, сейчас Вас проводит Сергеевич. Вы оставите на время мне свой телефон и получите его, как только Ваши машины покинут штрафную стоянку, выедут из ворот терминала.

Жестом руки Владимир подозвал Сергеевича, сказал ему, чтобы он проводил к машине и обратно этого господина, а возвращаясь, разбудил бы водителей, пусть заводят свои тягачи и готовятся к выезду.

Радости предпринимателя не было конца. Все же, забегая вперед, скажу о том, что он говорил тем, кому привозил свой нелегал. Он якобы уплатил таможенникам пятьдесят тысяч долларов.

И все это ради того, чтобы спасти их товар! Поэтому он вынужден получить с них дополнительную плату, связанную с непредвиденными, форс – мажорными обстоятельствами. Об этом Владимир позднее узнал уже от Анатолия, которому предприниматель поведал историю, как он крупно «попал» с товаром и какие деньги вынужден был отдать.

Услышав шум прогреваемых моторов, Владимир понял, что их предприниматель уже возвращается вместе с Сергеевичем. Когда они вошли в подсобку, «таможенник», как бы по этическим причинам, чтобы не мешать им, вышел из этого помещения. Отсчитав обозначенную Владимиром сумму и передав ее из рук в руки, предприниматель искренне, с чувством пожимая Владимиру руку, поблагодарил его за оказанное содействие.

Никогда Владимир не думал, что эти тяжелые тягачи так быстро прогреваются. Обычно, создавая давление, они очень долго и громко чадят своими выхлопными газами, но только не в этот раз. Не прошло и пяти минут, как они, неуклюже разворачиваясь, один за другим покинули площадку.

Как только исчезли из поля зрения тягачи, рассчитавшись с Сергеевичем и «таможенником», Владимир позвонил Анатолию и сказал, чтобы тот выходил на дорогу, так как он уже выезжает.

Подобрав по пути Анатолия, выехал на шоссе и, проезжая мимо какого – то водоема, в открытое окно выбросил сотовый телефон.

– Он мне уже не нужен, – ответил Владимир на немой вопрос Анатолия. – Я купил его сегодня в киоске на центральном рынке. На время.

Через секунду в машине громко хохотали два друга…

 

Ната. Рай в себе самой

– Ну, что, мужчины, где ваш шашлык? Мы уже все приготовили и очень хотим есть, – немного капризничая, обратилась Надя, жена Анатолия, уставшая наблюдать одновременно за детьми, резвящимися с белками, и за мужчинами. Она только что накормила младенца, заснувшего у нее на руках, и уложила его рядом с собой.

– Один момент, уже несем, – смеясь, ответил Анатолий. – Зови детей. Эй, бегом к столу, – весело прикрикнул Анатолий, обращаясь к жене и чадам.

Самый вкусный шашлык тот, который готовится на природе. Анатолий и его жена решили познакомить Владимира поближе с той, которая сейчас лежит рядом с Надеждой.

С визгом, шумом, какой могут произвести только счастливые и радостные дети, они прибежали на поляну и, чуть не опрокинув отца, разом повисли на нем.

Перебивая друг друга, они стали рассказывать, какие смелые и смешные эти белки, они ничего не боятся, а одна из них, такая смелая, прямо из руки выхватила кусок лепешки и тут же убежала на дерево. Оттуда смотрела на них и, держа обеими передними лапками лепешку, смешно ее кушала.

Давно обратив внимание на Нату, подругу жены Анатолия, Владимир уже дважды искупался вместе с ней в речке. Немного позагорали на горячем песке. Он чувствовал, что Ната с удовольствием принимает его ухаживание, в ее глазах Владимир читал и радость, и желание, и наслаждение. «Наверное, нравлюсь ей», – подумал он.

Этот выезд на природу был организован Анатолием и его женой, с определенной целью: не навязчиво их поближе познакомить. Зная о том, что он сейчас не только круглый сирота, как выразился Анатолий, но и свободный, как ветер в поле, и вместе с тем завидный жених, как выразилась Надя. Они решили, таким образом, взять над ним шефство. Ната – давняя подруга Надежды. Еще с юных лет они росли вместе, жили в одном дворе. Затем одна вышла замуж за Анатолия, родив ему трех сыновей. Ната также вышла замуж, но не очень удачно. Родила дочь. Муж постоянно пил, изменял ей, даже бил. Ничего хорошего в жизни она не видела, живет и очень много работает ради дочери. Вот такую печальную историю поведал Владимиру Анатолий.

Наблюдая за своими женщинами, которые громче обычного смеялись, о чем – то между собой переговаривались, мыли посуду, иногда счастливыми глазками стреляя в их сторону, мужчины тихо беседовали.

Слушай, Владимир, я до сих пор не могу поверить, что получил свои деньги. Я очень благодарен тебе и твоим друзьям. Ты для меня с сегодняшнего дня не просто друг, ты для меня брат. Теперь я буду, если ты не возражаешь, называть тебя только братом. Можно?

Слушая монолог Анатолия и дабы погасить вспышку его признательности и благодарности, Владимир остановил его:

Слушай, Анатолий. Никаких таможенников не было и быть не могло. За исключением одного.

Но как же тогда машины с мигалками? А люди с автоматами и в камуфляже? Ведь не приснилось же мне это?

Машины с мигалками были, точно, как и эти люди в камуфляже и с автоматами. Но они просто выполняли свою работу, не подозревая, что именно делают. Им это не надо.

Не понял?

Видишь ли, я давно знаком с руководителем охранного подразделения «Боевое братство». Так вот, оно, кроме основного своего предназначения, выполняет не только охранные работы, но и готовит лицензированных квалифицированных телохранителей для особо важных персон. Они также сопровождают грузы, ценности, деньги. У них имеется не только камуфляжная форма, но и огнестрельное оружие, включая автоматы. Обратившись к руководителю «Боевого братства», пояснил, что надо встретить и сопроводить фуры с грузом, которые будут стоять на первом от таможни посту ГИБДД, а лучше будет, если группа сопровождения первая приедет и будет их ждать. Мол, это в интересах одного следственного дела, которое я веду. У меня же были номера не только всех машин, но и прицепов к ним. Ты же сам мне их передал. Первая точка – это стационарный пост ГИБДД, который находится в двадцати километрах от таможенного поста в сторону города, где они и ждали эти фуры, так как приехали раньше их. Вторая точка назначения – это известный уже тебе таможенный терминал.

Так что в этом вопросе все честно. Ребята добросовестно выполнили свою работу, встретили и сопроводили машины из одного пункта до другого. Когда они доставили технику к терминалу, им соответственно сделали особые отметки в сопроводительных документах о том, что работа выполнена, претензий не имеется.

Представляешь, в тот вечер произошел казус. Старший группы сопровождения, когда доставил фуры, настаивал, чтобы эти машины именно при нем въехали на территорию складов, и лишь только после того он вернется и доложит своему начальству о выполненной работе. Это не входило в наши планы. Хорошо, что никто из водителей тогда не присутствовал рядом.

Сергеевич, начальник склада, сопротивляться не стал. Без всяких лишних формальностей, которые обычно занимают немало времени, тут же открыл ворота и принял, как родных, эти фуры. Вот такие дела, Анатолий, – закончил Владимир.

Ну, ты даешь, брат. Класс! Ну а как же этот таможенник? Ведь он был в форме? И этот Сергеевич? И вообще, сам терминал?

Успокойся. Таможенник был самый что ни на есть настоящий. Он работает в Управлении, и к этому делу не имеет никакого отношения. Просто прокатился вместе с группой сопровождения за двести баксов. Затем, по моей просьбе, оставил свой пиджак, до понедельника, моему человеку, который уже был в это время на терминале и ждал фуры вместе с известным тебе Сергеевичем. Кстати, Сергеевич, это так, придумано по ходу пьесы. У него другое имя. Но он действительно является заведующим этим складом.

А этот терминал, это что, тоже шутка? – не переставая удивляться, продолжил Анатолий.

Нет, терминал тоже настоящий. Эта база арендуется таможней. Видишь ли, иногда бывает, что складских помещений у таможни не хватает. Они арендуют иные помещения, где имеются соответствующие условия: подъездные пути, например, солидная охранная система и тому подобное. Этот склад арендуется таможней. Там в ту ночь как раз находилось очень много арестованного товара, который может лежать месяцами. Пока найдется их хозяин! А если не найдется? Надо передать материалы в суд; ждать, пока он пройдет, причем ни один суд, который примет какое – то решение по поводу этого товара, пройдет еще ни один месяц. За это время от товара, как обычно, остается только неликвид. Его просто растащат те, кто имеет к нему свободный доступ. Почему, объясняю.

Представь себе, арестовали какой – то не задекларированный товар. Его поместили в склад на временное хранение. Хозяин не найден. Да и зачем ему находиться, себе дороже? Этот товар принимается просто по штукам баулов, ящикам, кипам и тому подобное. Что там находится, никто порой не знает. Вот он и разворовывается потихоньку теми же, кто его принял либо передал на временное хранение. Понятно?

Представляешь, например, в одном каком – то бауле значится десять тысяч пар тех же мужских носков? Этот баул имеет повреждения, например, разрыв, из которого видны иные пакеты. Этого достаточно, чтобы ополовинить этот баул. И вместо десяти тысяч мужских носков там уже окажется, в лучшем случае, три тысячи. И даже не носков, а женских колготок, например. Понятно?

Анатолий, слушая внимательно Владимира, уже не задавал никаких вопросов.

Единственное, что меня беспокоило, – продолжил Владимир, – это вопрос времени. Эти фуры, так называемый Сергеевич, не мог держать на своей территории не только до понедельника, но и до вечера воскресенья. Представляешь, что могло произойти, если бы приехали работники таможенной службы и увидели, что на территории арендуемых ими площадей находятся фуры, причем с прицепами. Более того, не с российскими номерами?

Скажи, Анатолий, я должен тебе отчитаться, сколько взял с этого предпринимателя, сколько и кому уплатил или это не обязательно?

Анатолий изумленно посмотрел на Владимира.

Понял. Это не обязательно. Тогда ты должен запомнить одно. Ты также можешь обращаться к этому предпринимателю по поводу возврата тех денег, которые ты ему год назад дал. Но не дай Бог, если ты его поблагодаришь за расчет, который он, сам того не подозревая, с тобой произвел. Впрочем, при встрече с ним можешь сказать, что простил ему его долг. Но не более того.

Ты что, брат. Я же все понимаю. Знаешь, мне до сих пор не верится в то, что такое могло произойти. Кино, да и только.

А я что тебе предложил? – со смехом напомнил вчерашнюю историю с кино Владимир, в котором предложил ему поучаствовать. Зрителем.

Мужчины, мы скучаем без вас, – вновь так же, по – детски, капризничая, прервала мужской разговор жена Анатолия. – Мы хотим купаться!

Повернувшись к женщинам, Владимир увидел глаза Наты. В них было столько теплоты, призыва и надежды на продолжение чего – то неизвестного, но столь желанного и прекрасного, что у него вдруг что – то дрогнуло внутри…

«Все, сегодня она будет моей», – молнией мелькнуло в голове у Владимира.

Он почувствовал, как горячая кровь внезапно ударила в виски, обжигая огнем, прошла по всему телу. Уже видел, чувствовал, каждым своим нервом, нежность горячего, желающего любви ее тела, влагу ее губ. Какое – то мгновение они смотрели друг на друга. Она не могла не увидеть этого и в его лице. Владимиру было очень хорошо. Он знал: у женщины надо просит лишь то, что она способна дать, свою явь и свою загадку – красоту души, соединенную с красотой тела. Прав, прав поэт, утверждая, что «У женщин дух и тело слитны…»

 

***

Вот так внезапно вспыхнувшее чувство все больше и больше, сильнее и сильнее перерастало в иные отношения. Несмотря на некоторую разницу в возрасте, Владимир был счастлив, встретив эту женщину. В ее облике ему пригрезились радости рая, где празднично играл и ластился мир юности, светлый и надежный, нежный и кроткий. Словно сама Венера спустилась на землю в обличье прелестной смертной. Удивительной привлекательности женский узор, в котором полностью слились детская незащищенность, трогательная невинность, магнетическая сила больших коричневых глаз и золотой россыпи пышных волос. Кристально чистый источник, тождественный божественному творению, божественному чуду.

За переплетением изящных и хрупких линий тонкой фигуры, словно сотканной из солнечной радуги, Владимир увидел загадочный мир волнующих желаний и фантазий, дерзкой и броской красоты. Их дразнящий аромат и насыщенность чувствительной радостью, словно «капля масла с лампы Психеи» упали на его мужское сердце, зажгли в нем «факел Амура», огонь любви, наслаждения и блаженства. «Вот так, как в той далекой легенде о Леонардо да Винчи, я и не заметил, как из захватчика превратился в пленника этого женского шедевра» – с потаенной радостью размышлял Владимир.

Постепенно, с той же радостью, стал замечать, как она меняется. Она стала чаще улыбаться. Ее глаза искрились женским счастьем, и обмануться в этом Владимир никак не мог. Вместе с ней менялся и сам. Постепенно забылись, ушли прочь собственные проблемы. Вышел на работу, вел дела легко, напористо и без всякой усталости, в любое время суток выезжал по делам работы в командировки. И все время в мыслях было только одно: скорее вернуться и обнять свою Нату. Прижать к себе ее теплое, желанное тело. Закрыв глаза, дышать и наслаждаться запахом ее пушистых и мягких, как пух с тополей, волос.

Владимир уже не ощущал десятилетней разницы в возрасте. А когда однажды Василий с Валентиной заострили на этом его внимание, Владимир, ни секунды не задумываясь, ответил: «Пусть год, но мой. Жизнь, ребята, не те дни, что прошли, а те, что запомнились». В отличие от остальных друзей, Сашка никогда не пытался говорить на эту тему.

Ее прежние неуверенность, скованность и стеснительность постепенно уходили прочь. Все чаще они появлялись вместе у его друзей. Все раскованней, уверенней делалась его Ната. Вчерашняя, прежняя Ната уже сегодня превратилась в даму. Она уже не просила, как прежде, а констатировала, что сегодня ей надо к четырем часам в салон красоты, а после своего следствия он должен приехать за ней. Завтра она должна быть к трем часам в парикмахерской, а часов в семь ее надо забрать оттуда.

Владимир был счастлив, и ему очень хотелось сделать ее тоже счастливой. «И пусть жизнь ее будет как рай, а она в нем ангел», – Владимир был горд, что именно этого желал Нате.

 

* * *

В первый же день рождения Наты у нее появился первый подарок от любимого. Выбирали его вместе. Накануне, за день до праздника, приехали в магазин «Якутские алмазы». Ему было приятно смотреть на ее широко открытые, изумленные от такой неожиданности и его щедрости глаза. Ее любимые, родные глаза, которые каждую ночь с нежностью целовал.

Владимир испытывал настоящее счастье, когда она с неуверенностью, глядя на него с немым вопросом – что же ей выбрать? – не решалась подойти ближе именно к той витрине, где, сверкая, играя необыкновенным лунным светом, лежали настоящие бриллианты. Как здесь, подумал Владимир, не вспомнить мудрого Шекспира:» Немые бриллианты часто действуют на женский ум сильнее всякого красноречия».

Теша свое истинно мужское самолюбие, Владимир попросил девушку, стоящую за прилавком и излучающую приветливую улыбку, помочь его даме подобрать кольцо и серьги вот из этой коллекции. При этом указал именно туда, куда несколько раз украдкой, как бы случайно, посмотрела его Ната. Но, глядя на цену, не решалась проявить самостоятельность.

Многое изменилось в личной жизни Владимира. Окончательно прошло чувство ностальгии, когда, хотя и изредка, но все же напоминала о себе звонками его бывшая жена. Иногда звонил сын. Справлялся о его здоровье. Он окончательно переселился в квартиру Наты, жившей на первом этаже панельной пятиэтажки.

Имея печальный опыт, Владимир старался свободное время посвящать новой семье. Всегда и всюду вместе. Ее дочь Арина, нежный и ласковый ребенок, превращалась в девушку. Владимир очень старался заменить ей отца. И также, по мере возможности, отдавал тепло своего сердца этой девочке. Ему ничего не было жаль для его новой семьи.

 

Ната – взгляд изнутри и личный: «Ты моя чудная и тайная земная сказка»

Любовь пришла ко мне внезапно. Вечерний ветер весны принес горячие честные глаза Владимира и взгляд, словно загадка, смевший сказать: «Я буду всегда с тобой, краешком твоей земли, воздухом и светом. Я искал только тебя, мою единственную и таинственную звезду, и лишь с тобой моя усталая душа отогреется, станет тихой и нежной».

Переулками весны, паутинками улиц, в голубом краю сирени мы добирались до наших сердец, Володя нес мне цветы, свое сердце и говорил наивные слова: «Ты сказочная фея, которая подарила мне, простому смертному, минуты очарования. Я помнил, а теперь знаю, ты самая родная и желанная. Стала моей дорогой в дивный край. Золотой рай, в котором мое вечное свидание с тобой».

Стоял душистый май, белая сирень и ласковый взгляд сладко дурманили голову. Я обнимала Володю и засыпала рядом на руке, и вечерние звезды ласкали наш общий мир. Он шептал мне в ночи: «звездочка, чудная и тайная земная сказка моя».

А утром босиком бегал по траве и с протяжным криком сильного зверя умывался холодной водой. Я так радостно смеялась, слушая его признания: «Натуля, нас повенчала судьба, я забыл, чем раньше жил, что делал и кем был. За тебя без памяти на костер пошел. Потерял голову и взлетел в твое сказочное сердце».

Я верила, что он остудит свою кровь, чтобы согреть мои пальцы. Это было сродни неземному колдовству. Любовь пришла, как приходят давние забытые сны, ликовала, празднично ластилась и играла у моих ног. И счастьем, как океаном безбрежным, утонула в моих глазах цвета янтаря и затопила маленький островок души.

Володя раскрасил мою жизнь яркими и красочными цветами. И я уже знала, что никогда не уйду от его любви и ласк.

Он залил мою душу огнем своего сердца. Его я ждала и без него боялась любить и боялась жить. Володя так долго искал меня и нашел, и я пошла за ним. Мне было все равно, что говорят люди. Он был сильный, верный, великодушный. И рядом с ним я чувствовала себя легко и спокойно, в душе возник другой мир – сказочный, добрый и радостный.

А как он беззаботно мог смеяться, разряжал любую ссору мягкой улыбкой, легкой шуткой. Обнимал трогательно, сажал заботливо на колени и говорил так нежно, что становилось теплее и светлее: «Ты мой огонек, самый милый, родной и самый нежный. Моя фиалка, которую я однажды нашел под весенним снегом». Обида таяла как снег весной. Я была для него юной и прелестной девушкой с роскошной улыбкой, превращающую меня, смертную, в восхитительную богиню красоты и любви. А он так краснел, смущался по – детски, ловя на себе мой чистый и нежный взгляд.

Он приручил меня к себе, украл у всех ветров. Принес запах цветов и весны среди зимы. Для него мир не был сравним со мной, это мир равнялся на меня.

Я полюбила вместе с ним дожди и туманы. Они были одного с ним цвета его глаз и волос. Любили без оглядки, говорили о самом сокровенном, не прятали губ, глаз, слез и стук сердец. Двое в одном. Я верила ему, как святая верит чуду, а весна – лету. Самому сильному и верному.

Он часто останавливал машину посреди желтых полей подсолнухов, трав и цветов. На природе вольно, свободно и нежно мы ласкали друг друга, сердца до краев наполнялись радостью и страстью. Мы сжигали друг друга и теряли головы, а небо укрывало нас волнующей вуалью чувств и физического наслаждения.

Жарил шашлык, кружил меня на своих сильных руках, от которых хмелела голова, дарил полевые цветы и говорил: «На память обо мне. Когда однажды придут туманы и грусть – вспомни обо мне, улыбнись и скажи, это было, это с нами было».

Целуя глаза и слезы радости, говорил: «Я люблю тебя, Натуля, мы вместе в мечте и сердце и двое, в этом большом мире. Ты природный шедевр, гордая и красивая птица лебедь. Моя страсть, надежда и судьба. И чтобы ты ни делала и где бы ты ни была – повсюду тебя будет оберегать мое ласковое и верное сердце».

В этом карнавале души мои грезы и счастье были самыми красочными участниками.

Любил и ласкал меня среди мягких трав и пламенеющих цветов. Среди берез и рябиновых аллей, горячего пляжного песка. Нам было так хорошо, двум звездочкам, двум капелькам Луны, наполненным светом любви. Мы всё делали вместе. Это была настоящая и дружная семья. В ней плескались радости, страсти, надежность и уверенность друг в друге. Я несла в себе это ощущение господствующего счастья и в моих мыслях и чувствах властвовали его слова, душевные струнки и поступки. Жила в плену его губ, глаз, рук и плен был таким сладким.

В душе песней колыбельной разливалось наслаждение— ведь Володя подарил мне чудо нежно жить и сделал меня чудесной. Сделал то, что до него и после него никто не сможет – золотой сон посреди весны и сказку с добрым началом. Для меня он пытался достать звездочку с неба. Только для меня был его смеющийся взгляд – молодой, цветущий, яркий. Он притягивал, будоражил, восхищал. А я смогла своим дыханием согреть тонкое и нежное сердце Володи и увидеть в его глазах волшебный свет благодарности, от которого у меня кружилась голова. Мы так мечтали с ним встретить ласковый ветер весны и день рождения. Я и не думала, что весна вдаль улетит…

Кружатся и падают звезды. Улетают далеко и в никуда. А я иду за Володей, чтобы вновь обязательно встретить его и сказать ему: жизнь с тобой в прошлом (до тюрьмы) – сказочный свет, нежный и светлый.

И я точно знаю: рано или поздно на ветрах, что летят и кружатся над землей, вернусь с ним в страну, где я была счастлива, была красивая любовь, и мы шли рука об руку. Где он так заразительно и беззаботно смеялся, так смешно и озорно танцевал вместе со мной и моей дочкой Ариной, приговаривая, «Натуля, ты моя, и это навсегда». А потом прочитал стихи, светлые и романтические:

В день расставания как – то необычно трогательно целовал, словно уносил тайну любви, ее песни, звезды и тихие рассветы.

Не спросил, не сказал – он все носил в себе, в своем сердце, оберегая мой чистый и светлый мир, защищая его надежно и без устали. Лишь прошептал, какая ты красивая была в эту ночь, в твоем дыхании, голосе, глазах я навсегда нашел судьбу. Положил свои натруженные руки мне на колени. Опустил на них свою голову с волосами цвета ковыля, подарил мне свою замечательную волшебную улыбку и замер. Я ласкала, нежно перебирала каждую родную волосинку, их мятный запах кружил голову…

Я несу в сердце неугасающий образ мужчины, моего Володи, которого однажды дождалась, и который разбудил бархатный сезон моей души, подарил песни улетающих журавлей и трогательные россыпи любви».

Осень принесла золотой листопад. Среди города, снегов и дождей улетали волшебные сны и таяли звезды. В ладошку фантастически красивой, как редкий цветок, Наты падали капельки Луны, не хватало его мужского плеча и спасительного великодушия. Очаровательной улыбки, смеющихся глаз и трогательного обаяния.

Он не подойдет, не коснется рукой, не потревожит Нату. Недолюбив, недомечтав и недосказав, он ушел в таинственный тюремный мир, словно в дальние земли, чтобы уже никогда не терять ее, быть с ней и там однажды она найдет его.

«Володя, моя святая надежда, я не стала слабой, но и счастливой не стала. Мир непривычен без тебя, а в мыслях и душе – ты привычно со мной. Память соединяет наши сердца.

Я вспоминаю светлый день, клен на нашем поле и калину у дома, которая горела под дождем. Меня тревожат и манят твои глаза, огоньки любви и тоски.

Даже молитвы боль не заглушают. Я обязательно однажды вернусь к тебе. Верь и жди меня».

 

***

Забылись старые дела, на смену приходили новые, также требующие для их разрешения немалого времени. С Бароном больше Владимир не встречался. Рада, умершая жена Барона по ночам больше не снилась. Но вдруг тот вновь напомнил о себе.

 

Цезарь. Приглашение к мытарству

Звонок Барона был хрустом заледеневшей ветки на опасном склоне

Здравствуй, брат. Это Барон. Как здоровье, как семья?

Здравствуй, Барон. Семья, здоровье – все в порядке. Чем вызван твой интерес к моему здоровью и моей семье?

Встретиться надо. Мог бы ты приехать?

По – моему, я все сделал, даже больше, чем обещал… – немного помедлив, ответил Владимир.

Нет вопросов. Но у меня иное дело. Я буду ждать тебя в семь вечера. Сможешь?

Договорились. – С этими словами Владимир выключил телефон.

Настроение, которое минутой назад никто, казалось бы, не смог, даже если очень и захотел, испортить, вмиг испорилось. Очень неприятным, холодным повеяло от этого разговора.

«Почему холодным? – вдруг подумал Владимир. – Боже, как они мне надоели. Может, не ехать? Ладно, до вечера еще есть время, подумаю».

 

* * *

Привет, дружище. Кофе готов. Проходи. Сейчас закончу кое – какие бумажные дела, и весь в твоем распоряжении.

Знаешь, Сашка, весь ты мне не нужен, тебя слишком много. А вот пообщаться надо. Где твой кофе? Иди, руководи, канцелярская душа, я подожду…

Ну, давай выкладывай, с чем пожаловал. Что новенького, интересного можешь поведать мне? А то ты в последнее время совсем забыл старого друга. Понимаю, семья, жена молодая, – улыбаясь, проговорил Сашка, как только вернулся из соседнего кабинета своего обширного офиса.

Владимира в словах Сашки вдруг что – то насторожило. Что именно, он пока не понял.

Ты уж извини, Сашка, я действительно немного замотался. Не так давно был в Казахстане, по уголовному делу. Свидетеля там разыскивал по делу. Когда возвращался, на таможне со мной произошел забавный случай, хочешь, расскажу?

Давай, рассказывай, – заинтересованно согласился Сашка.

Так вот. Возвращаясь из Казахстана и подъехав к таможне, я с ужасом понял, что стоять здесь мне придется до вечера. Впереди меня целая колонна легковых автомашин. Причем попал как раз в обеденное время. У них, как у немцев, обед есть обед.

Заполнив бланки деклараций, оплатив необходимые пошлины на выезд из страны ближнего зарубежья, уже часа два сижу в машине. А впереди меня еще штук пятьдесят, не меньше. Духота такая, что дышать просто нечем. Открыл все двери автомобиля, чтобы хоть какой – нибудь сквознячок создать. Смирившись со своим положением, жду.

Смотрю, какой – то казах, таможенник, стоит рядом с моей машиной и пристально смотрит на меня. Причем стоит давно. Не пойму, чего ему надо? Не вытерпел, спрашиваю, что он хочет?

Тот подошел вплотную и, широко улыбаясь, спрашивает «Кито это?». При этом чтобы мне понятнее было, пальцем показывает на меховые накидки на сиденьях. Ты же знаешь, из меха ламы которые. Мех белый и очень длинный. Ни на козу, ни на собаку, ни на волка, ни на медведя – совсем не похоже. Да я и сам, когда первый раз увидел накидки в магазине, спрашивал у продавца, что это за мех такой?

Поняв, что именно его интересует, отвечаю: «Баран, не видишь, что ли?». Ну, что еще я мог ему сказать? Что это лама? Баран, это проще для него, да и какая разница. Все равно не поймет. К тому же настроение – никакое.

Сашка молча ждал, когда Владимир закончит свой рассказ, так как справедливо считал, что это еще не все. Но сгорая от любопытства, с той же улыбкой все же не выдержал и спросил:

Ну, а что дальше?

А дальше ничего особенного. Этот казах, махнув головой, что, мол, он все понял, так же улыбаясь, отошел шага на два – три от машины. Остановился. Постоял немного, о чем – то подумал, и вновь вернулся ко мне.

Ну, и? – снова не выдержал Сашка.

Подошел, нагнулся поближе ко мне, я же сидел в салоне машины, и спрашивает: «Кито баран?».

Секунду стояла тишина. Не больше. Сашка, сотрясая тишину кабинета своим громким хохотом, вскочил с кресла и убежал в другой кабинет. Владимир уже слышал, как он кого – то там зовет и, вернувшись со своими сотрудниками, попросил еще раз рассказать эту историю с казахом.

Как ни упирался, уговорили повториться. Веселые сотрудники, отдохнувшие, благодаря минутной разрядке, вернулись к своим текущим делам.

Давай, выкладывай, с чем пожаловал, – продолжая еще смеяться, проговорил Сашка

– Что случилось?

– Пока ничего не случилось. Надеюсь, что и не случится ничего пренеприятного. Звонил Барон. Просит о встрече. А у меня никакого желания нет встречаться с ним после той истории. Слишком много негативного получил тогда. Вспоминать не хочется. Забывать стал. Но вот, он вновь напомнил о себе.

Ну, не знаю, что посоветовать, – задумчиво ответил Сашка.

Сошлись на дела, нет тебя в городе… И вообще, насколько я знаю, ты ничем ему не обязан.

Я согласился сегодня к нему подъехать.

Значит, так, – продолжил Сашка. – Знаю тебя: если ты ему уже пообещал приехать, то сегодня с ним и встретишься. Послушай, что ему надо. Но советую, как другу, не ввязывайся ни в какие авантюры. Ничего не обещай. Это мой дружеский совет. Я и так не раз уже пожалел, когда свел тебя с ним.

Знал, что ты именно это мне скажешь. Просто у меня опять, как когда – то, на душе вдруг хреново стало после его звонка. Даже вспоминать не хочу то время.

Ну, ладно, не казни себя. В том, что произошло, твоей вины нет. Забудь все, держись, дружище. Звони, если что. Кстати, у меня тоже есть к тебе один разговор, но это позже. Так, ничего серьезного, но надо кое – что прояснить. Давай в ближайшие выходные приезжай к нам с супругой на дачу, отдохнем; мы с тобой попаримся с веничком, окунемся в бассейне, выпьем. Там и поговорим. Лады?

Спасибо, Сашка. Мне всегда после наших бесед с тобой легко на душе. Тебе надо бы быть психологом, а не финансистом.

Ну, это спорный вопрос. Хотя одно другому не мешает, – улыбаясь, подытожил Сашка.

 

Встреча с Цезарем. Думать и делать

Ровно в семь вечера Владимир подъехал к знакомому уже особняку. Зная, что его видят, даже не сделал попытку набрать номер телефона Барона, чтобы сообщить о своем приезде.

Тут же рассмеялся, потому как, глядя на калитку, проговорил вслух «сим – сим, откройся» и, как в сказке, словно по волшебству, тут же открылась калитка, и точно так же, как раньше, молодой черноволосый человек уже подходил к его машине, чтобы проводить в этот музей цыганского Барона.

Идя следом за цыганом, Владимир решил твердо: о чем бы Барон его сейчас ни попросил, – не соглашаться. Ни за какие деньги.

Владимир был очень удивлен, когда сопровождавший его цыган повел не в дом, а куда – то мимо него. Проходя по выложенной цветной тротуарной плиткой дорожке, Владимир невольно вздрогнул от неожиданности – внезапно зашумевшего справа от него фонтана. Впереди, метрах в двадцати, крытое строение, напоминавшее летнее кафе, подсвечиваемое специальными лампами. Свет этих ламп шел откуда – то снизу, был ровным, спокойным; по глазам, как это обычно бывает, не бил.

Было ощущение, что это строение полностью открыто, даже не понятно, как и на чем держалась крыша. Слева от этого строения площадка для барбекю, где, освещенный бликами пламени разгоравшейся топки, стоял мужчина, и было сразу понятно, что он что – то там готовит из мяса.

Поскольку Владимир никогда не был снобом, он остановился, чтобы разглядеть эту красоту. Пусть видят, что ему действительно все нравится, если они хотят его чем – то удивить. Тем более в этом доме он уже не в первый раз. Это тогда, зимой, как – то не очень прилично было с открытым ртом осматриваться вокруг.

Естественно, если бы здесь не было и крытого бассейна, Владимир непременно сказал бы об этом Барону: оказывается, у тебя, Барон, нет даже бассейна. И как он только может жить без бассейна? Но, увы, бассейн тоже был. Причем не маленький.

«Ну что ж, продолжай удивлять меня, Барон, – подумал Владимир. – Только не понятно, зачем тебе это нужно. Меня можно встретить и скромнее, я не гордый. Или ты думаешь меня заполучить, как своего собственного, семейного следователя? Чтобы я работал на тебя? Нет уж, не получится. С меня достаточно и того, что после той истории, когда показывали в новостях по телевидению вскрытие склепа, меня почему – то там называли семейным следователем цыганской диаспоры. Долго потом смеялись мои коллеги и друзья».

Чувствуя, что начинает почему – то злиться, Владимир заставил себя успокоиться.

Подойдя к этой крыше без опор, даже не подумав «надеть» на лицо нарисованную улыбку воспитанного человека, Владимир спокойно и просто поздоровался. За столом сидел Барон и незнакомая ранее ему цыганка, которая, не стесняясь его появления, продолжала кормить грудью младенца. Самое интересное было в том, что она, кормя своего ребенка, тут же курила тонкую, длинную сигарету. «Это его жена», – догадался Владимир.

Ответив на приветствие, Барон тут же поблагодарил Владимира за то, что тот принял его приглашение – прийти на чашку чая. Поговорить.

Закурив и выпив чашку душистого, крепкого чая, Владимир немного успокоился. «Действительно, чего это я так завелся? Ведь Барон ничего плохого мне не сделал. Напротив, всегда был вежлив, внимателен. Да и рассчитался со мной по – царски. Ничем он мне не обязан. То, что я однажды сделал, сделал по своей воле. Никто меня не заставлял. Мог и отказаться. Не судья я ему. Не мне судить. А то, что он принимает меня в своих апартаментах, это вполне естественно. Но не в студенческой же кафешке, например, ему назначать встречи?»

Уже за чашкой чая, как бы невзначай, Владимир отметил, что Барон живет солидно. Чувствуется вкус, и не только. Ему очень понравилось. Простор. Чистота. «Чем жизнь у Цезаря не рай, а он в нем не Бог» – это сравнение Владимир едва ли не произнес вслух.

Постепенно лед растаял. Они уже весело, иногда даже, не забывая, конечно, извиниться, перебивая друг друга, говорили на отвлеченные темы. Владимир был приятно удивлен, что Барон оказался интересным, начитанным и всесторонне развитым человеком. И был мудр. Об этом говорили его глаза. Только сейчас он увидел, что они были у Барона не черные. Они были темно – карие.

Потом, чуть позже Владимир понял, почему он разглядел их цвет. Разговаривая, Барон постоянно смотрел ему в глаза. И ни разу, даже случайно, не отвел их, когда слушал его.

За этой непринужденной, ни к чему не обязывающей беседой наблюдала сидящая рядом с Бароном цыганка. Уже несколько раз Владимир ловил на себе ее пристальный, изучающий взгляд.

«Странно, почему Барон ее до сих пор не представил? И главное, почему Барон ничего не говорит о том, для чего пригласил меня к себе?»

Словно прочитав его мысли, Барон, вежливо прервав беседу и также глядя Владимиру в глаза, продолжил:

Вот что, брат мой. Ты помнишь, я однажды назвал тебя так?

Да, помню, – глядя на него, ответил Владимир. – Даже помню, в какой момент это произошло. Ты что – то хотел от меня? Я весь во внимании.

Это Лана, жена. Ты уж извини, не представил сразу. Она хотела немного понаблюдать за тобой, пока мы говорили. Ей есть, что тебе сказать. И это очень серьезно.

Ты, наверное, думаешь, что все цыганки, которые, хватая прохожих за руки, ворожат на улицах, одинаковые? Все врут? Нет, поверь, далеко не все. Есть настоящие гадалки, видящие не только то, что будет, но скажут тебе и то, что уже было у тебя.

Помедлив, Барон продолжил:

Ты, конечно, удивился, когда я позвонил тебе? И очень не хотел ко мне ехать. Думал, что ты мне нужен. Так? Так, – тут же добавил Барон. – Но ты мне не нужен сейчас. И мне от тебя сейчас тоже ничего не нужно. Ты помог мне. Теперь я хочу помочь тебе. Тебе сейчас нужна она, моя жена, вернее, ее помощь. И она тебе поможет. Это она мне сказала, что у тебя сегодня две дороги, и обе закрыты. Она велела мне привести тебя к ней.

Слушая Барона, Владимир одновременно смотрел на нее. Что интересного она хочет ему сказать? О чем предостеречь? Что стоит за этим?

 

Предсказания цыганки. Тайна семейной реликвии

Некоторое время Лана, молча продолжая кормить младенца, пристально смотрела на Владимира. Переведя взгляд на нее, потому как Барон сосредоточил все свое внимание на жене, Владимир заставил себя по отношению к молодой, красивой женщине быть очень внимательным и вежливым слушателем.

После минутного молчания Лана, слегка коснувшись своей ладонью его руки, произнесла:

Ты красивый мужчина, стройный и тонкий, как ствол молодого кипариса. Глаза твои как россыпь ночи звездной: яркие и живые, без намека на подобострастие и фальшь. Лицо мужчины, твердого и благородного. Мой муж назвал тебя братом. Значит, ты для нас не чужой человек. Мне очень много надо сказать тебе сегодня. Это важно. Я должна предостеречь тебя от тех бед, которые сейчас тебя подстерегают и, как мухи, летают вокруг тебя, но ни одна из них даже прикоснуться пока не решается. Их, этих мух, будет много. Очень много. Но ты не сможешь сам, без моей помощи, с ними справиться.

На некоторое время Лана замолчала.

Хочешь, я скажу сейчас о том, что произошло не так давно в твоей жизни? Сразу после последнего твоего приезда в этот дом? Или скажу о том, что было гораздо раньше? Даже год укажу? Ну, о ком и о каком периоде жизни тебе рассказать? Может, о той, брак с которой небом венчан?

Оба горячие. И оба гордые. Потому друг в друге. Как одно. Но сердце тебя обманет. Вдруг увидишь, как будто тебе дорогу другой перешел, у нее его увидишь. Но пока все спокойно, закрыта дорога для него…

Продолжая глядеть в ее глаза, Владимир внимательно слушал. После некоторой паузы Лана продолжила:

– Есть еще одна дорога у тебя. Вернее – не дорога. Так, тропинка. Которая, как тебе кажется, к дороге ведет. Сам себя обманываешь. Оборвется она, эта тропинка. И не знать, не чувствовать и даже не понимать этого ты не можешь, потому что сам этого понять не хочешь. Пелена на глазах твоих. Но упорно идешь по ней. И приведет она, эта тропинка, в тупик.

Слушая ее плавную, спокойную, без всяких интонаций речь, продолжая не только сомневаться, но и постепенно, против своей воли, начиная верить этой чепухе, вздору, способному обмануть наивного подростка, но не взрослого мужика, Владимир внутренне улыбался, так как уже понимал, что все, о чем она ему здесь поет, не является секретом. Скорее всего, это стало им известно от кого – нибудь через общих знакомых. Не секрет, что он расстался с женой, и она уехала. Не может быть секретом даже тот факт, что встретил другую женщину. А как иначе? Да если на то пошло, их, этих женщин, потом было… в общем, не одна. Они как бабочки, словно сговорившись, на огонек слетались. Пока вновь не стал занятым.

Но и эта борьба с собой оказалась недолгой. Ровно до того момента, как жена Барона вдруг с уверенностью напомнила о том, чего знать никто не мог.

Знаю, о чем думаешь, золотой мой. Потому и не веришь. Чтобы развеять твои сомнения, скажу больше. Ты не забыл ту историю, когда встретился со смертью своей? Напоминать не надо, кто спас тебя? Не помнишь? Кто тогда был рядом с тобой, в твоей машине, не Рада ли?

Ее последние слова заставили Владимира вздрогнуть. Откуда цыганка может знать то, о чем он почти забыл? Сегодня ему казалось, что это был какой – то сон, не более. Перенапряжение, усталость, все что угодно, только не то, что было на самом деле. Он уже сам перестал верить в то, что в действительности произошло в тот день. Об этом он не рассказывал никому. Кроме Сашки.

На какое – то мгновение вспомнил все, до мельчайших подробностей. Тот шок, который испытал, когда летел в массу металла и не было никакой силы остановить этот полет. Но что – то, какая – то сила все – таки остановила машину? Как в каком – то мистическом кино, рядом оказалась Рада. Он ее видел, как наяву. Действительно, она, Рада, несколько раз появлялась перед ним и ранее. Но все это Владимир относил к усталости, перенапряжению, внутренней неустроенности, неполадкам в личной жизни…

 

***

Видя, какое впечатление она произвела на Владимира, напомнив ему тот мистический сюжет, немного помолчав и все так же пристально глядя ему в глаза, Лана продолжила:

Я вижу, этого достаточно, чтобы ты внимательно выслушал историю о кулоне, похищенном вместе с другими драгоценностями в ту ночь, когда эти варвары сняли его с груди покойной Рады. Этот кулон обладает очень сильной магической силой. Но силой этой может владеть только тот, кому он принадлежит по праву, которое заказано нашими предками. Радости он не принесет тем, кто украл его. Только горе. И кровь. И смерть. Много смерти. История его рождения даже нам не известна. Он переходил по определенной ветви от одного рода к другому уже несколько веков. Причем переходил от матери к сыну, от сына к его дочери, от дочери к ее первому сыну и так далее. Не нами это было заказано. Поскольку не суждено было Раде передать этот кулон своему сыну, он был похоронен вместе с ней. Навсегда.

На какое – то время Лана, продолжая кормить ребенка, замолчала. Было очень тихо. Владимир смотрел на нее и ждал продолжения этой завораживающей легенды. Здесь же подумал: интересно, а зачем она ему это рассказывает? Для чего?

Так вот, золотой мой, – продолжила Лана, – теперь этот кулон, когда он найдется, а он обязательно найдется, вновь хоронить нельзя. Он должен уже перейти к своему новому хозяину, к нему, – с этими словами она указала взглядом своих огромных темных глаз на крепко спавшего младенца. – Так велела Рада. И тогда ее душа станет спокойной. И тогда род наш обретет подлинного наследника, сильного, отважного и защищенного. И ты в этом, хотел бы того или нет, поможешь. Карта так твоя легла. Так Рада указала…

Уловив момент, Владимир не выдержал и с особым сарказмом спросил:

А я здесь при чем? Какое отношение к этому делу имею я? Вы хотели меня увидеть и, насколько я понял, предупредить о чем – то? Предупредить о каких – то проблемах, которые могут у меня возникнуть, и даже помочь мне их разрешить, потому что, как я понял, без вас мне не обойтись? Но почему я должен вам в чем – то помогать?

Не спеши, золотой мой, дослушай, что дальше скажу, – продолжила Лана. – Рада так велела. Она придет к тебе сама. Она не случайно умерла, она смертью своей указала избранника… Потом ты придешь ко мне. Обязательно. Скоро огня много будет. И дыма. Много дыма. Но все обойдется. Ты вспомнишь этот разговор и придешь. И я помогу тебе. Потом ты поможешь нам.

 

* * *

Всю дорогу, пока ехал домой, Владимир напрягал память, что он знал о кулонах? Разновидность украшения, крупный драгоценный камень (или несколько камней) на цепочке для ношения на шеи. По имени француза Coulomb. Первые кулоны делали из дерева, камня, когтей животных. Украшение выполняло ритуальную функцию, служило в качестве талисмана и амулета, а также отражало статус, личное место в сообществе, владельца кулона. Со временем кулоны стали изготавливать из драгоценных металлов (золота, серебра). Нередко кулоны были именными, представляли монограмму, сочетание букв, исполненных в металле. Вспоминал, что Лана говорила, как раз об именном кулоне, на нем тайная монограмма их цыганского рода.

Из головы не выходили ее слова… «Что она там говорила? Две дороги, и обе закрыты. Одна их них ведет в тупик. Да, еще она о чем – то хотела меня предупредить. О чем? Пока этого не понял. Странно она выразилась, сказав, что меня подстерегают беды, которые липнут ко мне, как мухи. К чему липнут? Об этом цыганка не говорила. Она сказала, что меня подстерегают беды, нет, эти беды, как мухи, летают вокруг меня, но они пока боятся на меня сесть. Чего боятся? Она тоже об этом что – то говорила».

Какое – то иное, непонятное пока чувство уже забытой тревоги вновь вернулось к Владимиру.

«Зачем она рассказала мне про этот кулон? Для чего? Какое отношение к этому имею я? И откуда она все же может знать то, что никто не может знать? Даже Раду вспомнила. Вот это было для меня самым интересным из всего, чем могли меня сегодня удивить цыгане. По – настоящему удивить».

 

Первая тревога. Бессилие изменить мир

Проезжая мимо дома, в котором жил Анатолий, Владимир решил к нему заехать. А то совсем не по – дружески получается, все как – то времени нет пообщаться. Анатолий уже звонил несколько раз, приглашал в гости. Даже пригрозил обидеться, как – никак, а он вроде свата ему.

Встреча была трогательной, как всегда: они обязательно обнимались, похлопывая друг друга по спине. Все же есть у Анатолия в крови гостеприимство. И не отпустит, пока не съешь все, что приготовила его жена. А готовить Надя умела!

Не успел войти в их небольшую, но вместе с тем уютную квартирку, непонятно, каким образом умещавшую не только всю его многочисленную семью, но и гостей, которые, казалось, как пришли однажды сюда, так и поселились здесь, как Анатолия, словно сказочные гномики, окружили его дети. «Вот, черт возьми, как это хорошо. Словно ты в сказке», – так же внезапно, как появилась, так и исчезла эта мысль.

Из кухни, как всегда, немного по – детски капризничая, плавно вышла Надежда. В руках она держала сразу две тарелки, но, увидев Владимира в проеме двери такой же маленькой прихожей, остановилась и, приветливо улыбаясь, с укором произнесла:

Ну, наконец – то, появились наши молодожены. Мы уж и не думали, что осчастливите нас своим вниманием. Давайте проходите.

Увидев, что Владимир один, удивленно открыв свои карие глаза, продолжила вопросом:

А где благоверная? Она что, совсем забыла свою подругу? Уже больше месяца не виделись. Хоть позвонила бы. Понятно, загордилась, совсем деловая стала. Так и передай, я обиделась на нее.

Оценив обстановку и поняв, что он появился немного не ко времени, Владимир решил попрощаться и уйти. Не вышло. Затащив его в комнату (причем это в большей степени делали дети), не отпустили, пока он не съел все, что ставила перед ним Надежда.

За непринужденной беседой незаметно пролетело время. Случайно глянув на часы, Владимир вскочил и стал прощаться с друзьями.

Меня уже, наверное, потеряли дома, а мне еще ехать через весь город! – пытался оправдаться Владимир.

Пообещав жене Анатолия, что он непременно все передаст своей ненаглядной, не дожидаясь лифта, который как всегда, где – то застрял на этажах, Владимир бегом спустился вниз.

 

* * *

К его удивлению, Наты дома еще не было. Его встретило другое его солнышко – милое и нежное существо, дочь Наты.

А что, Арина, мамы нет еще?

Она скоро будет, только что звонила, спрашивала, приехали Вы или нет. Она у тети Нади задержалась. Вы ужинать будете? Сейчас я приготовлю.

Не надо, солнце, я не хочу. Поужинал уже, – проговорил Владимир, почувствовав вдруг, как что – то сильно кольнуло, затем, словно тисками, сдавило все внутри. Было так больно, что, невольно прислонившись к стене, Владимир не решался вдохнуть глубже воздух, которого почему – то так не хватало.

Что с Вами, Вам плохо?

Нет, моя девочка, все хорошо. Просто я устал очень. Сейчас пройдет.

 

* * *

Внезапно проснувшись, Владимир понял, что еще ночь. С улицы, через окно спальной, сквозь голубые, под цвет стен, плотно сдвинутые шторы, проникал свет. Была полная луна, светившая своим матовым светом, и оберегавшая покой и тишину тех, в чьи окна она так бесцеремонно подглядывала.

Рядом лежала Ната. Его любимая, всегда желанная и родная Ната. Ее шелковистые волосы, запах которых всегда его опьянял, были откинуты в сторону и свисали с кровати до пола. Она крепко спала. На лице была нежная, счастливая улыбка. Улыбка радости. Такая бывает у женщины, только что познавшей радость любви, наслаждения, истинного счастья. Не случайно говорят, что любимая женщина излучает больше очарования, чем имеет.

Не выдержав, Владимир поцеловал ее, спящую, в шею, в родинку, возле мочки уха, коснулся губами уголка ее губ. О, любовь, эта сладкая тирания, когда любые ее муки терпишь добровольно, и они впоследствии становятся твоей пышной победой

Лишь под утро, вместе с внезапно исчезнувшей луной, вновь погрузился в какой – то тревожный сон.

 

* * *

Доброе утро, любимый. Пора вставать, завтрак на столе. Или ты сегодня никуда не едешь? – «рисуя», как всегда, свое лицо, говорила Ната. Она смотрела на Владимира через зеркало. Видя ее со спины, Владимир одновременно видел и ее лицо, отраженное в зеркале. Смотрел на счастливую улыбку своей любимой, молчал.

Что с тобой, ты не заболел? – на секунду прервав свое рисование, повернувшись к мужу и нежно улыбаясь, спросила Ната. – Ты извини, задержалась вчера, к Наде заехала, но ты же знаешь нас, женщин, любим потрепаться. Обижается, что мы с тобой не заезжаем, – вернувшись к своему искусству «рисования» лица, продолжила Ната. Владимир молчал, понимая, что и любить, и быть мудрым невозможно. Пытался сообразить, отнимает ли Ната у него разум или дает, как будто у него его нет.

Уже на ходу, наклонившись и чуть коснувшись его своей щекой, дабы не размазать помаду, Ната выбежала в прихожую. Через несколько минут услышал легкий шум двигателя ее машины, стоявшей под окном, еще через минуту вновь установилась тишина.

 

День рождения. Предсказания цыганки сбываются

Вот и осень. Время летит так быстро, что замечаем его только тогда, когда видим чужих, я не оговорился, именно чужих, а не своих детей.

Вот прелестный мальчуган. Боже, как он вырос! Еще вчера был совсем маленьким, ползал по полу, а сейчас самостоятельно ходит, ему нужно до всего коснуться, попробовать не только на ощупь, но и на вкус, что это такое и съедобно ли? И все это новое, неизвестное, обязательно надо попробовать на зуб, вернее уже на зубы, коих во рту аж несколько штук.

…Отмечали первый в жизни малыша день его рождения. Конечно, он оказался в самом центре внимания прибывших по такому случаю гостей. Но, как обычно бывает, гости, откупившись от виновника торжества подарками, тут же забыли о нем. На время. О нем еще вспомнят, но позже, в прихожей, где очень долго, обнимаясь и раскланиваясь, обмениваясь любезностями и прощаясь, эти самые гости вдруг вспомнят, по какому именно случаю они сегодня были в этом гостеприимном доме.

Женщины на ходу, в который раз записывая рецепт замечательного салата, приготовленного хозяйкой, какой они в жизни не пробовали, но непременно должны научиться его готовить, пряча свои листочки с каракулями в дамские сумочки, тут же вспоминали о виновнике торжества. Уже не просили хозяйку, а требовали немедленно его принести, чтобы поцеловать в щечки, ручки, попку и родинку на ней. Слушая их, родители лихорадочно вспоминали, где же у их чада эта самая родинка и почему они ее ни разу не видели на попке?

Гостям тщетно пытаются объяснить, что он, виновник торжества, уже спит, а их поцелуи родители обязательно ему передадут, как только тот проснется.

Но пока гости еще не собирались прощаться. Они сидели за столом, их многочисленные тосты не обошли вниманием всех виновников торжества: родителей, бабушек, дедушек и др. Конечно, одним из последних тостов был за папу. А как иначе? И папа не обиделся, что за него пили не сразу, а потом. Да и на что обижаться? Всем было хорошо. Да и вообще, если бы вдруг не догадались выпить за папу, значит, что? Правильно. Значит, было мало водки. Впрочем, водки, сколько бы ее ни было, всегда мало. Поэтому, как только гости, уже не раз выпив на посошок, поняли, что водки больше нет, нехотя стали прощаться. Анатолий попытался сбегать в магазин, но более трезвые удержали его.

Уже далеко за полночь, наконец – то, Владимир и Ната приехали домой.

 

* * *

Сквозь сон Владимир почувствовал, что его кто – то усиленно пытается разбудить. Явно услышал слова: «Вставай быстрее, просыпайся».

Но проснуться он никак не мог. Так хочется спать, а этот кто – то уже сильно трясет его за плечи.

Ты кто, чего тебе надо, я спать хочу, не мешай мне.

Ты не узнаешь меня? Я – Рада. Быстрее поднимайся. Ты горишь.

Какая – то неведомая ему сила заставила открыть глаза. Ничего пока еще не соображая, почувствовал горький запах дыма. Быстро вскочив, на ощупь включил свет. Комната была полна едкого дыма, от которого едва просматривались находившиеся в спальной предметы. Мгновенно поняв, что где – то и что – то горит, и они тоже уже горят, Владимир, громко крича и прыгая на одной ноге, стараясь надеть брюки, разбудил Нату, вбежал в соседнюю комнату, чтобы поднять с постели ее дочь. Там еще дыма не было.

Проснувшись, Ната, прищурив глаза, так как от дыма и гари их резало, что – то кричала и металась по комнате.

Внезапно потух свет. В кромешной темноте, продолжая кричать Нате, чтобы она быстро бежала на улицу, вызывала пожарных, Владимир на руках вынес еще не проснувшуюся дочь.

В подъезде был свет. На площадке скопилось много людей. Это были соседи, проснувшиеся от запаха гари и успевшие уже вызвать пожарную команду. Поскольку, вырываясь из открытой двери горящей квартиры, дым заполнял подъезд, соседи с шумом и какой – то внутренней тревогой, свойственной каждому человеку, быстро выбегали на улицу.

Мама, там Мурка! – уже на улице прокричала дочь Наты.

Зная расположения не только комнат, предметов и мебели в квартире, задержав, насколько это возможно дыхание и плотно прищурив глаза, не раздумывая, Владимир вбежал в заполненную черным дымом и гарью прихожую.

Еще в прихожей, из которой надо было повернуть налево в ту комнату, где стоял диван, и на котором, по всей видимости, должна была находиться Мурка, он вдруг услышал громкий, словно выстрел, хлопок, затем сильный шум воды. Ясно поняв, что в ванной почему – то еще прорвались и трубы, касаясь левой рукой стены прихожей, на ощупь, быстро пробрался в комнату. Мурка, забившись в угол комнаты, жалобно мяукала. На ощупь, схватив этот комочек мягкой и пушистой шерсти, прижав к себе дрожащую и вместе с тем сильно царапающуюся от страха Мурку, чувствуя, что он, все же вдохнув в себя эту гарь, задыхается, Владимир выбежал из наполненной дымом квартиры.

Уже в прихожей почувствовал, что его ноги шлепают по луже. Это была вода, прорвавшаяся из лопнувших в ванной комнате водопроводных труб. Оттуда слышался шум настоящего водопада.

Очутившись на улице, Владимир какое – то время не мог дышать, хотя его легкие требовали кислорода. Задыхаясь и вместе с тем продолжая глотать эту горькую гадость, Владимир, протирая слезившиеся глаза, кое – как смог восстановить дыхание.

Только оказавшись в руках своей истинной хозяйки, дочери Наты, Мурка, глядя своими огромными круглыми глазами на толпу людей, находившихся здесь же, успокоилась.

К великой радости, пожарники были уже здесь. Глядя на их четкие, профессиональные действия, Владимир немного успокоился.

«Кто – то из соседей догадался вызвать сантехников, которые перекрыли какие – то краны, значит, вода из труб уже не хлещет», – постепенно успокаиваясь, но продолжая кашлять и сплевывать эту гадость, подумал Владимир.

Радоваться прибытию пожарников пришлось не долго. Потому что, как только они, мгновенно оценив обстановку и найдя очаг пожара, который был в подвале именно под их спальней, тут же победоносно закончили с ним войну. Так быстро справиться с пожаром, или, как они говорили, с очагом возгорания, помогла вода из прорвавшихся труб, залившая пол ванной, кухни и прихожей.

Их начальник, наблюдавший борьбу его воинов с огненной стихией, пояснил Владимиру, что если бы не прорвало трубы и не было столько воды, могло бы быть значительно хуже. Эта вода как щитом закрыла саму комнату, не дав огню проникнуть в нее, поэтому был только дым. Им просто повезло. Словно сработала какая – то противопожарная система – чудо, да и только.

– Вам повезло, что проснулись вовремя, – с улыбкой добавил офицер. – А в подвале мы все потушили, и этот самый очаг пожара ликвидирован.

Ну что ж, решил про себя Владимир, хоть это радует.

К тому времени прибывшие службы подключили свет, и в квартире можно было уже разглядеть последствия нежданного бедствия.

Потрогав руками пол, все тот же офицер решил, что он еще очень горячий. Посоветовавшись с Владимиром, причем мнения своего он не успел выразить вслух, этот главный пожарник приказал для верности полить водой еще и пол в спальной комнате.

Зрелище было ужасным. Даже описывать трудно ту картину, которая предстала перед семьей после этих печальных событий.

Оставив дочь в одной из квартир соседнего подъезда, где жила ее школьная подруга, закрыв окна и двери, которые открывали после пожара, дабы как – то проветрить помещение, Владимир с Натой уехали, чтобы завтра, с утра, а вернее уже сегодня, вернуться и решать, что делать дальше. Как говорится, утро вечера мудренее.

 

* * *

Осматривая следы ночного происшествия, Владимир прикидывал, во что встанет ремонт. Что можно отмыть, ту же кафельную плитку, например, а что необходимо заменить. Все остальное отстирать, так как пропиталось гарью.

Из ванной комнаты вышел сантехник, чинивший порыв водопроводной трубы. Подойдя к Владимиру, пояснил, что они все сделали, воду включили. Прощаясь, уже от двери повернулся, и как бы с вопросом посмотрел на Владимира.

Я что – то еще должен? – спросил он сантехника.

Нет, хозяин, все нормально. Понимаешь… – как бы о чем – то думая, продолжил он, – мы вот тут, с напарником моим, никак понять одной вещи не можем. Почему он прорвался?

Кто порвался? – не понял Владимир.

Да вот стояк этот. Сколько лет работаю, не припомню такого случая. Ну, резьба там, стык какой – нибудь, дефект сгона, но чтобы вот так? Да ты сам глянь. Смотри, вот здесь мы вырезали место порыва, вставили почти полметра новой трубы. Видишь? Трубы у тебя, хозяин, совсем новые. Видимо, ты не так давно менял их.

Вот это то, что мы вырезали. – С этими словами он поднял с пола кусок трубы. – Видишь, ее как будто специально разрезали вдоль, а затем даже ровно раздвинули место разреза. Я такого никогда не видел. Это не порыв трубы, каким обычно он бывает. Потому и хлестало у тебя здесь, как из брандспойта. Можно, я этот экспонат с собой возьму, мужикам покажу это чудо, а то не поверят?

Забирай, мне – то что, – ответил Владимир, тут же вспомнив слова того офицера, старшего пожарника, что если бы не было воды на полу, могло быть и хуже. Огонь обязательно распространился бы, проник из подвала в комнаты. И беда могла быть большой.

Вспомнил и ту свою последнюю встречу с Бароном, и пророческие слова его жены, что он обязательно придет к ним. «Как она сказала тогда? Будет огонь, и много, очень много дыма». Что – то еще говорила, но Владимир не вспомнил.

 

Поджог. Отблеск смерти

Но к Барону Владимир приехал не скоро. Вспоминая этот эпизод своей жизни, Владимир не раз пожалел о том, что не прислушался к словам его жены. Возможно, и не случилось бы того, что случилось позже…

Конечно, Владимир не мог просто так, безнаказанно, оставить факт пожара. Ведь по чьей – то безалаберности или преступной халатности, как полагали в то время жители подъезда, произошло возгорание в подвале? Каких только версий не было! Хулиганов, подростков и наркоманов, даже соседского мальчишку заподозрили в том, что они к этому имеют какое – то отношение. Потому что в тот же день пожарники, составив соответствующий акт, вынесли свое заключение, что это не результат короткого замыкания, как изначально полагали жители дома. Был открытый огонь. Но более точное заключение они дадут позже.

Мнения жителей разделились. Уже зная о том, что подвал во время пожара был закрыт на замок, и там никого быть не могло: ни мальчишек, ни хулиганов, ни даже наркоманов, одни утверждали, что это все же их работа; другие, не веря выводам пожарников, считали, что это результат короткого замыкания электропроводки.

Через месяц, когда все уже стали забывать об этом происшествии, Владимир, как пострадавший, ознакомился с вердиктом пожарников. Причем непосредственно в пожарной части, куда был приглашен офицером, приезжавшим на место происшествия, того самого, который, предварительно с ним посоветовавшись, залил водой ковровые напольные покрытия. Вернее, заливал не он, он только команду дал.

Внимательно прочитав заключение, Владимир вопросительно посмотрел на него.

Что, по этому факту уже возбуждено уголовное дело? – спросил он офицера.

Пока нет, но я, как Вы понимаете, обязан это сделать. Видите ли, перекрытия дома бетонные. Но полы – деревянные. Так предусмотрено проектом тех времен, когда строили дома. Между этими плитами имеются стыки, заполненные при монтаже бетонным раствором. Между плитами перекрытия и полами есть воздушное допустимое пространство.

Владимир внимательно слушал его, начиная уже догадываться о том, что хочет сказать этот офицер.

Так вот, это поджог.

Почему Вы так решили? – не удержался Владимир от вопроса.

Следы этого преступления налицо. Шов одной из этих плит, находящейся как раз под вашей комнатой, был принудительно разрушен. Затем туда ввели, я не оговорился, именно ввели специальную жидкость. Нет, это не бензин. Запах бензина почувствовался бы сразу. Это иная, не менее опасная, горючая, но не имеющая запаха жидкость. Она применяется в отдельных отраслях промышленности.

Есть еще не менее важные моменты, подтверждающие, что это был поджог. Но это может интересовать тех, кто будет заниматься расследованием преступления.

Помолчав некоторое время, офицер продолжил

– Знаете, я с уверенностью могу сказать, что только господин случай помог избежать трагедии. Вода, которая слоем покрыла весь пол, не позволила пробиться пламени внутрь помещения. Вам надо Богу молиться, что так внезапно прорвало стояк. Более того, каким – то образом еще до нашего приезда сработали вставки и отключился свет. Это тоже помогло пожарникам; они работали практически в безопасности, не применяя специальных пен. Скажите, Вы не в рубашке родились? Слышал, кто в рубашке рождается, счастливый, – уже улыбнулся офицер, вставая со стула и дав понять, что время для душевной беседы закончено.

 

«Соискатель креста»

Давно были закончены ремонтные работы. Но ни свежие обои, ни новые ковровые напольные покрытия, ни на раз перестиранные шторы, ни запах еще свежей краски, ни разные там дезодоранты не устранили того особого, оставшегося после ночного пожара, запаха гари.

Владимиру казалось, что этот запах поселился здесь навсегда. Заходя в квартиру, Владимир сразу вспоминал о том ночном кошмаре. Может, это только ему так казалось, одному? По крайней мере, Сашка этого не почувствовал и, сидя на кухне, с улыбкой убеждал Владимира, что ничем здесь, выражаясь словами Владимира, не воняет, а напротив, он чувствует запах чего – то съедобного и очень вкусного.

Ната, накрыв мужчинам стол и еще раз напомнив им обоим, что в духовке доходит цыпленок и его надо будет обязательно достать, куда – то убежала, оставив мужчин наедине.

Извини, дружище, перебил тебя, я весь внимание, – продолжил Сашка.

Так вот, Сашка, я действительно родился в рубашке, даже как – то в юности мать мне ее показывала. Только вот особого счастья в этой жизни пока не наблюдал, – грустно улыбаясь, проговорил Владимир.

Сашка, до этого внимательно слушавший его и, видимо, о чем – то соображавший, некоторое время молчал. Затем, продолжая о чем – то думать, несколько протяжно произнес лишь одно слово: «М – да – а». Так же молча разлил в рюмки оставшуюся водку, слегка приподнял свою и, посмотрев на Владимира, жестом предложил выпить.

Знаешь, – слегка поморщившись от водки и еще не успев закусить, продолжил Сашка, – рассказал бы мне это кто – нибудь другой, не поверил. Сплошные тайны. Но мы ведь с тобой не глупые мужики и понимаем, что за этим стоит что – то иное. А это что – то именно то, что мы с тобой понимаем.

Ты хоть сам – то понял, что сейчас мне сказал? – уже смеясь, ответил Владимир.

А что тут не понимать? Все ясно. Хотя вопросов появляется много. Давай все проанализируем. Но для этого надо налить. Одной, как вижу, мало. – С этими словами Сашка взял принесенный с собой пакет и вытащил из него их любимый «Флагман».

Так вот, что я думаю по этому поводу. Пока темы твоей цыганки, ну то, что она тебе предсказала на ближайшее будущее, включая огонь и, как она там сказала, много дыма, касаться не будем. Хотя не исключаю, что за этим что – то стоит. Что именно? Не знаю, мой друг. Но вот то, что тебя именно подожгли, этот факт не подлежит сомнению. Об этом тебе не цыганка сказала. Это официальное заключение. Значит, что? Значит, тебя уже, как это ранее было, не просто предупреждают. Ты кому – то сильно наступил на хвост. Тебя кто – то боится, а это уже плохо. Хуже, что ты не знаешь их, а они тебя знают.

 

***

Слушай, Сашка, но ведь я давно уже не занимаюсь этими делами, чего им от меня надо? Чем я им мешаю? Я даже не знаю, что с этим, Прыщом, помнишь? Никогда не задавал этот вопрос Барону. Могу только догадываться. Потому и не хочу больше участвовать в этом.

Слушая Владимира, Сашка, о чем – то думая, какое – то время молчал.

Меня сейчас больше беспокоит совсем другой момент. То, что заключение пожарников передадут куда – то – ерунда. Даже если и возбудят уголовное дело, оно будет тут же закрыто. Мы с тобой это понимаем. Никто никого искать не будет. Но если все обстоит именно так и пожар был кем – то заказан, значит, мне самому нужно найти тех, кто это сделал и кому это надо было. Ты прав, я не знаю, кто они, либо кто именно стоит за этим. И пока я лично в этом не разберусь, не успокоюсь, так как не знаю, что они еще могут придумать завтра.

Да черт его знает, кто они такие, – пожимая плечами, продолжил Владимир. – Они знают меня. Я же не знаю их. Надо как – то вычислить. Но как?

Ну, и что ты решил?

Действовать. Ждать мне уже не с руки. Я не один, у меня мои девочки. И, не дай Бог, из – за меня… даже вслух говорить об этом не хочу. Не знаю, на что они еще способны эти, пока не известные мне. Я должен их найти, Сашка. Ведь мы пришли в этот мир не для того, чтобы прятаться от него.

 

Петр Павлович. Следы пропавшего золота

– Алло. Здравствуйте. Меня зовут Петр Павлович, можно просто Палыч. Ваш телефон мне дал один из Ваших знакомых, порекомендовав обратиться именно к Вам. У меня проблемы. Мне нужна Ваша помощь. Помощь следователя. Хотел бы с Вами встретиться.

Вот так, на одном дыхании, представился некий Петр Павлович или просто – Палыч.

Такие звонки Владимира никогда не тревожили, привык к ним. Это работа. Часть его жизни, причем значительная часть. Знал ли он тогда, в тот февральский вечер, чем обернется это его новое знакомство! Мог ли он тогда предположить, как круто изменится его жизнь? И ощутить на себе все тяготы и лишения, нет, не почетной воинской службы, которой когда – то отдал несколько лет своей молодой жизни, а тяготы и лишения иной, неизведанной еще им жизни, которую знал только по рассказам, книгам и кино. И сырость камеры, и вонь параши, вши, которых приносили с собой бичи, бродяги. Этих бедолаг по причине отсутствия свободных мест пихали до утра в переполненные камеры следственного изолятора, туда, где сидели честные воры. Разборки мелких воришек из – за лучшего места на нарах, из – за чужой кружки, взятой без спроса, недокуренного и брошенного в парашу бычка, который можно было бы еще докурить, если знать, как это делается…

Мог ли он предположить, что не пройдет и полгода, после того цыганского вопроса, как ему вновь придется столкнуться с тем, что так упорно хотел забыть. Но за все надо нести ответственность. За все надо платить. Однако, великое отчаяние всегда порождает великую силу. И это мудрость жизни Владимир вскоре проверил на себе.

 

* * *

Меня подставили. Меня посадят в тюрьму. Мне говорят.

Успокойтесь, Палыч. Давайте все по порядку. Что случилось? Что за проблема? Кто Вас подставил? Кто хочет, чтобы Вас посадили в тюрьму? И что Вам говорят?

С этих слов началось знакомство с Петром Павловичем или просто Палычем. Владимир не перебивал его, но так ничего и не понял из его путаных объяснений.

Лишь после его долгого, наполненного больше эмоциями, чем какой – то душевной, физической болью рассказа, Владимир разобрался, что Палыч работал директором в одной из крупнейших компаний города, коммерческом банке. Его предприятие входило в нее, как одно из подразделений. После более чем двух лет безупречной работы президент компании его незаслуженно уволил. Повесил на него, как выразился Палыч, невыплаченную рабочим зарплату. По данному факту возбуждено уголовное дело.

Рабочие оставили свои места, требуют выплаты зарплаты, написали кучу заявлений в соответствующие органы, в связи с чем Палыч обратился к адвокату, который, как, наконец – то, стало понятно Владимиру, сказал, что ему светит лишение свободы, если он не вернет деньги. А как он может их вернуть, если финансами предприятия он не распоряжался, будучи только директором.

После некоторых вопросов и уточнений Владимир также выяснил, что финансами ведала главный бухгалтер предприятия, которая была женой президента компании. Более того, этот так называемый президент должен лично Палычу пятьдесят тысяч долларов, которые он не хочет возвращать.

Чем дальше в лес, тем больше дров…

И чем я могу Вам помочь, Палыч? Никаких письменных обязательств, подтверждающих какие – либо денежные долги, как я понял, у Вас нет. Как директор, в соответствии с нормами права, Вы действительно несете полную ответственность, в том числе и финансовую. Хотя в Вашем случае бремя ответственности может лежать и на Вашем главном бухгалтере, но лишь в том случае, если она лично исполняла еще и функции кассира. Разумеется, главный бухгалтер не может самостоятельно распоряжаться финансами предприятия. Но если есть какие – то финансовые нарушения, надо выяснить их причины. Мне же не понятно, чем я лично могу Вам помочь? Ваш адвокат знаком с Вашим делом и, полагаю, профессионально окажет Вам правовую помощь. Уголовное дело возбудить нельзя, президента банка не привлечешь к уголовной ответственности

Более того, если у Вас есть деньги, не проще ли их передать в кассу предприятия для выплаты зарплаты? Это будет учтено судом, если, конечно, дойдет до этого, и свободы Вас никто лишать не будет. Возможно, дело и не дойдет до суда. В худшем случае выплатите штраф, чего я также не исключаю.

Согласен, но у меня нет свободных денег, и если Вы сможете как – то посодействовать тому, чтобы он вернул мои деньги, я тут же передам их в счет погашения зарплаты. Это все, что мне надо на сегодняшний день. Дело уже передано в суд.

Убитый горем Палыч с отчаянием посмотрел на Владимира, после чего, подумав о чем – то, вытащил из внутреннего кармана три компакт – диска.

Вот. Здесь, на этих носителях, вся структурная махинация его работы. И если они попадут куда надо, то Николай Николаевич может огрести большой срок.

Что это?

Это бомба. Как раз для следователя по особо важным делам. Здесь доказательства не только отмывания денег, причем очень больших денег. Только по – черному металлу он ежемесячно не платит налог, а это не много не мало – до двадцати миллионов рублей. Можете представить, какие суммы проходят здесь?

А почему Вы не обратились…

К кому? – не дослушав Владимира, но догадавшись, о чем тот хочет его спросить, вопросом на вопрос ответил Палыч. – Да у него все схвачено. Вы знаете, кто его крышует? У него какой – то друг работает в федералке… так что это бесполезно.

Владимир протянул руку, молча взял диски и, продолжая о чем – то еще думать, так же молча отодвинув нижний ящик письменного стола, положил их в него.

Я подумаю, Палыч, что с этим делать. Хорошо?

У меня нет свободных денег, чтобы в данный момент оплатить помощь. Но я могу предложить Вам это. Не знаю, сколько оно на самом деле может стоить, но, думаю, не мало, – с этими словами Палыч достал из внутреннего кармана золотое кольцо и положил его на стол.

Что – то вдруг в груди Владимира кольнуло. Где он это видел? «Конечно, это кольцо, которое, неужели это, не может быть, так не бывает», – с изумлением глядя на кольцо, размышлял Владимир. От неожиданности он замолчал.

Что с Вами? – после минутной тишины спросил Палыч.

Откуда оно у Вас?

Хотел подарить своей жене. Не сомневайтесь, бриллианты настоящие, да и само кольцо старинное, дорогое.

Какое – то время, еще не веря своим глазам и сомневаясь в своих догадках, Владимир молчал. Палыч, видимо, по – своему понял это молчание и, стараясь его успокоить, уточнил, что купил его у своего главного бухгалтера за пятьдесят тысяч рублей.

Владимир уже не слушал Палыча, в его голове мелькали противоречивые мысли. Отказаться? Или помочь? Правильнее будет первое. Отказаться. Да и чем я ему могу помочь? Заставить президента компании рассчитаться с ним? Но как? Отсюда следует, что помочь ему я ничем не могу. Значит – отказаться.

На столе стояли чашки с недопитым, уже холодным кофе. Владимир смотрел на Палыча и, вопреки здравому смыслу, интуитивно чувствовал, что принял окончательное решение. Собственные проблемы уже были для Владимира как бы на втором плане. Его уже интересовало другое – как это кольцо попало к главному бухгалтеру, жене президента компании? «Несомненно, это кольцо принадлежало ей, Раде, и было украдено из склепа вместе с другими драгоценностями. Главному бухгалтеру, конечно, известно, где она его приобрела, когда и у кого. Но мне она об этом не скажет, даже если очень об этом попрошу, – размышлял Владимир. Вспомнил свою последнюю встречу с женой Барона. – Как она тогда сказала? Хочу я этого или нет, но так легла моя карта. И как бы мне не хотелось этого, но поиски пропавшего золота и их семейной реликвии мною будут продолжены. И мне от этого никуда не деться».

События последних дней подтверждают ее предсказания. Видимо, не избежать ему того, что уготовано судьбой. Подтверждением тому служит это кольцо. Случайность? Не исключено.

Но какое отношение к этому пропавшему золоту может иметь Палыч? Пока не понятно, и спрашивать его об этом не стоит. Надо все хорошо продумать. Сколько прошло времени после тех событий? Сейчас февраль, значить, полгода. Розыском украденных драгоценностей занималась милиция. Но безуспешно. Проинформировать об этом начальника криминальной милиции? А почему бы и нет? В то время он произвел на него хорошее впечатление.

Скажите, когда именно Вы заняли президенту компании деньги?

Два года назад. Да, это было в конце января позапрошлого года.

Владимир уже понимал, что это кольцо – звено в какой – то, пока не понятной ему, цепи. Еще совсем недавно он хотел навсегда оставить тему пропавшего цыганского золота. Полгода не возвращался к этому. Но ему напоминали… Взять хотя бы недавний поджог квартиры. И вот вдруг. Что это? Случайность? Или провиденческие предсказания жены Барона? Но ему нужно выйти на тех неизвестных, которые уже не просто пугают, а покушаются на его и не только его жизнь. Он должен найти их.

Вот что, Палыч. Я созвонюсь с вашим президентом компании, договорюсь о встрече. Поговорю. Как его, Николай Николаевич? Может, что – нибудь и придумаем. Это кольцо на время я оставлю у себя. Но пока ничего не обещаю.

Спасибо! – почти выкрикнул Палыч и быстро вышел.

Владимир сразу и не понял, за что Палыч поблагодарил его. Вспомнил мельчайшие подробности. Включая последнюю свою встречу с Бароном и его женой. И ее предостережения. Он так и не приехал к ним после той встречи. Все что – то мешало. Но уже понимал, что ему еще не раз придется с ними встретиться. И очень скоро.

Среди копий различных заявлений, жалоб, ответов на них – список украшений, их описание, фотографии. На одной из фотографий он сразу узнал кольцо, которое было предложено ему Палычем. Две изящные веточки в форме маркизы имели семь бриллиантов. В центре, несколько крупнее остальных, один, самый яркий. Сомнений нет. Это то кольцо. Оно лежало сейчас перед ним, на столе.

 

* * *

Захватив с собой фотографии, Владимир выехал в районный отдел милиции.

Мне к начальнику криминальной милиции. По личному вопросу. Доложите, – обратился он к дежурному.

Как только дежурный доложил начальнику, что к нему посетитель и кто это, Владимиру тут же предложили пройти, указав какой именно этаж и номер кабинета ему нужны.

Приятно, когда тебя узнают, вежливо приветствуют и внимательно слушают. Именно так он был встречен начальником криминальной милиции по имени Михаил.

Рассказав о вчерашней встрече с Петром Павловичем, Владимир не забыл при этом рассказать и о причине своего обращения к нему.

Вы уверены в этом? Может, это кольцо похоже на то, мало ли сейчас изделий, украшений, колец?

Нет, это именно одно из украденных. Вот, смотрите, – с этими словами Владимир положил на стол фотографии и указал пальцем на одну из них.

Ну, что, как говорится, спасибо за информацию. Мы проведем определенные оперативные мероприятия. Вы правильно сделали, что не показали свою заинтересованность этим кольцом. Думаю, что Вам не следует отказываться от предложения, как его, Петра Павловича, помочь ему в разрешении проблем. Если вдруг что – то появится интересное, прошу сразу ко мне. Но, пожалуйста, никакой самодеятельности, прошу Вас.

Еще не успев прикрыть после себя дверь, Владимир явно услышал, как начальник криминальной милиции уже кому – то звонил и срочно требовал прибыть к нему.

 

Николай Николаевич. Круг жизни

Созвонившись с президентом банка по имени Николай Николаевич, представившись следователем, проводившим проверку по отдельному делу, и пояснив причину, по которой он его беспокоит, Владимир согласовал с ним встречу.

Подъехав по указанному адресу, вошел в приемную, представился и попросил секретаря доложить руководителю о своем прибытии. Огромное, почти во всю стену окно приемной на треть прикрывали вертикальные, под цвет стен, нежно – розовые жалюзи.

Слева была дверь кабинета президента компании, за которой скрылась секретарь, чтобы доложить о его визите. Справа – еще один кабинет, табличка на котором указывала, что за этой дверью находится главный бухгалтер. «Видимо, жена», – догадался Владимир.

Внезапно почувствовав, что сзади, за его спиной открылась дверь, Владимир резко обернулся. Из приоткрытой двери на него в упор смотрел мужчина и как – то странно улыбался. Какое – то мгновение они смотрели друг на друга. Дверь резко закрылась. Мужчина исчез. «Странно, где я его мог видеть?» – мелькнула мысль.

Проходите, Вас ждут.

Находясь еще под впечатлением неожиданной встречи и этой странной улыбки, Владимир вошел в кабинет. Прямо перед собой увидел президента компании, который на фоне просторного кабинета и столь же огромного стола выглядел полнотелым седовласым старичком. На лацкане его пиджака сверкнул какой – то значок, напоминающий тот, которые когда – то носили комсомольцы. Ну, конечно, если к нему добавить красную эмаль, то это будет тот самый комсомольский значок. У хозяина кабинета он был без эмали, золотой.

Слегка приподнявшись, он жестом пригласил гостя присесть к его письменному столу. Справа от Владимира – два огромных окна, на которых вертикальные, того же цвета, как и в приемной, чуть сдвинутые жалюзи.

Ни секунды не колеблясь, Владимир прошел к столу и, отодвинув первый от него стул, присел.

Не люблю, когда далеко друг от друга. И глаза не видно, – улыбаясь, сказал Владимир.

Конечно, Николай Николаевич уловил взгляд Владимира, потому как с улыбкой, касаясь ладонью значка, проговорил:

Знаете, лучшие годы отдал комсомолу. Это как память о нашей юности, – на что Владимир промолчал.

Представившись еще раз, Владимир пояснил суть своего визита и был крайне изумлен, когда Николай Николаевич, внимательно выслушав его, вдруг согласился с тем, что объективной вины Петра Павловича по факту невыплаты за полгода зарплаты нет. Более того, он подтвердил и то, что должен был Петру Павловичу деньги.

Тогда поясните, что значит нет объективной вины? Если нет вины, значит, не должно быть и наказания. Я правильно говорю? И второе, почему Вы говорите, что были должны деньги Петру Павловичу? Значит ли это, что на сегодня Вы ему уже не должны?

И да, и нет, – улыбаясь, ответил Вячеслав Владимирович.

???

Видите ли, не секрет, что у нас существуют две зарплаты: белая и черная. Мы все понимаем, что это противозаконно. Но, к сожалению, в нашем государстве, при наших налогах… иначе не выживешь. Так поступают многие предприниматели. Так вот, рабочие получали черную зарплату. Белую зарплату им вообще не выдавали. Они только расписывались за нее в ведомости. И были довольны. Но этот умник, Петр Павлович, решил провести свою собственную, аудиторскую проверку бухгалтерии. Он забыл, что это не его, а мое предприятие, а он только назначенный мною директор.

Но у него возникли серьезные проблемы. Исчезли ведомости по зарплате за шесть месяцев. Более того, за последние два квартала по вине главного бухгалтера не сдавались балансы, как Вы говорите, Вашего предприятия. Восстановить пропавшие ведомости, конечно, можно. Но практически это оказалось невозможно, так как рабочие отказались поставить свои подписи в ведомостях за весь полугодовой период. Зато они все поставили свои подписи в заявлении о привлечении Петра Павловича к ответственности по факту невыплаты им зарплаты. И я, уважаемый президент компании, догадываюсь, почему они это сделали, и кто именно подготовил это заявление. Отсюда вопрос: «Зачем Вам это?».

Владелец кабинета молчал. О чем – то думал.

Ну, хорошо, – продолжил Владимир. – Допустим, Вы решили, по каким – то мне пока не известным причинам, наказать Петра Павловича. Уничтожили ведомости. Убедили рабочих, что по этим ведомостям они должны были получить дополнительную, белую, зарплату, а не просто расписаться в них. А они этого не знали. Более того, Вы убедили рабочих, что эти ведомости не случайно пропали, а по вине того же Петра Павловича, так как он эти деньги, деньги рабочих, присвоил, а сейчас уговаривает их поставить свои подписи в липовых ведомостях.

Почему Вы так уверены, Николай Николаевич, что таким образом можно обвинить Петра Павловича в нечистоплотности? Вы уверены, что в суде не выявятся некоторые, не учтенные Вами, детали? Что все, подчеркиваю, все сто процентов рабочих, скажут именно так, как Вы того хотите? В таком случае вам не избежать уголовного преследования.

Я лично уверен в том, что вины Петра Павловича в этом деле нет. Полагаю, что найдутся среди рабочих те, которые, при необходимости, смогут рассказать суду нечто интересное. Если, конечно, дойдет до этого? Впрочем, у меня к Вам тоже имеется несколько необычный вопрос. Личного характера.

У Вас ко мне личный вопрос? И чем могу быть полезным? – заинтересованно спросил Николай Николаевич.

Боюсь, что Вы меня неправильно поняли. Мне лично Вы ничем полезным быть не можете. Но об этом позже. Возможно, у меня и не будет необходимости в этом, – туманно и несколько двусмысленно, глядя ему в глаза, продолжил Владимир.

Чай, кофе хотите? – неожиданно спросил хозяин встречи.

Не откажусь. Кофе.

Владимир понял сразу, что их беседа только начинается. Значит, правильно все рассчитал, дав тому понять, что не только предполагает, что могло быть на самом деле, но и располагает какими – то фактами. Ну что ж, давай, продолжим нашу беседу за чашкой кофе, уважаемый Николай Николаевич, посмотрим, какой ты непробиваемый. Владимиру ужасно захотелось закурить, но отсутствие пепельницы на столе говорило, что хозяин кабинета не курит. Это даже к лучшему. «Посмотрим, будет ли интересна тебе эта беседа, если я ненавязчиво закурю?»

Бесшумно открылась дверь, и в кабинет вошла секретарь. С улыбкой поставила разнос на стол и молча вышла из кабинета. Поблагодарив кивком головы, Владимир взял чашку с кофе, поднялся и подошел к окну.

Вы позволите закурить? Я приоткрою окно, – уже поставив чашку с кофе на широкий подоконник и приоткрывая фрамугу окна, спросил Владимир.

Да, конечно, пожалуйста. Я сам не курящий, даже пепельницы не держу. Пожалуйста, курите.

Красиво здесь. И воздух свежий, как в лесу. Могу представить себе, как здесь летом.

Пока еще не сознавая для чего, Владимир рассматривал занесенный снегом двор. Он понял, что окна офиса выходили именно во двор. Снег не убирали давно или его вообще не убирали. Так всегда бывает, когда в здании много офисов различных предприятий, а настоящего хозяина нет. Дворник убирает снег в лучшем случае со стороны главного входа, а вокруг здания появляются сугробы.

Вернемся к нашему разговору. Конечно, я не могу заставить Вас сделать то, чего Вы не хотите – выплатить зарплату, вернуть долг… Но разобраться в ситуации, не прибегая к иным методам, возбуждению уголовного дела, например, и разрешить создавшуюся проблему на взаимовыгодных условиях, думаю, интересно вам.

Что касается вопроса зарплаты, полагаю, не в Ваших интересах продолжать это, простите за выражение, грязное дело. Если Вам нужно просто уволить Петра Павловича, можете быть уверенным, что он после этого инцидента не будет настаивать на восстановлении его на работе.

Ну и второе. Что касается долга. Вы согласились с ним или я Вас неправильно понял? Конечно, у меня нет прямых доказательств: расписок, других письменных обязательств. Но я не исключаю, что у Петра Павловича могут появиться другие аргументы, которые заставят Вас произвести с ним расчет.

Это похоже на шантаж.

Боже упаси! Просто я не исключаю, что Петр Павлович, работающий у вас в качестве директора, не может не владеть какой – либо информацией, являющейся, скажем, коммерческой тайной. Кстати, во время нашей беседы, он мне об этом прямо так и заявил. Сказал, что имеет информацию, весьма интересную для налоговой службы, и не только. И готов ее передать. Или промолчать, но при условии урегулирования этих, взаимосвязанных друг с другом, вопросов. Скажу Вам прямо, если бы я имел такую информацию, либо материалы, компрометирующие Вас, как предпринимателя, я бы, не задумываясь, поставил вопрос о возбуждении уголовного дела. Но это не моя тайна. Я согласился только переговорить с Вами и попробовать разрешить проблему. Не более.

Мне надо подумать. Дня три. Посоветоваться со своим юристом. Я сам Вам позвоню.

Хорошо, договорились. Не скрою, было приятно с Вами пообщаться.

«Ну, зачем я вру, что мне было приятно это общение?» – мелькнула и тут же исчезла мысль у Владимира.

Неожиданно Николай Николаевич спросил:

Насколько я понял, у Вас ко мне был какой – то личного характера вопрос?

Уже поднявшись со стула и взяв свой портфель, Владимир в задумчивости остановился. Что – то подсказывало ему: «Не спеши, всему свое время». Начальник криминальной милиции предупреждал его, чтобы он не проявлял излишней активности. Но в то же время Владимир очень хотел как – то заставить Николая Николаевича проявить себя и, задав ему некоторые вопросы, посмотреть на его реакцию.

Знаете, у Петра Павловича есть очень интересная вещь. Золотое кольцо. В форме маркизы, маркизы кабошон, которая отличается утонченностью женского силуэта, точнее, женской головы. Семь бриллиантов, вделанных в удлиненную овальную форму, на поверхности которой выпуклость в виде женской головы. Купил он его у Вашей супруги.

Ну и что из этого? – растерянно проговорил Николай Николаевич.

Значит, Вы знаете, о каком кольце идет речь? Из какой оно так называемой коллекции?

Я ничего не понимаю, о чем Вы говорите. При чем здесь какая – то коллекция? И о чем я должен знать?

Владимир не только увидел, он почувствовал в голосе Николая Николаевича растерянность. Не дав ему прийти в себя, Владимир, глядя ему прямо в глаза, продолжил.

Тогда у меня еще один вопрос. Позволите?

?

Когда я был в Вашей приемной, в дверь заглянул мужчина. Но, увидев меня, тут же исчез. Он как – то странно улыбался. Криво так. Как понимаю, он Ваш сотрудник. Кто он?

Почему Вы спрашиваете меня об этом? – уже громче, вопросом на вопрос ответил Николай Николаевич. – Мало ли кто мог приходить, не могу же я всех знать? И почему Вы решили, что этот, интересующий Вас мужчина, один из моих сотрудников?

Он вошел без стука. Знаете, резко так открыл дверь, но, увидев меня, как бы удивился и тут же убежал. Посторонние так не входят.

Интересны Ваши наблюдения. Я как – то об этом никогда не думал. Но я не знаю, о ком Вы говорите… А почему Вы им интересуетесь?

Да так, видел где – то. В общем, это не существенно и к нашему делу не имеет ровно никакого отношения. Как договорились, жду Вашего звонка. А на прощанье поведаю вам одну историю с удивительной концовкой. Милиция задержала молодую девушку за превышение скорости за рулем. Против нее было возбуждено дело; на суде судья спросил, признает ли она себя виновной. Она признала вину. Судья опустил свой молоток и присудил ее к штрафу. А потом произошло нечто вовсе неожиданное. Судья встал из – за стола, снял мантию, обошел вокруг барьера, где находилась подсудимая, и сам заплатил штраф. Что же произошло? Я не жду ответа немедленно, подумайте, и при следующей встрече поднимем эту историю. Она имеет прямое отношение к вашему будущему поступку.

Простившись с Николаем Николаевичем, Владимир, не спеша, вышел из кабинета. Спиной чувствовал, что хозяин кабинета смотрит ему вслед. Так же, не спеша, прошел длинный коридор и вышел на лестницу. Интересующий его субъект, с которым случайно столкнулся в приемной, ему больше не встретился. «Как будто писал с меня, этот старик Цицерон, что самый несправедливый мир предпочтительнее самой справедливой войне» – беспокойство не покидало Владимир и в машине.

 

Покушение. Уже не мир, но еще и не война

До города оставалось не более десяти километров, как вдруг встречная машина дважды мигнула. Владимир понял, что где – то спрятались работники ГИБДД. Резко сбросив обороты и чуть притормаживая, сбавил скорость. Неожиданно сзади услышал скрип тормозов. Это была серая «девятка», чудом не влетевшая в него.

«Странно, почему я не видел ее? Да и идет она без включенных фар. Но это не мои проблемы, надо держать дистанцию, дорогой, да и свет включать на трассе, ты не в городе».

На одном из перекрестков, в ожидании разрешающего движение светофора, глянув в зеркало заднего вида, Владимир вновь увидел уже знакомую серую «девятку», которая ранее чуть не въехала в него.

«Он что, за мной едет? Или мне показалось? Проверим».

Уже въехав в город, неоднократно перестраиваясь и поворачивая на перекрестках, Владимир понял, что «девятка» следует за ним. Впереди – хорошо для него знакомый перекресток. Там светофор с дополнительным сигналом поворота налево. Рядом полоса, по которой можно прямо и налево. Правее – только прямо и направо.

Подъезжая к перекрестку и включив левый поворот, Владимир остановился на полосе прямо и налево. «Девятка» остановилась сзади, с включенным сигналом налево. Как только включился светофор с разрешением движения прямо и налево, выключая левый поворот, Владимир резко дал обороты, от чего машина, взревев, проскочила перекресток. «Девятка» ушла налево.

– Фу, черт. Мания преследования, да и только, – едва не выругался Владимир

 

* * *

Проезжая мимо дома Анатолия, Владимир решил заехать к нему. Вечер обещал быть свободным, почему бы и не пообщаться с другом? Тем более, Анатолий сам хотел о чем – то поговорить. Поставив машину у торца дома, Владимир вошел в подъезд.

Как всегда, маленькая прихожая была завалена зимними вещами. Куртки, шубы, дубленки, не помещаясь на вешалке, лежали в углу, прямо на полу. Как всегда, в квартире Анатолия были гости. Из комнаты слышался заглушаемый голосами невольных слушателей дуэт, исполняющий караоке.

Успевая подбросить несколько раз к потолку смеющегося малыша, одновременно здороваясь со всеми сразу, Владимир прошел в комнату. Раздевшись и еще держа в руках пальто, осматривался, куда бы его повесить.

– Давай сюда, кидай сверху.

С этими словами Анатолий положил его пальто в общую кучу одежды. Уже сверху положил и шапку. Владимир понял, что скоро от них не уйти. Да он и не спешил. Ему всегда было интересно общаться с многочисленной родней, братьями, сестрами Анатолия, которые постоянно приезжали к нему в гости.

Слушай, Толя, у нас хлеб кончился, сбегай в магазин.

Пошли его, пусть возьмет, – с этими словами Анатолий головой махнул в сторону сына.

А водку ему тоже дадут? – улыбаясь, ответила Надя

Давай я сбегаю, заодно сигарет куплю, – поднимаясь с дивана, проговорил один из гостей по имени Давид. – Ну, вот, а где моя куртка, здесь все навалено в кучу?

Надевай мое пальто, там и шапка, они сверху лежат, – проговорил Владимир.

Ничего, солидно выгляжу, – осматривая себя в зеркало, проговорил Давид. – Может, мне тоже такое купить?

Давно пора, все, как мальчик, курточки, вязаные шапочки носишь, иди уже, – со смехом вытолкнула Давида из прихожей в уже открытую дверь Надежда.

Но ни через полчаса, ни через час Давид не вернулся.

Что – то долго его нет. Он что, в центр поехал? Магазин же рядом.

Да, действительно, где же он может быть?

Может, в очереди стоит? Встретил кого, разговаривает?

Не похоже на него. Он же знает, что мы ждем. Может, позвонить, кто знает его телефон?

Он оставил его, вон он, на столе, – проговорила Надя.

Действительно, уже почти два часа, как ушел. Странно, где это он?

Вдруг раздался звонок домашнего телефона. В комнате стало немного тише. Надежда подняла трубку, какое – то время внимательно и пристально смотрела на Владимира и слушала. Лицо ее было бледным.

Да ты, чё… он здесь… вот он… напротив меня сидит, – неизвестно кому говорила Надя.

Протягивая Владимиру трубку, проговорила:

Это Ната, ревет, говорит, тебя убили… только что звонили из милиции.

Ничего еще не понимая, Владимир взял трубку телефона и, слыша плач Наты, спросил:

Что случилось?

Наконец – то Ната успокоилась и пояснила, что какие – то придурки позвонили из милиции и сообщили, что его убили, а ей надо приехать в милицию, оттуда в морг – на опознание.

Что за чушь? Успокойся, я жив и здоров.

Вдруг молнией пронеслась мысль: это Давид. В пальто его документы. Там же и его визитки.

Боясь что – то предположить вслух, Владимир, успокаивая все еще плачущую Нату, спросил, из какого отделения милиции звонили. Услышав ответ, понял: случилось что-то страшное.

Он не решался посмотреть в лицо Надежды, знал, что она уже обо всем догадалась. И не только. Она сидела в той же позе, как услышала эту новость, и молчала. Лицо ее было бледным. В квартире мгновенно наступила тишина…

 

***

Женщины на улице видели, как молодой парень, держа в руках что – то похожее на палку, ударил впереди идущего мужчину. Тот упал. Женщины закричали и бросились бежать назад, к магазину. Вбежав в магазин, кричали в ужасе от увиденного, рассказали, что только что на их глазах убили мужчину, и он валяется во дворе магазина. Тут же была вызвана милиция, «скорая помощь».

Прибывшая на место происшествия милиция произвела необходимые мероприятия, опросила женщин. Но они от испуга ничего не могли пояснить. В лицо нападавшего мужчину не видели. Одет он был в кожаную черную куртку, вязаную черную шапочку. Такие шапочки сейчас носит вся молодежь. Пострадавшего увезла «скорая помощь». Из документов, находящихся в его кармане, выяснилось, что это был Владимир. Уже из милиции ему позвонили домой и сообщили об этом происшествии. Все остальное уже известно читателю.

К счастью, Давид не умер. У него было проломлено основание черепа. Операция оказалась сложной. Вставили пластину. Но молодой организм помог Давиду выжить.

Было возбуждено уголовное дело. Поскольку в руках Давида не было покупок, приобретенных в магазине, версия была одной. Ограбление.

 

Интуиция. Начало прозрения

Прошло три дня после встречи Владимира с Николаем Николаевичем. Три дня после того, как Давиду разбили голову. Три дня, как президент банка обещал перезвонить.

Давид находился в больнице, лежать ему еще долго. По причине этой одной очень убедительной версии – ограбление, предварительное расследование работниками милиции было очень быстро окончено и передано следователю.

Уже беседуя со следователем, Владимир поделился своим предположением, что это его хотели убить. А Давид – трагическая случайность. Он был в его пальто и шапке. Рост тот же. Да и темно было.

На вопрос: кому надо было убить Владимира, и есть ли у него в отношении кого – либо подозрения, Владимир ничего пояснить не мог. Одни догадки. Он действительно не знал, кому это надо, и кто это мог быть.

Разговаривая со следователем, вспомнил старое дело, по варварам. Тогда были угрозы в его адрес. Но это было полгода назад.

Он, конечно, понимал следователя, который, внимательно слушая его, не отражал эти моменты в протоколе. Они просто беседовали. Ведь ему надо потом все это как – то проверить, а это огромная, дополнительная работа. А все, что наговорил Владимир, не более чем его фантазии. Или, еще хуже, больное воображение. Мания преследования.

Владимир нисколько не сомневался, что его звонок стал полной неожиданностью для Николая Николаевича. Надо еще раз все продумать.

До этого были звонки. Предупреждения. Прослушка телефона. ДТП на дороге. Пожар.

Да, вычислил Прыща и передал информацию Барону. Что с ним, Владимир не знал. Как не знал, что и с остальными. Вот тогда и посыпались на него все эти проблемы. С Бароном прекратил всякое общение. Давно. И вот опять… как заколдованный круг.

При встрече с Николаем Николаевичем спросил не только о кольце, но и об улыбающемся мужчине, похожем на того, с фотографии. В тот же день за ним следовала «девятка». И в тот же вечер пробили голову Давиду. Вот круг и замкнулся. Значит…

Не дождавшись звонка, Владимир вновь набрал номер телефона Николая Николаевича, потому как тот не перезвонил.

Алло! Здравствуйте, Николай Николаевич. Это я. Вы почему – то не хотите со мной говорить? Или мне показалось? Может, связь плохая, и я Вас не слышал?

Здравствуйте, да, видимо, это связь. Я Вас не слышал, затем… она оборвалась.

«Вот и прокололся Николай Николаевич. Не готов был ответить на мой вопрос, да и голос президента компании при этом был как бы слегка простуженным», – усмехнулся Владимир.

Вы не заболели, уважаемый, что – то голос у Вас хриплый?

Какое – то время была тишина.

Да есть немного, простыл.

Хорошо, не буду занимать много времени. Скажите, как будем разрешать наши, простите, оговорился, правильнее будет, Ваши проблемы? Каким будет Ваше решение?

Знаете, я не злопамятный человек; что было, то было. Петр Павлович сам во всем виноват, ну да Бог с ним. Он еще молод, когда – нибудь поймет. Я согласен рассчитаться с ним. Но сразу не получится. Частями. Скажем, в два этапа.

Как я понимаю, мне надо будет подъехать к Вам, чтобы не только согласовать сроки и суммы возврата, но и получить первую половину долга. Я правильно Вас понимаю?

Да. Давайте в следующий понедельник, во второй половине дня, Вас устроит?

Вполне. Кстати, очень рад, что выздоравливаете, уже не хрипите, и голос совсем чистый.

«Ну, зачем я ему это сказал? – мелькнула мысль в голове Владимира. – Заставить понервничать? Все понятно. Николай Николаевич не ожидал меня услышать. Его голос выдал его полностью. Во время разговора хрип постепенно исчез. Может, от неожиданности моего воскрешения? Странно все это? Как бы там ни было, надо поговорить с Палычем, он должен знать хорошо главу своей фирмы. И вообще надо все анализировать. Думать. Затем принимать решения. А с начальником криминальной милиции встречаться не следует. Пока».

Владимир тут же позвонил Палычу и передал ему хорошую новость. В понедельник он может рассчитывать на получение части денег, в размере половины долга, которые он может внести в кассу для выплаты зарплаты рабочим. Для этого Владимир поедет к Николаю Николаевичу, где вместе с ним и составит соглашение.

Палыч, услышав новость, не поверил Владимиру. Но, тем не менее, был очень обрадован. Не знал Владимир, что однажды от поспешного празднования победы предостерег древний и мудрый Публилий Сир:» Фортуна ветрена: то даст, то отберет».

 

«Ноги богов обмотаны шерстью»

Как всегда, Сашка внимательно выслушал Владимира. Он уже знал о происшествии с Давидом и что тот находится в больнице. Но как только Владимир рассказал ему о событиях последних дней, задумался.

Слушай, тебе надо обратиться…

К врачу? – не дослушав его, ответил Владимир. – Или в милицию? Службу собственной безопасности? А может, сразу в прокуратуру? Нет, лучше в ФСБ. И напишу в своем заявлении, что во всех грехах подозреваю начальника криминальной милиции. Это он звонил мне, угрожал, устраивал ДТП на дороге, совершил поджог квартиры, это он со своими милиционерами участвовал в грабеже склепа, скрывал следы преступления и, наконец, не без его участия пробили голову невиновному человеку. Он даже знает, где украденные золотые украшения и кто их нынешний владелец.

Пойми, Сашка, я не исключаю какую – то его причастность, но не к тому, что я сейчас тебе перечислил. Может, он просто оберегает кого – то и даже не знает, что за этим стоит. Может, того же бывшего участкового, который, возможно, также не причастен к этим делам. Это только мои догадки. Чувствую, не здесь собака зарыта. Это не мафия какая – то. Здесь что – то другое. Это обыкновенные варвары, которым кто – то в чем – то помог, скорее всего, их, этих варваров, использовали втемную. Возможно, тот же участковый, который прикрыл их. Повторюсь, это только мои догадки. И я не знаю, Сашка, что мне делать. Как только я невольно соприкасаюсь с этим цыганским кулоном, так у меня вновь возникают проблемы.

Вот смотри: ко мне обращается Петр Павлович. Как он меня нашел? Молчит. Предлагает кольцо. Кольцо!!! Понимаешь? То, что украдено из склепа. Это что, мистика? Я уже забыл об этом деле. Но мне об этом напомнили. Кто напомнил? Привидение?

Далее. Это кольцо Палыч купил у жены Николая Николаевича. Именно у жены того, к кому у меня появились вопросы по делу Палыча. Там же я встретил того самого красавчика, который всегда улыбается. Это что, тоже случайность? Или темна водица в облаках?

В тот же вечер, когда я возвращался в город, меня сопровождала «девятка». Я даже проверил это. Но потом успокоился. А зря. Даже номер не запомнил. И в тот же вечер вместо меня пострадал Давид. В этом я уверен на сто процентов.

Отсюда следует, что начальник криминальной милиции здесь ни при чем. Это стечение обстоятельств. Слишком грубо сработано. Это группа в два, три, не более человек. И крышует все, знаешь, кто? Николай Николаевич.

– ???

Не смотри на меня так, Сашка, со мной все нормально. Ты не обратил внимания на один момент? Или я не успел тебе об этом сказать? Так вот, Палыч одолжил Николаю Николаевичу крупную сумму денег. Пятьдесят тысяч долларов. Без расписки. Два года назад. В январе месяце. Тебя это не наводит ни на какие мысли?

???

– Я пока сам еще не понимаю все, но чувствую, что это также связано каким – то образом с теми событиями. Ты помнишь, когда ограбили склеп жены Барона? Это было в январе позапрошлого года. Именно тогда и забил тревогу Василий, брат Барона. Но ему не поверили.

Далее, главным бухгалтером компании, в состав которой входит предприятие, которым руководил Палыч, является жена Николая Николаевича. За полгода не выдавалась белая зарплата – только черная. За белую только расписывались. И знаешь, в чем странность? Обычно за белую зарплату расписываются в ведомости, и обычно ее выдают. А выдача так называемой черной зарплаты, хотя это и не обязательно, отмечается отдельно, в какой – нибудь обыкновенной тетрадке. Но никто из рабочих не поднимал никакого шума. Им до этого дела нет. Странность в другом: почему так произошло? В чем фишка? И еще один странный момент, ты знаешь, когда это было? С января до июня месяца позапрошлого года. Выяснилось это тогда, когда Палыч решил провести аудиторскую проверку своего предприятия. Но это еще не все.

До конфликта, который произошел между ними, жена Николая Николаевича продала Палычу золотое кольцо с брюликами, с бриллиантами. Как ты уже знаешь, оно из тех самых украшений, выкраденных из склепа. Она, не зная цены, продала его за пятьдесят тысяч рублей. Хочешь, я скажу тебе истинную его цену? Не менее миллиона рублей. И это примерно. Стоит же оно значительно дороже. Показал его одному своему хорошему знакомому ювелиру, который и предложил мне эту сумму. Сразу.

Начинаю что – то понимать. Ты хочешь сказать, что пятьдесят тысяч долларов нужны были Николаю Николаевичу, чтобы выкупить это золото?

Не исключаю, что это именно так. Как и тот факт, что белый нал, который должен быть передан в качестве зарплаты, также понадобился этому Николаю Николаевичу. Потому и повисла эта зарплата, за которую только расписались, а деньги, получается, как бы присвоил Палыч. Он по своей наивности проинформировал об этом рабочих. Они подняли шум. Не думал Палыч, чем это обернется для него лично, вернувшись бумерангом.

Не исключаю, что это именно так, – подумав, ответил Сашка.

Никто не знает истинной цены тех драгоценностей. Даже Барон. И думаю, что эти драгоценности находятся именно у Николая Николаевича. Не зря там видел этого весельчака. Пригрел его президент банка.

Логически все сходится. Но опять же это только версия, не более.

А мне доказательства не нужны. И эта самая версия единственная, иной не вижу. Я уже и забыл об этом деле, не касался его. Меня тоже не трогали. Успокоились. Как только вдруг, помимо моей воли, я приблизился к этому золоту, они вновь проявили свою активность.

Что думаешь делать?

Сейчас я знаю, откуда мне и чего именно ждать. Мне уже легче. Защищаться. Защищаясь, буду нападать. Теперь это уже не только враги Барона. Это мои враги. Личные.

Может, сходишь к Барону, ну, к его жене? Мало ли, вдруг чем помогут?

А вот это я сделаю в первую очередь. Судьба, видно, у меня такая, Сашка. Карта легла так, и никуда мне от этого уже не уйти, мое терпенье вспыхнуло, как солома – улыбаясь и набирая номер Барона, сказал Владимир. И добавил:» Действие – лучший переводчик мыслей»

 

* * *

Привет, Барон!

Здравствуй, брат! Знал, что позвонишь. Приезжай.

Спасибо. Приеду. Но есть дело.

Говори.

Мне нужно, чтобы, скажем, с сегодняшнего дня за моей машиной понаблюдали, поездили за мной. Но так, чтобы никто этого не заметил. Я не в счет. Надо выяснить, кто меня пасет. Не исключаю, что это будет «девятка», серая.

Понял. Все будет сделано, брат. Когда будешь?

Думаю, завтра. Вечером.

До встречи, брат, и не волнуйся. Команду сейчас дам.

Уже к вечеру возвращаясь домой, Владимир заметил, что его сопровождают. Черный джип, с затемненными стеклами, иногда, как бы случайно обходя, следовал на расстоянии за машиной Владимира. Также, когда он делал остановки, джип на некотором расстоянии от него останавливался. То впереди, то позади, то где – нибудь сбоку. Затем, теряясь на некоторое время, снова следовал за ним.

Оставив машину во дворе, Владимир увидел, как джип, проехав перед ним, остановился в десяти метрах от машины и также замер. Стекла были настолько затемнены, что не видно было, сколько там человек.

«Спасибо, Барон. Слово держишь», – мысленно поблагодарил Владимир.

 

Картавин. «Жнет, где не сеял»

– …Разрешите войти, Александр Викторович? Вызывали?

В этом учреждении не принято обращаться по званию, так уж заведено было со дня создания Управления по налоговым преступлениям. Несмотря на то, что все сотрудники Управления имели чины, офицерские звания в соответствии не только со штатным расписанием, но и иными заслугами, в данную контору, так называют свое место работы сотрудники этого учреждения, принимали в основном работников, имеющих специальный опыт в финансово – экономической сфере. Другими словами, чисто мирных профессий – бухгалтеров, экономистов.

На службу они приходили в гражданке, друг другу не козыряли, «здравия желаю!» – не говорили, а здоровались при встрече, как обычно это делают все сугубо гражданские люди, обращались друг к другу по имени – отчеству либо просто по имени. Все зависело от взаимоотношений сотрудников, служивших в этом Управлении.

Высокий, смуглый мужчина, имеющий выправку кадрового офицера, к которому вот так, по имени – отчеству, обратился Картавин, не так давно был переведен из области и, говорят, имеет особые заслуги. Наград его никто пока не видел, но занимал он, несмотря на свой далеко не пожилой возраст, этот пост, видимо, за какие-то особые заслуги.

Входи, Картавин. Не пора ли тебе подумать о повышении? Да и место свое уступить более молодому, а самому возглавить отдел. Не думал об этом? А жаль, думать, Картавин, хоть иногда, а надо.

Вот так, без всяких предисловий, начальник Управления встретил Картавина, лишь только тот перешагнул порог его кабинета.

От неожиданности Картавин онемел. Не знал, шутит ли начальник, возглавляющий целое Управление службы? Не так давно он получил от своего непосредственного начальника отдела Савина еще одно взыскание, и не знать об этом начальник Управления просто не мог. А если будет еще одно, то это будет последним днем его службы в данном учреждении. А так не хотелось этого. Неработающая жена. Ребенок. Больная, вечно недовольная теща, у которой он живет со своей немногочисленной семьей в ее маленькой, однокомнатной квартирке, постоянная нехватка денег, старенькая «шестерка», доставшаяся ему по наследству от отца… А что, если…

Картавину не дали додумать, что следует за если.

Что молчишь? Ты думаешь, что начальство только умеет выговоры и нагоняи давать? Нет. Начальство еще умеет ценить старательность, исполнительность своих сотрудников. И если они заслуживают повышение, начальство это не только видит, но приветствует и поощряет.

Почему – то ни разу не вспомнив об имеющихся у Картавина взысканиях, он стал говорить ему о его возможном перспективном росте. Картавин уже не слышал, что говорил большой начальник. Он всецело видел себя руководителем отдела.

«Да, а куда же перейдет начальник отдела? Хотя какая в этом разница», – Картавин представил, как он входит в теперь уже свой кабинет, как сидит за столом, как вызывает к себе подчиненных сотрудников.

Ему, конечно (а как иначе!), сразу дадут квартиру. Отдельную. Двухкомнатную. Это положено по чину. Вот уж он тогда отыграется на теще. Отомстит ей за все перенесенные им унижения. Он не успел додумать, как отомстит не только своей теще, но и кое – кому из отдела, которым теперь он будет руководить, как его разбудил тяжелый, железный голос начальника Управления.

Ну, что, как считаешь, потянешь начальником отдела? Я лично верю в тебя. И знаю, ты правильно оценишь наше доверие. Выполнишь одно оперативное поручение, ведь ты в прошлом сыщик? Служил в милиции и, если не ошибаюсь, был на оперативной работе? От этого зависит твое повышение. Думаю, через месяц – другой, я смогу подписать твое назначение. А сейчас поступаешь в распоряжение вот этого чекиста. Он тебе разъяснит суть дела.

Начальник переходил от «вы» на «ты» и обратно. Эта манера общения была для него вполне естественной. Все знали, что, когда начальник обращается на «ты», это гораздо лучше, чем, когда он переходит на официальное «вы». Об этом знали все работники Управления, и по тому, как обращался начальник к своим подчиненным, сразу было видно: либо он чем – то очень недоволен, если на «вы», либо он чем – то очень доволен, когда вот так просто, на «ты». Сейчас Картавину было не понятно, в каком настроении начальник Управления. Потому что он переходил то на «ты», то на «вы». Как, впрочем, было непонятно, что стояло за словами начальника – правильно оценишь наше доверие? Чье именно, наше? Его лично или еще кого – то?

Все. Вы свободны, – закончил вдруг на «вы» начальник Управления. – Идите, работайте. Вас вызовут.

Только тут Картавин заметил, что справа от него, на диване у столика, сидит молодой, лет тридцати, мужчина, перед которым стоит пустая чашка, видимо, с уже выпитым им кофе. Аромат этого кофе и сейчас щекотал нос. Как, впрочем, и запах неизвестных до сих пор Картавину духов, оставленный той, которая так изысканно умеет его варить. И не только. Той, которая тоже иногда имеет право на этот диван, когда начальник занят, и никого не принимает.

Она, видимо, только что исчезла из этого кабинета, оставив опьяняющий запах кофе и аромат изысканных духов, и сидит сейчас в приемной, как верный страж покоя своего хозяина.

Одного взгляда было достаточно, чтобы определить: этот мужчина – работник службы, название которой когда – то произносили шепотом и с трепетом, хотя и называлась эта служба тогда по – иному. Все изменилось с этой перестройкой: и названия служб, и система. Или автор ошибается, и система осталась прежней? В подтверждение сей догадки говорит хотя бы тот факт, что работники этой службы любили называть себя чекистами, как бы, между прочим, подчеркивая этим, что они собой представляют. В кабинетах их конторы можно было увидеть портрет не только Феликса Дзержинского, но и портрет… Лаврентия Берия.

Как только за Картавиным закрылась дверь, подполковник повернулся к сидящему в кресле молодому человеку. Без предисловия, видимо, разговор уже имел свое начало, но был прерван вызовом Картавина, он продолжил: «… Ну, что, чекист, есть предложение выпить кое – что покрепче, чем кофе».

Он достал из стеклянного, стоящего рядом с диваном шкафа бутылку хорошего армянского коньяка и жестом пригласил его пересесть поближе к столику.

– Знаю, Вы любите этот коньяк, Алексей.

С этими словами он, с характерным, хорошо слышимым хлопком, присущим только настоящему напитку, штопором вытащил пробку из бутылки и разлил янтарную жидкость в широкие, оказавшиеся, как по волшебству под рукой, бокалы.

Здесь уже стояла тарелка с тонко нарезанными ломтиками лимона, бутерброды, прекрасно сочетающиеся своей изысканностью, настоящая, тонко нарезанные семга, форель, охотничья сырокопченная колбаска и иная, не менее роскошная, закуска.

Алексей, с присущими ему манерами и умением (доставшимся от родителей) вести не только деловые, но и иные светские переговоры, с улыбкой на лице поднял бокал чуть выше уровня локтя и, многозначительно посмотрев в лицо хозяина кабинета, произнес:

За Вас, уважаемый Александр Викторович. Скажите, я могу попросить еще кофе, который так чудесно готовит Ваша очаровательная девушка? Интересно, где она этому научилась?

А вот этого даже я не знаю, держит в большом секрете. Да я, впрочем, и не настаивал. Или у Вас интерес к ней не только в этом? Эх, молодо, зелено…

А вот и наш кофе.

Алексей был поражен. Он ясно видел, что хозяин кабинета не звонил, не выходил из кабинета после того, как он попросил его еще об одной чашке кофе. И снова, как по волшебству, ему принесли то, что он пожелал тремя минутами раньше. Вот это школа!

В кабинет плавно вошла та, которая только что охраняла покой своего патрона. Она несла маленький поднос, на котором стояли две маленькие чашечки, источающие аромат роскошного, неотразимой силы пленяющего напитка, который умеет делать только она.

«Нет, она умеет делать не только изысканный кофе, причем так же замечательно, красиво и сексуально», – пошленько мелькнула мысль в голове Алексея, как только тот ее увидел. – Интересно, сколько ей, двадцать или больше? Надо обязательно выяснить, откуда эта крошка. Ну, конечно, ничего интересного не выяснится. Все, как всегда. Окончила школу, в данное время учится, ну, скажем, на юрфаке какого – либо института.

На таких сотрудников ничего не найдешь: ни домашнего телефона, ни, тем более, места проживания. Это факт. Но только не для моей конторы», – с гордостью подумал Алексей.

Он не успел больше ни о чем подумать, как вошедшая девушка, с лукавой, женственной улыбкой на очаровательном личике, без всяких слов, чуть нагнувшись, предложила гостю взять одну из чашечек, затем, повернувшись к своему патрону, с той же улыбкой, молча поставила перед ним чашечку с кофе и так же молча вышла из кабинета.

Тысячи молний ударили в голову Алексея, огнем обожгли его воображение, приятная истома прошла по всему телу…

Он до сих пор видел ее маленькие, словно спелые дыньки, круглые груди, когда она, наклонившись, предложила ему кофе. Успел разглядеть ее грудь в чуть откровенном разрезе кофточки, все остальное подсознание сделало само, создав напряжение во всем теле. Понимал, что единственный способ отделаться от искушения – уступить ему.

«Нет, я непременно разыщу ее, выясню, где она живет, побываю в гостях у этой крошки, наверняка она живет одна.»

– И не думай. Бесполезно.

Словно прочитав мысли своего гостя, хозяин кабинета с многозначительной улыбкой посоветовал Алексею забыть об этом. И по – отечески, похлопав по плечу, произнес, что нравы портятся быстрее, чем исправляются.

 

Мечты Картавина. «Ничтоже сумнящеся»

Только в коридоре Картавин смог в полную грудь вздохнуть, опомниться от внезапно свалившегося на него счастья. Нет, это невозможно, этому поверить нельзя. Еще вчера, сегодня он шел на работу, как на этот Иерусалимский холм Голгофу. Как, впрочем, и с работы шел домой есть вчерашний суп, приготовленный вечно скрипящей тещей, тоже не как на праздник. А сейчас. Что случилось? Не шутка ли это? Нет, на шутку не похоже, так никто не шутит.

Картавин в этом Управлении не служит, а отбывает танталовы муки. Так он считает сам. Еще ндавно он был оперуполномоченным, старшим лейтенантом милиции. Была перспектива, он мог все, он имел все. Имел власть, пусть не большую, но власть. Имел участок. Свой участок. Где был его опорный пункт. А мог иметь и больше. Но случилось так, что ему пришлось уволиться. Начальству не хотелось поднимать шум, как говорят, выносить сор из избы, или. как более жестко выразился один из них, полоскать преисподнее белье у всех на виду. Предложили написать заявление. Что ему оставалось? Распрощаться с погонами? Все, что угодно, только не это. А все из – за какой – то нелепой случайности, странных обычаев цыган не только поминать, причем по ночам, своих усопших родственников, но и приходить к ним на их могилы.

Вот тогда, во время различных, многочисленных реорганизаций силовых структур, его бывшее начальство каким – то образом сумело перевести Картавина в Управление. Но это было выше его сил. Он не служил, а отбывал наказание, словно сидел на штыках.

Ничего не понимал в том, чем приходится ему заниматься. Этой рутиной, кучами всяких бумаг, отчетностей, ведомостей, приходными и расходными бланками, и всякой прочей, как он считал, бухгалтерской ерундой. Но он знал, что это когда-нибудь кончится. Верил, придет его время, надо только потерпеть. И вот она, эта перспектива, наконец – то, появилась.

Картавину не терпелось тут же, бегом, слететь вниз по лестнице, сесть в свою «шестерку» и привезти новость жене, а главное – своей теще. Знал, что по телефону это не скажешь, этого до времени никто из его сотрудников не должен знать. Пока. О, как он это сделает! Как он посмотрит на нее, свою тещу! Нет, он, пожалуй, не возьмет ее в свою новую квартиру. Пусть живет в своей однокомнатной. И ест свой вчерашний суп. А ему будет готовить жена.

Картавин сиял от счастья. И не заметил, как оказался на улице. Уже стоя у своей «шестерки», вспомнил, что еще только первая половина рабочего дня, и до конца работы еще более пяти часов.

«Ну, ладно. Оставим на вечер, – решил Картавин. – Уж я ей покажу, какой у нее зять. Я ей все вспомню». Рисуя радужные картины предстоящего вечера и представляя впечатление, которое он произведет на своих женщин, Картавин повернулся и стал подниматься по широкой лестнице вестибюля на свой второй этаж. Нет, уже не его этаж. Его кабинет скоро будет этажом выше. На третьем.

Достав из кармана потертого пиджака смятую пачку «Петра», обнаружил, что она пустая. А так хотелось закурить. И поразмыслить. Не мешкая, он тут же быстро спустился.

Рядом автобусная остановка и, как положено, киоск. Не размышляя долго, Картавин отправился к нему. Не зная еще почему, он вдруг изменил своей привычке и попросил у продавца «Парламент». Привыкшая к своим постоянным клиентам и знавшая почти всех их не только в лицо, но также кто и какие сигареты курит, киоскерша с улыбкой убрала уже приготовленную пачку «Петра» и подала другую, «Парламент». Взяв пачку сигарет, тут же закурил и задумался, благо думать ему в этот момент никто не мешал.

Что же случилось? Почему не кому-либо иному, более толковому, опытному оперу из его же отдела, а ему, Картавину, начальник Управления предложил какое-то сложное (а иначе и быть не может, если этим делом занимаются сами чекисты) дело? И какое положение он будет там занимать, что за оперативное задание он должен выполнить? А выполнить его он обязательно должен. А как же иначе. Иначе… иначе быть не может.

Картавин вошел в вестибюль своего Управления и, минуя второй, поднялся на третий этаж. Невольно остановился перед широкой, темного дуба дверью начальника отдела, уже по-иному посмотрел на тисненную золотом табличку с ненавистной ему фамилией «Савин В. В.». На миг представил, как будет смотреться иная табличка, уже с его фамилией – Картавин. Скоро, очень скоро он будет принимать, нет, не принимать, а вызывать на ковер своих подчиненных, заслушивать их, хвалить, ругать за неисполнительность. Как долго тянется рабочий день, скорее бы он закончился! Не успев помечтать, насладиться своим, теперь уж не таким далеким, светлым будущим, услышал:

Картавин! Тебя по всему отделу ищут. Что ты делаешь здесь, я уже целый час ищу тебя по кабинетам, тебе срочно…

«Как, неужели прошел час, – мелькнула мысль в голове Картавина, – не может быть!»

Срочно созвонись по этому телефону, это приказ начальника Управления.

Эти слова вывели Картавина из состояния радостного опьянения, мечтаний и грез. Перед ним стоял его непосредственный начальник Савин. Тот самый Савин, которого Картавин только что сместил с должности вместе с золотой табличкой на дверях его кабинета. Картавин на миг, в силу своей природной трусости, растерялся, онемел. Взял протянутый ему лист бумаги с номером телефона, по которому он должен кому-то срочно позвонить. Нет, он уже знал, кому именно должен позвонить, чувствовал это каждой клеточкой, каждым нервом своим. Почти бегом выскочил на лестницу, ведущую на его пока еще второй этаж, и только перед дверью своего отдела остановился, немного пришел в себя.

Что случилось опять? – спросил Виктор, один из сотрудников, рабочий стол которого стоял напротив стола Картавина. – Ты где был, шеф несколько раз спрашивал. Ты не болен, какой-то бледный сегодня? Опять с тещей поругался? Да плюнь ты на нее, поставь на место.

Не поможет, покорми грибами, – со смехом вклинился в разговор совсем молодой, недавно прибывший на работу Санек. Это он насчет того вчерашнего анекдота, рассказанного им, как обычно, про тещ. Хоть молод, не женат, а тещ уже не любит.

Ничего не ответил Картавин. Не удосужившись хоть как-то откликнуться на очередную хохму Санька, он быстро набрал номер телефона, написанного на уже смятом клочке бумаги, чувствуя, как сердце его радостно забилось в предчувствии чего-то нового, неизвестного, от чего зависит не только его будущее, его карьера, но и утешится, наконец-то, его самолюбие. Как опер по жизни, он чувствовал всем своим нюхом ищейки, что вот это новое, неожиданное где-то совсем-совсем рядом, надо только достойно выполнить, пока ему еще неизвестное оперативное задание. И он его выполнит. А как иначе? Кто, если не он? Недаром сам начальник Управления доверяет ему.

На другом конце провода приятный женский голос ответил, что его внимательно слушают. Представившись по форме, Картавин внезапно почувствовал, что в его горле вдруг все пересохло, перехватило дыхание, и он, еле дыша, почти шепотом проинформировал трубку телефона, что он – старший лейтенант Картавин, его просили позвонить. Услышали ли на другом конце провода, кто им звонит, потому что сам Картавин с ужасом почувствовал, что он уж слишком тихо представился? Решив, что его не расслышали, так как на другом конце провода почему-то стояла тишина, он уже собрался продублировать свое представление, как вдруг приятный женский голос сменился на мужской, который без лишних вступлений предложил ему срочно прибыть в известную уже читателю контору.

Ответив почти по-военному «есть, уже еду», он положил холодную и почему-то липкую трубку на аппарат и замер. Его ладони были влажными. В кабинете наступила тишина.

Все смотрели на Картавина, как бы спрашивая: что случилось, кому это он так ответил? Ведь в их конторе не принято вот так, по-военному, отвечать.

Картавин многозначительно посмотрел на своих, уже бывших, как решил Картавин, сотрудников. Еще вчера от безделья он играл с ними в морской бой, слушал анекдоты Санька, иногда пил пиво (водку не воспринимал его организм), и которые скоро, очень скоро будут обращаться к нему по имени-отчеству, с почтением, уважением и, может, даже с некоторой опаской.

Почему-то все считали, что Картавин был мягким, как пластилин. Но нет, они его не знают. Он им еще покажет, кто такой Картавин. Не он, а они будут бегать для него в ближайший магазин за сигаретами и пивом. Ничего не ответил он своим, вчерашним, как уже полагал Картавин, коллегам по работе. Многозначительно подняв вверх указательный палец, посмотрел вверх, и только после этого, не спеша, собрав бумаги, беспорядочно разбросанные на его рабочем столе, убрав кое-какие из них в свой сейф, так громко назывался простой железный ящик, его заменяющий, также не спеша, с чувством полного достоинства, вышел из кабинета.

– Ты чего-нибудь понял, Санек? – спросил Виктор. Что с ним? Он никогда таким не был.

Оказавшись на улице, Картавин уже бежал к своей «шестерке» и думал: хоть бы она завелась с первого «пинка», не закапризничала, как иногда бывает, когда очень спешишь, когда очень хочешь, а она, как нарочно, не заводится.

Машина послушно завелась. Это судьба, подумал Картавин и плавно, стараясь не задеть стоящие рядом блестящие лаком и никелем всякие разные там «Тойоты», «Ауди», «Мазды», «Мэрсы», выехал на проезжую часть дороги, ведущую на проспект; оттуда, через несколько кварталов, он направился вперед, к своему светлому будущему…

 

Капкан от «лукавого»

Ну, что, какие наши действия? С чего начнем? Что у нас на сегодня?

С этими вопросами, не успев войти в кабинет своего коллеги, обратился старший оперуполномоченный по особо важным делам Валентин к Алексею.

Разные по характеру, темпераменту, работая в одной конторе, как называли они свое место службы, коллеги научились понимать друг друга с полуслова. Их связывала не только работа, но и дружба. Алексей, общительный, веселый, тактичный, брал от жизни все, что можно было взять. Но друзей выбирал. Исходил не только из того, насколько интересен ему тот или иной человек, но и из других интересов. Нужен ли он ему? Валентин относился к тем, кто был ему нужен.

Слушай, Алексей, что-то не очень нравится мне все это. Своих дел хватает. Я понимаю, ты не можешь отказать в помощи своему другу. Понятно, я не могу тебе отказать в своей помощи.

Но ты же понимаешь, что это, в лучшем случае, превышение полномочий. А в худшем… Неизвестно, чем это все может закончиться, а последствия тебе известны.

Алексей с улыбкой, от которой у многих женщин начинали сильнее стучать сердца, жестом пригласил Валентина присесть в кресло, стоящее рядом с его рабочим столом, и загадочно прикрыв ладонью, как бы от усталости, глаза, ответил:

– Все нормально, Валентин. Ну, во-первых, он мне не друг. Он президент одной крупной компании, иногда я оказываю ему небольшие услуги. Конечно, не бесплатно.

Ну, ладно, считай, что уговорил. Давай посмотрим, что у нас есть и что нам предстоит сделать. Лишние висяки нам не нужны, их и так хватает. А тут еще сами себе на свою задницу висячок повесим.

Валентин никогда не отличался ни манерами, присущими сотрудникам данной конторы, ни речью. Рубил с плеча, порой не задумываясь, кто перед ним, за что неоднократно «поощрялся» в приказах. Никто не знал, почему он до сих пор работает в этой конторе, причем пережив даже ее реорганизацию, другого давно бы перевели куда-нибудь в иные органы, в ту же милицию, либо уволили. Говорят, что у него кое-кто там, в верхах, есть, недаром все сходит ему с рук. Никто, кроме Алексея, не знал почему. Тот знал все, что надо было ему знать о Валентине.

Что у нас на него… – размышляя вслух, продолжил Алексей. – В основном, ничего. Следователь. Кстати, а ты-то знаешь, чем он так насолил нашему протеже?

Нет, ты не рассказывал, попросил помочь, я согласился. А как иначе, я же твой друг. Кстати, и чем он насолил твоему протеже? – как бы невзначай спросил Валентин, отвечая вопросом на вопрос. Валентин акцентировал внимание на слове твоем, а не нашем протеже.

Вымогает деньги, – словно не обратив внимания на перефразированный смысл сказанных Валентином слов (чей именно протеже), продолжил Алексей. – Закрыть его надо, упрятать, лет так на несколько. И лучше всего на деньгах. Мы получаем раскрытие, ну и все, что за этим следует. Но хотелось бы получить еще кое-что, более ощутимое и хрустящее. Закрой дверь на ключ, Валентин, предлагаю по маленькой.

Алексей в своей манере аристократа, небрежно, с легкой усталостью на лице, отклонился чуть от стола и, словно маг, достал из-за темно-зеленого стекла иностранного производства бутылку неизвестного напитка. Легким движением пальцев открыл бутылку.

Ты же знаешь, я предпочитаю водку. Как ты пьешь эту гадость?

Алексей, с легкой иронией на лице, разлил тягучую жидкость в фужеры и уже держал свой, предлагая другу и соратнику выпить и налить еще по одной. Знал, что Валентин, хоть и предпочитал водку, не уйдет, пока не допьет эту омерзительную иностранную гадость.

Не моргнув глазом, Валентин одним глотком опрокинул в рот свой фужер и, не заметив жест Алексея, предлагающий закусить, тут же наполнил свой фужер снова и выпил его так же, как и первый, залпом.

Фу, какая гадость, что ты находишь в этом? – не поморщившись, однако, от этой гадости, съязвил Валентин. – Ладно, давай, что там еще? Я же знаю тебя, стратега, ты что-то придумал, и у тебя уже готов план, – продолжил он, жестом отстранив протянутый Алексеем шоколад. – Не тяни, рассказывай.

Слушай сюда. Николай Николаевич – собственник крупной компании. Ему нужна помощь, конечно, не бесплатно. Размер вознаграждения мы с тобой должны определить. Считаю, что это самое сложное из всего, что нам предстоит с тобой сегодня сделать, – произнес Алексей с иронией и с той же присущей ему улыбкой на губах.

А что тут думать…

Алексей, наблюдая за Валентином, ясно осознал, что тот, слушая его и глядя на стоящую перед ним пока еще не совсем пустую бутылку, ничего не понимает или не хочет понимать. И так будет, пока не допьет.

Не спеши, Валентин. Сделаем работу, получим раскрытие. Плюс нашей работе. Но дружба дружбой, а материальный стимул необходим. Согласен?

Как в принципах развитого социализма – от каждого по способности, каждому по труду. Этот принцип мне по душе.

Все же были хорошие идеи у коммунистов, порой жаль, что их уже нет.

Алексей смотрел на Валентина и чему-то улыбался. Дождавшись, когда Валентин закончит свой монолог, он произнес, что согласен с ним.

А знаешь, ты все больше меня удивляешь своими познаниями в диамате, и не только в нем. Когда ты успел постичь эту науку? Насколько я помню, в нашем университете этих дисциплин не было.

Не забывай, кто был мой родитель. Он был коммунистом и умер им, – ответил Валентин. – А вот откуда ты знаком с этими принципами?

Прости, друг. Не хотел тебя обидеть. Ты прав. Но я, во-первых, полностью прочитал «Капитал» Маркса, причем в оригинале. И не только его. Что касается вознаграждения, оно должно быть соответствующим.

А что мы имеем на него? – внезапно вернулся к прерванной теме Валентин.

Практически ничего. Как говорится: «не имел, не был, не замечен». Все чисто. Правда, были кое-какие моменты в его жизни, когда его пытались привлечь, но ничего существенного. С женой официально в разводе. На работе как следователь нареканий не имеет. Профессионал. Дела серьезные раскручивал. Чист и малогрешен. Взяток не берет, друзей не продает и не предает. Имею точную информацию: любит красивых женщин, не лишает себя возможности удовлетворить мужское начало. Разговаривал кое с кем из его друзей. Есть один такой, что живет с ним в одном подъезде.

С блатными не общается, но иногда, по роду своей работы, бывает среди них, имеются небольшие долги, но это сущий пустяк. Так, кредит в банке. Из круга его друзей тоже ничего существенного получить не удалось. Здесь тоже все чисто. Есть некто Сашка, один из его друзей. Но здесь тоже ничего.

Ну, и что ты предлагаешь? По большому счету, не за что зацепиться. Ни хрена на нем нет. Играми, казино, чтобы долги заработать, не интересуется. Порошком, оружием не балуется. Ему даже хулиганку не пришьешь. Бабами интересуется? Ну и что?

Не перебивай и слушай. К нему уже обратился некий Петр Павлович. Так вот, этот Петр Павлович – личность заурядная, обыкновенный торгаш, один из тех, кого породила перестройка. Является, вернее, являлся директором одного из подразделений компании, руководит которой наш Николай Николаевич. Тот его уволил, так как, с его слов, Петр Павлович присвоил зарплату рабочих.

А при чем здесь этот фигурант?

Располагая какой-то информацией, он требует от Николая Николаевича пятьдесят тысяч долларов.

Ну и что мы должны сделать?

Прости, Валентин, но ты сегодня не хочешь работать мозгами. Почему не думаешь, ты же не просто опер, ты – стратег.

Стратег из меня не очень… это ты у нас… для меня ближе тактика. И спортзал. Так что давай поближе к ней, к этой самой тактике. Чтобы мне было понятнее.

Тогда давай еще по одной. Прости, но водки не держу, в отличие от тебя, ее терпеть не могу. Пью заморскую гадость.

Алексей долил в фужеры остатки, и, как видно уже не испытывая особого омерзения к этой заморской гадости, Валентин одним глотком опрокинул целый фужер в рот. Бутылка была пуста.

Затем Алексей вытащил из ящика стола лист бумаги, на котором были какие-то кружочки, квадратики и стрелки, помеченные ему одному понятными знаками.

Значится, так, слушай сюда, как говорил великий сыщик Глеб Жеглов, – сказал Алексей и развернул на столе лист бумаги. Над ним склонились две головы.

 

Поручение. «Отойди от блага и сотвори зло»

В дверь постучали. Валентин, оторвав голову от листа бумаги, вопросительно посмотрел на Алексея.

О, это тот, кто нам нужен. Сейчас я тебе его представлю. – С этими словами Алексей, по-прежнему улыбаясь, открыл дверь. На пороге стоял бывший опер Картавин. После минутного колебания, узнав того самого Алексея, который накануне был в кабинете начальника Управления, он четко, по-военному доложил, что старший лейтенант Картавин прибыл в распоряжение Алексея.

Проходи, Картавин. Тебе поручается выполнить одно оперативное поручение. На первый взгляд, оно не сложное. Произведешь выемку документов, печатей и прочей бухгалтерской отчетности в офисе одной компании. Все документы будут находиться в одном из ее кабинетов. Где все это будет происходить и когда именно произвести выемку, я тебе сообщу. Проверять эти документы надобности нет. Они нам не нужны. Ты их привезешь к себе в контору и как бы оставишь на своем хранении. Временно.

Но! Главная твоя задача состоит не в этом. Тебе надо вступить в контакт с неким Петром Павловичем, а через него и с его юристом.

А сейчас главное! Это уже сложнее, но это и будет твоим оперативным поручением, от которого зависит не только успех операции, которую мы проводим, но и перспектива твоего служебного роста. Думаю, объяснять это необходимости нет. При первом же контакте с Петром Павловичем ты должен сделать так, чтобы он увидел в тебе своего союзника. И не только. Он должен почувствовать, что ты можешь помочь, естественно за вознаграждение, разрешить проблему, которая возникла между Петром Павловичем и директором проверяемой тобой компании, имя которого Николай Николаевич. Главное, заставить его юриста не только предложить тебе деньги, но и передать их. Окончанием этой операции будет момент передачи денег этим юристом тебе. Все купюры будут переписаны, объяснять тебе это нет необходимости. Где и когда состоится передача денег, ты сообщишь мне. Этого достаточно. Главное, чтобы именно этот юрист сам лично передал тебе деньги, а не Петр Павлович. В этом суть нашей операции. Понял?

Картавин внимательно, временами делая короткие записи в своем блокноте, слушал Алексея.

– Петр Павлович – личность заурядная, торгаш, – продолжал Алексей. – Но с Владимиром, юристом, будь осторожнее. Он действующий следователь, да вдобавок следователь Главного управления, «важняк». Ты в прошлом опер. А настоящий опер – это на всю жизнь. Вот здесь все, уже надлежаще заверенные, необходимые документы. По этому номеру будем держать связь. Вопросы есть? Нет. Все, действуй. Контакт только со мной.

 

«…хоть капельку верить». «И опять затворяя двери

Впереди два выходных. Надо провести их с семьей. Может, в театр сходить? Или в кафе куда-нибудь? Все вместе. А почему бы и нет? – уже входя в квартиру, решил Владимир.

Как всегда, с улыбкой, от которой делалось радостно на сердце и в душе, его встретила Аринка, дочь Наты. Он полюбил ее как родную. Она отвечала тем же. Чаще стал называть не просто по имени, а не иначе, как солнышко мое. Нельзя обмануть сердце ребенка, он понимал это.

Привет, привет, солнышко мое. Мама дома? Нет? Ну, тогда давай готовить ужин. Скоро мама подъедет. Слушай, как ты смотришь на то, если завтра мы все вместе поедем в театр, а лучше – сначала в кафе, а потом в театр?

Ой, правда? Здорово. А в какой театр?

Не знаю. В какой хочешь? Может, в Дом актера? Помнишь, мы летом ходили туда?

Можно.

Договорились.

Наты не было. Поужинав, включил телевизор. Звонил на сотовый, не отвечает. Что может быть? Уже поздно вечером позвонила Ната.

Что случилось, ты где? Мы уже поужинали без тебя.

Прости, родной. Знаешь, у Нади, с которой когда-то работали вместе, умерла бабушка. Она неожиданно мне позвонила, плакала. Я сейчас у нее. Завтра похороны. Она одна в квартире, ей страшно. Да и помочь надо, не могу ее оставить одну. Не волнуйся, приеду завтра. Вы там без меня справитесь?

Может, мне подъехать, помочь в чем-нибудь? Если завтра похороны, наверняка, нужна мужская помощь. Да и лишняя машина не помешает, отвезти на кладбище, привезти?.. Говори адрес.

Не надо, любимый, мы справимся, зачем тебе это? Все нормально.

Хорошо. За нас не волнуйся. Мы поужинали. Если что надо, звони.

Взаимно пожелали друг другу спокойной ночи. Владимир принял ванну и пошел отдыхать. Тревожно было в душе. Последнее время что-то, пока не известное для него, произошло в их отношениях. Что именно? Этого он понять пока не мог. Но что-то произошло, это точно. Ната стала другой. Если раньше она звонила чуть ли не каждый час, сейчас она забывает даже предупредить, что где-то задерживается.

Вспомнил тот случай, когда был у Анатолия. «Почему она меня обманула, что была у них? Ее там не было». Вспомнил и ту ночь. Он видел счастливую спящую женщину. «И это счастье подарено не мной. Значит, у нее появился мужчина. А я в это просто не хочу верить. Или боюсь верить?»

Конечно, можно поговорить. Но что это даст? Она ничего не скажет. Уйдет в себя, будет молчать. Может, он все же придумывает, напрасно подозревая ее в измене? А что подсказывает ему сердце? Да ничего оно не говорит. Оно просто болит… Устав от тревожных мыслей, Владимир покорно улыбнулся: «Пусть! Как там, в Индии, говорят, почему у них крепкие браки? Да потому что мужу дарят на свадьбе ружье, жене рисуют красную точку на лбу» Это последнее, что пришло Владимиру на ум…

 

* * *

…Открыв глаза, Владимир увидел незнакомых людей в белых халатах. Один из них сидел на его кровати. Сознание возвращалось медленно. Понял, это скорая медпомощь. Но что они здесь делают? Конечно, не в гости приехали. Вот и капельница слева от него.

Как Вы сейчас себя чувствуете? Лежите, вставать нельзя, – положив руку на его грудь, сказал доктор, сидящий на кровати.

Здесь были еще двое, тоже в белых халатах. В дверях стояла Аринка и расширенными от страха глазами смотрела на Владимира.

Нормально, доктор. Что это было?

Похоже, инсульт. Сейчас подъедет реанимационная машина и Вас отвезут в больницу.

Но я не могу, жена на похоронах, работа. и я себя хорошо чувствую.

Понятно. Вы, видимо, пережили стресс. Приносим наши соболезнования. Скажите, у Вас уже было подобное?

Нет, доктор. Во-первых, умер совсем незнакомый мне пожилой человек. А такое со мной, действительно, в первый раз. Уверяю Вас, мне хорошо, все нормально. Я не поеду в больницу. Просто переутомление. Устал немного.

Ну, что ж, тогда подпишите вот это. Ваш отказ от госпитализации. Но примите мой дружеский совет: Вам необходимо обязательное полное обследование. Направление сейчас подготовлю. Обязательно. Шутить со здоровьем нельзя.

После ухода медработников установилась тишина. В спальной комнате остро ощущался запах лекарств.

Все нормально, Аринка, не волнуйся. Все хорошо. Ты, наверное, маме позвонила? Не надо было этого делать.

Да. Звонила. Но телефон не отвечает. Отключен.

Тем лучше. Не надо ее расстраивать.

 

* * *

Утром Ната не позвонила. Телефон не отвечал и днем. Лишь после обеда, наконец-то, отозвалась. На его вопрос, почему не звонила, ответила:

Извини, родной. С утра замотались. Готовили стол. Потом поехали на кладбище, а я забыла в прихожей свою сумочку, представляешь? А там телефон. Вот только что приехали с кладбища, сразу звоню.

Представляю, как вам досталось: и обед приготовить, и на кладбище съездить, а вернувшись, накрыть стол и накормить всех, как положено. У нее, что, была одна бабушка, родителей нет? Либо подруг, чтобы помочь?

У нее мать, она оставалась дома. Ну, еще знакомые ее мамы, я их не знаю. Они помогли. Народу было много.

Хорошо, Ната, когда будешь?

Скоро, часов в семь. Помогу с посудой, убраться. И сразу домой. Целую, родной, побуду с ней, ладно? Не могу ее оставить в таком состоянии. Я обещала, что приеду.

Конечно, я понимаю. Езжай. Только не оставляй больше свою сумочку в прихожей чужой квартиры, где в течение дня было много незнакомых людей, которые пришли попрощаться с бабушкой. Потом у тебя там не только телефон, но и деньги, документы на машину, водительское удостоверение, наконец. Остановят гаишники, проблемы будут. Ты не сможешь даже позвонить мне. Или вдруг заплачешь, а косметика у тебя в сумочке.

Владимир не думал, что Ната не поняла его. Все она поняла. Но сделала вид, что ничего особенного, двусмысленного, в его словах не было.

Хорошо, Вова. Пока. Утром буду.

Ната утром не приехала. Приехала ближе к вечеру. Долго плескалась в ванной, затем прыгнула в постель. Владимир почувствовал слабый запах вина. И еще чего-то. Чужого. Не его.

Долго не мог заснуть. Просто лежал с закрытыми глазами.

Вдруг Ната тихо поднялась, подошла к столу и, что-то взяв из своей сумочки, вышла из спальни. Явно услышал в ванной шум воды. Нет, надо с ней поговорить, объясниться, все же решил Владимир. Поднявшись, вышел из спальни и, пройдя мимо ванной, прошел в кухню. Он слышал, как Ната говорила по телефону. С кем? Уже глубокая ночь. Стоя у приоткрытой фрамуги окна в ожидании Наты, выкурил две сигареты. Жена продолжала говорить. Точнее будет, больше слушала, иногда отвечая местоимениями или короткими фразами. Старалась делать это тихо. Но шум воды и так заглушал разговор.

Внезапно пришла мысль: она может подумать, что он подслушивает ее. Это не красиво. Докурив очередную сигарету, щелчком выбросил ее в приоткрытое окно и вернулся в спальню.

 

* * *

В понедельник к Николаю Николаевичу Владимир не поехал. Позвонив Палычу, попросил его самого проехать к Николаю Николаевичу, согласовать с ним график расчета и получить часть денег.

Ната уже проснулась. Она, как всегда, сидела перед зеркалом и наносила макияж. Из кухни слышался шум закипающего чайника, затем характерный щелчок его автоматического отключения.

Доброе утро, любимый. Завтрак уже готов. Ты на работу? Или еще отдохнешь?

Доброе утро, Ната. Конечно, на работу, только позвоню кое-кому.

Жена, видимо, уловила сухость в словах, но не спросила ни о чем.

Приняв душ, Владимир уже из кухни позвонил Палычу и напомнил ему, что он должен сегодня поехать к Николаю Николаевичу, после чего позвонить ему и проинформировать о результатах встречи.

Из окна было видно, что недалеко от его машины стоял черный джип. «Спасибо, Барон», – подумал Владимир. Тут же сделал звонок Барону и напомнил ему, что приедет к вечеру.

Но приехать к Барону пришлось раньше. Около двух часов дня позвонил Палыч и сообщил, что он сейчас на тридцатом километре от города, с ним уже рядом представители его страховой компании, ГИБДД и СПАС.

Что случилось, Петр Павлович? Ты был у Николая Николаевича?

Не доехал. Произошло ДТП. Представляете, моя машина вдребезги, а у самого ни одной царапинки! Просто чудо какое-то. От удара двигатель моей машины ушел в салон. Вылетев с дороги, я кувыркался, весь кузов смят. Из кузова вытащили спасатели, двери не открывались. Да и подушка безопасности прижала к сиденью так, что дышать не мог.

Помощь нужна?

Нет, все нормально, машину уже краном ставят на площадку. Звоню потому, что не доехал к Николаю Николаевичу

Чья вина в ДТП?

Пока не знаю, но, скорее всего моя. Сам виноват, ехал, конечно, быстро, не менее ста двадцати. Может, больше. Не справился с управлением. Хотел обойти грузовик, но не получилось, встречная была занята. Я спрятался за грузовик, а он скотина, тормознул резко.

Что-то мне это напоминает, Палыч.

Что говорите?

Да нет, это я так, про себя. Все понял, звони.

 

Предписание природы: каждому воздается свое

Забыв на какое-то время свои личные дела, стараясь положиться на судьбу и на время, отключиться от всех проблем, Владимир поехал к Барону. Было еще относительно светло, хотя через час-полтора в городе уже зажгутся огни. Уже немало времени прошло, как проводили старый и встретили Новый год, затем встретили и проводили его по-старому стилю, и даже праздники рождественские уже прошли. Но город был в огнях, гирляндах, в каком-то еще после праздничном настроении. Только русские люди, разгулявшись, хотят продолжения праздника. И он, несмотря на уже трудовые будни, не уходит.

Ничему уже не удивляясь, Владимир старался переключиться на сегодняшнее, произошедшее с Петром Павловичем, ДТП. Он был уверен, что оно не случайно и знал, от кого это все идет. Чего так боится этот Николай Николаевич? Ну, купил золото. Что из того? Он добросовестный покупатель. Предложили, он купил. Не мог же он знать, откуда оно? Или знал? И боится, что цыгане, узнав, что золото у него, заставят его вернуть. Значит, не исключено, что эти драгоценности пока у него.

То, что к Владимиру обратился Петр Павлович, это чистая случайность, не более. Он не стремился к развязке этого дела, так уж случилось. Напротив, видит Бог, не хотел к этому возвращаться. Но это незаконченное дело вновь вернулось к нему. Чтобы напомнить, «то, что где-нибудь ты живешь».

«А может, так распорядилась Рада?» – уже с горькой усмешкой подумал Владимир.

Пока ехал к Барону, несколько раз видел иногда появляющийся то правее, то левее, то несколько позади него черный джип, тенью следовавших за ним цыган.

Подъехав к особняку Барона и остановившись перед воротами, вышел из машины. Знал, что его обязательно встретят.

На сей раз встречал сам Цезарь. Обнялись, словно родные, как это делают люди Востока, и проследовали в дом. Было такое ощущение, что стол в этой зале постоянно накрыт. Или так получается, когда они кого-то ждут?

Тем не менее, на столе стояли закуски, фрукты. И чистая посуда. На три персоны. Значит, будет еще кто-то, может, жена его? Конечно, она. Он же хотел встретиться не только с Бароном, но и с ней.

Не успев раздеться и пройти к столу, увидел, как сверху, по широкой витой лестнице, держа на руках сына, спускается Лана. Она была прекрасна, стройная, в длинном черном платье… Лана держала на руках младенца и приветливо смотрела на Владимира. Она была похожа на женщину из лунного света, настолько ее иконический облик нес в себе печать загадочности. «Мария и младенец – промелькнуло в сознании Владимира, – чем не сюжет для художника?»

На мгновение она перевела свои огромные черные глаза, чтобы не оступиться, на ступеньки лестницы и вновь прямо посмотрела на него.

Владимир присел лишь только после того, как села Лана… Она сидела напротив, по-прежнему не отводя взгляда от Владимира. Владимир даже не помнил, поздоровался ли с ней, до того был ею очарован.

Не отказавшись от чаю и не решаясь передать последнюю новость Барону, сразу перешел к тому их последнему, не законченному разговору, когда был в этом доме.

Знаете, Лана, я помню все, о чем Вы мне говорили в тот вечер. Не скрою, не раз вспоминал тот разговор и Ваши предостережения. Не буду также лукавить, если скажу, что не хотел этой встречи, но постоянно что-то мешало нам увидеться. Ваши предостережения были не напрасны. Был и огонь, как Вы предсказывали мне, был и дым. Много дыма. Было много другого, что заставляло меня не раз вспомнить о Вас.

Обращаясь к Лане, он видел, как Барон, так же внимательно, как и прежде, слушая Владимира, очень пристально смотрит в его глаза.

Если бы не один случай, который произошел не так давно, возможно, не скоро бы мы и встретились. Это касается Вашей семейной реликвии. Есть еще не менее важные моменты. С одним, совсем посторонним человеком, который сейчас еще в больнице, произошел трагический случай. Ему разбили голову. Была сложная операция, вставили пластину. Полагаю, что это тоже одно из звеньев какой-то пока не известной мне цепи. Уверен, что не ему хотели разбить голову, а мне.

Лана, внимательно слушая Владимира, протянула руку к лежавшей слева от нее пачке сигарет и взяла длинную, тонкую сигарету. Глядя на Барона, Владимир продолжил:

Не думал я, Цезарь, что мне придется вновь вернуться к событиям тех дней. Но обстоятельства заставили прийти к тебе. Сначала – о главном. Проявилось кольцо. Одно из тех, которое было снято, простите меня, Лана, украдено из склепа.

После минутной паузы Владимир достал из внутреннего кармана кольцо и положил его на стол. На лице Барона не дрогнул ни один мускул. Казалось бы, его не удивило это сообщение. Но Владимир увидел, как вздрогнули его пальцы. Затем они сложились в кулаки. Также глядя на Владимира, Барон молча ждал продолжения.

– Ко мне обратился один мужчина, у которого произошел финансовый конфликт с руководителем компании. Так вот, обращаясь ко мне, предложил, в качестве гонорара за работу, это самое кольцо, которое купил у своего главного бухгалтера. И знаешь, кто этот главный бухгалтер? Жена того самого директора компании, с которым у него произошел конфликт. Но это еще не все.

Меня постоянно преследуют одни неприятности. Знаю точно, что все они связаны с этим делом, с пропавшим золотом. Какое-то время меня как бы забыли. Оставили в покое. Но как только ко мне обратился этот клиент, предложивший мне кольцо, обо мне вновь вспомнили.

Сегодня я должен быть у этого руководителя компании, некоего Николая Николаевича. Именно сегодня он готов был передать через меня первую часть денег. Но я не поехал. Случайно. Личные, семейные дела. Поехал Палыч. Тот, кто нашел меня и не говорит, кто дал ему мой адрес. Но не доехал! На тридцатом километре произошло ДТП. Машина вдребезги, но Палыч, к счастью, жив.

Вот я и хотел бы поговорить с вами. Случайность это или нет? О себе уже не говорю, но меня беспокоит, нет, тревожит судьба моей семьи! На что они способны? Кто может это знать?

И если Вы, Лана, колдунья, знахарка, вещунья, ведьма, все что угодно… если Вы мне сможете сейчас помочь, я встану перед Вами на колени и поцелую руку.

Тебе, Барон, обещаю сделать все, что касается поиска твоего золота и кулона. Мне кажется, что я уже знаю, у кого оно может находиться. Но это только догадки, не больше. Есть догадки и по таинственной смерти Рады, необъяснимому положению кулона, но пока путанно, лучше промолчать.

Немного помолчав, добавил:

Когда был в офисе Николая Николаевича, видел того, помнишь на фотографии, который постоянно улыбается? Уверен, он пригрет этим директором, у него работает.

Барон после минутной паузы заговорил:

Я так и предполагал, что у тебя проблемы, связанные с нашим делом. Подумал об этом, как только ты позвонил и попросил проследить за машиной. Ты уж прости, но мы проследили не только за твоей машиной, но и за машиной твоей жены. На всякий случай. Трое суток, включая сегодняшний день.

Ну, и что, есть что-то?

В пятницу за тобой постоянно следовала «девятка», мокрый асфальт. Мои люди сразу ее срисовали. С твоей подсказки. Ты же сказал, что, возможно, предметом наблюдения будет серая «девятка». Но ни в субботу, ни в воскресенье ее не было. Как и не было никого другого, кого бы ты мог интересовать. Номер, конечно, записали, даже знаем ее хозяина, вернее хозяйку.

Машина зарегистрирована на женщину, которая проживает в отдаленном районе. Но автомобиль она давно продала по доверенности. Кому продала, не знает. Выписала Генеральную доверенность, получила деньги, и все. Мы, конечно, спросили, у какого нотариуса и когда она делала доверенность, но она не помнит. Приехала в город с племянником, здесь нашелся покупатель. Куда-то заехали к нотариусу, с ней рассчитались, и все. Больше ничего пояснить не могла. Может, не захотела.

В общем, так, брат мой, – продолжил Барон. – Все, что ты рассказал, интересно. Во-первых, прости, что тебе пришлось пережить это. Я обещал тебе помощь, но ты не захотел ее принять. Поэтому сейчас, хочешь ты этого или нет, но мои люди будут постоянно с тобой. Они не помешают тебе, ты их даже не увидишь. Но будешь чувствовать себя уверенней. Ни я, ни мои братья не простим себе, если с тобой либо с твоей семьей что-то произойдет нехорошее. Твои враги – наши враги.

Мы не знаем твои планы: когда, к кому ты направляешься, мы и не будем вмешиваться в эти дела. Но мы можем помочь тебе уйти от этих неприятностей, если будем вместе.

Как я понимаю, твой Палыч не доехал к этому президенту компании. Случайность? Возможно. Но я склонен думать, что случайностей в жизни не бывает. Есть судьба, которую никому не изменить. Но можно поправить, предотвратить. Если, конечно, обладаешь таким даром, какой имеет Лана. Я слышал искренность в твоих словах, когда, обращаясь к ней, ты готов был отдать душу свою кому угодно, хоть дьяволу, хоть черту. И отдать ее готов не ради себя, а ради своих близких. В этом нет необходимости, дорогой брат.

Немного помолчав, Барон продолжил:

Я поклялся на могиле Рады, на могиле брата своего, что найду и накажу тех, кто посмел осквернить их могилы. Тех, кто посмел прикоснуться своими грязными руками к венку, к ограде, к камню на могильной плите, к ее праху. Один уже понес мое наказание. Есть еще двое. Один из них – тот самый, Кривой. Я знаю о нем, как знаю, что он не уйдет от моего наказания. Дело только во времени. Как он получит это наказание, – найдется и наша реликвия. Кулон. В этом я также уверен. И это скоро произойдет.

Не всегда, брат мой, правда бывает чистой. Чтобы она была чистой, ее надо не только добиваться и искать, но и, найдя, очищать от всего, что прилипло к ней, к этой самой правде. И оберегать ее. Этому приходится отдавать все, порой саму жизнь.

Сегодня Лана не будет говорить тебе ничего. Все, что она хотела тебе сказать, сказал я. Она захотела посмотреть на тебя. Для тебя это надо. Поверь, она всегда рядом. А Рада тебя больше беспокоить не будет. Все будет хорошо. Поверь мне. Но тебе придется пережить еще не менее тяжелый период в жизни. И только твоя воля и твое желание жить помогут тебе пережить все это.

Все, что я тебе сейчас сказал, ты вспомнишь не раз. Мы не скоро увидимся. Но увидимся обязательно. Мои слова помогут тебе пережить то, что уготовано судьбой. Я говорил, изменить ее нельзя. Можно только что-то чуть исправить и помочь. Мои слова к тебе, ты сможешь все это выдержать и остаться человеком.

Говоря так, Барон вдруг, глядя куда-то за спину Владимира, медленно поднялся и направился к монитору, стоявшему слева в углу от входа в гостиную.

А это не она, случайно?

Повернувшись к выходу и поглядев на монитор видеонаблюдения, Владимир увидел свою, припаркованную у ворот машину. Приглядевшись, можно было увидеть, насколько позволял экран монитора, капот какой-то темной машины, напоминавшей марку «девятой» модели, но номер не просматривался.

Не знаю… – неуверенно проговорил Владимир.

Барон громко, на своем языке кого-то позвал. Тут же появился молодой высокий юноша, который, выслушав Барона, быстро прошел к монитору. «Сейчас посмотрим, Барон», – с этими словами он с помощью клавиатуры переместил, насколько позволял радиус наблюдения, видоискатель на эту автомашину.

Это она, Барон, та самая, – проговорил молодой человек.

Барон вновь что-то на своем языке сказал молодому человеку, который, выслушав его, вышел из гостиной.

Выйдя через некоторое время, Владимир уже не увидел «девятку», которая стояла до этого чуть дальше от дома.

Владимир не заметил, что за беседой пролетело более двух часов. За это время даже про таинственную «девятку» забыл. Но интуитивно чувствовал, что в ней был тот самый, который смеется и которого он видел у Николая Николаевича. «Ну, да Бог с ним, каждому – свое. Так, кажется, написано в Библии. А точнее, на воротах Ада. Не мне судить», – подумал он.

 

Кривой. Бездна бездну призывает

Более двух часов, как неизвестный, остановив свою серую «девятку» на обочине проезжей части дороги, наблюдал за машиной, стоящей у ворот загородного дома. Его очень интересовало, кому мог принадлежать этот шикарный особняк, обнесенный таким высоким кирпичным забором, из-за которого виднелась только часть крыши, и когда, наконец, выйдет оттуда тот, кто его очень интересовал. Конечно, можно выйти из машины и постараться разглядеть, что там, за этим забором. Но этого делать нельзя.

Ограничению видимости наблюдения способствовало то, что он вынужден был максимально откинуть спинку сиденья. Нельзя допустить, чтобы его заметили. Со стороны казалось, что в машине никого нет.

Вдруг мимо машины, куда-то спеша по своим далеко уже не детским делам, с шумом и смехом пробежали подростки. Один из них внезапно остановился и, мельком взглянув в салон машины, крикнул убежавшим вперед друзьям: «Эй, пацаны, идите сюда. Здесь, кажись, никого нет». Он пригляделся. «Там что-то лежит», – уже чуть тише продолжил подросток.

Мальчишки осторожно подошли ближе и, пытаясь разглядеть через затемненные стекла автомобиля внутренность салона, прилипли к стеклам. Кто-то уже, пробуя открыть двери, дергал за ручки.

Вдруг внутри что-то зашевелилось и хриплый мужской голос, без тени смущения вспоминая родителей этих сопляков, посмевших прикоснуться к его собственности, громко предложил им смыться. Причем очень быстро. Пока он им не помог. И подтверждая серьезность своих намерений, мужчина достал с заднего сиденья биту. Смысл сказанного был не только красноречив, но и ясен. Но не для них.

Ватага мелких хулиганов, как бы от неожиданности отпрыгнув в стороны, не только не убежала, а, напротив, на удивление осмелела. Они прыгали вокруг машины, кривлялись, высовывали языки, показывали пальцами понятные всем, кто видел американские фильмы, знаки. Один из них, согнув в локте сжатую в кулак правую руку, резко перехватил ее изгибом левой…

Находившийся в салоне мужчина, видимо, смотрел американские фильмы. Потому как он понял все, что хотели так красноречиво сказать ему эти самые, выражаясь его словами, сопляки. Его терпению пришел конец. Дверь резко открылась, и. показалась бейсбольная бита.

Но, не успев насладиться чувством справедливой мести, подтвержденной красноречивыми угрозами, отборным матом и бейсбольной битой, мужчина вдруг как-то обмяк и затих.

Через две минуты на улице уже не было ни мелких хулиганов, ни серой «девятки».

 

* * *

Смотри, он еще и улыбается, – неизвестно к кому обратился золотозубый.

Не, это не от радости. По жизни он такой, веселый. Правильно говорю, Кривой? – проговорил кто-то еще.

Не понимая еще, что с ним случилось, потому что в голове ощущалась невыносимая боль, от которой хотелось выть, Кривой, махая в знак согласия головой, пытался рассмотреть стоящих перед ним людей. Ему, конечно, не до шуток, но что поделаешь, если, помимо его воли, окружающие всегда считали его веселым человеком.

От ярко светившей прямо в лицо Кривого лампы, он не мог практически видеть ничего, тем более стоящих перед ним неизвестных людей. По причине крепко связанных сзади рук прикрыться от яркого света он не мог, поэтому, как ни пытался как-то отклониться от света направленной на него лампы, ничего не получалось. Каждое движение приносило резкую боль в голове. «Чем это ее так?» – подумал Кривой.

Тем не менее, он все понимал. Понимал, по какой причине он оказался здесь и что взяли его на живца. Вспомнил подростков, которые заставили его выйти из машины. Черт, как глупо все получилось. Сам себя привез цыганам.

– Сейчас отдыхай пока, смешной ты мой. Скоро Барон приедет, у него к тебе разговор будет. Хочу предупредить: не любит Барон, когда его не понимают, и ой как не любит, когда врут ему… поэтому, подумай пока.

Свет внезапно потух. Противно скрипя и громыхая, закрылась железная дверь, слышно было, как снаружи, трижды провернувшись, защелкнулся замок. То, что это был подвал, Кривой понял сразу. И не только по причине особой сырости, но и особого крысиного запаха. После установившейся вдруг тишины он явно слышал их возню и писк. Вместе с тем здесь было очень жарко. Слышно было, как из какой-то трубы, словно отсчитывая секунды, равномерно капала вода.

«Твою мать, как глупо попался. Все, это конец, меня отсюда живым не выпустят. Зарежут как барана или…»

Может, откупиться? Мелькнула и тут же исчезла мысль. Чем? Их же золотом? Нет, они не простят его, слишком много проколов он совершил. Все вспомнят. Доказательства его невиновности им не нужны. У них свой суд, цыганский. Решает все Барон. Он и прокурор, он и судья, он и защитник, он и палач. В одном лице.

Постепенно боль проходила, но в голове появился какой-то шум и сильно давило в висках. Хотелось обхватить голову руками и сжать ее в висках, но сделать этого не позволяли связанные руки. От бессильной злости Кривой, крепко сжав зубы, рискуя их сломать и размахивая из стороны в сторону головой, повалившись на бок, утробно застонал.

Копошившиеся где-то в углу подвала крысы, услышав этот, наполненный нечеловеческой болью стон, прекратили свою возню. Их любопытство, вызванное присутствием живого, непонятно почему вдруг появившегося здесь и неподвижно полулежащего у стены человека, перебороло чувство страха. Короткими перебежками, внезапно останавливаясь, поводя из стороны в стороны своими длинными мордочками, присматриваясь и принюхиваясь, все ближе и ближе приближались они к этому неизвестно откуда появившемуся и нарушившему их крысиный покой человеку…

Кривой не обращал внимания на крыс, которые уже не боялись его, убедившись, что этот неизвестный им не страшен. Они приблизились вплотную к его ногам и, как бы примериваясь, раздумывали, можно ли их куснуть? Но пока не решались. Внимательно поглядывая на него, чего-то ждали.

Кривой, прислонившись к стене и вытянув ноги, сидел на полу. Привыкшие к темноте глаза четко различали не только предметы, находившиеся в этом подвале. Он уже видел и этих мелких хищников, полукольцом окруживших и внимательно изучающих его. Боясь резких движений, которые могли принести ему дополнительную боль, он молча смотрел на них, не пытаясь даже отпугнуть этих кровожадных хищников.

«Что же делать? – не выходила из головы одна и та же мысль. – Ну, почему он сразу не замочил этого следователя, как его, кажется, Владимир. Сколько раз была такая возможность. Сначала предупреждали его… Не помогло. Так хорошо подготовленный и проведенный поджог его квартиры, огонь которого должен был в короткое время сжечь все, странным образом затух. Огонь почему-то даже не проник в жилое помещение. Сколько он потом ездил за ним, выследил однажды. Долбанул по башке битой, как оказалось, не его. Хорошо, что не добил того мужика, какие-то бабы помешали. Словно заговоренный.

Говорил же, что подставу на дороге мне сложно сделать самому. Тут нужен профи. Нет, где он его найдет!» – со злостью вспомнил Николая Николаевича и неудавшееся ДТП на дороге. Он хорошо помнил тот день.

Ожидая появление нужной ему машины, он сидел в груженном щебнем КАМАЗе. Увидев ее, заранее выехал на проезжую часть и, прибавляя скорость, какое-то время, не давая себя обойти, шел впереди. Ждал подходящий момент. Но не получилось. Тормознув и даже зажмурившись от предполагаемого сзади удара, он почему-то рано рванул вперед. Словно какая-то неизвестная ему сила заставила это сделать. Не помогли и ранее подрезанные им тормозные шланги в машине этого заговоренного Владимира. «Да, он действительно какой-то заговоренный», – со злостью вспоминая этот эпизод, подумал Кривой.

Кривой вспомнил и случайную встречу с Владимиром в офисе. О том, что тот его узнал, ему сказал Николай Николаевич. Но откуда Владимир может его знать? Этого Кривой не понимал.

«Так что же делать? Что делать?» – лихорадочно думал Кривой. Вдруг закричав от невыносимой боли, он с ужасом почувствовал, как в его ногу вцепились сразу две крупные крысы. Судорожно дрыгая ногами, пытался отбросить их в стороны. Но они, словно чувствуя его беспомощность, вцепившись своими острыми зубами, буквально висели на его ноге. Связанные сзади руки не давали возможность оторвать этих тварей от ноги. Остальные, сидящие рядом и наблюдавшие до этого за ним крысы, как будто ждали команды. Одновременно с криком Кривого они набросились на его тело. Катаясь по полу и пытаясь раздавить их тяжестью своего собственного тела, Кривой, уже не слыша собственного голоса, кричал. Его крик перешел в хрип. Как долго это продолжалось, он не помнил. Он даже не услышал звука открывавшейся железной, громыхающей двери.

Никогда не подумал бы Кривой, что с такой радостью он увидит в проеме открытой двери тех, кто затащил его в этот подвал и кого минутой раньше он так боялся увидеть.

Но ни пришедшие в этот момент люди, ни ярко осветившая этот подвал лампа не испугали крыс. Они, продолжая еще гирляндами висеть на нем, не прекращали поедания этого еще теплого и столь вкусного живого человеческого мяса.

Лишь только после того, как его выволокли из подвала, крысы, в своей крысиной злости, подкрепленной противным и ужасным писком, зло посматривая своими маленькими крысиными глазками не только на тех, кто посмел помешать их обеду, но и на сам недоеденный ими обед, вмиг разбежались по своим норам.

Кривой долго не мог говорить. Его бил озноб. Он молча смотрел на цыган, дрожал и кривился от боли. Все тело его горело от этих ужасных крысиных укусов. На этот раз его улыбка была не смешной. Цыгане, также молча, изучающее смотрели на это жалкое зрелище.

– Ну, рассказывай, Кривой… – проговорил один из них.

 

Друзья. Подарок мудрости

Как уже говорилось, выйдя от Барона, проводившего его до ворот своей усадьбы, Владимир не увидел той, преследовавшей его серой «девятки». Ее не было.

Оставшись наедине со своими мыслями, невольно подумал о Нате. Нет, надо принять какое-то решение. Объясниться. Может, пока не уехал, все же спросить у Барона, где была ее машина с пятницы до воскресенья? Они же сопровождали не только его, а, как он понял, и машину жены? И если, действительно, в тот день были похороны, и она была на кладбище, значит, это можно как-то объяснить. Но как об этом спросить у Барона? Что подозревает ее в измене? «Нет, не стоит этого делать», – заключил Владимир.

Отказавшись от этой мысли, Владимир решил заехать к друзьям, Василию и Валентине, которые, искренне любя и уважая Владимира, сами того не понимая, посодействовали тому, что их друг принял окончательное решение. Было это решение поспешным и, возможно, неразумным… Касалось оно окончательного разрыва с Натой.

В доме друзей он всегда чувствовал себя уютно и спокойно. Здесь есть даже «его» комната – он ее всегда занимал, приезжая к ним в гости. Позже эту комнату они занимали уже вместе с Натой.

Валя всегда подчеркивала, что Владимир для нее – роднее ее собственного брата, который уже и дорогу забыл к своей сестре. Дороже родственников, которым она нужна постольку, поскольку им нужна ее постоянная помощь. Василий также считает Владимира своим лучшим другом и при каждом удобном случае подчеркивает это.

Общаясь с ними, Владимир всегда чувствовал их внутреннюю доброту, искреннюю доброжелательность, готовность прийти на помощь. И невозможно было порой не рассказать им о том, что волнует тебя, что болит; как говорят гадалки, что на сердце, что под сердцем. Выслушают, посочувствуют и посоветуют, как дальше жить.

 

* * *

Искренне радуясь приезду Владимира, Валя быстро накрыла стол. Василий, бросив свои дела, готовил баню. Уже через полчаса весело трещали дрова не только в бане, но и в мангале. Непринужденно разговаривая, Валя, как бы между прочим, спросила, как Ната, как семья? В общем, обычные вопросы, какие мы обычно задаем друг другу при встрече.

Владимир заверил Валентину, что у него все хорошо. Она все же, внимательно посмотрев на него, не согласилась… Видимо, ее насторожило, что он приехал один, без Наты.

Уважая ее не только как жену друга, но и как умную, рассудительную женщину, которая относится к нему поистине, как к родному брату, даже с какой-то материнской теплотой, Владимир успокоил ее, уверяя, что она зря беспокоится. Свои подозрения, что у Наты кто-то появился, оставил при себе. Зачем об этом? Это его, личное.

– … Так, баня скоро будет готова, а пока пойдем, друг, шашлык делать!

Захватив с собой недопитую бутылку, вышли во внутренний двор дома. Они знали, что Валя сейчас вынесет им все необходимое для закуски и соорудит все это на маленьком столике, стоявшем рядом с мангалом. Это традиция.

Вечер обещал быть хорошим. Мороза не было. Дышалось легко и свободно. На миг забыв о своих проблемах, Владимир с удовольствием включился в непринужденную беседу. Василий, безобидно прикрикивая на Валю, успевал подбросить дрова в баню, столь же весело, ругая ее за рассеянность, искал шампура. Найдя их, убегал в дом и также весело появлялся вновь. Его ненавязчивая суета была приятной.

Я не помешаю вам, мужчины? – выйдя из дома, подошла к ним Валентина. В руках она держала бутылку водки.

Ты моя умница, как ты нам можешь помешать, жена? – раскинув в стороны руки, проговорил Василий. – Ты всегда чувствуешь, когда ты нужна, – обнимая одной рукой жену за талию и забирая из ее рук бутылку с водкой, весело проговорил Василий. И тихо добавил: – Учись, друг, держать женщин в железных руках. Как только они потеряют чувство страха, они потеряют к нам всякий интерес…

Хватит, балабол. Это кто кого еще боится. Вот как дам сейчас, – с улыбкой парировала Валентина.

Не сейчас, а чуть позже, после баньки… давай, беги в дом, а то замерзнешь.

Василий, шутя, шлепнул ее ладошкой чуть ниже спины и, повернувшись к мангалу, подбросил в него уголь.

Знаешь, я должен тебе кое-что рассказать. Это касается твоей Наты. Ты же знаешь, как мы с Валей относимся к тебе, особенно она. Всегда волнуется за тебя.

Никогда, никому не позволял Владимир вмешиваться в свою личную жизнь. Что его заставило выслушать Василия? Его собственные сомнения, ноющая в душе боль?

О чем хочешь со мной поговорить, друг мой? Что хочешь рассказать, чего я не знаю?

Прости, друг, но не пара тебе Ната.

???

Разные вы люди. Конечно, она молодая, красивая. Но ты ее очень балуешь. А этого не следует делать. Она тебя просто использует.

И почему ты так решил, дружище? Да, я купил ее молодость, пусть даже ее тело, ее любовь. А что в этом мире не продается и не покупается? Все продается и все покупается. Она мне тело, я ей – обеспеченную жизнь. Только называется это по-другому. И не обязательно за деньги. Или я не прав? Может, я придумал себе это? – прищуриваясь от дыма и прикуривая сигарету от пламени мангала, ответил Владимир.

Владимир невольно вспомнил тот вечер. Казалось, это было очень давно, после разрыва с бывшей женой. Именно в то время он чувствовал моральную поддержку этой семьи. Они даже радовались, что, наконец-то, он расстался с женой. Даже Валя, казалось бы, по-женски, должна быть солидарна с ней, но она постоянно сочувствовала именно Владимиру. Он всегда ощущал их искреннюю доброжелательность по отношению к себе.

Валя тогда говорила, что он достоин другой, лучшей женщины, способной понимать его и любить по-настоящему, которая станет ему не только верной женой, но и другом.

Вот и сейчас его друзья, окружая своим вниманием, дружеской поддержкой, заботой, что-то хотят неизвестное ему пока рассказать. Что именно? О том, что ему было известно, он им не говорил. А что ему может быть не известным?

Как-то с Сашкой я был в кафе. Там была твоя Ната. Не одна, с мужчиной, – продолжил Василий. – Нас она не видела. Сначала я думал, что мы обознались. Но это была она. Странно, что Сашка тебе ничего об этом не сказал.

Владимир вспомнил, что действительно Сашка как-то ему что-то хотел рассказать. У него был к нему какой-то разговор. Но он так и не состоялся…

Хотел подойти к ним. Но Сашка не разрешил. Я настоял, чтобы посмотреть немного, понаблюдать.

Сердце Владимира сжималось, закипало болью. В голове все помутилось. Значит, его предположения не случайны? – подумал: «Зачем же ты так со мной, Ната?»

И что дальше?

В общем, ничего интересного. Нам, конечно, не было слышно, о чем они беседовали. Но во время их беседы он неоднократно, как бы случайно, касался ее руки. Минут через пятнадцать она поднялась и пошла к выходу.

Ты хочешь сказать, что гораздо интереснее было бы увидеть иные отношения при расставании с тем мужчиной?

Да нет, ты меня не правильно понял. Видишь ли, это не все, – немного помолчав, продолжил Василий. – Моя бригада заканчивает отделочные работы в одном магазине. Однажды я увидел машину твоей Наты, которая стояла у дома, стоящего напротив этого магазина. Увидев ее, хотел подойти, поздороваться. Но не успел, она прошла в подъезд.

Ну, ладно, не обижайся на меня, – видя, что Василий замолчал, сказал Владимир. – Скажи, зачем ты мне об этом рассказываешь?

А как же? Разве могу я об этом промолчать? Ведь ты мой друг, и мы с Валей желаем тебе только добра. Странно, что Сашка ничего тебе об этом не рассказывал. Немного помолчав, Василий продолжил:

– Она вышла из этого дома в сопровождении

мужчины. Они улыбались. Постояли несколько минут,

потом, перед тем как она уехала, он ее обнял.

И что, Сашка тоже об этом знает?

Конечно, я рассказал ему…

Зачем ты ему об этом рассказывал? Мог бы сразу мне. Это все или еще что-то есть интересное?

Немного поколебавшись, Василий продолжил:

Есть еще кое-что, но об этом Валя тебе сама расскажет. Если, конечно, тебе это интересно.

Поскольку Владимиру это было «очень неинтересно», он, поморщившись, махнул рукой.

Настроение испортилось. Так хорошо начинавшийся вечер не удался. Посидев немного и сославшись на дела, Владимир попрощался со своими добрыми друзьями, искренне желавшими ему добра, и поехал домой. Глядя в зеркало обратного вида, Владимир видел, как его искренние и добрые друзья еще долго стояли у ворот и смотрели вслед уходящей машины.

 

«По жилам неба горечь протекла»

С Натой поговорить так и не получалось. Но что-то между ними произошло. Владимир чувствовал это своим сердцем. Ее разговоры с неизвестным ему абонентом по ночам, за закрытой дверью ванной комнаты и включенной воде, продолжались. Конечно, не составляло особого труда просмотреть ее телефон либо проверить, где она бывает в свободное время. Можно, конечно, выяснить и факт похорон, когда она отсутствовала почти двое суток. Элементарно. Разве можно поверить тому, что молодая женщина оставит свою дамскую сумочку в прихожей чужой квартиры, ведь в ней находятся документы на машину, права и самое главное – косметика? Причем, когда в эту квартиру в такой день приходят и уходят десятки разных, не знакомых даже хозяйке, совсем чужих людей? А ведь до этого Ната звонила почти каждые два часа, говорила, что скучает, любит, да мало ли, о чем говорят в таких случаях любящие друг друга мужчина и женщина? И почему она обманула его, что была у Надежды, когда ее там не было?

Из головы Владимира не выходила последняя информация, поступившая от Василия. Конечно, с одной стороны ничего особенного в словах Василия, что Нату увидели в кафе, не было. Как и в том, что она могла быть в каком-то доме. Но как в одном, так и во втором случае она была не одна, а с мужчиной. Что она могла делать в том доме, когда ее вышел проводить какой-то мужчина? Валя тоже хотела ему что-то рассказать о Нате. Но он не захотел больше ничего слушать.

Наконец, Владимир не выдержал. Не мог больше терпеть. Надо объясниться. Владимир сам не мог объяснить себе, что именно послужило началом этого разговора. Усталость, бесконечные проблемы? Он даже поймал себя на мысли, что не хочет уже идти на работу. Не хочет возвращаться домой. Все стало как-то безразлично, не интересно, не важно. Печаль, которую не исцелять даже боги!

Зайдя в спальню и увидев, что Ната смотрит телевизор, Владимир, взяв пульт, молча переключил на другую программу. Обычно она капризничала, когда он это делал, просила дать возможность досмотреть то, что ей было интересно. Он подчинялся. Но в этот раз она ничего не сказала. Также молча продолжала смотреть ту программу, которую он включил. Как бы и не заметила.

Ната, ты ничего не хочешь мне сказать?

Нет, Вова, а что случилось? Что я должна тебе сказать, о чем?

Видишь ли, Ната, – глядя ей в глаза, произнес Владимир, – тебе не кажется, что в последнее время между нами, в наших с тобой отношениях, что-то произошло? Или это только мне кажется? Одному?

А что могло произойти, Вова, почему ты говоришь загадками? Рассказывай, что произошло, что случилось?

Если помнишь, Ната, когда мы с тобой только встретились, я говорил тебе, что могу понять и простить все, кроме лжи? Потому что счастье и ложь не могут существовать рядом: счастье, признанное ложью, перестает быть счастьем! Если вдруг случится, что ты встретишь кого-нибудь и поймешь, что именно он, а не я нужен тебе, ты скажешь об этом мне сама. Как бы тяжело это ни было, я смогу понять тебя. В свою очередь я обещал тебе то же самое.

Ната долго молчала. Не умеет она врать. И если кто-то появился, не сможет она об этом прямо сказать. В силу ее характера. И он это знал: «Так зачем же я ее пытаю? Услышать то, чего боюсь услышать? Но как жить? Уйти? Может, это все ерунда? Придумал невесть что?».

Молчание затянулось. Ему вдруг стало все ясно и понятно.

Я, конечно, понимаю, Ната, что старше тебя, и не исключаю, что ты можешь нравиться другим мужчинам. Ты молодая, стройная, мало кто из мужчин пройдет мимо тебя, не оглянувшись. Мне это всегда нравилось, пусть смотрят, только руками не трогают. Но никогда не пойму и не смогу простить, если, живя со мной, у тебя появится кто-то другой. Понимаешь? Не смогу.

Почему ты решил, что у меня кто-то есть, кроме тебя? У меня никого нет, – наконец произнесла Ната.

Сердце мое мне подсказало. Неужели ты думаешь, что мужчина не может чувствовать?

Ты же знаешь, в моих силах выяснить все, даже его имя. Где, когда, у кого ты была, кого хоронила и с кем говоришь по ночам, запираясь в ванной, по телефону? Раньше ты никогда не запиралась в ванной, более того, приглашала меня туда. Раньше твой сотовый телефон всегда лежал на столе. Сейчас он постоянно в твоей сумочке и, чтобы включить его, надо знать пинкод.

Но я не хочу этого делать. Следить за тобой? Это не мое. Достаточно того, что я знаю. И не хочу так дальше жить. Не могу. Поэтому мы расстанемся с тобой. Я уйду. Тебе, да и мне тоже, надо во всем разобраться. Время – лучший лекарь, мудрый и осторожный, ошибок и недоразумений

Говоря это, Владимир уже с ужасом понимал, что это все. Это конец его призрачному, вчерашнему счастью. Он уже знал, что обратного пути не будет. Как не будет никакого скандала либо звона посуды. Насмотрелся этого в своей жизни. Как бы ему тяжело сейчас ни было, он постарается ее понять и простить. Хотя, за что? За то, что она слабая женщина и не смогла признаться ему?

Не буду врать, Ната, я был счастлив, что ты у меня есть, вернее, была. Любил и люблю до сих пор. Может, первый раз в жизни. По-настоящему. Была жена, были дети, были женщины в моей жизни. Но вот такого, что было с тобой, не помню. Может, оттого, что это моя последняя, лебединая песня? Словно увидел небеса в россыпи алмазов, и от этой красоты душа моя стала тихой, молящей и светлой. Знаю одно, у меня не будет больше в жизни… самое дорогое, что было у меня, это ты. Ангел, подаривший мне небесную отраду, и безумие и мудрость, меру и границу моего бессмертия. Мое счастье стало высшим наслаждением служить тебе, ты придала благородство мне, усиливала мою мужскую нежность… а твоя женская как-то невидимо для меня стала слабеть

Я понимаю, во все виноват сам, что вовремя не заметил, как ты меня разлюбила, «Любовь бежит от тех, кто гонится за ней»

Ната молчала. Из уголков миндалевидных, оттеняемых густыми бархатными ресницами, глаз капельками вытекали слезы.

Ее молчание и слезы не только подтвердили сомнения Владимира, но и принесли какую-то дополнительную, осязаемую, как иголки, боль в сердце. Может, эта боль связана с чувством физической жалости, которую произвели на него ее слезы? Но как долго можно жить и мучиться от этих сомнений, страдать от ревности? И мучить этим ее, которую он любит? Неужели истинная любовь похожа на привидение: все к ней стремятся, но мало кто видел?

Владимиру хотелось броситься к ней, обнять, целовать губы и эти ее слезы. Прижать к себе, закрыть глаза, дышать ароматом ее тела, утопать в густой, как ночь, волосах и не думать о том, что это прекрасное царство, царство любви не вечно…

 

Отчаянье. Смирение или истязание?

Приехав к себе, не раздеваясь, Владимир открыл холодильник. Налив полный стакан водки, залпом выпил. Выпил как воду. Не помогло.

«Что я наделал? Зачем так? Ведь можно было и по-другому? А как по-другому? И вообще, кто может сказать, как правильно?»

Не раздеваясь, Владимир заснул.

Разбудил звонок сотового телефона. Было уже утро. Лихорадочно схватив его, Владимир крикнул: «Я здесь, Ната, я».

Не успев договорить, понял, что это не Ната. Как он возненавидел в этот момент Палыча, который сообщил ему, что Николай Николаевич водит его за нос, соглашение не подписывает, встречаться с ним не хочет.

– Ну и что Вы предлагаете, Петр Павлович?

– Не знаю. Но вчера в офисе его компании был обыск, изъяли все документы, печати.

Откуда Вам это известно, кто изъял, причины?

Мне звонил опер из Управления по налоговым преступлениям. Он просил меня к нему приехать. Оставил свой телефон. А я хочу к нему поехать вместе с Вами.

Почему он Вам позвонил? Да, конечно, Вы же под следствием, может, это как-то связано с этим Вашим уголовным делом? Вы же давали какие-то письменные показания?

Да, он об этом так и сказал. Мои показания, которые я в то время давал следокам, заинтересовали налоговую службу. Вот они и изъяли все документы, печати, штук тридцать.

Ого, не мало. Фирмы-однодневки, наверное.

Да, конечно. Я знаю, что они были, но чтобы столько! Не знал.

Хорошо, Вы встречайтесь с ним, потом приезжайте ко мне в управление, в моем кабинете поговорим, подумаем.

Но…

Петр Павлович, я для вас не адвокат, только оказываю помощь и только в пределах, которые установлены моим законом и моей совестью. Поэтому действуете пока сами, поговорите, выясните, что сможете, а вот потом встретимся у меня. После двух. До встречи.

Держа в руке телефон, Владимир раздумывал: «Может, позвонить?». Нет, решил он. Не стоит этого делать.

Сняв верхнюю одежду (в которой ранее, не раздеваясь, он так и заснул), включил чайник. Приняв душ, привел себя в порядок. Работа есть работа. Надо ехать в управление.

Вспомнил вчерашние слезы Наты. Они лились ручьем. «Может, все же позвонить? Боже, как мне тебя не хватает, милая, любимая моя, родная Ната! А как без меня ее девочка? Я так привык к ней, как к родной. Она тоже потянулась ко мне».

Вспоминались картины прошлых дней. Гуляния в парке, путешествие на Юг, через всю Россию, к Черному морю. Даже не верится, что это было так недавно. Казалось, они всю жизнь прожили вместе. Владимир не испытывал таких страданий при расставании с женой, с которой прожил почти двадцать лет. Может, оттого, что все это время, рядом с Натой, он был по-настоящему счастлив? Они ведь даже ни разу не поругались?

«Все, хватит, так можно сойти с ума. Сам говорил когда-то, когда встретил ее, пусть год, но мой. Или я лукавил? Сам себе врал? Не знал, что это может быть так больно?»

По дороге в управление Владимир несколько раз нарушил правила. Дважды проехав на красный свет, чуть не совершил столкновение. До управления не доехал…

На одном из перекрестков, когда поворачивал направо, неожиданно появился, как с неба упал, человек. Владимир даже не понял сразу, что это было и откуда он бежал. Почувствовал только удар. Включив аварийку, Владимир вышел из машины и увидел лежащего на обочине мужчину. Под колесо он не попал. При повороте Владимир столкнул его и тот, словно мячик, отлетел на тротуар. Падая, ударился о дорожный бордюр и разбил голову. Крови было так много, что Владимир, растерявшись, не знал, как оказать ему помощь. Мгновенно образовалась толпа зевак, среди которых, к счастью, оказалась женщина, способная квалифицированно оказать пострадавшему помощь.

После всех формальностей, медицинского обследования, протоколов, разборов и тому подобного домой приехал поздно вечером. Включив телефон, увидел много не отвеченных вызовов. Среди них несколько вызовов Палыча. Ната не звонила.

Пострадавший мужчина, к счастью, оказался жив и здоров, уголовное дело в тот же день в связи с отсутствием состава преступления было закрыто. Как стало позже известно, он был в состоянии алкогольного опьянения. К вечеру пострадавший был уже дома. Но само это происшествие оставило в душе Владимира неприятный осадок.

Позвонив Петру Павловичу, объяснил причину – почему не отвечал на звонки, и выяснил, что выемка документов и печатей в офисе Николая Николаевича, как и полагал Владимир, связана с показаниями Палыча по уголовному делу, из которого в отдельное производство выделено уже иное, по факту уклонения Николая Николаевича от уплаты налогов. Ему светит большое наказание. Правда есть, Бог ничего не делает напрасно, и он, Палыч, очень рад этому. Здесь же добавил, что этот опер замечательный мужик и может им помочь. Более того, они могут с ним встретиться завтра, в любое удобное для Владимира время.

Для чего встретиться?

Ну, это моя инициатива. С Вами созвониться не мог, вот я на всякий случай и попросил его об этом. А вдруг он нам понадобится?

Чувствуя свою вину перед Палычем, Владимир согласился завтра же, после обеда, подъехать к этому оперу. Туда же приедет и Петр Павлович. Но что-то тяготило Владимира, слишком все оказывалось каким-то неестественным, словно кем-то невидимым подстроенным… Как будто его загоняют под упавшее дерево, а он сопротивляется, ему хочется сидеть на дереве, а не лежать под ним…

 

Кривой: плоды дерева запретного

Подъезжая к Управлению, Владимир сразу увидел Петра Павлович. В ожидании, он нервно прохаживался перед главным входом и не сразу заметил его машину. Владимир не успел еще припарковаться, как позвонил Барон.

Привет, брат! Говорить можешь?

Да!

– Вчера мы говорили с Кривым. Это он был в машине. Рассказал очень много интересного. Ты правильно полагал, что золото находится у этого, как его… Николая Николаевича. Два года назад он купил его у этого отморозка. Но самого кулона у него нет. Этот кулон, со слов Кривого, находится у друга этого предпринимателя, который служит где-то в ФСБ. Кривой его не знает, но как-то случайно слышал, как однажды этот Николай Николаевич говорил с ним по телефону, называл его по имени – Алексей.

Все, что с тобой произошло, начиная с того пожара, включая подставу на дороге, не без их участия. Они слушали твой телефон. И тот человек, которому пробили голову, – не случайная жертва. В машине Кривого была та самая бейсбольная бита, которая помогла нам впоследствии получить от него эту информацию.

А чего они боялись, чем я им мешал?

Как чего? Они понимали, что Прыща вычислил ты и передал его нам. Вернее, информацию о нем. Кривой боялся, что ты выйдешь на него. Исчезновение его подельника он связывал только с тобой. А когда ты встретил его в офисе и спросил о нем, Кривой решил, что ты там появился не случайно, а по его душу. Они придумали иной способ рассчитаться с тобой.

И что же они намерены делать?

Вот этого Кривой не сказал, не знает. Может, тебе лучше об этом знать? Будь осторожен. Кстати, к происшествию на дороге с Петром Павловичем Кривой не имел никакого отношения. Это дело не его.

Слушая Барона, Владимир даже не спросил, почему он все время говорит о Кривом в прошедшем времени. Ему было уже ясно, почему.

Слушай, Барон. А он ничего не говорил о каком-нибудь милиционере?

Да, был разговор. Я спрашивал его об этом.

И что?

А вот теперь самое интересное. Действительно, Кривому помогал участковый, по фамилии Картавин. Но он никак не связан с этим предпринимателем. Кривой использовал его втемную, для прикрытия. Тому тогда уплатили, чтобы в случае необходимости он помог замять дело. Что он и сделал. А как иначе, зачем ему проблемы? А уже после неудавшегося грабежа он уволился и где он сейчас, Кривой не знал. После неудавшегося вскрытия склепа они ничего не уплатили ему. Больше не встречались.

Знаешь, он даже сказал, что этот участковый – неплохой мужик. Просто невезучий. У него жена постоянно болеет, да и проблемы с тещей, которая его просто ненавидит. Вот он и хотел немного подработать, снять квартиру, уйти с женой от нее.

Спасибо, Барон.

Конечно, Владимир был признателен Барону за эту информацию. Сегодня, по крайней мере, он знает, откуда и что ему ожидать. Также знает, что они готовят для него что-то новое. Даже не спросил, где сейчас этот Кривой, как, впрочем, никогда не спрашивал у него и о судьбе Прыща. «Если мне и придется ответить перед Богом за судьбу этих подонков, отвечу лично. Видит Бог, не я им был судья. Не мне и Барона судить».

Что касается подставы, которую ему готовят, Владимир примерно уже догадался, какую именно, и что они хотят сделать. Ну что ж, можно и поиграть, это даже интересно. Внезапно Владимир почувствовал, как в нем, где-то внутри, что-то давно им забытое вновь взыграло. Азарт охотника? Игрока? Авантюризм? Или всё сразу? Он понимал, что ему не просто бросили вызов. Это острая и жестокая игра, которую они ему навязывают. И хотел бы он того или нет, он ее примет. Не случайно, видимо, подготовлена и встреча с этим опером, к которому он сейчас приехал.

Слушай, Барон. Мне понадобится от тебя одна услуга, надеюсь, не откажешь?

Не вопрос. Говори.

Об этом чуть позднее. Я позвоню тебе.

Владимиру очень хотелось спросить у Барона, получить ну, хоть какую-нибудь, пусть очень маленькую информацию о том, были ли похороны в тот день, когда они негласно, помимо его воли, охраняли Нату? Если тогда, действительно, были какие-то похороны, этот момент не мог быть не замечен теми, кто неотступно следовал за ней, включая поездку на кладбище. Но его что-то останавливало. «Зачем? – думал он. – Что изменится? Ничего. Убедиться лишний раз в своих подозрениях?» А зря. Не раз он пожалеет потом об этом. Не думал, что не пройдет и трех дней, как сильно будет мучиться и сожалеть, что ничего нельзя уже исправить. Но, как ни близок локоток, его не укусишь. Или как там бритые римляне говорили, а до них бородатые греки утвердили, что глаза слепы, когда разум занят чем-то другим.

 

Картавин. «Та злая жизнь…»

Войдя в Управление, Палыч позвонил с внутреннего телефона, висевшего на стене первого этажа, и, назвав фамилию ожидающего их опера, повесил трубку.

Как ты сказал его фамилия? – буквально остолбенел Владимир.

Картавин, а что? – глядя на него, проговорил Палыч. – Он уже ждет нас… а что случилось? Вы его знаете?

Да нет, так, ну что стоим, идем, показывай дорогу.

Владимир поднимался на второй этаж Управления, и в голове его лихорадочно мелькали мысли: «Неужели это тот самый бывший участковый? Странно все это».

В кабинете находилось три рабочих стола. За каждым из них сидели работники Управления, которые при появлении Владимира и Палыча замолчали. Слева, сразу у входа, стол, из-за которого приподнялся один из них и предложил присесть.

Что больше удивило Картавина? Сама встреча либо фамилия Владимира, когда тот представился? Картавин некоторое время выжидающе и несколько удивленно смотрел на него. Что интересного он в нем увидел? Что могло его так удивить? Владимир, конечно, понимал, чем Картавин был удивлен. Минутой раньше он испытал подобное.

Молчание затянулось неприлично долго. Если бы летали мухи либо комары, их бы услышали. Но в это время года они не летают.

Вы хотели поговорить со мной по делу Петра Павловича. Что Вас интересует? Полагаю, к тому, что передал Вам передал Петр Павлович, мне добавить будет нечего.

Владимир каким-то внутренним чутьем догадывался, что Картавин что-то хочет сказать ему, может, даже предложить, но не решается. Владимир решил не открываться, что знает, какую роль тот сыграл в неудавшемся грабеже, когда внезапно появились на кладбище цыгане, как знает и то, какую роль Картавин сыграл в ограблении склепа жены Барона.

«Нет, не случайно он произвел выемку документов и печатей именно у этого предпринимателя. Может ли здесь быть какая-то связь? Или это дело случая?» – Все эти вопросы лихорадочно вертелись у Владимира в голове, но ответить на них в данный момент он не мог. Для этого нужно было собраться с мыслями, проанализировать все, продумать.

«Странно, почему, пусть даже и по инициативе Палыча, он пригласил меня? Для чего я ему нужен? Ну, конечно, Цезарь мне сказал, что Николай Николаевич вместе со своим другом, по имени Алексей, который служит где-то в ФСБ, что-то готовят для меня? Что? И какую роль в этом играет Картавин?» – пока Владимир задавал себе эти вопросы, коллеги Картавина незаметно вышли из кабинета. Картавин, обращаясь к Владимиру, пояснил:

Видите ли, я собираю всю информацию, которая может иметь какое-либо отношение к проверяемой мною известной Вам компании. Из уголовного дела, возбужденного по обвинению Петра Павловича, выделены в отдельное производство для проведения проверки некоторые его показания, касающиеся нарушений закона об уплате налогов руководителем этой структуры. Уже есть основания для возбуждения уголовного дела по этому составу преступления. Изъяты печати фирм-однодневок, финансовые документы, отчеты и так далее. Но, как я вижу, добавить к тому, что мы уже имеем, не можете. Вот, в принципе, и все, что послужило причиной попросить Вас подойти ко мне.

Но Вы хотели помочь разрешить мою проблему, – неожиданно проговорил молчавший до этого Палыч. – Или я Вас неправильно понял?

«Ну, чем думает этот Петр Павлович? Ну, почему он такой тупой?» – с раздражением подумал Владимир.

Видимо, Вы меня не правильно поняли, – ответил Картавин. – Это Вы, исполняя свой гражданский долг, должны мне помогать. А я выполняю свою работу, и смею Вас заверить, Петр Павлович, делаю это добросовестно.

Уже на улице, выйдя из Управления, Палыч, как бы спрашивая Владимира, удивленно проговорил:

Ничего не понимаю. Ведь он дал мне ясно понять, что имеет возможность помочь. Даже сказал, что этот вопрос решаем, но переговорить об этом хотел только с Вами лично. Почему он сегодня отказался от этого? Ничего не понимаю.

В отличие от своего клиента Владимир всё понимал. Но сейчас он злился на недалекого Палыча и не хотел с ним даже говорить.

«Если, будучи участковым, он за вознаграждение оказывал определенные услуги, мог бы оказать их и сегодня», – Владимир даже не сомневался, какие именно услуги тот хотел оказать. Но его напугало неожиданное появление Владимира? Тот не ожидал его увидеть. А не узнать его он, конечно, не мог…

 

* * *

Глядя на только что закрывшуюся дверь кабинета, за которой скрылся Владимир с этим его новым русским, Картавин еще некоторое время сидел и о чем-то думал. Почему он не сделал того, что обязан был сделать, выполняя оперативное поручение, которое получил от Алексея? Это был его единственный шанс! Предложив Владимиру за определенное вознаграждение оказать свои услуги и выполнив это поручение, он мог, наконец-то, получить не только повышение по службе, но и очередное звание. Он давно уже должен быть капитаном. Как получил в свое время старшего лейтенанта, так и остался им. Права теща, называя его неудачником. Невольно вспомнив свою тещу, Картавин с горькой усмешкой согласился с тем, что она называет его не старшим, а старым лейтенантом.

«Но что меня остановило? Почему я, в последнюю минуту, даже когда этот новый русский недвусмысленно как бы подтолкнул меня, не ухватил эту нить? Почему не воспользовался этим? Мне оставалось лишь только согласиться – за вознаграждение оказать им услугу. И все.

Хотя нет. Это еще не все. Я должен был обозначить сумму вознаграждения и получить ее непосредственно от Владимира. Под контролем Алексея. Вот тогда все. И выполнив это оперативное поручение, получить повышение по службе».

Картавин, конечно, узнал Владимира. Он не только видел его тогда, когда смотрел по телевизору вечерние новости. Именно из-за него пошли неприятности по службе, из-за чего он перевелся из милиции и протирает сейчас штаны на этом стуле. Но в чем именно его вина перед ним? Только в том, что Владимир придал широкой огласке происшествие на кладбище?

Картавин невольно вспомнил Кривого. Не раз он сожалел, что связался с ним. Причина была обыкновенной: постоянная нехватка денег, личная неустроенность в жизни, вечно недовольная теща и другие бытовые проблемы. Именно тогда очень нужны были деньги на очередную операцию жены. Но их не было. Именно тогда он почувствовал, что катится куда-то вниз. Убегая, именно убегая из дома на службу, не спешил возвращаться домой. Иногда, оставаясь на своем участке, не возвращался совсем. Опорный пункт стал его вторым домом. Женщины приходили к нему сами. Какие женщины? Обыкновенные, зависящие от него проститутки.

Правда, после перехода в Управление его оклад стал значительно выше. Но это до сих пор не разрешило проблем. Они остались прежними. Теща уже не только не называет его старым лейтенантом, она вообще с ним не говорит, словно не видит его. Правда, жене после операции стало лучше.

Может, именно это как-то и оправдывало его в собственных глазах?

Размышляя так, Картавин уже дважды протягивал руку к телефону, пытался позвонить Алексею. Он обязан доложить ему о результатах своей встречи с Владимиром и этим новым русским. Но что он сейчас доложит? Скажет, что ничего из этого не получилось? Значит, подтвердит, что он зря протирает свои штаны, сидя даже в этом кабинете? Распишется в своем бессилии, в неумении работать, в своей, наконец, профессиональной непригодности?

Поднявшись из-за стола, Картавин подошел к окну и, приоткрыв форточку, закурил. Курить в помещении строго запрещалось, это предписывалось распоряжением начальника Управления, приказ которого до сих пор висел на стене.

 

* * *

Варвары. Кто они? – Те, которые, посягая на память прошлого, крушат жизнь настоящую? Которые с целью обогащения ищут памятники и людей, живых и ушедших из земной тяготы, а найдя, врываются в их судьбы? Приучают человека к четырем вещам: ранам и несправедливости, страху и покорности. Служить не Христу, а Мамоне. Безмерна подлость варваров и тесно от них на земле. «Як тать в ночи», неожиданно, внезапно появляются они на перекрестках судеб человека и разрушают все, во что он верил, что любил и к чему стремился. Маскируют постыдные намерения фиговым листком, лицемерно прикрывают дела свои мерзостные рассуждениями о духовных надобностях-«…просто подлецы, чистокровные подлецы» – так, кажется, писал Достоевский.

 

* * *

Докурив сигарету, Картавин щелчком выбросил окурок в открытую форточку и вернулся к своему столу. Его мысли обратились к событиям сегодняшнего дня:

«И почему мы называем варварами только таких, как Кривой? А чем я лучше их? Такой же варвар! Низкий, гнусный! Да они, эти варвары, вокруг нас. Они везде, мы живем среди них, их можно найти даже в семье. Его теща, например, – уже с горькой усмешкой подытожил Картавин, – самый настоящий варвар! Не она ли рушит его семью? Сколько раз, отчаявшись, он хотел бросить больную жену. Сколько раз он не приходил домой, проводя ночи в своем участке с очередной…

Или вот Алексей, поручивший ему оперативное задание сделать так, чтобы вынудить этого нового русского обратиться к нему с тем, чтобы он за вознаграждение оказал ему услугу. Да черт с ним, с новым русским, они вечно не могут поделить между собой деньги. Называя себя бизнесменами, вчерашние союзники и партнеры сегодня уже враги. Вон, сколько кругом, только в этом кабинете, материалов по их работе!

«Но при чем здесь этот Владимир? Неужели Алексей полагал, что он, Картавин, будет мстить ему? И почему Алексей ничего не сказал о нем? Или этого Алексей не знал? Не похоже. А если знал, то почему умолчал?

А если бы случилось так, что этот Владимир сам обратился к нему и предложил за вознаграждение вернуть все документы, печати, изъятые им в той компании, – выполнил бы я тогда это поручение? Да, тогда бы выполнил», – ответил на свой вопрос Картавин.

Картавин знал от Алексея, что все изъятые им документы и печати надо будет потом просто вернуть без всякой проверки этому Николаю Николаевичу. То, что это были фирмы-однодневки, не подлежало никакому сомнению. Значит, что?

Картавин уже все понимал. Он понимал, что выполнение им этого оперативного поручения не что иное, как…

«… сфабриковать дело в отношении Владимира? Но зачем это им нужно? Неужели он кому-то сильно помешал? И почему я должен участвовать в этом?» – Картавин уже понимал, что его используют втемную. Они полагают, что у него от перспективы получить повышение вскружится голова. Конечно, он неудачник. Так думают все. Вот, поистине, кто варвары. Это они, имея власть, живя в роскоши, рушат то последнее и дорогое, что, может быть, осталось у человека, – его собственное имя, собственная совесть и достоинство. Сеют «сатанинские соблазны».

«А чем я тогда лучше этих?».

Почему он назвал их, себя – варварами? Не раздумывая, Картавин резко отодвинул от себя служебный телефон и, достав из кармана свой сотовый, набрал номер…

 

По ту сторону Рубикона…

Владимир еще не успел подойти к машине, как мелодичный звонок сотового телефона отвлек от мучивших его мыслей. Звонил Николай Николаевич, который предложил ему подъехать к нему во второй половине дня и получить первую часть причитающихся Петру Павловичу денег. Настоятельно попросил приехать лично Владимира, потому как он не хочет встречаться с Петром Павловичем.

Ну, вот, Палыч, только что звонил Николай Николаевич. Скоро ты получишь деньги, которые передашь в счет погашения задолженности по зарплате. Ты рад?

Еще бы! Сейчас поеду к своему следаку и скажу ему об этом! – Палыч выглядел счастливым.

А вот этого пока не следует делать, Палыч. И вообще, ничего без моей рекомендации делать не надо. Я об этом тебе уже говорил.

Посмотрев на Палыча, Владимир поймал себя на мысли, что этот Петр Павлович вдруг стал ему неприятен. Почему? Он не мог этого объяснить.

 

* * *

Подъезжая к управлению и продолжая анализировать встречу с Картавиным, Владимир от неожиданности вздрогнул. Звонил сотовый телефон, номер которого не проявлялся.

– Слушаю Вас, – отозвался Владимир.

Абонент какое-то время молчал, но Владимир почувствовал, интуитивно догадался, что звонил Картавин. Может, потому, что он только что думал о нем?

Владимир не спешил, ждал, когда тот продолжит. Видимо, Картавин волновался, решившись на этот звонок. Владимир это почувствовал сразу. Потому, не задавая никаких вопросов, молча ждал.

«Служебным, как Вы понимаете, пользоваться не могу. Звоню с сотового. У Вас сегодня встреча с Николаем Николаевичем. Поскольку я уже не участвую в этом, они поехали туда и ждут Вас. Будьте осторожны. Уверен, что Вы все поняли. Прощайте».

Выслушав Картавина, Владимир, даже не поблагодарив его и поняв, что разговор окончен, сказал только одно слово: «Понял».

Войдя в кабинет и забыв на миг свои личные проблемы, Владимир был полон какой-то уже иной, внутренней решимости. Его буквально колотило от перенапряжения, от решимости продолжить навязанную ему игру и закончить ее уже по своим правилам. «Ну что ж, господа, поиграем вместе», – не раздеваясь, опустился в кресло.

Выдвинув ящик письменного стола, Владимир увидел компакт-диски. Те самые, которые ему передал Николай Николаевич, на одном из которых ранее фломастером записал его фамилию и контактный телефон. Немного о чем-то подумав, включил компьютер и попытался их просмотреть. Но, сколько бы он попыток ни делал, из этого ничего не получилось. Уже начиная злиться и понимая, что здесь нужен спец, успокоил себя тем, что, даже вскрыв их, ничего бы там не понял. Это под силу только Сашке или его финансистам. Почему он о них забыл? Это надо было сделать давно.

Уже через минуту на проводе был Сашка. После обмена короткими приветствиями Владимир тут же передал тому, что у него есть три компакт-диска, и ему очень хочется, чтобы его специалисты посмотрели их. Если имеется что-то интересное, хотелось бы получить соответствующее резюме. Но лучше полный отчет его аналитиков или что-то в этом роде. Здесь же Владимир предупредил, что они почему-то не открываются.

Как всегда, немногословный Сашка, немного подумав, ответил:

Вскроем. Посмотрим. Проанализируем. Отчитаемся. Вези.

На том и расстались.

Пригласив Татьяну, Владимир передал ей диски, попросив завтра же с утра завезти их Сашке, после чего, набрав номер телефона Барона, проговорил:

Мне понадобится человек, с машиной. Найди ему обыкновенный оранжевый жилет, такой, что надевают дворники на улицах. И лопату. Снег убирать. Пожалуй, все… и пусть он ждет меня. Да, еще одно. Если ничего не изменилось, пусть тот джип сегодня побудет у меня на хвосте. При необходимости поможет избежать всяких неожиданностей. Но до моей команды он не должен вмешиваться. Только наблюдать. Сегодня я должен познакомиться с тем самым Алексеем, у которого находится кулон. Возможно, сегодня, даже завтра я не смогу вернуться. Но выхода другого не вижу. Я должен вычислить этого Алексея, уверен, меня уже ждут. Но я подготовил им некоторые сюрпризы. Не могу оставаться в долгу.

– Не волнуйся, брат, все сделаю.

 

* * *

Как ни хотел Владимир не думать сейчас о Нате, где она, что делает в эту минуту, никак не получалось. На сердце была та же неутихающая боль. Может, позвонить, приехать к ней? Может, незаслуженно ее обидел? Может, не скоро и увижусь с ней? Владимиру вдруг так стало жалко себя, словно он вернулся в детство. Как-то вот так, неуклюже и невинно.

Улыбнувшись этой минутной детской жалости к себе, Владимир заставил себя выбросить все лишнее из головы и полностью переключиться на предстоящую встречу с Николаем Николаевичем. Он уже знал, что делать. Конечно, звонок Картавина для него был полной неожиданностью. Что того заставило предупредить Владимира? Вот это было пока полной загадкой.

Странно, конечно, все в этой жизни. Больше полугода, как он коснулся цыганской проблемы. Ну, нашел Прыща, передал информацию Барону. Проблемы, появившиеся с этим, как бы забылись, ушли в прошлое.

И вот он вновь вернулся к этому забытому уже делу. Началось все с появлением Палыча, а точнее, с того золотого кольца, которое тот предложил ему в качестве гонорара.

И вновь появились проблемы. Пострадал даже совсем невинный человек. Если бы не эта встреча с Петром Павловичем, может быть, и не было бы продолжения этой истории?

«Ну, чего вам надо от меня? Используя власть, деньги, связи – хотите меня добить? Правильно Барон говорил, что всякая горькая правда нуждается не только в защите…»

Владимир невольно вспомнил индийские фильмы. Хоть по своим сюжетам они были все по-детски наивными, но в них всегда просматривается торжество правды. Самое интересное в том, что во всех этих индийских фильмах правды добиваются не через закон, а вопреки ему. Полицейский, посвятивший свою жизнь борьбе за чистоту исполнения законов, однажды сам переступает через него. И уже сам, переступив его, этот закон, добиваясь справедливости, мстит за перенесенные им унижения не только кулаками. А силой ума, добра и любви. Может, поэтому так много в наши дни любителей индийских фильмов? Потому что люди не верят в законы, так как они не способны защитить их? Слабые идут к более сильным и, с надеждой обращаясь к ним, просят: «Найди, помоги, защити, накажи!». Да, закон словно паутина: сильный разорвет, а слабый запутается

Владимир вспомнил, как при встрече с Бароном тот однажды сказал ему, что правду не только сложно найти. Гораздо сложнее ее защитить, очистить от плесени, примесей грязи и мусора. И отмыть ее без крови порой бывает сложно. Еще сложнее, когда на этой правде не только грязь, но еще не высохшая кровь тех, кто эту кровь во имя ее, этой самой правды, пролил. Очищая, соскабливая лезвием ножа грязную кровь, сложно не коснуться чистой, чтобы не смешать и ненароком не выбросить ее вместе с грязной. А без лезвия не получится. Отмыть? – на это уйдут годы, порой жизнь. А так хочется увидеть возмездие! Это сладкое слово – «Возмездие». Подобно детонатору, взрывает покой людей, приводя в движение зачастую немыслимые и неведомые в обычной жизни силы.

«Да, в этом что-то есть», – вздыхая, подумал Владимир. В нем вновь проснулось и заиграло чувство захватывающего азарта и отчаянной решимости… Вулкан Этна, в котором он, бог дел кузнечных Гефест, хочет выковать невидимую металлическую сеть и заманить в нее недругов, сулящих ему едва ли не погибель.

Сейчас он хотел одного. Встречи. И финала. Он не хотел ждать. Он перешел свой Рубикон. Стал Цезарем по ту сторону Рубикона – человеком, о мужество которого разбились все преграды. Он своего рода герой Паламед, который раскрыл хитрость Одиссея. Не зря говорят, что звание «крепкий орешек» присваивает молоток.

 

* * *

Подъезжая к тридцатому километру шоссе, Владимир чуть не проехал обусловленное место встречи. Остановившись у придорожного кафе, направился к ожидающей его машине, из которой, увидев его, навстречу вышел молодой цыган.

Привет. Все взял, что я говорил? Лопату не забыл?

Цыган молча, открыв дверь салона, показал оранжевый

жилет. В салоне также лежала и лопата.

Объяснив цыгану, что именно он должен сделать, напомнил, что объектом его внимания должны быть три окна третьего этажа. Он их узнает по розовым вертикальным жалюзи.

Владимир, закурив сигарету, стоял у машины цыгана и о чем-то еще думал. По-своему поняв молчание Владимира, тот тихо сказал:

Не волнуйтесь, я все понял. Все сделаю хорошо. Или у Вас еще что-то?

Да. Хотел спросить. Ты случайно тогда не был в машине, ну, когда сопровождали мою Нату?

Конечно, был. Мы три дня ее пасли. Тогда выходные как раз были. Но все было чисто. Барон об этом знает. А что?

Меня интересует, были ли в те дни какие-нибудь похороны? Там должны были хоронить одну старушку…

Да, хоронили кого-то. Это было не в пятницу, когда приехали следом за Вашей женой, а вот с утра в субботу неожиданно на улицу вынесли гроб, потом собрались люди, катафалк подъезжал. Потом Ваша жена поехала на кладбище, мы, конечно, последовали за ними. Оттуда, опять следом за ними, вернулись к дому. Потом она возвращалась домой, кажется, в тот же день, в субботу. Вы как раз были дома, потому что мы видели у дома Вашу машину. Примерно через час она снова вернулась. Мы, конечно, следовали за ней. Все было чисто, ее никто не преследовал. В воскресенье, с утра, она с девушкой и еще какими-то женщинами, уже на ее машине опять ездила на кладбище. Все в черных платках были. А уже где-то после обеда она поехала домой. Потом позвонил Барон и дал отбой. Это все.

Владимир стоял бледный.

Что с Вами? Что случилось?

Нет, ничего. Все хорошо. Действуй, как договорились.

 

* * *

Времени до встречи оставалось предостаточно, не случайно Владимир выехал загодя, чтобы убедиться, все ли правильно сделали, не забыли ли чего его помощники? Подходя к своей машине, Владимир в двадцати метрах от себя увидел знакомый джип. Он знал, что джип постоянно будет сопровождать его. «Не исключено, что только в одну сторону, обратного пути может и не быть», – глубоко вздохнул и с какой-то отрешенностью подумал Владимир. И попытался успокоить себя когда-то прочитанной фразой о том, если ты боишься потерять жизнь, значит и не живешь…

Владимир уже ни о чем не хотел думать. Ни о предстоящей встрече Николаем Николаевичем, ни о том, что он приготовил в свою очередь той компании. Ни о том даже, что ему сегодня предстоит… и все ли будет так, как он задумал? Невиновные так боятся своей судьбы. То, что сегодня может не вернуться домой, вероятно, даже и ни завтра, и ни послезавтра, – он не сомневался. Он и не думал об этом. Иные мысли лезли в его голову.

«Почему я так глубоко сомневался в верности Наты? И что этому послужило?»

Владимир вспомнил, как однажды, заехав к Анатолию с Надеждой, он задержался у них. Когда приехал домой, Наты еще не было. А когда появилась, сказала, что задержалась у Надежды.

Владимир, холодея, вдруг вспомнил, что Надежда, это та самая, которая… у которой умерла бабушка. Они когда-то вместе работали. Как он этого не понял сразу? Почему он вдруг решил, что она его обманула? Потому, что он не понял, у какой именно Надежды она была?

Невольно набрал номер сотового телефона Наты. Но гудки были короткие. Телефон занят. Владимир вновь и вновь делал повтор вызова, но абонент по-прежнему был занят. Об этом ему даже напомнил молодой женский голос оператора: «Абонент занят. Перезвоните, пожалуйста, позже».

Потеряв надежду дозвониться, он решил, что, видимо, не судьба, и со злостью захлопнул крышку телефона.

«Хорошо… ну, а что означали ее ночные разговоры по телефону, закрывшись в ванной? – продолжал задавать себе вопросы Владимир. – Как это понимать?»

Неожиданно в руке Владимира, завибрировав, зазвонил телефон. От неожиданности он даже вздрогнул. Звонила Ната.

Привет. Ты звонил, извини, я разговаривала, – тихо, с какой —то покорной ноткой, проговорила Ната.

Какое-то время Владимир не решался заговорить. Он молча слушал ее. Но она тоже молчала.

И с кем ты, Ната, так долго говорила, если не секрет?

Не секрет. Со своим бывшим. Теперь он звонит мне даже днем.

Не понял. Что ты этим хочешь сказать?

Только то, что сказала. Надеюсь, ты помнишь наш последний разговор. Ты меня спрашивал, почему я блокировала телефон. И с кем говорила в ванной? Сейчас могу ответить. Не хотела тебя лишний раз расстраивать. Он надоел мне своими звонками. И угрозами. Но когда он стал доставать дочь, я вынуждена была звонить ему, пробовала говорить с ним нормально. Но это уже не интересно. Ты что-то хотел?

Владимир даже не заметил, что вышел из машины и словно слепой, ходит из одной стороны в другую. Как не заметил и того, что, слушая Нату, он не видит дороги. Перед глазами была сплошная темная пелена. Беззвездная и безлунная. Он не мог говорить. Ната замолчала. Тишина была красноречивее слов.

Многое сейчас отдал бы Владимир за то, чтобы в эту минуту оказаться рядом с ней…

Не видя дороги, Владимир с бешеной скоростью мчался на встречу. Он понял, что потерял ее, свою последнюю любовь, свою, как сказал себе однажды Владимир, последнюю лебединую песню. Свой рай, в котором он был богом. Не смог он сохранить, сберечь то, что дала, нет, подарила ему судьба. Что это? Неуверенность в себе? Но он всегда думал, что он сильный. Почему он не разобрался во всем сразу? А как разобраться, когда все шло одно к одному. А что именно шло? Ни во что не веруя, он проходил по чужим, а не своим путям!

Владимир вспомнил свою последнюю встречу с Василием и Валентиной. Может, это и послужило причиной принятия непродуманного решения – расстаться с Натой? Ну, и что из того, что ее однажды увидели в кафе, причем днем. Ведь она ушла из кафе совсем одна. У нее же могут быть и деловые встречи. Да, была она в какой-то квартире. Да мало ли где мы бываем и по каким вопросам? Не исключено, что это как-то связано с ее работой. Почему мы сразу думаем о плохом? Что нас заставляет так думать? И почему, почти прожив жизнь, имея опыт, мы совершаем одни и те же непростительные ошибки? Не понимаем, что ошибки эти слишком дорогая школа и дорогостоящие учителя?

Притворяемся веселыми и грубыми. Плачем, бьемся и тоскуем. Улыбаемся покорно и нередко принимаем за свои дороги тоску и грусть. Может быть, оттого, что мы слишком уверены в своей правоте? Не хотим признать, что в основном наша правота – это убогая хижина, построенная на обломках того позолоченного дворца, который зовется нашими иллюзиями, а точнее, надеждами. И не зря древние греки считали надежду проклятием человека. А как же, по-другому и быть не может!

А мы же считаем себя мудрыми, умными, мы все понимаем! В отличие от богов, которые признание незнания считали «облаком добродетели» или мудростью, а надежу сравнивали с песочным замком-подует ветер и нет замка.

Со временем, гораздо позже Владимир узнал, с кем именно Ната была в кафе, где ее видел Василий, и в какой квартире она была, когда у подъезда провожал ее неизвестный тому же Василию мужчина. Но это будет позже. Когда Владимир не раз пожалеет о том, как сильно он обидел ту, которую любил, но которой, уверив себя в ее неверности, не захотел поверить!

А сейчас, вспоминая своих добрых друзей, искренне желавших ему только счастья, мучился и страдал. «Да откуда вы взялись на мою голову, доброжелатели мои! Кто Вам дал это право лезть в душу мою, в мою личную жизнь! Вы своим добрыми намерениями вымостили мне дорогу в ад!» – от внутренней боли уже кричал Владимир. Но вполне хватило хлесткой, как порыв упругого ветра, мысли, что все печали и глупости проистекали именно от него, от вялости души и скудости веры.

 

***

Подъехав к знакомому административному зданию, в котором находился офис Николая Николаевича, и остановившись на площадке, Владимир заставил себя хотя бы на время забыть все. Переключиться. Он чувствовал тяжелую физическую усталость, словно сам Зевс взвалил на него тело чудовищного Тифона, дыхание прерывалось, в глазах рябило от напряжения. А сейчас ему нужны силы. Он должен сделать то, ради чего приехал сюда, на эту встречу.

Какое-то время Владимир сидел в машине. Глаза его были закрыты. Услышав шум проезжающей мимо машины и открыв глаза, увидел, как, проехав мимо него, она остановилась на некотором расстоянии. Из нее вышел цыган, поверх его куртки была надета оранжевая безрукавка. Держа в руках лопату, не спеша, тот направился к зданию. Завернув за угол, цыган исчез. Чуть дальше Владимир увидел знакомый ему черный джип. «Спасибо, Барон. Спасибо за помощь».

Вспомнил Владимир и одну из последних встреч с Цезарем и его женой. Ему было предсказано в ближайшее время пережить что-то очень больное, едва ли не прижизненную смерть. Но именно через это «что-то» он должен пройти. Возможно, это произойдет именно сегодня. От этой мысли Владимиру стало легче. Он не один. Барон знает, где он, с ним мистическая сила цыганского кулона, который он должен найти. И он, этот кулон, где-то совсем рядом…

…В приемной компании, рядом с секретарем, сидел незнакомый ему, крепкого телосложения мужчина. Владимира уже ничего не настораживало и не удивляло, даже пепельница, появившаяся на приставке у письменного стола некурящего Николая Николаевича, рядом с которой лежала зажигалка. «Что это? Знак внимания к моей персоне? Не похоже. Ну что ж, посмотрим, что вы тут затеяли?» – улыбаясь, подумал Владимир.

Поздоровавшись с хозяином кабинета, Владимир, как бы невзначай поставил свой портфель на широкий подоконник и, вытащив из него необходимые, ранее подготовленные им бумаги, прошел к столу хозяина кабинета.

Чай, кофе? Кстати, можете курить.

Поблагодарив за оказанное ему внимание и не отказавшись от кофе, предложил перейти к делу. Николай Николаевич начал как бы издалека. Напомнив первую их встречу, сказал, что он вынужден передать для Петра Павловича пятьдесят тысяч долларов. Но не сразу, поэтапно. И надеется, что Петр Павлович вернет ему бумаги, компрометирующие его деятельность как президента компании.

Ну, когда вы перестанете меня удивлять? – услышав решение Николая Николаевича произвести частичный расчет, улыбнулся Владимир.

Ваша история о судье и девушке дала мне ответ, как поступить: и справедливо и человечно, с добротой.

Слушая его, Владимир обратил внимание на тот момент, что президент банка несколько громче, чем говорил до этого, подчеркнул, что он не только вынужден передать деньги, но и надеется взамен получить компрометирующие его бумаги.

«Ну, почему вы так грубо работаете? Неужели вы считаете себя умнее других? То, что ты хитрая лиса, я с этим соглашусь. Посмотрим, уважаемый президент, как это у вас получится. Я принял вашу игру. Ставки сделаны, господа. Лед тронулся и командовать парадом все-таки намерен я. Так вернее будет, эмоции и фантазии не в счет. Игра по моим правилам, казначей банка я, а вас, как немытых овец, я поведу на бойню. И что вы хотите услышать от меня, напомнив мне про это?» – продолжая вежливо улыбаться и глядя на Николая Николаевича, думал Владимир.

Он лично не понуждал своего тайного недруга это делать. При первой встрече с ним Владимир только передал, что Петр Павлович имеет какую-то информацию, являющуюся их коммерческой тайной и которую он готов передать в соответствующие органы. Более того, при той первой встрече подчеркнул, что если бы он, Владимир, лично владел такой информацией, то считал бы, что правильнее было возбудить уголовное дело. Но поскольку это право Петра Павловича, – заставить его сделать это Владимир не может. Что стоит за этим? Похоже, его догадки не лишены оснований. И эта зажигалка на столе?

Не понимаю Вас, Николай Николаевич, о чем Вы говорите. Ни о каких бумагах, компрометирующих Вас, как директора, как личность, мы с Вами не говорили. И деньги, которые Вы согласились вернуть Петру Павловичу, являются предметом Вашего займа. Вы, пользуясь отношениями, заняли их у Петра Павловича два с лишним года назад. Лично я Вас не принуждал к их возврату. Тем более, в обмен на какие-то бумаги.

Владимир также понимал, что если их разговор записывается на диктофон, все, что не потребуется в дальнейшем, – уберут. Тем не менее, старался говорить так, чтобы ничто не смогло из отдельных произнесенных им фраз скомпрометировать уже его самого.

Вот здесь письменное соглашение по возврату Вашей задолженности Петру Павловичу. Я пока не ставил свою подпись. Ознакомьтесь. Расписку готов написать немедленно.

Владимир, пользуясь минутной паузой, передал президенту компании ранее подготовленное им соглашение, взял со стола пепельницу и, как бы уважая некурящего, но столь гостеприимного хозяина, подошел к окну. Пока тот знакомился с соглашением, чуть приоткрыв фрамугу окна, закурил. За окном знакомый уже пейзаж. Тот же чугунного литья высокий забор, за ним сосны, верхушки которых покрыты снегом. Выглянув из окна и чуть наклонившись вперед, Владимир сразу заметил оранжевый жилет дворника, старательно убиравшего вдоль стены здания снег. Изредка, как бы отдыхая, он опирался на лопату и осматривался, не забывая при этом иногда поднимать голову. Он тоже заметил Владимира.

– Здесь ровно один миллион рублей. По сегодняшнему курсу я должен ему еще пятьсот тысяч. Полагаю, передам их через месяц, – с этими словами Николай Николаевич положил на стол перетянутые канцелярскими резинками две пачки новых пятитысячных купюр.

Оставив недокуренную сигарету в пепельнице и не прикрывая окно, Владимир подошел к столу. У хозяина кабинета не оказалось подходящего пакета, и он, пересчитав купюры, завернул их в газету, которую сам же любезно предложил, перетянув при этом получившийся небольшой по размеру сверток теми же канцелярским резинками.

Поскольку его портфель по-прежнему сиротливо стоял на подоконнике, Владимир вернулся к окну и, громко щелкнув замками портфеля, сделал вид, что положил в него этот сверток.

Николай Николаевич, конечно, не мог видеть через его спину то, что он сделал буквально в одно мгновение. Как не мог и предвидеть того, что еще до того, как щелкнули замки портфеля, этот пакет через приоткрытую фрамугу окна уже вылетел, чтобы приземлиться у ног старательно убиравшего снег дворника, который уже через минуту столь же внезапно, как появился, исчез. Вместе с пакетом также в окно улетел и сотовый телефон. Он уже не только не нужен, но и опасен. У Владимира в кармане еще один такой же лежит. Новый.

 

***

Докурив сигарету, Владимир почувствовал, как сильно устал. Его мысли невольно возвращались к больному вопросу. Поехать домой, к Нате. Поехать немедленно. Обнять ее, опуститься на колени, закрыть глаза и ни о чем не думать. Но он хорошо знал, что сегодня этого не произойдет. И даже ни завтра, ни послезавтра. Сегодня спешить ему было некуда. Да и нельзя пока.

Владимир был уверен, что как только он выйдет из кабинета, его возьмут. Может, даже и не в приемной, а где-нибудь, скажем, в коридоре, на той же лестничной площадке. Но пока его портфель стоит на окне, пока он еще здесь, в этом кабинете, он еще на свободе. Так хотелось продлить минуты свободы. Он также понимал, что если это случится здесь, это будут не какие-то там бандиты, а так называемая «крыша» президента компании.

А что они могут придумать новенького? Конечно, взять его с деньгами за вымогательство, и не случайно появилась эта зажигалка на столе у некурящего Николая Николаевича. Это диктофон. Такие, и не только, он уже видел. Не исключено также, что номера всех купюр переписаны. И если это произойдет именно так, как он полагал, значит, он все правильно рассчитал. Игра стоит свеч. Лес растет долго, а в пепел обращается мгновенно. Интрига – плод времени, а ее разрушение – бич мгновения. Брал в руки купюры? Уверен – они не запачканы. А почему он в этом так уверен? Для этого нужно время, а его, этого времени, как полагал Владимир, у них не было. Пожадничают свои деньги пачкать. С его стороны вымогательства не было и нет. Не случайно и не раз он подчеркивал об этом в беседах с президентом банка. Но, по всему видно, они хотят сфабриковать ему это самое вымогательство путем шантажа и угроз. И взять его с деньгами. Все просто. Интересно будет посмотреть на их физиономии, эти личины, до подлинного облика здесь явно не дотянешь, когда в портфеле не окажется никаких денег. Ради таких минут стоит жить!

Владимир был уверен, что ему не позволят уехать с этими деньгами в город. Потому что в этом необходимости уже нет. Картавин дал понять Владимиру, что в этом не участвует. Значит, предполагаемой ранее передачи этих денег в качестве взятки должностному лицу, как таковой, уже не будет. Но они очень торопились, деньги подготовили, ждали его с самого утра. Не зря так неожиданно ему позвонил Николай Николаевич и пригласил к себе для проведения расчета. Значит, его будут брать не в городе, у Картавина, как предполагалось изначально, а здесь, в этом офисе.

Владимир даже окинул взглядом сам кабинет. «Нет, здесь этого не произойдет. Им надо, чтобы я вышел с портфелем. Хотя бы в коридор. А как иначе?»

Вот что, уважаемый Владимир, необходимости подписывать это соглашение нет. Передав миллион, конечно, отдам и остальные, как договорились. Я никаких расписок не давал, поэтому с Вас тоже не буду их брать. Как раньше купцы поступали, оформляли сделку купеческим рукопожатием. Согласны?

Владимир, пожав плечами и нисколько не удивившись такому раскладу, улыбаясь, согласился с мнением поверенного в делах дьявольских. Он не настаивал.

Попросив у Николая Николаевича еще чашку кофе, сделал вид, что, набрав номер абонента, кому-то звонит:

Привет, Барон. Пришли, пожалуйста, кого-нибудь за мной, я с деньгами, меня надо сопроводить в город.

Разговаривая по телефону, Владимир сознательно обратился со словом «Барон». Впрочем, он никуда и не звонил. Так, туман нагонял. Притупить их сознание. Он знал, что тот черный джип будет в любом случае его ждать. И сопроводит в город. Если, конечно, у него будет такая возможность, в чем он сильно сомневался. Но, обращаясь к вызванному абоненту, Владимир увидел, как вздрогнул Николай Николаевич, когда услышал это – «Барон». Нервничает, это видно по его поведению. Уже несколько раз перекладывал с места на место какие-то лежащие на столе бумаги.

Владимир смотрел на Николая Николаевича и внутренне смеялся, представив на секунду выражения их лиц, когда дойдет до кульминации. Чем будет не эффект Колумбова яйца? А пока ему нужно немного времени, чтобы морально подготовиться к развязке сегодняшней встречи. Она будет чуть позже. Ему же нужен финал, поэтому спешить ему некуда. Никто его дома не ждет. Можно и поиграть с ними. Пусть понервничают. Владимир перешел Рубикон, «отряхнул прах от ног своих» и назад дороги уже нет. А пока можно попить «кофею».

 

Арест. «Имя им легион»

Прошел почти час. За это время Владимир выпил еще кофе. Выкурил ни одну сигарету. Ждал, вернее, делал вид, что ждет, когда за ним приедут. Из кабинета Николая Николаевича не выходил. Тому дважды уже звонили. Из его коротких ответов и поведения Владимир прекрасно понимал, что те, которые находятся где-то там, за дверями, тоже нервничают. Не зря сидел в приемной тот широкоплечий, который выйдет следом за ним сразу, как он покинет этот кабинет. В этом Владимир был уверен.

«Ну что, сиди, не сиди, а надо и честь знать. Как говорится, раньше сядешь, раньше выйдешь. Пора заканчивать это представление, – поднимаясь со стула, решил Владимир. – Пора».

Не буду Вас задерживать, Николай Николаевич, поеду. Уже почти пять часов вечера, никто не приехал. Доеду сам. Никто не знает, что у меня такие деньги, думаю, все обойдется.

Может, подождете еще, мало ли… – не уверенно, но как-то облегченно ответил президент банка.

Нет. Мне пора. До свидания.

Взяв свой портфель, стоящий на подоконнике, не забыв при этом переставить пепельницу со своими окурками на президентский стол, вышел из кабинета. Причем ставя пепельницу, Владимир крепко так пригвоздил ее, как печать поставил. С обворожительной улыбкой, в упор посмотрев в лицо Николая Николаевича, твердо и громко, как мог говорить только бог войны Вотан, произнес:

– До встречи, Николай Николаевич. Напомню Вам, что законы справедливости не спять, они только дремлют и тайное скоро непременно станет явным. Потому что кулон, которой уже призвал к вам беды, начал проявлять свою роковую силу. Пока не поздно, остановитесь на краю бездны. «Ибо бездну призвавший, будет этой бездной поглощен» – не сказал, а словно отрезал Владимир.

 

* * *

Секретаря в приемной не было. Сидевший на ее месте мужчина, не обращая на Владимира внимания, с подчеркнутым увлечением разглядывал журнал. Остановившись у дверей и приготовившись уже выйти из приемной, Владимир оглянулся. Мужчина резко, ниже положенного опустил голову к самому журналу, уже близоруко рассматривая картинки.

Не спеша направился к пролету лестничной площадки и, уже поворачивая налево, спиной почувствовал, как следом за ним идет этот мужчина. Все, как в кино. Навстречу, со второго этажа, поднимался еще один. Третий спускался с четвертого этажа.

Владимир не оказывал никакого сопротивления. Зачем его надо было бить по ногам, валить на пол, выкручивать руки, заламывать их назад, защелкивать наручники, пристегнув к ним еще и портфель? И при этом кричать. Зачем этот крик? Настоящий боевик, да и только. «Лежать! Руки за спину! Не двигаться!» – все эти команды Владимир слышал лежа, с руками за спиной, причем он не двигался. Но, как и секундой, двумя раньше, команды еще какое-то время продолжали поступать.

Понятно, зачем. После того, как, изрядно помяв его, они почему-то еще очень долго пытались пристегнуть к наручникам его портфель, но у них что-то там не получалось. Когда с него, наконец-то, слезли два верзилы, третий все еще продолжал возиться с его портфелем, который, ну, никак не мог пристегнуть к его наручникам. Владимир, конечно, уже понимал, для чего нужен был весь этот спектакль. Весь этаж был заполнен толпой зевак. Это были работники офисов разных фирм. Их было очень много. И как они помещались в своих кабинетах? Это перед ними, издавая победный клич над поверженным врагом, клич Давида, сразившего пращом великана Голиафа, красовались «крепкие парни Голливуда».

Лежа на полу в неудобной позе, Владимир смеялся. Смеялся и тогда, когда его уже поставили на ноги. Владимир мог ответить на вопрос, почему он смеялся, отчего ему так было весело. Да просто потому, что человек выживает, если смеется, да просто потому что он одержал «победу жучка над слоном».

Впрочем, он и сам в состоянии был подняться. Но для зевак это было бы не интересно. Его подняли эти «крепкие парни» сами. Так, кажется, себя называют американские полицейские. Сделали они это так, как мы не раз видели в захватывающих американских боевиках.

Эти крепкие парни любовались собой. Их лица, на фоне любопытствующей толпы, еще продолжающих выскакивать из кабинетов клерков, которые подпрыгивали, пытаясь увидеть, что же там такое интересное происходит? – одели маску героев, маску восторга и восхищения победителей! После напряженной, неравной борьбы с Владимиром, как впоследствии было указано в рапорте, они глубоко дышали. Отдышавшись после схватки, они некоторое время еще стояли над поверженным врагом, снисходительно позволяя любопытной толпе полюбоваться собой.

– Все, дамы и господа, расходитесь. Спокойно продолжайте работать.

Один из них не выдержал и, вытащив из кармана удостоверение, не разворачивая его, подняв над своей головой, гордо проговорил: «Все нормально, дамы и господа! УФСБ. Расходитесь, не мешайте». Владимир интуитивно понял, что это и есть тот самый Алексей.

«Ну, вот, теперь я знаю этого неизвестного друга Николая Николаевича, работающего где-то в ФСБ, – продолжая еще улыбаться, подумал Владимир, – значит, это он и есть тот самый? Вот и встретились лицом к лицу, с открытыми забралами. Я твой истинный облик знаю, истинно знаю, что ты хочешь и как это сделать, а вот я для тебя – так и останусь загадкой».

 

* * *

Плотно окружившая толпа, наконец, освободила выход на лестницу, куда Владимира под этим почетным конвоем повели. Спускаясь по лестнице, он увидел знакомое лицо цыгана, стоявшего среди толпы. Это был один из тех, кого он видел в доме Барона и который, видимо, ожидал его в том черном джипе. На улице стоял милицейский «уазик». Когда Владимир перехватил взгляд цыгана, тот чуть заметным кивком дал понять, что все нормально, дворник уже в городе.

Уже в машине с переднего сиденья к Владимиру повернулся тот, кто с гордостью демонстрировал толпе свое удостоверение, и, глядя на него, очень вежливо спросил:

Я смотрю, уважаемый Владимир, Вам весело? Не завидую Вам. Вы, видимо, не понимаете, в какую историю попали? Поверьте, мне очень жаль Вас.

Да че ты с ним говоришь, Алексей? Пусть лыбится. Щас посмотрим, кому веселее будет. Похохочем вместе, – крепко обнимая Владимира левой рукой и, в упор глядя на него, проговорил второй парень. Слева от Владимира, плотно прижавшись к нему, сидел третий. Он молчал. В машине было тесно.

Видимо, он действительно улыбался. «Может, это нервное у меня?» – подумал Владимир. Но, глядя на них, молчал.

Быстро темнело. Машина, уже освещая дорогу светом включенных фар, вдруг, резко повернув, остановилась у пятиэтажки.

Надо понятых взять, подождите, – проговорил, как он уже понял из их беседы, Алексей.

Ты че, этих шмар хочешь взять? Не пойдут.

Эх, Валентин, да они не только пойдут, бегом на край света за мной побегут.

Давай, недолго там, – уже вслед уходящему Алексею прокричал Валентин.

Сидя в неудобной позе, прижатый с двух сторон этими парнями, с замкнутыми за спиной наручниками руками, да еще с пристегнутым к ним портфелем, Владимир почувствовал боль. С каждой минутой она становилась все невыносимей. Попробовав пошевелить пальцами, понял, что они не слушаются. Кисти рук горели огнем. Захотелось закурить.

Опера, в ожидании Алексея, который около часа, как ушел за понятыми, вышли из машины и закурили. Владимира они словно не замечали. Для них он не существовал. На просьбу хотя бы ослабить наручники Валентин, грубо обозвав его, наоборот, зажал их еще сильнее. От резкой боли, похожей на прикосновение к запястьям рук раскаленного металла, Владимир чуть не закричал, но, сжав зубы, промолчал.

Ну, где он там, сколько ждать его еще, опять трахает ее или сразу двух? – предположил Валентин.

А ты что, торопишься? Пусть развлекается, ты же знаешь нашего Дон Жуана, – ответил другой. – Вон они, идут уже.

Одновременно обнимая двух девиц, из подъезда вышел Алексей. Они обе, прижавшись к нему и громко хохоча, направлялись вместе с Алексеем к ожидающему их «уазику». Подойдя к машине, одна из них закапризничала: «Ну, и куда мы сядем, Алеша?».

Ничего, поместимся. Прыгайте на заднее сиденье.

Владимир почувствовал, что дышать ему нечем. На нем уже сидел один из этих крепких парней. Его место заняли две веселые подруги, от которых пахло перегаром и еще чем-то очень неприятным. Это были так называемые понятые.

Остановившись у какого-то здания, Валентин внезапно спросил, взяли ли девицы с собой паспорта.

Паспортов у них с собой не оказалось. «Неужели они сейчас вернутся? – промелькнула ужаснувшая Владимира мысль. – Я этого не вынесу». Владимир уже мечтал только об одном, скорее бы с него слез этот согнувшийся под потолком машины Валентин, да еще выйти бы из этой душегубки. Вдохнуть полную грудь и дышать, дышать этим прохладным и свежим воздухом.

Ну, че, вы нас не знаете, что ли? – капризничали понятые. – Зачем вам наши паспорта?

Алексей, внимательно глядя на Валентина, в нерешительности о чем-то думал. Видимо, не ему одному надоело это путешествие, потому как Валентин, махнув рукой и обращаясь к Алексею, сказал, что обойдемся без их паспортов.

Внезапно Владимир ощутил легкость в теле: наконец-то с него слез этот тяжеловес. Но выйти из машины Владимир не смог. Ноги затекли и не слушались. Как, впрочем, затекло все его тело. Руки он вообще не ощущал. Боли не было. Она как-то постепенно притупилась. Но пошевелиться не мог.

Давай вылазь, приехали.

Не могу, ноги затекли.

Двое крепких парней вытащили его из машины. Оказавшись на улице, Владимир прислонился к автомобилю.

Ты чего, давай вперед…

Погоди, не трогай его, – проговорил Алексей. Подойдя к Владимиру вплотную, посмотрел на его руки. Взяв ключ у Валентина, Алексей ослабил наручники. Притупившаяся боль вновь огнем обожгла запястья. Она была невыносимой, хотелось выть. Но Владимир молчал. И улыбался.

Улыбался оттого, что скоро, очень скоро увидит их вытянутые, самонадеянные физиономии. Как он хотел этого в эти минуты. Он просто мечтал об этом. И ему было хорошо. И весело. Внутри горело солнышко, пригревало мягко и как-то трогательно заботливо – отыграл Владимир свою роль отменно, комар носа не подточит. Добавил мудрости себе и увеличил глупость своих «захватчиков» Посмотрев на освещенный лампой парадный вход, Владимир понял, что в этом здании находится не только милиция, здесь же находится и районная прокуратура. «Интересно, куда меня поведут?»

Не выдержав, Валентин, взяв его под руку, резко отстранил от машины и толкнул вперед:

– Давай, двигай, тебя уже заждались там. С утра тебя, родимого, ждут.

Поднялись этажом выше. Здесь была прокуратура. В кабинете, куда все сразу вошли, находился следователь, который, видимо, действительно долго ждал Владимира.

Слева от него сидели понятые. Ни на кого не обращая внимания, они продолжали между собой о чем-то весело разговаривать. Иногда им было так весело, что они, не обращая внимания даже на сидевшего здесь следователя прокуратуры, открыто смеялись. Он уже несколько раз многозначительно смотрел в их сторону, отчего те на некоторое время затихали. Ненадолго.

Валентин и Алексей, с которыми он уже, помимо своей воли, успел познакомиться, сидели за приставкой стола следователя. Здесь был еще кто-то. Но его ничуть это не интересовало.

Сидя перед следователем, приготовился к проведению всех необходимых формальностей, предусмотренных нормами УПК. Допрос будет позже. В голове стоял пока один вопрос: «Если моим делом, которое они сфабриковали, и сейчас мне объявят, в чем меня подозревают, в каком именно преступлении, занимаются вот эти люди, работающие в столь солидной конторе, почему они совершают столько непростительных в их работе ошибок? Что это? Незнание процессуальных норм? Не похоже. Уверенность в себе? Тем хуже для них. Неужели они не понимают того, что даже сейчас, на этом этапе, они уже совершили непростительные нарушения уголовно-процессуальных норм? Эти две веселые, весьма нетрезвые подружки, взятые ими из какой-то квартиры, не имеющие при себе никаких документов, не присутствовали при задержании. Они не видели и того, как пристегивали к рукам мой портфель. И почему они этого не сделали там же, в офисе Николая Николаевича? Спешили? Или эти двое уверены, что в моем портфеле они найдут то, в чем не сомневаются? Может, они надеются найти в моем телефоне, который был также изъят у меня, что-то интересное? Ну, что ж, ищите, уважаемые сыщики. Вам же, служащим в таком солидном учреждении, больше делать нечего… Что-то им помешало все провести правильно. Но что?». Чувствовалась какая-то, неизвестная Владимиру пока, непростительная недоработка с их стороны.

 

***

Вдруг Владимира осенило, занавес Изиды словно приоткрылся – что это произошло в большой степени из-за Картавина. Да-да, именно того самого Картавина, который, выполняя оперативное поручение Алексея, должен был под предлогом оказания помощи Петру Павловичу войти в доверие и сделать так, чтобы Владимир передал ему взятку. В момент ее передачи и планировалось задержание Владимира. Но в последний момент Картавин отказался от выполнения этого поручения. Поэтому Владимиру и позвонил внезапно Николай Николаевич, заявив о своем желании рассчитаться с Петром Павловичем, причем попросил Владимира лично приехать к нему.

Объявив Владимиру причину его задержания по подозрению в совершении им особо опасных преступлений, выражающихся в организации преступной группировки с целью вымогательства денежных средств в особо крупных размерах путем шантажа и угроз, предусмотренных статьями УК РФ, следователь просветил, какие сроки по указанным им статьям уголовного кодекса ему светят.

Здесь же, в присутствии понятых, приступили к описи личных вещей, изъятых во время задержания. Отказавшись от адвоката, Владимир великодушно согласился ответить на все интересующие следователя вопросы, касающиеся данного дела. Он не только не отказался от дачи показаний, напротив, заверил уважаемого следователя, что в присутствии этих очаровательных понятых, которые еще не протрезвели и которые почему-то забыли свои паспорта, рассказать ему всю правду, только правду и ничего другого, кроме правды.

Более того, он заверил под честное слово, что ключи от машины, бумажник с документами, телефон черного цвета марки «Nokia» и сим-карта принадлежат ему. И портфель, стоящий уже на столе, кожаный, черного цвета, имеющий специальную ручку, чтобы его удобнее было держать в руке, как изложено в протоколе, тоже принадлежит ему. И все, что в нем находится, тоже его. Он даже может сказать, что именно там находится.

После минутной паузы следователь, пристально окинув своим цепким взглядом всех присутствующих, поднялся из-за своего стола и подошел к понятым. Втянув головы в плечи, они притихли. Алексей с Валентином широко раскрытыми глазами смотрели на Владимира, который продолжал улыбаться и так же пристально смотрел на них. Да, этого они от него не ожидали. Их разум блуждал, не находя выхода и объяснения. Ничего, еще как говорится, не вечер. Послушать глупость я готов, но слушаться не буду, это им придется мне прислужить

– Почему у них нет паспортов? – явно обращаясь не к Владимиру, спросил следователь. Он уже смотрел не на них, а в сторону притихших оперов. Он, безусловно, учуял запах спиртного, исходящий от притихших понятых, но почему-то интересовался именно их паспортами, хотя всем было понятно, что их наличие в данном случае не обязательно. Но запах перегара лишил его рассудка.

Владимир, нарушив тишину, ответил вместо них, так как его буквально захлестнула уже не злость, а желание мщения:

Знаете, я полагаю, что этих гражданок они знают настолько хорошо, что их паспорта не требуются. Не исключаю, что этих милых девушек знают не только они, возможно, и иные пользуются их услугами. Я даже догадываюсь, где они работают. Мы проезжали мимо их дома, останавливались там, стояли около часа, пока вот этот господин, не знаю его фамилии, видимо, уговаривал их приехать сюда в качестве понятых.

Владимир уже открыто смеялся над притихшими операми. Пока ехали в машине, они вели себя с ними так, как ведут себя с проститутками. Владимира буквально прорвало, остановиться он уже не мог, поэтому продолжил:

Не исключаю, что дежурный милиционер знает их в лицо. И он может заверить, что они именно те, кого из себя представляют. Когда проходили мимо, они посылали ему воздушные поцелуи. Кстати, эти поцелуи были взаимными. Так что паспорта – сущая формальность.

В какой-то миг Владимир понял, что он начинает уже наглеть, даже хамить, поэтому решил остановиться. Но так этого не хотелось.

 

***

В кабинете стояла тишина. Опера смотрели на него так, как, наверное, смотрит удав на кролика, когда хочет съесть. Он никогда не видел, как именно смотрит удав на кролика, только где-то слышал это выражение. Следователь подошел к столу и, глядя на оперов, приказал немедленно привезти к нему двух других понятых.

Меня не интересует, где вы их найдете, немедленно двух человек, ко мне, трезвых! – уже крикнул вслед убегающим операм следователь.

Вдруг следователь, остановив их, приказал вновь пристегнуть портфель к наручникам Владимира, после чего те побежали выполнять распоряжение. Владимир понимал, что это от бессилия. Ну и что из того? Он ведь уже признался, что это его портфель.

Не прошло и полчаса, как в кабинет вошли два человека, муж с женой. Следом показались Алексей с Валентином. Скромно представившись, присели слева. Там, где только что сидели не успевшие протрезветь девицы, которые, с появлением новых понятых, тут же исчезли из кабинета.

Продолжим, – обращаясь ко всем сразу, проговорил следователь. – Вы подтверждаете, что данный портфель принадлежит Вам?

При этом портфель вновь был отстегнут и поставлен на стол.

Немного помолчав, чем вновь привел в некоторое замешательство оперов, с точностью, слово в слово, Владимир повторил то, о чем говорил час тому назад.

И телефон мой, и портфель мой, и все, что там находится, принадлежит мне. – Он видел, как опера, с облегчением вздохнув, но с понятной ему одному улыбкой, посмотрели на него.

Позвольте вопрос? – обратился Владимир к следователю. Но он, заполняя протокол, молчал.

Здесь вопросы задают Вам, ясно? А Вы должны отвечать, – вместо следователя ответил Алексей.

Я только хотел напомнить, что уважаемые понятые не присутствовали при моем задержании и…

Молчать! – не выдержал Валентин.

Это было так неожиданно, что понятые одновременно вздрогнули.

Нет вопросов. Буду молчать. И заговорю только в присутствии своего адвоката.

Но вы отказались от него, поставив свою подпись, – прорычал Валентин.

Следователь приподнял голову. Не сделав никакого замечания Валентину, молча достал лист и, показав его понятым, произнес:

Это протокол задержания, ознакомьтесь, пожалуйста, с ним. Там дата, время задержания подозреваемого, подписи понятых.

Владимир понял, что слишком плохо думал о них. Все, оказывается, есть. Все в соответствии с законом.

Ознакомились? Продолжим, уважаемые понятые.

Вписав очередной вопрос и ответ на него в протокол, следователь, обращаясь уже к понятым, которые с любопытством рассматривали Владимира, проинформировал, что сейчас, в их присутствии, будет открыт, принадлежащий задержанному, портфель. Из него будет произведена выемка содержимого.

Алексей с излишней поспешностью приподнялся со стула и, пододвинув поближе к себе портфель, как бы невзначай улыбаясь, посмотрел на Владимира. В установившейся тишине все взгляды были устремлены в одно место. Даже слышно было, как щелкнули замки. Портфель открылся.

В этот момент Владимир даже забыл о боли в кистях рук, которые по-прежнему были в наручниках. Когда бегали за понятыми, с разрешения следователя его руки были уже не за спиной, а лежали на коленях. Да и наручники не перетягивали, как прежде с болью, запястья. Ему было немного легче.

Алексей с недоумением смотрел в портфель и молчал. Казалось, в кабинете стало еще тише. Через какое-то время он, насколько это было возможно, раскрыл его. Но тот был пуст. Там ничего не было. Кроме последнего выпуска газеты «Доска объявлений».

Что больше удивило их? Отсутствие наличных денег или вытащенная им оттуда газета «Доска объявлений»? «Наверное, и то, и другое», – подумал Владимир.

В чем дело, Алексей? Доставайте и выкладывайте все на стол, – проговорил следователь.

А… здесь, больше ничего нет, это все…

Сидевший напротив Валентин встал и, подвинув к себе портфель, заглянул в него. Там было пусто.

 

Пиррова победа. Временная

Уже глубокой ночью Владимир возвращался домой. Дорога, освещенная ночными фонарями и слегка припорошенная свежим снегом, отчего было светло как днем, практически была пустой, и не было особой необходимости пользоваться дальним светом. Владимира отпустили. Под подписку о невыезде. Владимир понимал, что этот покой временный. Что они подготовили взамен? Не оставят его в покое, ни за что не оставят. Сейчас, поминутно восстанавливая события, они выстраивают различные версии, пытаясь понять, как случилось, что не оказалось в портфеле Владимира этих денег? Владимир был уверен, что ответ на этот вопрос они найдут обязательно, шаг за шагом выясняя у Николая Николаевича, как вел себя Владимир при разговоре с ним, что делал, куда положил деньги, не отлучался ли куда-нибудь? А поскольку все, даже самое непонятное, имеет свое логическое объяснение, рано или поздно они догадаются, что деньги Владимир кому-то, им пока еще неизвестному, передал до того, как вышел из кабинета Николая Николаевича. Поймут, обязательно поймут, что Владимиру кто-то помог в этом, и этот кто-то был вне кабинета и даже не в приемной. А когда разгадают этот ход… поскольку он их сильно разозлил, пойдут на всякую подлость. В этом Владимир был уверен.

Владимир как никогда понимал, что произошло непоправимое. Получается, что он путем мошенничества присвоил эти деньги себе. И что теперь с ними делать? Передать их Петру Павловичу в счет частичного погашения задолженности и сообщить об этом Николаю Николаевичу, что его долг частично погашен? Тогда что получается? Получается добровольное признание вины в совершении этого преступления. Причем сознательного. Спланированного. И самое ужасное то, что это преступление он уже совершил, причем Владимир при этом горько ухмыльнулся, в составе группы, которую он сам и организовал. Таким образом, это уже организованная преступная группировка. Это именно то, что ему несколько часов назад вменяли. И этого подозрения с него не снимают.

Не передавать эти деньги, поскольку Николай Николаевич, якобы проявляя свое благородство, не взял с него никаких расписок, потому как они, планируя состав преступления и провоцируя его исполнение, понимали, что такая расписка могла все испортить? А это уже не в их интересах. Значит, присвоить их себе? Получается какой-то заколдованный круг. Черт, что же делать?

На душе было пусто. Он уже не испытывал особого удовлетворения от того, что произошло. У него все получилось. «Почему все?» – невольно поймал себя на мысли Владимир. Это еще не все. Это только начало. Начало того, что ему навязали. А какой конец будет? И закончится ли это когда-нибудь? Хоть капельку веры в то, что это когда-то закончится. Владимир понимал, что он заблудился среди трех сосен, и выхода из этой ситуации он пока не видел. Для ума существовало то, что он не мог познать. Как тут не признать, что опыт не всегда приходит с мудростью, иногда опыт приходит один. Как в данном положении. Владимир позволил себе легкий афоризм: неумен, потому и опытен, а был бы умен, не был бы и опытен. Запомнил выражение, чтобы однажды, позже, его повторить, но уже при других обстоятельствах. Одно Владимир понимал: эти деньги будут искать.

Иногда Владимиру казалось, что все это произошло не с ним, а с кем-то другим. И было ли это вообще? Только кисти рук, отекшие от «браслетов», и еще не прошедшая в них боль были подтверждением того, что все произошло именно с ним. Но эта ноющая боль приносила ему сейчас какое-то особое наслаждение. Иллюзия так же нужна для нашего счастья, как и действительность. Во что веришь, в том и подлинно, что знаешь, в том и мудр. Мысли Владимира словно расстилали перед ним ковровую дорожку победителя и выстраивались в почетный караул.

Успокаивая себя тем, что сейчас, в эти минуты, опера ломают головы над тем, куда делись деньги, Владимир вновь вспомнил, как Алексей, открыв его портфель, на вопрос следователя: «В чем дело?», только и нашел, что ответить: «А здесь ничего нет…».

Какое-то время в кабинете была тишина. Уже видя их растерянные лица, Владимир спросил, а что именно они хотели увидеть?

А где деньги? – уже не у Владимира, а у Алексея спросил следователь? Но Алексей молчал. Вместо него вопросом на вопрос ответил Владимир:

Мои деньги в бумажнике, который лежит на Вашем столе. Не помню, сколько там, в наличии, а в чем дело?

Но Владимиру, видимо, не посчитав нужным, никто не ответил. В кабинете воцарилась тишина.

О чем думал в это время следователь? Может, о том, что совсем немного осталось до заслуженного отдыха? Со дня на день он уходит на пенсию и уже не принимает новые дела к своему производству, а напротив, готовит документы к передаче другому следователю. И что он тому передаст? Разваленное уголовное дело? Хорошую же память оставит он после себя.

Может, он думал о том, что завтра, рано утром, они с женой, наконец-то, поедут в Алтайский край, в те самые, столь родные и близкие его сердцу и душе места, где он когда-то родился и еще босоногим мальчишкой бегал по пыльным тропинкам с удочкой на речку, собирал грибы? Эти ностальгические воспоминания его детства в последние дни все чаще посещали его. Может, эта приближающаяся старость так дает о себя знать? Хотя, нет, он еще силен, и на здоровье ему грех жаловаться. Может, эту силу и здоровье подарил ему чистый воздух Горного Алтая? Или стремительно летящая в сумасшедшем круговороте горная речная Алтайская вода, берущая свое начало где-то там, в вершинах красивых синих гор, способная не только утолить жажду, но и дать удивительные, живительные силы? А может, и рога марала? Не стерта еще прожитыми годами память тех лет. До сих пор помнит он деда своего, таежного охотника. Как сейчас видит он его, колдующего у ночного костра над приготовлением эликсира силы, здоровья и мужества. Отобрал дед эту силу у прежде могучего, а теперь сиротливо лежащего на таежной тропе огромного быка. Вместе с его столь же огромными и могучими рогами.

Отменить поездку он не мог. Именно завтра он станет собственником дома, который они с женой, будучи в отпуске, присмотрели еще летом. Дом был хороший, просторный. И река рядом, та самая река его детства и тот самый лес на фоне синих гор.

О чем именно в эти минуты думал следователь? Тем не менее, продолжая о чем-то думать, он молча взял со своего стола несколько скрепленных листов бумаги, просмотрел их, после чего смял и небрежно бросил в стоящую под столом корзину для бумаг.

Устало откинувшись на спинку стула, снял очки и, словно отмахнувшись от назойливых мух, жестом попросил оперов выйти. Владимир, наблюдая за следователем, молчал. Так же молча, но уже с некоторым любопытством, словно изучая Владимира, следователь, в свою очередь, в упор посмотрел на него.

Промычав про себя что-то непонятное, следователь бесстрастным голосом напомнил Владимиру, что тот подозревается в совершении преступления по организации преступной группировки с целью вымогательства денежных средств путем угроз и шантажа, т. к. имеется письменное заявление потерпевшего, в связи с чем им было возбуждено уголовное дело и принято к его производству. А поскольку подозрения с него пока не снимаются, он принимает решение взять с Владимира подписку о невыезде.

Владимир понимал, что основанием для возбуждения уголовного дела являлось заявление потерпевшего, того самого Николая Николаевича, а сам по себе протокол о его задержании не является даже относительным доказательством совершения указанного преступления, о котором ему только что сообщил следователь, так как нет, как говорят юристы, того самого события преступления. Следовательно, это уголовное дело должно быть прекращено.

Тем не менее Владимир, выслушав следователя, не стал выражать своего мнения по предъявленному ему обвинению. Вернее, по подозрению в совершении преступления. Скорее всего, потому, что уже не было в кабинете задержавших его оперов. Может, оттого что очень устал. Или оттого, что вот так, внезапно, закончился этот день. День, который стал для Владимира камнем, испытывающим его мужество, несчастьем, вызвавшим его талант. Измученный и изменчивый, с высшей мудростью и низшей глупостью. Делающий то, что может и довольствующий тем, что имеет. Словом, все равно живой пес лучше мертвого льва…

Молча и ничего более не добавляя, Владимир подписал необходимые бумаги и, уложив в портфель ранее изъятые у него вещи, так же, молча, вышел из кабинета. Перед тем как закрыть дверь кабинета, посмотрел на следователя и снисходительно так проговорил:» Перед общением с Вами я чувствовал себя туземцем, после общения с Вами чувствую себя ирокезом»». Вот так, пусть поломает голову над такой идеальной булгаковской формулой.

Идя по ковровой дорожке пустого коридора и спускаясь по лестнице, Владимир не посмотрел и даже не оглянулся (а как этого хотелось) на оперов. Они стояли на площадке, когда их вызовет к себе следователь, и курили. Спиной Владимир чувствовал их взгляды.

 

***

Уже в городе, подъезжая к знакомому дому, Владимир увидел темные окна столь родной квартиры, в которой проживала Ната. Ему так не хватало сейчас именно ее. И так не хотелось ехать в свою пустую квартиру. Владимир загадал, что если вдруг зажжется свет, он пойдет к ней. И все объяснит. Уж лучше быть обманутым, чем обмануть.

«Нет. Этого сейчас делать не стоит, – решил Владимир. – Уже ночь. Утро вечера мудренее. Завтра. Все завтра. А сейчас домой и спать».

Вновь запустив двигатель машины, Владимир развернулся и поехал домой. Если бы он только знал, что ни сегодня, ни завтра, ни даже послезавтра ему не суждено было увидеть Нату, трепетную виноградную лозу свою… Не знал Владимир и того, что осталось у него всего несколько часов свободы. Его свободы.

Поворачивая к дому, Владимир увидел, как следом за ним повернул черный джип, который, коротко просигналив, остановился рядом с его уже припаркованной машиной. Владимир сразу догадался, что это джип цыгана, который еще днем сопровождал его и который, как думал Владимир, уехал после того, как Владимира арестовали. Как он его раньше не заметил? Видимо, оттого, что притупилось чувство самосохранения? Либо ушел в свои мысли так глубоко, что ничего и не видел?

Из джипа вышел тот самый молодой цыган, несколько часов назад исполнявший роль дворника, и, подойдя к Владимиру и улыбаясь, передал сверток с деньгами, завернутый в ту же газету и перетянутый резинкой. На немой вопрос цыгана, мол, как дела, Владимир, разворачивая газетную упаковку, которую тут же выбросил в стоящую рядом с подъездом урну для мусора, коротко ответил, что пока все нормально. Уже убирая деньги в карман, с улыбкой добавил, что отпущен под подписку. Поблагодарив цыгана, вошел в свой подъезд.

Не знал Владимир о том, что в это самое время за углом пятиэтажки соседнего дома находились те, с кем он не так давно расстался. Не знал Владимир и того, что один из них даже видел, как неизвестный передал Владимиру пакет.

 

Сон. Колыбель висит над могилой

Чувствуя неимоверную усталость, Владимир не спеша снял пальто, не глядя, повесил его в прихожей на вешалку и, не зажигая в большой комнате свет, прошел в нее. Устало опустившись в кресло, закрыл глаза. Казалось, что силы покинули его. Было одно желание, вот так, не двигаясь, сидеть с закрытыми глазами и ни о чем не думать.

Владимир не помнил, как разделся, принял душ, так как для принятия ванны у него не осталось никаких сил. Уже с закрытыми глазами упал в кровать и вдруг всем своим существом почувствовал, как какая-то неведомая ему сила подхватила его и, как пушинку, с огромной, сумасшедшей скоростью понесла в какую-то черную, похожую на туннель, крутящуюся трубу. Владимиру было настолько страшно, что он с широко раскрытыми, полными ужаса глазами смотрел вперед с надеждой, что вот-вот появится конец этого тоннеля и этот жуткий полет прекратится. Вокруг него, причем вместе с ним, так же кружась и разлетаясь в стороны, летели какие-то цветные бумажки. Внутренним чутьем он понимал, что это деньги. Их было много, но на них Владимир не обращал никакого внимания. Пробовал кого-то звать на помощь, но и этого не получалось, так как не мог даже закричать, чтобы прервать, остановить это безумие. В своем стремительном полете, пытаясь хвататься руками за стенки этой черной трубы, надеясь тем самым остановить падение и ощущая в то же время какую-то невесомость, отчего ни тело, ни руки, ни ноги не хотели подчиниться, Владимир продолжал кричать и звать на помощь того, кто мог бы его услышать.

Совсем неожиданно этот полет прекратился. Владимир даже и не понял, как это произошло. Как не понял и того, откуда появились эти люди, кто они и что им от него нужно. Владимир не знал этих людей, но догадывался, что именно им от него нужно. Одни из них пристально смотрели на него и постоянно повторяли одно и то же: «Ты вор! Ты вор! Ты вор!» Другие просто стояли и молчали.

Владимир понимал, что, если он сейчас отдаст им деньги, они уйдут отсюда и оставят его в покое. Но он не может их вернуть, потому как деньги улетели в эту черную трубу. Но как им объяснить, что он не вор, что так сложились обстоятельства?.. Владимир протянул руку в сторону каких-то мужчин, указывая, что эти деньги даже не у него, а вон у тех, которые стоят в сторонке и улыбаются. Это они их украли, а Владимиру специально передали, зная о том, что эти деньги улетят, и чтобы все думали, что Владимир вор.

Но его не слышали. Они твердили одно и то же: «Ты вор, ты вор, ты вор». Откуда появились эти барабаны? И почему они бьют в них? Причем так громко бьют, что слышать это не было никаких сил.

Не открывая глаз, находясь еще в каком-то полусонном состоянии, Владимир понял, что проснулся и что это был всего лишь сон. В дверь кто-то настойчиво стучал и требовал открыть.

 

Обыск. «Вальпургиева ночь»

Деньги так и находились в кармане его пальто, висевшего в прихожей квартиры. Получив их от цыгана и войдя в квартиру, Владимир, с трудом приняв душ, упал в постель. Поэтому, найдя деньги, не было особой необходимости что-то еще дополнительно искать. Но обыск продолжался. Владимир, конечно, понимал, что они ищут еще. Ну, конечно, им нужны были те самые компакт-диски, которые ранее передал ему Петр Павлович. А о том, что у него имеется какая-то компрометирующая информация в отношении Николая Николаевича, Владимир, кажется, говорил тому.

«Нет», – вдруг вспомнил Владимир. Он говорил, что у Петра Павловича имеется информация, которую тот готов передать в соответствующие органы. Именно так и говорил. Что касается дисков, об этом Владимир даже не заикался. Владимир, конечно, понимал, что, будучи далеко не глупым человеком, Николай Николаевич правильно все понял и догадался, о чем шла речь. Причем Владимир, говоря об этом, не очень-то и старался разубедить его. Потому и предъявляли ему обвинение в шантаже, якобы имевшем место при их переговорах. Молодцы. Здорово, все придумали.

Видимо, действительно, эти носители содержали какую-то очень важную информацию, доказывающую причастность Николая Николаевича к экономическим преступлениям, потому, проводя обыск, опера просматривали даже книги, после чего небрежно бросали их на пол. Выдвигая ящики шкафов, поднимали их вверх и высыпали все содержимое туда же, на пол, на котором вскоре образовались огромные кучи разбросанных книг, белья и иного домашнего имущества, отчего невольно напрашивался вопрос: как это все помещалось в том же шкафу? Но Владимир уже не обращал на это никакого внимания. За исключением понятых – соседей Владимира. На их растерянных лицах Владимир видел ужас от происходящего.

Вскоре невозможно было обойти эти кучи. Только притихшие понятые, каким-то образом нашедшие маленький кусочек свободного места на полу, не двигаясь, напуганные происходящим, наблюдали эту картину.

Но проводившему обыск Алексею не мешали эти кучи. Словно не замечая и как бы случайно наступая, он ходил по кучам разбросанного им же белья, рубашкам, халатам, книгам…

Слава Богу, ничего не перевернули на кухне. Ее обследовали формально. Так, приоткрыв некоторые дверцы шкафов кухонного гарнитура, визуально обследовав содержимое полок с посудой и прочей кухонной утварью, тут же прикрыли их.

В присутствии понятых купюры были разложены на столе, пересчитаны, упакованы, опечатаны, после чего все эти действия были внесены в протокол. Более того, действия, касающиеся выемки денег, были зафиксированы видеокамерой. Владимира попросили закрыть двери и, забрав у него ключи, так же опечатав ее, повели вниз по лестнице к машине, пояснив при этом, что Владимир пока не арестован, а задержан. А санкцию на арест они получат сегодня же, но чуть позже. Уже спускаясь по лестнице, улыбающийся Алексей предложил Владимиру пояснить, откуда эти деньги и как они к нему попали? Алексей просто ликовал!

Поняв молчание Владимира по-своему, он напомнил, что чистосердечное признание вины судом будет зачтено и, так же мило улыбаясь, но с ноткой барского снисхождения, продолжил: «Владимир, Вы же юрист, следователь и всё должны понимать правильно. Сейчас мы с Вами проедем в прокуратуру, где проведем опознание этих купюр, так как их номера еще вчера были переписаны».

Подойдя к машине, Владимир внезапно остановился. Только сейчас до него дошел смысл сказанного. Сейчас он понимал, какую меру ответственности ему суждено положить на весы правосудия. Как никогда он понимал, что если эти купюры были загодя переписаны, то признавая эти деньги своими, наряду с вменяемым ему составом преступления по организации преступной группировки с целью вымогательства денежных средств… на горизонте светится еще, как минимум, мошенничество. Причем оба эти преступления, в соответствии с законом, оконченные.

Сейчас Владимир не замечал ребячьей радости на лице Алексея, которую тот старался скрыть своей даже не вежливостью, а какой-то излишней учтивостью, что ему с трудом удавалось сделать.

Владимир поднял голову и посмотрел на небо, словно хотел кого-то там увидеть. «Господи! За что же ты караешь меня? Неужели ты покинул меня, чтобы я узнал горечь бед? – мысленно обращаясь к Богу, спрашивал Владимир. —

Если Ты есть, дай знать об этом и помоги мне! Дай тверди душевной! Если обидел кого ненароком, прости! Неужели ты не видишь ничего? Не видишь радость тех, кто заслуживает презрения? Как жить дальше? Смириться? Покориться? Почему заветы Твои не понятны мне? Почему твои бессмертные уроки о победе добра над злом бездействуют? Не было в помыслах моих мщения. Одним желанием жил помочь тем, кто в этом нуждался. И в этом почитании я искренен и нелицемерен».

Продолжая смотреть вверх, Владимир заметил, как из окна второго этажа с любопытством выглядывали соседи, которые несколько минут назад были в его квартире в качестве понятых. Некоторое время стояла тишина, словно еще чего-то ждали. Владимира не торопили. Тяжело вздохнув и пожимая плечами, он проговорил: «Я не обязан доказывать свою невиновность. И не собираюсь в чем-то оправдываться. Поехали».

На удивление, после всего произошедшего опера были настолько вежливы, что, даже надевая наручники, спросили, не больно ли, может, чуть ослабить?

В машине так же было более комфортно, не как прежде. Во-первых, это был джип, а не милицейская машина. Во-вторых, Владимир сидел на заднем сиденье с Алексеем только вдвоем. Впереди, рядом с водителем, сидел тот второй, имя которого Владимир сейчас никак не мог вспомнить и который ранее проявлял не только грубость по отношению к нему, но и сознательно создавал ему некоторое физическое неудобство, приковав к наручникам портфель Владимира и сдавив ими до предела кисти его рук. Сейчас этого не было, и за все время пути Владимиру не задавали больше никаких вопросов. Это, в-третьих. Может, устали после бессонной ночи? Может, иные причины заставляли их быть такими вежливыми? Алексей постоянно кому-то звонил и что-то пытался выяснить. Но Владимир не обращал на это никакого внимания.

Во время пути Владимир задавал себе один и тот же вопрос: правильно ли он поступил, сказав, что эти деньги принадлежат ему? А что ему оставалось делать? Признаться, что эти деньги получены от Николая Николаевича и рассказать, как это произошло? Значит, подтвердить не только то, что ему вменяют, но еще и мошенничество? Причем назвать тех, кто ему в этом помог? Вот это он влип! Времени думать, практически нет. «Думай, Владимир, думай сейчас, – заставлял себя Владимир. – Завтра думать будет поздно…»

Владимир не мог не знать, что основными задачами оперативно-розыскной деятельности являются выявление, предупреждение, пресечение и раскрытие преступлений. Так, кажется, говорится, в законе. Но никак не их провоцирование. Таким образом, эти опера должны были, в первую очередь, пресечь то преступление, которое еще вчера вменяли ему, а не посредством своих действий провоцировать его. В той же Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод что-то говорилось об этом. Владимир даже вспомнил, что именно. Там говорилось о том, что ничто не может оправдать использование доказательств, полученных в результате провокации органов полиции.

Вспомнив эту выдержку из указанной Конвенции, Владимир горько улыбнулся, потому что прекрасно понимал, насколько сейчас это не только неуместно, но даже и не смешно. Он так же понимал, что, оправдывая противоправность своих действий, уже ищет себе оправдания. И может, даже не перед Законом, а, в первую очередь, перед своей собственной совестью?

Владимир не сомневался в том, что сразу по прибытии в прокуратуру они проведут опознание купюр. Ведь они были уверены, что это именно те деньги, которые ему были переданы Николаем Николаевичем. Это те самые купюры, которые Владимир выбросил в окно из кабинета президента компании и которые через несколько часов, уже после того, как Владимира отпустили под подписку о невыезде, ему привез цыган. Это был тот самый пакет, и Владимир, взяв его, никак не думал, что буквально следом за этим к нему приедут уже знакомые ему опера.

Конечно, после того, что произошло, они не могли не понимать, что эти деньги в любое время могут исчезнуть с их горизонта, чего допустить было нельзя. Надо было действовать, как говорят, по горячим следам. Не исключено, что они проследили за Владимиром, когда тот возвращался домой, и даже видели нечто большее. А поскольку у них практически не было времени для спасения своих денег, они были уверены, что найдут их, если… останется одна маленькая, последняя формальность. Закончить то, что не сумели сделать вчера.

Владимир слышал отрывки телефонных разговоров Алексея, который через каждые несколько минут кому-то звонил и что-то спрашивал. Сейчас Владимир вспомнил, что речь изначально шла о том, что деньги нашлись, Владимир задержан и его скоро доставят в прокуратуру для проведения следственных действий. Ну, конечно, это было именно так. Этот разговор Владимир слышал еще при обыске его квартиры. И как понял Владимир, Алексей говорил об этом не только Николаю Николаевичу, который еще вчера, узнав, что исчезли его кровные деньги, видимо, так же, как и они, не ложился спать из-за внезапно свалившейся на него беды. Алексей ставил в известность об этом еще кого-то, и не исключено, что того же следователя прокуратуры, к которому, как полагал изначально Владимир, его вновь привезут.

Затем Алексей разговаривал несколько раз еще с кем-то. Это уже в пути, после задержания Владимира. И с каждым следующим звонком голос Алексея менялся. Как и его настроение. Было видно, что тот чем-то очень сильно огорчен. Потому в салоне машины и стояла тишина. После каждого разговора второй опер, сидевший рядом с водителем джипа, поворачивался к Алексею, словно о чем-то спрашивая того. И всякий раз Алексей как-то странно смотрел на того, давая понять, что ничего хорошего пока нет. Владимир вдруг вспомнил, что имя коллеги Алексея – Валентин. Ну, конечно, Валентин, как он мог забыть его?

 

***

Выстраивая свои догадки, Владимир очень удивился, что привезли его не в прокуратуру, а сразу в ИВС (изолятор временного содержания), где провели предусмотренные особыми правилами не очень приятные, но очень ущемляющие элементарное человеческое достоинство, процедуры. Владимир, сконфуженно улыбаясь, даже спросил, зачем им такой медицинский осмотр? Хотя для рекрута он и староват, но на здоровье пока не жалуется.

Никто даже и не отреагировал на эту неуместную шутку. Закончив обследование голого тела Владимира, так же молча и не спеша обследовали нижнее, затем верхнее его белье. Владимир, будучи догадливым человеком, сразу понял, что здесь не только шутки, но и вопросы не уместны. Понимал, что, попав в чужой монастырь, надо жить по его уставу. Эту народную мудрость он слышал еще в юности, потому уже не обращал никакого внимания на непонятные ему вещи, молча выполняя все, что от него требовали. Владимир старался заставить себя ничего не видеть и ничему не удивляться. Показывая, что, как следователь, он все это знает. Сейчас он должен думать совсем о другом. Правильно ли он поступил, сказав, что деньги его? А что ему оставалось делать?

Наблюдая за обследованием его одежды, Владимир замер. Только что в его голове мелькнула какая-то мысль. Но какая? И что именно? Он четко понимал, что это что-то было очень важным. Лихорадочно цепляясь за какую-то, пока непонятную еще ему невидимую, слабенькую нить своей будущей защиты, он уже чувствовал, что нашел какое-то звено в цепи своей защиты. Но что именно? Что это за звено? Где оно? И это «оно» где-то совсем, совсем рядом. Путаясь в своих собственных мыслях, он уже не помнил то, о чем только что размышлял. Усилием воли Владимир заставил себя успокоиться и вновь проанализировать все по порядку. С самого начала. Но как Владимир ни старался, он не мог вновь нащупать эту нить.

Все это время, пока его везли, как он полагал в ту же прокуратуру для проведения допроса, он думал только о том, как объяснить, откуда у него этим деньги? Если он ничего здравого не придумает, то это конец. Все доказательства у них будут в полном объеме. И уже не будет иметь никакого значения, как они их получили, эти самые доказательства. А если им удастся доказать его вину, последствия для Владимира будут самые тяжкие, в этом у него не было никаких сомнений. И никакая Конвенция ему уже не поможет.

Эти мысли не покидали его голову с момента задержания и до последней минуты, даже когда он оказался в ИВС. Владимир не знал тогда, что какая-то неведомая сила помогает ему найти ответ и на этот вопрос, найти выход из тупика, из создавшегося, казалось бы, безвыходного положения, не знал он и том, что ему помогает его ангел-хранитель… цыганка Рада! И не просто помогает, не просто отводит беду, но и готовит свое наказание, свое возмездие тем, кто так упорно хотел разрушить Владимира, сломать его, превратить в пыль, дым… Но пока он не знал ничего.

 

Допрос. Случай важнее, чем благоразумие

Демонстрируя своей обворожительной улыбкой радость встречи, Алексей не просто вновь поздоровался, а, просто-таки сияя от счастья, поприветствовал Владимира. Так же, подчеркнуто вежливо, предложив присесть, извинился за внезапное утреннее вторжение в его квартиру и задержание, хотя не прошло и десяти часов после того, как они расстались с Владимиром.

– Что поделаешь? – как бы с огорчением, продолжил Алексей. – Это наша работа.

Алексей не просто вел допрос. С первых минут Владимир сразу уловил неприкрытую фальшь, наигранную вежливость в его поведении и вместе с тем огромную обиду большого избалованного ребенка. Владимир понимал это прекрасно и отвечал ему тем же.

Потому, сразу же после первых формальных вопросов, заданных Алексеем Владимиру, и получив от того, причем в той же форме, соответствующие ответы, касающиеся его крещения, вероисповедания и принадлежности к определенному народу, Алексей изменил свой тон, убрав наигранную радость, как бы вызванную встречей с Владимиром.

Ни Владимир, ни сам Алексей еще не знали о том, что в их дела вмешался его Величество случай, представленный в мифах греков этаким благообразным старичком с одной волосинкой на затылке, раскатывающийся по земному шарику на колесе и без ведома людей вмешиваясь в их судьбу и который по-своему разрешает все задачи, изначально созданные людьми. В данном случае операми для Владимира были устроены проблемы, а тот, в свою очередь, защищаясь, создал трудности для оперов. Может, это и не господин случай, а нечто другое? Ведь нередко с человеком случается не то, чего ему хочется, а то, что ему полезно и нужно.

В ходе допроса Алексей уведомил Владимира о том, что изъятые ими в его квартире денежные купюры, которые по признанию самого Владимира, принадлежали ему, полностью соответствуют номерам купюр, зафиксированных до этого в протоколе, с которым его чуть позже ознакомят. Таким образом, доказательства состава преступления, в котором подозревается Владимир, имеются в полном объеме. Дело во времени. А время у них есть.

Впрочем, – добавил Алексей, – этого времени теперь будет предостаточно и у Вас, так как нам предстоит не раз увидеться еще до того, как я, закончив некоторые формальности, предусмотренные законом, передам дело следователю.

Алексей на какое-то время замолчал, затем, посчитав, что все необходимое он уже Владимиру пояснил, продолжил:

– Знаете, Владимир, Вы не глупый человек, юрист,

подчеркну, сильный следователь, понимаете, что чистосердечное признание вины, оказание помощи следствию…

Владимир не дал договорить Алексею, и так же, но уже без прежней иронии ответил, что нет необходимости вторично напоминать ему об этом. Немного помолчав и о чем-то продолжая думать, спросил:

Хотите, Алексей, я расскажу Вам одну маленькую, но очень интересную историю?

Это имеет отношение к нашему делу?

В какой-то мере, да, имеет.

 

***

Так, вот. Это случилось накануне Новогодних праздников. Один молодой человек на машине возвращался домой от своей девушки. Настроение было прекрасное, так как она согласилась стать его женой. Ему было так хорошо, что он готов был песни петь! К тому же ощущалось приближение праздника.

Он даже не заметил, как кто-то вдруг выбежал на проезжую часть дороги. Услышал только глухой удар. Поняв, что он кого-то сбил, выскочил из машины. С ужасом увидел, что под колесами его машины лежал подросток. Крови нигде не было. Но он не дышал. Вмиг все померкло у него перед глазами.

Алексей, еще не понимая смысла этого рассказа, внимательно смотрел на Владимира, который, в свою очередь улыбнувшись, спросил:

Так вот, уважаемый Алексей. Как Вы считаете, что сделал этот молодой человек? Полагаю, что Вы правильно считаете, – не дождавшись ответа, констатировал Владимир. – Так вот. Увидев безжизненное тело подростка под колесами автомобиля, тот молодой человек вмиг оценил ситуацию. Причем правильно понимая, что сам не сумеет тому ничем помочь, а ожидание, причем в предпраздничные дни, «скорой помощи» может оказаться смертельным для этого пацана, он, не задумываясь, втащил его безжизненное тело в машину и, вскочив в нее, до пола нажал на газ!

Сделав небольшую паузу, Владимир вновь внимательно посмотрел на Алексея. Он очень хотел понять, о чем тот сейчас думает? Как поступил тот молодой человек? Помог тому бедняге, волею судьбы оказавшемуся под колесами автомобиля, или нет? Или вывез его куда-нибудь в лесопосадку и выбросил? Но Алексей молчал. Его внимание требовало продолжения рассказа. Владимир отчетливо понимал, что сейчас Алексей не будет его перебивать и дослушает историю до конца. Он был уверен в этом, так как в свое время изучал основы психологии при допросе… Еще в университете. Ведь тот не мог знать о том, что это не просто история, а… поучительная история. Настоящая притча. Как одна грань Истины.

Алексей, в свою очередь, тоже, будучи далеко не глупым малым, всем своим видом показывал, что ему не просто интересен этот рассказ, что он ждет чего-то от него. И не исключено, что догадывался о том, что не зря вот так вдруг Владимир почему-то вспомнил о том молодом человеке, который сбил подростка.

– Так вот, – продолжил Владимир, – этот молодой человек, не обращая внимания на знаки и светофоры, гнал машину быстрее ветра и думал только об одном. Успеть. Только успеть и не дать мальчику умереть. И даже когда, подъехав к больнице, он нес его на руках, то кричал, просил, взывал о помощи кого-нибудь, кто мог бы услышать его в то время, но никто не отзывался.

К изумлению молодого человека, вышедший на его крики врач даже не посмотрел на безжизненное тело. Это сделала медицинская сестра, так как врач пригласил молодого человека в свою ординаторскую. И знаете зачем? Поясняю. Врач взял ручку и не спеша написал на клочке бумаги сумму, которую следовало уплатить. Причем пояснил, что это в интересах молодого человека, который, услышав это, сразу все понял. Да он и не думал сейчас о своих собственных проблемах. Он хотел одного, чтобы этот подросток не умер. Он хотел, чтобы этот подросток жил!!! Он не хотел превратить свою жизнь в казнь за свою бездеятельность!!! Ведь дело не том, долго ли мы живем, а в том – как. Пока молодой человек думал, где же взять эту сумму, у кого ее перезанять, врач пояснил, что если будут деньги, он…

Хорошо. Я привезу сейчас эти деньги. Только спасите его. Умоляю вас, помогите ребенку, ведь он может умереть, я скоро вернусь.

Не прошло и часа, как этот молодой человек привез деньги. Он молнией влетел в кабинет врача и бросил их на стол.

Как выяснилось, врач даже не осматривал подростка. Тот так и лежал сиротливо в приемном покое. Только сестричка, утирая слезы, делала все, чтобы продлить жизнь этому умирающему мальчику.

Получив деньги, пересчитав, врач убрал их в ящик письменного стола и только после этого проговорил:

Ну что ж, пойдем, посмотрим, что там у нас.

Владимир замолчал. Он внимательно смотрел на Алексея, хотел увидеть его реакцию. Алексей, в свою очередь, был весь во внимании.

Ну, и что же дальше? – спросил Алексей.

А дальше, произошло то, о чем Вам, уважаемый Алексей, со всей присущей Вашему уму воображением и умением не только фантазировать, но и претворять в жизнь свои фантазии, должно быть уже ясно. Произошло то, что и должно было произойти…

Снисходительно глядя на Владимира и не скрывая своей улыбки, Алексей всем своим видом показывал, что внимательно слушает.

Так вот, – продолжил Владимир, – когда этот врач вышел из ординаторской и пошел смотреть мальчишку, произошло не-ве-ро-ят-ное!!! На лице того врача был ужас! Он кричал, его сердце разрывалось на части! Он взывал о помощи к Богу! И знаете, почему?.. Умирал его собственный сын! И он уже ничего не мог сделать! Ни-че-го! Время было потеряно. И все из-за этих денег, вся его жизнь в один миг пронеслась перед его глазами. В один миг! Его жизнь состояла в том, что она исчезла!!!

 

***

Владимир замолчал. Алексей молча протянул ему сигарету и даже поднес зажженную им зажигалку. Какое-то время оба, думая каждый о своем, молчали. Затушив сигарету, Владимир продолжил:

– Эту историю я не случайно рассказал Вам, Алексей. Я тоже все прекрасно понимаю, но не имею возможности, в отличие от Вас, по понятным нам причинам, опровергать то, что Вы, мягко говоря, нарисовали. Уверен, что когда-нибудь Вы вспомните эту драматическую историю. А выводы делать Вам. Учат ли мертвые живых? Ну, а сейчас, повторюсь: я не признавался в том, что деньги, изъятые в моей квартире, мои. Мне не в чем признаваться. Я пояснил, понимаете? Пояснил, а не признавался, что деньги, изъятые Вами, принадлежат мне. Не знаю, как для Вас, но для меня это два разных понятия! Признаваться, как Вы понимаете, можно только в случае, если ты в чем-то виноват. А в том, в чем Вы меня обвиняете, простите, оговорился, подозреваете, так как мне еще не предъявляли обвинительный вердикт, моей вины нет. До сих пор мне…

Не договорив последней фразы, Владимир замолчал. Он знал, что эта придуманная вдруг им история, которую он только что рассказал Алексею, не что иное, как попытка заставить того задуматься.

Причем именно сейчас он вспомнил про ту самую невидимую нить в своей защите, но, боясь ее вновь потерять, сидел, словно каменный. Он вспомнил, как вчера вечером тот пожилой следователь, просмотрев дело, выбросил какие-то бумаги в корзину. Ну, конечно, это были списки купюр, и Владимир даже заметил на одном из них столбики каких-то цифр. Но тогда он не придал этому никакого значения.

«Тогда что? – продолжал анализировать Владимир. – Может, этих бумаг у них сейчас нет? Но что это меняет? Абсолютно ничего». Внезапно вспыхнувшая какая-то призрачная надежда на чудо тут же потухла. Чего проще достать их оттуда или изготовить новые.

Алексей молчал. О чем он думал в свою очередь? Этого никто не может знать. Он так же внимательно смотрел на Владимира, всем своим видом показывая даже какое-то понимание и сочувствие. Что, мол, поделаешь? Такова «селя-ви». Потому, совсем неожиданно, прозвучал для Алексея вопрос Владимира:

Почему Вы до сих пор не произвели, как это правильно у Вас называется, опознание? Где протокол этих процессуальных действий? Если он, как Вы сказали, есть, то почему я не присутствовал при его составлении? Или Вы считаете, что суд признает Ваши предвзятые и ничем не доказанные действия правомерными? Или Вы считаете, что суд примет Ваши пояснения, которые Вы называете доказательствами, к сведению? Я в этом сомневаюсь. В отличие от Вас, у меня сейчас пока, я не оговорился, пока, связаны руки, т. е., находясь в изоляции, я не могу доказать иное…

Владимир, видя на лице Алексея недоумение, продолжил:

Меня подозревают в совершении преступления по факту вымогательства денежных средств, даже в составе преступной группировки, руководителем и организатором которой я являюсь. Это очень серьезное обвинение. И как я понимаю, доказательств тому никаких нет, за исключением заявления Николая Николаевича. Я уже пояснял, что никакого вымогательства с моей стороны не было. У меня был с ним только предварительный разговор по факту его задолженности перед Петром Павловичем. Более того, на эту встречу я был приглашен самим Николаем Николаевичем, и вчера, когда я выходил из его кабинета, Вы меня задержали. Я не исключаю, что у Вас на то были свои собственные основания. Но повторяю, деньги у него я не брал. Да, Николай Николаевич готов был произвести частичный расчет с Петром Павловичем, и даже предложил мне передать часть его долга Петру Павловичу через меня. Но я отказался от этого, так как полномочий на то не имел. А Вы не исключаете того, что Николай Николаевич вводит Вас в заблуждение? Но это не все…

Вчера я был ознакомлен с постановлением о применении меры пресечения, в соответствии с которым дал подписку о невыезде. Полагая, что Вы правильно во всем разберетесь, даже не обжаловал Ваши действия. А сегодня, не предъявляя мне ничего, кроме постановления о производстве обыска, и изъяв у меня деньги, Вы вновь заставляете меня признаться в том, в чем моей вины нет.

Повторю так же свой вопрос, где доказательства того факта, что это те самые купюры, которые я, якобы угрожая жизни и здоровью Николаю Николаевичу, заставил его передать мне? Или Вы вновь найдете тех самых понятых, которые были во время обыска в моей квартире и заставите их подписать нужный Вам протокол, которого, как я уже понимаю, сегодня Вы мне предъявить не можете? Или Вы, сегодня утром изъяв у меня мои деньги, в последующем переписав номера купюр, заявите, что это именно те деньги, которые мною якобы получены от Вашего друга, Николая Николаевича? Может, Вы и меня заставите подписать этот протокол опознания? Поэтому мне не понятно, за что я арестован сегодня.

Во-первых, Владимир, Вы не арестованы, а задержаны. Но это пока. Мы имеем право задержать Вас до двух суток, но уже сегодня судьей будет рассмотрен вопрос о мере пресечения, и только от Вас зависит.

Не думаю, Алексей, что у Вас это получится. Слишком просто, и слишком рискованно. Цель этих действий? А это пусть решает тот же суд. Я так же не исключаю, что у меня не будет особой необходимости доказывать то, что я Вам сейчас пояснил, потому, что считаю Вас не глупым человеком. Более того, в данном случае я не обязан доказывать свою невиновность. Это Ваша задача доказать мою вину. Хотя, если вести речь об этом, Вы обязаны не только доказать мою вину, но если у Вас имеются какие-либо сомнения в моей вине, то доказать и мою невиновность. Но, как я понимаю, Вам это не нужно, т. к. Вы слишком много потратили своего драгоценного времени совсем не с целью найти правду… а историю о враче я Вам рассказал с тем, чтобы напомнить о мере той ответственности, которую мы несем, в первую очередь, перед Богом, перед своей собственной совестью, а уж потом – перед законом.

Владимир, конечно, блефовал. Он понимал, что ни один из оперативников никогда не будет доказывать его невиновность. Но что оставалось ему делать в этой ситуации? Это было то единственное, на чем он решил строить свою защиту. Сегодня утром, когда он открыл дверь и впустил в свою квартиру, как ему изначально показалось, целую кучу людей, среди которых он увидел двух уже знакомых ему оперов, ошарашенный Владимир не успел сообразить, какую линию защиты ему выбрать. Никак не думал, что всего через несколько часов эти опера вновь появятся, но уже в его квартире. Действительно, всегда предвидеть нужно именно невозможное.

 

Ширшин. «В нем скрыт негодяй»

– Присаживайтесь. Я старший следователь по особо важным делам следственного управления Олег Кузьмич Ширшин, – представился молодой мужчина, как только за Владимиром, с которого конвоир предварительно снял наручники, с металлическим скрежетом закрылась дверь. – Насколько мне известно, Вы отказались от адвоката и будете сами вести свою защиту.

Владимир устало присел на табурет и внимательно посмотрел на следователя. За эти несколько дней, которые он провел в изоляторе, его только один раз вывезли в суд для объявления постановления о мере пресечения, после чего вновь привезли сюда. Затем про него словно забыли. Целых четыре дня не тревожили допросами. Бывалые воры, с которыми Владимиру пришлось познакомиться в камере ИВС, зная причины его задержания, пояснили, что это не просто так. Если несколько дней не вызывают на допрос, значит, опера готовят ему какую-то подлянку, не иначе. Выражаясь их словами, либо что-то копают, либо что-то замутили.

Потому Владимир даже не очень удивился тому, что перед ним не старый его знакомый Алексей и не тот пожилой следователь из прокуратуры, а уже другой, которому почему-то передали его дело. И не сразу сообразил, что тот ему сказал…

Словно очнувшись от спячки, Владимир уже более осознанно посмотрел на представившегося ему только что следователя по фамилии Ширшин. Правильно понимая, что он пропустил что-то важное, Владимир с немым вопросом вновь посмотрел на следователя, который ему только что о чем-то говорил.

В свою очередь, Ширшин, будучи не просто хорошим следователем, но и не плохим психологом, не мог не заметить, что Владимир его не слышал, а находился в это время где угодно, но только не здесь. Уже более внимательно посмотрев на Владимира, спросил, все ли у того нормально? При этом, как бы в шутку, как это делают иногда медики, приводя в чувство больных пациентов, щелкнул пальцами перед лицом Владимира. Правильно определив по реакции Владимира, что нет никакой необходимости в медицинском вмешательстве, старший следователь по особо важным делам Ширшин продолжил:

– … Мне вместе с материалами уголовного дела переданы деньги, номиналом по пять тысяч рублей, в общей сумме один миллион рублей, которые в ходе обыска были изъяты в Вашей квартире. Данный факт подтвержден материалами дела, с которыми Вы, Владимир, ознакомлены. Данный факт, надеюсь, Вами опровергаться не будет даже в суде.

Владимир, услышав последнюю фразу Ширшина, в которой он выражал надежду на то, что он, Владимир, не будет отрицать этот факт даже в суде, невольно улыбнулся. «Весьма старо, но методы те же», – вспомнил Владимир. Он знал, что при допросах, убеждая подследственного в том, что все улики против него и все доказательства о его причастности к вменяемому ему преступлению собраны в полном объеме, работники следствия нередко применяли эти трюки, ненароком вспоминая этот самый суд. Как будто и дел-то осталось… передать материалы в суд. А все доказательства – вот тут, в этой папочке.

Ширшин не мог не заметить ухмылки Владимира, но сделал вид, что ничего не понял, потому, немного помолчав, продолжил:

– Указанные денежные средства, изъятые в Вашей квартире, как выяснилось, фальшивые. Этот факт так же подтвержден, и доказательства этого Вам будут предъявлены. Вот, пожалуйста, начнем по порядку. С этими документами Вы уже ознакомлены. – при этом следователь, аккуратно перелистывая материалы дела, вслух дублировал: – Так, это постановление о возбуждении уголовного дела, о разрешении обыска, протокол обыска, протоколы допросов свидетелей. а вот и самое главное. – с этими словами следователь протянул Владимиру лист бумаги, – справка об исследовании поддельных банковских билетов и, пожалуйста, ознакомьтесь. А протокол, в котором зафиксировано, что эти купюры были изъяты в правом наружном кармане кожаного пальто, черного цвета, которое в момент проведения обыска находилось в прихожей Вашей квартиры. Здесь же отмечается, что с Ваших слов данное пальто принадлежит лично Вам.

Придя на какое-то время в себя, Владимир вновь не слушал, что дальше говорил следователь. Он словно окаменел. Как? Почему? Что за бред? Что это значит? Какие фальшивые купюры? Что он несет, этот следователь? Это что, фальсификация документов? Фабрикация нового уголовного дела? Зачем им это нужно? Ведь у них практически все было для того, чтобы довести дело до конца? Деньги, которые ранее не оказались у него в портфеле, позже нашли в его квартире. Это сильный прокол, который допустил Владимир. Никак Владимир не думал, что опера нагрянут к нему всего через несколько часов после того, как отпустят под подписку о невыезде. Но, как говорится, что произошло, того не исправить: «Не стоит пилит опилки». Даже боги не могут совладать с прошедшим. Ранее Владимир выстраивал свою защиту, исходя из сложившейся ситуации. Но сейчас…

Владимир уже не слушал, как следователь, продолжая перелистывать бумаги материалов уголовного дела, доставал новые и комментировал их назначение. Владимир, не веря собственным глазам, просмотрел документы, повествующие об обнаружении у него поддельных банковских билетов, рапорт следователя на имя начальника, в котором зафиксированы признаки преступления и принятие дела к своему производству, т. е. к производству старшего следователя по особо важным делам Ширшина. Как понимал Владимир, Ширшин приступил к расследованию, приобщив в качестве вещественного доказательства поддельные денежные купюры, которые были переданы ему для приобщения к материалам уже нового уголовного дела… В материалах находились постановления иного характера, касающиеся назначения технико-криминалистической экспертизы, само заключение эксперта, повествующее о том, что купюры, обнаруженные у Владимира, изготовлены не предприятием, осуществляющим производство государственных денежных знаков и ценных бумаг, а способом капельно-струйной печати.

Никаких документов, касающихся опознания купюр, в материалах дела не было. Впрочем, в материалах дела не было и того, что напоминало бы о более ранних событиях, касающихся подозрения в совершении преступления по организации Владимиром преступной группировки…

Владимир уже не слышал, как следователь его уведомил, что дело направлено прокурором области по подследственности, и, как он уже говорил, этим делом будет заниматься он, старший следователь по особо важным делам Ширшин.

На вопрос следователя, что может пояснить по вопросу Владимир, тот молчал, т. к. уже не исключал и того, что деньги, которые он взял у Николая Николаевича, заведомо были фальшивыми. И именно эти фальшивые купюры он принял от президента компании. Но не подменили же эти деньги цыгане? Зачем? Это исключено. Владимир настолько устал, что готов был увидеть в этом следователе своего союзника, рассказать ему все, с самого начала. Может, он поверит ему? И поможет? Но жизненный опыт и внутреннее чутье подсказывали: не торопись, Владимир. Рассказать об этом – значит создать преступную группу, в этом деле участвовали и иные лица. Нет. Этого делать ни в коем случае нельзя.

Даже если эти деньги действительно фальшивые, зачем операм вместе с Николаем Николаевичем передавать ему фальшивые купюры? Это не входило в их планы. Они даже не помечали их особыми надписями, которые читаются при помощи направленного под особым углом ультрафиолетового света, что подтверждало бы их преступное назначение. Жалко пачкать деньги. Да и времени у тех на это не было, все делали по ходу сложившейся ситуации. В этом Владимир был более чем уверен, как и в том, что осуществить операцию, подготовленную Николаем Николаевичем и его операми, помешали именно его, Владимира, противодействия, не исключено, конечно, что помог и его Величество случай. Тогда что получается? А получается то, что факт получения денег от Николая Николаевича ничем не подтвержден?

Но почему об этом нет и речи? Если изменили вид преступления, в совершении которого, выражаясь юридическим языком, его ранее не только подозревали, но и провоцировали на его законченность, то почему они, уже по понятным причинам изменив его, фабрикуют новое? Значит, прав был Сергей, вор в законе, что не случайно Владимира не тревожат несколько дней. Ничего хорошего в этом нет, готовят какую-то пакость…

Владимир, действительно, ничего не понимая, только пожал плечами и, глядя на следователя, произнес:

– Я ничего не понимаю. Деньги, которые были у меня изъяты в ходе обыска, принадлежали мне. Это мои деньги. Смею заверить, они не фальшивые. Никогда не скупал и не продавал фальшивок. Это не мое ремесло. Ничего по этому вопросу пояснить не могу, доказывайте мою вину сами. Повторюсь, это не что иное, как фальсификация документов и фабрикация нового дела. Вы спросите, кому это надо? Не знаю. Значит, это кому-то очень надо. Вот в этом и разбирайтесь сами.

 

***

Вдруг Владимир побледнел. В одно мгновение он все понял. Пытаясь вернуть свои деньги, они просто их подменили! Забрали, как они считали, свои кровные, а фальшивые вложили. И не просто вложили. А сделали это очень красиво, убив сразу двух зайцев. А кто им мог в этом помешать? И деньги вернули, и статейку сварганили. Это как дважды два – четыре. Для них разницы нет, что именно предъявить Владимиру. Задача перед ними прежняя. Любой ценой посадить его, а по какой статье, это не важно. Лишь бы эта статеечка была посерьезней и тянула лет так на несколько.

Тогда что получается: если ему сейчас предъявляют уже новый, иной состав преступления, тогда получается, что подозрения в отношении преступления в организации преступной группировки, связанного с вымогательством, должны с него снять? Или их уже сняли? Но ему сейчас об этом ничего не говорят. Впрочем, ничего, что бы касалось этого, в материалах дела, как понял Владимир, не было. Почему? Ему до сих пор не предъявляли и самого постановления по этому поводу? Владимир помнил, как тот следователь прокуратуры, беря с него подписку о невыезде, сказал, что с него пока… пока не снимаются подозрения по организации преступной группировки, имеющей целью вымогательство денежных средств путем шантажа, угроз и тому подобного… Но с самим постановлением, как того требуют определенные нормы закона, его не ознакомили, почему? Значит, были на то основания. Какие?

Владимир вновь вспомнил, как его допрашивал Алексей, который, прощаясь, так же ушел от ответа, даже не пояснив, почему Владимира не ознакомили с протоколом опознания купюр? А сегодня появился этот, уже новый, который только что.

Владимир, уйдя на какое-то время в свои мысли, снова вернулся в реальность. Ему нужно было понять, о чем же ему только что говорил этот следователь.

К удивлению Владимира, следователь казался не только несколько мягким, но в чем-то и сочувствующим ему. Но только на минуту. Не более. Владимир уже давно никому из них не верил. Он вспомнил слова Сергея, вора в законе, как тот, однажды затронув вопрос о существующей оперативно-следственной системе, сказал, что ворон ворону глаз не выклюет. Все они повязаны друг с другом. Все они из гнездовья одного: система, круговая защита порока. Хуже было то, что сегодня Владимир не мог даже догадываться, что за всем этим стоит и как ему дальше с этим бороться.

Он даже не пытался как-то убедить следователя в том, что в инкриминируемом ему преступлении вины его никакой нет. И это было правдой. Но правдой для него одного. От него старались услышать другое – признание! Но уже иного характера. А может быть, и того, и этого состава преступления?

Молчание Владимира Ширшин понял по-своему, потому совсем неожиданно добавил:

– Это Вы сейчас, Владимир, такой несговорчивый. Переведем в другое место, расскажете даже то, чего не было.

Это, «пресс-хата», что ли? – продолжая думать о своем, тихо проговорил Владимир.

Откуда такие познания? – вопросом на вопрос ответил Ширшин.

Да слышал. И не только об этом.

Да ты понимаешь, что тебя просто раздавят и не заметят? Ты понимаешь, куда ты влез? Это, повторяю, ты сейчас такой неразговорчивый. И знаешь, почему? Да потому, что с тобой еще по-настоящему не работали! Не таких умников, как ты… ломали, и не таких, как ты, суками на зоне делали. А на зоне ты будешь! Будешь, это я тебе говорю!

Владимир даже вздрогнул от этого неожиданного фонтанирующего красноречия Ширшин, который вдруг вместе с этим перешел на «ты». Всего несколько минут назад он казался Владимиру мягким, добрым и правильным человеком, со стороны которого он даже полагал получить не только какое-то понимание, но даже помощь. Он уже пожалел, что отказался от адвоката, в присутствии которого следователь не позволил бы себе подобного. Вместе с тем Владимир, как никогда, вдруг осознал, что дела его не просто хреновые, а очень хреновые. И пока он находится здесь, под этим колпаком, доказать несостоятельность предъявленного ему уже нового преступления будет невозможно. Ему нужно на волю. Обязательно на волю. Но как это сделать? Ширшин продолжал что-то еще говорить, приводил даже примеры из его собственной следственной практики, когда он, подобных Владимиру подонков, превращал в ничто, в пыль, плесень. Он еще долго и, видимо, о чем-то интересном рассказывал Владимиру, но тот его уже не слушал и ждал, когда он закончит свои воспоминания, в которых все, без исключения, подонки в дальнейшем страшно раскаивались. Но было поздно.

Закончив речь громовержца, Ширшин вновь, но уже как бы с вопросом посмотрел на Владимира, который, едва сдерживая ярость, неимоверным усилием воли старался промолчать, не нагрубить в ответ. Владимир правильно понимал, что они творят, именно творят, как говорят блатные, беспредел, и ему хотелось завыть от собственного бессилия. Ему хотелось кричать, орать, что они ответят за это! Владимир правильно понимал, что этим он ничего не исправит, напротив, только навредит себе. Внутри у него все кипело. И что-то говорить в эту минуту он не мог. Потому, продолжая еще какое-то время о чем-то думать и глядя на этого следователя по особо важным делам, ждущего от Владимира не только признания, но и согласия на сотрудничество с ним, уже спокойно и, как бы спрашивая на то разрешение, медленно проговорил:

У меня есть заявление.

От Владимира не ускользнуло удивление Ширшина, который вновь все понял по своему разумению. Глядя на Владимира с прежним пониманием и перейдя уже на «Вы», следователь спросил:

Какое? Слушаю Вас, – видимо, забыв о том, что не так давно он уведомлял Владимира о его правах, упустив из вида, что Владимир юрист по профессии, и даже не вспомнив свою, только что произнесенную поучительную речь, уже любезней добавил: – Вы вправе подавать любые заявления…

С этой минуты я буду говорить только в присутствии адвоката.

Это Ваше право, Владимир, и зря, между прочим, Вы отказались от его услуг. Адвокат Вам будет предоставлен. Я позабочусь об этом.

Вы не поняли меня, – продолжил Владимир. – Мне не нужен Ваш адвокат. Мне нужен мой адвокат, фамилию его и телефон я назову позже. А сейчас прошу вернуть меня в мою камеру. Кстати, Вы так и не ответили на мой вопрос, сняты ли с меня подозрения, прекращено ли дело в отношении ранее предъявленного мне состава преступления…

Да плевать мне на твои вопросы! – видимо, потеряв над собой контроль, уже заорал до это такой вкрадчивый Ширшин. – Мне по барабану то, что тебя интересует!

Ничего больше не говоря Владимиру, потому как все остальное Ширшин договаривал уже для себя, причем кого-то куда-то посылал и кому-то что-то обещал, он собрал со стола бумаги и уже в присутствии конвойного, ожидавшего очередного приказа, добавил:

Ну, ну. Живи пока. Проводите, – обращаясь к конвойному, закончил Ширшин. «Темна вода во облацех» – горечь мысли, в какой-то библейской трактовке, Владимир перевел на более понятный – от многого незнания и печали много».

 

Камера. «Разверзлись хляби небесные»

Стоять. Лицом к стене. Идите. Прямо. Стоять. Лицом к стене.

Уже привыкнув к этим командам, Владимир выполнял их на какое-то мгновение раньше очередного приказа конвойного. Знал уже как свои пять пальцев короткий путь от своей камеры за номером семь, прямо по коридору, с поворотом направо, затем опять прямо. И обратно. Но уже с одним левым поворотом и двумя командами прямо, возвращаясь с очередного допроса в свою камеру. Говорят, ко всему можно привыкнуть, иногда с чем-то смириться. Но только не для Владимира.

Не мог он привыкнуть к размеренным гулким шагам за металлическими дверями камер в коридоре, к их матам, когда выводят очередного задержанного на допрос либо, когда сопровождают его после допроса в камеру.

Не мог привыкнуть к тому, что, собираясь вечерами в караулке, они ржут от своих собственных, пошлых, не раз рассказанных друг другу анекдотов, пьют водку, запивая минеральной водой и соками, изъятыми ими из передач, переданных близкими для тех, кто влачит свое существование в череде однообразных будней в серых, сырых и мрачных камерах.

Не мог привыкнуть к их таким же пошлым песням, к подпевающим им их коллегам – конвоирам-женщинам, к тому, что они самым бесстыдным образом присваивают и поедают чужие продукты, закусывая ими принесенную с собой водку, причем покупая ее на деньги тех, кто сидит в этих сырых норах. Спросите, откуда деньги? За один короткий звонок на волю, например. За пачку чая. Сигареты. И чихали они на все существующие инструкции. За деньги можно было все. Не только водку, но и свидание одичавших бродяг с очередной проституткой, которые находились в соседних камерах и которые с радостью отдавались изголодавшимся по женщине ворам и мужикам.

Не мог привыкнуть к носкам, которые, как казалось ему, однажды прилепили к трубе, так они там и остались висеть навсегда. Эта единственная труба отопления проходила у стены вдоль нар, причем чуть выше голов задержанных, которые вынуждены целыми сутками только лежать либо сидеть на этих нарах общего пользования. Разминались, приседая и вытягивая при этом руки в стороны по очереди, так как вдвоем уже не могли этого сделать. А поскольку большую часть свободного времени приходилось коротать, лежа на нарах, эти носки, источающие специфический запах пота и грязи, постоянно находились перед лицом.

Здесь не ощущались ни день, ни вечер, ни ночь. Владимир не мог привыкнуть и к единственной тусклой лампочке над дверью под самым потолком, круглые сутки освещавшей серые стены, такой же серый потолок и сырую камеру.

 

***

Но хуже того, к чему уж совсем не мог привыкнуть и на что не мог не обращать внимания Владимир, так это круглые сутки монотонно жужжащий вентилятор над так называемым стоячим унитазом, который одни называли – очко, другие – параша, третьи – толчок. Этот вентилятор не раз пробовали отключить. Но не проходило и часа, как дышать в камере становилось невозможно. Даже глаза слезились от едкого уксуснокислого запаха, исходящего из него. Тогда неимоверными усилиями двое сокамерников, один, стараясь не дышать и поддерживая другого, который, подключая вентилятор, также старался не дышать, подсоединяли ранее отсоединенный ими же провод. Потому и жужжал противно круглые сутки этот вентилятор, причем меняя свою тональность от волчьего воя до скрипа старой несмазанной телеги и в том же порядке обратно.

Камера была три на три, не более метров, причем две трети ее площади занимали нары, на которых, как говорилось выше, в силу отсутствия свободного пространства, круглые сутки лежали арестованные. Можно встать только по нужде, умыться либо, приседая, размять мышцы. Справа от двери, рядом с примитивным стоячим унитазом находился ржавый умывальник с одним краном. Для холодной воды. Горячая вода здесь не предусмотрена теми же правилами, установленными большим начальником. Непомерным усилием воли Владимир заставлял себя ничему не удивляться, смириться с тем, что есть на сегодня. Жить тем, что этот кошмар рано или поздно кончится.

 

***

Владимиру не приносило особой радости осуществлять утренний моцион, ожидая, когда его закончит очередной сокамерник. Раковина умывальника, видимо, когда-то была эмалированной. Об этом можно было только догадываться по ее остаткам, сохранившимся где-то там, снизу, и, если немного присесть, это можно было увидеть. Когда-то она имела даже какой-то свой, собственный цвет. Но теперь этот цвет так же определить было невозможно. Может, она была белой, может, бежевой, а может, и зелено-сине-голубой. Ее уникальность дополнялась не только единственным краном для холодной воды, но и своей особой колоритностью. Рядом, как уже говорилось, находился выпуска тех же пятидесятых годов стоячий унитаз. Причем этот унитаз не имел какого-либо приспособления для слива воды и смывания того, для чего он изначально предназначен. Здесь все было предусмотрено. Видимо, тем же высоким начальником. Зачем какой-то клапан либо рычаг для слива воды? А вдруг его сломают? Полная автоматика. Через каждые двадцать минут вода не просто сливалась, а с оглушительным ревом, словно водопад, врывалась вдруг в это пространство. И уже, наполнив его до краев, медленно, без этого ужасного рева, но с не менее противным бульканьем, вопреки законам физики, выталкивала из недр унитаза то, что не предназначалось для всеобщего обозрения, и вновь уходила туда, куда и положено, но уже согласно тем же законам физики. И не исключено, что в соответствии с теми же приказами и распоряжениями высокого начальника.

Даже вновь прибывшие очень скоро понимали, когда можно оправить свои естественные надобности, а когда следует, подпрыгивая и крутясь на месте, подождать, дабы правильно угадать тот момент, когда произойдет новый сброс воды. Не угадаешь – проблемы не только для того, кто провинился, пострадают и другие, которые к этому делу не имели никакого отношения, но вынуждены не только видеть, слышать, но и дышать этим.

Поскольку было очень сложно не только угадать время очередного водопада, но и предвидеть намерения шести находящихся в камере задержанных, имеющих, между прочим, свои индивидуальные физиологические особенности, не всегда получалось, примеряясь к тому же и к этим особенностям, угадать, когда именно можно оправить эти самые естественные надобности. Потому и жужжал, свистел, скрипел и выл круглые сутки вентилятор.

 

***

Причиной того, что Владимиру не приносило особой радости утреннее умывание, служило и то обстоятельство, что по утрам его сокамерники, поторапливая друг друга, поочередно осуществляли свои естественные надобности. Согласитесь, умываться плечом к плечу со стоящим рядом и осуществляющим эти самые надобности сокамерником вряд ли может доставлять особое удовольствие. Поскольку ему не всегда удавалось, причем, даже отвернувшись, равнодушно видеть рядом другого, который по указанным выше причинам стоял, либо, простите, даже сидел на торчке, он приспособился и к этому. Наблюдая, Владимир обратил внимание, что одни из его сокамерников умываются после завтрака, другие даже уже после того, как будет помыта в этом же умывальнике, после принятия пищи, посуда. Потому он научился просыпаться чуть раньше остальных, чтобы не спеша, пока остальные еще спят, насладиться прохладой и свежестью чистой, холодной воды.

Время суток определялось здесь утренним топотом кованых сапог конвоя, или, как их здесь называли, выводных, и лязгом открывания маленького окошечка в двери. Это завтрак. Значит, уже семь часов утра. Обед и ужин так же отмечался топотом сапог и скрипом открывания отверстия в двери для подачи еды. Значит, уже три часа дня или восемь часов вечера. И так изо дня в день. Причем сопровождалось все это матами и оскорблениями конвоя в адрес тех, кому принадлежали эти государственные привилегии.

 

***

Владимир, конечно, понимал необходимость дверного глазка, какие обычно врезаются во входные двери жилых квартир. Примерно такой же был и здесь. Разница только в том, что через этот не видно, что делается там, в коридоре, а наоборот, можно было видеть, чем занимаются арестанты. Правильно понимая необходимость этого устройства, Владимир смирился с этим круглосуточным наблюдением. Но…

Владимир не мог понять, почему это квадратное отверстие в железной двери камеры, приспособленное для приема пищи, находилось, скажем, не на уровне груди, а в метре от пола? Может, для того, чтобы узники, ежедневно принимая пищу, своими поклонами благодарили за хлеб-соль? И кто это придумал такое? Неужели опять тот самый большой начальник? И хотя этого большого начальника вспоминают здесь часто, ни Владимир, ни иные его сокамерники того никогда не видели. Но, поскольку Владимир за все время ни разу не притронулся к пище, ему не приходилось кланяться. Кружку для кипятка можно было просунуть стоя. Так же и забрать ее, вместе с куском хлеба. И кланяться при этом не надо.

Но все же, несмотря на все эти неудобства, человек склонен к быстрой адаптации. Правда, это зависит от самого человека. Не каждый, в силу своих сил и своего духа, способен правильно, как требуют того определенные инструкции и правила проживания, утвержденные высоким начальством подобных общежитий, перенести это. Нет необходимости рассказывать о скудности пайков, предусмотренных теми же правилами, к которым Владимир, за все время своего вынужденного заключения, как уже сказано, так и не притронулся. Дело даже не в однообразности пайков, а в том, из чего и для кого это все приготовлено. Поскольку в рацион завтрака, обеда и ужина входил хлеб и чай, это было единственное, что мог за эти дни позволить себе Владимир.

 

***

Владимир ни разу не услышал, чтобы кто-то из сокамерников, с которыми ему пришлось разделить здесь свою участь, называл все это завтраком, обедом либо ужином. Называли по-разному: одни – хавка, другие – жрачка, третьи – пайка. Но чаще всего слышалось: «Ты ЭТО будешь?», «Ты ЭТО не доел» или «Ты Это доешь?». Когда все ЭТО съедалось, надо было помыть свою чашку и ложку, когда-то изготовленные, видимо, из алюминия, в чем Владимир сомневался, так как не раз видел цвет этого металла. Алюминий, насколько помнил Владимир, не мог иметь серо-черный цвет. Зато ЭТО хорошо отмывалось холодной водой, поэтому никто даже не обращал внимания на отсутствие горячей. А отчего ей быть жирной и скользкой? После ЭТОГО? Смотри, чашка даже скрипит. Значит, можно вернуть для следующего ЭТОГО.

Контингент был очень разнообразен. За неделю из шести человек поменялось четверо. Но каждый день в камере было шесть человек. Вместо четырех положенных. Кем «положенных»? Видимо, тем же высоким начальником.

Каждый день приносил что-то новое. Не переставая удивляться, Владимир только наблюдал за этой новой, не понятной ему жизнью, за своими сокамерниками, с чуждыми нормальному человеку особыми законами, обычаями. Тем не менее, внутренняя жизнь камеры изолятора была не чужда и некоторого разнообразия, когда, например, слыша топот сапог конвойного, все разом затихали и прислушивались, у какой двери остановится выводной и какую команду подаст очередному задержанному? С вещами на выход либо без вещей? Если с вещами, значит, в тюрьму с последующим этапом. Либо на волю. Другого не дано. Без вещей – значит на допрос. Поэтому, заслышав шаги, уже делали свои ставки на сигареты, кто окажется прав?

Были и иные забавы. Когда по коридору проводили очередных проституток либо преступниц слабого пола, выводные забавлялись тем, что открывали окошечки камер, в которых сидели не только бродяги и мужики, но и иная сволочь. Через эти окошечки невозможно увидеть ту, которую проводят по коридору изолятора, а, только просунув в него руку, послать ей воздушный поцелуй. Но главная забава не в этом. Такие взаимные воздушные поцелуи, как правило, сопровождались набором, причем такого русского красноречия с обеих сторон, которого невозможно где-либо еще услышать. Владимир знал, что русский язык богат и красочен, но никогда не думал, насколько он богат и колоритен на самом деле. Но и здесь Владимиру не было понятно, что именно забавляло конвойных, которые ржали от изощренного, порой даже совсем тупого сквернословия. Тем не менее, получая дозу расслабления от этого взаимного признания в любви, выводной в знак поощрения подходил к камере отличившегося и благосклонно наливал всем без исключения находящимся в ней кипяток. По целой кружке. Вечер удался. Можно уже и четвертую кружку чаю попить. Вместо положенных трех в сутки. И попивая чаек, еще долго продолжали смаковать, кто из них и что именно сказал той-то, и что та ответила при этом. И как ответила!

 

***

Невольно, наблюдая за сокамерниками, Владимир видел то, о чем раньше никогда не задумывался и о чем не имел никакого представления. Если на зоне, как полагал Владимир, существуют особые ранги, касты, свои как правильные, так и неправильные законы, позволяющие каждому знать свое место в том, изолированном от мира, обществе, то здесь, в камере, этого как бы и не наблюдалось. Все были временно задержанными. Разница была лишь в том, кто из этой камеры и куда выйдет. Либо в СИЗО, а оттуда этапом на зону, либо на волю. И не было особого разделения между шпаной, вором либо обыкновенным мужиком. Потому что даже тогда, когда, казалось бы, уже все спят, каждый, оставаясь один на один со своими мыслями, либо где-то во сне, вспоминал волю. И пусть эта воля у каждого своя, в своем собственном понимании, но она была, а потом ее отняли. Пусть даже временно. И никто ничего о ней, как бы оберегая ее от дурного сглаза, никому не рассказывает. И маленькие радости бытия каждого, будь то весточка с воли, или передача, передавались сразу всем. И радуются этому все, как дети. Здесь не важно, кто ты. Здесь все равны и в то же время все разные.

 

***

Шел четвертый день заключения Владимира. Придя с очередного допроса и не успев расположиться на нарах, Владимир вновь услышал шаги приближающегося конвоя. Как обычно, разговоры тут же стихли и все прислушались, где тот остановится, какую команду даст и кому именно. Конвойный остановился у камеры, в которую только что вернулся Владимир, который очень удивился, что уже второй раз за этот день слышит свою фамилию. Подойдя к двери, Владимир отозвался, после чего услышал: «Вам передача, возьмите».

Стараясь не уронить содержимое, Владимир принял какой-то сверток, в котором оказались конфеты, чай, кофе, сигареты, полотенце и нехитрые туалетные принадлежности. Владимир, конечно, догадался, что это от нее, от его самой любимой, самой дорогой и родной Наты. Но как она узнала, где он находится? Об этом никто не знает. Его, наверное, уже потеряли те, с кем он общался ежедневно. Те, кому он нужен. Прижав полотенце к лицу, Владимир, молча, без слез, плакал. Так и сидел какое-то время. В камере, где до этого все разом о чем-то говорили, стояла полная тишина. Никто ее не нарушал. Оторвавшись от полотенца, которое, как казалось Владимиру, пахло Натой, он с благодарностью посмотрел на своих сокамерников. Они понимали его состояние.

Выложив все, что было в свертке, на нары, жестом предложил приступать к трапезе, тем более уже приближался час ужина и скоро принесут кипяток. Можно даже кофе сделать. Пусть растворимый, но как давно он его не пил. Отодвигая полотенце, Владимир обнаружил маленькую записку. Короткую. Всего несколько слов: «Любимый. Мы любим тебя. Держись. Мы верим, что ты не виноват ни в чем. Знаем, что скоро ты будешь с нами. Ждем тебя. И любим. Твои девочки». Чуть ниже дописано: «Я очень тебя люблю. Возвращайся скорее. Твоя Ната».

Ни Владимир, ни его сокамерники не обращали внимания на то, что небольшая горсточка кофе завернута в клочок порванной газеты, отчего не только конфеты, но и часть сигарет, ранее вытащенных из пачек, имела кофейный цвет. Удивляться чему-либо здесь не принято. Принимали так, как того требовали особые инструкции указанного выше того самого, неизвестного никому, большого начальника.

 

Сергей. Вор в законе

Контингент в камере, как уже говорилось, отличался разнообразием, и Владимир был здесь уже старожилом, как и Сергей, вор в законе, который сидел здесь более десяти дней. Тот ожидал перевода в СИЗО, а оттуда этапом на зону. Про него тоже как бы забыли. Но он пояснил Владимиру, что это вполне естественно, никаких «непоняток» нет. Он ждет свои следующие шесть за покушение на убийство, и уже соскучился по своим корешам, с которыми не так давно распрощался на зоне. Почему шесть? Да потому, что рецидив. Из своих не полных сорока пяти Сергей у хозяина на нарах двадцать лет, как тот выразился, чалился. По малолетке еще ходил. Три судимости – две из них серьезные. И все от звонка до звонка. Никогда сукой не был. Это четвертая. Владимир даже удивился, как однажды Сергей заговорил с ним и совсем неожиданно для него рассказал:

– Сам я с Алтая. Когда с малолетки вернулся, мне еще и восемнадцати не было. Все, думал, завяжу. Новую жизнь начну. Учиться даже хотел пойти. Но ничего не понимал, что кругом творится. Я, конечно, мало в чем разбирался и до этого, до этой самой перестройки. Но… что было тогда… понять не мог. На каждом углу валютой торговали так же свободно, как паленкой в ларьках. За это раньше на лесоповал посылали. Многого не мог понять из того, что делалось в стране, казалось, все вдруг с ума сошли. Торгаши, баулы, киоски. Идешь по улице, а по обе ее стороны сплошные базары. Товар прямо на асфальте лежит. С Китая все тащили тогда, куртки, кожу, пуховики. Бабы телом торговали так же свободно, как картошкой на базаре… да и о цене тут же, как на базаре, сговаривались.

Как сейчас помню, подхожу тогда к киоску, хотел газету купить с объявлениями. Надо же жить как-то. Работу искать. А там… газет нет. А вместо красавицы морда косоглазая торчит, улыбается. То ли китаец, то ли кореец. Спрашивает: «Сиво гаспадина надо?». Сразу растерялся, никогда господином не называли. Отступил на шаг, вверх посмотрел. Нет, все правильно, газеты, журналы.

Но не это удивило меня. За стеклом, в том самом киоске, игрушки детские. И знаешь, что рядом с ними было? Догадайся с одного раза. Пре-зер-ва-ти-вы. И это среди кукол! Понимаешь? Газету я так и не купил.

В общем, понял я, что в стране бардак какой-то. Какая там учеба? Какая работа? В кармане только справка об освобождении, и денег на пару пачек «Примы». Живот к спине настолько прилип, что штаны руками поддерживал. Куда идти? Отца я с детства не помнил, а мать, когда я тот срок мотал, куда-то на Украину укатила. В общем, помыкался какое-то время, пока вдруг одного друга детства не встретил. В школьные годы тот комсомольским вожаком был. Друзьями мы не были, так, учились в одной школе.

Так вот, – продолжал Сергей. – Слышу, как вроде окликнул кто меня. Да я его и не узнал сразу. Столько лет прошло. Тем более он немного старше меня был. Подходит ко мне, смеется, обнимает, как старого кореша. Откуда, что да как? Ну, в общем, рассказал ему, откуда я, да что, да как.

В ресторан меня затащил. Сначала я не хотел, ну куда мне в ресторан, в таком прикиде? Сам-то он в костюме, рубашке белоснежной. Там, за разговором, он и предложил в его бригаду пойти. Я сразу даже и не понял, что у него за бригада, потому и ответил, что в колонии учили кое-чему, специальность имею столяра-краснодеревщика. Но в строительстве я ни бум-бум. Долго он смеялся. Потом, хлопнув меня по плечу, пояснил кое-что.

Сначала по рынку работал. Работа не пыльная. Платили хорошо. Даже не помню, били мы тогда кого-нибудь? Так, по мелочи, больше своим видом пугали. Правда, были случаи, когда помахаться приходилось. Но редко. Ходили в основном тройками, а деньги торгаши сами, добровольно, отдавали. Тех, которые упирались, мы и не трогали. К ним тут же менты подходили и быстро сворачивали их торговлю. Я все это видел и понять не мог, кто на кого работает? Мы на ментов или менты на нас? Это уже потом, когда рынки делили и непонятки пошли, начался полный беспредел. Отморозки понятий не соблюдали и воров не уважали, палатки жгли, машины взрывали, мочили друг друга. Менты со всего имели свои доли…

Владимир, слушая эти внезапные откровения вора, не выдержал:

И, если не секрет, что дальше произошло?

А дальше, сукой оказался этот комсорг.

Видя недоумение Владимира, Сергей пояснил:

Погоняло было у него «комсорг», со школы еще приклеилось. Так и звали его Комсоргом. Менты крышевали тогда его. Потом они что-то не поделили между собой. В их непонятки мы не лезли. Были просто исполнителями. А за крышу платить надо, оказывается, не только наличными. Им ведь тоже раскрытки нужны были. Но тогда мы не знали этого, да и не вникали в их дела.

Сергей вновь неожиданно замолчал. Приподнявшись с нар, закурил и так же неожиданно продолжил:

Я к тому времени уже старшим в тройке был. Любил Комсорг всякие словечки из своей прошлой, школьно-комсомольской жизни вытаскивать. Может, ностальгия какая-то? Вот и называл таких, как я, звеньевыми, а бойцов своих – комсомольцами. Кстати, не поверишь, он постоянно комсомольский значок носил. Не такой, конечно, как когда-то носили комсомольцы, а сделанный, видать, по заказу. Золотой. Это у него вроде особого знака отличия. Хорошо, пионерских галстуков не заставлял нас носить, – улыбнувшись, продолжал Сергей. – Сидим как-то в кафешке, там же, на рынке. Уже и налог собрали, и деньги Комсоргу передали. Подходит ко мне армян, хозяин кафешки той, и шепчет, мол, там, на улице, тебя Комсорг ждет. Сказал, чтоб к нему вышел. Я, конечно, телку в сторону и на улицу.

Машину его сразу увидел. Подхожу к нему, мол, чего хотел? Работу сделали, с пацанами отдыхаем. Он только рукой махнул, чтоб в машину присел, где и говорит, что сегодня надо еще немного поработать.

Базара нет. Надо, значит надо. Что делать? – спрашиваю. Надо, говорит, к одному предпринимателю на хату подъехать, должок за ним. Пусть рассчитается.

А если…

А если нет – заставьте. И не забудьте счетчик ему включить.

Не знали мы тогда, что там нас ждали. Когда пришли к тому, тот упрямился недолго. Этот козел вывалил деньги на стол, берите, мол. Сразу и не поняли, что произошло. Как в голливудском фильме каком-то. Тогда, при задержании, менты застрелили одного. Двое нас осталось. Вместе тот срок и мотали. А уже когда на зоне были, маляву получили с воли, из которой узнали, что да как. Когда освободился, долго искал ту суку, с погоняло Комсорг. Найти так и не сумел. Свалил он с городка алтайского. Слышал, что сейчас он в этих краях где-то, и бизнес у него серьезный.

Так же противно шумел вентилятор, и с тем же ужасом временами напоминал о своем существовании унитаз. Сергей умолк. Владимир молча докурил сигарету и аккуратно затушил ее в железной банке, приспособленной для пепельницы. Заснуть долго не мог и просто лежал с закрытыми глазами. Владимир полагал, что Сергей спит, как вдруг вновь услышал его тихий голос:

Ты, Володя, нормальный мужик, с понятием, вижу. Если уйдешь на зону, в фаворе будешь. Думаешь, на зоне одна сволочь сидит? Нет. Там, на зоне, жить можно. Люди везде есть. А что, на свободе их нет, сволочей разных? Да кругом. А там… Ты весь на виду, и знаешь, кто есть кто. – О чем-то подумав, продолжил: – Но я думаю, что ты, Володя, выйдешь отсюда. Не верю, что такой мужик, как ты, позволит засадить себя. И не грузи себя тем, что, как ты говоришь, переступил черту закона. Тебя заставили это сделать. А почему? Потому что они, Володя, козлы! Помнишь, я говорил тебе, что не случайно тебя не тревожат и не вызывают на допросы? Потому что у них что-то там не получилось, и они тебе робу по размерам подбирают.

Подумав немного, так же тихо продолжил:

Ты правильно сделал, что в сознанку не пошел. В сознанку, Володя, можно идти только в исключительных случаях.

Спрятать что-то более серьезное, о чем пока не знают?

Не всегда. Но ты правильно мыслишь, Володя. Вот ты думаешь, что я конченый вор, даже убийца. В твоем понятии, если вор, значит, нет мне места там, в том обществе. – при этом Сергей кивнул головой в сторону носков, за которыми, как он полагал, была воля. – Да я сам не могу долго быть на этой самой воле, не могу быть в этом обществе. На зоне проще. Все на виду. Знаем, кто есть кто. Вор ты или сука? Вот кто тебя сюда прописал? И чем ты ответишь? Да ничем. Руки у тебя связаны. А у них, этих, есть все. И чихали они на этот твой закон, у них есть главное – власть! И пользуясь этим, они могут явиться без приглашения в твой дом. Причем на основании этих же сучьих законов. А ты можешь вот так же просто войти к ним? Нет, Володя, не можешь. Я это уже прошел. Потому ты сейчас здесь, а они там, на воле. А на зоне не так. Там с суками поступают по-нашему, правильному закону.

Ты не думай, Володя, что я тебя прописываю в свою хату. У тебя, в отличие от меня, другая, иная жизнь. Вот вспомни древнюю историю. Тот же Китай, Японию, например, где их императоры запрещали простым мужикам иметь при себе, как говорят сейчас менты, колюще-режущие предметы. Ну, сабли там разные, пики, ножи. Их ношение не разрешалось под угрозой смерти. Ну и отношение к тем мужикам, хотя и свободным вроде бы, было соответствующее, как к рабам. Их могли запросто убить, покалечить. И что придумали эти мужики? Да, правильно, кун-фу, ушу там разные, тхэквондом, карате и тому подобное. А для чего все это придумали? Чтобы, не имея при себе никакого холодного оружия, защищаться от этих сук. Ты понял, что я хочу тебе сказать?

И не грузи себя тем, что ты совершил, как говоришь, преступление. Как ты тогда сказал? – вдруг вспомнив, продолжил Сергей: – Что ты не вор в законе, а вор вне закона? Нормально сказано.

Тебя не просто подставили. Тебя красиво сделали, Володя. Вот как это правильно называется, причем намазали пальцы свои медом. А почему? Потому что у них, в отличие от нас, есть такая возможность. Они, применяя свою власть, используют этот самый закон как проститутку, и делают его как хотят. Потому что по-вя-за-ны друг с другом. Запомни, Володя, ворон ворону никогда глаз не выклюет. Эту истину еще моя покойная бабка говорила, – с улыбкой закончил Сергей.

 

***

Уже была глубокая ночь. Лежавшие рядом сокамерники, мерно сопя и временами негромко всхрапывая, спали глубоким сном. Кто-то из них во сне стонал. Кто-то, толкая спящего соседа, вскрикивал. Только двое, совсем, казалось бы, разные по жизни люди, тихим шепотом продолжали свой разговор. Тускло освещавшая это небольшое замкнутое пространство лампочка уже не раздражала, напротив, была очень кстати, так как позволяла лучше понимать друг друга

Так вот, Володя, – неожиданно продолжил Сергей, – из того, что тебе сегодня предъявили, понятно, лимона того уже нет. Забрали они себе эту халяву. А вместо натурального фрукта подсунули гнилой. Правильно понимаешь, Володя, – повернувшись вполоборота в сторону Владимира и угадав его чуть видимый кивок, продолжил Сергей.

Потягиваясь на нарах, Сергей закончил:

Я думаю, что прежнего дела нет. Закрыли его. А лимон вернуть надо, ой как надо, потому как красиво ты их развел. Расскажу пацанам, ржать будут. Вот только жаль, Володя, что ты этот лимон, в свою очередь… Это твой прокол. А взяв у тебя лимон, им уже, по большому счету, и не нужна была та доказуха. Соображаешь? И не слишком омрачай свою жизнь думами о смерти, всему свое время.

Под тихий шепот уже засыпающего Сергея, Владимир, проанализировав ситуацию, лишний раз убедился в том, что все так и произошло, как он и предполагал. Немного помолчав и посмотрев на спящих сокамерников, Владимир предложил Сергею покурить. Сергей, согласившись с предложением, в свою очередь предложил попить чайку – у него, в порядке исключения, у стены, рядом с его книгами, всегда стоял термос, ежедневно пополняемый конвоирами крутым кипятком. Ни разу за все эти дни Сергей никому не предлагал свой, как он говорил, чаек. По ночам заваривал его и, о чем-то своем думая, попивал этот чифирь, дымя при этом сигаретой. Да и вообще, Сергей впервые вдруг, вот так неожиданно, раскрылся перед Владимиром. Сергей был чем-то интересен Владимиру. К тому времени Владимир уже знал, что Сергей владеет двумя иностранными языками. Любопытства ради как-то спросил, где тот учился, на что Сергей, усмехаясь, ответил, что учился на специальных, ускоренных курсах, где год за два идет. А вот сейчас, когда вновь вернется на зону, займется еще одним языком, итальянским. Говорят, он очень трудный, но Сергей выразил надежду, что за отведенные ему годы одолеет и этот язык.

На удивление Сергей был очень интересным собеседником. Увлекается он не только йогой, как изначально считал Владимир. А его книги мог осилить далеко не каждый человек, даже с соответствующим образованием. Владимир заметил среди них даже Фрейда, Ильина и Флоренского.

Пока Сергей заваривал свой чифирь, Владимир, легко спрыгнув с нар, успел несколько раз присесть и встать, вытягивая при этом затекшие руки, чтобы размять мышцы. Высыпав остатки растворимого кофе в кружку, вновь присел на нары. Его место занял Сергей, который не приседал, а в отличие от Владимира выкидывал ноги, чуть не касаясь ими лампочки, после чего присел рядом с Владимиром и закурил.

Допивая кофе, Владимир поймал себя на мысли, что очень хотел задать Сергею какой-то вопрос. Но какой именно, он уже не помнил.

Лишь сейчас Владимир обратил внимания на то, что его место было рядом с Сергеем. Это получилось вроде бы само по себе. И какой знак ему в очередной раз подала Вселенная? Хоть и общие деревянные нары, а оказывается, и здесь существуют свои особые привилегии. Самая большая привилегия – у стены, там создается некое подобие подиума, куда можно положить свои личные вещи, включая сигареты, чай, конфеты и даже книги.

 

Испытание бедой. Весточка с воли

Еще не был окончен завтрак, когда, несмотря на оживленную беседу не так давно разбуженных началом нового дня сокамерников, все как по команде вдруг разом прекратили есть и с немым вопросом уставились на дверь. Они услышали четкие шаги выводного, приближающиеся к их камере. А поскольку по времени как бы еще рано было возвращать посуду, все сейчас ждали одного… кого именно? с вещами либо без них? И хотя все прекрасно понимали, что рано или поздно всех коснется эта команда – у каждого невольника в предчувствии этого момента сжималось сердце, после чего был всеобщий облегченный вздох тех, кого эта команда не касалась. Теперь уже с облегчением и в то же время с сочувствием, подбадривая того, кого конвоир выводил из камеры, они искренне желали удачи, которая не менее нужна была и тем, кто оставался здесь ждать своего часа.

Удивлению Владимира не было конца, когда конвоир, назвав его, приказал подойти к открывшемуся окошечку. Даже нагнувшись к нему, Владимир не мог видеть того, кто там, за дверью. Он увидел только кисть руки, которая передала ему что-то. Окошко тут же захлопнулось. Те же четкие шаги быстро удалились от их камеры.

Какое-то время в камере стояла тишина. Все правильно понимали, что Владимиру что-то передали, как понимали и то, что это, выражаясь их словами, какая-то «малява» с воли, от чего Владимир поднялся в глазах сокамерников сразу на ступень. Сейчас об этом Владимир как-то не подумал. Уже позже, анализируя все, Владимир вспомнит и об этом случае.

Владимир даже не обратил внимания на то, что так же, словно ничего и не произошло, его сокамерники продолжали прерванную беседу, доедали не доеденное и допивали не допитый ими утренний чай. Никто и не спрашивал, что именно передали Владимиру. Не принято это здесь. Делали вид, что ничего особенного и не произошло. Не их это дело.

Развернув маленькую, плотно свернутую в трубочку, похожую на спичку записку, Владимир понял, что это весточка от Барона, которую не спеша развернул и так же, не спеша, несколько раз прочитал. Цезарь писал, что дело, которое шьют Владимиру, сфабриковано. Об этом поведал ему один хороший человек. Спрашивал, что он может для него сделать? Перечитав уже в какой раз записку, Владимир закурил, после чего поднес к ней спичку. Она, ярко вспыхнув, через мгновение превратилась в пепел, и уже, плавно кружась, этот пепел медленно опустился в унитаз.

 

***

Прошел еще один день. Про Владимира словно забыли. Как всегда, он долго не мог заснуть. Почему-то был уверен, что информация о нем для Наты передана не без участия Барона. От пережитого, только за одни эти последние сутки, Владимир никак не мог сосредоточиться и думать о чем-то одном. Сколько уже прошло? Осталось, как и Робинзону Крузо, выбивать в стене отметки, обозначающие дни, проведенные в неволи. Завтра утром будет ровно шесть дней. Да, ровно шесть. Остается три дня. «Если в течение оставшихся трех дней не вызовут с вещами на выход, – с горькой усмешкой и тяжело вздохнув, подумал Владимир, – значит… еще через сутки после этого меня переведут, но уже с вещами…». Сколько он там будет, пока закончится расследование? Об этом знает только Бог! Спешить им некуда. Это может тянуться даже не месяцами, а годами. Даже если рано или поздно выяснится его невиновность, от этого ему легче не будет.

За все это время его допросили один раз в первый же день, после чего словно забыли о нем и вспомнили не так давно, только для того, чтобы ознакомить уже с постановлением по подозрению в совершении этого нового преступления. Он понимал, что те, кто его сюда привез, не будут спешить. Закончится время его так называемого временного содержания в изоляторе, переведут в СИЗО. Нет, надо что-то делать. Сам он не может практически ничего. Нужен помощник оттуда, извне, с воли.

Чуть повернув голову в сторону Сергея, Владимир увидел, что тот читает какую-то книгу. Поняв, что Владимир хочет о чем-то его спросить, Сергей, отложив книгу в сторону, приподнялся с нар и достал сигареты. Уже прикуривая, с вопросом посмотрел на Владимира.

– Сергей, мне надо позвонить. Это важно.

Ни слова не говоря, Сергей спрыгнул с нар и, подойдя к двери, дважды, причем совсем не громко, постучал в нее. Владимир даже засомневался в том, что кто-то там, с той стороны, мог услышать этот стук. Но каково было его удивление, когда через минуту окошко приоткрылось, и последовал негромкий вопрос конвоира: «Че надо?». Владимир был удивлен и тем, что даже не слышал привычного топота кованых сапог, какой бывает при сопровождении заключенных либо при раздаче пищи. Владимир не мог видеть того, кто, отозвавшись на этот стук, подошел к двери и о чем-то шептался с Сергеем. Шептались и о чем-то спорили они довольно долго. Владимир, конечно, догадывался, по какому поводу они спорят, и уже не надеялся на положительный результат. Но когда закрылось окошко и Сергей со словами, что у того всего три минуты, протянул Владимиру сотовый телефон, удивлению того не было предела.

Как хотелось набрать столь желанный номер и услышать с чудными переливами нежности голос Наты, но голос разума заглушил всплеск вожделения и Владимир набрал номер Барона. Какое-то время Барон не отвечал. Владимир просил Бога, чтобы тот отозвался, и очень нервничал, слыша длинные гудки вызываемого абонента. Ему уже казалось, что Барон довольно долго не отвечает, как вдруг на другом конце что-то щелкнуло, и гудки прекратились. Цезарь сразу понял, кто ему звонит, и, не задавая лишних вопросов, присущих весьма воспитанным и не очень людям, типа «как живешь, как семья, как дети?», тут же записал и пообещал выполнить немедленно то, о чем просил его Владимир. Лишь только после того, как выслушал просьбу Владимира и сделал необходимые записи, Барон спросил о его здоровье и самочувствии.

Закончив разговор, Владимир с благодарностью протянул телефон Сергею, спросив, сколько он ему должен, на что тот, улыбаясь, ответил;

– Земля круглая. Когда-нибудь рассчитаешься… – и здесь же добавил: – Не бери в голову. Никаких примесей ни в сердце, ни в печень. Ничего, Володя, ты мне не должен. Я рад, что помог нормальному мужику. Я приведу тебе слова Руставели Шота, запомни их Володя, пусть они станут маячком в твоей пока еще злосчастной жизни:» Мудрый борется с судьбою, а неразумный унывает… кто в беде покинул друга, сам узнает горечь бед».

 

Константин. Судьба позволяет жить

Уже ближе к обеду следующего дня Владимир был в допросной. Никто из сокамерников в этот раз не загадывал и не делал ставок на сигареты, когда услышали громкий и столь знакомый стук сапог выводного, подходившего к камере за номером семь, так как все уже знали, что это за Владимиром. Причем на выход и без вещей. Здесь невозможно что-либо скрыть. Каким-то внутренним чутьем все понимали друг друга. Первый раз за эти дни Владимир с таким нетерпением ждал этот ненавистный ему стук сапог. Сейчас он встретится со своим другом Константином, телефон которого Владимир никак не мог вспомнить, но рассказал Барону, как того найти. Он знал, что тот появится не раньше второй половины дня, так как должен выяснить все обстоятельства по делу Владимира, после чего только приедет к нему. А то, что он приедет, Владимир не сомневался, потому как Константин, являясь сотрудником милиции, найдет возможность с ним встретиться.

Владимир привычно выполнял команды выводного, но ему казалось, что тот не шел за ним следом, а бежал. И это было не игрой воображения, так как выводной уже дважды сделал ему замечание по этому поводу. Войдя в допросную, Владимир еле удержался от порыва обнять друга, но рядом еще находился выводной.

Поздоровавшись, Владимир сразу обратил внимание, что на погонах Кости появилось еще по одной звездочке, и тут же поздравил его. Наконец-то, он капитан. Как бы случайно посмотрев на зарешеченную дверь, остававшуюся приоткрытой, за которой где-то там находился выводной, Костя незаметно передал Владимиру небольшой, в несколько раз сложенный листок бумаги. При этом негромко проговорил: «От нее».

Видимо, не только эта встреча с Костей, человеком с воли, который сейчас сидел перед ним, но и знание того, что он пришел к нему на помощь, да еще и эта записка, о которой Владимир даже и мечтать не мог, настолько взволновали его, что какое-то время он не мог говорить. Константин, понимая его состояние, улыбался. В глазах Владимира он видел благодарность, как за этот визит, так и за записку от Наты.

Константин передал Владимиру, что сам ничего не может понять, потому что идет какая-то мышиная возня, связанная с задержанием Владимира. Сам черт здесь голову сломает. По понятным причинам Константин не мог ознакомиться с материалами дела, знает только, что этим занимается следственное управление. А что они имеют на него, ему не известно. Никто ничего о деле, к которому причастен Владимир, не знает. Тайна за семью печатями, непонятное, скрытое и недоступное. Может быть, сам Владимир что-то ему пояснит?

Понимая, что у них не так много времени для беседы, Владимир, поблагодарив Константина за его оперативность, кратко рассказал о причине своего задержания. Здесь же спросил, помнит ли тот, как он, Владимир, обращался к нему по поводу отпечатков пальцев на стаканчиках? Получив положительный ответ, Владимир пояснил, что эта его просьба была связана с той цыганской темой, которой он ранее занимался.

Услышав это, Константин, улыбаясь и как бы понимая, что имеет в виду Владимир, дополнил:

Я так и подумал, когда ко мне вдруг пришел твой Барон.

Не перебивай меня, Костя, и не задавай сейчас никаких дополнительных вопросов, потому как я сам еще не готов на них ответить. – Уже тише, при этом посматривая на приоткрытую дверь допросной комнаты и чуть подавшись ближе к Константину, Владимир продолжил: – Сегодня же свяжись с Сашкой. У него три компакт-диска, которые я ему как-то передал. На одном из них указана фамилия и контактный телефон их владельца, некоего Петра Павловича. Забери у Сашки эти диски вместе с резюме, которое он должен подготовить. Его специалисты поработали с ними. А теперь главное: надо сделать так, чтобы эти диски и это резюме сегодня же…

Нет вопросов, дружище. Все сделаю, – выслушав Владимира, с улыбкой ответил Константин.

 

***

Расставаясь с другом, Владимир вздохнул с каким-то облегчением. Он был уверен, что не более чем через два дня выйдет отсюда. Выйдет с тем, чтобы, защищаясь, уже нападать самому. И не просто защищаясь нападать, а найти и наказать тех, кто этого заслужил. Это свидание вдохнуло в него решимость и огромное желание действовать. Камня на камне не оставить! Это был уже прежний, вчерашний Владимир. Неукротимый, даже точнее, неудержимый.

Даже камера, куда проводил его тот же выводной, показалась ему уже не такой серой и сырой. И не успел тот закрыть за Владимиром дверь, как его сокамерники с немым вопросом, как бы спрашивая: «Ну как там, все нормалек?», сосредоточили свое внимание на нем. И все разом, увидев на лице Владимира улыбку, заулыбались. Никто и ни о чем не спрашивал его, потому как не принято это, но все понимали, что у Володи, как его здесь называли, все нор-ма-лек.

Внезапно Владимир замер. В камере не было Сергея. И Владимир сразу понял, что больше не увидит его, никогда. Понял по тому, что личных вещей Сергея в камере не было. В углу, на так называемом подиуме, сиротливо лежала только одна книга.

Когда? – ни к кому конкретно не обращаясь, спросил Владимир.

Сразу за тобой. Как только ты ушел.

В эту минуту Владимир вдруг понял, как ему сейчас не хватает Сергея. Не думал Владимир, каким вдруг близким и дорогим стал для него этот человек. Казалось, что они были знакомы с ним очень, очень давно. В эту минуту он даже и не думал о том, что Сергей обыкновенный вор, и не просто вор, а рецидивист. Ну и что из того? Еще какое-то время в камере стояла тишина, после чего один из сокамерников проговорил:

– Ты это, Володя, там он просил передать тебе, ну, в общем, книгу. Вон, толстая такая.

Присев на край нар и протянув к изголовью руку, Владимир взял оставленную Сергеем для него книгу. Переплет книги настолько был потертым, что невозможно было прочитать не только автора, но и самого названия. Открыв книгу и перевернув ее первый лист, Владимир с трудом разобрал, что книга называлась «ВАРВАРЫ». Фамилию автора прочитать не удалось. На том же листе Владимир увидел сделанную Сергеем надпись, которой почему-то даже не удивился. Всего три слова: «Моему корешу Владимиру». И ниже – каллиграфически выведенная библейская фраза» Отдели овец от козлищ». Что на доступном языке означало – отдели вредное от полезного, плохое от хорошего.

Как много говорили эти слова! Владимир не раз еще вспомнит Сергея. Не раз вспомнит их тихие ночные беседы и размышления о смысле жизни. В будущем они никогда больше не встретятся. Но память об этом человеке у Владимира останется надолго, и однажды Владимир, вспомнив Сергея, кому-то о нем напомнит. И кто знает, может, когда-нибудь Сергей и встретится со своим бывшим бригадиром, погоняло которого – Комсорг? Жизнь удивительна своей непредсказуемостью.

 

***

О чем именно думал Владимир в тот момент, никто не знает, как вдруг внутри, где-то под самым сердцем, что-то укололо, после чего ему стало трудно дышать. Широко открыв рот, Владимир пытался глубоко вздохнуть, но из этого ничего не получилось. Что было дальше, он не помнил. Владимир не слышал, как сокамерники стучали в железную дверь и, вызывая выводного, орали, требуя срочно вызвать врача. Он не слышал, как пришел выводной, затем появился еще один, но уже в грязном белом халате. От него невыносимо воняло перегаром. Здесь же, прямо на нарах, он сделал не подающему признаков жизни Владимиру сразу два укола и хотел, видимо, уйти, но почему-то не решался. В камере стояла полная тишина. Подумав о чем-то еще, этот, в халате, заорал на стоявших рядом выводных:

Чего стоите, идиоты? Тащите его отсюда!

Куда?

В коридор, мать твою…

Уже отдавая четкие указания выводным, которые растерявшись, не знали, как это сделать, распорядился вызывать реанимацию.

 

Возвращение к жизни. Перст Божий

Откуда эти люди? Почему их так много? И почему они все молчат? Владимир их где-то уже видел, но вспомнить никак не мог. И почему смеется этот мужчина? Все молчат, а он смеется. Да этот тот самый, который всегда смеется. На самом деле ему совсем не смешно. А эти что здесь делают? Владимир был уверен, что им здесь не место. Они должны быть не здесь. А где? Владимир старался вспомнить, где они должны быть, но никак не мог этого сделать. Как не мог понять и того, почему они так на него все смотрят. Что им от него надо? Владимир вдруг похолодел от страха, так как по их взглядам понял, что они от него хотят. Они думают, что он вор! И хотят заставить его вернуть золото! Но он не вор! Владимир знает настоящих воров, знает, у кого медальон. Холодея от ужаса, он понял, где их видел. Да они же мертвые! Потому и молчат, догадался Владимир.

Владимир увидел еще одну мужскую фигуру, которая почему-то пряталась среди крестов. Почему мужчина прячется, и что он здесь делает? Здесь же только мертвые, а этот живой. Но почему он прячется? Кого он боится? «Ну конечно меня, – догадался Владимир. – Он боится, что я узнаю его и всем расскажу, что тот медальон – у него».

Владимир видит Сергея. Пытается ему сказать, объяснить, что сожалеет, что так получилось. Даже не пожал ему руку, не пожелал удачи при прощании. Сергей улыбается. Он все понимает. Улыбнувшись, говорит:

– Да кому ты пытаешься все это объяснить? Они не понимают тебя! Это же ВАРВАРЫ! Ты слышишь меня? Это ВАРВАРЫ! Они ничего не понимают! Это ПОДОНКИ! ПОДЛЕЦЫ! МРАЗЬ!

Вторые сутки Владимир не приходил в сознание. Он что-то мычал, кого-то звал, куда-то бежал… Он пока еще не видел ту, которая вторые сутки сидела рядом с ним и, уже не вытирая слез, аккуратно, слегка касаясь тампоном его лба, удаляет появляющийся иногда пот. Здесь же, рядом, прямо на стуле, она иногда и засыпала. Дежурная сестра больше не пыталась ее будить и не предлагала поспать в сестринской, на кушетке. Кризис миновал, и все шло к лучшему. Ната уже сама иногда меняла капельницы. Она не отходила от Владимира, решив, что будет безотлучно с ним, пока он не придет в сознание.

Медленно, шаг за шагом, возвращался Владимир к этой жизни. Его мозг уже работал, и он даже что-то слышал. Словно во сне. Самое интересное, что умом Владимир понимал, что не спит, но в то же время он по-прежнему оставался в сумеречном состоянии полусна – полуяви. Он даже уже что-то чувствовал. И слышал, как кто-то о чем-то негромко говорит, понимая уже при этом, что говорят именно о нем. Его мозг улавливал уже все. Посылал мысли, а они поддерживали мозг. Дыхание становилось ровнее, но он еще почему-то никак не хотел возвращаться в реальный мир. Он уже никуда не бежал и никого уже не догонял. Он наслаждался состоянием покоя. Так хорошо и спокойно ему никогда не было. Разве в детстве только. Когда мама тихо напевала ему колыбельную песенку – слов он не помнит, только нежная мелодия и светлый образ мамы…

Открыв глаза, Владимир не сразу понял, где он находится. Но он увидел Нату. Понял, причем осознанно, что это уже не сон и что рядом его Ната. Почему она плачет? Ее ладонь на его груди. Нет, она не плачет. Ему это показалось. Его Ната улыбается. Ее улыбка передается ему, и он уже не думает в эту минуту, где он и что с ним случилось. Он хочет приподняться, но ее рука, нежно лежащая у него на груди, не позволяет ему двигаться. Владимир порывается встать, но и это ему не удается. Он не смог даже пошевелиться. Подошедшая вдруг сестра, улыбаясь, что-то сказала, но что именно, Владимир уже не слышал. Он вновь погрузился в сон. В глубокий и долгий сон, которым у смерти заимствуется порой жизнь.

Владимир не слышал и не чувствовал, как его опять куда-то повезли. Не знал тогда Владимир, что двое суток он был на грани между жизнью и смертью. И только чудо спасло ему жизнь. Может, и само желание жить? Может, еще что-то, о чем не знал и сам Владимир? Может, его действительно удержал на этой линии между жизнью и смертью, отведя ему еще какую-то роль в этой жизни, его ангел-хранитель… Рада? Удержала и не дала ему умереть, потому, как он должен что-то еще сделать? Либо доделать то, чего не успел? Но должен?! И кто так бесцеремонно, злобно и жестоко, уничтожает его жизнь? Кто эти волки в лисьих шкурах? Эти Гоги и Магоги?

 

Варвары – Алексей и Валентин

Какое-то время в кабинете стояла тишина. Алексей, с той же присущей ему барской вальяжностью, на правах хозяина кабинета, сидел в кресле. Глядя на него, можно было догадаться, что он чем-то очень удручен.

У окна, спиной к нему, стоял Валентин, который минутой назад напомнил Алексею тот разговор, когда он высказывал свои сомнения по разработке Владимира. Ведь он предупреждал Алексея, что не только сами себе на свою собственную задницу приключения найдут, но и висяк повесят. Сегодня эти сомнения уже имели под собой серьезные основания. И что ответил тогда ему Алексей? Что все будет нормально? Получат не только раскрытие, что, несомненно, повлияет на продвижение по службе, но и нечто более ощутимое и хрустящее. Ну и что из этого получилось? Владимир оказался не таким простым, как думали раньше. Конечно, они сразу сообразили, что Владимир действовал не один. Но как они, профессионалы, могли это допустить? Конечно, из-за самонадеянности этого самовлюбленного аристократа, мнящего себя стратегом, уже с некоторым раздражением думал Валентин о своем коллеге.

Валентин, конечно, понимал, что в этом деле есть доля и его вины. Но как мог не заметить Николай Николаевич того, что Владимир передал деньги кому-то через окно, другими словами, выбросил их из окна? Ведь они были уверены, что деньги у Владимира в портфеле. И если бы это оказалось именно так, не было бы и этих проблем. Потому и пришлось им все менять по ходу непредвиденно развивавшихся событий. Начиная с постановления о задержании, которое было подписано следователем уже после того, как Владимира взяли и поместили в изолятор.

Вспоминая и анализируя эти события, Валентин с раздражением винил самого себя. Ведь тот обыск, который они произвели в жилище Владимира, по сути, был незаконным. У них не было даже постановления на его проведение, не говоря уже о санкции прокурора или решении суда. Но что им оставалось делать в то время? Выбора не было. Была ночь. А если они найдут деньги, полагали, следователь правильно их поймет, и утром у них будет все в ажуре. И это был как раз тот случай, когда они могли провести обыск, как говорится, «по горячим следам», ибо всякое промедление могло бы привести к исчезновению вещественных доказательств, того самого миллиона. А после обыска у них есть еще целые сутки, в течение которых они все приведут в соответствие. Письменно уведомят не только прокурора, но и суд о проведенном следственном действии.

Да, если бы у бабушки была одна штучка, она бы была дедушкой, – вспомнив поговорку, вслух проговорил Валентин.

Что говоришь? – не расслышав Валентина, спросил Алексей.

Так. Ничего особенного. Мысли вслух.

«Алексей, конечно, был прав, интуиция его не подвела, – продолжая вспоминать события тех дней, думал Валентин. – Но интуиция интуицией, а полной уверенности в том, что деньги могли быть у Владимира, у них тогда еще не было. Да и следователь, после всего произошедшего, не одобрил бы их дальнейшие оперативные действия, а думать было некогда. К тому же здравым рассуждениям мешала злость. Получалось, что они не только дело развалили. И как развалили! Так должны еще вернуть целый лимон! Лучше не придумаешь! Да за такую работу не только звезды, погоны слетят! Их после этого даже в милицию не возьмут! Следовало уже не о повышении думать, а свою, как говорят американцы, задницу спасать».

 

***

Следует отметить, что, работая не один год на оперативной службе, проследили они за Владимиром так, что тот их и не заметил. Зная место проживания Владимира и следуя за ним, принимали все меры предосторожности. Даже когда Владимир останавливался у какого-то дома, они были уверены, что он их не обнаружил, а просто перестраховывается. Окончательно успокоились после того, как Владимир, не выходя из машины, вновь поехал. Продолжая следовать за ним, они вынуждены были проехать к следующему за домом Владимира зданию, так как появился какой-то джип и мог их осветить. Затем Алексей, оставив Валентина в машине, прошел к торцу здания, откуда наблюдал за Владимиром. Он видел, как неизвестный, выйдя из того джипа, подходил к Владимиру, и они о чем-то беседовали, причем этот неизвестный перед тем, как уехать, что-то передал Владимиру. Номер джипа Алексей разглядеть не сумел.

Алексей покинул свой пост наблюдения лишь после того, как в одной из комнат квартиры Владимира зажегся свет, после чего он вернулся к машине, и они с Валентином, уже не зажигая фар, подъехали к дому Владимира, припарковавшись недалеко от его машины.

Наблюдая за окнами Владимира, ожидали рассвет. Если бы только знал Владимир, сколько мстительных слов и далеко не добрых пожеланий на будущее отпущено было ими в его адрес только за одну эту ночь! На то, конечно, были веские причины, и их можно было понять, а поскольку времени было предостаточно, Алексей, немного успокоившись, уже не спешил претворять в реальность одну из ранее высказанных им угроз, адресованных Владимиру. И великодушно решил немного подождать. До утра.

Они были уверены, что деньги у Владимира, и надо отдать должное, интуиция их не подвела. Немного успокоившись, уже правильно полагали, что сейчас нет необходимости будить ночным звонком и ставить в известность следователя о том, чем они сейчас заняты, потому как ночь во дворе. А утром они привезут Владимира вместе с деньгами в прокуратуру, и начнут того «колоть».

 

***

Валентин также понимал, что благодаря Алексею, все вроде бы поправилось. Деньги нашли. Да и Владимир не отрицал того, что эти деньги его. Здесь же, разложив купюры на столе, пересчитали, упаковали в пакет, который опечатали с целью дальнейшего приобщения их в качестве вещдока, составили протокол, в котором поставили свои подписи понятые и сам Владимир. Валентин даже снял этот момент на видеокамеру. Материалы дела были у следователя прокуратуры. Оставалось одно: произвести опознание купюр. Будучи уверенными, что утром следователь будет у себя, на месте, – уже к обеду они закончили все формальности по этому делу. А поскольку тот фактически уже на пенсии, держать долго в производстве это дело не будет. Зачем? Все доказательства состава преступления в организации преступной группировки с целью вымогательства путем шантажа и угроз имеются. А для группы останется подтянуть того самого Петра Павловича, которого вслед за Владимиром доставят в прокуратуру и проведут очную ставку. Останутся кое-какие формальности. Вроде очных ставок этих двоих подельников с Николаем Николаевичем. Вот и все. И группа есть. И раскрытие. И поощрение. И самое приятное – те самые хрустящие фантики.

Валентин догадывался, что его друг что-то скрывает от него еще, но что именно? Проведя саму выемку денег, казалось бы, можно на этом и остановиться. Тем более Владимир даже не отрицал, что это деньги его, а не подкинули «волки позорные», «мусора проклятые», как бывает в иных ситуациях. Но они продолжали чего-то еще искать. И когда об этом спросил Владимир, Алексей ответил: «Все, что может иметь отношение к делу». Тем не менее, Валентину сказал, что его интересуют компакт-диски. Но зачем устраивать при этом погром в квартире? В тот момент ему даже было стыдно за Алексея, не только перед понятыми, но и перед Владимиром.

До сих пор Валентин помнит глаза той женщины, которая от страха прижималась к своему мужу, наблюдая за Алексеем, как тот, выбрасывая вещи из шкафов, по ним же и ходил. Зачем это надо было делать? Но кто мог подумать тогда, как изменчива эта самая госпожа Фортуна?

Разве могли они знать, что следователь куда-то уедет? В то время им и не нужны были материалы дела, которое находилось у того в сейфе. Им нужны были только те бумаги, которые старый перечник выбросил в корзину для мусора. А вытащив их оттуда, они бы даже… утюгом их прогладили! Но их и там не оказалось.

 

***

Кто мог тогда знать, что благодаря стараниям ворчливой по причине старости, но очень добросовестной бабы Маши, убирающей по утрам кабинеты прокуратуры, эти листы вместе с иным мусором через несколько часов будут сожжены в железном ящике, который стоял во дворе прокуратуры?

Разве могли они знать тогда, что эта самая баба Маша каждое утро сжигала в этом ящике ненужные бумаги. Конечно, только те, которые находились в корзинах для бумаг и не имели какой-либо важности. Словно какая-то неведомая сила вновь оказала услугу Владимиру и в тот раз.

Наблюдая за Алексеем, Валентин чувствовал, что с каждой минутой тот все больше начинал его раздражать. Сейчас он вспомнил, как этот самовлюбленный выскочка диктовал секретарше Николая Николаевича серии и номера денежных купюр и, якобы контролируя их правильность, приближался к экрану монитора, как бы случайно при этом касаясь прелестей секретарши. Эти «случайные» прикасания веселили обоих. Валентин даже вышел, чтобы им не мешать. Но лучше бы он не выходил тогда из приемной.

 

***

Когда они уже возвращались в прокуратуру, Алексей постоянно названивал следователю, но тот не отвечал. Никто из сотрудников так же не знал, где он находится. Потому и поместили Владимира в ИВС. Что еще оставалось делать? Вот тогда Валентин и предложил Алексею позвонить предмету его обожания и попросить ее распечатать документы, которые, по его мнению, должны оставаться в памяти компьютера. Чего, казалось, проще? Но, увы, эта дурочка не только не сохранила файл, но и стерла его вообще!

Что оставалось делать? Владимир, как они полагали, расколется сразу и пойдет в сознанку. Но этого не произошло. К их изумлению, признавшись, что изъятые деньги принадлежат ему, факт получения этих денег от Николая Николаевича Владимир отрицал полностью. Не исключено, что придется закрывать дело и отпускать Владимира. Причем вернуть при этом ему деньги… Да…

Повернувшись к Алексею, Валентин подошел к столу и внимательно, с вопросом посмотрел на него.

Где он сейчас? – проговорил Валентин.

Кто? – не сразу сообразив, о ком идет речь, вопросом на вопрос ответил Алексей.

Конь в пальто!

Посмотрев на Валентина и правильно понимая, о ком идет речь, Алексей ответил, что Владимир сейчас в реанимации. Предвидя следующий вопрос, но уже чуть громче, причем словно спрашивая самого себя, добавил:

А куда его еще должны были отвезти? Я сам узнал об этом только на следующий день. Ширшин звонил. Говорит, сейчас его состояние стабилизировалось, уже перевели в палату. Там постоянно его жена, не отходит от него. Ширшин изменил ему меру пресечения.

Видя недоуменный взгляд Валентина, Алексей, уже изменяя своей привычке и манере держаться, как-то странно передернулся и громче обычного добавил:

Ну что смотришь на меня? Все нормально будет. Теперь это уже не наше дело.

Как я понимаю, я свою работу закончил? – вопросом на вопрос ответил Валентин. – Ты удовлетворен? Я лично не очень. Честно скажу, мне почему-то нравится Владимир. Уверен, он лучше нас с тобой. Я, как обещал, помог тебе. В остальном на меня не рассчитывай. И вообще, разбирайся в этом сам. А меня уволь, – направляясь к двери, договорил Валентин.

Алексей в той же позе продолжал сидеть в своем любимом кресле. Даже после того, как за Валентином закрылась дверь, он некоторое время смотрел на телефонный аппарат, стоявший на столе его служебного кабинета, после чего, продолжая о чем-то своем думать, но уже со злостью на лице, вытащил из внутреннего кармана свой сотовый.

«Ну почему не отвечает Николай Николаевич? Такого никогда не было. Обычно он не заставлял себя долго ждать, и даже когда был очень занят, всегда отвечал на мои звонки», – со злостью размышлял Алексей. Как вдруг, после очередного звонка, длинных гудков уже не последовало, но приятный женский голос проинформировал, что аппарат абонента заблокирован. После небольшой паузы тот же голос дополнил: «Пожалуйста, перезвоните позже».

Посидев и подумав еще о чем-то, Алексей позвонил в приемную Николая Николаевича. Узнав знакомый голос секретаря, уже без присущей ему вежливости спросил, где ее патрон?

 

***

Секретарь, конечно, узнала, кто именно звонит, и чуть слышно прошептала, что в офисе был произведен обыск, изъяли не только все бухгалтерские документы, но и ее папки с входящей и исходящей корреспонденцией. Были изъяты печати, которых оказалось более двадцати штук. Николая Николаевича увезли вместе с супругой. На вопрос Алексея, кто именно производил обыск, пояснить ничего не смогла. Алексей уже хотел отключить телефон, как та вдруг сказала, что в сейфе Николая Николаевича было еще какое-то золото и много наличных денег, которые тоже были изъяты этими людьми. А когда производили обыск, никого из офиса не выпускали.

Алексей побледнел. Он понимал, почему с самого утра не отвечал телефон Николая Николаевича и почему вдруг оказался заблокированным. Значит, его последние звонки оставлены в памяти телефона Николая Николаевича, и это уже… Не мог он не понимать того, чем может закончиться для него дружба с Николаем Николаевичем, название которой совсем иное: кры-ше-ва-ние!

Некоторое время, все так же держа в руках свой телефон, он уже не радовался тому, что сохранил звездочки на своих погонах. Но он еще не знал о том, какой сюрприз приготовила ему красотка Фортуна, которая бывает так не постоянна и изменчива.

 

Николай Николаевич. Духом не возвысился

Лишь к вечеру закончился допрос Николая Николаевича. Он знал, что в это время, где-то совсем рядом, в одном из кабинетов этого учреждения, идет допрос его жены, являющейся главным бухгалтером банка. Понимая криминальный характер деятельности своей фирмы и меру ответственности за свои действия, он не хотел даже и думать о том, что встретиться с женой в ближайшее время им не суждено. И встреча с ней возможна только по причине необходимости проведения очной ставки. Не более. Как понимал и то, что рассчитывать в данной ситуации хотя бы на подписку о невыезде ему не приходится. Слишком серьезные снования были для его задержания. Да и не похоже, что его друг Алексей бросится к нему на защиту.

Еще утром приехав в офис и поднявшись в свой кабинет, он даже не понял, откуда появились эти люди? Буквально следом за ним. Их было много. Трое вошли в кабинет, остальные, перекрыв (уже знакомый читателю) вход третьего этажа и заполнив иные кабинеты, предложили всем оставаться на своих местах, телефонами не пользоваться.

Только что его допрашивал еще какой-то тип и, как понял Николай Николаевич, совсем из другого ведомства, которого совсем не интересовала его работа. Его интересовало другое: откуда у него золотые украшения, которые были обнаружены в его сейфе, часть из которых подходит под описания золотых вещей, находящихся в розыске? Даже намекнул, откуда они могут быть, и что не исключено, что эти золотые украшения, ввиду их криминального прошлого, будут приобщены к уголовному делу, но совсем по иным обстоятельствам и даже совсем по другому уголовному делу.

Путаясь в своих собственных показаниях, Николай Николаевич отвечал только междометиями и коротким мычаньем. Понимая, что не случайно вдруг исчез Кривой, Николай Николаевич думал только об одном: что будет с ним, когда узнают об этом золоте цыгане? И лишь от одной этой мысли его бросало в жар. Временами, наоборот, становилось очень холодно.

 

***

Николай Николаевич не мог знать того, что Владимир, находясь в изоляции, не случайно имел встречу с Константином. В тот же день Константин побывал у Сашки, чьи специалисты к тому времени сумели просмотреть компакт-диски и, просмотрев их, даже подготовили своеобразный отчет. Передавая Константину диски вместе с этим отчетом, Сашка в устной форме сообщил, что за эти бумаги заинтересованные лица много бы отдали. Смотря к кому они попадут. Здесь не только четко отражены схемы отмывания денег, причем не в малых суммах, но и полная информация о тех, кто к этому имеет непосредственное отношение.

Не мог знать Николай Николаевич и того, что все это в тот же день, уже ближе к вечеру, находилось на столе одного из руководителей Федерального управления по налоговым преступлениям. И в тот же вечер в одном из кабинетов сидел тот самый Петр Павлович, который не просто написал заявление, но давал уже и соответствующие показания, названия которым – чистосердечные признания. Через несколько часов тот самый Петр Павлович будет отпущен, но с напоминанием, что с этого момента его передвижения ограничены. Потому что пока… он проходит свидетелем. Но это пока.

Не мог знать Николай Николаевич, что одним из первых документов, приобщенных к материалам уже его уголовного дела, было заявление этого самого Петра Павловича, и что уже к вечеру эта тоненькая папочка превратилась в целый том.

Не мог знать руководитель банка и того, что уже несколько дней, как вакантно место в одном из следственных изоляторов, в котором не так давно пребывал Владимир. Может, не случайно оно освободилось? И кто знает, может, именно в этот изолятор и будет через несколько часов помещен он, президент компании? И может, именно в ту самую камеру под номером семь? Но сейчас не суть, в какой именно изолятор. И даже не суть, в какую именно камеру. Это уже не имеет никакого значения.

И кто знает, может, в тот же изолятор будет помещена и его жена, которую будет сопровождать по тому же гулкому коридору все тот же конвой, а изголодавшаяся шпана и воры будут посылать ей свои веселые приветы, пока за ней гулким эхом не закроется железная дверь?

 

***

В тот же вечер с лацкана пиджака Николая Николаевича будет снят комсомольский значок, изготовленный когда-то по его личному заказу в одной из ювелирных мастерских городка Алтайского края. Этот значок вместе с его личными вещами и даже шнурками от ботинок пока будет храниться по месту его нового временного проживания. Так распорядился большой начальник.

 

Владимир. Неумолимый круговорот судьбы

Приоткрыв глаза, но еще не проснувшись, Владимир непонимающе осматривал эту светлую комнату и старался понять, где он находится? Почему так тихо? И светло? Почему не скрипит вентилятор? Нет лампочки, постоянно светящей в лицо? Вместо серого потолка и таких же стен камеры потолок был где-то там, очень высоко над его головой. Но он не был серым. Да и стены были другими. И не воняло носками, и тем, что должно быть где-то там внизу, слева от него.

Рядом сидела Ната. С улыбкой смотрела на него и что-то говорила.

Сейчас он хотел ей много, очень много сказать о том, как он ее любит и как он скучал по ней! И как он был не прав, что посмел плохо думать…

Много, очень много хотел сказать в минуту своего пробуждения Владимир. Хотел сказать, что сейчас видел ее во сне, как она приходила к нему. Но он не мог этого сделать. Не мог говорить.

Наклоняясь ближе к Владимиру, Ната шептала, что очень любит его. Вместе с тем ее руки, нежно прикасаясь к его лицу, были подтверждением чего-то еще большего.

Сознание возвращалось к Владимиру. Он уже помнил, как вернулся в свою камеру после встречи с Константином. К тому времени увели Сергея, того самого вора в законе, с которым успел подружиться. Жаль, даже не простился с ним по-человечески. Встретятся ли они еще когда-нибудь? Сергей подарил ему какую-то книгу. Вдруг Владимир, вспомнив это, вздрогнул.

Лежи, лежи. Тебе нельзя двигаться, – проговорила Вита.

Книга. Где книга? – прошептал Владимир.

Какая книга, любимый? Ты что? Что с тобой?

Владимир понял, что, действительно, этой книги сейчас здесь быть не может. Она осталась там, в камере. Может, ее сейчас читают другие? И эта книга будет еще долго, как эстафета, переходить из одних рук в другие?

Не помню. Названия не помню… – глядя на Нату, шептал Владимир и, уже закрыв глаза, продолжил: – Варвары. Варвары. Это варвары.

Некоторое время Ната с вопросом смотрела на Владимира, после чего осторожно приподнялась и, оглядываясь на него, тихо вышла из палаты. Через некоторое время в палату вошел врач. Вместе с ним плачущая Ната.

Проведя быстрые действия, известные только ему одному, при этом поочередно приоткрывая веки спящего Владимира и проверяя пульс, врач поправил капельницу и, уже обращаясь к Нате, успокоил ее:

Ничего страшного. Пусть спит. Для него сейчас сон – лучшее лекарство.

Послышался тихий зуммер телефона. Ната, посмотрев на его светящийся экран, поняла, что это опять звонит Сашка. Привыкнув за эти дни к его бесконечным звонкам, отойдя ближе к окну, Ната, предвидя его вопрос, тут же ответила, что Владимир идет на поправку. Но сейчас спит. Только что спрашивал о какой-то книге. Она даже подумала, что это опять бред. Но не похоже. Врач сказал, что все нормально.

Нет, – отвечая на вопрос Сашки, проговорила Ната. – Ничего больше не нужно. Ты и так сделал больше того, чем требовалось. Спасибо, Сашка, за эту палату. Я даже и не думала, что такие палаты могут быть в наших клиниках. Это гостиница какая-то, а не палата, – прощаясь с Сашкой, искренне закончила Ната.

Не успела убрать телефон, как тот вновь тихим зуммером напомнил о себе. На этот раз звонил Константин. Ответив ему на тот же вопрос, который так же интересовал Костю, как и Сашку, Ната осторожно, но, как бы боясь услышать в ответ что-то плохое, спросила: «Костя, что там, с этим делом?».

Да все нормально, Ната. Мышиная возня какая-то. Не бери в голову. Все будет хорошо. Ты же знаешь своего? Какой он преступник? А пока работаем. Все, пока. Проснется, привет передавай.

Подойдя к спящему Владимиру, поправив одеяло и присев рядом, все так же нежно глядя на него, она шептала:

Не умирай, любимый. Не уходи от нас. Ну что мы будем делать без тебя?

 

***

Ната вспомнила, как три дня назад, собираясь к Владимиру, она заехала к Надежде с Анатолием, который, зная слабость Владимира к его кулинарии, решил приготовить манты и передать для своего друга через Нату. Он уверял, что, получив их, Владимир сразу догадается, кто именно их делал, и ему будет очень приятно. А поскольку это требовало определенного времени, они предложили задержаться, после чего, сказали, отвезут ее домой. Но манты передать не удалось. Уже утром, когда она приехала в следственный изолятор, ей сообщили, что Владимира нет. Никто и никакой информации о его месте нахождении не сообщил.

Какое-то время Ната стояла в нерешительности, размышляя, что ей делать, как вдруг какой-то милиционер, проходя мимо, приостановился и тихо сообщил, что вчера вечером его увезли в реанимацию. Здесь же подсказал, куда именно.

Не дослушав милиционера, Ната уже бежала к автобусной остановке. И если до этого она ничего не понимала и не знала, за что именно арестован Владимир, то теперь боялась даже подумать о том, что с Владимиром могло случиться что-то… очень страшное. Что с ним? Почему он в реанимации? И почему ей ничего не сказали об этом там, где она только что была? Почему из этого делают какую-то тайну?

Эти вопросы, пока она ехала в больницу, где, как пояснил ей тот милиционер, мог находиться Владимир, не выходили из ее головы. Стараясь уйти от них, она обращалась к Богу, которого молила и просила только об одном, помочь ей, помочь ее любимому. В который раз она просила его не отнимать у нее Владимира. И словно слышала оттуда, с небес, приглушенный голос» Ты уж старайся, а я постараюсь…»

…Вбежав в приемное отделение больницы, Ната даже не заметила какого-то охранника, сидевшего у стола и читающего газету. Он даже не успел задать ей свои дежурные вопросы, как та пролетела мимо него. Растерявшийся охранник только и успел посмотреть вслед уже бегущей вверх по лестнице какой-то сумасшедшей, после чего вернулся к своему прерванному занятию.

В реанимационное отделение, конечно, не пустили. Дежурный врач что-то долго ей объяснял, успокаивал, но в тот момент она мало что понимала. Слушая врача, всеми своими мыслями, всем своим существом была там, за той дверью, за которой, как уже знала, был ее Владимир.

 

Ширшин. Служитель Мамоны

В который раз перелистывая материалы дела, Ширшин убеждал себя в том, что все сделал правильно. Когда Алексей рассказал ему о том, как Владимир их красиво развел, он долго хохотал. Потому, продолжая еще смеяться, как бы в шутку предложил Алексею так же красиво и закончить это дело. А как иначе? Честь мундира. Солидарность. Да и Алексей, при случае, будет ему обязан. Всякое может быть в этой жизни.

Ширшин довольно быстро поднимался по служебной лестнице и был таким же карьеристом, как и Алексей. Так же определял друзей, нужных и не совсем нужных ему, исходя из того, насколько тот ему может быть полезен. Он давно понял систему, соблюдал принципы выгодности и круговой поруки. Потому, слушая Алексея, сразу уловил, что это, по сути, разваленное дело для него может иметь определенный интерес. Во-первых, Алексею сохранит погоны, в связи с чем поставит того в некоторую зависимость перед ним, а для себя он заработает уважение и авторитет в глазах вышестоящего начальства. Во-вторых, можно получить и материальный стимул.

Алексея уже не интересовали деньги, которые уплыли из его рук. Главное – сохранить погоны, а по какой статье и за какое именно преступление засадить Владимира, – это его не интересовало. Свое он возьмет позже, с того самого Николая Николаевича.

В тот же день Ширшин, имея в своем производстве тоненькую папочку с материалами уголовного дела по подозрению Владимира в совершении им преступления по предварительному сговору с целью получения денежных средств путем шантажа, угроз и вымогательства, получил из камеры хранения вещдоков пакет с деньгами. Но как доказать тот факт, что это те самые купюры? Прокололись опера, нечего сказать… Выход был только один… потому, получив эти купюры из камеры хранения вещдоков, он, предварительно вытащив их из пакета, вложил туда вместо них другие.

Ширшин уже готов был закончить проделанную им работу, после чего можно было передавать все это в суд, но у Владимира случился инсульт, в связи с чем его прямо из камеры увезли в клинику. Дело пришлось пока приостановить.

 

***

Понимая, что, используя свое служебное положение, он совершает преступление, Ширшин был уверен в том, что никто об этом никогда не узнает. Алексей? Это не в его интересах. Даже если и будут какие-то предположения, выемкой денег занимались другие опера с участием того же Алексея, и даже не по его указанию, потому как этого дела у него в производстве тогда не было. Более того, эти действия производились даже без указания того самого следователя, который сидит сейчас где-нибудь с удочкой и ловит рыбку. Купюры при изъятии денег переписаны не были, потому и протокола их опознания – нет. Со слов Алексея, его напарник Валентин вел видеозапись изъятия выемки денег. Попробуй, разберись по этой видеозаписи, настоящие там были деньги или фальшивые? Валентин об этом знать не может. А вводить его в курс дела – необходимости нет. Еще спасибо скажет, что помог ему. Ситуация, как нельзя лучше, складывалась в его пользу. И грех этим не воспользоваться. А что касается этого Владимира, ему до него дела нет. Он украл эти деньги и должен понести за это наказание. Следующий раз подумает, с кем он связался. С си-сте-мой! Умнее будет.

В который раз взвешивая все «за» и «против», Ширшин не думал о том, что сам совершает преступление. Не думал и о том, из каких побуждений он это делает, успокаивая себя тем, что он вершит правосудие. А как иначе? Вор должен сидеть в тюрьме!

За эти дни папочка с материалами дела заметно потолстела. Оставалось подумать, как подвести дело Владимира ко второй части статьи закона, предусматривающего меру пресечения за незаконное изготовление, хранение или сбыт поддельных денег. В таком случае можно просить суд применить меру наказания путем лишения свободы на срок до двенадцати лет. Может, в качестве второго фигуранта назначить того самого Петра Павловича? Сложно, конечно, но можно. «Надо будет подумать… хотя, можно остановиться и на первой части», – уже вслух подумал Ширшин.

Еще раз просмотрел постановление о разрешении обыска в жилище, протокол выемки денег, протоколы допросов свидетелей, все вроде в порядке. То, что постановление о разрешении обыска в жилище подписано было чуть позднее, не важно. Главное, что дата соответствует проведенным оперативно-следственным мероприятиям. В их работе все бывает, поэтому разрешить эту проблему не составляло никакого труда.

Остается подождать, когда поправится Владимир. «Что ж, подождем», – закрывая папку, уже вслух проговорил Ширшин.

 

Встреча. Храбрым судьба помогает

Так уж заведено, что с весной приходит возрождение. И хотя на улице еще снег, а весенняя капель порою превращается в сосульки, после чего вновь, уже с веселым звоном попадая на металлические преграды, напоминает, а затем все настойчивее заявляет о своем прибытии…

Владимир заметно шел на поправку. Уже отменены были отдельные процедуры, и когда к нему в палату в очередной раз входила медицинская сестра, держа приготовленный ею шприц, Владимир, сконфуженно улыбаясь, нехотя переворачивался на живот и, изображая на лице гримасу ужаса, тяжко вздыхал.

И всякий раз сестра, словно малому ребенку, с улыбкой напоминала о том, что это не больнее укуса комара. Владимир никогда не боялся уколов. Но эти уколы были настолько болезненными, что сковывали все тело, и он какое-то время не мог пошевелиться.

Ната уже не дежурила возле него, а всякий раз, прибегая после работы, приносила что-нибудь из фруктов, на что Владимир постоянно ругался, так как стоящий слева от двери его палаты холодильник был до отказа ими заполнен.

Владимиру ужасно хотелось домой. Он устал от собственного безделья, круглосуточного валянья на больничной койке и этих больных уколов. Выручал телевизор, а то можно было бы сойти с ума от такого безделья. Сейчас, после очередного укола, он лежал в не очень удобной позе и прислушивался к тому, как его мышцы, в том самом месте, куда влили очередные медицинские кубики, постепенно начинают твердеть, принося при этом неимоверную огненно-режущую боль. Так и лежал в неудобной позе, боясь пошевелиться, потому как при каждом неловком движении этот укол тут же, словно раскаленным металлом, напоминал о себе.

Неожиданно кто-то вошел в палату. Боясь сделать резкое движение, Владимир осторожно повернул голову. Вошедшего узнал не сразу. Возможно, где-то и виделись, может, даже общались, но где? – этого Владимир сейчас вспомнить не мог.

Поздоровавшись и увидев стул, мужчина придвинул его к койке и, улыбаясь, проговорил:

Не возражаете, Владимир?

Только сейчас Владимир вспомнил его. Ну, конечно, это был тот самый начальник криминальной милиции, Михаил, который занимался розыском украденных золотых украшений и самих варваров! Владимир вспомнил, что во время последней их встречи тот ему даже чем-то понравился, о чем он тогда поделился с Сашкой. Но Владимир никак не мог понять, что заставило начальника криминальной милиции прийти к нему? Ведь его делом сейчас занимается Ширшин… а этот, насколько понимал Владимир, совсем из другого района, да и конторы у них разные, и никакого отношения к его делу иметь не может.

Вижу, узнали меня. Напомню, меня зовут Михаилом, впрочем, так будет лучше, без отчества. Не возражаете? И прошу Вас простить меня за мой визит. Но время не терпит, потому я и приехал к Вам, чтобы кое-что уточнить. Разыскать Вас не стоило особого труда, – видя недоуменный вопрос на лице Владимира, продолжил Михаил. – Не скрою, был удивлен тем, что в отношении Вас возбуждено уголовное дело. Но меня совсем это не интересует, хотя, честно признаюсь, очень, очень удивился, когда узнал об этом. Вижу Ваше удивление и даже догадываюсь, о чем Вы сейчас думаете. Потому сразу, как говорят, буду брать быка за рога, тем самым отвечу на некоторые Ваши вопросы, которые сейчас Вы готовы мне задать. Угадал?

Начну с того, что, как уже сказал, не могу поверить в Вашу причастность к тому, в чем Вы подозреваетесь, – продолжал Михаил. – Беседовал с Вашим следователем Ширшиным. Тот настроен решительно. Но я не с этим приехал к Вам. У меня совсем другие вопросы, хотел только кое-что уточнить у Вас. Но, зная о состоянии Вашего здоровья, могу только просить Вас об этом…

Слушая Михаила, Владимир, переворачиваясь на спину и подсовывая под нее подушку, немного привстал. Не лежать же ему, в самом деле, в такой позе, когда с ним разговаривают люди? Продолжая принимать более удобную позу, Владимир ответил, что и сам не менее удивлен тем, что он подозревается в совершении уже этого преступления. Но поскольку он привык ничему не удивляться, то готов сейчас и от него выслушать что-нибудь еще более остроумное относительно того, в чем он может подозреваться уже сегодня? А то, хочет ли сейчас он говорить или нет, ничего, по его мнению, не значит.

Не поговорим сегодня, допросим завтра, – так, уважаемый гражданин начальник? Да и глубоко мне верите Вы или не верите в мою причастность что это меняет? Говорите прямо, что Вам надо от меня? Мне даже очень интересно, чем я сегодня вдруг заинтересовал криминальную милицию?

Михаил перестал улыбаться и, думая о чем-то своем, как-то по-новому посмотрев на Владимира, проговорил:

Я не очень понял, что Вы хотели сказать?

Что именно?

Что значит «сегодня»? До этого было еще что-то?

Вы правильно понимаете то, что я сказал. Еще позавчера было одно обвинение, вчера другое, а сегодня, как я понимаю, – третье? Вот сейчас лежу и думаю, что в этот раз будет мне предъявлено Вами? Кража? Грабеж? Разбой?

Некоторое время стояла тишина, после чего, размышляя о чем-то, Михаил продолжил:

Ничего, Владимир, я не собираюсь Вам предъявлять. Вы даже видите, у меня и документов с собой никаких нет. Меня интересует совсем другое дело. Кстати, возбужденное по Вашему заявлению… Помните то кольцо, которое Вы получили, если не ошибаюсь, от некоего Петра Павловича. Где оно сейчас?

А что, Вы нашли тех варваров?

Пока нет. Ищем. Но золото нашли. Не все пока, но кое-что уже нашли. Но Вы не ответили на мой вопрос, где кольцо? У Вас?

Да, оно у меня. И Вы его можете даже забрать. Вот только как это все оформить, Михаил? С меня хватит и того, что мне предъявляют, а тут еще с этим кольцом появятся хлопоты. Но это меня не очень волнует, так как его хозяин, Барон, знает, что это кольцо у меня и как оно ко мне попало. Уличить меня в краже или еще в чем-нибудь Вам будет сложно. Не пойдет Барон на эту подлость, я рассказывал Вам тогда, как оно ко мне попало. От Петра Павловича.

Петра Павловича? Конечно, знаю. Он купил его у жены своего шефа, которого зовут Николай Николаевич. Так?

Владимир с недоумением смотрел на Михаила:

По-моему, я Вам об этом ничего не говорил. Откуда Вы знаете его шефа?

Так, кажется, я начинаю что-то понимать. – чуть прищурившись и о чем-то думая, проговорил Михаил. – Скажите, Владимир, Вы знаете о том, что Николай Николаевич арестован?

Что? Его арестовали? Ну, слава Богу. Могу даже сказать, что арестовали его не без моей помощи. И не без помощи того самого Петра Павловича, который передал мне то кольцо. Жаль, конечно, что с его арестом пропадут следы кулона. А так, туда ему и дорога.

 

***

Михаил, внимательно слушая Владимира и словно изучая его, вдруг улыбнулся чему-то и более пристально посмотрел на него. После чего совсем неожиданно добавил:

В сейфе Николая Николаевича, кроме большой наличности, обнаружены золотые изделия, многие из которых по сводкам находятся в розыске. В том числе те, которые заявлены Бароном.

В этот раз Владимир не выразил никакого удивления.

Вы не удивлены, Владимир? Почему? Вы об этом знали?

Нет, не удивлен. Об этом я не знал. Но был уверен в том, что Николай Николаевич имел к тому самое непосредственное отношение. Какое именно? Пока не знаю. Но имел.

Продолжая о чем-то усиленно думать, Михаил несколько раз даже вставал со стула, отходил к окну и вновь возвращался, после чего спросил:

А откуда Вы, Владимир, знаете этого Николая Николаевича? Я не помню, чтобы Вы мне тогда о нем говорили?

Именно об этом и я сейчас думаю. Сплошная мистика какая-то. Это бывший патрон Петра Павловича, который тогда ко мне обратился за помощью, и в качестве гонорара передал мне то кольцо. Знать его я не знал, этого Николая Николаевича. Но запомню на всю жизнь.

Какое-то время Михаил молчал, после чего даже не спросил, а тоном, не терпящим возражений, нагнувшись ближе к Владимиру, проговорил:

Владимир! Помните, я просил Вас не принимать каких-либо самостоятельных и необдуманных решений? … Не прислушались Вы тогда к моим советам. Уверен, что Вы владеете какой-то информацией по тому делу, пока не известной мне. Поверьте, когда я ехал сюда, меня интересовали совсем другие вопросы. Но сейчас я уже хочу разобраться кое в чем. И может быть, даже помочь Вам. Вы должны рассказать мне все, что случилось с Вами за это время. Все, понимаете?

А зачем Вам это надо? Мои дела к Вашим делам по розыску варваров не имеют никакого отношения.

Как сказать?.. Это Вам надо, Владимир, а не мне, – помолчав, добавил: – А может, и мне надо.

 

***

Некоторое время в палате стояла тишина. Владимир думал о том, что может измениться, если он расскажет (упустив, конечно, эпизод с окном) о том, как сфабриковали дело по тому первому эпизоду и для чего это сделали? Что может измениться, если он сейчас расскажет Михаилу о фабрикации нового уголовного дела? Чем Владимир может усугубить свое положение, рассказав ему об этом? Ничем. Не исключено, что, как только его выпишут из больницы, мера пресечения будет изменена. В любом случае Владимиру нужно защищаться. Действительно ли он хочет помочь ему? Но зачем?

Уже второй раз за то время, пока они беседовали, Владимир вспомнил первую встречу с Михаилом. Тогда Михаил действительно произвел на него хорошее впечатление. И кто знает, расскажи он тогда Михаилу обо всем, что происходило, может быть, и не произошло бы с ним то, что привело его на больничную койку? И сейчас, думая об этом, он видел, что Михаил ждет ответ.

Это займет много времени, Михаил. Оно у Вас есть?

Я слушаю, Владимир.

 

* * *

Пока Владимир рассказывал, Михаил ни разу не перебил его, хотя вопросы вертелись у него на языке, но он сдерживал себя, понимая, что не должен прерывать Владимира.

Наконец, глубоко вздохнув, Владимир закончил:

Уверен, что закроют дело в отношении Николая Николаевича. Откупится. До этого у него уже не раз производили выемку документов. И что? Через день-два все возвращали, и, наверное, даже извинялись перед ним. Друг у него там, оперуполномоченный. Вот он и крышует его.

Я не отпущу, – ответил Михаил. Видя недоумение Владимира, договорил: – Закроют там дело, у меня другое на него. Есть постановление о выделении в отдельное производство… лично на контроле держать буду этого «комсомольца».

Что Вы сказали? Какого комсомольца? – вздрогнул Владимир.

Я, конечно, не имею права Вам говорить об этом, но… это еще тот фрукт. Ориентировку получили на него. В городке Алтайском еще начинал, по молодости, но, тогда такой, простите за это слово, бардак был не только в нашей системе, так что, уйдет он туда, где давно уже должен быть. И надолго. У меня к Вам вопрос, Владимир. Вы говорили, что во время обыска тот второй оперуполномоченный по имени Валентин снимал все на видеокамеру. Вы точно это помните?

Владимир не расслышал вопрос Михаила. Сейчас он был в другом измерении: он вспомнил ночь в камере, когда Сергей рассказывал ему о своей жизни, неужели? Нет, быть этого не может! Неужели Николай Николаевич тот самый «Комсорг», секретарь крайкома комсомола? Рассказать кому – не поверят.

Не дождавшись ответа, Михаил вновь повторил свой вопрос, на который Владимир, продолжая еще вспоминать ту ночь, уже машинально ответил утвердительным кивком головы.

В дверь кто-то негромко постучал. Не дождавшись ответа, вошел врач, который, увидев уже сидячего Владимира, мирно беседующего с незнакомым ему мужчиной, улыбаясь, проговорил:

Вижу, вижу, Вы заметно идете на поправку, Владимир, через два-три дня Вас можно и выписывать. Простите старика за нелепость, но жаль с Вами расставаться, ей-Богу жаль.

А Вы и не расставайтесь, – улыбаясь, проговорил Михаил.

Врач в недоумении обернулся к Николаю:

Не понимаю Вас, молодой человек?

А что тут не понимать, Вы же не хотите с ним расставаться?

Ах, вон оно что? – засмеялся врач. – Я это к тому, что эта палата у нас платная, и большую часть времени она пу-сту-ет… а времена сейчас, сами понимаете, какие. Как там говорят? – рыночные отношения. Вот.

Михаил подошел к улыбающемуся врачу и, достав удостоверение, представился, после чего добавил:

Надо, доктор, сделать так, чтобы этот Ваш, как Вы сказали, дорогой больной побыл здесь, скажем, еще дней несколько.

Это сколько? – убрав улыбку, серьезно спросил врач.

Скажем, неделю.

Да с такими спонсорами, как у Владимира, пусть здесь живет.

Вот и договорились, доктор. Но об этом никто не должен знать.

Наблюдая за ними и слушая их диалог, Владимир не мог понять ни того, ни другого. Какие спонсоры? И почему вдруг Михаил просит врача продлить время его лечения? Но, что-то начиная уже понимать, молчал… Врач вышел, и вдруг Михаил, с тонким проницательным взглядом скользнул по Владимиру и неожиданно начал рассказывать о том, что одна легенда гласила:

 

***

Молодой Македонский после смерти отца Филиппа пришел к одному из мудрейших и задал вопрос: – Мудрейший, я устал, у меня такая тяжелая жизнь, такие трудности, я все время борюсь за свою жизнь, у меня нет больше сил… что мне делать?

Мудрец вместо ответа поставил на огонь 3 одинаковых кастрюли с водой: в одну бросил морковь, в другую положил яйцо, а в третью насыпал зерна кофе. Через некоторое время он вынул из воды морковь и яйцо, и налил в чашку кофе из третьей кастрюли. Затем мудрец спросил у Александра, что изменилось. «Яйцо и морковь сварились, а зерна кофе растворились в воде – ответил Александр. Но мудрец сказал, что это лишь поверхностный взгляд на вещи.

«Посмотри – твердая морковь, побывав в кипятке, стала мягкой и податливой. Хрупкое и жидкое яйцо стало твердым. Внешне они не изменились, они лишь изменили свою структуру под воздействием одинаковых неблагоприятных обстоятельств – кипятка. Так и люди – сильные внешне могут пасть духом и стать слабыми там, где хрупкие и нежные лишь затвердеют и окрепнуть»

– А кофе? – спросил Александр

– О! Это самое интересное! Зерна кофе растворились в новой враждебной среде и изменили ее – превратили кипяток в великолепный ароматный напиток. Есть особые люди, которые не изменяются в силу обстоятельств – они изменяют сами обстоятельства и превращают их в нечто новое, прекрасное и полезное…

 

***

Уже попрощавшись, ушел Михаил, а суетливо бегающий врач дважды заглядывал в палату проверить, все ли там нормально, не нужно ли чего-нибудь Владимиру? Владимир как бы впервые, уже по-иному, осмотрелся. Только сейчас понял, почему так суетится врач и почему так нежна и добра сестричка, почему у него в палате такой роскошный телевизор, и даже душевая с туалетом здесь же, рядом. Значит, кто-то все это оплачивает? Кто? Ну, конечно, Сашка, кто же еще? – благодарно улыбаясь, догадался Владимир.

Одно он не мог понять, зачем это надо Михаилу? Почему он заинтересовался его делом? Владимир даже вспомнил, как тот несколько раз поднимался со стула и молча, не перебивая Владимира, ходил по палате. После чего вновь садился и так же, не перебивая, внимательно продолжал слушать.

Немного забегая вперед, скажу, что именно благодаря Михаилу будет доказана невиновность Владимира. Что для суда это будет основанием принятия справедливого приговора. Именно благодаря его личной принципиальности и еще чего-то, о чем можно только догадываться, заслужат достойного наказания те, кто стремился доказать существование Системы и круговой поруки, на которой она зиждется! Системы – сильной, незыблемой, непоколебимой! Но об этом чуть позже… На удивление быстро развивались другие события.

 

Арест Ширшина. Помни, что ты не прав

Мы расстались с Ширшиным в его служебном кабинете, когда тот просматривал материалы уголовного дела и решал вопрос, как подвести дело Владимира ко второй части статьи за преступление, касающееся изготовления, хранения и сбыта фальшивых денег? Впрочем, справедливости ради, отметим, что Ширшин проявив «снисходительность», уже к моменту нашего расставания с ним, остановился на первой ее части, так как полагал, что и этого будет достаточно для того, чтобы впредь неповадно было таким, как Владимир, бороться с Системой. Даже в этом он видел многие плюсы для себя. Во-первых, личная признательность его коллег за то, что сохранил им погоны. Соответственно, их некоторая зависимость от него. Во-вторых, уважение начальства, которому он принесет раскрытие преступления вместо дохлого висяка. Отсюда что? Правильно. Отсюда следует повышение по службе. В-третьих… что же в-третьих? Ну, конечно, он получит этот миллион!

Сегодня он планировал посетить больного и ознакомить его с некоторыми новыми документами. Нужно было еще решить и вопрос о мере пресечения, потому как нельзя отпускать Владимира под подписку. Посмотрев на часы, Ширшин спешно закрыл материалы дела и уже собрался убрать его в сейф, как внезапно открылась дверь его кабинета и вошли двое. Странно. Они даже не поздоровались.

– Здесь что, так принято? – вслух подумал Ширшин, на что эти двое даже не отреагировали, а подойдя ближе, представились. Ширшин даже не успел испугаться, настолько это было неожиданным для него. Службу собственной безопасности хотя и презирали, но боялись. С ними даже опасались дружить.

Предъявив соответствующие постановления о его задержании и проведении обыска, эти двое, подойдя к открытому сейфу, вытащили дела, только что принятые новоиспеченным следователем к своему производству, иные документы, находящиеся в ящиках стола и на самом столе Ширшина. Кстати, на столе у него лежало то самое дело, которое он полагал закончить сразу после того, как из больницы выйдет Владимир.

Конверт с фальшивыми банкнотами тоже лежал в сейфе. Только сейчас Ширшин понял, как вовремя он вынес из кабинета деньги, которые лежали в том конверте. Их уже нет, не только в этом кабинете, их нет в этом здании. Потому, изначально испугавшись этих крепких парней, чуть позже он успокоился и давал показания, соответствующие ранее выдуманной им легенде.

Надо отдать должное выдержке Ширшина. Ни один нерв не дрогнул на его лице в момент появления этих людей в штатском в его кабинете. Стараясь ничего не упустить, правдиво и красноречиво в своих письменных показаниях он пояснил, что вместе с материалами уголовного дела ему были переданы деньги, номиналом по пять тысяч рублей в количестве двухсот купюр, которые ранее, в ходе обыска, были изъяты в жилище подозреваемого.

Что? Кто подписывал постановление на обыск? Нет, не он. Этим занимался его предшественник, ушедший на пенсию. Он принял это дело, когда Владимир был уже задержан и помещен в изолятор временного содержания. Вот и протоколы здесь… а, это справка об исследовании поддельных банковских билетов. Что? Ну, конечно, я сообщил об этом в своем рапорте, в котором зафиксировал признаки преступления и принятие этого дела к своему производству… вот, все здесь. пожалуйста, проверяйте.

 

***

Не знал Ширшин, что, давая сейчас свои письменные показания, подписывал себе приговор! Уверен был в своей непогрешимости. Может, и вера в существование той самой Системы давала ему дополнительную уверенность в своей безнаказанности!

Примерно в то же время, но совсем в другом здании и даже в разных кабинетах, давали показания Алексей и Валентин. Они тоже давали правдивые показания и даже пояснили, в связи с чем производили обыск в жилище Владимира, что было обнаружено, кому передали деньги, как это происходило. Они с полной уверенностью в своей непогрешимости давали ответы на массу всяких серьезных и не очень серьезных вопросов. Причем ответов было ровно столько, сколько было и вопросов к ним. Валентин передал видеокамеру с маленькой видеокассетой, которая так же была принята и приобщена к делу.

Следует отметить, что как Алексей, так и Валентин, давая показания о необходимости проведения обыска в жилище Владимира, правильно ссылались на предусмотренные Законом и иными процессуальными нормами свои права. Тем не менее, давая показания по существу заданных им вопросов, они ссылались на свои обязанности, предусмотренные теми же процессуальными нормами. Причем ссылаясь на эти обязанности, оправдывали свои действия.

Оказывается, у них практически нет никаких прав! А существуют одни обязанности! Был сигнал, в виде письменного заявления директора банка по факту угрозы, расправы с ним, если тот не передаст вымогателю деньги. Потому они обязаны были отреагировать на этот сигнал. Было подано письменное заявление Николая Николаевича. Что это значит? Конечно, это значит, что они обязаны были принять его, это самое заявление, и, конечно, просто обязаны были возбудить уголовное преследование. Читая их пояснения, которые в дальнейшем назывались по-иному – показания, их даже было жалко. А как же? Одни обязанности и никаких прав!

 

***

В своих пояснениях Алексей и Валентин подробно рассказали о том, что в результате оперативных мероприятий эти деньги нашли в жилище задержанного подозреваемого гражданина. В последующем, произведя их выемку, деньги были сданы в камеру хранения вещдоков. Поскольку следователь, проводивший расследование, ушел на пенсию, дело было передано другому следователю, Ширшину. Вот в принципе и все. А что, какие-то проблемы?

Здесь же была просмотрена видеокассета. Высокая чувствительность японской видеокамеры выдала не только четкое изображение купюр, лежащих на столе, но даже их серии и номера. Не всех, конечно, а только части купюр, находящихся сверху. Но этого было вполне достаточно, чтобы сличить их с номерами и сериями фальшивок. Алексей и Валентин временно были освобождены от служебных обязанностей до окончания служебной проверки.

Ширшин, не успев принять документы от старого следователя, обжить свой новый служебный кабинет и насладиться возможностями Системы, временно был освобожден от должности и до окончания следствия находился под надзором в виде подписки о невыезде.

Что касается Николая Николаевича и его супруги, то через несколько дней они были выпущены, но поскольку дело по их обвинению в сфере экономических преступлений относилось к одним из тяжких преступлений, всякие их передвижения ограничивались подпиской о невыезде.

Но в тот же день, когда выпустили супругу Николая Николаевича, ему самому было предъявлено другое обвинение, связанное с его деятельностью в лихие девяностые годы, во времена его молодости, а также еще одно обвинение по поводу незаконного приобретения им золотых украшений, ранее находящихся в розыске, в связи с чем он был переведен в другой следственный изолятор, в котором и ожидал окончания следствия и приговора суда.

Петр Павлович, ранее работавший у Николая Николаевича, и так называемый подельник Владимира, находился под подпиской о невыезде, так как в ходе следствия были выяснены некоторые факты, касающиеся его участия в сфере экономических преступлений, но совсем иных, не с участием его бывшего патрона. Его дело также было выделено в отдельное производство и ожидало своего решения. Но пока о нем как бы забыли и не тревожили допросами.

История еще не закончена…

 

Каждый умеет идти своим путем

Мы расстались с Владимиром, когда к нему неожиданно пришел Михаил, тот самый начальник криминальной милиции, к которому ранее обращался Владимир, занимаясь в свое время пропажей драгоценностей, похищенных неизвестными варварами из оскверненных ими цыганских могил. При встрече с Владимиром он сообщил о том, что у некоего директора крупной компании, президента банка, при обыске, проводимом работниками Федерального управления по налоговым преступлениям, в сейфе были обнаружены драгоценности, находящиеся в розыске. Часть этих драгоценностей принадлежала семье того самого цыганского Барона. В отношении этого президента было возбуждено уголовное дело, из которого было выделено в отдельное производство другое, касающееся розыска этих драгоценностей. При разговоре с Владимиром Михаил, выясняя некоторые детали, связанные с арестом Владимира, неожиданно узнал, что по этим совсем разным делам почему-то проходят одни и те же фигуранты.

Михаилу нужна была только одна информация, где кольцо, которое волею судьбы оказалось у Владимира, и какая связь между этими непонятными событиями, где фигурируют одни и те же лица? Михаил понимал, что Владимир является жертвой заговора группы лиц, которым он чем-то помешал. Сопоставив некоторые факты совсем, казалось бы, разных дел, он уже был уверен, что между ними имеется определенная причинная связь. Но какая? Потому, выслушав Владимира и выстроив определенную цепь своих логических заключений, Михаил решил ему помочь. В тот же день он обратился в службу собственной безопасности, чтобы провели соответствующее служебное расследование, касающееся задержания Владимира, причем отметил тот факт, что при обыске производили видеосъемку. И если это отражено в протоколе, необходимо ее просмотреть. Если по каким-то причинам этот факт не отразили в протоколе, – найти эту пленку! И сличить купюры.

Вот так и закончилась эта история, начавшаяся с раннего телефонного звонка Сашки, послужившего спусковым крючком последовавших затем событий, столь неожиданно сделавших своеобразную поправку в жизни Владимира.

 

***

Владимир вместе с Натой выходили на улицу, там их ждали его друзья. Он уже видел их из окна своей палаты. Здесь были и Сашка, и Анатолий с женой и всеми своими многочисленными и шумящими от восторга чадами.

Чуть левее стоял улыбающийся Константин, и… Владимир глазам своим не поверил! Словно испугавшись чего-то, прижимаясь двумя руками к Константину и смущенно улыбаясь, рядом с ним стояла Татьяна! Владимир глазам не поверил! Неужели?..

Константин понял немой вопрос Владимира, и в знак согласия, что Владимир все правильно понял, улыбаясь, чуть кивнул головой. «Поздравляю, друзья мои!» – так же улыбаясь, мысленно проговорил Владимир.

Хотя и чувствовалась весна, но мороз еще держался. Никогда не думал Владимир, насколько рад он будет увидеть среди своих друзей и Барона. Тот стоял несколько в стороне вместе с женой Ланой, которая, несмотря на мороз, и нисколько ни стесняясь при этом окружающих, кормила грудью младенца. При этом она курила длинную, тонкую сигарету. Встреча с Бароном была трогательной. По-мужски обняв Владимира, Барон проговорил:

Спасибо, брат. Я знал, что ты найдешь его.

Кого? – удивленно спросил Владимир.

Никого, а что! – широкой улыбкой ответил Барон. – Кулон наш. Вот он, посмотри!

Владимир подошел к улыбающейся жене Барона и посмотрел на младенца. Он даже не удивился тому, что это был уже далеко не младенец, а почти годичный крепыш, которого Лана до сих пор кормила грудью. Сейчас все его внимание было обращено на то, как Лана, поддерживая одной рукой своего крепыша, другой осторожно вытягивала цепочку, пока не показался кулон. При этом, ничуть не смущаясь, она не прекращала кормление ребенка и не прикрыла, как это случается с женщинами, свои прелести рукой.

Глядя на этот кулон, Владимир старался понять, что на нем изображено? Он, конечно, догадался, что этот кулон несколько лет пролежал в том самом сейфе, в котором находились иные ценности, и вот, наконец-то, он вернулся к своему, уже новому хозяину. Загадкой оставалась… смерть Рады. Но эту загадку можно и нужно разрешить. Цезарь словно прочитал мысли Владимира, коротко кивнул головой, давая понять, что он этого сильно хочет и если Владимир… Цезарь отвел глаза.

Владимир уже знал, что назначено слушание в суде, слушание по делу об организованной преступной группы. Но это уже не имело никакого значения…

С ним снова была его любимая, с которой он теперь никогда, никогда не расстанется. С ним его семья. В этом у него сейчас не было никаких сомнений. Что еще в этой жизни надо? Друзей? Так вот они, рядом с ним! Владимир даже не обратил внимания, что среди них не было его доброжелателей, искренне желавших ему «добра и счастья», – Василия и Валентины.

 

Ступай с миром

– Встать! Суд идет!

В холодный, огромный и от этого, казалось бы, пустой зал судебных заседаний вошел судья.

Но зал был не пустой. Как и следовало, здесь находились прокурор, секретарь, объявившая о появлении судьи, адвокаты и тот самый Петр Павлович, рядом с которым находился Ширшин. Владимир заметил, что у входа появился конвой.

Словно проснувшись, Владимир осмотрел зал и увидел, что он был полным. Откуда столько людей? Осматриваясь, Владимир понимал, что он что-то пропустил, так как судья уже зачитывала результативную часть приговора. Судом было установлено, что у Ширшина, как старшего следователя по особо важным делам следственной службы Управления, в производстве находилось уголовное дело, переданное ему в отношении подозреваемого по факту организации преступной группировки с целью вымогательства денежных средств. Вместе с материалами уголовного дела был передан пакет с деньгами, на общую сумму в один миллион рублей, которые были ранее изъяты в ходе обыска в жилище подозреваемого.

Вопреки интересам службы с целью личного обогащения, тот заменил имеющиеся в материалах уголовного дела денежные купюры на поддельные. Присвоив денежные средства и распорядившись ими по своему собственному усмотрению, причинил подозреваемому, как собственнику денежных средств, материальный ущерб. Желая скрыть следы своего преступления, Ширшин вынес постановление по признакам преступления, касающегося изготовления в целях сбыта поддельных денег.

Дальше судья говорила о том, как выяснились обстоятельства совершенного Ширшиным преступления, и приводились доказательства его совершения, включая добровольные признания, и помощь следствию в раскрытии совершенного им преступления.

Учитывая, как отягчающие, так и смягчающие обстоятельства, суд признал вину Ширшина и определил ему меру наказания в виде лишения свободы сроком на три года с лишением права занимать должности представителя власти на определенный срок. Здесь же, в зале суда, тот был взят под стражу ожидающим у двери конвоем.

Судом был вынесен ряд определений, в соответствии с которыми Алексей и Виталий, которые, выражаясь языком закона, превысили свои служебные полномочия, совершив тем самым административные правонарушения, понесли определенную административную ответственность. Уголовного преследования в отношении указанных лиц не проводилось. Уже позднее Алексей был переведен в другой город, совсем даже не областного значения. Валентин отделался предупреждением и продолжал нести свою службу в своей родной конторе. Не случайно ходили слухи, что где-то на «верху» у него есть какая-то мохнатая рука. Может, врут люди?

Оправдывая Владимира по ранее предъявленному ему обвинению и признавая за ним право на реабилитацию, суд, к удивлению Владимира, прекратил дело и в отношении самого Николая Николаевича. Как? Почему?

Только сейчас до него дошел смысл объявленного судьей приговора. Владимир не мог поверить тому, что услышал. Дело в отношении Николая Николаевича было прекращено в связи с его смертью. «Какой смертью? – задавал себе вопрос Владимир. – Как это могло произойти?».

Позже Владимир узнал, что находясь в следственном изоляторе, Николай Николаевич умер при загадочных обстоятельствах. Ходят слухи, что он был убит. Может, это было и так. Никто об этом никогда не узнает. Может, его нашла рука Барона? Не исключено. Может, он встретил своего бывшего звеньевого? Сергея? И это не исключено. Может, оно и к лучшему, что мы об этом ничего не знаем.

Петр Павлович был приговорен к трем годам лишения свободы. Учитывая те же, предусмотренные законом, обстоятельства, эти годы определены были условными.

 

***

Решением руководителя следственного управления Владимиру был предоставлен отпуск для окончательного выздоровления. На встрече с генералом Владимир признался, что он оказался неумным, потому и приобрел этот опыт. А будь он умнее, не имел бы такого печального опыта.

 

Легче согреть камень…

Перед тем как начать новое расследование по просьбе Цезаря, Владимир пришел на кладбище, чтобы побыть у могилы Рады.

Около могилы был тот же самый ангел, у которого когда-то, ранним зимним утром, он стоял в ожидании, когда вскроют склеп, в котором была захоронена жена Барона. Немного подумав, Владимир направился к ангелу, изваянному из белого мрамора, осенявшему могилу Рады своими крыльями. Подойдя ближе, увидел человека, сидевшего спиной к нему. И хотя голова этого мужчины была седой, Владимир узнал его сразу. Это был он, Барон. Подойдя к изгороди, Владимир остановился. Здесь был тот же идеальный порядок, а в черных вазонах мрамора – живые цветы. Не оборачиваясь, Барон проговорил:

Проходи, брат.

На лице Владимира не мелькнуло и тени удивления. Пройдя в приоткрытую калитку, Владимир снял шапку и остановился у изголовья памятника.

Знал, что придешь, брат. Чтобы услышать от меня эту историю.

Историю? Какую?

 

***

Эту историю мне поведал мой дед… За несколько дней до своей смерти, он подозвал меня и сказал:» Внук, ты несколько раз спрашивал про вмятину на моей машине и почему я не устраняю ее. Я отвечал, что придет время, и ты все узнаешь. Время пришло. Я скоро покину этот бренный мир, хочу подарить тебе свою машину и рассказать историю, которая произошла со мной в юности… Я ехал на новенькой дорогой машине и когда проехал мимо группы подростков, которые сидели у дороги, в машину прилетел камень. Я выскочил на дорогу и увидел вот ту самую вмятину, которая вызывала у тебя интерес. Вне себя от ярости, я подскочил к хулиганам и, взяв за шиворот самого старшего из них, закричал, понимают ли они, что сделали и как дорого им обойдется ремонт?

Мистер, извините меня, – заговорил мальчуган, которого я тряс за отворот рубашки, – я не просто так бросил камень в вашу машину, но зла на вас я не держал. У меня есть братишка, маленький, у него парализованы ноги. Поэтому я каждое утро вывожу его на коляске подышать воздухом, посмотреть на природу.

И сегодня утром, как обычно, я выкатил коляску с братом на улицу, но слабо натянул ремни, и брат выпал на землю. Я не смог его поднять. Обращался к прохожим, никто не помог, проходили мимо. Тогда я пытался остановить мимо проезжавшие автомобили, поднимал руки, махал, но ни один автомобиль не затормозил. И вот я тогда бросил камень в вашу машину – это случайность, что именно ваш автомобиль в это время проезжал рядом. Окажись другая машину, камень полетел бы в нее»

Мой дед увидел, что на сырой осенней земле лежал малыш, у него уже посинели губы и дрожало тело. Дед осторожно поднял мальчика, отнес его на заднее сиденье своей машины, рядом сел брат больного. И так мой дед отвез братьев домой, мальчуган был спасен.

Заканчивая рассказ, дед собрался с силами, и медленно, чтобы я запомнил на всю жизнь, проговорил: «Эта вмятина мне всегда напоминала простую истину жизни: если ты не услышишь шепот, в тебя полетят камни. Сначала от человека, который хочет спасти другого, а потом и от варвара, который хочет причинить тебе беду. Помни эту истину, внук, а потому и не убирай вмятину с машины, которая с этой минуты стала твоей»

 

***

– Вот, сижу, Владимир смотрю на этот холодный камень – он мне напоминает историю, рассказанную очень давно дедом, и в чем-то и завидую ему, камню!..

– ?

– Легче быть камнем, чем человеком, – уловив непонимание Владимира, продолжил Барон. – Легче согреть камень, чем разбудить сердце человека. Камни остаются камнями, что бы с ними ни произошло, а вот люди могут потерять свое человеческое начало, их сердца могут закаменеть… Самый холодный камень может быть согрет солнцем, и, если к нему прикоснуться, он отдаст свое тепло. А вот сердце человека замерзает до такой степени, что вернуть ему былое тепло не в состоянии даже самое жаркое солнце и, чтобы отогреть его, надо иметь огромное терпение, потому, что иногда на это уходит вся жизнь. Если не произойдет чуда. Но… все зависит только от самого человека и только тогда он получает удовольствие без раскаяния, если сам создает тепло. Счастье прямое для нас, это жизнь с нашей совестью и нашей памятью в покое. Так я понимаю гармонию жизни. Ее дух и смысл.

Через минуту, уже собравшись уходить, Владимир вспомнил, что ему надо сказать Цезарю, повернулся к Барону и проговорил: «Мне нужно встретиться с тем человеком, с которым вы ужинали в тот роковой вечер».

Барон глазами, как двумя льдинками, тающими на весеннем солнце, ответил пониманием, продолжая сидеть в той же позе и, как-то странно улыбаясь, смотрел на стол. Владимир еще хотел что-то сказать, как вдруг на полуслове замолчал.

На мраморном столе лежал комсомольский значок. Золотой… Конъюктурный сын своего времени, разрешающего и извиняющего порок, расширяющего горизонты варварства, одевающего его в приличие и благоверность, отливающие внешним блеском на скользким золотых паркетах прагматичного века!

 

Это мое дело, когда горит стена у соседа

Владимир развернул письмо, которое утром обнаружил в почтовом ящике. Беглого взгляда было достаточно, чтобы ощутить под сердцем привкус интриги и возбуждения – признак того, что он возьмется за это дело – в конце письма короткое послание, с изяществом выведенное слово «Цезарь».

Барон обращался к своему другу, брату, как он привык называть Владимира коротко, словно взмах сабли: «Рада ждет».

На коротком жизненном маршруте Владимира судьба объявила посадку в направлении «Смелость…»

 

«Снова осень проходит скверами…»