Родилась эта легенда в Швейцарии – стране гор и озер. Поднимешься вверх, в горы – и видишь воду в каменных чашах. Побыв в горах, насладившись удивительной красотой, спустишься вниз, в долину, – а кругом полноводное озеро. Озеро может быть спокойным, гладким, блестящим под солнцем. А если примчится горный ветер из ущелья, черные тучи закроют небо, заволнуется озеро, поднимет волны, закипит, выйдет из берегов.

Потому и остерегаются рыбаки бушующей воды, ярости озера. Проморгаешь – налетишь на острые скалы. Но рыбаки здесь умудренные, каждый подводный камень у него на счету.

По узким тропам гор поднимаются пастухи. Зазеваешься – летишь в пропасть. Но уверенно держит себя пастух. На счету у него каждый поворот на тревожной тропе. Чувствует он себя хозяином гор, хозяином троп.

В озерах не переводится рыба, в лесах – дичь. Хороши горные пастбища. Травы всегда зеленые и сочные. Раздается в них звон колокольчиков, подвешенных на упитанных коров. Крупный и сладкий виноград зреет в долинах, колосится тугое зерно, напоенное солнечными лучами.

Золотые руки у швейцарцев. Как умеют они подрумянить форель, закоптить угря, подсолить лосось! А что говорит про сыры, слава о которых стелется по всей земле. Еще любят жители этой чудесной страны шпиговать бараньи бока, туго набивать колбасы и колбаски, поджарить на вертеле целые туши косуль.

Все правильно, все так и есть. Но не для швейцарцев сейчас эти яства. Чувствует себя хозяином здесь Австрия. Австрийским правителям несут такие угощения повара и слуги. А правит на земле Швейцарии наместник Гесслер, охраняют его солдаты – наемники.

Нужда поселилась в хижинах и лачугах швейцарцев. Достается им только плеск рыбьих хвостов да перезвоны колокольчиков на шеях коров и овец.

Не один десяток лет стоит посреди Швейцарии солдат – наемник. Хозяин он. Ноги широко расставил, руки крепко сжимают алебарду, глаза зорко смотрят на все тропы. Не пройдет с добычей швейцарец!

Заколоти в мощные барабаны – уши надо зажимать, иначе оглохнешь!

Громко кричат глашатаи. По всему городку Альтдорфу разносится:

– Внимайте! Внимайте! Внимайте! Кто не исполнит приказ наместника, тому тюрьма. Тюрьма тому, кто не исполнит приказ наместника.

Тяжко живется швейцарцам. Скоро и дышат запретят!

Старый подслеповатый звонарь сидит на колокольне. Отпустил веревки колоколов, смотри вниз.

Недоумевает: почему пусты улицы. Альтдорфа? Что высматривают солдаты – наемники на площади?

Собрался в это утро Вильгельм Телль наведаться в городок Альтдорф.

Рано поутру вышел он из дома. Как не хотел вставать в такую рань, да старшему сыну не спится, не терпится: еще до пения петухов проснулся он, торопится. А как же проспать такое событие! Ведь пообещал ему отец сегодня, в день праздника святого Мартина, зайти к оружейнику Конраду и подобрать ему небольшой, по руке, самострел.

Как быстро вырос сын? Возмужал. И плащ у него короткий на плечах, как у отца, и кожаными ремнями крест – накрест обтянуты ноги до колен. Такие же рыжие, как у отца, длинные тугие волосы. Горят на солнце, как янтарь. Настоящий горец!

– Не хватает только бороды и самострела за спиной, – добродушно усмехнулся Вильгельм Телль.

Напросился в дальнюю дорогу и младший сын. Не смог отказать ему Вильгельм Телль, хотя и знал, что дорога с детьми в три раза длиннее.

Шли они скоро, но лишь к полудню добрались до города. Через гороские ворота вывел Телль детей на улицу Круглых Сыров. Удивительно! Нигде ни души! Город будто вымер. Массивные замки на всех лавках торговцев.

Повернул Телль на Трактирную улицу. Тишина в трактире. Нет шума голосов, стука пивных кружек. И не видно самого трактирщика Винкельрида. Обычно он стоит в дверях своего трактира и приглашает учтиво прохожих в свое питийное увесилительно заведение.

Прибавил шаг Телль, поторопил мальчишек. Совсем скоро площадь, на которой оружейная лавка Конрада. Вот у него – то все можно и узнать.

Дошел Телль с детьми до ворот старой башни – в глубокой нище видна статуя мадонны. Телль и дети преклонили колени. Покинули они сумрачный свод и вышли на залитую солнцем площадь. Неожиданно дети в один голос закричали:

– Отец, смотри, смотри! Видишь шляпу на палке?

И увидел Телль, правдиво, прямо посреди пустой площади – шляпа на палке. Похожа на необычную, диковинную птицу: льются по ветру разноцветные павлиньи перья.

– Какой глупец повесил здесь шляпу? – удивился Телль. – Что ему нужно?

А дальше зрелище было еще удивительнее! Шесть охраняли три солдата с алебардами. Словно почетный караул. За ними, чуть поодаль – два барабанщика.

В недоумении стоит Телль, понять ничего не может. Куда не посмотри – повсюду на окнах ставни, наглухо закрыты, двери крепко закрыты.

А где же люди? Неужели покинули город?

Но вот увидел Телль, что показалась на другой стороне площади фигура старика. Старик неторопливо идет через площадь. Третья нога есть у него – подарок времени – посох. Старик остановился возле шеста.

И здесь громко застрекотали барабаны. Старец согнулся, не упал бы! Нет, согнут – и так замер. И осенило Телля – это он шляпе кланяется…

А наглые и бесцеремонные солдаты – наемники хохочут, толкают друг друга, показывая пальцами в сторону шляпы и старика.

Вот так солдатская забава! Смотрит Телль и негодует. А старик, откланявшись шляпе, так и не выпрямляясь, словно ему еще с десяток лет прибавилось, побрел дальше.

Наблюдает Телль дальше. Видит, что через площадь торопится молодая женщина с мальчиком. Подошли они к шесту. Женщина сама кланяется шляпе и кладет руку на затылок сынишки, сгибает голову книзу.

На мгновение площадь опустела. Глядь, семеро рыбаков идут, волочится за ними тяжелая мокрая сеть, наброшенная на плечи.

Преградили им путь солдаты – наемники, скрестили перед ними алебарды.

– Слепыми что ли стали, олухи! Поклонитесь шляпе! Или вы приказа не слышали? В тюрьму захотели?

Привыкли в работе своей рыбаки спины гнуть – ведь целый день, наклонившись, выбирают сети, а затем из них – рыбу. А вот кланяться шляпе? Потупились рыбаки, отвели взгляды в стороны другу от друга, чуть согнули головы.

Не понравилось солдатам, как огни приветствуют шляпу:

– А ну кланяйтесь ниже шляпе господина наместника Гесслера! Да улыбнитесь, не стройте похоронных рож!

Едва не прикусил язык от гнева Телль: « Вот уж до чего дело дошло!…Старая скотина и мерзость Гесслер, совсем рехнулся! Придумал же такое издевательство: шляпу свою повесил, чтобы кланялись ей вольные швейцарцы! Мы и так обобраны, ограблены, а теперь хочет еще и унизить нас… Чтобы окончательно растоптать нашу честь, нашу швейцарскую гордость!»

– Отец! – младший сын дернул Телля за рукав куртки. – А где же праздник? Пойдем же на праздник!

Сжал Телль крепче маленькую теплую ручку. Бросил взгляд на старшего. Понимает тот, что может случиться беда – уж беспокойно горят его глаза.

– Идите, дети, за мной, – и спокойно повел детей через площадь.

Предвкушая новую забаву, солдаты сдвинули алебарды.

– А ну дай дорогу, – тихо сказал Тельь и отвел в сторону оружие.

Не ожидавший такого смелого отпора, солдат разинул рот.

– Да что ты творишь! Да знаешь ли, что тебе будет!…

– Знаю, – усмехнулся Телль.

– А ну быстро кланяйся шляпе! – во всю мощь своих легких заорал другой солдат.

– Кому? Шляпе кланяться? Разве ты не знаешь, друг, что не каждой голове кланяется Вильгельм Телль, а тем более, чтобы он кланялся пустой шляпе.

– Схватить его!

Бросились солдаты на Телля, вцепились в него, как дикие волки. Лицо Телля напружинилось, багровым стало. Словно канаты, проявились на шее могучие жилы.

Ударил Телль мощным кулаком в грудь здоровенного солдата. Только и успел охнуть солдат, пополам и перегнулся.

– Вот теперь сам кланяйся шляпе, подлый австрияк! – крикнул Телль.

Уж очень крепкие кулаки у Телля. И как не знали этого стражники! Рухнул наземь еще один солдат, за ним – третий. Все стражники, охранявшие шест со шляпой, повержены.

– Крупный зверь попался вам, охотники, – тяжело дыша, сказа Телль. – Ведь не заяц я и не лисица. Не одолеть вам меня!

– Нападай на него! Хватай сзади! – орет длинный как сухая жердь барабанщик.

Побросали барабанщики свои инструменты, бросились на помощь своим.

– Отец, берегись, пригнись, – слышит Телль голос старшего сына.

Только пригнулся Телль – над ним в воздухе пролетел камень.

– Предательство! Измена! Бунт! – кричит солдат, а весь согнулся, распрямится не может – вот такие они, воины – австрияки.

И вдруг во всех домах раздался грохот открываемых дверей, люди стремительно стали выбегать на площадь. Перепуганные голубые взмыли вверх, в тревоге бьют крыльями над площадью. Вот распахнулось окно оружейника Конрада, появилась в нем его голова и здесь же исчезла. Видит Телль оружейника уже на площади, почти рядом с шестом, кожаный передник на нем да тяжелый молот в руках.

Много людей высыпало на площадь. Было их как гороху в банках. Видно, настроены они решительно, отступать не намерены!

Заставил всех вздрогнуть быстрый, звонкий цокот копыт по булыжникам. Всем ясно стало: это скачет большой отряд всадников. Австрийцев.

Впереди отряда сам наместник Гесслер в окружении свиты; сто всадников охраняют его.

О как важен и горделив господин наместник на белом мощном жеребце! И как злобно смотрят его маленькие глаза из – под багровых век!

Окружают господина наместника восемь самых именитых австрийских дворян. Небрежно, с превосходством своего статуса над сирыми и бедными швейцарцами покачиваются они в седлах, тисненных золотом и серебром, на могучих вороных конях.

Высокие яркие перья на шляпах, сверкают драгоценные камни на руках, блестит переливчатый атлас камзолов.

– Где измена? Где бунт? – прогнусавил наместник Гесслер.

Словно взведенная пружина, выскочил буквально из – под земли вертлявый длинноногий шпион с маленькой головой, втянутой по самые уши в плечи. Поднялся на цыпочки, напряглись кровяные жилы не шее, льстиво шепчет наместнику:

– Смутьян… Стрелок… Вильгельм Телль.

Медленно повернул голову Гесслер, злобно уставился на Телля.

– Донесли мне, Вильгельм Телль, что ты не повинуешься, отказался исполнить мой приказ?

Твердо, без рабополепия в глаз, спокойно посмотрел Телль в маленькие злые глаза наместника

– Не верится мне, господин наместник, чтобы могли вы написать такой приказ. У вас же в руках власть, и вы должны быть с людьми просто и милосердно.

– Не веришь, говоришь? Это неправильно! Не враг я твоего народ, Вильгельм Телль! А я вот про тебя верю всему, что мне говорят. Может быть, это признак старости и доверчивости. Донесли мне, что лучше тебя нет стрелка в Швейцарии, и я поверил. Может зря?

– Нет, все правда! В ста шагах я сбиваю яблоко ч яблони, – ответил Телль и увидел недобрый огонек в желтых масляных глазах Гесслера.

– С яблони, говоришь?…Так зачем же с яблони… зачем же с яблони…

Подернулись глаза наместника. Можно было подумать, что задремал он в седле, ни о чем не думает. Но нет! Вдруг сонное лицо Гесслера стало хищным, что – то волчье проступило в нем.

– Я изменю правило: яблоко будет на голове одного из твоих сыновей! – неторопливо и негромко произнес он.

Не ожидавший такого решения, Телль невольно вздрогнул.

– Это шутка, господин наместник!

– Неужели я расположен в такое время к шуткам? И вообще, я не любитель шуток. Тебе что опасаться? Ты – искусный стрелок. Промахнуться не должен. А не попадешь в яблоко – не сносить тебе головы! Сама скатится, как созревшее яблоко. И где здесь шутка?

– Господин наместник, лучше сразу казните меня! Кто решится на подобный выстрел?

– Отец, —крикнул старший сын, – стреляй! Не промахнешься. Я не пошевельнусь.

Стоявшие за спиной Телля люди застонали, заохали от гнева и бессилья.

Но перед ним – блестящие наконечники копий. Ужасом переполнены лица женщин, многие из них матери. На глазах мужчин – слезы. То слезы ненависти к захватчикам их вольной страны.

Приказал Гесслер своей свите:

– Отсчитать сто шагов!

И опять каким – то непонятным образом, неизвестно откуда, выскочил вертлявый шпион и запрыгал на своих длинных ногах, отмеряя метры. У него каждый шаг в три шага обычного.

– Вот сто шагов, последний, сотый здесь, под цветущей липой, – кричал шпион уже с другого конца площади.

– Мы запомним каждый твой шаг, убийца! – неслось угрожающе из толпы.

Слышал эти слова или нет наместник, было неясно, но те, кто стоял рядом, видели, как сжались и побелели его пальцы на рукояти меча.

– Поставим под яблоко младшего, возьмите его! – упали в толпу тяжелые, как гроздья винограда, слова Гесслера.

Но отстранил стражника оружейник Конрад и вышел вперед, стал перед наместником.

– Покорно просим тебя, господин наместник, – сказал он, – отпустите Телля.

Не так уж и велика его вина…

Даже не взглянул Гесслер на оружейника, хлыстом отстранил его. Грузно повернулся в седле, не мигая устремил свой беспощадный маленький взгляд на Телля.

– Я жду, – коротко обронил он

Толпа пошатнулась. Громкий гневный ропот прошелся по ней. И сразу сто острых копий уставились на толпу. Казалось, вот – вот вспыхнет сражение.

– Остановитесь! Стойте! – что есть мощи закричал Телль. – Я согласен! Я выстрелю в яблоко на голове моего сына.

Толпа замерла, отпрянула назад от копий.

– Тащите мальчишку к дереву, к той липе! – приказал Гесслер.

Да не тут – то было. Как угорь, выскользнул мальчик из цепких рук солдат. Но побежал не в толпу, чтобы скрыться. Побежал он к липе.

– Чтобы не было страшно, дай я завяжу тебе глаза!… – крикнул мальчику оружейник Конрад.

– Не бывать этому, славный Конрад! Я смело буду смотреть открытыми глазами! Ведь это стреляет мой отец, знаменитый Вильгельм Телль!

Солдат – наемник осторожно положил красное яблоко на голову мальчика. Неподвижно стоит он. Боится пошевельнуться, смотрит не отрываясь на отца.

Аккуратно снял Вильгельм Телль с плеча самострел. Из колчана, висевшего за спиной, достал две стрелы, одну из них зачем – то спрятал на своей груди.

В воздухе повисла зловещая тишина. Многие в толпе зажмурили глаза, отвернулись в сторону – не хотели видеть такого испытания.

Поднял Телль самострел, руки крепкие, не дрожат, взгляд цепкий, не промахнется.

И вот свистнула стрела в воздухе… Онемела толпа.

А потом разразилась облегченным, радостным и протяжным вздохом.

– Отец! – зазвенел счастливый голос сына.

– Слава богу! Он жив! Невредим! – словно один голос, кричала толпа на площади.

Словно летит, как птица по воздуху, мальчуган навстречу Теллю, а в руках у него две половинки яблока.

Как живая, покачивается в стволе липы стрела.

Пришел на помощь оружейник Конрад: взял он из рук Телля самострел, чтобы мог отец прижать сына к груди.

Забыты Гесслер и его стражники. Радостно обступили люди Вильгельма Телля.

И вдруг толпу прорезал скрипучий противный голос Гесслера:

– Поведай мне, Телль, а зачем ты спрятал на своей груди вторую стрелу?

– Это обычай стрелков, – ответил Телль и прижался щекой к голове ребенка. Еще хранят волосы сына запах яблока.

– Неправду ты мне говоришь, стрелок. Я хорошо знаю обычаи твоей страны. Такого нет обычая. Не трусь, дай ответ по совести. Какой – бы не был ответ, жизнь я тебе сохраню

Поспешил оружейник Конрад остановить Телля – протянул руку, чтобы не дать сказать другу, но не успел. Телль уже сделал шаг навстречу наместнику. А может быть, навстречу смерти?

– Я дам правдивый ответ. Эта вторая стрела предназначалась тебе. Дрогни моя рука, попади я в сына, второй раз я бы не промахнулся, сразил тебя насмерть…

Внимательно посмотрел Гесслер в глаза Вильгельму Теллю и вздрогнул: увидел в них то, чего больше всего боялся.

Нет, не было покорности в этих людях. Людях вольных гор. Ой не зря доносили ему шпионы, что высоко где – то в снежных горах, куда не может добраться ни один солдат, собирается этот грязный нищий сброд. И вроде уже заключен союз трех капитанов о войне за победу. До сегодняшнего дня не верил он этим доносам. Хотя многих людей пытал он, допрашивал в подземельях своего замка – никто не давал показания. А сейчас понял – все так и есть!

И заговорил Гесслер, задыхаясь от злобы:

– Слово свое я сдержу! Жить ты будешь, Вильгельм Телль. Но никогда не увидишь ты ни луны, ни солнца. Сдохнешь в подземелье моего замка. Немедленно схватить его, бросить в темницу! Остальных разогнать! Освободить площадь! Собаки и свиньи! Грязные оборванцы!

На берегу дивного озера стоит замок наместника Гесслера. В мрачном его подземелье проведет остаток своей жизни Вильгельм Телль.

Вот отчалило от берега двадцать лодок. На первой лодке с пурпурным флагом сам господин наместник, с ним в лодке – восемь именитейших дворян.

Стелется ладья наместника по светлым волнам озера. Подобно журавлиная стая, за ней несутся другие лодки. Сильно гребут гребцы, наклоняются вперед, рывком откидываются назад. На дне ладьи лежит повязанный Телль. Не видит он родных берегов, но надним, над головой, родное небо волной Швейцарии.

Малиновая бархатная подушка на деревянном сидении. Своим массивным телом давит подушку господин наместник. Юный дворянчик, согнувшись в рабском угодливом поклоне, наливает ему в кубок густое рубиновое вино из серебряной фляжки.

Очень недовольным чувствует себя наместник. Вспоминает с содроганием: как он мог там, на площади показать свой страх толпе! Тот страх, необъяснимый, возникший у него перед голодранцами, не покидает и сейчас. Что боится Гесслер? Потекло по его пальцам вино, проливаясь из кубка. Почувствовал озноб, холодный порывистый ветер примчался с озера. Посмотрел наместник на небо, оно изменилось, потемнело, надвинулось близко над головой. Прошелся по людям вихрь. Лодку болтает, бросает с вольны на волну.

Сняли паруса. Тревога в глазах рулевого: впереди по курсу скалистый берег. Темно враз стало, как будто пришла ночь. Голубые острые молнии рассекают черное небо.

Страх охватил Гесслера вконец, он что – то кричит гребцам, но ветер не доносит слова – тонут они в бушующей воде. Все попадали на дно лодки, сбились в кучу. Плащи от воды стали тяжелыми, словно деревянные, перья на шляпах обвисли. Гесслер пытается держаться за скамейку, малиновая подушка сгинула в темной воде.

Видя все, о ужас: ветер гонит лодку прямо к берегу, на острые скальные выступы.

Кричит рулевой – руки ко рту приставил, чтобы услышали его. Едва прорывается слабый человеческий голос сквозь грохот волн.

– Прикажите, господин наместник, развязать Телля! Только один он может спасти нас – он лучше всех знает эти скалы.

– Немедленно развяжите его! – приказал Гесслер. – Передайте ему руль.

Развязаны руки Телля, с трудом пробирается он к рулю.

Ох как разъярилось озеро четырех кантонов. Бьется беля полоса вокруг скал – знает Телль, что это полоса смерти. Попадет лодка в эту полосу, так закрутит, что уже не справится с рулем, и прямо на скалы выбрасывает тогда лодку. Жди погибель!

Уверенно ведет ладью Телль. То с трудом взбирается она на гребень кипящего вала, то легко скользит, даже нет, падает, с крутизны. И кажется, конца нет: то вверх, то вниз, то в небо, то в преисподнюю. Однако все ближе, ближе спокойный берег. Уже видна скала, а на ней —плоская крыша спасительного замка.

Скользит напряженный взгляд Телля по воде, меряет он расстояние, что – то высчитывает для себя. Затем всем телом навалился на руль. Развернул кормой лодку к скале – переливается через борт в лодку вода, кренится ладья.

Вытянулся и напружинился Телль, как барс перед прыжком. Подскочил на борт, оттолкнулся и словно перелетел через гребень высокой волны. А когда стихла волна на мгновение, то все увидели Телля. Словно канатоходец идет Телль по узкому краю скалы, ветер трепещет над головой его короткий плащ, ноги скользят по мокрому камню. Еще минута – и скрыл водный туман Вильгельма Телля, закрыл его сплошной темной пеленой.

Родные скалы Швейцарии укрыли героя…

Вот и закончилась буря. Яркие звезды загорелись в небе. Последние дождевые капли лениво падают с листа на лист, с глухим звуком падают в разбухшую от воды землю.

На горном перевале, на опасной тропе – фигура стрелка. Самый короткий путь выбирает он. Торопится, не остановится, не передохнет.

Зашел только в одну пастушью хижину. И, видно, не зря. Пусть и недолго там задержался, зато ушел оттуда не с пустыми руками. Теперь в руках Вильгельма Телля самострел. Сама луна нанялась быть у него подручных – освещает дорогу к замку наместника.

Вот появились черные зубцы стен замка. Замок освещен, мост подъемный опущен, перед воротами движутся пятна света – слуги ждут своего господина. Стоят у берега оседланные кони. Скоро – скоро появится сам господин наместник.

Занял удобную позицию стрелок, аккуратно бесшумно раздвинул кусты, хорошо виден берег.

Вот из – за поворота дороги выехал Гесслер со своей свитой. Видно, дорога дальняя выпала: кони тяжело фыркают, сзади устало бредут солдаты.

Не имеет права промахнуться стрелок. Тщательно целится.

Много диких зверей убил он на своем веку. Прожорливых кабанов, свирепых медведей, хищных волков. Но тот зверь, в которого он целится, всех алчнее, всех беспощаднее!

Летит выпущенная стрела

Точно летит стрела, не промахнулся стрелок. Не успел вскрикнуть даже и завалился на бок австрийский наместник. Солдаты бросились на помощь Гесслеру. Испугали коня, встал он на дыбы – сбросил с себя тело седока. Вниз с обрыва в пропасть покатился всадник, и вдогонку с грохотом сыпались камни.

Подбежали солдаты к краю пропасти – видят на глубоком дне острые выступы и на нем безжизненное тело господина наместника.

Ушел Вильгельм Телль потаенной тропой в горы, туда, где ждали его с нетерпением верные друзья.

Стоит, стоит колокольный звон в Альтдорфе.

Нет, это не просто звон колоколов. Это песню о свободе исполняют они.

Прославляют колокола меткий выстрел Вильгельма Телля.

Отозвались колокола всех кантонов, из города в город помчалась добрая весть.

В своей кузнице работает день и ночь оружейник Конрад. Кует он со своими подмастерьями мечи крепкие и острые наконечники для стрел. Вооружаются и уходят в горы вольные швейцарцы.

Такая желанная и сладкая свобода придет не сразу. Еще долгих восемь лет будет томится страна под властью австрийцев.

И вот придет тысяча триста пятнадцатый год, и в великой битве при Моргартене одержат победу пастухи и крестьяне над австрийскими войсками. Навсегда покинут тогда австрийцы свободные земли Швейцарии.

Звонят, звонят колокола свободных кантонов, славят подвиг Вильгельма Телля!