На третий день после падения с лестницы княгини Куташевой Генрих Карлович вновь посетил особняк на Мойке, осмотрел свою пациентку и, казалось, остался вполне доволен состоянием её здоровья, но он по-прежнему настаивал на том, что Марье Филипповне необходимо оставаться в постели, а уж от поездок так и вовсе надобно отказаться.

Во время своего визита семейный доктор Куташевых оставался неизменно вежлив с княгиней, но за безупречными манерами пожилого немца Марье Филипповне чудилось тщательно скрываемое пренебрежение. После его ухода, она попросила мужа найти ей другого врача, но Николай даже слышать не пожелал о том.

— Не понимаю, Мари, чем вам Генрих Карлович не угодил? — пожал плечами Куташев. — До нынешнего дня у меня не было оснований сомневаться в его способностях.

— Мне он не нравится, — капризно надула губы Марья, продолжая упорствовать.

— Ну отчего? — недоумённо развёл руками Куташев, остановившись у кресла, в котором расположилась Марья. — Он чем-то обидел вас? Дурно отозвался?

— Нет, — вздохнула княгиня Куташева.

— Тогда не о чем говорить больше, — закончил Николай. — Я должен идти. Нынче Государь пожелал смотр нашему полку устроить, опаздывать мне никак нельзя, — улыбнулся он.

Поняв, что на сей раз муж уступать ей не намерен, Марья сдалась. Целый день она вынуждена была провести в своих покоях. После обеда к ней заглянула Софья. Отношения между княжной Куташевой и Марьей Филипповной день ото дня становились всё холоднее. Даже понимая, что причиной сего отчуждения является исключительно она сама, Марья никак не могла заставить себя относиться к золовке более мягко и попытаться вновь расположить её к себе.

Уходя на службу, Куташев попросил сестру не оставлять Марью одну и по возможности скрасить ей досуг. Княжна явилась в покои снохи с альбомом и грифелем. Mademoiselle Куташева в самого отрочества увлекалась живописью и всюду носила с собой альбом для набросков. Испросив разрешения, она взялась рисовать портрет Марьи Филипповны. Однако же Марье вскоре наскучило сидеть в одной позе, и она попросила Софью показать результаты её трудов. Разглядывая набросок, княгиня сосредоточенно хмурила брови, поворачивала рисунок под разными углами, но вынуждена была признать, что золовке весьма точно удалось передать сходство с оригиналом.

— Весьма недурственно, — вынесла она свой вердикт.

— Я ещё не закончила, — обиженная столь скромной оценкой её стараний, отозвалась княжна. — Ежели вы посидите ещё немного, я, пожалуй, смогу дорисовать ваш портрет.

— Я устала, — вздохнула Марья Филипповна. — Не могли бы вы мне принести что-нибудь почитать? Сама я вряд ли дойду до библиотеки, — кивнула она свою ногу, покоящуюся на низенькой подставке.

— Что бы вы хотели прочесть? — подавив раздражение, отложила в сторону альбом княжна и поднялась со стула.

— Я полагаюсь на ваш вкус, Софи, — улыбнулась Марья.

Пока mademoiselle Куташева ходила в библиотеку, располагавшуюся на первом этаже дома, княгиня попросила горничную подать ей альбом, оставленный золовкой. Перелистывая страницы, Марья невольно улыбнулась, рассматривая портрет своего супруга, писанный с такой любовью и тщанием. На рисунке Nicolas выглядел куда моложе своих лет, открытая мальчишеская улыбка, тёмная чёлка, упавшая на лоб, отчего один глаз оставался в тени, делая его похожим на пирата.

Перевернув страничку, Марья Филипповна замерла, вглядываясь в другой портрет. Кончики пальцев скользнули по бумаге, словно она желала бы воочию прикоснуться к этим высоким скулам, твёрдой линии подбородка, красиво очерченным губам.

— Андрей, — сорвалось с губ тихим вздохом.

На какое-то мгновение всё вокруг будто перестало существовать, словно Марья оказалась где-то вне времени и пространства. Не замечая ничего вкруг себя, она настолько увлеклась созерцанием рисунка и мыслями, что он ей навеял, что не заметила, как вернулась Софья.

— Вы позволите? — вытащила из её ослабевших рук альбом княжна и захлопнула его нарочито громко. — Я принесла вам Карамзина и Гёте. Не знаю, что вы предпочитаете: прозу или поэзию.

— Мне, право, всё равно, — глядя ей в глаза отозвалась Марья Филипповна. — Не могли бы вы оставить меня? — довольно неприветливо обратилась она к золовке, страстно желая остаться в одиночестве.

— Как пожелаете, — кивнула Софья и удалилась из комнаты, прижав альбом к груди обеими руками.

Едва за княжной закрылись двери, Марья, не в силах более сдерживаться, шмыгнула носом. Слёзы навернулись на глаза, застя взгляд.

— Ну, полно, барыня, — подошла к ней Милка. — Теперь-то чего горевать? Прошлого не воротишь. Да и маленькому плохо, когда вы плачете.

— Господи, какой же дурой я была! — закрыла лицо ладонями княгиня. — Отчего ты меня не остановила тогда? — взглянула она заплаканными глазами на свою горничную.

— Да, как же вас остановишь? — растеряно развела руками девушка. — Вы же ежели что вбили себе в голову, так никого слушать не станете.

И без того скверное настроение Марьи Филипповны испортилось ещё больше. Не зная на чём ещё выместить свою злость и отчаяние, что вдруг охватило её, она спихнула со столика книги, что принесла Софья и отвернулась к окну, созерцая горевший алыми всполохами закат.

"Мысли, мысли, куда же деться от них? — раздражённо вздыхала княгиня. — Что нынче проку прикидывать что было бы, коли осталась бы в Веденском?" Что было силы стиснув подлокотники кресла, Марья постаралась подавить в себе нараставшую истерику. В том то и беда, что в глубине души она знала, что было бы, коли бы она не ослушалась Андрея и дождалась его возвращения. Как не крути, никто, кроме неё самой не виноват в том, что жизнь её запуталась, будто тонкая шёлковая нитка в руках неумелой рукодельницы.

Князь Куташев вернулся домой к ужину. Поскольку спуститься в столовую для Марьи Филипповны было довольно затруднительно, ужинала она у себя в покоях. Отчасти чувствуя себя виноватым в её увечье, Куташев составил ей компанию. Во время трапезы Марья пожаловалась на скуку.

— Мне совершенно нечем заняться, — выговаривала она мужу, будто бы именно он был виновен в её вынужденном безделье.

— Могу предложить вам партию в шахматы? — иронично усмехнулся Николай, заканчивая ужин.

— Я не умею играть в шахматы, но коли бы вы взяли на себя труд обучить меня, — оживилась Марья.

— Удивлён, — съязвил Куташев. — Всегда считал, что стратегия — ваш конёк, madame. Признаться, учитель из меня никудышный, но я попытаюсь.

Убрав со стола, прислуга принесла шахматную доску и искусно выточенные фигурки из слоновой кости и обсидиана. Расставляя фигуры на доске, Николай называл каждую и рассказывал, каким образом та или иная фигура передвигается по доске.

— Это — король, — поставил он на доску самую высокую фигурку. — Несмотря на то, что фигура самая слабая, в партии она играет ключевую роль. Все остальные фигуры должны защищать его, — объяснял он. — Это — ферзь или королева, — продолжил он, ставя на доску ещё одну фигурку подле короля. — Ферзь — самая сильная фигура, но и пешками пренебрегать не стоит. Любая из них может стать ферзём, коли доберётся до противоположного края доски. Белые всегда начинают партию, — взяв с доски белую и чёрную пешки, он зажал их в руках. — Выбирайте, — усмехнулся Куташев, — вытянув вперёд руки с зажатыми в кулаках фигурками.

Марья указала на левый кулак и разочарованно вздохнула, увидев на ладони супруга чёрную пешку. Для неё оказалось непосильной задачей запомнить, каким образом надобно передвигать на доске каждую фигуру, и уж тем более просчитать ходы противника наперёд. Николай терпеливо раз за разом поправлял её, фактически играя партию за обе стороны. Вскоре его жене игра наскучила, поскольку постичь её смысл у неё никак не получалось.

— Боюсь, для меня сия наука слишком мудрёная, — вздохнула она под конец партии. — Может быть лучше в карты? — с надеждой взглянула она на супруга.

— Давно я не брал карты в руки, — нахмурился Куташев.

— Отчего? — поинтересовалась Марья Филипповна.

— Мне было восемнадцать, — усмехнулся Николай, — и я крупно проигрался. Отец выплатил мой долг, а я пообещал, что более никогда не сяду за карточный стол.

— Мой брат однажды проиграл имение в карты, — тихо обронила Марья. — Тяжело нам тогда пришлось. Коли бы не Бетси…

— Бетси — покойная жена Сергея Филипповича? — осведомился Куташев.

Марья кивнула. Разговор о Бетси невольно напомнил ей о причинах смерти снохи. Положив руку на живот, княгиня слегка побледнела. Догадавшись о том, что её тревожит, Николай тяжело вздохнул. На какой-то мгновение в голове появилась мысль о том, что подобный исход для него был бы идеален, но он тотчас одёрнул сам себя. Какие бы чувства он не испытывал к Марье Филипповне, желать другому человеку смерти — последнее дело.

— Вас что-то тревожит, Мари? — тихо осведомился Куташев.

— Нет, — поспешно отозвалась Марья. — Отчего вы спрашиваете?

— Мне показалось, что вы чем-то напуганы, — ответил князь.

— Вам показалось, Nicolas, как мне порою кажется, что вы совершенно не рады грядущему отцовству.

— Ну, что вы, Мари, — усмехнулся Куташев. — Я очень рад. Собственно сей брак только ради наследника и затевался.

— Но отчего я? — не удержалась Марья. — За вас любая пошла бы.

— Верно, но именно вы приложили к тому более всего усилий, — поднялся с кресла, Николай. — Покойно ночи, ma сherie. Нынче уже поздно, дабы вести беседы на столь значительные темы.

***

Петербург встретил Андрея белыми ночами да густыми туманами, окутывавшими столицу почти каждое утро. На другой день по приезду Ефимовский доставил донесения от Розена в Главный штаб и отправился в дом Анненковых. Он и не надеялся, что с наступлением тепла князь Борис и княгиня Ирина остались в Петербурге, но всё же решил лично удостовериться в том. К его великой радости чета Анненковых пребывала в своём городском доме, и уезжать далеко от столицы не собиралась. Борис снял весьма уютную дачу в Царском селе, где супруги и намеревались провести нынешнее лето.

Ефимовского встретили с распростёртыми объятьями, но, когда первые волнения от встречи улеглись, Андрей отметил некую настороженность, с которой к нему отнеслись лучшие друзья. Под предлогом, что ей необходимо подняться в детскую, Ирина оставила мужа с Ефимовским наедине.

— Ты не писал, что собираешься приехать, — улыбаясь заметил Борис, жестом предлагая Андрею устроиться в кресле или на диване, поскольку полагал, что разговор предстоит долгий.

Ефимовский не стал присаживаться. Не в силах скрыть владевшее им беспокойство, Андрей прошёлся по комнате, остановился у окна, дотронулся до ветки сирени, стоявшей в вазе на столе, собираясь с мыслями для ответа.

— Я и не собирался, — вздохнул он. — Всё вышло так неожиданно. Розен предложил мне место командира полка, но я пока не дал окончательного ответа и взял отпуск, — повернулся он к Борису.

— Право слово, чего же здесь раздумывать?! — широко улыбнулся Анненков. — Я всегда был уверен, что из нас троих именно ты сделаешь военную карьеру.

— Признаться честно, ныне меня вовсе не влечёт желание славы, либо известности. Я больше не грежу подвигами на полях сражений, — заложив руки за спину, Андрей продолжил кружить по гостиной.

— Что же влечёт тебя нынче? — тихо осведомился Борис.

— Ты знаешь, — остановился Ефимовский посреди комнаты, в упор глядя на лучшего друга.

Анненков покачал головой:

— Боюсь, в этом деле я тебе не помощник. Слишком поздно, Andre. Нынче ничего нельзя переменить.

— И всё же…

— Ты уже виделся с Николя? — перебил его Борис.

— Нет, — нахмурился Ефимовский. — Nicolas писал мне в Тифлис, именно потому я здесь.

— На что ты надеешься?

— Не знаю. Не могу поверить, — взъерошил он густые тёмные кудри. — Не думал, что всё так обернётся. Нынче я об одном жалею, что позволил собственной гордыни стать на пути к счастью. Ведь оно было так близко. Казалось бы, руку протяни и дотронешься. Надобно было ехать за ней в Петербург, загнать лошадей, но заставить вернуться.

— Что толку теперь жалеть о том? — вздохнул Борис. — Коли желаешь, я могу написать Николя, устроить вам встречу? Мы не виделись с Куташевыми с самого венчания, но насколько мне известно, нынче они в Петербурге.

По губам Андрея скользнула кривая усмешка:

— Полагаешь, мне самому не хватит духу пойти к нему?

— Надо ли теперь ворошить прошлое? — вопросом на вопрос отвечал Борис.

— Мне не будет покоя, пока я не пойму, как так случилось? Отчего она вышла за него?

— Ты давно был у Сивербрика (один из лучших учителей фехтования в Петербурге)? — поинтересовался Борис.

— Года три уж минуло, — отозвался Андрей.

— Так может, пришло время навестить старика? — предложил Борис. — Я напишу Куташеву и назначу встречу.

— Возможно, так будет лучше.

Записку от князя Анненкова Николай получил на другой день после визита Ефимовского к Борису. Борис писал о приезде Андрея и предлагал встретиться в фехтовальном зале, вспомнить былое.

Но вот и настал час истины. То, что Андрей не пришёл к нему сам, а предпочёл действовать через Бориса, говорило только о том, что многолетняя дружба, похоже, дала трещину. Стало быть, Ефимовский более не считает его другом. Весьма безрадостное открытие, но ещё не повод поддаваться панике. Возможно, узнав о том, сколь настойчиво Марья Филипповна добивалась его расположения, Андрей сумеет увидеть истину сквозь ту паутину лжи, что соткала вокруг него любительница светских интриг. Как бы то ни было, на назначенную встречу Николай отправился с тяжёлым сердцем. Он прибыл последним. Ещё не входя в зал, он услышал звон стали о сталь, сердце забилось быстро и часто. Несомненно, причиной тому стало волнение. Как бы ни старался он сохранить спокойствие, но ощущение того, что рушится привычный ему круг, не покидало его.

Стараясь непринуждённо улыбаться, Николай вошёл в залу и остановился на пороге. Иван Ефимович Сивербрик сердечно поприветствовал своего бывшего ученика, не спуская глаз с двух других. Борис набрал вес и двигался довольно тяжело, с трудом парируя удары графа Ефимовского. Заметив у дверей Николая, он опустил рапиру и снял защитную маску с лица.

— Ты весьма кстати, дружище, — подошёл он, протягивая руку в приветственном жесте. — Ефимовский меня совсем загонял, — откинул он со лба влажную светлую прядь.

Андрей остановился неподалёку, снял маску, холодно улыбнулся, но руки не подал. Куташев только вздёрнул бровь и принялся расстёгивать мундир.

— Что ж, с удовольствием разгоню кровь, — передал он мундир подошедшему слуге и взял из его рук защитный жилет и рапиру.

Андрей легко взмахнул тяжёлой рапирой, салютуя противнику и отбросил в сторону маску. "Стало быть, с открытым забралом!" — усмехнулся Николай, последовав его примеру и занимая позицию.

Сивербрик недовольно покачал головой, но всё же отдал команду к началу поединка:

— К бою, господа!

Клинки со звоном скрестились. С самого первого выпада, Куташеву пришлось обороняться, отражая молниеносные удары.

— Ты будто всерьёз убить меня намерен, — пошутил он, с трудом переводя дыхание после серии особенно быстрых и рискованных выпадов Ефимовского.

— Разве есть за что? — вздёрнул бровь Андрей.

— Коли считаешь так, то скажи, — отразил очередную атаку Николай.

— Ты мне скажи, Mon cher ami, — сквозь зубы отвечал Андрей, уворачиваясь от контратакующего выпада Куташева.

Куташев пропустил удар, и рапира Андрея скользнула по защитному жилету. Пробка, надетая на кончик оружия, отлетела, остриё рапиры, прорвав тонкий батист рубахи, довольно чувствительно оцарапало кожу предплечья. Алое пятно крови быстро растеклось на белой ткани. Ефимовский отбросил рапиру и шагнул к Куташеву, зажавшему рану рукой.

— Я не нарочно, — нахмурился Андрей.

— Я знаю, — криво усмехнулся Николай. — Коли нарочно, ты бы меня убил.

— Господа, довольно, — поспешил к ним через всю залу Сивербрик, всё время поединка с тревогой наблюдавший за противниками. — Коли вы намерены пустит друг другу кровь, то умоляю вас, не в этом зале.

Оба бывших ученика великого мастера отвесили учителю виноватый поклон и поспешили удалиться. Слуга Сивербрика перевязал довольно глубокую царапину на руке Куташева и помог ему надеть мундир. Выйдя на улицу, Николай обнаружил ожидавших его друзей у открытой коляски.

— Предлагаю поехать к Талону, — стараясь сохранить тон дружеской непринуждённости, заговорил Борис. — Думаю, нам есть, о чём поговорить.

— Согласен, — кивнул Ефимовский, и перевёл взгляд на Куташева.

Николай пожал плечами и первым забрался в четырёхместную коляску. Борис уселся рядом с ним, а Андрей оказался в аккурат напротив Николая. Ресторация Талона только-только открылась, но для господ офицеров сделали исключение, и расторопная прислуга поспешила накрыть стол.

— Что будете заказывать, господа? — появился у столика вышколенный официант.

— Водки подай, голубчик, — отозвался Ефимовский.

— И закусить чего-нибудь, — подал голос Борис.

Официант, даже ежели и удивился столь странному выбору напитка поутру, но виду не подал и поспешил исполнить заказ. После его ухода за столом воцарилось неловкое молчание. Первым его нарушил Борис. Отодвинув стул, он поднялся и взглядом указал на курительную комнату:

— Я оставлю вас ненадолго, всё не могу избавиться от сей скверной привычки, — улыбнулся он.

Куташев кивнул, не прерывая молчания. От необходимости говорить его избавил появившийся столь своевременно официант. Слуга расставил на столе холодные закуски, графин с водкой и рюмки, после чего с поклоном удалился. Ефимовский недрогнувшей рукой разлил водку по рюмкам и подвинул одну Куташеву.

Повертев рюмку в руке, Николай поставил её на стол.

— Спрашивай, — посмотрел он в глаза Ефимовскому.

— Зачем? — тихо обронил Андрей.

— С Марьей Филипповной мы встретились нынешней зимой. Признаться, тогда в Летнем Саду я и подумать не мог, чем сия встреча окончиться, — усмехнулся Куташев. — Охота на меня велась по всем правилам. Вскоре весь свет гадал о том, сделаю ли я ей предложение, или же оставлю ещё одну соискательницу с разбитым сердцем. Вот только со вторым, пожалуй, не вышло бы, ибо нельзя разбить то, чего нет.

Николай поднёс к губам рюмку и от боли, прострелившей руку, со свистом втянул воздух сквозь стиснутые зубы. Помедлив, он опрокинул её в себя.

— Стало быть, ты сделал предложение, — усмехнулся Андрей.

— И мне отказали, — поставил рюмку на стол Куташев.

— Признаться, я ничего не понимаю, — изумлённо выдохнул Ефимовский. — Коли тебе отказали…

— Не привык, знаешь ли, дабы меня идиотом в глазах всего света выставляли, — сверкнул тёмными очами Куташев. — Никогда и никому не позволю играть со мной, тем более краплёной колодой. Ежели ты в чём-то винишь меня, то скажи, — неотрывно глядя на него, добавил он.

— Это бессмысленный разговор, — уклонился от прямого ответа Андрей. — Всё одно, ничего не изменить. Сделанного не воротишь.

— Одного не пойму, Mon cher ami, — испытывающе глядя на Ефимовского, продолжил Куташев, — кого я нынче вижу перед собой: врага или друга?

— Ты ведь даже не любишь её, — тихо заметил Андрей.

— А ты?

— Нынче это не имеет значения, — покачал головой Ефимовский. — Всё более чем странно. Наверное, я бы возненавидел тебя, коли считал бы более удачливым соперником, но ныне сам не могу понять, что чувствую. Одно знаю, между нами уже никогда не будет всё, как прежде.

— Право, мне жаль будет лишиться твоей дружбы, но коли это твоё последнее слово… Andre, ты знаешь: ближе тебя и Бориса у меня никого нет.

— Друзья не поступают подобным образом. Не наносят ударов в спину, — парировал Ефимовский.

— Пусть так. Стало быть, я виноват. Коли тебе так будет проще, пусть я стану виновником всех твоих бед. Я знаю, как это бывает. Иногда проще назначить кого-то виновным, чем принять истину, — чуть повысил голос Куташев.

— И в чём же истина? — вскочил из-за стола Ефимовский.

Куташев поднялся следом:

— А истина в том, Andre, что ежели бы тебя любили, то не поехали бы в Петербург на брачную ярмарку, — прищурился Николай.

Ефимовский не нашёлся с ответом. Всё так. Коли бы его любили, его бы дождались, и он получил бы ответ на своё письмо. Опустив голову, Андрей присел обратно на стул.

— Я пойду, пожалуй. Коли буду нужен, ты знаешь, где меня найти, — повернулся к нему спиной Куташев.

— Вернувшись из курительной, Борис застал за столом только Ефимовского.

— Где, Nicoals? — присел он за стол.

— Ушёл, — выдохнул Ефимовский. — Вот и поговорили по душам, — горько усмехнулся Андрей. — Я, право, не знаю, чему верить. Я запутался, Борис. Ежели бы она любила меня, неужели не дождалась бы?

— Женщины… кто их поймёт, — пробормотал Анненков. — Может быть, тебе бы стоило поговорить с Мари?

— Она в Петербурге? — оживился Ефимовский.

— Ирэн говорила, что так, но Куташевы никого не принимают в последнее время. Говорят, Марья Филипповна не здорова.

— Что с ней? — обеспокоенно поинтересовался Андрей.

— Поговаривают, что в роду Куташевых скоро появится наследник, — вздохнул Анненков, отводя взгляд.

— Стало быть, меня и в самом деле не ждали, — потянулся к графину Андрей.