Я просыпаюсь в темноте. Рядом тяжело дышит Риттер. Теперь я точно знаю, когда он засыпает по-настоящему, и сразу, по-звериному, просыпаюсь при самом лёгком движении соседа. Ещё совсем темно. После вчерашнего перехода болят ноги, голова тяжёлая, словно свинцом налита. Но надо вставать. Я должен успеть собраться в путь до света.

Днём в небе висит не по-осеннему яркое солнце. Снег слепит глаза. Беспрерывно текут слёзы. Кажется, что в глазах по горсти острого перца. За ночь боль успокаивается, но днём начинается снова. Вокруг всё как в тумане. Я иду почти вслепую, стараясь попасть в такт шагов Риттера. Счастье, что впереди сравнительно ровный сплошной лёд. Надо бы остановиться, посидеть день-другой в темноте, дать отдохнуть глазам. Но я не могу этого сделать. Больше всего опасаюсь, что моё состояние заметит Риттер.

Я вылезаю из мешка и тщательно переобуваю ноги. На ночь кладу унты под бок, но они всё равно не успевают как следует просохнуть. Ноги мёрзнут всё время. Правая ступня опухла и болит. Плохой признак. Так обычно начинается цинга. На «Олафе» нам выдавали на завтрак согласно правилам английского флота стакан консервированного лимонного сока.

Отрезаю широкую полосу от своего одеяла и обматываю ступни. Теперь будет теплее. Справа на востоке светлеет. Надо спешить.

Я разжигаю примус. Растапливаю в котелке немного снега. Разогреваю консервы. Все мои расчёты полетели к чёрту. Мы уже две недели в пути, а не прошли и шестидесяти километров. Сейчас мы живём на строгом, урезанном рационе. Едва вода нагрелась, я гашу примус — приходится экономить керосин, его осталось всего полканистры.

Завтрак готов. Я бужу Риттера.