В предыдущих разделах мы описали два класса смыслообразующих структур, выступающих источниками производных смыслов, которыми наделяются объекты и явления действительности, попадающие в сферу их действия: мотив и смысловую диспозицию. Мотив служит источником смысла объектов и явлений, значимых в контексте актуально разворачивающейся деятельности; смысловая диспозиция актуализирует смысл объектов и явлений, к которым мы по тем или иным причинам сохраняем устойчивое внеситуативное отношение, и наделяет производным смыслом другие, непосредственно связанные с ними объекты и явления. В первом случае жизненный и личностный смысл объекта или явления оказывается связан с его «прагматической» значимостью; во втором – с некоторой «предубежденностью» по отношению к нему. Но исчерпывают ли эти два случая феноменологию смыслообразования? Возможны ли случаи, когда новый для меня объект или явление, с которым я сталкиваюсь впервые и не имею априорного отношения к нему, который никак не связан с актуальными мотивами моей деятельности, выступил бы для меня носителем определенного жизненного смысла, и, породив в моей деятельности соответствующие личностные смыслы и смысловые установки, отклонил бы ее протекание от направленности на реализацию актуальных мотивов?

Рассмотрим старую дилемму – оправдывает ли благая цель средства, сами по себе неприемлемые? Ответ зависит от того, какой смысл имеют эти средства для того, кто отвечает. Если весь их смысл определяется их отношением к цели (согласно мотивационному механизму смыслообразования), то ответ будет утвердительным. Отрицательный ответ исходит из того, что негодные средства несут в себе смысл, никак не связанный с целью (мотивом). Этот смысл образуется и не по диспозиционному механизму, что лучше всего видно на примере еще одной дилеммы: оправдаем ли мы неблаговидный поступок, совершенный кем-то из наших близких. Объект оказывается наделен негативным смыслом не потому, что он каким-то образом связан с нашей жизнедеятельностью, и вследствие этого оценивается как негативно значимый, а наоборот, потому что он оценивается как носитель воплощенного в нем негативно значимого качества, которое и определяет его место в нашей жизнедеятельности, его жизненный смысл. Возможным критерием оценки и соответственно источником смысла, который приобретают для нас средства в первом случае и поступок – во втором, в обоих случаях оказываются их собственные значимые для нас параметры, качества или атрибуты. Это дает нам право говорить о третьем – атрибутивном — механизме смыслообразования.

Рассмотрим чуть более подробно смысл для меня некоего поступка. Если этот смысл образуется по мотивационному механизму, то мне безразлично, кто совершил поступок, при каких обстоятельствах и какова объективная оценка этого поступка. Определяющую роль для меня играют последствия этого поступка для реализации моих мотивов. Если смысл образуется по диспозиционному механизму, то определяющую роль играет то, кто и по отношению к кому его совершил. Если же действует атрибутивный механизм, то главную роль играет сам поступок вне зависимости от того, кто и по отношению к кому его совершил, а также от последствий этого поступка. Можно сказать, что атрибутивное смыслообразование – это высвечивание смысла объектов и явлений под углом зрения ценностей. Отчасти это верно, и здесь, как нам представляется, нам удается в какой-то степени преодолеть тот разрыв между психологической и этической оценками, который привел Е.В-.Субботского (1984) к противопоставлению регулируемого смысловыми образованиями прагматического поведения, проистекающего из «базовой мотивации» и «бескорыстного нравственного поведения», управляемого какими-то иными механизмами. Вместе с тем мы считаем более правильным рассматривать в качестве источников атрибутивного смыслообразования не ценности, а индивидуально-специфические категориальные шкалы, служащие инструментом выделения, классификации и оценивания субъектом значимых характеристик объектов и явлений действительности. Во-первых, ценности в этом случае являются конечным, но не непосредственным источником смыслообразования; во-вторых, не все оценочные категориальные шкалы восходят в конечном счете именно к ценностям. Смыслообразующую функцию здесь по сути выполняют сами параметры оценивания, оценка по которым является значимой для определения места и роли объекта или явления в жизнедеятельности субъекта.

Эти параметры представлены в виде своеобразных внутренних «шкал», как правило нерефлексируемых, с помощью которых мы не только оцениваем смысл объектов, явлений и человеческих действий, но и выделяем их признаки, позволяющие нам узнать их, то есть как-либо классифицировать и приписать им определенное значение. «Выбрать актуальные координаты объекта – это значит определить, что нужно знать о нем, какую информацию следует вычерпывать. Очевидно, это задается актуализацией встречных представлений об объекте, некоторых образных структур, внутренних проекций мира, сложившихся, в частности, в результате опыта взаимодействия субъекта и мира» ( Артемьева , 1980, с. 9). При этом важно отметить не только то, что один и тот же человек использует разные наборы признаков для семантической категоризации разных классов объектов, но и то, что разные лица пользуются разными наборами признаков для описания одних и тех же объектов.

Координаты семантической категоризации не являются чем-то однородным. Необходимо различать несколько их видов, имеющих различную природу. Во-первых, это содержательные («гностические») признаки, описывающие объект или явление на языке его собственных атрибутов. Вместе с тем, как показали специальные исследования ( Артемьева , 1980; 1986; 1999), признаки такого рода являются не самыми информативными при описаниях и узнавании, в частности, непредметных геометрических изображений. Выяснилось, что более важную роль по сравнению с гностическими играют эмоционально-оценочные или метафорические шкалы, проявившиеся в описании геометрических форм как спокойных, злых, удобных, глупых, самодовольных, хитрых, смешных и т. п. Из набора стандартных шкал, предъявлявшихся испытуемым, именно такого рода шкалы обнаружили «… максимальный разброс по изображениям (то есть хорошо различают изображения) и минимальный разброс по испытуемым (то есть одинаково оцениваются испытуемыми, являются сильными шкалами)» ( Артемьева , 1980, с. 29).

Однако эмоционально-оценочные шкалы, в свою очередь, не являются однородными. Они распадаются на две группы: метафорические шкалы, описывающие одни объекты на языке атрибутов объектов другого рода (геометрическая форма – спокойная, глупая, самодовольная; человек – хищный, тупой, прозрачный, бескрылый; голос – металлический, ржавый) и смысловые шкалы, описывающие объекты и явления на языке их воздействий на субъекта, отношений с ним, смысла для него (удобный, смешной, опасный, нервирующий).

Деление субъективных семантических координат на содержательные (гностические), метафорические и смысловые относится лишь к конкретной ситуации оценки определенных объектов, вне которой различие между первыми двумя классами координат исчезает. Любой содержательный признак может быть использован для метафорического описания иррелевантных объектов: если признак «толстый», содержательно описывающий человека, может использоваться для метафорической характеристики непредметной геометрической формы, то признак «квадратный», содержательно описывающий форму, столь же метафорически характеризует человека. Таким образом, мы пришли к различению двух основных типов категориальных шкал: предметных, которые в конкретных ситуациях могут использоваться как в прямом, так и в метафорическом значении, и смысловых. Первые описывают объекты и явления на языке их собственных признаков либо ассоциирующихся признаков других объектов и явлений; вторые описывают их на языке оценок, отражающих их смысл для субъекта, отношения к его жизнедеятельности. Можно провести прямую параллель различения предметных и смысловых шкал с различением «субъектных» и «объектных» черт личности ( Кроник, Хорошилова, 1984), если понимать последние не как достояние самой личности, а как категории, в которых мы описываем ее проявления.

Мы воспользуемся для обозначения таких имплицитных более или менее индивидуально специфических категориальных шкал – как предметных, так и смысловых – термином «конструкт» (Kelly, 1955). Собственно понятие смыслового конструкта было впервые введено и операционализировано в работах В.В.Столина и М.Кальвиньо (1979, 1982). Им удалось экспериментально показать, что ключевые понятия, имеющие для испытуемых выраженный личностный смысл (по данным ТАТ), близки к полюсам оценочных шкал, заданных бинарными оппозициями, выделенными на основе тех же данных ТАТ, то есть оценка ключевого понятия по семантическому дифференциалу значимо коррелирует в большинстве случаев с оценкой как минимум одного из двух полюсов оппозиции (например, ключевое понятие «работа», оппозиция «потребность, удовольствие – обязанность, необходимость»). Другими словами, была выявлена связь между личностным смыслом конкретных значимых объектов и явлений, представленных соответствующими понятиями, и оценкой этих понятий по индивидуально-специфическим значимым смысловым категориальным шкалам. В.В.Столин и М.Кальвиньо обозначили термином «смысловой конструкт» смысловую оппозицию (противопоставление), отнесенную к конкретному ключевому понятию. Наше понимание смыслового конструкта несколько отличается от этого тем, что мы делаем акцент на устойчивости категориальных смысловых шкал, характеризующих личность самого субъекта в отвлечении от его отношения к конкретным объектам и явлениям, в котором индивидуальная система смысловых конструктов, конечно, необходимым образом проявляется.

Смысловой конструкт мы определяем как устойчивую категориальную шкалу, представленную в психике субъекта на уровне глубинных структур образа мира, выражающую значимость для субъекта определенной характеристики (параметра) объектов и явлений действительности (или отдельного их класса), и выполняющую функцию дифференциации и оценки объектов и явлений по этому параметру, следствием которой является приписывание им соответствующего жизненного смысла. Основные конструкты не только дифференцируют, но и объединяют объекты и явления в классы, причем, в отличие от предметных конструктов, «не по общему объективному признаку, а по сходному лично-смысловому основанию. Это так называемые эмоциональные обобщения. К ним относится, например, класс явлений, обозначаемый обычно в моральных понятиях “справедливое”, “доброе” и т. п.» ( Апресян , 1983, с. 23–24). Как правило, смысловые конструкты отличаются большей обобщенностью, чем предметные. Для них также характерна оценочная асимметрия: один из полюсов смыслового конструкта всегда связан с наиболее общей эмоциональной характеристикой «хороший – плохой», «благоприятный – неблагоприятный». Предметные конструкты сами по себе симметричны в отношении к эмоциональной оценке; асимметричность они могут приобретать, «склеиваясь» со смысловыми конструктами (эти случаи мы рассмотрим несколько ниже). Собственно личностный смысл объекта или явления определяется его субъективной оценкой по категориальным шкалам, несущим смысловую нагрузку. Поскольку, однако, личностный смысл не тождественен абстрактной оценке, но подразумевает всегда качественно определенное смысловое основание этой оценки, одинаково оцениваемые объекты могут иметь при этом различный личностный смысл, то есть эта оценка может быть обусловлена разными факторами. Например, один человек может давать высокую оценку кинофильму за динамизм, захватывающий сюжет, а другой – за то, что он не заставляет думать. Более типичен, однако, случай, когда различные основания для оценок (смысловые конструкты) приводят к расхождению в самих оценках.

Данные исследований В.В.Столина и М.Кальвиньо, на которые мы уже ссылались, позволяют вывести еще одну важную закономерность функционирования смысловых конструктов. Эта закономерность заключается в том, что объекты и явления, обладающие для меня выраженным личностным смыслом и привязанные вследствие этого к одному из полюсов смыслового конструкта, могут как бы «склеиваться» с самим конструктом и начинают выступать сами как критерий оценивания других объектов. В качестве примера можно привести чрезвычайно распространенную в жизни ситуацию, с которой часто приходится сталкиваться психологу: «Моя мать очень хорошая, самая лучшая. – Моя мать есть воплощение добра и совершенства. – Хорошая женщина – это та, которая больше всего похожа на мою мать. – Женщина, которая не похожа на мою мать, не может быть для меня хорошей». В этом случае конструкт «похожая на мать – непохожая» склеивается с конструктом «хорошая– плохая» применительно к женщинам и подменяет его собой; происходит это, как правило, неосознанно.

Возможно также «склеивание» смысловых и предметных конструктов; в этом случае оценка по предметному основанию косвенно отражает характеристику личностного смысла объектов и явлений, например, оценивая объект как «большой», я признаю его тем самым страшным, а оценивая его как «маленький» – безопасным. Однако граница между предметными и смысловыми конструктами тем самым не стирается: осмысленный предметный конструкт «быстрый – медленный» может выступать как эквивалент смыслового конструкта «опасный – безопасный» либо конструкта «эффективный – неэффективный».

Смысловая асимметрия связана, на наш взгляд, с тем, что именно смысловые конструкты выполняют функцию непосредственной оценки близости реального положения вещей к идеальному или необходимому, сущего – к должному или желательному. Смысловой конструкт можно рассматривать как спроецированную на сущее оценочную шкалу, один из полюсов которой задается либо «моделью потребного будущего» ( Бернштейн, 1966), описывающей некоторое оптимальное для состояния и развития индивида состояние жизненных отношений, либо «моделью должного», описывающей вектор желательного преобразования действительности, задаваемый интериоризованными и укорененными в структуре личности ценностями (см. Леонтьев Д.А., 1996 а, б). Конструкты, строящиеся на основе личностных ценностей и черпающие свой смысл из них (например, «истинный – лживый», «красивый – безобразный»), и конструкты, ведущие свое происхождение от потребностей и оценивающие актуальное состояние жизненных отношений (например, «опасный – безопасный», «уютный – неуютный»), не различаются по характеру своего функционирования в структуре смысловой регуляции жизнедеятельности. Достаточно непосредственная связь смысловых конструктов с потребностями и личностными ценностями открывает путь косвенной диагностики последних, поскольку именно они придают конструктам как смыслообразующую, так и различительную силу. «В семьях, где деньги не являются главной ценностью жизни, позиции “богатый – бедный” не воспринимаются как противоположности…» (Берн, 1988, с. 211). Как отмечает В.Ф.Петренко, вегетарианец не будет дифференцировать животных по признаку их съедобности (1983, с. 55). А.Г.Шмелев эмпирически выявил взаимосвязь между субъективной значимостью такой смысловой координаты оценивания других людей, как «моральность», и разрешающей силой этой координаты для испытуемого; в меньшей степени удалось подтвердить гипотезу о связи различающей силы конструкта и выраженности у самого испытуемого одного из пары полярных качеств по данным групповой оценки. Характерно, что для предметного конструкта «динамизм» подобных зависимостей найдено не было (Шмелев, 1983, с. 121–125). Однако тесная связь конструктов с ценностями имеет и негативную сторону: как отмечает Г.М.Андреева (1999), по сравнению с теми искажениями информации, которые связаны с индивидуальными психологическими особенностями познающего, субъективность оценок, обусловленная влиянием социальных ценностей, гораздо больше. «Индивид неизбежно “смотрит” на социальный мир через призму определенной системы ценностей… Пока они неизменны, новая информация отбирается так, чтобы “подтвердить” структуру ценностно-нагруженных категорий. При этом могут возникать два типа ошибок: сверхвключение и сверхисключение. В первом случае в категорию включаются объекты, которые на самом деле к ней не относятся. Это происходит тогда, когда у человека есть опасение, что кто-то будет забыт при включении в негативно-нагруженную категорию. Напротив, сверхисключение имеет место тогда, когда мы имеем дело с позитивно-нагруженной категорией: наша забота теперь о том, чтобы в нее не “попал” кто-нибудь “недостойный”. Легко видеть, что наличие названных двух видов ошибок, связанных с ценностно-нагруженными категориями, во многом видоизменяет процесс категоризации и оказывает прямое воздействие на общий процесс социального познания» ( Андреева , 1999, с. 21).

Нам остается теперь рассмотреть взаимоотношения между смысловым конструктом и другими видами смысловых структур, описанными в предыдущих разделах. Начнем с регуляторных структур. Примеры, которые мы приводили в начале этого раздела, служат иллюстрацией тезиса о том, что личностный смысл, в который окрашивается в нашем сознании тот или иной объект или явление, может отражать не только место этого объекта или явления в структуре актуальной деятельности (его связь с мотивом), и не только приобретенное в опыте устойчивое отношение к нему (конкретная или обобщенная смысловая диспозиция), но и оценку этого объекта или явления по параметру присутствия и выраженности в нем любого из значимых качеств. Более того, смысловые конструкты как источники смысла объектов, явлений и ситуаций, заслуживают даже более пристального внимания, чем мотивы и смысловые диспозиции. В отличие от мотивов они являются устойчивыми, инвариантными, трансситуативными и, в отличие от смысловых диспозиций, вездесущими, т. е. вносят вклад в оценку всех без исключения объектов и явлений действительности. Тем самым смысл любого объекта или явления частично (в большей или меньшей степени) определяется его оценкой по смысловым конструктам. По сути, здесь мы имеем дело с описанным и всесторонне исследованным Е.Ю.Артемьевой (1986) «эмоциональным кодом», отражающим значимые свойства объекта или явления на уровне глубинных семантических структур образа мира. В конкретной ситуации оценки смысл объекта или явления определяется его субъективной локализацией на этих шкалах, несущих смысловую нагрузку.

В общем случае личностный смысл объекта (явления, ситуации) может складываться из трех компонентов, определяемых его смыслообразующими связями соответственно с мотивом, диспозициями и конструктами; при этом только компонент, определяемый конструктами, обязательно присутствует во всех случаях. Относительная значимость этих трех компонентов может различаться в разных случаях, и в конкретной ситуации оценки решающая роль может принадлежать любому из них. Между разными смыслообразующими структурами и механизмами возможны и конфликтные отношения; мы рассмотрели их на примере некоторых этических дилемм в начале раздела.

Говоря о функциональных взаимоотношениях между предметными и смысловыми конструктами, ограничимся здесь указанием на один интересный механизм. Речь идет о том, что предметные и смысловые конструкты могут как бы «склеиваться». В этом случае предметный конструкт становится носителем не только гностической, но и смысловой оценки: оценка по предметному (гностическому) основанию уже несет в себе характеристику личностного смысла объектов и явлений. Смысловое измерение придает предметному (гностическому) измерению личностную значимость и тем самым асимметричность. Примеры долго искать не придется, достаточно пробежать глазами десяток газетных брачных объявлений: судя по основной их массе, одним из главных несущих смысловую нагрузку конструктов, описывающих желательного партнера, оказывается рост.

Более спорным является вопрос о том, способны ли смысловые конструкты выступать источником порождения не только личностных смыслов, но и смысловых установок актуальной деятельности. Все же, по-видимому, именно с этим эффектом мы сталкиваемся, когда мастер-ремесленник или инженер-конструктор тратит лишнее время и силы на то, чтобы сделать свое чисто функциональное изделие более красивым, эстетичным; когда, наоборот, по причине плохого внешнего вида или неудобства в употреблении покупатель отказывается от покупки в принципе нужной ему вещи.

Рассмотрим теперь взаимоотношения между смысловым конструктом и другими смыслообразующими структурами того же уровня – мотивом и смысловой диспозицией. Одну из форм их взаимоотношений мы уже рассмотрели несколько выше, а именно совместную детерминацию личностного смысла одних и тех же объектов и явлений, в ряде случаев оборачивающуюся смысловым конфликтом. Еще одна форма их взаимоотношений связана с механизмами актуализации конструктов. Как правило, в конкретных ситуациях, при оценке смысла конкретных объектов, субъектом используется (актуализируется) лишь ограниченный набор конструктов. Этот набор определяется, с одной стороны, сравнительной их значимостью безотносительно к конкретной ситуации, и, с другой стороны, спецификой ситуации и объекта оценивания. Можно выделить два ряда закономерностей избирательной актуализации тех или иных конструктов в конкретной ситуации, соответствующие двум психологическим механизмам этой актуализации – «сверху» и «снизу». Актуализация «сверху» основывается на механизме категориальной установки ( Шмелев , 1983); в этом случае осуществляется выбор конструктов, релевантных мотиву деятельности. «Мотив действует на актуальное категориальное пространство таким образом, что обусловливает готовность субъекта к анализу именно тех признаков объектов, которые релевантны содержанию мотива» (там же, с. 40). В качестве примера можно привести процедуру социометрии: задаваемый в инструкции мотив воображаемой деятельности (С кем бы Вам хотелось вместе работать? Жить в одной комнате? Провести отпуск?) актуализирует разные во всех случаях категориальные основания для предпочтения тех или иных людей.

Актуализация смысловых конструктов «снизу» связана с несколько иными психологическими механизмами. С ней мы встречаемся в тех случаях, когда выбор тех или иных конструктов навязывается нам природой самих оцениваемых объектов. Так, например, В.Ф.Петренко (1983) отмечает, что хорошо и плохо знакомые люди описываются нами в разных категориальных «языках» (с. 156). Аффективная насыщенность ситуации также влияет на избирательность актуализации категориальных шкал (там же, с. 125, 129). По-видимому, механизмом актуализации смысловых конструктов в этом случае выступает не мотив, а смысловая диспозиция по отношению к оцениваемому содержанию, которая актуализируется через предметный компонент и порождает категориальную установку, определяющую селекцию смысловых конструктов, вне зависимости от мотива актуальной деятельности. Убедительной иллюстрацией избирательной актуализации смысловых конструктов «снизу» и участия в этом процессе смысловых диспозиций как опосредующего звена являются эксперименты А.А.Бодалева (1965), предъявлявшего испытуемым фотографии одних и тех же людей, однако части испытуемых говорилось, что на фотографии запечатлен герой, а другой части – что перед ними портрет преступника. Описания фотопортретов, дававшиеся испытуемыми, свидетельствуют об избирательности актуализации как смысловых, так и предметных конструктов в зависимости от исходной установки. Подчеркнем, что хотя смысловые конструкты актуализируются под влиянием актуального мотива или диспозиции, они однако являются независимыми от них, функционально автономными устойчивыми смысловыми структурами, связанными со смысловыми структурами более высокого ранга, чем мотивы и диспозиции – с устойчивыми личностными ценностями. Поэтому объект, получивший высокую оценку по значимому конструкту, наделяется тем самым личностным смыслом, который интегрируется в смысловую структуру личности.

Подводя итог анализу смыслового конструкта как разновидности смысловых структур, мы видим, что, проявляясь в деятельности в тех же формах, что и мотив и смысловая диспозиция, а именно в форме личностных смыслов и смысловых установок, смысловой конструкт представляет собой еще один, не сводимый к мотивам и диспозициям слой смысловой структуры личности. Смысловые конструкты отличаются наибольшей обобщенностью и устойчивостью из числа смысловых структур «второго яруса» и наиболее тесной связью с личностными ценностями. Поэтому, актуализируясь в конкретной деятельности во многом под влиянием актуальных мотивов, они привносят в ее смысловую регуляцию компоненты, отражающие стратегическую ориентацию личности и в максимальной степени независимые от актуальной направленности деятельности и от сиюминутных интересов. Более полно раскрыть это положение возможно лишь после описания последней из разновидностей смысловых структур – личностных ценностей.