Вопрос об индивидуальных особенностях смысловой регуляции связан, с одной стороны, с рассматривавшейся в предыдущем разделе проблематикой развития смысловой сферы и с вопросами ее патологии, к которым мы обратимся несколько ниже, с другой стороны – с прикладными вопросами диагностики особенностей смысловой сферы. Для психолога-практика все теоретические построения, изложенные в книге, мало что дадут, если мы не свяжем разработанную нами общетеоретическую объяснительную модель с конкретными наблюдаемыми и диагностируемыми проявлениями тех или иных особенностей строения и функционирования смысловых механизмов. Из предыдущего раздела непосредственно вытекает существование различий смысловой регуляции, связанных с уровнем развития соответствующих механизмов. В этом разделе нам предстоит, во-первых, выделить систему гипотетических конструктов – конкретных диагностируемых (измеряемых) показателей, хотя бы частично отражающих индивидуальные характеристики механизмов смысловой регуляции, и, во-вторых, обсудить, в какой мере их различия связаны с уровнями возрастного развития, а в какой – отражают «истинные» индивидуальные особенности, несводимые к возрастному измерению.
Первый гипотетический конструкт, характеризующий индивидуальные различия смысловых механизмов, отражает наиболее общую смысловую ориентацию – склонность вообще ориентироваться на смысл своих действий, а не на их причину, ставя по отношению к ним вопрос «для чего» в противовес вопросу «почему». Этот конструкт мы обозначаем как телеологичность поведения в противовес его каузальности. Во многом идея этого измерения смысловой сферы оказалась связана с разработкой нами методики предельных смыслов (Леонтьев Д.А., 1985; Леонтьев Д.А., Бузин, 1992; Леонтьев Д.А., Филатова, 1999), подробно излагаемой ниже, в разделе 4.5. Суть этой методики состоит в последовательном задавании вопросов «Для чего люди делают то-то?» Оказалось, что одни испытуемые не испытывали трудностей в ответе на вопросы такого рода, а для других сама постановка вопроса была чем-то непонятным, им никогда не приходило в голову задумываться над «зачем» своих действий, воспринимая их как вызванные определенными причинами. В.К.Лосева, работавшая по этой методике с больными пограничными психическими нарушениями (1987, личное сообщение), сообщала даже об эффекте катартического инсайта, который сама процедура вызвала у одной пациентки, со следующим комментарием пациентки: «Я ведь никогда раньше не думала, зачем я делаю с собой то или иное, думала лишь, за что мне все это достается!»
Телеологичность – каузальность можно, таким образом, рассматривать как биполярный конструкт, задающий одно из важнейших измерений индивидуальных различий в организации смысловой сферы и функционировании смысловых механизмов. Несложно предположить, что люди с выраженной телеологической ориентацией будут характеризоваться доминированием смысловой регуляции над всеми другими регуляторными системами, что будет проявляться в большей независимости от ситуации и социального давления, силе Эго, хорошем контроле над потребностями и эмоциями, выраженной ориентации на будущее и протяженной временной перспективе. У более каузально ориентированных людей смысловая регуляция будет занимать подчиненное положение, что будет выражаться в их полезависимости, фиксации на прошлом и настоящем, реактивности. В теоретическом аспекте телеологичность как свойство личности перекликается с автономией в модели Э.Деси и Р.Райана (Ryan, Bed, Grolnick, 1995), а также с индивидуалистской моделью развития личности в концепции личности С.Мадди (Maddi, 1971). Разработка измерительного инструмента для диагностики этого измерения личности – задача ближайшего будущего. Определенную характеристику личности по этому параметру позволяет получить ряд не-специфических методов, таких как упомянутая методика предельных смыслов, каузометрия (Головаха, Кроник, 1984) или – в компьютерном варианте – «Lifeline» (Кроник, 1993), а также опросник каузальных ориентаций Э.Деси и Р.Райана (Deci, Ryan, 1985) и метод мотивационной индукции (Nuttin, 1985).
Вторым конструктом, существенным для характеристики смысловой сферы личности, является общий уровень осмысленности жизни. Осмысленность жизни можно рассматривать как энергетическую характеристику смысловой сферы, количественную меру степени и устойчивости направленности жизнедеятельности субъекта на какой-то смысл. Действительно, наполненность жизни субъекта каким-либо устойчивым смыслом феноменологически проявляется, в частности, в стеничности, энергии, жизнестойкости, а отсутствие смысла выражается в депрессии, легкой подверженности психическим и соматическим заболеваниям и аддикциям. Наркологам хорошо известно, что одним из наиболее значимых для прогноза успеха излечения от алкоголизма и наркомании факторов является наличие какого-либо смысла вне аддиктивного круга. Виктор Франкл (1990; 1997) блестяще описал в своих книгах то, как наличие или отсутствие у людей смысла влияло на их шансы выжить в концлагере. Другой пример, который он приводит, касается его опыта работы до войны в кризисном стационаре, пациенты которого были госпитализированы после неудачных суицидальных попыток. Франклу нередко приходилось определять, можно ли выписывать того или иного пациента без риска, что он вновь повторит попытку суицида. «Вообразите себе ту громадную ответственность, – пишет Франкл, – которая ложилась на мои плечи – за несколько минут я должен был принять решение, находится ли этот человек еще во власти стремления, готовности к самоубийству или нет. Я просил сестру привести ко мне пациента и, глядя в его историю болезни, я спрашивал: “Вы знаете, что попали сюда потому, что пытались совершить самоубийство?” Ответ был: “Конечно, знаю. Да.” Я спрашивал: “А как сейчас? Есть ли у Вас сейчас подобные желания, импульсы? По-прежнему ли Вы хотите совершить самоубийство?” И любой пациент в этой ситуации отвечал: “Нет, больше не собираюсь”. Ведь он или действительно утратил свое желание самоубийства или же, если оно не исчезло, он хотел выйти на свободу, чтобы его успешно реализовать. После этого я спрашивал: “А почему?” И, бывало, пациент в ответ опускал глаза, некоторое время молчал, беспокойно ерзая на стуле и в конце концов отвечал: “Нет, честное слово, у меня больше нет намерений покончить с собой, вы можете меня выписывать”. Таких пациентов мы никогда не выписывали, поскольку в этом случае сохранялся явный риск повторения попытки самоубийства. Другие пациенты, когда я спрашивал, есть ли у них по-прежнему мысль совершить самоубийство, отвечали: “Нет, вовсе нет”. – “Почему?” – “О, доктор, Вы обещали, что Вы меня полностью вылечите и у меня начнется опять нормальная жизнь, какая была у меня до моего заболевания”. Или: “Доктор, Вы же знаете, что я христианин, я осознал, какой тяжелый грех – лишить самого себя жизни”. Или: “Доктор, у меня есть важная работа, которую мне надо завершить”. Или: “Я должен заботиться о семье”. В любом случае были доводы, аргументы, говорящие против того, чтобы покончить с собой. Другими словами, во всех этих случаях появлялся определенный смысл, смысл жизни, который пробивался и прорастал через это депрессивное состояние. Это самое главное – есть ли аргументы, есть ли то, ради чего сохранять свою жизнь, отказаться от попыток самоубийства» (1999, с. 80).
Еще в шестидесятые годы была разработана шкала для измерения степени осмысленности жизни – тест «Цель в жизни» (Purpose-in-Life Test, PIL) Джеймса Крамбо и Леонарда Махолика ( Crumbaugh, Maholick, 1964, p. 201). «Цель в жизни», которую диагностирует методика, авторы определяют как переживание индивидом онтологической значимости жизни (там же). Как правило, выборки пациентов с теми или иными клиническими проблемами обнаруживают более низкую степень осмысленности жизни, чем контрольные группы. Масштабное исследование, направленное на валидизацию этого теста ( Crumbaugh , 1968), которое охватывало 1151 человека, в том числе 4 «нормальные» группы и 6 клинических (невротики со смешанными диагнозами из психологических консультаций, госпитализированные невротики, госпитализированные алкоголики, госпитализированные шизофреники, госпитализированные психотики), обнаружило в целом высокозначимые различия между «нормальными» и клиническими подвыборками. Позднее было обнаружено, что наркоманы также демонстрируют результаты, сильно пониженные по сравнению с нормой ( Frankl, 1978, с. 26–27). С другой стороны, осмысленность жизни не обнаруживает устойчивых связей с полом, возрастом, уровнем образования, IQ, религиозностью и доходом. В.Франкл рассматривает это обстоятельство как подтверждение его положения о том, что смысл жизни может быть найден любым человеком ( Франкл , 1990). Дополнительное подтверждение этому вытекает из опыта нашей работы с русскоязычной адаптацией этой методики ( Леонтьев Д.А., 1992 б), которая подробно описана ниже, в разделе 4.5. Одним из наиболее интересных фактов является поразительно точное совпадение результатов разных групп, выступавших в разных исследованиях как контрольные. Стоит также упомянуть устойчиво воспроизводящуюся в разных исследованиях отрицательную корреляцию осмысленности жизни со шкалой депрессии MMPI, а также с опросниками, измеряющими аномию. И.Ялом, приводящий обзор исследований по этой методике, суммирует их обобщенные результаты в следующих пяти пунктах:
1. Отсутствие смысла жизни почти линейным образом связано с психопатологией.
2. Осмысленность жизни положительно связана с глубинными религиозными убеждениями.
3. Осмысленность жизни связана с трансцендентными ценностями, то есть ценностями, которые выходят за пределы собственного «Я».
4. Осмысленность жизни связана с членством в группах, увлечением каким-то делом и принятием четких целей в жизни.
5. Смысл жизни нужно рассматривать в перспективе развития, ибо мера осмысленности жизни меняется на протяжении жизни (Yalom, 1980).
Из отечественных исследований можно упомянуть, в частности, работу М.В.Дмитриевой (1999). Изучая безработных в ситуации поиска работы, она обнаружила, в частности, что «успешные» безработные, решающие свою проблему, отличаются более высоким уровнем осмысленности жизни и более высокой интегрированностью личностной структуры в целом. Кроме того, обнаружилась определяющая роль смысложизненных и ценностных ориентаций в структуре ключевых личностных переменных; в свою очередь, эти две переменных тесно связаны между собой. «Ощущение жизненного смысла дает начало ценностям, которые усиливают его синергетически» (Дмитриева М.В., 1999, с. 12).
Метафорически упомянутая выше энергетическая функция смысла, которая, как можно увидеть, подкрепляется вполне реальной феноменологией, на самом деле представляет собой очень тонкую и деликатную проблему, заслуживающую специального углубленного анализа, выходящего за пределы данной работы. Сам В.Франкл писал о «полярной области напряжения, где одним полюсом является смысл, подлежащий осуществлению, а другим – человек, который должен его осуществить» (1997, с. 251). Близкие идеи – о системе «человек – мир» как энергетическом диполе – встречаются и у некоторых других мыслителей, хотя обычно в весьма неразработанном виде. Мы здесь ограничимся пока первичной постановкой этой проблемы для будущих исследований.
Третий конструкт – соотношение ценностной и потребностной регуляции в рамках смысловой регуляции или, иначе, соотношение личностных ценностей и потребностей как источников смыслообразования. На первый взгляд этот конструкт носит более частный характер по сравнению с первым; его выделение опирается на теоретические соображения о соотношении потребностей и личностных ценностей, изложенные в публикациях ( Леонтьев Д.А., 1996 б; 1997 б), а также в разделах 3.6. и 4.3. Он непосредственно связан с выделенной в предыдущем разделе линией развития смысловой сферы в направлении прогрессирующей ее социализации, опосредования индивидуальной жизнедеятельности социальными регуляторами.
Человек с доминирующей ценностной регуляцией будет в большей мере подчинять свое поведение принципам, «абсолютным», устойчивым, внеситуативным ориентирам, для него будет более значима социальная идентичность, он будет в большей мере склонен рассматривать интересы своей социальной группы (групп), к которой (которым) он принадлежит, как свои кровные интересы. Человек с доминирующей потребностной регуляцией будет в большей мере подчинять поведение своим сиюминутным желаниям, будет мало считаться с окружающими, мало учитывать отдаленные последствия своих поступков и решений. Важно, однако, при этом учитывать, что, хотя прогрессивная социализация, постепенное замещение потребностей как смыслообразующих источников личностными ценностями представляет собой общее направление развития, в конкретных случаях социализация может приводить и к заметным искажениям в развитии, о чем в свое время с большим пафосом писал К.Роджерс (Rogers, 1963). Социализация, научение соотносить свои индивидуальные желания и цели с желаниями и целями значимых других и социальных общностей является необходимым компонентом развития личности, но когда это соотнесение превращается из «служебного» социального навыка в самоцель, подчиняет себе всю логику поведения и не оставляет места для автономных действий, оно превращается в тормоз для развития отношений с миром и личности в целом.
Более внимательный взгляд позволяет увидеть, что в этом конструкте отражается неоднократно описывавшаяся феноменология. В частности, правомерно, на наш взгляд, было бы рассматривать классификацию смыслов Б.С.Братуся (1988) как отражение особенностей ценностно-потребностного баланса, связав «эгоцентрические» смыслы с потребностями как их смыслообразующими источниками, «группоцентрические» смыслы – с ценностями малых групп, и «просоциальные» смыслы – с ценностями больших социальных общностей и общечеловеческими ценностями. В клинико-экспериментальных исследованиях И.А.Сапаровой (1989; 1990) было введено и эмпирически прослежено различение двух уровней смысловой регуляции, высший из которых связан, в частности, с ценностным опосредованием бытия. Было показано, что ипохондрическая симптоматика у психически больных разной нозологии, а также здоровых людей, связана с неполноценным развитием именно этого уровня регуляции. Последнее рассматривается автором как основная причина, способствующая развитию ипохондрических состояний вне прямой зависимости от нозологии. «Особенности смысловой регуляции, приводящие к ипохондризации, связаны с обедненностью, суженностью связей личности с миром, невозможностью ценностно-смыслового опосредования бытия, негибкостью, ригидностью позиций, ценностей, смыслов, мнений» ( Сапарова, 1990, с. 78).
Четвертой характеристикой индивидуальных особенностей смысловой регуляции является структурная организация смысловых систем. Это не единичный параметр, который можно однозначно измерить, а комплексное качественно-количественное описание структурной организации смысловой сферы, включающее в себя целый ряд параметров. Прежде всего можно назвать три параметра, по которым А.Н.Леонтьев (1977) характеризовал личность, определяемую им как иерархию мотивов: широту связей человека с миром, степень их иерархизированности и общую структуру, структурный профиль личности. Практически те же три параметра применимы и для структурной характеристики динамических смысловых систем (см. раздел 3.7.). Следует, впрочем, отметить, что А.Н.Леонтьев, говоря об иерархии мотивов, и мы, говоря о динамических смысловых системах, имели в виду практически одно и то же – изменилась не столько базовая модель, сколько терминология, язык ее изложения. Эти параметры получили операционализацию в разработанной нами методике предельных смыслов или МПС ( Леонтьев, Бузин, 1992; Леонтьев, Филатова, 1999; см. также раздел 4.5.). Широте связей соответствуют такие структурные показатели МПС как количество предельных смыслов и продуктивность, степени иерархизированности – количество узловых категорий и индекс связности, а общую структуру позволяет содержательно охарактеризовать качественный анализ МПС.
Пятой характеристикой индивидуальных особенностей смысловой регуляции является степень ее осознанности. Мы ранее рассматривали осознанность в более широком контексте личностной регуляции жизнедеятельности, как одно из двух базовых измерений жизненной позиции личности (Леонтьев Д.А., 1993, с. 38–39; 1998 б, с. 127–129). Осознанность характеризует степень рефлексивного выделения себя личностью из потока своей жизни, осознания несовпадения своего «Я» и объективно разворачивающегося жизненного процесса; отсутствие осознанности характеризует людей, для которых их «Я» слито, неотделимо от того, что с ними реально происходит. «Осознание жизни превращает ее в подлинное бытие. Отсутствие осознания оставляет ее всего лишь существованием» ( Зинченко , 1991, с. 35). По сути, в регуляции поведения осознание выполняет функцию механизма обратной связи. Осознание того, как и с каким эффектом я как субъект управляю собственным поведением, является необходимой (но не достаточной) предпосылкой успешности этого управления. Другой предпосылкой является активность, которую мы рассматриваем как второе базовое измерение жизненной позиции, независимое от осознанности. Активность жизненной позиции в нашем понимании характеризует способность личности управлять событиями своей жизни, активно в них вмешиваться. Личность с пассивной позицией не в состоянии воздействовать на свою собственную жизнь, она плывет по течению, подчиняясь потоку событий.
Хотя оба параметра жизненной позиции в какой-то мере коррелируют, они все же достаточно независимы друг от друга. Их попарные сочетания дают четыре идеальных типа жизненной позиции. Действенная позиция характеризуется осознанностью и активностью; такой человек осознает течение своей жизни, способен стать по отношению к ней в активную позицию и управлять ею. Импульсивная позиция характеризуется активностью и отсутствием осознанности; такой человек стремится управлять своей жизнью, не будучи в состоянии ее хорошо осмыслить, управление им своей жизнью принимает характер хаотичных, импульсивных решений и изменений, не связанных единой логикой и жизненной целью. Созерцательная позиция характеризуется осознанностью и отсутствием активности; осознавая события своей жизни как нечто отдельное от своего «Я», такой человек, однако, не в состоянии на них воздействовать по причине либо убежденности в невозможности это сделать (внешний локус контроля), либо невротической неуверенности в себе, своих силах и возможностях. Страдательная позиция – это отсутствие осознанности и активности по отношению к своей жизни, полное пассивное подчинение обстоятельствам, принятие всего, что происходит, как неизбежного и неконтролируемого.
Если активность жизненной позиции связана не столько со смысловой регуляцией жизнедеятельности, сколько с развитием экзистенциальных механизмов свободы и ответственности, принадлежащих к более высокому регуляторному уровню (Леонтьев Д.А., 1993), то осознанность в гораздо большей мере характеризует индивидуальные особенности именно смыслового уровня регуляции. Выше, в разделе 4.1, мы рассматривали процессы смыслоосознания и изменения, которые порождает осознание тех или иных смыслов. Если, однако, ограничиться рассмотрением только смыслового уровня регуляции, не учитывая экзистенциальный уровень механизмов свободы и ответственности, есть риск неправомерного отождествления осознанности с «уходом в осознавание», который компенсирует и рационализирует затруднения при переходе к активным действиям. Этот эффект, в частности, описал Д.Дёрнер (1997), изучавший стратегическое мышление в ситуациях управления сложными динамическими системами: одной из характерных стратегий ухода от принятия решения было стремление собирать информацию с максимальной полнотой, упуская время для принятия необходимых решений.
Компенсаторную тенденцию пассивного осознавания отражает, в частности, индекс рефлексивности упоминавшейся выше методики предельных смыслов. Высокие значения этого индекса отражают не только развитое осознание, но и трудности в осуществлении практической деятельности. Как показали наши исследования ( Леонтьев, Филатова, 1999), человек с высоким значением индекса рефлексивности (ИР) испытывает трудности в переходе от планирования к воплощению замыслов, что может проявляться в избегании или затрудненности постановки целей в настоящем, ощущает свою неспособность строить жизнь в соответствии со своими целями и представлениями о ее смысле, он лишен целенаправленности, его намерения часто остаются нереализованными, но не из-за нереалистичности самих намерений, а из-за чрезмерной интеллектуализации, застревании на стадии обдумывания действий. Воспользовавшись терминологией В.Франкла (1990), мы можем предположить, что человек с высоким ИР склонен реализовывать смысл своей жизни в ценностях переживания, наиболее насыщенной из которых является любовь. Это согласуется с результатами сопоставления количественных показателей МПС у групп испытуемых, отличающихся друг от друга по вербально формулируемым содержательным описаниям смысла жизни. Те испытуемые, которые связывают смысл своего существования с жизнью близких (детей, возлюбленных), отличаются наиболее высоким показателем ИР. Человек с низким ИР выглядит более решительным, практичным, уверенным в своей способности контролировать события собственной жизни, он ориентирован в своих мотивационных устремлениях на ситуацию «здесь-и-теперь».
Наконец, шестым измерением индивидуальных особенностей смысловой регуляции выступает временна́я локализация ведущих смысловых ориентиров. Напомним, что восприятие мира как целого
– в пространственной протяженности и временной перспективе – является одной из психологических предпосылок смысловой регуляции вообще. Выше мы уже обращали внимание на связь развития смысловой регуляции с развитием идеаторного предвосхищения и мысленного экспериментирования в плане воображения. Одним из проявлений этой связи является постепенное смещение с возрастом эмоциональных реакций от конца действия к его началу, превращение их из завершающих в предвосхищающие (эксперименты А.В.Запорожца и Я.З.Неверович, 1974).
Вместе с тем временная локализация смысловых ориентиров не сводится к генетическому измерению общего развития. В процессе нашей работы по русскоязычной адаптации упоминавшегося выше опросника «Цели в жизни» Дж. Крамбо и Л.Махолика (см. Леонтьев Д.А., 1992 б) с помощью факторного анализа удалось вычленить ряд хорошо интерпретируемых субшкал, три из которых непосредственно связаны с временным измерением. Баллы по первой шкале – «Цели в жизни» — характеризуют наличие или отсутствие в жизни человека целей в будущем, которые придают жизни осмысленность, направленность и временную перспективу. Низкие баллы по этой шкале даже при общем высоком уровне осмысленности жизни будут присущи человеку, живущему сегодняшним или вчерашним днем. Вместе с тем высокие баллы по этой шкале могут характеризовать не только целеустремленного человека, но и прожектера, планы которого не имеют реальной опоры в настоящем и не подкрепляются личной ответственностью за их реализацию. Содержание второй шкалы – «Процесс жизни» или «Интерес и эмоциональная насыщенность жизни» — совпадает с известной теорией, что единственный смысл жизни состоит в том, чтобы жить. Этот показатель говорит о том, воспринимает ли человек сам процесс своей жизни как интересный, эмоционально насыщенный и наполненный смыслом. Высокие баллы по этой шкале и низкие по остальным будут характеризовать гедониста, живущего сегодняшним днем. Низкие баллы по этой шкале – признак неудовлетворенности своей жизнью в настоящем; при этом, однако, ей могут придавать полноценный смысл воспоминания о прошлом или нацеленность в будущее. Баллы по третьей шкале – «Результативность жизни или удовлетворенность самореализацией» — отражают оценку пройденного отрезка жизни, ощущение того, насколько продуктивна и осмысленна была прожитая ее часть. Высокие баллы по этой шкале и низкие по остальным будут характеризовать человека, который доживает свою жизнь, у которого все в прошлом, но это прошлое способно придать смысл остатку жизни. Низкие баллы – неудовлетворенность прожитой частью жизни. Из этих данных довольно отчетливо вытекает, что временная локализация ведущих смысловых ориентиров в будущем, настоящем либо прошлом представляет собой область индивидуальных различий, несводимых к общему уровню развития смысловой регуляции.
Шесть выделенных нами параметров индивидуальных различий смысловой регуляции и смысловой сферы личности вряд ли исчерпывают их возможный список. Само их выделение представляет собой эмпирическое обобщение, опирающееся на имеющиеся направления теоретических и экспериментальных исследований в этой области, а не логически строгую классификацию. Эвристическое значение этого перечня заключается, на наш взгляд, прежде всего в том, чтобы указать основные направления операционализации развернутых выше теоретических положений о смысловой сфере и смысловой регуляции, с тем, чтобы активизировать экспериментальные исследования, заметно отстающие пока от теории.