Глава 6,

в которой герой подводит итоги

за двенадцать лет, бывших самыми тихими

и спокойными в истории Аввалона, а потому

и сказать о них особенно нечего…

лемехов замолчал и долго смотрел в окно, словно до сих пор видел там картины былого. Я не мог не признать, что если рассказанное им и было бредом больного воображения, то этот бред был достаточно занимателен.

— И что же было дальше, Максим Владимирович? — наконец не выдержал я.

— Дальше? — очнулся он от воспоминаний. — Дальше была работа. Много работы. Отстранив сэра Хотспера, я сам практически лишил себя правой руки. Нет, с годами я простил его и вновь загрузил делами, но… подальше от Волчьих Ворот. Сейчас я жалею и об этом. Он был невероятно талантливый писатель, а вынужден был, по моему приказу, заниматься разной ерундой. Управлял, контролировал, издавал законы, ловил этих чертовых головорезов по лесам…

— Вы имеете в виду стрелков Робина?

— Да, — Лемехов помолчал. — Надо было повесить подонка сразу, при первой же встрече. Со своей шайкой он грабил всех, кто проходил по его территории, и богатых и бедных, но распускали о себе такие слухи, что едва ли не заслужили ореол мучеников. Об их противостоянии с Хотспером ходили легенды… Леди Гайю с того самого дня я видел крайне редко. У нее были какие-то подруги — фрейлины, рукоделие, книги, иногда — нечто вроде благотворительных акций для нуждающихся… Аввалон я снова изолировал от внешнего мира, и он внял моему приказу, пропуская теперь только тех, кого я проводил и приветствовал лично. Болезней на острове практически не было, образование жителей росло, сельское хозяйство процветало. Я многое сумел привить на острове. Недовольные, конечно, были. Где их нет? Но ведь на всех не угодишь, да я и не старался. Попытки бунта подавлял жестко. В средневековом королевстве личность лидера играет роль куда большую, чем все своды римского права, а мне был нужен сильный Аввалон. Образованный, процветающий. Ведь я поклялся защищать его от любых врагов — как внешних, так и внутренних. Последние куда страшнее первых — уж вам ли, знающему собственную историю, втолковывать такие прописные истины… Ученик Конфуция писал: «Правитель должен так относиться к своему народу, как он хотел бы, чтоб народ относился к нему». Но и здесь надо знать меру. У меня всегда чего-то просили и едва ли не требовали: должностей, денег, решения проблем, какого-то особого внимания… Первые шесть лет правления я спал по три-четыре часа. Если б не Иуда, то в вечной спешке вряд ли вспоминал бы про обеды и ужины… Да что объяснять, это надо почувствовать… Здорово помогали Конрад и Томас. Бесстрашные, ловкие, верные, они были моими руками и глазами в тех частях Аввалона, куда я не поспевал просто физически. Матильда, — он улыбнулся краешком рта и поправился: — фея Моргана — ее уже звали так с полным основанием — делала большие успехи в магии, хотя ей и приходилось учиться по старым книгам — колдунов на острове практически не осталось. Ах, если б не ее всепожирающая ненависть к Артуру! Какая это могла бы быть женщина!.. Кстати, об Артуре. К моему немалому изумлению, с того момента он как-то стих в своих непомерно честолюбивых желаниях и даже стал иначе смотреть на окружающий его мир. Не знаю, что наговорили ему сэр Хотспер и Гайя, но в Британию вернулся уже совсем другой человек. А может, так повлияла на него близость смерти… Не знаю… Но он прекратил преследовать сестер, отказался от бесплодных попыток завоевать Аввалон, а за ним и весь мир, и занялся, наконец, обустройством собственной страны. Возводил церкви, налаживал систему налогообложения, совершенствовал вооружение. Неплохо получалась у него и организация торговли с внешним миром. Британское олово и соль славились во все времена, а он поставил на экспорт и вооружение и отличные корабли, и многое, многое другое. Это были хорошие времена и для Британии и для Аввалона… Спасенные мною дети подрастали. Видимо, из-за того, что они не были коренными жителями Аввалона, впитавшими его магическую энергию, росли они много быстрее. Мерлин мне потом много раз пытался обьяснить этот временной феномен, но я слаб в точных науках и мало что понял…

— Мерлин? — удивился я. — Так вы встречались с ним еще раз?

— Не «еще раз», а много, много раз, — кивнул он. — Но об этом позже. Как известно, все хорошее когда-нибудь кончается, кончились и наши славные, тихие времена. Забавно, но начало гибели двух великих королевств положила свадьба Артура. Был у него один вассал в Камелерде, это на юго-западе Англии, недалеко от Корнуэла. Звали его, кажется, Леодегран. Артур помог ему справиться с нашествием диких племен, и тот в благодарность пригласил сюзерена в свой замок, где познакомил с дочерью по имени Гвиневера.

— О, я много слышал про нее! — сказал я. — Говорят, красавица была удивительная!

— Обычная хитрая дрянь! — коротко и брезгливо охарактеризовал ее Максим. — Вот именно из-за таких, как она, и ко всем женщинам относятся то с презрением, то с опаской. Ни чести, ни благодарности, ни простой житейской порядочности. Вообще никаких достоинств, кроме смазливой физиономии. Это влюбленные в них бараны стараются придумать для них хоть какие-то добродетели. Чем она взяла Артура — не знаю, но тот буквально потерял голову. Что ж, сердцу не прикажешь, да и пресловутый «кризис среднего возраста» сыграл свою роль — она же ему в дочки годилась. Для него это была, наверное, та самая, «последняя любовь». А во всей Британии, наверное, не было человека, который не знал бы про нее правды и не понимал, кто она и что делает с королем. Мерлин от злости по потолку бегал, пытаясь помешать этому браку, но Артур иногда бывал на удивление упрям. Король давно вырос и больше не нуждался ни в каких наставниках и учителях. Свадьбу назначили на конец лета, а за два месяца до этого в школе Волчьих Ворот был выпускной бал…

 

Глава 7,

в которой герой кладет начало

многовековой традиции поисков святого Грааля

и знакомится с веселым монахом

м-да, — вздохнул Денница, разочарованно глядя на огромную глыбу золота, которую я с трудом выкатил из-под кровати. — И это — все, на что хватило вашей фантазии?

— Ну да, — жизнерадостно отозвался я, поглаживая шероховатую поверхность презренного метала. — Жалованье короля за многие годы неустанного труда. Вы сказали, что я могу забрать с собой обратно только одну вещь, но не уточнили ни ее размеры, ни вес. Слиток один? Один. Ловко я придумал? Ловко!

— Максим Владимирович, ну что за детский сад? — жалостливо посмотрел он на меня. — Вы меня разочаровываете, право слово.

Я с сомнением посмотрел на золотую глыбу.

— Здесь килограмм сто, — уже менее уверенно сказал я. — Внукам хватит…

— в этом мире, где магия еще не окончательно уничтожена новой религией, вы могли бы найти вещи не только уникальные, но и бесценные. Например, философский камень, который обеспечил бы вас золотом в сто раз больше, чем этот ваш вульгарный булыжник…

— Давайте, — традиционно протянул я руку.

— Заработайте, — столь же традиционно показал он мне кукиш и продолжил: — Могли бы получить древние манускрипты, хоть с неизвестными творениями Гомера и Платона, хоть об истинном устройстве вселенной, и приобщиться к этим знаниям и даваемой ими силе…

— Как масоны?

Денница поморщился, словно ненароком проглотил лесную мошку:

— Знали бы вы на самом деле, кто такие масоны и кто ими управляет, так не говорили бы подобной ерунды. Вы хоть разницу между мной и Богом понимаете?

— Ну… Бог — хороший, а вы… здесь.

— Бог — это не только Любовь, но и Творец, Создатель. Все с большой буквы. А я — Ремесленник. Тоже с большой буквы, но разница принципиальная. Я лучший из всех существующих ремесленников, воинов, ученых. Я могу докапываться до истины, приобретя многовековые навыки, создавать вещи идеальные, но… Я не могу придумывать ничего нового. Я — самый гениальный плагиатор на свете. И это меня не вгоняет в комплексы. Я так же могу создавать миры и книги, картины и кинофильмы, как Он. Но Он творит новое… Впрочем, что я вам обьясняю, знания вам явно без надобности…

— Нет-нет, продолжайте, — запротестовал я. — Насчет этих артефактов вы хорошо придумали. Что там есть, кроме ящика Пандоры и ковчега Завета?

— Кстати, ковчег завета лучше не трогайте, — посоветовал он. — Это не то, что вы думаете. Там есть нюансы, которые очень не понравились бы вашим священникам, присутствуй они тогда на горе Синай…

— Тогда что-нибудь… такое… универсальное.

— Грааль, — подумав, сказал дьявол.

— Зачем? Чаша, пусть даже деревянная. Ни один историк не поверит, что это — та самая. И что я с ней буду делать? Всервант поставлю?

— Во-первых, она уже не деревянная — Иосиф заключил ее в золотую оболочку, украсив и сохранив от разрушения. Аво-вторых, Грааль не только дает своему хранителю долгую жизнь (тот же Иосиф, к слову, прожил более трехсот лет), но и обладает огромной, совершенно удивительной энергетикой, что вам бы совсем не помешало…

— У меня мало энергии? — обиделся я.

— Не энергии, а энергетики, — уточнил он. — Ваши энергетические поля, по идее, должны идти вверх, образуя нечто вроде нимба, а они у вас стекаются… ну, скажем так, ближе ксередине… Что вы прицепились к этой ведьмочке — Моргане? Гормоны играют? У вас такая жена, а вы…

— Не ваше дело, — насупился я.

— Ну-ну… хозяин — барин…

— Так что там с этим Граалем? — нарочито грубо перебил я его.

Денница пожал плечами и продолжил:

— Иосиф Аримафейский был дальним родственником Иисуса и, имея оловянные шахты в Британии, часто бывал здесь. После распятия Христа он был заключен в темницу как его ученик и последователь, но позже освобожден вместе сЛазарем (тем самым, которого воскресил Иисус). С Марией Магдалиной и апостолом Филиппом он отплыл в Марсель, но там Мария и Филипп не пожелали продолжить путешествие, а Иосиф с учениками добрался до Гластонбери, где купил землю и построил первую церковь, посвященную Богоматери. Сюда же он привез Грааль. Но найти его нелегко. Он дается только человеку чистой души, так что «толкнуть» его вам, Максим, просто не удастся.

— И на фиг он мне тогда вообще нужен?!

Денница грустно посмотрел на меня, махнул рукой и исчез, не прощаясь.

— Истинный англичанин, — фыркнул я и повернулся на стук в дверь: — Да? Кто там?

— Сир, у нас странное происшествие, — доложил Томас, входя. — Мы обнаружили на побережье… Даже не знаю… До выяснения назовем «вот это»…

И он втолкнул в комнату невероятно толстого румянощекого монаха в серой шерстяной рясе, подпоясанной витым шнуром. Монах не казался ни смущенным, ни испуганным. Улыбался во всю луноликую физиономию, кланялся и блаженно щурил глазки, как китайский содержатель опиумокурильни на допросе.

— Почему «это»? — не понял я. — Ну — монах. Ну — жирный. И что?

— Он появился на Аввалоне недавно, сир, — пояснил Томас. — А, как вам известно, после вашего приказа это попросту невозможно. И это весьма нехороший прецедент.

— Хм-м… Это интересно… Весьма. И кто же вы, человек в рясе?

— Мир дому сему, — густым басом ответствовал толстяк. — Мое имя — отец Патрик. Проповедовал слово Божие в Мексике, а теперь вот направлен с этой миссией к вам.

— И как же вы сумели сюда добраться?

Он возмущенно пожал плечами:

— С Божьей помощью, разумеется! Плыл на корабле, потом на лодке, потом долго брел по берегу, пока не встретил вот этого нехристя, — он ткнул сарделькообразным пальцем в грудь обомлевшего от подобной наглости Томаса. — И, наконец, добрался до вас, Ваше Величество. Теперь можете быть спокойны: дело свое я знаю, благословение от папы римского даром не дается. Вы, сир, когда исповедовались последний раз?

— Иди к бесам! — коротко ответил я, с трудом сдерживая улыбку.

— Угу… Ну, нет, так нет, дело ваше, — не очень-то и расстроился монах. — А пожрать в этом доме скромному служителю Господа нашего что-нибудь найдется?

— Томас, отведи этого нахала на кухню, пусть повара его чем-нибудь покормят, — распорядился я. — Если что-нибудь еще потребуется — дай.

— Поторопимся же с незамедлительным исполнением воли нашего короля, — монах крепко взял Томаса под руку и повел к выходу. — А по пути ты можешь покаяться мне в своих многочисленных грехах, принять наказание и очищение.

Томас еще нашел в себе силы повернуться ко мне, отчаянно прося взглядом о помощи, но я лишь развел руками — насегодня мне уже хватило бесед о морали и спасении души.

Позвав Иуду, я принялся облачаться в парадную одежду— на вечер был назначен бал для выпускников моей школы. И я постарался сделать этот бал поистине королевским…

Замок был украшен гирляндами цветов, накрытые в залах столы горели золотой и серебряной посудой. Съехавшейся на бал знати предписывалось привозить с собой дочерей и племянниц, дабы выпускники могли найти себя пару для танцев (ну, а там уж как повезет).

Было приятно смотреть на юные грациозные пары, кружащиеся по залу. Но куда приятнее было осознавать, что передо мной — блестящее будущее Аввалона. Пятнадцать лет я шел к этому дню…

У стены, справа от меня, собралась кучка выпускников, о чем-то оживленно переговаривающихся и время от времени бросавших в мою сторону странные взгляды. Среди них я узнал и двух своих любимцев — Мордреда и Ланселота. Ланселот был настоящим проклятием для любой особы женского пола старше семи и моложе семидесяти лет. Высокий, широкоплечий, словно сошедший с рекламного плаката Голливуда, со своей ослепительно белоснежной улыбкой, золотоволосый и голубоглазый, он излучал такое немыслимое обаяние, что дамы, попадавшие в эту ловушку, становились восковыми— бери и лепи. Чертенок не стеснялся, он «брал и лепил». Но при этом он не был банальным и слащавым ловеласом. Он был отчаянно бесстрашен, остроумен, с непоколебимыми понятиями о чести, долге и предназначении рыцаря. Женщины были его единственным слабым местом. Впрочем, паршивца можно было понять — трудно ценить то, что валяется у твоих ног в изобилии. Ему очень повезло, что я запретил вводить в моей школе телесные наказания: начиная с двенадцати лет он вряд ли ночевал в своей спальне больше двух-трех раз… А вот Мордред был слеплен совсем из другого теста. К этому серьезному, пожалуй, даже чуть угрюмому пареньку у меня было особое отношение. По рыжим кудрям и зеленым глазам было нетрудно узнать отпрыска Моргаузы и Артура, но я внимательно присматривался к пареньку и не пожалел потраченного на него времени. В этом умном, начитанном, не по-детски обстоятельном юноше за версту чувствовалась королевская кровь. Он даже говорил так, словно отдавал приказы и распоряжения. Он тщательно продумывал каждое свое слово, каждый поступок, словно считая себя ответственным за все, что происходит вокруг него. Больше всего его интересовали римское право, история и экономика. Заметив мой интерес к нему, мальчишка тут же использовал его в своих целях, засыпав сотнями и сотнями вопросов об управлении государством, практике решения спорных вопросов и подборе кандидатов на ключевые государственные посты. Но, невзирая на несомненные таланты в этих областях, чиновником он явно не был. В детских играх он не уступал силой и выносливостью даже такому признанному в школе силачу, как Ланселот. Я ни разу не видел его плачущим. А вот на девушек, в отличие от своего приятеля, он вовсе не обращал внимания, предпочитая их обществу книги и упражнения в воинском искусстве.

Рядом с ними стояли и три лучших ученика этого выпуска: Акколон — юноша невиданной физической силы, Герайнт— неизменный победитель всех юношеских турниров, настолько умелый с оружием, что некоторые уроки я преподавал ему индивидуально, и Мелвис — лучший стратег школы, на него я возлагал надежды как на будущего полководца Аввалона.

«Что-то затевают, негодники, — с улыбкой подумал я. — Ничего страшного. Этот бал должен запомниться им навсегда. Сегодня им можно все. Сегодня их день».

При всей моей нелюбви к «официальным частям» я все же выступил с небольшой речью, над которой кропотливо трудился целую неделю. Я выражал надежду, что в их лице Аввалон найдет надежную защиту и опору, и именно они станут его гордостью в недалеком будущем. Я говорил, а их лица становились все мрачнее и мрачнее. Они как-то странно переглядывались и опускали глаза. Не понимая причины столь странного поведения, я сбился и замолчал.

— Ну, хорошо, — собравшись с силами, сказал я. — Вижу, что есть нечто, чего я не знаю. Кто обьяснит мне, что не так? Вы чем-то недовольны? Мы сделали что-то не так? Вы хотите о чем-то попросить? В чем дело?

Вперед выступил рыжеволосый Мордред. Приблизившись ко мне, он опустился на одно колено и, прижав руки к сердцу, горячо заговорил:

— Ваше Величество! Сир! Вы знаете, какой любовью и благодарностью к вам наполнены наши сердца! Вы не только спасли наши жизни много лет назад, вы в прямом смысле заменили нам отца, отдав нам свое внимание, свои силы, свою заботу и любовь. Все, что у нас есть — дано и воспитанно вами. Нет среди нас человека, который с радостью не отдал бы за вас свою жизнь. Сам Бог повернул той ночью наш корабль к берегам Аввалона и передал в ваши заботливые руки. Мы высоко чтим вашу заботу и доброту, а потому осмелились обратиться к вам с нижайшей просьбой, смысл которой может понять только ваше благородное сердце…

Признаюсь, я даже расчувствовался от этих слов. Я был готов выполнить все, что бы они не попросили… Но к этой просьбе я не был готов.

— Отпустите нас на поиски наших родителей, сир! — попросил Мордред. — Нас лишили матерей, отцов, дома, хотели лишить самой жизни. Вы вернули нам все, что могли. Но с самого раннего детства каждый из нас мечтал увидеть лицо матери. Узнать и полюбить своего отца. Вернуться в дом предков… Это снилось нам во снах. Об этом были все наши разговоры, мечты… В большинстве своем мы не знаем, ни кто они, ни живы ли вообще, но эта мечта наполняла наши сердца долгие годы и лишь в вашей власти сделать нас счастливыми…

В зале стояла такая тишина, что мне казалось, я слышу биение их сердец. А может, так громко стучало мое сердце…

— Ну, что ж… Раз вы мечтали, — растерянно пробормотал я. — Я всегда хотел, чтоб вы были счастливы…

— Ура! — взорвался зал десятками звонких голосов. — Да здравствует король! Слава королю!

— Мы никогда не забудем вас, сир! — с чувством сказал Мордред, вставая с колен. — Стоит вам позвать, и любой из нас, где бы он не был, тут же придет на ваш зов. Чего бы нам это ни стоило. Клянемся!

— Клянемся! — прокатилось по залу.

— Знайте и вы, — сказал я, — что бы не случилось, как бы не повернулась жизнь, у вас всегда есть дом, где вас помнят и ждут. Никто не знает, что ждет его впереди, но Аввалон примет вас, что бы не случилось.

Чувствуя, что у меня предательски щиплет глаза, я поспешно отвернулся, и… оказался лицом к лицу с невесть откуда взявшимся пронырой-монахом.

— Сир, вы — великий человек! — лицемерным голосом просипел Патрик, прикладывая к сухим глазам грязный платок. — Растить их для Аввалона и отдать королю Артуру — это… это…

— У человека должны быть свой дом и своя семья, — сухо сказал я. — Нельзя обретать их по чужой воле. Как и мечту…

— Вот и я говорю, — подтвердил он, глядя на меня из-под платка веселым глазом. — Кстати, о доме… Для братии нужен дом. Монастырь, обитель, община…

— Что?! — не понял я.

— Нужны деньги, люди и материал для построения монастырей и обителей, — пояснил монах.

— И?..

— Дайте.

— Заработайте! — сыграл я с ним в ту игру, в которую обычно играл со мной Денница.

— Как скажете, сир, — подозрительно быстро согласился Патрик. — Пойдем, соберем, выпросим… А вы лично сколько дадите, сир?

— Конрад! — в сердцах крикнул я. — Дай этому вымогателю, сколько попросит и не подпускай его ко мне хотя бы пару дней!

— Сир! — окликнул меня звонкий голос. — Позвольте…

Ко мне пробивались сквозь толпу Ланселот и Мордред.

— Да, ребята, — повернулся я к ним. — Чем я еще могу вам помочь? Оружие, доспехи и коней вам дадут. Деньги…

— Нет-нет, сир! Мы не… Мы хотели спросить… Что мы можем сделать для вас, ваше величество? Как мы можем отплатить вам за вашу доброту?

— За доброту не платят, Ланселот, — сказал я. — Ею можно только делиться. Будьте сами добрыми и честными. Где бы вы не были, помните: вы — рыцари Аввалона! И ваша слава будет мне лучшей наградой.

— Обещаем, сир! Но нам бы хотелось сделать что-то и для вас лично. Приказывайте, мы выполним все!

— Я уже сказал вам…

— Я знаю! — воскликнул Ланселот. — Простите, сир, но я совершенно случайно оказался сегодня в комнате одной… Вобщем, я оказался рядом с вашими покоями и был свидетелем вашего разговора с кем-то о Святом Граале… Поверьте, сир, я не подслушивал! Вы мечтаете о нем? Мы достанем его вам! Обещаем, друзья?

— Клянемся! — громыхнул зал. — Мы добудем для вас Грааль, сир!

— Ну… Пусть так и будет, — сказал я. — А теперь идите и празднуйте. Это ваш день. Запомните его навсегда…

Быстрым шагом я прошел в свою опочивальню и запер за собой дверь. Достал кувшин местного вина, наполнил кубок… И отставил его в сторону, не пригубив. Сутулясь, я сидел за дубовым столом и просто смотрел перед собой — не думая, не чувствуя, не слыша…

Нежные руки легли мне на плечи:

— Не печальтесь, сир. Это, с какой-то стороны, тоже подвиг. И все это понимают…

— Как ты вошла, Моргана? У тебя же нет ключа…

— У меня есть магия. Вы сердитесь, сир?

— Нет, девочка. Я не сержусь. Пожалуй, ты единственная, кого бы я хотел сейчас видеть.

— Я это почувствовала, — она уютно устроилась у меня на коленях и, касаясь острым, кошачьим языком моего уха, зашептала: — А я ведь к тебе по делу, мой король…

— Пожалела бы меня хоть ты, Моргана, — попросил я.

— Обязательно, — в ее голосе появились знакомые хрипловатые нотки. — Позже — обязательно. Просто… Это такой шанс… Мальчишки уходят в Британию… Артур примет их. Он утратил хватку, размяк, он не ждет сейчас подвоха… И если я пойду с ними, то…

Молча я снял ее со своих колен, поднялся. Она смотрела на меня, обиженно надув губки. Обьяснять ей что-либо было совершенно бесполезно.

— Делай, что хочешь, — сказал я. — Хочешь тратить свою жизнь на месть — трать. Подчини все этой, единственной цели. Живи ради этого, люби ради этого, предавай, страдай ради этого. Только помни: отомстишь ты или нет, проиграешь в любом случае…

— Не сердитесь, сир, — ничто не могло сбить ее с цели. — Я же вернусь. И вернусь к вам. Мой дом — здесь. Я привязана к нему.

— А ко мне?

— Вы — король, владыка этого места…

— Иди. Иди, Моргана, — попросил я и, когда дверь за ней закрылась, решительно придвинул к себе и кубок и кувшин. — Да и черт с вами! — сказал я вслух. — Живите, как знаете! И мне тоже никто не нужен! Никто!..

 

Глава 8

выписка из допроса Святой инквизицией

сэра Томаса Глендауэра, бывшего главнокомандующего морскими и сухопутными силами Аввалона

случилась худшая из всех возможных бед: король полностью утратил интерес к происходящему на Аввалоне. Три дня и три ночи после отбытия его учеников в Британию он пил, не выходя из своей опочивальни. Надежды его были разбиты. Признаться, лично я не испытывал особой грусти по этому поводу, тем более что вместе с юношами уехала с острова и столь ненавистная мне Моргана. О, эта Моргана — исчадие ада и худшее из порождений проклятой Лилит! Она вносила черный поток нечистот в наш светлый и соразмеренный мир так же, как тысячи женщин до нее и тысячи — после. Красивая, порочная самка, затмевающая разум и сбивающая с истинного пути. Я помню, как рассказывал отец Хук о прародительнице всех самок — порочной Лилит. В Библии о ней не говорится, но отец Хук утверждал, что она была первой женой Адама, но возжелала с ним равных прав, за что была наказана— ангелы убили всех ее детей и изгнали из рая. Лучшеб они убили и ее. Я вижу, как расплодилась на земле эта проклятая порода. Король когда-то гневался, обвиняя отца Хука в ереси и душевной болезни, но теперь-то я вижу, что сир заблуждался. Во испытание моей веры мне всегда доставались женщины порочные, неверные, лукавые. Опустошив мои карманы, а затем и кладовые моих замков, они сбегали искать новых приключений, а я вновь и вновь оставался у разбитого корыта, раздираемый ненавистью и отчаянием. Я думал, что мне просто не везет с ними, пока не произошло событие, открывшее мне глаза на истинное положение вещей. Но об этом позже.

Итак, король не выходил из спальни три дня, требуя все новые и новые кувшины, бутыли, бочонки с вином. А на четвертый день прискакал очередной гонец из Нотингема, от сэра Хотспера. Лесные разбойники разграбили обоз, доставлявший в наш замок провизию. Пытавшихся сопротивляться — убили. Сэр Хотспер уже не первый год просил оказать содействие в уничтожении этой шайки, но король постоянно отмахивался, утверждая, что проблема преувеличена. Отмахнулся и на этот раз:

— Не до них! Пусть сами разбираются. Он отвечает за порядок в городе? Вот пусть и наводит!

— Сир, — осторожно заметил я. — Лесное воинство многочисленно, а у сэра Хотспера всего…

— Я сказал: пусть разбирается сам!

Обескураженный таким приемом гонец счел за благо ретироваться, а король нетвердой походкой подошел к окну, долго всматривался, потом спросил:

— Что там происходит? Пилят, стучат, таскают? Кто-то взялся перестраивать мой замок?

— Почти что так, — подтвердил я. — Этот неугомонный монах — отец Патрик. Занял самочинно территорию бывшей школы и перестраивает под свои нужды. Видимо, считает, что сможет заниматься воспитанием лучше вас.

— Да? Ну-ка пойдем, посмотрим…

Мы прошли к месту гудящей стройки. Толстяк сумел развернуть здесь столь бурную деятельность, какой никто и не ожидал от этого жизнерадостного любителя выпить и закусить. Десятки людей бегали туда-сюда так, как не бегают и под кнутом надсмотрщика. Король поймал за руку одного из них:

— Стой! Где отец Патрик?

— Святой отец в мастерских.

— «Святой», значит, — с угрозой в голосе повторил король. — Пойдем, Томас, покажем этому «святому», кто в замке хозяин…

Толстяка мы застали надзирающим за работой художников, расписывающих стены. В одной руке он держал огромный свиной окорок, в другой — гигантских размеров чашу, и я готов был поспорить, что в ней явно не вода из колодца. Припадая по очереди то к греху чревоугодия, то к греху пьянства, он время от времени радостно восклицал:

— Прекрасно! Клянусь нимбами всех святых — прекрасно!

И было непонятно, что именно приводило его в такой восторг: то ли доброе вино с жирным окороком, то ли работа богомазов.

— И что здесь происходит? — негромко, но с явной угрозой в голосе окликнул его король.

Толстяк подпрыгнул от неожиданности, оглянулся и, бросив прямо на землю обглоданную кость и пустую чашу, подбежал к нам, на ходу вытирая руки о рясу.

— Ну, наконец-то! — радостно завопил он, не соизволив ни приветствовать сюзерена, ни хотя бы поклониться. — А я уж боялся, что вы надолго загулять изволили, уже сам хотел квам идти… Ну-ка, идемте за мной, сир! Я вам кое-что покажу.

И, подхватив растерявшегося от такой наглости короля под руку, потащил его по комнатам и залам, что-то поясняя, втолковывая, убеждая. Едва поспевая за ними, я слышал лишь обрывки этого длиннющего монолога:

— …по своему историческому и духовному предназначению. Но абсолютно иное, чем эта присно хваленая Шамбала. Да потому что, просто по сути своей. Я даже об этом спорить не хочу, потому что спорить просто невозможно…

— …да-да, именно каждого — от лесоруба до барона. Уверен, что это не составит труда. Десять, двадцать, да даже все тридцать лет — это не срок для Аввалона. С остальным миром сложнее, но ведь главное — организовать центр, определить направления развития, точки отсчета. Книгопечатание, проповедники, паломники сделают свое дело эффективней, чем вы можете себе представить. Но надо торопиться: вы не представляете, сколько разных лжеучений и лжепророков плодится сейчас по всему свету, и если…

— …не зацикливаться на светских книгах, статуях и картинах, ибо духовность без Бога — дьявольская соната. Может быть, это и красиво, и логично, но мир без учета Бога лишен не только правильной точки отсчета, но и смысла…

— … и если вы поняли, в чем была ваша ошибка, то надо не огорчаться, а радоваться тому, что они покинули остров. Вам знакомо понятие «троянский конь»? Теперь вы в большом долгу перед королем Артуром, ибо…

Поначалу король лишь покорно шел рядом, слабо пытаясь прервать этот мощный поток словоблудия. Потом начал прислушиваться, недоверчиво качая головой и словно пытаясь оправдаться. Потом задумался. Спросил о чем-то раз, другой, третий…

— Кстати, это несколько отличается от официальной позиции церкви, — сказал он, разглядывая странные фрески на стенах. — Я имею в виду позицию римского папы.

— Когда речь идет об истине, мнение конкретного человека, даже такого, как папа римский, звучит лишь в контексте, — загадочно отозвался на это монах. — Я ничего не придумывал и не трактовал. Бог дает Слово, а дьявол — десятки комментариев к нему. Я не хочу ничего прибавлять и убавлять. Я хочу проповедовать и служить.

— Да, но… «Бог есть любовь» — это понятно. Христос доказал, что смерти нет и после нашего пребывания на земле ничего не кончается. Это тоже понятно. Указал путь к жизни вечной — хорошо. Но о жизни Христа — тоненькая книжечка, а его слов там и вовсе…

— Если б Он пришел только учить и проповедовать, то прожил бы до ста лет и написал тысячу томов. Он пришел не для этого…

— Вот именно! А сейчас мы имеем тысячи и тысячи томов, где написано столько всего… Обычный человек начинает пугаться. Все хотят добавить от себя. Меня радует, что вы не несете отсебятину, но вы же тоже строите свое мнение не только на Писании, но и на комментариях Отцов Церкви. Чем больше мнений, тем больше расколов. Я не хочу расколов на Аввалоне. Я верю в Бога… Я даже знаю, что Он есть, потому что встречал в своей жизни… так сказать, доказательства… Но я не хочу, чтоб христиане резали друг другу глотки из-за того, сколькими перстами креститься или на каком языке читать Библию. Я сам не понимаю, как Бог-отец, Бог-сын и Святой дух могут быть единым целым?

— А это не такая уж и тайна. Видите этот трилистник, составляющий единое целое и называемый клевером? а теперь взгляните на солнце, являющееся светом, теплом и шаром. А теперь…

Покачав разболевшейся от этих непосильных для меня диалогов головой, я сделал вид, что отстал, а потом и вовсе удалился из этого мудреного заведения. Когда здесь была школа, я понимал хотя бы что-то… Ставлю золотой против желудя: наворотит отец Патрик дел на Аввалоне. Ох, наворотит! А сир такой увлекающийся…

И я не ошибся: король нашел себе новую игрушку. Теперь дни и ночи сир проводил, обустраивая детище отца Патрика, не жалея на него ни сил, ни времени, ни денег. А от их споров кипел не только мой мозг, но и куда более просвещенные головы. Я помню изумление на лицах лучших ученых, когда в пылу спора король выдал монаху совсем несусветное: «а это давно известно: если Бог существует, то энергия равняется массе, умноженной на скорость света в квадрате». Патрик медленно опустился на скамью и, даже лишившись части несмываемого румянца на лоснящихся щеках, хрипло прошептал: «Это невероятно… Это же обьясняет все! Сир, вы гений!» Король скромно потупился и, кокетливо ковыряя пальцем столешницу, добил: «А я с вами никогда не делился своей теорией относительности? Послушайте, Патрик, вам это будет занятно…» И я опять постыдно бежал от них, сберегая в себе остатки здравого смысла и чистоты знаний, не погруженных в ересь…

Впрочем, в окончательную ересь король впасть не успел. Спас его сэр Хотспер. Жизнью своей спас от гнева небесного. Неизвестно, чем бы закончились эти еретические посиделки с лукавым монахом, если б не прискакал тот злополучный гонец из Нотингема. Едва не падая с ног от усталости, покрытый пылью с головы до пят, едва переводя дыхание, он сипло доложил:

— Беда, сир! Сэр Хотспер погиб. Третьего дня, выполняя ваш приказ.

— Что ты мелешь?! — поднялся с трона ошеломленный король. — По какому приказу?

— Вы приказали нам покончить с разбойниками, но нас было очень мало, а помощи вы не дали. Мы попали в засаду. Стреляли из луков… Сотни стрел, со всех сторон… Сэр Хотспер ринулся на них, но… Не меньше полудюжины стрел — вголову, в грудь… Я видел это собственными глазами… Он умер сразу… А нас осталось не более десятка…

Король обессилено опустился на трон.

— Сэр Хотспер, сэр Хотспер… Ему бы пьесы писать, а я… Значит, так вот, да… — он поднял голову, и в его глазах я явственно увидел огни преисподней. — Сэр Томас! Поднимай войско. Ополченцев — в строй! Всех, кто может держать оружие. Выходим завтра. Всё.

Никогда еще Аввалон не знал подобной мобилизации. Король поставил в строй всех, от мала до велика. Пыль, поднятая многотысячными колоннами, скрывала людей, и казалось, что к Нотингему движется страшный смерч. Ополченцев король расставил вокруг леса, строго приказав не выпускать ни единой души, будь это хоть пеший, хоть конный, хоть старый, хоть юный. За ослушание — смерть. И с тысячью отборных воинов мы вошли в тревожно стихшие леса Нотингема. Мы настигли разбойников на западной опушке леса, готовившихся к прорыву сквозь жиденькое оцепление ополченцев. Они сражались отчаянно, понимая, что на этот раз пощады не будет. Но разве может выстоять разжиревший в лесах крестьянин против проводящего дни и ночи в тренировках воина? Разнесли, разметали, несмотря на бешенное сопротивление и град длинных стрел с остро отточенными наконечниками. Король, облаченный в свои знаменитые черные доспехи, был, как всегда, впереди, пластая все вокруг себя широким мечом без жалости и сомнения. Я прикрывал его слева. Вот тут-то и случилось событие, за которое я благодарил и благодарю Господа, хотя оно едва и не стоило мне жизни. Метко пущенный из пращи камень ударил меня точно в центр лба, и, невзирая на защиту прочного шлема, свет надолго померк в моих глазах…

Очнулся я в шатре, когда звезды уже рассыпались по иссиня-черному безлунному небосводу. Находившийся при мне воин подал облачение, помог зашнуровать многочисленные завязки на одежде (сир вводил такое странное новшество как «пуговицы», но я предпочитал одежду без новомодных выкрутасов) и дойти до королевского шатра. Я успел застать самое интересное. Король, сэр Конрад и отец Патрик как раз допрашивали стоявшего перед ними отца Хука. Не видев священника со дня его ухода в лесное братство, я отметил про себя, что держится он весьма неплохо для человека, стоящего на краю могилы. Да и жизнь на свежем воздухе явно пошла ему на пользу: ранее тощий, как прут, с иссиня-бледным лицом, теперь он оброс степенной плотью, налился румянцем и, невзирая на присутствие короля, держался явно вызывающе.

— …не только превратили Аввалон в обитель зла и ереси, — обличал он сидевших перед ним, — но и попрали законы отцов и дедов наших! Но вы просчитались! Я успел послать гонца в Рим, перечислив подробнейше все ваши преступления! Сопротивление боголюбивому королю Артуру, удары по его щиту с изображением Богородицы, нежелание ходить на исповеди и причастия, и многое, многое другое!

— Это мой остров, — спокойно сказал король. — Жалуйтесь хоть папе римскому, хоть мулле, хоть раввину, а порядки устанавливать здесь буду я.

— Вы еще не знаете всей власти Рима! — рассмеялся монах. — Папа отречет вас от Церкви, проклянет, и каждый, кто убьет вас, получит полное отпущение грехов за столь богоугодное дело!

Неожиданно вперед шагнул молчавший доселе отец Патрик. Протянул руку, показывая что-то восставшему монаху, и лицо отца Хука покрылось сероватым налетом страха.

— Перстень посланника папы? У вас? — бормотал он. — Тогда… Почему?.. Вы должны их всех… Как?..

— Именем папы подтверждаю, что все, сделанное королем Максимусом, сделано во славу Божию и на пользу Святой Церкви, — торжественным голосом объявил отец Патрик. — Действия брата Хука, вдохновившего разбойников на бунт и братоубийство, признаются преступными, сан с него снимается, и, как гражданское лицо, он передается в руки гражданского правосудия. Что вы решаете с его судьбой, Ваше Величество?

— Повесить, — решительно сказал король. — Вместе с остальными. Всех до последнего, на опушках этого леса. И пусть этот приговор станет последним приговором Аввалона. Пусть только хоть кто-нибудь попробует отнять жизнь у моего подданного! Пусть только…

— Увести! — распорядился Конрад, и поникшего Хука утащили за дверь.

Всю ночь солдаты вешали пленных. К исходу ночи свой конец нашло более трехсот выживших в этой битве разбойников…

Несмотря на все мастерство лекарей, моя голова после травмы болела нещадно. Боль вступала в левый висок, пылающим огнем охватывала мозг, и ничто не могло помочь мне, ни травы, ни вино, ни молитвы. Боль мучила меня днем и ночью, утром и вечером, и не было от нее ни спасения, ни отдыха. Я обошел всех лекарей острова, обращался к знахарям и колдуньям, но проклятая боль была сильнее их мастерства. Избавление пришло оттуда, откуда я его и не ждал.

Как-то раз, темным зимним вечером, в опочивальне короля раздался мелодичный звон. Я уже знал, что это сигнал, означающий, что у ворот Волчьего Перевала стоит гость, желая войти в замок. По случаю я оказался рядом, и король просил сопровождать его. По ту сторону переливающегося, как рассветные воды, портала, я увидел двух всадников. В одном по стройной фигуре и длинным рыжим волосам я опознал Моргану. Но как она изменилась! Ведьма и в ранней юности была весьма привлекательна, но сейчас она превратилась и вовсе в сногшибательную красавицу. Я давно подозревал, что ее красота — дело рук не только природы, но и наведенных ею чар. Но как бы там ни было, а ради именно вот таких женщин и совершаются как самые великие подвиги, так и самые черные преступления. А они с небрежностью и безразличием принимают и то и другое…

А вот второй всадник, худощавый, в странном темном балахоне, огромных сапогах и с короткой косой подмышкой, был никто иной, как сам Мерлин!

Король молча выжидал. Моргана грациозно спрыгнула с седла и склонилась в изящном поклоне:

— Приветствую тебя, король! — сквозь портал ее голос звучал слегка приглушенно. — Хотела бы обнять тебя, но, как вижу, ты не слишком торопишься впускать меня в свой дом.

— Я не очень доверяю твоему спутнику, — спокойно отозвался король, в упор разглядывая великого колдуна.

Я давно привык к его манере разговаривать на равных с императорами и колдунами, но откровенное пренебрежение мощью самого Мерлина повергло меня в ужас. Однако великий бессмертный, создающий страны и королей, лишь грустно улыбнулся в ответ:

— Приветствую вас, Максим. Можете не беспокоиться на мой счет. Я прибыл к вам с миром.

— Ага, — король скрестил руки на груди. — Человек, называющий Моргаузу «сосудом, в котором растет меч, смертоносный для Артура», человек, советующий уничтожить всех детей, родившихся в этот день, человек…

— Максим, разве кто-нибудь погиб? — укоризненно спросил Мерлин. — Я вам как-то пытался обьяснить, что есть события, которые произойдут в любом случае, как бы ты их не пытался изменить. И если их знать, то говорить и делать можно что угодно… Проку все равно не будет.

— Сир, ну пожалуйста! — Моргана надула губки, гримасничая от нетерпения. — Мерлин теперь со мной… С нами. Он обещал научить меня всему, что знает сам, а это… Подумай сам: если ты примешь нас, у Артура больше не будет самого могущественного союзника. А Эмрис может быть полезен и на твоем острове.

— Чем? — холодно спросил король.

— Знаниями, Максим, чем же еще, — вздохнул чародей. — Больше у меня ничего нет, только знания и опыт.

— Максимус, ну поверьте мне, — просила фея. — Я вам сейчас докажу… Мерлин, превратись в зайчика.

Колдун покосился на нее, на нас, но промолчал.

— Мерлин, душка, рыбка моя, ну пожалуйста! — Моргана погладила старика по руке. — Ну сделай это для меня! Мерлин! — в голосе ее явственно прорезались железные нотки.

Старик вздохнул, кряхтя, слез с коня, хлопнул в ладоши… и по полянке запрыгал серенький большеухий русак. Минута— и перед нами вновь стоял Мерлин, неловко улыбаясь и пряча глаза.

Мы с королем переглянулись. Во взгляде сира явственно читалось изумление, перемешанное с жалостью и презрением.

«Ай да Моргана! — невольно восхитился я. — Двух зайцев одним выстрелом! Выбить у Артура главную опору и одновременно получить лучшего учителя магии на все века и времена… Но неужели старик настолько спятил от любовной горячки, что готов на такое унижение? Или это хитрая игра? Сир прав: нельзя доверяться ему вот так, сразу».

Судя по всему, короля терзали те же сомнения. Моргана уже не улыбалась — смотрела нетерпеливо и едва ли не гневно. Я не знал, какое решение примет король, но лично я не стал бы пускать такую опасность даже на порог.

Король открыл уже рот, чтобы оповестить Мерлина о своем решении, когда за нашими спинами послышались торопливые шаги и на площадку вышел запыхавшийся от бега монах. Отец Патрик долго кряхтел, пытаясь отдышаться, вытирал красное лицо то одним рукавом рясы, то другим, и наконец выдохнул:

— А я уж не поверил…

— Вы чересчур вездесущи, святой отец, — с явным недовольством заметил король. — Прошу любить и жаловать: представитель святой Церкви и личный шпион папы римского на Аввалоне — отец Патрик.

— Не шпион, а доверенное лицо, глаза, уши и руки, — ничуть не обиделся Патрик.

— Шпион, шпион, — отмахнулся король. — Вкрался в доверие, понастроил тут… А это, как изволите видеть, — Мерлин и Моргана.

— Вижу, — радостно отозвался Патрик, буквально пожирая колдуна и фею взглядом. — Даже не верю такой удаче…

— Что — на костер диссидентов? — понимающе покачал головой король.

— Зачем?! — опешил Патрик. — Вы что, ваше величество, водочку беленой закусывали? Это же сам Мерлин! Да никто вмире не знает больше, чем этот… кхм-м… естествоиспытатель. Да он для нас… И вы еще раздумываете?!

— А вы, святой отец, не боитесь, что за подобные связи вам начальство седалище натрет до цвета майской розы? — слюбопытством глядя на пританцовывающего от возбуждения священника, спросил король.

— А кто расскажет? — демонстративно огляделся по сторонам Патрик. — Кто?

— Леший с вами, — устало махнул рукой король. — Проходите, Мерлин.

Не заботясь об оставленных с той стороны конях, Мерлин и Моргана торопливо шагнули вперед.

— Спасибо, ваше величество, — глаза Морганы так сверкали из-под кокетливо опущенных ресниц, что даже я догадался, что основная «благодарность» еще впереди. — Вы не пожалеете…

— Надеюсь, — вздохнул сир, и Моргана, словно опасаясь, что король передумает, торопливо потащила колдуна куда-то вглубь замка.

Я мрачно смотрел им вслед. Король заметил мое состояние:

— Да пусть их, Томас, — примирительным тоном сказал он. — Мерлин здесь под присмотром, а это все же лучше, чем гадать, где он и что замышляет. Пусть обучит Моргану, откроет тайны мироздания Патрику… Рискнем…

Я не ответил, поглощенный неожиданной мыслью. Все происходящее со мной, — не простая цепь случайностей! Это испытание! Сам Господь испытывает меня в верности Ему. Моя жизнь была проста и угодна Богу, пока я не связался с королем Максимусом. Сам по себе он неплохой человек и весьма достойный правитель, но окружающие его люди ведут Аввалон на заклание. Во что они превратили остров? Люди живут, забыв про страх перед Богом, про заветы отцов и дедов, соблюдая законы странные и опасные для души. Какой Патрик монах, если якшается с феями и колдунами? Для чего король вводит все эти новшества, ломая веками сложившийся уклад жизни? Куда ведут они заблудшие души? А я помогаю им в этом и еще удивляюсь, что судьба наказывает меня. Ядолжен опомниться, покаяться и исправить все… И как только я понял это, прошла боль в виске, мучавшая меня все утро. Да, я исправлю все! До Мерлина и Морганы мне не добраться, как и до еретика-монаха, по крайней мере, сейчас, но и я могу внести свою лепту в спасение Аввалона!..

Король смотрел на меня с явной тревогой:

— С вами все хорошо, сэр Томас? Вы так побледнели… Опять приступ?

— Да, сир… Приступ… Я чувствую себя все хуже и хуже с каждым днем… Боюсь, государственные дела мне больше не по силам. Мне надо отдохнуть и подлечиться, иначе я вряд ли смогу долго служить вашему величеству. Вы позволите мне на некоторое время удалиться к себе в замок и всерьез заняться своим здоровьем?

Король некоторое время молчал, в сомнении разглядывая мое непроницаемое лицо.

— Скажите, сэр Томас, а это не связано с… приездом гостей?

Я хотел было ответить честно, ведь я так давно знал и уважал своего короля, но тут в моей голове раздался спокойный и ясный голос, и я повторил за ним так же ясно и спокойно:

— Нет. Просто теперь, когда у вас стало больше помощников, меня не будет мучить совесть за то, что покидаю вас в тяжелых государственных заботах и уделяю больше времени себе. У меня и впрямь резко ухудшается здоровье. Вы видите это сами. Я держался сколько мог…

— Что ж, — грустно сказал король после продолжительной паузы. — Я не имею права удерживать тебя. Мы проделали с вами такую работу, сэр Томас, что вы заслужили куда больше, чем отдых. Возьмите все необходимое: лекарей, деньги, людей — все, что сочтете нужным. Я очень надеюсь, что ваши силы восстановятся быстро и мы еще славно поработаем с вами плечом к плечу…

— Я тоже надеюсь на это, — повторял я за звучащим в моей голове голосом. — Я навсегда останусь вашим преданным сторонником и верным слугой. Я еще послужу вам, не сомневайтесь…

На следующий же день я покинул Волчьи Ворота. Простите, сир, но я должен сделать то, что считаю нужным для спасения Аввалона и своей души. И ангел, говорящий со мной, будет вести меня по этой дороге…

 

Глава 9,

в которой герой узнает о тайнах мироздания,

о бремени власти, долга и любви

на Аввалоне была весна. На моей родине весна неподражаема, но на сказочном острове она вовсе бесподобна. Горы, покрытые лесами, превратились в изумрудные волны, долины кружили голову ароматами диковинных трав, даже солнце становилось действительно ласковым, поглаживая румяные щеки расцветающих девушек и украшая конопушками детские рожицы. Аввалон и сам по себе был очень красивым островом, а уж с наступлением весны он превращался в сказку, живя в которой, обретаешь непоколебимую уверенность, что плохого конца у нее просто не может быть…

Стоя у окна, я рассматривал суету слуг во дворе и щурился в солнечных лучах. За моей спиной раздался легкий шорох— проснулась Моргана. Потянулась, гибкая и изящная, словно пантера, спрыгнула с кровати, на цыпочках подбежала ко мне, прильнула, шепча в ухо какие-то нежные глупости. Меня всегда восхищало это ее умение просыпаться в хорошем настроении. Лишь после завтрака, преследуемая неотступными мыслями о мести, она становилась собранной, сосредоточенной, решительной. Ах, если б она все время была такой, как с утра!..

— Доброе утро, Матильда, — сказал я, обнимая ее и целуя в кончик носа. — Как настроение?

— Прекрасное, сир! Вчера Мерлин сказал, что мои способности просто невероятны, и если я буду прилежно учиться…

— Кстати, о Мерлине, — воспоминание о колдуне несколько помрачило мое весеннее настроение. — Матильда, я даже не знаю, как сказать… Это, наверное, не мое дело, но… Тебе самой-то ничуть его не жалко?

Она изумленно распахнула изумрудные глаза:

— Кого?! Мерлина?! Сир… Ну вы даете! — заливистый, звонкий смех феи заставил улыбнуться и меня. — Это ж надо было придумать: пожалеть самого Мерлина! Наверное, вы первый человек за все время его существования, которому это пришло в голову.

— Не знаю, как там обстоят дела с его величием и могуществом, может, у него совсем иные моральные ценности, но мне бы было неприятно, если б меня использовали вот так… Да еще издевались… Ты забавляешь гостей, заставляя его превратиться то в зайку, то в хомячка, то в оленя… с особо ветвистыми рогами…

— Я просто учусь, — сухо сказала фея. — Не стоит об этом, сир.

— Он влюблен в тебя, Матильда. Может быть, первый раз в жизни. А это очень хорошее чувство… даже если оно живет в сердце такого человека, как Мерлин…

— Он едва не убил нас всех руками этого рыжеволосого ублюдка! — теперь глаза Морганы сверкали яростью. — Да, возможно, он самый сильный чародей на свете и его нельзя победить. Но если взять все то, что знает он, плюс знания других магов… Да одна только мысль о мести мне и не позволила сойти с ума и тогда, и все эти годы! Не я начала эту войну! Не я убивала и обманывала…

— Все так, Матильда, все так… Только вместе с ним ты погубишь и себя. Ты чудесная девочка, зачем тебе это? Могла бы иметь дом, семью, странствовать, изучать свои манускрипты… Да все, что хочешь! Вместо этого живешь ради дня, после которого ты вряд ли будешь счастлива. Соблазнила старого дурака, притащила сюда, унижаешь, наслаждаясь властью над ним, — разве ты чувствуешь себя счастливой?

— Сир, давайте поговорим о чем-нибудь другом!

— Матильда, девочка…

— Сир!..

— Ладно, — я со вздохом поднял руки вверх. — Ладно, делай, как хочешь…

— Сир, а вам известно, что Артур приходил сюда перед свадьбой с Гвиневерой? — неожиданно прищурилась на меня фея.

— Куда — «сюда»? — не понял я.

— К Волчьему Перевалу, — охотно пояснила она. — К порталу. Вы были в отъезде… Кажется, вешали лесных разбойников. И его встречала ваша жена.

— Леди Гайя?!

— У вас много жен?

Я хмыкнул и задумался, барабаня пальцами по подоконнику.

— Это намек, чтоб я побольше занимался своими личными делами, вместо того, чтобы лезть в твои? — попытался улыбнуться я. — Она мне жена лишь формально, Матильда. Ты это знаешь.

— Тогда я, наверное, удивлю вас, ваше величество, — мурлыкающим голосом сообщила Моргана, — но именно из таких девочек, как эта Гайя, выходят настоящие королевы и лучшие на свете жены. А у вас, к тому же, совпали оба этих фактора. Если б вы не были помолвлены с вашим распрекрасным Аввалоном, может быть, вы бы соизволили это заметить.

— Да, ты права, девочка: больше я не буду давать тебе советы. Это весьма малоприятное удовольствие, когда тебя тычут куда-то носом…

— Вы чудо, сир! Вы не обиделись, правда? Смотрите, какой чудесный день! Вы меня любите? — последний вопрос был из серии предваряющих просьбу, а потому не требовал ответа. — Спойте мне ту песню… Ну, ту, которую вы всегда поете, когда грустите…

— Но сейчас я не грущу.

— Сир…

Я взял гитару (ох, сколько лет бились над ней мастера Аввалона, прежде чем я смог объяснить, что хочу получить!), тронул струны…

…Когда-нибудь, страшно подумать — когда,

сбудется день иной,

тогда мы, дружище, вернемся туда,

откуда ушли давно.

Тогда мы пробьемся сквозь полчища туч

и через все ветра,

и вот старый дом открывает наш ключ,

бывший в иных мирах…

Моргана сидела, поджав под себя ноги, на подоконнике, и солнце заливало ее нагое тело, превращая в отлитую из золота статую. Казалось, она даже не дышала, слушая слова, которые будут написаны Бардом много столетий спустя.

… Но если покажется путь невезуч,

и что на покой пора —

не даст нам покоя ни память, ни ключ,

бывавший в других мирах…

— Сир, — неожиданно спросила она, — а Мерлин говорит правду, что вы рано или поздно вернетесь в свой мир и покинете нас навсегда?

Я даже закашлялся, подавившись словами.

— Знаешь что, Матильда, — попросил я, — прикажи ему сегодня превратиться в жабу. Пусть он у тебя попрыгает.

— Но как же вы будете без Аввалона, сир?

— Я уже сказал, что больше не буду лезть в твои дела с Артуром, маленькая мстительная ведьма! Одевайся! Мне надо идти в мастерские… А тебе Мерлина тренировать. Сделай из него старого козла.

— Уже, сир, — мгновенно отозвалась негодница.

Но перед тем, как идти в мастерские, я, неожиданно для себя самого, решил навестить леди Гайю. Пролетевшие с нашей последней злополучной встречи годы сильно изменили мою «фиктивную половинку». Из нескладной девушки-подростка она превратилась в миловидную стройную женщину. Я мало интересовался кругом ее друзей и забот. Она тоже старалась как можно реже беспокоить меня, обращаясь лишь по вопросам ведения хозяйства или с какими-нибудь маленькими просьбами о помощи тем, кому по каким-то причинам сама она помочь не могла. Время стерло былую обиду, и у нас установились хоть и отдаленные, но достаточно теплые отношения. И потому я удивился, что факт ее тайной встречи с королем Артуром доставил мне более неприятное ощущение, чем можно было предположить. Попытка убедить себя в том, что эти ощущения вызваны только фактом тайной встречи с моим врагом, показалась натянутой даже мне, и потому я решил разобраться во всем до конца.

Постучав в дверь ее опочивальни и получив разрешение войти, я застал ее за рукодельем — Гайя вышивала какой-то особо сложный гобелен по просьбе отца Патрика.

— Леди Гайя, — перешел я сразу к сути своего визита. — Мне стало известно, что некоторое время назад вы имели приватную беседу с королем Артуром, о чем не удосужились поставить меня в известность. Это соответствует истине?

Королева слегка побледнела, опустила голову и едва заметно кивнула.

— Почему же вы сразу не сказали мне об этой встрече?

— Простите, сир… Дело в том, что содержание беседы было… интимным. И я просто не могла раскрыть его вам.

— Отличное оправдание! — вспылил я. — Королева Аввалона, моя жена, — при этих словах она на мгновение подняла голову, и мне почудилась улыбка в уголках ее глаз, — да, для всех вы — моя жена! И общаться с моим злейшим врагом…

— Сир, я никогда бы не позволила себе сделать что-то, что хоть как-то могло бросить тень на вашу честь. Я вас слишком уважаю для этого. Уважаю за то, что вы сделали для Аввалона.

— Тогда почему?

— Король Артур приходил ко мне с просьбой.

— Какой?

— Простите, я не могу сказать вам этого.

— А я вам приказываю! — вот теперь я всерьез разозлился на эти тайны «мадридского двора», и леди Гайя, видимо, это почувствовала.

— Хорошо. Если вы настаиваете… Но вы должны дать мне слово мужчины, что сказанное навсегда останется между нами. Иначе вы не услышите от меня ни слова. Наказать меня за это в вашем праве.

— Распустил я вас, — вздохнул я. — Общаться за моей спиной с врагами Аввалона и ставить при этом своему королю условия… Ладно. Я даю вам слово.

— Король Артур приходил ко мне… просить моей руки, — покраснев, призналась она.

Я молча сел в первое попавшееся кресло.

— А… Но… Я не очень понимаю, — после продолжительной паузы признался я. — Это при живом-то муже? Нет, ну какая скотина?!

— Кажется, он действительно влюблен в меня… или убедил себя в этом… Он хотел ехать в Рим, просить папу о расторжении нашего с вами брака, умолял меня бежать с ним… У него намечалась свадьба, и, видимо, это толкнуло его на подобную некорректность.

— Что-то я совсем запутался, — покачал я головой. — До своего приезда к нам Мерлин всеми силами отговаривал его жениться на этой… Гвиневере, сулил немыслимые беды, но Артур упрямо стоял на своем. Теперь же оказывается, что жениться он вовсе не хотел, а мечтал сбежать с моей женой… У него ушибов головы не было?

— Нет, ваше величество. Король пребывает в трезвом рассудке и здравой памяти. Все проще, — она отвернулась к окну. — Он сказал, что влюблен в меня и, пытаясь избавиться от этого чувства, решил жениться… но перед этим шагом все же попытался поговорить со мной, хотя и знал, что я откажусь.

— И вы отказались?

— Ну, я же здесь, — пожала она плечами. — Я напомнила ему, что венчалась с вами и давала Богу клятву быть с мужем в печали и радости, в бедности и болезни…

Я вскочил с кресла и долго ходил взад-вперед по комнате. Королева ждала, покорно склонив голову. Остановившись перед ней, я пальцем поднял ее подбородок, заглядывая в глаза. Глаза были огромны и прекрасны. Спокойные, уверенные в своей честности и правоте, глаза человека, на которого можно положиться.

Я неловко хмыкнул, направился к дверям, на самом пороге задержался и неловко спросил:

— Могу я что-нибудь сделать для вас, леди Гайя?

— Благодарю вас, сир. У меня все есть.

— Ну… Ладно…

Выйдя за дверь, я оторопело покачал головой, словно пытаясь избавиться от наваждения.

«Ну, что, рыжий засранец? — с триумфом подумал я. — Получил?! То Аввалон ему подавай, то мою жену… Губа не дура— целит на лучшее…»

И тут я задумался всерьез…

От размышлений меня отвлек пробегавший мимо отец Патрик. Увидев меня, затормозил так резко, что едва не опрокинулся на спину, и, возмущенно пуча маленькие глазки, заголосил:

— Да что ж это такое, ваше величество?! Это же не просто кот начихал, а ученый человек, светоч знаний, а она с ним так… Я — ей… А она… Да что — я?! Даже — вы!..

— Стоп-стоп-стоп! — придержал я неугомонного монаха. — Как я понимаю, речь идет о Мерлине.

— Да!

— И о Моргане?

— Да!!!

— Она отвлекла этот «светоч знаний» от ваших возвышенных занятий, попросив его превратиться в козлика и поскакать?

— Да!!!

— И скачет? — с искренним любопытством спросил я.

— Скачет, старый козел! — в сердцах выругался святой отец. — Ну хоть вы, ваше величество!.. Это же ни в какие ворота…

— Любовь зла, — вздохнул я. — Полюбишь и… Кхм-м… Поскачет и вернется к вашим благородным занятиям.

— Как же! — надувая щеки, орал монах. — Теперь ей захотелось на прогулку, она попросила его превратиться в коня и объезжает на нем замок! Да что ж это такое, я вас спрашиваю?! Так она скоро и нас под седло поставит.

— Влюбитесь — оседлает, — уверенно сообщил я. — Она— такая. Она может… Фея!..

Фея, одетая в алую тунику амазонки, гарцевала по двору на великолепном арабском жеребце. Увидев нас, подняла коня на дыбы и заставила приблизиться ко мне, удерживаясь в этой позиции.

— Матильда, девочка моя, — задушевным голосом спросил я. — Как бы мне увидеть высокоученого Мерлина? Он мне нужен для консультации по сложным вопросам…

— Мерина? — переспросила паршивка, прикидываясь тугоухой. — Ну вы, сир, и горазды почудить! Кто ж с мерином консультации проводит?

Я поманил ее пальцем. Заинтригованная, она склонилась ко мне с седла, подставляя розовое ушко.

— Если ты, негодница малолетняя, мне старика позорить не перестанешь, я тебя… я тебя… — так и не придумав, что я с ней сделаю, я ограничился устрашающей гримасой.

— Нужен мне ваш Мерлин, — обиженно надула она губки. — Просто покататься захотелось…

Спрыгнула с коня и пошла куда-то. В ту же секунду что-то негромко хлопнуло, и смущенно улыбающийся Мерлин поднялся с колен, отряхивая запачканное платье.

— Ну вот что, почтеннейший, — решительно взял я его за локоть, уводя со двора, подальше от смеха наслаждавшихся этой шуткой слуг. — Не знаю, как у вас, в Британии, но у нас, на Аввалоне…

— Да знаю я все, Максим, знаю, — печально вздохнул чародей. — Вы уж простите старого дурака… Хотелось девушку порадовать…

Я даже руками развел.

— Даже не знаю, как с вами говорить… Со всеми бывает, но вы?! Вы же видели и прошлое и будущее… Таких «любовных» историй — легион! Молодая паршивка, оседлавшая влюбленного… Она же издевается над вами, а вы о какой-то любви.

— И издевается, и изменяет, — не стал спорить Мерлин.

Я смутился, но тут же взял себя в руки.

— Да, и изменяет. А вы терпите. Ну, стыдно же, в конце-то концов!

— Я люблю ее, Максим, — просто сказал он. — Я никогда и никого не любил. Не выпало мне такого счастья, что уж тут поделаешь… Смирился — какая там любовь в моем возрасте. А тут, как гром посреди ясного неба. Увидел ее на свадьбе короля Артура и даже сам понял, что пропал. Да, она смеется надо мной и мстит, но дело-то во мне… Это я люблю! Может, эта любовь и дана мне в наказание за мои дела, но это и великий подарок, Максим. Сейчас я для нее враг и она ненавидит меня, но… от любви до ненависти один шаг, и столько же — обратно.

Я пожал плечами — влюбленные слепы и глухи, а потому убеждать их в чем-то бессмысленно. Они только чувствуют… Вот и он, рано или поздно… почувствует.

— Я мог бы предстать перед ней в любом обличии, — продолжал Мерлин. — Красавца-атлета, демонического любовника, златовласого неопытного юноши, но… не хочу. Она полюбит меня таким, какой я есть на самом деле. А уж потом… Не обижайтесь, Максим, но даже в постели я вас легко обскачу.

— Я не собираюсь ложиться с вами в постель, Мерлин. — отмахнулся я. — И уж тем более, позволять вам скакать по ней. Вы и так прекрасно это делали на дворе…

— Она — хорошая, — словно не слыша меня, говорил Мерлин. — Она по утрам, как котенок — светлая, ласковая, игривая… Я хочу научить ее улыбаться не только по утрам. Ялюблю ее, Максим, и я использую все шансы. Вы еще не знаете, что такое настоящая любовь. Когда-нибудь и вы поймете это. И не уверен, что вы будете благоразумны в этом чувстве. Грош цена тем, кто благоразумен в любви…

— Ладно, поступайте, как знаете, — вздохнул я. — Что там слышно у Артура?

— Нового много, но интересного мало, — ответил он. — Несмотря на мои предостережения, Артур все-таки женился на Гвиневере. Принял ко двору ваших… засланцев. К примеру, отпрыск Моргаузы был посвящен в рыцари прямо в день свадьбы короля. Их прибытие — смерть для старой доброй Британии. Вы воспитали хороших мальчиков, Максим. Хороших, но лишенных вектора.

— Это как?

— Энергии много, но она не имеет цели и стержня. Бьет через край, куда направит случай. Сначала организовали «братство Грааля» и полмира перевернули в его поисках, потом провозгласили «культ прекрасной дамы» и готовы сложить свое оружие у ног первой встречной. Нет, они точно погубят Британию, Максим. Вы делаете ставку на государство, а Артур делал на людей. Вы победите, потому что то, что хорошо для государства, плохо для отдельного человека, и — наоборот. Много столетий я управлял Британией и разочаровался в ней. Я займусь вашим островом, Максим, и помогу вам сделать его самой чудесной страной на свете…

— Как хорошо, что король все-таки я, — с чувством напомнил я Мерлину, — и сам решаю, как управлять Аввалоном. Отец Патрик мечтает превратить остров в какое-то подобие христианской Шамбалы, вы пророчите Аввалону какой-то свой, особенный путь, но решать буду я, уж не обессудьте. Не надо здесь ставить эксперименты. Я, знаете ли, это уже проходил. Из моей родной страны без передышки, десятилетиями, такую «шамбалу» делали, что это вылилась в китайское проклятие: «Чтоб ты жил в эпоху перемен». Не дам!

— Вы мало знаете о мире, Максим, как вы можете сравнивать, что лучше для Аввалона? Как бы вам это объяснить… Самая большая ценность во Вселенной — душа. Это уникальная субстанция, вечная и мыслящая. И она одарена Богом свободой выбора. Свободой, которой больше нет ни у одной из божьих тварей. И способностью творить, чего нет даже у ангелов и демонов. Человек может странствовать по тысячам самых разнообразных миров… Если он этого захочет. Устал— отдохнет там, где ему придется по душе. Соскучится — отправится в новые приключения. Мир бесконечен и разнообразен. В данном мире про это забыли. Людям талдычат об этом веками, но человек — как свинья, у которой нет шеи, и потому она не может смотреть на звезды. Но не обязательно ждать до смерти, мучаясь от скуки здесь, на земле. Бог придумал свою систему для совершенствования человеческой души, но я нашел «черный ход в рай». Я не считаю обязательным проходить эти, так сказать, «курсы» до конца. Человек может обрести все еще при жизни. Почему кто-то решил за нас, что нам сперва нужны ясли, потом детский сад, потом школа, потом институт, и только потом?.. Нет, я не спорю, неподготовленные люди не смогут одолеть «Дорогу сновидений», но ведь можно кардинально сократить все эти… коридоры. Вы знаете, что индийские йоги и древнеегипетские жрецы, пребывая в медитации, посещали другие миры, принося оттуда знания о медицине, астрономии, физике и химии. Для этого требуются немыслимые усилия, но оно того стоит — поверьте! Так как миров бесконечное множество, то, чтобы не заблудиться, каждому миру соответствует определенный символ или пароль. Египетских фараонов об этом подробно инструктировали, а в некоторых пирамидах даже чертили что-то вроде карт, с вопросами-ответами и предостережениями о тех опасностях, которые подстерегают на пути. Символы этих миров высечены на обелисках и описаны в «Книге мертвых».

— То есть… вы просто-напросто решили поспорить с Богом?

— Да. Я хочу дать человечеству шанс…

— Вот это меня и пугает.

— Что?

— Очередная попытка осчастливить все человечество.

— Зачем — все? — пожал плечами Мерлин. — Кто не захочет, может остаться и идти своей дорогой. На то она и «Дорога сновидений». Каждый выбирает свой путь. Я дам лишь дополнительный шанс.

— Я не отец Патрик, но он бы напомнил, что то, что не от Бога… совсем от другого персонажа.

— И что из того? Вы хорошо знакомы с этим, как вы выразились, «персонажем». Он вас пугает? По-моему, он вам дал все, что можно только пожелать.

— А Монтень говорил, что нельзя сказать о человеке, счастлив он или нет, пока он не умер. Может, то, что сейчас мне кажется правильным, окажется ошибкой, когда паззл сложится до конца…

— Значит, вы можете отказаться от «Дороги» и доскладывать эту свою мозаику. Но разве вы можете решать за всех? Есть ведь и те, кому эта земля уже… скажем мягко: весьма надоела.

— Например — вам? — догадался я. — Сколько вам лет, Мерлин?

— Бесконечность, — нехотя признался он. — Я когда-то поставил один… как оказалось, весьма неудачный эксперимент, и… я попал в кольцо времени. Это я вам объяснить не могу — в вашем понимании еще нет даже таких терминов, но сейчас, уже несколько тысяч лет, я иду из вашего будущего в ваше прошлое.

— Поэтому вы его так хорошо знаете? А… мое прошлое и ваше «будущее»?

— Я там тоже был, — вздохнул он. — Несколько тысяч лет назад… Это — круг, Максим. Замкнутый круг. Я устал. Яхочу вырваться. Бессмертие тоже может быть адом…

— Ага… И вы хотите одарить этим «адом» других? Один неудачный эксперимент для себя поменять на другой неудачный эксперимент для миллионов? Мерлин, вам надо как-то смириться с устройством этого мира и все же признать, что Тот, Кто его строил, был несколько… дальновидней вас.

— Но я хочу вырваться отсюда! Я уже раскрыл тайну пирамид. Это своеобразные «катапульты». Транспорт, доставляющий души на другие планеты. Слышали про церемонию «открывания рта»? В это время в подземных камерах звучала музыка, помогая душе…

— Мерлин, я все равно в этом ничего не пойму. Уж извините.

— Но я уже рассчитал и расстояние до обитаемых миров, и скорость, и дальность. Я построил высокоточный календарь…

— Стоунхендж?

— Да. И зачем нам будет это бремя земной жизни, если вместо жалкой власти над толпой, или даже страной, вы можете получить в свое распоряжение целые миры?!

— Но любая власть — прежде всего ответственность. Мне бы с Аввалоном разобраться, а вы меня еще и целыми мирами нагрузить хотите. Нет, пока что как-то не тянет.

— Вы просто не понимаете. Это же не обязательно использовать в личных целях! А информация, подчас бесценная, а отдых и приключения, а новые технологии?! Да и зачем ждать смерти? Зачем?!

— Без смерти нет воскрешения — как любит повторять отец Патрик.

— Ерунда, — небрежно отмахнулся Мерлин. — Много ваш Патрик понимает… Он — монах, а я — друид. Помните, у Лукана, в «Фарсалии»: «От друидов мы узнали, что место предназначения человеческой души — не могила, и не царство теней, та же самая душа в ином мире оживляет другое тело, и если их учение истинно, то смерть — это многоточие, а не конец долгой жизни». Мы проповедовали бессмертие души раньше христиан…

— Все время хотел вас спросить… Почему вы так одеваетесь? Балахон этот, сапоги, коса… Вы на смерть похожи.

— Что вы, Максим, — рассмеялся Мерлин. — Смерть красива. Во время клинической смерти многие путают ее с самой Богородицей. А одежда… Да так… атрибуты. Как митра у папы римского или скипетр у Ивана Грозного. Считайте, что эта коса — символ жатвы знаний.

— Врете, — уверенно сказал я. — И мне это не нравится. Решим так. Продолжайте ваши изыскания, но… Только для себя одного. Если получится хоть что-то практическое… покажите, и будем думать дальше. А пока я не разрешаю вам ни пропагандировать ваши идеи, ни набирать себе учеников… Кроме Морганы. Не обижайтесь, но говорят все красиво, а на деле… Вы так наэкспериментировались в Британии, что теперь все, что она может создать, — это Америку. А это, как вы помните, вообще… полный Пентагон! Да и из Аввалона не стоит делать черный ход в рай. Эта дверь обычно ведет в подвал… А насчет ваших отношений с Морганой все же подумайте. Толстой и Сократ тоже были неглупыми людьми, пытавшимися осчастливить человечество, однако собственных жен они переделать не смогли. Вы же помните старую поговорку о том, что женщина — это доброе, милое и пушистое создание, спастись от которого невозможно. Впрочем, надеяться на чудо — право каждого.

— Чудеса, Максим, сами по себе никогда не случаются, их творит кто-то конкретный… А вот и леди Моргана, — неожиданно повернулся он к двери.

Вид Морганы был страшен: бледная, с полубезумным, горящим яростью взором, она казалась вышедшей из ада фурией.

— Что случилось? — встревожился я.

— Плохие вести из Британии, сир, — даже голос ее изменился до неузнаваемости: стал сухим и отрывистым. — Погибла моя сестра. Моргауза.

— Артур?! — вскричал я.

— Нет… Но это дело рук его дьявольской свиты! Самой атмосферы, царящей вокруг рыжего дьявола! Она влюбилась в одного из ваших воспитанников, приехавших с Аввалона. Вы должны помнить его, сир. Его звали Ламорак.

— Да, помню. Миловидный, очень скромный паренек. Имел склонность к алгебре и астрономии. Хороший воин.

— Один из лучших, — подтвердила Моргана. — А эта кошка, нацепившая маску «блюстительницы нравов», Гвиневера, чтоб ей в аду гореть, прилюдно устыдила и науськала сына Моргаузы — Техериса.

— Тоже хорошо помню, — сказал я. — Темноволосый крепыш, увлекался греко-римской борьбой…

— Он убил свою мать! — сказала Моргана. — Убил, застав ее в спальне с Ламораком! Его изгнали, а Ламорака убил Мордред на поединке… Моя сестра — мертва…

— Я сочувствую твоему горю, девочка, — сказал я. — Что я могу для тебя сделать?

— Отпустите меня на похороны.

— Но, Моргана…

— Не бойтесь, сир, я не убью Артура, — разгадала она мои мысли. — Для этого у него слишком хорошая охрана. Акласть свою голову в обмен на его не могу — я поклялась еще спеть над его телом. Рано или поздно я найду подходящий момент, но сейчас я еще не готова…

— Что ж, тогда поезжай. Рыцарь Аккалон тебя проводит. В Британии не так безопасно, как на Аввалоне.

— Я не беззащитная девочка, — напомнила она.

— Тогда не поедешь.

Она секунду подумала, коротко поклонилась и ушла.

— Бедные дети, — сказал Мерлин.

— Это моя вина, — признал я. — Я воспитывал их не для того мира, а для этого… Они не выживут в Британии, как не выжил бы никто из моего мира.

— Но вы же смогли?

— Я — другое дело, — вздохнул я. — Простите, Мерлин, но я пойду. Нет настроения для философских бесед.

Велев накрыть стол в трапезной зале, я распорядился подать как можно больше вина и… Понял, что одиночество сегодня мне противопоказано. Но ни Мерлин, ни отец Патрик не были помощниками в моей скорби — их ответы на мои вопросы были слишком очевидны. Ах, если бы был жив сэр Хотспер! Томас лечится в своем замке на другом конце Аввалона, сэр Конрад в очередном своем отъезде… Даже Матильда покинула замок… Я вздохнул, поднялся во флигель королевы и, постучав, попросил:

— Леди Гайя… Если вы не очень заняты и можете уделить мне немного времени… Не окажете мне любезность, составив компанию за ужином?

Она помолчала, пристально вглядываясь в мое лицо, потом кивнула:

— Дайте мне пять минут переодеться…

К ужину она надела ярко-красное платье с золотой оторочкой по рукавам и подолу. С удивлением я вынужден был признать, что при желании королева может быть не просто хорошенькой. Она умеет быть ослепительной!

— Прошу вас, — я помог ей устроиться за столом, слуги подали блюда, вино я разлил сам. — Простите мою навязчивость, просто сегодня такой день…

— Я слышала, сир. Сочувствую и вам, и леди Моргане.

— Жалко мальчишек, — повторил я. — Не надо было их отпускать…

— Они не тепличные цветы, сир, — мягко напомнила королева. — Здесь их постоянно мучали бы неудовлетворенные потребности в реализации своих сил. Вы могли предложить им лишь роль ученых, политиков, художников, но… Вы воспитали их настоящими мужчинами, а это обязывает к определенному образу жизни.

— Мне кажется, что в ваших словах сквозит осуждение. Первый раз слышу, что мужчиной быть плохо.

— Смотря что понимать под этим словом. Воин, защитник — это, конечно, хорошо… Они этим сейчас и занимаются… Но должна быть еще и ответственность. Обязанности. Перед людьми, перед своей страной, перед семьей. Этим и занимаются ученые и художники, политики и просто мужья. А «вечные мальчики», доказывающие что-то самим себе и окружающим и оправдывающие это тягой к приключениям, новой любовью и… У них много оправданий. Но мало ответственности. А хоть в какой-то мере она все же присутствовать должна.

— Что же для вас доминанта в понятии «мужчина»?

— Прежде всего — человек.

— М-мда, — протянул я. — Человек… Это так мало и так много… В таком случае, они остались бы одинокими на всю жизнь.

— Почему?

— «Но чем отчетливее личность, тем одиноче человек», — так говорил один поэт в моем мире. Отец Патрик постоянно повторяет, что человеку, единственному из всех тварей Господних, дан талант творчества… Но любят не творцов, а обычных, живых людей. Сексуальных, играющих, страдающих, веселящихся, ошибающихся, даже подличающих, но не духовных…

— Не согласна, — возразила она.

— Верю. Это значило бы признать тягу женщин к порочным сторонам мужской натуры. Вы, наверное, тоже считаете, что если б миром правили женщины, то все было бы эволюционно и миролюбиво?

— Не уверена. Все зависит от женщины. Но, боюсь, в целом, крови лилось бы куда больше.

Я вспомнил о правлении английской королевы Елизаветы, уничтожившей людей куда как больше, нежели ее русский современник Иван Грозный, об Анне Иоанновне, «Царице зраку престрашного», о династии Медичи, о прочих правлениях «дам сердца» и кивнул:

— Согласен. А почему, как думаете?

— Наверное, дело в сущности, — задумалась она. — Мужчины — двигатели эволюции. Их дела кратковременны, но прогрессивны: взять штурмом крепость, нарисовать великую картину, разгадать загадки мироздания — подвиги, требующие приложения всех сил, но на определенный отрезок времени — до появления результата. А женский подвиг — постоянство, требующее каждодневной, сиюминутной отдачи, не знающее отдыха и временных отрезков. Кротость, терпение, смирение — вот женский подвиг. Если эти роли поменять местами, скорее всего, случится беда. И для них, и для окружающих.

Я долго молча смотрел на нее. Королева смутилась и слегка покраснела.

— За что вы любите Артура? — напрямик спросил я.

Она вздрогнула, но, чуть помедлив, все же ответила:

— Человек должен кого-то любить. Мы не знаем, когда и к кому вспыхнет это чувство. Да и любят не за что-то, а вопреки всему.

— И все же?

— Он — сильный, мужественный, цельный и… несчастный.

— Понятно, — кивнул я. — «Она его за муки полюбила, а он ее за состраданье к ним». И чем же он такой несчастненький?

— Не знаю… Он — плоть от плоти этого мира, но иногда мне кажется, что он живет не в своем времени. Одним своим присутствием он перевернет весь этот мир, но лично для себя не получит ничего… кроме беды.

— А я?

— Вы здесь на своем месте, король. Вы странный, но вы— лучшее, что было у Аввалона до сих пор.

Я вновь надолго замолчал, постукивая по столу кончиками пальцев. Забавный у нас получался разговор…

— А меня… меня вы смогли бы полюбить? — спросил, наконец, я. — Я просто так спрашиваю…

Настал ее черед молчать.

— Боитесь обидеть, — догадался я.

— Вы не нуждаетесь в любви, — сказала Гайя. — Вас несчастным назвать нельзя. Вы, как не знающий сомнений механизм, влечете Аввалон в будущее, и любви в этом процессе места нет. Любовь будет той «песчинкой», которая может сломать всю эту сложнейшую машину… Вы слишком на своем месте… Простите, сир…

— Значит, ко мне женщина не может испытывать ни любви, ни даже жалости?

— Еще раз простите меня…

— Ерунда! — раздраженно ответил я. — Любовь можно построить так же, как государство… Ну, хорошо, хорошо, не построить — вызвать к жизни. Все дело во времени и в желаниях. Хотите, докажу?

— Не надо, — тихо ответила она. — Ваше величество, у вас просто плохое настроение…

— А я докажу! — сварливо отозвался я, поднимаясь. — Посмотрим еще… «Механизм», «слишком на своем месте»… Нет предопределенности! У человека есть воля!

— Есть, — согласилась она. — Но это тоже имеет отношение к… другой области.

— Посмотрим, — сказал я и, не прощаясь, вышел.

Поймав первого пробегавшего мимо слугу, спросил:

— Как зовут?

— Атик, сир.

— Вот что, парень… С этого дня, каждое утро, будешь приносить королеве огромный букет роз. Где розы растут, знаешь?

— Да.

— И это… Что еще у вас дарят женщинам, когда ухаживают?

— Любовь, внимание… заботу…

— Пошел прочь, дурак! Забудешь про цветы — посажу на кол!

В моих покоях, удобно развалившись в кресле, меня уже ждал Денница.

— Вы когда-нибудь любили? — с порога спросил я. — Свашими способностями, опытом и внешними данными увлечь их труда не составляло, но вы сами — любили?

— Не испытываю необходимости, Максим, — ответил он. — Как и любой ангел, я — беспол. Кстати, при желании даже Михаила и Гавриила можно звать в женском роде. Или в среднем. Зато есть плюс: не надо меряться, кто выше писает на стенку, а это отсекает обиды. К тому же, я совсем иное существо, нежели вы, и испытываю к женщинам такое же «влечение», как вы — к самкам бабуина или хомячкам. Соблазнять доводилась миллионы раз — я могу принимать любой облик… И не скажу, что вы правы в отношении «штабелей» из женщин, валявшихся вокруг меня. Для них хоть Бог, хоть сатана — все зависит от настроения. Какая блажь втемяшит, так и повернут. Стыдно признаться, но у меня ведь рога не только на дурацких картинках…

— Вот свинство какое! — искренне подытожил я. — А как же счастье?

— У кого-то есть… Любят, любимы… Бывает…

— М-мда… Вам потяжелее будет…

— Привык… А я ведь с плохими известиями.

— Кто бы сомневался, — вздохнул я. — Давайте, пинайте меня в душу, вы в этой очереди сегодня далеко не первый…

— Навести Томаса, — посоветовал он. — И побыстрее.

— И что там?

— Там все плохо. Сам увидишь… Отряд с собой возьми.

— Даже так?

— Это еще полбеды. Тебя тут на днях резать собрались.

— Ух ты! — восхитился я. — А за что?

— За власть, что еще у тебя есть? Есть у тебя такой паренек по фамилии Деболь?

— Конрад?!

— Угу… Талантливый мальчик…

— Да ну… ерунда какая-то… Я же его… Скажи честно: зачем тебе это надо?

— Мне обидиться или посмотреть на тебя с искренней жалостью, как на идиота?

— Ладно, прости… Просто в голове не укладывается.

— Ты все еще веришь в людей? — усмехнулся он. — Даже завидую…

Тут его лицо исказила гримаса раздражения, но, прежде чем я успел спросить о причине, дверь распахнулась и, от возбуждения забыв о приличиях, в палату ворвался отец Патрик:

— Ваше величество! — начал с порога орать он, но увидел моего гостя и запнулся, пристально вглядываясь.

Лицо толстого монаха медленно стало наливаться багрянцем.

— Стучаться не учили? — процедил Денница, презрительно отворачиваясь в сторону.

— Вы?!

— Ну и?.. — Денница покосился на священника с презрительным любопытством. — Я. Дальше что? Будем вопить, брызгать святой водой и тихо обалдевать от того, что дьявол действительно существует?

— Ну уж в этом-то я никогда не сомневался, — священник попытался вложить в интонацию весь имеющийся у него запас презрения и сарказма. — Вы у нас в каждой бочке затычка… Здесь-то что надо?

— А я, видите ли, к другу зашел, — отбрил его дьявол. — И будьте добры держать себя в руках. Вместе с вашими мнениями и желаниями. Я пришел не к вам, и ваша персона мне ни с какой стороны не интересна.

— Зато вы мне интересны! — священник покраснел до взрывоопасного состояния. — Я хочу понять: есть ли вообще хоть один способ избавиться от вашего присутствия в мире раз и навсегда!

— Слушайте, вы! — Денница вскочил с кресла, приблизился к отцу Патрику так, что едва не упирался своим носом в его. — Сгусток энергии! Из-за таких вот, как вы, не только у меня уважение к человечеству пропадает. Да что я с вами вообще говорю?! Что вам вообще надо на Аввалоне?!

— Может быть, это единственное место, где есть хоть какой-то шанс избавиться от вас! — парировал Патрик. — А вот как вы здесь оказались?

— По той же причине!

Они бы еще долго орали друг на друга, если б я аккуратно не вклинился между ними, примирительно улыбаясь:

— Только за ножи не хватайтесь. Нас, обаятельных, и так мало осталось.

Пыхтя и отдуваясь, отец Патрик устроился в кресле за столом. Денница, с раздраженной гримасой на лице, сел напротив. Друг на друга они старались не смотреть.

— Ну и знакомые у вас, ваше величество, — проворчал монах.

— Вот именно, — подтвердил дьявол. — Понаехали тут… Аввалон не резиновый!

Не успел я опомниться, как они опять стояли нос к носу, тяжело дыша от возбуждения.

Я вздохнул и наполнил бокалы вином:

— Господа, не хочу прерывать вашу высококультурную беседу, но у меня есть предложение, подкупающее своей новизной… Господа, давайте нажремся?..

— Достоинство застолья не в вине, — нравоучительно заметил мне отец Патрик, подгребая к себе бокал. — а в собеседниках. Какое может быть «застолье», когда с тобой за столом сидит… такое?!

— Прав был старик Хайям: «Ты лучше голодай, чем что попало ешь, и лучше будь один, чем вместе с кем попало», — укорил меня дьявол.

Они выпили, не чокаясь. Глядя в разные стороны, поставили передо мной пустые кубки. Я терпеливо наполнил их вновь, сел между заклятыми врагами и, положив им руки на плечи, спросил как можно задушевнее:

— А что вы, господа, думаете о… бабах?..

…Кровать качнулась влево, резко встала на дыбы и плавно-плавно заскользила куда-то вниз… В сполохах и неоновом свете появилось недовольное лицо Иуды, вопрошавшего почему-то басом:

— Воды?

— Вина, — сипло попросил я.

— Винные погреба, славные на весь Аввалон редкими сортами, помните? — почему-то злорадно спросил Иуда.

— Ну…

— Забудьте. Выжрали-с.

— Как?!

— Быстро, — лаконично ответил слуга.

— Ого… И что вчера еще было? — робко спросил я, двумя руками приподнимая голову с подушки.

— С удовольствием расскажу! Подробно и с самого начала! Когда вы, сир, с отцом Патриком и неизвестным мне, но, несомненно, весьма достойным рыцарем (судя по тому, как он вино жрет!), опустошили погреба и принялись строить там какую-то «сауну», народ работал, но терпел. Когда вы в полчетвертого утра велели всем собраться на центральной площади и орать: «Зенит — чемпион», народ орал, но терпел. Но когда вы с отцом Патриком, плотоядно облизываясь на горожанок, заявили, что сейчас начнете «охоту на ведьм»… Обиделась даже королева.

— Не осуждай меня, Иуда, — попросил я. — Человек слаб… но ведь Бог создал нас по образу и подобию своему.

— Бог здесь не при чем, ваше величество. В вашем случае это природа ошиблась. Когда вы вчера играли в «живые картинки», зачем хотели повесить меня на осине?

— М-м…

— Понятно… Одеваться будете?

— Давай попытаемся…

Натянув с его помощью штаны, я понял, что на этом мои возможности исчерпаны. Невзирая на возмущенные вопли Иуды, завернулся в простыню, как в тогу, и вышел в коридор. Конец простыни волочился далеко позади меня, слуги расступались, пряча ехидные улыбки, я насчитал двенадцать густо покрасневших служанок и понял, что ночь удалась…

Робко постучал в двери леди Гайи, откашлялся, упал, запутавшись в простыне…

— Разрешите?

— Вползайте, ваше величество, — послышалось изнутри.

— Доброе утро, королева, — как можно бодрее приветствовал я ее. — Я тут проходил мимо и решил нанести вам визит… э-э… М-да.

Она с любопытством разглядывала меня, но я держал марку, надев на лицо маску «поручик Ржевский в понедельник утром». Мне даже удалось величавым жестом перебросить через плечо волочившийся край простыни.

— Как прошла ночь? — спросила она.

— Спокойно, как всегда. — заверил я. — А у вас?

— Немного шумели… за окном.

— Да?! — возмутился я. — Хулиганы! В моем замке! Накажу! А кто — не знаете?

Она поманила меня пальцем, указывая на окно. Выглянув, я едва не ахнул: через весь двор по булыжной мостовой белой краской прыгали корявые буквы: «Превед! Королева— жжот!»

— Это безграмотные хулиганы, — с осуждением констатировал я. — По этой примете мы их и найдем.

— Есть еще одна примета, — спокойно сообщила она. — Когда один из троицы, написавшей это, опрокинул ведро на своего толстого друга, тот возмущенно заблажил на весь двор: «Засранец вы, ваше величество!». Вы же знаете, что есть «Король-рыбак», «Король-птицелов», значит, теперь появился и «король-засранец».

— Найдем! — твердо пообещал я. — И накажем… Но я не по этому делу. Я зашел проститься. Еду посетить сэра Томаса.

— Значит, слухи дошли и до вас? — королева вмиг стала серьезной.

— Какие слухи?

— Говорят, что в окрестностях его замка стали пропадать молодые девушки…

— С девушками это случается, — философски заметил я. — Если б вы только знали, леди Гайя, сколько раз они бесследно пропадали в окрестностях моей жизни… Девушки имеют такое свойство, уверяю вас.

— Поползли очень плохие слухи, сир, — не приняла она шутливого тона. — Их исчезновение совпало с возращением сэра Глендауэра. Крестьяне встревожены. Замок овеян весьма дурной славой…

— Хорошо, я разберусь. Вы не окажите мне услугу, присмотрев здесь… до моего возвращения? В прошлый раз это получилось у вас замечательно.

— Всегда к услугам вашего величества.

— И это… как бы это сказать… в общем…

Она молча поставила передо мной бокал красного вина. Виновато улыбнувшись, я залпом выпил и увидел, как над ее головой засветился нимб, а за спиной затрепетали белоснежные крылья, о чем не преминул сообщить вслух.

— Удачи вам, ваше величество, — только и вздохнула королева.

Поджидавший меня в коридоре отец Патрик уже раскрыл было рот, чтобы излить на меня свое мнение о прошедшей ночи, но, освеженный бокалом королевы, я оказался энергичней:

— Ага! Святой отец! Хороши!!! Даже не знаю, что и сказать. И это — пример для подражания! Духовный, так сказать, пастырь! Стыдно, отец Патрик! Еще раз повторится подобное, и я буду вынужден принять меры!

И, грозно сдвинув брови, прошел мимо. Бедняга так и остался стоять с открытым ртом. В его века еще не была в ходу поговорка: «наглость — второе счастье». Что делать — мудрость мира накапливается постепенно…

У меня оставалось последнее незаконченное перед отъездом дело, и я направился во флигель, занимаемый сэром Конрадом. Возле входа тренировались с оружием какие-то угрюмые, сурового вида люди из его свиты. Когда я, пошатываясь, шел мимо, брошенное чьей-то неосторожной (но опытной) рукой копье едва не пронзило мое горло. Увернувшись, я вздохнул, добрел до того места, где оно упало, поднял…

— Извини, парень, — сказал один из воинов. — Вырвалось… С кем не бывает. Вернешь?

— Конечно, — кротко ответил я…

…Начальник стражи и одновременно управляющий королевскими землями сэр Конрад Дебль еще нежился в постели с длинноволосой блондинкой, когда я вошел и поставил окровавленное копье у порога.

— Ваше величество! — растерялся Конрад. — Зачем же вы сами? Позвали бы, и я…

— Ничего, ничего, мне не трудно, — успокоил я, усаживаясь в кресло. — После ночных забав я всегда встаю рано…

— Да, наслышан, — расплылся он в улыбке. — Кутили на славу.

— Да, есть у меня такая привычка — расстраиваться из-за предательства друзей, — признал я. — Если б я не наделал вчера много веселых глупостей, то наделал бы много глупостей жестоких… Ты понимаешь, о чем я?

— Нет, ваше величество, — напряженным голосом ответил он, поглядывая в сторону, где лежали его одежда и оружие.

— Одевайся, одевайся, — разрешил я. — И подружку свою отпусти. Ее, видимо, ждут дела, и мы ей только мешаем…

Одевшись, Конрад почувствовал себя уверенней. Закрыв за девушкой дверь, повернулся ко мне:

— Так о чем идет речь, ваше величество?

— Об одном сукином сыне, на которого я полагался, как на самого себя. О том мерзавце, которого я спас когда-то. О том подонке, которому дал все: деньги, титул, земли, положение в обществе…

Конрад медленно обходил меня по краю комнаты, стараясь незаметно приблизиться к висевшему на стене мечу. Я подбодрил его:

— Не стесняйся, возьми.

Он было неуверенно протянул руку, но все же не решился. Закусив губу, исподлобья смотрел на меня, о чем-то напряженно размышляя.

— Зачем, Конрад? — спросил я.

— Я должен был попытаться, — он нашел в себе силы улыбнуться. — Вы всегда были для меня примером для подражания, сир. Я восхищался вами, служил вам, и если б я не попытался стать лучше вас, я был бы плохим учеником. Я не испытываю к вам ненависти, да и этот трон, признаться, мне особо не нужен… Шанс! Вы понимаете?! Шанс! Вы никогда не были вторым! Как часто вы пели: «Одинокий волк — это круто!»

— Молодой я был, глупый, — признался я. — Теперь я пою другие песни: «Не волк я по крови своей, и меня только равный убьет». Волк — всего лишь животное, Конрад. Не надо ставить его в пример и до него опускаться. Равняйся на людей— не прогадаешь. А ты все еще в детство играешь. Комплексы, амбиции…

— Вы себе уже все доказали. Себе и другим… А я — нет.

— Почему же… Ты доказал… И себе и другим. Ты предатель.

— И что теперь?

Я долго смотрел на него. Вспомнилось, как этот мальчишка, израненный, залитый своей и чужой кровью, стоял на стене замка со счастливой улыбкой на бледном лице, наблюдая отступление войска Артура. Почти физически ощутил тепло его спины, когда мы бились с ним против монстров в подземельях. Вспомнил флаг, который он водрузил, первым взобравшись на стены мятежного замка. Годы его преданной, тяжелой и кропотливой работы плечом к плечу с нами…

— Теперь… Заберешь своих людей… тех, что остались в живых… и проваливайте с острова, — сказал я. — Я разрешаю убраться, куда глаза глядят. Ищи свою судьбу, Конрад. Здесь чужого тебе не обломится, а свое ты упустил. Я любил тебя и верил тебе. Я не хочу тебя наказывать. Ты сам еще не раз накажешь себя…

— Это слишком великодушно, ваше величество, — с кривой улыбкой поклонился он. — Чересчур по-королевски…

— Вот в этом между нами и разница, Конрад, — вздохнул я. — Я не знаю слова «чересчур». Может, поэтому я и король. Я просто делаю то, что считаю нужным. Без оглядки на чужое мнение и личные комплексы. Как это выглядит со стороны— пусть заботит других. Прощай.

Я поднялся с кресла и шагнул к двери… Все же он был великолепным воином — я едва успел пригнуться, мне даже показалось, что его меч все же срезал несколько волосков с моей головы. Одним движением я перехватил его руку и, повернув, вогнал меч ему в грудь по самую рукоять. Выдернул, поддерживая оседающее на пол тело…

— Я… должен был… попытаться, — с усилием прошептал он.

— Это тоже моя вина… Прости. Если можешь…

— Вы же не обижаетесь на меня, правда? Это игра… всего лишь… Я хотел… быть похожим… на вас…

Он вздрогнул и вытянулся. Я закрыл ему глаза, положил меч рядом с телом и только тогда ответил:

— Я простил тебя, малыш… Но ты ошибся, пытаясь представить меня таким… Я не предаю тех, кого люблю…

Позвал из коридора стражника, приказал:

— Труби общий сбор. Выступаем на рассвете. Лично ты останешься и проследишь, чтобы сэр Конрад был похоронен со всеми подобающими почестями. Скажешь, что произошел несчастный случай… И найди мне вино, черт побери! Что, на острове разом закончилось все вино?! Исполняй, чтоб тебя!..

— Ты совсем спятил?! — спросил Денница, помогая мне подняться. — Какой штурм?! Какая атака?! Ты же на ногах не стоишь!

— Мы с тобой на брудершафт пили?

— При чем здесь это?! Ну, пили…

— Тогда ладно… Тогда отвечу… Будет штурм! Или сами откроют…

— Не откроют! У сумасшедших, да еще с манией, как правило, очень хорошо поставлена забота о собственной шкуре. Ты видел, как он укрепил замок?

— Да если даже и не откроют… Сам войду…

— Максим, что с тобой?! Зачем тебе это?!

— Зачем, зачем… Не за чем, — пожал я плечами. — Как и все остальное… Зачем вообще — все?! Я создал идеально работающее государство. Все крутится, вертится, растет, расширяется… Дороги, школы, производство, сельское хозяйство… Ну и?!. Люди, если делают что-то, то делают для чего-то… или для кого-то… А так, какой смысл? Ради кого?! Хотспер— погиб, Конрад — предал, Томас сошел с ума. Мальчишки уехали и занимаются какой-то ерундой. Моргана вообще живет только местью, не видя вокруг себя ничего. Крестьяне не понимают, воины сидят без дела, ученые и писатели… вообще черт-те чем занимаются. От них результатов я пока не видел. Один Хотспер, и того погубил ради королевства… Ты боишься, что во время штурма я погибну? Не бойся — я почти непобедим. Что мне бояться стрел? Мне надо бояться лишь одного: оставаться трезвым и ясным взглядом смотреть на то, что происходит вокруг меня. Вот это страшно. А стрелы… Лучше б я не был непобедим! Тогда б я хоть на стрелы отвлекался… Живу, как муха в янтаре…

— Я живу так веками, — возразил дьявол. — Просто делаю свое дело. И живу… А то, что с тобой… Это — обычные человеческие слабости, Максим.

— Да, — согласился я, надевая шлем. — Может быть, ты удивишься, но я — человек. Пока еще — человек… Ладно, мне пора. Где тут мой кубок стоял…

— Максим!

Я лишь махнул рукой, допил вино и вышел из шатра. Иуда с каменным лицом подвел мне коня, помог утвердиться в седле, не выдержав, завел все ту же волынку:

— Ваше величество, вам нельзя идти на штурм! Вам отлежаться надо, в себя прийти…

— Пошел прочь, дурак! — оттолкнул я его и тронул поводья, направляя коня к воротам замка.

На сторожевой башне уже ждал меня сэр Глендауэр.

— Приветствую вас, ваше величество! — крикнул он. — Я ждал вас!

— Дождался, — кивнул я. — Говорят, Томас, у тебя здесь нечисть завелась? Помощь не нужна?

— Нет, сир, сами справимся! — весело отозвался он. — Нечисти и впрямь много, но ничего, с Божьей помощью, одолеем! Под корень выведем!

— Ну, уж Бог-то тебе в этом явно не помощник…

— А вам, сир? Вам кто помогает и направляет? Кому вы служите?

— Аввалону. С остальными я просто договариваюсь. Открывай ворота, Томас. Шутки кончились.

— Не открою, сир. Простите.

— И почему же?

— Вы не понимаете, что происходит, ваше величество. Просто не можете понять! Женщины… Они погубят все! Это— исчадие ада! Моргана околдовала вас. Она — новое воплощение Лилит! Ее нужно уничтожить, король! Их всех нужно уничтожить! Вы — хороший человек, просто вас околдовали, поэтому я буду биться и за вас тоже. Я — единственный, кому они не смогли задурить голову. Я знаю, что делаю!

— Тяжелый случай, — вздохнул я и, повернувшись к войску, скомандовал: — Осадные башни!

Томас Глендауэр был хорошим полководцем. С отрядом, вдвадцать раз меньшим моего, он трижды отбивал атаки. Вчетвертую атаку я повел людей сам. Я не помню, как лез на стену и как рубился в замке. Я был слишком пьян. Томаса я взял лично. Когда он пришел в себя, я протянул ему кубок с вином:

— Ты хорошо дрался, Томас.

— Я дрался за вас и за Аввалон, сир, — твердо сказал он. — И буду драться, пока жив.

— Томас, ты болен. То, что ты сделал…

— Ваше величество! — подбежал ко мне перепуганный Иуда. — Там, в подвалах… такое… Солдаты в ярости! Крестьяне готовы поднять бунт! Они требуют выдать им изувера на расправу. Я видел это, ваше величество, и это выше человеческого понимания… Некоторые из девушек еще живы, но… лучше бы им умереть…

— Скажи людям, что сэр Томас Глендауэр будет передан на суд святой инквизиции, — распорядился я. — С этого дня, во избежание подобных случаев, я учреждаю на Аввалоне орден святой инквизиции. Организацию поручаю отцу Патрику.

— Но солдаты…

— Я лично убью каждого, кто посмеет обсуждать мой приказ!

— Это не поможет вам в борьбе с дьяволом! — рассмеялся Томас. — Инквизиция не справится! Только я…

— Заткнись, Томас! — не выдержал я. — Я пытаюсь держать себя в руках только потому, что ты болен… Но не испытывай мое терпение!

Сэр Томас Глендауэр провел под судом инквизиции всего две недели и был заколот неизвестным в собственной камере. Расследование этого убийства результата не дало. Согласно собранным инквизицией материалам, за два года в подвалах замка Глендауэр было замучено почти сто шестьдесят девушек. Я приказал сравнять замок с землей…

 

Глава 10,

в которой герой знакомится с Гвиневерой

и прощается с отцом Патриком

…нет, Гайя, нет, — горячо заверил я. — Я не обманываюсь! Я люблю вас. Я не знаю, как это произошло, но… Я знаю это точно. Я был слепцом, а потом… потом я прозрел и полюбил…

— Не стоило вам этого делать, сир, — вздохнула она. — Я уже давно люблю другого…

— Артура?!

— Да. Так вышло. Сердцу ведь не прикажешь. А я из однолюбов. Мы слишком поздно встретились с вами, сир. Или слишком рано…

— Да к черту этого опостылевшего Артура! — заорал я в бешенстве и… проснулся.

Расчесывающая перед зеркалом волосы Моргана с улыбкой покосилась на меня:

— Золотые слова, мой король… С добрым утром.

Я растер ладонями лицо, посмотрел на разбросанные по полу пустые бутыли из-под вина, вспомнил сон и, скользнув взглядом по безупречной фигуре рыжеволосой красавицы, украдкой вздохнул.

— Что, ваше величество? — улыбнулась наблюдавшая за мной в зеркало фея. — Не с той?

— Что?

— Проснулись. Опять не с той?

— Проходили с Мерлином урок чтения мыслей? — проворчал я, ногой шевеля груду пустых бутылок в тщетной надежде найти хотя бы одну не раскупоренную.

Моргана сделала какой-то странный жест рукой, и в моей ладони появился наполненный до краев кубок.

— Просто повзрослела, — ответила она. — И даже научилась не морщиться, как вы… по утрам.

— Прости, — пожал я плечами и залпом опустошил кубок. — Странные мы с тобой люди, Матильда — не находишь? Вроде неплохие, а все у нас как-то… не так… Ты же чудесная девочка, Матильда! Когда ты, наконец, успокоишься, заведешь семью, оставишь эти глупости?

— А вы?

— Мы же даже с тобой не любовники… в полном понимании этого слова. Не друзья, не соратники… Кто мы с тобой, рыжая?

Она замерла с поднятой расческой, задумалась.

— Остывающие угольки, — наконец нашла она ответ.

— Скорее дикобразы. Когда им холодно, они жмутся друг к другу… и колют до крови своими иглами. Чем сильнее мерзнут, тем сильнее колют друг друга…

— Да вы поэт, сир.

— Это не я, это Шопенгауэр. Как ты здесь очутилась? Ты же уезжала в Британию, с месяц назад… или два…

— Вчера вернулась. И мы с вами по этому поводу… выпили, — она сделала вид, что задумалась, вспоминая. — Хотя, нет. Выпили вы до меня, по какому-то другому поводу. А в честь моего возвращения вы «добавили».

— Я спиваюсь, Матильда, — пожаловался я.

— Я вижу.

— Не жалко?

— Это ваше дело, король, — она закончила утренний туалет, что-то прошептала, и на ней в миг оказалось роскошное ярко-зеленое платье с золотым шитьем.

— Меня бы этому фокусу научила, — позавидовал я. — Ато по утрам уже ногой в штанину не попадаю… Что в Британии?

— Я вчера рассказывала.

— Вполне допускаю…

Моргана вздохнула, присела на краешек кровати, терпеливо начала:

— Как я вам вчера говорила..

— Осуждение своего короля можно опустить.

— Бардак там, ваше величество. Королевство Артура трещит по швам. Вновь осмелели и активизировались кельтские племена, участились нападения викингов на береговые поселения. Соседи засматриваются на плохо лежащие территории. Внутри королевства заговор за заговором. А защищать некому. Ваши мальчишки все в поисках подвигов, погоне за Граалем, спасении иностранных принцесс. Они развалили королевство. Я как-то читала одну старую книгу, в которой описывался «троянский конь». Видимо, вы ее тоже читали, ваше величество…

— Ты еще не знакома с понятием «пятая колонна», — вздохнул я. — И чем же они «развалили» королевство?

— Я же объясняю: все разъехались кто куда, предварительно заразив бредовыми идеями о подвигах и странствиях едва ли не все рыцарство Артура. Приезжают домой лишь погулять за столом и собрать налоги с крестьян на новые «подвиги». Обычный паразитизм. Артур был против подобной идеологии, но у них же там «круглый стол», едва ли не республика, с этой… Как ее? Вы, когда ругаетесь, все время это слово вспоминаете…

— Демократия?

— Ага… Но главное — Гвиневера. Она окрутила старого дурака так, что даже Мерлин уже не кажется смешным на его фоне. Изменяет ему с Ланселотом едва ли не на глазах челяди, а старый шут лишь смотрит влюбленными глазами и просит ее сказать, что это неправда. Она и говорит. Правда, самого говорливого она все же отравила… Но это уже совсем другая история. Все молодые рыцари бегают за ней, в надежде получить свои крошки со стола Артура и Ланселота…

— И что, никто ничего даже не пытается предпринять?

— Мордред делал попытки… Помните — мой племянник, весьма способный мальчик… Он пытался наладить государственную машину, но этот любовный треугольник «Гвиневера — Ланселот — Артур» застрял в ней, как тормоз. Бароны смеются и ропщут, соседи только шанса выжидают… Нет, скоролевством покончено.

— Зато рождается легенда.

— Хороша легенда! «История о старом шуте, блудливой кошке и нескольких сотнях завравшихся паразитов».

— Злая ты, Моргана, — покачал я головой. — Боюсь, что именно после тебя понятие «ведьма» примет свое устоявшееся значение…

— Я выкрала его меч.

— Да ну?!

— Неудачно — едва не попалась. Понадеялась, что сопляк, которому я отдала Экскалибур, сумеет справиться с Артуром, но… просчиталась. Пришлось рвать когти. По счастью, волшебные ножны остались у меня. Я выбросила их в озеро, когда отряд Артура настигал нас. Самой пришлось превратиться в камень… Не самое приятное ощущение — можете поверить мне на слово… Зато жива. А раны Артура уже не будут заживать волшебным образом.

— Как я вижу, твоя ненависть к ему не гаснет даже с годами.

— Погаснет. С его смертью.

— Еще что-то натворила?

— Ну не зря же я терпела его… лицо столько дней… УГвиневеры, помимо Ланселота, полно тайных воздыхателей. Иони прекрасно понимают, что пока живы Артур и Ланселот, их очередь подойдет не скоро. Одному из них, порешительней, я и объяснила, что его шанс наступит, когда Артура и Ланселота не будет в городе, главное не упустить его. И пока Артур с отрядом гонялся за мной, сэр Мелвис похитил Гвиневеру ипривез ее сюда. Вы же сами обещали, что мальчишки могут вернуться на Аввалон, когда захотят, вот остров и пропустил его.

— Дурацкая машина! — в сердцах выругался я. — И они здесь?! Мелвис и Гвиневера?!

— Ну да, — беззаботно отозвалась Моргана. — А скоро прибудет за ней и Артур. На коленях приползет!

Я глухо застонал.

— Я не понимаю вас, сир, — прищурилась Моргана. — Вы любите Артура не больше моего. Когда он прибудет сюда, он окажется целиком в нашей власти. Почему вы не хотите воспользоваться предоставленными возможностями?

— Да потому, что я тоже повзрослел! И тоже научился не морщиться… по вечерам! Потому что у меня полно других дел, из-за которых я и без того разрываюсь на сотни маленьких королей! У меня на личную жизнь времени нет, а тут еще ты со своим Артуром, провались он в преисподнюю! Я бы вообще предпочел забыть о нем, как о дурном сне!

— Не получится, — ответила Моргана. — Он — есть, и от этого никуда не деться. А сэра Мелвиса и леди Гвиневеру я взяла смелость пригласить сегодня на обед… Если вы не возражаете, конечно…

В дверь постучали, и вошедший слуга доложил:

— Отец Патрик просит принять его. Он долго ждал вашего пробуждения. Говорит, что дело срочное.

— Пригласи, — разрешил я, довольный возможностью прекратить этот малоприятный разговор с Морганой. — Извини, дорогая. Дела.

— К обеду не опоздайте, ваше величество, — усмехнулась она. — Невежливо было бы заставить ждать столь высокую особу, как королева Британии… Хоть и бывшая королева.

Она разминулась в дверях с отцом Патриком, демонстративно отвернувшись в сторону. Впрочем, на лице священника тоже нельзя было найти теплых чувств по отношению к рыжеволосой ведьме.

— Вы уже знаете, что она натворила? — кивнул он вслед Моргане.

— Теперь знаю…

— Вы слишком многое ей позволяете, ваше величество. Добром это не кончится.

— Мне жалко ее, Патрик, — признался я. — Если б ты знал, что ей пришлось пережить в юности… Артур сам виноват.

— Вот поэтому не месть, а всепрощение считается высочайшей христианской добродетелью. Друзей любить легко. Ты попробуй полюбить врагов. У многих это даже в голове не укладывается. Мало на земле людей, не столкнувшихся со злом. Сами таким сделали этот мир. Бог дал его нам как рай, а мы… Врем, предаем, убиваем… Потом мстим… И опять, по кругу. Не бороться со злом надо, а добро умножать… Укрывательство Гвиневеры — повод для войны. Она просто втягивает вас в беду.

— И как же они будут штурмовать Аввалон? — приподнял я бровь. — Если признаться, Патрик, я и впрямь не испытываю к Артуру большой симпатии. И мне глубоко наплевать, что там происходит у него в королевстве. Не может уследить за собственной женой — его проблемы. Я обещал в свое время защиту Мелвину, и я сдержу слово.

— Он совершил преступление, — напомнил отец Патрик. — Артур и Гвиневера обвенчаны.

— У вас было ко мне какое-то дело, — сухо напомнил я.

Отец Патрик как-то разом обмяк и со вздохом кивнул:

— Да, ваше величество. Я уезжаю. Рим отзывает меня.

— Как отзывает?! — опешил я. — Какой, к чертовой бабушке, Рим?!

— Папа римский прислал приказ, в котором требует немедленно прибыть к нему с отчетом о происходящем на Аввалоне. Видимо, какие-то дошедшие слухи не слишком ему понравились…

— Но как?! Аввалон — закрытый остров. Я до сих пор не могу понять, как появились здесь вы, но слухи-то каким образом отсюда расползаются?!

— У Церкви есть свои возможности… Не о том говорим, ваше величество. Так много дел незаконченных!

— Так не уезжайте, — сказал я. — Уверяю, что несмотря на немалые возможности Рима, я найду способ оградить вас от его недовольства. Вас ведь не на пироги зовут… Да и мне без вас… Да что мне?! Ты об Аввалоне подумай!

— Я все понимаю, Максим, — тихо сказал Патрик. — Ты даже не представляешь, как я не хочу уезжать. Столько дел здесь… Аввалону нужна вера, нужна духовность, а я не успел подготовить достаточно учеников… Но я не могу ослушаться. Каждый из нас выбирает свою дорогу, свое служение, и мы не имеем права отступать от них даже в мелочах. Да и вас я не хочу одного оставлять… Особенно помятуя о ваших знакомых…

— Ты о Деннице?

— О Дьяволе, о Сатане, о Деннице — называй как хочешь. Видите ли, ваше величество… он ведь не любит людей. На самом деле не любит.

— И что?

— А вы — человек.

— Я понимаю, о чем ты. Но я не работаю на него. Я не дружу с ним и не набиваюсь в партнеры. У нас с ним контракт. Он вытащил меня из весьма неприятной ситуации, а я согласился управлять Аввалоном… какое-то время.

— Так обычно и бывает, — кивнул Патрик. — Но он обманет. Готов ручаться, он уже обманул. Не знаю в чем — он на много тысяч лет умнее и опытнее, чтоб пытаться разгадать его интриги, — но то, что он обманул, — несомненно. Он всю жизнь пытается доказать Богу, что люди — низшие существа. Он нам завидует. Он нас ревнуют к Отцу. Он нас не любит, сир.

— А вы любите людей, отец Патрик?

— Я не Бог, чтобы любить людей, — сказал священник. — Они слишком разные. Я верю в людей. Верю Богу, сказавшему, что человек создан Им как вершина творимого. Верю, что Господь знает, для чего он нас создал, для чего обрек на этот путь и что нас ждет в конце дороги. А дьявол не верит. И пытается это доказать.

— Мне уже поздно что-либо менять, — сказал я.

— Никогда не поздно, в том-то и дело. Все, не знающие христианство, считают эту религию учением каких-то немыслимых подвижников… А ведь именно эта религия — религия раскаяния, религия надежды… Есть такая притча, сир. Она не вполне канонична, ибо вышла из народа… точнее, ее придумали русские. Вы слышали о такой нации?

Я посмотрел в насмешливые глаза монаха и неопределенно пожал плечами:

— Рассказывайте.

— Умер бражник. Неплохой был когда-то мужик, но по своим причинам залез в бутылку и пил беспробудно — день и ночь, — Патрик опять окинул меня насмешливым взглядом. — Так вот… Умер он и попадает, естественно, в ад. Кипят котлы, грешники вопят, над воротами начертано: «Оставь надежду, всяк сюда входящий». А пьяница от чертей аж отплевывается: «Подите прочь, алкогольные галлюцинации! Мне не сюда, мне в рай!» Черти смеются: «Ты же бражник, алкоголик! Какой тебе рай! Кто тебя туда пустит?!» — «В рай мне, — твердит мужик. — Пустят!» — «Хорошо, — веселятся черти. — Ступай. Посмотрим, как тебя твои же дружки оттуда взашей выгонят. Славный анекдот получится. Мы не торопимся. Но уж когда вернешься… Получишь втройне!» Мужик плечами пожал и побрел потихоньку до рая. Долго шел, но все же до самых райских врат добрался. Стоит Петр, ключи на пальце вертит, святых и праведников встречает, случайных гостей взашей гонит. Увидел бражника, аж изумился: «Ты-то куда?! — говорит. — Ты же пьяница, бражник! Ты куда попасть возмечтал?!» — «Петр, — отвечает бражник, — я о тебе в Библии читал. Не ты ли самого Христа трижды за ночь предал, отрекаясь? А ты ведь здесь. Я же всего лишь пьяница…» Смутился Петр, заозирался в поисках подсказки, а тут Моисей мимо проходит. Важный, насупленный. «Моисей, — окликает его Петр. — Тут бражник в рай просится. Что делать?» — «Нельзя! — восклицает Моисей. — Бог заповеди дал, там все по закону прописано: кому в ад, кому в рай…» — «И о тебе я в Библии читал, — говорит ему бражник. — Ты когда заповеди от Бога получил и к своему народу вернулся, что сделал? Увидел, что ослушавшиеся тебя, перепуганные люди снова к старой вере пытаются вернуться, взял стражников и убил несколько тысяч своих друзей и соплеменников. А египтянина, тобой убитого, из-за которого ты в пустыню бежал, — помнишь? Но ты — здесь. А я всего лишь бражник». Слетела спесь и с Моисея. Переглядываются с Петром, молчат. Тут царь Давид мимо идет. Кудри по ветру развеваются, пальцы арфу перебирают, глазки в синь райскую устремлены… Петр с Моисеем к нему: «Тут бражник в рай рвется. Скажи, как быть?» — «Нельзя! — отвечает Давид. — Я сколько псалмов про это слагал. Не должны неправедные царствие небесное унаследовать». — «И о тебе читал, — кивает бражник. — Тебе девушка понравилась, и, чтоб ее получить, ты ее мужа убил. И здесь, однако же, ходишь, на арфе играешь… А я всего лишь бражник». Чувствуют столпы церкви — беда нешуточная на них надвигается. Начинают голову ломать — кого бы против нахала выставить, дабы устыдить и не пустить в царствие небесное. Вспоминают о Ное и Лоте. Эти-то, вроде, не предавали, не убивали, не прелюбодействовали. Может, их позвать? «Ной и Лот?! — радостно вопит бражник. — Читал я о них! Они лозу виноградную растили, вино из нее делали, а потом так… кхм-м… что ни себя, ни мира Божьего уже не помнили. Они здесь?! Зовите же скорее! Их двое, а я — третьим буду!» Рассердились небожители. Воззвали к Богу: «Господи! Бражник в рай рвется и нас грехами нашими стыдит! Что делать, подскажи!» — «Пропустите его», — раздается с неба. «Но как же, Господи?! Да, мы грешили! Но мы не только каялись, но делами благими свое раскаяние подтверждали! А у него-то что за достоинство, единственно ради которого можно царствие небесное получить?!» — «Есть у него целых два достоинства, — отвечает Создатель. — Он не впал в уныние — это первое. Но главное — второе. Он не утратил надежду!»

— Хорошая притча, — согласился я. — И?..

— Над рыцарями короля Артура будут часто смеяться, — задумчиво предрек Патрик. — Чувства вообще скоро станут объектом насмешек для всего логичного, рассудительного, выгодного… Вера, Надежда, Любовь… И все же где-то в глубине души самый отпетый вор и негодяй будет жалеть об утраченных мечтах детства и будет знать, что накопленные им связи и богатства, власть и престиж лежат совсем в иной области, нежели преданность, верность, честь… И после рыцарей Артура воины уже не будут отождествляться только с яростью боя, крепостью мускулов и бездушным механизмом службы. Рыцарь будет ассоциироваться с романтикой и любовью, ветром странствий и честью. А вы просто строите разумный механизм управления… Как вас и просили.

— Наверное, вы правы, отец Патрик. Но разве я поступаю неправильно?

— Этого мало! Вы все делаете отлично, сир. Но… Вы как-то рассказывали мне о своем кумире, у которого и взяли манеру построения государства. Какая-то странная фамилия у него была…

— Сталин.

— Вот-вот… Он взял все лучшее: экономику, армию, даже идеологию, идентичную Новозаветной. Вы говорили, что он учился в семинарии?

— Да.

— Тогда понятно… Да, он тоже делал все правильно. Защищал страну, учил людей мечтать, приветствовал книги и спектакли о дружбе, верности, доблести… Вот только одну «маленькую» деталь он убрал из этой идеологии — Бога. И все рассыпалось. Если из любой идеи убрать Бога, правильная точка отсчета будет потеряна, и все здание рухнет.

— Так любил начинать свои формулы один гений, — вздохнул я. — «Допустим, что Бог существует, в таком случае скорость света будет равняться…» Из учебников убрали это начало.

— И понятия о добре и зле перемешались, — понимающе кивнул Патрик. — Черное уже не черное, белое — не совсем белое… Все перемешано, всему есть оправдание… Это происходит, когда люди забывают о Боге. Просто помните, что есть добро и есть зло. Помните, что черное — это черное, а белое— это белое. И всегда называйте вещи своими именами… Каждый сам выбирает, кому служить. Денница, может, и выполнит свои обещания, но… Вы просто будете жить. По заведенному порядку, как лошадь по кругу. Бог же дает человеку то, что ему на самом деле нужно. Любовь, мудрость, дорогу. А дорога Денницы — это всего лишь дорога сновидений. Один из отцов Церкви сказал: «когда я перестаю молиться, со мной перестают происходить случайности и совпадения». Понимаете? Бог дает нам возможности. Двери, которые мы можем открыть, а можем и пропустить. Но Он нам их дает. Дьявол ведет нас по нужному ему пути… И еще одно… Леди Гайя… Она — истинное сокровище Аввалона.

— Это я знаю, — согласился я. — Это я очень хорошо знаю, отец Патрик…

— Вы почти построили самое сильное и обеспеченное государство на земле, но… если бы вы приложили еще столько же сил и времени, не исключено, что вы могли бы построить Любовь… И быть счастливым…

— И это я тоже знаю… Я надеюсь, что я еще не потерял этот шанс, отец Патрик.

— Это — равнозначные подвиги. Поверьте, Максим… Атеперь — прощайте. Не провожайте меня. Вряд ли нам суждено увидеться вновь, но я буду молиться за вас. Удачи вам, ваше величество…

Я с интересом разглядывал легендарную супругу короля Артура — «воплощенный символ рыцарских мечтаний» и «самую романтическую королеву Британии», воспетую в сотнях песен и баллад. И мне нравилось то, что я видел…

Вот только «доброй» и уж тем более «христианской» мою радость назвать было нельзя. Я хорошо знал подобный тип женщин. Это была типичнейшая представительница моего времени — «женщина-кошка». Нет, не та «пантера», в шкуру которой так любят рядиться подвыпившие в ресторанах дамочки, и не та жестокая, бессердечная хищница, на зубах которой хрустят кости зазевавшегося жирного голубя. Это был самый страшный, самый беспроигрышный вариант — «женщина-котенок». Внешне наивная, игривая, легкая и беззаботная, вызывающая непреодолимое желание защитить, погладить и обогреть. И мудрые, покрытые сединой и шрамами мужчины снисходительно, раз за разом, объясняют «глупышке» ее ошибки, готовые защитить ее от тех негодяев, из постели которых раз за разом вытаскивают свое «пушистое чудо». Они и впрямь не играют, эти «наивные создания». Они просто так устроены. Они привязываются к дому, а не к человеку, но любят, когда их гладят, кормят, холят и лелеют. Жизнерадостно бегают за бантиком на веревочке, не взирая на руку, которая держит игрушку. При этом тщательно ухаживают за собой, грациозны, умны, и никто ничего не сможет поставить им в упрек, ибо их образ жизни — их суть.

С такой женой мой враг больше не нуждался в моей ненависти. Она нашла свое воплощение в этой грациозной, по-детски беззащитной и наивной «легенде Британии».

— Как же я рад вас видеть, леди Гвиневера, — искренне возвестил я. — Одним своим видом вы сумели поднять мне настроение и скрасить этот серый день.

— Благодарю вас, ваше величество, — нежным голосом произнесла она. — Какой приятный комплимент…

Угнетенного состояния «похищенной принцессы» на ее лице я не замечал. Сидевший рядом с ней самодовольный сэр Мелвис небрежно ласкал левой рукой ее белокурые локоны, а она смотрела на него своими огромными голубыми глазами так, словно все это уже повторялось вчера, позавчера, и десять лет назад.

Красавицей я бы ее не назвал, но это, скорее, дело вкуса. Стройная, очень грациозная, с по-детски округлым личиком и ясными-ясными глазами, она казалась такой неземной, такой воздушной, что только теперь я понял, почему ей дали имя Гвиневера, что в переводе означало «Белый Призрак».

— Леди Гвиневера, а вы, часом не Овен по гороскопу? — не удержался я.

— Простите, ваше величество?

— Когда вы родились?

— Первого апреля.

Моргана понимающе улыбалась. Мерлин вздохнул, украдкой скосив глаза на свою рыжеволосую подругу.

— Сэр Мелвис, не обделяйте свою даму вином, — радушно попросил я. — Леди Гвиневера обожает хорошие вина.

— Откуда вы знаете, сир? — удивилась она. — Мы же с вами не встречались раньше?

— А музыка? Вам нравится музыка?

— О, это была чудесная идея — заставить музыкантов играть во время пиршеств! — с энтузиазмом воскликнула она. — К сожалению, в Камелоте так редко звучала музыка, а я просто обожаю танцевать…

— Сегодня, королева, мы устроим танцы специально для вас, — поклонился я. — Пейте, танцуйте, ни в чем себе не отказывайте — здесь вас никто не будет осуждать.

— …Бесподобно! — прошептал я, наблюдая, как раскрасневшаяся от вина и танцев Гвиневера расточает улыбки окружавшим ее кавалерам. — Как вы находите нашу прелестную гостью, леди Гайя?

— Вы — умный человек, ваше величество, — тихо ответила она. — И видите все сами… Мне только за вас обидно.

— За меня?! — изумился я. — А за меня-то почему?

— Вы позволили злорадству заполнить ваше сердце. Не думаю, что вам самому понравился бы человек, ликующий при известии о появлении у короля Артура смертельной болезни.

— Это не болезнь, — возразил я. — Артур — взрослый исильный мужчина. Если ему захотелось сделать из себя шута…

— Я говорила о вас, — напомнила она. — Вы всегда вели себя достойно. И называли вещи своими именами. Вы знаете— кто эта женщина, но молчите… И радуетесь.

Я хотел было возразить, но тут Мерлин, до этого тихо сидевший рядом с Морганой, неожиданно вскинул голову, словно прислушиваясь к чему-то, и уверенно сообщил:

— Король Артур приближается к Волчьим Воротам. Через полчаса будет у Перевала.

— Я хочу это видеть! — вскочила на ноги Моргана. — Сир, вы разрешите?

Я посмотрел на Гвиневеру. Ни радости, ни испуга — лишь легкое выражение задумчивости промелькнуло на лице красавицы. Зато не на шутку всполошился сэр Мелвис:

— Ваше величество! Вы же не допустите?! Вы же обещали!..

И тут мою руку накрыла невесомая ладошка леди Гайи. Это было так неожиданно, что я вздрогнул. Покосился на нее, но королева склонила голову и я не мог разглядеть выражение ее лица, а потом и вовсе убрала руку, так и не проронив ни слова. Помолчав, я поднялся.

— Пойду, встречу гостя, — сказал я. — Один. Продолжайте веселиться.

— Ваше величество! — в один голос вскричали Мелвис и Моргана, но я жестом отмел все возражения и покинул пиршественный зал.

… Сквозь туманную зыбь портала я наблюдал, как, оставив свиту, Артур пешком преодолевает разделяющее нас расстояние. Шлем и щит он оставил оруженосцу, показывая мне, что идет исключительно для переговоров. Впрочем, учитывая невозможность преодоления портала без моего разрешения, это был, скорее, жест доброй воли.

— Здравствуй, — сказал он, останавливаясь в паре шагов от меня.

Окно портала слегка смазывало его лицо и фигуру, словно я смотрел сквозь толстый слой медленно текущей воды, но бессильную ярость на его лице разглядеть все же не составляло труда.

— Я слышал, ты дал приют сэру Мелвису, — не дождавшись ответного приветствия, продолжил Артур. — Это правда?

— Да, — сказал я.

— Он украл мою жену.

— Я знаю.

— Я требую немедленно отдать мне Гвиневеру! И если хоть волос упадет с ее головы… я…

Склонив голову набок, я терпеливо ожидал продолжения, но Артур замолчал, сам понимая тщетность своих угроз.

— Сэр Мелвис — трус и подлец! — после долгой паузы заговорил он вновь. — Я вызываю его на бой любым видом оружия. Конным или пешим. В любое удобное для него время. В любом удобном для него месте. Иначе все будут знать, что он отказался принять мой вызов и показал себя жалким, трусливым ничтожеством.

— Ты постарел, — заметил я. — Борода все еще рыжая, а вот голова уже почти вся седая.

— И что? — с вызовом спросил он.

— Пора взрослеть, — сказал я. — Наивность в твоем возрасте хороша только для звездочетов и менестрелей, и уж совершенно противопоказана воинам и королям.

— Я требую выдать мою жену и ее обидчика.

— Требуешь? — вздохнул я, пожал плечами, и, повернувшись, сделал шаг к замку.

— Подожди! — торопливо воскликнул он. — Пожалуйста, подожди! Я… Я не знаю, как с тобой говорить… Боюсь, что ты совсем не поймешь меня… Я люблю ее! Очень люблю! Тебе знакомо это чувство, сэр Максимус, Черный Король, повелитель Аввалона?!.

— Чересчур пафосно, — поморщился я. — Эй, страшный тролль, выходи драться! Вылезай, чудище поганое, на смертный бой! Отведай-ка, Змей Горыныч, меча молодецкого…

— Что? — оторопело переспросил он.

— Черный король, владыка Аввалона, не знающий любви и сострадания, выражает таким образом свою скуку, — любезно пояснил я. — И сообщает, что среди его многочисленных злодеяний до сих пор не было только плененной принцессы. Какой же я злодей, если хотя бы одну принцессу за свою жизнь не похищу? К кому же ты будешь приходить, весь такой в белом? Для легенды одного героя мало. Нужен злодей. Я согласен быть злодеем. Тогда на что ты рассчитывал, приходя сюда?

Он топтался на месте, сопя от злости и бессилия.

— Хорошо, — смилостивился я. — Уж если ты хочешь, чтоб все было, как в сказке, пусть будет по-твоему. Отгадаешь загадку — отдам тебе принцессу. Нет — съем живьем. Итак: сколько протонов, нейтронов и электронов содержит атом углерода? Знаешь? Нет? До свидания.

— Прошу тебя! — взмолился Артур. — Я понимаю, что тебе не за что любить меня, но… Дело не только во мне. Дело и в тебе. Ты победил. Я признаю это. Будь великодушным. Разлучив нас, ты убьешь не только меня, но и ее…

— Что-то я в этом сомневаюсь, — проворчал я. — Хорошо. Вот тебе еще шанс. Я не могу покинуть пределы острова, но, если хочешь, приди сюда и возьми ее сам. Один. Без войска и…

Он шагнул сквозь портал так стремительно, что я даже попятился, избегая столкновения. Вблизи стало еще заметней, как он постарел. Выдубленную ветрами кожу прорезали глубокие морщины, а глаза потускнели, утратив былой блеск. На вид ему можно было дать все пятьдесят. Для его мира это было много. Очень много.

— Я здесь, — сказал он.

— Вижу, — кивнул я. — Спрашивать, на кой черт ты это сделал, бесполезно — мы оба высечены из безмозглой кости: один ляпнул, другой сделал… И к чему подобный героизм? Если ты погибнешь, что будет с государством?

— Она равноценна государству. Британия без меня все равно останется… Я без Гвиневеры погибну.

— Любишь…

— Люблю.

— А она — тебя?

— Это — важно?

— М-мда… Мне вот интересно: попади я тебе в руки, что бы ты сделал?

— Ты все равно не поверишь мне… Я бы отпустил тебя. Я не хочу огорчать ее… Кстати, как она?

Не трудно было догадаться, о ком идет речь.

— Королева Гайя в добром здравии, — сухо ответил я. — И ты мне испортил не только первый год жизни на Аввалоне…

Судя по тому, как он вздрогнул, смысл сказанного мной был понят правильно.

— Какая она… сейчас? — глядя мимо меня, спросил Артур. — Все так же молода и красива?.. А я уже старик… Ты счастливей меня, Максимус. Ты еще долго будешь видеть ее лицо… Каждый год — а он длиннее нашего — ты будешь наслаждаться ее глазами, губами… Знаешь, я прожил интересную жизнь. И у меня не было повода завидовать никому… кроме тебя… Что будешь делать? Убьешь меня?

— Было бы интересно изменить историю, — невесело усмехнулся я.

Мы долго стояли напротив друг друга молча.

— Ладно, — сказал я, наконец. — Возвращайся к своим. Я должен сходить за леди Гвиневерой, а тебе лучше не оставаться здесь одному. Тебя, видишь ли, не очень любят на этом острове…

— Вы не можете этого сделать, сир! — в отчаянии крикнул сэр Мелвис. — Вы же обещали!

Моргана застыла рядом с ним, словно вновь обратилась в камень, только уже не по собственной воле. В ее глаза я старался даже не смотреть.

— Я обещал дать защиту тебе, — напомнил я. — Но это не значит, что ты можешь приводить сюда всех, кого захочешь. И сделать на этом острове я могу все, что захочу — яздесь пока еще король. К тому же, как я полагаю, не лишним будет спросить мнение леди Гвиневеры. Хочет ли она остаться с тобой, или… хочет остаться королевой Британии, — я выразительно посмотрел на белокурую кошку.

— Даже не знаю… Кажется, здесь мне не все рады, — в ее задумчивости было слишком много театральщины, но в ее желании остаться королевой было сложно ошибиться.

— Значит, решено, — сказал я. — Еще возражения есть?

— Вы — молодец, сир, — сказал Мерлин. — Зная ваши отношения с королем Артуром… Это очень рыцарский поступок.

Моргана метнула на него такой взгляд, от которого плавится даже сталь, но старый волшебник, видимо, был и впрямь покрепче… И все же на его месте лично я поостерегсябы подходить после подобной выходки к фее близко, хотя бы в ближайшие сто лет.

Закусив от ярости губу, Моргана вышла из зала, умудрившись хлопнуть многопудовой дверью так, что задрожали стоящие вдоль стен доспехи.

— Спасибо вам, сир, — сказала леди Гайя. — Я могу представить, как нелегко далось вам это решение.

— Спасибо — за что? — уточнил я.

— За вас. Достойный король — честь для подчиненных.

— А лично для вас?

— Разумеется. Я же тоже… ваша… королева.

— Ну и на том спасибо, — сказал я и повернулся к Гвиневере: — Следуйте за мной, я отведу вас к горячо любящему и любимому мужу…

Видимо, она все же была не так непроходимо глупа, потому что в коридоре спросила напрямик:

— Вы невзлюбили меня?

— А вам обязательно нравиться всем?

— Желательно.

— Вот это меня и отталкивает.

— Но…

Я распахнул перед ней дверь, ведущую к порталу:

— Прошу!

Не говоря больше ни слова и не оглядываясь, она прошла через площадку и шагнула из портала в объятия короля Артура. К ним устремились какие-то люди из свиты (мне показалось, что я вижу несколько знакомых лиц), но дожидаться изъявления благодарности я не стал и закрыл за собой дверь…

…Часом позже я узнал, что сэр Мелвис просит разрешения покинуть мой замок. Его примеру последовала и леди Моргана, сопровождаемая по пятам (но державшимся на расстоянии) Мерлином…

 

Глава 11,

написанная Иудой Истероем, сыном Исаака

из рода Авраамова, сенешалем замка Волчьи Ворота

…у меня никогда не было дома. Я даже родился в дороге, на далеком острове Тера, отчего и получил свое прозвище— Истерой. Моя семья в очередной раз переезжала куда-то, когда на нас напали. Куда мы шли, откуда и зачем, кто убил моих родителей и кем они были — я уже вряд ли когда-то узнаю. Нападавшие оставили меня в своем селении, на берегу моря, где и растили для продажи до двенадцати лет. Я жил в домике старика, волею судеб владевшего грамотой, что на Тере было большой редкостью. Он обучил меня этой премудрости и продал заезжему торговцу. Из-за скудности пищи я рос хилым и болезненным, а потому и использовали меня в основном для ведения записей о состоянии дел и написания долговых расписок. Потом меня перепродали удельному князьку, для помощи казначею. А когда казначей попался на воровстве и был казнен, гнев владыки коснулся и меня, забросив с работорговцами в далекую и безрадостную Британию. После ухода римских легионов Британия едва вновь не погрузилась в пучину варварства и кровавых культов. Утер Пендрагон удержал страну от падения ценой невероятных усилий и жертв. Его сын Артур пошел еще дальше, сумев объединить тринадцать самых мощных областей и создав довольно сильную, хоть и подверженную смутам, империю. Недолгое время я служил переписчиком священных текстов у отца Флавия, но священник брезговал мной из-за моего иудейского происхождения и при первой же возможности избавился, отправив с войсками короля Артура, идущими на завоевание таинственного Аввалона — Острова Яблонь. Тогда-то я и познакомился с человеком, благодаря которому впервые обрел не только свободу, но и родной дом. У этого человека было много имен. Кто-то называл его Лльюк Люменаук, кто-то Максимом или Максимусом, кто-то Черным Королем… И относились к нему тоже… по-разному. Его ненавидели, боготворили, боялись, обожали, но все признавали одно: он был настоящим Королем Аввалона. Решительный, непредсказуемый, властный, смелый, он казался своим подданным могущественным до таинственного. За короткий срок он преобразил Аввалон до неузнаваемости. Сейчас уже мало кто помнит, каким был Остров Яблонь до прибытия Короля. Хорошие дороги, развитое сельское хозяйство, отличная полиция и многочисленные школы воспринимаются теперь как нечто само собой разумеющееся. А я помню, сколько сил, нервов и бессонных ночей было потрачено на создание каждой из этих структур. Странную память оставил о себе мой повелитель. Изгнал с острова захватчиков, но освободителем в народной памяти не остался. Создал крепкое, могучее и процветающее государство, но не прослыл реформатором. Поднял образование на необыкновенную высоту, но никто не рискнул бы назвать его просветителем… Кто-то когда-то сказал, что «лучший правитель тот, чьего правления народ даже не замечает до тех пор, пока он не уходит». Мой повелитель был лучшим королем, когда-либо правившим под небом этого мира, но именно он оставил после себя наибольшее количество кривотолков и загадок. Уже много лет его нет с нами, а слухи о нем все обрастают и обрастают нелепыми домыслами и абсурдными небылицами.

Он был лишен тщеславия и не оставил после себя ни хроник, ни памятников. Памятником ему стал сам Аввалон. Заброшенные Волчьи Врата носят теперь название Замка Черного Короля. В Пещере Короля можно до сих пор отыскать кости сраженных им чудовищ, по всему острову разбросаны многочисленные «поляны Черного Короля», «долины Короля» и «ущелья Короля». Да и сама эпоха, в которой он жил, именуется его именем. Да, он оставил свой след на всем, но слухи о нем так исказились в народе, что я счел разумным на старости лет засесть за эту летопись, дабы из первых уст поведать о событиях, которые уже сейчас многим кажутся преданиями далекой старины.

С искренней болью я стал замечать, что после гибели отважного сэра Хотспера, предательства Конрада Дебля и помешательства сэра Томаса Глендауэра Его Величество все чаще и чаще стал искать забвения от боли этих утрат в вине. Уж кто, как не я, знал, как король винит себя в гибели каждого из них. Он разговаривал с ними даже во сне, а я бессилен был помочь ему. Он кричал по ночам, вспоминая гибель армии Артура, а я не мог облегчить его страдания… Я никогда не принадлежал к числу друзей Его Величества. Он, несомненно, ценил и по-своему любил меня, награждая и повышая (так я дошел до звания управляющего замком), но более доверительных отношений между нами и быть не могло. Впрочем, я и сам взял за твердое правило заниматься лишь здоровьем и благополучаем короля, избегая обсуждения любых вопросов, даже если сир и снисходил до советов с моей персоной. После отбытия с острова отца Патрика и феи Морганы король и вовсе остался один. Должен признаться, что отъезду Морганы я был только рад, ибо не одобрял присутствия при дворе сумасбродной ведьмы, одержимой жаждой мщения, и уж совсем не разделял жалости Его Величества к этой рыжей девице. Правда, прошлявшись где-то чуть больше года, она вернулась и поселилась в подаренным королем замке, в самом тихом и отдаленном месте острова. Ни с Мерлином, ни с королем она больше не поддерживала отношений. А королева… Леди Гайя— это вообще отдельный разговор. Как бесконечно я жалел, что давно, еще в самом начале знакомства, Его Величество даже внимания не обратил на эту удивительную женщину. Разумеется, прибывший из неведомых стран, где все иначе и все по-другому, он не заинтересовался тихой, застенчивой девушкой, живущей в соответствии с законами своей страны. Сейчас я могу представить, какое тогда отвращение мы все вызывали у Его Величества — нечистоплотные, малообразованные, суеверные и диковатые, плохо понимающие разницу между добром и злом. Это сейчас в каждом захудалом городишке Аввалона проложен водопровод, открыты школы и магазины, появились тысячи и тысячи мелочей, без которых теперь уже сложно представить повседневный быт, а тогда… И все же он не смог разглядеть за этим наносным варварством чуткой и нежной души женщины, удивительной для любого мира и любого времени. И волею судьбы леди Гайя влюбилась в неистового короля Артура, появившегося на нашем острове всего на несколько дней и оставшегося в ее сердце навсегда. Когда Его Величество все же обратил свой взор на законную супругу, было уже поздно. Сир всегда был очень странным человеком. Обладая безграничной властью, он редко пользовался ею на свое личное благо. Скажите на милость, где вы видели феодала или, тем более, короля, пренебрегающего правом первой ночи, развлечениями со смазливыми служанками и, уж совсем смешно сказать, не смеющего войти в спальню законной супруги без ее разрешения?! Вопрос о наследнике престола — наиважнейший не только для правящей династии, но и для всего государства, а Его Величество словно только что встал из-за шутовского стола короля Артура, засорив себе голову глупыми запретами. В конце концов, заяви он законные права на собственную жену, никто бы не удивился, даже она сама. А там, глядишь, и стерпится — слюбится. Но все эти цветочки по утрам, безделушки, приносимые из академии художеств, стихи во время прогулок по берегу моря ни на йоту не приблизили короля к заветной цели. Леди Гайя относилась к нему с уважением, симпатией, и… тихой жалостью. Наверное, это видели все, кроме самого короля. Но вот странное дело: никто из многочисленных слуг, любителей почесать языки, никогда не смеялся над этим странным «пунктиком» Его Величества. Наверное, все же что-то есть в глубине человеческих душ, у кого-то больше, у кого-то меньше, но есть. Может быть, даже у Мерлина… Мерлин… Я видел за свою жизнь много людей, но и самые чудаковатые из них даже отдаленно не походили на этого странного колдуна. Да и человек ли он вообще? Внешне непредставительный, даже несуразный — низкорослый, худощавый, в любую погоду одетый в широкий балахон до пят, из-под которого торчат сапоги невероятных размеров, капюшон, скрывающий лицо, и эта странная коса, которую он почти не выпускает из рук… Я как-то спросил его, зачем ему эта коса, и он ответил, что это «эталон меры в виде религиозного символа». Я ничего не понял, но звучало устрашающе. Его все боятся, никто не любит, и, кажется, кроме Его Величества, никто не понимает. Несмотря на власть и возможности, которыми он обладает, яне хотел бы поменяться с ним местами даже на год. Сир как-то сказал, что Мерлин идет назад по времени. Мы все — вперед, а Мерлин — назад. И это страшно. Я попытался понять, но оставил эту затею. Он просто другой. Моргана зря изощрялась, заставляя его, на потеху толпе, превращаться то в зайчика, то в оленя. Толпа недолго смеялась. И вовсе не от страха перед грозным чародеем. Просто было слишком заметно, что самому Мерлину совершенно безразлично, что о нем думают. Словно люди уже смеялись над ним не раз. Смеялись и уходили. Приходили новые, тоже смеялись и тоже уходили. И так— сотни и сотни лет. И от этой мысли становилось не по себе. А те странные и пугающие сооружения, которые с разрешения короля он воздвиг на Аввалоне? Огромные круги, с многотонными глыбами внутри. Курганы с пирамидальными пещерами. Неподдающиеся никакому описанию сооружения из плит, арок и столбов. И никто никогда не видит, каким образом он их возводит. Была вечером пустая полянка — глядишь — утром на ней уже высится странный каменный круг с разметкой из четырех треугольников внутри. А ведь чтобы сдвинуть с места хотя бы одну такую глыбу, потребовалось бы население небольшого города. Да и где он берет эти камни, необычные для наших мест?.. И все же мне выпал шанс узнать истину, хотя, признаться, лучше бы я оставался в неведении, ибо открывающиеся горизонты слишком велики для моего сознания. Это случилось в день летнего солнцестояния, когда Мерлин прислал к Его Величеству гонца с приглашением посетить одно из его несуразных сооружений. К моему удивлению, король, до сих пор не проявлявший особого интереса к изысканиям чародея, на этот раз поспешил откликнуться на приглашение. Из слуг он взял с собой только меня, а свой отьезд явно не стремился афишировать.

В двух днях пути от нашего замка, посреди прибрежных скал, чародей воздвиг огромную, облицованную белыми плитами пирамиду. Чуть в стороне, на явно рукотворном холме, возвышался один из его знаменитых каменных кругов, разделенный изнутри огромными плитами так, что легендарный лабиринт казался по сравнению с ним детской шарадой.

— Нашел! — едва завидев нас, заорал Мерлин, забыв даже поприветствовать короля. — Вы даже представить себе не можете, Максим, что это значит! Это не просто портал в бессмертие! Это — портал исполнения желаний!

Король сошел с коня и, бросив мне поводья, последовал за приплясывающим от нетерпения волшебником в каменный круг.

— Я уже говорил вам, Максим, что Вселенная действительно бесконечна, — восторженно тараторил Мерлин, любовно похлопывая по каменным плитам, густо изрезанным какими-то знаками. — В сотнях и тысячах галактик вращаются сотни и тысячи разнообразнейших миров, на все вкусы и мечтания. Где-то люди уже стали богами, пройдя своеобразный «естественный отбор», где-то только начинают делать первые шаги. А Вселенная все растет и ширится. Бог создает все новые и новые миры….

— Денница — тоже, — напомнил король.

— В данном аспекте для меня нет разницы, — отмахнулся Мерлин. — Как естествоиспытателя меня интересует все. Бог создает нечто принципиально новое, Денница копирует и подражает. Люди имеют возможность выбирать… или просто оказываются в том месте, которое заслужили. А я анализирую. Но меня интересует сама Дорога Сновидений. Йоги и шаманы, входя в транс, иногда попадают в иные миры. Значит, Дорога есть. Египетские жрецы путешествовали по этой Дороге в поисках знаний. Идеальный вариант! Заразиться ничем не возможно, сам заразу тоже не притащишь, и опасность не грозит, ибо душа бессмертна. Есть только один риск — заблудиться и навсегда остаться в беззвездном пространстве. Но для этого каждому миру соответствует определенный символ. Эти символы есть в Книге Мертвых и на облицовках египетских пирамид. Я достал их. С помощью вот этого календаря, — он вновь похлопал по одной из каменных плит, — я могу вычислить направление на планету, которую хочу посетить. А на днях я разгадал способ, помогающий египтянам не только путешествовать самим, но и брать с собой в путешествие других. Фараоны, например, не были так высокодуховны, и их приходилось «забрасывать» в нужное место, как камень из пращи. Фараоны предпочитали Орион. Их инструктировали, рассказывая о возможных опасностях на Дороге (в одной из пирамид есть даже подробный маршрут с описанием опасностей и способов их избежать), после смерти приносили в пирамиду, во время церемонии «открывания рта», на нижнем уровне, в специальной камере играла музыка, создавая определенные колебания, и…

— Мерлин, я все равно не пойму всех этих тонкостей, — прервал его король. — Мне интересно, что это может дать практически.

Мерлин так и остался стоять с открытым ртом, замерев на полуслове. Король задумчиво посмотрел на него, вздохнул и пояснил:

— С точки зрения науки — да. Полезная вещь. Даже как развлечение — ей цены нет. Но любая Дорога надоедает. Вам ли это не знать. Я не знаток этих тонкостей, но мне кажется, что все сложнее. Нет черного хода в рай. Ваши тысячи миров… как бы это сказать… больше напоминают ловушку. Чтобы воскреснуть, надо умереть. А если вы носитесь по этим мирам, как солнечный зайчик… Лично я бы не хотел. Я хочу дышать морским воздухом, есть вкусные плоды и потягивать молодое вино, любить красивых женщин… Да и как быть свозможностью просто жить дальше? Нет, здесь что-то не то… Разве эта Дорога может дать счастье? Может эта Дорога помочь мне вернуться сюда вновь, но на несколько лет назад? Исправить ошибки? Вновь встретиться с ушедшими друзьями?

— Миров — тысячи! Есть среди них и пара-тройка Мерлинов, и с десяток Морган и Максимов…

— Мне не нужны копии… Да и что я буду с ними делать, в виде… солнечного зайчика?

— Где-то есть ответ и на этот вопрос, — убежденно сказал Мерлин. — Бог потому так могуч, что, в отличие от своих творений, еще и временем владеет. Но где-то есть ключ и к власти над временем. Не зря же Он обещал Деннице, что человек превзойдет ангелов. Время течет сквозь нас, но, как говорят японцы: «Дорог в одну сторону не бывает».

— Вы знаете, Мерлин, что рано или поздно мне придется уйти. Может ли ваша Дорога помочь мне вернуться… самому?

— Мудрая змея отправила Маленького Принца на его планету, — произнес странную фразу Мерлин, а король грустно улыбнулся, словно понял смысл сказанного. — Я попробую найти ответ на ваш вопрос.

— Я не знаю, когда подойдет срок… окончания моего контракта. Это может случиться в любой момент. А у меня еще остались здесь незаконченные дела.

— Леди Гайя, — понимающе улыбнулся Мерлин. — Хорошо, Максим. Я постараюсь.

— Как Моргана?

— Злится, — пожал плечами волшебник. — Я хотел и ее порадовать своим открытием, но она даже на порог меня не пустила. Ничего, дело лишь во времени… Ах, время, время! Это единственное, чего нельзя ни купить, ни украсть, ни взять в долг… Я постараюсь, Максим…

Обратно мы ехали молча. Вопросов задавать мне не хотелось. Я лишь надеялся, что никогда больше не увижу эти странные и мрачноватые сооружения. Но мне довелось вернуться сюда намного раньше, чем я предполагал…

Это случилось в конце сентября, когда листва уже открыла свой прощальный бал красок. Я отдавал распоряжения для королевского ужина, когда дверь с грохотом распахнулась и в зал вбежал бледный, как мел, король:

— Иуда! Я искал тебя…

— Зачем же, сир? Сказали бы, и я сам…

— Помолчи! Помнишь место, куда мы ездили вдвоем? Найдешь дорогу сам?

— У меня отличная память, ваше величество…

— Возьми лучших лошадей. Срочно, во весь опор, скачи к нему и скажи, что королева заболела. Пусть бросает все и немедленно… Ты понял?! Немедленно! Едет сюда. Я не знаю, что с ней. Я не могу оставить ее сейчас. Врачи ничего не понимают… Если Мерлин не… Найди его! Найди во что бы то ни стало!

— Можете положиться на меня, сир. Я найду его.

Но на прежнем месте Мерлина не оказалось. Напрасно я бегал по каменному лабиринту и звал его. Я даже, собрав волю в кулак, рискнул сделать несколько шагов по коридору, ведущему вглубь его чудовищной пирамиды, и долго кричал, едва не сорвав голос. Все было напрасно — Мерлин не отзывался. Было еще только одно место, где могли хоть что-то знать о судьбе волшебника. Как же я не хотел ехать туда! Но король ждал, а я поклялся отыскать чародея во что бы то ни стало…

Замок Морганы казался совсем небольшим. Скорее, это был огромный дом, обнесенный невысокой каменной оградой в человеческий рост. Ничего напоминавшего о принадлежности колдунье — светлые каменные плиты, стены, увитые плющом, огромные окна, затянутые странным материалом, прозрачным, как вода, и оттого делающие комнаты светлыми и просторными, ровные газоны. Разве что… тишина. Мертвая, пугающая. Здесь даже не было слышно птиц… Привязав коня у крыльца, я постучал в дверь. Она распахнулась тут же, словно меня ждали. На пороге, скрестив руки на груди, стоял огромный темнокожий мулат в красных шароварах.

— К леди Моргане от Его Величества, — доложил я.

Мулат чуть помедлил, словно прислушиваясь к неведомому для меня приказу, и, склонившись, жестом предложил войти.

Волшебница сидела в кресле у камина, вполоборота ко мне. Покосилась, не проявив особого интереса, но все же едва заметно кивнула, давая понять, что слушает.

— Я прибыл по поручению его величества, — сказал я. — Король поручил мне срочно найти Мерлина. В местах, известных мне, его нет, и я надеялся, что вы…

— Здесь его тоже нет, — с какой-то странной интонацией сказала Моргана. — И никогда не будет. Так и передай королю.

— Но, может быть, вы хотя бы знаете, где его искать? Его присутствие крайне необходимо в замке.

— Что случилось? Король решил открыть новую академию? — с нескрываемым сарказмом спросила она. — Или хочет узнать рецепт манны небесной, чтоб в очередной раз облагодетельствовать всех верноподданных?

— Королева умирает, — я решил, что не будет вреда, если я скажу ей правду. — Придворные медики бессильны. Что-то необычное… И помочь может только Мерлин.

Леди Моргана бросила на меня быстрый взгляд и тут же отвернулась. Закусив губу, она несколько минут о чем-то напряженно размышляла. Решившись, встала с кресла и быстро побросала в дорожный мешок какие-то снадобья, расставленные на каминной полке.

— Едем! — бросила она мне, направляясь к выходу.

— Но Мерлин…

— Мерлина больше нет, — жестко сказала она. — Я сама посмотрю леди Гайю.

— Как — «нет»?! А…

— Заткнись и следуй за мной!

У ворот уже била копытами тройка лошадей, запряженная в странную повозку. Давешний мулат услужливо распахнул перед волшебницей дверцу:

— Карета подана!

— Ты со мной? — кивнула мне на необычную повозку волшебница.

— Нет, с вашего позволения я…

— Как знаешь. Тогда поторопись, мои лошади — лучшие на Аввалоне.

И она не солгала: я потерял ее из виду в первый же час, хотя и гнал свою лошадь изо всех сил. Когда, полумертвый от усталости, я вбежал в покои короля, Моргана уже давно была там, а его величество, красный от ярости, впервые за все время, как я его знал, орал на женщину:

— …мозгов! И даже если б это был сам черт, стоило испытывать хоть каплю уважения если не к нему самому, так хотя бы к его чувствам и к тому, что он сделал для тебя! Ты никогда не думала, что это был единственный человек в мире, который тебя искренне любил?! Любил так, что не боялся пересудов, не боялся показаться смешным, не боялся… Да просто не боялся тебя любить! Ты могла отклонить его любовь, но наказывать за нее ты не смела! Ты совсем спятила от своей ненависти к Артуру. Я тоже ненавидел его, но годы сожрали эту ненависть. У меня нет комплексов и мне незачем соревноваться с ним, кто выше на стенку… залезет! Когда же ты излечишься от этого сумасшествия?!

— Когда он сдохнет, — тихо сказала Моргана. — А Мерлин бы этого не допустил. Я оторвала его от Артура и заманила сюда, но этого оказалось мало…

— Этого мало?! Есть хоть какой-то способ вернуть его?

— Не знаю… Вряд ли… В одном из далеких миров он нашел способ строить чудесные замки из облаков. Снизу — как обычное облако, а изнутри… Плывешь по небу, смотришь на все свысока… Когда он построил его для меня, я поняла, что это — шанс. Там его никто не найдет и не разбудит. У меня давно было приготовлено зелье, способное усыпить на долгие десятилетия даже самого Мерлина. И я напоила его этим отваром. Теперь он плывет где-то в небе, а снизу даже не отличишь это облако от любого другого…

— И что же теперь делать?

— Я сама осмотрю леди Гайю, — сказала Моргана. — Я научилась многому, Максим. Мерлин передал мне почти все свои секреты.

— Он был великим ученым, Матильда, — ярость короля уже прошла, и теперь он говорил тихо и грустно. — Странным, как и все ученые, но великим. И не таким уж плохим человеком — уж в этом можешь мне поверить. Он мог передать тебе свои знания, но вряд ли смог бы передать свой талант… Неужели тебе его совсем не жалко?

— Я пойду осмотрю леди Гайю, — сказала Моргана и, захватив свою дорожную сумку, вышла из комнаты.

— Мерлина больше нет, сир? — позволил я себе привлечь внимание короля.

— Нет. Нет еще одного из тех, кто сделал Аввалон — Аввалоном. Остались лишь я и леди Гайя. Все уходят, и этого не остановить… Но ее я удержу! Любой ценой! Даже ценой собственной жизни! Она — единственное, что у меня осталось. Без нее мне просто больше нечего здесь делать… Нечего и незачем…

Одним глотком он осушил кубок с вином и тут же налил другой…

— ваше величество, — предостерег я, но тут вернулась Моргана.

По ее лицу было видно, что хороших новостей ждать не приходится. Король осторожно поставил недопитый кубок на стол и кивнул:

— Говори.

— Она умирает, — сказала Моргана.

— Что с ней?!

— Ничего. Леди Гайя абсолютно здорова. Просто… она умирает.

— Так не бывает!

— Бывает. Ее биологические часы давно прошли. На этом острове время течет не так, как везде, к тому же она — королева Аввалона. Но волшебная энергия, подпитывающая жителей Острова Яблонь… как еда. Если ее не принимать… А она не хочет. Она устала. Устала жить. Она сама зовет свое время.

— Но почему?! У нее все есть. Любое ее желание будет выполнено так быстро, как это только возможно… Почему?! Неужели…

Он замолчал, вглядываясь в какие-то неведомые для нас дали. Молчала и Моргана, и в первый раз я видел на ее лице выражение, даже отдаленно не напоминающее ненависть. Ее рука ласково коснулась плеча короля, и он вздрогнул, словно пробуждаясь.

— Иди к ней, — сказала Моргана. — Осталось не так много, но ты успеешь проститься…

— Проститься?! — вскинул голову король. — Нет! Я не отпущу ее! Она не может… не должна…

Повернувшись, он выбежал из зала.

— Присмотри за ним, Иуда, — попросила Моргана. — Я не могу здесь остаться — он будет винить меня в уничтожении Мерлина и, как следствие, в смерти леди Гайи. А сейчас ему очень будет нужен кто-то рядом… Это будут нелегкие годы… Но время стирает все… Прощай, Иуда. Береги его.

Напуганный этим пожеланием, я поспешил к покоям леди Гайи. Сквозь распахнутую настежь дверь я увидел короля, стоящего на коленях у постели умирающей.

— Я прошу тебя! — доносился до меня его горячечный шепот. — Я заклинаю! Дай мне хотя бы шанс! Ты даже не представляешь, как нужна мне! Я был таким самонадеянным идиотом! Я думал, у нас еще столько времени!.. Сейчас я сделаю все по-другому, иначе!.. Поверь: я смогу!

— Я верю вам, ваше величество, — послышался в ответ ее тихий голос. — Но это уже не в моей власти. Просто я очень устала. Дни за днями, год за годом… Мерлин зря ищет Дорогу Сновидений… Вечная жизнь — проклятье, если в ней нет любви…

— Я дам тебе любовь! Неужели же я тебе совершенно безразличен?! Неужели я опоздал настолько?! Но… хоть скажи… если б я не был так слеп тогда… скажи: ты смогла бы полюбить меня, а не… его?..

— Простите меня, сир, я не хотела причинить вам боль. Может, я сама все придумала, со скуки. А может… сердцу ведь не прикажешь…

— А для меня в твоем сердце совсем нет места?

— Есть. Вы очень хороший человек… Максим. И знаете что… Я не права. Я смогла бы вас полюбить.

— Правда?

— Конечно, правда.

— Не уходите, Гайя! Прошу вас! Умоляю!

— Обещайте мне, ваше величество…

— Все, что угодно!

— Обещайте, что больше не будете пить. Это удел слабых. Вам не к лицу.

— Клянусь! И это — все? И вы…

— Ваше величество! — раздался сзади меня перепуганный вопль, и я едва успел поймать за шиворот стремившегося влететь в королевские покои слугу, явно обезумевшего от страха. — Ваше величество!

— Уйди, дурак! — яростно зашептал я, но он словно не слышал меня, продолжая истошно вопить:

— Ваше величество! Там такое!.. Через портал!.. Без вашего позволения не должно, а оно лезет и лезет!.. Я не знаю, что это… Ваше величество!..

— Не бойтесь, — сказала королева. — Пропустите его. Это за мной.

Король медленно поднялся на ноги и упрямо покачал головой:

— Нет!

— Пропустите, Максим, — попросила она. — Вы все равно не сможете его остановить. Это же время. Просто время…

— Я хозяин этого острова, — сказал король. — И мне наплевать, кто хочет войти в его пределы — человек или время. Надо будет — я остановлю и время!

— Дурачок, — слабо улыбнулась леди Гайя. — Какой же вы еще ребенок, Максим…

— Подождите меня, — сказал король. — Я скоро вернусь. Я отправлю это… эту… обратно, ко всем чертям, и вернусь! Я сейчас! Я скоро!

Бегом он устремился к заветной двери. Оттолкнув перепуганного слугу, я бросился следом за королем.

— Ваше величество! — я успел схватить его за край плаща, когда король уже распахивал дверь. — Опомнитесь! Этоже — время! Вы же не можете выйти на бой с временем?! Как вы… против него?..

— Прочь! — он оттолкнул меня, и я ударился о стену так, что в голове у меня помутилось, и лишь огромным усилием воли я не потерял сознание.

С трудом поднявшись на ноги, потянул ручку двери, за которой скрылся король…

По ту сторону творилось невообразимое. Что-то бесформенное, светло-серое, как болотный туман, клубилось у самых ворот и уже тонкими струйками просачивалось сквозь раскаленный докрасна портал. Но это не было просто «дымом». Не знаю, как объяснить, но при первом же взгляде было ясно, что это — живое. Даже не то чтобы живое, но… непобедимое, бездумное, беспощадное… И оно текло и текло сквозь портал, затягивая своими клубами маленькую горную площадку.

— Назад! — холодным, ненавидящим голосом приказал король. — Назад, тварь! Ты ее не получишь! Сюда тебе не пройти!

В глубине клубов послышалось нарастающее, утробное ворчание, словно исполинский голодный зверь принимал вызов на бой. Туман стал гуще, темнее, где-то мелькнули первые искры…

— Я сказал — назад! — король медленно вытащил из ножен меч и отвел его в сторону, готовя для первого удара. — Ты не пройдешь!

В глубине туманной массы словно прокатился далекий гром. Казалось, потемнел даже воздух…

— Ну что ж, — король наклонил голову и сделал шаг вперед…

И тут наконец я потерял сознание, милосердно избавляемый беспамятством от участия в дальнейших событиях…

 

Глава 12,

в которой герой рассказывает писателю

подлинную историю короля Артура

глядя на мое ошеломленное лицо, рассказчик невесело усмехнулся:

— Да, я понимаю, как это нелепо звучит. Все равно что Дон Кихот, выходящий на бой с ветряными мельницами…

— Нет-нет, что вы, — поспешил заверить я. — Это был очень… нестандартный поступок: выйти на бой со временем. Не ваша вина, что оно неодолимо…

— Я остановил его.

— Что?!.

— Я остановил его, — повторил он. — Я не знаю всех этих законов природы… Наверное, я действительно был крепко связан с Островом, а если мы не хотим оба… Одним словом, я задержал время. А потом, не выдержав, взорвался портал. Не вынес перегрузок. Больше никто не мог войти или выйти с Аввалона.

— Значит, леди Гайя…

— Она умерла, — сказал Максим. — Я смог остановить время, но не смог удержать ее… Безответная любовь встречается куда чаще счастливой — увы! Здесь нет надежных рецептов или советов. Женщина или любит, или нет. Она любила Артура. Но честь не позволила ей остаться с ним, а я… я все делал неправильно. И все слишком поздно.

— А Артур? Что стало с ним? — спросил я, чтоб хоть как-то отвлечь его от грустных мыслей.

— Что с ним может статься? Жил. Вы никогда не слышали, как искажаются легенды? Геракл совершал подвиги, искупая убийство своей жены, детей и друзей, а молва приписала это приказам его «жутко злого брата». Одиссей не только не хотел воевать, но даже прикидывался безумным, чтобы избежать этого, а остался в памяти как один из главных героев троянской войны. После презрительной фразы «Если ты так умен, то почему так беден?» разозлившийся Диоген, на спор, разбогател за месяц, но фраза осталась синонимом бедного таланта. Фраза «Даже жена Цезаря не может быть вне подозрений» со временем приобрела прямо противоположный смысл. Все понятия перепутаны и подменены. Денница поработал на славу. Настоящий король Артур не был ни героем, ни злодеем. Он был плоть от плоти дитя своего времени. И он был великим королем. Ему приписывают поиски Грааля и прочие «подвиги» блудных рыцарей… Нет. Понимая, насколько ослабит страну отток лучших воинских сил, он старался удержать рыцарей от этих сумасбродных затей. В старых легендах есть все, о чем я рассказал, но мало кто читает сейчас первоисточники. Скоро, как американцы, «Войну и мир» будем изучать по комиксам… Артура называют самым легендарным христианским королем, а между тем, на полном основании он имел большие неприятности от Рима. Мордреда принято считать злодеем, а между тем, старые хроники воспевают его как одного из главных и благороднейших рыцарей своего времени. Ланселот и Гвиневера, заслужившие в народе венец «несчастных возлюбленных», по сути, были обычные предатели, насвинячившие за спиной того, кто их любил. Увы, но я не уверен, что в той странной истории с отравленными яблоками Гвиневера была полностью невиновна. Уж если благородный и преданный всей душой Гавейн тогда отшатнулся от нее… Рыцарский суд по этому делу выиграл Ланселот, но это был нечестный поединок, ибо его соперник, сэр Мадор, был несравненно слабее… Королю не раз говорили о любовной связи его жены с Ланселотом, но он верил ее клятвам и… выставлял себя на посмешище. Королевство слабело, дикие племена совершали набеги на пограничные города. Огромный штат вечно шляющихся по миру рыцарей породил непомерные налоги, и, как следствие, разорял крестьян и ремесленников. Мордред принимал гибель Британии слишком близко к сердцу. Он многократно пытался обратить внимание Артура на катастрофическое положение дел в стране, но король видел лишь свою Гвиневеру. Примерно так было с Николаем Вторым, накануне революции в России. Тогда Мордред пошел на крайние меры и установил за Ланселотом и Гвиневерой слежку. Ему не пришлось долго ждать: в одну из ночей Ланселота застали в спальне королевы. Зная, что свидетелям Артур просто не поверит и обманщики снова выйдут сухими из воды, Мордред с несколькими рыцарями попытался арестовать Ланселота. Надо отдать последнему должное — он был отличным воином. Безоружный, окруженный несколькими десятками отлично подготовленных рыцарей, Ланселот сумел завладеть оружием и доспехами сэра Колгреванса из Гора и, убив многих, вырвался из замка. С ним бежали два десятка его друзей. Круглый стол распался. Вина Гвиневеры была очевидна и отягощена убийствами, поэтому королю все же пришлось назначить суд. Ее приговорили к смерти, но Ланселот организовал побег, напав на замок во время казни. Большинство рыцарей Артура было безоружно, и люди Ланселота убили многих и многих, не слишком заботясь о правилах рыцарской чести. Лучший воин Артура, благородный сэр Гавейн, поклялся убить Ланселота. Собрав войско, Артур последовал за убегающей королевой и ее вероломным возлюбленным. Осада замка Ланселота длилась пятнадцать недель. В одной из схваток Артур был тяжело ранен. Эта братоубийственная война могла принести гибель христианскому владычеству в Британии, и тогда вмешался папа римский. Под угрозой отлучения от церкви он приказал прекратить боевые действия, а Ланселоту было приказано вернуть Гвиневеру законному супругу. Ланселот не посмел ослушаться. Он вернул Гвиневеру, и даже просил Артура простить его, но оскорбленный король отказал. Ланселот и его рыцари уехали во Францию, где Ланселот владел замком Бенвик. Артур все же не смог примириться с нанесенным ему оскорблением и, едва оправившись от ран, ослушался приказа Рима, собрав новое войско. Оставив Мордреда управлять Британией, он вторгся во Францию и, сжигая все на своем пути, добрался до замка Ланселота. Это была очень долгая война, вытягивающая последние силы и деньги из Британии. Получивший власть Мордред срочно занялся реформами и в кратчайшее время сумел настолько выправить положение, что оставшиеся в стране рыцари и бароны потребовали от него узурпировать власть. Мордред не был властолюбив, он просто был патриотом своей страны. И не был трусом. Он принял на себя эту ношу, прекрасно понимая, к каким последствиям это приведет. Выступить против самого Артура рискнули бы немногие… Узнав о перевороте, Артур повернул войско в Британию. Но Британия больше не желала возвращения своего сумасбродного короля. Все оставшиеся рыцари, бароны и даже ремесленники с крестьянами встали на пути отлично вооруженной и закаленной в боях армии Артура…

— А что же вы делали все эти годы?

— Я?.. Ничего. Просто жил. Просыпался утром, засыпал вечером. Когда приносили еду — ел. Расстилали постель — спал. Остальное время сидел у камина или бродил в парке. Я не хотел видеть людей и практически не выходил из замка. Говорят, когда дело разрастается до определенных размеров, оно вполне может обойтись без своего основателя. Аввалон жил сам по себе, я — сам по себе…

 

Глава 13,

продолжение записей Иуды Истероя,

сына Исаака из рода Авраама,

сенешаля замка Волчьи Ворота

…замок опустел. После смерти леди Гайи его величество распустил слуг. Академию он перенес под патронаж близлежащего города, чиновников и двор переместил на другой конец острова, распределив между ними свои полномочия, инад Волчьими Воротами повисла неслыханная доселе тишина.

Король избавился бы и от меня, если б нашел в себе хоть немного сил для сопротивления. Но я поставил сира перед фактом, что единственный способ убрать меня от его персоны— это отправить на плаху, а король был настолько погружен в воспоминания, что не удостоил мой бунт должным вниманием, и я остался в замке. Так мы остались вдвоем в этом опустевшем и холодном доме. По утрам я топил камин в спальне сира, готовил ему завтрак, грел воду для умывания, стирал, сам ходил за продуктами в ближайшее село… Дни текли размеренно и однообразно. Король, как послушный ребенок, следовал моим указаниям: ел, когда я звал его к столу, спал, когда я расстилал ему постель, и целыми днями сидел у камина с гитарой в руках, негромко напевая свои странные песни… Я боялся за него. Король больше не смеялся, не гневался и не интересовался судьбой Аввалона. На его лице словно застыла какая-то странная, отстраненно-грустная улыбка. Погреба стояли до краев забитые отличнейшим вином, но его величество больше не интересовался даже им. Под благовидными предлогами я приводил в замок самых прекрасных девушек Аввалона, но король обращал на них внимания не больше, чем на стоявшие в углу доспехи. Иногда мне даже казалось, что он решил последовать примеру королевы и просто уйти из этой жизни, но Остров не отпускал его, и король просто терпеливо ждал…

Дни текли за днями, складывались в недели, перетекали в месяцы и годы… Был один из многих, похожих на другие, дней. Осень широкими мазками раскрасила леса и сады Аввалона в закатные цвета. Воздух пах яблоками и мокрой землей. Второй день шел дождь, и в замке было сыро. Поставив на поднос горячий травяной чай, я толкнул тяжелую дверь королевской опочивальни. Его величество, по обыкновению, сидел в огромном резном кресле, придвинутом к камину, и, перебирая струны гитары, негромко напевал:

…Просто нечего нам больше терять.

Всё нам вспомнится на Страшном Суде.

Эта ночь легла, как тот перевал,

за которым исполненье надежд.

Мы затопим в доме печь, в доме печь,

мы гитару позовем со стены.

Всё, что было, мы не будем беречь,

ведь за нами все мосты сожжены.

Все мосты, все перекрестки дорог,

все прошептанные клятвы в ночи…

Каждый предал всё, что мог, всё, что мог,

мы немножечко о том помолчим…

Неодобрительно покачав головой, я поставил поднос на столик, закрыл распахнутое настеж окно, сквозь которое дождь заливал подоконник и пол, поворошил поленья в камине.

Насмешливо покосившись на меня, король продолжал:

… И войдет слуга с оплывшей свечой,

ставни скрипнут на ветру, на ветру…

Ах, как я тебя люблю горячо,

годы это не сотрут, не сотрут…

Видно, прожитое прожито зря…

Но не в этом, понимаешь ли, соль.

Видишь — падают дожди октября,

видишь — старый дом стоит средь лесов.

— Ваше величество! — не выдержал я. — А давайте я принесу из погреба бутылочку вина и сделаю вам горячий глинтвейн? Я тут прикупил, по случаю, отличное вино… Чудо что за вино! А?..

— Ты же не одобрял, когда я пил?

— Мало ли что я не одобрял… Если меня слушать, так надо праведней отца Патрика быть… А вино и впрямь отменное…

— Не надо, Иуда. Я дал ей слово, что больше не буду пить.

Я неловко переступил с ноги на ногу и все же осмелился осторожно напомнить:

— Ваше величество, леди Гайя умерла…

— Но я-то жив…

— Ну, тогда…. Может, на ужин приготовить что-нибудь особенно изысканное? Чего ваша душа желает?

— Душа? — переспросил он. — Душа… Готовь, что хочешь, Иуда. Я — послушный мальчик, я все съем.

— Послушайте, но нельзя же так! — вскричал я. — Вы здесь, как в склепе, себя заживо похоронили! На улице…

— На улице — дождь, — пожал он плечами, — тот же самый дождь. И те же самые люди. Они так же едят, так же пьют, так же смотрят на огонь… Кто-то из них еще мечтает, любит, надеется… но и это пройдет…

— Вам надо как-то развеяться!

— Да? А от чего? От жизни? От памяти? Ладно, Иуда, не забивай себе этим голову, ступай…

— Ваше величество, — вкрадчиво приступил я к исполнению давно задуманного плана, — я тут наводил порядок, и нашел в сундуках одну интереснейшую рукопись о сказочных похождениях восточного императора Гаруна аль Рашида…

— Я читал.

— Да? Тогда, должно быть, вы вспомните о его приключениях, когда они с визирем переодевались бедняками и неузнанными странствовали по своим владениям, выявляя ошибки своих управляющих и наблюдая за истинным положением дел в государстве.

— Меня давно не интересуют государственные дела, Иуда, — сказал король. — Я сделал для Аввалона все, что мог, а мелкие огрехи, подлости, лень и стяжательство на местах меня мало заботят. Пусть учатся обходиться сами.

— Но вы не выходили из этого замка уже больше трех лет!

— Да? Как летит время…

— Ну, вот что! — я подбежал к стоящим вдоль стены сундукам с королевской рухлядью и принялся выбрасывать из них одежду. — Вы можете меня казнить, сир, но сегодня я вытащу вас из замка! Нет, это не подойдет… Ага, вот это… Это… и это… Вам надо развеяться! Вы здесь скоро с ума сойдете! Зачем Аввалону сумасшедший король?! Я с вами в одном замке спать буду бояться! Придушите ненароком, или загрызете… Казнить там, голову срубить, или четвертовать — еще куда ни шло, но чтоб вы с выпученными глазами и капающей слюной за мной по замку гонялись — увольте!.. И вот этот плащ… На улице дождь — как раз уместно будет, и нас никто не опознает. Вы сойдете за знатного, но бедного сеньора, а я… а я слугой при вас. Мне эта роль немного знакома. Одевайтесь, ваше величество!

К вечеру мы добрались до одного из небольших городков на побережье острова. По пути заезжали в села, останавливались поболтать с работающими в полях крестьянами. Ничего интересного, но от пребывания на свежем воздухе у его величества хоть румянец на щеках появился, и глаза из равнодушных стали почти прежними — ироничными, внимательными, любопытными. От долгой поездки разыгрался аппетит, и приметив более или менее приличный постоялый двор, я предложил королю перекусить и заночевать здесь. Мы доверили коней слуге и прошли в трактир. С трудом найдя свободное место (можно было подумать, что по окончании рабочего дня все мужское население города ринулось сюда, не желая коротать вечер с любимыми женами), заказали трактирщику обед.

Публика здесь собралась разномастная — крестьяне, ремесленники, торговцы и чиновники, но одеты все были добротно, заказы делали не скупясь, на что я и поспешил обратить внимание короля.

— Да, это типичные бюргеры, — с какой-то странной интонацией согласился сир. — Что ж, во всяком случае, на Аввалоне голодающих я не видел…

— Завтра праздник, Фома, — напомнил своему соседу сидящий за столиком напротив нас толстяк. — День святого Дихеувира.

— Да, — кивнул Фома. — Я уже и подарок жене в мастерской академии заказал — часы с кукушкой.

— Ох уж эти академики, — скривился толстяк, — и зачем их только магистрат кормит? Лучше б деньги на какое-нибудь благое дело пустили. Церковь открыли, или, там, монастырь…

— Не скажи, брат Фофелбот, — возразил Фома, — безделушки-то они забавные мастерят.

— Да, почудил наш король в свое время, — благодушно согласился Фофелбот, — сейчас и вспомнить смешно…

Я гневно выпрямился, порываясь встать, но король положил мне руку на плечо, удерживая меня и с явным интересом прислушиваясь к их разговору.

— Когда смешно, а когда и не очень, — вклинился в разговор мрачного вида мужчина, сидевший за столиком слева от нас. — вы бы поменьше языками мололи! Черный Король— он Черный Король и есть. Забыли уже, как он вольных стрелков по опушкам леса развесил?

— Так он и своих не особо щадил, — подал голос долговязый верзила справа. — Вспомните сэра Глендауэра, или сэра Дебля…

— Да, «христианским» нашего короля не назовешь, — согласился Фома. — Не зря они с королем Артуром так друг друга ненавидят. Даже отца Патрика с Аввалона выжил…

— Это ложь! — не вытерпел я. — Отец Патрик сам уехал! Его отозвал Рим!

— Тебе откуда знать? — хмыкнул Фома. — Неизвестно, жив ли он вообще… А для отвода глаз каким-то Римом прикрылись… Кто его вообще видел — Рим-то этот. Может его и нет вовсе, одно название… Недаром же Черный Король с колдуном Мерлином и феей Морганой якшался…

— Без нечисти здесь не обошлось, — авторитетно заверил Фофелбот. — Старого короля убил, леди Гайю в башне заточил, где она до самой смерти слезами горькими умывалась. Так бедняжка и зачахла, света белого не видя… А теперь и вовсе слуг разогнал, явно затевает что-то. Сэр Томас в свое время так же к делам своим черным готовился… Ох, что-то ждет Аввалон — чует мое сердце.

— Помните, как он у короля Артура жену выкрал? Если б не доблесть рыцарей Круглого Стола….

— А сколько раз посылал Моргану убить Артура?

Растерянный, я крутился из стороны в сторону, пытаясь найти хоть кого-то, кто встанет на защиту своего короля, но поток сплетен все громоздился, вырастая в неприступную башню лжи, и разрушить ее уже было невозможно.

— Пойдемте отсюда, сир, — шепнул я королю, — ну их… идиоты какие-то…

Король молча встал и направился к выходу. Заинтересованность, появившаяся было на его лице, вновь уступила место равнодушию и усталости.

Я расплатился с хозяином таверны, подал королю стремя и мы направились в обратный путь. Я молчал, проклиная себя за эту затею с вылазкой в город. Развлек короля, болван! Да и эти пустобрехи хороши: была бы в их словах хоть капля правды — сидели бы уже на кольях вокруг корчмы и ворон кормили… А меня — первого из них — за непроходимую тупость! И, опустив пылающее от стыда лицо, я следовал за королем в сгущающуюся темноту ночи…

В замок мы вернулись лишь под утро. К моему великому удивлению, вместо прохладного сумрака опустевших залов нас встретил запах ароматного мяса, мерцающий свет десятков свечей и невесть откуда льющаяся негромкая музыка. В тронном зале за богато накрытым столом сидел высокий симпатичный юноша и жизнерадостно уплетал выставленные перед ним яства. Наше появление неизвестный наглец приветствовал наполненным до краев бокалом с вином.

— Кто вы такой, сэр?! — вскричал я, оправившись от первого шока. — И как вы посмели проникнуть в королевский замок?!

— Оставь его, Иуда, — остановил меня король. — Это мой гость. Я давал ему право являться сюда без приглашения.

Теперь уже и я смутно припомнил, что уже видел этого молодого нахала в нашем замке много лет назад. Именно с его участием провели ту редкую, но безумно веселую ночь Его Величество и отец Патрик. Странно только, что незнакомец совсем не изменился за эти годы… Но, может быть, хоть он сумеет развеять грусть короля? Ах, если б это было так! Тогда можно было бы простить и этот незваный визит, и самоуправство на кухне, и… Я многое простил бы этому самоуверенному красавцу.

Приняв у короля промокший плащ и подав ему сухую обувь, я с поклоном удалился. Но распиравшее меня любопытство не дало найти мне приют в теплой постели, а направило в соседний зал, где, хоть и с трудом, но можно было услышать беседу короля с его таинственным гостем…

— …не понимаю, чего же ты ждал? — расслышал я голос незнакомца. — Я говорил, что розами твой путь усыпан не будет. Ты выполнил свою работу, и, как я предполагал, лучше тебя с ней бы не справился никто.

— Ты не будешь любезен вернуть свой прежний вид? Я как-то не могу привыкнуть к этому твоему вечно юному маскараду.

— Да пожалуйста… Кстати, у того же Артура дела в королевстве и вовсе швах.

— Я не злопамятен.

— Тогда откуда столько сплина?

— Если ты не заметил, то я потерял все: друзей, женщину, которую любил… и даже былой враг мне уже не враг… Я словно умер, хоть и жив…

— Но ты выполнил условия нашего договора. Не пустил наглого и жестокого юнца нести свои амбиции в мир, и вместо него мы получили мудрого, переболевшего честолюбием короля Артура, на много веков вперед заложившего образ рыцаря в сердца людей. Кем бы он был, если б не ты и твой Аввалон? Каким был бы мир? Ты создал легенду, Максим. Об этом никто, кроме тебя и меня, не узнает, но дело сделано. А Аввалон… Сэр Ромул был Основателем, ты — Управителем… Придет кто-то, кто разбудит свет и в их душах. Теперь ты понимаешь меня? Я годами и столетиями занимаюсь тем, за что меня ненавидят. Я давно потерял всех друзей и всех врагов. Я не враждую ни с кем. Все враждуют со мной. У нас с тобой был договор. Ты его выполнил честно. Я — тоже.

— Да, но если б я знал, что будет…

— То пошел бы в тюрьму, потом работал сторожем, спился и закончил жизнь в бреду белой горячки? Я дал тебе удивительную жизнь, полную приключений, опасностей и даже любви. Многие бы позавидовали тебе. А конец есть у всего. Если б самая прекрасная в мире песня длилась вечно, она бы надоела. Вкус любимого блюда, подаваемого ежедневно, рано или поздно вызвал бы отвращение.

— И все-таки… здесь что-то не так…

— Это — жизнь. Не сказка, а жизнь.

— Мне собираться в обратный путь?

— Спешки нет. Но… я думаю, история подходит к концу. Тебе недолго осталось терпеть, и ты вернешься домой с обещанной мной наградой. Кстати, если не секрет: что ты выбрал? Слиток золота с бочонок величиной? Самый огромный алмаз в мире? Как я знаю, Грааль тебе так и не принесли?

— Его и не могут принести. Он достается лишь… скажем так: некоторым. Я мог его получить, но…

— Так уж и мог бы?

Из-за двери вдруг полыхнуло ослепительным огнем, и голос таинственного гостя наполнился изумлением:

— Но как?! Это же…

— Сложно объяснить, — устало сказал король. — Страдания очищают душу и все такое «бла-бла-бла»… тебе это не нужно знать, это — из другой оперы… Он дается тогда, когда личная нужда в нем исчезает, но приходит осознание того, что подобные вещи надо беречь от неразумных. Аввалон — лучшее место для его хранения.

— И ты от него отказываешься?!

— А зачем он мне? Пусть остается здесь, на рубеже волшебного мира. Может, его найдет тот, кому он нужен…

Свет, струящийся из-под двери, погас.

— И что же ты выбрал в награду, если отказался даже от Грааля?

— Вот это.

— Но это… Это же портрет…

— Да, это портрет леди Гайи. С твоего позволения, я возьму его с собой.

— Ну… Это уже твое дело… Что ж, пора нам прощаться. Спасибо тебе за помощь, владыка Аввалона.

— И тебе спасибо, Денница… Не знаю, что было бы лучше: встретить тебя или не встретить, но… История сослагательного наклонения не имеет, как говорили в моем мире. Ты выполнил свои обещания, и у меня нет к тебе претензий, Князь Мира Сего. Прощай.

За дверью стало тихо. Я стоял в оглушающей тишине, и мое сердце билось так громко, что я испугался, как бы его стук не привлек внимания сидевшего в соседнем зале короля. А теперь, когда мне открылась его страшная тайна, это в мои планы совсем не входило. Стараясь двигаться как можно тише, я пробрался в свою комнату и быстро покидал в дорожную сумку самые необходимые вещи. Я не стал брать даже накопленные за годы труда деньги и отказался от лошади, лишь бы быстрее и незаметнее покинуть замок, ставший прибежищем самого Сатаны. Прокравшись по коридорам, я сбежал по лестнице и, уже приоткрыв дверь, оглянулся на прощание… Король стоял на верхней площадке лестницы и, скрестив руки на груди, смотрел на меня. Тень скрывала его лицо, а мое было на свету, и, видимо, его величество прочел на нем достаточно… Он молча кивнул мне и пошел прочь, в глубины опустевшего замка. Я помедлил мгновение, но взял себя в руки и решительно вышел на улицу, плотно прикрыв за собой двери. Больше я никогда не видел того, кого в народе называли Черным Королем, Владыкой Аввалона…

 

Глава 14,

в которой герой делает последний,

прощальный подарок Аввалону

я проснулся от явственного ощущения, что в комнате я не один. Приподнялся на локте, вглядываясь в предутреннюю сероватую мглу, и изумленно покачал головой:

— Вы мне снитесь, Мерлин, или законы природы кто-то отменил?

— Что вы знаете о законах природы, Максим, — вздохнул Мерлин, вставая с кресла и откидывая с головы капюшон. — Свет включить?

— Сделайте одолжение.

По всему залу разом вспыхнули два десятка свечей. Мерлин оглядел мое пристанище, зябко передернул плечами:

— Спите в одежде… В комнате не убирались годами… Как вы здесь живете?

— Я не живу. Я жду. А вы, как очевидно, все же изыскали способ вернуться?

— Время.

— Что?

— Не «способ», а «время». Неужели, Максим, вы всерьез думали, что какая-то, пусть даже очень талантливая девочка, сможет усыпить меня моим же снадобьем и заключить меня в моем же творении? Я просто подтолкнул ее к этой идее, чтоб ей не пришлось экспериментировать с какими-нибудь на редкость гадостными заклинаниями. Мы творим свою судьбу сами, надо только запастись терпением и желанием. Девчонке требовалось время остыть. Подумать. Научиться терять. Мы не ценим того, что имеем. Зато, утратив…

— Понятно. А почему так долго?

— У меня в запасе очень много времени, Максим, — пожал плечами Мерлин. — Какой смысл спешить?

— Вы мне были нужны.

— Я слышал о вашем горе. Примите мои соболезнования. Но я ничем не смог бы помочь вам, Максим. Есть вещи, которые нельзя изменить.

— А как же ваша Дорога Сновидений? Вы говорили про миллионы миров, неужели среди них нет параллельных? Мы ведь и сейчас не в моем мире, да, Мерлин? Денница лишь копирует и интерпретирует…

— Не совсем так, хотя довольно близко к истине, — согласился чародей. — Вы хотите попасть туда, где леди Гайя еще жива? Но знаете ли вы символ этого мира? Так сказать, «название станции», до которой стремитесь добраться?

— Я готов искать его столько, сколько потребуется.

— Это на Аввалоне время замедляет бег, но вы все же не забывайте, что смертны.

— Но душа-то бессмертна…

— И вы готовы быть возле нее бесплотным «ангелом-хранителем»? К тому же, ваши поиски займут время, драгоценное не только для вас, но и для леди Гайи. Вы не боитесь опаздывать раз за разом? Нет, Максим, вам нужен символ этого мира.

— И все же, это возможно?

— Я вам уже говорил: дорог, ведущих в одну сторону, не бывает. Вы были добры ко мне. Наверное, единственный из всех… Я постараюсь что-нибудь придумать. Но я пришел не только за этим.

— Мне пора?

Мерлин кивнул.

— Когда?

— Это зависит от вас. Вопрос с вашим преемником еще не решен.

— Кто им будет?

Мерлин пожал плечами и выглянул в окно. Где-то внизу по булыжной мостовой прогрохотали колеса кареты. Гулко хлопнула входная дверь, и буквально минуту спустя в зал вбежала встревоженная Моргана:

— Где он?! Что с ним?! — набросилась она с порога на Мерлина. — Да говори же наконец, несносный ты старик!

— Я позволил себе пригласить еще и леди Моргану, — пояснил мне Мерлин. — Происходящее сейчас касается и ее тоже. Дело в том, что за время отсутствия Артура подданные уговорили-таки Мордреда занять трон Британии, сместив отца, и обещали ему военную поддержку. Остатки войска Артура высадились сегодня утром в Британии и сразу двинулись к резиденции Мордреда. В распоряжении юного правителя была лишь дворцовая стража, но при известии о возвращении Артура была объявлена всеобщая мобилизация. Как ни печально говорить, но оружие в руки взяли все, от мала до велика. В Британии очень мало довольных правлением Артура… Войско Мордреда (если это можно назвать войском) в полтора раза превосходит армию Артура, но, несомненно, уступает ему в подготовке и вооружении. Полчаса назад армии встретились под Кемланом. Впрочем, смотрите сами…

Он взмахнул рукой и стены комнаты исчезли. Мы словно стояли посреди огромного поля, незримые для тысяч и тысяч окружавших нас людей.

Справа от нас по вершине холма рассыпалось войско Мордреда. Мерлин не зря называл его «ополчением»: рыцарей я насчитал не более трех десятков. Еще менее трети его составляли легко вооруженные пехотинцы — видимо, стражники, лесничие и прочий «полувоенный» люд. Большинство же было вооружено чем попало. Я заметил здесь и седобородого старика с серпом, и совсем молоденького юношу с жалким подобием пращи в руках, и толстого, болезненного вида булочника с деревянными вилами…

Армия Артура, несмотря на меньшинство, выглядела не в пример более грозно. Плотные ряды воинов блестели наконечниками длинных копий и железной стеной лат. Покрытые шрамами лица были надменны и суровы. Впрочем, они стояли ниже армии Мордреда, у самого склона холма, и сквозь показную браваду явственно проступала усталость, вызванная многомесячными схватками и походами. В задних рядах я заметил много покалеченных, замотанных окровавленными тряпками бойцов, с явным трудом удерживающих оружие. Невеселым было их возвращение на родину, где им никто был не рад и никто не ждал.

Мордред и король Артур стояли в центре, между двумя войсками, не доходя друг до друга всего пару шагов. Скрестив руки на груди, бледный, но решительный Мордред твердо смотрел в глаза отца, гневно выговаривающего ему что-то.

Я вздрогнул, увидев, насколько постарел король. Обветренное, загорелое лицо Артура избороздили глубокие морщины. Когда-то огненно-рыжие волосы свисали на плечи грязно-белыми сосульками. Он сильно потучнел и казался теперь скорее толстым… Посеченные латы явно давили на широкие плечи старика.

— …без совести все равно не построишь! — донесся до нас раскатистый бас Артура.

Мордред обернулся, указывая назад, на свое разношерстное войско:

— Вот она — совесть! Война не их дело. Даже втроем они вряд ли одолеют одного рыцаря, но они все же вышли сюда. Вышли, чтоб ценой своей жизни не пустить тебя обратно. Как ты думаешь — почему?

Артур обвел глазами притихших людей. Его взгляд скользил по лицам тех, кем он правил все эти годы, ради кого воевал, интриговал, строил и разрушал… И, видимо, было в этих лицах нечто, заставившее сурового короля опустить глаза. Чуть помедлив, он повернулся и посмотрел на серые от усталости лица своих воинов.

— Не знаю, — после долгой паузы сказал он Мордреду. — Я хотел… не этого. Я хотел, чтоб в моем королевстве все были счастливы… Я старался делать для этого все…

— Я знаю это, отец, — ответил Мордред.

— Тогда почему… Впрочем, ладно, — король устало махнул рукой. — В конце концов, ты — мой родной сын и наследник. Династия продолжается. Я действительно устал и, видимо, утратил ясное понимание того, что происходит в Британии. Я хотел дать им основы нравственности, морали, мечты… Аздесь еще надо было строить и строить… Я согласен отдать тебе власть над Британией. Себе оставлю лишь…

И в этот злосчастный миг один из рыцарей Артура вскрикнул, увидев выползающую из норы прямо под его ногами, змею. Выхватил меч, взмахнул, намереваясь разрубить изготовившуюся к броску гадину, и… сразу полдюжины стрел вонзились в его грудь.

Ах, если б воины Мордреда были хоть немного более обучены, немного более хладнокровны, менее испуганы славой легендарного короля, глядишь, может, и не случилось бы этой страшной трагедии. Но блеск обнаженного меча словно разрубил напряженные, как струны, нервы ополченцев. Тучи стрел и камней взметнулись с обоих концов долины, а вслед за ними устремились навстречу друг другу и войска Британии…

Камень, брошенный чьей-то меткой рукой, попал точно в грудь короля Артура. Сбитый с ног, он покатился по косогору, но тут же, невредимый и разъяренный, вскочил на ноги, бросаясь в гущу вспыхнувшей схватки.

А Мордред стоял посреди этой бойни, по-прежнему скрестив руки на груди и низко опустив голову. Мертвые падали у самых его ног, совсем близко свистели стрелы и камни, а он даже не прикоснулся к рукояти меча, словно безучастный свидетель, окаменевший от горя посреди всеобщего безумия..

С разбегу войско Мордреда вклинилось в боевые ряды Артура, стоящее у подножья холма, и поначалу даже немного оттеснило противника. Но опыт умело противостоял количеству, и вскоре это преимущество было утрачено. Армии перемешались так, что было даже непонятно, как они отличают своих от чужих. Крики, стоны, лязг оружия наполнили долину…

Моргана испуганно прижалась ко мне, расширенными от ужаса глазами следя за королем Артуром. А старик был великолепен. Невзирая на возраст и многочисленные раны, полученные в походах, он казался былинным богатырем, не ведающим ни усталости, ни страха. В иссеченных доспехах, без шлема и щита, он рубил врагов своим знаменитым Экскалибуром так, что вокруг него, в прямом смысле, скоро вырос вал из трупов.

Не знаю, сколько длился этот кошмар — три часа, пять или десять. Никто не отступил с поля боя. Но некому было и праздновать победу. Среди вперемешку поваленных, иссеченных и изуродованных тел на ногах остались стоять лишь трое: король Артур, какой-то седобородый рыцарь, тяжело опирающийся на копье, и по-прежнему неподвижный Мордред, отсутствующим взглядом смотрящий куда-то вдаль.

Озверевший от потери войска Артур неистово рвал копье из рук рыцаря, словно забыв про болтающийся у пояса Экскалибур, а седобородый вояка тщетно пытался его образумить:

— Все кончено, Ваше Величество! Все кончено! Не надо…

Наконец, Артуру удалось отобрать у него копье и, тяжело дыша, он бросился к сыну.

Мордред вскинул голову, словно проснувшись, но по-прежнему не делал никакой попытки защититься. Лишь когда тяжелый наконечник копья вонзился в его грудь и, пробив насквозь, пузырем вздыбливая кольчугу, вышел из спины, он бросил в искаженное яростью лицо отца:

— Нет!.. Ты… не будешь больше… губить эту страну!..

Ухватившись двумя руками за древко, он сделал шаг вперед, сам себя насаживая на пронзившее его копье. Потом еще один шаг… И еще…

Теперь молчал опомнившийся Артур, расширенными глазами впившись в искаженное от боли лицо сына. И он уже не сопротивлялся, когда приблизившийся Мордред потащил из его ножен Экскалибур. Невероятным усилием воли Мордред все же поднял меч и что было сил обрушил его на незащищенную шлемом голову короля.

Рядом со мной вскрикнула Моргана, и видение исчезло. Мы вновь стояли в холодном зале Волчьих Ворот.

— Он… умер? — спросила у Мерлина Моргана.

— Пока еще нет. Но скоро умрет. Если только…

Она поняла намек с полуслова и бросилась ко мне, цепляясь руками за одежду:

— Ваше Величество! Сир! Максим! Ты можешь! Ты должен! Спаси его! Умоляю: спаси!

— Так вот кого вы планировали на роль следующего властелина Аввалона, — сказал я Мерлину.

— А вот это решать тебе.

— Максим, ну пожалуйста! — умоляла Моргана. — Спаси его! Спаси!

— Мерлин, вы можете доставить нас на Аввалон? Портал Волчьих Врат разрушен…

— Это вы властны открывать и закрывать границы Аввалона, — напомнил чародей. — Но корабль… Корабль готов. Я предвидел ваше решение и взял на себя смелость… Вы — очень хороший человек, Максим. И были хорошим королем.

— А Артур?

— Он многому научился. Аввалону повезло с основателем Ромулом. Повезло с защитником и созидателем Максимусом. Теперь, будем надеяться, повезет с просветителем и духовным наставником Артуром. Артур познал столько добра и зла, что теперь может отличить первое от второго. А я помогу ему в остальном…

— Что ж… Значит, пришла пора прощаться, — я оглядел стены замка. — Все вещи у меня с собой, так что сборы будут недолгими… Вот только проводить меня почему-то некому…

— Я провожу вас, Максим, — сказал Мерлин. — Я и Моргана. Идемте. Пора…

…Нос лодки мягко ткнулся в песок. Я спрыгнул с борта в набежавшую волну, подхватил и донес до берега Моргану. Мерлин уже стоял на тропинке, даже не замочив ног. Спрашивать, как это ему удалось, я не стал.

Артур лежал метрах в двухстах, у корней низкорослого, кряжистого дуба. Седобородый рыцарь менял окровавленную повязку на его голове. При нашем появлении король открыл глаза.

— Все… в сборе, — слабо улыбнулся он. — Но какая компания… Мерлин… Моргана… Максимус… Наверное, я уже умер…

— Похоже на ад, правда? — не удержался я. — Нет, Артур, ты еще жив.

Моргана бросилась к брату, схватила за руку:

— Прости! Прости меня!.. Я была такая дура…

— Это мне надо просить у тебя прощения, девочка, — прохрипел он. — Я причинил столько зла… всем… Как же это произошло? Я хотел совсем иного…

— Ну вот, теперь у тебя будет много времени, чтобы загладить вину, — сухо сказал я. — Главное, помни свои… ошибки.

Он удивленно посмотрел на меня, помолчал, осознавая услышанное…

— Есть только один способ, — медленно произнес он. — Это — дающий бессмертие Аввалон…

Я усмехнулся, присел рядом и осторожно возложил на его перевязанную голову свою корону.

— Но… почему?

— Я сделал для Аввалона все, что мог, — ответил я. — Теперь твоя очередь.

— А как же ты?

— Меня там больше ничто не держит. Я сделал свою работу. В моем мире есть поговорка: неудачники творят легенды, герои — историю. Ты создал легенду в Британии, теперь пора поработать для истории Аввалона. Заботься о нем, Артур. Я полюбил этот остров.

С трудом он протянул мне руку. Я осторожно пожал ее.

— Для меня было честью иметь такого врага, как ты, — сказал Артур. — Ты многому научил меня… А теперь я почту за честь назвать тебя своим другом…

— Тогда сделай мне дружеское одолжение: правь Аввалоном мудро.

— Клянусь!

Я кивнул, осторожно поднял его на руки и отнес в лодку, над которой Мерлин уже поднял ярко-красный парус с тринадцатью коронами — флаг Артура. Помог Моргане подняться на борт, избегая смотреть в ее умоляющие о прощении глаза. Помахал рукой стоящему у руля Мерлину… А потом еще долго стоял и смотрел, как исчезает в прибрежном тумане парус нового владыки Аввалона. Потом туман окутал берег, сгустился, скрывая от меня солнце, и невидимая сила потащила меня куда-то вверх, вверх… вверх…

 

ЭПИЛОГ,

в котором подводятся итоги

и раскрываются загадки

вот, собственно, и вся история, — прервал затянувшееся молчание мой собеседник. — Я снова оказался здесь, в этом полуразрушенном доме, как та старуха у разбитого корыта. Я понимаю, что все, рассказанное мной, звучит, как бред сумасшедшего, но… Это было.

— Это чудесная история! — воскликнул я. — Совершенно невероятная, но чудесная!

— Да? — усмехнулся он краешком рта. — А вы бы хотели оказаться на моем месте?

— Нет… Пожалуй что нет.

— То-то и оно. Создание легенд — занятие неблагодарное. Кто-то сказал: «покажите мне героя, и я покажу вам трагедию». И все равно я хочу вернуться! Я хочу вернуться к истокам. Снова встретить Гайю, Мерлина, Иуду, Томаса и Хотспера… У Мерлина получилось, получится и у меня. Старый чудак был прав: дорог, ведущих в один конец, не бывает. Я потрачу силы, годы, всю жизнь, но я найду тот мир, где они еще живы! Я был бы плохим королем, если б не попытался исправить или просто не допустить сделанных ошибок! И я сделаю все, что в моих силах, пока есть хоть один, самый ничтожный, шанс! Простите меня, я несколько разгорячился… воспоминания и невозможность что-либо изменить сводят меня с ума… Пожалуй, мне лучше сейчас пойти домой и побыть одному. Подумать… А медальон пусть остается у вас. Продайте его, за сколько сможете. Надо с чего-то начинать поиски. Я буду вам очень признателен за помощь. До свидания…

Он вышел, а я остался, задумчиво глядя на лежащий передо мной медальон. Забавная история… Вот, значит, как оно было… Будет. Что ж… Слово надо держать. Что ж я сам себе все время создаю проблемы и никак не даю покоя? Я вздохнул, взял со стола медальон и вышел на улицу. Лемехов уже стоял на пороге своей покосившейся избушки.

— Подождите, Максим, — окликнул я его. — Задержитесь на минутку.

Он остановился, ожидая.

— Возьмите вашу безделушку, — подойдя к нему, я вложил ему в руку медальон. — В ней нет необходимости.

Не понимая, он смотрел на меня.

— Зачем? Его необходимо продать, чтобы…

— Даже если вы в одиночку построите пирамиду и научитесь левитации, овладеете йогой и достигнете высот просветления, или как их там… Вы все равно не знаете символа мира, в который вам нужно попасть, — в этом Мерлин прав. Но дело в том, что он вам вовсе не нужен.

— Не понимаю.

— Видите ли, я — писатель, а потому привык «надевать» на себя обличья различных персонажей. Давайте на секунду представим, что я Мерлин, — я улыбнулся обескураженному Лемехову. — Ведь он же обещал вам помочь? А, как я слышал, Мерлин держит свое слово… Может, он пророчествовал, предвещая встречу со мной? А может… вы же сами говорили, что он идет из будущего в прошлое? — он просто-напросто знал, что с вами будет? Во всяком случае, попытаться-то можно? Вам нужен мир, в котором жива леди Гайя, но вы не знаете его символа? Вам и не нужен этот мир. Вам нужна леди Гайя.

С минуту он смотрел на меня, не понимая, потом хлопнул себя по лбу так, что я всерьез испугался за сохранность его черепа.

— Для вас этот мир — мир леди Гайи. Вы знаете отправную точку, к которой стремитесь. Если б это был какой-то абстрактный мир, в который вы возжелали попасть, тогда— да… это требовало бы координат. Но «координаты» у вас в сердце.

— Но… Денница… Договор окончен и расторгнут. Я не могу вернуться в мир без разрешения его владыки.

— Ну, во-первых, ад, в который приходит любовь, перестает быть адом. А сражаться вам не привыкать. Если вы выходили на бой с самим временем, то что для вас Князь какого-то мира? Кто любит — тому нет места в аду. А во-вторых, кто вам сказал, что этот мир будет лежать на Дороге Сновидений Денницы? Дороги Бога — это не дороги власти, славы или богатства. Любовь — вот карта к дорогам Бога. Идите по ней, и найдете ваши миры. Вам не нужны все эти пирамиды и символы. Помните, как в Библии: «Если б вы имели веру хотя бы с горчичное зерно, вы смогли бы двигать горы»? Вы остановили ради любви время, разберетесь и с пространством. У вас получится. Я верю в вас, Максим.

Он молча обнял меня так, что я сам едва не отправился в долгую дорогу по неведомым мирам.

— Спасибо, — с чувством сказал он.

— Не за что… Просто сделайте это. Не разочаруйте меня. Это была красивая история. Она требует красивого завершения.

Он глубоко вздохнул, словно наполняя легкие перед прыжком в воду, и шагнул в дверь своего дома. А я медленно побрел обратно…

Я шел нарочито медленно, и с каждым шагом менял свое временное облачение. Шаг — и вместо неудобной одежды на мне вновь был мой любимый плащ. Шаг — и стоптанные кроссовки сменились огромными сапогами. Шаг — и в руках у меня появилась привычная коса, секрет которой я не собирался открывать даже Максиму — ни тогда, ни сейчас.

— Давай же, Максим, не разочаруй меня, — прошептал я. — Ты был добр ко мне на Аввалоне, и я сдержу свое слово сейчас. Давай, ты справишься. Любовь — самая великая сила во Вселенной. Поэт прав — она движет солнце и светила, что уж говорить о каких-то путешествиях во времени… Все мои Стоунхеджи, пирамиды и теории — костыли для такого немощного старика, как я. Мерлину подойдут и миры Денницы, а тебя зовут иные дороги… Ради любви люди меняют миры, а тебе нужно всего лишь…

Договорить я не успел: в полной тишине за моей спиной что-то полыхнуло так, словно в трех шагах от меня взошло маленькое солнце. Я не стал оборачиваться. Просто посмотрел в лазоревое, безоблачное небо и улыбнулся:

— Удачи вам… Ваше Величество…

Продолжение следует

2003–2009 гг.

С.-Петербург — Москва —

Мордовия — Урал — Карелия

 

ПРИЛОЖЕНИЕ

Король Артур — герой кельтской мифоэпической традиции, впоследствии— персонаж европейских средневековых легенд о рыцарях Круглого стола. В кельтской мифологии — предводитель борьбы кельтов и бриттов против англо-саксонского вторжения. Валлийские сказания превращают его в мудрого короля и великого воина. Рыцарский эпос вносит черты христианского миссионера, образца доблести и чести. Эпос насыщен символизмом, постепенно идеализируя образ главного героя, значительно исказив основание легенды и превратив Артура в один из культовых персонажей мировой литературы.

Мерлин — в кельтской, валлийской и средневековой мифологии — колдун, мудрец, поэт и провидец. Весьма вероятно, что прообразом Мерлина был валлийский бард Мирддин Дикий, живший в VI в. н. э. Часто упоминается как старик в огромных сапогах, бесформенном балахоне, с косой (серпом) в руках. В поздних легендах его образ выливается в ряд отдельных повествований, рассказывающих о его рождении от инкуба, удивительном детстве, службе королю Артуру, и так далее, вплоть до его заточения в воздушную темницу. Мировую славу легенды об Артуре получили именно благодаря образу Мерлина, тогда как из остальных легенд со временем были вытеснены темы волшебства и колдовства.

Ромул — в римской мифологии основатель и эпоним Рима. Существуют многочисленные легенды о Ромуле и его брате-близнеце Реме, вскормленных волчицей и основавших «вечный город». По одной из версий, был убит братом из зависти, по другой — таинственным образом исчез.

Аввалон — (от валлийского «яблоко») в кельтской мифологии «остров блаженных», потусторонний мир. Считалось, что на этом острове остановилось время, царят изобилие и молодость. По преданиям, именно сюда был привезен Морганой раненный при Камлане Артур.

Моргана — более поздний персонаж, впервые появляется в средневековом рыцарском эпосе (Г. Монмутский «Жизнь Мерлина», XIIвек), в качестве старшей из 12 сестер, хозяйки Аввалона. Яркий персонаж «артуровского цикла», неутомимо мстящий королю за совершенные им в юности преступления и, тем ни менее, спасающий его от неминуемой смерти.

Грааль — в средневековых легендах — таинственный сосуд, наделяющий своего владельца сверхъестественными возможностями. Обычно считается, что это чаша с кровью Иисуса Христа, которую собрал Иосиф Аримафейский. Так как, согласно легендам, именно из этой чаши Спаситель пил во время Тайной вечери, то является еще и первым в мире потиром для первой в мире литургии, что делает его одной из главных святынь христианских сказаний. По более редким легендам— серебряное блюдо, на котором лежала голова Иоанна Крестителя.

Экскалибур — легендарный меч Артура, полученный им от Озерной девы. Ножны этого меча исцеляли любые раны, но были похищены феей Морганой, что и привело к смертельному ранению короля. Вместе со щитом с изображением Девы Марии составляли волшебные доспехи короля.

Ланселот — один из рыцарей Круглого стола, считавшийся претендентом на обладание Граалем и лишенный этой возможности из-за страсти к жене Артура — Гвиневере. Похитив королеву, бежал с ней во Францию, после долгой осады и ряда битв был вынужден вернуть ее мужу по настоятельному требованию папы римского. После ухода Гвиневеры в монастырь жил у его стен, где и скончался от тоски и неразделенной любви.

Гвиневера («Белый призрак») — жена короля Артура, отличавшаяся необыкновенной красотой. Дочь одного из друзей и сподвижников Артура. По преданиям, служила вечным искусом друзьям и гостям короля. В «артуровском цикле» проходит, скорее, как источник «вечных проблем», чем «вечной любви». Явный отголосок мифов о Елене Троянской.

Сэр Кэй, Мордред и прочие персонажи, упоминающиеся в романе, — герои легенд о короле Артура, преимущественно более позднего (средневекового) периода.

Камлан — место битвы войска Артура с «ополчением» Мордреда.

Денница (Люцифер, Сатана, Дьявол и др.) — ангел, отпавший от Бога, злой дух, человеконенавистник и искуситель, главный антогонист Бога, царь ада и повелитель бесов. Противостоящий Богу не на равных основах, но как обращающий полученную им силу против Божественного творения, при этом, против собственной воли, в конечном счете содействующий выполнению Божественного замысла. Интересно, что образ дьявола в Библии и образ в околохристианской литературе существенно различаются. В классических иудейских текстах Сатана не является «врагом» Бога, имеет с Ним беседы и даже спорит. В народных поверьях все плохие дела людей принято считать «происками и научениями» Сатаны, что снимает тем самым с человека личную ответственность. Классический «козел отпущения» для оправдания личной подлости. Раннехристианские богословы считали, что окончательная «поляризация» добра и зла произошла с приходом на землю Иисуса Христа. Именно с тех пор Сатана очевидным образом «осуждаем» и, оставаясь до поры «князем мира сего», ведет безнадежную борьбу против замыслов Божьих. Ветхий и Новый Заветы отказываются от каких бы то ни было наглядных образов Сатаны. Народные поверья наделяют его самыми нелицеприятными образами. Несомненно, самый загадочный и малоизученный персонаж Библии.