Исходные позиции

Катастрофа

Крах СССР оказался, для многих неожиданно, крахом Государства, как такового. И всех его институтов. Причины этого краха не являются предметом рассмотрения в данном тексте. Тем не менее, стоит отметить, что это был именно системный кризис, выразившийся в неспособности советской коммунистической системы адекватно реагировать на вызовы.

Сам развал государства, как таковой, — что существенно для дальнейшего рассмотрения, — осуществлялся в форме предательства страны ее политическим руководством. Под прикрытием «нового мышления» и «общечеловеческих ценностей» осуществлялись сдача и вывоз ценностей, вполне конкретных, в том числе и материальных. Сама эта процедура и стала гарантией выживания и процветания «общечеловеков» — компрадорской части советской элиты. Гарантом, таким образом, становился противник, которому сдавались ценности.

Новая, «посткатастрофная российская элита» формировалась как коалиция предателей-перерожденцев из высших советских структур, новых предпринимателей из молодой околовластной и околокриминальной тусовки (включая прямо уголовную) и диссидентов-реформаторов, завоевавших доверие гарантов как своей предыдущей, так и текущей деятельностью. Неудивительно, что роль прежнего диссидентского андеграунда оказалась очень быстро сведена на нет за полным отсутствием актуальности его услуг.

Особенностью российской катастрофы 90-х было отсутствие в обществе осознания этой катастрофы. «Общество», то есть советская интеллигенция, в подавляющей своей массе демократическая и прозападная, осознало катастрофу и пришло в смятение только тогда, когда уже перестало быть интеллигенцией, превратившись в «бюджетников». При этом перестало быть в массе своей и демократическим, и прозападным, и, в конечном итоге, собственно обществом.

Все, что выросло на месте этого «общества», могло лишь пародировать известные западные гражданские и политические институты. Единственным институтом, который состоялся вопреки всему, оказался институт президента, всенародно и легитимно избираемого. Именно наличие такого института позволило в известный момент остановить окончательный развал России; когда катастрофа была осознана, и Государство оказалось востребованным.

Раздел собственности

Реальным количественным показателем параметров катастрофы может служить оценка состояния бывших советских активов (при том, что никаких других в существенных масштабах у нас за это время создано не было). За годы экономических, «рыночных» реформ не только вдвое сократился объем ВВП (что можно было бы счесть естественным следствием отмирания неэффективных советских производств), втрое, по сравнению с советской, упала производительность труда в базовых отраслях промышленности (данные МакКинзи), но и более чем в 40 раз снизилась совокупная оценка активов (Сергей Чернышев). В результате «строительства капитализма» страна обесценилась практически в ноль. Из чего, кстати, следует как минимум то, что никакого капитализма (в отличие от «рынка») у нас не строилось. Потому как капитал есть самовозрастающая стоимость, а не самоубывающая.

Процесс раздела бывших советских активов, несмотря на разнообразие форм «приватизации», по сути, сводился к одному: растаскиванию на составные части длинных хозяйственных производственных цепочек и комплексов. При этом все, что не подлежало быстрой реализации, деградировало и отмирало. На этом пути не формировалось и не могло сформироваться реального собственника, имеющего представление о реальном применении и о реальной цене своего актива.

Это не собственники, а барахольщики, которым достались куски разобранного автомобиля — кому бампер, кому руль, кому бак. Такой собственник понятия не имеет, что ему делать с этим бампером, если не сдать его в лом. При этом, поскольку свежеобразованный «рынок» немедленно открылся мировому хозяйству, наиболее удачливые «собственники» быстро сообразили, откуда и куда надо вывозить барахло. Кстати, в этой ситуации довольно странно удивляться тому, что мировой рынок не обеспечил барахолку инвестициями: во что и зачем?

Характерно, что государственные институты маркетизировались параллельно и по тем же принципам, что и бывшее советское хозяйство. Естественно при этом, что государство (в той степени, в которой этот институт можно назвать государством) отмежевалось от всяких обязанностей по выстраиванию экономических механизмов и вообще от любой ответственности на своей «основной» рыночной функции — торговле своими услугами на барахолке. Эту политику принято было именовать «либеральной».

Долги

Тем не менее, класс новых собственников сформировался. Это две весьма неравные группы. Это владельцы крупной собственности, в первую очередь сырьевой, обладающие единственно ликвидным на барахолке товаром, так называемые «олигархи», назначенные таковыми по договоренности с властью или захватившие собственность с особым цинизмом (иногда то и другое вместе). И относительно массовая группа хозяев среднего, мелкого и мельчайшего бизнеса, выживших в условиях звериной борьбы с государством, конкурентами, бандитами (вариант: с другими бандитами). Это очень разные группы, которых объединяет одно: и те, и другие считают себя ничем не обязанными ни обществу, ни, тем более, государству.

При этом важнейшая особенность российской приватизации: почти полная приватизация активов при полном отсутствии приватизации причитающихся к этим активам долгов. То есть государство, расставаясь с собственностью практически бесплатно, осталось с долгами перед населением, но без активов, с помощью которых эти долги можно обеспечивать и оплачивать. Известная рыночная идея о том, что государство выполняет свои обязательства перед населением с помощью налогов с бизнеса и этим социальные обязательства бизнеса исчерпываются, не работает. Не только потому, что бизнес «отморожен» и плохо платит налоги, но и потому, что у барахольщиков, обесценивших активы в 40 раз, трудно изъять налоги, позволяющие покрывать долги, если их так же не обесценить раз в четыреста.

Надо заметить, что, пока новое государство имело намерение и возможность вести себя по отношению к населению так же отмороженно, как и новый бизнес, проблемы, в общем-то, не стояло. Проблема встала тогда, когда народ осознал катастрофный характер, происходящего с его страной. И предъявил государству свои претензии. Причем предъявил в самой мягкой форме: в форме рассеянных предвыборных политических ожиданий.

Народу потребовалось государство. Государство — это, в первую очередь, легитимная, то есть законная, в полном смысле слова, власть, и легитимная — законная собственность. У нас в России есть единственное основание легитимности — называется справедливость. И никакими процедурами законодательно-юридического характера ее заменить невозможно.

Легитимность

Законность — легитимность президентской власти опирается на всеобщие выборы. Представители катастрофной политической элиты потребовали от нового президента Путина обеспечить легитимность их собственности; гарантий, «окончательной бумажки», как говорил профессор Преображенский. В 2000 году только и разговоров было про гарантии от пересмотра приватизации, налоговые амнистии, амнистии капиталов и прочее. При этом легитимировать, то есть утвердить справедливость распределения крупнейшей госсобственности в России, не может никто. Президент не имеет мандата на такую акцию. Президент, легитимирующий неприемлемый для страны результат приватизации, сам теряет легитимность. При этом, легитимируя олигархическую структуру собственности, а таким образом, и олигархическую структуру власти и государства, президент сам себя уничтожил бы. В этом случае он просто не нужен. Процесс его фактического устранения — дело техники. И хорошо просматривается в дотюремных мечтаниях Михаила Ходорковского.

С другой стороны, радикальный пересмотр приватизации в ее ключевых элементах означает обрушение всей существующей — еще действующей — системы экономических отношений. Это еще одна революция, которую посткатастрофная Россия выдержать не сможет. Более того, при описанном выше состоянии государственных институтов, при данном составе элиты, в том числе и государственной элиты, такая революция сверху обречена на провал (если только она не опирается на «революционный подъем масс» — а этого Россия не переживет тем более).

Тем не менее, без легитимации настоящей, общенациональной базовых экономических отношений невозможно создание никаких действующих институтов — ни экономических, ни политических. Не говоря уже об элементарной защите прав собственника. Таким образом, единственный реально оставшийся путь — это поэтапная трансформация отношений с крупнейшими собственниками, трансформация самой этой собственности параллельно с реанимацией базовых институтов государства. И такая же постепенная трансформация элиты путем вытеснения наиболее одиозных компрадорских элементов.

Олигархия и демократия

Так называемое «дело ЮКОСа», по сути, оттеснение олигархии с командных высот в политике и экономике, нельзя было осуществить ни в рамках действовавших на тот момент либерально-коррупционно-медийных процедур, ни путем неизбирательных универсальных репрессий. Ни для того, ни для другого у российского государства в том виде, в котором оно оказалось, не было ни сил, ни действующих инструментов.

Либеральная демократия всегда и везде представляет собой механизм господства элиты, инструментами которого являются политические партии, всевозможные выборы с процедурами их финансирования и, чуть ли не в первую очередь, контроль над «независимыми», то есть принадлежащими различным группам элиты, средствами массовой информации (медиакратия). Собственно, ничего особенно прямо катастрофического в этой системе нет. Так существуют многие успешно функционирующие государства. При одном допущении — лояльность элиты собственной стране. Это допущение в отношении России не просто не соблюдается («рассматривают собственную страну как территорию для свободной охоты» — Ходорковский), новая русская элита видит гарантии своего положения и своей безопасности не в собственной стране, а за ее пределами. Достаточно напомнить, как Платон Лебедев во время ареста грозил неприятностями с Вашингтоном.

Таким образом, то, что называют «управляемой демократией» — частичное восстановление государственного контроля за крупнейшими медийными ресурсами, способными масштабно манипулировать общественным сознанием, и связанное с этим сдутие политических образований, представлявших интересы различных групп постсоветской элиты (это относится не только к либералам, но и до некоторой степени к коммунистам), — оттеснило олигархию, опиравшуюся на медиакратию. То, что демагогически принято обзывать «свертыванием демократии и свободы слова», на самом деле действия по самосохранению государства (и как института, и как территории), его самозащита от компрадорских элит.

Первая задача, самая минимально необходимая и самая щекотливая, без которой вообще какие-либо телодвижения власти в направлении реанимации государственных институтов были бы невозможны, — это деприватизация силовых структур.

Кстати, не надо путать задачу деприватизации, то есть восстановления элементарной вертикальной управляемости силовых институтов, с задачей повышения их эффективности, профессионализма и так далее. Повышение эффективности и профессионализма неуправляемой или приватизированной силовой структуры может иметь для государства последствия самые печальные.

Когда сегодня пытаются представить восстановление властной вертикали как еще одно направление свертывания демократии, стоит напомнить, что к концу девяностых годов региональные элиты и их лидеры впрямую претендовали на суверенитет над Россией, или на множество суверенитетов (вспомните формулу: «власть уходит в регионы»). Что автоматически означало бы потерю суверенитета Россией. Лишение регионального руководства общеполитических функций создало условия и определило целесообразность отмены прямых губернаторских выборов. Поскольку эти выборы перестали быть политическими. Неполитические выборы возможны только как выборы местного самоуправления или как профанация демократических процедур. При этом процедуры политических выборов — и парламентских, и президентских — никаким образом не свертывались, и свернуты быть не могут. При том, что последние являются единственной основой легитимности действующей российской власти.

Вызовы

Процесс пореформенной «рыночной» трансформации России не просто сопровождался колоссальным упадком ее совокупной мощи — и экономической, и политической. Очевидно, что именно такое падение мощи и укладывалось в планы как внешних заказчиков, так и внутренних исполнителей, которые таким образом реализовывали лояльность заказчику.

Собственно, это и есть содержание концепции «проигранной Третьей мировой», или «исторического поражения России». Кстати, ничего специфически антироссийского, некоего злобного и извечного антироссийского заговора за этим искать нет смысла (хотя есть и историческая злоба, и, может быть, кое-какие заговоры). Это нормальная политическая цель любой державы, заключающаяся в том, чтобы упрочить свое могущество и предотвратить появление силы, способной ему противостоять. Нет никаких сомнений, что такая политика будет последовательно продолжаться и дальше, причем совсем не обязательно персонально против России. Давление на Россию вплоть до ее расчленения может быть связано даже совсем не с опасениями собственно российского соперничества, а с противодействием другим угрозам — например, китайским, исламским, европейским, а также с обеспечением той или иной конфигурации контроля Соединенных Штатов над мировыми ресурсами.

Важно другое. В результате этого процесса Россия впервые за несколько веков оказалась не субъектом истории, а ее объектом. При этом не потеряв еще окончательно предпосылок возвращения реального суверенитета.

Все проблемы нынешней России в ее отношении со своим западным партнером (а партнер, по сути, один) — это проблемы заявки России на восстановление своей субъектности в мировой политике, то есть на реальный суверенитет. Пока Россия не проявляла намерений восстановить субъектность, по отношению к ней не проявлялось никакой специально направленной враждебности. Так, может быть, походя заденут…

Террор

Пока развал российского государства шел самостоятельно и по инерции, террор против России носил характер локальный и вполне укладывался в рамки сепаратистских диверсионно-политических операций. Нельзя не заметить качественного изменения характера террора после того, как действия власти пресекли инерцию и остановили процесс государственного распада. Это беспрецедентный тип террора, направленный на разрушение самого института государства и делегитимацию власти. Государство подвергается публичной пытке, включая медиапытку, при которой оно должно либо взять на себя ответственность за гибель невинных и беззащитных людей, либо самоликвидироваться перед лицом ультиматума недочеловеков. Причем интенсивность пытки идет по нарастающей. В этой игре на ликвидацию российского государства террор работает в системной связке с группами сепаратистов, религиозных экстремистов, оппозиционными политическими группировками самой разной направленности, пятой колонной в бизнесе и системе государственной власти и сопровождается мощной поддержкой из-за рубежа — не только медийной. Материальное обеспечение, координация и целеуказание этой политики не может исходить ни от каких сепаратистов. Что касается самих упомянутых террористических действий, то при всей актуальности оперативной контртеррористической работы в принципе невозможно предотвратить нападения на беззащитных невооруженных людей, не связанных со стратегическими объектами. Единственное средство предотвратить такой тип террора — это ликвидировать те точки уязвимости, которые вызывают соблазн применения таких методов.

Напомним, что нынешняя откровенная враждебность, проявляемая по отношению к России практически всем массивом западных СМИ, вызвана всего-навсего открытым заявлением амбиций на активную роль в самых ключевых, жизненно важных для России частях ближайшего постсоветского пространства — Грузии и Украине. В случае реального восстановления российской мощи реакция будет предельно истерической и к этому надо быть готовыми. Опять же это не повод для отказа от восстановления российской политической и экономической мощи.

Основания оптимизма

Тем не менее, в военном, экономическом, морально-политическом плане Россия сохранила все предпосылки для восстановления своей мощи.

1. Ядерный стратегический потенциал — единственный параметр, по которому Россия сохраняет подобие паритета с единственной доминирующей мировой супердержавой — паритет взаимного гарантированного уничтожения сохранен. И может сохраняться на период, как минимум достаточный для модернизационного рывка. Таким образом, реанимация ядерного сдерживания при отсутствии иных гарантий и механизмов может стать основой для сохранения реального российского суверенитета.

2. За пять лет удалось остановить развал основных базовых государственных институтов. Институт президентства работает, и трудно усомниться, что он работает самостоятельно. Правительство хотя и неоднородно, но управляемо, административная реформа хоть и не переварена, но запущена, и на сегодняшний день представляется технически возможным вменить правительству в обязанности задачи, необходимые для обеспечения экономического прорыва.

3. Так или иначе, дорогой ценой в России создана основа саморегулирующейся, самовыживаемой, рыночной экономики, адаптивной к нормальному рыночному регулированию, оставляющей для государства возможность ограничить свое вмешательство и свои обязательства необходимыми и реально возможными пределами. Эта свободная экономика в условиях, когда ей будут предъявлены вменяемые и четко направленные сигналы, обеспечены условия жесткой, равной, внутренней конкуренции, защита от непрерывного и корыстного вмешательства государства в вопросы, которые его совершенно не касаются, способна обеспечить мощную подпитку экономического прорыва. Когда государство наконец сосредоточится на выполнении своих обязательств, в том числе в экономической политике.

4. Россия сохранила, причем под своим национальным контролем, природные ресурсы, по совокупности самые большие в мире, превращающие ее не только в необходимый элемент мирового хозяйства, то есть ставящие пределы дискриминации и санкциям, но и позволяющие обеспечить достаточную степень экономической безопасности в условиях наименьшего внешнего благоприятствования со стороны крупнейшего мирового игрока и его сателлитов.

5. За время стабилизации Россия накопила огромные даже по мировым масштабам, абсолютно свободные (по мнению некоторых экономических специалистов, даже излишние) финансовые ресурсы, правда, не научившись пока их сколько-нибудь рационально использовать на цели развития. Если эти ресурсы не будут потеряны — поскольку в настоящее время содержатся в максимально уязвимом состоянии, — они могут быть использованы для ускоренной модернизации, в том числе и военной, увеличив мощь России в разы.

6. В своем непосредственном окружении Россия безусловно остается недостижимым лидером. Никто из соседей не обошел Россию в основных элементах могущества. Практически все бывшие советские республики в разной степени находятся в состоянии цивилизационного падения, во всяком случае, более глубокого, чем наше. Россия единственная сохранила — не без серьезных потерь — научный, образовательный и технологический потенциал.

7. И, наконец. Пореформенная травма не сломила психическое здоровье народа. Настроение смятения в значительной степени сменилось мощнейшими позитивными ожиданиями. Эти ожидания должны быть удовлетворены. В общественном сознании присутствует жажда исторического реванша. В какую форму он выльется, в позитивную или в разрушительную, зависит от адекватности и эффективности политики власти.

 

Задачи

Восстановление смысла и цели существования России как государства, общества, цивилизации и восстановление сил и могущества для реализации этих целей. К этому, собственно, сводится основная задача.

Справедливость

Справедливость — базовая ценность для нашего общества. Не восстановив попранной справедливости, ничего выстроить нельзя.

Как заметил Виталий Найшуль, если лозунгом первой революции (начала девяностых) была свобода, лозунгом предстоящей второй революции станет справедливость. Можно добавить, что в процессе реализации первого лозунга сложился острейший дефицит справедливости. Если мы действительно не хотим пропустить страну через еще одну социальную революцию, необходимо найти способ удовлетворить эту базовую для русского, российского сознания потребность. Неудовлетворенный спрос на справедливость и радикальные способы его удовлетворения систематически приводили Россию к катастрофе. Сегодня власть пытается нащупать способы социального умиротворения без коренной ломки сложившихся отношений собственности. Получается неважно. Не только потому, что ресурсная база мала (о чем говорилось выше), но и потому, что существующее положение вещей и сами способы, подходы к этому «умиротворению» представляются несправедливыми и унизительными (достаточно упомянуть хотя бы пресловутую монетизацию).

Социальную политику нельзя проводить чисто либеральными приемами, не основываясь на общих понятиях о справедливости. Нужно усвоить общий принцип: «СОЦИАЛЬНЫЕ РЕФОРМЫ — ЭТО ПОПУЛЯРНЫЕ РЕФОРМЫ». В том смысле, что всем должно быть понятно, кому, за что и почему.

Проблема распределения доходов, социального обеспечения и распределения собственности в нынешней России — это в значительной степени проблема долгов (поскольку, опять же, никаких существенных, с экономической точки зрения, активов, кроме советских, не создано). Бюджетники — это люди, которым должны, которые остались на попечении государства, раздавшего бесплатно источники обеспечения долгов. Таковым источником должны были бы стать налоги.

Не касаясь в данном тексте структуры и оснований налоговой системы, можно утверждать, что налогов, приемлемых для нормального функционирования экономики, недостаточно для возвращения долга государства населению. Такие долги, например, как долги по сбережениям на советских вкладах (кстати, юридически признанные), зарплаты бюджетников, включая военнослужащих, пенсионные долги не могут быть обеспечены из текущих налогов. Они должны быть обращены на собственность, изъятую у государства.

Симметричным и абсолютно связанным с вопросом долга является вопрос о легитимации крупнейшей собственности. В нынешнем своем виде при нынешней степени ее участия в обслуживании внутреннего долга эта собственность легитимирована быть не может. С другой стороны, именно такое участие является единственным способом ее легитимации. Инвестиционная структура, обслуживающая ценные бумаги, в которые оформлены долги населению, должна быть обеспечена активами крупнейших компаний, в первую очередь ресурсодобывающих. Это может стать основой гарантированного государством Нового общественного договора между обществом и крупнейшим бизнесом.

Необходимой материальной предпосылкой такого договора является мощный экономический рост, сопровождаемый еще более мощным порядковым ростом капитализации активов. Только таким образом, не за счет экспроприации, а за счет совместного участия в экономическом прорыве возможно мирным, некатастрофным путем построить институты, обеспечивающие такое перераспределение национального богатства, которое наш народ сможет признать приемлемым. Такой договор невозможен ни на основе бандитского прошлого — самобытной российской приватизации, ни на убогом декапитализированном настоящем, а только на основе будущего роста и будущей рекапитализации страны.

Только путем масштабного договора можно примирить общество с результатами приватизации. Если этого не сделать, у собственности не будет легитимности, а значит, не будет «гарантий». Потому что для таких «гарантий» действительно необходимо совершенно авторитарное государство, опирающееся исключительно на насилие.

Общественное примирение

Проблему общественного примирения Россия так и не решила. Ни в историческом плане — между красными и белыми, ни в нынешнем социальном — между бедными и богатыми. Гражданская война, по сути, продолжается. Нынешняя российская власть добросовестно пытается выстроить единую российскую историю и единую российскую государственность. Тем не менее, праздник согласия и примирения, именуемый в народе «днем кота Леопольда», счастливо отменен, потому как нет никакого согласия и примирения. Потому как мы не можем примириться на прошлом. Примириться и договориться можно только на будущем Великой России. Призывы смириться с «историческим поражением» России, «признать реалии», распространение представлений о России как о стране без будущего не способствуют общественному успокоению и отказу от вредных привычек, а освобождают механизмы гражданской войны. «Реставрация будущего России» — вот смысл нынешней российской политики. Дать этот образ будущего и показать способы его реализации — задача действующей российской власти.

Могущество

Целью всякой политики является усиление могущества. Могущество — это мера свободы. Степенью могущества определяется способность любого политического лица, группы, государства суверенно принимать и реализовывать решения. Никакой суверенитет, никакое право не может опираться на законы, договоры, коалиции, гарантии, обещания, если оно не опирается на могущество. Могущество страны — единственное основание суверенитета.

Мощь экономики — безусловно, важнейшая составляющая государственного могущества, но и военная мощь государства, а также его политический и дипломатический вес являются важнейшей, а иногда и решающей частью экономической мощи. Например, важнейшей составляющей экономической мощи Соединенных Штатов является количество авианосных группировок и способность к их применению. Можно с уверенностью утверждать, что если бы военная мощь Соединенных Штатов свелась хотя бы к японской, капитализация американской экономики упала бы втрое. Доллар рухнул бы вместе со всей действующей мировой финансовой системой. То есть экономика США отнюдь не испытала бы долгожданного облегчения и не удесятерила бы силы от освобождения от груза непомерных военных обязательств.

Капитальная мощь и политическое могущество — две взаимосвязанные составляющие свободы и независимости любой страны. Ущербность в той или иной части приводит к ущемлению свободы и утрате независимости. Форма общественного устройства и способы управления вторичны по отношению к решению этой основной политической задачи, и в разные моменты истории их пригодность может быть разной. Таким образом, для России выбор таковых форм должен определяться не нормами и правилами, продиктованными «цивилизованными» менторами, а только единственным критерием: задачей усиления могущества.

Осмысленный мир

Потребность русского человека жить в осмысленном мире — это главный ресурс современной России. Есть цель, есть задача масштабная и конкретная — есть смысл в государстве. Появляется энергия, начинает работать машина экономического роста, эффективность которого можно оценивать по конкретным критериям цели. Наличие цели создает условия для строительства институтов государства и институтов экономики. В том числе и свободной, рыночной. Наличие «длинных» целей, а таким образом и «длинных» денег, позволяет бизнесу включаться в проекты развития, зарабатывая на развитии, а не на деградации и растаскивании страны.

С точки зрения экономики содержание целей не имеет большого значения — освоение Луны, защита от врага или строительство трансконтинентальных магистралей. С фундаментальной точки зрения, идеологической, цель должна быть истинной, зримой и насущной. Страна, народ должны нуждаться в реализации самой цели, а не средствах ее достижения. Экономика не может сама по себе задавать цели стране. Такими целями не могут быть ни повышение конкурентоспособности, ни рост благосостояния. Кто сказал, что для повышения конкурентоспособности или для роста благосостояния не целесообразнее было бы, например, расчленить Россию на несколько более гомогенных по внутреннему устройству частей?

При этом рынок — свободное взаимодействие самостоятельных агентов — лежит в основе любой современной эффективной экономики. Главной задачей государства по отношению к рынку являются самые жесткие гарантии неприкосновенности собственности и, соответственно, соблюдения гарантии законных сделок.

Для крупной собственности вопрос гарантий упирается в вопрос легитимации. Только тогда можно заставить государственные институты гарантировать права крупнейших собственников. По отношению к основной массе среднего, мелкого и сверхмелкого бизнеса главный вопрос гарантий собственности — это вопрос защиты от государства, точнее, от тех институтов, которые выступают от имени государства.

Таким образом, в области рыночной экономики главной задачей государства является институциональная реформа, то есть выстраивание таких институтов, главной целью которых по отношению к рынку была бы защита прав собственности.

Важнейшая задача государства по отношению к рынку — это обеспечение максимально жесткой свободной конкуренции, в первую очередь внутренней конкуренции.

К примеру, если Россия хочет сохранить и развивать свою автомобильную промышленность, нужно обеспечить на внутреннем рынке конкуренцию двух, лучше трех сопоставимых по возможностям национальных производителей. Для этого можно было бы, например, за счет бюджета (за счет дополнительных резервов) закупить и поставить в Россию один-два современных автозавода. Если для обеспечения жесткой и равной конкуренции на внутреннем рынке необходимо оградить внутренний рынок — это безусловно надо делать.

Защита внутреннего рынка должна быть абсолютной обязанностью государства в двух случаях: это защита тех отраслей, производств, технологий, утрата контроля над которыми означает прямую угрозу национальной безопасности. Понятно, что это касается в первую очередь оборонных отраслей, финансовой инфраструктуры и инфраструктуры жизнеобеспечения; и сохранения контроля над стратегическими ресурсами. И вторая функция — это защита рынка для создания условий для максимально эффективной внутренней конкуренции. Избирательный протекционизм возможен и необходим там, где открытие внутреннего рынка означает вытеснение и истребление национального производителя. И только при условии, что государство обеспечивает жесткую и эффективную конкуренцию внутренних производителей на отечественном рынке.

Национальные проекты

Важнейшей задачей государства в экономике помимо институциональных рыночных реформ является определение стратегических, «длинных» приоритетов и доведение их до бизнеса. И реализация стратегических национальных проектов, которые частный бизнес вообще или в силу сегодняшней российской специфики самостоятельно осуществлять не может. Есть основания предположить, что в настоящее время частный бизнес в силу указанной специфики не способен самостоятельно осуществлять никаких стратегических проектов.

На государстве также сегодня безусловно лежит основная ответственность за организацию инвестиционного процесса. Если мы не хотим дожидаться, пока невидимая рука рынка закончит процесс структурной деградации российской экономики до состояния, при котором существование российского государства станет объективно неуместным. То есть речь идет о проведении современной промышленной политики и политики роста. Государство должно, наконец, вплотную заняться налаживанием экономических механизмов внутри отдельных отраслей (точнее, групп отраслей — кластеров), стимулирующих развитие и рост, а не деградацию, как сейчас.

Наряду с этим главными инструментами роста должны стать «национальные проекты». Количество таких проектов должно быть строго ограничено. К ним относятся проекты, связанные с обеспечением безопасности страны, проекты, связанные с сохранением и развитием интеллектуального потенциала и высоких технологий (поскольку безусловным долгом государства является сохранение тех отраслей, научных школ, в которых Россия имела мировой приоритет), и проекты, являющиеся моторами экономического роста и масштабного расширения внутреннего рынка.

Отдельно надо сказать, что одним из главных моторов экономического роста, как и сохранения научно-технического потенциала, должно стать качественное перевооружение российской армии. В отличие от Соединенных Штатов, широкомасштабно использующих этот рычаг для стимулирования экономики, Россия действительно нуждается в масштабном перевооружении для обеспечения своей минимальной безопасности. И с политической, и с моральной, и с экономической точек зрения кратное увеличение военного бюджета именно на перевооружение армии представляется необходимым.

Наряду с этим в качестве примеров национальных проектов можно назвать:

— возрождение гражданского авиапрома (с перспективой, в первую очередь, сохранения национального рынка за отечественным производителем);

— национальный космический проект (в отличие от ловушки МКС);

— транспортные проекты стратегического трансконтинентального масштаба;

— создание мощного ипотечного агентства и массовой доступной ипотеки (в отличие от убогих начинаний МЭРТа, такой проект с относительно небольшим начальным государственным финансированием способен действительно обеспечить строительный бум и вовлечь в жилищное строительство не десятки тысяч, а десятки миллионов людей). Кстати, ипотечные программы имеют то преимущество, что они очень слабо замещаются импортом, дают очень мощный толчок внутреннему рынку и имеют быстрый и очевидный социальный эффект. Можно напомнить, что все великие американские ипотечные агентства типа «Фани Мэй», были созданы в период Великой депрессии при помощи государства.

Важнейшим условием и продуктом реализации таких национальных проектов должно стать формирование вокруг них качественно новой национальной элиты как в бизнесе, так и в госаппарате. «Проектной» элиты в противовес и взамен элиты катастрофной и компрадорской. Таким образом, реализация национальных проектов решает не только экономические задачи, но и важнейшую политическую задачу — смену элит, создает возможность для формирования нормально мотивированной и профессионально продуктивной пророссийской политической элиты. А это есть, в свою очередь, единственная возможность для развития России по демократическому пути.

Для запуска таких национальных программ вполне достаточно малой части наших избыточных резервов. Во всяком случае, не превышающую ту, которая будет потрачена на затыкание бюджетных дыр в случае продолжения нынешней экономической политики.

На конец текущего года Россия, даже по официальным данным, будет иметь в своем распоряжении финансовых резервов не менее чем на 200 миллиардов долларов. И практически все они используются предельно неэффективно, обесцениваясь либо от реальной инфляции, либо от неблагоприятной курсовой динамики. Размещение этих средств в валюте потенциального противника или его же ценных бумаг не только крайне невыгодно, но и создает максимальную уязвимость для их сохранности.

России, наконец, необходимо выработать свою суверенную денежную политику, а не осуществлять ее, по сути, в форме «валютного управления», печатая рубли в соответствии с приходом в страну валютной выручки. Нужно решить для себя, что более выгодно для нашего рынка: действительно переход к полной конвертируемости рубля и тогда надо уже сейчас перейти к продаже российского сырья за рубеж за рубли. Или отказаться от внутренней конвертируемости рубля (по китайской модели), превратив валютную политику в эффективный инструмент стимулирования экономики.

При нашей структуре экспорта и цене рабочей силы можно предположить, что Россия вряд ли сможет получить от отказа от внутренней конвертируемости преимущества, аналогичные китайским. Тем не менее, выбор необходимо и возможно сделать немедленно, поскольку продолжение нынешней политики является глумлением над здравым смыслом.

И, безусловно, исключительной обязанностью государства являются социальные инвестиции (не путать с социальными обязательствами). Социальные инвестиции в образование, здравоохранение, науку и культуру всегда эффективны, однако получателем доходов является не конкретный бизнес, а вся экономика — страна в целом.

Государство-цивилизация

Смыслом существования России — народа и государства — является сохранение и развитие русской российской цивилизации как уникального, отличного от прочих, хотя и вбирающего в себя многое из прочих образа жизни, культуры, системы ценностей и построенных на этом институтов общества и государства. В системе ценностей русской цивилизации, например, идея личного материального успеха и стяжательства никогда не будет доминирующей и определяющей общественное положение.

Сейчас много рассуждают как об отмирании национального государства и национального суверенитета, так и о крахе империй. Все это называется глобализацией. На самом деле, «глобализация» подразумевает сохранение и усиление одной глобальной империи и растворение и даже фрагментацию бывших национальных государств внутри неких глобальных образований, подчиненных этой империи.

Есть и со стороны либералов, и со стороны отечественных нацистов идея соблазнить нас химерой национального государства. Мол, зачем нам эти кавказцы, татары и прочие. На этих основаниях мы не построим никакого государства. Это путь к резне и, по сути, фрагментации и трайбализации всего постсоветского пространства. Кстати, именно по этому пути потихоньку идут постсоветские республики, сделавшие «европейский выбор». Некоторые уже ощутили, а некоторым еще предстоит ощутить прелесть внезапного прозрения национального самосознания у самых невероятных народов, населяющих многонациональные территории. Причем при самой внимательной гуманитарной опеке глобального арбитра.

Россия всегда существовала как империя. И может существовать лишь как империя или, если кому-то не нравится это слово, как «государство-цивилизация». Как империя в современном смысле, то есть не с точки зрения организации власти или форм внешней экспансии. Как империя, где имперскость означает гармонизацию всех составных частей и культур, некий синтез, где русские — имперскообразующий народ, который без своей мультикультурной цивилизации, то есть без других народов, составляющих и наполняющих эту цивилизацию, существовать не может. Имперское сознание есть самое глубокое основание нашего антифашизма. Любой шовинист, призывающий к расправе над инородцем и иноверцем, — враг империи и угроза ее существованию.

Кстати, употребление термина «империя» со всеми соответствующими либеральными прилагательными считается вполне корректным в современной западной политологии, в первую очередь в отношении Соединенных Штатов. При том отличии, что в этом случае подразумевается, что таковая империя может быть только одна, и именно ей принадлежит всемирная миссия: утверждение своего господства и своих ценностей как универсальных и общемировых. Мы видим будущий мир как совокупность и многообразие именно государств-цивилизаций, отличных по своим традициям, образу жизни, иерархии ценностей. Мы видим свою задачу в том, чтобы среди этих государств-цивилизаций осталось бы место нашей российской цивилизации и нашему российскому государству.

Мы должны убедить народы, близкие нам по духу, истории и культуре, что нам надо строить свое государство вместе, если мы не хотим превратиться в объект манипуляций, разделов и соперничества за ресурсы и пути их транспортировки. Это, собственно, и есть основание постсоветской интеграции. Альтернативой является не счастливое сосуществование маленьких цивилизованных, европейски интегрированных образований на постсоветском, тогда уже построссийском пространстве, а резня, деградация и окончательное падение в цивилизационную пропасть. Только современное централизованное демократически устроенное государство-цивилизация способно поддерживать могущество и обеспечивать справедливость на такой территории, связанной общей цивилизацией. Эта цивилизация должна быть прочной и удобной. То есть она должна быть неуязвима для чужих и комфортна для своих.

 

Анатомия тревоги

Политическая ситуация в современной России вполне обманчива. Она обманчиво спокойна, обманчиво стабильна, обманчиво успешна. Многие говорят о «новом застое», о «возвращении брежневизма», о «закате политики». И действительно, внешние наблюдения могут подтвердить эти оценки. Критики президента говорят по этому поводу о «диктатуре», сторонники — о том, что «Россия сосредотачивается». Но внимательным аналитикам трудно отделаться от впечатления, что в воздухе повисла какая-то неприятная тревога. Попробуем исследовать то, что угрожает сегодня России, ее президенту, ее народу.

 

Федеральная элита в апогее власти

Политическая линия Путина с самого начала первого срока была четко направлена на усиление позиций федерального центра перед лицом самоуправства выборной региональной власти — «губернаторской фронды». После событий в Беслане Путин поставил в этом вопросе точку: назначение губернаторов законодательно закрепляет окончательную победу центра. Роль региональных элит настолько снижена, что в общем контексте российской политики она может быть приравнена к бесконечно малой величине.

По сути, главным (и единственным) административным субъектом в такой ситуации оказывается элита федерального центра. Какими бы полномочиями ни обладал президент, единолично править он не может, и, следовательно, федеральная элита в настоящее время становится главной опорой и инструментом в проведении путинской линии в общероссийском масштабе.

 

Постсоветское чиновничество

Эта элита в самом грубом приближении состоит из двух основных сегментов: постсоветское чиновничество и либерал-реформаторы. И те, и другие отчасти занимали свои посты и до Путина, отчасти были завезены из города на Неве. Причем не так уж важно, из Москвы они или из Питера. Эти два сегмента — все, что есть у Путина в наличии. И на них сейчас держится судьба нашей страны.

Постсоветское чиновничество сформировано в условиях последней фазы упадка советского общества. И это накладывает на них соответствующий отпечаток. Психология этих людей по типу консервативна и гиперконформна. Они не интересуются никакими идеями, готовы поддержать любую власть. Их интеллектуальный и культурный уровень ниже среднего. При этом они отличаются пассионарностью и изобретательностью только в одном — в реализации личного материального благополучия, в поддержании социального и административного статуса… Кабинеты и должности — это их «джунгли», где они мастера выживания, интриг, подсидок и толкания локтями.

И самое главное: они являются носителями единственного опыта, сформировавшего их как тип, — опыта стагнации. Оптимальное существование для них — это неопределенность, спокойствие, заторможенность. Даже если они оказываются в критической ситуации, они не способны реагировать остро и активно.

Как правило, постсоветский чиновник смутно патриотичен, не склонен к переменам. Его социальная функция сводится к зажиму инициативы, идущей снизу, и саботажу инициативы, идущей сверху. Всячески ограничивая творческую активность подчиненных, они присваивают ее результаты в том случае, когда не замечать их невозможно, но в усредненной, смягченной манере. Приказания начальства они выполнять не спешат, с одной стороны, потому что не могут и не хотят, а с другой — потому что привыкли к постоянному изменению курса наверху. Много десятилетий в качестве наказания за провалы в работе их либо повышают, либо переводят на другое место. Эти чиновники несут на себе дух разложения государства, что было сущностью социально-политического и административного процесса в последние десятилетия СССР. Эта категория федеральной элиты, составляющая процентов 80 от всего чиновничества, способна только к стагнационным стратегиям, и требовать от них исполнения иной, мобилизационной задачи бессмысленно. Их каменные лица невозмутимы даже тогда, когда их кидают за воротник в пропасть.

 

Либерал-реформаторская элита

Вторая категория федерального чиновничества (значительно меньшая) — либерал-реформаторы ельцинского призыва и их санкт-петербургские аналоги. Это совсем иной социальный и психологический тип. Это крайне активные, деятельные люди, обладающие интеллектуальным и культурным уровнем выше среднего, но сознательно инвестировавшие свою энергию в политику, бизнес, власть. Они стремятся во всем отличаться от постсоветских чиновников, даже в том случае, если являются их родственниками или протеже. Их тип — усиленная имитация западного человека. Они копируют Запад, в первую очередь США, с их динамизмом, подвижностью, прагматизмом, целеустремленностью и т. д. В их случае эгоизм возводится в теорию, социал-дарвинизм служит эрзац-идеологией, они видят общество в духе Фридриха фон Хайека — как «социальные джунгли», в которых нет друзей и врагов, есть только конкуренты, оптимизация и прибыль. Россию они не любят и презирают, но считают, что и из нее можно и нужно извлекать «быстрые деньги».

Либерал-реформаторы тоже имеют уже немалый чиновничий и властный опыт — опыт активного разрушения государства с параллельным коммерческим использованием продуктов распада. Показательно, что, будучи апологетами свободного рынка и частной собственности, эти чиновники сделали карьеры и состояния не столько на свободной конкуренции и духе частного предпринимательства, поднимаясь по логическим ступеням капитализма, сколько на ловкой эксплуатации развала государства, на умелой коррупции, находчивости в юридическом оформлении, политическом прикрытии и административном протежировании процесса приватизации. Все, что они имеют, они получили от государства, фактически приватизировав его.

Либерал-реформаторы сращены с олигархатом, неотделимы от него. Они носители духа энергичного присвоения и не способны по определению решать никакую иную задачу.

В отличие от постсоветских чиновников, которые инстинктивно тяготеют к коррупции под конформистско-патриотическим прикрытием, либералы по своей инициативе идут навстречу Западу, стремятся интегрироваться в западный экономический и политический истеблишмент. По сути, их повестка дня в отношении России есть подраздел западной, точнее, американской повестки дня. Они выполняют американскую миссию не как оплаченные агенты, но как естественное проамериканское лобби, так как Запад (США) для них — «идеальная» Родина, сознательно и волевым образом принятый архетип, который они хотят воплотить в самих себе.

Очень важно, что такая социальная и психологическая позиция была на самом деле гарантом коммерческого и политического успеха в ельцинский период при существенной поддержке со стороны Запада, что придало либералам уверенность в действенности этой формулы: жизнь в глобалистском, прозападном режиме (в России или вне ее) — есть ключ к успеху, процветанию, личному обогащению. Видя под собой растерянный народ и смутившуюся бессильную интеллигенцию, перед собой — постсоветских чиновников с нечленораздельной повесткой дня, а над собой — нерешительную и колеблющуюся власть, либерал-реформаторы только укреплялись в своих установках.

Следует заметить, что этот тип, составляющий вторую половину российского чиновничества, столь же непригоден к созидательной деятельности на укрепление государства, как и первый. Они — носители опыта активного разрушения, слома. И имеют только эти навыки — разобрать на части и продать на стороне то, что им не принадлежит (поделившись со сторожами).

Если сложить обе составляющие, мы получим формулу: «патриотизм + либерализм», устойчивость которой гарантируется признанием интересов всего постсоветского чиновничества, официальная легитимация которого и принесла привкус «нового застоя».

Этим людям сегодня досталась вся полнота власти в стране. На фоне снижения роли партий и парламента, при назначаемых губернаторах страна вверена именно такой федеральной элите.

И самое тревожное, что в таком ее состоянии, в самом ее происхождении она наследует совершенно негативный управленческий опыт: опыт поражения, разложения и демонтажа. Эта элита не выиграла ни одной исторической баталии, не решила ни одной серьезной государственной проблемы, не создала никакого позитивного нового направления в общественном или национальном развитии. Она, конечно, хищная и цепкая, жадная и злая, этого не отнимешь. Но эти активные социал-дарвинистские качества применяются ее представителями только для индивидуального обогащения или личной карьеры. По сути дела, нынешняя федеральная элита совершенно безразлична к судьбам государства, народа и общества. Она антинародна, антигосударственна и антиобщественна.

Она являет собой в обеих ипостасях перевернутый образ самого Путина, это его «темный двойник». Путин — активный, волевой, созидательный государственник, а нынешняя федеральная элита никак ему не соответствует. С такой элитой Путин может только топтаться на месте, сохраняя статус-кво. Да и то при условии, что внешняя среда, в первую очередь Запад, предоставит России для этого благоприятную возможность.

 

На повестке дня удар по России

Но кажется, что и на Западе отношение к путинской России начинает меняться. Показательно, что после Беслана попытка Кремля воззвать к солидарности США и Европы, которые также стали жертвами терроризма, дала обратный результат. Запад остался верен своему двойному стандарту: когда поддержка со стороны России нужна Штатам, Путина принимают в антитеррористическую коалицию. Когда же Россия апеллирует к тому же самому в момент своей беды, ей читают нравоучения. А политические шаги Путина после бесланской трагедии вызвали настоящий шквал негодования. Снова вернулся арсенал терминов времен «холодной войны» — «тоталитаризм», «реваншизм», «империализм» и т. д. Можно припомнить слова одного из главных идеологов американских неоконсерваторов Ричарда Перла, сказавшего: «С Россией возможен только один разговор: We win, you lose. Sign here („Мы выигрываем, вы проигрываете. Распишитесь здесь“)».

В американской геополитике у России вообще нет места, для нее не отводится позитивной роли (даже в проамериканском ключе). Рано или поздно даже самую послушную и проамериканскую Россию ждет участь Югославии или Ирака, и американские стратеги, такие как З. Бжезинский, открыто пишут об этом. Это дело времени. И, кажется, это тревожное время приходит.

Первым аккордом этого процесса можно считать открытое и угрожающее выступление США на стороне тех сил в странах СНГ, которые ориентируются на ухудшение, а то и разрыв отношений с Москвой. Общеизвестен факт поддержки США «революции роз» Саакашвили. Не скрываясь, американцы поддержали Ющенко на Украине, продавив его кандидатуру против всяких юридических норм. Они же без стеснения поддерживают политическую оппозицию в Беларуси и Армении. Чеченские сепаратисты опираются на Американский комитет за мир в Чечне. Поразительно, что в состав этого комитета, призванного помогать чеченцам против русских, входят Ричард Перл и Майкл Лидин, интеллектуальные лидеры неоконсерваторов, стоящие на радикально антиисламских позициях и проповедующие «крестовый поход» против ислама! Этот вопиющий парадокс логичен в геополитической перспективе: атлантисты борются с Евразией во всех возможных конфигурациях. Силы НАТО летом 2004-го перебрасываются из Германии к границам России.

Те же неоконсерваторы всерьез принялись за проект создания Великого Ближнего Востока (проект озвучил сам Буш на саммите стран НАТО в Стамбуле в июне этого года), а это предполагает военные действия против Ирана и Сирии. Для атаки на Иран США нужны надежные базы на Кавказе. Активизация действий на Южном Кавказе и взрыв активности террористов на Северном Кавказе прекрасно укладываются в этот проект. России фактически предлагается уйти из Закавказья, а также принять близкую перспективу северокавказского сепаратизма. Горбачев и Ельцин соглашались на нечто подобное, и не раз. По логике «We win, you lose. Sign here» только так и нужно вести дела с поверженным соперником. Но вся легитимность Путина покоится на том, что он не сдает национальных интересов.

Складывается впечатление, что передышка для Путина заканчивается. Сигналом была августовская и сентябрьская атаки террористов на Россию. Катастрофа на Украине. Победа Буша на выборах вопреки неуверенной «радости» Кремля означает лишь, что передел влияния на Ближнем Востоке, в Центральной Азии, на постсоветском пространстве и особенно на Кавказе начнется в самом ближайшем времени. Уже начался…

И как отвечать на это президенту Путину? Какой политической и геополитической линии придерживаться? На кого опираться? Какие инструменты задействовать?

Страна явно не готова к войне, которая неслышно подходит к нам все ближе и ближе.

 

Путину нужна революция

Две проблемы — пассивно-деструктивный настрой федеральных элит и все более жесткий геополитический вызов Америки, — накладываясь друг на друга, порождают ситуацию, ничего общего не имеющую с застоем или стабильностью. Путин и Россия стоят на пороге фундаментального кризиса, который может быть отложен только в одном случае — в случае какой-то непредсказуемой катастрофы, которая могла бы случиться с единственной оставшейся гипердержавой. Если же все останется в том же состоянии, как сегодня, то Америка будет продолжать экспортировать собственные кризисы и проблемы повсюду — на Ближний Восток, на Кавказ, в Центральную Азию. Это испытанная стратегия империалистических держав. И она, увы, оказывается действенной.

Утихомирив внутреннюю политику, Путин победил явное сопротивление своих прямых политических антагонистов. Но методы и инструменты этой победы были несколько сомнительны. Все это было бы оправдано только настоящей и радикальной ротацией элит и мобилизацией геополитического сознания. Этого не произошло и не происходит. Сохраняется баланс, продлевается статус-кво. Это опасный путь. Особенно перед лицом нависшей над страной угрозы.

Легкой жизни и уютной «советской» дремы, оживляющейся волнами нового передела собственности, не предвидится. При первом серьезном ударе вся недееспособная конструкция федеральной власти рухнет — эти люди принципиально и по своему типу не в состоянии принимать и осуществлять исторические решения. А в условиях новой волны геополитической конфронтации инерциальная пассивность и тем более сознательный проамериканизм будут открытым саботажем.

Путину ничего не остается, как готовиться к войне. Путину ничего не остается, как осуществить революцию. Революцию сверху. Только готовность к войне гарантирует нам мир. Только революция сверху предотвратит саботаж элит и отчужденную пассивность масс в критический момент. Который, увы, все ближе и ближе.

 

Ненавидимая власть

Россию можно внести в Книгу рекордов Гиннесса как страну, управляемую самой ненавидимой властью в мире. В отличие от других стран «власть» в России — слово ругательное. Существует прямо пропорциональная зависимость между достижениями правителя собственно как правителя и уровнем культивируемой ненависти к нему, выдаваемой за справедливую объективность. Задолго до того, как рухнула российско-советская империя, ее строители были морально скомпрометированы — от Ивана Грозного до Иосифа Сталина и Леонида Брежнева. Новые правители страны шли под флагом очищения от «ошибок прошлого», очищаясь при этом от своих же исторических корней и исторической легитимности.

Циничное и враждебное отношение к власти во многом формируется самой властью. В России нет плавных кривых. Каждый новый царь выполняет крутой зигзаг по отношению к предшественнику, при этом статуи предшественника неминуемо слетают с пьедесталов. И это в то время как монголы, например, возводят монументы Чингисхану, которого вряд ли можно отнести к политкорректным правозащитникам.

Восстановление доверия к власти, к ее институтам, которое является необходимым атрибутом стабильного государственного устройства, не состоится без восстановления моральной связи с предшествующими эпохами, а следовательно, с предшествовавшими правителями. Когда русские «бьют своих», чужие вовсе не боятся — они злорадствуют.

 

Проигранная четвертая

К вопросу о непризнанных заслугах правителей перед нацией: нравится кому-то Берия или нет, но созданная под его руководством «большая бомба» удержала Америку от лобового столкновения с СССР и до сих пор сдерживает больших и малых искателей приключений.

Во время кубинского кризиса «волк» был уже на пороге. Представим на мгновение, что у Хрущева или Кеннеди дрогнули бы нервы. Каковы были шансы сверхдержав в прямом ядерном соударении? К счастью, вряд ли удастся проверить страшилки о глобальной ядерной зиме экспериментально. Природный оптимизм, воспитанный Голливудом, подсказывает, что планета поднатужилась бы, но все же пережила обмен ядерными ударами. Что бы осталось? Можно утверждать, что шансов СССР на выживание в ядерной войне не было. Американцам достаточно было одного-единственного попадания в цель — Москву, и колосс рухнул бы. С другой же стороны океана можно было бы уничтожить любую часть Штатов, включая столицу, оставшиеся регенерировали бы как амеба или ящерица, поскольку в США культурно-промышленно-политическая элита более или менее равномерно рассредоточена по всей территории страны. В СССР, а теперь в России весь мозг находится в одном месте, при этом ненавидимом всем остальным «телом». Достаточно убрать Москву, как Россия опять превратится в набор больших и малых деревень, каким она была до восшествия на престол Грозного.

На сегодняшний день Москва является единственным географическим носителем российской идентичности и российского национального самосознания. В этом величие Москвы и слабость России. С этим надо что-то делать. Но, конечно, не путем разбрызгивания столичных функций по городам и весям и проталкивания «надежных» провинциалов на столичные посты. Скорее, нужно стимулировать обратный отток элиты из центра — не на существующую периферию, а во вновь создаваемые, сравнимые с Москвой по качеству жизни региональные центры.

Ни Америка, ни СССР не оказались готовы к многочисленным собственным жертвам ради достижения исторической победы над соответствующим «измом», поэтому третья мировая война велась «по доверенности» большими и малыми сателлитами сверхдержав вплоть до тех пор, пока СССР был способен оплачивать услуги своей команды наемников. Не стоит обольщаться насчет моральных качеств последних. Кто деньги платит, тот и музыку заказывает. Россия больше не платит за сателлитство, вот и поразбежались все поближе к реальным и воображаемым кормушкам. К большой привлекательной евротитьке выстроилась длинная очередь бедных и дальних еврородственников. Прогрессивная часть российской элиты побуждает Россию занять место в этой очереди где-нибудь между Молдавией и Белоруссией и ругает имперские замашки, не дающие так вот запросто припасть под длань франко-германских бюрократов. Но ответственные товарищи в Москве понимают, что готовность Запада платить агентам влияния в России не означает готовности того же Запада содержать все российское население. Украинцам скоро предстоит убедиться, что 65 миллионов на поддержку Ющенко — это ого-го, а даже и 650 миллионов, розданных населению, — это ничто. Тем более что бесплатно раздавать там никто ничего больше не собирается. Шарфики можете оставить себе.

Неожиданный добровольный уход СССР с ринга означал конец эпохи двухполярного мира и начало — вопрос — чего именно? Е. Примаков в духе традиционной русской дипломатии попытался было отыграть изощренной демагогией то, что было проиграно пушками. Но идея мультиполярности оказалась нежизнеспособной, потому что реальных соискателей стать одним из этих «мульти» не оказалось. Фактическим мировым правительством стала не ООН, не ОБСЕ, не НАТО, а администрация президента США. Выяснилось, что это единственная в мире организация, способная быстро принимать решения и сравнительно экономично перераспределять грандиозные ресурсы глобального значения без длительного и дорогостоящего многостороннего бюрократического согласования. Крыть это нечем, поэтому ни о какой мультиполярности речи быть не может. Есть империя — Третий Рим, — и есть провинции, более или менее лояльные. Делать какие-то выводы о «державности» Китая или Индии — это выдавать желаемое за действительное. Китай держит в своих закромах около триллиона долларов американской валюты, и его экономическое могущество целиком и полностью зависит от торговли с Америкой. Одним росчерком пера американцы могут превратить Китай из ревущего тигра в экономического карлика. Китайцы это понимают. Из Индии с ее исторической зависимостью от британского мира и растущей ориентацией на тот же американский рынок сверхдержава тем более не получится. Европейский союз — это всем известный экономический гигант и в то же время не менее знаменитый политический карлик. Французы пытаются превратить ЕС во что-то менее аморфное, но приходят американцы и снова спутывают все карты, на этот раз содействуя впуску в ЕС целого стада восточноевропейских, по выражению Жака Ширака, «троянских ослов», у которых присутствует звериный голод на евросубсидии, но полностью отсутствует желание бороться за евроидентичность.

Парадокс нынешней ситуации заключается в том, что Россия сохранила манеру мыслить и вести себя как сверхдержава, на деле вылетев из лиги сверхдержав, ныне представленной единственной империей, которой не с кем больше играть в настоящие игры. Зато у нас теперь появилось больше равных конкурентов — жить стало явно веселее. Бразилия, Польша, Турция, Иран — вот новые соседи по нашей новой лиге, в которой нам теперь предстоит жить и играть. О политической конкуренции с Америкой лучше забыть. Обсуждаться могут только границы автономии в рамках империи. Попытки воспользоваться сохраняющейся военной мощью для достижения политических целей будут рассматриваться как проявления дикости, неевропейскости, достойные всякого порицания и наказания. Если мы отступили, когда наши ракеты были на Кубе, тем более не стоит напрягаться, когда наших ракет там больше нет.

 

Нищета элиты

Причина утраты позиций, завоеванных потом и кровью в 30—50-х годах, заключается не только в политике КПСС и ее генерального секретаря лично, а в банкротстве всей советско-российской элиты — политической, промышленной и культурной. Фора, накопленная царями и генсеками, оказалась промотанной на протяжении жизни одного поколения советских людей. Культурная и социальная революции срикошетили. К власти пришло поколение элиты, не ощущающее себя наследниками и продолжателями имперской традиции, поколение незаконнорожденных, бастардов, не готовых напрягаться ради абстрактных национальных целей.

Гигантский, не до конца еще понятый ущерб нанесла и мировая война. Гитлер выбил самое многообещающее поколение в российской истории, в результате чего образовался зияющий провал между поколениями отцов, сражавшихся в битвах империи, и младших детей, воровавших картошку в тылу и выживавших изо всех своих сил.

Поколение вернувшихся из окопов отцов тоже внесло свой вклад: «Мы перестрадали, но все фрукты — детям». Результатом этого послевоенного «бобруйского синдрома» стало воспитание полчищ безответственных индивидуалистов, каждый из которых ощущал себя пупом земли и готов был предать все, что угодно и кого угодно, ради своих личных амбиций, идеологических или культурных пристрастий. Постоянный контрапункт официальной наступательной и кухонной пораженческой пропаганды разрушил моральные основы будущей российской элиты, приучил к постоянному двоемыслию, которое в России выдается за большую жизненную мудрость, а на Западе рассматривается как вредный порок — отсутствие цельности во взглядах.

В конце концов пришли к тому, к чему пришли, — успех отдельной личности перестал что-либо добавлять к совокупному успеху нации. Множество представителей элиты стали «пытать успеха» за пределами своей страны, даже поступили на службу к другим императорам, более того, многие приняли участие в действиях третьей мировой на стороне враждующей стороны. Такого уровня предательства, как в последний советский период, давненько не наблюдалось в любой другой стране мира.

Идейное предательство стало нормой жизни. Демонтаж советской (а точнее, имперской российско-советской) системы ценностей происходил на всех уровнях. Было подвергнуто сомнению и оспорено все, что было достигнуто и создано предыдущими поколениями. Закономерным результатом стала провинциализация духовной жизни СССР, а затем России. Хрущев был последним идеологическим продуктом, пробившимся из здешних мест на мировой духовный рынок. Собственная музыка была заменена адаптацией западных направлений, собственная литература была частично забыта, частично признана неполиткорректной, собственные технические и экономические достижения осмеивались, политики за глаза подвергались остракизму. Результат налицо — многие российские изобретения, такие как социальное обеспечение и массовая пропаганда, вошли в стандартный набор услуг западных государств, а самой России сегодня НЕЧЕГО предложить миру, нет ни одной свежей идеи НИ В ОДНОЙ ОБЛАСТИ. Мы, российское общество, живы только прошлыми достижениями и некоторой локальной деятельностью, которая наполняет каким-то смыслом наше существование. Русские не поверили ни христианам, ни большевикам в том, что идеи движут миром, хотя доказательств было представлено предостаточно, и полностью уверовали в волшебную силу колбасы. Но колбаса при современных методах производства широко доступна, а великие идеи теперь создаются, присваиваются и монополизируются другими. Печальный факт — Россия сегодня является импортером идей ВО ВСЕХ ОБЛАСТЯХ — от промышленной технологии до балета.

 

Пятая колонна

Некоторые все еще верят в сверхдержавный потенциал России. Но это уже давно относится к жанру «фэнтези». Вопрос сегодня может стоять так: сохраниться в качестве субъекта своей собственной политики или окончательно превратиться в объект чужой политики. Соответственно вот вам и реальные партии. Партия власти, которая поддерживает все действия президента, в которых видится субъект большой политики, и оппозиция, уже готовая сдать крепость «более достойным». С точки зрения национальных интересов и возможности выживания самостоятельной демократии в России конструктивный диалог может вестись только в рамках первой альтернативы. Вторая, пораженческая, и противоположная по демагогии, но смыкающаяся с ней по целям коммунистическая альтернативы должны быть отвергнуты обществом и политиками как вредная аберрация и прямое предательство. В этом не будет возврата к тоталитаризму, никто, надеюсь, не будет никого сажать, но во всяком случае в доступе на все спонсируемые государством и обществом каналы массовой информации (читай массовой пропаганды) им должно быть вежливо, но твердо отказано, а возможности получения помощи из-за рубежа должны быть тем или иным способом перекрыты, вплоть до открытых дипломатических скандалов. Пусть ребята свободно и независимо работают за свои, кровные.

Давайте в этом поучимся у империи. Попробуйте профинансировать доступ нравящегося вам американского политика к СМИ или поддержать его финансами. Китайцы, кстати, пробовали. Каждый раз эти попытки выводились на чистую воду, заканчивались крупными скандалами и пресекались. Попробуйте в Америке покритиковать власть вообще или президента в частности по общенациональному каналу. Попробовать можете, потом считайте количество часов, которое пройдет до увольнения с негласной выдачей «волчьего билета». В Канаде главный редактор столичной газеты «Ситизьен» был вычищен в течение недели после того, как осмелился вежливо покритиковать премьер-министра. И это в сравнительно либеральной стране.

Элита должна научиться защищать свое государство и свою политическую систему. Для начала надо научиться чистить систему от явных врагов и потенциальных мятежников. Иначе получим Ющенко (давно у нас не было баррикад!), готового поломать государство ради своих амбиций. Такого рода люди должны вычисляться и устраняться из основного потока политической жизни задолго до того, как им придет в голову появиться на майдане.

Империя особенно жестко относится к единству рядов во время военных действий. Любой солдат, в какой бы войне империи он ни участвовал, в День ветерана гордо вставляет искусственный цветочек мака (англосаксонский вариант гвоздички) в петличку и выступает предметом всенародного восхищения и уважения. Либеральных критиков англосаксы научились демократично так вытеснять куда подальше в стиле «мы вас просим! Просим, просим! (имеется в виду „к выходу вон!“)». Все видели Керри и Буша, соревновавшихся в том, кто героичнее вел себя во Вьетнаме. Сейчас уже никого не волнует, выиграна или проиграна была та война. Но тот, кто запятнал себя критикой действий своего правительства во время войны, ставит жирный крест на своей последующей политической карьере. В России же прекрасно себя чувствуют множество политических деятелей, не поддержавших и не поддерживающих Президента России в его военной политике.

Кроме политической «пятой колонны» существует идеологическая. Расковыривание болячек, забрасывание фекалиями превратились в национальный спорт. Все эти грязекопатели постепенно подрывают веру народа в самого себя. Проецируя на народ свое негативное представление о нем, грязекопатели снижают не только общее качество культурной среды, но и подрывают международную конкурентоспособность российской культурной продукции. Понятно желание грязекопателя получить грант от зарубежных спецслужб за очередное бытописание тяжелой жизни соотечественников в «проклятом прошлом» и «бандитском настоящем», а также получить приз на кинофестивале от европейских правдолюбцев. Но нормальному потребителю культурной продукции все эти политизированные страсти-мордасти неинтересны, что подтверждается данными о кассовых сборах. Поэтому мы обречены на поражение в открытом бою даже от полностью маразматических и тупоумных опусов типа Kill Bill («Убить Билла»).

Регулировать культурный процесс непросто, но для политической элиты открыт доступ к национальному кошельку. А у культурной элиты есть здоровый голод и хорошо развитая способность продажи лояльности. Здесь, правда, таится одна большая опасность. Не случайно Сталин самолично просматривал всю продукцию, прежде чем выпустить ее на массовый рынок. «Худсовет» должен соответствовать уровню задач, иначе полку «бессмертных» прибудет, денег убудет, а воз останется там, где ему и довелось застрять. По большому счету государство в отношении культуры должно вести себя как инвестор — требовать возврата плюс достижения желаемого культурного и, не побоимся этого слова, политического результата.

 

Мытари

Политика и культура — это очень важно и очень престижно. Но если нет реальных ресурсов, то говорить не о чем. Похоже, что заложенный еще в эпоху Ельцина финансово-экономический меркантилизм при В. Путине развился в полную силу. Государство не видит никаких экономических целей, кроме бюджетных. Российское государство начало собирать реальные налоги — получилось, понравилось, и теперь это приобретает характер одержимости. После ельцинской вольницы в неумеренной раздаче привилегий наступила энергичная закрутка гаек. Гордо реет фининспектор, черной молнии подобен. Собираемость растет, экономический рост останавливается. Деньги изымаются государством из экономики и складываются в тающую из-за колебаний курсов валют кубышку. Как прикажете понимать такую политику: это вместе с президентом или это против президента? В результате повышения ретивости контролеров остановился начавшийся было процесс выхода экономики из подполья и институционализации частного бизнеса. Это лишает нацию долгосрочной экономической базы. Невозможно усидеть только на газпромовских трубах, какими бы длинными их ни делали. Основной электорат сидит не в газпромовском небоскребе на улице Наметкина, электорат мерзнет на рынках, челночит, клепает и паяет. Загнав экономически активную самодеятельную часть электората обратно в подполье, политическая элита лишится важного источника экономической и политической поддержки, создаст потенциальных «оранжевых».

Проблема учета и собираемости налогов с мелкого и среднего бизнеса не решается легко и просто. Сравнивая американский и российский подход к мелкому бизнесу, могу со знанием дела сказать, что в России существует запретительный порог для ведения мелкого бизнеса, которого в помине нет в Америке. Требования по отчетности мелких компаний в России предъявляются примерно такие же, как к крупным американским акционерным обществам, торгующим на бирже, что ведет к огромным непроизводительным расходам. И перескочить этот порог непросто, поэтому очень многие и не пытаются — сидят себе тихо и не высовываются, не ожидая от государства ничего хорошего. В Америке понимают, что мелкий бизнес выполняет важную социальную функцию — это люди, которые САМИ СЕБЯ ТРУДОУСТРАИВАЮТ, снимая тем самым с общества дорогостоящую задачу создания новых рабочих мест. Поэтому им и НЕ ЗА ЧТО платить государству. Мелкой фирме в Штатах достаточно раз в год нанять бухгалтера за 300—1000 долларов для составления годового отчета. И все. Никаких квартальных отчетов, никаких налоговых проверок, и вместе с тем триллионы долларов налоговых поступлений. Откуда Америка черпает налоги? От тех, кто пользуется монопольными преимуществами в силу своих размеров или имеет преимущества по гарантиям заработной платы, а именно с корпораций, с государственных служащих, с персонала корпораций, с частных лиц. То есть социалистическая, по своей сути, система госбюджета питается от социалистических же, по сути, корпораций и от самого государства. Мелкий частный сектор ничего не берет от государства и ничего ему не дает, кроме увеличения оборота и ускорения оборачиваемости общественного капитала путем предъявления спроса на продукцию крупных производителей и самого государства. Мелкие частные компании, которые содержат только сами себя и семьи своих владельцев, практически вообще ничего не платят в бюджет. Зато владельцы таких фирмочек и их семьи, среди которых много недавних иммигрантов, это самый надежный электорат, больше всех других заинтересованный в экономической и политической стабильности. Именно в этой зоне интересы мытаря и интересы цезаря расходятся. Нелишне напомнить, что многие империи прошлого пали из-за излишней ретивости мытарей.

 

Евромаразм

Хуже всего то, что Россия никак не представляет себе своего будущего. У нас нет стратегических планов. Первой попыткой хоть что-нибудь спланировать стала арифметическая идея удвоения ВВП. Это, конечно, здорово, но зачем нам этот удвоенный ВВП? Нет ответа. Раньше было понятно: мы работаем, чтобы вооружиться, вооружаемся, чтобы дать достойный ответ мировому империализму. Сегодня кому мы даем ответ и на что?

Отсутствие долгосрочной стратегии ведет к тактическим метаниям: непонятно, с кем мы дружим всерьез, а с кем — не всерьез, кто наш союзник и против кого мы с ним дружим.

Отдельно маячит пугающая тень нависающего европейского монстра — СССР-II. Количество еврочленов уже не поддается ни подсчету, ни логическому пониманию. Принятие Турции вообще будет полным конфузом для многих. Это что, Европа? Или тот самый «евразийский союз» во плоти? При этом Европа, родина нацизма и бонапартизма, рассматривается как хранилище неких загадочных и эксклюзивных европейских ценностей. Чем они так уж отличаются от горбачевских общечеловеческих или американских ценностей, непонятно. Исторически с европейской территории в Россию приходили одни неприятности — от шведов и поляков до французов и немцев. Нас там никто не ждет, и все же нас туда зачем-то тянет. Наверное, это клиника. Разновидность национального мазохизма. Россия при всей своей обширности пытается втиснуть себя в узкий европейский кафтан, причем иногда буквально.

В России земли — немерено. Но по степени забюрократизированности землевладения мы действительно ближе к Европе, особенно к Германии, где свободной земли нет вообще. Непонятно, почему в России, где полно лесов, полей и рек, типичным поселением стала деревня, состоящая из миниатюрных изб-пятистенок, дизайн которых пережил века, тесно жмущихся друг к дружке. Нужна масштабная либерализация землевладения, упрощение инвестиционного процесса, что-то подобное американским хомстедам. Нужно заселять свою территорию, пока ее не заселил кто-то другой. Я прожил много лет в одном канадском городе, который по численности населения в 15 раз меньше Москвы, но по площади ей равен. Другими словами, плотность населения там в 15 раз ниже, чем в Москве. Понимаю, в Канаде много земли, но в России-то больше! В чем здесь логика? Почему нужно тесниться, когда можно жить свободно?

С подачи Европы и собственных грязекопателей Россия с энтузиазмом включилась в борьбу за тотальную финансовую отчетность. Европа тащит неподъемную ношу грандиозного механизма социального обеспечения. Когда этот механизм даст трещину, пока не ясно, но долго так продолжаться не может. Из-за растущих ограничений на ведение бизнеса европейские предприятия перемещаются в страны с более либеральным режимом. Россия может стать желанным местом размещения производств, а может и не стать, если будет так уж упорно стремиться гармонизировать свою фискальную систему с Европой. России выгоднее превратиться не в зарегламентированную до удушья «дальневосточную Пруссию», а в своеобразную Запорожскую Сечь для западных компаний, затраханных своими правительствами.

Основываясь на медицинском факте, что империя осталась одна и мы знаем, где она находится, понятно, что главная стратегическая линия России должна быть на союз с США. Не с Западом, не с Европой, не с НАТО, а именно с США. Россия в свое время возникла как нация на выполнении роли важнейшего сателлита Золотой Орды (потом это скромно было названо игом). По прошествии 700 лет не западло и посателлитствовать для новой Золотой Орды. Во всяком случае, американский message (послание миру) понятнее, логичнее и привлекательнее, чем европейский, китайский, да и собственный российский. При этом вставать в позу побитой собачки, как великодушно предлагает г-н Явлинский со товарищи, нет резона. Де-факто и де-юре мы не проигрывали «холодной войны», мы в боевом порядке, сохранив знамена, отступили и имеем право на почетный мир. Именно такой вариант может устроить и Россию, и Штаты, ибо в противном случае обе стороны окажутся вовлечены в новое бессмысленное перетягивание каната и переманивание клиентов друг у друга. России сейчас лучше вообще не содержать клиентов, а самой стать крупнейшим клиентом Америки и сделать это быстро, пока Буш сидит в Белом доме, а Путин в Кремле. Америке нужно держать кулак в районе Кавказских гор и одновременно поддерживать Европу в ее вечном романтически-чемоданном настроении. И там, и там наша помощь может очень пригодиться. Россия может перехватить инициативу у Польши, претендующей на роль лучшего друга Америки в Восточном полушарии, хотя бы потому, что Россия может предложить лучшие условия и гораздо большие возможности. То-то Бжезинский будет рад.

Примеры позитивного сотрудничества бывших врагов существуют — Германия и Штаты, например. Но в отличие от вышеназванных Россия и Америка никогда впрямую не воевали и взаимное раздражение вызвано скорее сходством, чем различиями. Войдя в политико-экономический союз с Америкой, Россия выиграет крайне важную стратегическую паузу и сможет перестроить свою экономику и государственную машину на основе более прагматичной и рациональной, более «морозоустойчивой» и открытой американской, а не узкоевропейской модели. Хотя понятно, что Европа всегда будет важнейшим торговым партнером России просто в силу своей близости. Отношения с Европой лучше развивать на избирательной основе — с каждой евросоветской республикой отдельно, — поощряя за хорошее поведение и наказывая рублем за плохое. Собака Павлова все-таки наше национальное изобретение.

 

Кадры все решат

Фрондерствующая, заиндивидуализированная, самодовольная элита, которая благополучно приземлила нас туда, где мы есть сейчас, с ее безосновательным элитизмом и необузданным верхоглядством должна уйти туда же, куда постепенно уходит ржавеющий советский промышленный потенциал, а именно на свалку истории. Ее историческая роль отыграна. Необходима кадровая революция. Не люблю этого слова, но лучше уж кадровая революция, организованная собственным правительством, чем революция «пестрых», сделанная иностранными спецслужбами. Дело даже не столько в замене одних людей на других — «огонь по штабам» может только сжечь «штаб», — сколько в изменении взаимоотношений внутри элит и изменении механизма их формирования.

Необходимо добиться объединения разрозненных фрагментированных элит в национальный правящий класс, ясно понимающий свои интересы и способный их формулировать и защищать. Причем делать это на уровне или выше уровня мировых стандартов. Россия обладает достаточным талантом, чтобы справиться с этой задачей. Сегодня энергия элиты расфокусирована: каждый решает какой-то свой отдельный вопрос. Практически отсутствует координация внутри промышленной элиты. О координации промышленной и политической элит лучше вообще помолчать. Ее нет. Отдельные робкие попытки координации выглядят очень по-советски. Что-то вроде партхозактива олигархов с прениями и резолюциями. Научились же пользоваться принтерами и сканерами, может быть, сможем научиться и политическую жизнь организовывать? Надеюсь, что украинские события разбудят лиц, принимающих решения здесь, в Москве, и они поймут, что успешно освоить торговлю сникерсами и фьючерсами для выживания нации мало. Нужно еще создать слой людей, для которых выживание нации — кровное дело. Причем по отдельности такие люди есть, они отсутствуют именно как слой. Сами по себе они не соберутся, собственная гордость и отсутствие организационных возможностей не позволят. Как всегда, нужен руководящий импульс сверху. Иногда кажется, что он вот-вот поступит. Для того чтобы вдохнуть жизнь в российскую политическую систему, нужно «сверху» сформировать не одну, а две конкурирующие полноценные партии власти и убрать с шахматной доски все партии, которые партиями власти не являются. В самом акте уборки лишних партий никаких признаков наступающего тоталитаризма нет, как нет таких признаков в отзыве лицензии у банка, не выполняющего нормативы резервирования. Нормальная партия должна стремиться к власти и быть способной эту власть осуществлять. Оппозиционная партия — это запасной комплект правящей номенклатуры, вещь очень нужная. А всякие клубы по интересам, «обличающие власть», партиями, по сути, не являются и не могут являться. Партия — это столп истеблишмента, а не бензопила по его подпиливанию. Появление реальной конкуренции партий власти расширит политическое участие элит и канализирует их политическую энергию в конструктивное русло.

Дееспособные кадры в дефиците, тем более необходимо изменить направление утечки мозгов на противоположное. При всем уважении к ларьку, потеря способного инженера для страны гораздо чувствительнее, чем потеря владельца ларька. Непонятно, почему страна платит владельцу ларька больше, чем инженеру. Россия выбрасывает ежегодно десятки миллиардов долларов на импорт бытовой и промышленной техники. Небольшой доли этих сумм было бы достаточно, чтобы привлечь специалистов мирового уровня и организовать выпуск конкурентоспособной в стране и на мировом рынке продукции у себя дома. То, что делал ненавидимый властями ЮКОС, привлекая иностранных менеджеров, нужно делать повсеместно, то есть организовать массовый нетто-импорт профессионалов.

Не платить за мозги невыгодно. Но, с другой стороны, мозгам нужно платить за результат, а не за самопровозглашенную «элитарность». Фундаментальные исследования нужно вести постольку, поскольку кто-то из реального сектора проявляет в них заинтересованность. Государство должно помогать инициативе промышленности, а не подменять эту инициативу. Открытие, сделанное нами, но которое мы не можем использовать, вещь, конечно, хорошая, но ценность его именно для нашего налогоплательщика сомнительна. Если мы действительно хотим вести фундаментальные исследования, нужно организовывать крупные общенациональные проекты вроде освоения Луны, чтобы демократический избиратель видел: да, он оплачивает хорошую жизнь доцентов с кандидатами, но зато наш флаг стоит на Луне как вкопанный. В основе формирования, «производства» элиты — образование. Русская элитистская модель с раздувшимися от сознания своей особости и важности выпускниками спецшкол, частных лицеев, престижных вузов и т. п. проверку временем не выдержала. Да, мы имеем много хороших математиков, но также много и плохих граждан. Вопрос: что важнее для страны? Думаю, что все же не математики. Любого профессионала можно купить на рынке. Гражданина не купишь. Советская элита легко предала свою страну. Где гарантия, что новая российская элита не поступит или уже не поступает точно так же?

Можно предусмотреть некоторые превентивные меры. Например, в лучшие вузы, в кузницу политической и промышленной элиты брать молодых людей только после армии, а девушек — со стажем работы. Система оценок должна исключить возможность халтурной работы в течение учебного года. Можно взять за основу американскую модель. Студенты американских университетов завалены промежуточными тестами и списками обязательного чтения. Там физически невозможно валять дурака в течение семестра, а потом прийти и все сдать. Понятно, что хороших вузов в стране немного. Не все они финансируются в достаточном объеме. Здесь есть два пути — или дать всем что-то, или дать немногим все. Если мы хотим всерьез конкурировать на мировом рынке, нужно создать ограниченное количество полноценных вузов, конкурентоспособных по мировой шкале. Часть денег нужно истратить на привлечение хороших иностранных профессоров. Это не так дорого, как может показаться, так как западные страны поощряют получение своими профессорами иностранного опыта преподавания и сами финансируют или ко-финансируют такие командировки.

Важно максимально расширить границы влияния российских вузов. Необходимы программы, облегчающие поступление абитуриентов с периферии обширной России, русских из стран бывшего СССР и из стран Запада (дети диаспоры могут поучиться и дома, в home country), а также студентов из соседних стран СНГ, Восточной Европы и Азии. Нужно создавать возможности последующего трудоустройства для таких студентов. Иммиграция образованных людей обеспечит высокий уровень конкуренции среди элит, поможет русским избавиться от свойственной им ксенофобии, расширит горизонты и культуры, и политики.

 

Разгадка шарады, обернутой в загадку

Черчилль все хотел разгадать русскую «шараду, обернутую в загадку». Но нам самим хорошо бы ее отгадать, определившись в современном непростом мире. Среди искомых отгадок обязательно будут:

Отгадывать нужно быстрее. Нельзя ждать. Нужно действовать, опережать события. Среда сегодня неблагоприятна для нас. Каждая наша ошибка будет использована нам во вред. Если стратегическая ориентация затянется, придут те, кто уже все за нас решил. Тогда ни о каких других элитах, кроме как о продажных, говорить уже не придется.

 

Долги элиты

Слова «элита», «элитный» в последнее время стали очень употребляемыми. Однако хотелось бы обратить внимание, в каком контексте эти слова употребляются. «Элитное жилье», «дом пониженной элитности», «элитный отдых»… Не вдаваясь в этимологию, можно отметить некое недоразумение, поскольку элита — это не показной образ жизни. Это правильное положение в обществе. Это вписанность в социальное устройство на определенном уровне. Имеется в виду, что человек занимает определенное общественное положение — высокое, но предполагается, что он занимает это положение за что-то. Либо за заслуги в прошлом, либо за деяния в настоящем. Вот о такой элите, собственно, имеет смысл говорить. Это первое.

Второе. Проблема нашего общества в том, что оно не является плотным. Этически плотным. Профессионально плотным. Есть некая разреженность. Когда в городе есть один магазин, ему не с кем конкурировать, там может продаваться все, что угодно. И как угодно. Другого нет. Нормальная ситуация — это когда есть плотность, в том числе в этих самых элитах. И этическая плотность, и профессиональная плотность. Когда поведение каждого очень жестко оценивается и контролируется средой. Вот пример. Американский роман Синклера Льюиса «Мистер Бэббит» о бизнесмене из среднего американского города. У него в 40 лет начинаются душевные метания, и он совершает три «антиобщественных» поступка. Заводит любовницу, ужинает с университетским товарищем, который стал коммунистом, и рассеянно отказывает в пожертвовании на местную церковь. Ему никто не говорит ни слова, но в силу плотности американской среды он начал получать «звоночки». Контракт, который он получал от железной дороги много лет подряд, почему-то достался его конкуренту. Местный банкир, крайне почтенный человек, долго не принимал его и холодно поздоровался. И Бэббит все понял. А потом, когда его жена попала в больницу, и банкир, и другие представители местного общества нанесли ей визит. То есть ему показали, что можно вернуться. Льюис описывает все это очень иронично, но это показывает высокую плотность американского общества. Все действовали не сговариваясь, не было никакой программы действий и коалиции по перевоспитанию мистера Бэббита.

Напротив, если мы посмотрим на нашу нынешнюю элиту, то можно сказать, что она ведет себя отвязно. «Отвязно» не в смысле — плохо, а в смысле — независимо. Ее стиль состоит в том, что «мы никому ничего не должны». Это правило поведения. На это есть объективная причина: в том, что они делали, чтобы стать элитой, им общество не помогало, а мешало. Но…

В связи с этим следует напомнить два обстоятельства. Первое, важное экономически. У нас было приватизировано имущество, но не были приватизированы долги. То есть у государства были долги и было имущество, за счет которого можно было обслуживать эти долги. Имущество ушло, долги остались. Теперь государство является этаким мальчиком для битья, которому, с одной стороны, говорят: «Вы обязаны платить пенсии, содержать медицину, школу». А когда оно обращается к источнику доходов, там говорят: «Да вы что, при таких налогах мы умрем!» И те и другие недовольны. И второе обстоятельство, важное этически. Это касается уже не государственного долга и не вопросов собственности. Это касается нарушения русской этики. В «Православном катехизисе» сказано, что заповедь почитания родителей распространяется и на учителей. А дети нашей системы образования (кстати, совсем не самой худшей в мире) на своих учителей наплевали. Те самые люди, которых она образовала, благодаря которой они отличаются от дикарей, теперь командуют бизнесом, от мелкого до крупного. Но желания отдать должное родителям, которые находятся в трудном положении, у них не возникает. Если опять сравнивать с Соединенными Штатами, то там пожертвования выпускников — один из главных источников пополнения бюджетов университетов, особенно элитных. Многие слышали о том, какие огромные суммы собирают «звездные» выпуски Гарварда. У нас есть несколько вузов, которые можно считать кузницей современного российского бизнеса, однако никто не слышал, чтобы там от этого что-то «зазеленело».

В странах, где есть здоровая, рефлексирующая элита, она быстро и без напоминаний со стороны соображает, что надо взять на себя дополнительные обязанности. Соединенные Штаты, Чикаго, вторая половина XIX века, город возник просто из ничего, в силу очень удачного географического положения, и туда устремилось огромное количество рабочей силы (лимиты, по-нашему). То есть лимита и предприниматели первого поколения — «новые американские». И можно представить себе, что там происходило. Богатые жилые дома походили на крепости, они предназначались для артиллерийской осады. И празднички соответствующие — 1 мая откуда пошло? И это все стало несовместимо с жизнью. Но не уезжать же с золотого дна? И в определенный момент силами местной элиты все начало меняться. Причем не с помощью подачек населению или применения полиции, а с помощью культурной интервенции. В течение десятилетия возникли Чикагский университет, Чикагский филармонический оркестр, Чикагская галерея и так далее. И все это высшего качества!

 

Бояре и дворяне

В нашей культуре есть слово для обозначения лиц, принадлежащих к высшему слою элиты, — это «бояре». Вне зависимости от того, что это слово обозначало исторически, оно несет еще и значение «сильные люди», то есть люди, обладающие властью и влиянием. «Сильными людьми», или «боярами», можно называть и самих Бояр, и главных представителей высшего слоя элиты: Царя, Государя и Князей. Подробнее о них мы поговорим ниже.

Но элита состоит не только из высшего слоя сильных людей, но и из более многочисленного круга, выполняющего государственные и общественные функции. В истории России такими рядовыми членами элиты были дворяне. Их историческая заслуга связана как с доблестной царской службой, так и с созданием высокой русской культуры. Их современная интерпретация остается за рамками нашей беседы.

 

Отношение к элите

В России сложилось двойственное отношение к государственной элите. С одной стороны, весьма подозрительное. Конечно, недоверие к высшему слою в той или иной степени есть везде, во всех странах, но у нас оно качественно глубже и основывается на реальных, причем повторяемых исторических обстоятельствах.

В нашей истории были случаи, когда элита предавала страну. Самый яркий пример — Смутное время. Можно напомнить и поведение значительной части элиты во время революций 1905 и 1917 годов и другие, может быть, менее яркие, но довольно серьезные эпизоды.

Предательства элиты — это не какие-то разборки внутри правящего слоя, когда можно обсуждать, «кто больше виноват» и «кто первый начал», и оценивать поведение очередного беглого боярина, а когда она массово предавала не очередного Царя или «преступный режим», а народ, страну. И это травмировало отношение народа и элиты. Создало своего рода традиционное недоверие к элите.

Отмеченная нами особая подозрительность к действиям элиты со стороны остального населения крайне осложняет действия элиты. Получается, что она не обладает своим собственным авторитетом, отличным от авторитета Государя и им не подкрепленным. Она авторитетна только до тех пор, пока действует от имени Государя. Как только она начинает выступать от себя, она оказывается нелегитимна и противна народу.

Но такое отношение — только половина правды. Элиту ценят, причем очень глубоко понимают ее значимость. Для того чтобы реально ощутить народные традиции в отношении элиты, возьмем «Пословицы и поговорки» Даля. Ключевое высказывание о государственной роли Бояр: «Без правды боярской Царь Бога прогневит». Эта пословица достойна того, чтобы ее подробно разобрать. Не без Бояр, а без правды боярской. То есть Бояре имеют некую правду, отличную от царской и от народной, и должны, не кривя, сообщать ее Царю. И это — самое ценное, что Царь должен от них получить. А если Царь попробует править в одиночку, без этой правды, то он не ошибку совершит, тактическую и стратегическую, а «Бога прогневит»!

Так вот, чтобы Бога не гневить, нам предстоит регулировать отношения с Боярами. Нужна и правда боярская, но нужна и опала, как инструмент царской политики, когда личное или групповое влияние Бояр становится больше царского и нарушается устойчивость государственного устройства. Тогда «Царь строг и казнит Бояр опалой». В чем она, опала, должна состоять — это отдельный разговор, но важно подчеркнуть, что это должен быть гуманный инструмент. Потому что здесь наказание не связано с виной. В опалу отправляют не потому, что человек совершил преступление, а потому, что он стал дисфункционален в государственном устройстве. Опала сродни древнегреческому остракизму или американскому антитрестовскому законодательству. И опять же опала — это все-таки опаливание, а не зажаривание до углей. И из опалы можно вернуть, что обычно и делают.

Между двумя крайностями: «Без правды боярской царь Бога прогневит» и «Царь строг и казнит Бояр опалой» лежит все многообразие отношений между Царем и высшей государственной элитой.

 

Царь — Государь

Царь и Государь по определению являются сильными людьми. Поговорим о том, почему эти слова иногда выступают как синонимы и почему на самом деле продуктивно разводить их смысловые значения.

Исторически долгое время Царь и Государь были одним лицом. Эти слова часто употребляются как синонимы, что на самом деле неправильно. Например, есть такое употребление «Государь Великий Новгород». То есть Государь — это суверен. Соответственно, если государство монархическое, то Государем является первое лицо, а если демократическое, то сувереном может быть весь народ. Каким и являлся Государь Великий Новгород. У нас в России в нынешней ситуации Государь — это народ России. Хозяином является не Царь, а Государь. Государь владеет, а Царь правит. Вот их глаголы. С некоторым приближением можно сказать, что Государь — это хозяин предприятия, а Царь — это управляющий, гендиректор. Гендиректору могут быть делегированы очень большие полномочия, но не все. И это очень важно, что не все. В современных условиях Царь не может распорядиться государством. То есть он может распоряжаться тем, чем он управляет, — слугами, системой управления, кадрами. А страной распорядиться не может. Есть вопросы, которые относятся исключительно к полномочиям Государя — те, которые раньше решал Земский собор.

И вот здесь у нас очень чувствуется дефицит консенсуальных решений. Например, узаконить результаты приватизации не может ни один президент вместе с Государственной Думой, вместе с Верховным судом и т. д. Если бы Путин решил узаконить результаты приватизации, кроме сомнений, почему он решил это сделать, это не принесло бы ничего реального. А вот если бы 80 % и более взрослого населения на референдуме проголосовало (не 50, а именно консенсуально — 80 и более), то это бы означало, что этот рубеж перейден окончательно. На самом деле у нас в истории демократической России консенсуальных решений вообще не было. К того же рода решениям относится установление налогообложения. Не уровень в сколько-то там процентов, а само установление налоговых обязательств. То есть мы берем на себя обязательства платить налоги, потому что это наша страна, и те расходы, которые мы оплачиваем, делаются для нас. Такого акта не было. Налоги собираются, потому что «иначе хуже будет». А репрессивный механизм не должен заменять социальный договор, он только добавка к нему.

Кстати, это имеет прямое отношение к «наведению порядка», борьбе с коррупцией и т. п. На самом деле, репрессивный механизм может действовать только как экстремальное добавление к социальному порядку. Нельзя сделать так, чтобы не воровали только из страха. Вот если 90 % не воруют потому, что воровать нельзя, то остальных отморозков, которые это не понимают, можно «добивать» другим образом. Еще один пример — монетизация льгот. Это тот же вопрос Государя, то есть суверена. Технически против самой идеи нет возражений. Но власть выходит здесь за рамки своей компетенции. Один пожилой человек, узнав об этих планах, сказал: «Что с нами делают?». У народа не должно быть ощущения, что с ним кто-то что-то делает.

Здесь, кстати, очевидна путаница понятий. Разговоры в демократических кругах о том, что Путин является диктатором, затушевывают тот факт, что Путин никаким диктатором не является. Скажем, Пиночет был диктатором, реальным. Не ему говорили, что он является диктатором, а он им был. Но когда внедрялась новая пенсионная система, которую создал Хосе Пиньера, переход в нее был добровольным. И благодаря пропаганде, которую Пиньера больше года еженедельно вел по телевизору, в течение одного месяца более 85 % перешли в новую систему. Но 15 % оставались в старой системе очень долго, и кто-то остался даже сейчас. И это при том, что власть находилась в «рабочем состоянии»: танки были быстры и стадионы — свободны.

Возвращаясь к монетизации льгот. Возможно, она окажется опасной для президентства Путина. Она может расстроить его отношения со страной. Он пришел к власти, как человек, про которого говорили: «Он такой, как мы». Это на самом деле очень важное чувство. Наполеона ветераны его гвардии называли «наш маленький капрал». Не зашибись какой генерал, а «наш капрал». Это идентификация себя с первым лицом. Он — свой.

В этом разделении — Царь и Государь — есть еще более тонкие вещи, которые тем не менее существенны. Вспомним, как, например, Ельцин скрылся «за носовой перегородкой», когда начались боевые действия в Чечне. Он не имел права этого делать. В том случае, когда нет прямой немедленной опасности для страны, военные действия — это уже дело суверена, Государя. Если страна подверглась внезапному нападению, необходимо немедленно ответить, тогда вопросов нет, это дело царское. Он выполняет функцию оперативного управляющего. Но если нет — это прерогатива суверена. Это не значит, что все надо ставить на плебисцит. Но обратиться к народу, как к своему хозяину-суверену, и объясниться с ним необходимо.

Здесь надо отметить: выступить перед народом — это достаточно тонкая вещь. И это тоже есть форма согласования. Ельцин, например, не смог выступить перед народом. Потому что это только кажется, что это форма односторонняя. На самом деле она таковой не является. Потому что не всякое слово можно сказать, глядя в камеру, на всю страну, подразумевая, что его услышит каждый российский человек в своем доме.

 

Князь

Князь — это очень важная фигура, и на ней стоит остановиться особо. Потому что Князь — это суд и оборона. Исторически судья — это Князь. Поэтому, когда мы говорим здесь о Князе, мы говорим о сущности нашей судебной системы. И это имеет самое прямое отношение к элите, потому что не может быть полноценного государства, где судьи не были бы элитой. Сегодня у нас, говоря о власти — законодательной, исполнительной, — судебную власть вообще забывают, как будто ее нет. И что зря поминать то, что не имеет большого значения?

На важнейший вопрос, как это положение исправить, мы здесь вряд ли сможем ответить исчерпывающе. Но можно поговорить о человеческом материале, из которого получаются судьи.

Представление о том, что качество судьи зависит от его зарплаты, ошибочно. Мы не против высокой заработной платы. Более того, возможно, ее надо увеличить стократно. Но вопрос не в этом. Вопрос в том, кто такой настоящий судья. А это — Князь. Князь, кроме того что он является Боярином, имеет еще и личный статус-авторитет, не зависящий от места его нахождения в системе государственной власти. Покойный генерал А. Лебедь сказал бы, что Князь остается Князем всегда, даже в трусах.

Опять же посмотрим на пример. Сначала даже не судейский. В Соединенных Штатах есть такая категория работников: был человек председателем комитета начальников штабов, а затем уходит в отставку. И дальше он начинает гулять по наблюдательным советам, советам директоров крупнейших компаний: «Пепси-кола», «Дженерал моторс»… Их виды деятельности не имеют никакого отношения к военной карьере и никак не связаны между собой. Спрашивается, за что его держат? А держат за то, что он имеет некую публичную репутацию, которой он соответствует. То есть у него есть личный статус человека, которого прилично назначить. То есть он гарантирует, что вокруг него не разведется большое количество грязи. Потому что, если грязь окажется вокруг него, то он себя полностью декапитализирует.

Другой пример. Реальная сцена в провинциальном американском суде. Судья слушает дело и быстро объявляет: «Ну, двух дней тюрьмы этому подсудимому будет достаточно». При этом он даже не ссылается на какие-то статьи и нормативные акты. Еще случай. Один из наших олигархов рассказывал, как он судился в Лондонском арбитражном суде и судья в какой-то момент произнес: «Доводы этого характера я рассматривать не буду!» Причем не ссылаясь ни на какую инструкцию. То есть он как само собой разумеющееся ощущал, что находится в своем праве. Третий пример: наши судьи утверждают, что наши суды завалены делами, им их даже некогда оформлять и т. д. Валерий Абрамкин, наш главный специалист по системе правосудия и системе наказаний, рассказывал о практике парижского суда, которую он в течение нескольких дней наблюдал. Там один судья рассматривает гораздо больше дел, чем у нас. Особенно мелких дел. Но дела рассматриваются так. Вот дело. Истец — ответчик или адвокат — прокурор. Три минуты. Стук молотком. И пошел… Судье как личности делегировано такое право. Он на такое поведение уполномочен. Это то же самое, как мать, за которой не проверяют, как она сына воспитывает, сына моет и т. д. Ей вменяется определенная обязанность, а дальше существует социальный контроль. И если поведение ее не соответствует каким-то правилам, она тут же заслужит определенное отношение. То же самое касается судьи.

Теперь вернемся к Князю. Князь — это фигура, которая несет описанную выше функцию. Это не статус позиции, которую можно утратить. Это личный статус, который нельзя потерять. Наша задача состоит в том, чтобы понять, что судьи — это Князья, понять, кто такие Князья в современных условиях и из кого они рекрутируются. Понятно, что они рекрутируются из контингента очень высокой пробы. И пусть их сначала будет мало, пусть их вообще будет мало, все равно это будет становой хребет судебной системы.

К этому надо добавить, что в судебной системе, конечно, должно быть старшинство. Что имеется в виду? Вот пример из совсем другой области. Некий современный человек, прихожанин церкви, ходил к своему духовнику, исповедовался, получал от него замечания. Ему показалось, что этого мало. И он сказал: «Батюшка, благословите пойти в монастырь к старцу». И тот отвечает: «Я вообще-то не советую». Прихожанин настаивал, духовник благословил, и прихожанин явился в монастырь к старцу. А это был январь месяц. И первый вопрос, который старец ему задал, был: «Как ты провел Новый год?» — «Как все — выпил, закусил». — «Нарушал пост?» — «Нарушал, ну как все». Прихожанин считал это за малость, а старец оказался другого мнения и наложил на него епитимью. Тот буквально прибегает обратно к своему духовнику и сообщает ему о неожиданном результате визита. «А я тебе говорил — не надо туда ходить. Сам напросился, а теперь не в моих силах это отменить, надо исполнять!» И вот старшинство судей, как нам представляется, должно быть устроено таким же образом, чтобы можно было сказать: «Можно обратиться к судье, но вообще-то мы не советуем, лучше разберитесь сами. Можно апеллировать к суду высшей инстанции, но не советуем…»

А еще есть старший, Великий князь, это — Царь, он замыкает судебную систему. А у него есть думные Бояре — Верховный суд. Но разговор на близкую, но другую тему мы отложим для другого случая.

И последнее. Надо понимать, что такая система будет городской и будет идти вразрез территориального устройства. А значит, будет одной из сетей, реально объединяющих страну.

 

Звание и должность

Боярин и Князь — это звания. Но звания применимы не только к элите. Они имеют фундаментальное значение в организации общества на всех его уровнях.

Современное понимание звания можно прочесть в словаре С. И. Ожегова:

…официально присвоенное наименование, определяющее степень служебного положения и квалификации в области какой-нибудь деятельности — воинское звание, ученое звание, звание заслуженного артиста.

Однако русская сема этого слова, с которой мы сталкиваемся в пословицах и поговорках, намного глубже и шире.

Глубже, потому что, по сути дела, официальная организация звание не присваивает, а признает и тем самым, пользуясь метафорой Р. Бернса, ставит «штамп на золотом», а не производит сам золотой. О тех же, кто не стал «золотым», говорят, что он не дорос до этого звания, звание ему присвоили преждевременно. Шире, потому что мы должны говорить не только о воинских, научных и др. званиях, но и о званиях, например, отца, матери, жены и т. п.

Что же такое звание ? Человек присваивает себе общественно понятный знак. С ним он получает права и обязанности. Права позволяют кричать, к примеру: «Я мать и требую!». А обязанности означают возможность получения пинков от первого встречно-поперечного: «А еще мать!». Кстати, одно лицо может нести и несет много званий: мать, жена…

Характерная словесная конструкция со званием: — должен (должна). Кому должен? Особенность звания состоит в том, что должен всем. Уж если ты принял на себя звание, то должен всем. Иначе будешь получать в выражениях: «А еще мать», ученый… и т. д.

Отметим, что отнюдь не все профессии — звания. Нет звания рабочий, сколько бы о нем ни говорила коммунистическая пропаганда. Попробуйте сказать рабочему: «Ты как рабочий должен!». Ответ будет непечатным. Нет звания предприниматель, и потому он никак не может вписаться в наше общественное устройство. А вот звание работник — есть, и известно, что должен делать работник. Еще тот работник — говорят о несостоявшемся в этом звании персонаже. Со званием сочетается должность. Если звание — качество лица, то должность — качество места. Словесная конструкция со званием: — обязан. Обязан тем, с кем связан. Должностные обязанности. Звание и должность должны подходить друг другу, поэтому они часто употребляются в паре: звание и должность.

Звания являются важнейшим инструментом поддержания социальной дисциплины. Если человек никому ничего не должен, за его асоциальное поведение невозможно спросить.

 

Круговая порука

Когда мы говорим о методах социального контроля, стоит вспомнить мощный инструмент русской культуры под названием «круговая порука». Этот социальный механизм, конечно, употребим не только для элит. Он может распространяться на все общество.

Этот инструмент не надо создавать. Он есть. Князей надо создавать. Бояр — воспитывать, а круговая порука — всегда под рукой. Вспомните советскую практику. Предприятие, «почтовый ящик». Как бороться с опозданиями? Вводить военную дисциплину для штатского персонала? Человека премии лишать? Неэффективно. Лишить премии весь отдел — это очень эффективно. Это называется «быть за круговой порукой».

Сегодня круговая порука — это вроде ругательства. Клеймо. Чиновники — круговая порука, милиция — круговая порука. Ищи крайнего! И на самом деле это совершенно правильно. Есть поликлиника. В поликлинике круговая порука. В одном кабинете полдня принимает врач «от Бога», который лечит, а полдня — который калечит, «убийца», взяточник и т. д. Но это не нарушает социального мира в поликлинике. Можно сказать, что все они реально находятся за круговой порукой. В том числе и этот замечательный врач.

Как из этого положения выходить? А выходить надо!

Если они связаны круговой порукой, то пусть и отвечают круговой порукой. То есть людям, работающим в поликлинике, вменяется договор о коллективной ответственности. Это означает, что определенный тип нарушений переносится на всех сотрудников. И если милиция — какой-то отдел — находится за круговой порукой, пусть там и находится. Это означает, что если один попался, то увольняются все. А дальше происходит следующее. Начинается тот самый долгожданный процесс отделения пшеницы от плевел и овец от козлищ: потому что если я приличный человек, то зачем же мне отвечать за подонков? Соответственно хорошие люди будут уходить из коллективов, где возобладали подонки, а подонки будут выкидываться из коллективов, где возобладали хорошие нормы.

Кстати, в Чили, знаменитой в мире своей удивительной некоррумпированностью, есть два учебных заведения, которые воспитывают элиту, и они похожи на наш Царскосельский лицей. В них учат соблюдать в жизни правила игры. И в некотором смысле выпускники этих заведений находятся за круговой порукой. То есть их никто не наказывает прямо, но выход за пределы тех самых этических правил, которым их учили, — это хуже, чем наказание. Это значит быть растоптанным в глазах своего круга, стать изгоем. То есть воспитание элиты может начаться с того, что выпускники неких элитных учебных заведений, куда отбор крайне строгий (это могут быть очень небольшие выпуски, больше, собственно, и не надо, и понятно, что их выпускники так или иначе будут занимать высокие государственные посты), добровольно оказываются за круговой порукой. Когда бесчестие распространяется на всю группу. Это общий принцип. Предлагать конкретные рецепты здесь, наверное, неуместно. Но важно, чтобы все это было крайне серьезно.

 

Что касается опасности переборщить…

…то такая опасность всегда существует. Но у нас в институте часто цитируется высказывание современного петербургского философа Сергея Чебанова: «Все настоящее опасно!» Например, в армии выдают оружие. Настоящее, не игрушечное. И это опасно. Однако это не повод отказываться от армии. А у американцев, где положение армии в обществе достаточно отрегулировано, говорят, что, после того как вы создали армию, вы не совсем свободны в решении вопроса, сколько денег на нее выделять. Поэтому и используются такие сложные вещи, как долг, честь, присяга и т. д. Этот пример может быть распространен на все подобные «опасные» механизмы.

 

Во втором номере журнала «Главная тема» (декабрь, 2004) в статье В. Найшуля и О. Гуровой «Строение элиты: русские традиции» была затронута тема элиты в нашем современном обществе, а в нескольких статьях того же номера затрагивалась тема недееспособности элиты, а также ее национального предательства и неблагонадежности в смысле соблюдения национальных интересов. Эти мысли созвучны давно беспокоящей меня теме. Постараюсь здесь высказать и свои соображения о сущности нашей элиты, а также о существенной недееспособности тех, кто принимает и проводит решения.

Что такое элита? Прежде чем рассуждать о чем-либо, надобно определиться в терминах. Хотя предположение, что элита — это определенный и очень высокий уровень достатка и только, достаточно распространено, разумным людям ясно, что «…элита — это не показной образ жизни. Это правильное положение в обществе».

Что есть правильное положение? Я полагаю, что здесь следует выделить два аспекта: описать круг лиц, могущих быть причисленным действительно к элите, и круг функций, исполнение которых отличает действительную элиту от кучки кровососов, захвативших эту страну.

По Kpyгy лиц. Я полагаю, что элитой является круг лиц, могущих повлиять на принятие решений на государственном уровне. Речь идет о решениях национального или близкого масштаба. Конечно, люди, обладающие значительным состоянием, а точнее сказать, владеющие значительными средствами производства, в силу их удельного веса в экономике достаточно часто входят в состав элиты, хотя сам по себе этот признак не гарантирует вхождения в элитный слой или стабильное существование в нем, как показывает пример М. Ходорковского. Но также в элиту входят и люди весьма скромного достатка, ученые, достигшие крупных успехов (такие, как Ж. Алферов), люди, проявившие исключительное мужество в критических ситуациях национального масштаба (такие, как доктор Л. Рошаль), — те, кто может, минуя чиновничьи барьеры, донести свою позицию непосредственно первому лицу государства. Это, наконец, само высокопоставленное чиновничество — выборное и назначаемое.

К сожалению, в коррумпированном государстве, когда чиновник за взятку сделает все, что угодно, в состав элиты входит и тот, кто через подобного чиновника может «провести» на соответствующем уровне любое выгодное для себя решение, которое может затронуть жизнь сотен тысяч и миллионов людей. Но при условии честности и порядочности главы государства такие люди, как Рошаль, в принципе могут нейтрализовать своим влиянием практически любую взятку на любом уровне, если будут аргументировать непосредственно президенту ошибочность или вредность планируемых (благодаря взятке) решений и найдут у него понимание. Таким образом, их элитный вес может в определенных условиях перевесить практически любой денежный мешок, нейтрализовать взятку любого размера.

По функциональности элита занимает привилегированное положение в обществе, а оно терпит это, только когда этот слой выполняет определенные общественные функции. В эти функции входит формирование и предложение обществу идей, необходимых для его развития, заблаговременное обнаружение и нейтрализация — интеллектуальная и практическая — угроз обществу, которые могут возникнуть. От элиты требуется безусловная верность национальному интересу. Человек, оказавшийся в элите, теряет право на преследование, благодаря своим возможностям, личного (в том числе и коммерческого) интереса, — и только это дает ему право на ошибку, в том числе и ту, от которой может пострадать большое количество людей. Идея элиты — это служение, элита представляет собой кадровый ресурс Государя, которым он может распоряжаться по своему усмотрению (понятно, что в отношении военных этот принцип применяется более широко и штатно, чем в отношении, например, ученых, но как военного могут послать на дальнюю заставу, так и ученого могут послать в голую степь создавать научный центр и осуществлять важный проект).

Важной чертой правильно живущей элиты является постоянное самообновление, привлечение новой крови, отсечение тех, кто нарушил идею личной бескорыстности или национальной верности. Приток новой крови является необходимым условием для сохранения дееспособности. Поэтому в правильно организованных элитах этот вопрос решается на системном уровне. С петровских времен существовал механизм, заложенный в законодательстве, приобретения личного, а при больших успехах и наследственного дворянства талантливыми и выдающимися представителями недворянских слоев.

Российская империя здесь вообще интересна, потому что она имела не просто грамотно образованную, но и глубокоэшелонированную элиту, так как помимо основной элиты — дворянства — была еще и резервная — купечество, — имеющая свой идеал служения обществу, подпитывающая основную элиту (путем дарования дворянства), но и осознающая свою отдельную ценность (многие купцы, особенно московские, от предоставленного им дворянства отказывались). Идея долженствования обществу была выражена в этом классе не менее, чем в дворянском. Купечество со времен Екатерины Великой было вовлечено в общественную жизнь и общественное управление через выборную по принципам формирования систему местного самоуправления, задуманную еще Петром Великим.

 

Современная элита: отвечает ли она параметрам?

Сразу оговорюсь, что приведенные выше примеры Алферова, Рошаля, к которым можно присоединить еще некоторых лиц, представляют собой явления самого последнего, путинского времени, но, хотя отвечают всем параметрам элиты, приведенным выше, к сожалению, пока существенного влияния на общую ситуацию не оказывают.

Посмотрим, отвечает ли функционально описанный нами круг лиц, признаваемый за элиту, требованиям к элите.

Итак, «…если мы посмотрим на нашу нынешнюю элиту, то можно сказать, что она ведет себя отвязно. „Отвязно“ не в смысле — плохо, а в смысле — независимо. Ее стиль состоит в том, что „мы никому ничего не должны“». Вспомним для контраста, как один из великих князей, получив орден Св. Андрея Первозванного по достижении определенного возраста, писал в своем дневнике, что другим этот орден дается за исключительные заслуги и он должен воспринять его как аванс, который надобно Отечеству отработать. Вспомним и то, что наше купечество в массе своей воспринимало богатство как общественное бремя, вспомним многочисленные больницы, сиротские дома, образовательные учреждения для сирот и малоимущих, стипендии, вспомним серьезную социальную инфраструктуру вокруг, например, прохоровских фабрик.

«Русская элитистская модель с раздувшимися от сознания своей особости и важности выпускниками спецшкол, частных лицеев, престижных вузов и т. п. проверку временем не выдержала». Сразу оговоримся, что модель эта отнюдь не русская (и России не свойственная, а позднесоветская). Здесь мы видим нарушение еще одного принципа — принципа обновления. С позднесоветских времен, когда доступ в спецшколы, частные лицеи (с конца перестройки), престижные вузы и т. п. был сильно ограничен для людей не из «круга», а теперь таковому поставлен серьезный материальный заслон, этот принцип существенно нарушен. Кстати, последние идеи нашего нового министра образования, предлагающего отрезать детей из малообеспеченных семей от предметов, дающих серьезное конкурентное преимущество (таких, как второй иностранный язык, информатика) путем введения платы за них в школе, — продолжение этой политики.

Однако не надо забывать, что от дисфункции элиты страдает не элитный слой, не справляющийся со своими функциями, а страна. При подобной приватизации образования от возможностей поступить в вуз отсекается пусть и талантливая (да хоть гениальная), но неплатежеспособная молодежь. Страна недополучает крайне важный для нее интеллектуальный ресурс, который всегда был ее преимуществом в конкурентной борьбе с другими странами. Набивая свои карманы (а в случае с А. Фурсенко — карманы государства), страну лишают будущего.

Вернемся к элите. В результате подобных игр мы получаем действующих лиц такого плана: «Биография у них, как говорится, была расписана наперед и мало зависела от их личных и деловых качеств, от способностей и знания, точнее сказать, полного незнания реальной жизни народа». Их всех вместе можно охарактеризовать так: «фрондерствующая, заиндивидуализированная, самодовольная элита». Про патриотизм ее и отсутствие частного интереса говорить не приходится: «Полное презрение к своей стране (к „этой стране“, как любили говорить на НТВ), к своей нации… — вот истинная причина коррупции, особенно беспредельной. Смею заверить, американскому, итальянскому или китайскому чиновнику есть за что брать взятки… но делать за взятку они будут вовсе не что угодно. Есть вещи, связанные с интересами государства, которые 999 из 1000 упомянутых чиновников, пусть даже коррумпированных, не будут делать ни при каких обстоятельствах. А наши будут, потому что наши в глубине души списали свое государство, а те свое не списали». Потому что они воспринимают свою страну как частный актив, причем полученный не в собственность, а на условиях концессии, где основной принцип — поматросил (а по возможности, полностью выматросил) и бросил. Потому что «к власти пришло поколение элиты, не ощущающее себя наследниками и продолжателями имперской традиции, поколение незаконнорожденных, бастардов, не готовых напрягаться ради абстрактных национальных целей».

Слово «бастард» здесь ключевое слово, и следует уже говорить не об элите, а о псевдоэлите, о лжеэлите как основной проблеме современности.

 

Лжеэлита

Лжеэлита, как мы уже упоминали, прежде всего отходит от идеи служения, воспринимает страну как личный ресурс обогащения или удовлетворения амбиций. При этом, естественно, от ресурсов — финансовых, медийных, образовательных — жестко отсекаются «чужие», то есть, по возможности, все остальное население. Сама такая элита, варясь в собственном соку, оказывается не в состоянии на любое идейное творчество и тем сильнее отсекает «чужаков», уже воспринимая их как конкурентов своему положению вообще.

Лжеэлита, захватывая все возможные ресурсы, начинает процесс навязывания обществу ложных авторитетов, столь же бесплодных, как и все остальное.

Вред лжеэлиты заключается не в том, что она оттягивает ресурсы. Как любой паразит, она не только не выполняет функций, но и не дает их выполнять другим. Она не только использует ресурсы общества в личных интересах, она пресекает или стремится пресечь доступ к ним другим. Лишенная идеи соблюдения национальных интересов, она препятствует тому, чтобы крайне важные для общества проекты были поддержаны.

Вспомним историю с российской разработкой в сфере высоких технологий — о процессоре «Эльбрус 2к» члена-корреспондента РАН Бориса Бабаяна. Напомню: в 1998 году в международной печати появились сведения о российском процессоре «Эльбрус 2к», который был разработан в бумажном проекте, что позволяло протестировать его потенциальную скорость, мощность и другие параметры. По этим виртуальным (модельным) тестам процессор Бабаяна превосходил интеловский проект «МакКинли», который тогда только находился в разработке и который мы теперь знаем как процессор «Мерсед». Для реализации процессора в «железе» требовалось некоторое время и инвестиции в размере 50 или чуть более миллионов долларов. Однако у всей нашей страны их не нашлось, наша элита оказалась не способна поддержать такой проект. «Обществу наши знания нужны, но государству — нет, не нужны», — заявил разработчик в интервью газете «Известия». Насколько важны подобные проекты для безопасности страны, вам скажет любой человек с системным мышлением: такая страна, как Россия, не может строить свои военные системы на основе элементной базы иностранного производства, так как это создает зависимость наших военных систем от иностранного поставщика, а значит, и лишает нашу страну, ее руководство определенной свободы маневра, особенно в критической ситуации.

Что мы имеем в результате? Как сообщили недавно СМИ, «директор Института микропроцессорных систем РАН, лауреат Ленинской и Государственной премий, член-корреспондент РАН Борис Бабаян стал директором по архитектуре в подразделении программных решений компании „Интел“… Для „Интел“ он пока не сделал ничего. Но мировой микропроцессорный лидер немедля наградил российского ученого титулом Intel Felow, которого в мире удостоился 41 человек, в Европе — вообще никто, вне США — еще двое-трое ученых… Что будет с государственными заказами, которые, пусть и хлипким ручейком, но все же поступали этой команде? По словам Intel Felow Бабаяна, за два года наряду с работой по глобальным проектам нового работодателя будут завершены все взятые обязательства перед Россией. А потом — работа только на „Интел“».

В результате мы констатируем, что «причины утраты позиций, завоеванных потом и кровью в 30—50-х годах, заключаются не только в политике КПСС и ее Генерального секретаря лично, а в банкротстве всей советско-российской элиты — политической, промышленной и культурной…»

Особенно печально положение в культуре. Ограниченность материальных ресурсов, тесная связь с авторами журналов и газет, создателями телепрограмм делают в этой области все описанные явления наиболее жесткими.

Вот как описывает процесс «изготовления гения» советский литературный критик П.В. Палиевский:

«Как-то стало в последнее время яснее, что заставить говорить о себе — пусть хоть целый мир, современные средства которого это позволяют, — еще не значит превратиться в художника, какие бы упорство и изобретательность ни были на этом пути употреблены и сколько бы „препятствий“ ни было разрушено.

Ведется, скажем, какой-нибудь список бесспорных имен, и вдруг в конце или как-нибудь в середине является еще одно или два. Невзначай, как бы сами собой разумеющиеся, давно, мол, пребывающие в этом ряду. „Все великие новаторы музыкальной мысли, подобные Берлиозу, Вагнеру, Мусоргскому и Шонбергу…“, или „в наше время проповедники пошлости уже не решаются открыто выступать против искусства Гольбейна и Рубенса, Рафаэля и Пикассо“, или „художественный мир Брехта отличен от шекспировского, в нем…“ и пр. Позвольте, откуда Шонберг, почему Пикассо? А ни почему — просто „тоже“. „Это признает весь мир!“ Попробуйте проверить, что это за „весь мир“, — мгновенно начнут обрисовываться очертания того же знакомого типа.

Несмотря на крайнюю простоту этого приема, действие его все еще остается в силе. Никто не станет ведь возражать всякий раз по пустякам из-за каких-то безответственных упоминаний, но когда они выполнят свою задачу, спор пойдет уже о другом, не с той опасной для соискателей точки, которую удалось пройти, а о воображаемых отличиях и сходствах их с действительными новаторами, что и требовалось доказать.

Тем более что присоединиться можно не только к именам, но к чему угодно уже известному, например к событию, поразившему мир, которому гений посвятит свое создание или прямо трагически выразит его какой-нибудь искромсанной дрянью, подчеркнув смятение души, — кто осмелится отбросить? Людям в момент печали не до того, отвергнуть загадочное сочувствие было бы и невежливо. А когда обнаружится глумление, не всякий — далеко нет! — решится признать обман, да и зачем в самом деле? Лучше уж обойти его стороной, тем более что гений, как выясняется, перешел уже в другой „период“ [17] .»

Как таким «гениям» создается видимость признания уже общественного, прекрасно изложено в статье Е. Чудиновой «Тусовка», которую никто так и не взял на себя смелость напечатать:

«Телефонная трель. Снимаю трубку.

— Можно попросить Андрея? — Вот так вот, без „здравствуйте“. Воспитанный человек не замечает чужих бестактностей, тем более дама на другом конце провода явственно немолода, хотя и переполнена какой-то нервической энергии. Кротко отвечаю, что Андрея нет дома.

— А это его сестра, да? Оля?

— Это жена. — (Сестра по этому телефонному номеру сроду не обитала, к тому же зовут ее не Олей, а Таней.)

— Ах, да-да! Но не важно! Это мама его знакомого Миши К. Так вот я по какому поводу: завтра там-то тогда-то будет вечер… — произносится имя писателя — эмигранта третьей волны. — Так что обязательно приходите!

— Спасибо, непременно. — Кто меня излечит от светской лжи?

— И знаете, — собеседница воодушевляется еще более, — принесите пару-тройку цветочков, много не надо! Просто чтобы выразить внимание этой исключительной, феерической личности!

— Обязательно.

Бросаю трубку без „до свидания“. В зеркале видно, как горят щеки. Жди, карга старая, уже бегу с веником асфоделей.

Ты не знаешь, куда звонишь, с кем говоришь, и тем не менее не стесняешься организовывать свое мероприятие. Не поленилась бы спросить, я бы ответила, что отнюдь не являюсь поклонницей этого писателя, объяснила бы почему, глядишь, поспорили бы немного. Но куда там, тебе все равно — Оля или Таня, сестра или жена, у тебя перед носом замусоленная телефонная книжка невероятных размеров, даже не самые близкие знакомые твоего сына туда занесены, ты спешишь, ты создаешь массовку…

Года три прошло, а хамский звонок сидит в душе гадкой занозой. Да успокойся ты, поверь на минуту, что дама эта просто столь горячая обожательница сего литератора, что не может помыслить, будто он кому-то не открыл тех же дивных горизонтов духа, что и ей. И все равно даме поэтому, кого осчастливить приглашением.

Не верю!».

Тусовка, кстати, — наиболее подходящее обозначение для лжеэлиты. Созидание, в том числе и интеллектуальное, заменено постоянным мельканием и позиционированием себя в качестве писателей, журналистов, аналитиков. Писатель может при этом не уметь писать, журналист — не разбираться в предмете, о котором пишет, а аналитик — страдать ярко выраженным скудоумием. Но каждый из них раскручен в этом качестве при помощи друг друга.

Взаимная раскрутка (осуществляемая на уровне обмена услугами) — основной механизм удержания лжеэлитой своих позиций. Вспомним русского «Букера». Механизм был таков: критики толстых журналов (которые выходили тогда уже тиражом порядка 1000 экз., то есть только для своего брата) делились на две группы — одни номинировали (на право участия в конкурсе), другие были в жюри, то есть судили. Понятно, что номинировали почти исключительно тех писателей, что печатаются в этих журналах и которые читают только эти писатели и вышеозначенные критики. Так мы узнавали, что книга, напечатанная в журнале тиражом 1000 штук, — лучшее, что создано нашей литературой.

Такой лжеэлите невозможно поручить ни интеллектуальных, ни культурных задач, стоящих перед страной:

«Худсовет» должен соответствовать уровню задач, иначе полку «бессмертных» прибудет, денег убудет, а воз останется там, где ему и довелось застрять [18] .

Помимо прочего лжеэлита обладает нравственной небрезгливостью, у нее нет чувства чести и стыда. Поэтому один и тот же режиссер (воздержимся здесь от упоминания имен, ибо имя им легион) может вчера снять фильм-плевок в «эту страну», где все перевернуто с ног на голову (предатели — как герои и герои — как подонки), а сегодня ставит фильм о подвиге наших военных, но ни слова публичного покаяния не слетело с уст, а старый фильм продолжает свою разрушительную работу в душах.

Да, я признаю право на ошибку, да, я признаю право на смену взглядов. Но в Церкви принято, чтобы тот, кто кается, не только начал жить по-другому, но и принес «достойный плод покаяния», постаравшись исправить причиненный ранее вред. Тут же люди-перевертыши поступают так, как будто то, что они делали раньше, столь же достойно и праведно, как и то, что они делают сейчас. Повернись завтра иначе, и нынешние идеалы будут преданы так же легко, как преданы вчерашние.

Нравственность деятеля культуры, на которой и основан его авторитет, его честность, порядочность, служение своим внутренним идеалам вне зависимости от того, принимает их общество сегодня или нет (и в этом смысле он стоит над обществом и вне его, и это дает ему право быть обществу судьей, совестью и водителем), — все это чуждо современным деятелям культуры, которых нам активно продвигают СМИ. Другие есть, но их нам не пиарят.

Неужели не понятно, что закваску не делают на дерьме, даже если она быстро и хорошо взойдет? Неужели не очевидно, что России вовсе не нужен синематограф, если последний проповедует дуалистические антихристианские идейки Лукьяненко или патриотизм а la ненавистник исторической России и Православия Акунин? Неужели не очевидно, что России вовсе не нужен Большой театр, если в нем идут оперы по либретто Сорокина? Неужели не ясно, что есть существенная разница между русскими и русскоязычными синематографом, литературой, театром? Что без любви к своей стране, ее культуре и уважения ее нравственных (религиозных) устоев нет никакой русской культуры, пусть она и создана на русском языке людьми, для которых он родной.

Просто наступает всегда момент, когда Христово «кто не против вас, тот с вами» меняется на Его же «кто не со Мной, тот против Меня, и кто не собирает со Мной, тот расточает». Те, кому мы посвятили последние абзацы, — из последних. Вчера они вели себя, как завоеватели и поработители, сегодня они хотят разложить нас изнутри, опорочив наши святые понятия, такие как патриотизм, бывшие вчера им посмешищем.

Поэтому нельзя не согласиться с тем, что «фрондерствующая, заиндивидуализированная, самодовольная элита, которая благополучно приземлила нас туда, где мы есть сейчас, с ее безосновательным элитизмом и необузданным верхоглядством должна уйти туда же, куда постепенно уходит ржавеющий советский промышленный потенциал, а именно на свалку истории».

Однако нельзя согласиться с тем, что «советская элита легко предала свою страну». Элита страну не предавала. Ее не предавали военные, ее не предавали ученые, ее не предавали священники. Ее предала группа партократов, приватизировавших власть, которые таким образом соблюли свой частный интерес. Вина лжеэлиты в том, что она при демонтаже коммунистической идеологии оказалась интеллектуальным импотентом и ничего не смогла предложить обществу. Это способствовало дезориентации общества и потере им собственных ориентиров. Но это общество имело волю к сохранению страны, и, когда пришел внятный деятель, выражающий национальный интерес, общество его поддержало вопреки мнению лжеэлиты, готовой ради своего частного интереса легко и Родину продать.

Отвечая же на вопрос «где гарантия, что новая российская элита не поступит и уже не поступает точно так же?», я думаю, что есть гарантия, что новая российская (она же во многом — старая советская второго эшелона) лжеэлита поступит и поступает точно так же, так как не является элитой. И именно поэтому мы ставим на повестку дня задачу, что «нужно создать слой людей, для которых выживание нации — кровное дело». Нам нужно создать элиту. Точнее, дать этой элите (которая прекрасно существует интеллектуально, творчески, духовно) возможность занять свое законное место, отняв его у бастардов. Решение любых задач без этого я считаю невозможным.

 

Сословность

Сословность — существеннейший элемент государственного и общественного устройства Российской Империи, без которого ее невозможно представить; четвертый из пяти краеугольных камней конституционной реформы Гавриила Великого 2013 года. При том, что само слово «сословие» вряд ли покажется кому-либо из вас, дорогие соотечественники, вовсе не знакомым, очень трудно дать определение, что же это такое. У нас нет эквивалента в общественном устройстве — никакие имущественные, социальные или профессиональные группы в Американской Конфедерации сословиями не являются. Ни в коей мере не являются сословия и синонимом марксистских классов, поскольку не относятся к сфере общественного производства и вообще экономики. Не являются российские сословия и прямым аналогом феодальных сословий, и даже не потому, что они не наследственные, а потому, что по сравнению с разницей между разными российскими сословиями сословия феодальные не так уж сильно и отличались друг от друга. Есть соблазн сказать, что это группы, к которым закон относится по-разному; но в соответствии с пятым элементом упомянутой конституционной реформы, разноправием, закон в России может относиться по-разному и к группам из одного сословия. Наверное, я не смогу дать лучшего определения, чем то, что сословия в России — это группы с принципиально разным конституционным положением; надеюсь, что вам станет более понятно, о чем я говорю, после прочтения дальнейшего. В Российской Империи три сословия: первое, называемое духовным сословием, или духовенством; второе, называемое служилым сословием, или опричниками; и третье, называемое податным сословием, или земцами, в просторечии — просто народом (название не должно вводить в заблуждение — в него входят люди от нищего до миллиардера). Против логики, я начну со второго, потому что так быстрее станет понятно, что же такое сословия в России.

 

Начало пути

По достижении возраста пятнадцати лет любой житель России — не обязательно даже гражданин — независимо от пола, вероисповедания и национальности, а также любых поражений в правах, может прийти и подать заявление, что он (или она) хочет стать опричником. Верхнее ограничение в возрасте раньше было до сорока лет, а 9 лет назад, в связи с распространением противовозрастной терапии (она в России, как и у нас, покрывается базовой страховкой), увеличено до пятидесяти и, наверное, вскоре будет поднято до шестидесяти; далее вам станет понятно, от чего это зависит. Единственным заведомым противопоказанием является решение медицинской комиссии о негодности, но при нынешнем уровне генетической и регенерационной терапии это крайне редкий случай. Когда я говорю, прийти и подать заявление, я имею в виду физически прийти в специальные пункты — их в России около трехсот, расположенных более или менее равномерно по стране; из некоторых мест доехать до ближайшего не так уж и близко, но опричники говорят, что захочешь — доберешься. Когда человек появляется там и подает заявление, его отводят в специальное помещение в этом пункте (типа закрытого гостиничного номера на несколько человек) и оставляют там подумать на трое суток, во время которых его кормят и вообще нормально с ним обращаются, но полностью запрещают контакт с внешним миром — от телефона и компьютера до очных встреч с кем-то; общение внутри пункта с себе подобными соискателями и опричниками допускается без всяких ограничений. Соответственно и те, кто хочет переговорить с ним, не могут этого сделать, сколько ни старайся: это относится к кому угодно, от родителей или супругов до милиционеров с постановлением суда на его арест. Когда три дня проходят, человеку предлагают подать заявление еще раз, объясняя, что можно и не подавать — т. е., по сути, спрашивают, не передумал ли он. Если передумал, с ним прощаются (причем без всякой злобы) и выпроваживают на все четыре стороны. Если же нет, он подвергается т. н. собеседованию, представляющему из себя допрос с применением психотропных средств и нейросканирующей аппаратуры. Такого рода допросы, при которых человек говорит все, что знает, как я уже писал во вступлении к этой книге и еще буду подробно описывать далее, в главе про систему правосудия, весьма распространены в Российской Империи и составляют важную часть их жизни; но если для земцев они проводятся по решению суда (все это очень детально регламентировано законом), то опричники — включая кандидатов в опричники — подвергаются им только добровольно (духовенство не подвергается вообще). Во время собеседования выясняется, в сущности, один вопрос: каковы мотивы кандидата, то есть действительно ли он хочет стать и прожить всю оставшуюся жизнь опричником, или доминируют какие-либо иные мотивы. Если этот мотив действительно главный, то все остальные не имеют большого значения. Например, если выясняется, что человек скрывается от правосудия, но на самом деле давно решил стать опричником, а указанные обстоятельства просто повлияли на время его прихода в пункт, то это приемлемо; а вот если уйти от наказания и есть главный мотив, тогда его не возьмут. Особо обращается внимание на то, чтобы истинным мотивом не была любовь к насилию вообще — это считается неприемлемым. Если с мотивами все нормально, то он проходит уже упомянутую мной медкомиссию и получает заключение о годности, которое является третьим документом кандидата (а всего их пять), после заявления и заключения по собеседованию. Четвертым документом является свидетельство о том, что кандидат является русским и православным — нерусский или неправославный опричником и даже кадетом (так называют опричников в течение начальной военной службы — см. ниже) быть не может; этот принцип, который нам, соотечественники, представляется абсолютно диким и возмутительно дискриминационным, в России лежит вполне в русле общих принципов общественного устройства. Впрочем, являясь дискриминационным, расистским он не является: русский, но не православный, просто крестится в ближайшей церкви, а нерусский крестится и, кроме того, приносит присягу русского, официально становясь русским; о готовности это сделать должно быть написано в заявлении, иначе его не примут, и именно поэтому выше я писал, что опричником может стать любой житель России, независимо от национальности и вероисповедания. Кстати, эта процедура, по которой можно стать русским, называемая «породнение», прописана в российской конституции и является правом любого жителя России, а не только кандидата в опричники — просто для последних она обязательна (если он нерусский). Пятый документ — присяга кадета, которая тогда и приносится; это еще не присяга опричника — у них вообще нет присяги, а ее место занимают обеты (см. далее).

 

Начальная служба

После этого, то есть обычно на пятый или шестой день после того, как пришел в пункт, человек, уже став кадетом, отправляется на т. н. начальную военную службу. Впрочем, военной ее назвать можно лишь условно, поскольку готовят на ней из кадетов не солдат или офицеров, а вообще опричников, тем не менее у русских она называется военной; начальной же она называется потому, что опричник служит всю жизнь. По сути, это вообще не служба, а нечто вроде нашей военной или полицейской академии, только восьмилетней, и с большой спецификой, о которой я сейчас и расскажу. В ней преподают общефизическую подготовку, с упором на выносливость (на уровне наших коммандос); рукопашный бой, владение всеми видами оружия, включая простую военную технику (на уровне наших коммандос); специальную физическую подготовку, типа нечувствительности к боли, мобилизации всех ресурсов организма, умения замедлять или, наоборот, усиливать его функции (на уровне самых элитных подразделений коммандос); ментальные техники, такие как внушение и сопротивление чужому внушению, ощущение удаленного человека, предчувствие опасности (на уровне не знаю кого у нас — может, каких-то секретных агентов). В общем, все кадеты — а их выпускается от миллиона до двух в год — превращаются в совершенные боевые машины, явно превосходящие наших коммандос (об обычных солдатах я и не говорю) и не уступающие бойцам лучших элитных подразделений, а в чем-то их превосходящих.

Чтобы вы поняли, соотечественники, физические возможности русских опричников, приведу один пример: в армии (кроме механизированных войск — я еще буду писать о российской военной организации в соответствующей главе) полное боевое снаряжение опричника — включая женщин! — составляет от шестидесяти до восьмидесяти килограмм, и даже облегченное более сорока; и в нем опричник бегом, даже без использования скороходов и антиграва, пробегает до пятнадцати километров, после чего без отдыха вступает в бой. С необходимостью вынести это обучение и связано верхнее ограничение в возрасте, поднимаемое по мере совершенствования противовозрастной терапии. Кроме физической и боевой подготовки, а также психологической, вырабатывающей психологические навыки (умение запоминать, медитировать и пр.) и психологическую устойчивость в стандартных ситуациях, кадеты получают общее образование, примерно в объеме нашего хорошего колледжа; естественным и гуманитарным наукам уделяется примерно равное внимание. Весьма значительное место занимает религиозное воспитание, поэтому правильнее было бы уподобить их образование не обычному нашему колледжу, а католическому. У них, однако, есть еще один компонент подготовки — идеологическая, занимающая не менее часа в день; на ней им вдалбливается — я не могу подобрать другого слова, а сами опричники против его употребления не возражают — все их сословные принципы и установки: об отношении к своей стране и к другим странам, к своему и другим народам, друг к другу и к другим сословиям, и т. д.

Вот все это составляет содержание их обучения (или, по их терминологии, службы) первых пяти лет. Вы вправе спросить, а как же они все это успевают, даже будучи психологически продвинутыми? Ответ прост: у них вообще нет свободного времени. Занятия продолжаются шесть дней в неделю, чистых десять часов в день, с 9 утра до 8 вечера, с часовым перерывом на обед; в 8 ужин, в 9 вечерняя молитва, в 11 отбой; и только в воскресенье, после литургии и обеда, у них «всего» трехчасовая физическая подготовка, и с 5 вечера они свободны. В 7 вечера начинается праздничный воскресный ужин, на котором они напиваются — и этим заканчивается воскресный отдых. Выезжать из лагеря, где они служат, первые три года нельзя вообще, в последующие пять можно лишь достаточно редко; то же относится к посещению их родственниками и знакомыми. Выход в сеть для вызова фильмов или вирту, да и вообще кроме как в учебные сайты, также не разрешается (к бумажным книгам это не относится, чтение, наоборот, поощряется); конечно, кадет технически может это сделать, но такого не бывает, как и вообще нарушений дисциплины: они ведь находятся там сугубо добровольно. Кадеты в возрасте до 25 лет и те, что старше, служат раздельно первые три года, но это связано не с какими-то трениями или даже разными физическими возможностями, а с комфортностью адаптации. Кстати про физические возможности — обучение кадетов абсолютно не конкурентно: не только, в отличие от любой нашей академии, у них нет рейтинга лучших, но и даже из самого процесса подготовки полностью убран соревновательный элемент. Это жесткая позиция их сословия: опричники не конкурируют друг с другом, у них нет чинов или званий, они просто — опричники, «дозор», как они сами себя называют; и заработная плата, называемая у них жалованьем, как и любое другое обеспечение, одинакова у любого из них, от рядового бойца до императора. Если кто-то хуже успевает по какой-то части подготовки, остальных просят ему помочь; это не считается обидным, поскольку из-за обилия дисциплин он наверняка силен в чем-то ином. Вообще не обидеть — важное и императивное требование обучения кадетов; сословный устав требует абсолютного (на наш взгляд, даже несколько смешного) уважения к кадету (к опричнику — тем более); к примеру, все преподаватели и начальники и подавляющая часть остальных кадетов называют кадета только на «вы». Таким образом, традиционный, хорошо известный у нас по фильмам и вирту типаж зверя-сержанта, орущего на солдат-новичков и унижающего их, хотя в принципе и справедливо, в современной России абсолютно невозможен: кадет просто убьет его при первом оскорблении, и будет не просто в своем праве, но и поощрен.

Но вернемся к образу жизни кадетов. Мужчины и женщины служат вместе (с различающимися, конечно, программами физподготовки, но не сильно), в отличие, кстати, от российских школ, где обучение раздельное. Один опричник объяснил мне глубинный смысл этого: для земцев, особенно молодых, существо другого пола — это всегда потенциальный сексуальный, а то и вообще брачный, партнер; а в партнере должна быть какая-то тайна, иначе секс превращается либо в механику, либо, наоборот, исключительно в совместное ведение хозяйства. Действительно, социологические исследования довольно убедительно показывают, что введение в России раздельного обучения в 2013 году дало существенно больший вклад в увеличение рождаемости, чем, например, материальные льготы — вклад, сравнимый по эффекту с мерами по изменению общественного статуса материнства и созданию семьи «нового» типа (см. главу «население и демография»), А для опричников существо другого пола (как, впрочем, и своего) — это боевой товарищ, и ровно по этой причине в нем ни в коем случае не должно быть никакой тайны. Вообще организация сексуальной жизни кадетов немудрена: преимущественно она сводится к тому, что в определенные дни им в лагерь привозятся секс-работники обоих полов, с которыми устраиваются пьяные или наркотические оргии; чаще всего это происходит в конце воскресного ужина. Если же какому-либо кадету этого недостаточно, он говорит куратору, и ему или ей привозят секс-работника персонально, если надо — регулярно; но это не очень распространено, гораздо более характерным и для кадетов, и для опричников является отношение к сексу (и вообще к плотским удовольствиям) как у моряков во времена парусного флота, то есть не как к части повседневной жизни, а как к чему-то, что происходит время от времени, после тяжких трудов и, как правило, в загульном варианте. Связи между разнополыми кадетами никак не регламентируются — ни возбраняются, ни поощряются, — и они не редки, но, как правило, имеют место только при наличии серьезных отношений; при таком отношении к сексу и сексуальным партнерам, как я только что описал — я бы назвал его презрительным, — это и немудрено: ведь кадеты уважают друг друга. Что касается однополых связей, то еще в заявлении будущий кадет-мужчина должен написать, что он не имеет гомосексуальной ориентации (это требование) и несет ответственность за правдивость; женщины ничего не пишут и нередко выбирают секс-работников женского пола. При этом под мужской гомосексуальной ориентацией у опричников, в отличие от духовенства и земцев, понимается только строго пассивная роль, а активная особо не возбраняется (хотя это все нигде не написано). Почему это так и как вообще можно это разделить — ведь все американские мужчины, имеющие гомосексуальный опыт, а их большинство, знают, что обычно имеешь поочередно обе роли, — я так и не понял, так же как и то, почему гомосексуализм не запретен для женщин, хотя и не поощряется в отношениях между кадетами-женщинами. Обычно законы о сексуальных меньшинствах в России (см. главу «конституционные принципы: разноправие») имеют апологию в том, что это противоестественно; при всем моем несогласии с этим я по крайней мере могу понять этот аргумент, но почему пассивный мужской гомосексуализм считается у русских противоестественнее, чем активный или женский, я не понимаю.

Такая служба продолжается пять лет, а затем кадеты выбирают на остающиеся три года специализацию, продолжая службу, т. е. обучение, в одном из трех т. н. «опричных корпусов»: корпусе воинов, корпусе стражей или корпусе правителей. Корпуса скорее являются типом образования и подготовки, нежели частями опричного сословия; по крайней мере, принадлежность опричника к одному из них никак не обозначается, даже на неформальном уровне. Корпус воинов готовит армейцев, корпус стражей — полицейских, а корпус правителей — гражданскую администрацию; впрочем, различие подготовки не носит критического характера, и в последующем опричники, как правило, проходят неоднократную переподготовку, так что, например, 40-летний опричник (если он пришел служить в 15–20 лет) скорее всего имеет полную подготовку во всех трех корпусах. Во время этих трех лет кадеты уже активно участвуют в соответствующей работе и поэтому, хотя в основном продолжают жить в лагере, регулярно надолго переезжают жить в общежития для опричников. Кстати, раньше, с 2013 года, когда была введена опричнина, и до учреждения Третьей Империи в 2020 году, начальная служба была не восьми-, а пятилетней: базовая служба продолжалась три года, а специализированная два. По завершении начальной службы происходит главное событие в жизни опричника — принесение трех обетов, после чего он, собственно, и становится полноценным опричником.

 

Обеты

Обет первый — обет служения. Принося его, опричник клянется в том, что служение Империи и ее народу (именно в такой последовательности) есть главная и высшая цель в его жизни и смерти; что именно самозабвенное исполнение этой цели и есть его путь к спасению души и обретению жизни вечной. В том, что ни при каких обстоятельствах, ни из жадности, ни из трусости, ни из властолюбия, ни из тщеславия, не отступит он от этой цели. «Как Господь наш Иисус Христос завещал в притче не зарывать в землю талант свой, данный тебе господином, — произносят опричники ритуальный текст, — так и я не зарою в землю ту решимость защищать страну свою и народ свой до конца, что дал Он мне». И далее: «Мы дозор, который бережет эту землю Господню; мы пастухи, которые охраняют на этой земле овец Его. Добрый пастырь жизнь свою кладет за овец своих, учит нас Господь, и мы без сомнений и печали отдадим свою жизнь за страну и народ, потому что поручил их нам Хозяин овец и пастбищ. А иначе не обретем жизнь вечную на небесах, а на земле жизни вечной и так никому не обещано». Кстати, эта метафора — восприятие себя как пастухов — играет, наряду с восприятием себя как дозора, важную роль в мифологии опричников: их сословная эмблема имеет именно такой смысл, хотя на самом деле это смысл превращенный. Дело в том, что само понятие «опричники» возникло в XVI веке, при царе Иване IV Грозном, и оставили они по себе вовсе не добрую память, являясь общероссийским карательным отрядом; их эмблемой была собачья голова и метла, что означало «грызть, как псы, вычищать, как метла» (в смысле врагов царя). У нынешних же опричников (почему они так назвались — см. главу «история») она превратилась в собачью голову и пастуший посох, что означает «пасти и защищать». Поэтому, к слову сказать, собака считается у опричников священным сословным животным; они ввели закон о собаках, установивший для собак в Российской Империи совершенно особый статус, типа статуса коров в Индийской Федерации, а если опричник увидит на улице кого-то мучающего собаку, он его убьет на месте (это часть третьего обета, см. далее). Но вернемся к первому обету. Опричник обещает защищать не только страну и людей, но и веру и Церковь: «Церковь есть тело Христово, я же есть телохранитель. Господь защищает нас, мы же обязаны защищать дело Его на земле». Причем в обете это взаимосвязано: Империя в нем представляется не как место, где живут вверенные опричникам самим Господом люди (вернее, не просто как такое место), а как религиозная ценность, имеющая поистине космическую значимость. «Царство дьявола — анархия и тирания», есть слова в обете, «и только тонкая цепь нашего дозора отделяет закон, порядок и справедливость от этого царства. Не будет нас — не будет угодной Богу Православной Империи». Здесь важно понимать, что каждый опричник (и это находит свое отражение в первом обете) осознает себя как автономную и самодостаточную грозную боевую единицу: дело тут не только в том, что один опричник в полном боевом снаряжении (а оно хранится по месту жительства у любого опричника — я еще буду писать об этом в главе «военная организация») обладает достаточной огневой мощью, чтобы убить тысячи, а в большом городе и десятки тысяч, человек, и уничтожить целые подразделения, а то и части, врага. А в том, что и без оружия и брони он есть почти такая же грозная сила, потому что везде, где есть цивилизация, он завладеет необходимым оружием или изготовит его — а там, где цивилизованность низка, оно ему и не нужно. «Моя сила в моих товарищах, — произносит опричник, — но отсутствие живых товарищей не остановит меня в моем долге. Пока я жив, Империя стоит, даже если я последний живой». В этом ощущении у опричников причудливо сплетаются крайний коллективизм с крайним индивидуализмом, стоицизм и фатализм с космическим самовосприятием; и очевидно, что свой вклад в это вносит не только Православие, но и мироощущение дальних языческих предков русских, варягов, которые верили в то, что в последней битве богов, Рагнарек, боги и люди потерпят поражение и изменить этого нельзя — но все равно надо биться до последнего. «Я служу ради службы, — говорит опричник, — а не ради победы». И, наконец, очень важное место в первом обете занимает тема бескорыстности служения. «Не для кормления приставлен я к стаду, — звучат слова обета, — но для защиты. Не народ создан для моего удобства, но я для того, чтобы служить ему, ибо такова воля Божья».

Второй обет — обет умеренности. На разговорном языке в народе он называется обет бедности, но, как вы увидите из дальнейшего, официозное название точнее передает его смысл; интересно, что обет нестяжательства, который приносят наши католические монахи, по смыслу является лишь частью этого обета. Существо этого обета в презрении ко всему материальному: к деньгам, имуществу, комфорту и удовольствиям. Опричник клянется не накапливать денег и не думать о них, не приобретать и вообще не иметь собственности, кроме самой необходимой для жизни и выполнения долга, а и за ту не держаться и не огорчаться при ее потере. «Не скапливайте себе сокровища на земле, ибо тогда на земле будет сердце ваше, учил нас Господь, — говорит опричник, — и я обещаю точно следовать этому». Причем все устроено так, что он может не думать о деньгах, потому что, становясь опричником, человек начинает получать жалованье, которое, как он знает, не изменится до конца его жизни (кроме индексации). Его размер — ныне он составляет 1216 рублей в месяц, т. е. около 5000 наших долларов — вполне достаточен для нормальной скромной жизни, но у опричников от него, наоборот, почти всегда остается, потому что они практически ничего не покупают из вещей и мало за что платят. Судите сами: квартир и домов опричники не покупают, это считается прямо запрещенным вторым обетом; они или живут в общежитиях, о которых я расскажу чуть позже, и ничего за это не платят, либо снимают квартиру, что оплачивается бухгалтерией их базы. Опричнику не возбраняется снять более дорогую квартиру, чем предусмотрено бухгалтерией, и доплачивать разницу самому, но никто из них не смог вспомнить таких случаев (потому что незачем, в их понимании). Они все бесплатно пользуются одинаковыми автомобилями, которые называются «Каштан Импульс-универсал» и представляют из себя довольно уродливый, но большой и мощный военный внедорожник с турбиной; их выпускают специально для армии и полиции, и продажа их кому-либо кроме опричников, в т. ч. юридическим лицам, запрещена. Хотя они считаются общим имуществом (казенным, как говорят русские), то есть попользовался — верни на место до следующего раза, опричник может взять автомобиль только для собственного пользования и держать его по месту жительства; это бывает не редко, но и не так уж часто, потому что опричники любят пользоваться общественным транспортом или ходить по улицам, считая это дополнительным патрулированием (см. далее). Из одежды и обуви они большей частью носят цивильную форму (см. далее), которая вся бесплатна, а другую одежду в основном используют для «свободного поиска», т. е. скрытого патрулирования, и по этой причине она самая невзрачная и дешевая. Медицинское обслуживание у них, естественно, бесплатно, поскольку оно бесплатно в России для всех, а если у них есть дети, они тоже не особо за них волнуются, потому что на каждого ребенка, у которого хотя бы один родитель опричник, до 15 лет выдается пособие, ныне равное 204 рублям в месяц; к тому же среднее образование в России бесплатное, а высшее в основном бесплатное. Обычные развлечения земцев, такие как кино, вирту или общевирту, спортивные соревнования, казино, дискотеки и т. д., — опричники презирают, считая их все декадансом (особенно презирают они спорт, считая его пародией на военные навыки); по сути, они тратят деньги только на еду и выпивку или наркотики либо на секс-услуги. Но и в этом они предпочитают все простое и недорогое, причем это не связано с деньгами, а отражает их твердую убежденность в том, что все дорогие, совершенные вещи и услуги не просто бесполезны, а мерзки — образно выражаясь, они считают, что эксклюзивное двадцатилетнее красное вино не просто ничем не лучше дешевого портвейна, а хуже. Это связано с их представлением о том, что комфорт и удовольствия создают зависимость от себя, т. е. порабощают, и высасывают, таким образом, из них силу, которая для них является культом (на их сословной эмблеме, под собачьей головой и посохом, большими буквами на вымпеле написано слово «СИЛА»). В обете есть слова «не дам одеть на себя ярмо богатства, которое тяжелее, чем ярмо нищеты; не дам посадить себя в золотую клетку, которая крепче стальной. Не дам удовольствиям мира сего выпить из меня силу, заменив ее на изнеженность». Теперь вы понимаете, дорогие соотечественники, почему я написал, что название «обет умеренности» точнее, чем «обет бедности»: бедность есть характеристика возможностей, а умеренность — желаний, проистекающих из представлений. Понятно также, почему этот обет не сводится к нестяжательству: само по себе отсутствие имущества вовсе не означает умеренности в привычках и презрения к комфорту — коммунистическая элита времен поздней Второй Империи в России жила очень широко, формально не имея особой собственности; то же можно сказать о российских криминальных лидерах, т. н. «ворах в законе». Но вернемся к материальной стороне жизни опричников: завершающая причина, почему они могут не думать о деньгах, — это наличие системы, называемой «общак»; это значит, что перечень того, что оплачивает за них база, не закрытый. Поясню на примере, что это значит: однажды я разговаривал с опричниками на их базе, расспрашивая их обо всем (кстати, они ко мне везде относились довольно дружелюбно), и услышал разговор о том, что один из них вчера устроил в каком-то заведении дикий загул, заплатить за который у него не было денег, и заведение тут же отправило электронный счет на базу и получило проплату. На мой вопрос о том, должен ли он будет отдать эти деньги, опричники пожали плечами: захочет — отдаст, не сочтет нужным — нет; никто ему ничего не скажет, если это не слишком часто. Если же у него есть реальная нужда в чем-то крупном, выходящем за пределы его финансовых возможностей, но не за пределы второго обета (например, пластическая хирургия или платное высшее образование для подруги или ребенка), за это заплатит база, даже если это и большая сумма — в последнем случае решение об этом примет их сход, называемый опричным собранием.

Третий обет — это обет чести. В нем содержатся, если обобщить, все существенные моральные нормы и правила поведения служилого сословия, не вошедшие в первые два обета. Опричник клянется в верности сословию, в его примате для него над всем другим: «Нет у меня ни семьи, ни дома. Опричнина — моя семья, и Империя — мой дом». Он обещает никогда, ни вольно ни невольно, не оскорбить и не подвести своих товарищей; защищать жизнь другого опричника в т. ч. и ценой своей жизни, а равно и всех людей других сословий. Он также обещает хранить сословную и имперскую честь перед другими сословиями, не спускать оскорблений (по крайней мере демонстративных) себя, опричнины и Империи: «Если кто-то сознательно оскорбит меня, мою страну или сословие, я не буду обижаться, но и не оставлю — я накажу». Это «накажу», между прочим, может при сильном оскорблении означать и смерть обидчика, поэтому народ весьма внимательно относится к своим словам («фильтруют базар», на разговорном языке) в присутствии опричника или незнакомца, который может им оказаться. Сами же опричники обещают: «Никогда не опущусь до оскорбления словами кого-либо — того, кто истинно это заслуживает, надо наказывать действием». Далее идет обещание равного отношения ко всем и вся, т. е., по сути, недискриминации по любому признаку: «Как пастух не может одну овцу выделять и защищать, другую же бросить, так и я обещаю не держать ближе к сердцу никого из народа, но за всех иметь равную ответственность. И как не может дозор одни места охранять, а на другие махнуть рукой, так и я обещаю ни одну из земель Империи не держать ближе к сердцу, но все одинаково». Вообще третий обет самый длинный, в нем есть еще обещание нетерпимости к любому встреченному злу, обещание помощи всем особо уязвимым (немощным и убогим, детям, старикам, а также священным для опричников собакам) и многое еще в том же духе.

Принеся обеты — а начинается каждый из них словами: «Перед Богом и людьми обещаю…» — опричник проходит два особых православных таинства: венчание на службу и миропомазание. Эти таинства не совершаются Церковью, во всяком случае в таком виде, над обычными людьми, а только над царями — это соответствует статусу опричников как коллективного царя (см. далее). Венчание есть символическое возложение короны, такое же как при венчании на брак, только соединение происходит не с супругом, а со страной; миропомазание совершается второй раз (первый у православных соответствует нашей католической конфирмации и происходит сразу после крещения) и означает снисхождение особых даров Святого Духа, необходимых для опричного служения, и завершается причащением новопомазанника в алтаре как защитника Церкви. После этого опричнику вручают личную карточку, персональное полное боевое снаряжение и два комплекта цивильной формы, и на этом обряд заканчивается, по крайней мере его торжественная часть: все поздравляют новоиспеченного опричника и идут праздновать — это событие у опричников называется «прописка», а само застолье, как и любое сословное застолье, называется у русских «братчина». Начинается служба (в смысле не обучение, а работа, хотя службой у них называется и то и другое), которая продолжается до смерти опричника, как бы нам ни было трудно поверить в это, соотечественники, но у русских опричников нет ни понятия пенсии, ни понятия инвалидности. Для ослабевшего опричника — от старости или увечья — подыскивается адекватная работа: я своими глазами видел опричника, у которой не было правой руки и обеих ног (ранение произошло задолго до внедрения регенерационной терапии), и она работала удаленным оператором беспилотного истребителя-перехватчика с помощью сделанного специально для нее интерфейса. Остальные относились к ней как к равному товарищу, не делая вид, что они не замечают ее увечья, но и не концентрируясь на нем — например, брали на все свои пьянки, но подносили ей стакан и закуску; по виду она была настолько счастлива, насколько это возможно. Поэтому теперь, после своих очных наблюдений, я считаю любимую фразу опричников «Служба — это жизнь, а жизнь — это служба» не метафорой, а совершенно буквальной истиной.

 

Жизнь и служба

Как живут и служат опричники? Жить они предпочитают в общежитиях, которые представляют нечто типа дешевой гостиницы, обычно с блоками две комнаты — один общий санузел. Комнаты бывают на одного и на двоих; кухня (которой, впрочем, пользуются редко) и столовое помещение — одно на этаже. На одном из этажей общая столовая, с кухней с поварами — ею пользуются часто: опричников тянет друг к другу, поэтому они любят есть вместе, поэтому же они относительно редко снимают квартиры. В той же столовой каждое воскресенье происходят братчины; впрочем, раз в месяц, т. е. каждый четвертый раз, устав велит опричникам приходить на братчину к земцам. Работают опричники, живущие в городах, в полиции, или спецслужбах, либо в гражданской администрации; подразумеваются, естественно, только имперские (федеральные, как сказали бы у нас) учреждения — в местных администрациях и службах охраны порядка работают земцы, потому что это земские учреждения. Армейцы живут и служат, как и у нас, обособленно, на военных базах; впрочем, примерно раз в десять лет положено не менее чем на три года перейти работать в другую сферу — из армии в полицию, из полиции на госслужбу и т. д. Все это относится и к высшим должностным лицам: обычная ситуация, когда опричник год назад был министром, а ныне инспектор полиции или военный моряк, причем не из-за плохих результатов работы, а из-за их сословного убеждения: важнее быть правильным опричником, чем наилучшим профессионалом. Я встречался со знаменитым Борисом Фетисовым, который четырежды был министром, дважды — командующим экспедиционным корпусом и дважды — главкомом рода войск; сейчас, в 66 лет, он работает следователем полиции в Константинополе, а в следующем году отправляется инспектором по строительству полярного прибрежного вала (см. главу «география и население»). Раз в год на месяц и раз в три года на три месяца опричники отправляются в лагерь на переподготовку, причем они это очень любят; не менее двух раз в неделю они обычно проводят в спортзале для поддержания формы. В остальные будние дни опричники работают, как правило, много, поскольку семей у них обычно нет, а потом либо общаются друг с другом в кафе или в общежитии, либо у себя в комнате впадают в медитацию на много часов, благо они все этому обучены; по этой причине им не может быть скучно. Из развлечений, не считая выпивки, которой они в будние дни обычно не злоупотребляют, они признают только чтение: читать они любят и читают много, причем в основном вовсе не мусор, а довольно умные книги, поскольку все получили хорошее образование и освежают его на переподготовках, и часто обсуждают прочитанное между собой, и дискутируют на разные темы. Но самым любимым их развлечением, являющимся в сущности продолжением работы, является т. н. свободный поиск. Это значит, что опричник ходит по городу, или заходит во всякие места, или ездит на городском транспорте, и высматривает какое-нибудь зло — кто-то на кого-то нападает, или что-либо в таком духе, которое, естественно, немедленно пресекается. Хитрость здесь в том, чтобы тебя не приняли за опричника — при их внешнем виде это непросто, даже без формы.

Внешним видом опричники отличаются от остальных людей, хотя это отличие не абсолютно: попросту говоря, они больше. Все они намного шире, из-за гор, в полном смысле слова, мышц, которые способны обеспечить бег в восьмидесятикилограммовом снаряжении; чтобы избежать диспропорций, рост им обычно тоже корректируют, под вес. Мужчины-опричники обычно имеют рост 195–210 см и вес 110–140 кг; женщины, как правило, сантиметров на 10 ниже и на 15–20 кг легче; нет нужды говорить, что все это чистые мышцы, без капли жира, причем наработанные комплексными нагрузками, а не на тренажерах или спортплощадках, и потому более равномерно распределенные, чем у любых спортсменов. Теперь, надеюсь, понятно, в чем творческий элемент свободного поиска — не привлекать внимание им непросто. Однако внешние отличия опричников размером не ограничиваются — у них своеобразное выражение лица, настолько спокойное, что кажется малоподвижным; яркой и сильно выраженной мимики у них не бывает, равно как вообще внешних выплесков эмоций. Взгляд у них тоже характерный, не бегающий и почти не мигающий и оттого кажущийся обращенным не на собеседника, а куда-то вдаль; все это, по-видимому, следствия определенного психологического состояния, в котором все они находятся в результате и специального психологического обучения, и образа жизни. Цивильная форма опричников, которую они носят почти всегда, кроме как на работе, если та требует мундира, и «маскировочной» одежды свободного поиска, также достойна упоминания. Фасон может быть любой: это должны быть либо брюки и пиджак или куртка, либо комбинезон у мужчин, а у женщин — либо брюки, либо юбка, либо комбинезон, или еще что-нибудь; в этом проявляется, как в капле воды, некий нигде не записанный принцип опричного сословия — тех людей, которые сами себя добровольно ограничивают, не нужно регулировать сверх крайней надобности. Единственное жесткое требование — все это должно быть черного цвета, низ должен иметь серебряные лампасы по бокам, а верх — серебряные галуны в любом месте; обувь может быть любой, но должна быть черного цвета и иметь серебряные каблуки (обычно их покрывают настоящим серебром). Специальный закон запрещает всем, кроме опричников, продавать и иметь одежду таких цветов и обувь с серебряными каблуками. Надо сказать, что гигант любого пола в черной с серебром одежде и обуви выглядит эффектно, и совершенно инопланетно; скорее всего таков и был замысел. Поэтому среди земцев, и мужчин и женщин, считается крутым иметь любовницу или любовника-опричника, что разового, что постоянного, и опричники, в отличие от кадетского периода своей жизни, не так часто имеют дело с наемными секс-работниками. Но семьи, если и возникают у опричников (большинство семей все-таки не имеет), достаточно редко образуются с земцами. Я долго и достаточно доверительно беседовал с одной женщиной-опричником 46 лет, Светланой по кличке Истребитель, в момент нашей беседы патрульным полицейским; те, кому нравятся крупные женщины (в Светлане 198 см роста), назвали бы ее красивой. Она рассказала мне, что у нее пока двое детей, 8-летний сын от опричника, который сейчас воюет с исламистами на южных границах, и 13-летняя дочь от земца-промышленника. Оба ребенка живут с ее мамой в Москве, но отец дочки часто с ней видится, и это ее беспокоит. Я спросил Светлану, а что, ей он неприятен, что она против того, чтобы он виделся с дочкой? Нет, ответила Светлана, ей он нравится, он хороший парень и хорошо к ней относится, и она при любом удобном случае с ним встречается; и она вовсе не против, чтобы он виделся с дочкой, наоборот, хорошо, но она надеется, что дочка в 15 лет пойдет в опричники, и папа-земец может ее сбить, даже и невольно, с этого пути. Когда же я спросил ее, извинившись за возможную глупость, а почему бы ей не выйти за него замуж и не жить с ним и дочкой вместе (тогда никто ее не собьет с пути) — или она принципиально против этого? — она несказанно изумилась. Нет, я вовсе не принципиально против иметь с кем-то нормальным семью, сказала она, придя в себя, но с земцем?? Это было сказано так, что я понял — и вы поймите, дорогие соотечественники: опричники и народ — это практически разные биологические виды, хотя и похожие внешне и способные к скрещиванию; и в этом самая суть российской сословности.

 

Конституционное положение

Вы спросите, дорогие соотечественники, а что же получают члены служилого сословия в качестве компенсации за все эти трудности и ограничения? Только одно, и в этом уникальность российской политической системы: вся власть в Империи принадлежит им, и только им. В конституции записано: «высшим сувереном (государем) Российской Империи является служилое (опричное) сословие. Оно избирает из себя верховного правителя (высшее должностное лицо) Российской Империи — императора, а также всех иных высших должностных лиц. Для занятия всех иных должностей государственной, военной и внутренней службы Российской Империи члены служилого (опричного) сословия имеют абсолютный приоритет». С точки зрения того, что верховная власть выборная, в Российской Империи демократия, потому что выборы императора раз в десять лет происходят на конкурентной основе, так же, как у нас; но эта демократия очень специфическая, потому что в ней участвуют только опричники. Парадигма российского государственного и общественного устройства, выкристаллизовавшаяся в результате конституционной реформы 2013 года, гласит: есть природные права, проистекающие у любого человека просто из того, что он человек; к ним относится, например, право на неприкосновенность жизни и имущества. Эти права есть не только у граждан, а у любого человеческого существа, находящегося — даже незаконно! — в России. Есть гражданские права, которые есть у всех граждан России, но только у них, проистекающие из того, что ваши предки были частью России, — к ним относятся, например, право на свободный выбор места жительства или рода деятельности. И есть остальные права, которые не проистекают из вашей принадлежности к биологическому виду или генеалогическому древу, — но их надо заслужить или купить, если угоднее такая формулировка, но средством платежа далеко не всегда будут деньги. Есть ли у любого из вас право, спрашивает русский школьный учебник по обществоведению, войти в совет директоров автомобильной корпорации «Каштан ОАО»? Нет, потому что по закону для этого вы должны быть владельцем не менее 2 % акций, а вы им не являетесь; но с другой стороны, никто не мешает вам купить их, а если у вас нет для этого денег, так заработать их. Это пример т. н. отдельного права, которое надо купить или приобрести каким-либо иным образом — а равенство граждан понимается как то, что право получить это отдельное право у всех одинаковое. Так вот, право управлять государством, право избирать и быть избранным на высшие государственные должности есть, по Гавриилу Великому и другим творцам конституции 2013 года, право отдельное, а не гражданское; его надо заслужить, и выбор их был — не деньгами. Собственно, слово «опричники» отсюда и взялось — опрично на старорусском означает отдельно. Община, в которой живут люди (по российской терминологии, это поселок, маленький город или район в большом городе), продолжает тот же учебник, не является чем-то большим, чем сумма ее жителей, в ней нет ничего сакрального; поэтому сам факт того, что вы один из этих жителей, есть достаточное основание для вашего участия в самоуправлении этой общины, и поэтому это право — гражданское. Государство же есть нечто гораздо большее, чем сумма живущих в нем на данный момент, — хотя бы потому, что есть прошлые и будущие поколения; государство, в отличие от общины, есть идея. Соответственно факт того, что вы житель государства, не достаточен для права управлять им — поэтому это право отдельное; чтобы его получить, надо принадлежать не к населению, а к идее. В этом и есть центральное ядро концепции опричнины. И как ни удивительно, дорогие соотечественники, ради этой призрачной принадлежности к великой идее, а по сути, ради возможности сложить голову после тоскливой жизни в нищете и скитании по баракам, сотни тысяч молодых и не очень молодых людей ежегодно бросают обеспеченную, а зачастую очень обеспеченную, жизнь и уходят в опричники; в первые после 2013 годы, когда опричнина только появилась, в пунктах стояли очереди из тех, кому обычная жизнь, по-видимому, чем-то категорически не подходит. Зато весь остальной народ не подлежит призыву в армию, даже в военное время — так записано в конституции; и это естественно, ибо войны ведутся государством, а не общинами.

Как относятся к опричникам другие граждане России? У духовенства к служилому сословию отношение явно хорошее; хотя многие из них считают, что убийства (пусть и врагов), пьянство и блуд не красят опричников, их религиозность, бескорыстность и твердая защита веры и Церкви, сравнимая с таковой самого духовенства, не может не подкупать духовенство. Остальной же народ относится к опричникам сложно; ощущения типа «с какой стати они нами правят» явно имеют место, но несколько компенсируются пониманием того, что войти в «они» может каждый в любой момент — это вопрос выбора, и ничего более. Восприятия их как защитников жизни и крова почти нет, потому что сильных и явно ощущаемых врагов у России на данный момент нет, ни внутренних, ни внешних; так было не всегда (и, наверное, не всегда будет), но кто же это вспоминает? В основном доминирует отношение отчужденной и опасливой недоброжелательности, так что если бы сейчас, в 2053 году, имеющуюся конституцию России вынести на референдум с участием всех граждан, то ее не поддержала бы и четверть; но в том-то и дело, что никто, кроме опричников, не может участвовать в референдумах (в политических — по иным вопросам естественно иначе). Опричников крайне мало трогает, как народ относится к ним и к конституционным принципам, и это, в свою очередь, не добавляет им любви земцев; однако к этой антипатии явно примешивается смутная, мало осознаваемая, но явно присутствующая зависть — хотя завидовать вроде бы решительно нечему. Дело, по-видимому, в том, что принципы служилого сословия созвучны очень глубоким русским бессознательным архетипам — в отличие от артикулированных общепринятых представлений, которым они явно противоречат; на неосознаваемом уровне для очень многих опричники являются лучшей частью их самих. Поэтому самая большая общественная организация России, ОРИОН (Орден Разделяющего Идеалы Опричнины Народа), обычно называемая «сочувствующие», насчитывает почти 70 миллионов человек; они приносят только первый и третий обеты (никакого конституционного значения это не имеет и с точки зрения закона является просто игрой). Сочувствующие проводят много свободного времени (часто основную часть) с опричниками, участвуют в их братчинах и часто работают вместе с ними, а если нет, то сугубо добровольно вносят часть своего заработка в опричный общак; не очень частые браки между опричниками и земцами происходят в основном с сочувствующими. Опричники хорошо относятся к сочувствующим и с удовольствием берут их на работу, иногда довольно ответственную, в правоохранительные органы или гражданскую администрацию, хотя опричники и имеют абсолютный приоритет для занятия любой должности на государственной службе; в армейские структуры они попадают гораздо реже, в основном по причине большой разницы в физических кондициях. В общем и целом, я не уверен, что такая система — я имею в виду опричное сословие — прижилась бы (не говоря уже о том, что возникла бы) где-нибудь, кроме России; в своей сути, в ней очень много глубинно русского.

Мне, как историку и социологу, было очень интересно сравнить существующую в России сословность с феодальной; точка зрения, что в России мы видим в сущности реванш феодализма, весьма распространена у нас. С сожалением должен заметить, коллеги, что это плод либо плохого понимания предмета, либо принятия желаемого за действительное (последнее — потому что придерживающиеся такой позиции авторы злорадно делают на ее основе вывод о скором историческом крахе). Конечно, сословность обычно ассоциируется с феодализмом (хотя в античные и доантичные времена она была столь же зримо выражена), и его столкновение и капитуляция перед нарождающимся капитализмом была в большой степени связана именно с ней; но отличия этой системы в России от феодальной — я считаю, что их пять — на мой взгляд, принципиальны и приводят к прямо противоположным выводам по поводу стабильности российской политической системы в целом. Разберем это на примере наиболее важного и иллюстративного компонента — служилого сословия: во-первых, опричниками становятся, в отличие от феодалов, не по наследственному, а по добровольному, равному принципу, и это приводит к целому ряду существеннейших отличий. При феодализме талантливые, энергичные и властолюбивые молодые люди из простонародья или третьего сословия принципиально не имеют возможности войти в элиту, по крайней мере властно-военную, и потенциал многих из них направляется на борьбу с режимом — а в России таким людям незачем бороться с режимом, поскольку ничто не мешает им стать опричниками. По этой же причине в отличие от феодализма зависть народа к служилому сословию в принципе не может зашкаливать — при ее достижении у кого-то критической величины он пойдет в опричники сам; да и завидовать не так есть чему, как при феодализме. Наконец, наследственная система не является фильтром, и поэтому при появлении каждого следующего поколения знати и королей никакого отбора не происходит — а следовательно, происходит вырождение, что и имело место; у опричников он происходит постоянно, и на уровне входа в сословие, и на уровне выборов должностных лиц. Во-вторых, в российском служилом сословии впервые во всей известной истории человечества (неудачная попытка была в той же России во время Красной Империи) разобщены власть и богатство, причем полностью, в то время как при феодализме принадлежность к знати означала концентрацию и власти, и богатства. А это принципиально, потому что власть и богатство несовместимы по своей сущности — власть от духа, а богатство от тела; поэтому при феодализме богатство всегда разлагало власть — действовать на власть иначе оно не может, — а опричному сословию это не грозит. Кстати, и такая вещь, как боевой дух, в широком смысле, тоже из категории власти, и на него богатство действует так же — опричникам не грозит и это. Важно также, что достаточно скромный образ жизни (в материальном смысле) опричников не превращает их в серьезную нагрузку на хозяйство страны, в отличие от феодализма: налоговая нагрузка на народ и бизнес в России невелика, относительно меньше нашей (см. главы «история», «экономика и финансы»). В-третьих, отсутствие феода и рода в феодальном смысле позволяет членам служилого сословия испытывать друг к другу не подозрительность, как у феодальной знати, а товарищество и взаимную симпатию; тем более что из-за неприятия всего материального и их отношения к службе им и делить-то нечего — а феодализм сгубили междоусобицы, которых не могло не быть, и проистекающая из них ненависть всех к каждому. В-четвертых, военная сила феодалов базировалась на ополчениях, состоявших из людей совсем другого (и потенциально враждебного) сословия, и это предопределило их слабость в межсословном столкновении; вот во времена раннего феодализма не было нужды в солдатах, сила полностью обеспечивалась бароном с вассалами (в русском варианте — князем с дружиной), так он и был как строй абсолютно стабилен. Чему тут аналогичны опричники, которые сами по себе составляют 100 % военной силы страны, судите сами. В-пятых, феодалы чувствовали себя поставленными Богом хозяевами страны, и когда страна (в смысле привычный порядок) начала рушиться, они не могли не растеряться: особенно ярко это видно на примере Французской Революции. А опричники чувствуют себя поставленным Богом дозором, и когда все вокруг начнет рушиться, это будет для них тем, что они всегда ждут и в чем видят смысл своего существования; тут не от чего деморализоваться, скорее наоборот. Так что я считаю российскую политическую систему, построенную на сословности, абсолютно стабильной в обозримой перспективе, тем более что способность меняться, оставаясь самой собой, в ней заложена. Действуя как сепаратор, она будет продолжать отделять овец от козлищ, воинов по духу от обычных людей, превращая потенциальных врагов режима в его опору; и сепарация эта такова, с точки зрения личностных типов, что не ушедшие в опричники опасными врагами не будут. Будут, конечно, кризисы и даже восстания — локальные уже были (см. главу «история»), будут и всеобщие — но они будут утоплены опричниками в крови, причем с удовольствием, потому что для них (вспомните первый обет!) это будет поединок с дьяволом. Я не могу представить, кто и что может поколебать, а тем более смести, опричную власть — к слову, вопреки тому, что у нас думают, вовсе не кровавую и вообще не репрессивную; и я не могу сказать, поглядев на реальную Россию и реальных опричников, что меня это печалит.

Прежде чем перейти к рассказу о духовном сословии, дорогие соотечественники, выражу надежду, что вы поняли, как я и обещал, почему я начал рассказ о сословности со второго, служилого, сословия…