Во втором номере журнала «Главная тема» (декабрь, 2004) в статье В. Найшуля и О. Гуровой «Строение элиты: русские традиции» была затронута тема элиты в нашем современном обществе, а в нескольких статьях того же номера затрагивалась тема недееспособности элиты, а также ее национального предательства и неблагонадежности в смысле соблюдения национальных интересов. Эти мысли созвучны давно беспокоящей меня теме. Постараюсь здесь высказать и свои соображения о сущности нашей элиты, а также о существенной недееспособности тех, кто принимает и проводит решения.
Что такое элита? Прежде чем рассуждать о чем-либо, надобно определиться в терминах. Хотя предположение, что элита — это определенный и очень высокий уровень достатка и только, достаточно распространено, разумным людям ясно, что «…элита — это не показной образ жизни. Это правильное положение в обществе».
Что есть правильное положение? Я полагаю, что здесь следует выделить два аспекта: описать круг лиц, могущих быть причисленным действительно к элите, и круг функций, исполнение которых отличает действительную элиту от кучки кровососов, захвативших эту страну.
По Kpyгy лиц. Я полагаю, что элитой является круг лиц, могущих повлиять на принятие решений на государственном уровне. Речь идет о решениях национального или близкого масштаба. Конечно, люди, обладающие значительным состоянием, а точнее сказать, владеющие значительными средствами производства, в силу их удельного веса в экономике достаточно часто входят в состав элиты, хотя сам по себе этот признак не гарантирует вхождения в элитный слой или стабильное существование в нем, как показывает пример М. Ходорковского. Но также в элиту входят и люди весьма скромного достатка, ученые, достигшие крупных успехов (такие, как Ж. Алферов), люди, проявившие исключительное мужество в критических ситуациях национального масштаба (такие, как доктор Л. Рошаль), — те, кто может, минуя чиновничьи барьеры, донести свою позицию непосредственно первому лицу государства. Это, наконец, само высокопоставленное чиновничество — выборное и назначаемое.
К сожалению, в коррумпированном государстве, когда чиновник за взятку сделает все, что угодно, в состав элиты входит и тот, кто через подобного чиновника может «провести» на соответствующем уровне любое выгодное для себя решение, которое может затронуть жизнь сотен тысяч и миллионов людей. Но при условии честности и порядочности главы государства такие люди, как Рошаль, в принципе могут нейтрализовать своим влиянием практически любую взятку на любом уровне, если будут аргументировать непосредственно президенту ошибочность или вредность планируемых (благодаря взятке) решений и найдут у него понимание. Таким образом, их элитный вес может в определенных условиях перевесить практически любой денежный мешок, нейтрализовать взятку любого размера.
По функциональности элита занимает привилегированное положение в обществе, а оно терпит это, только когда этот слой выполняет определенные общественные функции. В эти функции входит формирование и предложение обществу идей, необходимых для его развития, заблаговременное обнаружение и нейтрализация — интеллектуальная и практическая — угроз обществу, которые могут возникнуть. От элиты требуется безусловная верность национальному интересу. Человек, оказавшийся в элите, теряет право на преследование, благодаря своим возможностям, личного (в том числе и коммерческого) интереса, — и только это дает ему право на ошибку, в том числе и ту, от которой может пострадать большое количество людей. Идея элиты — это служение, элита представляет собой кадровый ресурс Государя, которым он может распоряжаться по своему усмотрению (понятно, что в отношении военных этот принцип применяется более широко и штатно, чем в отношении, например, ученых, но как военного могут послать на дальнюю заставу, так и ученого могут послать в голую степь создавать научный центр и осуществлять важный проект).
Важной чертой правильно живущей элиты является постоянное самообновление, привлечение новой крови, отсечение тех, кто нарушил идею личной бескорыстности или национальной верности. Приток новой крови является необходимым условием для сохранения дееспособности. Поэтому в правильно организованных элитах этот вопрос решается на системном уровне. С петровских времен существовал механизм, заложенный в законодательстве, приобретения личного, а при больших успехах и наследственного дворянства талантливыми и выдающимися представителями недворянских слоев.
Российская империя здесь вообще интересна, потому что она имела не просто грамотно образованную, но и глубокоэшелонированную элиту, так как помимо основной элиты — дворянства — была еще и резервная — купечество, — имеющая свой идеал служения обществу, подпитывающая основную элиту (путем дарования дворянства), но и осознающая свою отдельную ценность (многие купцы, особенно московские, от предоставленного им дворянства отказывались). Идея долженствования обществу была выражена в этом классе не менее, чем в дворянском. Купечество со времен Екатерины Великой было вовлечено в общественную жизнь и общественное управление через выборную по принципам формирования систему местного самоуправления, задуманную еще Петром Великим.
Современная элита: отвечает ли она параметрам?
Сразу оговорюсь, что приведенные выше примеры Алферова, Рошаля, к которым можно присоединить еще некоторых лиц, представляют собой явления самого последнего, путинского времени, но, хотя отвечают всем параметрам элиты, приведенным выше, к сожалению, пока существенного влияния на общую ситуацию не оказывают.
Посмотрим, отвечает ли функционально описанный нами круг лиц, признаваемый за элиту, требованиям к элите.
Итак, «…если мы посмотрим на нашу нынешнюю элиту, то можно сказать, что она ведет себя отвязно. „Отвязно“ не в смысле — плохо, а в смысле — независимо. Ее стиль состоит в том, что „мы никому ничего не должны“». Вспомним для контраста, как один из великих князей, получив орден Св. Андрея Первозванного по достижении определенного возраста, писал в своем дневнике, что другим этот орден дается за исключительные заслуги и он должен воспринять его как аванс, который надобно Отечеству отработать. Вспомним и то, что наше купечество в массе своей воспринимало богатство как общественное бремя, вспомним многочисленные больницы, сиротские дома, образовательные учреждения для сирот и малоимущих, стипендии, вспомним серьезную социальную инфраструктуру вокруг, например, прохоровских фабрик.
«Русская элитистская модель с раздувшимися от сознания своей особости и важности выпускниками спецшкол, частных лицеев, престижных вузов и т. п. проверку временем не выдержала». Сразу оговоримся, что модель эта отнюдь не русская (и России не свойственная, а позднесоветская). Здесь мы видим нарушение еще одного принципа — принципа обновления. С позднесоветских времен, когда доступ в спецшколы, частные лицеи (с конца перестройки), престижные вузы и т. п. был сильно ограничен для людей не из «круга», а теперь таковому поставлен серьезный материальный заслон, этот принцип существенно нарушен. Кстати, последние идеи нашего нового министра образования, предлагающего отрезать детей из малообеспеченных семей от предметов, дающих серьезное конкурентное преимущество (таких, как второй иностранный язык, информатика) путем введения платы за них в школе, — продолжение этой политики.
Однако не надо забывать, что от дисфункции элиты страдает не элитный слой, не справляющийся со своими функциями, а страна. При подобной приватизации образования от возможностей поступить в вуз отсекается пусть и талантливая (да хоть гениальная), но неплатежеспособная молодежь. Страна недополучает крайне важный для нее интеллектуальный ресурс, который всегда был ее преимуществом в конкурентной борьбе с другими странами. Набивая свои карманы (а в случае с А. Фурсенко — карманы государства), страну лишают будущего.
Вернемся к элите. В результате подобных игр мы получаем действующих лиц такого плана: «Биография у них, как говорится, была расписана наперед и мало зависела от их личных и деловых качеств, от способностей и знания, точнее сказать, полного незнания реальной жизни народа». Их всех вместе можно охарактеризовать так: «фрондерствующая, заиндивидуализированная, самодовольная элита». Про патриотизм ее и отсутствие частного интереса говорить не приходится: «Полное презрение к своей стране (к „этой стране“, как любили говорить на НТВ), к своей нации… — вот истинная причина коррупции, особенно беспредельной. Смею заверить, американскому, итальянскому или китайскому чиновнику есть за что брать взятки… но делать за взятку они будут вовсе не что угодно. Есть вещи, связанные с интересами государства, которые 999 из 1000 упомянутых чиновников, пусть даже коррумпированных, не будут делать ни при каких обстоятельствах. А наши будут, потому что наши в глубине души списали свое государство, а те свое не списали». Потому что они воспринимают свою страну как частный актив, причем полученный не в собственность, а на условиях концессии, где основной принцип — поматросил (а по возможности, полностью выматросил) и бросил. Потому что «к власти пришло поколение элиты, не ощущающее себя наследниками и продолжателями имперской традиции, поколение незаконнорожденных, бастардов, не готовых напрягаться ради абстрактных национальных целей».
Слово «бастард» здесь ключевое слово, и следует уже говорить не об элите, а о псевдоэлите, о лжеэлите как основной проблеме современности.
Лжеэлита
Лжеэлита, как мы уже упоминали, прежде всего отходит от идеи служения, воспринимает страну как личный ресурс обогащения или удовлетворения амбиций. При этом, естественно, от ресурсов — финансовых, медийных, образовательных — жестко отсекаются «чужие», то есть, по возможности, все остальное население. Сама такая элита, варясь в собственном соку, оказывается не в состоянии на любое идейное творчество и тем сильнее отсекает «чужаков», уже воспринимая их как конкурентов своему положению вообще.
Лжеэлита, захватывая все возможные ресурсы, начинает процесс навязывания обществу ложных авторитетов, столь же бесплодных, как и все остальное.
Вред лжеэлиты заключается не в том, что она оттягивает ресурсы. Как любой паразит, она не только не выполняет функций, но и не дает их выполнять другим. Она не только использует ресурсы общества в личных интересах, она пресекает или стремится пресечь доступ к ним другим. Лишенная идеи соблюдения национальных интересов, она препятствует тому, чтобы крайне важные для общества проекты были поддержаны.
Вспомним историю с российской разработкой в сфере высоких технологий — о процессоре «Эльбрус 2к» члена-корреспондента РАН Бориса Бабаяна. Напомню: в 1998 году в международной печати появились сведения о российском процессоре «Эльбрус 2к», который был разработан в бумажном проекте, что позволяло протестировать его потенциальную скорость, мощность и другие параметры. По этим виртуальным (модельным) тестам процессор Бабаяна превосходил интеловский проект «МакКинли», который тогда только находился в разработке и который мы теперь знаем как процессор «Мерсед». Для реализации процессора в «железе» требовалось некоторое время и инвестиции в размере 50 или чуть более миллионов долларов. Однако у всей нашей страны их не нашлось, наша элита оказалась не способна поддержать такой проект. «Обществу наши знания нужны, но государству — нет, не нужны», — заявил разработчик в интервью газете «Известия». Насколько важны подобные проекты для безопасности страны, вам скажет любой человек с системным мышлением: такая страна, как Россия, не может строить свои военные системы на основе элементной базы иностранного производства, так как это создает зависимость наших военных систем от иностранного поставщика, а значит, и лишает нашу страну, ее руководство определенной свободы маневра, особенно в критической ситуации.
Что мы имеем в результате? Как сообщили недавно СМИ, «директор Института микропроцессорных систем РАН, лауреат Ленинской и Государственной премий, член-корреспондент РАН Борис Бабаян стал директором по архитектуре в подразделении программных решений компании „Интел“… Для „Интел“ он пока не сделал ничего. Но мировой микропроцессорный лидер немедля наградил российского ученого титулом Intel Felow, которого в мире удостоился 41 человек, в Европе — вообще никто, вне США — еще двое-трое ученых… Что будет с государственными заказами, которые, пусть и хлипким ручейком, но все же поступали этой команде? По словам Intel Felow Бабаяна, за два года наряду с работой по глобальным проектам нового работодателя будут завершены все взятые обязательства перед Россией. А потом — работа только на „Интел“».
В результате мы констатируем, что «причины утраты позиций, завоеванных потом и кровью в 30—50-х годах, заключаются не только в политике КПСС и ее Генерального секретаря лично, а в банкротстве всей советско-российской элиты — политической, промышленной и культурной…»
Особенно печально положение в культуре. Ограниченность материальных ресурсов, тесная связь с авторами журналов и газет, создателями телепрограмм делают в этой области все описанные явления наиболее жесткими.
Вот как описывает процесс «изготовления гения» советский литературный критик П.В. Палиевский:
«Как-то стало в последнее время яснее, что заставить говорить о себе — пусть хоть целый мир, современные средства которого это позволяют, — еще не значит превратиться в художника, какие бы упорство и изобретательность ни были на этом пути употреблены и сколько бы „препятствий“ ни было разрушено.
Ведется, скажем, какой-нибудь список бесспорных имен, и вдруг в конце или как-нибудь в середине является еще одно или два. Невзначай, как бы сами собой разумеющиеся, давно, мол, пребывающие в этом ряду. „Все великие новаторы музыкальной мысли, подобные Берлиозу, Вагнеру, Мусоргскому и Шонбергу…“, или „в наше время проповедники пошлости уже не решаются открыто выступать против искусства Гольбейна и Рубенса, Рафаэля и Пикассо“, или „художественный мир Брехта отличен от шекспировского, в нем…“ и пр. Позвольте, откуда Шонберг, почему Пикассо? А ни почему — просто „тоже“. „Это признает весь мир!“ Попробуйте проверить, что это за „весь мир“, — мгновенно начнут обрисовываться очертания того же знакомого типа.
Несмотря на крайнюю простоту этого приема, действие его все еще остается в силе. Никто не станет ведь возражать всякий раз по пустякам из-за каких-то безответственных упоминаний, но когда они выполнят свою задачу, спор пойдет уже о другом, не с той опасной для соискателей точки, которую удалось пройти, а о воображаемых отличиях и сходствах их с действительными новаторами, что и требовалось доказать.
Тем более что присоединиться можно не только к именам, но к чему угодно уже известному, например к событию, поразившему мир, которому гений посвятит свое создание или прямо трагически выразит его какой-нибудь искромсанной дрянью, подчеркнув смятение души, — кто осмелится отбросить? Людям в момент печали не до того, отвергнуть загадочное сочувствие было бы и невежливо. А когда обнаружится глумление, не всякий — далеко нет! — решится признать обман, да и зачем в самом деле? Лучше уж обойти его стороной, тем более что гений, как выясняется, перешел уже в другой „период“ [17] .»
Как таким «гениям» создается видимость признания уже общественного, прекрасно изложено в статье Е. Чудиновой «Тусовка», которую никто так и не взял на себя смелость напечатать:
«Телефонная трель. Снимаю трубку.
— Можно попросить Андрея? — Вот так вот, без „здравствуйте“. Воспитанный человек не замечает чужих бестактностей, тем более дама на другом конце провода явственно немолода, хотя и переполнена какой-то нервической энергии. Кротко отвечаю, что Андрея нет дома.
— А это его сестра, да? Оля?
— Это жена. — (Сестра по этому телефонному номеру сроду не обитала, к тому же зовут ее не Олей, а Таней.)
— Ах, да-да! Но не важно! Это мама его знакомого Миши К. Так вот я по какому поводу: завтра там-то тогда-то будет вечер… — произносится имя писателя — эмигранта третьей волны. — Так что обязательно приходите!
— Спасибо, непременно. — Кто меня излечит от светской лжи?
— И знаете, — собеседница воодушевляется еще более, — принесите пару-тройку цветочков, много не надо! Просто чтобы выразить внимание этой исключительной, феерической личности!
— Обязательно.
Бросаю трубку без „до свидания“. В зеркале видно, как горят щеки. Жди, карга старая, уже бегу с веником асфоделей.
Ты не знаешь, куда звонишь, с кем говоришь, и тем не менее не стесняешься организовывать свое мероприятие. Не поленилась бы спросить, я бы ответила, что отнюдь не являюсь поклонницей этого писателя, объяснила бы почему, глядишь, поспорили бы немного. Но куда там, тебе все равно — Оля или Таня, сестра или жена, у тебя перед носом замусоленная телефонная книжка невероятных размеров, даже не самые близкие знакомые твоего сына туда занесены, ты спешишь, ты создаешь массовку…
Года три прошло, а хамский звонок сидит в душе гадкой занозой. Да успокойся ты, поверь на минуту, что дама эта просто столь горячая обожательница сего литератора, что не может помыслить, будто он кому-то не открыл тех же дивных горизонтов духа, что и ей. И все равно даме поэтому, кого осчастливить приглашением.
Не верю!».
Тусовка, кстати, — наиболее подходящее обозначение для лжеэлиты. Созидание, в том числе и интеллектуальное, заменено постоянным мельканием и позиционированием себя в качестве писателей, журналистов, аналитиков. Писатель может при этом не уметь писать, журналист — не разбираться в предмете, о котором пишет, а аналитик — страдать ярко выраженным скудоумием. Но каждый из них раскручен в этом качестве при помощи друг друга.
Взаимная раскрутка (осуществляемая на уровне обмена услугами) — основной механизм удержания лжеэлитой своих позиций. Вспомним русского «Букера». Механизм был таков: критики толстых журналов (которые выходили тогда уже тиражом порядка 1000 экз., то есть только для своего брата) делились на две группы — одни номинировали (на право участия в конкурсе), другие были в жюри, то есть судили. Понятно, что номинировали почти исключительно тех писателей, что печатаются в этих журналах и которые читают только эти писатели и вышеозначенные критики. Так мы узнавали, что книга, напечатанная в журнале тиражом 1000 штук, — лучшее, что создано нашей литературой.
Такой лжеэлите невозможно поручить ни интеллектуальных, ни культурных задач, стоящих перед страной:
«Худсовет» должен соответствовать уровню задач, иначе полку «бессмертных» прибудет, денег убудет, а воз останется там, где ему и довелось застрять [18] .
Помимо прочего лжеэлита обладает нравственной небрезгливостью, у нее нет чувства чести и стыда. Поэтому один и тот же режиссер (воздержимся здесь от упоминания имен, ибо имя им легион) может вчера снять фильм-плевок в «эту страну», где все перевернуто с ног на голову (предатели — как герои и герои — как подонки), а сегодня ставит фильм о подвиге наших военных, но ни слова публичного покаяния не слетело с уст, а старый фильм продолжает свою разрушительную работу в душах.
Да, я признаю право на ошибку, да, я признаю право на смену взглядов. Но в Церкви принято, чтобы тот, кто кается, не только начал жить по-другому, но и принес «достойный плод покаяния», постаравшись исправить причиненный ранее вред. Тут же люди-перевертыши поступают так, как будто то, что они делали раньше, столь же достойно и праведно, как и то, что они делают сейчас. Повернись завтра иначе, и нынешние идеалы будут преданы так же легко, как преданы вчерашние.
Нравственность деятеля культуры, на которой и основан его авторитет, его честность, порядочность, служение своим внутренним идеалам вне зависимости от того, принимает их общество сегодня или нет (и в этом смысле он стоит над обществом и вне его, и это дает ему право быть обществу судьей, совестью и водителем), — все это чуждо современным деятелям культуры, которых нам активно продвигают СМИ. Другие есть, но их нам не пиарят.
Неужели не понятно, что закваску не делают на дерьме, даже если она быстро и хорошо взойдет? Неужели не очевидно, что России вовсе не нужен синематограф, если последний проповедует дуалистические антихристианские идейки Лукьяненко или патриотизм а la ненавистник исторической России и Православия Акунин? Неужели не очевидно, что России вовсе не нужен Большой театр, если в нем идут оперы по либретто Сорокина? Неужели не ясно, что есть существенная разница между русскими и русскоязычными синематографом, литературой, театром? Что без любви к своей стране, ее культуре и уважения ее нравственных (религиозных) устоев нет никакой русской культуры, пусть она и создана на русском языке людьми, для которых он родной.
Просто наступает всегда момент, когда Христово «кто не против вас, тот с вами» меняется на Его же «кто не со Мной, тот против Меня, и кто не собирает со Мной, тот расточает». Те, кому мы посвятили последние абзацы, — из последних. Вчера они вели себя, как завоеватели и поработители, сегодня они хотят разложить нас изнутри, опорочив наши святые понятия, такие как патриотизм, бывшие вчера им посмешищем.
Поэтому нельзя не согласиться с тем, что «фрондерствующая, заиндивидуализированная, самодовольная элита, которая благополучно приземлила нас туда, где мы есть сейчас, с ее безосновательным элитизмом и необузданным верхоглядством должна уйти туда же, куда постепенно уходит ржавеющий советский промышленный потенциал, а именно на свалку истории».
Однако нельзя согласиться с тем, что «советская элита легко предала свою страну». Элита страну не предавала. Ее не предавали военные, ее не предавали ученые, ее не предавали священники. Ее предала группа партократов, приватизировавших власть, которые таким образом соблюли свой частный интерес. Вина лжеэлиты в том, что она при демонтаже коммунистической идеологии оказалась интеллектуальным импотентом и ничего не смогла предложить обществу. Это способствовало дезориентации общества и потере им собственных ориентиров. Но это общество имело волю к сохранению страны, и, когда пришел внятный деятель, выражающий национальный интерес, общество его поддержало вопреки мнению лжеэлиты, готовой ради своего частного интереса легко и Родину продать.
Отвечая же на вопрос «где гарантия, что новая российская элита не поступит и уже не поступает точно так же?», я думаю, что есть гарантия, что новая российская (она же во многом — старая советская второго эшелона) лжеэлита поступит и поступает точно так же, так как не является элитой. И именно поэтому мы ставим на повестку дня задачу, что «нужно создать слой людей, для которых выживание нации — кровное дело». Нам нужно создать элиту. Точнее, дать этой элите (которая прекрасно существует интеллектуально, творчески, духовно) возможность занять свое законное место, отняв его у бастардов. Решение любых задач без этого я считаю невозможным.