Неоднократно уже говорилось, что у нас есть дефицит консенсусных решений, также есть и дефицит консенсусных идей.

Когда И. Сталина называют величайшим из русских императоров, такую идею едва ли можно назвать способствующей объединению общества.

Нам говорят: ну не надо, давайте закончим гражданскую войну. Давайте закончим. Да только гражданскую войну можно закончить только двумя путями — или физически уничтожив противную сторону, или пойдя путем национального примирения.

Проблема русской гражданской войны заключается в том, что первый путь невозможен из-за того, что противную сторону уничтожить невозможно. Почему? Да потому, что

Гражданская война в России, ведомая до «победного конца», не может быть никогда закончена, но будет ослаблять Россию все больше и больше. Она будет вестись не до победы одной из сторон, а до гибели самой России.

Следовательно, из разумных возможностей остается только одна: национальное согласие. И наш президент действует в данном направлении. Когда год назад он был во Франции, то посчитал для себя важным вручить паспорт российского гражданина Андрею Шмеману. «Андрей Дмитриевич Шмеман является единственным представителем эмиграции первой волны, который не принял французского гражданства, сохранил статус беженца, отказался от социальных и иных преимуществ гражданства, поскольку, как он сам заявляет, „не может изменить России“». Поскольку он не принимал и советского гражданства, очевидно, что для него принятие советского паспорта также было бы изменой России. Когда Андрей Шмеман обратился за русским гражданством, Путин счел для себя важным вручить ему паспорт лично, посылая нам определенный посыл и давая оценку подобной позиции.

Политика национального примирения означает одно: такие фигуры, как Сталин, более не существуют. Одно упоминание такой фигуры в положительном ключе есть прямое и непосредственное объявление возобновления гражданской войны. Потому что для нас, тех, кто «впитал наследственные блага», для нас, белых, эта фигура абсолютно и решительно неприемлема. Мы никогда не примем ее. Всякий, кто говорит о ней положительно, есть провокатор, есть объективный враг своей страны, ибо, как сказал Спаситель, «кто не собирает со Мной, тот расточает». Всякий, кто вносит разлад в среду тех, кто занимается созиданием в России и для России, — враг. Сегодня мы должны помнить и знать только те фигуры, кто может объединить.

В ответ нам могут сказать: нельзя стыдиться своего прошлого, нельзя вычеркивать 70 лет нашей истории. Очень даже можно, если это необходимо для выживания нации. Думается, у каждого человека есть в жизни эпизод, которого он стыдится. Ну и что делать? Взращивать на нем комплексы или забыть и жить дальше? Не лучше ли сказать себе: «Я отрекаюсь от себя вчерашнего, я зачеркиваю этот период своей жизни, я закрываю этот лист своей жизни. Это был не я, это была неправда, это было не со мной». Сказать так, чтобы жить дальше. Почему человек может, а страна — нет? Почему страна не может этого сделать, если речь идет о самом ее существовании? Если само ее будущее может быть куплено только этой ценой.

Разве опыт Франции, которая пошла путем «невычеркивания», нам не живой (а точнее, мертвый) урок? Все, что отрицало революцию, было подавлено. Ее отрицала Церковь — она была подавлена. Ее отрицали правые — они были подавлены. Ее отрицала самая жизнеспособная часть нации — она была подавлена. В результате мы имеем живой труп, слабую страну, которая все более и более пасует перед наступающим исламом, перед эмигрантами, перед любой угрозой. Легкая добыча смелого и уверенного в себе врага. Мы что, хотим быть такими же? Только нам в отличие от Франции в таком кисельном виде никто не даст существовать долго.

Но все эти угрозы нами постоянно игнорируются — хотелось бы верить, что от слепоты или непонимания. Пассажи о положительном в Сталине звучат то здесь, то там. Наиболее абсурдный вид они приняли, к большому сожалению, в статье И. Лавровского «Странострой». Абсурдность как в употреблении терминологии, так и в оперировании историческими фактами, очевидные подтасовки вынуждают вступить в полемику по существу.

Итак, когда мы читаем пассажи типа: «Почему же величайший из русских императоров, победитель в самой страшной войне всех времен и народов, после смерти в значительной мере потерял популярность…», мы имеем дело с терминологической некорректностью, бессистемностью мышления.

Слово «император» неприменимо к любому сатрапу, главе большой страны или обладателю беспредельной власти. Слово «император» — римское и применялось только в отношении правителей Римской империи или тех государств, которые претендовали на то, что они являются ее наследниками.

Даже в своем языческом варианте Римская империя считалась установлением божественным отцами Церкви, удерживающим Зло. Поэтому даже за языческого Императора (в отличие от иных языческих правителей) возносились молитвы. У имперского наследия Рима были наследники на Востоке и на Западе: это Византия, а через нее и Россия — на Востоке; это Империя Карла Великого, которой наследовала Священная Римская империя германской нации, а ей — Австро-Венгерская империя — на Западе.

Ко всем этим государствам применимо определение Священного царства, они осознанно несли (когда хорошо, когда плохо) духовную миссию в мире. Само их существование имело значение для духовной истории мира, имело эсхатологическое значение. Насколько абсурдно применение этого понятия для обозначения советской сатрапии, мы еще раскроем, хотя даже видимость этого абсурда впечатляюща.

Со времен, как из Европы ушло язычество (тогда казалось, ушло навсегда), слово «император» приложимо исключительно к христианскому государю, подвергшемуся специальному церковному Таинству, предстоятелю за народ перед Господом.

Автор полностью отрицает своим текстом возможность объяснить свой пассаж апелляцией к Риму языческому (так как тогда ему надо было выстроить ряд императоров-язычников с включением в него Сталина, но нет, он пытается его внедрить в среду наших православных Государей).

XX век внес фундаментальное изменение в политику. В XX веке из политики исчез институированный христианский фактор. Это было то, чего так боялся эрцгерцог Фердинанд, убитый в Сараеве. «Вопреки расхожему мнению, насаждавшемуся в советское время учебными и популярными историческими изданиями, Франц Фердинанд отнюдь не вынашивал планы военного разгрома и уничтожения Сербии. Напротив, он считал войну с ней безумием и подчеркивал: „Мне не нужно от Сербии ни одного сливового дерева, ни одной овцы“. Эрцгерцог ратовал за сближение с Россией. В одном из писем министру финансов Австро-Венгрии Александру Шпицмюллеру он отмечал: „Я никогда не буду воевать против России. Я пойду на жертвы, чтобы избежать этого. Война между Австрией и Россией завершится свержением либо Романовых, либо Габсбургов, а может быть, и обеих династий“». Случилось так, что именно его смерть запустила маховик событий, приведших к последствиям, которых он так опасался. Опасался не просто так. Как мы помним, Австро-Венгрия и Россия были последними Империями Востока и Запада, последними Священными царствами. С их устранением Христос ушел из политики. Именно поэтому, как отметил католический священник-традиционалист о. Жан-Марк Рулло, говоря о Второй мировой войне, «сражавшиеся идеологии были все антихристианскими: немецкий нацизм, американский либерализм и советский коммунизм. Конец войны отмечает победу советского коммунизма и американского либерализма, а христианская Европа забыта». Именно поэтому в этой войне не было нравственного выбора, чью сторону занять (любой выбор достигался лишь ценой компромисса с совестью), поэтому невозможно осудить ни катакомбников, пошедших в Красную Армию, ни красновцев, вставших по другую сторону фронта.

Итак, советская «империя» — не только не Империя, она антиимперия, образование, созданное вместо, в подмену Империи. Попытка объявить тождественность «российско-советской империи» сравнима с попыткой заставить труп двигаться электричеством и после этого говорить, что это тот же человек, что и был при жизни. Поэтому мы, белые, никогда не примем наименования этой лживой подделки нашей Империи.

Сталин, в свою очередь, — лживая подделка под Императора. Казалось бы, ощущение власти и силы, окружающее главу атеистического государства (как и природного Государя, и даже в большей степени), пышность и торжественность, украшающие жизнь одного человека, на котором сконцентрировано внимание нации, многих наций, и подсказало Лавровскому термин «император». Но, чтобы не путаться в двух значениях одного слова и не называть Сталина первым и единственным богоимператором советской империи, лучше остановимся на более емком термине «кумир». Тот самый, которого христианину нельзя себе творить. Идол, иначе. Он ставит все на свои места. Христианские императоры — Богозначимы, они — помазанники, выразители величия Империи, которое унаследовали от родителей и передадут детям. Кумир — самозначим, он не наследует и не передает, он не посредник между человеком и Богом, а объект поклонения.

Когда умирал популярный император, христианская нация горевала, но не впадала в истерический ступор. Момент смерти Сталина явился для широких масс идолопоклонников потерей смысла жизни. Это означает, что поклонялись они не Сталину как воплощению могучей державы, но Сталину как таковому, Сталину-идолу.

Раз уж нам пытаются навязать идола в качестве Императора и антиимперию в качестве Империи, то тут, конечно же, не обходится без грубого мухлежа: объявив Сталина императором, автор тут же готов поспорить, но не с тем, кто будет оспаривать то, что он император, а с теми, кто оспорит то, что он император русский (а не, скажем, грузинский): «Сталин отказался от интернационализма и стал самым могущественным русским императором в истории, — пишет Лавровский. — Надеюсь, ни у кого не повернется язык назвать его императором грузинским. Он такой же грузин, как Екатерина II — немка, а Пушкин — эфиоп».

В этом пассаже в ход пущен старый добрый, неоднократно описанный пиаровский прием переключения дискуссии на следующую позицию. Якобы о том, что «император», мы уже договорились, а спорим лишь о том, какой национальности. Но только этим подтасовки не заканчиваются.

Да, я в курсе, что в нашем обществе настоящих христиан колоссальное меньшинство, около 4 % населения, и поэтому озвученные здесь духовные позиции разделяют, мягко говоря, далеко не все.

Давайте посмотрим на другие стороны этих 70 лет большевизма и богоборчества, прошедшие под знаком Сталина. Нам часто возражают: зато мы делали ракеты, мы вышли в космос, и т. д. Ракеты-то мы действительно делали, да только все течет и все развивается. Нельзя вырвать один эпизод и не смотреть на дальнейшее развитие.

Во-первых, развитие советской науки до 1960-х годов включительно базировалось на дореволюционном заделе: ведь все наши лауреаты Нобелевской премии по физике до Басова были выпускниками классических гимназий.

Во-вторых, развитие науки не поддерживалось, а подавлялось. Не будучи в состоянии заглянуть даже в среднесрочную перспективу, руководители СССР запрещали целые отрасли естественных наук, которые теперь стали ведущими. В 1930-е годы, несмотря на дурной имидж страны, несмотря на репрессии, к нам приезжали работать и жить генетики со всего мира, в том числе и из США. Отечественная генетика опережала мировой уровень. Это развитие было прервано, а ученые были репрессированы. Жуткой смертью погиб академик Николай Вавилов — его, обессиленного от голода, загрызли насмерть тюремные крысы. Только после падения Хрущева, в 1964 году, генетика вновь смогла развиваться после почти 30-летнего перерыва. Все пришлось начинать с нуля. Этот удар сталинского режима не удалось преодолеть до сих пор.

Про ракеты-самолеты. В современной ракете или самолете важен не только сам планер (самолет), но и электронная начинка. Отечественную кибернетику уничтожал не Сталин, это делал Хрущев. Но, вспоминая опыт с генетикой, его следует признать в данном случае достойным продолжателем дела великого Сталина. Ему мы обязаны отсутствием качественной элементной базы, теоретических работ мирового уровня, отставанием в самых современных технологиях.

Наука не может развиваться нормально при ограничении контактов с коллегами, в том числе и за рубежом. Как наша техника вне конкуренции на внутреннем рынке все больше и больше теряла конкурентоспособность, так и ученые вне взаимодействия с лучшими в своей области все больше и больше отставали. Продлись господство преемников Сталина еще — страна прошла бы путь полной цивилизационной деградации, она безнадежно бы отстала во всех современных областях.

Достаточно часто у любителей Сталина в любимцах ходит и царь Иоанн Грозный. А каковы итоги его правления, вспомним. Вот как характеризует положение на Западном направлении историк В. Кобрин: «Война, продолжавшаяся с 1558 года, четверть века, кончилась ничем. Россия, правда, не уступила Речи Посполитой ничего из своих территорий, которыми владела до 1558 года, но и не приобрела ни клочка. Так за что же проливали четверть века кровь русские воины?» А заключая тогда же мир со Швецией, Россия даже уступила. Смутное же время, явившееся прямым следствием правления Грозного, вообще поставило под вопрос само существование российского государства.

Таковы же и итоги деятельности сталинского режима, который пережил самого Сталина. Разоренная, отсталая страна, не сумевшая сохранить своего единства, страна, гордящаяся многим в прошлом и практически ничем в настоящем. Угроза дальнейшего распада страны и потери государственности не минула и по сию пору.

На страницах журнала «Главная тема» часто говорят, что Россия-де страна проектная (перевожу с «птичьего» на русский: страна сверхидеи), был-де православно-христианский проект, был красный проект; надо еще проект выдумать. Не было, нет и не будет у Российской империи никакой другой сверхидеи, кроме православно-христианской. Было отвлечение страны от этой идеи, была «красная горячка».

Как же так, возражают нам, «громадный исторически зафиксированный энтузиазм советского народа» имел место, а он «не мог быть вызван репрессиями просто потому, что невозможно вызвать репрессиями какой-либо энтузиазм». Насчет последнего — еще как можно! Когда приставить к виску ребенка револьвер и приказать матери проявить энтузиазм — он будет проявлен!

Теперь по поводу того подъема и воодушевления, которые имели место в 1920—1930-х годах. Когда человек начинает принимать наркотики, он чувствует прилив сил, энергии, творческих способностей… Кончается это лет через пять летальным исходом. Смертью опустившегося, потерявшего всякую творческую способность человека. Так почему же мы выдираем подъем 1930-х и не видим его дальнейшего развития в апатию и деградацию, не видим за блеском глаз начинающего наркомана его скорый конец?

Конечно, можно сказать, что сам Сталин не увидел поражения, что он оставил сильную страну. Сталин увидел поражение, Сталин проиграл и сдался трусом на милость победителя. И это было торжество православно-христианской идеи над коммунистической чумой.

Апофеозом этого поражения была встреча иерархов Православной церкви со Сталиным в 1943 году. Тиран и кровавый убийца приполз на брюхе к своим жертвам — сдаваться на милость победителя. Да, принимающие его капитуляцию — деморализованные, затравленные, дрожащие перед ним архиереи, чья жизнь еще вчера зависела от него, — насколько они не выглядят торжествующей стороной. Но победители — они. Победители кровью мучеников, пролитой им. Победители молитвами и страданиями исповедников, травимых им. Победители силою Христа, отринутого им. Вы посмотрите их беседу: они просят одну духовную школу, он им дает три, они просят один монастырь, он им дает несколько… Как напоминает его поведение перед православными иерархами поведение горбачевской администрации перед американцами, которые только думали, какими уступками добиться того или иного, а им уже просто так это предлагали.

Только что ставились планы о полном искоренении веры в Бога в СССР, только что за слова «русский» и «патриот» сажали в лагерь. Это было полное и абсолютное поражение, такое сильное, что даже когда прямая угроза миновала, Сталин не решился отыграть свое поражение назад.

Не стоит строить иллюзий — это не были добровольные шаги, эти шаги были вынужденными, в силу обстоятельств. Вне угрозы существования самому советскому строю у Сталина не было никакого желания ни изменять церковную политику, ни отказываться от интернационализма, ни возвращать армии погоны, ни учреждать ордена Суворова и Нахимова…

Так что тем, кто хочет строить идеологию национального реванша на возвеличивании Сталина, следует твердо усвоить: сталинизм и христианство — две вещи несовместные. Выбор встанет неизбежно.

Мы вступили в тяжкую войну и победили вопреки всей предшествующей сталинской политике. В этой войне сталинизм 1930-х годов был побежден наряду с фашизмом. Тогда, когда он заговорил нашим языком, притворяясь нами.

Итак, как и в случае с Грозным, народом были принесены большие жертвы, но все они оказались напрасны. Страна потерпела болезненное поражение. В обоих случаях действия правителей шли вразрез с общепринятыми нравственными нормами. Правитель освободил себя от всего — и ничего этим не добился.

Но и те, кто выступает в защиту нравственно-сомнительного, достаточно быстро и даже незаметно для себя выходят за рамки любого, даже самого зачаточного нравственного чувства. В 1990 году один пожилой эстонский священник с пеной у рта рассказывал мне со всякими разными доказательствами, что число жертв холокоста втрое завышено в сравнении с реальным числом благодаря послевоенным спекуляциям еврейских политиков, да и в Европе-то не было стольких евреев. К чему же я это вспомнил? Вот: «Количество жертв Сталина под пером некоторых наидеологизированных писателей увеличивается с каждым годом…

Если двигаться в постижении истории СССР такими темпами, то скоро количество жертв репрессий сравняется с численностью населения страны. Не понятно будет, откуда же мы все здесь сегодня собрались». Не знаю, как И. Лавровский, а вот моя жена живет на свете почти чудом. Несколькими годами раньше бы взялись за ее деда, и ее отец, третий сын, не успел бы родиться. Вернусь к эстонцу. Со стыдом вспоминаю, что был тогда молод, поддался на лесть — «у вас-то, мальчик мой, порода в лице», не сумел задуматься: если это правда, то что такая правда меняет? Особенно из уст духовного лица. Ну не столько-то миллионов детей и стариков пошли в газовые камеры, а вдвое меньше. Ну и что? Тысяча, сто детей в газовой камере — несмываемый позор человечества XX века. Я принципиально не хочу вступать в дикуссию о том, преувеличено ли число жертв сталинских репрессий или нет. Во-первых, реальный учет невозможен, число знает только Господь. А во-вторых, это абсолютно не важно. Если допустить, что только сотая доля репрессий — правда, это все равно несмываемое злодеяние.

Наша попытка оправдать Сталина и даже смириться с ним отделяет нас от спасительного (не только для души, но и для жизни нашей Родины) пути христианского покаяния, оттого, чтобы стать на фундамент, на котором стояла и только и может стоять Россия — от возврата в лоно святой Руси. Попытка поставить материальное вперед духовного, попытка решить хотя бы одну проблему устройства страны, не разобравшись с духовным устроением, — все обречено. Это лишь судорожные движения безголовой змеи, которые, пусть подчас забавны, но лишены смысла.

Духовное очищение предполагает тяжелую и неприятную работу. Куда проще призвать призраки былого ложного величия, забыв про будущее любого наркомана. Вот почему в наше время многие хотели бы вернуть Сталина — при том небольшом условии, что «лагерной пылью» и «летящими щепками» будет кто-нибудь другой.

А ведь помимо тех, кто мечтает о будущей восставшей из пепла России — путем ли легкого наркотического лекарства, путем ли трудной духовной работы, — есть и те, кому нужны здесь великие потрясения, в то время как нам нужна великая Россия. Наследники тех, на ком лежит значительная доля вины за разрушение нашего отечества, крайне нуждаются в том, чтобы именно на Сталина вдруг оперлись патриотические силы. Ведь за тем, кто осуждает Сталина, — моральная правота. Поднимать Сталина на щит — значит своими руками отдавать кусок моральной правоты ненавистникам России. Им это и нужно, нужней всего. Для либералов нет лучшего подарка сейчас, чем отбеливание Сталина. Для совершения Черной Мессы необходимы две абсолютно настоящие вещи — подлинный священник (протестант — не годится!), предавший себя служению Диаволу, и настоящее Причастие, пресуществленное в Церкви. Без хорошего куска истины не состряпаешь настоящей лжи.

Итак, возвеличивание Сталина, да и просто обретение в нем «положительных черт» не только разделит созидателей России и одновременно укрепит ее разрушителей. Оно сделает невозможным поиск путей духовного воссоздания нашей страны. А ведь только кажется, что величие страны и государства является следствием материальных ресурсов, правильной внешней и экономической политики, верности элит… Нет, оно является прямым следствием духовного состояния общества, и не просто любого духовного, а именно христианского, православного его здоровья:

Сражаются иконы, господа! И чем раньше придет это понимание, тем лучше для страны. Сталинский режим как раз явил нам, чего стоит громадная, невообразимая, но лишенная Христа мощь — она не стоит ничего: Nisi Dominus custodierit civitatem, frustra vigilat, qui custodit cam. Так и случилось, по слову Пророка: эта мощь рухнула, как колосс на глиняных ногах, ибо не была подкреплена Христом и даже была направлена против Него. «Если с нами Бог, то кто против нас?» — говорил наш мудрый народ. Но если мы против Бога или даже просто не с Ним, тогда что? Тогда России нет смысла быть.

Как увод от спасительного пути сталинофилия губительна. Она — как тромб, как преграда живой крови, признанной напитать тело нашей страны, чтобы она восстала из своего нынешнего состояния.

Мы, кто себя ассоциирует с белыми, с исторической Россией, воспринимаем пассажи, подобные звучащим у И. Лавровского, как прямой вызов, нарушение гражданского мира. Мы не можем не принять этот вызов. Скорее всего мы вновь будем повержены, скорее всего мы вновь будем лишены Родины:

Но сможет ли страна выжить, когда этими безответственными (и безосновательными) пассажами от ее созидания будет отринута половина тех, кто мог бы внести свою (и далеко не малую) лепту? Кажется, тех, кто выдвигает эти идеи, это нисколько не заботит. А ведь с каждым таким упоминанием становится все более явным, встает, возвышается, собирает жилы, мышцы и плоть, проявляет все сильнее свой ужасный смертельный лик призрак гражданской войны.