Нам срочно нужен новый Горбачев. Вот просто вынь да положь! Ну хотя бы Нельсон Мандела. Смысл в том, что страна опять через 20 лет стоит перед развилкой либо превратиться в большую Северную Корею, либо развалить проклятый режим и развалиться на радость прогрессивному человечеству. И вот, чтобы не разочаровать это человечество, и нужно невнятное, плохо представляющее результаты своей деятельности, но очень современно настроенное существо вроде Горбачева. «Он складывал подарки у наших ног - уступка за уступкой...» - это слова тогдашнего Госсекретаря США Джорджа Шульца. No comment.

Начальнику г-на Гонтмахера г-ну Юргенсу никакой Горбачев не нужен. Этот натужно пытается вырастить Горбачева из действующего президента, представляя себя как его ключевого советника. В интервью «Рейтер» (что характерно) Юргенс строго предостерег Путина от попыток избраться на следующий президентский срок и таким образом превратиться в Брежнева. Как заявил Юргенс, «этот сценарий очень беспокоит современно мыслящих людей». Я бы просил обратить внимание на очень характерное слово «современный». И институт у них недаром «Институт современного развития» с ударением на «современный». С точки зрения нормального человека, развитие - оно либо есть, либо его нет. Но не тут-то было. «Современный», не отсталый, модернизированный - это тот, кто нравится продвинутым мальчикам, девочкам, мальчико-девочкам, интернет-провайдерам и американцам. Которые давно продвинутые по определению (непродвинутые Обам не выбирают).

В стране резко запахло перестройкой, какая-то злобная вторичная пародия: новое мышление, демократизация, разоружение, даже антиалкогольная кампания тут как тут. У горбачевских перестройщиков было хотя бы алиби. Они хотели чего-то неизведанного, розового и светлого. Неоперестройщики - люди глубоко современные, то есть предельно циничные, их интересует только передел власти и имущества. Причем если морковка покажется достаточно достижимой, их энергичному порыву будет противостоять очень трудно. Именно этой заинтересованной энергетикой и надувается до титанических размеров доселе кроткий, незаметный и пустой г-н Юргенс, бывший советский международный функционер по профсоюзной линии. Что само по себе является исчерпывающей человеческой и политической характеристикой. Пресса цитирует анонимный источник в Кремле, заявивший, что г-н Юргенс злоупотребляет своей мнимой близостью к президенту, но наказывать, мол, мы его не будем. Вопрос - насколько продуктивен таковой гуманизм, потому что именно безнаказанность этих самых юргенсов и является главным стимулом так называемого «современного развития», по поводу которого Константин Николаевич Леонтьев (предупреждаю, даже не родственник) еще 100 лет назад заметил: «Все менее и менее сдерживают кого-либо религия, семья, любовь к отечеству - и именно потому, что они все-таки еще сдерживают, на них более всего обращаются ненависть и проклятия всего человечества. Они падут - и человек станет абсолютно и впервые «свободен». Свободен, как атом трупа, который стал прахом».

//__ * * * __//

Шашлычная «Антисоветская» всегда антисоветской и была, сколько себя помню. Поскольку находилась напротив гостиницы «Советская». Запрещать название это так же глупо, как если бы сегодня запретили анекдоты про Брежнева. «Советские» ветераны, непосвященные в народную топологию, имели право обидеться, даже если это выглядит как-то не слишком умно. Антисоветчик Подрабинек имел право обидеться на ветеранов. Пусть даже и оскорбить их, обзывая всякими обидными, с точки зрения антисоветчика, словами, что он на самом деле и сделал. В конце концов можно понять: Подрабинек - профессиональный антисоветчик. То есть он этим до сих пор кормится. Представьте себе: Советов нет, а антисоветчик есть. А тут такая пруха!

На самом деле все не так. Не за то нравственно страдает Подрабинек. В тексте его наезда на «советских» ветеранов есть такая фраза: «В Советском Союзе кроме вас были другие ветераны... ветераны борьбы с советской властью. С вашей властью. Они, как и некоторые из вас, боролись с нацизмом, а потом сражались против коммунистов в лесах Литвы и Западной Украины, в горах Чечни и песках Средней Азии.» Не буду здесь полемизировать с матерым правозащитником, с каким нацизмом и где сражались бандеровцы и айсарги, лесные братья, наши власовцы и кавказские эсэсовцы. И что они делали с такими подрабинеками, попадись они им в руки. Этой фразой Подрабинек встал в один ряд с ветеранами и болельщиками Ваффен СС, митингующими на очищенных от «неправильных» ветеранов площадях. То есть перешел линию фронта. Линию, разделяющую не «советчиков» с «антисоветчиками», а нацистскую мразь с теми, кто ее давил.

Переступил. И тут же спрятался за привычную «правозащиту» и ее почитателей. И оттуда повизгивает, что его жизни угрожают сатрапы кровавого режима. То есть Подрабинек не дурак, а провокатор, точнее -винтик большой и длинной провокации, ловко раздутой из, казалось бы, глупой бытовухи. На бытовом уровне он заслужил бы по морде. Но именно поэтому его и пальцем трогать нельзя.

Вот этот самый «случай подрабинека», перешедшего черту, и есть самая конкретная возможность объединения «советчиков» и «антисоветчиков», оказавшихся по другую сторону этой черты. Императив отношения к собственной стране и соответственно к предателям - это еще не идеология, конечно. Но это некоторая базовая основа для государственной идеологии, той самой, права на которую лишают нас правозащитники. Опять же декларации этих так называемых правозащитников о том, что никакой идеологии вообще не нужно, а нужно только блюсти права и свободы, зафиксированные в образцовых конституционных моделях, - это ложь. Современная либеральная доктрина и есть идеология, не менее тоталитарная, чем коммунизм и фашизм. И предельно жестокая и непримиримая к своим противникам. Что не раз доказано на практике.

//__ * * * __//

Тема власти и политической системы как никогда актуальна. Это вещи, от которых зависит, как принимаются или не принимаются решения о судьбе страны. В мире есть множество стран, которым давно не приходилось и, скорее всего, не придется принимать никаких решений о своей судьбе. Россия, к счастью или к сожалению - кому как, такой страной не является (даже не будем здесь всуе упоминать кризис). Прежде чем говорить о каком-то решении, надо понять, кем и как это решение принимается. Или не принимается. И как сделать так, чтоб эту самую власть не уронить.

Поскольку такая угроза существует в обоих случаях. К примеру, тот тип дискуссии, в котором у нее сегодня обсуждается политическая система, как раз и есть угроза власти. Прямая и явная, как выражаются наши бледнолицые братья.

Что касается действующей «российской модели», то договорные отношения у нас, безусловно, доминируют. Но они, как бы так мягко сказать, институционально не выстроены. Вообще институты никогда со времен Батыя не были сильной стороной «российской модели» (спасибо президенту Медведеву, что он обратил на это внимание).

Боюсь показаться капризным, учитывая исходное - еще десятилетней давности - состояние власти в России, но с некоторых пор и в этой части нарастают определенные проблемы. Понятно, что то самое исходное состояние, не преодоленное революционно-насильственным путем, является естественным препятствием в формировании и нормальной власти, и нормального договора, т. е. системы влияния. Собственно коррупция -естественная самоорганизация общества, когда рухнуло государство. Наша история знает и другой способ самоорганизации - резня. Известная ныне конструкция - бабло побеждает зло - справедлива лишь отчасти и на довольно ограниченное время. И уж точно не способна на принятие судьбоносных решений. Собственно, из тотальной коррупции есть два банальных взаимодополняющих выхода. Это формирование системы власти, той самой «абсолютной», то есть совершенно свободной от любых договорных, тем более денежных отношений. И системы влияния, построенной на договорных отношениях, прозрачных и легальных, то, что грубо говоря, называется рынком. Это вроде как банальность, о которой все говорят, к которой все, включая нас, стремятся, принимая за модель то, что мы видим на Западе. Тути есть главная засада. Западная модель, кажущаяся нам недостижимым идеалом, никакого отношения к этой, казалось бы, банальной концепции не имеет. Поскольку там, в образцовом для нас будущем, никакой существенной разницы в мотивации людей власти и людей влияния нет. Таким образом, нет и принципиальной разницы в способе их функционирования, нет никаких следов этого разделения в политической системе. В конечном счете, в «современной демократии», абсолютно всеобщей, абсолютно тотальной и абсолютно, как теперь уже видно, виртуальной и симулятивной.

Разделяя функцию власти и влияния, необходимо столь же жестко разделить их сферы и их институты. И, стало быть, и людей, в них функционирующих. Сильная, в смысле дееспособная, в конце концов, нам нужная власть осуществляется только людьми, ориентированными на ценности. «Силовиками», считающими своей единственной задачей именно осуществление этой власти, а не сопровождаемые ею блага. Это все не раз излагалось. И при все видимой утопичности выглядит предельно просто -люди власти, сознательно идущие туда, берут на себя совершенно ясные и жесткие обязательства и ограничения. Они просто лишают себя возможности жиреть за счет власти. К примеру, у Михаила Юрьева в книге «Третья империя» есть такая деталь: люди, поступающие на госслужбу, добровольно берут на себя обязательства систематически подвергаться «технодопросу», то есть допросу с помощью сыворотки правды, что при современном развитии науки гарантирует стопроцентный результат. Никакого нарушения прав здесь, заметьте, нет: не хочешь идти во власть - живи, как хочешь. Такая власть, берущая на себя самые жесткие обязательства, естественным образом не будет лезть ни в какие другие сферы. Все, что не относится к ее компетенции, ей просто неинтересно, поскольку заработать на этом невозможно. Да и не нужно...

Речь здесь не идет о том, чтобы чудесным образом, стукнувшись оземь, моментально преобразиться. Речь о том, что те якобы образцы, в рамках которых мы все время мыкаемся, имитируя и выхолащивая с целью самосохранения вожделенные западные модели, - они просто ни о чем. Они не дают ответа ни на одну реальную проблему и не содержат никаких реальных способов их решения.

//__ * * * __//

Хочется поблагодарить российскую сборную за провальную игру в Мариборе. Когда мордатые пацаны в спорт-баре в Барвихе разбрызгивая слюни орут «Россия! Россия!». Какая на хрен Россия!? Страна с обрушившимся на 20% за год обрабатывающим производством, обязана прекратить сублимировать свой позор спортивной фанаберией.

Именно здесь, в обрабатывающей промышленности, ориентированной практически полностью на внутренний спрос, и менее всего связанной с кризисной внешней конъюнктурой, не должно было быть спада. Именно эти отрасли должны были стать тягловой силой антикризисной политики.

Именно здесь сосредоточен весь остаточный технологический и интеллектуальный потенциал российской экономики. Именно в этом контексте весь нынешний попсовый гвалт по поводу «модернизации» и «перехода к инновационному развитию» выглядит особенно нелепо и неприлично. Чего модернизировать? Какое инновационное развитие на фоне неуправляемой индустриальной деградации?!

И, кстати, последовательная индустриальная деградация - это хороший повод забить на надоевшую уже всем проблему постсоветской интеграции. Страна с отмирающей обрабатывающей промышленностью не нуждается в расширении внутреннего рынка, а уж тем более в таких глупостях, как позиция в мировой политике. Для того чтобы гнать на экспорт сырье, не нужно не только таможенного союза, но и вообще суверенитета... Будем надеяться, что все это - явление краткосрочное и проходящее. Свинячий грипп попутал.

Что касается реинтеграции. Это действительно необходимая предпосылка самомохранения. То, что реинтеграция - это инструмент противостояния в глобальной конкуренции, а не порождение толстовской самоотверженной любви, это факт. Факт, подтверждаемый тем, что все значимые интеграционный проекты всегда опирались на фундамент военнополитического союза. НАТО породило Евросоюз, а не Евросоюз - НАТО.

Это еще одна наглядная иллюстрация беспредметности либерально-глобалистской демагогии по теме интеграции. Любые интеграционные союзы - это инструмент самообороны и экспансии. Кто сам не строит свою интеграцию, того с неизбежностью «отинтегрируют» так, что потом мать родная не узнает.

//__ * * * __//

Что-то это все напоминает. Говорится: «Бог - в деталях». Намедни удалось почувствовать острый вкус perestroika. Той самой до боли знакомой. Как-то незаметно, уж простите, прошмыгнул закон о запрещении крепкого алкоголя в аэропортах. В Шереметьеве в барах, наполненных довольно элитным алкоголем, предлагали сделать низкоалкогольный коктейль. То есть, как раньше, в добрые времена, купили бутылку в «Товарах в дорогу», принесли в бар... Проблему злоупотребления алкоголем в процессе пассажирских авиаперевозок мы тут обсуждать не намерены. Речь о другом. Вкус perestroika - это вкус мелкого суетливого идиотизма, унижающего в человеке разумное существо. Вкус этот подавляющий и всепроникающий. Даром что вроде как вполне обычные депутаты подмахнули эту нигде в мире невиданную глупость публично объявить соотечественников не вполне полноценными людьми.

Проблема в том, что «перестроечная» благоглупость никогда не ограничивается бытовыми, отраслевыми, возрастными и половыми рамками. Она тотальна. Антиалкогольные эксперименты времен Горбачева, организационно-административные новации и всемирно-исторические галлюцинации - это одно целое, не поддающееся делению на сектора. Нельзя чтобы вот здесь было «новое мЫшленье», а здесь - какой-нибудь иной способ освоения реальности.

Модернизация нужна стране как воздух. О том много лет талдычим. Однако модернизация не цель, а средство. Средство выжить и победить. При этом победить желательно врага, а не, например, друга, что было бы крайне досадно. Странно, когда ценой модернизации заявляется сдача врагу или отказ считать его таковым. «Чтобы победить врага, мы должны знать его. В этом заключается один из принципов правильной стратегии» - Эрнест Кассириер. Идея «не знать врага» собственно и была квинтэссенций «нового мЫшленья». Если говорить о видимых новациях нынешнего модернизационного ажиотажа, ничего, кроме попытки повторить этот опыт, пока не просматривается.

Проблема даже не в том, что Россия может запросто сползти в перестроечный идиотизм, уничтоживший Союз. Иммунитет от этой заразы еще вполне силен. Проблема в том, что к задачи модернизации со страшной скоростью налипает въедливая «политтехнологическая дрянь», ориентированная на интересы, никакого отношения ни к модернизации, ни к стране под названием Россия, не имеющие. «Экономическая модернизация невозможна без политической демократии, развития гражданского общества...». Нет примеров модернизации в условиях так называемой демократизации. Ни одного в истории нету! Хватит лгать слабо образованному населению. Кстати, антиалкогольные кампании, сопровождающиеся административными ограничениями - лучший способ вовлечения этого населения в натужное пьянство. А если еще демократизацию сюда подбавить, да на фоне экономического кризиса, падения доходов и сокращения занятости... Это такая perestroika может получиться, Горбачев обзавидуется!

//__ * * * __//

Мы совершенно очевидно находимся на переломе. Если хотите, 2010_й год - это переход к перелому.

«Нулевые» очевидным образом закончились. Этот период можно назвать путинской стабилизацией, а еще точнее - путинской реанимацией, потому что стабилизировать на конец 90_х практически было нечего. Об этом, собственно, уже много сказано. И очевидно, что эта стабилизация была предпосылкой восстановительного роста. Кое-как восстановленные государственные и социальные ткани при крайне благоприятной внешней конъюнктуре, при отказе от множества обременительных прежних государственных обязательств обеспечили-таки практически обещанное Путиным и осмеянное его оппонентами «удвоение», да не в десять лет, а в восемь. То есть обеспечили бы совсем, если бы не кризис, который мы совсем не предвидели, и вины в котором нашей - ноль.

«Путинская реанимация» вполне могла бы продолжаться в том же духе и в тех же параметрах еще лет десять как минимум, развернувшись в «путинское восстановление и процветание». Вот дал китайцам Господь 40 лет конъюнктурного счастья, а нам - только десять?! И пусть кто-нибудь докажет, что процветать на дорогой нефти зазорнее, чем на дешевой рабочей силе...

Но тут совершенно неожиданно, особенно для тех, кому очень не хотелось этого ожидать, - мировой кризис. Да причем не циклический (обычный), и не экономический даже - системный: как у системного кризиса у него есть огромное количество всяких разных аспектов, о чем много и отдельно говорилось. Но главное тут для нас - это слом механизмов роста глобальной экономики. То есть облом во внешней конъюнктуре. Оказалось, что придется отвечать на вопросы, на которые очень отвечать не хотелось. Но только на секундочку. Пропасть, представившаяся взору, как-то быстро затянулась, в экономике наметились сначала ростки, а потом прямо-таки побеги стабилизации, рынки пошли вверх, нефть подорожала.

В чем смысл идеологии нашей реанимационно-восстановительной политики? Не умничать, делать все «как у людей», то есть как на патентованном прогрессивном Западе. Вся концепция «модернизации», которая сегодня подается как «новый курс Медведева», это еще более четкое воплощение той же идеологии - не умничать! Характерно, как подают это все люди, сами называющие себя интеллектуальным штабом президента: интервью главы ИНСОРа (и по совместительству, что немаловажно, почетного генерального консула Княжества Монако в России) г-на Юргенса просто так и называется «Жить по-человечески - вот и вся модернизация» (ежемесячник РБК). И далее по тексту: «Модернизация происходит прежде всего в умах людей под воздействием лучшего образования и более совершенной среды.» Что тут еще скажешь? Одно слово - «мозговой центр». Есть ощущение, что слово «модернизация» придумано для того, чтобы снять жесточайшим образом стоящую проблему реиндустриализации, преодоление технологической дегенерации российской экономики. И вправду, можно ли назвать модернизацией попытку, например, восстановить утраченные навыки производства сверхтяжелых транспортных самолетов или хотя бы крупнотоннажных судов? Является ли модернизацией сохранение и реанимация производств, в которых наша страна обладала еще недавно мировым приоритетом? К тому же это как минимум несовременно.

На самом деле вся наша антикризисная политика строится на предположении о том, что в мире все наладится. Кстати, именно в этом контексте мы не ожидаем никаких, во всяком случае связанных с экономикой, катаклизмов в текущем и, возможно, в следующем году. Эффекта глобальной денежной накачки хватит для того, чтобы удержать мировую экономику от катастрофы хотя бы года на два, может чуть больше. Даже если не разделять обоснованного скепсиса по поводу показателей китайского роста, очевиден алгоритм этой накачки. Кредитная накачка китайской экономики дает рост производства, потому что эта экономика продуктивна по сути. Накачка американской экономики никакого продуктивного роста не дает, потому что эта экономика спекулятивна. Она дает рост спекулятивных индексов и цен на сырье, что и обеспечивает облегчение для России. В России кредитная накачка для самой России не дает ровным счетом ничего, потому что это «дырявая посуда»; средства автоматически перетекают в валюту счета, а валюта счета - всегда доллар. Пока жива глобальная долларовая система. На вопрос, долго ли она будет жива, мы уже ответили неоднократно и однозначно. Вся мировая экономика, все ее члены с огромной силой наращивают долг. Кстати, стоит заметить, что Россия в этом ряду пока является чуть ли не единственным значимым исключением, и это один из многих факторов нашей надежды, если мы, конечно, захотим ими воспользоваться. Момент, когда встанет выбор «дефолт или инфляция», практически уже на носу. Выбор, как признает любой аналитик, прост - конечно, инфляция. Но что такое глобальная инфляция как альтернатива глобальному дефолту, никто еще не видел. Придется посмотреть.

В отношении американской антикризисной политики (и так или иначе плетущейся за ней мировой антикризисной политики): по мере того как она развивалась и прояснялись ее стиль, стратегия и результат, стало ясно, что к ней никаких претензий нет и быть не может. Это безальтернативная политика. Именно потому никакие обамы и прочие кадровые новации тут не играют никакой роли. Именно потому никакие «расследования причин кризиса» не поставят под удар положение Бернанке и авторитет Гринспена. Американская экономика (как и ее глобальная проекция) больна неизлечимо. Неизлечимого больного хороший доктор не лечит, он продлевает срок его комфортного существования. А это, признайте, совершенно другая методика. Это единственное и вполне достаточное оправдание тем антикризисным мерам, к которым прибегают американцы. В конце концов, пока страна жива и владеет собой, а в данном случае еще и всем миром, мало что может случиться. Инопланетяне прилетят, и вообще. А попытка вылечить кризис, то есть ликвидировать порождающие его дикие диспропорции в экономике, приведет к одномоментной экономической, социальной и политической катастрофе. С точки зрения Америки, повторим, эта политика безальтернативная.

Однако это очень слабое утешение для России. Жизнь показала, что в расчете на общую конъюнктуру в парадигме догоняющего развития, то есть в рамках «недогоняющей политики», любой конъюнктурный сбой глобальной экономики для России катастрофичен. Сама по себе глобальная система имеет ресурсы и механизмы продлевать свое существование, восстанавливать жизнедеятельность в процессе погружения в трясину кризиса. Нынешняя Россия падает камнем. Концепция «первая волна прошла, а второй не бывать» не имеет ничего общего с действительностью. Первой волны практически и не было. Ее сбили волной эмиссии. То есть антикризисная политика глобальная - это и есть алгоритм погружения в кризис. Если бы не особенности российской экономической структуры и ее политического положения, мы могли бы погружаться в этот кризис совокупно вместе со всеми. Однако даже и такой возможности у нас нет.

Двигаясь по избранной траектории, каждый следующий удар кризиса, даже смикшированный всей мощью глобальной экономики, мы будем встречать с меньшими резервами и падать на более низкую точку. Практика показала, что такие удары способны точечно выбивать именно останки обрабатывающих производств, работающих на внутренний спрос, и технологий, критических для оборонной безопасности. В две-три терации даже ослабленных кризисных волн мы утратим материальные предпосылки суверенитета. Это если глобальную экономику не сорвет с петель, что весьма вероятно в среднесрочной перспективе. Излишне напоминать, что наша социальная и политическая система восстанавливалась именно «под стабильность» и стабильностью питается. То есть для того чтобы она рухнула, достаточно утратить материальные предпосылки стабильности. При этом, заметьте, мы оставляем за скобками сознательное внешнее вмешательство в эту самую стабильность, которое при определенном уровне соблазнов практически гарантировано.

С этой точки зрения «нулевой период» закончился. Он не просто исчерпал себя. Для того чтобы выдержать очередной удар продолжающегося мирового кризиса, России придется изменить радикально и политику, и экономику. Мы обязаны научиться жить в противофазе со всем «прогрессивным человечеством». Так что «пожить по-человечески» по Юргенсу не получится. Ни при каких раскладах.

//__ * * * __//

Три года министерству Анатолия Сердюкова. Реформе военной, конечно, не три года - гораздо меньше, поскольку половина этого времени ушла на инвентаризацию состояния вооруженных сил. Не припомню, чтобы какая-либо реформа последних двадцати лет вызывала бы такое злобное отторжение у профессионально заинтересованного сообщества, включая даже гайдаровские шоковые эксперименты. Сообщество не сплачивалось ради спасения армии, когда ее морально и физически аннигилировали в начале 90-х. Оно не бросилось спасать армию, которую пустили в расход в Первую чеченскую. Кстати, цифра, упоминаемая министром, - 90 тысяч как предельная численность сухопутной группировки, которую способна сформировать российская армия, - в первый раз обнаружилась в связи с Чечней. Хотелось бы уточнить: это 90 тысяч необученных бойцов, собранных в сводные батальоны, не прошедших никакого боевого слаживания. Автор своими глазами видел, например, 165-й полк морской пехоты, «Тихоокеанский». Это полномасштабный полк - 2 тысячи человек. На момент выдвижения в район боевых действий опыт обращения с автоматом Калашникова имело около 30 морпехов.

Если численность центрального аппарата «Арбатского военного округа» за короткий срок сокращается с 52 до 7 тысяч, можно себе представить, что эти 45 тысяч офицеров, почему-то отказавшиеся от предложения поменять московские квартиры на службу в отдаленных гарнизонах и написавшие рапорта об увольнении, не стали мощной группой поддержки проводимой реформы. И их можно понять. Еще легче понять сотни тысяч офицеров и прапорщиков, которым придется покинуть вооруженные силы. Они ни в чем не виноваты. Но армия, в которой на одного командира приходится один боец, - не армия, а цирк. Мы не можем, к сожалению, создавать дополнительные подразделения, чтобы трудоустроить всех желающих служить офицеров. Еще раз повторю: они ни в чем не виноваты, это мы довели армию до такого идиотизма. Но это не повод продолжать существовать в нем дальше. И те 84 полноценно укомплектованные бригады, которые сейчас сформированы, - это, конечно, еще не боеготовые соединения. Их надо обучить и перевооружить. Но во всяком случае есть кого обучать и перевооружать. Армию, состоящую на 90% из складов с устаревшим военным имуществом и сторожей при них, перевооружать невозможно, и переобучать в ней некого.

Теперь о системе военного управления: никого сильно не беспокоило, что наши военные округа превратились в обособленные вотчины, для которых весь смысл общения с центральными органами управления состоял в том, чтобы выбить лимиты. То же самое далее, по армиям, корпусам, дивизиям. Это типичная вассальная система: вассал моего вассала - не мой вассал. Восстановление вертикальной управляемости также почему-то не вызвало бурных восторгов на местах. И, наконец, - то, что называют «новым обликом вооруженных сил». Это концепция, выстраданная зарубежным и отечественным опытом. Характерно, что августовская операция на Кавказе не вызвала ни у политического, ни у военного руководства России победной эйфории. Ровно наоборот.

Военная доктрина, построенная на позиционном выдавливании противника силами фронтов, ушла в прошлое. Кстати, это ничего общего не имеет с политкорректными рассуждениями о том, что на смену конфликтам высокой интенсивности идут локальные конфликты и антитеррористические операции. В конфликтах любой интенсивности в современной войне упор делается на высокомобильные группировки, способные самостоятельно решать задачи на большом удалении от мест дислокации. Нашей дореформенной кадрированной армии для полномасштабного развертывания нормативно требовалось полтора года. Поищите в современном мире противника, который дал бы нам эти полтора года.

Нынешняя военная реформа делается по живому. Отсюда такой вой. Хорошо хоть, что не по мертвому. Кстати, петровские военные реформы также не встречали бурного восторга со стороны тогдашних вооруженных сил. Наглядный пример - картина Репина «Утро стрелецкой казни». При этом колоссальные преимущества петровской военной организации полностью доказаны практикой. Нынешней России эффективные современные вооруженные силы нужны ничуть не меньше, чем петровской, -достаточно просто взглянуть на исторические карты.

//__ * * * __//

Олимпиада в Ванкувере собирается стать самой провальной для нас за всю историю. Придется констатировать факт: Россия более не является великой спортивной державой. Как-то неудобно повторять банальности, но причина, в общем, вполне очевидна. Колоссальный советский задел заканчивается. Великие спортивные школы обладают очень большой инерцией (кстати, не только спортивные), но и она рано или поздно иссякает. Кстати, ровно то же самое касается заложенных в советское время дополнительных, как многие тогда считали, избыточных ресурсов прочности: советских СНИПов, конструкций плотин, промышленной и коммунальной инфраструктуры, даже ресурсов стратегических ракет. Именно за счет таких избыточных ресурсов мы еще живы, пропустив полностью нормальный цикл обновления инфраструктуры. Можно, схватившись за голову, прикупить на стороне иностранного специалиста, броситься вливать серьезные деньги в «спорт высоких достижений». Однако нельзя прикупить на стороне массовый детский спорт. Такой массовый бесплатный детский спорт - единственно возможная база для спорта большого. Победивший в стране эрзац_ капитализм в принципе исключает возможность такого массового бесплатного спорта.

Спортивная политика - сублимация политики «настоящей». Если настоящей и главной задачей любого суверенного государства является победа в самом широком смысле - от победы над конкурентом до победы в войне, если таковая случится, - то спортивная политика, это то место, где застенчивое государство сублимирует эту свою задачу, не стесняясь нарушить политкорректность. Если неудобно стремиться победить в войне, можно призывать победить в спорте. И бог бы с ним со спортом, это вообще вещь второстепенная для страны, занятой настоящим делом. Другое дело, что наши спортивные потуги до боли напоминают текущую кампанию по борьбе за инновации. В том виде, в котором она наблюдается, это очень похоже на идею традиционного русского чуда: отловить в проруби некого инновационного хиддинга по «щучьему велению» открыть нечто самое инновационное, причем все равно что, и ловко так внедрить это в одичавшую экономику. Ничего, собственно, плохого в этом бы и не было. Но очень это похоже на сублимацию. На отказ от до неприличности для некоторых мужественной и грубой политики фундаментального развития. Для начала просто восстановления разрушенных базовых отраслей обрабатывающей промышленности. То есть, по сути, отказ от потенциальной победы. Настоящей, а не спортивно-сублимированной.

//__ * * * __//

Наша политическая система - это имитация. Имитация, естественно, общепринятого «цивилизованного» либерального стандарта. Потому как иного в нынешней глобальной системе не положенно. И хорошо, что имитация. Если мы это понимаем. Советская система, в известном смысле, тоже была имитацией и существовала более или менее стабильно, пока она это понимала. Заметьте: все демократизаторские наскоки на действующую систему построены по старой правозащитно-диссидентской модели: «Вот вы тут написали у себя - извольте выполнять!». Вот пока начальство отчетливо сознавало, что оно не для того писало, чтобы все это выполнять, все шло нормально. Когда же наверх проникли товарищи, не обладавшие навыком к мышлению, но обладавшие, к сожалению, навыком к чтению, они, почесав репу, решили: «Смотрите, действительно, написано?!.». Идея реализовать буквально то, что было придуманно понарошку, наиболее наглядно реализовалось в территориально-государственном устройстве и его последствиях. В страшном сне никто не думал, что эти границы станут настоящими. Буквализация нашей политической системы может иметь только один результат. Она рухнет, похоронив под собой государство. На этот раз уже РФ.

На самом деле, повторюсь, имитацией полной и тотальной является «материнская» образцовая западная демократия. Изысканной, в своих лучших образцах, столетиями выстроенной имитацией участия электората в управлении страной. Это идеальная система, обеспечившая не только политическую, но и идеологическую диктатуру финансовых элит, сегодня находится даже не в кризисе - в тупике, который - обратная часть тупика экономического. Дело даже не в том, что кто-то и что-то угрожает ее власти -пока никто и ничто. Системный кризис тем и отличается, что система не способна адекватно реагировать на вызовы. В процессе такого реагирования такая система себя не лечит, а калечит. То, что антикризисная экономическая политика лишь углубляет кризис, это банальность. Но именно политическая система является непреодолимым препятствием к выбору любых других вариантов антикризисной политики, кроме паллиативных.

Что касается России, у нас это имитация имитации, выстроенная вручную и наспех, что и вызывает претензии лицензиара. Именно поверхностность и вторичность нашей имитационной модели и понимание властью его имитационного характера является основанием нашего иммунитета. У нас во всяком случае власть не собирается молиться идолу, который она сама сляпала в утеху мировой прогрессивной общественности. Это основание шанса, что наша политическая система и соответственно наше государство способны пережить кризис.

1991 год, в отличие от 1917, не привел к гражданской войне, потому что наше общество было социально однородным, бесклассовым. Это верно, как и то, что сегодня его таковым можно назвать с большой натяжкой. То есть по факту наше общество сегодня примитивно-классовое, при том что по идеологии и по сознанию классовая структура подавляющим большинством действительно отвергается. Тоже самое касается и государства, которое продолжает быть патерналистским и социальным. Кстати, именно поэтому фактическое влияние на власть квазиолигархических групп болезненно воспринимается и обществом, и самим государством, чего никак невозможно себе представить в той же благословенной Америке, где эти группы идентичны власти. То есть и в социально-классовом смысле мы - общество переходное. И если до кризиса вопрос о том, куда переходное, можно было замять, то именно кризис вынуждает воспользоваться возможными альтернативами.

Все три русские катастрофы (1612, 1917, 1991), когда наше государство анигилировалось, имеют одну общую составляющую. Это предательство элит. Исторически российская власть не идентична элитам. Она абсолютна, в том смысле, что она не делится с этими элитами властью. В моменты кризиса и слабости, когда элиты завладевают властью, то есть возникает в том или ином историческом контексте та самая либеральная модель, эта модель и эта власть оказываются не легитимны с точки зрения общества. И начинается уничтожение элит, высших классов низшими. При этом предательство на то и предательство: эти элиты всегда обращаются к внешнему врагу для защиты от своего народа и своего государства. Вопрос, способны ли нынешние элиты на такое в момент кризиса, когда им представится возможность взять власть и реализовать либеральную модель, - вопрос этот, повторю, смешной. Для нынешних российских элит, по происхождению мародерских, давно разместивших свои активы, недвижимость, потомство и политическую лояльность за рубежом, вообще никакого риска не существует (кроме как если случайно отловят и замочат). Если не получится, они могут вернуться сюда как уже настоящие полноценные коллаборационисты и полицаи под защитой оккупационной администрации.

Кстати, в последней катастрофе 1991-го альтернативой гражданской войне, то есть резне как средству реанимации институтов управления страной, стала коррупция. Еще раз: коррупция, это способ самоорганизации общества, утратившего государство, альтернативой которому была и, кстати, остается до сих пор, резня. Вопрос о том, созрело ли наше общество «классово» до резни, остается все-таки открытым. В 1991-м коррупция как модель восстановления управляемости, опиралась на колоссальное преимущество -ресурс распределения советского наследства. Как кто-то очень тонко заметил, 90-е годы не были годами первоначального накопления, как это принято было считать. Эпохой первоначального накопления была как раз советская эпоха, вместившая в себя все возможные и невозможные методы экспроприации материальных и нематериальных благ в пользу советского государства. А последующая эпоха была эпохой раздела наследства почившего государства, сопровождавшаяся его частичным (в значительной части) уничтожением. Собственно, поэтому лозунги «модернизации» и особенно «инновационного развития» невольно вызывают подозрения в попытке окончательно списать убытки. Обойти по-тихому сермяжную проблему реиндустриализации и восстановления частично утраченных технологических укладов.

Что касается, собственно, модернизации. При всей двусмысленности этого термина модернизация (см. развитие, конкурентоспособность) необходима. Идея прогресса с религиозной точки зрения бессмысленна. Именно потому прогресс сам по себе не может быть ни целью, ни ценностью. Однако прогресс, и технологический, и организационный, необходим и неизбежен в целях выживания сообщества. Собственно, именно так оно и происходило всегда. Земной мир, в отличие от небесного, построен на антагонистической конкуренции. Семья, племя, государство как высшая форма общественной организации только и ровно для того нужны, чтобы устоять и победить в этой конкуренции. В широком смысле - победить в войне (для чего, в идеальном случае, лучше бы и не воевать в буквальном смысле). Во всех нынешних официальных рассуждениях о модернизации есть один органический порок: нет ответа на вопрос, зачем нынешней России нужна эта модернизация. Зачем модернизация нужна была Петру Первому, зачем она была нужна большевикам, зачем она нужна была Германии, Британии, тем же Соединенным Штатам - ежу понятно. И совсем не затем, чтобы «жить как люди», как утверждает главный идеолог-самозванец нашего времени г-н Юргенс.

Кстати, о Юргенсе и «соврразвивцах». Юргенс гордится, что он спровоцировал в обществе дискуссию о развитии политической системы. Если бы оно было так, ему бы за это можно было все простить. Проблема ровно обратная, и дело здесь совсем не в Юргенсе. Демократизаторы, либерализаторы, неопререстройщики, ничему не научившиеся на самом наглядном и самом катастрофическом опыте, потому что ничего, кроме своих либеральных задов, просто не знают, затянули нас в дискуссию в формате и категориях, не имеющих никакого смысла. Наша политическая система, во-первых, переходная, в том числе и поэтому органически слабая. Она, безусловно, показала свою эффективность в условиях благоприятной внешней и внутренней конъюнктуры, в условиях постоянного ресурсного подсоса. Медицинский диагноз состоит в том, что никакой такой конъюнктуры и никакого подсоса уже в среднесрочной перспективе не будет. С имитационной политической системой мы могли существовать довольно долго и при благоприятной конъюнктуре даже «повышать благосостояние».

С имитационной политической системой мы кризис не переживем. Идея перейти к настоящей «европейской» демократии - это тупик, обманка. Это попытка прыгнуть в поезд, который никогда уже никуда не пойдет. Это аналогично нашим потугам побыстрее создать у нас «настоящий» фондовый рынок, атоу нас финансовая инфраструктура недостаточно разрушена. Нам действительно нужна самая открытая дискуссия и об экономической политике, и о политической системе. И, в конечном счете, о смысле и целях существования нашего государства. Никаких даже общих представлений об этом у нашего общества нет. Навязанная нашему обществу убогая и пошлейшая дискуссия о темпах и способах демократизации и либерализации, ведущаяся по наперсточным технологиям, способствует только общественной дегенерации. «Господа, если к правде святой мир дорогу найти не сумеет, честь безумцу, который навеет человечеству сон золотой». Это сон. Только не золотой, а золотушный.

//__ * * * __//

Как сказано в одном из «гариков» Губермана: «Протест вербует недовольных, Не разбирая их мотивов, Вот почему в кружках подпольных Полно подонков и кретинов». Назвать подпольным кружком Институт современного развития язык не поворачивается. Однако. очень хочется разобрать мотивы.

Не стоило бы, может быть, труда возвращаться к ИнСоРу и его пресловутому февральскому докладу, который его авторы справедливо называют «нашумевшим». Не даром Игорь Юргенс - глава этого самого ИнСоРа - в одном из своих многочисленных интервью назвал этот доклад «интеллектуальной провокацией». Что касается провокации - это, конечно, да. Что касается интеллектуальности - тут есть некоторые сомнения. Доклад или, как его называет Юргенс, эссе, представляет собой поток стандартных квазиполитических либеральных пошлостей. Эпоха девяностых -«небывалый рывок из посттоталитаризма к ценностям свободы и права, демократии». Но что-то не склалось, и «Россия попала в историческую ловушку. образовалось полицейско-репрессивное государство». Поэтому нужна модернизация, чтобы все было «как у людей». А для модернизации как воздух нужна демократизация и союз с Западом. Однако, как поясняет в своих многочисленных интервью сам глава ИнСоРа г-н Юргенс, «наверху нет единства о том, какими темпами надо идти по пути демократизации . Медведев, безусловно, за более быстрые темпы сближения с Западом и очеловечивания ситуации в России». И вообще: «каждому президенту свое время». No comment.

Кстати, когда дело касается любой конкретики, эксперты ИнСоРа проявляют поразительную некомпетентность. Тот же Юргенс в интервью НГ, рассуждая на тему о взаимности в нашей грядущей любви с Западом, на голубом глазу утверждает, что американцы ради нас «противоракетную оборону убирают, F_22 истребители снимаются с вооружения армии США.» Это, вообще, к доктору. Профессиональное обсуждение продуктов ИнСоРа вызывает просто недоразумения. Например, разработанный институтом доклад о модернизации финансовой системы, который означенный институт имел наглость представить на рассмотрения президента России, вполне нейтральными специалистами был оценен как непрофессиональный. «Если бы доклад был написан в советское время, - заметил бывший бывший зампред ЦВ и директор НИИ Банков Александр Хондруев, - это был бы диссидентский доклад. С позиции сегодняшнего времени, это нерыночный документ». Какая на хрен разница: рыночный -нерыночный? Это все упаковка - имитация технологичности, профессионализма, короче, «современного развития». В конце концов, г-н Юргенс не финансист, а советский активист - профсоюзный. Не в том суть!

Ключевой пункт пресловутого доклада - идея интеграции России в ЕС и НАТО. Не будем здесь говорить о том, что это противоречит основополагающим принципам российской политики и российской государственности и почему противоречит. Интересно, что авторы с подкупающей откровенностью объясняют зачем им это надо. Юргенс: «Самый большой и интересный блок для меня - это отношения и ЕС и НАТО. Потому что нет никаких гарантий, что мы не вернемся обратно, если не интегрируемся в эти сообщества». Лучше не скажешь. «Если наша бюрократия будет тормозить, то мы можем международное сообщество включить в этот процесс».

Помнится, когда Платона Лебедева, главу группы «Менатеп», тащили в кутузку, он как раз угрожал «неприятностями с Вашингтоном».

И вы будете смеяться, не все врут «соврразвивец». Вот глубокоуважаемый Шпигель (Der Spiegel) публикует статью с прямым призывом «открыть двери для вступления России в НАТО». Авторы убедительно рассуждают, как потенциал России пригодился бы альянсу для решения его проблем. «Вступление России в НАТО облегчило бы вхождение в европейские структуры Грузии и Украины». И вправду, что тут сказать! И далее (!): «Готовность войти в альянс, само собой, подразумевает территориальную целостность всех европейских государств». Ясное дело, Россия нужна альянсу в Иране и Афганистане, для энергетической безопасности. И главное, «у всех сторон: Америки, Европы и России имеется объективный интерес к недопущению формирования новых центров влияния за счет старых структур».

В том и вопрос, у всех ли этот интерес «объективный». И вопрос этот, конечно, не к г-ну Юргенсу.

Среди авторов статьи - Фолькер Рюе, бывший министр обороны Германии, и отставной генерал Клаус Науман, бывший глава военного комитета НАТО, фактически руководивший разгромом Югославии в то время, когда г-н Рюе был министром. Автору по несчастливой для г-на Наумана случайности привелось участвовать в конференции, на которой г-н Науман исходя из своего югославского опыта советовался с российскими экспертами: как объектам «гуманитарных интервенций» лучше объяснить всю благотворность от этих самых интервенций. Позволю себе самоцитирование: «Г-н Науман, то, что вы называете «гуманитарной интервенцией», - это принуждение к любви силой. В быту это называется изнасилованием. Известно, что изнасилованные нуждаются в психологической реабилитации. Ваш случай уникален тем, что инициатором психологической реабилитации выступает сам насильник. Это трогательно...».

Не буду описывать реакцию гуманитарного генерала - она не была формальной. Здесь характерно другое: то, что нам предлагается, и есть пропаганда «гуманитарной интервенции». Причем добровольного согласия добиваются угрозой насилия. Прямо как в анекдоте:

«- Вчера спас девушку от изнасилования.

- Как?

- Уговорил.»

Если кто-то думает, что здесь какое-то преувеличение, ни в кой мере!

Есть такой персонаж в ИнСоРе - заместитель г-на Юргенса, его, можно сказать, мозг - Евгений Гонтмахер. Бывший молодой реформатор, замминистра, а затем такой же - на аутсорсинге - могз начинающего диссидента Михаила Касьянова. «Путин и Медведев должны сами себе вырезать аппендикс без наркоза», - рассказывает г-н Гонтмахер журналу Форбс». Мол, потеря власти - это не самое страшное. «В рамках демократических процедур к ним могут прийти и спросить за прошлое, -тонко намекает Гонтмахер. - На днях 30 лет тюрьмы получил Хуан Бордабери, который правил в Уругвае в середине 70-х. Конечно, Путин и Медведев не могут таких вещей не учитывать». Каков г-н Гонтмахер! Он уже не разводит Медведева с Путиным. Идеолог якобы медведевского института публично и по-хамски пугает обоих без разбора «турмой», и намекает, что они «начав эту модернизацию, ничего не потеряют». От чьего имени намекает? Имеет ли полномочия? «В Испании было проще, - сетует Гонтмахер, - диктатор Франко умер. Проживи он дольше, никто не знает, отдал бы он добровольно власть или нет. Авообще, я давно выступал за то, чтобы мы пошли по этому пути». Интересно, кто должен умереть, для того чтобы «соврразвивцы» беспрепятственно пошли по «этому пути»? Оба вместе или по одному?

Кроме шуток, эти ребятки действительно совсем оборзели. Что, собственно, свойственно провокаторам. Интервью Гонтмахерa называется «Нужен управляемый взрыв». Даже не из контекста, из текста ИнСоРовской продукции следует, кто должен управлять взрывом, и на чью милость должны отдаться зицпредседатели этого взрыва. Это даже не горбачевская перестройка. Это просто открытый наглый призыв:

«Сдавайтесь. И вам ничего не будет». Как в нацистских листовках. Причем здесь, спрашивается, модернизация? А ни при чем. Могла бы быть хоть ялоризация - хоть яловизация. Потому что главное здесь - провокация.

Это призыв ломать политическую систему в условиях жесткого внутреннего и внешнего вызова. Ломать, пользуясь ее вопиющими органическими слабостями. Не укреплять власть, а именно ломать и сдавать. Ломать - не строить. И ничего, что похоже на «перестройку». Даже лучше. Тогда получилось, и теперь получится!

//__ * * * __//

Главную тему для этого номера мы не выбирали. У нас, собственно, не было выбора, потому что тема эта важнейшая для нашего ближайшего среднесрочного будущего и сегодняшний поворот ее можно назвать ошеломляющим.

Первое. Что касается перспектив добычи нетрадиционных углеводородов, спорить, собственно, не с чем. И, кстати, никто из серьезных специалистов и у нас, и в мире, с констатирующей частью этого анализа не спорит. То есть люди, которые сейчас будут втюхивать и руководителям компаний, и нашему политическому руководству тезис о том, что история со сланцевыми углеводородами - это происки врагов, которые хотят обвалить наш фондовый рынок, - либо жулики, либо недоумки. Что касается глобальных прогнозов о развитии рынка, например, о глобальном вытеснении нефти газом, о возможности ОПЕК нарастить добычу и сохранить высокую долю традиционной нефти в энергобалансе, - это все вполне уместно для профессиональной дискуссии. В конце концов, мотивы нефтяников, не желающих смириться со среднесрочным летальным диагнозом, тоже можно понять. Тем не менее в чем все эксперты едины: выбросит ли ОПЕК на рынки дополнительные объемы нефти, опустив цены и потеснив сланцевые углеводороды, или нет - углеводородов этих на рынке будет критически много. А стало быть, цены будут падать. А если принять во внимание стремительную капитальную инфляцию доллара, то они будут критически низкими. С точки зрения перспектив нашего бюджета в его нынешнем виде, экономические и политические последствия трудно недооценить.

Второй момент. «Сланцы», они же «газоносные пески», как их там ни называй, это материнская базовая порода, из которой, собственно, и формируются обычные месторождения нефти и газа. Этой породы по определению гораздо больше, чем уже сформированных месторождений, и распространенна она практически везде. И добывать их можно везде. И хватит их на перспективу гораздо большую, чем любое разумное экономическое прогнозирование. При этом себестоимость сланцевых углеводородов будет достаточно быстро падать, в то время как себестоимость традиционной добычи, как известно, только увеличивается. (Единственное, на что мы можем надеяться в среднесрочной перспективе, это на европейскую экологическую паранойю. Правда, никто не помешает параноикам добывать сланцевые углеводороды не у себя, а, например, в Польше и Румынии.) То есть на самом деле революционно меняется вся большая геополитика нефти и газа. Например, Штокман, по всей видимости, уже не будет нужен никогда. Никогда не понадобится NABUKO, так же как, скорее всего, и «Южный поток». А перспективы разрушения, например, украинской газотранспортной системы через десять лет не обеспокоят даже Словакию. Все это в той или иной мере касается всех глобальных энергетических транзитов, кроме, может быть, водных. То есть наконец выяснилось, что наличие могучего океанского флота и есть основной инструмент глобальной безопасности и глобального контроля.

Объяснять сегодня даже старушкам, какое влияние на российский бюджет имеют нефть и газ, излишне. Если прямой вклад «Газпрома» в бюджет не так велик (он является инструментом других игр), то роль нефти в бюджете критична. Тоже самое касается, естественно, и торгового, и платежного баланса. То есть разговоры о необходимости модернизации и о слезании с нефтяной иглы оказались как нельзя к месту. Казалось бы, никого сегодня не надо убеждать, что модернизация нужна. Однако хотелось бы уточнить, о какой модернизации идет речь.

Во-первых, по поводу упора на инновации. Инновации - это, конечно, хорошо. Они нужны и вкладываться в это надо сейчас. Тем не менее никакие инновации наших среднесрочных проблем (а первые громкие звонки мы услышим года через два, а последний звонок может прозвучать лет через восемь - десять) не решат. Инновации это вообще не про то. В нашем случае речь идет о восстановлении полноценной структуры народного хозяйства. И как одной из главных составляющих реиндустриализации. Дело в том, что вся наша посткатастрофная экономическая политика строилась на презумпции экономической открытости. Спор о том, хороша или плоха экономическая открытость и до какой степени, в общем, мог бы быть интересен. Но не при заявленных ныне ограничениях. Нравится вам или не нравится, но единственным параметром экономической открытости, который прийдется соблюдать, является обеспечение критического импорта. Именно критического и не какого попало. Потому что на какой попало средств не будет. С этой точки зрения очень недурно было бы также уменьшать объем этого критического импорта.

На самом деле теоретически нами предлагавшийся курс экономической политики, направленной на минимизацию и экспорта, и импорта, становится безальтернативным. То есть экспорт будет минимизироваться сам, вне воли и сознания. Импорт соответственно тоже. Вопрос в том, биться ли по этому поводу в истерике или использовать как инструмент экономического восстановления. Соответственно во втором случае необходимы адекватные меры по обеспечению независимости и устойчивости финансовой и денежной системы, что опять же безальтернативно предполагает тот или иной валютный контроль, другую налоговую систему, другую антимонопольную политику. Хотелось бы опять же, чтобы вся эта политика осуществлялась в рамках экономического пространства, выходящего за границы РФ: эти границы слишком узки для самодостаточной экономики, и к тому же наши соседи будут прямо или косвенно испытывать аналогичные с нами проблемы. Даже те, кто не получает прямой углеводородной ренты, косвенно все равно существуют за счет ее перераспределения в постсоветском пространстве.

Подзаголовок: Политический режим модернизации То есть вопрос стоит предельно просто. Либо мы в кратчайший период и без дополнительных ресурсов, как внешних, так и внутренних, проведем модернизацию, то есть восстановим нормальную экономику, либо нас не будет. Вопрос о том, как «нас не будет», в какой форме, как будет организовано пространство, в котором нас не будет, не относится к сфере интересов автора данного теста. Таким образом, имеет смысл рассмотреть, как «нас будет», при каких условиях мы можем сделать то, что необходимо для выживания страны.

Начнем с того, что резкое сокращение углеводородной ренты приведет не только к проблемам бюджета, а в гораздо большей степени к давлению на так называемые трансакционные издержки. Грубо говоря, пространство для воровства сократится в разы, если не на порядок. Кстати, кабы мы могли сократить это пространство самостоятельно, в нашем распоряжении было бы, может быть, не пять - семь лет, а 10—15. Жесткое лимитирование физических объемов воровства при тех гомерических масштабах, к которым привыкли наши элиты, приведет к резкому обострению политической ситуации. Причем именно политической, а не социальной. Во всяком случае, на первое время. Потому что политика, это сфера деятельности элит. Политическая идеология для такого обострения и соответственно атаки на власть уже готова. Она, собственно, уже вброшена. Это требования «либерализации и демократизации». Можно было бы опять повторить, что в нашем случае такая «либерализации и демократизация» разрушит страну, как разрушила перестройка. Вещь очевидная для любого, кому не все равно, жива ли эта страна. Но суть даже не в этом.

Что такое либеральная демократия. Это диктатура элит, наиболее совершенный инструмент такой диктатуры. Ну, и казалось бы, Бог бы с ним. Проблема в том, что российские элиты всегда в массе своей антимодернизационны. Им модернизация просто не нужна, им нужны привилегии. Личная неприкосновенность и как, ее развитие, полная безнаказанность. Собственно, то, чего российские элиты добивались во время всех известных русских смут. И далее по известной схеме. Когда элиты добивались своего полновластия и закрепления всех своих привилегий, то есть, по сути, политической революции, их всевластие оказывалось совершенно нелигитимным с точки зрения народа, и начиналась революция социальная, то есть избиение высших классов низшими. Тогда (а как правило, просто загодя) эти элиты наши обращались за помощью к внешнему врагу против своего народа и своего государства. Какая уж тут модернизация?!

Все модернизации в России были авторитарны (кстати, как и большинство известных модернизаций в мире). Диктатура нужна была для обуздания элит и подчинения их идеи модернизации. При этом российская власть обращалась через голову элит непосредственно к народу и в нем получала (или не получала) себе опору. Берусь утверждать, что всякая диктатура может существовать только при массовой народной поддержке, или она довольно быстро свое существование прекращает. В то время как либеральная демократия всегда существует при игнорировании подавляющей массы населения и вытеснения его из процесса принятия политических решений.

Одно существенное отличие нынешней модернизации от петровской или большевистской. Те были построены на массированной эксплуатации и экспроприации человеческого ресурса. Мы не говорим сейчас о том, хорошо ли или дурно топить топку истории собственным населением. У нас этого топлива просто нет. Этот ресурс в нынешней модернизации исключен. С этой точки зрения, например, не имеют никакого смысла так называемые массовые репрессии. Нет такой «массы». То есть нынешняя модернизация может опираться только на абсолютно бережное, штучное использование человеческого капитала. В этих условиях никакого ресурса, никакого пространства для того, чтобы подкармливать паразитические и антимодернизационные элиты не существует. Нравится кому-то или не нравится, но реальная «стопудовая» диктатура нужна для того, чтобы принудить элиты к модернизации. Любыми достаточными для этого средствами.

И кстати, когда речь заходит о реальной диктатуре, либеральный лепет о «кровавом режиме Путина - Медведева» становится уже совсем смешным. Как заметил один собеседник автора, у нас просто затянувшаяся безобразно Февральская революция, которая пока ни во что не вылилась. Единственно, чего удалось добиться Путину, это изъять Родину из оборота, где она ходила наряду со всеми другими товарами, включая такие товары, как «право», «легальное насилие», тот же «административный ресурс». То есть с некоторых пор Родина не является у нас объектом розничного оборота. Но вернется в этот оборот при первой же возможности. Это первое, что пришло в голову нашим элитным либерализаторам, когда запахло паленым.

Собственно, ситуация ясна как белый день. И выбор ясен. Проблема в том, чтоб его сделать.

//__ * * * __//

То особое значение, которое придается нынешнему празднованию Победы, очевидным образом не определяется «полукруглостью» даты. Наверное, имеет значение, что ближайшая круглая дата будет уже в полном смысле исторической, поскольку реальных свидетелей, не говоря уже о живых победителях, можно будет пересчитать по пальцам. Победа уходит в историю. И сейчас определяется то, как она в этой истории останется, и останется ли вообще. И будет ли вообще у нас история. То есть речь не о празднике, не об участии в параде бывших наших союзников, не о плакатах со Сталиным, хотя и об этом тоже. Речь о нашей идентичности, о том, тот ли мы народ, который сотворил эту Победу. И, значит, способен сделать то же самое? Или совсем другой? Так нынешние греки могут чтить подвиг трехсот спартанцев, или монголы - канонизировать Чингисхана. Та атака на нашу Победу, на ее абсолютность и ее сакральность (при абсолютном же признании всей исторической правды, ее сопровождающей) - это атака на нашу идентичность. Или, что гораздо хуже, попытка застолбить смену идентичности.

То, что у нас называют «попыткой фальсификации истории» для многочисленных последышей нацистских коллаборационистов - это, по существу, их реванш, обозначающий одно: что, в конце концов, они выиграли ту войну. В чем их, кстати, наглядно убеждает просто вид современной политической карты. Для более серьезного заказчика это в первую очередь попытка навсегда исключить наш реванш, стереть генетический код, предполагающий в принципе такую возможность. Шизофренический по видимости и позорный по сути скандал вокруг плакатов со Сталиным - очень удачная картинка к мотивации либеральных генетиков. Независимо от их конкретной политической ориентации и общественного положения. Не о репрессиях речь идет и не о цене Победы. В конце концов, Сталин - это лучшее напоминание и о репрессиях, и об этой цене, которую может отрицать только параноик. Панический страх перед Сталиным - это страх Победы, способности к Победе любой ценой. Давайте уж до конца: если цена Победы чрезмерна и непосильна, может, и не надо было Победы? Бог бы с ней, с Победой? Логически допустимая конструкция. И опять же, могла ли в конкретных исторических условиях эта цена быть существенно меньше? Это могло бы быть так же вполне допустимым предметом содержательной дискуссии, если вынести за скобки истерику, эмоции, штампы и табу. Однако вынести их за скобки не удастся, потому что они и есть суть «дискуссии».

В конечном итоге мы приходим к тому же, о чем много раз говорено: для чего вообще нужно государство? Государство нужно для Победы и больше ни для чего (речь идет о настоящем государстве, анео симулякре вроде Датского королевства или Латышской республики). Если вам не нужна Победа, то вам и такое государство ни к чему - цена чрезмерна. Причем чрезмерной будет любая цена. Смысл в том, что нам предложен тест на нашу способность к Победе. И если мы тест не пройдем, последствия будут соответствующие, можете не сомневаться.

Почему мы победили? Развернутые ответы на этот вопрос безразмерны, как и ответы на вопрос, почему мы не могли не победить. Не мы первые, не мы последние. Пытаясь объять необъятное, ограничимся тезисами.

1. Германия не могла выиграть войну на два фронта ни при каких обстоятельствах. Ни Германия, ни ее союзники не обладали ресурсами - и человеческими, и материальными - сколько-нибудь сопоставимыми с ресурсами ее противников, не только всех вместе, но и каждого по отдельности.

2. Почему Гитлер, безусловно обладавший стратегическим мышлением и безусловно считавший войну на два фронта немецким кошмаром, сам, вроде как самостоятельно, на это пошел, напав на СССР? Как писал генерал Блюментрит, «приняв это роковое решение, Германия проиграла войну».

Есть все основания полагать, что это решение диктовалось обстоятельствами непреодолимой силы. Директива «Барбаросса» была импровизацией, вынужденным ходом и отсюда - заведомой авантюрой.

3. Западные державы последовательно и неуклонно толкали Гитлера к столкновению с СССР, сдав ему Чехословакию (мощнейший промышленный ресурс довоенной Европы) и подставив Польшу. Без сдачи Польши фронтальное столкновение Германии и России было технически невозможно - за отсутствием общей границы.

4. Все действия Сталина, при всех тактических ошибках и просчетах, были абсолютно рациональной подготовкой к глобальному столкновению с Германией. Начиная от попыток создать систему коллективной безопасности в Европе и защитить Чехословакию и кончая пресловутым пактом Риббентропа - Молотова. Кстати, что бы ни говорили «критики» этого пакта, элементарный неангажированный взгляд на карту со знанием обстоятельств первых месяцев войны достаточен, чтобы понять, к каким последствиям могли привести эти обстоятельства, если бы военные операции Германии начались бы со «старой» границы.

5. События 1939—1940 годов ясно свидетельствуют о подготовке Гитлера в координации с Японией масштабной операции против британских позиций в Центральной Азии и Индии. Это была вполне рациональная попытка избежать «ресурсного проклятия» и в дальнейшем - войны на два фронта. «Британская нефть на Ближнем Востоке - более ценный приз, чем российская нефть на Каспии» - это адмирал Редер, сентябрь 1940 года. (Тем более обстоятельства и известные исторические документы показывают, что Гитлер не ставил своей целью полный разгром и уничтожение Британии. А в первую очередь - военное поражение и принуждение к союзу.) Вне этого контекста никак нельзя объяснить ни масштабные планы на продвижение Роммеля на Ближнем Востоке, ни немецкую военно-политическую активность в Персии и Индии, ни фактическое принуждение Японии к подписанию Договора о ненападении с СССР. Что лишило Германию единственного шанса на успех в затяжном противостоянии с СССР.

6. В случае удачи этой операции обеспечивалась как минимум «нейтрализация» Британской империи и одновременно окружение СССР с юга соединенными силами Японии и Германии. Последующий за этим удар по СССР в «мягкое подбрюшье» лишал его стратегической глубины обороны, которая была и оставалась нашим основным материальным преимуществом.

7. Есть основания полагать, что Сталин понимал эту по сути единственно рациональную логику Гитлера и в своем планировании исходил именно из этого. Именно на этом основании он скептически относился к аналитической и разведывательной информации о подготовке Гитлером скорого нападения на СССР, расценивая это как целенаправленную британскую дезинформацию.

8. Англичанам, оказавшимся в этой ситуации на грани катастрофы, не оставалось никакого другого выхода, кроме как втянуть как можно быстрее СССР в войну с Германией. Британии оказалось гораздо легче убедить Гитлера в потенциальной угрозе удара со стороны Сталина в тот момент, когда немцы глубоко втянутся в операцию на Ближнем Востоке, чем убедить Сталина в скорой угрозе со стороны Гитлера. Это было тем более несложно, поскольку в большой степени соответствовало и здравому смыслу, и реальности. А также широким возможностям британской агентуры в высших эшелонах Третьего рейха.

9. Единственным шансом избежать затяжной войны на два фронта, войны на истощение ресурсов стал «блицкриг». Расчет на возможности самой эффективной в мире военной машины, расчет не столько на полный военный разгром СССР, сколько на развал советского государства. Которое, как известно, не развалилось. После срыва «блицкрига» никакой внятной стратегии Германия уже сформировать не смогла.

10. Неожиданное с точки зрения планов Сталина нападение Гитлера на СССР, по сути, спасло Британию от поражения. Оно же лишило Сталина шансов стать абсолютным победителем во Второй мировой войне. В настоящем смысле у Второй мировой войны был единственный победитель.

И это, конечно, не Британия, многое сделавшая для этого, но потерявшая в итоге свою империю. Единоличным победителем стали Соединенные Штаты, превратившие антигитлеровскую коалицию в огромный рынок для своей промышленности и своих займов. В итоге войны Соединенные Штаты сосредоточили у себя такую долю мирового богатства, которую история человечества не знала никогда. Что, собственно, для американцев и есть самое важное. В итоге войны Советский Союз оказался лицом к лицу с единым фронтом всех развитых стран мира. Как заметил генерал Билл Одом, бывший начальник АНБ США, «в этих условиях Запад должен был бы играть предельно бездарно, чтобы дать Советам хоть какой либо шанс победить в холодной войне». Он и не дал.

Это все прелюдия, контекст. Советский Союз, как известно, добился и военного перелома, и огромного военно-технического превосходства в ходе войны. Кстати, интересно, что Германия, поставившая на молниеносные победы, вообще первоначально отказывалась от военной мобилизации своей экономики. В том же 1941-м военное производство в Германии возросло на 1% - меньше, чем производство предметов потребления. К тотальной мобилизации, в том числе и к экономической, немцы перешли тогда, когда было уже поздно - когда союзная авиация просто вбомбила германскую индустрию в землю. Но главный переломный момент войны - это 1941-йс июля по декабрь. Советская армия и советская экономика понесли такие потери, при которых любая из остальных воюющих стран считала бы себя разгромленной. СССР не только отказался считать себя разгромленным - он не рассыпался и не пошел по швам. Война между государствами превратилась в народную войну, в которой поражение равносильно полному истреблению народа. В Гитлере воплотился враг рода человеческого. И эту священную войну организовал и возглавил сталинский режим. Смог возглавить и смог организовать. Еще ранее именно этот режим совершил исторически беспрецедентное чудо, подготовив материальные предпосылки для такой войны. 4 февраля 1931 года Сталин произнес речь: «Мы отстали от передовых стран на 50—100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, дибо нас сомнут». Эти десять лет советская экономика росла самыми высокими темпами, какие знала история. Какой ценой и какими средствами это было достигнуто, чрезвычайно важно. Цена эта - массированная экспроприация материальных ресурсов и массированное использование подневольного труда. И когда речь идет о нашей военной победе и в контексте бравурных реляций о выдающихся успехах советской экономики, вопрос цены имеет ключевое значение. И не для того, чтобы осудить и заклеймить, а для того, чтобы понять. В том числе и каким образом работает или не работает система, способная платить любую цену за результат. И ответить на вопрос: почему тогда страна не развалилась, а в 1991_м рухнула от легкого дуновения? И что с этим делать дальше?

//__ * * * __//

Образовательная политика является наиболее полным отражением системы длинных целей, если таковые в системе имеются. Образование нельзя устроить по-быстрому, как Сколково или Олимпиаду. Тем более нельзя получить по-быстрому сколько-нибудь значимые результаты. Образовательная политика таким образом отражает стратегию развития. Или ее отсутствие. Тем не менее даже при отсутствии стратегии образование всегда является индикатором состояния общества. Образовательная система очень точно подстраивается под социальную систему в самом широком смысле практически вне зависимости от воли и сознания общества. Если образовательная система вступает в устойчивый диссонанс с социальными и политическими задачами, жертвой как правило оказываются социальные и политические задачи.

Забавно, что советская система образования, хотя советское общество принято считать конформистским и несвободным, была фундаментально направленна на формирование свободно мыслящих людей в количествах, не имеющих аналогов в истории. Собственно это количество и качество и стало главным фактором эрозии системы. Критически мыслящая по кухням советская интеллигенция научилась критически мыслить отнюдь не в императорских гимназиях и в зарубежных колледжах. Здесь стоит упомянуть статью Петра Турчина «Выстоять - исторический долг» в «Эксперте» №16_ 17, где автор связывает чрезвычайную устойчивость советской системы времен войны и военной катастрофы 41-го с действовавшим механизмом производства элит. По мысли автора, во отличие от дореволюционной системы перепроизводства «лишних людей», сталинская система, наладив машину по производству новых элит, скомпенсировала ее машиной по абсорбированию излишков этой элиты, что обеспечивало удивительную стабильность. У Сталина «лишних людей» не было. Нетрудно заметить, что в постсталинский период эти самые «элиты», достигшие полновластия, просто отключили эту абсорбирующую машинку, что и привело в конечном итоге к гибели системы по сравнительно пустяковым причинам.

Кстати, опытным путем можно предположить, что советская образовательная система пыталась обрести адекватное задачам общества состояние. Уровень гуманитарного образования даже на примере элитных московских школ деградировал настолько стремительно, что было трудно представить, какими способами эти школы ухитрялись скрыть от учеников самые элементарные представления, например, об отечественной истории. Однако процесс не успел достигнуть результата, и теперь дегенерация общедоступного образования приобретает уже системный и нормативный характер. Нет никаких сомнений, что представители нынешней элиты смогут дать своим детям соответствующее их представлениям элитное образование. Общедоступная машина производства действительно образованных людей, чем отличалось советское общество, неуклонно разрушается, как стихийно, так и целенаправленно. С точки зрения социальной устойчивости действующей системы эта политика не просто правильна, а совершенно безальтернативна.

Кстати, нельзя согласиться с тем, что образовательные системы образцовых государств западного мира, как лидирующих, так и второстепенных, преследуют какие-то иные цели и достигают иных результатов. Исключением, может быть, являлся период 60—80 годов, когда американцы вынуждены были предпринимать сверхусилия в конкуренции с Советами. И нынешняя нормализация западного образования - еще один яркий пример как отсутствие советского конкурента способствует тотальному упрощению нынешней глобальной системы.

Так или иначе, глядя на нынешние образовательные новации, можно было бы спокойно подписать нашему обществу либо приговор - это кому как нравится - либо акт сдачи-приемки под ключ новой системы, исключающей внутренние угрозы действующей социальной системе. Системе, которую можно было бы мягко охарактеризовать словом «примитивократия». Но для достижения результата необходимо все-таки некоторое время, лет 10—15. Однако, какая незадача - времени этого скорее всего не будет. Общий кризис - не наш, не по нашей, а по «хозяйской» вине сложившийся - нам этого времени не даст. В складывающейся системе придется иметь дело с людьми несколько иного качества, которым эта система еще немного «жмет».

//__ * * * __//

Настоящим открытием нового политического сезона, просыпающегося после летнего задымления, стал Химкинский лес. Трудно недооценить уровень стратегического вызова: «.если химкин лес окажется разделен дорогой, он станет непригодным для обитания крупных животных!» Не иначе как слонов . Эта слоновья проблема поднимается на уровень политически судьбоносный. Президент останавливает исполнение судебных решений практически всех имеющихся в стране инстанций. Таже непримиримая оппозиция празднует победу над кровавым режимом, призывая добить его в собственном логове, куда его загнали химкины слоны.

Это уровень российской политики. Просто страшно себе представить что бы с ней было, если бы судьбоносный химкин лес сгорел бы во время летних пожаров (а не такие горели)! Политики бы не стало вообще, поскольку делать ее было бы не из чего. Политический сезон не открылся бы вовсе.

Власть и общество контужены кризисом. Совершенно неожиданно выяснилось, что мы сами ничего не можем, от нас ничего практически не зависит, и, таким образом, ничего стратегически существенного, то есть политического, мы делать не должны, да, собственно, и незачем. С этого момента все усилия наши сводятся к тому, чтобы отслюнявить для себя достойное представительство на глобальном сходняке. Чтобы голосочек наш был слышен, а место различимо для фотографов. Зачем дергаться, когда все и так в порядке.

Не в порядке. Рынки уже начали свой медленный, скрипучий и потому неотвратимый разворот в сторону падения. И, кстати - Бог бы с ним, с кризисом, - себестоимость добычи сланцевой нефти (нефти, не газа!) в Техасе опустилась до 9 долларов за баррель. Это - чтобы было понятно - у саудитов 7, ау нас - под 20. «Все хорошо, прекрасная маркиза, и хорошо идут у нас дела.» Нет у нас никаких стратегических проблем. А пока у нас одна группа придурков борется за демократию, гей-парад и свободу своего слова в телевизоре (жаль только никто не знает, что это за слово), а другая -обслуживает их антуражным пиаром, самое время выдувать политических слонов из химкинских мух.

//__ * * * __//

Некий либеральный мыслитель сравнил дело Ходорковского с горьковской ссылкой Сахарова, заметив вполне резонно, что только после горбачевского звонка опальному академику, Запад поверил в реальные изменения в советской политике. Поводом, собственно, послужила резкая реакция Путина на соответствующий вопрос старого польского диссидента Адама Михника. Напомним, на Валдайском форуме - это такие регулярные посиделки российских лидеров с прикармливаемыми западными кремлинологами -Путин обратил внимание Михника на то, что у заместителя Ходорковского руки в крови и что Ходорковский не мог об этом не знать. Отметим, что замечание Путина отнюдь не иносказательное: речь, очевидно, идет о Леониде Невзлине, заочно осужденном в качестве соучастника и заказчика убийств по «делу Пичугина». И жесткий тон Путина, так удививший собеседников, свидетельствует скорее об искренности, нежели чем о циничном политическом расчете.

Не будем останавливаться на том, что сравнение Сахарова с Ходорковским несколько кощунственно. Сахаров, будучи великим путаником, тем не менее никого не убивал, не крал предприятий и не мухлевал с налогами. Однако что касается «сигнала» об изменении политики, тут аналогия вполне уместна. Если само освобождение Сахарова из идиотской ссылки можно только приветствовать, то, объективно оценивая последствия «сигнала», впору немножко задуматься. Так называемому Западу и его подголоскам, жадно ловившим эти «сигналы», не было дела ни до какого Сахарова, как нет дела до Ходорковского тем, кто заправляет нынешней монотонной кампанией за его освобождение. Им нужен «сигнал»! Именно поэтому этого сигнала не будет, пока российская власть сохраняет остатки здравого смысла и чувство самосохранения. К несчастью самого Ходорковского и его гораздо менее виноватых подельников он превратился в заложника ситуации. И в такого заложника его превратили в первую очередь его радетели. Сидящий Ходорковский - это гвоздик, на котором висит вся российская путинская государственность (а никакой другой государственности, кроме этой, кое-как отстроенной на посткатастрофном пепелище, у нас нет). И если этот гвоздь вырвать, вся конструкция сорвется, и тогда. пошла гулять она по кочкам. И тогда, например, Ярославский форум, как раз удачно посвященный теме государственности, легко превращается в апрельский пленум ЦК КПСС, как помнится, откупоривший перестройку. Стаи перестройщиков уже слетелись и, каркая, кружат над несчастным Ярославлем. Им нужен только сигнал.

//__ * * * __//

С некоторым опозданием позволю себе обратиться к теме совсем не главной. Потому что в силу определенных обстоятельств считаю это для себя принципиально важным. Речь идет о скандале вокруг рокера-«протестанта» Юрия Шевчука, которого ретивые борцы с несогласными объявили мародером. Якобы он «во время посещения войск в Чечне в 1995 году» взял себе на память звездочки погибшего офицера. Тут уже само по себе замечательно: вот интересно, как себе эти «герои» представляют «посещение войск в Чечне»? Зимой 1995-го?! Мы помним зиму 1995-го, и помним, что делал Шевчук в Чечне. Юные борцы за дело партии не помнят, а мы помним. Шевчук - один из немногих, по пальцам считанных публичных людей в России, противостоял той дикой интеллигентской истерике, травле и помоям, которые лились на голову наших солдат в Первую чеченскую. И делал это там, где это надо было делать - среди наших солдат, в грязи, в крови, под пулями. Когда вся «культурная» Россия плевала им в спину (если бы только слюной), он для них пел там. Я лично знаю многих, кто его за это любит и будет любить всегда, что бы ни происходило потом.

Дело не в том, что Шевчук талантлив: гений и злодейство - вещи, как известно, вполне совместимые. Опять же, никто не смеет требовать от Шевчука восторгаться текущей российской политической жизнью. Обидно другое: сегодня Юрий Юлианович вызывает восторг и умиление именно той самой мрази, которая плевала в нашу армию в Чечне, отплевалась за Осетию и всегда готова плюнуть в дальнейшем. Тех самых, чьи «либеральные зады зас.ли наши флаги». Обидно то, как Юрий Юлианович увлекся этими восторгами, бесстрашно бросив в лицо кровавому диктатору Путину нелицеприятные вопросы, рискуя лишиться чая с печеньем. Декламируя по бумажке по-английски пронзительные слова песни экологического протеста. Выглядит все это крайне глупо и странно. И обидно именно потому, что мы Шевчука любим. И помним, как он вел себя в Чечне. И будем за это помнить всегда, что бы он над собой ни учудил.

//__ * * * __//

Начну вот с чего: тот факт, что в основу идеи российского павильона на ЭКСПО-2010 был положен образ Незнайки в Солнечном городе, автора несколько смутил. Казалось бы, «Россия, великая наша держава», могла рассчитывать на несколько иной образ будущего, нежели компания Носовских веселых человечков. Опять-таки, если склоняться к концепции критического реализма, тут больше подошел бы образ Незнайки на Луне. К слову сказать, отдельные элементы Луны в экспозиции российского павильона все-таки содержатся. Но об этом позже.

Смущение автора, очевидно, объяснялось неправильным или устаревшим представлением о том, что собой представляют всемирные выставки ЭКСПО. Мы знаем, как выглядели экспозиции на рубеже XIX—XX веков, наполненные передовой машинерией. Знаменитая парижская выставка 1936 года, где советский павильон с рабочим и колхозницей в буквальном смысле слова противостоял нацистскому. Казалось бы, ЭКСПО - это демонстрация технологий будущего, этакая материализованная научная фантастика. Так вот, никаких таких технологий будущего на шанхайской ЭКСПО, собственно, и не было. Если не считать робота в японском павильоне, сносно играющего на скрипке. Зачем нужен робот, играющий на скрипке, понять невозможно. Если вам лень играть самим, есть приличная аудиотехника. И, естественно, на всех экспозициях особенно продвинутых стран лежит навязчивый и как правило доведенный до слюнявости налет экологичности. При этом образы и технические имитации животных, растений и природных пейзажей настолько хороши, что возникает сомнение в том, нужна ли вообще какая-то неотлизанная живая природа, когда есть такая замечательная виртуальная.

На самом деле выяснилось, что все гораздо проще. У нынешней ЭКСПО совершенно другая задача - просто донести желаемый образ страны. И донести его именно до широких масс китайского населения. А массы действительно широкие. На сегодняшний день выставку посетило более 70 миллионов, и вы удивитесь, это в основном китайцы. Которые никогда не были за рубежом и вряд ли когда-нибудь там будут. Иначе кто будет стоять пять часов в очереди в какой-нибудь несчастный павильон. А стояли и по семь, и дольше. И, кстати, в наш павильон тоже.

В принципе интерес на выставке вызывают несколько павильонов. Самый популярный, как считается, и самый дорогой - павильон Саудовской Аравии. Это огромная «летающая тарелка», внутри которой движется круговая дорожка, а на стены экспонируются виды Аравии: приливы, пустыни, небоскребы, верблюды, и т. д. По сути, шикарный туристический рекламный ролик. Нездоровый интерес вызывает павильон Японии, наверное, вследствие той самой экологической избыточной слюнявости, пришедшейся по вкусу массовому китайскому обывателю. И, наконец, павильон Китая -огромная перевернутая красная пирамида. Основная идея - внушить китайским посетителям гордость за свою державу и огромным трудом достигнутое процветание. Ядро экспозиции - кинозал, где на громадном экране опять же демострируется агитационный ролик о великом пути Китайской Народной Республики. Содержание этого ролика более чем достойно внимания. Сначала это толпы в достаточной степени оборванных китайцев, стремящиеся куда-то в едином порыве - нечто мощное в духе Довженко и Риффеншталь. Затем Китай на стройке, феерия индустриального строительства, затем это все плавно переходит в мелодраматические сцены разбора завалов во время недавнего землетрясения (см. «Спасти рядового китайца»), и дальше образ достигнутого индивидуального благосостояния всех и каждого (см. «Шанхай слезам не верит»). Более наглядного и обескураживающего образа выдыхающегося китайского рывка в будущее трудно было бы придумать, даже если бы кто-то специально заказывал.

И наконец. Наш родной российский павильон в этом контексте выглядит чуть ли не лучше всех. То есть, по субъективному мнеию автора, просто лучше всех. Ядро его - огромное пространство, на потолке что-то типа лунной поверхности, на которой разбросаны остатки советских космических достижений: Луноход, станция Мир, Спутник. Все это выкрашено в бледно серые тона и слабо освещено, чтобы не сильно бросаться в глаза. Все оставшееся пространство густо поросло огромными яркими цветами, бутафорскими пятиметровыми тыквами, клубниками, подсолнухами в человеческий рост и т. д. Между всем этим струится вода, плавают такие же бутафорские кувшинки. В этом диком огороде скрываются сказочные солнечногородские домики, где на экранчиках маленькие человечки лопочут по-китайски что-то, по всей видимости, инновационное... Американская тетка, вошедшая в павильон, выдохнула: «О-ля-ля!» и чуть ли не села на пятую точку. Впечатление действительно сильное. Можно только восхищаться фантазией и способностями авторов, которые сумели это сотворить. На пустом месте, когда никакой внятной идеи, никакого «мессаджа» страна послать никому не может. Если, конечно, не считать «мессаджом» картину разваленного космического величия, поросшего гигантской травой и овощами-мутантами... Во всем этом есть что-то очень доброе, простодушное, можно сказать, олигофреническое. Если все же попытаться расшифровать какое-то, вольное или не вольное, содержание послания к посетителям российского павильона: «Мы хорошие, мы очень хорошие - только ногами не бейте!». Китайцам нравится.

//__ * * * __//

На днях автор впервые почувствовал себя украинцем. Точнее сказать, «вукраинцем». Это глубокое впечатление от теледискуссии на тему, надо ли России вступать в НАТО, на российском государственном телеканале. Автору пришлось пять лет назад принять участие в подобной дискуссии в Киеве, в увлекательной программе Савика Шустера. Правда, в отличие от российского формата оппоненту НАТО дали на все про все минуты три. Пришлось напомнить украинской аудитории, что НАТО - это не клуб по интересам и не инвестиционное рейтинговое агентство, а военно_ политический блок. Товарищи вправе принимать решения относительно своей судьбы, но при этом они должны отдавать себе отчет, в кого они собираются стрелять. И что с ними будет после этого. В ответ свщомая общественность загалдела на тему, что, мол, не надо нас тут пугать...

До сих пор тема возможного вступления в НАТО вбрасывалась малым калибром в отечественную политическую тусовку ограниченными силами пылких гитлерюргенсов. На канале «Россия» банальным либеральнопораженческим аргументам Урнова вроде как вполне толково, по существу возражал Дмитрий Рогозин, российский представитель в НАТО. То есть дипломат. Понятно, что дипломатическая позиция существенно ограничивает рамки и содержание полемики. На самом деле больше всего ошеломил сам дискурс. Урнов с доступной ему степенью убедительности перечислял коммерческие, социально-бытовые и общественно-политические выгоды вступления в НАТО. Рогозин деловито и практично, опираясь на квалифицированное мнение экспертов, их парировал. На самом деле все это напоминает эдакую деловую политкорректную дискуссию Мальчиша-Плохиша с Кибальчишем. Плохиш ярко и убедительно показывает, насколько выгоднее предать: вот - ящик печенья гарантирован, бочка варенья. А так всех все равно не за понюх замочат. На что Кибальчиш грамотно, опираясь на экспертов, поясняет, что ящик точно не дадут, максимум пачки две. А варенье вообще по этому случаю у них не положенно. И потому предавать, собственно, не так уж и выгодно. То есть что значит «предавать - не предавать»? Конечно, предать!!! Это ж ежу понятно: при всех раскладах гораздо лучше. Это только при нашем менталитете, как верно заметил товарищ Юргенс, далеко отстающем от среднеевропейского, кому-то непонятно...

Поскольку прагматизм заявляется как главный критерий нашей внешней политики, то надо честно признать: вся эта дискуссия строго и корректно умещается в рамки этого критерия. До сих пор наша внешнеполитическая концепция исходила из абсолютности и неконъюнктурности нашего реального суверенитета. НАТО - это не просто военно-политический блок с той или иной доктриной, практикой, видением противника и потенциальных угроз. НАТО - это институт послевоенной американской оккупации Европы и контроля над ней. Не Европа, заметьте, оккупирует США, а США Европу. Все члены НАТО делегируют свой суверенитет и гарантии собственной безопасности Соединенным Штатам, а отнюдь не наоборот. Соединенные Штаты никому, ни практически, ни юридически, не имеют право делегировать свой суверенитет. Ни в какой форме и доле. С этой точки зрения наша внешнеполитическая доктрина как доктрина реального суверенитета была аналогична американской. До сих пор была. Отказ от суверенитета в пользу другой страны и есть предательство Родины. А что ж еще?

На самом деле это вполне серьезно. В общественное сознание вбрасывается и легализуется дискурс о целесообразности предательства. Это ничего, что пока результат слабый - всего одну шестую зрителей аргументы в пользу предательства убеждают. Лиха беда начало. Общество должно привыкнуть, приблизиться к среднеевропейскому уровню сознания. Вот только вопрос: это сначала надо достичь среднеевропейского уровня, чтобы предать Родину, или, напротив, уже предав Родину, гораздо проще и легче достичь среднеевропейского уровня?

//__ * * * __//

На фоне продолжающейся социальной ремиссии, возвращающей массу российского населения в состояние девственной безграмотности, известная цитата Ленина про кино по-прежнему актуальна в своем первозданном виде. То есть кино может быть и является для нас важнейшим из искусств, но явно после цирка. Да и цирк в общем уже не выполняет той социально просветительной функции, которую имел в виду практичный Ильич.

Всякую серьезную киноиндустрию, а особенно киноиндустрию, стремящуюся выполнять крупные социальные задачи, принято сравнивать с Голливудом. И это правильно. Нет более идеологизированной индустрии, чем голливудская. С этой точки зрения по выстроенности, накалу и средствам воплощения они ни в чем не уступают советским и немецко-фашистским образцам. (Можно, конечно, избрать базой сравнения индийский Болливуд, но это все-таки еще в большой степени даже не кино, а тот самый цирк с этническим оттенком.)

Голливуд создал целую иерархию идеологических продуктов, ориентированных на разные сегменты самой широкой мировой аудитории: от интеллектуально изощренных образцов до примитивного массового ширпотреба - для широких масс международных и собственно американских папуасов. Можно вспомнить, насколько примитивными животнорастительными средствами решались идеологические задачи антисоветской или русофобской пропаганды. Собственно, нашему зрителю знакомы и совсем недавние образцы предельно примитивной сербофобии, заточенные под обеспечение югославской войны.

Однако прежде чем сравнивать что-либо с Голливудом, надо определить принципиальную разницу. Голливуд - такой же уникальный американский продукт как, например, та же пресловутая Кремниевая долина, как и американское государство вообще. Когда либералы, восхищающиеся отсутствием государственного вмешательства во что-нибудь такое, куда естественно и логично нормальное государство привыкло вмешиваться, и приводят в пример Америку, они игнорируют совершенно особую беспрецедентную природу американского государства. Американское государство, в отличие от всех остальных маленьких и больших стран, создано непосредственно американским бизнесом. Бизнес создал государство для себя, на свои средства и для своих целей. Задавать в Америке трудноразрешимый в других местах вопрос, зачем бизнесу государство, - все равно что вопрошать, зачем собственникам корпоративный менеджмент. В Америке бессмысленно проводить границу между государством и бизнесом по причинам, противоположным, например, нашим, российским. В Америке бизнес - государствообразующий, он и есть государство.

И в первую очередь это касается идеологии. А в качестве инструмента и продукта идеологии, в первую очередь именно кино, то есть киноиндустрии, - кинобизнеса. В кинобизнесе цель определяет продюсер. Для Голливуда таким суперпродюсером является само американское бизнес-государство с его целями и задачами. В этом смысле любой голливудский продюсер, по сути (исключения подтверждают правило), это исполнительный продюсер, работающий на большое бизнес-государство за деньги, за свою коммерческую прибыль. То есть в Америке государство формально не финансирует кино, потому что его финансирует (и идеологически окормляет) государствообразующий бизнес. Самая что ни на есть крутая идеология, так называемые американские ценности, то есть ценности американского бизнеса, встроены в ткань американской киноиндустрии органически. Их не надо пришлепывать к кинобизнесу снаружи, как это вынуждены делать в других странах. Безусловно, исключением являлась советская киноиндустрия, но она и не была бизнесом в обычном современном значении.

Претензии к идеологичности отдельных наших кинопродуктов звучат анекдотично, если сравнить их с признанными западными образцами. Тот же упомянутый здесь «Кандагар», это, конечно, притча, имеющая сложные отношения с реальной действительностью. Можно напомнить, что история эта, прямо связанная с противоборством больших спецслужб, имеет свое прямое продолжение в судьбе того самого кандагарского авиаперевозчика Виктора Бута. Есть мнение, что это вообще месть американцев за Кандагар.

Так вот, степень исторического вымысла что в «Кандагаре», что в «Колчаке» (там, собственно, и вымысла никакого нет, есть только некоторая «избирательность») ни в какое сравнение не идет с совершенно банальными образцами исторической пропаганды, принятой во всем западном мире. Чего там Соединенные Штаты - у интеллигентных англичан пользовался популярностью фильм «Елизавета. Золотой век», где из всех исторических деталей этой патриотический эпопеи реальна только одна - Непобедимая армада действительно погибла. Правда погибла она не от героического натиска английских каперов, а от ветра и шторма. Несколько мелких стычек, последовавших уже после гибели Армады, не потянули даже на то, чтобы эта битва получила какое-то историческое название - его просто нет. Представьте себе, какой бы визг подняла наша рефлексирующая интеллигенция, если бы у нас кто-нибудь посмел изваять подобную историческую сагу.

Тут наши авторы вспоминают, какую роль в становлении Голливуда сыграли деньги американской мафии. Забавно, что в лихие 90-е наши бандиты и полубандиты аналогичным образом использовали труп советской киноиндустрии, правда, с совершенно противоположным знаком. Если, отмывая деньги, американские бандиты создали великую киноиндустрию, то у нас ее таким образом просто добили, поскольку - знающие этот процесс люди хорошо помнят - здесь задача была не потратить деньги на кино, а украсть 90% бюджета. Казалось бы, и там бандиты, и здесь бандиты. А разница в том, что нашим - и бандитам, и не бандитам - никакая идеология, то есть никакое кино не требовалось вовсе.

Бессмысленно ждать от государства какой-либо разумной политики по возрождению киноиндустрии, если у этого государства нет идеологии. Авторы наши отмечают, что идеология - это в большой степени формирование идентичности и отличности от остальных. Это способ различения свой-чужой. Такая идеология становится совершенно операбельным практичным инструментом текущей политики: социальной, образовательной, промышленной, внутренней и внешней.

Так вот причем здесь Афганистан. Иран, Югославия, Белоруссия, Украина. Государство, не имеющее идеологии, либо исповедует чужую идеологию, то есть самоликвидируется как государство, либо просто не умеет видеть противника, определять, кто свой, кто чужой. Такое государство в прямом и переносном смысле постоянно попадает под «дружественный огонь». То есть расстреливает само себя. Такому государству в принципе не нужен противник, оно само себя обслужит. И кино ему, собственно, не нужно.