На Лену Ерофей Павлович вернулся в чине сына боярского примерно в 1658 г. Об этом свидетельствует наказная память якутского воеводы Михаила Ладыженского и дьяка Федора Тонкова, данная 31 июля 1658 г. якутскому сыну боярскому Федору Пущину, в которой о Хабарове говорилось как о человеке, уже приехавшем в Илимское воеводство.

Ерофей Павлович поселился на Киренге, в своей деревне, которую местные жители называли Хабаровкой. Эту деревню вместе с мельницей, пашенными землями и сенокосами Хабаров в 1650 г., уезжая в Даурию, передал в пользование пашенному крестьянину Панфилу Яковлеву, который, согласно договору, должен был после окончания даурского похода вернуть ее обратно бывшему владельцу. Панфил Яковлев, как мог, поддерживал деревню, сохранил ее постройки, распахивал часть земель. В год отъезда Хабарова в Даурию он обратился «вместо Хабарова» в Илимскую приказную избу и настоял на том, чтобы за деревней закрепили дополнительно пастбища, сенокосы и земли «для мельничного укрепления». Воевода Тимофей Васильевич Шушерин любил порядок во вверенном ему уезде. Он удовлетворил просьбу Панфила Яковлева, прислал межевщиков казачьего пятидесятника Кирилла Лебедева и таможенного целовальника Мартына Похорука, которые земли досмотрели и отвели, выдав на право их владением документ, так называемую «даную».

По возвращении Ерофей Павлович поставил вновь «двор, хоромы и всякое строение». Пашни площадью в 18 десятин стал пахать на Киренском лугу и на Байдановской и Русовской заимках, а сено — 200 копен — косить «по логам, около кустов и по озеркам». Пастбищами служили низменные места, богатые травами. За пользование богатыми рыбными угодьями Ерофей Павлович платил оброк. За оброк он держал и две мельницы — одну на Чечуйском волоке, а другую, названную Панфиловской, против Усть-Киренского Никольского погоста за Леною.

Как и у многих сибирских детей боярских, хозяйство Ерофея Павловича было поставлено на широкую ногу и носило многоотраслевой характер. В нем сеяли хлеб, выращивали скот, занимались мукомольным, скорняжным и кожевенным промыслами. В хозяйстве использовался труд нескольких зависимых людей, среди которых в 1667 г. Хабаров назвал половников (работавших за часть урожая). В страдную летнюю пору он нанимал работников. Из этих же людей вербовал к зиме артель покрученников, которых отправлял на соболиный промысел. Излюбленными местами охоты его ватаги стали реки Олекма, Тугирь, а также Тугирский волок и его окрестности. Но теперь Ерофей Павлович в передовщиках в тайгу не ходил. Служба, которую он выполнял, не терпела длительных отлучек.

Официальный чин сына боярского давал ему право на замещение приказной должности. Илимский воевода подыскал Хабарову место приказчика пашенных крестьян в Киренском присуде (административная часть уезда). Подведомственная Хабарову территория простиралась от устья Куты до Чечуя и включала несколько десятков больших и малых деревень.

Ерофей Павлович считался непосредственным представителем воеводской власти над крестьянами, а его полномочия, определявшиеся воеводской наказной памятью, были очень широкими. В первую очередь он наблюдал за государевым хозяйством, которое включало казенную десятинную пашню и обрабатывающих ее крестьян. Хабаров принял их у своего предшественника, измерил десятинные ржаные поля, выяснил, все ли крестьяне их пашут и нет ли среди них уклоняющихся от этой работы. Его заботой было то, чтобы казенная пашня пахалась «намягко», была огорожена и скот ее не травил и не топтал, чтобы десятинный хлеб убирался с полей вовремя, был жат «чисто», вязан в ровные снопы и высушен «без росы» сначала в мелких копнах, а затем в скирдах на сухих угожих местах, чтобы снопы, привезенные с поля в государевы овины, не уменьшались в объеме и крестьяне казенным хлебом не корыстовались.

Как приказной он вмешивался и в личное крестьянское хозяйство. Его опытный глаз сразу замечал непорядок, и он требовал от крестьян, чтобы они работали старательно.

Хабаров нес ответственность за моральные устои и общественную благонадежность крестьян. Он должен был пресекать азартные игры, пьянство, которые могли разорить крестьян и сделать их неспособными для работы на казенном поле, а также следить за тем, чтобы крестьяне не заводили воровских бунтов, кругов и антиправительственных разговоров. Как и любой приказчик, Ерофей Павлович мог судить крестьян в исках до 10 руб., а иногда и выше. Нарушителей имел право арестовывать, допрашивать, по малым винам смирять батогами и штрафами, а по большим — отправлять в Илимск на воеводский суд и расправу.

Конечно, одному человеку досмотреть всех крестьян большого присуда было не под силу. Поэтому у Хабарова были помощники из представителей крестьянской выборной администрации: старосты, десятские, сотские, целовальники. Из киренского гарнизона ему помогали служилые люди и писец («пищик»).

Вспоминал ли в этот период жизни Ерофей Павлович свою амурскую эпопею? Мечтал ли о возвращении в Даурию? На эти вопросы можно ответить утвердительно. К нему в деревню и в Киренский острожек неоднократно приезжали бывшие соратники. Вместе с ними Хабаров перебирал в памяти эпизоды былого похода и погибших товарищей, говорил об оставшихся в живых. А свидетелей славных подвигов было немало. Он знал, что некоторые из его полчан, добравшись кто Тугирем и Олекмой, а кто Зеей и Алданом на Лену, осели в Якутске и служили там под началом его племянника атамана Артемия Петриловского. Кое-кто из них был зачислен и в состав илимского гарнизона. В Нерчинске поступил на службу к воеводе Пашкову друг и соратник Ерофея Павловича Дружина Попов, поверстанный за даурский поход, как и Хабаров, в сыновья боярские. Там же, в Нерчинском гарнизоне, начали служилую карьеру дети и внуки Попова. В 1661 г. к Хабарову на Киренгу пришла ошеломляющая весть от илимского воеводы Тихона Вындомского, сообщившего, что Афанасий Пашков объявил о розыске 17 казаков, когда-то служивших в отряде Хабарова — Степанова и теперь во главе с Абрамом Парфеновым ушедших из Нерчинска реками Шилкой, Амуром, через Тугирский волок, возможно, в Илимск или Якутск.

В то время Сибирь жила не только рассказами об Амуре, но и песнями о нем. Они вошли в быт сибиряков, будучи распространенными участниками отряда Хабарова — Степанова от Охотского побережья до уральских пределов. Одна из них — «Во сибирской во украине, во Даурской стороне» воспевала героическую оборону от богдойского войска Кумарского острога. Песня эта была настолько популярна в казацкой среде, что ее не забыли даже через 100 лет. Около 1742 г. песню записал известный собиратель русских былин Кирша Данилов (Кирилл Данилович):

Вне всякого сомнения, песню сложил кто-то из соратников Хабарова и Степанова, и она была хорошо известна Ерофею Павловичу. Песня могла напоминать знаменитому землепроходцу о его победе, одержанной над богдойскими войсками под Ачанским острогом.

Казалось бы, Хабаров добился многого. Но тем не менее он снова стал объектом преследования со стороны воеводской администрации. Едва Ерофей Павлович вернулся из Москвы, как в Якутск к воеводе Михаилу Ладыженскому из Сибирского приказа пришла грамота с требованием взять его из Киренского острога и отвезти на Тугирский волок для поиска спрятанного там в свое время пороха и свинца. Найденную казну нужно было срочно переправить с Тугирского волока по рекам Урке, Амуру и Шилке в Нерчинск к воеводе Пашкову. Для сопровождения Хабарова от Киренска до Тугирского волока назначался якутский сын боярский Федор Пущин с 30 казаками. В наказной памяти, данной Пущину Ладыженским, указывалось, что при обнаружении казны можно было отпустить Хабарова в Киренский острог, в противном же случае — препроводить его под надзором в Якутск для дачи объяснений.

Так Хабаров еще раз повторил путь до Тугирского волока, лишь немного не добравшись до Амура. Но поездка оказалась безрезультатной. На волоке он не нашел ни государевой казны, ни своего имущества — сошников, кос и серпов. Этого следовало ожидать. Порох и свинец, со слов Зиновьева, весили около 80 пудов (1280 кг). Спрятать незаметно этот груз одному человеку было невозможно. Хабаров должен был обратиться к помощи тех, с кем шел с Амура. Значит, о месте нахождения государевой казны знал не он один. Кроме того, через Тугирский волок ежегодно проходило на Амур и обратно много людей, и кто-то из них мог случайно наткнуться на склад боеприпасов. Но всю ответственность за сохранность казны возложили на Хабарова. И сын боярский Федор Пущин повез его под охраной с Тугирского волока в Якутск к разрядному воеводе.

На обратном пути имел место любопытный случай. Где-то на Олекме, а может быть и раньше, к отряду пристал Федька Серебряник, который был рудознатцем, служил в войске Хабарова, а теперь ходил из Илимска на Тугирский волок и верховья Амура как покрученник Хабарова. Федька был старателем и вез в мешке несколько образцов руды. Сначала они попали в руки к Хабарову, и тот признал, что руда, пожалуй, серебряная. О находке узнал Федор Пущин. Она его очень взволновала, потому что он был знатоком серебряных руд и, начиная с 1655 г., якутские воеводы именно ему поручали искать серебро на Амуре. Пущин тотчас же послал вперед своего отряда казака к якутскому воеводе и просил его приказа привезти Федьку в Якутск с тем, чтобы перехватить у илимского воеводы приоритет открытия в верховьях Амура серебряной руды. Чем окончилась тогда эта история с серебром и Федькой, нам пока не известно, но что касается Ерофея Павловича, то его под охраной доставили в Якутск. Здесь Хабарову пришлось долго объяснять воеводе, что во время своей поездки в Москву он никак не мог воспользоваться казной на Тугирском волоке и что ею поживился не он, а кто-то другой.

Тогда воевода потребовал от Хабарова уплаты 4850 руб. 2 алтын денег, которыми оценивалось снаряжение экспедиции, взятое землепроходцем из казны в 1649 и 1650 гг. Хабарову платить было нечем. И воевода отписал у него в казну чечуйскую мельницу, стоимость которой составила 330 руб. Таким образом, долг снизился до 4550 руб. Кроме того, по указанию якутской администрации, на олекминской заставе была перехвачена ватага покрученников Хабарова. Добытых ею 2 сорока 28 соболей воевода в счет долга грозил забрать в казну. Перед Ерофеем Павловичем нависла угроза правежа, конфискации деревни Хабаровки и полного разорения.

С большим трудом землепроходец уговорил якутского воеводу предоставить ему возможность выплатить долг частями. Сошлись на том, что отныне Ерофей Павлович будет ежегодно посылать в Якутск в счет долга по 1000 пудов хлеба из своего хозяйства, а якутский воевода — беспрепятственно пропускать покрученников Хабарова на олекминский промысел и не посягать на добытых ими соболей. Но в обеспечение договора воевода потребовал от Хабарова поручительства надежных людей, которые бы согласились нести за него материальную ответственность. Таких людей Ерофей Павлович обещал найти в Илимске и упросил воеводу отпустить его туда. Воевода согласился, однако вместе с землепроходцем отправил в Илимск пристава, а также Федора Пущина с казаками. Последним был отдан строгий приказ в случае невыполнения Хабаровым обещания привезти его снова в Якутск, но уже как арестанта.

Ерофей Хабаров слово сдержал. В Якутск Федор Пущин вернулся с добрыми поручными записями о Хабарове и тяжело нагруженными хабаровским хлебом дощаниками.

Кто из родных и близких окружал в те годы Хабарова? Известно, что он был женат еще до поездки в Мангазею. Жена его, Василиса, с остальными родственниками жила то в Соли Вычегодской, то в Устюге Великом. В 1643–1644 гг., находясь в якутской тюрьме, Ерофей Павлович просил было отпустить его в Соль Вычегодскую к семье. В челобитной он перечислял жену Василису, дочь Наталью, племянника и племянницу, находившихся на его попечении. Ответ с разрешением главы Сибирского приказа Никиты Ивановича Одоевского пришел в Якутск в 1645 г. Но тогда Хабаров не поехал.

В 1650 г., вернувшись с Амура в Якутск за подкреплением, он написал челобитную с просьбой отпустить к нему из Устюга Великого жену Василису, дочь Наталью, внука и племянников. Это было время, когда Францбеков благоволил Хабарову, и землепроходец надеялся на его содействие в устройстве своей семьи либо в Якутске, либо на Киренге.

Челобитную Хабарову, заверенную воеводой Францбековым и дьяком Степановым, подал в Москве 27 января 1651 г. ленский (якутский) пятидесятник Иван Кожин. Тогда же из отписки Францбекова в Сибирском приказе стало известно о походе Хабарова и занятии им нескольких даурских городков. Не без учета этого факта Москва удовлетворила просьбу землепроходца. На обороте его челобитной появилась помета (резолюция), сделанная одним из подьячих Сибирского приказа: «Приказал боярин и князь Алексей Никитич Трубецкой послать память в Устюжскую Четь (приказ, ведавший Устюгом Великим. — Г. Л.), велел жену и сына (почему-то подьячий назвал дочь сыном), племянников и внука к нему отпустить и подводы до Сибири дать». Вероятно, пятидесятник Иван Кожин привез семью Хабарова в Якутск, захватив ее на обратном пути из Устюга Великого. В 1652 г. на Амуре, кроме уже находившихся там Никифора Хабарова и Артемия Петриловского, появились еще два «сродника» Ерофея Павловича.

Жена Ерофея Павловича, Василиса, умерла до 1667 г. — именно в этом году он наказывал старцам Усть-Киренского монастыря ее поминать. Старшая дочь Наталья в Сибирь приехала уже будучи замужем и имея детей. Один из сыновей Ерофея Хабарова, Андрей, после смерти отца числился илимским посадским человеком. В 1690 г. он за службу отца был поверстан в дети боярские по Илимску. В этом чине он служил до 1694 г., когда был вновь возвращен в посад. Но судьба Андрея прослеживается и дальше. Нам удалось восстановить, что, переехав в Якутск, он поступил в казачью службу. В 1706 г. он числился рядовым казаком с окладом 5 руб. 25 коп. денег, 4 четверти ржи, 2 четверти овса, 1 пуд соли в год. В якутском же гарнизоне продолжал службу сын Андрея, внук Ерофея Павловича Хабарова, Михаил Хабаров. В росписном списке Якутска 1759 г. он упоминался как сотник якутских казаков. Но у Ерофея Павловича был еще сын — Максим. Его имя встречается в 1706 г. в обнаруженной В. Н. Шерстобоевым поручной записи: «1706-го году майя в 22 день Криволучкой слободы пашенный крестьянин Василий Яковлев сын Кулебакин да Нижно-Киренской слободы пашенный крестьянин Максим Ярофеев сын Хабаров да Верхно-Киренской слободы пашенный крестьянин Фирс Иванов сын Москвитин поручились есми в Усть-Киренскую в судную избу по Нижно-Киренских пашенных крестьян по Флоре Иванове сыне Москвитине да по Игнатье Максимове сыне Киселеве, что за нашею порукою им, Флору и Игнатью, на Балаханском лугу пахать великого государя десятинную пашню…». Таким образом, второй сын Ерофея Павловича Хабарова был в начале XVIII в. пашенным крестьянином Нижне-Киренской слободы, расположенной недалеко от деревни Хабаровки.

В 1667 г. дети Хабарова уже не жили с ним, так как к этому времени он их отделил. Почему Ерофей Павлович поторопился это сделать? Хабаров был должником государевой казны. Если бы дети наследовали его деревню, они наследовали бы и его долг.

Похоронив жену, отделив детей, Ерофей Павлович стал реже бывать в деревне и, вероятно, сократил даже площадь своих посевов. Это послужило поводом для посягательств на его земли. Дело в том, что с момента основания Хабаровки (40-е гг. XVII в.) и до середины 60-х гг. реку Киренгу основательно заселили. У Хабарова появились соседи: крестьяне, служилые люди, а в 1663 г. — Усть-Киренский монастырь, основанный старцем Гермогеном. Теперь фонд свободной пашенной земли сократился и, как часто бывало в таких случаях, начались земельные споры. Один из соседей — пашенный крестьянин Кузьма Воронин в отсутствие Хабарова распахал и засеял его «порозжее поле». Когда Ерофей Павлович узнал о случившемся, он написал обстоятельную жалобу илимскому воеводе, отметив, что Кузька Воронин насеял свою рожь чуть ли не у него во дворе, чем его «утеснил». В доказательство своих слов о нарушении межи Хабаров приложил «даную», составленную межевщиками еще в 1650 г. Ответчик таких документов не имел, и Ерофей Павлович выиграл процесс, получив насеянную на его земле рожь..