Бросаешь ты приют гнезда родного, Былые сны свои, мечты былые, Дар неба – скрасивший в твоих глазах Далекий этот, столь пустынный берег – Влечет теперь твоя судьба тебя В пыл жизни, в шум ее. Так знай же. Сестра моя, ниспослан век позорный Жестоким небом нам. И ты, живя В тяжелые и горестные дни, Своим потомством родины несчастной Умножишь лишь несчастную семью. Детей своих на доблестных примерах Взрости… Зефиров и лазури ясной Лишает рок презренный добродетель Людскую, – а в пугливом сердце места Нет помыслам высоким, светлым. Будут Сыны твои несчастные, иль трусы… Несчастными они пусть лучше будут! Меж доблестью и счастьем – нравы наши, Давно вражду безмерную вселили… Увы! для светлых подвигов вступаем Мы слишком поздно в мир: он на закате… Но это дело неба… Ты ж храни В груди своей превыше всех заботу, Чтоб не росли поклонниками счастья Твои сыны; не стали бы игрушкой Надежд иль страха низкаго. Тогда Грядущий век высоко вас поставитъ. Таков уже обычай лицемерный И косный наш: мы доблестных людей При жизни их злорадно унижаем; Умрут они: их чтим и прославляем. О женщины, взывает к вам отчизна: Дано вам нежным взглядом глаз прекрасных Огонь и меч повсюду покорять На благо – не в насмешку иль во вред Людскому роду. Мудрецы, герои К вам сами в плен идут -и вы везде, Где только светит солнце, всемогущи – Так дайте ж мне отчет о нашем быте, – Вы ль гасите своей рукою пламя, Святое пламя юности? И порча Природы нашей вольной – ваше дело? Умы заснувшие и равнодушье, И слабость нашей воли, вялость чувства, Страх низкий наш, всему виною вы? Любовь – коль искренна она – должна бы Всегда на подвиг нас будить, она, должна бы Вселять в нас дух высокий красота. Тому неведома любовь, чье сердце В груди его отвагой не забьется, Когда кругом завоют грозно ветры, Обложат небо тучи, грянет буря, И гром ударит в скалы гор!.. О жены! О девы юныя! Коль в вашем сердце Любовь горит к мужчинам, а не к бабам, Дрянным, трусливым, – ненависть, презренье Должны б питать вы к тем, кто малодушно Дрожит, бежит, врагам своим сдается, Кто дорогой отчизны недостоин, Чьи низменны стремленья и желанья! Стыдитесь называться матерями Потомства жалкаго! Учите чад своих Сносить безтрепетно страданье, горе, – Удел обычный всех высок кто духом! А то, что век позорный чтит и ценит, Учите осуждать их, презирать. Пускай для родины, для дел великих Они растут, и твердо помнят доблесть Своих отцов, их преданность отчизне. Так средь сказаний подвигов геройских Росли спартанцы юные, супругу Пока жена меч верный не вручала, Когда он в битву шел за край родимый, И если он из битвы возвращался К ней в дом нагим и бездыханным трупом, Но на щите, им храбро сохраненном, Своих кудрей душистою волною Она его любовно прикрывала. Цвела, Виргиния, всесильной, дивной Красою ты, и был твоим презреньем Безумно уязвлен властитель Рима… Ключ жизни бил в тебе, и к сладким, нежным Мечтам тебя манил твой юный возраст, Когда отец в грудь, мрамора белее, Тебе вонзил сталь острую, и ты К теням сошла в Эреб, по доброй воле. «Пусть лучше старость», – так ты говорила, – «Мне тело рушит, безобразит, – тотчас Откроет пасть свою могила, – только б Избегнуть ложа гнуснаго тирана! И если может Риму жизнь и силу Дать смерть моя – убей меня, отец!» О ты, великая! Хоть солнце краше Сияло в дни твои, чем светит ныне, Но спишь спокойно ты в своей могиле – Ее слезами чтит твоя отчизна… Твой юный труп увидя, местью ярой Вскипел народ весь римский и мгновенно Глава тирана с плеч его скатилась, – В сердцах заснувших разгорелся снова Огонь свободы… И латинский Марс Победный стан раскинул на пространстве От стран полярных, отдаленных, мрачных. До ярких, южных знойных, берегов!.. О, если б Рим, глубоко погруженный В позорный сон, вновь женщина геройски Сумела бы встряхнуть и воскресить!!