(из материалов II Белёвских чтений, 2001 г.)

В новейшей истории Белева приближается знаменательная дата – 60 лет освобождения города от немецко-фашистских захватчиков. Мне как современнику и очевидцу тех памятных событий хочется по возможности объективно и принципиально осветить некоторые эпизоды почти не изученного краеведами периода немецко-фашистской оккупации нашего города.

Бытует мнение, что Белев не защищался и без всякого сопротивления был оставлен частями 50-й армии Брянского фронта 24 октября 1941 г. Однако в действительности все было иначе. Могу привести рад фактов достойной защиты города.

Автору этих строк довелось стать свидетелем боя на ул. Горной (ныне – ул. протоиерея Бурцева), воочию увидеть упорное сопротивление двух советских бойцов, укрепившихся с ротным минометом в саду дома Бурцевых. В полуподвальном этаже этого дома наша семья снимала квартиру. Преодолевая страх, я вышел в сад и увидел, что бойцы, израсходовав все мины, ведут прицельный огонь из винтовок с оптическим прицелом. Лишь после того, как их обнаружила немецкая "рама" – самолет-корректировщик, низко летевший над землей, они вынуждены были оставить свою позицию и очень своевременно. В следующую минуту где-то рядом раздался мощный взрыв, заставивший меня немедленно покинуть опасное место и вернуться в наш полуподвал.

Уличные бои развернулись в разных местах города. Под Новой горой у пруда наши бойцы вели огонь по врагу из батальонных минометов, но им не удалось выпустить все мины. Во избежание окружения, они вынуждены были спешно отходить в сторону Тулы. Со стороны привокзального района также доносились звуки уличных боев. По свидетельству моих знакомых, живших на ул. Дзержинского и Чапаева, на староверском ("моленном") кладбище дело дошло до рукопашной схватки красноармейцев с фашистскими солдатами. В боях в привокзальном районе использовалась и танкетка белевского гарнизона. Позже мы узнали, что здесь погиб начальник белевской милиции Денисов.

Через некоторое время в городе стало тихо. Только вдалеке, где-то на подступах к селу Болото, были видны всполохи и слышны слабые орудийные выстрелы. Я понял, что наши войска оставили город. Продолжали полыхать пожары, которые представляли страшную картину. Они начались еще в полдень. На моих глазах горела школа им. Чернышевского (ныне – средняя школа № 3), сушильный завод, здание милиции (ныне – Дом творчества), штаб воинской части, дом Гусевых. Горели и другие объекты, которые с нашей улицы не были видны – это Дом культуры, Дом пионеров, райком партии, винный завод, нефтебаза, электростанция, дом-музей Жуковского. Очень сильное впечатление произвел на меня пожар в краеведческом музее (ныне – здание медучилища). Когда огонь бушевал внутри здания, в темноте казалось, что все три этажа дома наполнены кровью. Все пожары начались еще до вступления немцев в город и были организованы нашими властями, чтобы эти объекты не мог использовать враг.

С рассветом город начал оживать. Моя мать осмелилась пойти за водой к роднику, а я вышел в сад на место вчерашнего боя. Там я увидел, что вчерашняя мина попала в погреб соседнего дома и разорвалась всего лишь в нескольких шагах от меня… Когда мать вернулась с полными ведрами, то, опустив их, не удержалась от слез и сказала: "Ребята, мы теперь пленники". Она видела немецких солдат, которые, изрядно похозяйничав на ул. Окраиной, волокли поросят, кур, гусей. Истошные крики птицы и скотины еще долго слышались оттуда и достигали даже нашей улицы С.Перовской.

Немецкие солдаты, помимо мародерства, ходили по домам в поисках отставших и раненых красноармейцев. Зашли немцы и к нам в квартиру. Они пошарили винтовками под всеми кроватями, но, естественно, никого не нашли. Немцы забрали у нас несколько буханок испеченного матерью хлеба. Но никто из них даже и не догадался заглянуть за шкаф, где находился портрет И.В.Сталина, который сестра Евдокия принесла домой из конторы заготзерна. Там он и простоял весь период оккупации города, что было весьма небезопасно для нашей семьи, тем более, что вскоре в доме Бурцевых поселились немецкие солдаты и офицеры.

В тот же день наша ребячья компания решила выяснить, что же происходит в центре города. На площади Октября немецкие солдаты под руководством офицеров проводили захоронение своих убитых во время боев за наш город. Их трупы были погребены в сквере, где в настоящее время стоит памятник В.И.Ленину. Я насчитал примерно 25 убитых. А ведь было еще, наверное, не менее 100–120 раненых. В сквере напротив мы не увидели привычного нашему взору с довоенного времени бюста И.В.Сталина – он был уничтожен сразу же с приходом оккупантов. К нашему немалому удивлению соседний с ним бюст В.И.Ленина остался на прежнем месте и простоял весь период оккупации. И только дня за два до бегства немцев из города его кто-то сбросил с пьедестала.

С первых же дней оккупации немцы почувствовали себя хозяевами в нашем городе, а мы оказались в положении униженных и бесправных рабов. Было мучительно больно и обидно. Сразу же последовали приказы о введении в городе комендантского часа, о сдаче населением огнестрельного оружия и строжайшие предупреждения тем, кто ослушается выполнить их. Не заставили себя ждать и меры наказания: оккупанты приговорили к расстрелу горожан Иголкина, Гусева и Копытова за поджог зданий и связь с партизанами, как говорилось в приговоре. Затем расстреляли одного молодого паренька за то, что он был осадмильцем, то есть числился в отряде содействия милиции. Строжайше запрещалось пользоваться радиоприемниками и другими средствами связи, преследовались лица еврейского происхождения, цыгане и, конечно, коммунисты.

В этой связи вспоминается один курьезный случай, едва не стоивший жизни нашим хозяевам – супругам Бурцевым. Однажды мой отец услышал какой-то шум в коридоре второго этажа. Отец быстро поднялся наверх и увидел страшную картину: Бурцевы, муж и жена, стоят у стены, а офицер, размахивая перед их лицами пистолетом, кричит: «Юда, комиссар, шиссен!». Дело в том, что он принял их за еврейку и комиссара, коммуниста. Так они были похожи внешностью и одеждой. Отец, неплохо владевший разговорной немецкой речью, объяснил офицеру, что они русские, отцы у них были священники православной церкви, а хозяева дома очень хорошие люди и никакие не коммунисты: хозяйка – машинистка, а хозяин – старший юрисконсульт, адвокат. К счастью, все успокоились и разошлись.

Став хозяевами города, немецкие власти учредили городскую управу, полицию, открыли пекарню и магазин по продаже хлеба, пустили механическую мельницу. Городским головою назначили бывшего бухгалтера Мудрова, а начальником полиции – бывшего начальника паспортного стола Рыжова. Городская управа ввела хлебные карточки, которые можно было отоварить в специальном магазине на ул. К.Маркса. Хлеб выпекался из горелой ржи, так как накануне захвата города немцами склады заготзерна были подожжены отступавшими советскими войсками. Когда стало ясно, что город не удержать, горисполком разрешил населению брать зерно со складов кому сколько нужно, остальное подлежало уничтожению. Но огонь уничтожил не все зерно, а оставшееся изрядно обгорело и продымилось. Видимо, по этой причине немцы не использовали его для своих нужд и отдали в распоряжение управы. Возле магазина, в котором отпускался хлеб, создавалась огромная очередь и давка, было много крика и даже потасовки. Все это не осталось без внимания немецкого военного коменданта, тем более, что здание комендатуры находилось неподалеку. Вскоре у входа в магазин появился вооруженный солдат с бамбуковой тростью в руке, при помощи которой он быстро навел в очереди порядок.

В совхозе "Белевский" оставалось много неубранных овощей. Для горожан это оказалось хорошим подспорьем. Желающие приобрести овощи выписывали их в городской управе и там же оплачивали стоимость продукции. Затем имеющий квитанцию, в которой значилось, сколько выписано и сколько уплачено за овощи, шел в поле и набирал там столько же. Возвращаясь с набранной продукцией через речной понтонный мост, он взвешивал продукцию у работника городской управы. Тут же стоял для порядка немецкий солдат с оружием.

По воскресеньям устраивались базары, на которых продавались продукты питания, птица, скот, предметы домашнего обихода, одежда и даже лапти. Лапти смешили немцев, они надевали их на свою обувь во время гололеда. Однажды я увидел такую картину: женщина продает кур и петуха, которые находились в огромной корзине. К ней подошел немецкий солдат и начал выбирать птицу, что потяжелее. Ему понравился петух, он забрал его, расплатился и направился к выходу. Женщина, сосчитав деньги, громко окликнула его: "Пан, ты дал мне мало денег". А он, обернувшись, ответил по-русски: "Хватит, хватит". Были и такие случаи, когда солдаты брали продукты, ничего за них не заплатив, нагло и пренебрежительно удаляясь. Во время оккупации функционировали как немецкие марки, так и довоенные советские рубли из расчета десять рублей за дойчмарку.

Все дни немецко-фашистской оккупации города мы жили в полном неведении о том, какая обстановка на фронте, не говоря уже о большем, что происходит в жизни страны. Информация, доходившая до нас от немцев, отличалась противоречивостью и являлась, несомненно, ложной Отец, владевший немецким языком, однажды спросил у одного из солдат: "Как чувствует себя Тула?". Тот ответил ему очень высокомерно: "Туле капут! Русским солдатам – всем капут! Москве – капут! Сталину – капут! Через два месяца разобьем Англию. На этом война и закончится. И когда солдаты возвратятся домой, то отпразднуют славную победу, будут гулять. танцевать с фройляйн и фрау. Вот зайдем мы в ресторан – и все присутствующие там должны будут встать перед солдатами великой Германии, победителями Европы". При этом разговоре был другой солдат. И когда хвастун вышел, то он открыл отцу относительную правду. "Тула в кольце, – грустно сказал он, – со всех сторон – минные поля русских, и немецкие войска обошли ее и уже дошли до Москвы".

Однажды как-то неуверенно вошел к нам на кухню солдат лет тридцати восьми – сорока. Он сел на сундук и стал печально говорить, что у него дома остались старые родители, жена и трое детей. Он то и дело хватался за голову и восклицал: «Ох война-война! Ох война-война!». Сказал он и то, что таким, как он, германским труженикам, война не нужна, и лучше бы Гитлер и Сталин дрались между собой, грызли друг другу глотки, а простым немцам воевать совершенно не нужно. А были и такие, кто рвался на фронт воплощать бредовые идеи фюрера, как девятнадцатилетний Август, доброволец, который передо мной вес хвастался маленьким браунингом и носил его в нагрудном кармане.

Здесь я сделаю небольшое отступление от своего повествования, чтобы внести ясность в один из эпизодов оккупации. В послевоенные годы в краеведческой литературе и местной печати появились, на мой взгляд, необоснованные утверждения, будто бы в Белеве за время оккупации было полностью уничтожено 1160 жилых домов, разрушены промышленные предприятия, школы, учреждения культуры и здравоохранения, (см. напр.: Г.П.Андреев. Белев. Историко-экономический очерк. – Тула, 1958. с.70–71). Вполне осознавая, что немецко-фашистские захватчики являлись нашими злейшими врагами, все же настаиваю на том, что нельзя как приуменьшать, так и искусственно раздувать ущерб, который они нанесли городу. Следует отделять то, что было сожжено при отступлении нашими войсками, от ущерба, нанесенного оккупантами.

В Белеве ими были сожжены два дома – дом № 102 по ул. К.Маркса, ранее принадлежавший купцу Киселеву и в котором, находился немецкий госпиталь, и дом № 104, располагавшийся рядом. А еще при бегстве из города немцы взорвали Сабининский мост. Кроме того, самые сильные разрушения в городе приходятся на 1942–1943 гг., когда немцев в Белеве уже не было и город подвергался частым налетам вражеской авиации, бомбившей, в основном, центральные улицы и железнодорожный узел.

По моим приблизительным подсчетам, в Белеве за период с сентября 1941 г. по июль 1943 г. было сожжено или полностью разрушено около 100–110 зданий, но никак не 1160. Если считать справедливой последнюю цифру, можно себе представить, что почти весь город лежал в руинах наподобие Сталинграда.

Но руины и коробки сожженных зданий находились большей частью лишь в центральных кварталах города и в районе железнодорожной станции.

Еще мне хочется сказать о том, что никакого молодежного сопротивления в городе и деревне Кураково никем не было организовано, никаких подпольных отрядов не существовало, а эти мифы появились в начале 1960-х гг. Так называемых героев белевского "подполья" я хорошо знал еще со школьных лет, они были моего возраста и, естественно, не мог не заинтересоваться, как все было на самом деле, расспрашивал тех, кто жили с ними рядом, через дорогу, и все говорили, что это ложь – чистой воды вымысел. И вполне понятно. По своему развитию, кругозору они были не готовы совершить приписанные им подвиги. Если что-то и было, так это необузданная шалость, как, например, поломка медных трубок у техники для самоделок, т. е. поджигных. Удивляюсь, как не сделали еще героическим поступок ребят с Оранжерейной улицы (Воскресенской слободы), которые вечером растащили рождественские посылки с автомашины, присланные солдатам из Германии. Единственное, что заслуживает внимания – это личный подвиг Алексея Бурмистрова из деревни Кураково, который уничтожил пулеметный расчет немцев. Как рассказывали ребята, отлично знавшие его и эту историю, немецкий солдат снял у него валенки, и он решил отомстить своим обидчикам. Но месть дорого обошлась кураковцам: немцы расстреляли около восемнадцати жителей деревни, в том числе и самого А.Бурмистрова. Народ был крайне возмущен неумелыми действиями отчаянно смелого паренька.

Во второй половине декабря 1941 г. в городе стало появляться все больше и больше немецких солдат. Улица К. Маркса, переименованная оккупантами в ул. Смоленскую, сделалась очень оживленной. А затем потянулись и обозы, приходившие в Белев по тульской дороге. Грузы везли на телегах, колеса которых по причине сильных морозов плохо вращались и потому нестерпимо скрипели. Лошади, бельгийские битюги, были измучены долгой дорогой. Сердитые ездовые погоняли их резкими криками: "Ви-и-а-а!" и ударами хлыста. Закрытые брезентом и под охраной солдат, эти обозы шли на Козельск. А через два-три дня вдруг стали возвращаться обратно и пошли на Волхов. Отец спросил у немца, уж не окончилась ли война? Офицер стал объяснять, что армия идет на отдых до лета и будет стоять на рубеже "Калюга-Белёф-Орёль". Но мы не верили в эти сказки. Уж слишком все это было странно для "неустрашимых" победителей, которыми считали себя оккупанты. И подтверждения нашим догадкам и подозрениям не заставили себя долго ждать.

В последних числах декабря 1941 г. нарастающие звуки артиллерийской канонады из-за Оки возвестили нам о приближении к Белеву дивизий 10-й армии Западного фронта и 61-й армии Брянского фронта. Белев был буквально напичкан немецкими частями и представлял собой мощный узел вражеской обороны. Напряженно и беспокойно жилось в эти дни горожанам. Нам, подросткам, однако, не сиделось дома и хотелось простых зимних забав, к примеру, покататься на коньках по центральной улице К.Маркса. Но выходить на улицы города стало небезопасно и не только по причине начавшихся боев. Немецкие солдаты ловили ребят, чтобы заставить их носить воду, пилить и колоть дрова для полевых кухонь и вообще выполнять всякую грязную работу. И если солдатам казалось, что работа выполняется нами без должного рвения, следовал в лучшем случае грубый окрик и подзатыльник, а в худшем – удар по спине бамбуковой тростью. Нам очень хотелось, чтобы как можно быстрее пришли бойцы Красной Армии и отомстили вражеским солдатам за все наши унижения. И вскоре долгожданный день освобождения наступил.

31 декабря 1941 г. еще до рассвета началось наступление наших войск на Белев. Удар наносился по северной части города, с запада по станции и привокзальным улицам, на кирпичный завод. К раннему утру наши войска уже овладели железнодорожной станцией и освободили северную и северо-западную окраины города. Начались уличные бои. Шла энергичная стрельба из различных видов оружия. Около здания райвоенкомата была установлена пушка, и артиллеристы вели огонь по врагу вдоль улицы К.Маркса. На колокольне Покровской церкви был установлен вражеский пулемет, имевший большой сектор обстрела. Метким огнем этой пушки огневая точка была подавлена. Следы разорвавшегося снаряда и сейчас еще отлично видны на колокольне.

На улице Каляева противоборствующие стороны дрались на совсем близком расстоянии. Судя по двум убитым, немец убегал от преследования нашего офицера, пытаясь скрыться во дворе райпо, но пуля пистолета догнала его в воротах и попала в затылок навылет. Однако и нашему офицеру эта победа стоила жизни. А на улице С.Перовской наши артиллеристы установили пушку – сорокапятку и били из нее по отступающим немцам в направлении Прохоровского моста и сожженного во время нашего отступления в октябре сушильного завода прямой наводкой. Вскоре раздался сильнейший взрыв. В нашей квартире на кухне даже открылась дверь – это отступающие немцы взорвали Сабининский мост.

К вечеру все стихло. Люди вышли на улицы. Много народа, горожан и военных, собралось возле сожженной почты (ныне – швейная фабрика) и сожженного воинского штаба. Откуда-то появилась гармонь, начали петь танцевать, кататься на только что захваченных трофейных велосипедах Ликование было всеобщим.

На следующее утро моя мать напекла много хлеба, наварила щей, картофеля, достала квашеную капусту и кормила от души все новых и новых бойцов, приходивших в наш дом, в нашу квартиру. Это был большой-большой праздник для всех нас – жителей Белева.