Мои занятия на курсах шли между тем своим чередом. Я успешно сдала экзамены и перешла на четвертый курс. До окончания оставалось немного. Как раз в это время из Юзовки (это нынешняя столица Донбасса — Донецк) пришел запрос: просили прислать в одну из местных амбулаторий фельдшерицу на временную работу.
В традициях «Союза борьбы за освобождение рабочего класса» было — изыскивать все способы для сближения с рабочими, находиться всегда в курсе их экономической и политической борьбы. Вопрос о том, кому ехать в Юзовку, решался коллективно. Товарищи сочли наилучшим послать меня, и — не скрою — это вызвало во мне чувство гордости. Единственное что меня огорчало — расставание с Лепешинским.
Впрочем, нашу вынужденную разлуку я старалась скрасить для него письмами и через товарищей сообщала ему о себе и о своих впечатлениях от работы и жизни в Юзовке. Часть писем того времени у меня сохранилась, и я приведу одно из них. Оно почти целиком посвящено положению рабочих на металлургическом заводе:
«…На днях мы большой компанией ездили осматривать Юзовский чугунолитейный и рельсопрокатный завод. Этот завод принадлежит англичанам. Я ехала туда в полной уверенности встретить всевозможные усовершенствования, ограждающие рабочих от несчастных случаев. Я полагала, что встречу там полное санитарное и гигиеническое благополучие. Но что это оказался за завод! Я видела много заводов, но ничего подобного мне не приходилось встречать — до такой степени все делалось там примитивным способом. Кранов и других подобных приспособлений для передвижения раскаленных болванок почти не существует. Только подумайте — пылающую болванку в 40 пудов перевозят два человека. Под полом находятся плавильные печи; и пол так горяч, что нельзя простоять две-три минуты. Мы боялись, что выйдем без подошв; всюду лежат раскаленные рельсы, листовое железо, и люди постоянно подвергаются ожогам.
Раскаленные болванки лежат чуть не на дороге и ничем не ограждены. Всюду ямы какие-то, в которые, как говорят сами рабочие, „мы часто окунаемся“. Затем там есть такое приспособление: довольно круто устроенный пол, он то поднимается, то опускается. На нем стоят двое рабочих, вооруженных железными копьями. Когда пол с рабочими опускается, уровень его соответствует отверстию между двумя валами, из которых на каждого рабочего выползает по чугунному раскаленному бревну. Рабочие набрасываются на него со своим оружием, а пол в это время поднимается, и рабочие проталкивают огненное бревно в отверстие между двумя валами, находящимися над первыми валами. Смотреть на эту картину страшно, и кажется, что два человека спускаются куда-то в глубину, и там на них накидываются огненные змеи, от которых они спасаются с помощью своих орудий и выбираются на поверхность, а затем снова опускаются, и таким образом они трудятся на протяжении 14-ти часов в сутки.
Мы были в сверлильном отделении. Представьте себе избу, до потолка которой я доставала рукой, освещенную масленками, похожими на жестяной чайник, в горлышко которого вставлен фитиль. Копоть, духота невозможная, а народу кишмя кишит. Сами понимаете, с каким чувством я вышла оттуда…»
Так я познакомилась еще с одной из промышленных областей России и увидела, что по силе эксплуатации и размаху издевательств над рабочим человеком английские капиталисты ничуть не уступают русским. Так я сама увидела то, что Петр Струве и его последователи называли «культурным капитализмом», к которому они призывали идти на выучку.
Минуло лето, и в конце осени я возвратилась в Петербург. Тогда же я получила из Перми, от матери, письмо, в котором она описывала свои коммерческие неудачи и убытки. Помню, что у меня по прочтении письма появилось желание ответить ей, написать, чтó я думаю и о тех хищниках, которые разоряются, и о тех, что наживаются и богатеют. Принялась писать, но бросила. Вряд ли мать могла понять то, что я собиралась ей высказать…