Стоит мне прикрыть на мгновение глаза — и я отчетливо вижу двухэтажный каменный дом на углу улиц Сибирской и Монастырской, выходящий одной своей стороной к Каме. Узкие и высокие фронтоны, два балкона, нависшие над первым, низко расположенным этажом, придают ему вид заурядного купеческого особняка, каким он и был на самом деле. Этот дом принадлежал моим родителям — крупным предпринимателям Протопоповым, занимавшимся и торговыми делами.

Говорят, что давно пережитое видится особенно ясно. Вероятно, это так и есть, и поэтому мне сейчас зримо представляется родительский дом на высоком берегу реки. И самые первые впечатления детства это — как ни странно — разноголосый людской говор, чаще пьяный, чем трезвый, звон посуды, стук ножей, беспорядочные выкрики, смех.

Дело в том, что семья наша занимала лишь часть дома; а другую, большую его часть родители сдавали под гостиницу, в которой был также и ресторан. Беспорядочный шум, доносившийся оттуда с раннего утра и до поздней ночи, утомлял, вызывал раздражение; и мы, дети, старались укрыться от него. Зимой уходили в гостиную, чинно обставленную громоздкой мебелью; и это не приносило особенной радости. Но зато летом при малейшей возможности я убегала в заросший лопухом и крапивой, запущенный сад и там с увлечением предавалась детским играм.

Сад был большой, просторный; взрослые в него заглядывали редко, и это мне было на руку: я могла делать тут все что угодно — лазать на деревья, бегать отсюда на Каму, по которой сутки напролет плыли караваны барж и плотов и неторопливо шлепали широкими колесами буксирные пароходы, строить себе всякого рода домики и шалаши.

Быть может, эта относительная свобода и заставила меня потянуться детской душой к природе, к животным, к цветам, которые я любила не просто собирать, но и выращивать. Было в этом, пожалуй, и другое — бессознательное желание противопоставить сухости домашней атмосферы что-то живое, теплое, согревающее сердце.

Дом, где родилась О Б. Лепешинская (Протопопова), в гор. Перми на углу улиц Сибирской и Монастырской (ныне улиц К. Маркса и Орджоникидзе). Вид со стороны Камы.

А жить в нашем доме было действительно душно.

Отца своего я почти не помню. Он умер, когда мне пошел четвертый год. По образованию он был математиком. К своим смутным воспоминаниям о нем я могу только добавить то, что рассказывали старшие братья и сестры, А они отзывались об отце, как об очень добром, хорошем, но горячем и вспыльчивом человеке.

Однако и при жизни его, как видно, верховодил в Доме не он, а мать. Была она по-своему интересным и для того времени типичным человеком. В ней сочетались природная энергия и сравнительная образованность. Она была женщиной начитанной, постоянно выписывала несколько газет и журналов, в том числе «Отечественные записки», «Русское богатство», «Русскую мысль». Не в пример многим другим женщинам своего круга, курила, хорошо играла в шахматы. Но при всем том моя мать — Елизавета Федоровна Даммер, дочь военного, служившего комендантом одного из уральских городков, — оставалась человеком совершенно буржуазной психологии, воспитанным в духе приверженности к монархизму и религии.

Всегда, занятая делами, всегда погруженная в расчеты, она обращала на нас, детей, очень мало внимания. Скупая на ласку, чаще сухая и желчная, она лишь иногда делала кому-нибудь из нас замечания. Воспитанием нашим занимались обычно совершенно чужие нам люди — няни и приходящие учителя, помогавшие готовить уроки, заданные в гимназии.

Впрочем, мать не так уж часто бывала дома. С головой окунувшись в свои промышленные и коммерческие дела, она большей частью где-то разъезжала. Неутомимость ее была удивительной. Она спешила на лошадях то в Оренбург и Челябинск, то в Губаху или в Кизел, а то и на Нижегородскую ярмарку.

А в периоды, когда она жила дома, затевались всевозможные балы и приемы, обычными посетителями которых были губернатор, полицмейстер, промышленники, духовенство и офицерство.

Пожалуй, я не ошибусь, если скажу, что было в моей матери что-то от Вассы Железновой. Изобразив в своей пьесе энергичную, широкого размаха, но черствой души женщину, Горький несомненно создал яркий и очень типичный образ капиталистки. Именно такой была Елизавета Даммер. Разве не характерной была ее экономность в тех случаях, когда она давала нам деньги на завтрак? Перед уходом в гимназию мы получали от нее не более трех-пяти копеек. И это при ее-то богатстве!