Приехав в Петербург, я прежде всего постаралась выяснить, где находится Пантелеймон Николаевич. Удалось узнать, что он был вначале в известной уже ему «предварилке», а затем его перевели в Петропавловскую крепость и заключили в Трубецкой бастион.

Режим содержания заключенных в Трубецком бастионе отличался особой суровостью. В разное время томились тут Писарев и Чернышевский, Александр Ульянов (старший брат Владимира Ильича, принимавший участие в организации покушения на Александра III) и многие другие революционеры. Все это я знала и дала себе слово — принять все меры к тому, чтобы вырвать Лепешинского из страшного каземата.

С помощью партийных товарищей мне удалось устроиться на работу в страховое общество «Надежда». Это на какое-то время обеспечивало мне заработок. Вскоре до меня дошли слухи о том, что пребывание в холодной сырой камере Трубецкого бастиона не прошло для мужа бесследно: он захворал. Что было делать? Самодержавие сгубило уже жизни сотен и сотен революционеров, прибавить к этим жертвам еще одну ничего для него не составляло. Необходимо было действовать, и немедленно.

Я решила лично отправиться к директору департамента полиции Лопухину.

В приемной Лопухина постоянно толпились посетители самых различных категорий. Ожидать приема приходилось по нескольку дней, и то без гарантии на успех. Я обратилась к дежурному чиновнику, записывавшему посетителей.

— Их превосходительство не принимает, — коротко отрезал чиновник.

— Ну что ж, — заявила я, — тогда мне придется зайти без приглашения.

— Попытайтесь! — насмешливо ответил он.

Из разговоров публики, находившейся в приемной, я уже знала, что у Лопухина сидит харьковский губернатор Оболенский, в которого недавно стреляла террористка, и что Лопухин, опасаясь за свою жизнь, сократил прием посетителей до минимума. Но это меня остановить не могло. Я направилась прямо к двери кабинета, возле которой стоял охранявший Лопухина жандарм. Он попытался преградить мне путь, но я отстранила его рукой и решительно распахнула дверь. Увидев так неожиданно ворвавшуюся посетительницу, оба «превосходительства» разом вскочили…

— Ваше превосходительство, я мирная посетительница, — быстро сказала я, видя, что они напуганы, приняв меня едва ли не за террористку. И повторила: — Я мирная просительница. К вам не допускают, а у меня важное дело!

Очевидно, было заметно, что я возбуждена, ибо Лопухин пригласил меня обождать и сказал:

— Успокойтесь, сударыня. Посидите в приемной, через десять минут я приму вас.

Я вышла из кабинета. Посетители смотрели на меня не без удивления. Дежурный чиновник, взбешенный и оторопевший, выпалил:

— Стыдно-с, сударыня. Стыдно-с! Неприлично-с!

— Молчите! — бросила я ему. — Это вам должно быть стыдно!

По приемной прошел ропот. Чиновник умолк и снова уселся за стол.

Господин директор департамента полиции не обманул. Вскоре меня действительно попросили к нему в кабинет. Я рассказала о тяжелом состоянии мужа, просила подвергнуть его врачебному освидетельствованию и в самом срочном порядке перевести в «предварилку».

Мне удалось добиться своего. Спустя непродолжительное время Пантелеймона Николаевича перевели из Петропавловской крепости в «Шпалерку», где режим был значительно мягче. Снова я получила возможность посещать его по понедельникам и четвергам, как когда-то, во времена его первого ареста, носить ему передачи и книги, а главное — видеть его.