― Она пугала тебя в такие моменты? ― спросил док, когда мы расположились в студии на чердаке. Самое уютное мне место, после домика на клёне. Гетман сидел на подоконнике, расслабленно закинув ногу на ногу. Я за мольбертом, в пол оборота к нему, набрасывая линии на чистый белый лист.

― Я не могла понять, что происходит с ней, и что я сделала не так, спровоцировав её… ― мельком посмотрела на мужчину, примеряясь к нему карандашом, я прищурила один глаз, ― В общем, из того что я могу помнить: да, чертовски.

― Что произошло с твоим братом?

Вздохнув, принялась переносить отмеренные параметры на бумагу.

― Сейчас, я уже не уверенна, ― ответила я честно.

― Потому, что многого не можешь вспомнить? ― догадался Гетман.

― Да, но кое-что… ― я слегка подвисла, пытаясь понять, что хотела подсказать мне моя память, ― Просто один клочок, очень странный и не вяжется с моим нынешним представлением о ситуации. Он успокаивал меня, или я его… и было много крови… не знаю. ― мотнула я головой, ― И самое странное, что я позволяла ему это, он мог меня касаться, выходит я ему доверяла. ― сделала я вывод.

― Значит да. ― подтвердил мужчина, ― Это всё, что ты помнишь о своём детстве?

― Нет, но в рецидивах моей маман мало привлекательного и уж точно ничего интересного. ― пробормотала я ловко орудуя карандашом, ― Что ещё? Она маниакально относилась к моему развитию и образованию. Я помню запах, какой-то… цитрусовый что ли. Не знаю, что это, но апельсины до сих пор даже видеть не могу.

― Именно апельсины? ― уточнил док. Подумав, кивнула.

― Да, только их.

― Что ещё?

Проинспектировала задворки своего сознания, на предмет старых заброшенных воспоминаний.

― Полумрак и тени… похоже на театр теней, ну знаете, такой, который создают из теней рук, делая разные фигуры на свету. Не знаю, что это было, но мне это нравилось, это приносило прям какой-то восторг. Ещё… яркий свет, и холод, и… всё. Дальше не знаю, но это неприятно, даже жутко. Потом что-то произошло, что-то очень страшное, и болезненное, и всё что я могу сказать об этом, что как-то связанны с его исчезновением и моей фобией. Но что именно это было, не могу сказать, не помню. И… Вот! ― пристукнула я карандашом по мольберту, и развернулась к доку, ― Он выбил апельсин из моих рук сказав, что он отравленный. Вот почему я их избегаю. ― вспомнила я и вернулась к зарисовке. ― Я даже не в жизнь не припомню как он выглядит, но помню, что у него были светлые волосы и чёрные-чёрные глаза, просто антрацитовые. Знаете, настолько чёрные, что не видно где кончается граница зрачка, и начинается радужка.

― Это внушало страх?

― Как ни странно, но… нет. Да, он был ненормальным, как сказал Коля, просто пугающим до чёртиков. Но сейчас у меня это вызывает… сомнение что ли, не знаю. Не знаю почему. И больше ничего, да и эти воспоминания откуда, я даже не знаю.

Немного подумав он спросил:

― Тебя вводили в состояние гипноза ранее?

― Да. Почему-то эффект оказался разрушительным.

― Значит, гипноз тебе противопоказан, ты должна вспомнить самостоятельно.

Внезапно, меня сильно переломило от такой перспективы. Я покачала головой, теряя нить своих действий на холсте.

― Я не хочу.

Я услышала, как Гетман вздохнул.

― Это давит на тебя, поверь мне, всё станет гораздо проще, если ты вспомнишь. Ты сказала, что помнишь яркий свет и холод, как-нибудь можешь это объяснить?

― Нет. ― отрезала я, ― Но меня довольно сильно раздражает яркий свет, да и вообще в темноте я чувствую себя уютнее.

― Почему это так раздражает? ― спросил психолог. Искоса посмотрела на него, поглощённая когнитивным диссонансом.

Если я скажу, как скоро он подвергнет меня госпитализации? А если не скажу, как долго я смогу оставаться по эту сторону грани?

― Вроде как, меняются зрительное и слуховое восприятие: краски окружающего мира могут казаться мне сверхъяркими, что в общем-то очень мучительно. ― ответила я осторожно, с тихой деликатностью, ― Звуки ― сверхгромкими, размеры своего тела ― непропорционально уменьшенными, но не всегда, а только тогда, когда я нахожусь в обществе ― люди при этом, кажутся больше в размерах. Параметры помещения могут видоизмениться, с большего на меньшее. Но раньше, это было гораздо более ярковыраженно. ― заметила я, на всякий случай, ― Вспышки фотоаппарата, вообще могут серьёзно ослеплять, что безусловно выводит из себя. Я даже телевизор не смотрю, его яркость режет мне глаза.

Ненадолго он удержал мой взгляд, затем кивнул.

― Это называется светобоязнь. Элементы избегания света представляются хотя и неявным, но и не таким уж редким явлением, комплементарным другим, часто встречающимся изоляционным симптомам ― замыканию в доме, зажмуриванию, когда по бредовым мотивам, не будучи в ступоре, человек пребывает с плотно сомкнутыми веками; инверсии суточного ритма, симптому «капюшона», эмбриональной позе с поворотом лица к стенке, ношению темных очков, головных уборов на голове… вплоть до обшивки стен изоляционным материалом с целью защиты от «лучевого воздействия соседа»

― Что? ― усмехнулась я, скривившись. Он многозначительно вскинул брови.

― Это только кажется смешным, Виктория. Ну и, наконец, это комплементарно симптому фото- и гелиофобии ― страху прямого попадания солнечных лучей на кожу.

― Только очки. ― сказала я, ― Ну и да я могу надолго зажмуриваться, иногда. Хотя… может всё, в некоторой степени, кроме обшивки стен, разумеется.

― В зависимости от того, как ты себя чувствуешь? ― предположил док. Я пожала плечами.

― Наверное. Но солнца я никогда не избегала, просто ношу очки и всё, но солнце я всё таки люблю.

― Но в тёмное время суток, всё равно чувствуешь себя комфортнее? ― спросил он достаточно наводящим тоном.

― Да. ― не стала я врать.

― Эти симптомы периодичны?

― Да, иногда я вообще спокойно переношу свет.

― Ты говорила, что тебе показалось, что ты видела брата…

Ткнула карандашом в его направлении.

― Только попробуйте меня спросить пила ли я свои таблетки. ― процедила я, недовольно.

― Я знаю, что, да. Я о том, что изначально ты думала, что обозналась? ― поинтересовался он, внимательно на меня смотря. Я отвернулась к мольберту.

― Не знаю.

― Ты списала это на зрительные галлюцинации?

Я опустила глаза, смотря в пол.

― Ну, в общем-то да.

― Однако не исключаешь что ты видела именно то, что видела?

― Это вполне вероятно, ведь? ― заискивающе посмотрела я на психолога. Я бы даже сказала с надеждой.

― Безусловно. ― уверенно подтвердил Гетман, ― Дыши ровно, не забывайся. ― одернул он тут же, ― Следи за дыханием.

Перевела дыхание.

― Что значит: «маниакально относилась к развитию»? ― спросил он спустя мгновение. Посмотрела на него, решая, как-бы поделикатнее об этом сообщить.

― Эта женщина давала мне риталин в детстве. ― заявила я, и ощутила льющуюся по венам, ненависть и отвращение. И обиду: горькую, сильную, несправедливо убивающую. Да, и мне снова удалось шокировать терапевта. Я отвернулась к мольберту, продолжая рисовать.

― Открыто? ― уточнил он осторожно. Я безразлично покачала головой.

― Нет, наверное подмешивала мне риталин в еду.

― Апельсины, ― проговорил он задумчиво. Я в шоке посмотрела на него. «…он отравлен!»

Мне стало дурно, я уткнулась лбом в полотно. Какое-то время он молчал. Может секунду, а может и минуту, а может он и говорит, не знаю. Я была поглощена противоборством со своей горькой обидой, и долбанным сожалением не весть о чём. Может о своём детстве, или о родителях, или… или о Ренате. Нахер эту сумятицу! О том, что я вообще родилась на этот долбанный свет ― вот о чём я всегда сожалела, жалею, и буду! К несчастью прежде чем меня швырнули в этот мир, никто не спросил моё «нет»!

― Ничерта понять не могу! ― вспылила я сверля взглядом набросок, ― Он же был спятившим! ― метнула взгляд в Гетмана, стоически выносящего моё эмоциональные замыкание, ― Но я верила ему. Но побаивалась. Почему-то. Вот почему?

― Ты связываешь свою гаптофобию именно с ним. ― ответил он спокойно. Но это не ответ!

― Проблема то не в этом! Не в нём! Эти противоречивые воспоминания ― вот в чём проблема. Они ёбнутые! Простите. Просто… это не правильно! С его стороны, исходила как помощь, так и угроза. ― я не выдержала его прямого взгляда, и отвернулась.

― Просто ты не всегда можешь видеть реалии поведения и поступков, как окружающих, так и своих собственных. Если бы могла, тебя бы не удивляло его противоречивое поведение, ведь на сколько я понял, он был не здоров. К тому же в столь малом возрасте, ты не могла рационально и предельно ясно оценить ситуацию.

― Да я и сейчас в этом, не мастак.

Ущипнула себя за переносицу, реально недоумевая: как так-то вообще? Не выдержав психанула и отшвырнула карандаш.

― Да, что ж, за херня произошла?!

― Спокойно. ― почти скомандовал док, ― Оставим это, пока что. Вернёмся вот к чему: у тебя целая система запретов ― света, шума, социальных контактов, а также поведение воздержания, выражающееся в табуировании веществ, открыто употребляемых тобой в прошлом. Помимо прочего, имеют место ограничения, подкрепляемые идеями, ограждения от себя окружающих. По какой причине, тебя преследует мысль, что ты портишь окружающим жизнь, своим присутствием?

Скептически окинула взглядом психолога.

― Ну может быть потому, что именно этим, я, собственно и занимаюсь, нет?

― Ты склонна сильно преувеличивать плохое, и третировать хорошее. ― заявил он качая головой, ― Так, тебе диктует твой внутренний конфликт. На самом же деле все не так страшно, Виктория. Это лечится! Доказано наукой, между прочим. Так называемые «хронические формы» купируются настолько эффективно, что проявлений заболевания может не быть долгие годы.

― Другой вопрос, вылечивается ли насовсем? ― возразила я подчёркнуто излучая скепсис, сглаживая своё раздражение.

― Лгать не буду, нет. ― ответил док, ― Но период ремиссий, может быть очень длительный. При первых признаках обострения ― усиление дозировки адекватного препарата до улучшения состояния и дальше опять поддерживающая терапия. Гипертонию официальная медицина не умеет лечить и даже поддержать на уровне, приемлемом для больного. А вот биполярное расстройство ― научилась.

Я принялась затушёвывать портрет.

― Хм. Великолепная перспектива, ― пробормотала я бесстрастно.

― Как продвигаются дела с социальной адаптацией? ― спросил психолог. Я изумленно не без укора, уставилась на него.

― Ого! Адаптацией? Вы явно меня недооцениваете!

Он не отреагировал, выжидающе на меня смотря. Я мрачно нахмурилась.

― Дерьмово продвигаются. ― призналась я, и выставила ладонь, ― И не смотрите так на меня.

― Я всё ещё предлагаю дневник.

Криво ухмыльнувшись, мельком взглянула на психолога, рассеянным взглядом.

― Эм… не настолько.

― Я бы хотел вернуться вот к какому вопросу, Виктория: почему обвиняя своих родителей в сложившемся положении, по большей мере ты всё равно винишь именно себя?

― А кого мне ещё винить? ― пожала я плечами, тушуя мягким карандашом, ― Мать спятила, отец спился, кое-кто вообще пропал чёрте куда… ― многозначительно посмотрела на Гетмана, ― Вам, Александр Сергеевич, как вообще, не страшно со мной разговаривать, нет?

Он лишь задумчиво обвёл взглядом студию, поверх очков.

― Ну, судя по всплывшей информации твоя мать была не в себе за долго до тебя. А твой отец явно в порядке сейчас.

В его прохладных чертах на секунду скользнуло что-то горькое. Смесь сожаления и негодования. Он, хоть и психиатр, хоть и кандидат медицинских наук, а может уже и доктор, но человек, явно выросший в иной атмосфере. В нормальной, правильной, чёрт возьми, атмосфере! Как психолог, он может меня и понимает, но как человек, не понимает, как такое может быть. Ему просто чисто по-человечески невдомёк, как столько нагромождений и сплетений нашего карнавала душ, процветали в течении столь долгих лет.

Да, в каком-таком, чёртовом, вообще, я живу измерении?!

― Так бывает, что человек, побывавший в руках недобросовестных и некомпетентных психиатров, твёрдо убеждён, что просто не может впоследствии оказаться в порядке. ― произнёс он несколько хмуро, с нотами разочарования, ― В нашей стране ― психиатрия увы, чуть ли не карательная медицина.

Задохнувшись от негодования, пронзила его потрясённым взглядом.

― Предлагаете мне отнестись к ней с пониманием? ― возмутилась я сквозь сталь и лёд вставший мне поперёк горла. ― Серьёзно?!

― Нет, только к самой себе. ― опроверг он спокойно.

Мне планку кидает, просто заворачивает. Плотно сомкнув глаза, провела ладонью по лицу и выдохнула. Сделав глубокий вдох, посмотрела на свои руки. Их поработила мелкая нервная дрожь.

― Давно в вашем доме работает гувернантка?

― Альбина, пришла уже после всей этой белиберды, которую я не могу вспомнить. ― сказала я сменяя гнев на лёгкую грусть, ― Но она возможно может вам поведать сказку, о том как маленькая девочка слетела с катушек, убила своего нагваля, и вскрылась.

― Нагваль… это ведь тотемизм, не так ли? ― переспросил док. Я кивнула в ответ. Потерев ладони друг о друга, вернулась к рисованию.

― Наслышан. ― сказал он размышляя, ― Твоя мать христианка?

― Моя мать чокнутая. ― усмехнулась я серо, ― И нет, она убеждённая атеистка.

― У тебя часто случаются провалы в памяти?

Подправляя и стирая лишние линии ластиком, я пожала плечами.

― В последнее время, вообще не случаются.

― Какой период? ― решил уточнить док.

― Вот уже года три или около того. Или нет…

Гетман смотрел на меня внимательным, ожидающий пояснений взглядом.

― Аля, говорила, что у меня до сих пор случаются приступы парасомнии.

Психолог, еле заметно повёл бровью, подаваясь чуть вперёд.

― Ты ничего мне не говорила о парасомнии.

Я одарила мужчину хмурым холодным взглядом.

― Зато мой отец в этом преуспел.

― Как давно у тебя нарушения сна? ― спросил он игнорируя мою реплику.

― Вот уже лет девять, не меньше. ― ответила я.

― Как это проявляется?

― Я могу говорить, даже отвечать на вопросы, если их задают, правда исключительно на-дене, почему-то. Могу плакать, играть на рояле, даже что-то рисовать, а могу банально причинить себе вред. Может ещё что-нибудь, в этом доме полно камер, которые могут фиксировать всё, кроме моей комнаты. ― рассказала я, ― В своей, я давно уже вывела камеру из строя, и не единожды, так что наблюдения там нет. Я не могу спать. И вообще мне хватает паранойи, такое обозрение мне не прельщает. ― посмотрела вокруг, ― Здесь кстати камер тоже нет, поскольку Инна вообще не в курсе, о том что может быть на чердаке. ― поймав вопросительный взгляд психолога, я слегка маниакально улыбнулась, ― Она вообще панически боится чердаков.

Обдумав, он поправил очки за оправу.

― Скорее всего ты совершаешь во сне действия, компенсируя подавленные желания во время бодрствования. Ты видишь сны?

― Не помню их. ― покачала я головой.

― Даже сейчас, при нормированном лечении?

Вздохнув посмотрела на него серьёзным взглядом.

― Это не имеет значения.

― Вообще-то имеет. ― не согласился док.

― Нет, вы не поняли, ― парировала я уверенно, ― Эта иная сторона вопроса.

― Что ты имеешь в виду? ― не понял Сергеич, слегка хмуря брови.

― Мой татум умер, с ним пропала частичка моей душу, и унесли мои сны.

Едва ли он сможет это понять…

― Это же не обязательно должно быть именно одно тотемное животное? ― на удивление серьёзно поинтересовался док.

― Носитель ― нет. Теаморфный дух один. Препараты выступают в роли энергоблокаторов, ― я удивлённо фыркнула. ― Парапсихология же псевдонаука? ― повела я бровью, в немного издевательской манере. Он слабо ухмыльнулся, смотря в сторону, словно что-то вспоминая.

― Я бы не был в этом так уверен. ― пробормотал он, и оживившись поймал мой озадаченный взгляд, ― Вот как мы поступим Виктория. Сегодня вечером ты пропускаешь приём препарата, что разумеется значит, что ты приложишь все усилия, дабы избежать конфликта. С утра, ты так же не принимая препарата, съездишь в неврологический центр, нужно провести обследование, сделать пару тестов.

Только сказав всё это, я осознала, что это не совсем так. Я видела сон… Сон во сне, и даже помню его. Это впервые за девять лет, это так поразило меня, что смысл слов Гетмана дошёл до меня с опозданием. Я подозрительно покосилась на него.

― В какой ещё центр?

― В любой, на твоё усмотрение. Я напишу рекомендации.

― Будете шизу у меня выявлять? ― спросила я вовсе не шутя. Заметив мою панику, док успокаивающе выставил ладонь.

― В случае если подозрения на шизофреническое расстройство не подтвердятся, то ты со спокойной душой продолжаешь лечение, которое было назначено мной.

― А в случае, если подтвердится? ― прошептала я сломано.

Боги, пожалуйста, нет! Я не вернусь под своды клиники.

― Как минимум будет назначена другая терапевтическая программа, и я обязательно её рассмотрю на предмет рациональность в твоём случае, и проконтролирую.

― Как максимум?

― Тесты нужны скорее для исключения у тебя наличия шизофрении. Просто у тебя необычная смешанная форма заболевания, и сложные симптомы, а с учётом риска наследственности, можно ошибочно принять за шизофреническое расстройство. Но лично я склонен считать, что биполярное и шизофреническое ― это два совершенно различных нарушения. Так, что не волнуйся. Есть ещё что-нибудь, что ты хотела бы мне рассказать?

― Ничего значительного. Может только… Я пробовала петь сегодня.

― Поэтому ты звонила? ― вскинул он брови, ― Не могла справится с панической атакой?

― Нет, не совсем. ― покачала я головой, ― Не было никакой атаки. Точнее, было какое-то тревожное состояние, и я замкнулась. А уже потом разозлилась, сильно.

― Как тогда ты вообще решилась, если не чувствовала безопасности? ― спросил он изучающе на меня смотря.

― Да меня собственно никто и не спрашивал. ― процедила я.

― И тем не менее ты не отступила?

― Я замкнулась на немного, ну а потом не могла отказаться.

― Как это не могла? ― видимо не понял меня психолог, ― Это было навязчивой идеей?

― Ну… почти. Просто чувствовала, что… должна. ― подумав немного, перевела взгляд с мужчины на холсте в карандаше, на него уже в режиме реального времени. ― Должна ― в прямом смысле, в смысле из чувства долга. ― пояснила я, откладывая карандаш на выступ в мольберте.

― Ага? Значит грубо говоря тебя просто взяли на понт, верно? ― потешался док. Хотела бы я чтобы это как обычно меня повеселило, вот только…

Я вздохнула, испытывая кружение подавляющих эмоций.

― Я чувствовала вину перед этим человеком, за то, что… он превысил лимиты своих возможностей, а я не могла.

Он неспешно кивнул, в размышлении над моими словами.

― Жертвуя чем-то, ты непременно ожидаешь встречного пожертвования, или когда просвещая во что-то, ждёшь исповеди в ответ ― всё это своего рода кредит доверия.

― Так или иначе, он вынудил меня петь, без разницы как. ― пожала я плечами. Всё-таки, диалоги с этим человеком, способны выжимать до последней капли. Я просто устала.

― Вот как? Очень интересно… ― пробормотал он, ― И это вызвало злость вместо паники? Объясни мне, что на самом деле вывело тебя из себя?

― Я не знаю. ― вздохнула я, раздражённо. У меня больше не осталось сил копаться в своём больном дерьме. Просто сдохли все эмоции до одной. Пусто. Истощена.

― Просто потому, что ты привыкла к таким ксантиппичным отношениям?

Бесстрастно взглянула на него. Он весело улыбался, смотря на меня поверх очков.

― Мы сейчас говорим совсем о другом.

Док склонил голову чуть вправо.

― Говорим-то мы может о другом, вот только человек один и тот же.

― И как вы поняли? ― спросила я не найдя в себе сил, даже на споры. Он точно читает мои мысли, блин.

― Никакой мистики, Виктория. ― опроверг он мои мысли, почти подтверждая мою гипотезу, ― Эмоции одни и те же.

― Но вы я надеюсь не знаете кто это? ― решила я выяснить. Он немного недоумённо сменился в лице.

― А что собственно изменит моя осведомлённость? Допустим я не знаю. И даже не догадываюсь. Я анализирую исключительно тебя. О твоём личном окружении я знаю только то, что ты мне рассказываешь.

― Или фазер мой. ― кивнула я.

― Почему это так принципиально? ― поинтересовался док. Я слабо, раздраженно простонала.

― Да вы со смеху помрёте, если узнаете кто это. Хотя инфаркт миокарда тоже не исключаю.

Ух ты, я оказываться ещё имею силы дерьмово шутить.

― Многообещающе. ― изогнул он иронично бровь. Мгновение он удерживал мой взгляд. Затем приглушенно рассмеялся. ― Инфаркт не обещаю, но да, это весьма забавно.

― Блеф. ― отмахнулась я. Знаю я его. Думает сейчас возьму и всё выложу как на духу. Хрена. ― Вы блефуете. ― я скрестила руки на груди, ― Причём очень плохо, настолько, что умрёте в нищете, если хоть раз сядете играть в покер.

Мужчина усмехнулся.

― Три момента, Виктория. Первый: эти две фамилии с без лимитным абонентом на ковёр, преследовали меня целых два года. Момент второй: вы с самого начала критически бурно друг на друга реагировали, что предполагает только два варианта ― либо лютую ненависть, либо сильные чувства, яро скрываемые за этой ненавистью.

Вот, блин.

― Это более чем очевидно было почерпнуто из моих слов, достаточно, чтобы составить психологический портрет, но…

― Гордеев, Виктория? ― заявил этот чёртов испытатель душ человеческих, ― Ах, да, и третий момент: я прекрасно играю в покер. И вообще-то психологический портрет с твоих слов разительно конфликтует с действительностью. ― осведомил меня, некоторый господин телепат. А вообще-то это жутковато.

― Конечно конфликтует, потому что вы не угадали и не умеете играть в покер. ― парировала я бесстрастно и незаинтересованно. По крайней мере очень надеюсь, что именно так это и выглядело.

Он интенсивно закивал, с серьёзной профессорской мимой.

― Разумеется, да и вообще я не психолог.

― Вы чертовски высокооплачиваемый шарлатан. ― напомнила я отставив палец, для убедительности.

― Точно. ― согласился он. Ага, согласился он. ― Человечество, Виктория, существует тысячи лет, и ничего нового между мужчиной и женщиной произойти уже не может. ― процитировал психолог.

― Уайльд. ― кивнула я, как будто это само собой разумеющееся, ― Приём в среду надо полагать переносится?

― Нет, думаю стоит обсудить некоторые аспекты, после тестирования. ― возразил док и тут же напомнил: ― Затем, я ухожу в отпуск. Вероятно мне вообще придётся перепланировать график консультаций.

― Или он вообще больше не потребуется, да? ― осведомилась я недовольно. Он снисходительно мне улыбнулся.

― Я ни в коем случае не собираюсь тебя госпитализировать. Для этого нет острой необходимости, ― он почти обречённо вздохнул. По моему не одну меня утомил этот разговор. ― С такими симптомами как у тебя Виктория, и клинической картиной в целом, люди при правильном лечении, живут, работают, создают семьи и радуются жизни. ― заявил мне этот дорогостоящий шарлатан.

― Ну, да. ― хмыкнула я, ― А потом дети этих радостных людей получают в наследство ту же клиническую картину.

Он посмотрел на меня взглядом, говорящем мне о том как же со мной сложно. Никто обратного и не обещал.

― Биполярное расстройство, нельзя назвать генетическим в прямом смысле слова. Однако этот фактор имеет некоторое значение. Существуют проценты риска наследственности, но это только риск, безоговорочного факта, что ребёнок непременно унаследует заболевание ― не существует. Как и не существует гарантии, что у совершенно здоровых родителей, не может родиться ребенок с психическими нарушениями. Не надо так упорно утрировать негатив. ― в его тоне скользнуло что-то на грани с укором. Холодно удержала его умный, серый взгляд.

― А теперь посмотрите на меня, очень внимательно посмотрите, и задайте себе главный вопрос: а утрирую ли я?

* * *

Коридоры, пропитанные холодным горьким больничным запахом. Светлые стены, ледяные, одинокие, исчезающие в сплошном белом зареве, сквозь призму моего искаженного сверхчувствительного восприятия. Пытаясь переварить результаты, привалившись к стене спиной, в энергетически подавляющем коридоре, я даже не слышала музыки из наушников сквозь белый шум в голове. Мою спину, обжигала окрашенная в светло салатовый цвет стена, плавя мои мозги не упуская ни единого нейрона на своём пути. Одна истинна брошенная в меня с убойной силой в 3500 кДж, абсолютно уничтожила веру в свои силы. Я не знаю… я просто не представляю, как теперь сделать хоть что-нибудь правильно. Такое ощущение, что ход моих мыслей все замедляется и замедляется, пока в конце концов не дошёл до состояния совершенного ступора. Эта мёртвая точка, чёртова пуля, что преследует меня ощущением полной, отчаянной беспомощности от всего этого. Можно сколько угодно говорить, что это, мол, временное явление, оно пройдет и мне станет лучше, но конечно же, никто не имеет ни малейшего представления о том, как я чувствую, что чувствую. В голове замедленным волчком закрутилась мысль: что если я не могу нормально чувствовать, двигаться, думать так, зачем же тогда все это нужно?

И вот ― вот она, разверзлась пропасть. Как в ней не пропасть? Что будет если прыгнуть? Можешь упасть. А можешь и взлететь. И ты либо ломаешься, и делаешь шаг в обрыв сразу, либо отшатываешься срываясь, отсылая всё к чёрту.

Вот и исписана моя тетрадь. Сценарий драмы утвержден. Я след в след иду по пятам своей матери. Своей шизофренички матери. Теперь, когда же, чёрт подери, эти стены станут моим домом, лишь вопрос времени. Меня просто разносило на миллиарды нано частиц, в собственном вакууме. Но я стоически молчала. Я практически железной рукой удерживала непреодолимое желание закричать, зарыдать, разрушить к чёрту эти стены. Очертя новые границы, раскромсав руки в кровь, бить по стёклам. Но уже поздно. Априори поздно. Зачем же тогда всё это было? Я потеряла ощущения осязаемости мира вокруг себя. Черты всех границ, вообразимых и нет. Их нет…

Я так разбилась об эти стены, так потеряна. Как мне быть, как мне жить с этим?

Хаос, страх, боль, вопросы, бесконечные, непрерывные…

Нахер это всё!

Сорвавшись с места, я умчалась быстрым решительным шагом, прочь из здания частного психоневрологического центра. Умчалась из места, рискующее в ближайшем будущем стать моим последним пристанищем. Так, раз уж будущее приобрело очертания для меня, и жизнь так коротка? Стоит ли перечить судьбе? Кто я мать твою вообще такая, чтобы пытаться переломить роковой фатум, а? Да никто! Так, мелкая пылинка на карте миров, по неволе замешанная в жестокие игры Богов. И это мой вызов Богам, всей долбанной иллюзии выбора, мой последний каприз!

Скользнув за руль GT, врубила на всю громкость стерео систему, и с визгом шин о мокрый асфальт, сорвалась с места. Выжав газ в пол, стиснула руль с непомерной силой, гарцуя по мокрой дороге, еле ощущая скользящее сцепление, лавируя, и безжалостно ложа стеклу спидометра, уходя в мерцающую точку по проспекту, со скоростью за две сотни километров.

Восхитительно.

Кажется я дышу.

Взяв телефон с приборной панели набрала Тёме.

― Да? ― ответил он спустя пару гудков.

― Привет Тём. Где ты? ― спросила я, перекрикивая Ashlee Simpson, со своим «La-La-La», из колонок.

― Привет. Собираюсь на берег, к лодочной станции. Что с настроением?

Ага? Пляжная вечеринка в начале октября? Хм. Идиотизм.

― Сдохло. Буду через полчаса, хоронить будем.

Не дожидаясь ответа сбросила вызов, и отложив смартфон, перестроилась в крайний ряд. Прикупив себе по пути пару атрибутов, расплачиваясь наличными, вскрыла один, и повернула ключи в зажигании. Вернувшись на дорогу, жадно впилась в янтарный древесный напиток. Виски обжог, горло, опаляя внутренности. Со следующим глотком, сознание взорвалось ярким фейерверком, кристаллизируя мир вокруг. Колонки стерео на всю мощь прожигали треком Amatory ― «Другие», насквозь, шальной пулей навылет. На приборной панели завибрировал телефон. Взглянула на дисплей. Гордеев…

Гордеев? Хм. Ну, раз уж я нарушила все правила, и мне гореть в аду…

― Доброго времени суток, Гордеев! ― ответила я жаля ядом.

― Где тебя чёрт подери, носило весь день?! ― заорал он в трубку, разъяренный как чёртов демон. Кажется я немного счастлива. Я перевела вызов на громкую связь в салоне, и пристукнула по рулю, довольно ухмыляясь.

― Я тоже помереть как рада тебя слышать!

― Где ты была? И за каким тебе мобильник, я не понимаю, если ты его не слышишь ничерта?

Да, неужели?

― Гордеев, ты меня утомляешь, ― пробормотала я скучающе, сея дым в салоне, ― Я хочу напиться, накатать записку и застрелиться к чёртовой матери, так что досчитай до ста и подумай, стоит ли продолжать!

― Ты не пробовала, хотя бы предупреждать кого-нибудь, куда пропадаешь? ― поинтересовался он сквозь зубы.

Он, думает я шучу? А, я шучу?

― Нет, не пробовала, ― бросила я зло, делая жаркий глоток виски. ― И какое тебе вообще дело? ― рассмеялась я, издевательски, ― Хватит совать свой нос не в своё дело, ашкий!

― Остановись, и подумай, очень хорошо подумай, какого хрена ты на меня нападаешь? ― проговорил он сдержанно, ― За то, что я заставил тебя сделать то, что сама ты сделать не решалась? Или за то, что я решил удостовериться, что всё с тобой в порядке? Так, что же является твоей проблемой?

― О, ну вообще зашибись! ― пристукнула я по рулю, ― Сначала ты кроешь меня матом по-цыгански, давай теперь ты будешь говорить со мной как доктор с пациентом! А что? Может моему отцу стоит платить тебе а не моему психоаналитику? У меня были дела. Я их завершила, и как видишь они не предусматривали бритвы, ножи, таблетки, веревки и оружие! Всё? Я утолила твоё любопытство?

― Что?! ― взревел он оглушая меня, ― Ты ведь и понятия не имеешь, что я сказал. ― заявил он серьёзно.

О, серьёзно?

― Не сложно догадаться.

Он долго молчал. Я уже хотела скинуть долбанный вызов, выворачивая руль, в сторону междугородней трассы, включила дальний свет.

― Где ты? ― спросил он вздохнув. Я многозначительно присвистнула.

― Ну ничего себе! Рафаэль-Чёртов-Диктатор-Гордеев, капитулирует под белым флагом! ― потешалась я с сарказмом, ― Так, где мой календарь? Обведу сегодняшний день красной ручкой!

Он грубо выругался, по звуку явно отдаляя телефон от себя. Разобьёт? Нет?

― Просто скажи мне, где ты сейчас, ― прошипел он тяжело дыша.

― Что, на грани? ― бросила я с вызовом, ― А я вот уже там! Вчера, сегодня завтра и всегда! Добро пожаловать на маскарад! Как ощущения?

― Это, что, так принципиально для тебя? ― спросил он, ― Прямо сейчас?

Я утратила нить понимания.

― Принципиально, что? ― переспросила я, напрягаясь как под пулями.

― То, что я наговорил тебе вчера на репетиции.

О, ну вообще-то не очень.

― Да, мне вообще индифферентно, что ты там наговорил, ― усмехнулась я язвительно,― Твой электорат меня не интересует.

Я услышала глубокий вздох на том конце провода, содрагнувший мне нутро, обжигая сознание.

― Ты снова часто моргаешь.

Чёрт! Я аж завертелась, полностью ожидая, увидеть его где-то поблизости.

― Ты не знаешь! Не можешь знать!

― Хорошо, скажи мне где ты, и я отвечу на любой твой вопрос.

― В самом деле? ― кинула я, ― Блеск! Я в ауте! А теперь скажи-ка мне Гордеев, думал, ли ты о ней, о той, что так «совершенно идеальна», пока спал с кем угодно ещё? Как тебе такой вопрос?! ― долбанула я по рулю, откидываясь назад, топя в пол педаль. Он глухо хмыкнул.

― Да, Вик, думал, ― ответил он с какой-то странной усмешкой, ― А почему? Да потому что! Потому, что этот твой аутизм ― абсолютен.

Моя ухмылка канула в без вести временного континуума, когда смысл снизошёл до меня. Меня мотнуло по дороге, и я едва не обратила бутылку Джека вниз, выравниваясь на пустой трассе. Я падаю вниз. Так, мне нужен вдох. Мне нужен выдох. Дерьмо, я не дышу…

― Что? ― прошептала я шокировано, ― Да какого чёрта ты обо мне знаешь?! ― закричала я, вжимая газ в пол.

― Хватит, Вик! Хватит со мной бороться, бороться с собой, против себя. Мы ходим по кругу, по долбанной замкнутой траектории, и только потому, что ты бежишь от меня сломя голову!

― Ты забываешься, Раф. ― отрезала я сквозь пелену застыдившую глаза, ― И сколько ещё раз тебе повторить, чтобы до тебя наконец дошло, что не надо называть меня так?!

― Это я-то забываюсь?! ― вспылил Раф.

Я судорожно втянула дым, манёвром уходя правее.

― Боги, почему я до сих пор всё это терплю, а?

― Потому, что я тебе нравлюсь.

― Ну это вообще уже сиди я сам открою… ― пробубнила я, ― А знаешь, что, да.

― Да?

Так, наверное стоило предупредить, что я шучу. Я ведь шучу, правда?

― Да, нравишься, ― протянула я, нехорошим тоном. ― Прям до смерти. А судя по моему текущему состоянию, я без пяти минут труп.

― Я не шучу, Вик.

― Я тоже, ― отсекла я ледяной сталью, сворачивая с трассы к береговой линии.

― Нет, ладно, хорошо, я мог бы понять, если бы у тебя кто-то был. Или если бы тебе было реально плевать на меня, что не является правдой! Но я не понимаю, Вик! Так назови мне хоть одну адекватную причину, вменяемую причину, реальную, за каким таким чёртом ты морочишь мне голову?

Где-то там, на том конце соединения, раздался сильный грохот.

Я могла бы назвать ему целых три, и на этом мы бы покончили с этим раз навсегда. Во первых: мне мало просто желать, что либо, это обязательно перерастёт в крайность. В нездоровую привязанность, и необходимость на грани с одержимостью, мои чувства ― каприз. Я остро и неправильно реагирую, теряя то, в чём нуждаюсь, и я падаю вниз. Я просто не умею иначе, я не вижу долбанных границ разумного, и я не умею отпускать людей, без боли и сожалений. Во вторых: мне рано или поздно все равно придётся его отпустить, он только думает, что все просто. Если бы он видел меня и говорил чаще хотя бы на треть, от настоящего времени, он бы понял, что просто не выдержит. А он не выдержит, так или иначе он уйдёт, так лучше, чтобы он ушёл сейчас, до того, как моя болезнь превратит чувства в несчастье. И в третьих: я сбегу отсюда. Я могла бы сказать всё это сейчас. Я сказала лишь:

― Я ― не она.

― Не… кто? ― спросил он настороженным тоном.

Хороший вопрос. Плохой поворот.

Я сбросила чёртову трубку. Глаза обожгло слезами, в один момент перечеркнув весь рассудок, взвинчивая кураж в крови, унося в бесконтрольную бурю. Всё. Это просто титры. Пару раз обрушив свою бессильную ярость на руль, выругавшись от души, я подъехала к берегу. Заприметив просвет в потёмках, в конце просёлочной дороги, в окружении тёмных крон деревьев, замедлила ход.

Шумная музыка, весёлый гам и запах костра, приняли меня в свои чертоги, стоило только заглушить двигатель. Проходя мимо припаркованных ближе у лесной полосе, машин, ощутила прилив сил от осенней прохлады и предвкушения, освобождения. К чёрту терапевтический туман и вязкость мыслей. И Гордеева к чёрту! Всё к чёрту! Идеал направляет нас по жизни подобно путеводной полярной звезде, не так ли? Что ж, это ощущение запредельно, идеальное. Больше мне не нужен стоп и я чувствую себя такой живой. И это просто потрясающе: идеи мелькают одна за другой, завораживают, обольщают, соблазняют, как будто наблюдаешь за падающими звездами в ожидании увидеть самую яркую.

― Тори! ― окликнул меня Тёма, размахивая обеими руками над своей головой.

― И тебе Здравствуй! ― крикнула я, подняв бутылку в воздух, бредя к центру тусовки у костра, сквозь толпу, народа, танцующего, развлекающегося, живущего. Дышащего полной грудью. И очередной залп виски в беседе о чём угодно, с кем угодно, предоставил мне сияющие настроение, во всём своём великолепие. Стеснение как рукой сняло, и правильные слова и нужные жесты тут как тут… Малоинтересные люди и события вдруг приобрели невероятный интерес, яркость, страсть. Вместо привычной искусственной терапевтической модели восприятия, меня одолели непреодолимые желания, будоражащие, навязчивые желания, настоящие и живые ― естественные.

Волны крупными сильными потоками бились о пирс, сея вокруг запах моря. И я до мозга костей была переполнена ощущением легкости, силы, всемогущества, эйфории… кажется, я способна совершить всё, всё что угодно ― разверзнуть руками бескрайний океан. Вокруг октябрь, а в моей душе расцвёл июль…

― Смолова!

Но разумеется, в один момент все это заканчивается…

Развернувшись на пятках, демонстративно сделала большой глоток виски.

― Где. Твой. Телефон. ― в сдержанном гневе потребовал Раф.

― Какого ты тут делаешь? ― наехала я.

― У меня к тебе тот же чёртов вопрос! Занятное совпадение, правда?

От его вкрадчивого злого голоса, всё внутри задрожало. Мысли замелькали как-то уж чересчур быстро и их стало слишком много. Ясность мыслей сменилась состоянием безграничной потерянности… Я ментально рухнула, утратив способность уследить за всем этим больным дерьмом. Как он меня нашёл?

― С каких таких пор, ты заделался долбанным сталкером? Ты что мать твою, следишь за мной?

Так, и кажется мне начинает изменять моя голова. Мой ядовитый юмор начинает меня раздражать. Я не разумею, что с моим фейсом, но Тёма настороженно заметал взгляд, между нами. И от моего вида, ему явно становится страшновато, не меньше чем от вида злого Гордеева. А мне самой все не по нутру, не по душе, не так. Буквально все начало раздражать, злить, пугать. Я допила виски, со злостью отбрасывая бутылку наотмашь. И кажется я напрочь теряю контроль.

Я тону…

Я чувствую себя в ловушке, под пристальным сапфировым взглядом. Чувствую необходимость жалить своим ядом его Вавилон.

― Где ты была? ― потребовал Раф. Метнула в него заткнись-нахер-взгляд.

― Да кем ты вообще себя возомнил? Думаешь, я всё это время подыхала в мечтах, увидеть тебя и что ты снизойдешь до признания факта моего существования? Может быть, ты считаешь я ночами грежу, чтобы быть с тобой?

Моей яростной словесной агонии, казалось просто нет предела. Раф внимательно на меня смотря, сменился в лице от злости, до откровенного шока.

― Какого… чёрта на тебя нашло?

Всё вокруг словно затихло, обращая внимание только на нас. Это взбесило. Я развернулась и ушла, прикуривая сигарету. Как так можно, чёрт возьми? Неужели ему это нравится? О да, ему определённо доставляет нереальное удовольствие, снова и снова, сбрасывать меня с небес на землю, беспощадно втаптывая в землю. Туда, где я сбегаю. Сбегаю по краю этой пустоты. Сбегаю в болезнь. И я лечу, лечу вниз, стремительно, болезненно, на самое дно. А там бескрайний океан принимает меня в свои чертоги, топит глубоко, глубоко под своими бушующими волнами. Но мне наплевать.

― Тори!

Наплевать, я лишь ускорила шаг, не оборачиваясь.

― А ну-ка подожди, Вик. Помолчи и послушай…

― Нет уж спасибо! ― всплеснула я руками. Я шла к припаркованной машине, только бы избежать конфронтации.

― Да подожди ты, чёрт побери!

Он схватил меня за локоть и дёрнул на себя, так, что я просто по инерции развернулась и вписалась в его грудь.

― Заткнись, и дай мне сказать!

Я залепила ему пощечину, с такой дури, что вполне могла бы сломать свою руку, а он лишь дёрнулся по инерции.

― Не трогай меня!

Я забилась в истерике, пытаясь вырваться, замахнувшись снова. Он перехватил мою руку в сантиметре от своего лица. Он сильно сжал челюсть. Синие глаза опасно сверкнули, прожигая меня убийственным взглядом, с высоты своего роста. Глухо, низко зарычав, Раф с такой силой впился мне в губы, что я почувствовала металлический привкус крови…

Моё дыхание панически сбилось, от необъяснимого приступа страха, боли, страсти, и я даже самой себе не могла расшифровать такую реакцию. Это обнажало душу. Кристаллизировало ощущения до предела, делая чувства резче, жёстче, чётче. Это словно было ударом в тысячи вольт, жаля прямо в самое сердце, подобно библейским скорпионам. Безумно хотелось сбежать, исчезнуть растворяться на совсем, в никуда, в нём, я не знала. Только прекратить это безумие. Меня колотило, поработившей тяжелой дрожью, но его это не остановило. Он лишь сильнее прижал меня к себя, заточая в раскалённую ловушку, сильных рук.

Раф, запустил руку в карман моей кожанки и достал ключи от машины. Резко отпрянув, он ожесточился в лице и схватив меня за руку, молча потащил меня к моей машине, и хоть бы одна сволочь, откликнулась на мой крики, и хоть бы кто догадался, что мне как бы в самом деле нужна чёртова помощь! Я не могла отодрать от себя его грабли, со злостью матерясь на Гордеева, требуя, чтобы он немедленно меня отпустил и шёл к дьяволу, но и так видать от него, и сдаваться он явно не собирался.

К нам стремительно подошел, Тёма.

― Какого хрена вообще происходит? ― потребовал Артём, ― Отвали от неё! ― он посмотрел на меня, ― Пошли Тори.

А происходит полный абзац и я просто понятия не имею, что твориться в этой черноволосой демонической башке! Я рванулась в сторону, но меня бесцеремонно задвинули за спину, не размыкая мертвенной хватки на запястье.

― И куда это она должна пойти? ― спросил он с жестокой тихой интонацией. От такой кровь стынет в венах. Я попыталась сдвинуться, но меня снова одёрнули обратно.

― Туда, где она хочет быть. ― спокойно ответил подошедший Пашка, ― И судя по её реакции, на твоё появление, это как можно дальше от тебя.

А вот это капитальное дерьмо. Пашка КМС по боксу. Гордеев не догадываясь об этом, небрежно мотнул головой, перебивая меня.

― Она никуда не пойдёт.

― Гордеев…

― Виктория… ― прорычал Раф с нажимом. Да злобно так, блин! Я выглянула из-за злющего придурка, затем посмотрела на Пашку, взглядом умоляя оставить это. Но кажется, он не так всё понял.

― Девушку отпусти. ― спокойно проговорил Пашка.

― Нет. ― беззаботно, ответил Гордеев. Но я уже слышала этот тон…

Пашка подступил ближе.

― Что значит, нет?

― То и значит. ― отрезал Раф, ― Есть такое слово, «нет», представляешь? ― огрызнулся он с издёвкой. Пашка чуть не потерял невозмутимое лицо, прочистил горло.

― Ты проваливай. Она идёт со мной. И я не шучу.

Пашка не шутил. Пашка недоволен. Юмора Пашка не понимает, в принципе. И в бою я этого парня видела не раз, и даже не два. И я бы на месте некоторых не нарывалась.

― Никто и не смеётся.

Некоторым плевать. Некоторым походу жить надоело.

― Ты понимаешь, что…

― Да, плевать я хотел, ― зло прорычал Гордеев. Ой, дурак… Дурак, же. Как есть дурак!

Секунда. Я отлетела куда-то в сторону, дезориентированная, но прочно устояв на ногах. В руках как-то оказалась чёрная осенняя парка Гордеева. Когда я сориентировалась, Пашка уже замахнулся на Рафа. Ему не хватило доли секунды, что бы увернуться, и Пашка смог сбить Гордеева, с ног.

Вот чёрт!

Второй удар незамедлительно обрушилась мимо его головы. Мгновение, и он уже на ногах. Он большим пальцем, смахнул кровь проступившую на нижней губе и наклонил голову, испепеляя взглядом исподлобья. На его лице заходили агрессивные тени, и проступили желваки. Можно было видеть, как свет от костра, пляшет пламенем в его диких, почерневших глазах. Его взгляд метал убийственные молнии. Он словно не в себе…

― Нет!

Не знаю кто это там взвизгнул, но я видимо в шоке просто. На мои претензии разумеется все наплевали. Более того, завязалась не хилая потасовка. Мир раздробился на быстрые кадры. Раф прижал какого-то парня к дереву, выбивая биту из его рук. Кто-то, тут же медленно встал, не отрывая внимательного взгляда от биты на земле. Что-то блёкло сверкнуло. Когда я успела перехватить биту, я в душе не разумею, но она с моих рук нашла свою точку соприкосновения, с головой, какого-то парня, стремительно нацеленного на Гордеева, что был чертовски занят кем-то другим, и такой подставы, вряд ли мог предвидеть.

Парень рухнул. Навзничь Затаив дыхание я не могла оторвать напряжённого взгляда от лежащего на земле парня. Он не поднимался. Я боялась, что он вообще не дышит. Эмоции резко сменились, срываясь в откровенный ужас… потрясение перекрыло мне кислород. За каким таким чёртом я это сделала? Только потом я сообразила за каким. В руке парень зажимал складной нож. Я обмерла.

Пашка заметив тоже самое, что и я, беспристрастно посмотрел на меня. Я на него. Он на меня. Меня напряжённо трясло. Он скользнул вниз, и приложил пальцы к артерии на шее, моей походу дела будущей статьи.

― Живучий, ― хмыкнул Пашка, сквозь ухмылку. Поднявшись подошёл ко мне цепляя биту из моих оцепеневших рук, не касаясь кожи.

Прежде чем что либо вообще понять, какой-то грёбаный пещерный человек, просто закинул меня на плечо. У меня сердце упало в ад. Я в панике, замолотила по каменной спине, напрочь забыв все цензурные слова, выдавая всё что я об этом думаю.

Мир перевернулся, и запихал меня в мою же машину. Я было открыла рот, но уткнулась четко в тёмно-синие глаза, пылающие огнем.

Закрыла рот.

Внутри всё содрогнулось от болезненного удара сердца. Раф перегнулся через коробку скоростей. Напряжённый всем телом, источающее невыносимый жар, он не на секунду не отводил от меня опасно горящего взгляда, не позволяя даже вздоха сделать. На его губах рассечена. Я опустила взгляд. Руки, сбитые в костяшках, кровоточили.

Что я натворила?

Горечь сожаления, прошлась по мне, глубоко пронзая острыми шипами. Силы просто меня покинули. Я больше не могла сопротивляться этой мании, и просто зажмурилась, бессильно уронив голову на руки. Нежным касанием он заправил мне прядь за ухо, чем просто причиняя мне ещё большую боль.

― Никогда. Больше. Так. Не делай! Поняла меня?

Зачем он только явился сюда! Не нарисуйся он на пирсе, как чёрт из табакерки всё со мной было бы в порядке. И с ним! И вообще! Я отчаянно нуждалась в пространстве.

― Как же я тебя ненавижу, ― процедила я.

― Нет. ― мотнул он головой, заводя движок, ― Я знаю, что я тебе нравлюсь.

― Знай, мне не жалко, ― пробурчала я, сверля взглядом приборную панель, ― Будет просто великолепно, если ты будешь знать об этом находясь как можно дальше от меня.

Он вывернул руль выезжая с просёлочной дороги, на трассу.

― Так не интересно.

― Зато уверяю тебя, гораздо более долговечно.

И я уже не его в этом убеждала. Я себя убеждала. Он ничего не сказал на это, не отрываясь от дороги.

― Как ты вообще, узнал, что я там?

― Отследить мобильник, несложно, ― усмехнулся он, и достал из кармана своих джинс, чёрный смартфон, ― Особенно если он синхронизирован с каким-то другим.

― Что? ― опешила я, ― Что ещё за вторжение в мою жизнь?!

Раф пронзил меня взглядом, толи злясь, толи с тревогой.

― А что, мать твою, я должен был сделать? Ждать пока твоему отцу из ментовки позвонят? Или сразу из морга! ― пристукнул он по рулю.

Такую ерунду, только Колян мог провернуть.

― Ты что Коляна в это просветил? Ты спятил?!

― Да, если бы я сказал об этой херне Коляну, ты бы была дома, гораздо раньше! Где ты была целый день? И… с кем?

― В психушке, с чёртовой кучей докторов и санитаров! ― съязвила я, ни разу не солгав.

― Я серьёзно.

― Я тоже, ― я повела бровью, ― Прикинь? Ты понимаешь, что я даже перед отцом не отчитываюсь в том, где я, с кем я, и чем занимаюсь? И ты определённо точно спятил, если думаешь, что я буду докладывать об этом тебе, ― огрызнулась я. Отвернувшись я уткнулась головой в стекло, наблюдая мерцание фонарей вдоль дороги. Мысли были сбивчивыми, ломаными… Я была сломленной, сломанной, я запуталась. Заблудилась, где то в глубине себя, меж мрака ночной трассы и потёмками своей всепоглощающей маниакальной чёрной дыры, именуемой душой. Слёзы скользили по щекам, безвольно опадая крупными каплями вниз. Я даже не пыталась остановить немую агонию. Какой в этом смысл? Её никто не видит. Видят слезы, брань, моих демонов, но не её. Не меня.

Раф заглушил двигатель заехав на подъездную дорожку, к моему дому. На первом этаже горел свет. Аля не спит. Она переживала наверное…

Раф, перегнулся через коробку передач, оперяясь о приборную панель передо мной, и положил ключи от машины на мои колени.

― Сейчас не нападай на меня, а просто ответь. С тобой точно всё в порядке?

Что я могу сказать? Что по результатам тестов, моё биполярное диагностировали как биполярное шизофреническое расстройство личности, и что-то там бла-бла-бла-ещё. После слова «шизофреническое», я провалилась под лёд и не слышала ничерта.

― Со мной никогда, ничего не бывает точно в порядке, ― пробормотала я хмуро, ― Привыкай.

― Это… да? ― спросил он подозрительно блуждая взглядом по моему лицу.

― Что, «да?» ― не поняла я.

― Да ― тебе нехорошо, или мне ― да?

Я запуталась.

― А тебе нехорошо?

Пару раз моргнув он глухо как-то мрачно рассмеялся. Его взгляд стал тяжелее.

―Так, что с тобой стрясалось сегодня? Ты не явилась на репетицию, дома тебя с утра не было, в чем дело?

― В чём, в чём…

Это не я, никогда не я, это либо терапия, либо мания, либо ещё какая-нибудь хрень… А я?

― Я просто устала.

Его глаза исказила мука. Меня надломило. Я отдала ему ключи от своей машины.

― Держи. Машину завтра пригонишь. Езжай домой Раф, ― я выскользнула из салона, ― Спокойной ночи.

Я побрела к дому, увеличивая расстояние между собой и этим безумным днём. На краю сознания, я услышала двойной клик сигнализации. Развернувшись, я отшатнулась от неожиданности возникновения некоторых, передо мной, как из под земли, уткнувшись в колонну, на крыльце. Раф упёрся одной рукой, в колонну, над моей головой, и вложил мне мои ключи в руку.

― Я прогуляюсь, тут не далеко.

Я хотела возразить, но он низко склонился надо мной, и мысли разбежались прихватив дар речи. Никогда наверное не устану поражаться, такому парализующему эффекту, от его присутствия.

― Вик… ― прошептал он хрипло, ― Кто он для тебя?

Этот шёпот буквально толкал меня на край. Я сильно сомкнула веки, желая оказаться как можно дальше от всего этого. От этой драмы. Но это только я, не он! Это не его драма. И я в край запуталась, я уже ничего не могла понять, я даже не хотела пытаться понять. Я даже глаз не хотела открывать. Я просто устала…

― Прекрати всё это, ― попросила я в надежде, что где-то там внутри него, осталось хоть какая-то частичка благоразумия.

― Не могу. Я знаю, что напугал тебя, просто…

Я в шоке распахнула глаза. Он что в самом деле считает, что я из-за этого так взбесилась? Боги, а почему я вообще так сорвалась? Ах, ну да, я же шизофреничка. Точно.

Его губы невесомо скользнули по моей щеке, к уху. По всему телу предательски дрожа, прокатилась пьянящая волна, срывая судорожный вздох с моих губ.

― Я видел его с тобой и не раз. Так кто он?

― Просто тату-мастер.

― Мне наплевать, я спрашиваю, кто он для тебя.

― Мой ответ от этого не изменится.

Он прижался ко мне лбом, ловя мой взгляд. И судя по тому, что я позволяю ему делать с собой, никаких тестов не надо, чтобы удостовериться в моей неадекватности. Уголок его губ чуть повело вверх, в каком-то совершенно нечитаемом выражение.

― Не надо так, ― я отвернулась не выдержав интенсивного, пронзительного взгляда, ― Я знаю, что чертовски облажалась, только не смотри так.

― Я не потому так смотрю.

― Ну и почему тогда ты на меня так смотришь? ― поинтересовалась я, стараясь сосредоточиться, но ощущения не целостности, неполноценности, ущербности, не давали не единого шанса на позитивные размышления.

― Потому что ты красивая,― ответил Раф, с серьёзным видом, но в глазах плясали весёлые черти, ― Мне вообще нравится созерцать всё красивое. Некоторое время назад я решил не лишать себя простых радостей бытия. ― этот намёк на улыбку стал откровенной провокационное усмешкой. Это только то, что доступно его взору, и то что он видишь ― оболочка, и наплевать вообще какая она, это не столь важно.

― Красота не снаружи, она внутри. Нихрена там нет коме тлена.

― Да, с какой ты, чёрт побери, планеты? ― усмехнулся он невесело.

― Ты видел вообще, какое дерьмо я устроила, Раф? ― вскинула я подбородком, ― Так, как ты можешь так…

Я не могла дышать.

Он просто не понимает! Не понимает, всей тяжести проблемы! Да, я лучше сдохну в одиночестве, чем повторю судьбу своей проклятой матери, разрушая и заражая всё вокруг себя своим сумасшествием. Я уткнулась затылком в колонну, и приложила ладонь ко лбу, к беспощадно шумящей голове.

Он пробежался рукой по своим волосам, как-то незаметно от меня, он оказался совсем близко. Слишком близко. Это могло быть очень пугающим. Потому что могло влиять на меня, и очень сильно.

― Уезжай. Сейчас. ― отрезала я прерывисто.

Он провёл кончиками пальцев по пыльной стороне моей ладони, по маленькой татуировке ворона.

― Только, если это то, чего ты хочешь, ― шепнул он, почти касаясь меня губами. Он даже не пытался отстраниться, находясь в долбанном «ничто» от моего лица.

― Спокойной ночи, Раф.

― Репетиция, завтра.

Он легко провёл костяшками полусогнутых пальцев по почему лицу. Разбитых в кровь, из-за моего долбанного нездорового эгоизма. Мне пришлось приложить титанические усилия, чтобы напомнить себе наконец, кто я есть на самом деле, и кем не являюсь.

― Спокойной ночи, Вик.

Отстранив руку от моей кожи, он преодолел ступени крыльца, пряча руки в карманы джинс, унёс с собой легкий шлейф пряно-мускатного аромата, и, клянусь, я почувствовала боль разлуки.