Я помню первые уроки игры на гитаре, как с непривычки от струн болели подушечки пальцев. Помню, что мне нравилось это ощущение ― ощущение боли где-то кроме как внутри, это отвлекало меня, успокаивало, это захватило меня. Тогда я ещё не знала, что это такое, тогда я просто играла и мне казалось, что я лечу…
Музыка в кафе почему-то играла более громко, чем обычно. Наверное потому что посетителей кроме меня ещё не было. Утро воскресенья, все нормальные люди спят ещё. Я узнала композицию группы, Crossfade ― The Unknown. И мне она не мешала, даже напротив, мне очень она нравилась. Ко мне подошла девчушка официантка, и сонно мне улыбнулась, принимая заказ из свежеиспечённых курассанов и двух чашек кофе.
Смотря сквозь стёкла кафешки, наблюдая за опадающими осенними листьями, я отчего-то вспомнила извечный вопрос: «За что ты казнишь себя?»
За что я казню себя? Вопрос был не в том почему, я это делаю. Почему это помогает мне ― вот в чём вопрос. Как это работает, если я и сама не знаю, что пытаюсь стереть. Всё это не так просто. Эта плёнка моей памяти в корни плюралистическая. Она запутанная, в ней много дыр, просто пустоты. И именно эта пустота самая болезненная. Это как… ампутированная конечность. Ты её не видишь, но порой ты можешь её ощущать: чувствовать движения и даже боль, психогенную боль, она такая же как фантомная. Вроде бы и нет её, но она есть. Так и здесь ― картинки событий нет, а ощущения остались.
Я увидела в окошко Солу, переходящую дорогу. Она спешила и была такой красивой сегодня. Она всегда такой была. Вечно спешащей и красивой как Покахонтес. А я такой потерянной и безликой, что просто слов нет. Какого чёрта она до сих пор возится со мной и моими демонами? Не смотря ни на что считая меня крутой рок-девчонкой. А между тем, когда глаза рок-музыкантов из «Девятого круга» были красны за счёт линз, мои глаза были красны от слёз…
Мои слёзы были насильно высушены, прежде чем подруга вошла в кафе. Увидев меня, Сола улыбнулась и направилась к столику. Я в тысячный раз подумала, что какой-то парень вне сомнений станет грёбаным счастливчиком. Сола никогда никого не подпускала к себе и на пушечный выстрел, но наверное она полюбит кого-нибудь позже.
― Доброго времени суток, скво. ― Сола как и принято в приветствии индейцев, смотрела вниз, садясь напротив. Смотреть в глаза, приветствуя индейца ― это чистейшее проявление неуважения, практически оскорбление.
Она была бодрой, но нервной. Это насторожило меня. Я кивнула, неуверенно улыбнувшись в ответ.
― Привет, кори.
Это у нас фишка такая. Эдакая дань истокам. У неё к греческим. У меня к индейским.
― Ты чего такая? ― обеспокоилась Сола, блуждая по моему лицу. Наверное я была заплаканной. Я спрятала глаза, разглядывая белую чашку с кофе.
― Не бери в голову, не выспалась просто. Ты чего меня всполошила не свет не заря?
Я была смущена, тем что она могла догадываться, о том что я плакала.
Пункт № 2 в списке того, что я ненавижу: ненавижу когда видят мою слабость.
― Сдурела? ― усмехнулась Сола, ― Время пол двенадцатого!
Пункт № 3: ненавижу просыпаться.
Укоризненно посмотрела на подругу.
― Воскресенье, кори!
Вдохнув, она стянула с плеч кардиган и повесила на спинку стула.
― Я в общем… поговорить с тобой хотела, ― заявила Сола, ― Что с тобой произошло? Что вообще с тобой такое происходит, а?
― А? ― я растерялась и напряглась от этого её волнения.
― Не прикидывайся! Я же вижу, по тебе вижу! То нормально-нормально, то чёрте что! ― пожаловалась подруга. Мне стало стыдно.
Пункт № 4: ненавижу свою совесть.
Я закусила губу. Меня по сей день это поражает. Серьёзно, я просто в чертовском благоговении от её силы и преданности.
― Ты, будто меня не знаешь, ― сокрушилась я, ― Знаешь же какая я…
― Skesse! ― резко осекла меня Сола, её тон был строгим, ― Тебе придётся придумать что-то покруче своего сумасшедшего дерьма, скво, чтобы от меня избавится. Так и всё-таки?
Она облокотилась на стол, весьма проницательно меня рассматривая. Уверенна, от неё не укрылись мои перемены за лето не в лучшую сторону. Я отчаянно нуждалась в дружеской индульгенции, но как я могу признаться ей на чистоту?
― Воля случая, Сол. Всё позади уже, всё хорошо, ― соврала я и тут же напоролась на свою совесть.
Пункт № 5: ненавижу врать.
Сола немного нахмурилась.
― Я просто интересуюсь, ― оправдалась Сола, она казалась обиженной. ― Извините мадам, что мне на вас не наплевать!
Пункт № 6: ненавижу, когда за меня беспокоятся.
Выставила ладони на подругу, в примирительном жесте.
― Не пыли, кори.
Она глубоко вздохнула, волны тревоги в её больших карих глазах, заставили меня напрячься и сконцентрироваться на защите.
― Ладно, ― сдалась Сола и нашла взглядом чашку кофе, ― Это мне, да?
― Да, кори, с добрым утром, ― улыбнулась я, ― Всё, теперь твоя душа за меня спокойна?
Сола достала из своей сумки две папки. Одна, я так подозреваю выпускной альбом, а вторая мой аттестат. Меня не было на выпускном, сдав экзамены я уехала к отцу. Зря я это сделала.
― Ты извини, если что? ― немного замялась Сола, передавая мне всё это через стол, ― Просто, я наверное не так всё поняла.
Сола выжидающе застыла взглядом в моих глазах. В карих глазах мелькнула искра любопытства, но так же быстро её заволокла дымка разочарования и печали. Её глаза говорили мне: «Ты напугала меня». Сердце с визгом затормозило в груди, касаясь края пустоты… Это было так неожиданно, обычно я спокойно балансировала на краю своей переменчивой пропасти. Всё изменилось, словно зависло на спусковом крючке.
Пункт № 7: ненавижу переменчивость.
― Тори, ты чего?
Посмотрела на подругу: она в недоуменном замешательстве смотрит на меня. Очень обеспокоено. Великолепно, просто. Меня накрыла злость. На неё, за это тупое беспокойство. На саму себя, за то, что чувствую себя виноватой перед ней.
Какого чёрта, я виновата перед ней?!
Я забрала протянутые над столом, папки, и убрала их в сумку к ноутбуку и журналам. Отвернулась, смотря в сторону, пробегаясь разрозненным взглядом, по помещению кафе, я сдерживалась, переводя мысли куда угодно, только подальше отсюда. Чашка кофе подрагивала в моих пальцах. Я отставила её на стол, пока не пришлось оттирать кофе от одежды.
Сола, что-то рассказывала, что-то о своей учёбе, об институте, каникулах на Крите, но я не уверенна. Я не могла её слышать. Я вообще ничего не слышала. Только шум в голове. Только считала ритмы своего дыхания. Я смело могу писать доктрину о различных способах дыхания.
Я с силой стиснула зубы и кулаки. Так сильно, что челюсть свело, а ногти до боли впились в ладони. Потребовалась целая минута, а может и восемьдесят, чтобы поймать хрупкое равновесие. Правда в том, что нет никакого равновесия. Я давно уже поняла, что со мной твориться какое-то невообразимое дерьмо. Или слишком быстро и потрясающе. Или слишком медленно и очень убийственно. Где-то подсознательно я чувствую, что все мои выводы о собственном состоянии не больше чем продукт моего больного мозга. Ведь, когда задаёшься вопросом: «А, не спятила ли, я, часом?» ― это как правило уже свершавшийся факт. Но всё гораздо запутаннее. Я могла быть избалованной малолеткой вчера. Могу быть сломанной и испуганной завтра. Я могу быть замкнутой сейчас, а через час не быть…
Нехотя, я расслабила руки, боль затихла совсем, оставляя лишь лёгкое напоминание о себе в виде пульсирующей дрожи в желваках и в руках. Я начинаю путаться в себе. Я могла почувствовать, как притормаживали мыслительные процессы, чувствовать поползновения теней подкрадывающегося кризиса. Желание освобождения из клетки, сильно зашкаливало. С моей головой вновь что-то не так. Не так, не то всё, всё не то…
С Солой мы попрощались, выйдя из кафе. Завтра мы увидимся. Наверное. Я никогда не была уверенна в завтрашнем дне, даже в том, что мы подруги я не уверена. Чёрт! Злость и неопределённость, повисли камнем на моей шее. Я слишком далеко зашла, чтобы сдаться. Я не могу себе позволить реплей рецидива. Правда в том, что ещё в начале лета я парила и наивно верила, что всё это стало пройденным этапом. Однако, я не была бы собой, если бы не являлась просто Королевой-Грёбаных-Вторых-Шансов.
Заприметив возле кафе знакомую чёрную шевелюру с телефоном у уха, я принялась заполошно шарить по карманам в поиске ключа. Я не намеренна встречаться с ним. Это целая цепочка. Мне почти удалось распутать звенья этой уничтожающей цепи, когда мы с ним сталкиваемся лицом к лицу. Точка её замыкания ― мой код апокалипсиса.
Пункт № 8: ненавижу Гордеева.
Сталкиваться с ним не было никакого желания. Этот грёбаный парень пугает меня до чёртиков (но я никогда не признаюсь в этом вслух, разумеется). Мы пришли в класс в один год, двумя годами ранее в ноябре. Успев зарекомендовать свою демоническую персону не самым лучшим образом, он сделал своей миссией, превратить каждый мой день в школе в чёртов ад, и надо признаться очень в этом преуспел. Не знаю, что за проблема у этого придурка, но он очень жестокий, подавляющий и разрушающий всё на своём пути, эгоцентричный деспот. Ему совершенно наплевать, на чьи либо чувства и боль, помимо своих собственных. Хотя, я очень сомневаюсь, что он вообще может чувствовать боль. Для этого нужно иметь сердце. У этого ксантиппичного экземпляра, его не наблюдается. Как только толпы девчонок могут образовать вокруг него целое паломничество? Клянусь, у нас в городе целый культ в его честь, мы его так и называем, «Гордеевский фан-клуб». Вот только, он красив лишь снаружи, внутри он конченный гад. Я вообще не удивлюсь, если он пришёл в этот мир прямиком из преисподней. Одно наше знакомство чего стоит…
«…Пролетая поворот ведущий к боковой лестнице, или над гнездом кукушки; я была зла. Нет, не просто так зла, я так прям ЧертовскиОченьМатьТвоюЗла!..вот кстати на неё и зла. На мать, то есть. Она выбросила мои вещи! Мои вещи! МОИ! Она не имела никакого права на это! Не она их покупала! Всё что у меня оставалось там, оставалось в этом долбанном доме, всё!..каждая мелочь куплена отцом, на деньги отца! Моего предателя отца!
― Чёрт!
Я вписалась в высоченного парня, сбивая его с не менее стремительного пути. Я задохнулась. Он остервенело выругался. Его рука машинально зацепилась за перила, удерживая равновесие. Вторая его рука удерживала моё равновесие, разрушая хрупкое равновесие душевное. Спешка никогда не доводила до добра. Не зря говорят, поспешишь ― людей насмешишь. В моём случае, смешно не было никому, совершенно. Я не дышала под тяжестью фобии. Парень зло сверкнул тёмно-синими глазами.
― Ты куда несёшься, бестолочь? ― прошипел он вкрадчиво, ― Какого ты… ― он заглянул в мои глаза и резко выдохнул. Меня напугал этот звук «Ах…». Наверное. Не знаю. Но меня затрясло. Казалось, он растерян. Я могла ощутить его замешательство. В его тёмно-синих сапфировых глазах, словно что-то вспыхнуло, сметая растерянность, кардинально меняя его черты. Он крепко сжал челюсть. Меня окатило волной ярости. Мне нужно срочно убраться от него, моя неправильная башка, подстрекает меня дать по роже каждому, кто расшатывает моё, и без того нестабильное состояние. Я оттолкнула себя от него.
― А ты сам-то, не пробовал смотреть, куда прёшь, придурок долбанный! ― выпалила я, под властью вспыхнувшего гнева. Я пошла прочь, мимо него, замечая серёжку в левом ухе парня, как маленький кристалл. Клянусь я случайно его бортанула плечом. А может и нет.»
Тогда я ещё не знала, что мои вещи сберегли, спрятав на чердаке. Тогда я ещё не знала, что он ― Рафаэль, ― злой как чёрт деспот, и с этим чёртом мне придётся учиться в одном классе. Хотя, быть может сказывается цыганская кровь. Цыгане народ агрессивный, по большей части, а Раф ― сын цыгана. В нашем Златске, это, не редкость, наверное треть города ― цыгане. Всё из-за многочисленных таборов, которые, к слову сказать, этот город и образовали ещё при царе, облюбовав золотые и алмазные прииски, коими славится наш северный град. Вообще-то, по мне так, Гордеев и не похож на отца. Он на цыгана-то, даже не похож. Только что волосы чёрные и немного вьются, а в остальном он на мать похож, она русская. Даже глаза те же, синие, только у него темнее. Но сколько людей, столько и мнений. Да, и мне чертовски жаль эту женщину. Она конечно выглядит, роскошно, такая статная чисто славянская красота, но не знаю… несчастной что ли. Неудивительно, я бы вообще пристрелилась с таким сыночком.
Подойдя к перилам, к коим был приставлен мой транспорт, то бишь велосипед, я присела, а сумка с ноутбуком скатилась с плеча и громко стукнулась об асфальт. Выругавшись под нос, на сей счёт, поправила ремень, а ключ от велосипедного замка, зараза, запропастился куда-то. Я крутила головой, озираясь, всецело занятая рекогносцировкой местности на предмет обнаружения себя. Паранойя ― это тоже про меня.
Замешкалась, забыв, что делала. Мне не нравится это. Я отвлекаемая конечно, но не на столько же? Концентрации никой вообще. Уверенна одного из моих демонов зовут Вельзевул ― повелитель мух. И я не о тех демонах, что таятся в преисподней, я о тех демонах, что таятся в наших головах. Мысли, как мухи сонные и бесполезные, всё замедляются, и замедляются, и замедляются… медленно замыливая сознание, обматывают канатом мою шею, завязывая узел петли. Когда они умрут, демон выпнет табуретку из под моих ног.
Пункт № 9: ненавижу своих демонов.
Вздохнув, окинула свой велик взглядом, и продолжила поиски. Спустя вечность, я нашла наконец проклятый ключ в кармане джинсов. Он сорвался с руки, отлетев в сторону, меня немного повело, из-за того, что я резко выпрямилась во весь рост. Моё напряжённое до мозга костей, тело, пережило столкновения с неким чужеродным предметом. Я испуганно втянула воздух. От столкновения с асфальтом, меня спасла только рука. Тоже кстати чужеродная. И это последний человек из всей планеты возможных, рука которого была приемлема на моей талии. Не знаю, чего там с моим лицом, но я возблагодарила солнцезащитные очки, за то что они на мне и не дают Гордееву видеть моих глаз. Говорят, глаза ― зеркало души, ведь глаза говорят вещи, которые язык сказать не может. Вдох так и не достиг лёгких, застряв где-то в пространстве. Хотелось закричать. Так я собственно и сделала бы, и не исключаю, что даже матом, но для этого мне нужно сделать вдох, а я не могу этого сделать.
Некоторые, с антагонистическим ко мне отношением и хищной ухмылкой, самым наглым образом стянули с меня очки.
― Ага? Вот это улов.
Я открыла рот. Но глоток воздуха ― это всё что мне удалось. Закрыла рот. Ладно, это тоже уже что-то. Как вообще он посмел? Он знает! Знает, что нельзя трогать меня, прикасаться ко мне! Он уже сталкивался с этим… в смысле… он безумно меня напугал однажды, давно ещё, мы только в школу в пришли. Схватил меня за руку, да главное внезапно так! Я была не в самом хорошем состоянии тогда, и уж точно не в самом адекватном. Не то чтобы меня мучали галлюцинации, вообще-то, это большая редкость, но порой мне может причудится что-нибудь. И к несчастью, это что-нибудь причудилось мне именно в тот момент, когда он перехватил меня за руку, останавливая в школьном коридоре. У меня случился сильнейший приступ паники. И прямо сейчас мне надо дышать и надо чтобы Раф…
― Руки убрал, ― прорычала я, сквозь зубы и попыталась выхватить у него свои очки, пользуясь его близким к себе положением. Чересчур близким. Я могла видеть все грани переливов кристалла в его ухе. Я могла даже слышать удары его сердца. Могла чувствовать. Клянусь, оно билось прямо о мои рёбра! Он отдёрнул руку с моими очками. Ах, так значит? Со всей дури наступила ему на ногу. Он едва слышно застонал, скривившись от боли, но ухмылку не стёр. Лишь губу закусил. Обе его руки взлетели вверх. В одной руке мои очки, в другой ключи, и тоже мои.
― Хорошо, Смолова, я не трогаю тебя. Я понял, ― он кивнул, и вопросительно развёл руками, чуть склоняя голову, ― Между прочим, ты бы грохнулась прямо на асфальт, не поймай я тебя. Так в чём проблема?
Вот так, удивил. С какой стати он такой любезный? (И да, это он ещё любезный).
― И тебе привет.
Я в наглую смотрела на Рафа, прямо в его глаза.
Пункт № 10: ненавижу зрительный контакт с людьми.
Но отвести сейчас взгляд, всё равно, что признать поражение. Я вроде как решила, что этому не бывать? Да! Мне конец…
Он молча протянул мне ключ от велосипедного замка и прикурил сигарету.
Отстёгивая свой велосипед от перил, я покачала головой.
― Ну и ну. Прямой потомок Навуходоносора, замешан в благих делах.
Потомок жесточайшего тирана в истории человечества, пару раз моргнул.
― Чего?
― Навуходоносор? Да был такой ганд…
― Он был Вавилонским царём, я в курсе, Смолова.
Рафаэль послал мне предупреждающий взгляд, намекая не хамить. Но это же не значит, что я так и сделаю, не так ли?
― О, ну надо же, ты знаешь кто такой Навуходоносор. Класс. Очки верни. ― вытянула ладонь. Игнор. Тёмно-синие глаза с прищуром следили за мной. Что за привычка такая щуриться подозрительно? А вообще-то странно как-то. Он же двоечник, откуда он, чёрт побери, знает про Вавилонского царя? Хм. Я что, всё-таки брякнулась головой об асфальт и попала в какую-то параллельную вселенную?
Проницательно на меня смотря, он хмыкнул и нацепил мои чёрные «Рэй Бэны». А вообще-то ему идёт. Маловаты правда. Гордеев же ведёт себя так, словно и не было этой школьной войны между нами, что делает всё в сто крат более странным. Это не типично для него.
― Ответишь на вопрос, верну.
― Дарю, ― улыбнулась я неискренне. Подумаешь… У меня их всё равно целая коллекция. Люблю очки, что здесь такого?
Я взобралась на свой транспорт. Раф запульнул сигарету в неизвестном направлении. Он кривовато ухмылялся, разворачиваясь и уходя по тротуару, достал телефон из кармана. Вот так вот, ни зарасти, ни до свидания. Некоторые вещи не меняются ― как был хамлом, так хамлом и остался.
Сола вообще думает, что он социофоб. Он ― это вообще последнее о чём я думаю, но полагаю она слегка ошиблась. Он не ходит по стеночкам, и в тени не прячется. Напротив. Привлекает к себе столько внимания, сколько вообще возможно. И тут стоит обратить внимание на пути которыми он достигает, этой славы, что идёт впереди него. Это как с синдромом Туретта. Все довольствуются заблуждением что, человек страдающий от этого недуга, должен представлять из себя персонажа из «Пролетая над гнездом кукушки». Ожидают, что он будет выкрикивать кому-то что б он отвалил нахрен, параллельно рассуждая о ситуации на мировом фондовом рынке. Но это на самом-то деле лишь яркий и очень редкий симптом у людей страдающих этим расстройством. По большей части, это незначительные нервно-моторные тики, и ты сможешь только с течением времени понять, что тот или иной человек страдает синдромом Туретта. Или как с моей гаптефобией. Я боюсь прикосновений людей, но это не означает, что я впадаю в ошеломляющую психованную истерику от этого, как в фильме «Босиком по мостовой». Ну, уже нет… и не всегда, по крайней мере. Просто у меня своеобразная реакция. Ладно, неудачный пример. Я это собственно к тому, что так же и с социофобией. То, о чём говорит Сола ― клеше, стереотип. Социофобы конечно психи, но они не такие. Гордеев не боится общества. Гордеев общество просто ненавидит. Он ненавидит людей, и можно было б предположить, что он социопат, но…
Когда видишь, что гремучая змея готовится к удару ― бей первым. Первоисточник ненависти в основном именно страх. Спрятать свой страх перед обществом можно, внушая обществу страх к себе, идя на поводу у собственного заблуждения, что лучшая защита ― это нападение. Однако, его поведение не просто защитная реакция. Он ненавидит людей, но он их не боится, это они боятся его, и ему нравится производимое им впечатление, нравится внушать страх и это, не просто необходимо для чувства безопасности, неа. Он просто в восторге от этого, ему доставляет едва ли не физическое удовольствие сам процесс нападения, запугивания, не удивлюсь если ему нравится причинять боль ― а это уже гораздо глубже социопатии. Но я так же допускаю мысль, что он просто грёбанный наглый урод.
Да уж, давно я с психологией дружу. Знал бы кто, насколько давно…