Джейн отлично провела время в «Марвилле»: ребрышки были и впрямь великолепны, а Джеймс смешил ее весь вечер презабавными историями о братьях Бартонах в их лучшие денечки.

На обратном пути они с Роном почти не разговаривали, но у дверей своего дома Джейн пригласила его зайти и выпить чашку чая. Правда, теперь она сомневалась в разумности своего поступка. Джейн не была уверена, что даст ожидаемый ответ, и в то же время не хотела огорчать Рона отказом.

Из открытого окна веяло ночной прохладой. Улица под шатром деревьев готовилась ко сну. В ее старых особняках обитали теперь почти сплошь молодые врачи, адвокаты, люди свободных профессий. Они рано ложились и рано вставали.

В этом квартале было приятно и удобно жить и растить детей. Спокойное дружелюбное окружение, хорошие школы и так близко от дома, что можно дойти пешком. Просто идеально. Джейн, одной из немногих одиночек, посчастливилось поселиться здесь. Она услышала шаги Рона еще до того, как он вошел в кухню.

— Как девочка? — спросила она, повернувшись.

— Наконец уснула. Так сказала Милли.

— Беспокойный ребенок?

Рон потер затылок, словно снимал боль. Волосы были растрепаны, а челюсти плотно сжаты.

— Не знаю. Энн уже легла, а Алан на каком-то собрании, поэтому некому подтвердить, так это или нет.

Джейн нахмурилась.

— Вчера Энн действительно показалась мне измученной.

— Вчера?

— Да, у меня были кое-какие дела неподалеку, и я заехал к ним выпить кофейку.

— И часто это бывает?

— Случается.

Джейн принесла чайник и указала Рону на стул.

— Ничего, что я принимаю тебя в кухне? Это мое любимое место.

Он обвел кухню медленным взглядом.

— Здесь уютно и красиво. Особенно мне нравится аквариум.

Джейн с удовольствием посмотрела на свою удачную покупку с «блошиного» рынка.

— Не правда ли, он впечатляет? Я так люблю наблюдать за рыбками, особенно за вуалехвостами, они ужасно милы.

— Милы? Хм.

Рон потянулся за кофе и обнаружил в чашке слабо заваренный чай.

— Ромашка, — пояснила Джейн, когда их взгляды встретились. — Успокаивает.

Рон отпил глоток — уж лучше бы выпить просто виски или, на худой конец, безвкусное белое вино, столь любимое Джейн.

Рон откинулся на спинку стула и дал отдых напряженным мышцам спины — на них, а также на левую руку приходилась теперь вся физическая нагрузка. Если бы Рон был один, он снял бы боль массажем.

— Расскажи мне об этой миссис Квинсли, — обратился он к Джейн и вытянул ноги, чтобы окончательно расслабиться.

Его просьба пришлась кстати, и Джейн засветилась улыбкой.

— О Рон, она просто чудо! Вырастила шестерых детей, а потеряв седьмого, решила воспитывать чужих. За это время она между делом стала дипломированной медсестрой. А еще… — Джейн приблизила к нему лицо, словно собиралась сказать что-то очень важное, — она умеет печь шоколадное печенье, да какое! Язык проглотишь.

Рон уже привык к взрывам восторга Джейн по самым неожиданным поводам. Они придавали их общению интимность и доверие — то, что Рон так тщательно избегал все эти годы.

— Хм, первая часть твоего отзыва имеет прямое отношение к достоинствам няни. Но вторая? При чем здесь шоколадное печенье?

— Как ты не понимаешь? Шоколадное печенье — очень важный фактор в формировании психики и характера ребенка, — очень серьезно ответила Джейн. В легкой переливающейся блузке, подчеркивающей формы, она выглядела чертовски соблазнительно.

— Каким образом?

— Сообрази сам. Что тебе больше всего запомнилось из твоего детства?

— Запах карболки от бинтов, которыми мать перевязывала мои разбитые коленки.

Джейн улыбнулась.

— А кроме этого?

— Вызов к директору?

— Рон! Будь серьезным.

Это тихое восклицание вызвало у него неодолимое желание взять Джейн на руки, подняться в спальню, медленно и осторожно снять с нее все лишнее, но… Проделать это теперь ему было не так-то просто.

Рон отпил глоток невкусного отвара.

— Ладно, ладно, не смотри на меня так, будто я ранил тебя в самое сердце. Действительно мне приходилось пить молоко с печеньем, а потом садиться за уроки.

Ее губы тронула улыбка.

— С каким печеньем?

Он заставил ее немного подождать, залюбовавшись радостным ожиданием в глазах цвета золотисто-темной бронзы.

— С шоколадным.

— Ага, тогда мне нечего добавить.

Рон снова попробовал чай и, окончательно решив, что он ему не по вкусу, отодвинул чашку.

— Тебе не нравится? — очаровательно надув губки, спросила Джейн, и у Рона бешено забилось сердце. Усилием воли он заставил его успокоиться.

— Не очень. Я вообще не люблю чай.

Джейн с любопытством пыталась отгадать, что означает этот блеск в его глазах. Она и сама ощущала себя несколько необычно.

— Я тоже не большая любительница этого напитка, но когда пью его, то кажусь себе воплощением добродетели. Именно поэтому и заварила.

Рон переменил позу, нахмурился, снова заерзал на стуле, распрямляя плечи. Неужели этот стул мал, или он волнуется и никак не может расслабиться, отдохнуть?

— А как ты чувствуешь себя, когда пьешь кофе? — спросил Рон, взглянув на нее исподлобья.

— Чертовски грешной, — вздохнула Джейн. — Это мой второй тяжкий грех, но я не собираюсь избавляться от него.

Уголок рта у Рона пополз вверх, но это отнюдь не означало улыбку. Он понимал, что позволяет этой женщине брать верх и начисто ломать установленные им правила. Рон был просто бессилен противостоять колдовскому наваждению ее близости.

— А первый? — поинтересовался он, вопросительно подняв брови.

— Лучше предупредить тебя заранее, — насмешливо ответила Джейн, тоже стараясь скрыть волнение в голосе. — Я безумно люблю все шоколадное. Я держу коробку конфет на работе и дома в столике у постели. Не говоря уже о запасах на кухне.

— Да, грех велик.

— Жаль, что ты так думаешь.

Она попробовала свой чай, поглядывая на Рона сквозь струйку ромашкового пара.

— Теперь твой черед. Какой у тебя самый страшный грех?

Рон отважился назвать тот, с которым давно и безуспешно боролся.

— Вспыльчивость.

— Ага, плохой характер, не так ли?

— Был. Но теперь я умею обуздывать его.

— А если не удается?

— Тогда… все стараются держаться от меня подальше.

— Хороший предлог ни с кем не сближаться, не так ли?

Рон не привык, чтобы ему возражали, больше того, обсуждали мотивы его поступков или анализировали их. Он вообще не хотел, чтобы его понимали. Он делал все, чтобы сохранить в тайне свою личную жизнь. Понимание неизбежно приводит к контролю, на что он никогда добровольно не согласится.

— Где-нибудь рядом с шоколадом у тебя не спрятана бутылочка виски?

По ее глазам он прочел, что Джейн догадалась о его желании и теперь решает, как быть. Давать ей право выбора ошибочно. Это придаст Джейн уверенности, а его сделает еще более уязвимым.

— Значит, с чаем покончено, — произнесла Джейн и подчеркнуто драматично вздохнула.

Встав, она направилась в кладовку и вскоре вернулась с запыленной бутылкой.

— Вишневый ликер. Кто-то из родственников преподнес на Рождество несколько лет назад. Домашнего приготовления и, думаю, немалой крепости.

— А точнее? — поинтересовался Рон, глядя, как она вытирает бутылку полотенцем.

— Градусов шестьдесят — Она нахмурилась от усилий отвинтить пробку. — Черт побери, не открывается.

— Не поглядывай с укоризной, — ответил Рон скорее сухо, чем рассерженно.

Джейн рассмеялась.

— А как поступаешь ты, если что-то не открывается? — Она подставила металлический колпачок бутылки под струю горячей воды.

— На дверце кухонного шкафчика есть специальное приспособление, которое заменяет мне вторую руку.

— Разумно.

Обернув полотенцем горлышко бутылки, Джейн попыталась снова открыть бутылку, и на сей раз это ей удалось.

— А теперь надо найти подходящий хрусталь, — торжественно произнесла она и выбрала самые изящные и дорогие рюмки, да на таких хрупких ножках, что страшно было брать их в руки.

— Так будет лучше, не правда ли? — улыбаясь, сказала Джейн, глядя, как он подносит бокал к губам.

У вишневой настойки был искристый темный цвет дорогого вина, а вкус столь тонкий и необычный, что вводил в искушение и заставлял забыть об осторожности.

Рон с наслаждением смаковал вишневую сладость и еле удержался, чтобы не слизнуть ее с губ Джейн.

— Да, лучше, — согласился он.

Глаза их встретились. В наступившей паузе, как показалось Джейн, они словно подошли к той невидимой черте, которая отделяла их от физической близости. За ней, она знала, обратной дороги не будет. А Джейн еще не готова к этому.

Овладевая собой, Рон острее, чем следовало, почувствовал, что теряет момент.

— Как я понимаю, ты говорила вчера от моего имени с миссис О'Коннел?

Деловой тон беседы, столь привычный Рону, сулил ему большую безопасность.

В глазах Джейн мелькнуло удивление, но вовсе не намек на вину или сожаление, которые Рону так хотелось бы увидеть.

— Я обещала тебе помочь и сдержу слово.

Рон, не сводя глаз с Джейн, провел пальцем по тонкой ножке рюмки. Глаза у этой женщины удивительно меняли свой цвет — от зеленого до янтарно-золотистого. Все зависело от настроения.

— Она не сказала тебе, что у меня столько же шансов получить право на опеку, сколько отрастить потерянную руку?

— Да, сказала.

— И, конечно же, добавила, что шансов было бы больше, если бы я женился. И не на ком-нибудь, а на леди безукоризненных репутации и положения. Иначе говоря, на ком-нибудь нормальном.

В его словах прозвучала не просто горечь, а полное отчаяние. Ее сердце сжалось.

— Итак, все испробовано, — заметил он медленно, стиснув ножку рюмки из ее свадебного набора. — Теперь лишь от тебя зависит, сдержу ли я обещание, данное Марии.

— Это несправедливо! — воскликнула Джейн.

— Но разве не ты призывала меня бороться? Вспомни. — Он посмотрел на вино в рюмке, но тут же отставил, ее и встал. Лицо его было мрачным, взгляд тяжелым. — Я вижу лишь один выход, Джейн. Сражаться до конца. Тебе это не нравится, ну что поделать. Если ты выйдешь за меня замуж, тебе придется привыкать к этому, потому что я не изменюсь.

Джейн открыла рот, но не нашла слов. Она попробовала снова:

— Это похоже на ультиматум. Итак, играть лишь по твоим правилам или же выйти из игры совсем?

Рон сцепил зубы так, что кожа вокруг рта побелела.

— Возможно, что и ультиматум, — резко бросил он. — Или я просто устал ждать, пока ты решишь, стоит ли тебе ради Габи связываться с таким типом, как я.

Слишком расстроенная, чтобы рисковать и сказать что-то не то, Джейн направилась к двери.

— Допей свою рюмку, а то прикончи всю бутылку, если тебе от этого станет легче. А я иду спать. Буду признательна, если закроешь за собой входную дверь.

Он настиг Джейн в темном коридоре. Какое-то мгновение, когда Рон резко повернул ее к себе лицом, она испугалась, что на сей раз он применит физическую силу. Его пальцы больно вцепились в руку Джейн, но тут же ослабели. Кажется, Рон образумился.

— Я предупреждал тебя, что плохой, — хрипло произнес он.

— Да, предупреждал. Я сама виновата, что не приняла всерьез твои слова, — сказала Джейн ровным голосом. — Больше не повторю такой ошибки.

Он отпустил ее и сунул руку в карман.

— Спокойной ночи, Сандерс. Приятных снов.

И оставил Джейн у двери. Ее сердце глухо билось, а в душе нарастало неприятное гложущее чувство, похожее на страх.

* * *

— Меня нет дома.

Джейн еще сильнее уткнулась лицом в подушку. Первый пациент придет в десять. Около четырех ночи она поставила будильник на восемь утра. Неужели уже так поздно?

Заставив себя открыть глаза, Джейн уставилась на дверь спальни. Внизу разрывался старомодный звонок, вот уже сотни лет оповещавший о приходе гостей.

— Ну кто там? — недовольно проворчала она, все еще окончательно не проснувшись. — Сейчас оборву провод.

Джейн выбралась из-под теплого одеяла и стала ощупью искать халат.

— Да перестаньте же звонить, я иду, — крикнула она вниз.

Даже ее богатый столярный опыт не позволил сделать так, чтобы старые ступени не скрипели, толстая ковровая дорожка спасала босые ноги от холодного пола. Было утро, и даже внутренние ставни не могли скрыть яркость солнечных лучей.

— Ладно, ладно! — бормотала Джейн, рывком открывая дверь.

Меньше всего она готова была увидеть на крыльце Рона с малышкой Габи у плеча в позе, возможно, не очень удобной для нее, но, во всяком случае, безопасной.

Он был в темно-синем костюме в еле заметную полоску и белой рубахе с открытым воротом. Галстук небрежно засунут в карман, волосы — в беспорядке.

— У Энн грипп.

— Мне очень жаль, но, надеюсь, она в надежных руках.

Хотя бессонная ночь порядком снизила способность Джейн сопротивляться, ее лицо оставалось каменным.

Рон нахмурился. Видимо, и у него настроение было не лучше.

— Если не веришь, позвони сама. Но хочу предупредить: Энн сказала, что как только мы уйдем, она ляжет в постель и вставать не собирается.

Джейн резко откинула со лба спутанные ряди волос.

— Верю, — сказала она холодно. — Только не понимаю, зачем ты сюда пришел.

— За миссис Квинсли, вот зачем. За той, которая печет чудесное печенье и нянчит детей.

Джейн неопределенно махнула рукой.

— Через два дома налево. Дом с розарием.

Рон на мгновение закрыл глаза. Когда он открыл их, Джейн прочла в его взгляде то, что не нуждалось в словах. И все же он сказал:

— Ты могла бы хоть немного помочь мне, Сандерс.

— Почему? Потому что ты инвалид? Он поморщился, как от боли.

— Нет, черт побери. Просто я должен быть в суде не позднее десяти, а судья не отложит заседание из-за того, что адвокату надо перепеленать младенца.

Он был прав. Причина и впрямь достаточно уважительная.

— Хорошо, — сдалась Джейн, отступив и пропуская его в дом. — Зайди, а я позвоню миссис Квинсли. Бедняжка, должно быть, еще спит.

Она закрыла дверь и, повернувшись, встретила из-за широкого плеча Рона сонный взгляд Габи.

— Доброе утро, малышка, — заворковала Джейн. — Тебя тоже ни свет ни заря безжалостно вырвали из теплой кроватки?

Габи икнула и закрыла глаза. Кто-то аккуратно запеленал девочку в новое одеяльце, которое они с Энн недавно купили. Наверное, Энн, решила Джейн, удержавшись от желания тут же взять Габи и прижать к себе. Нет, чем скорее она отстранится, тем лучше.

— Четверть восьмого, — не такая уж рань, — пробормотал Рон, поворачиваясь к ней.

Джейн заставила себя сделать вид, что не замечает усталости на его лице и темные круги под глазами.

— Не рань для тех, кто не собирался вставать раньше восьми? — Она прошла вперед, демонстративно не приглашая его следовать за ней.

— Разве у тебя нет утреннего приема? — Голос Рона звучал глухо и раздраженно.

— Да, я начинаю в десять.

Рон, наблюдавший за ней в напряженном молчании, остановился на мгновение, прежде чем подойти к большому низкому креслу, в котором Джейн обычно пыталась, урвав минутку, отдохнуть и почитать. Вместо того чтобы сесть в кресло, он положил туда Габи. Девочка, издав недовольный крик, тут же снова уснула.

Скоро он не сможет ее носить так, как сейчас, подумала Джейн, поднимая трубку и набирая номер миссис Квинсли. Но тут же напомнила себе, что это ее, в сущности, не касается.

* * *

Рон нажал на звонок сильнее, чем следовало. Что ж, пусть он у Сандерс и музыкальный, зато у него звонок без всяких глупостей, простой, нормальный и такой сильный, что разбудит даже мертвого.

Он еще раз нажал на кнопку звонка и держал долго, прислушиваясь к мелодии. После судебного заседания его терпение было почти исчерпано. К тому же он знал, что Джейн дома — ее пижонский BMW стоял перед гаражом, похожим на кукольное жилище.

Рон бросил взгляд через плечо на дом миссис Квинсли. Кажется, она довольно милая старушка и, конечно же, опытная няня с хорошим характером. Должно быть, с нетерпением ждет, когда ей вручат младенца.

Пока он вынимал из «мерседеса» детские вещи, миссис Квинсли и Джейн сравнивали расписание всех троих. У миссис Квинсли в пять часов визит к врачу, у Рона встреча с клиентом сразу же после утреннего заседания в суде, а у Джейн — собрание.

Сандерс, конечно, злится на него за опоздание, и он ее не осуждает. Через застекленную дверь он увидел наконец красное пятно, а потом, когда Джейн открыла дверь, — ее хмурое и недовольное лицо.

На ней был красный свитер с ярким узором из цветов на груди и старые, испачканные краской, сильно обтягивающие бедра джинсы. На подбородке белело пятно от детского талька. Одно плечо было мокрым, на другом, сухом, лежала головка Габи. Джейн выглядела встрепанной и уставшей, как и положено молодой неопытной мамаше.

— Прости, я опоздал. Попал в автомобильную пробку.

Она нетерпеливо сдула упавшую на глаза прядь волос.

— Ладно, на сей раз сошло. Собрание оказалось коротким, и я успела к уходу миссис Квинсли.

— Я заехал к Энн и забрал еще кое-что из вещичек Габи, — Рок указал на две сумки у своих ног.

— Хорошо. Ты знаешь, куда их отнести. Проходя мимо Джейн, Рон уловил запах детской присыпки и еще чего-то, присущего только ей, отчего у него замерло сердце. Однако лицо осталось невозмутимым.

— Я сварю кофе, — предложила Джейн, глядя на его спину, когда он стал подниматься по лестнице.

— Я люблю черный и крепкий, — бросил он, не оборачиваясь.

— Знаю, — ответила она. — У меня отличная память.

Когда через несколько минут Рон спустился в кухню, Джейн уже пила кофе, а Габи уснула в своей мягкой складней коляске, стоявшей рядом.

— Твоя дочь долго крепилась, но не выдержала… и уснула. — Джейн пожала плечами, как бы извиняясь.

— С ней все в порядке? — Голос Рона звучал глухо.

— Насколько я в этом разбираюсь, да.

Он бросил на нее взгляд, каким, должно быть, смотрел в суде на враждебно настроенного свидетеля.

— Она только и делает, что спит, не так ли?

— В книге, которую я купила, сказано, что это нормальное состояние младенцев, — язвительно заметила Джейн.

Рон встретил ее взгляд. Она поняла, что ответ чем-то задел его.

— Мне казалось, что специалисту по детской психологии известно о детях все.

— Все знать невозможно, Бартон. Думаю, что и тебе в твоей юриспруденции еще есть чему поучиться.

Рон следил, как она поднесла чашку к губам и с подчеркнутым удовольствием отпила. Она была зла на него, и он не винил ее за это.

— А что говорится в этой книге о самоуверенном идиоте, который все делает не так, как нужно, когда оказывается в обществе любимой женщины?

Выражение лица Джейн не изменилось.

— В этой книге речь идет о детях не старше восемнадцати.

— Что же делать?

— Действуй, как считаешь нужным. То есть как тебе нравится. — Ее тон вернул его к тем бессонным ночам, в тот ад, который он сам себе устраивал в бесконечно долгие предрассветные часы.

— Ты разрешаешь мне делать ошибки? — резко спросил он.

Она кивнула.

— И возможность извлечь из них уроки.

Рон по-прежнему смотрел на нее, и Джейн заметила, как его глаза потемнели от печали.

— И ты веришь, что я извлеку именно те уроки, которые мне нужны?

Джейн с деланным равнодушием пожала плечами, хотя с трудом скрыла охватившее ее волнение. Он по-прежнему ей небезразличен, даже более того. А это опасно.

— Ну, например, ты мог бы научиться больше доверять своим чувствам, если, конечно, не упрятал их так далеко, что уже и не сыскать.

Рон замер. Он сосредоточенно слушал Джейн, словно боялся пропустить хоть одно слово, чувствуя, что его внимание радует ее.

Звонок телефона был столь неожиданным, что оба вздрогнули.

Сдвинув в недоумении брови, Джейн сняла трубку.

— Доктор Сандерс слушает… А, здравствуйте, миссис Квинсли. Что сказал доктор?

По мере того, как она слушала, лицо Джейн становилось все более озабоченным.

— Да, конечно… я понимаю… Нет, нет, никаких проблем, не беспокойтесь. Все будет хорошо.

Джейн положила трубку, пообещав миссис Квинсли позвонить завтра.

— Перебои в сердце. Врач хочет завтра же провести обследование, — сказала Джейн, медленно возвращаясь к столу. — Она надеется, что через два-три дня сможет приступить к работе.

— О, черт! — в отчаянии не удержался Рон.

— Разделяю твои чувства.

Рон проснулся среди ночи. Он лежал на животе весь в поту, а рука его свешивалась с кровати. В комнате, даже с настежь распахнутым окном, было душно.

Только, потянувшись к ночному столику за аспирином, Рон вспомнил, что он не дома. Пришлось заночевать у Джейн, в спальне для гостей. Вот почему сон был таким беспокойным.

Попробовав снова уснуть, он просунул руку под подушку и придвинул ее к себе, прислушиваясь в темноте к собственному дыханию. Он уже привык спать один. Не только спать, но и просыпаться в одиночестве. Привык так давно, что успел убедить себя в том, что это ему даже нравится.

А теперь… Он сделал долгий выдох. В каком же возрасте человек перестает совершать ошибки? Доживет ли он когда-нибудь до этих счастливых лет?

Нынешняя проблема побила все рекорды. Он согласился заночевать в доме Джейн, потому что ему с утра надо быть в суде, а у Джейн тоже прием в утренние часы. Словно не мог переночевать дома и приехать сюда к шести утра, как раз к первому кормлению Габи, корил он себя.

Скрежеща с досады зубами, Рон повернулся на бок, различая в темноте очертания двери, через которую он вынес колыбельку из этой комнаты в спальню Джейн. Она взяла на себя ночное кормление девочки.

Ему не пришло в голову, что он может наведаться к малышке — проверить, как она. Или просто побродить по дому из-за бессонницы.

Повернувшись на спину, Рон сбросил простыню и сел на кровати. Может, выпить пива? Наверное, у Джейн в холодильнике найдется баночка.

Он натянул брюки и тихонько вышел в коридор. Едва закрыв дверь, он услышал плач Габи, напоминающий вопль зверька, попавшего в капкан. Не раздумывая, он бросился в спальню Джейн.

Она стояла, нагнувшись над кроваткой, и испуганно подняла голову, когда вошел Рон.

— Господи, как ты меня напугал.

— Что случилось?

— Два часа. Время ее кормить.

Джейн снова нагнулась над кроваткой. Бледно-голубая сорочка открыла стройные ноги. На этот раз то, что почувствовал Рон, никак нельзя было назвать робким трепетом желания. Кровь молотком ударила в голову, и он был рад, что надел брюки.

— Ты знаешь свое расписание, не так ли, малышка? — ворковала Джейн. — О, да ты еще и оскандалилась, юная леди. Испачкала все пеленки.

Рон застонал от отчаяния. Какого черта его понесло в спальню, где была полуголая Джейн. Это выше его сил.

— Раз папа здесь, попросим мы его помочь, не так ли, Габи? И пусть сам выбирает, что ему больше подходит. Не бойся, выбор невелик.

Джейн бросила на него взгляд через плечо, и их глаза встретились. Волосы ее были со сна встрепаны, одна щека румяней другой, а губы без помады — еще желанней для безумца, который почти потерял контроль над собой.

— Ты можешь поменять пеленки или, если хочешь, согрей бутылочку с молоком, — ровным голосом предложила Джейн.

Рон провел пятерней по волосам, неслышно чертыхнулся и дал себе зарок никогда не врываться среди ночи в спальню женщины, что бы там ни случилось.

— Я приготовлю ей бутылочку, — наконец промолвил он и буквально пустился в бегство, пока не натворил чего-либо, о чем пришлось бы пожалеть.