44

Ари

Спустя три дня после дня рождения Кей (через три дня после того, как я должна была уехать в Нью-Йорк) я рухнула во время фуэте посреди своей спальни. С того обеда я еще ни разу не разговаривала ни с Дианой, ни с Кей. Джесс я тоже избегала. С тех пор как она заставила меня пойти к доктору Питтс, тетка так и норовила заключить меня в ободряющие объятия. К Эхо я все еще не ходила, хотя знала, что она готова к заклинанию. Что-то в нашем последнем разговоре выбило меня из колеи. Я не знала, что они там состряпали с Уином. И не знала, как отреагирую, если узнаю. Сидя в изоляции, я получила массу времени, чтобы страдать из-за каждого отбитого пальчика, пропущенной ступеньки или бумажного пореза, считая все это проделками зловредного заклинания.

Во время падения я приземлилась прямо на кровать. Пружинный матрас уехал в сторону, и на пол вывалился альбом — какая-то незнакомая книжка, по-видимому лежавшая до этого в укромном уголке и заполненная очень знакомым почерком. Я потерла ушибленное бедро и присела на пол, чтобы почитать.

Глядя на альбом, я смутно припоминала, что сама убрала его под кровать. Воспоминание было таким же отстраненным и далеким, как и все остальные, касающиеся прошлого года. Я не помнила, чтобы что-то писала в этой книжке, однако почерк определенно был мой. Я открыла книгу. Мной двигало то же любопытство, которое заставляло меня просматривать старые видеозаписи: возможно, здесь я могла найти объяснение тому, что сотворила.

Но альбом ничего не объяснил. По крайней мере, полностью.

В начале книги я наткнулась на краешек вырванной страницы — здесь я написала записку самой себе о том, что воспользовалась заклинанием. А в середине несколько страниц были исписаны очень неразборчиво.

Пропустила сегодня танцы, чтобы встретиться с Уином. Не то чтобы специально — просто забыла про занятия. И даже не вспомнила об этом до тех пор, пока Ровена не позвонила домой. Как же я устала от Ровены, ее пучков и вечной безукоризненности. Как устала.

Уин говорит, что делать что-то хорошо — особый дар. Как мое умение танцевать. И что я буду жалеть, если не поеду в Нью-Йорк. Но Уин разыгрывает из себя Хорошего Парня Уина, и я понимаю, что он будет по мне скучать. Он был таким странным. Еще более грустным, чем обычно. Я расстроилась. Он не говорит, в чем дело. А у меня есть и собственные печали. Джесс в таком возбуждении. У нее десяток предложений по работе. Постоянно трещит про Гринвич-Виллидж, Музей Современного искусства и концерты в Центральном парке. Эта поездка в Нью-Йорк — единственное, чем я могу отплатить ей за последние девять лет. Вывезти ее отсюда. Не могу даже представить, как буду проводить по шесть часов в день так далеко от Уина. Наверное, я должна об этом мечтать, но пока такая учеба кажется лишь бесполезной тратой времени.

Закончив читать, я обнаружила, что сижу на краю кровати, сжимая запястье так сильно, что рука покраснела. Боль пульсировала внутри, точно молот, ритмично бьющий по наковальне. Слова прежней Ари полностью выбили меня из равновесия.

Она не любила танцевать.

Я не любила танцевать.

Внутри все похолодело, точно меня опустили в холодную воду.

Я предполагала, что мы с прежней Ари должны были иметь много общего. У нее был Уин, у меня нет, но мы обе танцевали. Не могло же нечто настолько важное измениться так сильно, верно?

Если только это не наши взаимоотношения с Уином привели к тому, что я больше не желала танцевать. Или, точнее, не нуждалась в танцах. Потому что именно так я всегда об этом думала — я нуждалась в балете.

Джесс думала, что заклинание должно защитить меня — то, которое уничтожило воспоминания о пожаре. Но она ошиблась. Танцы возродили меня к жизни после смерти родителей. Без них я пребывала бы все в том же состоянии: бессмысленно озирающаяся по сторонам, мечтающая исчезнуть.

Я проверила часы. Занятия в балетном классе вот-вот должны были закончиться. Я села в машину и поехала к студии, а потом спряталась под рулевым колесом и сидела там до тех пор, пока все студенты не вышли.

Ровена вышла последней, закрыла дверь и пошла к единственной (помимо моей) оставшейся на парковке машине.

Я почти вывалилась из машины на ватных конечностях. Увидев меня, она поначалу удивилась, но тут же взяла себя в руки.

— Ариадна. Как приятно тебя видеть. — Глаза ее пробежались по моим ногам, рукам — я застыла на месте, чтобы не выдать свою тайну. (У меня еще оставалось смутное воспоминание о том, каково это — чувствовать танец, ощущать контроль над каждой частью своего тела. Смутное воспоминание о былой уверенности, которую мне никогда уже не ощутить вновь даже несмотря на заклинание Эхо.) — Ты хорошо выглядишь.

— Я в порядке, — сказала я. — Ты уже слышала… О моем заклинании?

Она кивнула.

— Я говорила с Джесс. И с девочками — такие сплетницы. Но я понимаю твои трудности. Побочные эффекты, да?

— А я… Ровена, я хотела продолжать танцевальную карьеру? До того, как погиб Уин?

Ровена слегка облокотилась на водительскую дверь, уставшая, но аккуратная, с прямой спиной, выдержанная и спокойная.

— Нет, — сказала она. — Нет, не думаю.

— Из-за Уина? — с горечью спросила я.

— Не совсем. Ты никогда не говорила об этом прямо. Но теперь ты изменилась. — Она улыбнулась. — Я всегда готова к тому, что мои девочки меняются. Так приятно видеть, когда кто-то становится тем, кем должен быть.

— Даже если этот человек хочет вернуться к танцам?

— Даже если. Существует множество не менее важных, а может, и более важных вещей, чем танцы. Цели передвигаются. Меняются. Ты была талантлива, как всегда, и в Манхэттенском балете заметили это прошлым летом, но к концу года в твоем сердце больше не осталось места для балета.

Меня захлестнула волна стыда.

— Я бросила.

— Танцевальный мир бывает очень узок. Твой, напротив, расширился. — Она уставилась на тонкую полоску кустарника, огибающую парковку, словно там леса, горы и реки. — А потом, после того как Уин нас покинул и ты вернулась, я, конечно, была счастлива тебя видеть, но совершенно не удивилась тому, что твое тело отказывалось подчиняться. Мое умозаключение оказалось неправильным, но оно казалось вполне логичным, по крайней мере, для меня.

Я видела, что Ровена собирается закончить на этом разговор, но не могла позволить ей уйти как раз в тот момент, когда я пыталась понять смысл всего этого.

— Итак… даже если сейчас мне кажется, что я хочу танцевать… То, встретив какого-нибудь парня, месяцев через шесть я могу вновь поменять свое мнение?

— Не знаю, — сказала Ровена. — Возможно, это относилось лишь к вам с Уином. Уникальная химия. Могу сказать одно: страх перед изменениями — это самый безнадежный страх, который способен испытывать человек. Изменения будут происходить, Ариадна. Раны. Влюбленности. Смерти. Не существует момента, в котором зафиксирован твой окончательный вариант, все меняется. Изменения вечны.

Я понимала, что мне следует поблагодарить ее — за то, что она обо мне заботилась, учила, приглядывала за мной — но, стоило мне открыть рот, я бы разрыдалась. Поэтому я просто вернулась обратно к своей машине, беспомощно кивнув на прощание. Она кивнула в ответ.

Я выехала с парковки танцевальной студии в последний раз. В этом я была уверена.

 

45

Маркос

Каждую ночь, сидя на лужайке возле Дианиного дома и глядя на ее окно, я добавлял к отчаянному, беспросветному вою пару новых нот. И все же я продолжал это делать, ночь за ночью. Если бы братья узнали, чем я занимаюсь, то заперли бы меня в комнате ради собственного блага. Однако на завтраке я больше не появлялся, а значит, и не обязан был выслушивать, как мне следует распоряжаться собственной жизнью.

Я пришел к Диане во двор, как только стемнело, и сидел там до тех пор, пока не уснул. Обычно я просыпался перед рассветом и шел домой, а потом целый день спал на ходу, чтобы на следующую ночь повторить все по новой. Мои ночные дежурства не преследовали никакой цели или задачи. Я просто нуждался в этом.

Я не пытался о чем-то заявить, что-то доказать. Я не пытался продемонстрировать Диане, как сильно ее люблю или что-то в этом духе. Я вовсе не надеялся, что неизвестный голос шепнет ей на ушко: «Видишь? Этот парень проводит у тебя во дворе ночь за ночью? Должно быть, это серьезно». Я чувствовал себя не более серьезным, чем вчера. И все же это расслабляло. Хотя звучит безумно.

Я сидел, прислонившись спиной к дубу, ел упакованную с собой еду и пил гаторейд. В первую ночь Дианина мама вышла на несколько минут вскоре после того, как я обустроился на месте. На мой импровизированный пикник она посмотрела с отвращением, а на меня с жалостью. Меня жалела какая-то мамочка. Это был новый и по-своему даже забавный вид унижения.

— Маркос, милый? Что стряслось?

Сначала я решил не отвечать, но это был ее дом и мне вовсе не улыбалось, чтобы она вызвала копов. Диана не раз замечала, что она очень боязлива.

— Ничего.

— Но я не думаю, что Диана захочет тебя видеть.

— Я знаю. Поэтому и не звоню в дверной звонок.

— Значит… ты собираешься сидеть здесь?

— Да.

— Зачем?

Потому что в противном случае я могу больше никогда не выйти из дома.

— Возможно, она изменит свое решение.

Миссис Норс кивнула.

— Что ж, да, надеюсь на это… Но, может, лучше было бы подождать, пока она сама тебе позвонит? Дома?

— Лучше я подожду здесь.

Она снова кивнула, поймала упавший с дерева лист и завертела его между пальцев.

— Приятно, конечно, видеть такое признание в верности, просто это… Это может быть не слишком приятно.

Я прислонился к стволу и закрыл глаза. Она пыталась меня зацепить, но я был надежно укрыт не одним слоем дерьма, чтобы повестись на такие глупости.

— Не обращайте на меня внимания, миссис Норс. Я не побеспокою вас, или Диану, или мистера Норса. Я просто хочу посидеть здесь немного.

Через секунду она пожала плечами и вернулась в дом, предварительно отбросив лист в сторону и отряхнув ладони так, словно отмахивалась от меня и проблем дочери.

— Она должна была выставить меня вон.

— Почему?

— Я представляю угрозу.

— Так уходи.

— Но я больше не причиню ей вреда.

— Кто говорит, что нет?

— Я говорю.

— Люди ранят друг друга. Именно так они и поступают. Никто не может утверждать, что больше никогда никого не ранит.

— Но я постараюсь. Это ведь чего-нибудь стоит?

— И поэтому ты сидишь здесь? Чтобы что-то доказать?

— Нет. Я просто не могу придумать ничего лучше.

— Тогда… остается смотреть на окно.

— Смотреть на окно.

— И что дальше?

— Возможно, она выйдет, чтобы поговорить…

— Вряд ли.

— Или я перехочу здесь сидеть. Уберусь отсюда и навсегда об этом забуду. Сойдет любой вариант.

На следующую ночь я нашел под деревом одеяло, которое, по-видимому, оставила Дианина мама. Эта женщина заботилась о Диане всю свою жизнь. Было что-то необъяснимо приятное в том, что теперь она заботилась и обо мне.

Сидя под деревом и завернувшись в одеяло, остается лишь размышлять. И мне казалось, что вся моя жизнь — каталог дурных знаков и дурных воспоминаний, которые необходимо рассортировать. Там были мои собственные ошибки, вроде поцелуя с Кей, предательства друзей, вроде заклинания Ари, стершего Уина из ее памяти, и Дианы, которая лгала мне. Были там и воспоминания, поначалу казавшиеся хорошими, но со временем прогнившие: все, что относилось к Уину, то есть практически вся моя жизнь, начиная с пятилетнего возраста. И еще несколько недавних воспоминаний о Диане, начиная с парковки возле закусочной и заканчивая тем самым пляжным костром. Все они испортились, раскалившись добела так, что к ним стало опасно прикасаться.

Я старался ни о чем не думать. Медитировать. Но в моей голове не осталось пустоты. Ни одного уголка, куда можно было бы спрятаться.

Оставалось лишь разговаривать с самим собой и мечтать о будущем. Менее ужасном, чем то, которое мне предстояло.

Я представлял, что засыпаю поддеревом и просыпаюсь в одной постели с Дианой, свернувшейся калачиком рядом со мной.

Представлял, что гуляю по магазину и вижу, как мама и братья очищают пространство, распределяя все вещи по отделам и выстраивая ровные ряды стеллажей так, что тупиков и развилок больше нет.

Представлял, что у меня другие братья, которые понимают меня не хуже Уина.

Представлял, что засыпаю и просыпаюсь в мае, еще до того, как все произошло, возвращаю матери украденные деньги и больше нет никаких заклинаний юной гекамистки, никакой последней ночи на пляже и никаких похорон.

Во время этого чудесного путешествия во времени я будто бы настаивал, чтобы Ари взяла Диану на наши посиделки. И как будто я был не таким, как раньше, не страдал ерундой, давал Диане шанс и в итоге все были счастливы.

Да, правильно.

В остальное время я смотрел и ждал.

На четвертую ночь, в пятницу, едва я устроился, зазвонил мой сотовый телефон. Я прислонился головой к небольшой ямке в стволе и ответил.

— Что?

— Маркос, ты где?

— Не дома.

Он вздохнул. На заднем фоне я слышал звонки мобильных телефонов и звуки голосов. Видимо, брат звонил с работы.

— Кэл пропал.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я хочу сказать, что мы не можем его найти, придурок.

— Возможно, он вернется домой утром.

— Никто не видел его со вчерашнего вечера. Он даже не открыл магазин. Мама сходит с ума.

Я несколько раз ударился головой о ствол: бум, бум, бум.

— И что ты хочешь, чтобы я сделал?

— Помоги Деву в поисках. Он проверяет пляж. Я присоединюсь к тебе через час.

— Займись этим сам. Ты ведь коп, — ответил я, прекрасно понимая, как отвратительно это звучит, но мне не хотелось покидать пост.

— Прошу прощения, — совершенно бесстыдным голосом прервал меня Брайан. — Я тебя от чего-то отрываю? Возможно, ты проводишь открытую операцию на сердце? Если так, я перезвоню позже.

— Хватит, Брайан…

— Мама сказала, что ты отсутствовал всю ночь, а когда вернулся, не разговаривал с ней. И никто ничего тебе не сказал, хотя, может, и следовало бы. В этом нет ничего клевого, Маркос. Пришло время вырасти. Стать членом семьи. Нельзя оставаться дитятей, когда тебе стукнуло восемнадцать. В этом нет ничего умилительного.

Я так сильно ударился о ствол, что даже вздрогнул.

— Мне семнадцать.

— Просто сделай это, Маркос. Пересмотри свое отношение и помоги найти брата. А потом можешь возвращаться к своим глупостям.

Я посмотрел на Дианино окно. В комнате горел свет. Если бы она выглянула из-за занавесок, я бы не ушел. Если бы я увидел ее тень на стене, я бы не ушел. Если бы занавески сдвинулись хоть на дюйм, я бы не ушел.

— Маркос? Ты там?

Я смотрел на окно, всем сердцем желая, чтобы что-нибудь произошло. Надеясь на это.

Но занавески не двигались, и я так и не увидел ее лица.

— Хорошо, — сказал я и повесил трубку.

Уходя, я старался не смотреть на окно, но совладать с воображением был не в силах. Краем глаза я будто бы заметил, как колыхнулась занавеска. Конечно, когда я остановился в конце подъездной дорожки и оглянулся, там никого не оказалось.

 

46

Кей

В пятницу мои нервы не выдержали, и вечером я попыталась дозвониться до Ари или Дианы. Ари говорила со мной всего пару секунд, а Диана и вовсе не взяла трубку. Я посылала ей сообщение за сообщением, но она ни разу не ответила.

Эй, это Кей. Просто позвони… да. Давай поговорим.

Диана, это Кей. Я думала о тебе. Перезвони мне.

Нам не обязательно видеться. Можешь не разговаривать со мной. Просто напиши, что с тобой все в порядке.

Опять я. Позвони.

Позвони мне.

Когда получишь это сообщение, позвони мне.

Ари мне тоже не особенно помогла. Из трубки донесся протяжный вздох.

— Я не хочу с тобой разговаривать, Кей.

— Но Диана…

— Возможно, она тоже не хочет с тобой разговаривать.

— Она должна. Каждые три дня. Что, если она пыталась уехать из города и с ней что-нибудь случилось? Что, если у нее травма и она не может со мной увидеться?

— Больше похоже, что она тебя презирает, — сказала Ари. — Возможно, тебе стоит уважать ее выбор.

— Ты не понимаешь — у нее нет выбора.

На другом конце трубки повисла долгая пауза. Я слышала, как это прозвучало. Отвратительно. Но от этого мои слова не переставали быть правдой.

— Ты говорила с ней? — спросила я.

Повисла еще одна тяжелая пауза.

— Нет. Все пошло… довольно неожиданно. Если ты не заметила.

— То есть ты не знаешь, — почти закричала я. — Ты не знаешь, в порядке она или нет! Ты не в курсе, и тебе все равно, что с ней случится!

В голосе Ари появился лед:

— Это неправда.

— Так позвони ей сама. Пожалуйста! Она игнорирует меня, но должна ответить тебе…

— Я тебе не девочка на побегушках.

— Но я только хочу убедиться, что с ней все в порядке! Ари? Алло? Ты там?

Она повесила трубку.

Мина вошла в тот момент, когда я говорила с Ари, и остановилась послушать. Мы застыли посреди темной кухни возле гранитной столешницы. Мама с папой ушли обедать в ресторан, оставив нам четыре двадцатки, которые с тех пор так и лежали нетронутыми. Предполагалось, что мы закажем себе еду на дом. Типичный родительский перегиб.

— Что? — спросила я.

— Ничего.

— Если собираешься орать на меня, ори. Не стоит изображать статую правосудия.

— Возможно, тебе следует оставить их в покое.

Я отмахнулась от нее:

— Не могу.

— Кажется, Диана не желает с тобой разговаривать.

— Она должна со мной говорить.

— Возможно, ей это тяжело. Мне и самой не особенно хочется с тобой общаться, а я твоя сестра.

— Так не общайся! — выпалила я. — Прекрати притворяться, что тебе не все равно, и оставь меня в покое.

— Мне не все равно, — сказала она.

— Ну да, конечно.

— Не могу поверить, что ты использовала против них заклинание. О чем ты думала, Кей?

Несмотря на то, что произошло, и тот факт, что мне было наплевать на ее мнение, в сердце все же что-то екнуло.

— Это не так уж сильно отличается от заклинания красоты. Просто теперь мне не придется оставаться одной.

— Ты пользовалась заклинанием красоты?

Я округлила глаза. Должно быть, она меня разыгрывала.

— Я писала и говорила тебе об этом. Видимо, ты была слишком занята, чтобы заметить.

Она покачала головой.

— Ты никогда мне об этом не говорила.

— Говорила! Как же по-твоему я вдруг заполучила такую великолепную внешность?

— Ты всегда была симпатичной, — сказала она.

— Не глупи.

— Ты моя замечательная сестренка. И понравилась бы любому, кто узнал бы тебя поближе.

— Ты что, невнимательно слушаешь? Я уже не сладкая малышка Кейтелин. Я плохая девчонка. Я врежу людям. Разрушаю жизни.

Мина опустила скрещенные руки и обогнула стол, чтобы подойти ко мне. Я отступила назад.

— Ты не плохая девчонка.

— Правда? Если я такая замечательная, зачем ты тогда меня бросила?

В комнате как будто стало нечем дышать. Мина ничего не сказала.

— Я была полезной, пока ты болела, — сказала я. Мой голос отдавал сталью, точно кусок железа, вонзающийся Мине между бровей. — Была удобной. Но теперь, когда ты в порядке, кому нужна глупая, страшная, одинокая Кейтелин?

Мина вцепилась себе в левую руку в самом болезненном месте. Стоило ей случайно что-то им задеть, как она тут же вскрикивала от боли.

— Все было совсем не так, — сказала она.

— Лгунья. Именно так. Тебе стало лучше, и ты быстренько сбежала отсюда. Чтобы полностью измениться. — Я понимала, что должна сделать глубокий вдох и успокоиться, но чаша терпения была переполнена. Мне было необходимо высказаться. — Так вот я тоже изменилась. Я изменила лицо. Нашла собственных подруг. Которые не бросят меня по собственной прихоти. Которые не смогут меня бросить.

Я вновь набрала Дианин номер, бормоча под нос «возьми трубку, возьми трубку». Мина оставила меня на кухне одну и вышла из дома через черный ход. Потом она завела машину и уехала прежде, чем я успела подбежать к окну. «Ну и хорошо, — подумала я, — убирайся». Не нужно было меня раздражать.

Эй, Диана, это Кей. Эмм. Я… переживаю за тебя. Пожалуйста, позвони… эмм.

Столько всего могло случиться. Внезапный грипп, неудачно соскользнувшая нога. Она могла оставить включенным газ или уронить фен в ванной. Или, не глядя, сойти с тротуара, или подраться с незнакомцем.

И все из-за того, что я ее оттолкнула.

 

47

Ари

Телефон Дианы сразу переключился на режим голосовых сообщений. Затем трубку взяла миссис Норс.

— Я была бы очень признательна, если бы вы сказали мне, где сейчас Диана, — попросила я. Это было вечером в пятницу. Темнело. Я стояла на кухне и смотрела в окошко, словно Диана могла выйти с соседского двора.

— Ох, Ари. Я правда не уверена, что она хотела бы, чтобы я тебе рассказала.

— Но вы знаете, где она?

— Ей нужно немного времени. Ты должна понять.

— Миссис Норс, — отчетливо произнесла я. — Вы знаете меня практически всю мою жизнь. Пожалуйста, не могли бы вы сказать мне, куда уехала Диана?

На другом конце трубки воцарилась тишина.

— Я думаю, что она отправилась искать Маркоса.

— Маркоса? — сказала я, едва не рассмеявшись. Хотя ничего смешного тут не было. — Какого черта ей понадобилось это делать?

— Ну… возможно, она его простила.

Нет. Диана не была глупой. Маркос целовался с Кей и разбил ей сердце.

— Это невозможно.

— Маркос многое сделал для того, чтобы заслужить ее прощение. Не каждый бы на такое решился.

Я слышала легкое осуждение в ее голосе, хотя тон был мягким.

— Не каждый будет целоваться с другими девушками и разрывать с Дианой все контакты.

Повисла пауза, голос миссис Норс окончательно заледенел:

— Может, ты хочешь, чтобы я поговорила с твоей тетей?

— Я в порядке, — сказала я. — Спасибо, что рассказали про Маркоса.

— Поговори с Дианой завтра. Уверена, ты все поймешь.

Я положила телефон на столешницу. Джесс крикнула из гостиной:

— Все в порядке?

— Конечно! — фальшиво ответила я.

— Мы с твоей мамой постоянно воевали по этому поводу, — сказала Джесс, появляясь из кухни. — Она была крутой старшей сестрой и никогда не хотела, чтобы я за ней увязывалась.

— У нас с Дианой все совсем не так, — ответила я.

— Понимаю. Ты хочешь быть единственной, кто может уйти и бросить ее дома одну. А сейчас все наоборот. — Джесс ухмыльнулась. — Когда у Кэти появилась ты, я тоже стала крутой. Начала гулять, флиртовать с кем попало, звонить ей посреди ночи. Это было так ново для меня, что я не могла не утереть ей нос. Хоть немного. Возможно, Диана делает то же самое.

Мне хотелось спросить: «Почему же ты выбрала именно этот момент, чтобы разоткровенничаться о моей мертвой матери, когда последние девять лет мы обе делали вид, будто ее вообще никогда не существовало?» Однако вместо этого я задала совершенно другой вопрос:

— Джесс, как Уину удалось заставить меня избегать Диану и потерять любовь к балету?

Минуту Джесс казалась удивленной, точно забыла о моем заклинании — а может, она просто не знала о переменах в душе прежней Ари.

— Никто никогда не заставлял тебя делать что-либо, Ари. Это не был ответ на вопрос.

Я взяла телефон и позвонила Маркосу.

 

48

Маркос

Кэла не было ни на пляже, ни в спортзале, ни в магазинчиках, расположенных вдоль основной улицы. Дев уже проверил скобяную лавку и дома друзей Кэла. Дев шутил по поводу того, как мы прочесывали кофейни, бары и лобби банков, но после того, как на улице стемнело и к нам присоединился Брайан, шутки кончились. По виду братьев трудно было сказать, действительно ли они обеспокоены или только притворяются.

Я, конечно, беспокоился о Кэле, я не был монстром. Но не до такой степени, чтобы сходить с ума и стоять на автобусной остановке, раздавая листовки. Хотя он и был моим братом — лучшим из них. Единственным, на кого мама наложила заклинание. Последний раз, когда мы виделись несколько дней назад, он был болен, и я подумал, что Кэл мог потерять где-нибудь сознание.

Во время моих походов к Диане братья не организовали ни одной поисковой операции. Нужно было быть полным идиотом, чтобы не заметить этого. Они позволили мне исчезнуть. Это притупило мои страдания, позволило сбежать от всего. Возвращать меня было бесполезно.

Брайан провел нас по всему городу. Мы прочесали все закоулки, в которых я никогда не бывал и с которыми Брайан, похоже, был близко знаком. Бродяги с коричневыми картонными коробками, уличные хулиганы, люди, находившиеся под действием алкоголя, наркотиков или заклинаний. Под тем городом, который я знал, скрывался еще один, жалкий и убогий. Брайана знали все, но Кэла никто не видел.

Ари позвонила, когда мы проверили последний бар и направились к полицейской машине Брайана, припаркованной на краю жилого комплекса. Я не брал трубку до тех пор, пока не включился автоответчик. А потом телефон зазвонил вновь.

Я ненавидел Ари. И больше никогда не хотел с ней разговаривать. Она предала моего лучшего друга.

Но мой лучший друг любил ее.

— Она может идти в задницу.

— Не надо так.

— Что ж, хорошо. Скажи, что мне делать.

— Узнай по крайней мере, зачем она звонила.

— Но она отвратительна.

— Ничего подобного. И ты это знаешь.

— Я все еще зол.

— Ладно, злись дальше. Только прости ее.

— Что, если я не могу?

— Можешь.

— Что, если я не хочу?

— Заткнись и сделай правильный выбор, придурок.

— Что тебе надо? — спросил я.

— Ты в магазине? — спросила она. Голос ее звучал резче, чем обычно.

— Нет. А что?

— Здесь велосипед Дианы. Она не отвечает на звонки. Дверь закрыта, так что я не знаю, как она попала внутрь. Я даже не знаю, зачем она сюда пришла, если не для того, чтобы найти тебя.

Я остановился, позволив Брайану и Деву забраться в машину без меня.

— Дианы нет дома?

— Нет, по словам ее матери, она ушла искать тебя.

По ее тону было понятно, что она считала это самой глупой вещью, которую только Диана могла сделать. И на секунду я с ней согласился — если бы я продолжал сидеть и ждать, Диана осталась бы дома.

Едва я покинул пост, как она тоже ушла. Диана не могла этого допустить. Неужели, пока я сидел у нее во дворе, ей казалось, будто это она приглядывает за мной?

А затем Брайан гаркнул в громкоговоритель, чтобы я садился в машину, и я вдруг понял, зачем приходил к ее дому и так странно себя вел. Дело было вовсе не в том, что я хотел покаяться и заслужить ее прощение. Это было что-то вроде особого вида GPS-навигатора: пока я знал, где находится Диана, она не была окончательно для меня потеряна. И в то же время мне было понятно, где нахожусь я: рядом с ней.

Но теперь она потерялась. И я тоже.

 

49

Кей

Я так и не уснула. Просто лежала в кровати с телефоном на груди, ожидая, когда позвонит Диана и сообщит, что все в порядке — что она ждет, когда ее спасут или, если получится, спасется сама. Я видела, как в комнате стемнело и на потолке начали появляться полоски света от фар проезжающих мимо машин. Так продолжалось не один час, но Диана по-прежнему не звонила. Я испугалась, что крюк случайно убил ее в попытке привести обратно ко мне.

Это грубый инструмент, напомнила я себе. Он удерживает людей рядом, но не более того. Возможно, заклинанию не удалось рассчитать степень применения силы, а потом было уже слишком поздно.

После полуночи я услышала шум Мининой машины на подъездной дорожке, а через пару минут она прокралась в мою комнату и села на край кровати.

— Позвонила? — спросила сестра.

Я покачала головой.

— Я тоже неудачно съездила. Прочесала каждую закусочную и каждый бар на двадцать миль вокруг.

— Ты ездила искать ее?

— Еще проверила несколько пляжей, но никто не видел девушку-подростка с ярко-красными волосами.

— Но зачем было…

— Ты расстроена. Я хотела помочь.

Я легла на бок и свернулась в позу эмбриона.

— Наверное, она поранилась или ее держат где-то взаперти. Поэтому она и не может со мной связаться. Но заклинание все равно сработает. Оно всегда работает.

Мина вытащила из моего одеяла перышко.

— Я знала ее не слишком хорошо. Но она кажется… правильной девочкой.

— Что ты имеешь в виду?

— Неужели ты и правда считаешь, что без заклинания вы не смогли бы подружиться?

Я положила телефон на сердце, чтобы он хоть немного меня согрел.

— Если собственная сестра хотела убраться от меня подальше, с какой стати кому-то постороннему ошиваться поблизости?

— Кейтелин. — Она дернула за одеяло так сильно, что я вынуждена была посмотреть прямо на нее. — Когда это я пыталась убраться?

— Как только тебе стало получше, ты уехала. Путешествовать без меня. А ведь мы хотели отправиться в путешествие вместе, но, я понимаю, это были мечты умирающей девочки — а не настоящее обещание.

— У тебя ведь были занятия в школе.

— У тебя тоже. Но ты на них не ходила. Планы изменились. Ты изменилась. Посмотри на себя.

Она закусила губу и поежилась в своей заколотой английскими булавками рубашке.

— Когда мы обнаружили, что рак в стадии ремиссии… Да, думаю, кое в чем ты права. Я решила, что правила изменились. Изменились настолько, что я могу остаться в живых. — Она нахмурилась, пытаясь вспомнить. — Мне было необходимо использовать этот шанс. Впервые за много лет я больше не была умирающим человеком. Ты не представляешь…

— Нет, ты права. Я не представляю, каково это. Так тяжело болеть и все прочее. — Я задержала дыхание и прошептала: — Я хотела, чтобы тебе стало лучше, Мина. И больше ничего. Долгие годы. Мама с папой тратили на тебя все свободное время, и я тоже, потому что любила тебя. — Я попыталась вдохнуть, но не смогла: из носа текли сопли. — Все это просто эгоистичная чепуха, я не должна испытывать подобных чувств. И все же я их испытываю. Да еще и рассказываю тебе. Я просто отвратительна.

— Я все равно буду твоей лучшей подругой, какой бы отвратительной ты ни была.

Знаете, бывает иногда, что кто-то говорит прекрасные, искренние слова и вы понимаете, что это правда, поскольку у человека нет причин вам врать, но вместо того, чтобы поднять настроение, эти слова ложатся на плечи невыносимым грузом?

Мине это удалось. Я могла бы стать счастливее от того, что сестра решила провести со мной время. Ее поступок должен был смыть горечь последних двух лет или, по крайней мере, сделать послевкусие не таким гадким.

Но Диана была где-то там, в беде, и все из-за меня. Не говоря уже об Ари и Кэле — они тоже находились в потенциальной опасности. Из-за того, что я сделала с ними.

Не думаю, что даже Мина захотела бы остаться моей подругой, если бы заклинание навредило Диане. Или убило ее.

Возможно, она и осталась бы рядом, верная и все понимающая, — но я не желала быть человеком, которого ей нужно было бы прощать каждый день и каждую секунду. Я хотела быть лучше. Заслуживающей этой любви. Той, кем она могла бы гордиться всю оставшуюся жизнь.

Телефон завибрировал: пришла эсэмэска. Я понимала, что это не от Дианы, и приняла решение что делать еще до того, как прочитала сообщение Ари.

Приходи в скобяную лавку СЕЙЧАС ЖЕ.

Мина выглянула у меня из-за плеча и прочитала сообщение.

— Мне нужно, чтобы ты кое-куда меня отвезла, — сказала я.

— Дай угадаю…

Я покачала головой.

— Сначала нужно кое-что остановить.

Кивнув, Мина взяла меня за руку.

Все будет хорошо. Я исправлю все, что натворил крюк.

 

50

Маркос

Я оставил братьев и побежал к скобяной лавке, что было не так-то просто после двух недель на чипсах и пиве. К середине ночи я наконец добрался до места. Улица опустела, магазины были закрыты жестяными щитами, свет нигде не горел. В нескольких кварталах дальше шумел океан. Ари с трудом поднялась на ноги, стукнувшись о входную дверь. Она едва не упала, но успела схватиться за буквы УО на табличке «УОТЕРСЫ», которая украшала стеклянную входную дверь в магазин.

Я думал, что буду в ярости, когда увижу ее, но не ощутил ничего, кроме облегчения. На секунду мне вдруг стало не важно, что она забыла Уина, — Ари переживала за Диану не меньше меня. И это кое-что значило.

— Выглядишь дерьмово, — хрипло сказала она.

— Спасибо. Почему бы тебе не упасть еще разок?

— Если повезет, упаду. Я плюхаюсь, прям как падший ангелочек.

Я достал ключи и махнул, чтобы она отошла от двери.

— Ты правда думаешь, она здесь? — спросил я.

— Не сложно проверить.

Я подпер дверь кирпичом.

— Дев заходил сюда несколько часов назад, когда мы искали Кэла, и здесь было пусто.

Ари моргнула несколько раз:

— Кэл тоже исчез? — В темноте я не мог ничего прочесть по ее лицу. Я уже собирался ответить, когда она вдруг схватила меня за руку. — Ты чувствуешь этот запах? — спросила она, и в тот же момент я ощутил острый, сухой химический аромат, доносившийся из магазина.

Ничего хорошего.

— Диана! — едва переступив порог, крикнул я. Запах внутри был сильнее, в воздухе витало что-то такое, что застревает в горле, заставляя человека кашлять так, будто он выкурил штук пятьдесят сигарет.

— Диана, ты здесь?

Ари стояла за моей спиной. Я знал, что ей здесь не нравится, и не мог ее в этом винить: в ночной тьме магазин казался угрожающим. Неровные ряды принимали причудливые очертания, из темноты выступали пугающие силуэты, в воздухе воняло газом. Мы шли по коридорам, выкрикивая имя Дианы и проверяя узкие проходы со всей возможной быстротой.

— Вы так и не нашли Кэла? — спросила Ари.

— Нет. Не представляю, что с ним стряслось. Я выяснил, что мама уже несколько лет оплачивает какое-то заклинание для Кэла. Отдает старой гекамистке по шесть штук каждый месяц.

— Шесть тысяч долларов! — Глаза Ари чуть не вылезли из орбит. — Никогда не слышала, чтобы кто-то столько платил даже за постоянно действующее заклинание. Да еще каждый месяц? Для чего?

Я и не представлял, что это так дорого. Я покупал заклинание лишь один раз в жизни, в последнюю ночь Уина.

— Он не может никому навредить. Даже не смог меня ударить. Но, возможно, за такую-то сумму заклинание должно касаться чего-то посерьезнее.

— Фух. Это так странно, потому что заклинание Кей…

Я вздрогнул.

— Пожалуйста, можешь не упоминать о ней?

Она на секунду задумалась и заговорила лишь после того, как мы миновали очередной проход.

— Послушай, могу я тебя спросить… — Она нервно зашмыгала носом. Я не припоминал, чтобы она хоть когда-то спрашивала разрешения задать вопрос, и поэтому сразу напрягся. — Тебе действительно нравится Диана?

Я смотрел только вперед.

— Я люблю ее, — ответил я.

Следующие несколько метров она молчала. А потом споткнулась о садовый шланг и зашипела.

— Прости, — сказала она.

Тяжелый груз на сердце вдруг рассыпался на мелкие кусочки.

— Я хочу сказать, за все. Мне правда очень жаль.

— Знаю, принято.

Я еще не простил ее. Пока нет. Но это был первый шажок к примирению. Если бы я мог отключить часть сознания, то поверил бы, что мы с Ари снова друзья. Так же, как и прежде. А слева рядом с нами будто бы снова шел Уин. И молчал.

Из-за едва заметной двери в мастерскую сочился свет. Заметив это, Ари схватила меня за руку.

— Диана? — позвал я. — Ты здесь?

Я толкнул дверь свободной рукой, и кожу обожгло. В мастерской было так светло, что мне пришлось проморгаться, прежде чем я что-то увидел. И дело было не только во флуоресцентных лампах. Несколько балок в бункерах для скрапа, которые располагались вдоль стен, полыхали огнем.

— Черт, пора выбираться отсюда, — сказал я, выскакивая обратно. Пламя охватило уже всю мастерскую, а потом и весь магазин. Мы оказались отрезаны от выхода.

Ари судорожно втянула воздух и, оттолкнув меня в сторону, бросилась прямо в горящую мастерскую. Я окликнул ее по имени, как идиот, а потом увидел то же, что и она: в клетке, за сетчатой дверцей, там, где мы обычно держали сварочный аппарат, была Диана.

Сердце бешено застучало. Нет, нет, нет, нет, нет. Горящие полки с деревяшками и инструментами словно приблизились и сомкнулись над моей головой.

Увидев нас, Диана встала на ноги, плача и что-то рассказывая одновременно. Но из-за шума в ушах я не мог разобрать ни единого слова.

Спотыкаясь, я пробежал через весь магазин, вцепился руками в цепь и рванул ее на себя — и очень удивился, когда с ней ничего не произошло. Ключ, ключ, ключ, ключ, ключ — я знал, где он находится, за дверью, на крючке за дверью в мастерскую. Там должен быть ключ, открывающий клетку, чтобы Диана…

Диана рыдала. Ари прижала руку к решетке в попытке дотронуться до подруги.

— Я искала тебя, — посмотрев на меня, сказала Диана. — Тебя не было под деревом. Я пошла искать тебя.

Я оторвался от клетки и побежал к двери, где должен был висеть ключ. Деревянные балки в бункере для скрапа продолжали полыхать. Некоторые из них уже почернели, от них валил дым. Я вдруг поскользнулся на чем-то жидком. Что это было? Алкоголь? Полы блестели — кто-то пролил на них выпивку.

Оказавшись возле двери, я потянулся за ключом, хотя собственными глазами видел, что ключа на месте нет. Кто-то забрал его.

Я все еще мысленно называл его «кто-то», хотя сделать это мог лишь один-единственный человек. Только он мог зайти в магазин после того, как Дев все здесь прочесал. Только он мог взять ключ, запереть Диану и устроить пожар — хоть я и не мог представить зачем. Но мне не хотелось в это верить.

Инструменты висели на деревянной доске слева от меня. Огонь почти добрался дотуда, но загореться она еще не успела. (Хотя это должно было вот-вот произойти. Пылало практически все помещение, а Диана по-прежнему сидела в клетке.) Сделав глубокий вдох, я закашлялся, а потом схватил лом.

И тут же с криком его выронил — лом оказался раскален докрасна. Тогда я обернул левую ладонь рубашкой и, подобрав лом, побежал обратно к Диане.

Она смотрела на меня из клетки, по ее щекам текли слезы.

Она меня не ненавидела. Хорошо.

Я начинал задыхаться. Пахло деревянными щепками, растворителем и чем-то вроде серы. Мне не хватало воздуха. Я попытался поддеть висячий замок ломом, но лом выскользнул из моей руки и со звоном упал на пол. На секунду оторвав взгляд от Дианы, я наклонился, чтобы его поднять. Ари закричала. Я обернулся.

На входе в мастерскую стоял Кэл. В одной руке он держал серебристую зажигалку, а в другой — бутылку с растворителем.

— Дай мне ключ! — завизжал я. Хотя, возможно, это был кто-то другой. Я не расслышал ни единого слова. Языки пламени ревели все громче.

Кэл направился к нам, и я посмотрел на Диану.

— Все хорошо, все хорошо, мы выведем тебя отсюда…

— Маркос, нет — ты должен выбираться сам…

— Я не уйду без тебя.

Кэл остановился в нескольких футах от нас и, не говоря ни слова, поставил бутылку на пол. Я не приглядывался к его лицу — хотя с глазами у него творилось что-то странное — сосредоточившись на мысли, что ключ у него.

— Быстрее, быстрее! Ключ!

— Заклинание больше на меня не действует, — сказал Кэл. Диана с шумом втянула воздух, и я перевел взгляд на нее, пропустив момент, когда Кэл поднял лом. Сзади что-то свистнуло, и в глазах Дианы отразилась паника. А потом голову пронзила боль и мир погрузился в темноту.

 

51

Ари

— Кэл, нет! — крикнула я, но он уже замахнулся. Лом с силой врезался в голову Маркоса, и он потерял сознание. Кэл уронил лом и закрыл лицо руками, прижав зажигалку к глазу. Тело Маркоса неподвижно лежало на земле, Диана сидела на коленях в клетке и что-то ему шептала. Языки пламени пожирали деревяшки и вгрызались в стены.

— Зачем ты это делаешь? — спросила я.

— Потому что раньше я не мог, — прошептал Кэл в ладони. — Это он виноват в том, что я вспомнил. — Последнее слово он буквально выплюнул.

В груди у меня было удивительно легко, хотя сердце колотилось как безумное, едва не выпрыгивая из груди. Комната почернела по краям, из-за дыма стало тяжело дышать. С Кэлом произошло что-то действительно ужасное. Но времени разбираться не было. Сейчас гораздо важнее было открыть клетку и вывести Маркоса с Дианой до того, как огонь распространится повсюду.

— Кэл… ключ, — напомнила я, краем глаза следя за ломом на случай, если он снова за ним потянется.

Кэл посмотрел на меня.

Его глаза…

Он был очень похож на Маркоса, только абсолютно не в себе. Словно за человеческой оболочкой скрывалось загнанное животное.

Кэл попытался вдохнуть, но вместо этого издал странный булькающий звук и закашлялся.

— Я должен был злиться, — пояснил он. Возможно, Кэл даже не понимал, кто он такой и что говорит. — Злиться на отца, на все — но я не злился девять лет. — Он моргнул. Тварь, притаившаяся внутри, шевельнулась и начала выползать наружу, исполненная слепой ярости. — Ты знаешь, каково это? Не испытывать эмоций? Это все равно что не уметь дышать, не помнить, как это делается. Но теперь я могу, только этого слишком много. Слишком тяжело. Понимаешь?

Я не пыталась отвечать. Что-то на стене привлекло его внимание — это был монитор, на который выводилось изображение со всех камер магазина. Большинство картинок были слишком темными, но на той, где показывалась входная дверь, оказалось достаточно света. На улице горели фонари, и двух людей, вошедших в открытую дверь, было трудно не заметить. Один из них носил короткую стрижку и длинное развевающееся пальто.

Кэл издал звук, напоминающий нечто среднее между криком и плачем, и выбежал из пылающего магазина.

— Ари! — крикнула Диана. — Пожар!

Я сорвала с одной из машин защитный чехол и попыталась затушить языки пламени на двух контейнерах со скрапом. Пламя пока еще не соединилось в одну большую стену. Меня знобило, по-видимому, от шока, потому что пот испарялся с кожи в мгновение ока.

Лишь спустя секунду я поняла, что, пока я носилась от одного очага пламени к другому, Диана, не останавливаясь, звала меня по имени.

— Нет, Ари. Нет! — кричала она, стоя на коленях рядом с Маркосом. Так близко, как только это было возможно. На лице ее застыло самое печальное выражение, которое я когда-либо видела.

— Не грусти, — сказала я. — Мы выберемся. Эхо уже здесь. Она нас найдет. Все в порядке.

— Нет, Ари. Пожар. Но не этот пожар.

— Пожар? — Единственный пожар, который я могла вспомнить, был тот, в котором сгорел мой дом. Мне тогда было восемь. Диана никогда не поднимала эту тему. Мы никогда об этом не говорили. Это было в прошлом.

— Я пришла сюда в поисках Маркоса, — сказала Диана. — Дверь была открыта, и я вошла. А потом почувствовала запах керосина, или масла, или чего-то еще. На обратном пути я встретила Кэла, поливавшего все вокруг этой жидкостью. Я попыталась его остановить, и он взбесился. Запер меня здесь.

Я схватилась за грудь в попытке унять бешено бьющееся сердце. Казалось, оно вот-вот выскочит с другой стороны.

— Сначала я подумала, что все дело в крюке, который наложила Кей. Что это ее заклинание так странно на него подействовало. Но крюк притягивал бы нас к ней, а Кэл вовсе не способствовал нашей встрече. И я решила, что единственный способ противиться заклинанию — это наложить другое заклинание, верно? Значит, на нем наверняка были еще заклинания.

— Да, — сказала я. — Маркос сказал, что он находился под действием заклинаний много лет.

Диана погрузилась в молчание. Я попыталась обдумать услышанное.

Обычно гекамисты накладывают временные заклинания, чтобы люди ходили к ним месяц за месяцем. Это позволяет им постоянно получать небольшие суммы денег и иметь стабильный доход. Маркос говорил, что его мама оплачивала заклинание Кэла не один год — только суммы были огромными, а вовсе не маленькими.

Кэл говорил про девять лет. Девять лет назад он злился последний раз.

Я вдруг ощутила, что близка к разгадке. Разгадке чего-то большого. Я вцепилась руками в волосы и закрыла глаза.

Девять лет. Получается, ему было одиннадцать, когда это случилось в первый раз. Обычный школьник. Я попыталась вспомнить, каким он тогда был. Когда Кэлу было одиннадцать, мне было семь.

Возможно, он подрался в школе. Или его отчитали за баловство. Эка невидаль. Но подобные вещи не требуют заклинания, купирующего приступы жестокости, их не обязательно забывать. Он ведь никого не убивал.

Внезапно я закрыла лицо рукой.

Земля разверзлась, но, если не смотреть вниз, я могла и не упасть.

Нет.

— Ключ, — сказала я Диане. Мой голос звучал словно издалека. — Мне нужно забрать ключ у…

Я не смогла произнести это имя.

Один из контейнеров с деревянным скрапом уже полыхал, остальные пока дымили. Нужно было выйти из комнаты и отыскать его — выяснить, правдивы ли эти жуткие подозрения.

Я рванулась к двери. По дороге я постоянно спотыкалась на ровном месте и падала на колени.

В классе, ожидая Ровену, мы постоянно подтрунивали над девочками, умудрившимися ушибить коленку, голень или бедро. Танцоры не имели права врезаться в парты и спотыкаться на лестницах. Иногда мы получали травмы из-за неловких движений или падения во время па-де-де, но это было совершенно другое. Дело чести. Между рядовыми гражданскими травмами, полученными по глупости, и боевыми ранами лежала громадная пропасть.

Воспользовавшись заклинанием памяти, я вошла в ряды гражданских, сплошь покрытых ранами. Мне казалось, что все эти травмы получены по ошибке, и, если бы все вернулось на круги своя, моя кожа вновь стала бы такой же гладкой и чистой, как раньше. Как у той балерины, которая осталась лишь в моих воспоминаниях.

Но нет — эти раны стали моими боевыми шрамами. Я заслужила их. Внешность постепенно приходила в соответствие с внутренним миром, а там не было ни единого живого места.

За секунду до того, как подняться в очередной раз, я подумала, что лучше всего было бы остаться на месте и подождать, пока Эхо нас найдет, — чтобы кто-то другой сыграл роль героя и спас мир. Тогда завтра, останься я жива, можно было бы пойти к гекамистке и отдать все свои сбережения, которые мне удалось скопить, работая в «Свит Шоппе», и все деньги с родительской страховки за заклинание, которое стерло бы это воспоминание из памяти. Кэл Уотерс. И ужасная вещь, которую он, возможно, совершил. Секрет, который его мать и мать Эхо хранили много лет. Маркос растянулся на полу. Диана вновь и вновь нашептывала его имя. Запах огня, растворителя и масла. Я стерла бы даже Кей. Просто так, в придачу.

Я не хотела знать правду.

Существовала только одна проблема. Кто знает, в какого человека и с какими желаниями я могла превратиться, стерев из памяти это все.

Чертовы заклинания. Они сдирали с меня слой за слоем. Вырезали воспоминания о смерти родителей и заполнили пустоту танцами. Вырезали Уина и вновь вернули необходимость танцевать. Какие глубинные, неосознанные желания могли таиться подо всем этим?

Кирка врезалась все глубже и глубже, сбрасывая желания, точно старую кожу. В конце концов я должна была оказаться там, где не нужно вообще ничего.

Но этой точки я пока не достигла.

 

52

Маркос

Лежа на полу без сознания, я не видел снов. Однако полной отключкой назвать это тоже было нельзя. Я словно попеременно влетал и вылетал из собственного тела под действием неведомой силы. Внутри — боль, паника. Снаружи — онемение, пустота. Внутрь и наружу. И где-то посередине, где существовало дыхание и биение сердца, я осознавал, кто я такой и что произошло.

Я знал запах магазина: дерево, масло и древесный уголь, потрескивающий, точно специи.

Я знал, что я в беде. Что мы все в беде.

Я знал, что Ари травмировалась и не двигается, но я также знал, что скоро она встанет и пойдет, потому что ни за что не оставит нас с Дианой сгорать заживо.

Я знал, что Ари была моим другом.

Я знал, что сделал Кэл.

Знал всю историю. Отец Ари вынес ее из горящего дома, а потом вернулся за ее матерью, которая потеряла сознание из-за дыма. Дом обрушился. Человек, совершивший поджог, не был бродягой или грабителем, как мы всегда думали. Не был случайным незнакомцем. Человека, который это сделал, я знал всю жизнь. Это был один из моих старших братьев, тот, кого я боготворил. Один из Уотерсов, а это что-нибудь да значило.

Еще я знал, что не умер, потому что не встретил Уина или отца, и никто не призывал меня идти к свету.

Я должен был проснуться.

— Проснись, проснись, проснись, ПРОСНИСЬ!

— Не могу.

— Прекрати вести себя как ребенок. Кто знает, что еще натворит твой брат?

— Я так себя не веду.

— Тогда что ты собираешься сделать, чтобы это предотвратить?

— Лежать здесь. Ждать.

— Звучит здорово. План на пять с плюсом.

— Не мне выбирать.

— А как насчет Дианы?

— А что с Дианой?

— Что насчет нее?

— Ты собираешься лежать здесь, когда она так нуждается в тебе?

— Диана.

— Да, Диана. Ты любишь ее. Забыл?

— Правильно. Да. Я должен проснуться. Должен помочь ей.

— Ну, ты же не можешь.

— Да ну тебя нафиг. Я должен.

— Некоторые вещи невозможно сделать.

— Я нужен ей! Я должен проснуться!

— Прости, Маркос.

В те короткие моменты, когда часть меня переставала бороться с безжизненным телом, мне казалось, что это оно — самое худшее, что могло произойти. Кэл меня вырубил. Теперь должен был появиться человек, который справится с ним и позаботится о нас. Я был абсолютно уверен, что все самое страшное он уже совершил в прошлом. Что правда выплыла наружу неспроста и в конце концов все будет хорошо. Что однажды все мы сможем отпустить эту ситуацию.

Я ошибался.

 

53

Кей

Дверь в магазин оказалась распахнутой настежь, и мы с Эхо свободно вошли внутрь. Мина осталась ждать в машине. Я пообещала, что это займет всего минутку.

Я следовала за Эхо по темным коридорам. Идти за мной она не могла. На языке гекамистов это означало «равновесие». Вот что она пыталась объяснить нам с Миной, когда мы пришли за заклинанием. Поверх крюка Эхо наложила новый слой заклинаний, не для того, чтобы разрушить старый, а для того, чтобы скорректировать побочные эффекты. Теперь крюку просто не за что было зацепиться. Тот, кто действительно меня любил, кто способен был разглядеть меня настоящую, мог меня видеть — я ведь не исчезла по-настоящему — но для всех остальных я оставалась частью пейзажа. Я стала невидимкой, но не как в сказках про супергероев, а, скорее, как в ночном кошмаре из серии «я-махаю-и-кричу-но-меня-никто-не-замечает».

Хуже дела обстояли только с чувствами. Побочный эффект нового заклинания. Крюк позволял мне выливать на окружающих отрицательные эмоции, не испытывая угрызений совести. А теперь… как это описать? Я превратилась в черную дыру, питающуюся эмоциями. Стоило кому-то появиться поблизости, как вакуум начинал вгрызаться в мое тело. Я чувствовала абсолютно все.

Я должна была увидеть Диану, чтобы убедиться, что с ней все в порядке и дело того стоило. Эхо настояла на том, чтобы мы пошли вместе. А поскольку я еще не заплатила — у меня было только восемьдесят долларов на пиццу, которые она приняла в качестве залога, — то была не в том положении, чтобы спорить. После встречи с Дианой Эхо должна была сделать то, за чем пришла, а я могла вернуться домой с Миной — Миной, которая все еще меня видела, и любила — и вечно плакала.

Оказавшись в магазине, мы услышали чьи-то шаркающие шаги. Кто-то шел по коридору, периодически врезаясь в углы. Пахло дымом и алкоголем, но ни Ари, ни Дианы нигде не было. Становилось все темнее и темнее — я включила сотовый вместо фонарика — до тех пор, пока мы не подошли к двери, расположенной за стойкой с листовками.

Во внутреннем помещении, заполненном инструментами и деревянными блоками, оказалось так много дыма, что мы закашлялись. Спустя секунду я увидела лежащего без сознания Маркоса и запертую в клетке Диану. Она стояла на коленях рядом с ним. Стены и скамьи уже наполовину обгорели, и языки пламени продолжали лизать края металлической бочки со стружкой. Недалеко от нас, свернувшись калачиком, лежала Ари и плакала.

— О Господи! — воскликнула я.

Диана подняла глаза, но крюк больше не действовал, и взгляд ее остановился на Эхо.

— Он ранен. Кэл ударил его, и он никак не очнется, — сказала она.

Я бросилась вперед, поскользнувшись на влажном полу, и схватила Маркоса за запястье. Пульс был нечетким. Открой он глаза, взгляд его был бы мутным и расфокусированным. В этом я была уверена. Сотрясение мозга как минимум. Череп его в месте удара казался почти мягким, но я надеялась, что это гематома. Я даже не представляла, что делать, если Кэл размозжил ему голову. Возможно, в эту секунду Маркос умирал прямо на наших глазах.

Я не сказала этого вслух. Но даже если бы сказала, меня бы никто не услышал.

— Ари? — спросила Эхо. — Ари? Ты в порядке?

Ари ничего не ответила. Диана прижалась лбом к щели в сетчатой дверце. Дыхание ее участилось, кожа покраснела и покрылась испариной. Похоже, у нее началась лихорадка.

— Это ты наложила на Кэла заклинание? — спросила она Эхо.

Эхо напряглась и с тревогой посмотрела на Ари, но та даже не пошевелилась.

На Кэла наложили заклинание?

— Заклинания для Кэла готовила моя мать, — мягко поправила Эхо. — Мама Кэла пришла к нам, когда мне было одиннадцать и я еще не вошла в ковен. Она была в ужасе. Никогда еще я не видела взрослых такими испуганными. Я не понимала, что происходит. Я думала, что мы поступаем правильно, помогая той бедной женщине.

— О чем ты говоришь? — спросила я, но мне никто не ответил. Я подумала о том, что было бы неплохо перенести Маркоса в машину к Мине, но он был слишком тяжелым. Кроме того, если Маркос получил серьезные повреждения, передвигать его было опасно. Ему следовало оставаться на месте.

К тому же Диана все еще оставалась заперта в клетке. Я огляделась в поисках того, чем можно было бы взломать замок или срезать часть сетки. Хотя не имела ни малейшего представления, как делаются подобные вещи.

— Я не помню, чем мы занимались следующие пару лет до того, как я вступила в ковен, — продолжила Эхо. Мне хотелось, чтобы она замолчала и наконец начала что-то делать. Она ведь была гекамисткой. Где же ее отпирающее замки заклинание или другие гениальные идеи? Возможно, огнетушитель? Я оглядела мастерскую, но ничего похожего не увидела. Пришлось дойти до инструментов и посмотреть, не спрятался ли какой-нибудь завалящий огнетушитель в углу. — Я считала, это ужасно, но необходимо. Мама верила, что заклинание Кэла — наша защита на тот случай, если люди прознают обо мне. Деньги, на которые сможем прожить и мы — поэтому она не особенно позволяла их тратить, — и ковен, который нас примет. Мне кажется, она сожалела о том, что сделала меня гекамисткой, с того самого дня, когда это произошло. Мама предпочла бы собрать остатки мужества и умереть. — Улыбка у Эхо вышла бледной и бескровной. — У нас были разные идеи на этот счет.

Пока она говорила, я продолжала поиски, нарезая круги вокруг Дианы. Я задумалась о том, чтобы обежать весь магазин и попытаться отыскать там огнетушитель или кусачки, но даже не представляла, где все это может быть. Едва ли мне удалось бы что-то найти. Скорее, я бы потерялась и не нашла дорогу обратно. Вместо этого я достала мобильный и позвонила в «Скорую помощь», стараясь говорить как можно спокойнее и тверже. Я надеялась, что через телефон заклинание не подействует, в противном случае в 911 забыли бы о моем звонке сразу же, как только я бы повесила трубку.

Пока я звонила, Ари с трудом поднялась на ноги. Лица ее я не видела, она стояла спиной ко мне. Глаза Эхо следили за каждым ее неловким движением. Когда Ари залепила ей пощечину, все, кроме Маркоса, вздрогнули от резкого звука. Эхо схватилась за щеку, но отвечать не стала.

— Что происходит? — спросила я Диану, надеясь изо всех сил, что хотя бы этот вопрос будет услышан.

— Между прочим, — сказала она, переводя дыхание, — девять лет назад Кэл сжег дом Ари.

— Ох, — воскликнула я, охваченная тоской и сочувствием.

Любые эмоции я переживала теперь слишком остро. На глаза навернулись слезы, но не из-за родителей Ари, а из-за Эхо и ее мамы, из-за распростертого на полу Маркоса, запертой Дианы… Из-за всех тех, чью жизнь сломали заклинания.

Я просунула руку в клетку и взяла Диану за руку. Другой рукой она сжимала пальцы Маркоса.

На меня она даже не посмотрела. Возможно, забыла, что я здесь. Это было больно, и даже очень, но я обязана была с этим справиться. И пока она приходила в себя, я должна была просто быть рядом.

Я сама сделала себя бессильной, невидимой и незначительной для того, чтобы спасти Диану от собственного заклинания. И вот в конце концов выясняется, что я не представляла никакой угрозы. Теперь мне оставалось лишь одно — приглядывать за подругой до тех пор, пока не подоспеет помощь.

Я надеялась, это стоило того.

 

54

Ари

Кожа Эхо в свете голых магазинных ламп казалась чистой и хрупкой, как стекло. От пощечины на ее щеке возник багровый след, отчего общая бледность стала еще заметнее. Эхо сглотнула и отвела глаза.

— Ты знала про моих родителей и все равно меня шантажировала.

— Я… Ты не понимаешь. Я была одна почти двадцать лет. Уин был для меня важен. Я была так… расстроена… тем, как ты с ним поступила.

— Почему все считают, будто я что-то сделала Уину? — спросила я. — Я сделала это себе. Уину уже никто ничего не сделает.

— А чувства говорят об обратном.

— Когда делаешь что-то для себя, это влияет и на других людей, — заявила Кей, стоя на коленях рядом с Дианой и Маркосом. Я поначалу даже не заметила, что она там. На ней почему-то было очень сложно сфокусироваться. Даже голос ее звучал как-то неразборчиво.

Эхо схватилась за живот.

— Я совершала как плохие поступки, так и хорошие. Но мир несправедлив.

— Это все, что ты собиралась сказать?

Эхо вздохнула и мягко продолжила.

— Мои слова ничего не изменят, это правда. — Она достала из кармана полиэтиленовый пакет. Внутри лежали подсушенные кусочки сыра. Эхо осторожно протянула пакет мне, словно предлагая есть прямо оттуда. — Твое заклинание готово.

— То есть это что-то вроде извинения? Вот твое танцевальное заклинание, теперь все изменится к лучшему?

— К лучшему ничего не изменится. Уин по-прежнему мертв. Твои родители мертвы. Моя мать умрет через несколько недель, а у меня по-прежнему нет денег, чтобы уехать и найти новый ковен. — Она потрясла пакет: кусочки сыра прилипли ко дну. — Но ты можешь снова начать танцевать, если хочешь. Обещаю.

Я шагнула к ней. Эхо недалеко от двери. Не моргнув глазом, она отпустила пакет, и тот остался висеть в воздухе между нами.

Я повернулась к двери в мастерскую и уставилась на царящий в магазине беспорядок, словно пытаясь убрать его силой мысли. Мне не хотелось верить в то, что я видела перед собой. Не хотелось видеть горькую правду.

Кэл был где-то там.

Человек, убивший моих родителей.

Вот она — вещь, о которой я изо всех сил старалась не думать. Которая не могла быть правдой. И которую Эхо подтверждала полностью и абсолютно.

Я потеряла родителей.

Это случилось давным-давно. Это случилось сегодня. Это происходило все время. Я не могла от этого убежать. Не могла загнать это внутрь. Их отняли, и я скучала, рана в сердце была смертельной.

Я задрожала и вдруг заметила, что сжимаю больное запястье. На мгновение мне показалось, что привычная точечная боль изменилась. Теперь она расползалась по коже, тонкой, словно бумага, проникая в мускулы, кости и кровь.

Мне не стало лучше от того, что воспоминание о дне их смерти стерли из моей памяти. На самом деле, стало только хуже. Вместо того чтобы просто знать, как все произошло, я прокручивала в голове тысячу жутких вариантов, один хуже другого. Я представляла смерть родителей снова и снова, видела их лица — удивленные, разгневанные или печальные. Думала о том, сняла я наушники или нет. Плакала или нет. И в каждом варианте Кэл сбегал из дома и прятался. Прятался с тех самых пор. И до сегодняшнего дня.

Теперь я знала, что произошло на самом деле.

 

55

Уин

Мой последний вечер ничем не отличался от многих других. Был четверг. Я подобрал Ари и Маркоса, и мы все вместе поехали на пляж на моем грузовике. Шли дожди. До начала туристического сезона оставалось еще две недели, и пляж был в нашем полном распоряжении.

День не задался с самого начала. Я не вышел из комнаты даже для того, чтобы поесть. Язык во рту распух, желудок урчал от голода, а мозги словно превратились в кашу. Как мокрый песок, сочащийся сквозь пальцы, когда спускаешься по берегу к морю.

— Напомни мне, почему мы не идем обедать в какое-нибудь сухое, чистое местечко? — спросила Ари. Рубашка ее намокла и плотно облепила тело. Наверное, это могло быть привлекательным — Маркос пару раз окинул Ари долгим взглядом, но я почему-то вспомнил схематичное изображение женского тела, которое нам показывали на уроках здоровья.

— Я придумал кое-что особенное, — сказал Маркос. — Поверьте, вы еще будете потом меня благодарить.

Ари вздохнула и закинула мою руку себе на плечо. Зная Маркоса, я предполагал, что его сюрприз может оказаться действительно классным — возможно, барбекю или ночной выход в море, чтобы полюбоваться на китов — с другой стороны, возможно, нас вообще не ожидало ничего особенного и Маркосу просто захотелось вытащить нас куда-то сегодня вечером.

Возможно, он просто хотел поднять мне настроение.

Когда солнце начало заходить за горизонт, Ари и Маркос бесцельно слонялись туда-сюда. Поскольку шел дождь, полноценного заката не было видно. Просто сумерки становились все гуще и гуще до тех пор, пока совсем не стемнело. Маркос включил карманный фонарик.

— Стояла темная и ненастная ночь, — произнес он, подсвечивая фонариком подбородок.

Ари тут же отобрала его.

— А зазнайка все водил и водил друзей по пляжу, пытаясь замучить их до смерти.

Ари протянула мне фонарик, и я уставился на лампочку. Настала моя очередь продолжать страшную историю, но, кроме страшной правды, сказать было нечего, и я решил промолчать. Вместо этого я направил луч света на Маркоса: ухмыляющегося, самоуверенного, надежного Маркоса. Черные мокрые пряди падали ему на глаза. А потом на Ари: на смешную, одухотворенную, сильную Ари. Кожа ее блестела от влаги, а свет фонаря заставил сощуриться. Раньше я этого не замечал, но теперь видел очень отчетливо: они любили меня. Всего, целиком. И не так, как мама с Карой. Ари и Маркос любили меня потому, что это был их личный выбор. Просто невероятно.

В тот момент эта любовь показалась мне невыносимым грузом. Словно каждый из них надел мне на сердце железный обруч, и каждый раз, когда кто-то из друзей смотрел мне в глаза, обруч сжимался чуть сильнее.

Я выключил фонарик.

Маркос возмущенно вскрикнул и выхватил его у меня из рук. Темнота на пляже разительно отличалась от городской темноты. Океан казался совершенно черным и необузданно громким, словно свет фонаря держал его в узде, и теперь, в темноте, он мог больше не сдерживаться. Дюны представлялись бесконечной пустыней, отделяющей нас от машины, людей и всей жизни.

— Чувак, нам нужен свет, — со смехом сказал Маркос, пытаясь нащупать кнопку. — Иначе как она нас найдет?

— Она? — удивился я, и в этот момент луч света высветил женскую фигуру не более чем в десяти футах от нас. Ари вскрикнула, и я схватил ее за руку. Скорее для того, чтобы успокоить себя, нежели ее. Девушка подошла ближе, и я понял, что это Эхо.

— Вот ты и пришла, — сказал Маркос тоном, который обычно использовал в разговоре с официантками и уборщицами: самоуверенный и дружелюбный. — Принесла?

Эхо протянула пакет с тремя маленькими белыми печенюшками.

— Как вы и приказывали, сэр, — сказала она.

Маркос рассмеялся и выхватил пакет у нее из рук, но Эхо это не смутило. Она пристально смотрела на меня. Должно быть, я выглядел испуганным, потому что она тихонько покачала головой.

— Для чего они, Маркос? — спросила Ари. В ее голосе сквозило недовольство.

— Почему бы тебе просто не попробовать? — ответил Маркос. Он открыл пакет и мгновенно схрумкал одно из печений, после чего протянул пакет Ари.

Все в ожидании уставились на него, даже Эхо. Маркос скрестил на груди руки. Поначалу я даже не понял, что произошло. А потом Ари шумно втянула воздух, и туман в моей голове рассеялся. Потому что Маркос уже парил в пяти футах над землей и стремительно поднимался ввысь.

На десяти футах он взвизгнул и проплыл по воздуху над нашими головами.

— У вас всего десять минут, так что не поднимайтесь слишком высоко, — сказала Эхо, но Маркос уже раскинул руки в стороны и растворился во влажной темноте.

Ари посмотрела на пакет, а затем на Эхо.

— А это безопасно?

Эхо пожала плечами.

— Они на какое-то время ослабят гравитацию. По-моему, ничего опасного в этом нет.

— А побочные эффекты?

— Неприятные ощущения. Но, поскольку заклинание временное, они не продлятся долго.

— Я раньше использовала заклинание памяти. У меня могут быть из-за этого проблемы?

Эхо окинула ее оценивающим взглядом. Я вспомнил незавершенный поцелуй в грузовике, и мне вдруг стало жутко при мысли о том, что Эхо может соврать Ари, чтобы навредить ей. Сложно даже представить, что она могла думать о моей девушке. Но потом я отбросил эту мысль. Эхо не пошла бы на такое, даже если б ревновала.

— Нет. Все должно быть в порядке.

Маркос ухнул, и Ари перевела на меня сияющий взгляд.

— Ну? — сказала она.

— Разве можно от такого отказаться? — спросил я.

Ари рассмеялась и, стараясь выглядеть беззаботно, закинула печенье в рот.

— Маскарпоне. Вкусно.

— Спасибо, — ответила Эхо.

Ари протянула мне пакет уже с высоты моих плеч.

— Святый боже! Уин, поторопись!

Она уплывала в небо. Ари, конечно, была куда грациознее Маркоса. Занятия балетом не прошли даром. Она прыгала и кружилась под дождем. Я открыл пакет, но Эхо выхватила его у меня из рук прежде, чем я успел взять последнее печенье.

— Что за черт?

— Ты уже использовал предыдущее заклинание? — мягко спросила она. Я покачал головой. — Тогда тебе это нельзя, Уин. Побочные эффекты…

— Да брось! — сказал я, мысленно удивившись тому, что мне все еще хочется полетать. Я никогда ничего не хотел так долго. — Я воспользуюсь вторым заклинанием, как только приду домой.

— Пожалуйста, верь мне.

— Ты сказала Ари, что это никак не повлияет на побочные эффекты. Так чем я хуже?

Эхо окинула меня долгим взглядом. Волосы ее прилипли ко лбу и глаза казались еще больше, чем раньше.

— Потому что ты это ты.

Я потянулся за пакетом, но она уже отвернулась. На мокром песке она чувствовала себя увереннее, чем я. Маркос взвизгнул, а потом с грохотом рухнул рядом.

Потом, покачиваясь, поднялся на ноги и блеванул. Раздался глухой стон. Побочные эффекты начали действовать.

— Это пройдет, — сказала Эхо.

— О боже. Черт тебя подери. Серьезно, вот черт.

— Заклинание делает тебя невесомым на физическом уровне. А на ментальном — тебе сносит крышу. Совершенно. — Она сказала это так громко, как будто обращалась к Маркосу, но смотрела при этом на меня.

— И что я им скажу? — пробормотал я. Ари жужжала над моей головой, легонько касаясь ее кончиками пальцев. Маркоса оглушительно рвало. Извергание рвотных масс время от времени перемежалось с жуткими проклятиями.

— Не мои проблемы. Я не могу тебе этого позволить. — Она потрясла пакетом.

— Почему? Это такой особый вид гекамистской этики? — Мой голос был полон неприкрытого сарказма, но Эхо кивнула.

— Что-то вроде того.

— Господи, ради всего святого, убейте меня! — крикнул Маркос. Эхо ответила насмешливым взглядом.

— Но Маркос заплатил за три…

— Я вычту плату за твое печенье.

Ари грациозно спланировала на землю. Кончики ее пальцев коснулись песка. Потом она вздрогнула всем телом и села на колени. Медленно, очень медленно она опустила голову, уткнувшись лбом в песок, словно молилась кому-то.

— Маркос, я тебя ненавижу, — сказала Ари.

— Добро пожаловать.

— Я задержу дыхание и буду так лежать, пока не подохну.

— Ари? — озабоченно спросил я.

— Тебя, Уин, я тоже ненавижу.

Что-то горячее вспыхнуло у меня в груди, и лишь спустя секунду я понял, почему моя спина вдруг напряглась, а челюсти сжались до боли. Я был зол. Не на Эхо, которая не разрешала мне полетать. А на своих друзей, но за что? За то, что удвоили мою тоску?

Своими корчами, завываниями и стискиванием зубов. В прошлый раз Ари закатила истерику из-за Манхэттенского балета. Но тогда ее страдание было подлинным, хотя и длилось недолго. В этот раз все было не так. Это напомнило мне пародию на мою собственную жизнь, на мучения, которые я испытывал день за днем. Я знал, что они не специально, но это не имело значения. Они коснулись чего-то ужасного, чего-то сокровенного, чего-то моего и теперь глумились над этим, словно какие-то пьяницы.

И, что еще хуже, им хотя бы предоставили возможность летать. Я никогда не летал, но почему-то всегда чувствовал себя отвратительно. И где же здесь справедливость?

— У меня лежат твои деньги, — сказал я Эхо.

Лицо ее просияло, она с восторгом схватила меня за запястье. Решив, что Эхо сейчас попытается меня поцеловать, я с воплем вырвал руку.

— Я должен сходить за ними.

— Тогда пойдем.

«Да, — подумал я. — Пойдем домой к Ари, отвлечем ее, а сами достанем деньги из ее шкафа. Потом отправимся в плохенький домик на краю города, зайдем в вонючую дыру, которая называется моей спальней, пороемся в моем белье, достанем контейнер для бутербродов и слопаем бутерброд с сыром». Наверное, я достиг нужной точки. Это была она. Худший момент в моей жизни. Достаточно гадкий.

Я подошел к Ари и тронул ее за плечо. Она что-то промычала, и я прошептал ей на ухо:

— Ари, я кое-что забыл у тебя дома.

— Так иди забери.

— А ты что, не пойдешь? Веселье уже закончилось.

— Серьезно, твой голос звучит как скрежет ногтей по классной доске. Иди куда хочешь.

— Ты могла бы пойти…

— Я говорю, иди отсюда! — заорала она. — Оставь меня одну. Я не хочу тебя видеть, Уин.

— Можешь уже заткнуться? — сказал Маркос и закашлялся так, что его чуть снова не вывернуло.

Я оставил Ари и вернулся обратно к Эхо.

— Я не могу бросить их в таком состоянии.

— Я могу побыть с ними. Сходи за деньгами и возвращайся. — Она улыбнулась и стремительно меня обняла.

Я протянул ей фонарик, а потом подошел к Ари, чтобы поцеловать ее в щеку. Но, прежде чем мне это удалось, она бросила горсть песка мне прямо в глаза.

— Убирайся отсюда! — крикнула она, накрыла голову руками и завыла.

Больше пытаться я не стал. Мне было обидно, что я не заслужил даже простого «пока», хотя внутри, конечно, понимал, что причина в побочных эффектах.

Я направился к грузовику. Дорога в темноте казалась гораздо длиннее, словно с каждым шагом парковка отодвигалась все дальше и дальше, однако в конце концов я все-таки нашел свой грузовик и поехал домой.

Дорога домой. Важная часть. Ни одного свидетеля, я один. Дорога, по которой я уже ездил сотни раз. Ночь выдалась дождливой, но на дороге никого не было. Ни одной машины. Ни животных, ничего.

Была ли это минута слабости? Возможно ли, что я посмотрел на дерево и вывернул руль? Планировал ли я это где-то в глубинах сознания, когда Ари и Маркос парили надо мной, а Эхо была так близко?

Это был лишь один из вариантов конца. Случайный выбор вселенной: нечто маленькое и абсолютно незначительное полностью меня уничтожило. Цепь неизбежных событий привела к столкновению с деревом. Никакого человеческого фактора или причины совершать что-то подобное.

А может, все дело было в гекаме. Возможно, к грузовику меня привело нечто невидимое, неизмеримое и неподвижное. И это нечто толкнуло мою руку. Возможно, именно оно заставило меня вывернуть руль влево, съехать с дороги и врезаться в дерево.

Но все это лишь теории. На самом деле только я один знал, что произошло.

В тот момент, когда авария уже казалось неизбежной, у меня было достаточно времени, чтобы посмотреть на дерево, оценить траекторию движения, вспомнить маму, Кару, Ари и Маркоса, таких совершенных и любимых, и преисполниться надежды, что, перейдя черту, я попаду в другое пространство. Туда, где я стану беззаботным, невесомым и веселым. А потом грузовик врезался в дерево.

В том, что касается депрессии, одна из самых странных штук состоит в том, как она влияет на память. Будучи в депрессии, я не мог вспомнить ни единого счастливого момента в жизни. То, что нормальными людьми воспринималось как счастье, мне казалось фальшивым и пустым. Хорошее прошлое превращалось в легенду, а хорошее настоящее, ну, это словосочетание было для меня чем-то вроде оксюморона.

Но едва я врезался в дерево, все это перестало иметь значение — фильтр грусти, установленный на моей памяти, исчез, и я вспомнил моменты подлинного счастья.

Как мы с Маркосом резались в бейсбол, точно дети.

Как я ухаживал за Карой, когда она вернулась домой из больницы.

Ари, хохочущую над моими словами.

Торты на день рождения. Большие победы. Глупые шутки. Сюрпризы.

Валяния в спальном мешке на заднем дворе. Не важно, в чьем доме — небо над всеми одно. Огромное и холодное, мерцающее яркими звездами, далекое и прекрасное.

На секунду я вспомнил все и полюбил это всем сердцем.

А потом я умер.

 

56

Ари

Я взяла пакет из рук Эхо.

Это не было заклинание, которое помогло бы мне все забыть, или заклинание, исправляющее то, что натворил Кэл, и все же это было кое-что. Заклинание, которое позволяло мне выбраться из города.

— Если это сработает, — сказала я Эхо, зажав пакет пальцами, — поехали в Нью-Йорк вместе со мной. Можешь рассчитывать на диванчик в наших дешевеньких апартаментах.

Эхо потрогала лицо в том месте, где я ее ударила.

— Зачем тебе делать это для меня?

— Потому что… в противном случае ты как будто даешь мне это заклинание из жалости. А мне не нужна благотворительность.

Конечно, это была не единственная причина — на самом деле, она могла умереть, если бы я ей не помогла. И кроме того, я была дважды в долгу перед Эхо, поскольку украла деньги Уина, не говоря уже о том, что она просто мне нравилась. Она хранила секрет Кэла, шантажировала меня, но в то же время старалась помочь, хотя у нее и не было для этого никаких причин. Плюс она заботилась об Уине так же, как и я, а значит, у нее был хороший вкус.

Эхо посмотрела на меня долгим взглядом. На секунду мы забыли и о разгуливающем по магазину Кэле, и о запертой в клетке Диане, и о лежащем на полу Маркосе. Она неуверенно улыбнулась, словно боясь, что я могу передумать.

— Оно сработает. Все будет красиво.

Я открыла на пакете застежку, и в этот момент случилось сразу несколько вещей.

Кей толкнула Эхо на груду ведер и опрокинула меня на землю, вырвав пакет у меня из рук.

В тот же миг на то место, где я только что стояла, с треском рухнула полка. Груда хлорвиниловых трубок рассыпалась по полу.

Когда трубки остановились, я столкнула с себя Кей. Эхо что-то проворчала и села.

— Что за черт?

Кей так яростно доказывала свою правоту, что ее слова сливались в один сплошной гул. И хотя она говорила вовсе не шепотом, мне пришлось придвинуться поближе и вслушиваться изо всех сил, чтобы понять каждое слово.

— Я все поняла. Там было заклинание. Я имею в виду заклинание, влияющее на Эхо. Крюк! — Кей всплеснула руками. — Помните, когда вы с Дианой пытались бросить меня на пляжном пикнике, Диана разбила лицо?

— Твой крюк теперь сбалансирован, он больше не действует, — сказала Эхо.

— Весьма тебе благодарна, — раздраженно оборвала ее Кей. — Но я говорю не о себе. Мне кажется, на Эхо тоже наложено заклинание. Крюк. То, которое наложила на нее мать, возможно, много лет назад. Подумай об этом — вот почему Эхо не может найти никого, кто заплатил бы за заклинания, почему она не может уехать. Ее заклинание похоже на мое — только удерживает ее возле матери.

Эхо нахмурилась:

— Моя мама не пошла бы на такое.

— Но, Эхо, как насчет твоей невезучести, — сказала я. — Что, если дело не только в неудачном стечении обстоятельств?

Эхо пнула кусочек трубки, и он откатился в сторону.

— Она не стала бы. Гекамисты не накладывают заклинания на других гекамистов.

— Ты делала для матери заклинание, убирающее боль, — заметила я.

— Это другое. Это для ее же пользы. — Глаза Эхо расширились, когда она услышала собственные слова со стороны.

— Наверное, она считала, что защищает тебя, — сказала Кей.

— Спасает тебя от тюрьмы, — добавила я.

— Присматривает за тобой. Потому что она о тебе заботилась, — словно защищаясь, пояснила Кей.

— Стой, подожди, — сказала я. — Я всего лишь предложила тебе диванчик в наших апартаментах в Нью-Йорке, если заклинание сработает. И после этого на нас упала полка. Значит, если кто-то попытается тебе помочь или предложит выход… — Я остановилась, глядя на пластиковый пакет в руке Кей.

Маленькая вещица — вещица, которая позволит мне снова танцевать и уехать в Нью-Йорк, как и планировалось. Я больше не была привязана крюком к Кей, а значит, могла выбраться из Кейп-Кода.

Но, если бы я уехала, Эхо уехала бы тоже.

Однажды она уже была близка к этому. Эхо рассказывала, что ждала деньги от Уина в тот самый вечер, когда он погиб.

Я перегнулась через раскатившиеся трубки и взяла Эхо за руку.

— Эхо, Уин ведь должен был тебе денег, верно?

Она резко втянула воздух.

— Ох, — ее подбородок затрясся, и Эхо как будто стала младше лет на десять. — Уин ехал за деньгами, когда случилась та авария.

— Если бы ты получила те деньги, то смогла бы уехать, — сказала Кей.

— Но, если крюк был на мне… Уин… — Она плотно прижала руки к груди, точно пыталась удержать бешено колотящееся сердце.

— Это мог быть несчастный случай, — заметила я.

— Именно так крюк и работает, — сказала Кей. — Случайности, удачи и совпадения. Твоя мама рассказывала мне об этом, когда я пришла за своим заклинанием.

— О Господи. — Эхо прерывисто вздохнула. — Я убила его.

Мы никогда не узнаем. По крайней мере, точно. В грузовике рядом с ним никого не было. Ни один из гекамистов не мог провести судебную экспертизу и вынести вердикт. Но это казалось похожим на правду. Так же, как и Кэл, подпаливший мой дом. Так же, как и крюк Кей, многое объяснявший в нашей дружбе.

— Все, что бы я ни делала, имело обратные последствия, — сказала Эхо. Она уставилась на свои ладони и продолжила монотонным голосом. — Каждое заклинание, которое я творила, лишь ухудшало положение дел.

Мне было знакомо это чувство. Я уже собиралась сказать, что это не ее вина, что я тоже приняла немало ошибочных решений, которые и привели нас сюда, но вдалеке завыли сирены, и Кей схватила нас за руки:

— Они не смогут отыскать нас здесь, на самых задворках!

Она направилась к выходу из мастерской, все еще сжимая в руке мое заклинание. Я никак не могла решить, пойти ли мне за ней или остаться с Дианой и Маркосом. Внезапно Кей отшатнулась и упала, споткнувшись о валяющиеся на полу трубки.

И в этот момент вошел Кэл.

Этот пустой взгляд на лице. Он забыл так много — и вдруг все вернулось, каждое отвратительное чувство, каждая мысль. Кэл потерял себя.

А может, он всегда был немного не в себе, и таково было его нормальное состояние. Личность, прежде запертая в клетке из заклинаний, теперь выбралась наружу.

Он вытянул руку с зажатой в кулаке серебристой зажигалкой. Один щелчок, и пламя вспыхнуло бы.

 

57

Кей

Я встала возле Кэла и забрала у него зажигалку.

Для этого не нужно было никакой храбрости. Через час после того, как крюк был сбалансирован, я стала почти невидимой и теперь убедилась, что Кэл меня не замечает. Ему даже пришлось моргнуть пару раз, прежде чем его глаза — странные, дикие глаза — сфокусировались на моем лице.

— Тебе это не нужно, Кэл.

Он нахмурился и обвел комнату очумелым взглядом. Точно птица, бьющаяся о стекло, в попытке улететь в небо.

— Не стоило тебе накладывать на меня заклинание, — сказал он словно издалека, точно вспомнив какой-то сон.

— Мне жаль. Я сделала глупость. Я думала, что остаться в одиночестве — это худшее, что может со мной случиться. Но все оказалось совсем не так.

Я говорила искренне, но это было не важно. Потому что ни он, ни Диана с Ари меня уже не слушали. Кэл толкнул меня в плечи. Сильно. А потом начал носиться по мастерской из конца в конец, перескакивая через скамьи и огибая гигантские механические детали, раскапывая кучи тлеющих опилок и разбрасывая направо и налево хлорвиниловые трубки. Он что-то искал. Еще одну зажигалку? Я зажала ту, что отобрала, в кулаке. В другой руке я по-прежнему держала пакет с заклинанием Ари. Мое антикрюковое заклинание должно было не позволить ему увидеть, что зажигалка у меня.

Однако вскоре Кэл вполне мог найти что-нибудь подходящее. У нас оставалось мало времени. Я задумалась о побеге, но бросить друзей в беде не могла. Если бы можно было заставить его заплатить Эхо за заклинание, мы могли бы использовать ее крюк в своих целях. И обрушить на голову Кэла все силы ада, как это случилось с Уином, но времени не было. К тому же заклинания непредсказуемы. Я вспомнила, как сидела в отделении экстренной помощи и крюк вдруг показал мне, как на каталке завозят одного из моих друзей. Заклинания себя не выдают. Никто не знает, как далеко можно зайти, прежде чем заклинание ударит в ответ.

Пока Кэл бушевал в мастерской, Ари стояла, вжавшись в стену. Эхо отважно загородила ее собой. Я бросила взгляд на монитор и увидела копов, светивших фонариками через закрытую входную дверь. Должно быть, после того как мы с Эхо вошли, Кэл сходил к выходу во второй раз и запер дверь.

Это испугало меня куда больше, чем тьма в его глазах или горючая жидкость. Потому что говорило о том, что Кэл не просто слетел с катушек. Он прекрасно понимал, что делает, и не желал, чтобы мы сбежали или были кем-то спасены. Он хотел, чтобы мы сгорели вместе с ним.

Пробегая мимо неподвижного тела Маркоса, Кэл перевернул баллон с жидкостью для розжига, которая тут же растеклась по полу. Маркос и клетка Дианы оказались в зоне поражения. Часть жидкости впиталась в ее джинсы.

Издав странный звук — что-то вроде плача, переходящего в вой, — Кэл нажал на выключатель странной коробки, высотой примерно по колено, из которой выходила резиновая трубка. В этот момент он сидел на полу рядом с клеткой Дианы. Резиновая трубка заканчивалась черенком, как у цветка, с приделанным к нему ручным рычажком. Кэл нажал на рычаг раз, два, прежде чем цветок ожил. Голубой и желтый. Слишком яркий, чтобы смотреть на него.

Не задумываясь, я ринулась прямо на Кэла и, обхватив его за живот, попыталась толкнуть. Но он был гораздо выше и сильнее меня. Я не хотела ему навредить — просто старалась остановить. Мне удалось впечатать его в стену, Кэл уронил сварочный аппарат, и тот выключился, не успев поджечь жидкость для розжига. Но Кэл выхватил из кучи деревянную лесину и, хотя я царапалась, пиналась и отбивалась, ударил меня в бок. Я рухнула на колени. А потом он схватил меня поперек груди. Внутри что-то хрустнуло.

Я не могла дышать.

Просто рухнула на землю, хватая ртом воздух.

Следующего удара лесиной я ждала даже с радостью, потому что понимала: он меня вырубит. И больше не будет боли в ребрах. Я даже не увижу, как Кэл подожжет магазин и нас вместе с ним.

Но вместо этого на меня полилась жидкость для розжига. Она заливалась в нос, щипала глаза.

Ари орала на Кэла — звала «Скорую помощь», которая была где-то снаружи, — умоляла его не делать этого, говорила, что все забудет, что мы подарим ему новое заклинание и все будет, как прежде, если только он захочет.

Но Кэл ничего не ответил. Ничто в нем не отозвалось на ее слова.

Я вдыхала ядовитые пары, в голове стало легко. Комната дрожала перед глазами.

Повернув голову, я увидела, что Кэл подобрал зажигалку на том месте, где я ее уронила.

Голова кружится. Жидкость для розжига у меня на одежде, на волосах. Не могу подняться.

Я не видела ни Ари, ни Эхо. Рядом со мной неподвижно лежал Маркос. Откуда-то с другой стороны кричала Диана.

Я опустила голову в лужу. Попыталась вдохнуть, и в груди хрустнуло. Ребра сломаны. Нечем дышать.

Я ощущала пустоту и легкость, словно от меня осталась лишь бумажная оболочка. Сгореть заживо было бы совсем не больно. Один пшик — и все, словно клочок газетной бумаги.

Так много за то, чтобы сделать правильный поступок и отменить крюк. Так много за заклинания.

Их невозможно просчитать наперед. Заклинания всегда найдут способ обмануть, используют твои слабые стороны против тебя, выберут самое жуткое решение проблемы. Это как работать тупым инструментом. Таковы деревяшки и пламя. Кулаки и молотки. Таковы были слова и поцелуи.

Кэл держал желтый огонек своей «Зиппо» на приличном расстоянии от собственного тела. А потом маленькое солнце приблизилось, и я вынуждена была закрыть глаза.

 

58

Ари

— Что в пакете? — спросил Кэл.

Он держал «Зиппо» в футе от головы Кей, смоченной жидкостью для розжига. Пахло барбекю и пляжным костром. Горящей плотью.

Я была уверена, что если попытаюсь бежать, то обязательно оступлюсь и упаду. К тому же для того, чтобы найти выход, мне пришлось бы долго блуждать по магазину. За это время здание успело бы сгореть вместе со всеми нами.

Кэл смотрел на мое танцевальное заклинание, лежащее на полу там, где его уронила Кей.

— Это… это заклинание, — сказала я.

Кей подняла руку и толкнула пакет к нему.

— И что оно делает? — спросил Кэл.

— Оно заставляет забыть, — твердо сказала я. — Как я забыла Уина.

Он поднял пакет. В пустых глазах что-то мелькнуло. Что-то живое, способное испытывать боль, — тень того, кем Кэл был прежде. И эта тень пыталась проложить себе путь наружу.

Кэл моргнул. Яркие горячие языки пламени осветили его лицо, на котором отражались надежда, желание, гнев и страх одновременно.

Готово.

Я посмотрела на Эхо. Она опустилась в углу на колени, что-то бормоча себе под нос.

У Дианы дернулся рот, она истово затрясла сетчатую дверь.

Кей повернула голову и даже наполовину перевернулась, чтобы лучше видеть происходящее.

По лицу Кэла побежали слезы. Пугающая пустота в глазах сменилась агонией и надеждой сломленного человека. Он открыл пакет и высыпал большую часть содержимого себе в рот. Быстро прожевал и проглотил.

Воцарилась тишина, «Зиппо» по-прежнему полыхала у него в руке.

Кэл издал странный звук, лицо его дрогнуло.

— Какого черта… — Он повернулся и во что-то врезался. — Что вы наделали — это не…

Поскальзываясь на жидкости для розжига, я бросилась к нему. И тут же тяжело рухнула на колено. Внутри что-то хрустнуло. Боль пронзила меня от бедра до спины, но я заставила себя подняться и всем телом навалилась на Кэла, сбив его с ног. А потом обоими коленями, одно из которых было выбито и пульсировало от боли, уперлась ему в спину.

Гулко вжикнуло, и в том месте, где мы стояли, вспыхнуло пламя. Кэл все еще сжимал зажигалку — и в ней было живое пламя. Маркос по-прежнему лежал без сознания. Кей едва могла шевельнуться. Диана сидела в клетке. Мы должны были сгореть в мгновение ока: жидкость для розжига пропитала нашу одежду и волосы. Она была даже во рту.

Крюк всегда выбирал самый простой способ. А самым простым способом помешать Эхо уехать было уничтожить нас всех.

Эхо — где была Эхо?

 

59

Маркос

Вдох.

Жар и пламя. Я видел стол, охваченный огнем, потом стопку фанеры. Языки пламени лизали мою голову, и грудь, и ноги, но я не мог пошевелиться.

Выдох.

Диана пыталась дотянуться до меня. Я слышал, как она плакала. Я открыл глаза.

Она хотела оттащить меня подальше от огня. С помощью рубашки ей удалось выдворить огонь из клетки. Комната сияла так, словно мы вернулись в третье июля, вновь очутившись на пляжном пикнике.

Вдох.

Голова повреждена. Кэл ударил меня по голове. Мой брат.

Выдох.

Было жарко. Так жарко.

Вдох.

Внезапно в комнате стало холодно и темно. Языки пламени словно замерли на месте. Воздух наполнился стуком сердца создания более огромного, чем мы. Единственным пятнышком света оставалась Эхо, сидящая в углу с вытянутой над бумажкой рукой. Она закатала рукав, сорвала одну из повязок и царапала рану до тех пор, пока на бумагу не закапала кровь.

Комната как будто задрожала, и в струях дыма над головой Эхо возникло нечто. Она закричала, а секундой позже в комнате стало так же светло и жарко, как раньше. Эхо затолкала мокрую от крови бумажку себе в рот и проглотила.

Выдох.

 

60

Кей

— Что ты сделала? — спросила Ари у Эхо. Упираясь коленями в спину Кэла, она сцепила его руки за спиной.

Чтобы моргнуть, требовалось усилие. Дым жалил. В дальнем уголке сознания, где не было боли и страха сгореть заживо, появилось любопытство. Я гадала, для чего Эхо создала новое заклинание.

Мгновение Эхо казалась растерянной, а потом вдруг сорвалась с места. Подбежав к клетке, она одним движением сорвала замок. Диана вывалилась наружу, кашляя от дыма.

— Ты его обезвредила? — спросила Эхо у Ари. Ари кивнула. Она даже смогла подняться (и поднять Кэла), но при этом постаралась перенести весь вес на одну ногу. Эхо повернулась к Маркосу и своим черным пальто быстро сбила огонь с его груди. А потом закинула его на плечо и рванулась прямо к двери в мастерскую. Ари ковыляла следом и тащила за собой воющего Кэла. Последней выползла Диана. Бросив меня в этой адской комнате.

Забытая. Новый слой заклинания, наложенный поверх крюка, сработал просто великолепно.

Я сделала глубокий вдох и попыталась подняться.

Но вскрикнула от резкой боли в груди. Мне не хватало воздуха.

Услышав мой крик, Диана обернулась. И вернулась обратно. Протянула мне руку. Я чуть не уронила ее, но в итоге все же встала, кашляя и задыхаясь. Диана оперлась на меня, я на нее, и вместе мы похромали наружу, прочь от горящей мастерской.

Дым уже начал заполнять все уголки магазина. Я не смогла бы точно описать наш путь. Мы ориентировались на грохот, который производила Эхо. Она даже не пыталась огибать углы и повороты, прокладывая дорогу к выходу кратчайшим путем, пинком переворачивая стеллажи и стойки. За ней следовала Ари с Кэлом на буксире. Мы с Дианой изо всех сил помогали друг другу, стараясь перебраться через груды хлама как можно быстрее. Мы прошли мимо работников «Скорой помощи», но Эхо даже не остановилась. Медики преследовали нас до самого выхода, пытаясь узнать, все ли с нами в порядке и откуда идет дым, но мы не обращали на их крики никакого внимания.

Дверь была наполовину открыта, но вместо того, чтобы подтолкнуть, Эхо одним пинком вышибла ее целиком. В воздух взметнулись осколки стекла и куски металла. Мы вывалились на улицу.

 

61

Ари

Улицу заполонили машины полицейских и фургоны «Скорой помощи», повсюду сверкали мигалки. Копы и медики сгрудились вокруг нас, наперебой закидывая вопросами. Пожарные со шлангами бросились в магазин. Я отказывалась отпускать Кэла до тех пор, пока работник «Скорой помощи» не заставил меня убрать руку. Второй медик повел его в машину. Кэл сжал голову руками и разрыдался. Я смотрела ему вслед. Медику пришлось повторить свой вопрос раз пять, прежде чем я смогла ответить.

— Я в порядке, — сказала я, но девушка нахмурилась и внимательно осмотрела мои раны, старые и новые, словно я пыталась соврать. Особенно ее заинтересовало колено. Она сказала, что, скорее всего, я порвала переднюю крестообразную связку. Я слушала ее вполуха.

Все было в порядке. Свои настоящие шрамы я получила задолго до этой ночи. И эти раны были невидимыми.

В ярком свете и суматохе я потеряла Кэла из виду. Часть меня была бы счастлива больше никогда не видеть его. Доктор Питтс сказала бы, что я боюсь взглянуть в лицо собственным страхам. Или что двигаться дальше — большой прогресс. Как бы то ни было, в следующий раз, когда мы встретимся, ей будет о чем говорить.

На земле, в том месте, где работники «Скорой помощи» забрали Кэла, я обнаружила смятый пакет с крошками: остатки заклинания, которое слопал Кэл после того, как я заявила, что оно поможет ему забыть. Мое заклинание. Моя грация. Мое будущее. Я не знала, сколько еще оно будет действовать — и есть ли вообще какая-то сила в этих крошках, — но оставить их здесь не могла.

Сцепив зубы, я перенесла вес на больную ногу и пнула пакет так, что его унесло в водосток.

Диана проследовала за Маркосом в первую же машину «Скорой помощи» — и они отъехали под завывание сирен. Эхо стояла рядом с Кей и Миной, словно часовой. Кей сидела на бордюре, потирая ребра и тяжело дыша. Мина взяла сестру за руку и положила ее голову к себе на плечо.

— Хочешь, позову медика? — спросила я.

Кей покачала головой.

— Они и так до меня доберутся. — Каждое слово давалось ей с трудом. Кей тяжело дышала. — Что было в том заклинании, которое досталось Кэлу?

Ей ответила Эхо:

— Грация. Он будет великолепным танцором. — Тяжело вздохнув, Эхо села на землю. Силы и энергия покидали ее. Из ран на руке хлынула кровь. Кровоточил не только последний порез, но и все предыдущие. Эхо сильно побледнела. Она заговорила, но с каждым словом ее голос становился все тише. — И это снесло ему башню. Окончательно.

— Что с тобой? — спросила я.

— Не беспокойся обо мне, — сказала она, закрыла глаза и повалилась на бок.

— Эхо? — Мне никто не ответил. Я упала на колени — мои бедные разбитые колени — и осторожно потрясла ее за плечо. Кей взяла запястье, чтобы проверить пульс, а я держала ее вторую руку, просто так. Пламя с ревом вырвалось из окон магазина, но она даже не вздрогнула. — Эхо!

Глаза ее оставались закрытыми, но ей удалось пробормотать достаточно громко, чтобы я услышала:

— Все хорошо, Ари. Для нас с мамой уже слишком поздно. И дело не в крюке.

— Ты можешь восстановить баланс, как сделала для Кей…

— Заклинаний слишком много. Побочных эффектов слишком много. Больше никаких заклинаний. — Она вздохнула. — Выхода нет.

— Эхо, нет…

— Скажи маме, что мне жаль, но было уже слишком поздно.

— Нет, это не так, — сказала я. — Эхо, послушай — ты все еще можешь поехать со мной в Нью-Йорк. Бери маму с собой! Вместе мы найдем гекамистов. Да даже если я не поеду в Нью-Йорк, мы найдем способ тебя спасти. — В отдалении взвыли сирены, но Эхо не пошевелилась. — Наверное, тебе не стоит оставаться здесь. Они могут начать задавать вопросы. Тебе надо встать. Они найдут тебя, все узнают и посадят вас с мамой в тюрьму. Пожалуйста, Эхо, тебе надо выбираться отсюда. Эхо, давай…

Меня не убило молнией. Мое сердце не остановилось. И вот тогда я по-настоящему испугалась.

Крюк ее матери больше не работал.

Словно издалека я услышала, как кто-то зовет меня по имени.

— Ари? Ари! — Джесс подбежала ко мне, и я выпустила руку Эхо.

Я хотела броситься ей навстречу, но из-за колена едва смогла встать. Джесс заключила меня в объятия, чуть не опрокинув обратно на тротуар, и с силой прижала мою голову к своей груди.

— Все хорошо, все хорошо, — пробормотала она.

— Прости, — сказала я.

— Шшш.

Никто не подошел, чтобы обнять Эхо. Никто не позаботился отвезти ее домой.

По дороге в госпиталь Эхо впала в кому, а несколько часов спустя умерла. Они сказали, что от потери крови. Но доктора ничего не понимают в гекаме — не то что я, учитывая количество моих заклинаний. Эхо создала заклинание, позволившее ей вышибать двери, срывать замки голыми руками и рушить металлические конструкции. Побочные эффекты от подобного заклинания должны были иметь катастрофические последствия.

Заклинание превратило ее в супервумен, если говорить обычным языком. Но, для того чтобы восстановить баланс, нужно было расплатиться собой. И она это прекрасно понимала.

 

62

Маркос

Меня разбудил запах. (Кто-то забыл мясо на гриле.) А потом пришла боль. (Словно в меня воткнули раскаленный добела нож.) Я попытался вернуться в блаженное небытие, но это было все равно что биться головой о кирпичную стену.

— Привет, — сказала Диана.

— Ты в порядке? — сипло прошептал я.

Она держала мою руку, и в глазах темнело от боли, но я бы ни за что не сказал ей об этом, даже если бы мог.

— Кэл? — прохрипел я. Или прошептал одними губами. Из-за воя сирен ничего не было слышно. Мы куда-то ехали. Машина «Скорой помощи».

— В другой машине, — сказала она.

Он устроил пожар в скобяной лавке. И сжег дом Ари девять лет назад. Неужели его теперь арестуют за поджог? Как бы то ни было, я испытывал облегчение, и не только потому, что его поймали и мы сумели выбраться, но еще и потому, что брат остался жив. Смерть — это навсегда. С мертвыми нельзя поболтать ни о чем или спросить, что они думают по поводу той или иной ситуации.

Колесо машины попало в рытвину, и все побледнело — мир вокруг, Диана, медики и даже боль.

— Уин?

Я хотел сказать Диане, что мне жаль, что даже если она никогда больше не захочет меня видеть, мне все равно будет жаль, но я не мог открыть рот и просто сжал ее руку.

— Уин?

Реальный мир куда-то исчез, и я оказался в комнате, яркой и прекрасной. Здесь так хорошо, что я решил отдохнуть. Там, внизу, было слишком много шума. И все же я оставил дверь открытой, чтобы вернуться, когда суматоха уляжется.

— Прощай, Уин.

Сильный удар. Ожоги второй степени на лице и ногах. Ожоги третьей степени на руках. Часть правой брови уже никогда не вырастет. Мне пообещали на щеках красную бугристую кожу и обгоревший нос. Я уже никогда не буду похож на братьев. Без вариантов.

— Тебе повезло, что череп остался цел, — заявил доктор.

Да. Везунчик.

Диана спала в машине рядом с моей медицинской кроватью. Ее рубашка обгорела, а волосы спутались в клубок. Ее накачали успокоительными и болеутоляющими, хотя она выглядела весьма неплохо для человека, которого заперли в клетке и едва не сожги заживо. И уж точно лучше, чем остальные.

Поскольку из-за переполнявших меня мыслей уснуть мне не удавалось, я повернул голову и смотрел, как она дышит. Диана поежилась. Возле шеи ее красные волосы скрутились в завитки. Я был везунчиком.

Не знаю, сколько прошло времени до того, как явились Брайан, мама и Дев. Брайан был без формы, но выражение лица все равно выдавало в нем копа — оно было жестким и настороженным. Одетый в пижаму Дев смотрел на маму и Брайана потерянным взглядом. Мама — я не мог на нее смотреть. Слезы безостановочно текли по ее щекам, целые реки слез. На лице отражалась агония. Диана окинула нас внимательным взглядом и выскользнула из комнаты, аккуратно закрыв за собой дверь.

— О Господи, Маркос, — воскликнула мама. А потом посмотрела на бинты, на больничную койку, на датчик, прикрепленный к правой руке, и разрыдалась с новой силой. — Я говорила тебе не упоминать про заклинание. Я умоляла тебя. Почему ты не послушался?

— Я? — выдохнул я, поморщившись от боли. Доктора упоминали про пару сломанных ребер. Должно быть, их сломала Эхо, когда выносила меня из магазина. — Это Кэл устроил пожар.

— Только потому, что ты сказал ему…

— Я говорю про другой, девять лет назад. Тот, в котором погибли люди.

— Случайно. — Лицо ее дрогнуло, словно она услышала, как это звучит, со стороны. — Он был мальчиком. Хорошим мальчиком. Не в меру активным, и поэтому совершил ошибку. Зажег пару фейерверков — не знаю, почему это случилось у Мадригалов, это, конечно, ужасно — ужасный несчастный случай — но такого никогда раньше не случалось. Они могли забрать его из дома, Маркос. Он рос бы под надзором ювенальной юстиции. Это изменило бы его. Уничтожило. И, если бы я ему не помогла, он мог начать снова…

Она вцепилась в край моей кровати, ее руки тряслись.

— Все эти деньги… страховка, оставшаяся после смерти отца, и многое другое, долгие годы… Все пошло прахом. Он вспомнил. Он рассказывал медицинским работникам по дороге сюда, рассказывал медсестрам, рассказывал всем и каждому. Все, что я для него сделала… для всех вас… было впустую.

— Посмотри на меня, мам. — Я поднял сломанную руку и попытался дотронуться до ожогов. — Это он со мной сделал.

Она предпочла закрыть глаза, лишь бы не видеть.

— Я хотела бы тебя спасти, ты же знаешь. Я бы сделала то же самое для любого из вас.

Я с трудом сглотнул:

— Ты наложила бы на меня заклинание — без моего ведома — на всю мою оставшуюся жизнь?

— Я подарила ему жизнь. Я подарила ее всем вам. — Она рыдала. Сопли смешивались со слезами и капали на ее рубашку. — Зачем было рушить это?

Ее начало трясти. Дев и Брайан — и даже я — инстинктивно потянулись к ней, чтобы помочь подняться. Она больше не могла говорить и позволила Деву вывести себя из комнаты.

Брайан проводил их взглядом.

— Они собираются обвинить ее в препятствовании исполнению правосудия, — отстраненно сказал он. — Я подал в отставку.

В животе у меня что-то сжалось.

— Ее отправят за решетку?

— Они обязаны что-то предпринять. Закон об исковой давности все еще действует в отношении пожара у Мадригалов, поэтому у них нет других вариантов.

— Я не думаю…

— Ну конечно нет. — Когда он повернулся ко мне, с его лица слетела маска бесстрастного копа. — Почему ты ничего не рассказал мне о том, что происходит?

— Ты не желал ничего знать.

— Это не…

— Ну конечно, теперь, когда все уже случилось, ты хотел бы знать. — Я перевел дыхание и заговорил как можно быстрее, пока он не успел меня прервать. — Но тогда — когда ты считал, что я страдаю из-за Уина, — ты хотел, чтобы я заткнулся и вел себя как хороший мальчик.

У Брайана дернулся глаз.

— Я хотел, чтобы ты был счастлив. Как и все члены нашей семьи.

— Ну да. Конечно.

Он повернулся к окну, наблюдая рассвет.

— Ты постоянно злился на нас. Я никогда не понимал, почему. В твоей жизни не было ничего плохого, ты же знаешь.

Я хотел рассказать ему, что та жизнь, которую обеспечили мне братья, никогда не была по-настоящему моей. И хотя Брайан теперь слушал меня изо всех сил, я не был уверен, что он поймет.

Он вздохнул:

— Мы могли бы все исправить, если бы понимали, в чем дело. Но теперь уже поздно. — Мои глаза закрылись, но я продолжал слышать голос брата, остававшийся неестественно спокойным. — Ты даже не понимаешь, что наделал, Маркос. Раньше мы всегда прикрывали друг другу спину, но неужели ты думаешь, что теперь, после всего, что ты натворил, кто-то тебя прикроет? После всего, что ты сделал со мной, мамой, Девом и Кэлом?

Я продолжал лежать с закрытыми глазами до тех пор, пока за ним не закрылась дверь. Я еще не был уверен, что все закончилось. Что я больше не Уотерс и мы с этим покончили. Попроси я его остаться, он бы остался. Все казалось так просто.

Но на самом деле ничего легкого в этом не было. Потому что теперь я остался один.

Когда я открыл глаза, у изголовья на месте Брайана стояла Диана. Она смотрела на меня.

— Ты в порядке? — спросила она.

— Нет, — ответил я. — Все, кого я любил, либо мертвы, либо ненавидят меня.

Она улыбнулась, но в следующую секунду ее лицо искривилось, как будто она собиралась заплакать.

— Диана — что случилось?

Ее глаза ощупывали взглядом мое лицо — каждый скрытый под бинтами ожог. Раны, полные крови и гноя, сочащиеся слизью. Я был отвратителен, это очевидно. Но вряд ли мой вид мог так на нее повлиять.

— Где твои родители? Что они сказали?

Она покачала головой:

— Они приходили меня проведать, пока ты спал. Обеспокоены, конечно, но все в порядке. Они понимают.

— Понимают что? — Поскольку мое тело накачали наркотиками, физической боли я не чувствовал, но от одного вида ее страданий меня разрывало на части. — Пожалуйста. Скажи мне.

Она прерывисто вздохнула, обошла кровать и присела на край, стараясь не задеть ни миллиметра моей обожженной кожи. Затем легла на бок рядом со мной и положила голову на подушку так, что мое забинтованное лицо оказалось напротив.

— Я боюсь, потому что, — она сглотнула, — потому что хочу снова тебе доверять и это просто ужасно.

Я задержал дыхание и аккуратно убрал руку, чтобы она могла положить голову на необожженную часть моей груди. Возможно, Диана слышала неровный стук сердца. Впервые за много часов я ощутил запах более приятный, нежели ароматы лекарств, плоти, газа и больницы. Это был запах ее волос.

Единственной причиной, по которой она могла меня бросить, был я сам. И так было всегда, начиная с той самой ночи на пляжном пикнике, когда передо мной стоял выбор: устроить ей незабываемую ночь или растоптать, и до настоящего момента. Тогда я отказался делать выбор. Судьба наших отношений была в моих руках. Я мог дать нам шанс или снова все испортить.

Отличие заключалось лишь в том, что теперь на кону была не только ее судьба. Но и моя тоже.

— Мне тоже страшно, — сказал я.

Должно быть, Диана все поняла, потому что ее дыхание выровнялась и она поудобнее устроилась у меня на груди.

Я был счастлив. Так счастлив.

В этот момент я готов был провести в бинтах весь остаток жизни, если это означало, что мы всегда будем лежать вот так — голова к голове.

Но в то же время я очень скучал по Уину. И от этого грудь словно сдавливало тисками.

Мне было больно оттого, что я не мог ему об этом сказать. Что его не было рядом, чтобы увидеть все собственными глазами и обсудить. Это убивало.

Я так любил его. Я даже не представлял, что взрослеть мне придется в одиночестве.

Был ли я трусом, что допустил это? Не знаю. Я ощущал гордость за то, что больше не пытался ничего из себя строить.

Я уткнулся Диане в волосы и заплакал. Сердце разрывалось от боли, от осознания того, что Уина больше нет. Она не отстранилась. И оставалась со мной всю ночь.

 

63

Кей

Я могла бы рассказать о последствиях. О том, как мы ехали в госпиталь — такой огромный, знакомый госпиталь, — где нас должны были привести в порядок. Я могла бы рассказать, что Кэл приобрел печальную известность, а его мать обвинили в препятствовании правосудию, и она обанкротилась. Я могла бы рассказать о долгих неделях, которые я провела в больнице, ожидая, пока срастутся ребра. Все это имело место быть. Я была в больнице, но никто даже не смотрел на меня.

Я могла бы рассказать о своем заклинании. Никто больше не слушал меня. Примерно так я ощущала себя, когда ходила в больницу вместе с Миной. О чем бы я ни спрашивала врача или медсестру, они вели себя так, будто ничего не слышат. Мине постоянно приходилось повторять вопрос. Да, я могла пользоваться ванной. Да, мне приносили еду. Да, я оказалась в положении ракового больного. Когда ощущаешь себя чем-то вроде грязной точки на стене, позорным пятном, по поводу которого все вздыхают и хмурятся, если думают, что никто не видит. А учитывая мои побочные эффекты, переживать эти чувства было вдвойне тяжело.

Я могла бы рассказать о том, что после смерти Эхо ее мать очень быстро угасла. Она больше не могла творить заклинания, страдала от невыносимых, непрекращающихся болей и вскоре совсем отказалась от еды. Она умерла в сентябре, еще до того, как уехали последние туристы.

Я могла бы рассказать, что Диана и Ари были так благодарны мне за то, что я спасла им жизнь, что мы решили вернуть все на круги своя. Все стало даже лучше, чем прежде, — хотя это, конечно, ложь.

И все же я не одинока. У меня есть Мина. Мина любит меня и поэтому видит, несмотря на заклинание. Целый семестр она не ходила в школу, чтобы заботиться обо мне.

— Что такое год-другой? — Мина рассмеялась, и я впервые поняла, что она имела в виду. Некоторые вещи куда важнее планов и расписаний. Некоторые вещи надо делать прямо сейчас.

Ари тоже старается меня поддерживать. Она мне звонит, и мы болтаем. Мы гордимся друг другом. Это правда. Она дает мне столько, сколько может дать, а я не жду большего.

Все в порядке. Все, о чем я когда-либо мечтала, — это парочка друзей.

Плюс моих побочных эффектов в том, что они усиливают не только отрицательные эмоции. Если я счастлива — что бывает нечасто, — то чувствую это острее, чем прежде. Приятными событиями я наслаждаюсь до последней капли. И приятные события периодически случаются. Даже со мной.

Иногда мне снится, что я вновь заперта в магазине, но рядом вовсе не Диана и Маркос, а все люди, которых я когда-либо любила (пусть даже совсем чуть-чуть), и они сидят в клетке. Мама и папа, и Мина, и Эхо, и Маркос, и Ари, и Диана. Я одна могу их спасти. И вот я бегу, но все время попадаю в ловушки, где ломаю ноги, протыкаю легкие или просто бегаю по кругу. Кэла во сне нет, только ловушки. Я распаляюсь все сильнее и сильнее, и наконец ломаю клетку голыми руками. Но дорогие мне люди смотрят на меня с ужасом, безмолвные, растерянные, и я вдруг понимаю, что Кэл — это я сама. Я плохой парень, которого все боятся. Который запер их здесь. Меня охватывает ужас, дым заполняет комнату, а рядом нет ни одного гекамиста, чтобы спасти нас, — и в этот момент я просыпаюсь, тяжело дыша.

Счастливая, что меня никто не видит.

 

64

Ари

Спустя неделю после того как сгорел магазин Уотерсов, я присутствовала на похоронах Эхо вместе с ее мамой, Дианой, Маркосом, Кей, Миной и Джесс. Никто из нас не знал, как хоронят гекамистов. Мама Эхо не могла нам рассказать, поэтому родители Кей заказали самую простую церемонию в местной Унитарианской церкви.

Пока мы сидели в тишине — не считая всхлипываний мамы Эхо, — я размышляла о том, какой слепой и растерянной ощущала себя на похоронах Уина, как была зациклена на собственной боли. Я встала, чтобы сказать несколько слов, и увидела перед собой ровные ряды тех, кто оплакивал Уина. Мне вспомнились похороны родителей. С Джесс я тогда еще не познакомилась, Дианы у меня тоже не было, и я выбрала заклинание, которое вырвало дурные воспоминания, наградив меня взамен болью в запястье. Как и на похоронах Уина, в церкви было полно народу. Возможно, я и чувствовала себя одиноко, но мои родители в жизни вовсе не были одинокими.

А вот для Эхо мы были единственными друзьями, и большинство из нас познакомились с ней всего несколько месяцев назад. Неизвестно, знали ли мы ее настоящую вообще. Всю жизнь она пряталась от окружающих.

Я вдруг обнаружила, что скучаю по Уину. Мне хотелось бы, чтобы он был здесь. И не ради меня, но ради Эхо. Человек, о котором она заботилась, человек, который, возможно, заботился о ней, доверял ей. Тот, кто развеял ее одиночество.

Диана держала меня за одну руку. Вторую сжимал перебинтованный Маркос. Диана подрезала обгоревшие волосы, и теперь у нее на голове красовалась асимметричная стрижка под боб. Волосы казались еще краснее, чем прежде. Шрамы придавали Маркосу вид очаровательного злодея. Выйдя из больницы, Маркос тут же переехал к Диане. Она рассказывала мне о том, как обстоят дела с его братьями и матерью, которую хотят отправить за решетку. Джесс выяснила, что я могу преследовать Кэла в судебном порядке, но у Уотерсов больше нет денег: за последние девять лет они отдали все, что у них было, Эхо и ее матери. И я решила не подавать в суд. Я предпочла верить, что это был несчастный случай, и только шок от внезапно всплывших воспоминаний заставил Кэла устроить пожар в магазине. Он был достаточно наказан сумасшествием. После больницы Кэла перевели в психиатрическую лечебницу, где ему, похоже, предстояло провести много лет. Я не простила его — пока нет — но очень хотела этого. Когда-нибудь.

Проблема заключалась в том, что Уотерсы желали уехать из города как можно быстрее, а Маркос хотел остаться. Мы с Маркосом не слишком часто болтали, но однажды, на похоронах Эхо, когда Диана ходила в дамскую комнату, он прошептал краешком рта:

— Я понял. — И сразу же отвел взгляд, словно кто-то мог подслушать наш разговор.

Сначала я подумала, что он понял, зачем я стерла Уина из памяти, но это мы вроде бы уже выяснили. Все случилось из-за моей слабости и эгоизма, из-за того, что я больше думала о себе, чем об Уине. Но, чем чаще я думала о его словах, тем больше понимала, что они относились к Диане. Маркос понял, почему мы с Дианой стали лучшими подругами. А потом мне показалось, что, возможно, смысл еще глубже. Возможно, он все понял про нас с Уином, почему Уин хотел быть со мной, почему мы встречались. Я и сама хотела бы это знать, но стеснялась спросить. Это так и осталось секретом, которого я никогда не узнаю.

В то же время я понимала, почему Диана полюбила его. Рядом с ней он демонстрировал свои лучшие качества (которые я частенько видела во времена нашей дружбы): он был смешным, верным и всегда готовым защитить друга. Плюс то, что Маркос к ней прислушивался, воспринимал всерьез и безоговорочно в нее верил. Я начала думать, что недооценивала их обоих.

После похорон Маркос отправился домой к Диане отдыхать, а мы с ней сидели в моей комнате, прямо как раньше. Диана рассказывала про Маркоса что-то смешное, когда я вдруг перебила ее, выпалив:

— Не думаю, что я когда-нибудь снова смогу танцевать.

Диана с сомнением наклонила голову.

— Ты можешь наложить еще одно заклинание, похожее на то, которое сделала для тебя Эхо.

— И сделать операцию на колене.

— Конечно. Но операция и заклинание — это не так уж сложно. Ты тренировалась много лет. И Манхэттенский балет…

— Если бы Уин был жив, не думаю, что я поехала бы в Нью-Йорк. Я осталась бы здесь, с ним.

Диана покачала головой:

— Ты всегда хотела танцевать.

— Это не значит, что у меня больше никогда не появится других желаний.

Она обняла себя руками:

— Эхо хотела, чтобы ты танцевала.

— Эхо хотела выбраться отсюда. — Это прозвучало жестоко, и я покачала головой. — Она хотела спасти жизнь матери. И еще мне кажется, она хотела… людей. Других людей. Она помогала нам. А мне подарила то, что, по моим словам, могло сделать меня счастливой. Думаю… — На самом деле, я предполагала, что они с Уином любили друг друга. Но Эхо хранила секреты Уина, а я хранила ее секреты. — Думаю, она винила себя в том, что случилось с Кэлом.

— Ты не должна себя винить. Если ты воспользуешься еще одним заклинанием, все поймут.

— Возможно.

Я прижала пульсирующее запястье к сердцу.

Мне были не нужны другие заклинания. А с теми, что уже есть, предстояло еще работать и работать. Я ведь ничего не помнила о последних мгновениях жизни родителей. И тот год, в который мы с Уином любили друг друга, тоже выпал из памяти. Оставив взамен боль.

— С тобой все в порядке? — спросила она.

Я подавила желание рассмеяться и сказать «да» и задумалась о том, что на самом деле чувствую.

— У меня такое чувство, что все меняется, а я ничего не могу с этим поделать.

Она кивнула:

— И ты не можешь танцевать.

— Я не могу танцевать, — подтвердила я, стараясь не обращать внимания на внезапно возникший комок в горле. — Но мы с Джесс все равно поедем в Нью-Йорк.

Диана застыла, явно ожидая, что я вот-вот признаюсь в розыгрыше.

— В Нью-Йорк постоянно уезжает куча людей, которые не умеют танцевать.

— Ты бросишь меня здесь?

— Ты не останешься одна.

— Не надо тыкать мне Маркосом. Я никогда так не делала, когда вы с Уином встречались.

— Дело не в Маркосе, — сказала я, и чертов комок в горле стал еще больше. Я попыталась дышать через нос. — У тебя есть… родители. Ты помнишь одноклассников, учителей. А мои воспоминания обрывочны.

— Ты помнишь меня, — расстроенно выпалила она. — Или меня ты желаешь забыть тоже?

Дыхание через нос не помогало. Я рыдала, так же как и Диана. Это были жуткие, захлебывающиеся рыдания. Я подумала, что не заслуживаю ее рыданий, но от этого заплакала еще сильнее.

— Я всегда собиралась уехать. Я уже должна была уехать. Так какая разница, еду я в Манхэттенскую балетную школу или куда-то еще?

Она открыла и закрыла рот, вытерла глаза и положила руки на бедра:

— Дай мне немного времени, чтобы придумать ответ.

Я обняла ее. Объятия вышли кривоватыми, поскольку мои руки остановились на полпути, но это сработало — я врезалась в Диану и осталась в таком положении. Я не слишком-то умела обниматься, наверное, потому, что до этого момента не знала главного секрета: объятия не могут быть односторонними. Вы всегда поддерживаете друг друга.

Возможно, было глупо покидать Диану сейчас, когда мы наконец открылись друг другу. Часть меня считала, что этого достаточно — вот так опереться на Диану и позволить ей дарить мне это чувство защищенности. Но другая, большая часть понимала, что гораздо важнее сейчас начать с чистого листа — и в этот раз без помощи гекама.

— Мне страшно, — сказала я.

Диана оторвалась от меня и отступила назад.

— Из-за Кэла?

— Нет. Я говорю о страхе перед будущим — ведь мне наверняка придется терять людей, так же как это было с Уином. Я боюсь, что не выдержу этого.

Она кивнула, но ничего не сказала.

Что еще можно было сказать?

Не думаю, что я снова захотела бы кого-то забыть. Не теперь, когда я так хорошо узнала цену: и для гекамиста, который жертвовал еду, кровь и собственную волю, и для остальных людей, которые переживали боль в одиночестве, и для себя лично — ведь я потеряла даже не способность танцевать, я потеряла связь между тем, кем была, и тем, кем стала.

Пока я не вошла в скобяную лавку Уотерсов в тот последний раз, мне казалось, что смерть родителей осталась похоронена глубоко в прошлом. Но прошлое никогда не остается позади — прошлое живет в нас каждую секунду каждого дня.

Мы с Кэлом оба забыли кое-что важное, и оба стали другими людьми, не такими, какими могли бы быть. Большой вопрос, какой бы я была, если бы не стерла воспоминание о смерти родителей. Я предпочитала думать, что была бы раздавлена, уничтожена на веки вечные. Но, возможно, на самом деле я выросла бы более хорошим человеком. Не то чтобы более совершенным или высокоморальным. Просто более хорошим. Более цельным.

— И чем ты теперь собираешься заниматься? — прошептала Диана.

Я ответила правду:

— Не знаю.

Но это незнание не ограничивало мою свободу и не заставляло меня чувствовать себя так, будто все вышло из-под контроля. Оно делало меня свободной.

Джесс подыскала нам местечко в Нижнем Ист-Сайде. Там мало места и из раковины забавно попахивает. Однако в наших апартаментах есть лестница, ведущая на крышу, где кто-то оставил ржавый шезлонг.

Я карабкаюсь наверх на трясущихся ногах и усаживаюсь в этот стул. Передо мной расстилается Ист-Ривер, а за ним Бруклин. Слева виднеется Крайслер-билдинг, а справа — река. Мы вновь окружены водой.

Завтра начинается учебный год в новой школе. Обычной средней школе, где никто не танцует. Где никто не знает меня и я тоже никого не знаю. Снаружи темно, и жарко, и влажно. Пахнет помойкой и выхлопными газами. Я много читаю — это помогает мне забыть о неуклюжем теле — и часто пишу Ари или Диане. Но ночью я поднимаюсь наверх, чтобы подумать. Я не могу изменить ошибки прошлого и свой выбор, не могу сложить в одну миллион тех Ари, которыми я могла бы стать.

Вместо этого я сижу на крыше и пытаюсь ответить самой себе на вопрос, который задала Диана.

Что я собираюсь делать?

Кем я собираюсь быть?

Стану ли я кем-то вроде Маркоса — придурка с золотым сердцем, или, по крайней мере, серебряным?

Буду ли я такой же некрасивой, но отважной, как Кей? Или открытой и искренней, как Диана?

Упущу ли я свой шанс сделать что-то хорошее?

У меня есть вся жизнь, для того чтобы это выяснять. А значит, пришла пора начинать.