1. Нападение

В середине декабря 1813 года одинокий всадник ехал по дороге, пролегавшей в Шварцвальде между Альт-Брейзахом и Фрейнбургом. Это был человек средних лет, в длинном коричневом сюртуке, таких же рейтузах и кожаных штиблетах. Его напудренные волосы были перехвачены черной лентой, и фуражка с большим козырьком защищала его лоб от лучей заходившего солнца.

Наступала ночь. Лес и дорога погрузились во мрак.

Недалеко от Фрейнбурга поднимается высокий, одиноко стоящий холм, называемый Императорским Троном, ступени которого состоят из темных базальтовых широких глыб. Одинокий всадник был верным слугой маркиза де Фужерез, и звали его Пьер Лабарр.

Чем темней становилось, тем более беспокоился он. Пьер постоянно пришпоривал лошадь, но утомленное животное часто спотыкалось о камни и древесные корни.

— Скорей, Марготта,— понужал Пьер,— ты же знаешь, с каким нетерпением нас ждут, к тому же мы везем добрые вести.

Лошадь как будто поняла эти слова и прибавила шагу. Поднялась буря, а рев горного потока был подобен похоронному звону. Когда Пьер доехал до того места, где дорога разделялась надвое — одна вела к Брейнзаху, другая — к Нудельфигену, он остановил лошадь, привстал на стременах, осмотрелся кругом, покачал головой и пробормотал:

— Странно! Нигде никого не видно, а между тем я ясно слышал топот лошади.

Он сунул руку в боковой карман и прошептал:

— Портфель на месте. Вперед, Марготта, надо скорее добраться до дому.

В этот самый момент за его спиной ясно раздался топот лошади, что-то вспыхнуло, и мимо Пьера, как молния, промчался всадник и исчез из виду.

Лабарр не был суеверным человеком, тем не менее ему невольно пришли на ум легенды о привидениях. Но он тотчас же сообразил, что всадник был не дух, а разбойник. Пьер взялся за пистолет, взвел курок и поехал дальше, бормоча:

— Не робей, голубчик. Даст Бог, ты еще сумеешь постоять за себя.

Он уже приближался к Фрейнбургу, когда грянул выстрел. Пьер глухо вскрикнул: пуля угодила ему в грудь.

Корчась от боли, слуга склонился на шею лошади, и в этот момент из-за кустов выскочил закутанный в длинный плащ человек.

Он бросился к раненому и схватил его лошадь под уздцы.

— Не торопись, негодяй,— простонал Пьер и выстрелил в разбойника.

Бандит вскрикнул и исчез в темноте. Лабарр выстрелил ему вдогонку, но, видимо, промахнулся.

— Не будь у меня на груди кожаного портфеля, пришлось бы отправиться к праотцам,— сказал Пьер и поехал дальше. Негодяй целился отлично, у него глаз, как у совы. А теперь вперед, к дому, не то наткнешься на другого мерзавца.

За его спиной снова раздался лошадиный топот, очевидно, разбойник не хотел быть узнанным.

— Странное дело,— пробормотал Пьер.— Я не видел его лица, но он показался мне знакомым…

 

2. В лучах «Золотого солнца»

Дядюшка Шванн, хозяин гостиницы «Золотое солнце», считавшейся одной из лучших в Сант-Аме, довольно значительном местечке, лежавшем среди Вогезских гор, был в больших хлопотах. Несмотря на дурную погоду, в гостинице в это утро поселилось трое путешественников, позднее должны были приехать еще шестеро.

Рано утром Шванн забрал на кухню чуть ли не всех кур и цыплят с птичьего двора. Кухарка и ее помощницы усердно за них принялись, а хозяин между тем вышел на крыльцо.

Вдруг за его спиной раздался громкий хохот, от которого задрожали стекла в окнах гостиницы, и Шванн быстро обернулся. В ту же минуту на его плечи легли мускулистые руки и кто-то звонко его поцеловал.

— Это что такое? — проворчал хозяин, тщетно стараясь освободиться из объятий.— Черт меня побери, да это же мой старый приятель — Медное Жерло — сжал меня в своих железных тисках! — выкрикнул он наконец со смехом.

Ответом ему был новый хохот гостя-великана, семи футов росту, который сказал:

— Точно так, дядюшка Шванн,— Медное Жерло собственной персоной!

Хозяин дружески приветствовал своего гостя и тотчас же послал служанку в погреб за бутылкой вина.

— Садитесь, любезный Жирдель,— предложил Шванн и наполнил стаканы.

Великан весело улыбнулся и чокнулся с хозяином. Внешность его невольно бросалась в глаза. Горбатый нос, большой рот, белые блестящие зубы, густые белокурые волосы и широкие мускулистые плечи. Все выдавало в нем громадную силу. Костюм его состоял из желтого жилета с пуговицами величиной с тарелку, темно-коричневого сюртука, богато вышитого серебром, черных бархатных панталон и башмаков с огромными пряжками.

— Позвольте мне еще раз обнять вас, дядюшка Шванн,— сказал гигант, поднимаясь с места.

— Только не задушите меня…

— Вы рады нашему свиданию?

— Конечно. Как же вы поживаете?

— Помаленьку. Грудь моя все так же еще крепка, как любая наковальня,— ответил великан и хлопнул себя по груди.

— А дела как?

— Тоже шли недурно, жаловаться не могу.

— Где же ваша труппа?

— Идет сюда. Фура тянется, как черепаха. Да моим старым клячам меня, пожалуй, и не увезти. Вот я и пришел в авангарде, пешком.

— А ваша жена? — спросил с небольшим колебанием хозяин.

Колосс прищурил глаза и промолчал. Шванн посмотрел на кончики своих башмаков и затем продолжал:

— Дело плохо, значит?

— Не будем лучше говорить об этом,— отрывисто ответил великан.

— Так я и знал. О, эти женщины — все на один покрой…

— Вы ошибаетесь, милейший — покойница моя была образцовой женой и матерью.

— А как вы ладите с вашей второй женой?

— Не слишком-то хорошо. Ролла ненавидит мою Перепелочку.

Хозяин кивнул головой.

— Когда вы мне объявили, Жирдель, что женитесь на вашей «Королеве пушки», то я, право, испугался: у этой женщины такой нехороший взгляд! Может быть, она дурно обращается с Перепелочкой?

— Избави Бог,— сказал гигант, стиснув зубы,— она не смеет тронуть ее пальцем, а не то я…

— Успокойтесь, милейший. Скажите, Бобишель все еще у вас в труппе?

— Да.

— А Робекаль?

— К несчастью, тоже. Впрочем, не сегодня-завтра я прогоню его.

— Туда ему и дорога! А мальчуган?

— Мальчуган? Хорош малютка — чуть не шести футов ростом!

— Скажите на милость, как он скоро вырос! И все такой же способный?

— Любезный друг,— серьезно ответил гигант,— мой Фанфаро не человек, а сокровище. Он сделан из другой глины, чем мы, грешные. Не возражайте, я знаю, что говорю. Я силен: у меня руки, как бревна, и пальцы, как когти. Самые опасные упражнения для меня ничего не стоят, а Фанфаро имеет нежное телосложение. Суставы и щиколотки, как у девушки, кожа подобна бархату, а силы у него больше, чем у меня. Он одолеет двух таких силачей, как я. И вместе с тем этот юноша кроток, умен и обладает золотым сердцем.

— Вы любите его по-прежнему? — с довольной улыбкой спросил хозяин.

— Гораздо больше, я…

Великан остановился на полуслове, в эту минуту во двор гостиницы въезжала фура, принадлежавшая Цезарю Жирделю.

Она помещалась на четырех высоких колесах, ее пестрые занавеси были отдернуты, и ковчег этот был битком набит разным тряпьем, железными шестами, гирями, обручами…

Лошадьми управлял человек в костюме соломенно-желтого цвета, в котором каждый легко мог узнать клоуна, на его голове красовался длинный остроконечный колпак с погремушками, в правой руке он держал бич, а в левой — трубу, из которой извлекал раздирающий душу и сердце звук.

У него было худощавое лицо, длинный тонкий нос и маленькие хитрые глаза.

За Бобишелем (так звали клоуна) на сундуке сидела прелестная Перепелочка, дочь великана. У нее было розовое личико, темно-синие задумчивые глаза, длинные черные ресницы и желто-золотистые локоны. Одним словом, она была очень хорошенькой девушкой. Въезжая во двор, Перепелочка громко смеялась и весело болтала с Бобишелем.

В глубине фуры, утопая в сваленных перинах и подушках, лежала женщина необыкновенной толщины. Ей было лет сорок пять, лицо ее точно вышло из-под топора… Двойной подбородок был надут, как у индюка, а глаза почти совсем заплыли жиром. Широкая грудь и толстые красные руки, более похожие на медвежьи лапы, производили отталкивающее впечатление. Спутанные жесткие волосы грязно-желтого цвета висели космами, а ее шерстяное платье лоснилось от пятен.

Эта безобразная туша была Ролла, прозванная «Королевой пушки», жена Жирделя… Когда-то она являлась главной приманкой цирка, но теперь вызывала лишь отвращение — весьма понятно, что великан не мог чувствовать к ней особой симпатии.

Рядом с фурой шел Робекаль. При небольшом росте он имел отменно развитую мускулатуру. Его длинное лицо, умные, но откровенно злые глаза, тонкие длинные руки, красновато-рыжие волосы и какая-то кошачья гибкость всех его членов производили странное впечатление. Робекаль насмешливо улыбался и перешептывался с Роллой.

Фура остановилась. Бобишель спрыгнул с козел, а Жирдель двинулся навстречу.

— Здравствуйте, детки,— весело сказал он,— я совсем заждался вас. Вы, должно быть, порядком проголодались?

— Угадали, хозяин,— смеясь, ответил Бобишель,— я голоден, как волк. А, да вот и дядюшка Шванн! Как поживаете, голубчик?

Между Шванном и клоуном завязалась оживленная беседа. Жирдель подошел к фуре и, протянув руки, весело проговорил:

— Ну, спрыгивай, дочурка!

Перепелочка тотчас грациозно спрыгнула на руки отца, который нежно поцеловал ее, а затем опустил на землю. После этого он, поискав глазами, с беспокойством спросил:

— А где же Фанфаро?

— Я здесь, Медное Жерло,— раздался голос из глубины фуры, и оттуда вынырнула сначала голова с темными локонами, а за ней и туловище, руки и ноги — все вместе взятое принадлежало красивому и стройному юноше, который кубарем скатился с фуры на землю.

— Ты ни на минуту не можешь забыть своих упражнений, Фанфаро,— ласково пожурил его Жирдель.— Ступайте все в дом — завтрак ждет.

Перепелочка, Фанфаро и Бобишель ушли в гостиницу, а Жирдель, обратись к жене, добродушно сказал:

— Теперь, Ролла, я помогу выйти тебе.

Ролла злобно взглянула на мужа и грубо ответила:

— Разве я тебя звала? Робекаль, поди сюда и помоги мне выйти.

Робекаль, не торопясь, подошел и спросил:

— В чем дело?

— Помоги мне сойти,— повторила Ролла.

Жирдель сохранил полное спокойствие, но лицо его омрачилось. Он многозначительно взглянул на Роллу и Робекаля. Ролла опустила глаза и крикнула:

— Ну что же ты стал, Робекаль?

— Что вам здесь нужно, Робекаль? — спокойно спросил Жирдель.

— Ничего особенного,— нагло ответил Робекаль.— Вот госпоже Жирдель угодно было позвать меня и…

— И ты так долго мешкаешь,— добавила на это Ролла с досадой.

— Я здесь,— проворчал акробат и положил руку на край фуры.

— Назад! — вскричал Жирдель.

— Уж не вы ли меня остановите?

— Да, я, негодяй! — вскричал силач, в глазах которого сверкнули молнии.

— Не горячитесь понапрасну,— насмешливо возразил Робекаль и вновь взялся за край фуры. Он, очевидно, хотел вывести Жирделя из себя.

— Да хвати же ты его хорошенько, Робекаль,— крикнула Ролла.

Робекаль занес было руку, но в тот же момент одним ударом кулака силач сбил его с ног. Если бы Жирдель пустил в ход всю свою силу, то акробату пришлось бы плохо. Взбешенный, он вскочил на ноги и с ножом бросился на своего хозяина, но в это время кто-то схватил его за плечи, швырнул в фуру и произнес:

— Теперь довольно, Робекаль — вы стали слишком нахальны.

Человек, вмешавшийся в ссору, был Фанфаро.

— Опять этот негодный мальчишка нам все дело испортил, — прошипела Ролла и, с трудом выбравшись из фуры, бросилась на юношу.

— Назад, Ролла,— глухо проронил Медное Жерло, положив руку на плечо жены.

В это время на крыльце показался Шванн и крикнул:

— Ну чего вы там? Завтрак готов!

— Полно, Жирдель,— сказала Ролла, обращая все в шутку,— не сердись. Пойдемте — я хочу есть!

Жирдель взглянул на жену, пожал плечами и двинулся к дому. За ним последовал Фанфаро. Робекаль и Ролла остались одни.

— Надо с этим покончить, Ролла,— сказал Робекаль.

— И чем скорее, тем лучше.

— Хорошо, сегодня вечером я это устрою. Выйди потом на дорогу — там встретимся, и я сообщу тебе мой план.

— Отлично, а теперь пойдем — я в самом деле хочу есть.

Когда Ролла и Робекаль вошли в комнату, Жирдель, Перепелочка, Бобишель и Фанфаро уже сидели за столом, и дядюшка Шванн поставил перед ними миску с супом.

 

3. Старые и новые знакомые

Проголодавшиеся артисты принялись за еду и не заметили, как отворилась дверь. Хозяин, зорко смотревший за всем, поспешил к выходу. На пороге в нерешительности стоял путник лет сорока. Это был худощавый человек небольшого роста в коричневом сюртуке, обшитом галунами, и с меховым воротником. Желтый жилет, голубой галстук, синие суконные панталоны и ботфорты со шпорами дополняли его костюм.

Лицо этого человека было крайне неприятным: впалые раскосые глаза, большой рот, широкий нос и низкий лоб — все это придавало незнакомцу какой-то зловещий вид. В своих костлявых красных руках незнакомец мял поярковую шляпу.

Гость вежливо поклонился хозяину, который спросил:

— Что прикажете, сударь?

Гость молчал и внимательно наблюдал за компанией акробатов. Шванн повторил свой вопрос. Гость прошел дальше и сказал:

— Дайте мне глоток водки — я жду… еще одного человека. Приготовьте хороший обед, и когда придет другой… подавайте.

— Слушаю, сударь,— ответил Шванн, уверенный в том, что новый гость — управляющий знатного вельможи.

В эту минуту прибыли еще двое путешественников. Один из них походил на отставного военного, носил седую эспаньолку и был одет весьма просто. Другой был, очевидно, возницей или лошадиным барышником: его костюм состоял из холщевой блузы, кожаных штиблет, панталон до колен и большой круглой шляпы. Когда Шванн, приняв от них заказ, спросил, где им угодно будет сесть, они ответили не сразу. Наружность пришедшего ранее показалась им подозрительной. Впрочем, старик, похожий на отставного военного, приказал накрыть для себя и своего спутника тут же. Жирдель, поднявший голову, узнал, казалось, вновь прибывших. Гость в коричневом сюртуке иронически улыбнулся, выпил поднесенную ему водку и, вынув из кармана несколько газет, усердно принялся за них.

Шванн принес заказанную яичницу, и барышник спросил:

— Далеко ли отсюда до Ремирмона?

— Вы, верно, не здешний? Между Сент-Аме и Ремирмоном часа два пути.

— Тем лучше. Значит, после обеда мы будем там.

— Дорога очень плоха,— заметил хозяин,— и все из-за наводнения…

— Что такое? — спросил старик-военный.

— В последнее время лили дожди, и горные потоки вышли из берегов — вся дорога к Ремирмону залита водой. В прошлом году в это же время здесь утонули двое…

— Мы возьмем проводника,— сказал барышник,— нет ли у вас кого под рукой?

— Как не быть? Но сегодня все мои люди заняты, вам придется подождать до завтра.

Акробаты закончили свой завтрак. Жирдель подошел к путникам и вежливо сказал:

— Если вам угодно, то вы можете завтра ехать вместе с нами.

— Отлично,— прибавил хозяин.— Соглашайтесь, господа. Жирдель будет для вас надежным проводником.

Путники обменялись взглядами, и военный ответил:

— Очень вам благодарен. Когда вы думаете выезжать?

— Завтра рано поутру. Сегодня мы даем здесь представление.

— Не выпьете ли с нами стаканчик вина?

Жирдель согласился. Шванн принес бутылку и стаканы.

Гость в коричневом сюртуке не пропустил мимо ушей ни одного слова и снова иронически улыбнулся.

Робекаль встал из-за стола и вышел во двор. Странный гость положил на стол свои газеты и последовал за ним.

— На пару слов, любезный,— обратился он к Робекалю.

— В чем дело?

— Вы получите двадцать франков, если будете откровенны со мной.

— Что же вам угодно?

— Кто это такой — Медное Жерло?

— Силач, фигляр, акробат и прочее.

— Как его зовут?

— Цезарь Жирдель.

— С кем он теперь сидит?

— Не знаю!

— Вы его ненавидите?

— Вам то что до этого?

— Я крайне в этом заинтересован, и, если вы согласны, мы можем действовать сообща. Вам будет дана возможность расквитаться с Жирделем, и, сверх того, вы получите хорошую награду.

— Да вы не шутите ли? — спросил Робекаль.

— И не думаю… Вот вам двадцать франков в задаток.

Робекаль взял деньги и ушел.

— Опоздал, голубчик,— сказал он про себя,— сегодня же вечером Жирдель получит свое.

Между тем Жирдель перешептывался с обоими путешественниками.

— Как дела? — спросил он у барышника.

— В отличном положении… Крестьяне подготовлены и только ждут сигнала.

— Мы еще поговорим об этом. Заметили ли вы человека, читавшего у стола газету?

— Он смахивает на лакея.

— Или, скорее, на шпиона. Сегодня вечером у вас в комнате мы поговорим… Оставьте дверь открытой, а главное — никому ни слова. Пока до свидания.

— Мы принимаем ваше предложение, любезный,— громко сказал барышник,— завтра с вашей помощью мы будем в Ремирмоне.

— Очень рад услужить вам, господа,— ответил Жирдель и затем, обратившись к акробатам, крикнул: — За работу, детки! Любезный Шванн, а как же насчет разрешения? Вы, кажется, помощник бургомистра?

— Да,— ответил Шванн,— вот вам гербовая бумага, пишите прошение.

— Это дело не мое. Пиши, Фанфаро, а ты, Бобишель, живей за работу!

 

4. Брат и сестра

Полчаса спустя на площади перед гостиницей «Золотое солнце» собралась большая толпа. Балаган Жирделя был уже готов, и местные жители с восторгом смотрели на Бобишеля, Фанфаро и Перепелочку, Роллу и Робекаля и самого Жирделя, которые, по обычаю акробатов, выйдя на эстраду, представились:

Бобишель: Сколько лет уж удивляю

Я прыжками целый мир!

Перепелочка: На канате я порхаю,

Мне не нужен балансир.

Жирдель: Я, вися вниз головою,

Разгибаю сто подков.

Ролла: Я протянутой рукою Поднимаю сто пудов!

Фанфаро: То, что здесь мы вам покажем,

Не увидите нигде…

Бобишель: На стаканах заиграю —

Настоящий я Орфей!

Перепелочка: Я, как бабочка, летаю

И пою, как соловей!

Закончив «рекомендации», акробаты скрылись в балагане, и лишь один Бобишель остался в толпе и забавлял ее своими шутками. Фанфаро и Перепелочка были в больших хлопотах. Юноша устраивал деревянные сидения, а молодая девушка развешивала по стенам пестрые занавески и бумажные цветы. Временами она оставляла свою работу и украдкой смотрела на Фанфаро. Покончив с устройством скамеек, гимнаст стал укреплять трапеции. Они висели на высоте четырех метров от земли и на таком же расстоянии друг от друга.

Фанфаро поднялся наверх и, грациозно покачиваясь, смотрел на Перепелочку. Вдруг он, как птица, перелетел на другую трапецию, оттолкнул ее и спрыгнул вниз.

Перепелочка вскрикнула и, побледнев от испуга, подбежала к нему.

— Как ты меня опять напугал!

— В самом деле? Неужели ты до сих пор не привыкла к нашим упражнениям?

— Я боюсь за тебя, Фанфаро,— прошептала Перепелочка.— Если с тобой случится беда, я умру от горя.

— Не бойся, маленькая моя сестрица — со мной ничего не случится.

— Почему ты называешь меня «маленькой сестрицей»? — тихо спросила девушка.

— Тебе не нравится это обращение?

— Нет, не то… Но разве я твоя сестра?

Лицо гимнаста омрачилось.

— Мы выросли вместе. Тебе было шесть лет, когда твой отец приютил меня, сироту.

— Но ты не мой брат,— настаивала она.

— Я люблю тебя как брат. Может быть, это тебе не нравится…

— Пожалуй… я бы хотела…

— Чего же именно?

— Нет, я лучше об этом промолчу,— прошептала Перепелочка, потом обняла гимнаста и нежно поцеловала его.

Фанфаро не ответил на этот поцелуй. Он отошел к трапеции и стал прилаживать веревку. Гимнаст ясно видел, что Перепелочка, сама того не сознавая, любит его… Роковой момент приближался, а между тем Фанфаро любил свою дорогую подругу только как сестру.

Почему — в этом он сам не мог дать себе отчета.

— Милая Перепелочка,— сказал он с притворно-беззаботным видом,— до начала нашего представления времени осталось мало, и нам надо спешить.

Перепелочка кивнула головой в знак согласия и снова принялась за развешивание украшений. В эту минуту дверь балагана отворилась, вошел Медное Жерло, а за ним появились две дамы. Фанфаро и Перепелочка с удивлением взглянули на неожиданных гостей.

— Что это еще за новый каприз, Ирена? — сказала одна из дам своей спутнице.— И как отнесется к этому графиня?

— Пожалуйста, без нравоучений, милая Урсула, если вам угодно, можете вернуться домой,— весело ответила молодая девушка.

— Сохрани Бог! — с испугом сказала Урсула.

Это была длинная сухощавая особа с большим носом, тонкими губами, седыми локонами и в очках — одним словом, Урсула представляла собой тип самой настоящей гувернантки.

У ее спутницы были свежие розовые губки, блестящие черные глаза, изящной формы нос и красиво очерченные щечки. Молодая девушка была одета в темно-синюю амазонку и широкополую шляпу с длинным белым пером. Было ей на вид лет девятнадцать, и взгляд ее был гордо-надменный.

Фанфаро и Перепелочка прервали работу, а незнакомка, обратись к Жирделю, сказала:

— Господин ЖирДель, мне нужны места на вечернее представление, но только отдельно от прочей публики.

— Я, право, не знаю, как это устроить.

— За эти места я уплачу гораздо дороже.

— У нас цены обыкновенные: передние места стоят двадцать су, а задние — десять,— спокойно продолжал Медное Жерло.

Гувернантка вздохнула. Ирена вынула из кармана кошелек и, подавая его Жирделю, молвила нетерпеливым тоном:

— Возьмите деньги и скорей исполните мою просьбу.

Жирдель поклонился, но кошелек не взял.

— Я постараюсь, сударыня,— вежливо ответил он,— но лишнего мне не надо. Нельзя ли как-нибудь устроить ложу, Фанфаро?

Гимнаст подошел поближе. Ирена взглянула на него и невольно залюбовалась красивым юношей.

— В чем дело, Жирдель? — спокойно спросил Фанфаро.

— Я желаю быть на вашем представлении,— сказала Ирена,— но, конечно, не могу сидеть среди мужиков и грубой черни.

— В таком случае мест для вас нет и не будет,— холодно ответил Фанфаро.

— В самом деле? — с удивлением спросила Ирена.

— Но, послушай, Фанфаро,— вмешался в разговор Жирдель,— мне кажется, что ложу устроить нетрудно: пять-шесть досок и ковер — вот и все.

— Это ваше дело, а я для этого не пошевельну и пальцем.

— Молодец, Фанфаро,— прошептала Перепелочка.

— Вы отказываетесь? А почему — смею вас спросить? Кстати, как вас зовут?

— Меня зовут Фанфаро,— с улыбкой ответил гимнаст.— Что же касается причины моего отказа, то ее я вам сейчас объясню, и вы, наверное, со мной согласитесь. Эта состоящая из «мужиков» и «грубой черни» столь противная вам публика, дает нам хлеб и восхищается нами. Руки этих мужиков, нам хлопающих, покрыты мозолями, но их рукоплескания нам так же дороги, как и аплодисменты аристократов, руки которых затянуты в перчатки. Если мы вам, сударыня, устроим отдельную ложу, то обидим этих добрых и честных людей, а мы этого вовсе не желаем. Как теперь, по-вашему, прав я или нет?

Пока Фанфаро говорил, Ирена смотрела на него в упор, а когда он умолк, она тихо сказала:

— Благодарю вас за урок, я вообще его вполне заслужила… и сегодня вечером я буду на вашем представлении.

— Я был в этом заранее уверен,— спокойно ответил Фанфаро.

Ирена и ее гувернантка уехали.

 

5. Господин и слуга

— Кто эта красавица? — спросил Бобишель.

— Богатая наследница, г-жа де Сальв,— был ответ.

В эту минуту к гостинице подъехала неуклюжая почтовая карета. Шванн поспешил к пассажирам, в то же время к двери кареты подошел человек в коричневом сюртуке.

— Добро пожаловать, маркиз,— сказал он приехавшему.— Письмо мое получено вами, как видно, вовремя.

Из кареты вышел преждевременно состарившийся человек с согнутой спиной и морщинистым лицом.

Это был маркиз де Фужерез.

Человек в коричневом сюртуке, служивший у маркиза управляющим, звался Симоном.

— Прикажите подать обед в комнату,— обратился Симон к хозяину и провел своего господина наверх.

Войдя в комнату, маркиз, утомленный дорогой и равнодушный ко всему окружающему, опустился в кресло.

Когда Шванн подал обед, управляющий подозвал его к себе и тихо сказал:

— Уйдите и не входите сюда без зова. Вам нет никакого дела до моего господина и до того, с какой целью он сюда приехал: если вас об этом спросят — скажите, что ничего не знаете. Можете идти.

Когда Шванн ушел, Симон запер дверь на ключ и обратился к маркизу.

— Мы теперь одни, маркиз,— почтительно сказал он.

— Говори, узнал ли ты, где Пьер Лабарр?

— Да, маркиз.

— Но ты у него не был?

— Нет, я в точности держался ваших инструкций, маркиз.

— Тем лучше. Неожиданным своим появлением я поражу старого мошенника и, таким образом, заставлю его открыть тайну.

— А в каком положении вообще находятся дела, маркиз? — спросил Симон после небольшой паузы.

— В самом скверном! — с гневом вскричал маркиз.— Все против меня, и не сегодня-завтра я буду разорен…

— Но благоволение его величества…

— Не поможет мне ни в чем, потому что я не лажу с кабинетом. Кроме того, я, к несчастью, восстановил против себя госпожу де Фушер, и с тех пор все пошло к черту!

— Но король благоволит к виконту,— возразил Симон,— и я полагаю…

— Покорно благодарю! О виконте говорит весь Париж — это верно! Виконт известен как игрок, дуэлянт и герой всевозможных скандалов! Мне каждый день с «душевным прискорбием» сообщают об этом друзья-приятели! Но я надеюсь, что женитьба положит конец всем этим толкам! Узнал ли ты что-нибудь о семействе де Сальв?

— Госпожа де Сальв — одна из самых богатых наследниц и, вместе с тем, замечательная красавица.

— Тем лучше! Теперь надо во что бы то ни стало приняться за Пьера Лабарра — он должен открыть тайну, тогда мы спасены.

— Маркиз может вполне положиться на меня,— сказал Симон,— Я знаю, что вас ожидает блестящее будущее, и надеюсь доказать вам, что достоин вашего доверия. Еще на прошлой неделе мне удалось оказать вашей семье, маркиз, небольшую услугу…

— Что такое?

— Господину Франше угодно было почтить меня особым доверием…

Маркиз с удивлением взглянул на своего управляющего. Франше был высшим начальником полиции и достиг этого поста весьма быстро. По рекомендации герцога де Монморанси он попал под покровительство иезуитов и скоро обнаружил блестящие способности, соединенные со знанием дела. Иезуиты опутали своей паутиной всю Францию, и содействие Франше было необходимо им.

Узнав о сношениях Симона с начальником полиции, Фужерез был очень удивлен, но тем самым маркиз еще раз убедился, что его управляющий отлично исполняет роль шпиона.

— Продолжай,— сказал он тихо.

— Благодаря доверию г-на Франше,— самодовольно ответил Симон,— я могу добыть вам, маркиз, положение при дворе с большим влиянием.

— Каким образом?

— Содействие и ваше участие в моих стремлениях ко благу правительства.

— Говори яснее.

Симон подошел к маркизу и шепнул ему:

— В настоящую минуту существует обширный заговор, направленный к низвержению короля…

— Да, это не в первый раз.

— Но теперь это дело серьезное: заговор республиканцев…

— Не смей о них упоминать при мне! — с гневом крикнул Фужерез.

— Позвольте мне договорить до конца, маркиз. Собранные мною сведения вполне достоверны. Быть может, недели через две-три вспыхнет революция, и тогда мы погибли! Эта тайна в моих руках, я мог бы сейчас открыть ее королю, но что выйдет из этого? С лакеем не церемонятся. Меня выслушают неохотно, проверят мой донос и затем отпустят, уплатив мне ничтожную награду и заявив, что я был введен в заблуждение. Но если эту страшную тайну откроет маркиз де Фужерез, то камарилья преклонится перед ним, король объявит его спасителем престола, и ваша карьера упрочена навсегда!

В волнении маркиз вскочил с кресла.

— И ты дашь мне в руки все нити заговора,— спросил он,— назовешь по именам всех заговорщиков?

— Да, маркиз.

Фужерез глубоко вздохнул и прошелся по комнате.

— Ты не пожалеешь об этом,— сказал он,— и если только дело удастся, я тебя не забуду.

— Премного вам благодарен, маркиз, я доверяю вашему слову. А теперь не пора ли нам отправиться к Лабарру, он живет в Ванье -мы можем там быть часа через три.

— И вернуться сюда к вечеру,— добавил маркиз.— Я готов.

— Я сейчас прикажу заложить лошадей.

Симон ушел.

Оставшись один, Фужерез задумался. Его размышления были не особенно веселы: прошлое, настоящее и будущее представляли одинаково безрадостную картину.

Отец маркиза скончался в 1817 году, и виконт поспешил достать документ о смерти своего брата, умершего в 1814 году в Лейгуте. Жена и дети Жюля Фужерез бесследно исчезли, и потому виконт де Тализак, ныне маркиз де Фужерез, имел полное право на наследство отца.

Но наследство это оказалось не особенно значительным. Маркизу и его жене для покрытия долгов пришлось продать часть земель. Роскошный образ жизни родителей повлиял и на сына: в пятнадцать лет виконт Фредерик де Тализак был уже отчаянным кутилой и баловнем матери, всегда его защищавшей.

— При таком порядке вещей мы скоро станем нищими,— не раз говорил маркиз жене.

— Да я-то тут при чем? — отвечала маркиза.— Положим, ты устранил своего брата, но части его наследства не получил, и если Пьер Лабарр, старый слуга твоего отца, не откроет тайны, то ты останешься с носом. Ему одному известно, где спрятаны те деньги, и после его смерти тайна уйдет вместе с ним:

Такие разговоры между супругами происходили нередко, но Лабарр после смерти своего господина исчез, и лишь в последнее время Симон напал на его след.

Между тем положение Фужерезов становилось все более критическим: отец пустился в неблаговидные спекуляции, а сын кутил и сорил деньгами по-прежнему. Женитьба виконта на Ирене де Сальв могла и не состояться, и тогда крах семьи был неизбежен…

Симон вернулся к маркизу.

— Лошади готовы? — с нетерпением спросил Фужерез.

— Нет, маркиз: из-за дождей речка Кюва вышла из берегов, и дорога в Ванье залита водой.

— А другого пути нет?

— Нет, маркиз.

— Да хлопотал ли ты о лошадях?

— Хлопотал, но, кроме как у хозяина гостиницы, здесь ни у кого нет лошадей.

— Так купи их у него.

— Он не хочет продавать. Я обратился к акробату, приехавшему сюда со своей труппой на паре лошадей, но и он отказался… говорит — самому нужны.

— Это похоже на заговор,— сказал маркиз.

— Делать нечего — пойдемте пешком!

— Ты прав,— ответил маркиз.— Идем!

Шванн, узнав о намерении своих гостей, испугался.

— Дай Бог, чтобы все обошлось благополучно,— пробормотал он,— шутить с нашей речкой опасно!

 

6. Представление

Маркиз и Симон отправились в путь.

Между тем Робекаль и Ролла, согласно их уговору, встретились на большой дороге и долго перешептывались между собой. Они оба ненавидели Жирделя, Перепелочку, Бобишеля и Фанфаро. Сегодня же вечером они решили отделаться навсегда от Жирделя и Фанфаро. Ролла любила Робекаля, и муж стал для нее препятствием, а Робекалю очень уж хотелось приобрести в собственность балаган Жирделя со всеми костюмами и аксессуарами.

— Пожалуйста, пожалуйте, господа, сейчас начинаем! — кричал Бобишель, стоя у кассы и приветливо кланяясь публике.

— Придет ли она? — шептала про себя Перепелочка.

В своем белом платьице, усеянном незабудками, в венке из незабудок же на голове, она была очень мила.

— Все устроено,— шепнул на ухо Ролле Робекаль.

В эту минуту в балаган вошла Ирена де Сальв.

— Это она! — в смущении прошептала Перепелочка, прижав руку к сердцу и озабоченно глядя на Фанфаро.

Гимнаст приводил в порядок гири и брусья, необходимые Жирделю при его упражнениях, и, занятый своим делом, не обращал внимания ни на кого. Перепелочка успокоилась.

Ирена без всякого стеснения прошла вперед и уселась рядом со старой крестьянкой. В толпе зашептались.

Графы де Сальв, связанные родственными отношениями с королевской династией, всегда занимали высокое положение при дворе и были известны своим богатством.

Дед Ирены в 1793 году сложил голову на эшафоте, его сын служил военным и в 1812 году отправился в Россию, где и был убит. Его вдова с дочкой, которой тогда пошел четвертый год, удалилась в свой замок близ Ремирмона и всецело отдалась воспитанию малютки.

Ирену баловали до крайности и, конечно, этим испортили ее характер. Слыша отовсюду, что она богатая наследница и притом замечательная красавица, молодая девушка скоро пришла к убеждению, что на свете деньги решают все.

Когда Ирене исполнилось пятнадцать лет, мать ее опасно захворала, и ее разбил паралич. Прикованная к своему креслу, графиня воскресала лишь тогда, когда в ее комнату вбегала дочь с улыбкой на лице.

Характер у Ирены был крайне капризный и состоял из какого-то калейдоскопа противоречий. Как-то раз в замок приехал нотариус и долго беседовал наедине с графиней. На другой день Ирене объявили, что она выходит замуж.

Девушка отнеслась к этому известию вполне равнодушно: воля матери для нее была законом. Она совершенно не знала, каков ее жених, виконт де Тализак,— это ей было безразлично.

Повинуясь минутному капризу, она приехала в балаган акробатов, не сводила глаз с Фанфаро и даже, к великому ужасу своей гувернантки, заговорила с красивым гимнастом.

Перепелочка тоже была неспокойна: в ней проснулась ревность… Что могло быть общего между этой богатой наследницей и юношей, которого Перепелочка в душе считал? уже своим?

Между тем началось представление по заранее объявленной программе.

Жирдель играл пудовыми гирями, как мячиками, Ролла глотала камни и живых голубей, Робекаль — ножи и сабли, а Перепелочка грациозно танцевала на канате.

Фанфаро поспевал везде; он подавал и принимал гири, необходимые Жирделю, аккомпанировал на тамбурине Робекалю и на скрипке — Перепелочке, кроме того усиливал эффект комических выходок Бобишеля разными удачными каламбурами и шутками. А сам он должен был появиться лишь во втором отделении. В конце первого отделения стоял номер, везде и всегда с громадным успехом исполняемый Жирделем.

На арене в это время устанавливали необходимые для этого приспособления, состоящие из большого бруса, поддерживаемого двумя столбиками. На середине бруса был укреплен специальный механизм, с которого спускалась железная цепь с крюком на конце.

Фанфаро подкатил пустую бочку, которую на глазах публики стали наполнять камнями и кусками железа. Весу в ней было до тридцати центнеров. Бочку, наполнив, заколотили и обмотали цепью, пропущенной сквозь кольца в бочке. На арену вышел Жирдель в обычном своем костюме атлета, на подбородке его была повязка с железным крюком.

Жирдель поклонился публике, зацепил крюком бочку и заложил руки за спину. Фанфаро стоял рядом с ним и временами трубил в большую трубу. При каждом звуке трубы бочка поднималась на несколько дюймов, и вся публика, затаив дыхание, внимательно следила за опасным номером Жирделя. Теперь бочка находилась над головой силача. Публика оглушительно зарукоплескала, но тут раздался какой-то зловещий грохот. Толпа вскрикнула…

Фанфаро моментально бросился к бочке и подхватил ее… Что же случилось?

Жирдель неподвижно без чувств лежал на помосте, Фанфаро, тяжело дыша, бледный как смерть, опустил бочку и подошел к силачу.

Цепь разорвалась, и если бы не присутствие духа Фанфаро, бочка раздавила бы Жирделя.

Перепелочка, рыдая, склонилась над отцом, Фанфаро и Бобишель осторожно поднимали несчастного, а Ролла ревела в притворном горе. Робекаль исчез…

— О, Фанфаро, неужели он умер? — простонала Перепелочка.

Фанфаро молча склонился над Жирделем, а Ролла злобно взглянула на юношу и прошипела:

— Не прикасайся к нему — я сумею привести его в чувство.

Фанфаро посмотрел на нее в упор, и она побледнела: юноша приложил ухо к груди Жирделя и вздохнул свободней.

— Слава Богу, он жив! — сказал он.

Перепелочка вскрикнула и лишилась чувств, а придя в сознание, она увидела себя в объятиях Ирены.

Графиня поспешила на помощь Жирделю, но флакон с нюхательной солью оказался бесполезным — гимнаст не открывал глаз.

— Погодите, я знаю, чем ему помочь! — с уверенностью сказал Бобишель.

Лезвием ножа он разжал крепко стиснутые зубы Жирделя и влил ему в рот глоток коньяку.

Средство это подействовало: силач открыл глаза, глубоко вздохнул и приподнял голову.

— Ура! Он спасен! — крикнул клоун, прослезившись от радости, а затем, подойдя к Ролле, сказал: — Что, голубушка, сорвалось?

Ролла вздрогнула. В эту минуту появился Робекаль.

— Слава Богу,— проговорил он,— что наш добрый хозяин остался жив…

Шванн, рыдавший как ребенок, взглянул на него со злостью, но промолчал.

— Нет ли здесь поблизости врача? — спросил Фанфаро.

— У нас нет. а до Ванье не близко…

— Все равно я побегу туда!

— Помилуй, голубчик, дорога залита водой — ты утонешь! — крикнул Шванн.

— Отцу я обязан жизнью,— спокойно ответил гимнаст,— и я охотно отдам за него свою.

— Молодец! Возьми одну из моих рабочих лошадей и поезжай с Богом!

— Это все не то, сказала Ирена, подойдя ближе.— Господин Фанфаро, возмите мою лошадь, она в несколько минут доставит вас до Ванье.

— Она совсем сошла с ума, — сказала со вздохом гувернантка.

Но эти ее слова никто не обратил внимания. Фанфаро горячо поблагодарил Ирену, вскочил на лошадь и умчался за врачом.

 

7. Пьер Лабарр

Маркиз и Симон шли очень быстро и часов через пять добрались до Ванье. Дорога действительно в нескольких местах была залита водой, и нашим путникам не раз приходилось останавливаться, чтобы не сбиться с пути. Дойдя до ряда холмов, окаймляющих городок, Симон глубоко вздохнул и сказал:

— Слава Богу, добрались благополучно!

Четверть часа спустя они остановились у небольшого одиноко стоящего домика. Симон постучал в дверь.

Сначала в доме все оставалось безмолвным, затем отворилось окно и послышался голос:

— Кто там?

Маркиз и Симон переглянулись: очевидно, Лабарр был дома один.

— Это я, маркиз Фужерез,— ответил наконец маркиз.

Окно немедленно захлопнулось, затем щелкнула задвижка, дверь со скрипом отворилась, и на пороге появился высокий худощавый старик.

Более десяти лет прошло с того дня, как в горах Шварцвальда Лабарр лишь благодаря случаю не погиб от руки виконта де Тализак. Пьер поседел, но сохранил тот же спокойный и мужественный взгляд.

— Войдите, виконт,— серьезно сказал он.

Все вошли в дом. Пьер прибавил огня в лампе и, обратясь к маркизу, произнес с расстановкой:

— Не угодно ли вам сесть, виконт?

Маркиз вспыхнул.

— Меня крайне удивляет, Лабарр,— сказал он строго,— что за эти годы вы совершенно забыли о том, как должен себя держать каждый порядочный слуга. Уже семь лет я ношу титул моего отца — почему вы упорно называете меня виконтом?

— Я знаю только одного маркиза де Фужерез,— медленно ответил Лабарр.

— Так, по вашему мнению, этот титул может принадлежать…

— Сыну того человека, который был убит в Лейгуте, — спокойно добавил Пьер.

— Убит? Вы ошибаетесь: он был бунтовщиком и пал на поле битвы.

— Ваш брат, виконт, пал жертвой хитро задуманного плана, составленного людьми, которым была необходима его смерть.

Маркиз вышел из себя и чуть было не схватил Лабарра за горло, НО остановился.

— Дело не в том.— сказал он поспешно,— я приехал сюда с другой целью.

Лабарр молчал.

— Вполне понимаю, что это событие должно было потрясти вас — вы всегда были верным слугой покойного отца и преданы нашей семье, но в жизни и смерти человека волен только Бог. Мой брат, его жена и двое детей в один и тот же час были убиты казаками.

— Вы ошибаетесь, виконт,— резко перебил его Лабарр,— отец был убит наемными убийцами, мать сгорела при пожаре, но дети спаслись.

Маркиз побледнел.

— Вы бредите! — вскричал он.— Дети Жюля умерли.

Старик скрестил руки на груди, в упор посмотрел на маркиза и твердо произнес:

— Виконт, дети остались в живых.

Маркиз наконец не выдержал.

— Так вам известно, где они находятся? — в бешенстве вскричал он.

— Нет, виконт, но из ваших слов я заключаю, что вы и сами не убеждены в том, что они умерли.

Маркиз понял, что выдал себя, и с досадой прикусил язык. В разговор вмешался Симон.

Ух, к чему столько лишних слов, маркиз,— сказал он. — Объясните вы ему прямо, в чем дело, и если он не захочет отвечать, мы заставим его заговорить.

— Ты прав,— согласился маркиз и затем сказал Лабарру.— Выслушайте меня внимательно, Лабарр. Я объясню вам, с какой целью я приехал сюда — речь идет о чести де Фужерезов.

Старик саркастически улыбнулся:

— Честь Фужерезов? Говорите — я слушаю!

— Оставь нас, Симон,— обратился маркиз к управляющему.

Симон с недовольной миной вышел из комнаты и, по своей лакейской натуре, стал подслушивать у дверей.

По уходе управляющего маркиз встал, подошел к старику и, взяв его руку, крепко пожал ее. Пьер взглянул на него с удивлением, отдернул руку и сухо сказал:

— Будем говорить о деле, виконт.

— Пьер,— начал притворно-мягким театральным тоном маркиз, — вы всегда были доверенным лицом моего отца и знаете, что он не любил меня. Сознаюсь, что в этом была моя вина, но теперь раскаяние будет запоздалым. То, что я сообщу вам, Пьер, не слыхал еще ни один человек на свете… Умоляю вас, не судите меня слишком строго.

Пьер опустил глаза и молчал.

— Неужели вы не сжалитесь надо мной? — дрожащим голосом спросил маркиз.

— Говорите, виконт, я слушаю,— глухо произнес Лабарр.

— Если вы мне не поможете, Пьер,— униженно продолжал маркиз,— то имя Фужерезов будет опозорено навеки.

На лице Пьера мелькнула ироническая улыбка.

— Имя Фужерезов? — переспросил он насмешливым тоном.— Да вы-то тут при чем, виконт де Тализак?

Маркиз в гневе топнул ногой, но для получения результата было необходимо довести этот разговор до конца.

— Я буду говорить с вами откровенно,— продолжал он после небольшой паузы.— Дело в том, что я нахожусь на краю пропасти… Мое состояние прожито, положение при дворе пошатнулось, и если вы мне не поможете…

— Я вас не понимаю, виконт. Вероятно, дело идет лишь о вашем состоянии?

— Нет, Пьер, речь идет о чести Фужерезов. Вы безжалостны — заставляете открыть вам мой позор! — Он наклонился к уху старика и сказал: — Для спасения себя от гибели я решился на подлог, и если вы не протянете руку помощи, то я, маркиз де Фужерез, попаду на скамью подсудимых!

— Что же вам от меня угодно, виконт?

На бледном лице маркиза блеснул луч надежды.

— Я знаю,— сказал он поспешно,— что мой отец отказал своему старшему сыну Жюлю большую часть своего состояния и что его завещание находится в ваших руках.

— Продолжайте,— сказал Пьер.

— В этом завещании было несколько пунктов. Часть своих сокровищ отец спрятал в надежном месте и в своем завещании обозначил место с указанием, что сокровища должны быть выданы его сыну Жюлю илл его потомкам. Пьер, Жюля нет давно на свете, дети его исчезли бесследно, и вы не имеете права не выдать мне этих сокровищ. Ценность их равняется двум миллионам франков: неужели вы для спасения меня от позора не выдадите их мне?

Маркиз замолчал.

Пьер медленно встал со стула, подошел к стене и снял висевшую на ней траурную занавеску, затем взял в руку лампу и сказал маркизу:

— Посмотрите сюда, виконт!

Маркиз приблизился к стене. При тусклом свете лампы он увидел полуобгоревшую вывеску гостиницы.

— Знакома вам эта вывеска, виконт? — угрожающим тоном спросил Пьер.

— Нет,— как-то растерянно ответил маркиз.

— Так я вам объясню: на этой вывеске некогда была надпись: «Для счастья Франции». Неужели вы и теперь настаиваете на том, чтобы я выдал вам завещание и наследство?

— Я вас не понимаю,— дрожащим голосом сказал Фужерез.

— Неужели? Какой, однако, вы стали забывчивый, виконт! В таком случае я напомню вам обстоятельства дела: эта вывеска висела над гостиницей местечка Лейгут. Ее владельцем был ваш брат, законный наследник Фужерезов и честнейший на свете человек. Но Жюль Фужерез (так называл он себя) был убит. Все говорили, что его убийцами были казаки. Это неверно — его убийцей, виконт, были вы!

— Молчи, холоп! — бешено вскричал маркиз.

— Нет! Братоубийца! Холоп молчать не будет,— спокойно возразил Пьер.— Слушайте дальше, виконт! Два года спустя скончался старый маркиз де Фужерез. Когда он находился уже в агонии, в его комнату прокрался виконт де Тализак, упал на колени и умолял отца назначить его единственным наследником. Умирающий с угрозой взглянул на негодяя и, собрав последние силы, крикнул: «Будь проклят, братоубийца!» Виконт убежал, как будто за ним гнались фурии. Маркиз Фужерез еще раз глубоко вздохнул и скончался. Стоя за портьерой у окна, я все видел и слышал — неужели вы полагаете, что я выдам наследство покойного брата человеку, проклятому отцом? Нет, виконт, я знаю свой долг, и если завтра ваше имя будет опозорено, а сами вы попадете на скамью подсудимых, я скажу всем и каждому — этот человек, убийца своего брата, не имеет права на титул маркиза де Фужерез. И ступайте вон, виконт де Тализак, в моем доме нет места убийце!

Маркиз побледнел как полотно и едва удержался на ногах.

— Итак, вы не поможете мне? — прошептал он.

— Нет!

— Вы намерены сохранить наследство Фужерезов для сына моего брата, который давно умер?

— Быть может, он жив?

— А если нет? Если я докажу вам, что он умер, выдадите ли вы тогда наследство?

— Сейчас я на это ответить не могу.

— В последний раз спрашиваю, будете ли вы говорить или нет?

— Нет, завещание и наследство принадлежат маркизу Жюлю Фужерезу.

— Довольно, завещание находится у вас здесь, в доме, об остальном я позабочусь!

Маркиз громко свистнул. Вошел Симон.

— Взять этого негодяя! — крикнул маркиз.

— Давно бы так! — ответил достойный управляющий и бросился на старика.

Но он ошибся в расчете. Лабарр сразу же сбил его с ног. Через секунду между ними лежал тяжелый дубовый стол. Пьер схватил висевший на стене пистолет, прицелился в маркиза и крикнул:

— У нас с вами есть еще старые счеты, виконт! Много лет тому назад, в горах, вы хотели убить меня, берегитесь!

Маркиз, не имевший при себе оружия, отступил, но Симон выхватил свой пистолет и вскричал:

— О, мы за себя постоим!

Лабарр опустил свой пистолет и презрительно произнес:

— С холопом справится и моя собака. Эй, Султан!

Он отворил боковую дверь, и в комнату вбежала громадная мохнатая овчарка. По знаку хозяина она бросилась на Симона и разом свалила его с ног.

— Помогите, маркиз! — кричал управляющий.

— Назад, Султан!— сказал Пьер.

Собака отпустила Симона.

— Ступайте вон, негодяи,— вскричал Пьер и отворил дверь,— проваливайте к черту и никогда больше не показывайтесь мне на глаза!

Маркиз и Симон выбежали вон.

Пьер приласкал собаку и произнес со злорадной улыбкой:

— Скоро спровадил я этих гостей!

 

8. Встреча

Маркиз и Симон бежали без оглядки с одной только мыслью: дальше, еще дальше от этого страшного старика и его собаки. Они забыли о дороге, залитой водой, о грозившей им опасности и не обращали внимания на речку, вышедшую из своих берегов.

Вдруг Симон остановился и схватил маркиза за руку.

— Слушайте,— с дрожью в голосе сказал он,— что это за шум?

До слуха беглецов донесся какой-то глухой грохот, похожий на раскаты грома. Водяной поток подмыл огромную скалу, которая с грохотом опрокинулась и исчезла в волнах.

Маркиз и Симон окончательно растерялись. Окруженные со всех сторон водой, они неминуемо должны были погибнуть.

Фужерез устремился к груде камней, еще не совсем залитых водой, но споткнулся и с глухим криком исчез под водой.

Симон даже не обратил на это внимания — думая лишь о собственном спасении, он перескакивал с камня на камень и добрался наконец до высокой скалы, на которую и влез. Теперь он был в безопасности.

Маркиза уносило течением, наконец ему удалось ухватиться за ствол дерева. Находясь по горло в воде, он кричал:

— Симон, помоги мне! Спаси меня!

Ответа не было. Фужерез совсем ослабел, как вдруг ему послышался чей-то голос:

— Не бойтесь, сейчас я вам помогу!

Маркиз вздрогнул: где и когда он мог слышать этот голос?

— Не бойтесь, сейчас я к вам доберусь, — снова услышал маркиз.

Фужерез поднял голову и увидел фигуру, как будто висевшую в воздухе.

В эту самую минуту новая волна подхватила и увлекла маркиза вниз по течению.

Человек, голос которого услыхал Фужерез, вскрикнул и бросился вслед за утопающим.

Это был Фанфаро. Обхватив маркиза левой рукой, он доплыл до площадки, на которой стояло дерево. После страшных усилий ему удалось втащить туда Фужереза.

Гимнаст опустил на землю спасенного им старика и, зажегши небольшой фонарик, наклонился над несчастным.

Маркиз открыл глаза и, глубоко вздохнув, прошептал:

— Где я?

— Вы спасены,— кратко ответил Фанфаро.

При звуке его голоса Фужерез вздрогнул.

— Вы меня спасли?

— Да.

— Кто вы такой?

— Меня зовут Фанфаро, я работаю в труппе Жирделя, дававшей сегодня представление в Сент-Аме. Но дело не в том… Можете ли вы встать?

С помощью гимнаста маркиз встал на ноги и тотчас же вскрикнул от боли.

— Вы ранены? — заботливо спросил Фанфаро.

— Нет, но меня швыряло на деревья и скалы, и я весь разбит.

— Это понемногу пройдет, а теперь обнимите меня покрепче и не бойтесь: я вынесу вас на сухое место.

Бережно поддерживая маркиза и осторожно пробираясь по узкой горной тропинке, Фанфаро благополучно вышел на дорогу, где он оставил свою лошадь.

— Теперь мы спасены,— сказал гимнаст,— я возьму вас к себе на лошадь и через четверть часа мы будем в Сент-Аме. Я ездил в Ванье за доктором для моего приемного отца, с которым случилось несчастье, но не застал врача дома, и поэтому возвращаюсь ни с чем. Садитесь на лошадь. Дорога до деревни прямая, и всякая опасность миновала.

Фанфаро подсадил маркиза на лошадь и, подняв фонарь, стал отвязывать ее от дерева. Лицо гимнаста осветилось, и маркиз глухо вскрикнул: его спаситель был очень похож на старого маркиза де Фужереза.

Неужели это был сын Жюля?

Адская мысль блеснула в уме вельможного негодяя. Лишь только Фанфаро отвязал лошадь, как Фужерез дал ей шпоры и ускакал. Фанфаро подумал, что ослабевший старик не смог удержать коня, и, следуя за ним пешком, говорил про себя:

— Дай Бог, чтобы старик доехал благополучно: он очень ослаб, а с этой лошадью справится не всякий!

 

9. Признательность вельможи

После продолжительного обморока Жирдель наконец пришел в себя. Около него хлопотали Шванн, Бобишель и Перепелочка, которая плакала от радости.

Между тем в темных сенях сошлись Ролла и Робекаль.

— Ну что? — спросил акробат.

— Он жив и здоров,— прошипела Ролла.

— Значит, сорвалось.

— Сам виноват: чем цепь-то перепиливать, лучше пырнул бы его ножом, да и делу конец!

— Молчи, дура, я уже давно подумываю о другом. Скажи-ка, получает ли он когда-нибудь письма?

— Очень много.

— И ты не знаешь их содержания?

— Нет, я никогда их не читаю.

Скромность Роллы имела свои причины: Королева Пушки не умела читать, но тщательно скрывала свою неграмотность.

— Сейчас Шванн провел к Жирделю каких-то двух мужчин. Пойдем туда, послушаем у дверей и узнаем, в чем дело,— сказал Робекаль.

Достойная пара удалилась.

Часа через два Робекаль и Ролла достигли цели. Из подслушанного циркачами разговора Жирделя и двух незнакомцев они узнали, что Фанфаро должен был отправиться в Париж и доставить известному лицу весьма важные документы. За точное выполнение поручения ручался Жирдель.

Когда Робекаль снова спустился вниз, в комнату вбежал Симон. Дрожа от холода и испуга, он пробормотал:

— Господа… вода… наводнение…

Затем он упал в обморок.

Шванн захлопотал около него, в это время раздался топот лошади.

— Слава Богу, это вернулся Фанфаро,— в один голос крикнули Бобишель и Перепелочка и выбежали на крыльцо.

Но, к их удивлению, приехавший был не Фанфаро. С лошади сошел промокший до костей маркиз де Фужерез.

— Где Фанфаро? — крикнул Бобишель.

— Он идет за мной следом: меня понесла лошадь, и я не смог удержать ее.

— Так он не ранен? — поспешно спросил Шванн.

— Сохрани Бог! А теперь дайте мне глоток коньяку и отведите к господину Жирделю. Мне необходимо с ним поговорить.

Маркиз поднялся наверх и вошел в комнату, где лежал Жирдель.

— Я имею честь говорить с господином Жирделем? — начал он вежливым тоном.

— К вашим услугам.

— Я — маркиз де Фужерез и желал бы переговорить с вами кое о чем.

— Прошу садиться, маркиз. Говорите, я слушаю вас,— ответил маркизу силач.

Маркиз сел и, выразив гимнасту свое сожаление по поводу постигшего его несчастья, сообщил ему о своем приключении на дороге и о подвиге Фанфаро.

— Вам, без сомнения, известно мое положение при дворе?

— Извините меня,— ответил атлет,— но я слишком далек от придворных сфер и никогда ими не интересовался.

— В таком случае знайте, что я пользуюсь большим влиянием и могу быть полезным вам и… вашему сыну.

— Фанфаро — не мой сын!

— Может быть, его родители — бедные люди, и тогда тем более…

— Он сирота, я нашел его на большой дороге.

— Каким образом?

— Это было очень давно. Раз зимой ехал я на своей повозке вместе с акробатами, служившими в моей труппе, через Вогезы… Вдруг послышались звуки труб. Впрочем, в то смутное время такая музыка никому не была в диковинку, и я, не обращая внимания, поехал дальше. На краю оврага я увидел мальчика лет десяти, он склонился над убитым трубачом, судорожно сжимая его трубу. Без сомнения, ребенок звуками звал на помощь, но ослабел^ и лишился чувств… Кругом валялись трупы французов. Я взял малютку на руки, положил в повозку и обогрел, накормил, а в память сыгранной им фанфары назвал его Фанфаро.

— Разве он не знал своего имени?

— Он впал в горячку и был на волосок от смерти. По выздоровлении у него пропала память, и лишь спустя несколько месяцев ребенок припомнил название деревни, где он жил…

— И эта деревня называлась?…

— Лейгут.

Маркиз вздрогнул, но скрыл свое волнение и не выдал себя.

— Мало-помалу мы узнали также, что его отца звали Жюлем, мать — Луизой, сестру — Лизеттой, а его самого Жаком. По этим данным я начал в Лейгуте свои поиски, но ничего не добился. Деревня был сожжена казаками, жители погибли, мать Жака сгорела в доме. Мальчик остался у нас, научился нашему ремеслу, и мы горячо полюбили его. Вот и все, что я могу сообщить вам о нем, маркиз.

На лбу Фужереза выступил холодный пот: всякое сомнение исчезло — Фанфаро был сыном его покойного брата!

В эту минуту дверь быстро отворилась и в комнату вбежал Фанфаро.

— Ты жив, отец! Слава и благодарение Господу!

Акробаты крепко обнялись.

— Господин Фанфаро,— обратился к гимнасту маркиз,— позвольте мне выразить вам свою искреннюю благодарность за то, что вы, забыв о себе, спасли мне жизнь.

— Я только выполнил свой долг, маркиз.

— А я не забуду о своем, и если смогу чем-либо вам быть полезным…

С этими словами маркиз удалился. На лестнице он столкнулся с Симоном.

— Сам ад шлет нам свою помощь,— поспешно сказал Фужерез. Знаешь ли ты, кто такой этот Фанфаро?

— Нет, маркиз.

— Этот акробат — сын моего брата Жюля де Фужереза!

— В самом деле?

— Да, и вот мой план: этот юноша должен умереть, но при таких обстоятельствах, которые дали бы возможность раскрыть его настоящее имя. Тогда Пьер Лабарр должен будет заговорить. Ты меня понял?

— Вполне, маркиз. Со своей стороны я должен вам сообщить, что этому Фанфаро предназначена большая роль в политическом заговоре, о котором я уже вам говорил.

— От кого ты это узнал?

— От одного акробата из труппы Жирделя, которого зовут Робекаль.

Маркиз вырвал листок из своей записной книжки, написал несколько строк и затем сказал Симону:

— Возьми эту записку и вместе с Робекалем беги в Ремирмон. Там ты обратишься к президенту полиции, графу де Вернак, и передашь ему мое письмо. Граф известен своей преданностью престолу, и поэтому тотчас же пришлет жандармов, которые арестуют Фанфаро и Жирделя. Об остальном позабочусь я.

— Ваше приказание будет исполнено в точности, маркиз,— ответил Симон и вышел.

 

10. Побег

Уходя вместе с Симоном, Робекаль сообщил Ролле, что они едут в Ремирмон за жандармами, которые арестуют обоих атлетов.

Ролла и Перепелочка спали в одной комнате. Когда молодая девушка вошла туда, Королева Пушки, пьяная, сидела за столом, положив на него голову. Ролла злобно глянула на девушку и прошипела:

— Погоди, голубушка! Скоро спесь-то с тебя пособьют! Кто тебя утешит, когда они уведут твоего Фанфаро?

— Что такое? Фанфаро уведут? — с ужасом спросила Перепелочка.

— А, испугалась? Да, уведут: жандармы мигом будут здесь. За ними поехали Робекаль и… другой.

Ужас охватил Перепелочку. Неужели ее отцу и Фанфаро грозила опасность?

— Теперь я пойду и лягу спать,— пробормотала Ролла,— а когда проснусь, наши голубчики уже будут под замком.

Она закрыла глаза и вскоре захрапела.

Перепелочка без шума вышла из комнаты, хорошо закрыла за собой дверь и побежала наверх будить отца.

В коридоре она столкнулась с Бобишелем, которому немедленно сообщила все то, что услышала от Роллы.

Жирдель и Фанфаро были разбужены и оповещены о случившемся.

— Как же теперь нам быть? — спросил, обратившись к Фанфаро, Жирдель.

— Нам надо бежать,— ответил юноша,— служа родине и нашему делу, нельзя губить себя… Дай Бог, чтобы еще не было поздно!

— Итак, бежим!— сказал атлет.— Повозку придется бросить здесь и взять только лошадей. Я посажу к себе Перепелочку, а вы вдвоем сядете на другую лошадь…

— Нет, хозяин,— перебил его клоун,— это вы не дело задумали. — Вас-то и одного едва свезет лошадь. Пусть Фанфаро возьмет к себе Перепелочку, а я поплетусь пешком, а позже встретимся. Куда вы направитесь?

— В Париж, а теперь поспешим. Ты, Бобишель, ступай вниз и оседлай лошадей, а мы через окно — и тягу… Но только вот что: как нам быть с Роллой?

Он прошел в комнату жены и через минуту вернулся.

— Ролла совершенно пьяна и крепко спит; придется оставить ее здесь на попечение Шванна.

Между тем Бобишель моментально связал несколько простыней, и с их помощью акробаты спустились вниз. Через две-три минуты они уже выехали на большую дорогу.

Бобишель бежал за Жирделем. Вдруг он остановился и сказал:

— Я слышу топот лошадей, мы удрали как раз вовремя.

Когда жандармы вместе с Симоном и Робекалем доехали до гостиницы «Золотое солнце», беглецы были уже далеко. За ними тотчас же была снаряжена погоня.

Когда жандармы добрались до леса, то произошло нечто очень странное: три лошади, одна за другой, на полном скаку споткнулись и попадали. Жандармы подняли страшный крик: один сломал себе руку, другой вывихнул ногу, а лошади расшиблись настолько, что их тотчас же пришлось пристрелить.

Робекаль зажег фонарь, чтобы исследовать причину насчастья.

— Тысяча чертей,— крикнул он,— эти мерзавцы протянули здесь сеть между деревьями!

— Да, мерзавцы вообще были умнее других,— раздался чей-то голос, и с вершины дуба скатилась какая-то фигура и моментально скрылась в кустах.

— Негодяй! — бешено крикнул Робекаль и выстрелил вдогонку убегающему.

 

11. В Париже

Был конец февраля 1824 года.

Масленица доживала последние дни, и все парижское население слилось в общем веселье.

В одном ресторане вблизи Пале-Рояля сидели трое молодых людей, принадлежавших к так называемой «золотой молодежи» Парижа.

Один из них был Анатоль де Монферран — сын графа де Монферрана, получившего громкую известность после блестящей речи, сказанной им в палате пэров в защиту убийц маршала Брюна.

Другого звали Гастон де Ферретт, он занимал высокое положение в обществе по своим родственным связям, сопровождал в Испанию герцога Ангулемского и, несмотря на свои двадцать три года, уже имел несколько дуэлей, из которых всегда выходил победителем.

Третий был итальянец, аристократ по происхождению и принятый в лучших домах, звали его Фернандо де Веллегри.

Молодые люди, которые по случаю карнавала были в домино и масках, болтали, смеялись и весело шутили.

— Что это не видно нашего Фредерика? — спросил между прочим Анатоль.

— Он окончательно позабыл о нас,— заметил Фернандо,— и я, право, не понимаю, что с ним случилось.

— Позвольте, господа,— вмешался в разговор Гастон,— мне помнится, что он сегодня поехал куда-то с мадемуазель де Сальв.

— Которая скоро будет его женой.

— И которую он теперь, в силу обстоятельств, любит до безумия. Потом эта нежная страсть уже будет ему не к лицу.

— Так он любит ее?

— Конечно, и потому-то именно…

— Как вы усердно заботитесь обо мне даже в мое отсутствие, — послышался чей-то голос.

— А, Фредерик, наконец-то вы явились! А мы и не заметили, как вы подошли…

— Вы так увлеклись своим разговором…

— Неужели вы обиделись?

Подошедший молчал и как-то иронически глядел на молодых людей.

Фредерик де Тализак, а это был он, одетый весьма изящно, вполне представлял собой тип великосветского шалопая.

— Позвольте дать вам маленький совет,— сказал он небрежно, — бросьте эти глупые маски, нелепые плащи и оденьтесь, как одеваются все порядочные люди, а затем уж зайдите за мной в кафе Валуа.

Маски удалились, Фредерик остался один.

Виконт был весьма нехорош собой: резкие, некрасивые черты лица, косые глаза, застывшая улыбка да к тому же еще и горб, правда, ловко замаскированный искусным портным.

Виконт вошел в кафе Валуа и приблизился к группе молодых людей, одетых очень скромно в черное платье и манерами похожих на военных. Они отступили, даже не взглянув на Фредерика. Подойдя к одному из них, Тализак сказал:

— На пару слов, если позволите.

Красивый человек лет двадцати пяти обернулся и холодно ответил:

— Я к вашим услугам.

Они вышли на улицу, и виконт сказал:

— Прежде всего потрудитесь назвать мне ваше имя, я — виконт де Тализак!

— Я это знаю,— ледяным тоном ответил юноша.

— Тем лучше. Когда я узнаю, кто вы такой, решится вопрос, могу ли я говорить с вами, как с порядочным человеком, или я должен отколотить вас, как лакея.

Юноша побледнел, но совершенно спокойно произнес:

— Мне кажется, что между нами не может быть ничего общего.

Тализак вспыхнул.

— Знайте,— вскрикнул он,— что через месяц графиня Ирена де Сальв будет моею женой, и потому я нахожу ваше поведение крайне неприличным. Сегодня в полдень вы проехали мимо ее дома и бросили через ограду парка букет цветов.

— Что же из этого следует?

— Вероятно, вы не без причины скрываете свое имя. Но так как я вовсе не намерен допускать такие выходки, то заявляю, что если вы еще раз позволите что-либо подобное, я вас жестоко побью и…

Виконт вынужден был остановиться: железная рука юноши опустилась на его плечо, и он едва устоял на ногах. Незнакомец свистнул и был тотчас окружен своими товарищами.

— Подождите минутку, виконт,— сказал незнакомец,— я сначала объясню своим друзьям, в чем дело, и тогда отвечу вам. Господа, — обратился он к своим спутникам,— этот человек оскорбил меня, должен ли я с ним драться? Его зовут виконт де Тализак!

— Виконт де Тализак! — презрительным тоном ответил один из товарищей незнакомца.— О, нет! О дуэли с подобными людьми не может быть и речи.

Виконт глухо вскрикнул.

— Вы слышали, виконт? — многозначительно произнес неизвестный.— Теперь можете идти — драться с вами я не буду!

Пристыженный и униженный, де Тализак удалился.

Но кто же был тот неизвестный, который так невозмутимо перенес оскорбление и не пожелал драться с оскорбителем?

Этим человеком был Фанфаро. Об этом обстоятельстве сообщил виконту Фернандо де Веллегри, знавший в Париже всех и каждого.

Фредерик очень скоро забыл о столь унизительной для него сцене в кафе Валуа. Однажды он с Фернандо прогуливался по бульварам. На углу улицы Вивьен он остановился и дернул своего спутника за руку. У фонаря стояла молодая гитаристка и звонким мелодичным голосом пела песню. Светло-русые с золотистым отливом волосы, розовое личико, в черных и длинных ресницах миндалевидные глаза — девушку можно было назвать красавицей.

Песня была окончена, и каждый спешил внести свою лепту. Виконт бросил на гитару луидор и подошел к певице.

— Так вы здесь сегодня одна? — спросил он нахально.

Девушка вздрогнула и прошла дальше, виконт не спускал с нее глаз, а итальянец заметил:

— Наша «маркиза» сегодня очень строга.

— Вот ваш луидор! — девушка швырнула его на землю.

— Но это наглость! — вскричал Фредерик.

— Старая история! — продолжал Фернандо.— Неужели, милейший виконт, вы до сих пор не убедились, что «маркиза» на вас и смотреть не хочет?

— Вам и это известно? — спросил виконт.

— Да, и я позволю себе дать вам маленький совет — быть практичным и перейти от слов к делу.

— Вы правы, Веллегри. Я накажу Фанфаро, и добьюсь успеха у «маркизы».

— О которой я тоже позабочусь,— добавил Веллегри.

 

12. «Маркиза»

В маленькой мансарде дома № 48, стоящего на бульваре де Тампль, напротив турецкого кафе, «маркиза» настраивала свою гитару.

Из соседней комнаты донесся слабый стон, и девушка поспешила туда.

На убогой постели лежала женщина, почти совершенно утратившая человеческий облик: исхудалое лицо покрыто рубцами от ожогов, глаза всегда закрытые — они не выносили света.

— Что, мама? — кротко поинтересовалась девушка.

— Я хочу пить, Лизетта,— прошептала та.

— Пей, мама! — девушка взяла стакан и склонилась над больной.

Несчастная с жадностью выпила стакан молока и пробормотала:

— Мне жарко! Я горю! Вокруг меня пламя!

Этой женщиной, почти лишенной рассудка, была Луиза — жена Жюля де Фужерез, обгоревшая при пожаре в Лейгуте, где она потеряла мужа и детей.

Уличная певица Лизетта, прозванная «маркизой», была сестрой Фанфаро, но и не подозревала, что Луиза была ее матерью.

После разгрома деревни Лизетта была найдена двумя крестьянами — мужем и женой. Они жили на опушке леса и занимались тем, что обирали раненых и убитых на поле боя. Нередко и добивали несчастных. Мародеров называли «гиенами поля битвы». Но, пожалев бедную сиротку, они обласкали и обогрели ее, воспитывали вместе со своими детьми, а по окончании войны, уезжая в Нормандию, забрали девочку с собой.

У девочки с годами развился приятный голосок. А первые уроки музыки преподал ей местный старичок-музыкант. Но тут в деревне разразилась эпидемия, унесшая с собой много жертв. В их числе были и приемные родители Лизетты.

Девочка снова осталась, как говорится, между небом и землей.

В ней приняли участие монахини и взяли ее к себе, но девочке скоро наскучило в тихой обители, и однажды ночью она убежала.

Кое-как, прося милостыню и распевая песенки, добралась она до Парижа, где и стала уличной певицей.

Лизетта поселилась в самом бедном квартале и мало-помалу стала известной и вошла в моду. Тогда она отправилась в полицейскую префектуру.

— У меня нет никого на свете,— заявила она там,— и я хотела бы поселиться с какой-нибудь бедной больной старухой, чтобы ухаживать за ней, да и мне самой будет тогда веселее.

Ее желание очень скоро было исполнено, и девушка перевезла к себе бедную полупомешанную Луизу.

Больная всегда была кротка и послушна. Казалось, несчастная сознавала, что за ней ухаживает родная дочь!

В дверях раздался стук.

— Кто там? — спросила Лизетта.

— Друг.

— Ваше имя?

— Робекаль. Отворите.

Молодая девушка заколебалась — что если виконт, столь упорно ее преследующий, разыскал ее квартиру?

— Да скоро ли вы отворите? — воскликнул Робекаль. Лизетта отодвинула засов и вздохнула свободнее: в дверях стоял не виконт.

— Что вам нужно? Говорите скорее… Я сейчас ухожу.

— Боже мой… да дайте мне хоть присесть! — ответил Робекаль, любуясь девушкой.— Дело вот в чем: хотите вы заработать деньги?

— Каким это образом?

— Видите ли, я служу наемным официантом в разных местах, а теперь временно в гостинице «Золотой Телец», которую содержит господин Обе. Он и просит вас спеть у него сегодня вечером несколько песен для увеселения гостей. За это вы получите двадцать франков.

Лизетта задумалась. Двадцать франков в ее положении были большими деньгами.

— Господин Обе не дал вам никакой записки? — спросила она.

— Скажите лучше, что вы не хотите, и я найду другую певицу. Что за недоверие! — сказал Робекаль и встал со стула.

— Хорошо, я согласна,— остановила его Лизетта.— А сколько времени мне придется там пробыть?

Робекаль как-то странно улыбнулся.

— Часов от восьми до одиннадцати, не больше,— ответил он.

— Я согласна,— повторила Лизетта.

— Итак, дело решено,— сказал Робекаль и добавил: — И вы, вероятно, дадите мне франка два за комиссию?

— С удовольствием.

— В таком случае, до вечера!

Робекаль вышел на улицу. Тут же к нему подошел закутанный в черный плащ человек и спросил:

— Ну что?

— Дело удалось уладить.

— Она придет?

— Конечно.

Незнакомец — это был Фернандо де Веллегри — подал Робекалю несколько монет.

— Когда все закончится благополучно, вы еще получите пятьсот франков,— сказал он.

Достойные сообщники разошлись.

 

13. В гостинице «Золотой Телец»

Господин Обе, владелец гостиницы «Золотой Телец», пребывал в больших хлопотах. Все комнаты были заняты посетителями, которые постоянно прибывали, так что уже не хватало мест.

Верхний этаж был занят циркачами, к которым хозяин не слишком благоволил… Труппа была небольшой: силач по имени Медное Жерло, его дочь Перепелочка, клоун Марио и гимнаст Фанфаро. И к ним постоянно ходили посетители, которые якобы брали у Фанфаро уроки салонной магии.

Эти посетители большей частью походили на отставных военных, которым, строго говоря, незачем было учиться фокусам…

У подъезда гостиницы остановилась изящная коляска, и хозяин крикнул:

— Жан! Господа, оставившие за собой кабинет № 11, приехали — проведите их сейчас же наверх!

Приехавших было трое: виконт де Тализак и Анатоль де Монферран с Фернандо де Веллегри; они заняли кабинет и заказали роскошный ужин. На десерт виконт велел подать шампанского.

— Надо топить свое горе в вине,— сказал он, пожимая плечами.— Сегодня утром имел я с отцом объяснение, которое вывело меня из себя.

— Вероятно, речь шла о вашей женитьбе,— заметил Веллегри.

— Вы угадали. Представьте себе, маркиз совершенно серьезно потребовал от меня, чтобы я не позже чем через две недели уже стал мужем мадемуазель де Сальв.

— И вы колеблетесь? Невеста с таким огромным приданым…

— Ах, оставьте, пожалуйста,— произнес мрачно виконт.

— И притом такая красавица,— продолжал Анатоль.

— В самом деле? — насмешливо возразил Фредерик.— Представьте себе, что я этого до сих пор не замечал. Графиня де Сальв воображает из себя воплощенную добродетель, а между тем я не думаю, чтобы она была лучше прочих…

Между молодыми людьми завязался спор, прекратившийся лишь при звуках романса, долетевших снизу. Певица обладала чистым и приятным голосом. Когда она умолкла, внизу раздались рукоплескания.

— Как жаль,— заметил Анатоль,-что мы не можем вблизи послушать эту певичку.

— Почему вы считаете это невозможным? — спросил виконт.

Фернандо вздрогнул — вмешательство де Тализака могло испортить все дело.

— Охота вам толковать о какой-то уличной певице,— заметил он небрежно.

Но Тализак, на которого сильно подействовало выпитое вино, вскричал:

— Нет, пусть она придет сюда и споет нам песенку, а затем я устрою ей маленький сюрприз.

— Будьте осторожны,— заметил Веллегри,— здесь не Пале-Рояль, и ваша шутка может окончиться скандалом.

— Не бойтесь, мы не дадим себя в обиду.

Тализак позвонил.

— Пришлите сюда вашего хозяина,— сказал он вошедшему слуге.

Явился г-н Обе, и ему объяснили, в чем дело. Хозяин «Золотого Тельца» не сразу согласился исполнить требование виконта.

Он знал Лизетту как скромную и порядочную девушку и не решался отпустить ее к этим повесам, для которых в жизни не было ничего святого. Но при виде значительной суммы, обещанной виконтом, уступил и отправился вниз за Лизеттой, с которой и вернулся в кабинет.

Виконта там уже не было.

Г-н Обе представил Лизетту своим гостям и удалился.

— Здравствуйте, «маркиза»,— вежливым тоном начал Анатоль, — не споете ли вы нам какую-нибудь песенку?

Красота и скромные манеры Лизетты произвели на него впечатление.

Лизетта настроила гитару и спела веселую, задорную песенку. Монферран и Веллегри внимательно слушали, и, когда девушка умолкла, попросили спеть еще. Лизетта охотно согласилась и с большим мастерством исполнила старинную балладу. Вдруг она вскрикнула и уронила гитару — перед ней стоял Тализак.

— Продолжайте, прелестное дитя,— сказал он, — чего вы так испугались?

И с этими словами он хотел обнять ее за талию. Лизетта отскочила и сказала решительным тоном:

— Больше я петь не буду, позвольте мне уйти.

— Какой вздор: ты останешься здесь,— сказал виконт, становясь в дверях,— и за каждую взятую тобой ноту я заплачу поцелуем!

Лизетта остолбенела от ужаса: с мольбой взглянула она на приятелей виконта, но те оставались совершенно безучастными…

В темных глазах девушки сверкнула молния.

— О, негодяи! — вскричала она.— Неужели ни в ком из вас я не найду защиты?

Анатоль вспыхнул и, обратясь к Тализаку, сказал:

— Она права, как вам не стыдно, виконт?

— Поди ты к черту,— крикнул Тализак,— девочка будет моя, и ты у меня ее не отобьешь!

Он схватил Лизетту за руку, но, получив пощечину, отшатнулся.

Монферран вступился за уличную певицу.

Виконт взревел, как дикий зверь, и с кинжалом в руке бросился на Анатоля. Между ними завязалась борьба. Веллегри не двинулся с места, с его лица не сходила ироническая улыбка.

— Сюда! Помогите! Они убьют друг друга! — кричала Лизетта.

При первом ее крике г-н Обе кинулся по лестнице, но наткнулся на Робекаля.

Робекаль и два дюжих молодца втолкнули хозяина в каморку под лестницей. Г-н Обе поднял страшный крик: ему показалось, что в гостиницу ворвались разбойники. Сбежавшиеся гости освободили хозяина.

— Господа! — кричал хозяин.— За мной, наверх! Они заманили к себе эту бедную девушку… надо ее спасти… за мной!

В кабинет ворвалась целая толпа. Лизетта исчезла. В сенях ожесточенно боролись Монферран и виконт. Анатоль вырвал у Фредерика кинжал, но в эту минуту Тализак бросился на своего противника и укусил его.

От неожиданности Монферран упал.

Произошла суматоха, во время которой Веллегри незаметно увлек виконта за собой.

— Боже мой, где же Лизетта? — кричал растерявшийся хозяин.

— Эти негодяи ее похитили,— сказал, вставая, Анатоль.

— Похитили? Но кто они? Как их зовут?

Пока фельдшер занимался его раной, Анатоль сказал толом горькой насмешки:

— Один из них носит громкое и славное имя! Какой позор, что французская аристократия не выбросит из своей среды таких людей, как Фужерез и Тализак!

— Кто тут говорит о Фужерезе и Тализаке таким тоном? — спросил, входя в комнату, стройный и красивый юноша.

— Ах, господин Фанфаро,— вскричал хозяин,— сам Бог посылает вас! Забудьте, ради Бога, все мои глупые придирки — я никогда больше не буду дурно отзываться об акробатах… но помогите нам, умоляю вас!

— Что тут у вас произошло? — спросил Фанфаро.— Там, внизу, страшная суматоха: весь дом вверх дном, и никто не может мне объяснить, в чем дело.

— Видите ли,— жалобно произнес хозяин,— тут была молодая девушка…

— Позвольте мне объяснить этому господину все подробности скандала,— перебил хозяина Анатоль.— К несчастью, и я тут замешан, явившись сюда с виконтом де Тализаком.

— Я так и знал! — сказал Фанфаро.

— И его приятелем, итальянцем Веллегри.

— Тем самым шпионом, который служит иезуитам и предал своих земляков? — презрительно спросил гимнаст.

— Должен сознаться, что я был в отличной компании,— продолжал Анатоль,— тем хуже для меня. Эти негодяи похитили молодую девушку, уличную певицу!

— У нее есть родители, родственники, которые станут ее искать?

— Она сирота,— ответил смущенный хозяин.— Здесь ее прозвали «маркиза». Девушка живет на бульваре Тампль в доме № 42, на пятом этаже. Порекомендовал мне ее наемный официант по имени Робекаль.

— Да, если к делу причастен Робекаль, то можно ожидать всего,— мрачно произнес Фанфаро.

— Она живет с одной помешанной старушкой,— продолжал хозяин,— обгоревшей при пожаре на ферме и с тех пор потерявшей рассудок. За ней-то и ухаживает Лизетта…

— Лизетта? — вскричал Фанфаро.

— Да. Что с вами?

— Ничего. Сколько ей лет?

— Лет шестнадцать.

— Так оно и есть — но нет, это невозможно!

— Господин Фанфаро,— с участием произнес хозяин,— вы чем-то озабочены. Не могу ли я вам чем-нибудь помочь?

— Меня томит страшное предчувствие… но я не уверен; впрочем, возраст и имя совпадают. О, этот Тализак! Всегда и везде должен я с ним сталкиваться, но теперь, если я поймаю его, то раздавлю, как червяка!

— Вы хотите преследовать похитителей? — спросил Монферран.

— Конечно, я должен спасти эту девушку.

— Господин Фанфаро, я к вашим услугам,— сказал Монферран.

 

14. Преследование

Фанфаро с признательностью взглянул на Анатоля и спросил:

— С кем имею честь говорить?

— Меня зовут Анатоль де Монферран,— ответил молодой человек и, вежливо поклонившись, передал гимнасту свою визитную карточку.

— Благодарю вас заранее,— сказал Фанфаро,— в таком случае поспешим…

Внизу раздался громкий стук, послышались голоса и кто-то крикнул:

— Именем закона! Отворите.

Фанфаро вздрогнул.

— Внизу полиция,— сказал г-н Обе,— слава Богу, негодяев схватили, конечно.

Фанфаро горько усмехнулся.

— Вы ошибаетесь,— сказал он,— полиция явилась сюда не за тем: она их не поймала, она ищет заговорщиков, сторонников правды и свободы.

— Что такое?

— Они ищут меня,— спокойно добавил Фанфаро.

— Вас? — вскричал Монферран.— Боже мой, но в таком случае вы погибли!

— Очень может быть, а пока, господин Обе, отоприте дверь и задержите на время полицейских, затем — До свидания!

Он убежал наверх.

Г-н Обе открыл дверь, и в помещение вошли несколько полицейских с комиссаром во главе.

— Боже мой,— бормотал смущенный хозяин,— что вам здесь нужно, комиссар?

— Я разыскиваю заговорщиков, угрожающих священной особе короля,— грубо ответил на вопрос комиссар.

— Заговорщиков?

— Да, двух акробатов — Жирделя и Фанфаро!

— Исполняйте свой долг, комиссар,— сказал г-н Обе, переглянувшись с Анатолем: он полагал, что Фанфаро успел убежать.

Полицейские направились к комнате Жирделя и постучали в Дверь.

— Именем закона, откройте! — произнес комиссар.

Ответа не последовало.

Дверь выбили — комната была пуста. В эту минуту кто-то крикнул:

— Комиссар, они бегут по крышам!

На улице стоял Симон, помогавший полиции в розысках: он и заметил две тени, скользнувшие по крышам.

— Взять их,— крикнул комиссар,— вперед!

Симон вместе с комиссаром залез на крышу. Они увидели, как Фанфаро быстро перепрыгнул на крышу соседнего дома с веревкой в руках. Зацепленная им за крюк на крыше гостиницы, веревка стала воздушным мостом, по которому и начал продвигаться Жирдель. Комиссар выхватил нож и принялся резать веревку.

— Не делайте этого, комиссар! — крикнул Симон, который вовсе не желал, чтобы Жирдель разбился насмерть, ведь кроме него никто не мог удостоверить личность Фанфаро.

Но было уже поздно: комиссар разрезал веревку. В тот же момент Фанфаро крикнул Жирделю:

— Берегись — веревка разрезана… Ухватись зубами!

Жирдель вцепился в веревку зубами и с помощью Фанфаро взобрался на крышу. Через минуту акробаты скрылись за высокой дымовой трубой.

 

15. Бобишель

— Теперь, отец, нам пока бояться нечего,— весело сказал Фанфаро, но, вспомнив о Лизетте, тяжело вздохнул.

— Что с тобой, голубчик? — спросил его Жирдель.

— Об этом мы поговорим потом, а теперь — дальше в путь.

Опасное путешествие по крышам возобновилось. Вдруг Фанфаро остановился и сказал:

— Мы дошли до конца квартала.

— Дело скверное,— пробормотал Жирдель.

— Надо добраться до водосточной трубы и по ней спуститься.

— Тебе хорошо говорить, а какая же труба выдержит вес моего тела?

Фанфаро смутился: об этом он и не подумал вовсе.

— В таком случае,— продолжал он после небольшого раздумья, — доберемся до какой-нибудь мансарды и влезем в окно.

— А если в этой мансарде жильцы?

— Мы откровенно объясним им наше положение, не попадем же мы прямиком в полицейскую префектуру.

В этот самый момент послышался звон разбитого стекла: Жирдель, наступив на вделанное в крышу окно, продавил его и провалился.

— Смею заметить — я никак не ожидал, что мои гости будут приходить ко мне этим путем,— сказал кто-то, и из оконца высунулась рука, с сальной свечой. — Позвольте посветить вам, по крайней мере.

— Бобишель, да это ты? — с восторгом заметил Фанфаро.

— Конечно… добро пожаловать, мои голубчики!

— Но мы были убеждены, что ты убит,— произнес Жирдель.

— Я жив и здоров,— ответил Бобишель,— Робекаль только ранил меня, и я целую неделю пролежал в ремирмонской больнице. Вчера я прибыл в Париж, поселился в этом доме и завтра собирался начать разыскивать вас. Но кому или чему обязан я вашим любезным посещением?

— Прежде всего — полиции,— ответил Фанфаро,— они гнались за нами по пятам, и мы бежали по крышам домов…

— Но за что же вас преследуют? — тревожно спросил Бобишель. — Не участвуете ли вы в заговоре, о котором теперь везде говорят?

— Может быть,— сказал Жирдель.

— Что бы заодно и меня пристроить к этому делу? Я теперь, кстати, без места и занятий.

— Будет сделано, голубчик,— серьезным тоном сказал Фанфаро.

— А как поживает Перепелочка? — спросил, немного помолчав, клоун.

— Она жива и здорова,— ответил Жирдель, добавив: — но обо всем этом мы поговорим завтра. Ложись спать, Бобишель, у тебя, небось, и так глаза слипаются, а нам с Фанфаро надо еще кое о чем потолковать.

Бобишель растянулся на своем жестком ложе и скоро крепко заснул.

— Теперь, Фанфаро,— обратился к гимнасту Жирдель,— открой мне свое горе. Я убежден, что оно велико: ты совершенно изменился, голубчик! Доверься мне: может быть, я помогу тебе!

— Скажи, отец, известно ли тебе, при каких обстоятельствах умерла моя мать?

— Она погибла при пожаре на ферме, подожженной казаками.

— А мой отец?

— Он умер как герой, защищая родину.

— Насколько я помню,— задумчиво произнес Фанфаро,— я находился в каком-то обширном и мрачном подземелье. Родители поручили мне сестрицу. Я держал ее за руку, но вдруг она исчезла.

— Я это знаю,— с грустью ответил Медное Жерло.

— Теперь воспоминание о моей бедной Лизетте не выходит у меня из головы. Я еще не сообщил тебе, что сегодня вечером из гостиницы «Золотой Телец» похитили молодую девушку, уличную певичку.

— Не может быть, неужели г-н Обе? — воскликнул Жирдель.

— Он тут ни при чем. Похититель — тот негодяй, с которым мы уже не раз сталкивались.

— Как его имя?

— Виконт де Тализак.

— Тализак? Его отец — маркиз де Фужерез в Сент-Аме хотел выдать нас полиции и послал своего управляющего в Ремирмон за полицией.

— Сын вполне пошел по стопам отца… А молодую девушку, похищенную виконтом, зовут Лизеттой.

— И ты полагаешь…

— Я убежден, что она моя пропавшая сестра, которая теперь в руках негодяя. К этому делу причастен Робекаль, и я боюсь…

— Теперь мне все понятно,— сказал Жирдель, вставая с места,— Робекаль похитил девочку и отвез ее к Ролле. Я знаю, что они оба в Париже, и во что бы то ни стало отыщу их!

— Благодарю тебя, отец,— ответил Фанфаро,— я же пойду пока к той больной старушке, с которой жила Лизетта, и…

— А я-то при чем останусь? — спросил их проснувшийся Бобишель.

— И ты хочешь помочь нам, Бобишель? — спросил Фанфаро.

— Конечно, пусть только хозяин возьмет меня с собой, когда отправится к Робекалю. С этим мерзавцем мне нужно свести старые счеты…

 

16. Помешанная

Луиза Фужер, мать Лизетты, провела весьма беспокойную ночь и утром, не найдя своей доброй сиделки, подняла жалобный крик.

С этим криком слился громкий стук в дверь, и послышался голос:

— Отоприте, ради Бога, дело касается Лизетты.

Помешанная, добравшись до стеклянной двери, кое-как отдернула занавеску. За дверью стоял Фанфаро.

Он тотчас понял, что больная не в силах отпереть дверь. Недолго думая, гимнаст выдавил стекло и вошел в комнату.

— Где Лизетта? — вскричал он умоляюще.

Помешанная молчала и тупо смотрела на него.

— Вы слышите? Лизетту похитили, вы ничего не знаете? Не говорила ли вам она, куда пойдет? Вы знаете, кто эта Лизетта? Она ухаживает за вами, бережет вас, неужели вы ничего не скажете мне?

Грудь Луизы судорожно поднималась. Вдруг несчастная вскрикнула:— Жак! Жак!-и упала к ногам гимнаста.

Фанфаро содрогнулся.

Кто была эта женщина, назвавшая его по имени?

— Лизетта! Жак! — шептала несчастная, и жгучие слезы текли по ее исхудалым щекам. Фанфаро склонился над ней и нежно сказал:

— Вы назвали меня Жаком. Действительно, так меня когда-то звали. Разве вы знаете, кто я?

Помешанная молчала.

— Я сообщу вам, что знаю о себе, — медленно и с расстановкой произнес Фанфаро.— Прежде я жил в деревне Лейгут, что среди Вогезов. Моего отца звали Жюлем, мать — Луизой, а сестру — Лизеттой. Где Лизетта?

В глазах безумной блеснула искра сознания, и она, глубоко вздохнув, прошептала:

— Жак, мой милый Жак! Я — Луиза, твоя мать и жена Жюля Фужереза!

— Матушка,— прошептал потрясенный Фанфаро, обняв несчастную и покрывая поцелуями ее обезображенное рубцами лицо.

Ты снова со мной,— шептала Луиза.— Слава и благодарение Господу!

Убежденный в том, что его мать давно узнала в Лизетте свою родную дочь, Фанфаро опять обратился к ней:

— Где же Лизетта?

— Лизетта — она очень добра, приносит мне фрукты и цветы.

— Но где же она теперь?

— Она ушла.

— Куда?

— Не знаю, постель ее пуста.

— Итак, я не ошибся, она похищена этим негодяем, виконтом де Тализаком!

— Тализак? — повторила Луиза с бессмысленной улыбкой.— О, не пускай его сюда: он приносит горе!

— Так он уже был здесь? — с ужасом воскликнул Фанфаро.

— Нет, не здесь… он был…

Помешанная не вынесла страшного потрясения и лишилась чувств.

В эту минуту в комнату вошли Жирдель, Бобишель и Перепелочка.

— Вас сам Бог принес,— воскликнул Фанфаро.— Нашел ты Робекаля и Роллу, отец?

— Нет, они вчера переменили квартиру и скрылись.

— Отец,— сказал Фанфаро,— эта несчастная — моя мать, а Лизетта — моя сестра, я не ошибся.

— Не может быть! — произнес Жирдель.

— Его мать,— тихо сказала Перепелочка, и из глаз ее текли обильные слёзы.

— Перепелочка заменит при больной Лизетту,— предложил Бобишель,— а мы отправимся в погоню за похитителями!

— Ты прав, Бобишель,— ответил Фанфаро.

Он нежно поцеловал мать, а затем все трое вышли.

 

17. Сорвалось

Когда Тализак бросился на Монферрана и между ними завязалась отчаянная борьба, Робекаль подошел к двери и поманил Лизетту. Она выбежала, умоляя его, чтобы он вывел ее из гостиницы. На это и рассчитывал негодяй. Бывший гимнаст довел девушку до переулка, там стояла карета, в которую Робекаль посадил Лизетту, и они уехали.

— Но вы везете меня не домой,— с ужасом воскликнула девушка, заметив, что карета направляется не к бульвару Тампль.

— Молчи, голубушка,— ответил Робекаль,— я везу тебя в хорошее место.

Лизетта остолбенела. Затем, опомнившись, опустила стекло в карете и стала звать на помощь.

— Молчи, дрянная девчонка,— грубо крикнул Робекаль и платком заткнул ей рот.

Девушка застонала и лишилась чувств.

Карета остановилась на отдаленной улице Вельвильского квартала. Робекаль внес Лизетту, потерявшую сознание, в дом, где его встретила Ролла. Девушку положили на диван, а Ролла сказала Робекалю:

— Мне пришла в голову превосходная идея — мы можем зашибить порядочную деньгу.

— Отлично, только как бы она чего не напортила.

— Не беспокойся, я улажу это, а теперь пусть спит.

Робекаль лезвием ножа разжал стиснутые зубы Лизетты, Ролла влила ей в рот ложку какой-то бесцветной жидкости.

Затем достойная чета спустилась вниз.

Полчаса спустя приехали Веллегри и Тализак. Итальянец, одетый очень изысканно, был невозмутимо спокоен и как всегда иронически улыбался, виконт же — возбужден, на его платье виднелись следы крови.

— Дайте мне стакан воды, — сказал он довольно грубо, обращаясь к Ролле.

Королева Пушки исполнила его требование и проворчала:

— Погоди, голубчик, ужо будешь повежливее.

— Девчонка здесь?

— Да.

— Вы ее не обижали?

— И не думали,— ответила Ролла.

— Дайте мне воды умыться,— продолжал виконт и, обращаясь к итальянцу, сказал: — Однако мне порядком досталось от Монферрана. Я теперь, кажется, похож на черта.

— Да тебя уж давно в аду с фонарями разыскивают,— пробормотала Ролла. Затем она зажгла свечу и сказала:— Угодно вам будет пройти к «маркизе», виконт?

— Пойдемте,— ответил Тализак.

Поднимаясь наверх, Ролла многозначительно взглянула на Робекаля.

У двери комнаты, где находилась Лизетта, виконт приказал Ролле:

— Отоприте!

— Подождите, виконт, полюбуйтесь сначала на девочку.

Ролла отворила в двери форточку, и Тализак заглянул в комнату. Девушка лежала на диване и спала крепким сном.

Какое-то странное и непонятное чувство шевельнулось в душе виконта…

— Отоприте,— повторил он поспешно.

Ролла захлопнула форточку и нахально взглянула на Тализака.

— Отпереть не штука,— сказала она,— но раньше потрудитесь выложить на стол двадцать тысяч франков.

— Да ты с ума сошла!

— Нисколько. Пожалуйста, денежки, и тогда я вам выдам ключ.

— Но я уже заплатил твоему сообщнику,— вскричал взбешенный виконт.

— Это дело не мое, и если вы не заплатите, то девчонки вам не видать.

— Но это обман, мошенничество!

— Не кричите, пожалуйста! Сам-то вы уж больно честный!

На шум прибежал Робекаль с длинным ножом в руке.

— Что у вас тут происходит? — крикнул он гневно.

— Ничего особенного,— прошипела Ролла,— твой виконт забыл дома свой кошелек и думает устроить дело в кредит.

Веллегри, поднимавшийся по лестнице, увидел нож и быстро спустился вниз. Виконт тоже струсил.

— Вот все, что я имею при себе,— сказал он, бросая на стол несколько луидоров.

Королева Пушки пересчитала деньги.

— Здесь сорок луидоров,— сказала она,— они пойдут в задаток, а когда принесете остальную сумму, то получите и ключ.

— А если вы потребуете от меня еще двадцать тысяч франков? — произнес Тализак.

— Не бойтесь, этого не случится: мы тоже честные люди,— ответила Ролла.

Спускаясь по лестнице, виконт проронил, обращаясь к Веллегри:

— Сорвалось!

 

18. Последователи Макиавелли

Мрачный и задумчивый сидел в своем кабинете маркиз де Фужерез, перед ним стоял Симон.

— Так он опять ускользнул от нас? — произнес маркиз.

— К большому моему сожалению, да.

— Об этом особенно сожалеть нечего,— заметил маркиз,— Фанфаро не знает о своем происхождении, и чем больше он будет скомпрометирован, тем выгоднее нам. Собрал ли ты точные сведения о заговоре?

— Да, маркиз. У нас имеются надежные свидетели, которые готовы присягнуть в том, что Фанфаро намерен убить короля.

— Но, чтобы осудить его, необходимо, чтобы это покушение состоялось.

— Я и об этом позаботился. Нам помогут один из наших агентов и наемный убийца, который, между прочим, уже давно кандидат на виселицу. Они все и устроят. Преступника вовремя схватят, и на допросе он под присягой объявит, что действовал по наущению Фанфаро.

— Отлично, я вполне тобой доволен, мой Симон,— сказал Фужерез.

В это время слуга доложил о приезде маркиза де Монферран.

— Раненько пожаловал,— с удивлением поднял брови маркиз, — еще только семь часов утра.

— Маркиз приехал передать вам, что он пожаловал по весьма важному и неотложному делу,— объяснил слуга.

— Проси,— быстро сказал Фужерез и шепнул Симону.— Спрячься за портьерой: быть может, ты услышишь кое-что подходящее к нашему делу.

Симон скрылся. В ту же самую минуту появился маркиз де Монферран.

Отец Анатоля, весьма почтенный старик, глубоко честный человек, всегда относился с презрением к таким вельможам-проходимцам, каким он считал маркиза де Фужерез.

Старик был очень бледен и взволнован, он быстро подошел к маркизу и сказал:

— Вы считаете себя верным приверженцем престола, маркиз, но я не думаю, чтобы скандалы, вроде последнего, могут прославить ваше имя.

— Объясните, маркиз, я не понимаю вас.

— Тем хуже для вас, если о похождениях вашего сына вам приходится узнавать от посторонних людей,— строго произнес де Монферран.

— Что же такое опять наделал мой сын?

— Сегодня ночью виконт затеял ссору с моим Анатолем, который хотел помешать, чтобы свершилась подлость. Анатоль дал виконту две пощечины, а тот бросился на него с кинжалом.

— Не может быть! — вскричал Фужерез.— Но из-за чего, собственно возникла ссора?

— Виконт был пьян и с помощью подкупленных негодяев намеревался похитить молодую девушку — уличную певицу. Дело происходило в какой-то довольно подозрительной гостинице. Когда Анатоль узнал обо всем, он всеми силами старался удержать виконта и его приятеля, Веллегри, убеждая, что подобные вещи недостойны порядочных людей. Произошла ссора: виконт получил две пощечины, а мой сын — удар кинжалом. Одним словом, каждому досталось по заслугам. Но довольно. Я приехал к вам не за тем, чтобы толковать о подобных мерзостях. Цель моего к вам визита иная. Вам известно, что я содействовал сближению вашего сына с дочерью моей кузины, графини де Сальв. Но после подобного скандала я не могу допустить, чтобы Ирена стала женой виконта, об их помолвке не может быть и речи, о чем я и имею честь вам сообщить.

Фужерез побледнел и схватился за спинку кресла, чтобы не упасть. В этот момент вошла маркиза Фужерез, муж бросился к ней.

— Ваш сын — негодяй! — вскричал маркиз.— И он опозорил наше честное имя, и причиной всему — вы! Вот к чему привело ваше всепрощение!

В голубых глазах маркизы сверкнула молния; игнорируя мужа, Мадлена де Фужерез обратилась к маркизу де Монферрану.

— Маркиз,— сказала она утонченно вежливым тоном,— мой сын поручил мне извиниться за него перед вами.

— В чем же,— с иронией произнес Монферран.— Может быть, за полученные им пощечины?

— Нет, маркиз, но в том, что он под влиянием выпитого вина позволил себе оскорбить вашего сына. При других обстоятельствах это было бы немыслимо. Что же касается истории с этой девушкой, то о ней, право, не стоит и говорить. Виконт очень сожалеет об этой ссоре, он уже принял меры к тому, чтобы вознаградить потерпевшую, я же со своей стороны похлопочу, чтобы по возможности замять это дело. Мне кажется, что вы можете взять свои слова назад.

— Что я и делаю,— ответил Монферран, любезно целуя руку маркизы.

— И вы пожалуете к нам сегодня вечером. Я приготовила для гостей особенный сюрприз.

Фужерез боязливо взглянул на жену.

— Не сообщите ли вы мне по секрету, в чем он состоит?

— С удовольствием: его величеству было угодно назначить виконта капитаном королевской гвардии и пожаловать ему крест Святого Людовика,— с гордостью ответила маркиза.

— Да, это действительно приятный сюрприз,— обрадовался Фужерез.

— От души поздравляю вас, маркиза,— произнес Монферран.

— Графиня де Сальв и ее дочь тоже будут у нас сегодня вечером, — продолжала Мадлена,— и по получении, королевского патента будет объявлена помолвка виконта с графиней Иреной де Сальв.

— В таком случае, до свидания,— любезно произнес Монферран и удалился.

По его уходе Фужерез спросил жену:

— Неужели это правда, Мадлена?

Маркиза пожала плечами и ушла в комнату сына.

— Дело улажено,— сказала она ему,— вот тебе двадцать тысяч франков, необходимые, по твоим словам, для того, чтобы зажать девчонке рот. Отдай их ей и образумься: пора оставить все эти глупости.

Маркиза положила на стол небольшой портфель и ушла.

Тализак весело потирал руки: ему без труда достались эти деньги!

 

19. Лизетта

Обморочный сон Лизетты, вызванный искусственно каплями, влитыми ей в рот, продолжался до полудня. Проснувшись, девушка увидела полупьяную Роллу, сидевшую у стола.

— Ну что, как ты себя чувствуешь, голубушка,— с усмешкой спросила акробатка.

— У меня болит голова,— прошептала Лизетта и, боязливо оглядывая незнакомую комнату, спросила:— Где я?

— У добрых людей, которые относятся к тебе с участием и не обидят тебя.

Девушка старалась припомнить, каким образом попала она в этот дом, но мысли ее путались, и она закрыла глаза.

— Ну вот и умница,— продолжала Ролла.— Робекаль полагал, что ты будешь кричать и плакать, а я сказала ему, что ты не дура и не выпустишь из рук счастливого случая. Много ли толку в этой добродетели, с ней, чего доброго, с голоду помрешь, да и что за честь, когда нечего есть! А тут тебе повезло: девчонка ты смазливая и, пожалуй, скоро будешь кататься в колясках. Положим, что горбатый виконт де Тализак не из красавцев, ну да не в красоте счастье…

С ужасом внимала Лизетта словам опьяневшей женщины — имя виконта объяснило ей все. Она вскрикнула, вскочила и бросилась к Ролле.

— Отпустите меня, или вам обоим не сдобровать!

— Ты останешься здесь,— резко ответила Ролла.

— Нет, я не останусь здесь, я хочу уйти,— решительным тоном повторила Лизетта.— Отпустите меня, или я закричу! Стыдно вам так обижать честную девушку!

Ролла захохотала.

— Вот что еще выдумала! Да с чего ты взяла, что ты честная девушка? Вчера, может быть, ты еще могла считать себя честной, но сегодня… шалишь! Поди-ка скажи людям, что ты пробыла несколько часов в Вельвиле в квартире Роллы и осталась честной девушкой, так они и поверили тебе! Вот что, милочка, поздно ты спохватилась!

— Лжете вы! — с отчаянием вскричала Лизетта.

— Нет, видно снова придется заткнуть тебе рот,— проворчала Ролла и затем крикнула.— Робекаль, принеси-ка мне склянку.

Послышались торопливые шаги, и в комнату вбежал Робекаль со склянкой в руке. Лизетта вскрикнула, бросилась к окну, выбила стекло и стала звать на помощь.

— Ах ты, чертова перечница! — крикнул Робекаль и, схватив девушку за плечи, повалил ее на пол. Ролла держала ее руки, а Робекаль снова влил ей в рот несколько капель жидкости из склянки и сказал:

— Ну, вот и готово, теперь она кричать не будет. Лизетта застонала и лишилась чувств.

— Ты, кажется, переборщил,— заметила Ролла.

— Не бойся, милая,— ответил акробат,— с какой стати мне убивать девчонку, когда нам за нее заплатят хорошие денежки. Положим ее на диван, она выспится и затем будет смирнехонька.

Робекаль и Ролла уложили Лизетту, сошли вниз и, налив себе по стакану водки, принялись за карты — любимое занятие этой достойной парочки.

В шесть часов вечера приехал виконт, он кинул на стол туго набитый портфель и крикнул повелительно:

— Дайте мне ключ.

— Позвольте, сначала надо пересчитать деньги,— сказала Ролла и открыла портфель. Сосчитав, она встала и произнесла:

— Все в порядке, вот вам ключ.

Виконт схватил ключ и выбежал из комнаты. Ролла спрятала портфель за пазуху и сказала:

— Пойдем, Робекаль: теперь дело не наше. Лучше подальше от греха!

Негодяи ушли. В этот момент наверху послышался крик, и на лестнице появился виконт.

— Вы надули меня! — кричал он в бешенстве.— Окно открыто, и девчонка убежала!

 

20. На спуске канала

Как же спаслась Лизетта?

Вливая девушке в рот сонные капли, Робекаль, по выражению Роллы, действительно «переборщил». Доза была слишком велика и произвела обратное действие.

Через час Лизетта снова открыла глаза. Голова ее горела, в висках стучало, мысли путались, но она ясно сознавала одно: необходимо во что бы то ни стало бежать из этого страшного дома.

Девушка встала и подошла к двери — заперто. Тогда Лизетта приблизилась к окну. Улица была пустынна и скрывалась в густом тумане.

Воздух освежил девушку, она стала лучше соображать. Старуха упомянула о Вельвиле. Выбравшись из дома, Лизетта могла дойти до бульвара Тампль, а затем…

В ушах девушки звучали слова старухи: «поздненько спохватилась!»

Неужели это правда?!

Лизетта осторожно открыла окно, по покрытой диким виноградом стене спустилась на улицу и побежала без оглядки. Свет фонарей исчезал в густом тумане, и девушка не раз натыкалась на стены или на прохожих. Так она добежала до канала Сен-Мартен.

Теперь Лизетта была в городе — стоило только пересечь мост. Но она не пошла туда.

Что ожидало ее там? Поругание и позор: виконт, взбешенный неудачей, наверное, будет искать ее и достигнет своей цели. Кто заступится за бедную, всеми покинутую уличную певицу? Никто!

Лизетта несколько минут простояла в нерешительности, затем боязливо оглянулась и пошла к лестнице, которая вела к воде. Дойдя до последней ступеньки, она остановилась и скрестила на груди руки.

Несчастная не сводила глаз с этой мутной воды, омывавшей ее ноги, и в таком положении замерла…

Робекаль и Ролла бежали как угорелые: им необходимо было покинуть Париж.

На углу улицы Сен-Дени чья-то железная рука легла на плечо Робекаля, и он в испуге обернулся.

Перед ним стояли Фанфаро и Бобишель.

Клоун схватил акробатку, встряхнул ее и крикнул:

— Куда ты девала Лизетту?

— Знать не знаю никакой Лизетты,— нагло ответила Ролла,— пусти меня, или я закричу.

— Кричи, голубушка, зови полицию, она уже давно до тебя добирается,— сказал Бобишель.

Ролла вспомнила о туго набитом портфеле и прикусила язычок. Между тем Фанфаро схватил Робекаля за горло и спросил:

— Где Лизетта?

— В Вельвиле, в доме № 16.

— Она там одна?

— Не знаю.

— Боже сохрани, если с ней случилось несчастье,— сказал гимнаст,— а теперь ведите нас туда.

Под конвоем Фанфаро и Бобишеля негодяи вернулись в Вельвиль.

У дома № 16 все остановились и, войдя, поднялись на второй этаж. Дверь оказалась отворенной, комната была пуста.

— Да он увез ее с собой! — крикнула Ролла.

— Кто? — задрожав, спросил Фанфаро.

— Виконт де Тализак!

— Я так и знал,— мрачно произнес гимнаст.

В эту минуту Бобишель подал Фанфаро найденную им на столе записку. Фанфаро прочел ее: «Вы меня надули, и с вашей помощью девчонке удалось бежать. Черт бы вас всех взял!»

— Слава Богу, еще не все потеряно,— про себя произнес гимнаст.

— А мне пришла в голову блестящая мысль,— прибавил клоун.

Он повалил Робекаля на пол, связал его по рукам и ногам и втолкнул акробата в шкаф. Заперев его,, он положил ключ в карман и сказал Ролле:

— Теперь убирайся, а он пока пусть посидит.

Ролла поспешно ретировалась: теперь двадцать тысяч франков, полученных от виконта, переходили в ее полную собственность. Бобишель и Фанфаро также ушли, и в доме остался один Робекаль, тщетно пытавшийся выбраться из своей тюрьмы.

 

21. Арест

Многочисленные приглашения, разосланные маркизом и маркизой де Фужерез, собрали в их доме все высшее общество Парижа. Роскошно убранные комнаты утопали в море огней. К девяти часам вечера гости начали съезжаться.

Маркиз и его жена встречали гостей с обворожительной любезностью, с гордостью поглядывая на виконта, будущего кавалера Ордена Святого Людовика.

Но Тализак был мрачен — он горевал об исчезновении Лизетты и сожалел о потерянных деньгах.

— Милый Фредерик,— шепнула сыну маркиза,— развеселись и будь любезным хозяином: приехала графиня де Сальв.

Виконт закусил губу и пошел навстречу Ирене, входившей в залу вместе с матерью и маркизом де Монферраном. На лице мадемуазель де Сальв лежало облачко печали, глаза ее горели лихорадочным блеском. Но голос, как всегда, был невозмутимо спокойным.

Воспитанная в аристократических традициях, Ирена беспрекословно подчинялась воле своей матери, объявившей ей о том, что сегодня назначена ее помолвка с виконтом де Тализак. Эксцентричная девушка всеми силами души привязалась к Фанфаро, но никогда и ни за что не решилась бы сознаться матери в своей любви к «фигляру».

Бал открылся полонезом, во время которого прибыл офицер королевской гвардии, чтобы вручить виконту пожалованные ему королем знаки Ордена Святого Людовика. Оркестр заиграл туш, гости стали поздравлять Фредерика и его родителей. Многие юные аристократки в душе завидовали Ирене: ее предстоящая помолвка с виконтом не была тайной.

Анатоль де Монферран остался на месте и не подошел с поздравлениями к Тализаку… На этот бал он приехал лишь по просьбе отца. Образ Лизетты не выходил у него из головы.

К нему подошел виконт.

— Когда же ты поздравишь меня, Анатоль?

— Когда на вашей щеке изгладятся следы пощечин,— вполголоса ответил Монферран.

Тализак изменился в лице. В эту минуту в смежной с залой гостиной послышался какой-то смутный говор, а затем громкий спор.

Дверь распахнулась, и в залу ворвался человек, несший на руках девушку.

— Фанфаро, это вы? — вскричал Монферран.

Фанфаро — это был он — осторожно опустил на пол свою ношу и потрясенным голосом вскричал:

— Господа, вот труп девушки, убитой виконтом де Тализаком!

В толпе гостей раздались крики ужаса, и взоры мужчин с угрозой остановились на виконте.

Тализак зашатался, тщетно стараясь овладеть собой. Маркиз де Фужерез, бледный как полотно, вскричал:

— Вытолкайте вон этого наглеца!

— Погодите, маркиз,— прервал его Фанфаро,— речь идет об уголовном преступлении, виновник которого — ваш родной сын! О, стыд и позор! Неужели только потому, что он аристократ, ему все позволено? Эта молодая девушка жила честно и скромно своим трудом… В отчаянии, покинутая всеми, она, бедная, бежала и бросилась в воду! Как назовете вы поступок вашего сына, маркиз?

С высоко поднятой головой, с сознанием своей правоты гордо стоял Фанфаро, с презрением глядя на окружавших его гостей.

К нему подошел Монферран и взял его за руку.

— Неужели она умерла? — спросил он.

— Кажется, да,— тихо ответил гимнаст,— но, может быть, я и ошибаюсь.— Сударыни,— обратился он к дамам,— неужели между вами не найдется ни одной, которая попыталась бы привести несчастную в чувство, если это еще возможно? И неужели под этими дивными кружевами ни у кого не бьется сердце, нет ни капли сочувствия к ближнему?

Ирена приблизилась к Лизетте и наклонилась над ней.

— Я помогу,— прошептала она.

— Комедия становится забавной,— с судорожном смехом сказал маркиз де Фужерез.

— Вы ошибаетесь, маркиз,— возразил Фанфаро,— это не комедия, а страшная и потрясающая драма! Спросите вашего сына, на котором лица нет, правду я сказал или ложь?

— Да, это ложь! — крикнул Тализак.

— Нет, это правда,— сказал Анатоль де Монферран,— вы стали очень забывчивы, виконт! Но на вашем лице еще не исчезли следы данных вам вчера пощечин, и ваше запирательство не приведет ни к чему! Господа, я был свидетелем происшедшего скандала, хотел остановить виконта — дал ему пощечину, тогда он бросился на меня с кинжалом!

— Он лжет! Он сошел с ума! — вскричал де Тализак.

Все с презрением отвернулись от него, и он в изнеможении опустился в кресло.

Между тем Ирена хлопотала над Лизеттой.

— Мама,— вскричала она,— она жива, она дышит, ее можно спасти! Отвезем ее к нам домой, скорее!

Графиня с гордостью обняла свою дочь.

— Эта бедняжка — моя сестра,— шепнул Ирене Фанфаро.

В ответ на это Ирена склонилась над Лизеттой и поцеловала ее бледный лоб.

Тализак, наконец, очнулся, бросился к двери и крикнул:

— Самому мне что ли вытолкать этого наглеца? Эй вы, лентяи, возьмите его!

— Не советую никому прикасаться ко мне! — холодно произнес Фанфаро.

В этот момент чья-то рука легла на его плечо и послышался голос:

— Именем короля, вы арестованы!

Фанфаро обернулся — перед ним стоял полицейский комиссар. Все входы в залу были заняты солдатами, и Фанфаро понял, что он погиб.

— Извините меня, маркиз,— обратился к Фужерезу комиссар,— за то, что я, повинуясь своему долгу, нарушил ваше веселье… Час тому назад человек, вооруженный кинжалом, пробрался в собственные покои короля и при задержании сознался в намерении убить его.

В толпе гостей раздался крик ужаса.

— На допросе преступник объявил, что он был орудием тайного общества, во главе которого стоит акробат Фанфаро.

— Это гнусная ложь! — вне себя крикнул Фанфаро.

В глазах Ирены де Сальв блеснула молния.

— Он не может быть убийцей,— проговорила она.

— Не бойтесь,— шепнул ей Анатоль,— я не покину его.

— Спасите мою сестру, Ирена,— тихо и печально сказал Фанфаро и, обращаясь к комиссару, продолжал твердым голосом:

— Господин комиссар, я самым решительным образом протестую против моего обвинения в покушении на убийство: открыто и честно я вел борьбу с правительством, но никогда не был убийцей! Исполняйте свой долг — я покорно последую за вами и спокойно предстану перед судом.

Высоко подняв голову, Фанфаро направился к выходу, солдаты окружили его и увели.

Монферран подошел к Тализаку и шепнул ему на ухо:

— Хотя с подлецами не дерутся, но для того чтобы избавить общество от негодяя, я вызываю вас на дуэль!

— И я убью вас,— прошипел виконт.

Полчаса спустя дом маркиза де Фужерез опустел, и мертвая тишина сменила веселье.

 

22. В Лейгуте

Деревня Лейгут, сожженная неприятелем, мало-помалу возрождалась из пепла.

Однажды в деревню приехал никому неизвестный старик и объявил, что намерен построить на прежнем месте гостиницу и школу взамен сгоревших. Не торгуясь, приобрел он участок земли, и на другой же день рабочие приступили к строительству. Когда дом был готов, то над крыльцом прибили полуобгоревшую вывеску «Для счастья Франции», и старожили уверяли, что эта вывеска некогда украшала гостиницу Жюля Фужера.

Новый владелец дома не поселился в нем, он уступил его беднейшему в деревне семейству, выговорив себе лишь право жить в нем несколько месяцев в году. На место учителя старик за свой Счет пригласил одного отставного сержанта. Жители Лейгута относились с большой признательностью к Пьеру Лабарру — так звали доброго старика — и сердечно радовались его ежегодному появлению в деревне.

И в эту весну Лабарр приехал в Лейгут. Задумчивый и сосредоточенный, по обыкновению сидел он у окна гостиницы. Вдруг на дороге появились две особы, обратившие на себя его внимание.

Одна из них была молодая девушка, а вот другая — сгорбленная старушка, опиравшаяся на руку своей спутницы…

Следуя непонятному влечению, Пьер вышел из дома и присел на крылечке. Женщины подошли к гостинице, и старуха подняла голову.

Лабарр увидел страшно обезображенное и покрытое рубцами лицо…

Старуха с трудом поднялась по ступенькам крыльца и вошла в дом. Пьер последовал за ней. Дверь стояла отворенной, несчастная сидела на подоконнике, боязливо оглядываясь кругом, и бормотала:

— И что это Жюль не идет домой? Обед давно готов, дети ждут, а его все нет! Поди сюда, Жак. Отец скоро вернется. Лизетта, не плачь, не то я рассержусь… Нет, я пошутила, дурочка, успокойся: он сейчас придет…

По телу Пьера Лабарра пробежала дрожь. Эта несчастная cтapyxa была Луиза — жена Жюля Фужера! Но кем была ее спутница?

В эту минуту молодая девушка подошла к нему и сказала:

— Не сердитесь, сударь, мы пробудем у вас недолго.

— Будьте здесь, как дома,— ласково ответил Пьер,— скажите мне, кто эта старушка?

Перепелочка — это была она — приложила палец к губам и ответила:

— Она помешана.

— Как ее зовут?

— Не знаю. Несчастная много выстрадала в жизни: лишилась мужа и детей и обгорела при пожаре. Месяц тому назад она не сходила с постели, но теперь немного поправилась, соседи обыкновенно зовут ее «обгоревшей», а Лизетта зовет ее матушкой.

— Лизетта? Кто это?

— Молодая девушка, принявшая в ней теплое участие. Она распевает песни на улице, тем и живет, брата ее зовут Фанфаро… Это такая запутанная и грустная история…

— Кто этот Фанфаро? — спросил, немного помолчав, Пьер.

— Сирота, найденный на дороге моим отцом,— ответила Перепелочка,— он славный и хороший юноша.

«Где же я слыхал это имя?» — про себя сказал Пьер.

В это время помешанная подняла голову и вежливо произнесла:

— Извините, сударь, угощать мне вас больше нечем — чем богата, тем и рада!

Лабарр вскрикнул:

— Луиза… Луиза Фужерез?

Больная выпрямилась во весь рост и бросила взгляд на Пьера.

— Кто звал меня? Кто произнес мое имя?

— Я. Луиза,— мягко ответил Лабарр.— Неужели вы забыли вашего мужа Жюля и ваших детей Жака и Лизетту?

— Я помню их, и мне очень хотелось бы с ними увидеться. Где Жюль? И Жак, и, да… помню, Лизетта спит в своей кроватке, но она ушла и…

Мысли больной, очевидно, путались.

— А вот и Жак! Как ты похорошел, голубчик, как я рада, что ты снова со мной!

— Нашелся ли Жак? — спросил Лабарр у Перепелочки с дрожью в голосе.— Жив ли он?

— Да, Фанфаро и Жак — одно и то же лицо!

— Слава Богу! А Лизетта?

— Лизетта похищена виконтом де Тализаком!

— Виконтом де Тализаком! — повторил Лабарр в ужасе.

Помешанная приподнялась и прошептала:

— Тализак! Он должен знать! Жак… Шкатулка. Боже мой, где шкатулка?

* * *

Как же Луиза и Перепелочка очутились в Лейгуте?

Фанфаро, уходя на поиски Лизетты, оставил мать на попечение Перепелочки… Наступила ночь, акробаты не возвращались. Помешанная жалобно кричала и звала Жака. Перепелочка ухаживала за ней всю ночь и с наступлением рассвета от сильного утомления задремала…

Проснувшись, она поспешила к Луизе… но кровать была пуста, больная исчезла! В страшном испуге девушка бросилась к соседям и, расспросив их, узнала, что помешанная рано утром вышла из дома и направилась к Итальянской заставе.

Перепелочка бросилась на поиски и на второй день догнала ее. Луиза, скорчившись, сидела на крылечке небольшой гостиницы и, как всегда, бессмысленно улыбалась.

— Слава Богу, что я вас нашла! — со слезами сказала Перепелочка, обнимая Луизу.

К ним подошла хозяйка гостиницы.

— Эта старушка, верно, убежала от вас? — спросила она.— Я тотчас об этом догадалась и не пустила ее дальше. Она говорит так странно и непонятно…

— Что же именно?

— Просила хлеба и спрашивала, как пройти к Вогезам.

— Да, да, к Вогезам,— повторила помешанная.

— Но, для чего вам надо идти куда-то к Вогезам? — в изумлении спросила Перепелочка.

— В Лейгут… в Лейгут! — настойчиво сказала Луиза.

— Лейгут — это название деревни, в которой родился Фанфаро, — сказала девушка.

— Не Фанфаро, а Жак,— поправила Луиза.

— Но для чего мы пойдем в Лейгут?

Шкатулка… Жак… Тализак… документы,— ответила старуха.

И женщины направились в Лейгут.

Перепелочка продала свой золотой крестик для покрытия дорожных расходов, и с помощью добрых людей обе женщины наконец-то добрались до Лейгута.

Перепелочка пришла к убеждению, что это их путешествие имеет связь с судьбой Фанфаро: Неожиданная встреча с сыном, очевидно, подействовала на потрясенный мозг Луизы Фужер.

* * *

— Мне надо поговорить со стариком Лэзоном,— сказала помешанная и встала.— Он должен помочь.

Она спустилась с крыльца и пошла по полям. Лабарр и Перепелочка последовали за ней.

Дойдя до того места, где прежде стояла мыза старика Лэзона, старуха оглянулась и пошла направо… Вдруг она страшно вскрикнула, Лабарр и Перепелочка поспешили к ней.

Помешанная, бледная как смерть, лежала на траве и судорожно сжимала вырытую из земли шкатулку.

— Вот она! — крикнула Пьеру Луиза, в ее глазах блеснула искра разума.— Жак — не мой сын, он — виконт де Тализак, а Лизетта — маркиза де Фужерез. Вот доказательство!

Она вытащила из шкатулки несколько бумаг и затем от страшного волнения упала без чувств на руки Перепелочки.

 

23. На краю пропасти

В роскошном будуаре графини де Сальв лежала Лизетта. Она уже пришла в себя и при заботливом уходе Ирены немного оправилась.

Ирена рассказала певице, что ее спас гимнаст Фанфаро — ее родной брат.

Лизетта, пораженная этим сообщением, хотела все знать о брате — что он, где он, куда исчез — и с жадностью ловила каждое слово графини.

Беседу девушек прервала Урсула.

— Милая Ирена,— сказала гувернантка.— Вас желает видеть какой-то человек.

— Как его имя?

— Бобишель.

— Бобишель?— Просите его в гостиную… и скорей!

Ирена прошла в гостиную: там ее ожидал Бобишель, в смущении вертевший в руках фуражку.

— Простите меня, графиня, за беспокойство, но…

— Вы от… Фанфаро? — спросила Ирена, вспыхнув.

— О нет… я не мог встретиться с ним,— печально ответил Бобишель.

— Кто же вас прислал?

— Его приемный отец — Жирдель.

— Почему он сам не пришел?

— Не знаю, вот вам от него посылка,— ответил Бобишель, передавая графине небольшую пачку.

Ирена быстро развернула ее и вынула два письма, оба адресованные ей. На одном конверте стояло: «М-ль Ирене», а на другом: «Графине де Сальв».

Графиня распечатала второе письмо и прочла:

«Простите меня, графиня, за то, что я, уповая на ваше доброе сердце, обращаюсь с просьбой принять участие в судьбе моей сестры, спасенной мною от смерти.

Близок час, когда будет произнесен мой приговор. Вы никогда не сомневались во мне, и за это я благодарю вас от всей души. Я боролся за права человечества и надеюсь, что меня не забудут потомки.

Уже давно меня преследует неумолимый враг, который не остановится ни перед чем, чтобы достичь своей цели.

И потому прощайте, быть может, навсегда. Я умру спокойно, зная, что мать и сестра всегда найдут в вас себе защиту».

Письмо не было подписано. Ирена перечитала его несколько раз, и жгучие слезы капали на строки, написанные обожаемым ею человеком…

Бобишель был тронут и тихо сказал:

— Быть может, его не осудят…

— Осудят? Кого? — вскричала Лизетта, появляясь в дверях.

— Лизетта, ты так неосторожна! — воскликнула Ирена.— Зачем ты встала?

— К чему скрывать от меня то, что я знаю? Фанфаро нам одинаково дорог. Скажи мне, что ему предстоит? Будем делить пополам все: и радость и горе.

— Да, ты права,— ответила Ирена и коротко сообщила ей б заговоре и об аресте Фанфаро. Затем распечатала другой конверт и, с трудом разбирая безграмотные каракули, прочла:

«Мы должны спасти Фанфаро, и для этого у нас есть лишь один способ. У вас большие связи и знакомства: постарайтесь доставить ему предмет, который вам передаст Бобишель, но только по окончании процесса, который начнется через два дня.

Полагаюсь на вас, Жирдель».

— Какой ответ передать хозяину? — робко спросил клоун.

— Его просьба будет непременно исполнена,— поспешно ответила Ирена.— Но где же этот предмет?

— Вот он,— сказал Бобишель и передал ей булавку с большой головкой, которую он быстро отвинтил: внутри лежала свернутая записка.— Как видите, графиня, и наши фокусы кое на что годятся, — произнес с улыбкой клоун и откланялся.

С того дня, как графиня де Сальв уведомила маркиза де Фужерез, что ее дочь Ирена после недавнего скандала не может быть женой его сына, в доме Фужерезов не прекращались бурные сцены. Разорение семьи было неминуемо, и маркиза, обожавшая виконта, обвиняла во всем мужа. При дворе говорили, что Фредерику не долго придется носить крест Святого Людовика и служить в рядах королевской гвардии, чему молодежь даже радовалась. Правда, товарищи виконта были нисколько не лучше его самого, только более тщательно умели скрывать свои грешки.

После одной весьма тяжелой сцены маркиз в изнеможении опустился в кресло. В эту минуту слуга доложил о приезде графа Фернандо де Веллегри.

Маркиз смочил холодной водой лоб и виски и сказал:

— Просите!

Этот визит подал ему некоторую надежду — через Симона ему было известно о влиянии графа среди иезуитов.

Веллегри вошел. Взглянув на него, маркиз удивился: не таким встречал он его прежде.

Длинный и узкий, сидевший в обтяжку, черный сюртук, черный высокий галстук, такого же цвета круглая шляпа, коротко остриженные, прилегающие к вискам волосы и скромно опущенные глаза — все указывало на то, что граф принадлежит к духовному ордену. Итальянец теперь выглядел иезуитом с головы до ног, и под его пристальным взором маркиз вздрогнул: он знал, каковы последователи Игнатия Лойолы.

Веллегри слегка поклонился маркизу и холодно сказал:

— Мне необходимо для вашего же блага лично поговорить с вами, маркиз. Здесь нам никто не помешает?

— Нисколько,— ответил смущенный маркиз, предлагая гостю кресло.

Итальянец сел и начал деловым тоном:

— Вам, маркиз, конечно, не безызвестно, что поведение вашего сына, виконта де Тализака, сильно повредило его служебной карьере и вместе с тем скомпрометировало вас. Я…

— Позвольте, граф,— перебил его Фужерез нетерпеливо,— не вы ли сами были другом и приятелем моего сына, участвуя во всех его скандальных похождениях?

Веллегри улыбнулся.

— Виконт де Тализак не ребенок,— продолжал он с расстановкой,— и на него не должны иметь никакого влияния случайные приятели. Я же участвовал в его похождениях лишь для того, чтобы уберечь его от худшего и спасти честь семейства де Фужерез.

— Я вас не понимаю, граф.

— Мне кажется,— резко продолжал итальянец,— что мы уклонились от сути дела… Выслушайте меня до конца, маркиз. Могущественный орден, к которому я принадлежу, уже давно следит за вами. При вашем влиятельном положении при дворе, образе мыслей и родственных связях вы можете быть для нас полезным орудием. И поэтому мне поручено вступить с вами в переговоры. Орден…

— Вы, без сомнения, говорите об ордене иезуитов? — перебил итальянца маркиз.

Веллегри молча склонил голову и продолжал:

— Благодаря стараниям святых отцов Его Величество оставил виконту де Тализаку дарованные ему почести. Помимо этого орден готов дать вам средства, чтобы вы могли с честью выйти из затруднительного положения.

— На каких условиях? — прошептал Фужерез.

— Сейчас я вам все объясню… они вполне выполнимы…

— А если я все-таки откажусь?

— Вы серьезно думаете отказаться? — коротко спросил иезуит.

Фужерез понял, что сболтнул Лишнее, и закусил губу.

— Чего же требует от меня орден? — спросил он немного погодя.

— Важной услуги и верной гарантии.

— И предлагает мне взамен этого…

— Пост первого министра Его Величества.

Маркиз вскочил с кресла.

— Что такое? Как вы сказали? — робко спросил он.— Может быть, я не расслышал…

— Орден предлагает вам пост первого министра при короле,— отчеканил Веллегри.

На лбу маркиза выступил холодный пот, он знал, что при могуществе ордена это обещание будет выполнено непременно. Маркиз де Фужерез — первый министр! С этим постом были связаны влияние, сила, богатство…

— Вы упомянули о важной услуге и верной гарантии,— сказал он, тяжело вздохнув.— Я прошу вас — объясните подробнее…

— С вашего позволения, я сначала буду говорить об услуге,— спокойно ответил Веллегри.— Она даст вам возможность принести громадную пользу святому престолу и католицизму.

Как бы ослепленный блеском открывавшейся перед ним перспективы, Фужерез закрыл глаза.

— Вам, конечно, известно, маркиз,— продолжал итальянец,— что по закону, изданному в 1764 году, иезуиты были изгнаны из Франции. Два года тому назад Его Величество дозволил изгнанникам назваться «отцами веры» и на время снова поселиться в королевстве. Монарх-благодетель не осмелился сделать для нас большего. Теперь же наступил момент, чтобы вознаградить иезуитов за долгие годы страданий и гонений, которым необходимо сразу положить конец. Мы стремимся к тому, чтобы нам торжественно были возвращены наши права, чтобы орден снова мог носить прежнее название, свободно поднять голову и пользоваться, как и прежде, всеми привилегиями. С этой целью мы требуем издания не королевского эдикта, но непреложного, прямого закона, исходящего из палаты пэров. Дело это нелегкое, и тот, кто возьмется за его осуществление, возложит на себя большое бремя: он должен обладать красноречием, убедительностью, энергией и опытностью. Работа трудная, но велика и награда! Человек, которому мы предоставим министерский пост, может достигнуть всего… Можете ли вы быть им, маркиз?

Фужерез встал.

— Да,— сказал он решительным тоном.— Я шутя преодолею все препятствия, достигну цели…

— При нашем содействии,— перебил его иезуит. — Мы уже имеем на своей стороне значительную партию, и вам будет нетрудно с помощью обещаний и ловких инсинуаций завоевать умы.

— Я ваш телом и душой! — вскричал маркиз.— И сегодня же…

— Погодите немного,— перебил его иезуит быстро,— я упомянул еще о гарантии…

— Неужели вам недостаточно честного слова дворянина? — гордо спросил Фужерез.

Веллегри не обратил никакого внимания на эту фразу и продолжал:

— Человек, облеченный безграничным доверием ордена, которому последний даст в руки оружие для несомненной победы, должен быть скован с нами неразрывными узами.

Маркиз в изумлении взглянул на иезуита, который спокойно продолжал:

— Давно известно, что золотые узы — самые крепкие, и на этом мы и основываем свои гарантии. Как секретарь ордена я уполномочен спросить вас, маркиз, угодно ли вам оказать нам поддержку, основав в Тоскане и Парме общежитие, вроде тех, которые основаны в Монруже и Сент-Ашеле?

— Конечно,— пробормотал испуганный столь грандиозным требованием Фужерез,— я вполне готов оказать эту поддержку, но я желал бы заранее знать, какая приблизительно нужна для этого сумма. Мое состояние в данную минуту немного расстроено и…

— Успокойтесь! — сухо перебил его Веллегри.— Эта сумма сравнительно невелика.

Фужерез вздохнул свободней.

— Для основания упомянутых общежитий — а это дело, которое прославит ваше имя навеки — необходимо иметь немного: всего миллион франков.

— Миллион франков? — повторил пораженный Фужерез.

— Внося эту сравнительно ничтожную сумму, вы можете достичь многого. Людей, желающих оказать поддержку ордену, немало… но мы обратились к вам.

— Миллион франков! — простонал Фужерез.— Где я его достану? Заложив и продав все мои имения, я не выручу и четверти этой суммы.

— Итак, вы отказываетесь? — спросил Веллегри.

— Сохрани меня Бог! Но я, право, не знаю…

— Нам известно, что вы очень богаты, маркиз, и потому…

— Вы ошибаетесь: я разорен, окончательно разорен!

— Не верю этому. Ваш отец оставил вам громадное состояние, и вы не могли прожить его в столь короткое время,— возразил Веллегри.

— Меня обманули, граф, и мошенническим образом лишили наследства,— жалобным тоном произнес Фужерез.

Итальянец встал.

— Маркиз,— сказал он ледяным тоном,— я не привык выпрашивать и торговаться… Вы не желаете мира, и поэтому я объявляю вам войну!

— Войну? — повторил смущенный Фужерез.— Что вы этим хотите сказать?

— Сейчас я вам все объясню. Когда орден удостаивает своим доверием такого человека, как вы, посвящая его в свои тайны, то он в запасе всегда имеет оружие… на всякий случаи. Вы хотите идти против нас…

— Мне идти против вас? Никогда!

— Мы приняли все меры к тому, чтобы этого не случилось,— с иронией в голосе возразил Веллегри.— Вот наш ультиматум: вы принимаете наше предложение и в пятидневный срок вносите упомянутую сумму, иначе известные документы попадут к государственному прокурору!

Фужерез вздрогнул, зубы его застучали, и он почти беззвучно произнес:

— Я… вас… не понимаю…

— Так знайте же, что подложные векселя, подписанные виконтом де Тализаком, находятся в наших руках.

— Подложные векселя? Не может быть! — с отчаянием вскричал маркиз.— Мой сын не преступник.

— Спросите его самого,— холодно возразил Веллегри и взялся за шляпу.— Даю вам срок для размышления, маркиз. Я буду ожидать вашего ответа.

— Это ваше последнее слово, граф?

— Да, в пятидневный срок наше дело должно быть возбуждено в палате пэров…

— Я завтра же начну хлопотать,— поспешно сказал маркиз.

— Начинайте, но не забудьте о необходимости гарантии… До свидания!

Итальянец удалился.

Маркиз в изнеможении упал в кресло.

Из-за портьеры неслышно вышел Симон и сказал:

— Не предавайтесь отчаянию, маркиз: это дело поправимо. Напишите святым отцам, что деньги будут внесены к сроку.

— Я не понимаю тебя.

— Фанфаро в тюрьме…

— Но его не приговорят к смертной казни.

— И не нужно: мы его сами устраним.

— Устраним?

— Да, маркиз. Вы вступите в права наследства Фужерезов и займете министерский пост.

— Симон, ты бредишь наяву?

— Нет, маркиз. Я знаю лишь одно — я убью Фанфаро!

 

24. Процесс

Как во всех политических процессах, приговор был предрешен заранее. Введенный в зал суда Фанфаро в первый раз увидел человека, согласившегося принять на себя роль мнимого цареубийцы, и по лицу гимнаста скользнула презрительная улыбка, когда он узнал в нем Робекаля. Негодяй едва держался на ногах. Зубы его стучали, и капли холодного пота выступили на лбу.

Будучи полупьяным, Робекаль за деньги согласился на предложение Симона. Теперь же он понял, что рискует головой, и из наглеца превратился в жалкого труса.

По прочтении обвинительного акта начался допрос подсудимых.

Фанфаро в немногих словах дал свои показания. Он обрисовал личность Робекаля за время его службы в труппе Жирделя, рассказал, как акробат, перепилив цепь, покушался в Сент-Аме на жизнь своего хозяина, спокойно и просто изложил все обстоятельства дела, поселив в судьях убеждение в своей полной искренности.

Робекаль с горькими слезами показал, что он, находясь под влиянием Фанфаро, решился на покушение, в чем вполне раскаивается.

— Слава и благодарение Всевышнему, сохранившему жизнь нашего обожаемого монарха, за которого я охотно пожертвовал бы своей жизнью! — так закончил свой рассказ подсудимый и залился слезами.

Это очевидно притворное раскаяние произвело все же на публику благоприятное впечатление. Председатель обратился к Фанфаро:

— Подсудимый, вы обвиняетесь в том, что состоите членом тайного общества, известного под названием «Союз поборников права». Признаете ли вы себя виновным?

— Я — француз,— ответил Фанфаро,— и стою на стороне людей, стремящихся к спасению родины.

— И для этого «спасения» вы прибегли к вероломному убийству? — строго спросил его председатель.

— Я никогда не был убийцей,— холодно возразил молодой человек,— называйте так тех, которые с помощью чужеземцев терзали Францию только для того, чтобы укрепить свой расшатавшийся престол.

В глубине зала раздалось громкое «браво!», а затем поднялась страшная суматоха. С помощью жандармов человек тридцать вывели из зала, и никто не обратил внимания на Жирделя, переодетого лакеем. Он-то именно и крикнул «браво!». Среди публики находилась и Ирена де Сальв, не спускавшая глаз с Фанфаро. При его смелом ответе по ее губам скользнула гордая улыбка.

Мало-помалу спокойствие было восстановлено, и допрос возобновился. Председатель предложил гимнасту чистосердечно сказать всю правду о его участии в покушении, и с недовольным видом покачал головой, когда Фанфаро ответил:

— В данном случае я — жертва адского заговора. Мой отец пал на поле битвы, защищая свою родину, и я никогда не решился бы таким страшным преступлением опозорить его честное имя.

Защитник Фанфаро, отличный адвокат, не смог закончить своей блестящей речи. Председатель лишил его слова, а затем и удалил из зала суда. После короткого совещания судей был зачитан приговор.

Робекаль был присужден к смертной казни через повешение, а Фанфаро, то есть Жак Фужерез — к пожизненной каторге.

Фанфаро поднялся с места, открыл рот, вытянул руки, а затем повалился, как сноп. В зале произошло смятение.

— Он умертвил себя! Его отравили!

Вся публика хлынула к тому месту, где лежал осужденный.

Ирена бросилась к Жирделю, но силач уже исчез. Попытки привести гимнаста в чувство были безуспешны, и его унесли. Одновременно унесли и Робекаля: негодяй не выдержал — услыхав приговор, он упал замертво.

 

25. Загробное проклятие

Когда маркиз де Фужерез узнал о скоропостижной смерти Фанфаро, он немедленно поспешил к жене и сказал:

— Милая Мадлена, всем нашим тревогам и заботам пришел конец. Человек, стоявший между нами и счастьем, умер!

— О ком ты говоришь?

— О гнусном цареубийце, гимнасте Фанфаро.

— О наглеце, который произвел скандал на нашем приеме?

— Да, он умер.

— Слава Богу! Теперь мы, наконец, получим наследство!

— Конечно. Необходимо лишь, чтобы Жирдель в присутствии Лабарра повторил то, что сообщил мне.

— О, наконец-то моя мечта осуществилась,— в упоении сказала Мадлена.— Теперь ты будешь первым министром, и для нашего сына откроется блестящая карьера. Только где же это он пропадает? Его с утра нет дома.

Маркиз не слушал: он думал о Симоне и об оказанной им неоценимой услуге.

— Где Симон?— спросил он с беспокойством.— Я не вижу его уже два дня.

— Оставь в покое своего Симона и поговорим лучше о Фредерике. Я…

Раздался стук в дверь.

— Войдите,— крикнул маркиз.

Вошел слуга.

— Маркиз…— сказал он, запинаясь.— виконт…

— Он приехал? — вскричала маркиза.— Тем лучше!

Она бросилась к двери.

Слуга заступил ей дорогу.

— Маркиза, я хотел…

— Что это значит? — с гневом произнесла маркиза.— Вы докладываете о приезде виконта и не пускаете его в комнату!

— Выслушайте меня, маркиз,— умоляющим тоном обратился к Фужерезу слуга.

Маркиз вздрогнул и неслышно сказал:

— Пусть объяснит в чем дело, Мадлена.

— Виконт скончался…— прошептал слуга.

Маркиза страшно вскрикнула, а несчастный отец в каком-то отупении смотрел на слугу.

В коридоре раздались тяжелые шаги, отворилась дверь, и четыре человека внесли лежавший на носилках накрытый труп.

Маркиз и маркиза не решались приподнять покрывало, они не сводили глаз с носилок и носильщиков и очнулись лишь тогда, когда в комнату вошел Гастон де Феррет.

— Гастон, что случилось? — в отчаянии вскричал маркиз.

— Он умер,— глухим голосом ответил Гастон.

— Умер! Кто умер? Ради Бога, объясните,— простонала Мадлена де Фужерез.

— Ваш сын, виконт де Тализак, убит на дуэли,— серьезно произнес Гастон.

Со страшным криком маркиза упала на пол и лишилась чувств. Прислуга поспешила ей на помощь. Фужерез не тронулся с места, тупо глядел он в одну точку и наконец гневно сказал:

— Вы лжете — мой сын никогда не дрался на дуэли!

— К сожалению, маркиз, в моих словах ни капли лжи,— печально ответил Гастон,— Виконт был вызван на дуэль Анатолем де Монферраном, и она, к сожалению, имела для него печальный исход.

Маркиз простоял на месте еще несколько секунд, затем приблизился к носилкам и дрожащей рукой приподнял покрывало.

Да, Гастон сказал правду: на носилках лежал труп виконта, на груди которого зияла кровавая рана.

Маркиз глухо вскрикнул и ухватился за покрывало, глаза несчастного отца загорелись лихорадочным блеском, и он стал бормотать какие-то бессвязные слова.

Гастон де Феррет обратился к нему со словами утешения, старик его не слушал, и так как тем временем маркизу привели в чувство, то он счел за лучшее удалиться.

Гастон направился к двери, но был остановлен маркизом.

— Не уходите,— крикнул старик,— я хочу знать, как умер мой сын.

Гастон выслал из комнаты прислугу и затем начал свой рассказ.

— Виконт послал господину де Монферрану своих секундантов,— сказал он, запинаясь.— Причина дуэли, по желанию противников, держалась в тайне. Дуэль состоялась сегодня утром в Булонском лесу. Виконт приехал в сильно возбужденном состоянии, и секунданты заявили о том, что дуэль должна быть отложена. Монферран не имел ничего против этой отсрочки, но виконт не согласился и настоял на том, чтобы дуэль началась немедленно.

Расстояние было отмерено, и противники встали в позицию. С самого начала было ясно, что виконт погиб: он, как бешеный, ринулся на шпагу Монферрана, которая пронзила его сердце… Смерть была мгновенной.

Гастон умолк.

Бледные, с широко раскрытыми глазами, слушали родители его рассказ. Вдруг Мадлена в ярости крикнула:

— Моего сына убили — я отомщу за него!

Маркиз не проронил ни слова.

— Мой сын не оставил никакого письма? — быстро спросила затем маркиза.

Гастон молча вынул из кармана запечатанный конверт и подал его маркизе. На конверте была надпись: «Моим родителям — маркизу и маркизе де Фужерез».

Дрожащей рукой сорвала маркиза печать, в конверте была записка следующего содержания:

«Вы не сумели воспитать меня, и потому являетесь виновниками моей смерти… Я проклинаю вас!

Виконт Фредерик де Тализак».

В глазах маркизы сверкнула молния, и со страшным безумным хохотом она бросилась к мужу.

— Читай! — крикнула она вне себя.— Читай эти слова, написанные нашим сыном, полюбуйся его загробным проклятием! Он нас проклял!

Мадлена под тяжестью страшного горя потеряла снова сознание. Гастон позвал прислугу, и несчастную женщину унесли. Маркиз стоял на коленях у носилок. Гастон же направился к выходу. Фужерез остался один.

В эту минуту отворилась дверь и на пороге появился старик. При виде убитого горем отца, склонившегося над трупом сына, на его окаменелом лице появилось глубокое сожаление. Неслышными шагами подошел он к Фужерезу и положил руку на его плечо.

Фужерез вздрогнул, обернулся и с ужасом произнес:

— Пьер Лабарр!

Да, это был Пьер Лабарр, приехавший в Париж с Луизой и Перепелочкой. Здесь он узнал о процессе над Фанфаро.

Старик поспешил в здание суда и узнал там о происшедшей катастрофе. Врачи констатировали факт скоропостижной смерти осужденного, скончавшегося, по их мнению, от разрыва сердца.

В отчаянии Пьер Лабарр поспешил в дом Фужереза.

Маркиз содрогнулся, как будто увидел привидение.

— Пьер Лабарр,— крикнул он глухим голосом,— ты пришел для того, чтобы насладиться моим горем? Теперь ты торжествуешь! Ступай вон, между нами нет ничего общего!

— Вы ошибаетесь, маркиз,— спокойно ответил Пьер,— мне необходимо сообщить вам весьма важную весть, и вы обязаны выслушать меня.

— Ты, кажется, образумился, старик,— с иронией произнес маркиз,— и называешь меня теперь, как следует, а именно маркизом!

— Да,— с грустью ответил Пьер,— настоящий виконт де Тализак скончался, и теперь вы имеете право на титул маркиза де Фужерез!

— Что ты этим хочешь сказать? — в недоумении спросил маркие.— При чем тут смерть моего сына?

— Я не об этом, я говорю о другом и…

— О ком же?

— О гимнасте Фанфаро!

— А! Теперь я понимаю: его смерти я обязан тем, что Пьер Лабарр согласился называть меня "маркизом де Фужерезом, и теперь, конечно, он выдаст по праву принадлежащие мне миллионы!

Этот человек и у трупа сына не мог забыть о деньгах!

— Что же ты молчишь? — с иронией продолжал маркиз.— Горюешь о кончине законного наследника Фужерезов? Так знай же, что этого Фанфаро убил я!

Кровь застыла в жилах Лабарра.

— Вы убили его? — вскричал он.

— Да,— продолжал в каком-то бешеном экстазе маркиз,— он был для меня помехой, и я отравил его… Ступайте, донесите на меня: теперь мне все равно!

— Замолчите, маркиз,— потрясенно сказал Лабарр.— К длинному ряду ваших преступлений вы присоединили еще одно, но, к несчастью для вас, вы в данном случае напрасно обагрили свои руки кровью!

— Что такое? Что вы сказали?

— Фанфаро не был сыном Жюля Фужереза,— тихо сказал Пьер.

— Я не понимаю вас. объяснитесь!

Лабарр посмотрел на маркиза в упор.

— Вспомните, маркиз,— сказал он, отчеканивая каждое слово,— о том, что случилось двадцать лет назад в деревушке, лежащей на склоне Вогезов, название которой вы не могли забыть.

— Да, я помню,— прошептал маркиз.

— В 1804 году, в ночь с 15-го на 16-е мая, пришли туда два путника, постучались у дверей одного из домов и попросили позволения переночевать. Старик-хозяин принял их радушно, угостил чем мог и указал место для ночлега. Одному из путников приглянулась дочь старика, и он воспользовался ее невинностью: этот человек ныне — маркиз де Фужерез, в то время носивший титул виконта де Тализак… Это были вы!

Фужерез поминутно менялся в лице, не сводя глаз с Пьера, который продолжал:

— Достигнув цели, вы, маркиз, как жалкий трус, убежали, покинув опозоренную вами девушку… она родила сына, и этого ребенка усыновил Жюль Фужерез, женившийся на сестре его бедной матери…

— К чему вы мне все это рассказываете? — притворно равнодушным тоном спросил маркиз.

— Этот ребенок, усыновленный вашим братом, оставшись сиротой, был найден на большой дороге проезжавшими акробатами. И они приняли его в свою труппу, но юноша скоро увлекся идеями свободы, и за участие в заговоре против правительства был приговорен к пожизненной каторге. Хотите ли вы знать его имя, маркиз? Его звали Фанфаро, или, вернее, Жак Фужерез, которого вы приказали отравить.

Холодный пот выступил на лбу маркиза.

— Не может быть,— вскричал он.— Фанфаро — сын Жюля Фужерез!

— Прочтите этот документ, составленный вашим покойным братом и снабженный его подписью,— ответил Лабарр, подавая маркизу сложенный вчетверо, пожелтевший от времени листок бумаги.

Фужерез развернул его и прочел:

«Я, маркиз Жюль де Фужерез, старший сын маркиза де Фужереза, сим свидетельствую, что ребенок Жак, усыновленный мною, родился от Жанны Леклер и моего брата, виконта де Тализака.

Жюль де Фужерез, прозванный также Жюлем Фужером».

Бумага выпала из рук маркиза, и он, как пораженный громом, опустился на ковер.

— И я… убил его,— прошептал Фужерез.

Лабарр вскрикнул и бросился на детоубийцу, но остановился и сказал:

— Так вы действительно виновник его смерти?

— Да,— хриплым голосом сказал маркиз,— чтобы получить наследство, я приказал Симону, моему управляющему, отравить его… О, проклятье!

С презрением взглянул Лабарр на вельможного негодяя и, не сказав больше ни слова, направился к выходу.

— Погодите,— в отчаянии вскричал Фужерез,— возьмите меня с собой: я хочу видеть его… и попросить у него прощения.

— Идемте! — сказал Пьер.

В дверях маркиз остановился.

— Ввиду того, что вы теперь не можете более оспаривать моих прав на наследство покойного отца,— обратился он к Лабарру,— то, конечно, выдадите мне в счет будущего миллион франков? В этой сумме я крайне нуждаюсь…

Лабарр содрогнулся.

— На что вам теперь деньги? — спросил он.

— Это вас не касается. Отвечайте на мой вопрос.

— Хорошо, завтра вы получите их.

Фужерез взял листок бумаги, написал коротенькую записку и позвонил. Вошел слуга.

— Отнесите это письмо г-ну де Веллегри, графу,— сказал он,— ответ доставьте мне в здание суда.

Затем он обратился к Лабарру и решительно произнес:

— Идемте!

 

26. На волосок от смерти

Тело осужденного для определения причины его скоропостижной смерти было перенесено в городскую больницу, где подлежало вскрытию.

Но Фанфаро не был мертв…

Вечером того дня, когда состоялся приговор, в одном из домиков, стоявших недалеко от здания суда, о чем-то уговаривались двое мужчин. Один из них был Жирдель.

— Не ошибаетесь ли вы, доктор? — спросил силач.

— Нисколько,— ответил врач,— я вполне уверен в успехе…

— В таком случае, да поможет нам Бог!

Врач простился с Жирделем и ушел.

Акробат опустился на стул и, склонив голову на руки, заплакал как ребенок.

В комнату вошел Бобишель.

— Где же она? — воскликнул Жирдель.

— Она пришла и ждет внизу.

Акробаты спустились в нижний этаж дома. Там, в одной из комнат, стояла Ирена де Сальв в глубоком трауре, бледная как смерть.

— Милый Жирдель,— прошептала она,— скажите, правда ли это? Фанфаро умер…

— Он жив, графиня,— спокойно ответил силач.

Ирена зашаталась и схватилась за спинку стула, чтобы не упасть.

— Где же он? — еле слышно спросила девушка.

— Все убеждены в том, что Фанфаро умер. Его унесли в мертвецкую, но он жив и завтра будет свободен.

— Как же все это объяснить?

— А вот мы сейчас с вами спустимся в подвальный этаж… там у меня гостит один негодяй, который расскажет вам все. А ты, Бобишель, ступай туда, и если что-нибудь там неладно, немедленно уведоми меня…

— Слушаю, хозяин,— скороговоркой произнес клоун и вышел.

Жирдель взял фонарь и обратился к Ирене:

— Пойдемте, графиня.

Сойдя в подвальный этаж, силач открыл тяжелую дверь. При слабом свете фонаря графиня увидела какого-то человека, прикованного к стене железной цепью.

— Позвольте вам представить сего господина,— с иронией в голосе произнес Жирдель,— это Симон, поверенный в делах маркиза де Фужереза и, вместе с тем, наемный убийца. Говори, мерзавец, зачем ты хотел отравить Фанфаро?

— Я ничего не знаю,— мрачно произнес Симон.

— Этот негодяй,— продолжал Жирдель, обращаясь к Ирене,— напоив тюремщика, передал ему пилюлю и попросил доставить ее обвиняемому: она заключала в себе сильный яд и вызвала бы мгновенную смерть. Но я был настороже: захватил мерзавца и отвел ему это вполне ему подходящее помещение, затем, будто бы посланный им, отнес тюремщику пилюлю, но только не ту, а другую… Мне непонятно одно: за что маркиз Фужерез преследует Фанфаро, от этого же негодяя не добьешься ничего.

— Почему бы вам не сказать правды? — добрым голосом обратилась к Симону Ирена.

— Я ничего не знаю,— ответил узник.

— Пойдемте, графиня,— сказал Жирдель.

Они вышли из подвала, и силач закрыл за собой дверь.

— Итак, Фанфаро… жив? — с дрожью в голосе спросила Ирена.

— Да, вместо яда я дал ему средство для глубокого сна — он спит, его похоронят как мертвого, а мы его откопаем…

Ирена не выдержала и зарыдала.

В эту минуту вбежал Бобишель.

— Хозяин,— вскричал он,— наше дело не выгорело, и Фанфаро нам не спасти!

— Что случилось? — в один голос вскрикнули Ирена и Жирдель.

— Фанфаро погиб!

— Да говори же!

— Ну вот! Погодите, дайте передохнуть! Стою я там настороже… вдруг слышу — послали за доктором.

— За доктором?

— Да. Я думаю, на что им еще доктор понадобился? Мало что ли их в больнице? Уж не проснулся ли наш голубчик? Тогда, говорю я себе, дело скверное!

— Будешь ли ты говорить толком?

— Сейчас, хозяин… Слышу я — послали за каким-то главным доктором… захотелось им узнать, отчего умер Фанфаро, и вот они будут его резать и потрошить…

Со страшным криком Жирделя слились глухие рыдания Ирены.

— Бегите туда! — простонала она.— Надо объяснить все и спасти его!

Жирдель в отчаянии схватился за голову.

— За кем же они послали, Бобишель? — поинтересовался он.

— За господином Альбарэ.

— За лейб-медиком короля?

Жирдель на минуту задумался.

— Графиня,— сказал он затем, обращаясь к Ирене,— я вам обещал спасти Фанфаро и я сдержу свое слово, клянусь вам!

Положение действительно было критическим. Около стола, на котором лежало, по-видимому, бездыханное тело осужденного, столпились врачи и их ассистенты, ожидавшие прибытия для вскрытия г-на Альбарэ.

Причина смерти гимнаста оставалась для них загадкой. Наконец дверь отворилась и вошел доктор.

Раскланявшись со своими коллегами, он снял сюртук, подвязался передником, засучил рукава и, взявши скальпель, спокойно сказал:

— Приступим к делу, господа.

И с этими словами он приложил.скальпель к нижней губе гимнаста. Но в этот самый момент за его спиной раздался громкий голос:

— Господин Альбарэ!

Лейб-медик короля обернулся.

В дверях стоял придворный камер-лакей.

— Его королевское величество требует вас немедленно к себе, — сказал он.

Альбарэ растерялся.

— К себе? Ах, Боже мой, я сейчас… извините, господа, король требует меня к себе…

Говоря это, лейб-медик сброеил передник и, снова надев сюртук, направился к выходу.

— А как же вскрытие? — почтительно спросил старший врач больницы.

— Можно обойтись и без этого… Дело… ясное — осужденный умер от гиперемии мозга… Похороните его. Прощайте, господа!

С этими словами Альбарэ поспешно удалился. Фанфаро был спасен!

 

27. Отец и сын

Придворным лейб-медиком был не кто иной, как сам Жирдель.

После несостоявшегося вскрытия старший врач больницы распорядился, чтобы тело было похоронено.

Погребение осужденных было обязанностью лица, с которым Жирдель вошел в соглашение. Явились носильщики, чтобы унести тело гимнаста.

В эту самую минуту вошел слуга и доложил старшему врачу о приезде маркиза де Фужереза. Врач поспешил ему навстречу.

Маркиз вошел, опираясь на руку Пьера Лабарра. Старый вельможа был неузнаваем: за эти часы он постарел на много лет.

Молча дрожащей— рукой передал он старшему врачу запечатанный конверт. В нем заключалось предписание министра юстиции о передаче маркизу де Фужерезу тела скоропостижно скончавшегося в зале суда гимнаста Фанфаро.

Миллион франков, обещанных маркизом де Веллегри, возымели свое действие, и первая же просьба старика была немедленно уважена. Вместо министерского поста де Фужерез покупал труп своего сына.

— Когда вам угодно получить тело? — спросил старший врач, прочитав предписание министра.

— Я хотел бы вначале взглянуть на него,— с трудом произнес маркиз.

Старший врач пригласил его и Лабарра в зал, где лежал гимнаст. Фужерез приблизился к трупу и преклонил перед ним колени.

Лабарр закрыл лицо руками и зарыдал.

— Прикажете унести тело, маркиз? — спросил после небольшой паузы старший врач.

Фужерез молча склонил голову.

Четверть часа спустя слуги маркиза унесли тело гимнаста. За ними с непокрытыми головами следовали Фужерез и Лабарр.

Тело Фанфаро было внесено в дом маркиза и положено рядом с трупом его брата, виконта де Тализака.

Несчастный отец был в каком-то отупении.

— Позовите маркизу! — сказал он вдруг.

Слуги доложили ему, что маркиза ушла из дому и не сказала, когда вернется.

Фужерез и Лабарр переглянулись. И маркиз обратился к Лабарру:

— Теперь выслушайте мою последнюю волю, господин Лабарр,— произнес он,— и затем, как честный человек, скажите мне, считаете ли вы себя вправе исполнить ее…

— Вашу последнюю волю, маркиз? — в недоумении спросил Лабарр,

— Да,— продолжал Фужерез,— как и она, я обрек себя на смерть!

С этими словами он указал на портрет маркизы. Лабарр склонил голову, как бы утверждая произнесенный маркизом приговор.

— Я слушаю вас,— сказал он.

— Миллион франков, ценой которого я купил труп убитого мною собственного сына, вы выдадите графу де Веллегри, остальные же богатства, принадлежавшие моему отцу, переходят в собственность дочери Жюля Фужереза. Расскажите ей все — пусть она узнает эту страшную тайну, пусть люди и свет проклинают меня! Берегите эту девушку и похлопочите, если она того пожелает, чтобы ей был возвращен титул Фужерезов… Скажите всем, что Фанфаро был невиновен, я дам вам в этом письменное удостоверение… Когда я умру, не хороните меня в нашем родовом склепе — я недостоин быть погребенным во Франции… Увезите мой труп за границу и заройте где попало останки человека, которого не покарало людское правосудие!

— Я свято исполню вашу волю, маркиз! — торжественно и громко сказал Лабарр.

— Благодарю вас. Сегодня же ночью мы с вами уедем в наш родовой замок, и там я похороню тела убитых мною сыновей…

Жирдель и Бобишель в костюмах носильщиков явились в больницу за телом гимнаста.

— Опоздали, братцы!— крикнул им привратник.— Труп уже увезли.

— Куда? — спросили пораженные акробаты.

— А я почем знаю?

Не помня себя от горя, вышли на улицу силач и клоун и горько заплакали.

28. «Мира и покоя!»

Золотые лучи заходящего солнца озаряли морское побережье вблизи Гавра и скромную рыбачью хижину, прилепившуюся к скале.

В этой хижине взад и вперед расхаживал человек. Прислушиваясь к шуму волн, он, казалось, кого-то ждал. Наконец за дверью послышались шаги, и к хижине подошли две женщины.

Незнакомец спросил их:

— К кому вы?

— К Фанфаро,— ответила одна из них.

В комнату вошли Луиза и Перепелочка. Увидев при свете лампы лицо человека, Перепелочка вскрикнула.

— Войдите и не бойтесь! — сказал юноша.— Вас пригласил сюда я.

— Но где же Фанфаро? — тревожно спросила Перепелочка.

— Уповайте на Бога и ждите!

За окном снова послышались шаги, и в дверях показались еще две женщины.

— К кому вы? — спросил юноша.

— К Фанфаро,— был ответ, и в хижину вошли Ирена де Сальв и Лизетта.

— Господин де Монферран! — вскричала Ирена.

— Да,— ответил Анатоль,— это я!

Ирена, Лизетта и Перепелочка спросили в один голос:

— Где же Фанфаро?

* * *

Каким же образом они все сошлись в этой хижине?

В ту ночь, когда тело гимнаста было увезено из городской больницы, Лизетта с Перепелочкой и Ирена получили каждая по записке следующего содержания: «Всем тем, кому дорог Фанфаро… Приезжайте немедленно в Гавр и придите к хижине рыбака Пьера. Ждите и надейтесь. Друг.»

Монферран тоже получил письмо, в котором на него возлагалось известное поручение…

Все подступили к нему с расспросами.

— Я ничего не знаю,— ответил Анатоль.— Но я надеюсь и жду.

— Где же Жирдель? — спросила Перепелочка.

— Не знаю,— сказал Анатоль,— но полагаю, что полученные нами записки — от него.

Перепелочка подошла к Ирене де Сальв… Она давно уже убедилась в том, что Фанфаро не будет принадлежать ей, и теперь шепнула Ирене:

— Как хорошо, что вы приехали! Я вижу, что вы любите его!

Ирена молча пожала ей руку.

Графиня де Сальв когда-то по капризу влюбилась в гимнаста и смотрела на свою привязанность к нему, как на мимолетное увлечение. Но теперь в ней произошел переворот. Гордая аристократка забыла все, бежала из дому и поспешила к тому, кому она отдалась всецело…

Взглянув на Перепелочку, Ирена поняла все.

— Вы любите его? — тихо спросила она.

— Да,— ответила Перепелочка,— но он любит вас, и потому я уступаю его вам.

Девушки обнялись.

Между тем помешанная присела в уголок и не отвечала ни на слова, ни на ласки Лизетты. Она думала о своем Жаке.

Анатоль, стоя у окна, не сводил глаз с моря. Он искренне привязался к Лизетте и говорил самому себе: «Если я возвращу ей брата, то, может быть, она полюбит меня».

И теперь с тревогой в сердце он ждал условного сигнала. Вдруг раздался выстрел, и над морем взвилась ракета.

— Идите все сюда! — вскричал Монферран.— Идите и смотрите!

Все бросились к окну.

На море показалась довольно большая лодка, она пристала к берегу, из нее вышли трое. Один из них, обгоняя остальных, поспешил к хижине.

Дверь распахнулась, и в комнату вбежал Фанфаро.

— Фанфаро! — вырвалось у всех.

Ирена и Перепелочка плакали от радости.

— Брат мой! — вскричала Лизетта.

Следом вошел Жирдель.

— Слава Богу! — крикнул он.— Наконец-то удалось.

Фанфаро бросился к Луизе и со слезами на глазах произнес:

— Матушка, бедная моя матушка!

Помешанная обняла юношу и зарыдала.

— А теперь в дорогу! — весело крикнул кто-то, вбегая в комнату. Это был Бобишель. Перепелочка бросилась ему на шею, а Ирена подошла к Фанфаро.

— Я здесь,— спокойно сказала она.

Фанфаро с чувством пожал ей руку.

— Да, нелегко было выручить нашего голубчика! — сказал Жирдель.— С помощью Симона, которому мы немного намяли бока, мы напали на след Фанфаро и догнали карету маркиза в двух милях от Парижа. Рассказали Лабарру суть дела, доктор привел Фанфаро в сознание, и нам отдали его, а Фужерез поехал дальше, увозя с собой тело виконта де Тализака.

— А где же Лабарр? — спросил Анатоль.

— Господин Лабарр ждет нас в лодке. Этот негодяй Симон, наверное, донесет на нас, и поэтому нам надо немедленно бежать. Здесь совсем недалеко от берега стоит готовое к отплытию судно, которое увезет всех нас в Африку…

Наступил момент разлуки. Вошел Лабарр.

— Маркиз де Фужерез,— сказал он почтительно,— все готово к отъезду.

Все посмотрели на него с удивлением.

Кого он назвал маркизом? Фанфаро встал.

— Не называйте меня маркизом,— сказал он,— мое имя — Жак, и я приемный сын Жюля Фужереза.

К нему подошла Ирена.

— Жак,— сказала она,— когда-то вы сказали мне: «Заставьте полюбить себя!» Исполнила ли я ваш совет?

— Я люблю вас,— ответил Фанфаро.

— И вы назовете меня своей женой?

Перепелочка вздрогнула.

— О, если бы вы знали, Фанфаро, как она любит вас! — сказала она.

Бывший гимнаст смахнул невольную слезу.

— Благодарю вас, мои дорогие и преданные друзья! О, зачем должны мы покинуть Францию и вдали от родины искать мира и покоя!

— Даст Бог — вернемся,— добавил Жирдель громко.— А теперь — в дорогу!

— Итак, вы уезжаете? — спросил у Лизетты Анатоль.

— Могу ли я покинуть брата? — ответила девушка.

— В таком случае,— энергично сказал де Монферран,— и я поеду с вами, чтобы бросить праздную жизнь и зажить честным трудом. И вы мне в этом поможете!

* * *

Маркиз де Фужерез похоронил тело своего сына, виконта де Тализака, а затем бесследно исчез.

Мадлена сошла с ума и отравилась.

Бобишель женился на Перепелочке, которая вышла за него из-за его любви к Фанфаро. Луиза и Лабарр умерли… Симон поступил в сыскную полицию.

Робекаль, которому смертную казнь заменили пожизненной каторгой, пытался бежать и при этом был убит часовым.

Ролла открыла игорный дом и во время происшедшей между ее гостями ссоры была зарезана.

Таков приблизительно был рассказ Фанфаро. Мы дополнили его многими подробностями, которые он, по своей скромности, опустил.

Прошло много лет. Маленькая колония мирно и счастливо проживала в Алжире. Эти люди забыли свои страдания и простили своих врагов.

Сперо вскоре поправился. Наступил день возвращения во Францию.

— Мой милый Фанфаро,— сказал граф,— неужели мы никогда не увидимся с вами?

— Может быть и увидимся,— с улыбкой ответил бывший гимнаст.— Меня иногда берет тоска по родине…

— В таком случае,— продолжал Монте-Кристо,— если судьба разлучит меня с сыном, могу ли я рассчитывать на вас?

— Клянусь вам в этом! — был ответ.

— И мы тоже, — сказал Жирдель.— Мы все пожертвуем жизнями за сына графа Монте-Кристо, и горе тому, кто обидит его.

Мы скоро увидим, сдержали ли Фанфаро и его друзья свою клятву!