От Вильбруа доктор Бонантейль вышел в полном душевном смятении. Как доктор, он обязан был хранить доверенную ему тайну. Если бы эта женщина из таинственного дома была действительно куртизанкой, той самой Наной Солейль, которую искал взбалмошный американец, Бонантейль мог бы успокоить свою совесть, заставив действовать господина Вильбруа. Но все оказалось совсем иначе, и доктор не знал, на что решиться. Он был убежден, что эта женщина не имела ничего общего с Наной Солейль, а следовательно, и с господином Вильбруа. Сомнений не оставалось, Бонантейль был слишком хорошим физиономистом. Но что его поражало и озадачивало, так это необъяснимое совпадение двух обстоятельств: Губерт де Ружетер похитил незнакомку, и в то же время Вильбруа приписывал ему исчезновение Наны Солейль. К тому же не было ли странным это удивительное сходство двух женщин, которое могло легко обмануть поверхностного наблюдателя?

Доктор Бонантейль, как человек опытный и спокойный, справедливо рассудил, что время расставит все по местам. Чтобы вернуть себе утраченное спокойствие, доктор решил погрузиться в работу. Разве не нес он ответственность за Аврилетту? Наконец, если он ее вылечит, разве это не отразится на незнакомке, которая по странному стечению обстоятельств была отравлена тем же ядом?

Итак, доктор заперся в своем кабинете, не один, потому что там лежал Паком, также ставший пациентом доктора. Достойное животное и не собиралось сопротивляться тем экспериментам, которые доктор намеревался произвести над ним, по очень простой причине: прием манкона окончательно лишил пса сознания. В продолжение целого дня доктор пытался вывести собаку из того оцепенения, в которое она была погружена. Вечером, когда Бонантейль вошел в спальню, чтобы отдохнуть, на лице его сияла улыбка, ясно говорившая о том, что доктор недаром провел время.

На следующее утро ему доложили о приходе двух посетителей, Сильвена и графа Керу. Доктор поспешил спуститься в приемную. Пожав руку молодого человека, он поклонился графу.

— Доктор, — начал Сильвен, — прежде чем объяснить вам цель нашего посещения, позвольте обратиться к вам с несколькими вопросами…

— Говорите.

— Есть ли какие-нибудь изменения к лучшему в состоянии здоровья Аврилетты?

— Пока нет… однако ночь она провела совершенно спокойно.

Сильвен хотел еще что-то спросить, но осекся. Доктор заметил это и улыбнулся.

— А как Паком?.. — наконец выдавил из себя юноша.

— Паком — если так зовут вашу собаку — хороший и добрый пес, который скоро сможет смело считать, что оказал значительную услугу науке.

— И он выздоровел?

— О! Не так быстро, мой юный друг!.. Ему лучше, гораздо лучше, и я надеюсь, что сегодня наступит значительное улучшение. Ночью я придумал кое-какие средства… Ну, теперь, когда вы знаете все о… ваших друзьях, я слушаю вас… Какому обстоятельству я обязан вашим утренним визитом?..

— Очень важному обстоятельству… но я должен уступить слово графу Керу, чье имя вам уже, впрочем, известно.

Доктор поклонился:

— Действительно, я знаю, что граф Керу — один из наших лучших моряков, и я не забыл рассказ об ужасной катастрофе, которая стоила жизни графине Керу…

— И вследствие которой Аврилетта лишилась рассудка… — добавил Сильвен.

— Я о том же хотел переговорить с вами, — сказал граф. — И, несмотря на страдания, которые терзают меня при одном только воспоминании о прошлом, я должен исполнить то, что считаю своим долгом.

— Говорите же, милостивый государь, и верьте, что я готов служить вам чем смогу.

— Доктор, — начал граф Керу, — вы знаете, что до сих пор полиция не нашла негодяя, лишившего жизни самую лучшую женщину в мире…

— Или, по крайней мере, — перебил его доктор, — полиция напала на ложный след…

— Действительно, один славный молодой человек, которого я считаю совершенно непричастным к делу, был арестован и едва не лишил себя жизни.

— Я вчера получил письмо от фельдшера, помощника доктора, и знаю, что состояние молодого музыканта теперь гораздо лучше и он не только не подвергается никакой опасности, но от ран не останется даже следа.

— Бедный Давид! — вздохнул Сильвен.

— На мне лежит обязанность исправить зло, которое я ему невольно причинил, — сказал граф Керу. — Но в настоящую минуту я должен отомстить, вот почему мы обращаемся к вам за помощью…

— Рассчитывайте на меня.

— Итак, все заставляет нас предполагать, что в эту ночь один из убийц графини Элен арестован…

— Неужели?

— Единственный свидетель, который может нам помочь, это Аврилетта. Вы знаете, что она видела в лесу трех неизвестных личностей, которые несли убитую или бесчувственную женщину. Не останавливаясь на том, насколько правдоподобен этот рассказ, мы думаем, что Аврилетта могла бы узнать по некоторым приметам одну из этих трех личностей, хотя лиц их она и не видела… А потому обращаюсь к вам с вопросом: способна ли Аврилетта в том состоянии, в котором она сейчас находится, оказать нам содействие?

Граф Керу замолчал, с нетерпением ожидая ответа доктора. Бонантейль отрицательно покачал головой.

— Увы! Я не могу дать вам категорический ответ. Сложно что-либо предсказать в том случае, когда у больного расстроены умственные способности… Впрочем, у меня есть надежда возвратить ей рассудок… Я думаю, что нашел причину ее болезни… Но сколько мне понадобится времени, чтобы найти средство вылечить ее окончательно, это вопрос, который разрешит только будущее.

— Доктор! — воскликнул Сильвен. — Подумайте, от этого зависит жизнь, свобода человека!

— Разумеется, я этого не забываю… Сейчас я дам вам доказательство справедливости своих слов. Всю эту ночь Аврилетта принимала лекарства, испробованные на другом больном той же болезнью, и сейчас на ваших глазах я проведу испытание…

Бонантейль позвонил и отдал нужные приказания.

— А каким образом произошел арест, о котором вы только что говорили? — спросил он, обращаясь к Керу.

Граф рассказал в нескольких словах сцену, героем которой был Паласье.

— Но что он делал в Крейле? — спросил Бонантейль.

— Вот странное приключение, в самом деле! — сказал Сильвен. — Он говорил, что преследует какого-то человека, похитившего женщину…

— Что? — вскрикнул доктор, вздрогнув.

Сильвен повторил фразу.

— А он не назвал вам имени… беглеца? — спросил доктор с видимым волнением, которого ни Сильвен, ни граф не могли понять.

— Да, он назвал имя моего племянника, — ответил граф Керу с усилием, — Губерта де Ружетера…

— Черт побери… — воскликнул доктор.

— Что с вами? — спросил граф.

— Ничего, ничего… — пробормотал Бонантейль. — Вот и больная… мы сейчас переговорим об этом…

Действительно, дверь отворилась, и появилась Аврилетта, поддерживаемая помощником доктора. И граф, и Сильвен поднялись со своих мест. Бедное дитя! Это не была больше маленькой феей Клер-Фонтена, резвящейся и бегающей по лесам и полям. На бледном личике девушки страдания оставили неизгладимый след. Она смотрела перед собой невидящим взглядом, а глаза ее утратили прежний блеск.

Когда рука фельдшера выпустила руку Аврилетты, девушка остановилась, будто не в состоянии сделать шаг. Сильвен почувствовал, как слезы заволокли его глаза, и быстро отвернулся, чтобы скрыть их. Теперь он ясно читал в своем сердце. Чувство, которое прежде он принимал за братское, дружеское, оказалось гораздо серьезнее и глубже.

Граф Керу тоже с трудом сдерживал волнение; он вспомнил, как часто любовался Элен и Аврилеттой, гулявшими вместе по саду. Его дорогая жена обожала плести венки из цветов для феи полей и лесов. Даже доктор не смог скрыть своего волнения и, увидев девушку, быстро пошел к ней навстречу.

— Не бойтесь, дитя мое, — сказал он. — Вы видите, вам нечего беспокоиться… вы тут с друзьями… — И он подвел ее к графу и Сильвену.

— Аврилетта! Ты не узнаешь меня? — воскликнул Сильвен.

— Аврилетта, — ласковым голосом сказал граф. — Разве вы забыли прошлое?

Но тщетно — даже голоса друзей не подействовали на Аврилетту.

— Доктор, — спросил Сильвен у Бонантейля, — неужели наука здесь бесполезна?

— Наука предписывает прежде всего действовать осмотрительно, — ответил тот. — Теперь же, — продолжал он, — чтобы доказать вам, что она ничего не упускает из виду, я проведу опыт… Сядьте оба на диван и позвольте мне действовать.

Сильвен и граф молча повиновались. Мы должны упомянуть здесь об одном обстоятельстве, с виду ничтожном. На диване лежали газеты и журналы, которые доктор получал ежедневно. Сильвен вынужден был поднять их с дивана и положить на стол посреди комнаты. Доктор подвел Аврилетту к одному из кресел и усадил ее. Затем, приподняв веки, внимательно осмотрел яблоко и зрачок одного глаза девушки. На его губах тотчас промелькнула улыбка.

— Э! — проговорил он вполголоса. — Наука поистине творит чудеса!..

Взяв со стола какой-то флакон с жидкостью, он поднес его к носу Аврилетты, которая тотчас закрыла глаза и склонила голову на плечи. Бонантейль знаком попросил свидетелей этой сцены хранить молчание и вышел из комнаты, заперев за собой дверь. Он направился в кабинет, в котором его помощник провел большую половину ночи. В ту минуту, как он вошел в комнату, что-то мохнатое бросилось к его ногам. Это был не кто иной, как наш друг Паком.

— Молодец! — воскликнул доктор. — Вы меня очень радуете! Мне кажется, состояние вашего здоровья может сделать честь вашему доктору. Ну-ка, посмотрим поближе. — И, подняв собаку, он положил ее к себе на колени. — Ну, будь умным! — продолжал он. — Теперь нужно похлопотать о тех, кого ты так сильно любишь.

Умная собака будто поняла обращенные к ней слова и кротко взглянула на доктора.

— Вот и отлично! Славный пес!

Бонантейль в то же время внимательно рассматривал глаза животного; после тщательного осмотра доктор повернул собаку спиной вниз и стал слушать биение сердца.

— Теперь уже лучше… — проговорил он. — А жаль, что ты не совсем посторонний, — сколько я мог бы узнать благодаря тебе!

Но, чтобы достичь желаемых результатов, доктору пришлось бы совершить операцию, на которую не согласился бы ни Паком, ни его хозяин. Итак, доктор опустил собаку на пол. Хотя Паком мог уже ходить и даже прыгать, силы вскоре ему изменили: не прошло и минуты, как он растянулся и крепко заснул.

Доктор удовлетворенно потирал руки. «Ну, — думал он, — все идет очень хорошо. Я думаю, что вы, доктор Бонантейль, не зря потратили время». Открыв один из шкафов, он взял какую-то баночку, которую тщательно осмотрел на свет, а затем снова вошел в гостиную. Аврилетта не двигалась. Сильвен тревожно смотрел на доктора, улыбавшееся лицо которого обещало успех.

Подойдя к Аврилетте, Бонантейль откупорил принесенную им баночку с лекарством и влил несколько капель жидкости в полуоткрытые губы Аврилетты. Прошли две-три минуты в тягостном ожидании. Аврилетта вдруг вздрогнула и рукой схватилась за грудь. Но на ее лице в эту минуту выразилось не страдание — напротив, она, казалось, успокоилась, и кровь заметно прилила к ее щекам.

Бонантейль, стоя возле девушки, внимательно следил за действием лекарства. Сильвен и граф едва переводили дыхание. Словно поддерживаемая сильной рукой, Аврилетта вдруг приподнялась и встала на ноги. Глаза ее заблестели. Наклонив голову, она вдруг бросилась к столу, на котором лежали газеты, прежде чем кто-нибудь успел ее остановить.

— Она! Вот она!.. — вскрикнула Аврилетта.

— Что такое? — спросил Сильвен.

Девушка покрывала поцелуями изображение женщины на одном из листов газеты. Доктор выхватил газету из рук Аврилетты и, взглянув на нее в свою очередь, попросил:

— Говорите, Аврилетта! Эта женщина… вы знаете ее?

— Да, я знаю ее, — ответила девушка. — Это Элен, графиня Керу!

С этими словами она откинулась назад и непременно упала бы, если бы Сильвен не успел ее поддержать. Но граф уже выхватил газету из рук Аврилетты; он с широко открытыми глазами воззрился на портрет женщины и едва слышно проговорил:

— Жена моя! Моя Элен!.. Но каким образом ее портрет оказался в этой газете?

Доктор поспешно позвонил и сказал вошедшему фельдшеру:

— Отнесите девушку в ее комнату, ее нужно положить на кровать и не тревожить, пока она не проснется… При малейшей перемене тотчас уведомите меня. Теперь, — добавил доктор Бонантейль после того, как фельдшер ушел, — поговорим обстоятельно.

Граф Керу все еще держал в руках номер газеты, в котором было отпечатано изображение Наны Солейль.

— Милостивый государь, — прервал он доктора взволнованным голосом, — прежде всего скажите мне, чей это портрет… Не знаете ли вы, почему он напечатан в газете?

— Во-первых, — ответил доктор. — Чей это портрет, вы, кажется, знаете лучше меня. Что вы сказали, увидев его?

— Я сказал… и повторяю… что эта женщина необыкновенно похожа на мою бедную Элен… которой я лишился при самых грустных обстоятельствах.

— Хорошо, — сказал Бонантейль, сохраняя полное хладнокровие. — Не видите ли вы, однако, разницы?..

— Может быть, но лицо удивительно похоже, и выражение именно то, которое поразило меня в покойнице и которое я приписал предсмертной агонии…

— Ну, в таком случае вы ошибались, милостивый государь, — сказал Бонантейль.

Граф Керу поднял голову. Тон, которым доктор сказал эти слова, вызвал краску на лице графа.

— Однако же, милостивый государь… — начал он.

— Тут не может быть никакого «однако», — проговорил доктор. — Посмотрите, господин Сильвен, на этот портрет и скажите ваше мнение.

— Мое мнение то же, что и у графа, — ответил Сильвен.

— Выскажите ваше мнение конкретнее, пожалуйста, — попросил доктор.

— Черты лица этой женщины на портрете, — начал Сильвен, — совершенно схожи с чертами графини Керу, но в этом лице нет той доброты и кротости, которыми отличалась графиня.

— Ну и довольно, — сказал доктор.

И он стал ходить по комнате взад-вперед, совершенно не обращая внимания на присутствующих. Вот о чем думал доктор. В первую минуту, когда он увидел портрет на страницах газеты, его поразило сходство этой женщины с той незнакомкой из таинственного дома, который он посетил ночью. Вслед за этим он узнал, что портрет был передан редакции журнала господином Вильбруа. Он отправился к американцу и, как только увидел фотографии пропавшей Наны Солейль, тотчас убедился, что хотя между ними и увиденной им женщиной и было необыкновенное сходство, но это не была одна и та же особа.

Между тем Аврилетта, граф Керу и Сильвен утверждали, что портрет этот был изображением графини Элен Керу, убитой в замке Трамбле. «Что же это? — думал доктор, не в состоянии привести в порядок свои мысли. — Если прекрасная незнакомка не Нана Солейль, в чем я уверен, то она не может быть и графиней Керу, потому что та умерла, следовательно, должна быть третья, похожая на этих двух… Вот я и договорился до невозможного… однако…»

Бонантейль вдруг остановился — у него блеснула новая мысль.

— Граф, вы сказали, кажется, что задержан человек, которого вы считаете возможным убийцей графини Керу?

— Действительно…

— Кто этот человек?

— Поверенный по делам, зовут его Паласье…

— Паласье?.. Я не знаю этого имени… Где же он?

— В префектуре, где будет содержаться до вызова к судебному следователю.

— Значит, по меньшей мере двое суток?..

— Почти.

— В таком случае, граф, вся задача состоит теперь в том, чтобы вырвать из него какое-то признание… Он один может пролить свет на это темное дело.

— Я с вами согласен, — ответил граф Керу. — Но не скажете ли вы мне, по крайней мере, ваше мнение относительно того, кто изображен на этом портрете?

— Извольте… это портрет женщины, известной в обществе под именем Наны Солейль, которая пропала и которую теперь разыскивает ее любовник, эксцентричный господин Вильбруа. Как человек с громадным состоянием, он обещает сто тысяч в награду тому, кто укажет ее след…

— Значит, эта женщина была похищена?

— Похищена… убита… кто знает? Но я вот что думаю… у вас ведь есть племянник? Как его зовут?

— Губерт де Ружетер…

— Губерт де Ружетер! — воскликнул Бонантейль, ударив себя по лбу и поспешно схватив шляпу и трость. — Едем, не теряя ни минуты. Я отвечаю за жизнь Аврилетты, Пакома… я отвечаю за всех больных… но нужно, чтобы Паласье открыл нам все… Скорее в префектуру!

Через несколько минут во двор здания префектуры въезжала карета с тремя пассажирами.